Пропащие ребята

Эрен не помнил, из-за чего в последний раз переживал в той же степени, как насчет выпускного. Все потому, что решил: оттягивать больше нет смысла, нужно все рассказать Микасе, и будь что будет. Не в последнюю очередь уверенности поспособствовал разговор с матерью, которая достаточно серьезно отнеслась к его вопросу и не стала дразнить как неразумного ребенка. Лишь посоветовала быть искренним. Вплоть до самого выпускного не удавалось видеться достаточно часто: родители Микасы внезапно уехали куда-то на природу, оставив дочь на попечение бабушки, так же внезапно приехавшей из Японии. Но оно было и на руку, давало лишнее время все обдумать. В решающий вечер, удостоверившись, что костюм сидит прилично, и пахнет приятно, двинулся на остановку, нервно провожая взглядом постепенно соскальзывающий на горизонт желток июньского солнца. — Ебать, ты депутат, Йегер, — протянул Конни, кивая на подходящего к компании парней Эрена в черном костюме-тройке. Тот покачал головой, закатив глаза. Собравшиеся в курилке на углу школы парни выглядели не хуже, Кирштайн даже волосы каким-то гелем уложил, и Эрен внутренне пожалел, что пришел позже всех и не застал ядерный обмен шуточками по этому поводу. — Никогда не голосовал раньше, но в этом году пойду, — доверительно закивал он, приобняв Эрен за плечи. — Мой кандидат. — Заебешь, избиратель, — отмахнулся Эрен, стряхнув его руку, и принялся хлопать по карманам в поисках зажигалки. — Ни говна, ни ложки, — хохотнул Жан, протянув уже подожженный огонек к концу его сигареты. — Чего такой нервный? Эрен отмахнулся коротким покачиванием головы и выдохнул дым в сторону. Армин окинул друга долгим взглядом с явно читающимся намеком и деловито поправил лацканы своего синего пиджака. Через некоторое время, вдоволь нашутившись над внешним видом друг друга, парни засобирались внутрь. Эрен, решив дождаться Микасу снаружи, успел лишь поймать Жана за локоть и сделать несколько больших глотков виски из радушно предоставленной фляги. Хоть как-то унять тревожную дрожь меж ребер. Закурил уже вторую подряд, вглядываясь в мелькающие в школьном дворе, потемневшем, освещенном лишь лучами фонарей, фигуры школьных знакомых и одноклассников, вихрь цветастых платьев, костюмов, подчас великоватых, изящные формы и робкую взрослость на лицах вчерашних детей. Сердце почти перестало загнанно отстукивать, когда на фоне звенящей лучами фонарей полутьмы показалось знакомое лицо. Так и замер с постепенно разгорающимся в груди жаром, глядя на вышедшую из материнской машины Микасу. Серые глаза, аккуратно подведенные, глядели прямо на него, на острых скулах проступил едва заметный румянец — единственное, что напоминало о ее человеческой природе, иначе бы решил, что она — мираж, не меньше. Красный шелк кимоно услужливо облепил фигуру, складками на бедрах струился почти до самого пола, из широких длинных рукавов, сквозь разрезы виднелись белые привычно увешанные браслетами запястья, красные губы дрогнули в едва различимой улыбке, когда подошла ближе и, обдав дурманящим ароматом духов, слаженным легким движением вынула из его губ тлеющую сигарету. Эрен забыл, как дышать, глядя как красные губы удивительного видения обхватывают фильтр. Закашлялась, и вдруг вернулось понимание, что эта невероятная девушка — Микаса. — Подумала, будет выглядеть круто, — рассмеялась она, возвращая сигарету обратно. Он, наконец, вдохнул, сморгнув наваждение. — Так и выглядело. Ощущение было, будто кислоты обожрался и увидел самый потрясающий трип в своей жизни, — на выдохе проговорил Эрен, прикончив остаток сигареты за одну затяжку. Взгляд то и дело терялся в изящных линиях аккуратного восточного макияжа и тугих волнах черных волос, едва доходящих до плеч. Пиздец, вот и признался. На нее такую и смотреть-то страшно, голова варить перестает, того глядишь ляпнешь что-нибудь. Микаса чуть выгнула бровь, сжав расползающиеся в усмешке губы. — Я к тому, что выглядишь шикарно, — поспешил исправиться Эрен, придавив окурок носком ботинка. Мигом всю смелость растерял, не то что она — спокойная до одури. — Не я одна, — загадочно улыбнулась она. Эрен успел чуть покраснеть от ответного комплимента. — Смотрю, — кашлянул он, кивнув на место, где несколько минут назад была машина Идзуми, — мама вернулась. — Да, — неуверенно поправив выбившийся из-за уха локон, кивнула Микаса. — Отца, правда, не видела еще. Бабушка сама собиралась мне помогать со всем этим, — кивнула на кимоно, — но мама вдруг приехала и сказала, что сама все сделает. Так что вот, сделала из меня гейшу. — Ты будто повыше стала, — показательно смерив ее ладонью, чтобы отметить сократившееся расстояние между ними, хмыкнул он. Микаса с готовностью приподняла края подола, демонстрируя туфли на толстом каблуке и обнаженные худые ноги. Эрен чуть сглотнул, кивнув. — Ходули пиздец, — присвистнул он, — сегодня снова ношу тебя на спине? — Будто тебе это не нравится, — закатила глаза, принимая его локоть и начиная движение ко входу. «Клинический идиот со справкой, все верно», — мысленно обругал себя Эрен за робость, заходя в полутемный зал, полный звуками музыки и игрой света, скользившего по фигурам танцующих