Fix you

Уже в детстве ложь считалась прерогативой Локи. В раннем детстве он никогда не стремился к нечестности, но его правдивые слова часто воспринимались как намеренная ложь. Локи быстро понял, что он слишком бледный, слишком слабый, слишком не такой, как все, и его неспособность соответствовать действительности искажала его точку зрения. Шли годы, и шепот превратился в открытые насмешки, а Локи решил принять свой недостаток как почетный знак. Он называл себя Сильвертонгом, отдавая дань уважения своей способности извращать любую ситуацию в своих интересах. Конечно, тогда он еще не знал, что его склонность ко лжи заложена в нем с рождения. Он и не подозревал, что все, начиная с его лица и заканчивая костным мозгом, было построено на самой коварной из фальшивок. Скорее, Локи принимал как должное ту, казалось бы, непреложную истину, что он - член семьи. Он искренне верил, что всегда будет желанным, нужным и любимым. О том, что в глубине его души таится чудовище, Локи узнал лишь много позже. А потом, вскоре после того как он узнал правду, все перестало иметь значение. После возрождения в Санктуарии ему потребовалось время, чтобы собраться с мыслями, но Локи Сильвертонг всегда был существом, ищущим возможности. Несмотря на то что Камень разума затуманивал его мысли, а армия Читаури преследовала его по пятам, ему удавалось с максимальной точностью владеть каждым своим беспринципным оружием. Внутри зловещей лжи Локи заключал в себе зерна правды. Даже несмотря на то, что Другой наблюдал его глазами, бог сумел посеять достаточно семян, чтобы выявить реальную угрозу. По его подсчетам, достаточно было лишь малейшего подобия ума, чтобы признать, что его стратегия была задумана на провал. Часть его — маленького донкихотского мальчика, который никогда не переставал жаждать одобрения, — даже мечтала, что отец наконец объявит его достойным. И только после организованного поражения Локи понял, насколько хорошо остальные члены его «семьи» могут лгать. Выросший в королевстве, где он всегда будет другим, неправильным, аргром, Локи всегда знал, что любовь условна. Когда по его коже побежали голубые волны, он понял, что был и всегда будет инструментом, но Локи жаждал большего. Возможно, было наивно полагать, что монстр может заслужить их любовь, но, по крайней мере, он ожидал возможности объясниться. Вместо этого все члены его предполагаемой семьи одним махом покинули его. Не нашлось ни одного человека, готового выступить в его защиту. Ни его предполагаемый брат, который так настойчиво заявлял об их братстве, пока Локи не перестал быть полезным. Ни мать, которая лишь в уединении своей каюты, где никто не мог его услышать, обращалась к нему с сочувствием. Ни Всеотец, который объявил себя спасителем Локи и выделил для него место в тени. На самом деле, надеясь на снисхождение, Локи никогда не рассчитывал на их поддержку. Он рассчитывал лишь на право защищать себя на собственном суде. Вместо этого Локи оставался в наморднике, лишенный возможности говорить. Его язык, по-видимому, был слишком опасен, чтобы освободить его, иначе он обманет их всех своей красивой ложью. Безмолвный свидетель своей судьбы, Локи мог только наблюдать, как Всеотец объявил его достойным исключительно тюремной камеры на всю оставшуюся вечность. И вместе с этим была разрушена самая фундаментальная основа существования Локи. К счастью, он был слишком онемевшим, чтобы это причинило ему боль. Несмотря на зажимы, сковывающие его губы, и кандалы, удерживающие его на месте, Локи запрокинул голову и засмеялся. Он смеялся всю дорогу до тюремной камеры и несколько дней после этого, пока струйки крови не потекли по его подбородку. Оглядываясь назад, он должен был знать, что норны вплели трагедию в каждый стежок гобелена его жизни. Эта закономерность продолжалась и в его тюремной камере. Кандалы на его запястьях лишили его всего, кроме самых незначительных остатков сейда. В результате Локи больше не мог скрывать многочисленные раны, шрамы и слезы, уродующие его форму аса, но у него не было посетителей, от которых нужно было бы их скрыть. Он больше не мог отрицать требования своего тела; вместо этого он дрожал от жажды и голода без передышки. Иногда он задавался вопросом, не обрекли ли его ограничения на старение, присущее смертным. Локи не тратил времени на размышления о физических последствиях своей судьбы. Более тревожным, чем состояние его тела, было коварное повторное овладение его разумом. Грубая сила освободила его в Мидгарде, но без сейда эти крючки снова начали пускать корни. На расстоянии процесс шел медленнее, но у Локи не было ничего, кроме времени, а его бывшие похитители могли проявить терпение, когда того требовала ситуация. В свете этих факторов Локи потребовались недели, чтобы разработать план побега, а затем месяцы, чтобы собрать силы для его осуществления. Основа его стратегии возникла из самого маловероятного источника. В Асгарде сексуальные отношения между мужчинами были не только табуированы, но и запрещены законом. Но даже в этом случае только