Пропащие ребята

Well I'll be damned Here comes your ghost again But that's not unusual It's just that the moon is full And you happened to call And here I sit Hand on the telephone Hearing a voice I'd known A couple of light years ago Heading straight for a fall…

1983-й год. — Заебали со своей попсой, — угрюмо рыкнула невысокая блондинка. Эрен обернулся на лязг брошенной на пол гантели, чтобы проводить взглядом фигуру в спортивном костюме, стремительно продвигавшуюся к магнитофону. Словно подтверждая кличку «мрачная Энни», которой он одарил ее в первые дни знакомства, девушка с грозным лицом вытащила кассету Аббы, под которую занимались аэробикой жизнерадостные девчонки с пышными волосами и в обтягивающих ярких костюмах, словно из какой-то гипертрофированной рекламы. Под возмущенные возгласы одной из девиц Энни переставила кассету, и спустя мгновение тишины зал наполнился тугими тяжелыми риффами металла. Райнер издал одобрительный клич, приветствуя возвращающуюся на место подругу. Эрен одарил ее насмешливым взгляд и покачал головой, возвращаясь к подтягиваниям. До сих пор не укладывалось в голове, как такая девушка сошлась с его тихим и романтичным Армином. С Энни Леонхарт он сам познакомился год назад, когда начал ходить в зал вместе с Райнером, давно звавшим за компанию. Там вечно мрачная и раздраженная девица отчего-то начала оказывать ему своеобразные знаки внимания, выражавшиеся по большей части в насмешках и словесном поддразнивании, явно наслаждаясь его попытками остроумно ответить. Не понимал, что происходит, пока она сама не позвала на свидание. Вышло не очень из-за его слабой заинтересованности, но Леонхарт явно вдохновилась рассказами о серийных убийцах. Чем еще очаровать девушку? Только потом, узнав, что она учится на факультете юриспруденции, решил познакомить ее с умным лучшим другом. На этот раз вышло очень даже. Закончив очередной подход, Эрен шумно выдохнул и присел на лавку, утирая взмокшую шею полотенцем. Уже седьмой подряд учебный день прогулял. Торговался с собой, что со следующей неделе точно начнет нормально ходить, но ноги упрямо вели подальше от школьного здания. Пока уверенно работала отговорка о болезни, прикрываясь которой бродил до вечера у залива, торчал в закусочной на окраине и выбивал из себя дурь упражнениями в зале. Здорово помогало переключить внимание и не думать с зарождающейся внутри дрожью о неизбежности встречи с позабытыми серыми глазами. Упрямо тряхнул головой и прошел к снарядам со штангой, у которых уже крутился Райнер, любовно оглядывающий свои вздутые мышцы в зеркало. Выбрав средний вес, принялся за становую тягу. Монотонные движения, отдающиеся в наливающиеся тяжестью мышцы, направляли всю концентрацию внимания исключительно на контроль дыхание и мысленный счет, сквозь который то и дело вспыхивал образ бледного лица Идзуми. Пришлось раздраженно хмуриться и дергать головой, словно это могло вытравить странное впечатление от разговора с ней и, в особенности, от ее взгляда. — Брат, тебе к бабе надо, — со знанием дела покивал Райнер, насмешливо глядя на его попытки выполнять упражнения и гнать из головы лишние мысли. Эрен терпеливо выдохнул, игнорируя очередной намек приятеля. — Отвали от него, Браун, это у тебя одни бабы на уме, — не отрываясь от приседаний с гантелями в руках, холодно проговорила Энни. — Я ж помочь пытаюсь, как старший товарищ. Он же… как это? Сублимирует, во. — Потеряйся со своими психологическими разборами, — голубые глаза закатились. Эрен кинул на подругу благодарный короткий взгляд и уже было лег на лавку, чтобы преступить к другому комплексу упражнений, как глухо хлопнула входная дверь и, словно в замедленной съемке, лазурные глаза, медленно обежав помещение, вдруг округлились, удивленно остановившись на нем. «Дерьмо». — Эрен Йегер! — вовсе не стесняясь громкости голоса, заорал Армин. Эрен мигом сел на месте, воровато оглядевшись по сторонам на людей вокруг, привлеченных стремительным движением светловолосого парнишки с перекошенным от злости лицом. — Говна кусок! — минув распрямившуюся Энни и захохотавшего Райнера, Армин понесся прямо к другу, с готовностью замахиваясь рюкзаком. А он у него тяжелый из-за бесконечных книг, помнил Эрен, поэтому предпочел вскочить на ноги и отбежать, уворачиваясь от яростных ударов. — Я его всю неделю прикрываю, думаю, он болеет, а он тут… — Армин, уймись! — едва успел выдавить Эрен прежде, чем набитый пыльными томами рюкзак ударил по хребтине. — Мудак! — Арми, тыковка, давай лучше я, ты можешь пораниться, — мигом утратив всю мрачность и раздражение, промурлыкала Энни, мягко забирая из ладони пышущего