школьников. По крайней мере ладонь Микасы на его локте прибавила уверенности, посеяв в голове приятную мысль, что наверняка красиво смотрятся вместе, судя по нескольким обращенным в их сторону взглядам. Большую часть вечера Эрен провел в компании приятелей, оккупировавших небольшой пятачок пространства у стены, травивших шутки и обсуждавших присутствующих. Периодически прикладывались к фляге Жана и невесть откуда взявшейся в пиджаке Конни бутылке вина. Эрен старался контролировать количество алкоголя, боясь переборщить и испортить все еще больше, но уже не робостью, а излишним опьянением. Вряд ли Микасе, такой дурманяще прекрасной в этой эфемерной полутьме, самозабвенно танцующей с Сашей в гуще толпы, пришлись бы по вкусу пьяные признания в чувствах. Наблюдал за тем, как разлетаются в стороны шелковые полы ее кимоно, как изящно фарфоровые руки рисуют причудливые узоры в воздухе, как свет обвивает плавные формы стройной фигуры и скользит по тугим кудрям, словно она сошла из черно-белой киноленты тридцатых годов про Японию. Стало даже думать боязно о том, чтобы заявить о своих мыслях и чувствах этому неземному духу. После очередного глотка виски и сигареты под шумок на пару с Жаном стало немного легче, реальность приобрела более мягкие очертания. В какой-то момент под стройное улюлюканье Армина увела танцевать какая-то девчонка, которой Эрен раньше в глаза не видел. Еще больше обомлел от того, как уверенно друг, хоть и краснея отчаянно, вел незнакомку в танце, еще и умудряясь что-то говорить ей. Не то, что сам Эрен. Удивительное дело, в драках участвовал исправно, не боялся получить по роже, но робел перед подругой детства, превратившейся в прекрасную девушку за прошедшие годы. Вскоре Армина уже кружили за руки Микаса и Саша, оглашая смехом чуть ли не весь зал, присоединился к ним и Жан, пытавшийся выдать лихие движения, что вызывало только сдержанную усмешку на губах. Но не боялся же. Эрену оставалось только в пол-уха слушать рассказы Конни об отремонтированном байке, болтовню о двигателях, в которых он ни черта не понимал, невпопад кивая и поражаясь смелости Аккерман. После всех издевательств над ее происхождением пришла именно в традиционном платье и выглядела лучше любой в его глазах; после всей травли самозабвенно отдавалась музыке и танцам на глазах у тех, кто заталкивал ее в сортиры и мучал. Невероятная. — О-о, тягомотина началась, — фыркнул Конни, когда пространство вдруг разрезали знакомые звуки медленного ритма и раздалось меланхоличное «Hello, is there anybody in there?» голосом Уотерса. Эрен метнул короткий взгляд на старшеклассницу с хвостиком, которая отвечала за музыку. Имир, кажется. Та, вдруг оставив свое место, увела под руку свою маленькую блондинистую подружку в нежно-зеленом платье на паркет и, обняв, принялась вести в танце, то и дело что-то говоря ей и получая улыбки и смех в ответ. — Да уж, тягомотина, — эхом отозвался Эрен и, вопреки своим словам, двинулся вперед, осторожно проходя мимо закачавшихся в такт медленной мелодии одноклассников. Вперед, к ней, поднявшей вверх ладони и прикрывшей глаза, растворившейся в звуке и полутьме. Улучив момент, аккуратно приложил ладонь к ее спине. Серые глаза удивленно распахнулись. — Я вряд ли смогу сказать красиво, поэтому… — смущенно проговорил Эрен, чуть склонившись к ней, чтобы слышала, и протянул вторую раскрытую ладонь. — Просто кивни, если слышишь меня. Микаса снова взглянула на него, невольно пробивая дрожью все тело, и с затаенной улыбкой шагнула ближе, уложила ладонь на его плечи, позволив взять ее ладонь. Эрен глубоко втянул носом воздух, позволив себе, наконец, уложить ладонь на туго обтянутую черным поясом талию, прижав чуть ближе к себе, и сделал плавный шаг в сторону. Осторожно покачивая ее в незамысловатом танце, молился не отдавить ноги, буравил взглядом пол, пока прохладные пальцы не обхватили подбородок и не приподняли его лицо. «Что ж, я могу облегчить твои страдания, поставлю на ноги, расслабься, сначала мне нужно кое-что узнать, простые факты» . Можешь показать, где болит?» — заставила глядеть только в свои глаза и на красные губы, проговаривающие слова песни. Эрен чуть смущенно улыбнулся, принимая правила. «Боли нет, ты отступаешь. Вдалеке плывет корабль, туман на горизонте. Ты только появляешься, двигаясь по волнам. Губы твои шевелятся, но я не слышу, что ты говоришь…» — чуть склонившись к ее лицу, проговорил в ответ. «Не могу объяснить, ты не поймешь. Сейчас всё иначе: я ничего не чувствую, и это приятно…» — все мысли растворились в голове, жидким огнем хлынув под кожу, остались лишь до дурмана в голове приятные касания, тепло ее талии сквозь гладкий тонкий шелк, облако духов, явно ядовитых, раз таким хмелем действуют на него. «Будучи ребенком, я мельком, краешком глаза что-то увидел. Я обернулся, чтобы рассмотреть, но картинка пропала», — все жуткие образы из детства сплелись воедино, перемешавшись с видениями настоящего, обволакивающими теплой и темнотой серых глаз. Все сошлось в одной точке — в Ней. «И я уже никогда не узнаю, что это было. Ребёнок вырос, мечты не стало, я ничего не чувствую, и это приятно»… Шумно выдохнув, Эрен сделал еще