эрги сталкивались с реальными последствиями, когда такие связи становились достоянием общественности. В его подземной камере не было ни властей, которые могли бы защитить его, ни посетителей, которые могли бы утешить его, ни Тора, который мог бы спасти его. Были только его личные охранники, которые все более наглыми глазами разглядывали его сгорбленную фигуру. В прошлом, несмотря на его склонность к озорству, редко у кого были доказательства его проступков. Таким образом, большинство его наказаний были менее формальными, тайными и жестокими. Более того, его нечастые прогулки в подземелья были краткими, в то время как его статус принца оставался неизменным. Никто не осмелился прикоснуться к нему, когда это грозило возмездием со стороны королевской семьи, а угроза его сейда помогла сохранить некоторый уровень почтительного беспокойства со стороны стражи. То, что ему потребовалось так много времени, чтобы обратить их внимание в свою пользу, было свидетельством состояния его запутанного ума. Локи, как всегда, задумал план. Крючки в его разуме проникли глубже, а интерес к его телу стал еще более развратным, но не было ничего, чем Локи не мог бы манипулировать, если его правильно вдохновить. Мотивация не была проблемой. Не имея брата, которого нужно было защищать, матери, которой можно было бы угодить, и отца, которого можно было бы разочаровать, у него не было причин оставаться. Прошли месяцы, и насмешки перешли в откровенные издевательства. Охранники открыто обсуждали все свои развратные фантазии, и когда знаменитый безграничный взгляд Хеймдалля не привел к последствиям, они начали переходить к извращениям. Их прикосновения стали задерживаться, сначала вдоль его челюсти, когда они снимали намордник во время еды, затем вдоль его плеч, ребер, ног. В конце концов они стали настаивать на том, чтобы сопровождать его повсюду, даже в охраняемый туалет, чтобы одеться, помыться или даже облегчиться. Состояние его бесформенного тела ничуть не ослабляло их настойчивости. Бог убедил себя, что это положительное явление. По его опыту, свободу нельзя было купить ничем, кроме жертв. Поэтому Локи сохранял терпение. Время было на его стороне, а пределы его выносливости были очень далеки. Оставалось только ждать, когда они совершат ошибку. Вчера они не надели на него намордник после еды. За их кажущейся оплошностью скрывалась какая-то цель. Даже сейчас Локи слышал, как они сговариваются, обсуждая, кто возьмет его первым, пока они в третий раз проходили по узкому коридору за его камерой. Очевидно, стражники окончательно убедились, что за ним никто не придет. Они считали его беззащитным, слишком слабым, чтобы стать чем-то иным, кроме как завоеванием. Это была нередкая ошибка. Сам Всеотец наложил тяжелую защиту на кандалы, сковывающие его запястья. В своем высокомерии Один считал свою власть над магией Локи абсолютной, настолько абсолютной, что так и не обнаружил скрытого резервуара, заключенного в теле младшего бога. Даже когда путы неустанно жгли его сейд, драгоценные струйки магии просачивались в тайник в его сердцевине. Возможно, Локи еще не накопил достаточно для побега, но всегда есть непредвиденные обстоятельства. Впервые за несколько месяцев он обрел дар речи. Боль не прекращалась с тех пор, как он провалился в Пустоту, а условия тюремного заключения только усугубили постоянные боли, терзавшие его тело. Присутствие в камере по-прежнему мешало ему, но Локи уже давно нашел в себе силы составить каталог приходов и уходов охранников. Приближалась смена, а с ней и разговоры. Это была лучшая возможность для бегства. Сначала нужно было наложить защитное заклинание, которое одновременно блокировало бы зрение Хеймдалля и разрушало крючки, засевшие в его сознании. После этого Локи соберет оставшейся сейд, чтобы бежать из Асгарда - куда именно, его не волновало. Даже бесплодная пустошь Йотунхейма была предпочтительнее этого ада, где никто и ничто никогда не увидит в нем ничего, кроме чудовища. Сгорбившись на тонком матрасе, Локи напрягся, пытаясь услышать звук тяжелых дверей и последующий шум шагов. Головокружение мешало сосредоточиться, но он не мог допустить ошибки. Богу оставалось лишь горячо молиться о том, чтобы в гобелен его судьбы была вплетена хоть одна нить удачи. Спустя, казалось, несколько часов, далекие петли заскрипели, возвещая о том, что двойные двери ударяются о стену. Вскоре мимо его камеры раздались шаги. Их было двое, больше, чем он ожидал, но не настолько, чтобы нарушить его планы. Бог зажмурил глаза, стараясь преувеличить изможденные изгибы своего тела и скрыть напряженность дрожащих мышц. До него доносились слова, в том числе и его имя, но он улавливал лишь насмешливые тона. Сейчас ничто не имело значения, кроме скрытого накопления его сейда. Его шанс был очень мал. Локи считал секунды - двадцать - до того, как они уйдут. Прошло еще десять сокращенных вечностей, прежде чем шепот в другом конце зала подсказал ему, что пора начинать. Отвлекшись на короткое время от них, он запустил заклинание, которое должно