яростью Армина лямку рюкзака. Эрен едва успел развернуться, как выпустил сдавленный болезненный стон, когда с подачи Энни гребаный баул Армина ударил по бедру. — Да хватит, блять, я понял. — Я только начала, — снова замахнулась Энни, но замерла, когда руки Армина забрали рюкзак обратно. — Не надо, я не хочу его убить, — обратился к ней мягко, но разгорелся заново, стоило только перевести взгляд на потирающего ушибы Эрена. — Ты охуел? Ты теперь оставшиеся два месяца будешь шарахаться черт знает где, лишь бы с ней не пересечься? — С ней? — заинтересованно протянул Райнер, мигом садясь на лавке, готовый поглощать сплетни. Эрен кинул на него хмурый взгляд исподлобья, стоя перед другом словно провинившийся школьник. — Арми сказал, что их подруга приехала. Некая Микаса, — ответила Энни. Брови Райнера мгновенно взлетели вверх. — Чтоб меня черти драли, та самая? — Эрен раздраженно прикрыл глаза, сжав переносицу. — Гребаный мексиканский сериал, не был бы я на диете, притащил бы попкорн. Весь этот ажиотаж вокруг него начинал злить, что было нехарактерно для установившейся за три года бесчувственности. Окинув взглядом посетителей зала, наблюдавших на разворачивающейся сценой, но мигом отвернувшихся, стоило поглядеть в ответ, Эрен перевел тяжелый взгляд на недовольного Армина. — Мне нужно было время, — напряженно произнес он. — Леща тебе нужно хорошего, чтобы в себя пришел, — устало выдохнул Армин и швырнул рюкзак под лавку, на которую сам же присел. — Чем же ты таким важным занимаешься? — К Ханджи сегодня пойду, — буркнул Эрен, садясь напротив. — Правда, что ли? — язвительно прошипел Армин. — Ты к ней месяц не ходил, а тут вдруг острая необходимость? Прям так сразу? — Да, сейчас необходимо, — Армин чуть стушевался под его тяжелым взглядом и напряженным голосом, устало выдохнув. Энни присела рядом с ним, принимаясь наглаживать его макушку и наводить беспорядок в волосах. — В общем, это был последний раз, когда я прикрывал твою задницу, Эрен, — не обращая внимания на движения пальцев в своих волосах, заявил Армин. — Завтра же дуешь в школу. — Завтра суббота. — Это у всех нормальных людей — суббота, а у тебя — отработки своих проебов. Или уже передумал химию с биологией сдавать? — Эрен шумно вздохнул, проводя ладонью по выбившимся из узла на затылке волосам. Неприветливо зыркнул в сторону Райнера, глядевшего на него с хитрой ухмылкой, но тот тут же прокашлялся и взялся на гриф штанги. Проводил взглядом Энни и кивнувшего на прощание Армина, удаляющихся в сторону выхода. Если бы он не был таким идиотом, то вспомнил бы, что Арлерт часто встречает девушку после тренировок. Настрой сбит напрочь. Раздраженно откинув полотенце на лавку, хлопнул по плечу Брауна. Нужно было хоть немного освежить голову под ледяным душем перед визитом к Ханджи.

***

Врачебный кабинет психиатра Ханджи Зое располагался на пятом этаже высокого здания медицинского центра. Эрен, забившись в угол вульгарно блестящего искусственной кожей дивана, неотрывно буравил взглядом пресловутый аквариум с рыбками, который присутствовал, казалось, в каждом холле для ожидания любой клиники. Благо на этот раз в загадочно переливающейся под светом ламп воде извивались черными лентами угри. Еще при первом своем визите, помнится, обалдел, когда странноватая женщина с всклоченными волосами и очками на носу живо начала трепаться о характерах своих любимцев, гордо представив их как Сонни и Бин. Вроде первый его сеанс даже на общение с психиатром не был похож, а напоминал скорее диалоги о рыбалке, потому что доктор Зое без устали щебетала о своих рыболовных похождениях, видах рыб, тонкостях ловли и попыталась впарить ему несколько мурен из своих аквариумов, которыми был заставлен, по ее словам, весь дом. Тогда понял, что лучше специалиста ему не найти, хотя изначально в ней привлекал лишь факт работы в медицинском центре, а не в клинике отца. С этой женщиной оказалось удивительно легко и приятно общаться, хотя некоторые ее методы вроде гипноза и медитаций буддийских монахов вызывали вопросы. По крайней мере, не лезла в душу сверх меры, не пичкала коктейлем из всех видов таблеток, как прошлые врачи, и не вешала на него ярлыки. С тихим щелчком захлопывая и откидывая заново крышку зажигалки, поглядывал на настенные часы над стойкой секретарши. Сегодня даже пришел раньше назначенного времени, потому что всю дорогу из зала нервно оглядывался, как полный идиот, словно из-за каждого куста могли смотреть серые глаза, подгоняя его поскорее ретироваться с улицы в помещение, как будто спрятаться под одеяло от монстра. Взгляд случайно скользнул на лицо миловидной девушки за