один рисковый шаг к ней, привлек тесно к груди, ощутив, как ее голова податливо прижалась к плечу. Прислонился щекой к макушке, к щекочущим своей мягкостью кожу волосам, и прикрыл глаза, стремясь раствориться в этом мгновении, чтобы существовало только прижатое к его торсу тепло ее тела, тихое дыхание и загнанное биение сердца. — Эй, — чуть клюнув носом в висок, позвал он, — подышим? Микаса кивнула и уже через несколько секунд, обогнув густую толпу, четким стуком каблуков проследовала за ним на школьный двор, отбивая туфлями по меньшей мере его захлебывающееся от тревоги сердце. Нервно проведя по волосам, присел за высокий бордюр сбоку школы, где не было, к счастью, ни души. К его удивлению, Микаса с готовностью присела рядом, обняла колени руками, уставившись на мотыльков, сонно кружащих под лучом рыжего света. Поглядев на нее, залитую мягким золотистым свечением от фонаря, машинально потянулся за сигаретой, но передумал. Не время. Вместо этого лишь шумно выдохнул, зарывшись пятерней в волосы. — Микаса, мне нужно тебе кое-что рассказать… — Вы че тут! — резко заорал голос Конни, стремительно вынырнувшего из-за поворота. — Там Смит такие танцы отжигает под Орбисона , просто… — Конни, — сквозь зубы протянул Эрен, раздраженно покосившись на подбежавшего приятеля, — не сейчас. Мы потом… посмотрим. — О, — вдруг вздрогнул он, словно в голове зажглась лампочка. Поспешно закивал и мигом понесся обратно к школе, бросив напоследок лишь хитрый взгляд. Эрен жалобно посмотрел вслед, представляя, что он сейчас наплетет приятелям об увиденном. — Эрен? — вздрогнул сильнее нужного от мягкого касания за локоть, повернул лицо обратно к Микасе. — Что расскажешь-то? Прикрыв глаза, снова тяжело выдохнул и воззрился на свои переплетенные пальцы. — Я… — прокашлялся. — Я давно хотел это рассказать, но никак не было подходящего времени. Не был уверен, что тебе стоит это знать. Я и сейчас не уверен, но… Господи, как идиот, — уронил голову на руки, но все же справился с собой и снова выпрямился. — Я в этом году был не до конца честен с тобой, — опасливо поглядел на Микасу, недоуменно сдвинувшую брови. — Какая долгая прелюдия. Да господи ты боже. Эрен прикрыл глаза, чувствуя, что от волнения и биения сердца в самом горле его разорвет. — Ты мне нравишься. Очень. Не как друг. Как женщина мужчине, — выдал, не раскрывая глаз и под конец резко выдохнул, обалдев, что смог произнести вслух. Правда, когда решился посмотреть на Микасу, сердцу чуть не ухнуло под землю. Не ожидал, что бросится на шею с объятьями и слезами, но и эмоции на лице не мог понять абсолютно. Она отвела взгляд, тихо хмыкнув, и разгладила складки шелка на коленях. — Так вот оно что, — донеслось охрипло. — А я все думала, чего ты так странно себя ведешь. Не коснешься лишний раз. А как коснешься — вечно будто с собой борешься. Эрен до боли закусил щеку, нервно разглядывая ее профиль в попытке найти хоть намек на ответ. — Я просто боялся, что причиню боль. После того, что ты пережила в том году, эти мои чувства… переживал, что расстрою тебя, сделаю хуже. Микаса коротко глянула на него. — Что ж, тогда и мне стоит признаться. Я тоже была не до конца честной с тобой, — Эрен тяжело сглотнул, готовясь к самому худшему. — Но я боюсь говорить правду в глаза, поэтому закрой их и не смотри. Эрен недоуменно сдвинул брови, но, помедлив, все же подчинился. В спасительной темноте, должно быть, не будет так страшно слушать ее откровения. Он терпеливо ждал, натянутый до предела как тетива лука, крепко сжав кулак на собственном бедре, оттого так резко дернулся, когда на щеку вдруг легла прохладная ладонь, а губ коснулось что-то теплое и мягкое. В шоке распахнул глаза, испуганно заморгал, глядя в серые глаза напротив, оказавшиеся ближе, смотрящие на него с тихим лукавством. Поцеловала? Быть не может. — Это… — осипло выдавил он. — Получается, я тебе тоже.? — Да и давно, — уверенно кивнула Микаса, убрав ладонь с его щеки. — Когда ты принес ту ракушку, а я потом лежала у себя в комнате и вдруг поняла, что тебя одного хочу поцеловать. Эрен прикрыл глаза, борясь с обуявшим от облегчения головокружением. Ощущение, что сердце разорвется к ебеням, только усилилось, но приобрело оттенок сладкой пытки, жаром хлынувшей под кожу. Надо же, вот так все просто. Гребаная ракушка. Заключив ее лицо в ладони, резко подался вперед. Красные губы податливо раскрылись, донесся тихий полустон, с которым она обхватила его шею и разворошила огненный вихрь где-то в груди. И сам чуть было не застонал от сводящего конечности удовольствия, когда ощутил долгожданный вкус ее губ на своих, пылко обхватывал их со всем своим неумением и трепетом. Крупная дрожь пробила тело, заполнив хмельным туманом голову, когда кончик ее языка прошелся по его нижней губе и скользнул в рот, а кулачок на затылке крепко сжал волосы. Безумие, но какое удивительно желанное. Микаса вдруг с влажным звуком отстранилась, окинув его совершенно диким взглядом, которого раньше никогда не видел в ее глазах, и, прижавшись лбом к его лбу, вдруг рассмеялась. Да так чисто и беззаботно, что не смог остаться в стороне, между делом счастливо покрывая поцелуями ее щеки, лоб, нос и