было скрыть его. Кандалы, опоясывающие его запястья, служили своего рода узким местом, ограничивая его слабый сейд до мучительной струйки, но Локи не поддался зову паники. Его план сработает. Он должен был сработать. Впрочем, даже простолюдин мог бы уже догадаться о его намерениях. У Локи не было сил скрыть искры, потрескивающие на кончиках пальцев, и не было желания подавлять все более торжествующую ухмылку на своем лице. К счастью, в данный момент стражники были слишком увлечены своими планами по его осквернению, чтобы обращать на него внимание. Наконец чары рассеялись. Он больше не чувствовал ни злобного прикосновения Титана в своем сознании, ни тяжкого груза взгляда Хеймдалля на своих плечах. На какое-то мгновение Локи позволил себе радоваться и надеяться. Но, даже томясь, Локи понимал, что время больше не является безвозмездным товаром. Головокружение переросло в несомненное истощение, и возможность обморока стремительно превращалась в уверенность. Хеймдалль уже должен был заметить его исчезновение. Он побежит докладывать Всеотцу. Времени на отдых не оставалось. К сожалению, Локи обнаружил неизбежное осложнение, когда собрался бежать. Похоже, он недооценил ослабляющий эффект оков Всеотца. Даже сейчас они высасывали из его тела драгоценные капли сейда, и он не мог накопить достаточно магии, чтобы пересечь комнату, не говоря уже о том, чтобы спастись. Ее не хватало - почти не хватало - для побега, а наказание за обман такого масштаба, без сомнения, было бы суровым. К счастью, Локи всегда был готов к неудаче. Магия крови была его запасным планом. Это была запятнанная практика, которую он использовал лишь однажды, чтобы отгородить свою сущность от Безумного Титана. Такая магия была опасной и непредсказуемой. Она легко может обернуться против заклинателя и лишить его сил. Он надеялся, что его сейд уже настолько истощен, что ему не придется прибегать к запретным искусствам. Локи свернулся калачиком, чтобы лучше скрыть лицо от стражников, помолился бесконечно жестоким Норнам о неуловимом провидении и прижался ртом к мягкой нижней стороне руки. Его тупые зубы терзали плоть, но у него не было времени на изящество. Для броска такого масштаба требовалось обилие быстрой крови, и его свобода стоила того проклятия, которое, несомненно, последует. Здесь и сейчас не имело значения, что магия крови - это сама коррупция, власть ценой жизни, путь к безумию, последний ингредиент его разложения. Это был его единственный шанс. Тайком бросив взгляд на стражников, можно было заметить, что они по-прежнему рассеяны. Они всё ещё сгрудились вместе и громко смеялись над рассказом одного из них. Локи пригнул голову, прикрываясь другой рукой. В результате получилась чистая бойня. Его разорванную плоть можно было легко принять за растерзание бешеного животного, но это было ничто по сравнению с тем, что скрывалось под его одеждой. Он тысячу раз выбрал бы эту боль, если бы она позволила ему не возвращаться к тем мучениям, которые он перенес в Санктуарии. Кровь начала сочиться с его кожи, сначала ручейками, а затем каскадом. Этого было почти достаточно. Растекающаяся багровая лужа у его ног запоздало насторожила стражников. К этому времени все превратилось в отдаленную помеху - их лающие приказы, скрип доспехов, звон сапог. Они приближались, но он был так близко. Почти. Почти. Барьер, окружавший его клетку, рассеялся. И наконец-то этого было достаточно. Насмешливо пошевелив окровавленными пальцами, Локи одарил стражников последней зубастой ухмылкой и стремительно шагнул в проход между царствами. Иггдрасиль обладал собственной волей, но Локи научился направлять его энергию много веков назад. К сожалению, без помощи своего сейда он едва ли мог удержаться на расстоянии от водоворота выходов. Зазубренные края далеких, но близких царств рвали его изломанное тело, когда он проносился мимо. Бесчисленное количество раз он проходил по этим тропам, но никогда это не было так - беспорядочно, дезориентированно, отчаянно ища спасения. Локи пронесся мимо дюжины выходов, но мелькающие дороги, деревья и луга были ему хорошо знакомы. Асгард был слишком мал, чтобы он мог долго прятаться в нем, а завершение заклинания, несомненно, сделает его беззащитным. Он не найдет убежища в королевстве, которое давно называл своим домом. Но и в ветвях Иггдрасиля ему долго не продержаться. Даже с усиленной магией крови транспортировка по тайным каналам требовала непосильного расхода сил. Он не мог вернуться назад. Он не мог идти вперед. Скоро Локи будет потерян, но потеря - это лучше, чем судьба, стоящая за ним. И тут, едва не впав в отчаяние, Локи увидел за ближайшими вратами смутно знакомый образ. Он никогда не сможет забыть тот стальной простор, на котором он сделал свой последний шаг, одновременно обеспечив и свое освобождение, и свое порабощение. Более того, Локи узнал нестройную какофонию звуков, бессистемную суету, вонь выхлопных газов, отходов и жира. Это было не то, на что он надеялся, но лучше, чем он опасался. Полный решимости, Локи отправился в Нью-Йорк.