стойкой. Та, подперев подбородок ладонью, беззастенчиво глядела на него, периодически надувая из розовой жевательной резинки пузыри, лопавшиеся с раздражающим хлопком. Смутившись такого откровенного внимания, выгнул бровь и вопросительно кивнул. — Эрен? — хрипловатый женский голос раздался сверху с щелчком двери. Поднял голову, встречаясь взглядом с карими глазами под прямоугольными линзами очков. — Давненько тебя не было. — Все никак не находил времени, — мигом поднявшись, неловко опустил глаза. Зое окинула его заинтересованным недоверчивым взглядом, видно, отметив, что ведет себя странновато, но лишь махнула рукой за собой, уходя обратно за дверь. В кабинете Зое всегда пахло какими-то индийскими благовониями и периодически — аквариумной водой, когда прямо во время сеанса занималась чисткой резервуара. Эрен тихо прикрыл за собой дверь и присел на кушетку напротив деревянного стола, как всегда укрытого огромным количеством бумаг, книг, комиксов, рекламных буклетов и медицинских карт. Солнечный свет проникал в уютную прохладу кабинета сквозь жалюзи, расползался тонкими линиями по темному покрытию пола, блестел на добротной деревянной мебели, углублял гамму коричневого и зеленого, которыми Зое окружила себя, словно в попытке и на работе ощущать себя в лесу за рыбной ловлей. — Ну как ты? — приподняв крышку аквариума, спросила женщина. Зашуршали баночки с кормом. — Порядок. — Ну, золотко, ты всегда так говоришь, — состроив грустную гримасу, протянула Зое. Сильно пахнущие водорослями мелкие хлопья беззвучно опускались на дно, где уже вились отвратительного вида рыбы, которых он не видел месяц назад. — Школа как? Сейчас во всю к экзаменам готовитесь, наверное. — Тоже в порядке, — машинально ответил Эрен, вглядываясь в зияющий округлый рот твари, присосавшейся к стеклу и беззастенчиво обнажившей частые ряды острых зубов. Гибкое тело как у змеи причудливо извивалось между водорослями. — Никакого разнообразия, — вздохнула женщина и, прикрыв крышку, любовно поводила пальцем по стеклу аквариума. — Все еще планируешь поступать на врача? — Да. — Бремя врача — сложный и серьезный труд, подчас приходится делать то, чего совсем не хочешь. Действительно нравится эта мысль? — без лишних эмоций и оценки, как умела. — Это… — показалось, что эта непрекращающе зияющая дыра в его груди обрела облик пасти причудливой рыбины. Клацнула зубами. — Респектабельно. Ханджи деловито обернулась, выгнув брови и губы в улыбке. — Мне кажется, это не ты придумал. Ну да ладно. — Что это у вас? — кивнул на аквариум с вьющимися в нем прожорливыми червями, когда Ханджи села за стол и начала перелопачивать хлам в поисках блокнота. — Это миноги, — любовно протянула она, оторвавшись на мгновение от своего занятия. — Тот, что слева — Шаи-Хулуд старший, а справа, маленький — Шаи-Хулуд младший. — А третий — Шаи-Хулуд средний? — скептически усмехнулся Эрен. — Угадал, — просияла женщина. Точно. Именно эта тварь сидит в его груди уже три года. Минога или песчаный червь Герберта. Она жрала, зияла распахнутой зубастой пастью за ребрами, она терзала плоть, пока та полностью не потеряла чувствительность. И, кажется, именно она теперь жадно завилась змеевидным телом, едва почуяв знакомый запах добычи. — О чем хочешь поговорить? — раскрыв свой блокнот, женщина пересела поближе, чтобы стол не разделял ее с пациентом. Эрен неловко отвел взгляд. Сам не знал, зачем именно пришел. По дороге до центра все мысли разлетелись от чувства тревоги. — Я скорее… Хотел спросить, — перехватив ее взгляд, негромко произнес Эрен. Ханджи заинтересованно подалась вперед, приспустив очки на кончик носа. Слова давались тяжело. — Насчет моих видений. Где-то неделю назад был еще один эпизод, но в этот раз было ни на что не похоже. Обычно в своих видениях я не взаимодействую ни с кем, скорее просто наблюдаю со стороны, но в этот раз… — Было взаимодействие? — кивнула Ханджи, что-то чиркнув в своем блокноте. Эрен качнул головой, воскрешая в памяти сероглазое лицо и болезненное ощущение, полоснувшего по шее клинка и отчетливый вкус горячей крови. — И каким оно было? Приятным? — Нет, скорее наоборот, — едва удержался, чтобы не поморщиться от чересчур реалистичных воспоминаний о собственном обезглавливании. — В какой момент это произошло? Что стало триггером? — Эрен поднял неуверенный взгляд на лицо женщины. — Ничего необычного. Я просто бродил по лесу, — уклончиво протянул он. В карих глазах блеснуло недоверие, но, так ничего и не сказав, она сделала очередную пометку в блокноте. — Насколько я помню, твои видения обычно провоцируют какие-то критические ситуации, — проговорила она, пробегая