снова возвращаясь к соблазнительно приоткрытым сладким губам. Стоило вернуться в зал, как Армин, внимательно оглядев, мигом просек притворство в их постных лицах, а Жан, пряча смех, тихо посоветовал Эрену стереть помаду с губ, мол, мужику не к лицу. Смутился жутко, но все же мысленно с удовольствием посмотрел на чуть размазанную от поцелуев помаду на губах Микасы. Сердце едва не вырвалось из груди от осознания, что это он сделал, и в нем причина так ярко блестящих глаз Микасы. Еще через час зал сильно поредел, многие одноклассники разъехались по домам. Только еще несколько парочек продолжали сомнамбулически переступать с ноги на ногу под нежный аккомпанемент. Обнимая разнеженную недавними поцелуями в курилке Микасу за талию, сам неторопливо покачивал ее, оглядывая осоловелым взглядом полутьму зала. Наткнулся на блондинку, почти спящую в объятьях смугловатой Имир в темно-зеленом костюме. От взгляда на нее, вроде звали Хистория, по коже прошел странный тревожный холодок, словно он ее где-то видел и в не самых хороших обстоятельствах. Поспешил, тряхнув головой, прогнать ненужные мысли о посторонних девушках, когда в его руках такая драгоценность. Ткнулся губами в висок Микасы, ощутив как в ответ сильнее сжались ее руки вокруг его талии. Они уже проводили Армина, которого забрала мама; Жана, Конни и Сашу с еще какой-то девицей, которые собирались продолжать пьянку уже у Конни в гараже. О них самих будто все резко забыли, что не могло не радовать, ибо отпускать Микасу не хотелось ни на секунду. Хотя в голову и закралась на мгновение тревога, что молодую девчонку в таком платье до сих пор не забрали родители, несмотря на то, что время уже шло к полуночи. Не надеялись же они, что она поедет на ночном автобусе. Выйдя на очередной перекур, уже хотел спросить насчет странной ситуации, как в поле зрения оказалась мама, а едва раскуренная сигарета перекочевала на землю. Карла снисходительно покачала головой, легким шагом пересекая школьный двор. Эрен уже было открыл рот, но мать вдруг обратилась к Аккерман: — Микаса, твоя мама попросила забрать тебя к нам на сегодня, — Эрен недоуменно сдвинул брови, покосившись на удивленную Микасу, а когда дошло, чуть не одурел от облегчения. Невероятно везет, даже отпускать ее сегодня не придется. — А отец против не будет? — уточнил он с сомнением. Карла как-то странно усмехнулась. — Нет, папа сегодня в клинике на всю ночь, и завтра, возможно. Микаса покивала и, переглянувшись с Эреном, неуверенно пошла за Карлой. Уже около машины мать чуть замедлилась и между делом утерла с его скулы след помады, одарив красноречивым улыбчивым взглядом. Всю дорогу до дома держал ладонь Микасы в своей, ласково поглаживая кожу и растворяясь в блаженном ощущении ее присутствия, хотя она то и дело задумчиво поглядывала в окно, на мгновение теряя улыбку со своего лица. Дома после легкого ужина, во время которого то и дело заговорщически поглядывали друг на друга через стол, засобирались спать. Микаса провела некоторое время в ванной, смывая с лица сложную живопись, а затем и Эрен, удостоверившийся в том, что выглядит и пахнет хорошо, тревожась и дурея блаженно от одной мысли, что им предстоит ночевать в одной кровати в их нынешнем положении. Пару раз дал себе по щекам, чтобы прогнать наваждение. Еще не хватало набрасываться на нее оголодавшим зверем. Когда, переодевшись в домашнее, прошел к двери комнаты, мать ловко поймала за локоть и потянула в сторону. — Чего? — удивился он. — Так, — грозно подняв указательный палец, начала она. — Я разрешаю вам спать в одной комнате, но с условием, что никто не хулиганит. Эрен боялся представить, каким оттенком красного обратилось его лицо, когда дошло, о чем именно говорила мать. Сглотнув, оторопело кивнул. — Держи в голове, что для девочки в шестнадцать лет аборт — не самое лучшее мероприятие, — Эрен выпучил глаза. — У меня и в мыслях не было. — Ну это разумеется, — закивала Карла и чуть щипнула за кончик уха. — А уши покраснели. В общем, ты меня понял. Эрен утвердительно кивнул, не смея двигаться с места, пока мать, окинув его напоследок взглядом, не спустилась на первый этаж. Шумно выдохнул вверх, запрокинув голову и провел ладонью по горячему лицу. Безумие. Когда вошел в комнату, Микаса уже лежала под одеялом в одной из его старых больших футболок и созерцала потолок. Все мысли мигом разлетелись, оставляя из реального только драгоценный образ: ее подсвеченный синевой звездной ночи задумчивый профиль, призрачно-белые руки, едва различимые под одеялом изгибы тела. Едва слышно, лишь бы не рассеять призрачный мираж, прошел к кровати и с шорохом приподнял край одеяла, чтобы улечься рядом, так же на спину. Поглядел вбок, на лицо, снова знакомое и привычное без косметики, но не менее прекрасное и удивительное. Отчего-то вспомнил, как еще в первый визит Микасы, спасенной его усилиями от хулиганов, завороженно разглядывал диковинный разрез глаз и овал лица. — Как думаешь, что там дома? — вдруг заговорила Микаса, задумчиво кусая губу и не отрывая взгляда от потолка. — Да ничего такого, скорее всего, — потянувшись, выдохнул Эрен и чуть прикрыл глаза. — Наверняка решили свидание себе устроить вне дома, чтобы бабушку не пугать. Микаса тихо усмехнулась. — Да… Это похоже на них, — в возобновившемся молчании он мог отчетливо слышать ее мерное дыхание и собственное, отдающееся в висках сердцебиение от осознания, что робкое тепло рядом исходит от ее тела. — Такое чувство странное. Будто… не знаю, дышать легче стало. Словно убрали с груди огромный валун. Свободно. Эрен мягко улыбнулся. Темнота за сомкнутыми веками пропахла одурманивающим ароматом ее не выветрившихся духов. Донесся тихий шорох, за ним — тишина и отчетливое ощущение ее взгляда на себе. Совсем иного отныне. — У тебя красивый профиль, — Эрен рассеянно моргнул, не ожидав подобных слов. Медленно повернул к ней лицо. — И фас. Хочется разглядывать, — в подтверждение своих слов ласково провела кончиками пальцев по высокой скуле и убрала длинную прядь со лба. Опустила руку обратно, и Эрен чуть было не двинулся следом за ее прикосновениями. — Еще хочется, чтобы ты поцеловал меня. Эрен снова удивлено моргнул, глубоко вдохнув от того, как дурманящим жаром залило все тело, хлынуло вниз живота, завязав тугой узел от этой пьянящей своей прямотой просьбы, от мягкой улыбки на ее губах, от ожидания в тускло сияющих глазах. Сглотнув, приподнялся на локте, чуть нависая над ней. Провел кончиками пальцев второй ладони по острым скулам и мягким губам, пока ее веки медленно прикрывались. Подавшись ниже, прильнул к пылающим губам, тут же податливо принявшим поцелуй, более спокойный и тягуче-сладкий по сравнению с тем первым, в курилке. Тонкие пальцы зарылись в его волосы, рождая новый поток мурашек на коже; язык скользнул сквозь приоткрытые губы и сплелся с ее языком, вырвался низкий тихий стон, дрожью прокатившийся по всему напряженному телу. Возбуждение затянуло тугие узлы внизу живота, распалило сознание, сузив порог восприятия только до обжигающих касаний рук и губ, расцветающих на коже ожогами. Шумно выдохнув, оставил истерзанные губы и, повинуясь какому-то темному незнакомому порыву, припал горячим ртом к доверчиво выставленной шее. Проследил влажными поцелуями трепыхающийся под кожей пульс, собрал языком мелкую дрожь, нежными укусами закрепил свое признание в безоговорочной преданности и страстной влюбленности. Микаса ощутимо вздрогнула, выпуская сквозь губы полувыдох-полустон, когда долгие горячие поцелуи затронули ключицы, горло, нежную кожу за ухом. Крепко стиснула ладонями плечи, впилась пальцами в напрягшиеся мышцы. Эрен вновь припал к ее приоткрытым губам, стоило ее ладоням потянуть его лицо обратно. Жар кожи распалял все новые желания, оседал ощутимой тяжестью в паху, бередил мысли сладостным дурманом. Свободная ладонь скользнула вниз по талии, ощутимо сжала, вырывая очередной протяжный стон в губы и дрожь возбуждения в теле. Пальцы случайно коснулись обнаженной кожи ее живота под слегка сбившейся футболкой, и Микасу словно подкинуло. Крепче впилась в плечи пальцами, притянула ближе к себе, и упал бы, если бы не опирался на локоть. Горячее безумие. Не сдержавшись, укусил сладость нижней губы, чуть оттянув, и углубил пьянящий поцелуй. Узкая ладонь вдруг обхватила его, свободную, потянула с живота выше, крепко прижала к округлой мягкости, и Эрен крупно вздрогнул, замерев, когда ощутил в своей ладони ее обнаженную грудь. Микаса продолжала льнуть к нему, подставляясь под ласки, прикусывала губы, даже когда он, замерев от шока, приоткрыл глаза. Ладонь машинально сжалась на так ладно уместившейся в его руке груди, распалив и без того опьянивший до предела хмель в голове. В висках назойливо выстукивал в безумном ритме пульс, ладонь, показавшаяся слишком грубой, горела под бархатом нежной кожи, под полнотой и теплом, о которых даже помыслить не мог. В следующее мгновение замер, ощутив, как ее пальцы коснулись крепко стоящего члена сквозь ткань домашних штанов. — Микаса, — тяжело сглотнув, хрипло выдохнул, удивившись, как низко упал собственный голос. — М? — потянувшись за новым поцелуем, снова провела по всей длине, заставив чуть не взвыть от доводящих до исступления ощущений. — Стой, — с трудом распахнув глаза, колоссальным усилием заставил себя перехватить ее запястье. — Мать сказала не хулиганить, — нервная усмешка. — А если аккуратно? — с явным смущением улыбнулась Микаса. Эрен тяжело выдохнул, усмехнулся. Знала бы она, как тяжело ей отказывать, особенно сейчас, когда ее глаза даже в темноте отдают бешеным блеском. — Для «аккуратно» у меня ничего нет, — оставив поцелуй на кончике ее носа, перекатился на спину, снова уставившись в потолок с загнанно стучащим сердцем, прерывистым дыханием и, самое худшее, каменным стояком. Чуть было не рассмеялся от абсурда ситуации, особенно при учете того, что причина всего этого лежит рядом и так же загнанно дышит. — Вот дерьмо, — усмехнулась Микаса, проведя ладонями по лицу. Эрен шумно вздохнул и перекатился на бок. Вытянутой рукой притянул к себе Микасу, податливо прильнувшую щекой к груди и обвившую рукой за пояс. — Не торопись. У нас с тобой теперь целая вечность, чтобы зайти дальше. Как-нибудь попробуем, но сделаем все правильно, — зарывшись носом в ее волосы, нежно поцеловал в лоб и покрепче прижал, надеясь, что получится заснуть.