взглядом по строчкам на бумаге. — В этот раз ты просто «бродил по лесу», и произошло взаимодействие с видением. Что это было? — Мне отрубили голову, — криво усмехнулся Эрен. — Девушка. Знакомая. Ханджи вздернула бровь, прошептав «занятно». — Я не понимаю, — шумно выдохнул Эрен, потерев лицо ладонями, и оперся локтями на разведенные колени. — Эта дрянь у меня с детства, десятки врачей, снимков, тестов, и никто не смог объяснить, почему я вижу то, что вижу. — А как бы ты сам описал то, что видишь? Эрен задумчиво уставился в пол, покусывая нижнюю губу изнутри. — Это… не галлюцинации. Они осмыслены. Я бы скорее сказал, что похоже на какие-то сумбурные отрывки из давно просмотренного фильма, которые то и дело вспыхивают в виде ассоциаций к определенным ситуациям. Словно, — прикрыл глаза, устало потирая переносицу, — воспоминания. Но я их не проживал. — Ты очень здорово сказал про ассоциации, — покивала Ханджи, снова что-то помечая. — То есть, если мы назовем это «воспоминаниями», — она сделала в воздухе кавычки пальцами, — то они проявляются только при наличии схожего с ними триггера. Словно определенные эпизоды уже когда-то происходили. Эрен неуверенно кивнул. Ханджи энергично закивала и порывисто поднялась со своего места. Привычным движением подхватила со стола два шара баодинг из зеленого нефрита и принялась быстро прокручивать их в ладони, задумчиво замерев у окна. — Я безнадежен? — усмехнулся Эрен через некоторое время, глядя на высокую фигуру в слегка помятом брючном костюме серого цвета. — Вовсе нет, ты необычен, — назидательно подняла указательный палец, вздрогнув, словно после пробуждения ото сна. — А раз так, то я хочу предложить тебе экспериментальный вариант лечения, — Эрен приподнял бровь, наблюдая, как Зое садится обратно в кресло. — Я это обычно никому не предлагаю, но ты — особый случай. — Неужто я дождался лоботомии? — с наигранной надеждой протянул он. Ханджи посмотрела как на идиота, приспустив очки. — Увы, под запретом с 1967-го. Я предлагаю всего лишь отменить прием всех медикаментов. У тебя вроде только два препарата, — дополнила она, видя недоумение на его лице. — И снотворное? — Всех. — А хуже не будет? — чуть сдвинув брови, неуверенно протянул Эрен. Внутри нехорошо задрожала тревога. Он не слезал с таблеток уже почти три года, прячась за ними как за коконом, бесчувственный, спокойный и отрешенный. Близкие друзья не узнавали первое время, а затем свыклись, но он и сам боялся предположить, какой поток дерьма может хлынуть, стоит только убрать спасительные стенки кокона. Как в песне Цепеллинов: когда прорвется дамбу Ливи — тебе негде будет укрыться. — При каких обстоятельствах произошло твое видение, Эрен? — вдруг с нажимом и неожиданной серьезностью повторила Ханджи, вцепившись внимательным взглядом. Эрен молча посмотрел в ответ. Поняла, что соврал. — Молчишь. Значит, хуже не будет. После попытки самоубийства обычно назначают лечение в стационаре… — В дурке то есть? — невесело хмыкнул Эрен. — Выражаясь современным языком. У тебя этих попыток было уже… три, получается? — Эрен послал ей короткий напряженный взгляд. Удивительно легко ей удавалось видеть все насквозь. — Поэтому я предлагаю сначала попробовать отмену таблеток. Оставить исключительно всякие травки-цветочки успокоительные. Дело в том, — она обхватила ладонями колено, деловито откидываясь на спинку кресла, — мы с тобой уже полтора года работаем. Исправно принимаем разнообразные медикаменты, ведем терапию, но никаких изменений не произошло. Поэтому… возможно, не стоит блокировать эти «воспоминания», если они так настойчиво прорываются в эфир. Может, ответ в них самих, — Эрен задумчиво глядел в пол, хмуря брови. — Возможно, если прислушаться к ним, а не заглушать, они скажут куда больше, чем мы предполагаем…

***

As I remember your eyes Were bluer than robin's eggs My poetry was lousy you said Where are you calling from? A booth in the midwest Ten years ago I bought you some cufflinks You brought me something We both know what memories can bring They bring diamonds and rust…

Школьные коридоры ожидаемо пустовали в выходной день. Лишь изредка где-то вдалеке раздавался глухой хлопок закрывшейся двери после ухода очередного учителя. В помещениях удушливо пахло хлоркой и моющими средствами, что отнюдь не улучшало процесс восприятия информации в кабинете, куда в количестве десяти человек забились несчастные, сдающие экзамены по биологии и химии, для дополнительных занятий по дисциплинам. Отчего-то именно в этот день голова соображала туго, и взгляд то и дело соскальзывал с темного прямоугольника доски на трепещущую у приоткрытого окна легкую занавеску. А окружающие юные умы в поте лица, скрипя ручками и карандашами, стремились поскорее записать очередной пример упражнения за учителем. Скрывая слабую усмешку за прислоненным к губам кулаком, Эрен мысленно опрокидывал воображаемый шот каждый раз, когда лысоватый преподаватель в твидовом костюме оглушительно чихал в платок от разобравшей аллергии. Хоть какое-то отвлечение от духоты и скуки. Лениво царапая очередное химическое уравнение в тетради, все не мог избавиться от липких мыслей. И такая же нудная маета ждет в следующие шесть лет обучения в институте. А затем он выпустится, станет врачом, будет сидеть в каком-нибудь душном, как этот класс, кабинете, принимать людей бесчувственно, не ощущая ни малейшего сочувствия или трепета к их жалобам. А затем, как многие, женится на какой-нибудь девчонке по залету, чтобы растить ребенка, которого он никогда не хотел, чтобы глядеть на него выученным с десяти лет холодным взглядом, а затем пустить себе пулю в лоб лет в сорок. Грифель карандаша замер, оторвавшись от полей, на которых машинально начертанные линии сложились в жуткую морду Атакующего титана из учебников истории. Пришлось выдохнуть и незаметно шлепнуть себя по щеке, чтобы вернуть сосредоточенность на отчаянно чихающего учителя и его химические приблуды. Первый день после отмены таблеток не сильно отличался от предыдущих, разве что концентрацию внимания стало держать тяжелее. Когда трелью раздался звонок, едва ли не первый подхватил кожанку и унесся из душного кабинета, едва преподаватель, остановив на нем взгляд, открыл рот. Не было ни малейшего желания задерживаться в этой унылой атмосфере, хотя едва ли он бы мог найти себе более интересное занятие на вечер. Разве что пиво с парнями на крыше. Бодро сбежав по ступеням на первый этаж, на ходу вынул зубами сигарету из пачки, как вдруг на последней ступени быстрый шаг вдруг оборвался. Замерев в холле первого этажа, обернулся в сторону померещившегося эха. Туда, в сторону дальнего кабинета в конце коридора, в котором недавно сделали музыкальный класс. В мыслях разворошенными образами рассеялись воспоминания, как он сам, мальчишкой, бродил по этому коридору, заглядывая в один класс за другим, пока не замер у той самой двери. Эрен недоверчиво сдвинул брови, вглядываясь в пустоту немого коридора. Уже двинулся было дальше, как до слуха донеслось далекое эхо мелодии, словно кто-то играл. Он был уверен, что молоденькая учительница музыки средней школы, пришедшая в прошлом году, не проводила дополнительные занятия по своему предмету. Бред. Но льющаяся удивительно мелодично музыка не думала прекращаться. Повернувшись всем корпусом, машинально сжал в кулак дрогнувшую ладонь. — До скорого, Йегер! — вздрогнул, обернувшись на пронесшихся мимо парней из класса, задержавшихся на беседу с преподавателем. Проводил их отрешенным взглядом и вновь повернулся в сторону источника звука, заложил сигарету за ухо. То ли любопытство, то ли потревоженные под слежавшимся пеплом воспоминания заставили начать неторопливое движение, по мере которого звук только усиливался. В какой-то момент начало казаться, словно крадется, боясь потревожить очередное бесплотное видение лишним движением. Теперь без таблеток, едва ли можно было быть уверенным в реальности того или иного образа. Отчего-то напряжение разлилось по всему телу, когда остановился у приоткрытой двери злополучного кабинета. Из полуприкрытого дверного проема сквозило свежим ветром, лились звуки перебираемых клавиш пианино. Сглотнув свою невесть откуда взявшуюся нервозность, слабо толкнул дверь внутрь и замер. За старым пианино, которое всю его жизнь, как помнил, безбожно фальшивило, спиной к нему сидела девушка. Черные блестящие волосы в коротком каре слабо покачивались, когда пряди подхватывал гуляющий по всему кабинету ветер из раскрытых настежь окон. Прямая спина и округлые плечи чуть изгибались в такт некому внутреннему ритму, словно пытались плыть по растекающемуся в комнате звуку. Сквозь полупрозрачную черную кофту были видны чуть проступающие от движения острые лопатки, лесенка позвонков, уходящая под более плотный короткий топ под кофтой. Тяжелая тракторная подошва ботинка то и дело ритмично нажимала на педаль пианино, углубляя звук. Взгляд было оторвать чертовски сложно, но все же отвел на мгновение, чтобы посмотреть, как подхваченные свободно гуляющим ветром легкие занавески извиваются в воздухе, оглаживают стены и потолок порывистыми движениями, льнут к окнам и вырываются всполохами наружу. В кабинете было непривычно много света и свежести, даже на мгновение усомнился в том, что не стал свидетелем