***

Солнечный свет ворвался в комнату с наступлением утра, заскользил по стенам, запутался в легкой занавеске и черных волосах. Эрену казалось, что так и не успел заснуть за всю ночь, то и дело вздрагивая, чтобы удостовериться, настоящие ли руки оплетают его торс во сне, действительно ли живое дыхание доносится в сгиб шеи, а не игра воображения снова сводит его с ума. И каждый раз натыкался на безмятежное, красивое лицо, дрожь ресниц и черные пряди на бледной коже. Так безумно тянуло собрать сон с ее губ, но останавливал себя, уверяя, что ей нужен отдых, а у них еще много времени, чтобы насладиться друг другом. До сих пор не верилось. Опустил взгляд на лежащую на его груди голову, мягкой тяжестью приподнимающейся в такт его глубокому дыханию. Именно ее рука так правильно обвила его пояс, скользнув согретой ладонью под футболку. Эрен глубоко вдохнул, прикрыв на мгновение глаза. Всю ночь помимо дрожи осознания мучали странные видения. В них он просыпался под раскидистыми ветвями дерева, глядел на размытое изображения лица маленькой девочки, жутко похожей на Микасу, только одетой странно. В другом видении эта же девочка лежала связанная и избитая в хижине, а затем пронзала ножом сердце ублюдка, который душил его самого. Больше всего раздражало ощущение, словно он уже это видел, будто кадры из фильма, который смотрел в детстве, но успел забыть. — Оденься побыстрее, я на тебя смотреть не могу, — недовольно протянул хриплый ото сна голос, когда Эрен, стоя у окна, неторопливо переодевал футболку для сна, погруженный в вязкие размышления. Удивленно обернулся на все еще лежащую в его кровати Микасу, показательно потянувшуюся с зажмуренными глазами. — Это еще почему? — выгнул бровь. — Не скажу, — лукаво улыбнулась она, уставившись в потолок с покрасневшим от смущения лицом. Эрен усмехнулся и показательно кинул футболку на стоящий рядом стул. Медленно прошел к кровати, поймав короткий взгляд в свою сторону, и так же неторопливо с тихим шорохом одеяла подтянулся к Микасе. Навис сверху, расположив оба локтя по сторонам от ее головы. — Почему? — вкрадчиво повторил, сам удивившись, что его голос умеет такое, и медленно коснулся губами бьющейся точки пульса на ее шее. Микаса шумно выдохнула, чуть выгнувшись навстречу поцелуям, и тяжело сглотнула. Но все же нашла в себе силы покачать головой. — Не скажу. — А если так? — проведя языком по ее нижней губе, чуть прикусил, поймав сбивчивый горячий выдох, и принялся выстраивать дорожку влажных поцелуев от самых ее губ до разлета ключиц над широким воротом футболки. — От желания ноги сводит, только при взгляде, — вцепившись в его обнаженную спину, наконец, выдохнула Микаса. Эрен замер, едва втянув нежную кожу на ключице. Дрожь от ее слов пробила разнеженное сном тело, словно электрический разряд, осевший тяжестью внизу живота. — О боже, — глухо усмехнувшись в ее шею, оставил последний поцелуй на подбородке и оттолкнулся от кровати, чтобы одеться. Натянув футболку, поглядел на наблюдающую за ним с какой-то особенной улыбкой Микасу. Разнеженную, распаленную страстью и неудовлетворенным желанием большего. — У меня ноги не сводил, но ниже пояса –полный пиздец, — со смешком смущенно решил поддержать ее, чтобы не чувствовала себя одинокой в незнакомых реакциях. В залитой солнечным светом комнате раздался ее мелодичный смех. На кухню спустились вместе, держась за руки. Эрен замер на пороге, учуяв отчетливый запах сигарет в воздухе. — Мам? Ты чего это? — выгнув бровь, удивленно спросил он, становясь рядом с матерью у плиты, чтобы наложить в тарелки готовый омлет. Карла сдержанно улыбнулась, глянув на него странным взглядом. Показалось, что под глазами залегли тени от недосыпа. — Ну должны же у меня быть хоть какие-то недостатки, — беззаботно произнесла она, явно стараясь уйти от разговора. — Это все твое дурное влияние. Эрен переглянулся с Микакой за столом. Та лишь пожала плечами. Черт с ним, потом узнает. — Твоя бабушка просила отвезти тебя домой, — вновь заговорила Карла, когда, расправившись с порцией омлета, принялась за кофе. — Поешь, соберешься и поедем, через часик. — Час? — протянул Эрен с набитыми щеками. — А я побриться хотел, — машинально потер проступившую на подбородке щетину. — Брейся сколько угодно, ты не едешь, — отмахнулась мать и снова нырнула взглядом в чашку с кофе. Эрен вскинул брови и переглянулся с Микасой, тихо расправлявшейся со своей порцией. — Она вообще-то моя девушка теперь, — закивал он, поймав взгляд матери. — Надо засвидетельствовать почтение будущей теще. Микаса с тихим звуком