очередной реалистичной фантазии. Но девушка продолжала играть уже чуть более спокойную и лирическую мелодию, показавшуюся смутно знакомой. Лучше было бы уйти. Не будет никакой сцены как в чертовых романтических мелодрамах, когда бывшие влюбленные неожиданно встречаются на улице. Он уже знал, чье лицо увидит, стоит ей обернуться. Не был уверен только, каким именно это лицо предстанет. Все утверждали, что изменилась до неузнаваемости. В целом, как и он. И чем дольше прислушивался к нежным перезвучиям клавиш, тем яснее звучали в памяти давно позабытые слова песни Джоан Баез к Бобу Дилану. Песни о любви, расставании, бриллиантах и ржавчине воспоминаний. Песни, которую часто слышал в юности, потому что она любила играть ее. И чем отчетливее вырисовывался в мыслях застарелый образ юного лица, бледного и сосредоточенного, тонких пальцев, порхавших над клавишами пианино в залитой персиковыми лучами комнате с веерами и пластинками, розовых губ, негромко певших слова песни, тем сильнее и болезненнее тянуло в голодной пасти засевшего в груди червя. Когда-то давно он слишком часто слышал эту песню в ее исполнении. Мелодия завершилась нежным поглаживанием клавиш, и в пору было уйти незамеченным, когда слитым движением распрямилась спина и расправились плечи под тонкой черной тканью. Возможно, не стоит блокировать эти «воспоминания», если они так настойчиво прорываются в эфир. Может, ответ в них самих, если прислушаться к ним. «К черту». В шепчущем шорохе развевающихся занавесок обернулась, и с фарфоровой бледности лица поглядел серый лед раскосых глаз, острые скулы, черная помада губ. Будто более юная, мрачная и загадочная версия Идзуми Аккерман, вовсе не удивленная его появлению. — Перекати-поле — хрипло выдохнул первым. Не шелохнулась. Продолжала глядеть неотрывно, лишь отблеском мелькнуло в глазах что-то непонятное. — Здравствуй, Эрен, — эхом донеслось в ответ. Сглотнув сковавшую тело тревожную дрожь, шагнул внутрь комнаты, схватившись ладонью за лямку рюкзака, чтобы хоть чем-то занять руки. Сероглазый взгляд следил неотрывно, пока неторопливо шел до смолкшего пианино. — Я с отработок, проебался пару дней, — глухо усмехнувшись, пояснил и неосознанным движением нажал на последнюю минорную клавишу. — Не думал, что кто-то будет здесь в выходной. Решил посмотреть. — Я договорилась с мисс Перегрин, что буду иногда приходить заниматься, — раздалось давно забытым голосом, показавшимся даже незнакомым. Взрослым. Господи, он почти три года ее не слышал. — А пианино у вас дома? — Бабушке нужно много отдыхать сейчас, не хочу мешать. Подняв на ее взгляд снова, ожидал с дрожью в груди увидеть разлитую в серых глазах горечь и обиду, отчуждение, которое он без сомнения заслужил. Но внимательный взгляд продолжал лишь пристально разглядывать его лицо и тело, оглаживая каждую черту, словно пытался найти что-то или узнать заново. В момент стало неловко от столь пристального внимания, отдавшегося едва ощутимой истомой под кожей. Ощущение дикое и совершенно забытое за три года. Вдруг решила прекратить эту странную пытку и с шумным выдохом, подвинулась чуть дальше на недлинной лавке. Призывно похлопала ладонью по свободной части. — Что? — непонимающе выгнул бровь, чтобы затем смущенно усмехнуться. — Нет, я ничего не помню. — Брось, мама на тебя три года убила. — А я все такой же бездарь, — хмыкнул Эрен, но все же опустился на лавку, оставив рюкзак на полу. Задумчиво оглядел ряды клавиш, с трудом припоминая, когда вообще в последний раз сидел за пианино. Исходящее сбоку тепло и аромат незнакомых духов совсем не помогали сосредоточенности. — Ну… разве что, — неуверенно уложил пальцы на клавиши, нажав по смутным воспоминаниям, пока не раздались звуки простой мелодии «Heart and Soul». Со стороны Микасы донесся тихий смешок, но, удержавшись от комментария, уложила ладонь на свою часть, вторая более высокими нотами, постепенно углубляя звук, но не усложняя. С трудом припоминая больше мышечной памятью рисунок мелодии, то и дело поглядывал на тонкие пальцы, нагруженные причудливыми металлическими кольцами и перстнями с оттиском незнакомых символов, черепов и даже рогатой головой козла. Успел несколько раз подумать, что впервые за три года из руки в такой неприкрытой близости друг от друга, хоть и разделенные все еще рядами клавиш. Сближаются, чтобы снова отдалиться, а затем повторить все заново, а на фоне, как ироничный саундтрек локального апокалипсиса, растекается фальшивящая из-за его ошибок обманчиво веселая мелодия. Но вот звук оборвался, и комната снова погрузилась в шепчущую ветром тишину. Тревожной дрожью прошло под кожей, когда все же дерзнул повернуть голову в сторону Микасы, уже смотрящей на него все тем же изучающим взглядом, словно не верила, что это он. Даже предполагать боялся, о чем она сама думает, глядя на него спустя три года и видя того, кем он стал. За ребрами жадно клацнула распахнутой пастью червивая гадина, когда разглядывал разлет тонких бровей, темную дымку макияжа вокруг глаз, черные губы, заострившиеся тонкие черты повзрослевшего лица, в котором едва угадывалась та нескладная, едва вступившая на тропу взросления девчонка. Дерзнул поглядеть в ее глаза и тут же осознал, что допустил ошибку. Из темной серости глядело нечто незнакомое, нечто глубокое и безотчетно влекущее, словно затягивало в таинственный омут, не позволяло вынырнуть. Показалось, что даже чуть склонил к ней лицо, но вовремя остановился, ощутив с удивлением, как странно повело туманом голову и налило тягучим жаром все тело. Он никогда не знал подобного взгляда раньше. Что-то такое же незнакомое, как и ее запах, действовавший, на удивление, похожим образом. — Я была на кладбище пару дней назад, — вдруг заговорила, не отрывая от него взгляда. Эрен сглотнул и повернулся прямо, вырванный из наваждения болезненной темой. — Не уверена, что Карле нравились маргаритки… Но слышала, в Италии их ценят. — Нравились, — слабо улыбнулся Эрен. Вот так просто, без набивших оскомину «мне жаль», «она была хорошим человеком», но отозвалось болезненнее всех привычных соболезнований. — Хорошее место выбрали, — продолжила Микаса, глядя перед собой. — Под дубом. Всегда будет пение птиц и шелест листвы, а не могильная тишина. Эрен прикрыл глаза на мгновение, силясь не пускаться в воспоминания о том, что сам рассуждал подобным образом, когда подбирали место для захоронения. Едва ли тогда он мог соображать трезво и здраво, но отчего-то рассуждения были схожими. Шумно выдохнув, все же глянул на Микасу, чтобы тут же отвести взгляд. — Прости, что я так… обошелся с тобой тогда. Это было… — Забудь, — отмахнулась Микаса и мягко прикрыла крышку инструмента. — Вот именно, что это «было». — Я сделал тебе больно, — выдавил он, беспомощно сжав в кулак ладонь на ноге. — Сделал, — кивнула Микаса. — Это было неизбежно. Эрен в недоумении поднял на нее подернутый горечью взгляд. Как она вообще может не злиться на него после такого, не обвинять, не пытается даже завести разговор о произошедшем? Глядел и никак не мог отделаться от ощущения, как сильно она изменилась. Возможно, поэтому и нет ожидаемой реакции. Ей уже было неважно. — Но если захочешь проводить, — поднявшись с лавки и подобрав свою сумку, вдруг усмехнулась она, — не откажусь. Не сговариваясь, отчего-то решили пройти более длинной дорогой в обход города, через сухое кукурузное поле, устлавшее бежевыми, серыми, шуршащими листьями и стеблями всю бурую землю. Эрен и не спрашивал, просто пошел за ней без малейших колебаний, все еще не уверенный, что она настоящая, а не видение его воспаленного мозга. Но ее чуть более грудной, чем раньше голос, ее новый запах, хруст сухих стеблей под подошвами толстых каблуков, бряцанье цепей и подвесок на шее — все было настоящим. Как был настоящим и ее новый пронизывающий до костей взгляд, от которого он временно был спасен, ступая чуть позади нее, то и дело вглядываясь в черную кожу плаща, разлетающегося полами на гуляющем в поле ветре. Она неторопливо рассказывала о жизни в Японии и череде бесконечных переездов по Америке, острой необходимости в которых словно и не было. Слушал о том, как продолжила заниматься фехтованием и кэндо в Японии; как умудрилась дважды посотрудничать с малобюджетными кинопроектами в Иокогаме в качестве композитора; как с приятелями из новой школы взбирались на Фудзияму и как потом, по иронии, изловчилась сломать руку на прогулке по национальному парку у подножья; как сама начала ходить к психологу вместе с матерью; как Идзуми пыталась жить заново, став учителем в музыкальной школе для детей. Слушал, понимая с горькой усмешкой, что ему особо нечего рассказать в ответ, особенно если опустить упоминание попыток суицида. Был уверен, что и Микаса рассказывает далеко не все. Его рассказ оказался куда более емким и ровным, без взлетов, падений, успехов — пустой, спокойный и бесчувственный. Но она слушала внимательно, чуть замедлив шаг, чтобы идти рядом. — …таблетки вот отменили вчера, ради эксперимента, — хмыкнул Эрен. — Ты все еще их принимаешь? — странно улыбнулась Микаса. — Пришлось. Иначе вижу то, чего не должен. Аккерман молча покивала. В повисшей на мгновение тишине отчетливо зажуршали сухие стебли и листья кукурузы, где-то крикнула птица, слетевшая на землю с чистого