подавилась глотком кофе и чуть закашлялась, но все же послала ему лукавую улыбку, чуть прикусив губу в смущении. Карла окинула детей странным взглядом, словно печально поджав губы. Выдохнула. — Эрен, у меня на сегодня огромный список дел по дому, отцу сейчас будет некогда, так что помоги мне, — терпеливо и отчего-то глухо произнесла она, с надеждой заглянув ему в глаза и чуть сжав лежащую на столе ладонь своей. Эрен недоуменно сдвинул брови, не понимая странного поведения матери, но кивнул. Может, с отцом поругались. Мать отошла к раковине мыть посуду, и Микаса заметно погрустнела, задумчиво принялась водить ложкой в чашке с кофе. Потянувшись вниз, нащупал ладонью ее обнаженную ногу и мягко ущипнул за голень, заставив подругу вздрогнуть и воззриться на него округлившимися глазами. Сдерживая улыбку, кивнула в сторону матери и покачала головой. Эрен лишь покосился на ее спину, послал лукавый взгляд Микасе и, резко склонившись под стол, мягко укусил обнаженное бедро, чтобы тут же поцеловать, пока узкая ладонь шлепала по спине. Выпрямившись с чувством выполненного долга, увидел самое прекрасное видение: Микаса прикрывала ладонью разъезжающиеся от смеха губы, пыталась изо всех сил хмурить брови для напускной серьезности, а в глазах сияли искры восторга и влюбленности. Тогда, сидя рядом и любуясь ею, машинально поглаживая мягкое бедро ладонью под столом, он еще не догадывался, что видит эту улыбку в последний раз.

***

But I feel I'm growing older And the songs that I have sung Echo in the distance Like the sound of a windmill goin' round I guess I'll always be A soldier of fortune Yes, I can hear the sound of a windmill goin' round I guess I'll always be A soldier of fortune «Soldier of fortune» — Deep Purple.

Он редко задумывался о концепции рая и ада, не сильно углублялся во всю эту религиозную мишуру, но впервые в жизни ощутил, что адская пучина, не меньше, разверзлась под его городом и утягивала все глубже, пожирая неуемным адским пламенем. Мать в детстве рассказывала и сказки, и мифы, и отчего-то все чаще в последний месяц вспоминались лишь те, где парень подлетел слишком близко к солнцу и разбился, потеряв свои крылья, да та история, когда Люцифера низвергли из рая в ад за дерзость. Стряхнув пепел с дымящейся сигареты в пальцах, шумно выдохнул и сжал переносицу. Впервые в жизни лето не радовало. Солнце припекало мерзко, светило слишком ярко, отдаваясь в чувствительных от недосыпа глазах, крики веселящихся детей вызывали раздражение и ужас. Показалось, что в какой-то момент между всем счастливым миром и его близкими поставили невидимый экран, позволявший только наблюдать за биением беззаботной жизни из своего сраного, пропитанного отборным кошмаром угла. Вздрогнул, когда до слуха донесся стук хлопнувшей двери. Мигом распахнул глаза и, подскочив с бордюра, быстрым шагом двинулся к мрачному Ханнесу, только что покинувшему участок. Завидев его, мужчина терпеливо прикрыл глаза и покачал головой. — Опять ты… — Ханнес, — начал было Эрен, выставив руку. — Парень, хватит, ты пороги тут уже неделю обиваешь, не выйдет ничего. — Что значит «не выйдет»? — взвился Эрен и двинулся следом за мужчиной, обгоняя его и снова становясь перед ним. — То и значит, блять, — раздраженно прорычал мужчина. — Та же ситуация, что и в прошлом: нет свидетелей, нет доказательств — ноль. — Не такая же, — напряженно произнес Эрен, ухватив собравшегося было уходить мужчину за плечо. — Ее изнасиловали. — Доказательства, — устало повторил Ханнес, сжав пальцами переносицу. — Выкидыш. — Охуеть, а связь какая? — выдохнул мужчина. — Побои, следы насилия — хоть что-то. Они, блять, еще и в полицию через день пошли. На ней ничего не было. А у этого мудака репутация, сотни положительных отзывов, чистое личное дело, ноль приводов в полицию… — Ты издеваешься? — с нажимом зашипел Эрен, ощущая, как от злости начинает потряхивать. — Опять ебаный ангел, который в свободное время насилует женщин? Опять она лжет, а он хороший? — Не моя вина, что ты себе таких подружек выбираешь, — буркнул Ханнес. Эрен ошалело округлил глаза и, забыв о любой субординации, двинул в его в плечо. — Следи за языком. — Это ты следи! — оскалился Ханнес, рывком подтянув его за грудки. — Ты знаешь, сколько таких дел бывает в год? Сотни! Знаешь, сколько из них заканчиваются в пользу жертвы? Меньше половины, блять! Ты думаешь, мне все это нравится? Думаешь, мне хочется мучить ее постоянными вызовами на допрос? — Эрен крепко стиснул зубы, чтобы не дрожали от пробившего все тело холода. Продолжал молча буравить взглядом