голубого неба, чтобы поживиться съестным. Все казалось нереальным. Он не мог гулять с ней так запросто спустя три года разлуки и всего произошедшего дерьма. — Значит, собираешься стать врачом? — поинтересовалась Микаса, откинув с лица челку. — Армин рассказал? — покосился на нее. — Нет, мама. Эрен неловко нахмурился. — Собираюсь. Тоже будешь отговаривать и напоминать, как хотел идти в полицию? — Вовсе нет, — удивленно оглянувшись на него, вскинула брови. — Я рада, что ты нашел себе дело по душе. Если, конечно, это твое личное и искреннее желание. Эрен остановился, удивленно глядя вслед ушедшей чуть вперед девушке. Не сказала ничего странного, но кольнуло до ощутимой боли. И наверняка прекрасно понимала, что делает. Микаса замерла через несколько шагов, звякнуло обилие цепей и кулонов на округлой груди. Запустив ладони в глубокие карманы плаща, выудила голубую пачку сигарет и под его внимательным взглядом закурила. — Не знал, что ты куришь, — огладив острый профиль лица, когда с первой затяжкой запрокинула голову и выдохнула дым сквозь черные губы, произнес Эрен. Сделал несколько шагов ближе из какого-то подсознательного желания изучить эти новые детали. — Начала где-то год назад, — улыбнулась Микаса и протянула ему. — Хочешь? Вряд ли ты когда-нибудь японские пробовал. Эрен медлил, вглядываясь в черный отпечаток губ на фильтре и тонкие, увешанные кольцами пальцы. Правильно ли вообще сближаться с ней после всего? Хотя какое к черту сближаться, это просто сигарета. Йегер склонился к фильтру, обхватил губами под пристальным взглядом серых глаз и выпрямился, ощущая, как с табачным дымом в легкие прошел привкус каких-то сладковатых трав и ментола. — Необычно, — выдохнув в сторону, кивнул он. Микаса улыбнулась и прикрыла глаза, подставляя солнечным лучам бледное лицо. Провела ладонью по волосам, чуть взъерошив челку. Эрен внимательным взглядом снова окинул ее стройную фигуру, тоже не похожую формами на то, что он запомнил в свои шестнадцать. Смотрел, даже отчасти любовался с долей недоверия, никак не понимая, что так повлияло на нее. Вряд ли злополучное письмо было причиной. — Ты изменилась, — вдруг выдохнул вслух, обратив на себя внимание серых глаз. Ее губы тронула мягкая улыбка. — Ты тоже. Увидь я тебя на улице, обратила бы внимание, но вряд ли бы узнала. Она медленно затянулась. Эрен поглядел на заалевший маячок на конце сигареты с вдруг накрывшей горечью и тоской, какой не чувствовал уже очень давно. Словно перед глазами мигом пронеслись все драгоценные мгновения, такие далекие, короткие, истерзанные и втоптанные в грязь. Все те крошечные мгновения, которые он старательно запрятал в самый темный угол, наплевав на их значимость. Те мгновения, которых никогда не было, потому что их безбожно украли, как и время, которого уже никак не вернуть. Не стать больше теми наивными подростками, глядящими друг на друга влюбленными чистыми глазами, незамутненными горечью, тьмой и тяжестью лет. Теми, кому для счастья было достаточно лишь подержаться за руку, а для чувства взрослости — в тайне засмолить с трудом добытую сигарету. — Это нормально, — вдруг выдохнула Микаса, глядевшая на него все это время. Словно мысли прочитала. — Знаешь, в буддизме есть такое понятие — «маленькая смерть». Оно значит, что каждый прожитый опыт перерождает нас в новую версию себя. Каждую ночь, засыпая, мы перерождаемся и просыпаемся уже другими людьми. Бесконечный круг перевоплощений, и это нормально, потому что ядро остается прежним, — протянув руку, едва коснулась кончиками пальцев грубой кожи куртки на левой стороне его груди. Завыла внутри распахнутая жадная пасть. — И ты остаешься собой. Эрен неотрывно вглядывался в серые глаза, утопая в их темноте и неприкрытом выражении. Неслучившееся прикосновение расцвело едва ощутимым чувством покалывания где-то под кожей. Словно под слежавшимся плотным слоем пепла незаметно, слабыми полузадушенными всполохами снова тлел огонь. Едва различимо, только если напрячь глаза. Но он затушит его снова, без сомнений. — Идем? — сделав последнюю затяжку, кивнула головой в сторону темнеющих рядом домиков вдали, где поле почти сливалось с горизонтом. Не дожидаясь, развернулась и уверенными легкими шагами продолжила путь, оставляя его глядеть себе вслед. И он пошел за ней, без сомнений.

Now you're telling me You're not nostalgic Then give me another word for it You who are so good with words And at keeping things vague Because I need some of that vagueness now It's all come back too clearly Yes I loved you dearly And if you're offering me diamonds and rust I've already paid.

— Joan Baez — «Diamonds & rust».