глаза мужчины, который, наконец, выдохся и отпустил его, устало покачав головой. Тяжело сглотнув, Эрен машинально отошел на шаг и проводил взглядом пару вышедших из участка патрульных. — Ханнес, пожалуйста. — Эрен, я не детектив и не офицер. Всего лишь сержант, — подняв на него безжизненный взгляд, выдохнул он. — А тебе всего лишь шестнадцать. Не думаю, что мы с тобой тянем на команду по спасению мира. Эрен прижал ладони к лицу, тяжело выдыхая, чтобы побороть охватившее чувство тошноты. До сих пор не мог поверить, что все это действительно происходит. Больше походило на один из кошмаров или сюжет до одури бредового в своей жестокости фильма. — Что отец сказал? Его допрашивали, — отняв руки от лица и призвав себя оставаться сильным, проговорил он. Ханнес вскинул брови. — Чего бы тебе у него не спросить? — Мы не разговариваем, — сухо отмахнулся Йегер. В голове мгновенно всплыли воспоминания недельной данности, когда их дом снова едва не трясся от ругани и взаимных обвинений. В этот раз Эрен даже не винил отца в подобной реакции, все-таки он прямым текстом просил его приврать в пользу госпожи Аккерман на допросе. И в итоге взбесился, обвиняя, что отец чтит букву закона превыше человеческой жизни. — Отличное ты время выбрал, чтобы ругаться с родственниками, — вздохнул мужчина и почесал затылок. Прошаркав до бордюра, устало присел на него. — Ничего он не сказал. Твой отец не свидетель, он только мог дать характеристику на врача и Идзуми, раз уж знаком с ней. Ты же знаешь процедуру, уже год тут торчишь. — Что он сказал про нее? — напряженно проговорил Эрен. Ханнес одарил его долгим взглядом и снова покачал головой. — Что она обычная женщина, приятный собеседник, ладит с детьми, воспитала прекрасную дочь и не была замечена ни в каких сомнительных занятиях. Эрен прикрыл глаза, облегченно кивнув. Ну хоть очернять ее не стал и на том спасибо. — Но это ничего не даст, — грустно хмыкнул Ханнес. — Только разрушит ответный иск мудака по клевете. — Он подал иск? — Эрен округлил глаза, машинально до боли сжав ладони в кулаки. — Да, неделю назад как раз. Но это все — хуйня. Никто не будет рассматривать это дело всерьез. Был бы врач хуевый, малоизвестный, без опыта и заслуг — ладно еще, а тут… — махнул рукой, повесив голову. Эрен нервно провел ладонью по лицу, снова сглотнув ощущение тошноты. В голове отдавались смертным приговором собственные заверения, которыми он осыпал Микасу в мае: врач — один из самых именитых в Сине, с многолетним стажем, помощница у него умелая и расторопная. Настолько расторопная, что не присутствовала при осмотре. — Парень, — перевел отсутствующий взгляд на вставшего напротив Ханнеса. По лицу мужчины разлилось сочувствие, рука легла на плечо. — Мне очень жаль и тебя, и твою подругу, и ее маму. Но… к сожалению, этот мир работает так. «Потому что этот мир жесток», — отдалось в голове безжизненным шепотом Микасы. Эрен шумно выдохнул и коротко кивнул. Ладонь соскользнула с плеча, когда, не попрощавшись, пошел прочь с территории полицейского участка. — Эй, тебя не подвезти? — донеслось в спину, но даже не повернулся, продолжая вялым шагом идти по залитому солнцем тротуару, игнорируя проносящихся мимо на цветастых велосипедах детей и бодрые разговоры наслаждающихся летним теплом прохожих. Меньше всего ему сейчас хотелось оказаться у дома Аккерманов так быстро, когда одна мысль о том, как потухнут глаза Микасы при его рассказе, раздирала плоть тупым ножом. Хотя вряд ли они могли потухнуть еще сильнее, чем месяц назад. Ночами в своей комнате он с неслабеющим ужасом прокручивал в памяти день, когда спустя неделю после выпускного все-таки смог увидеться с Микасой, внезапно пропавшей, не отвечавшей ни на звонки, ни на стук в дверь. Думал, что обидел чем-то, казнился, что все же поспешил со своим признанием, но, увидев ее впервые тогда, наконец открывшую дверь, не мог ни слова вымолвить. Открыла не Микаса — скорее ее безжизненная тень, бледная до серости, замученная, с потухшим взглядом выцветших глаз и потускневшими волосами. Абсолютно ровным мертвым голосом, сидя на качелях не детской площадке рядом с домом, рассказала, что в день концерта ее мать была изнасилована на приеме в клинике Гриши; что от переживаний, держа все в себе, потеряла ребенка; что те две недели провела в какой-то гостинице на окраине, чтобы не отравлять дочери конец года; что в вечер выпускного и следующий за ним она, Кит, проводивший осмотр врач и Гриша были вызваны в полицейский участок по поводу заявления Аккерман. Почему-то отчетливее всего запомнил, как щелкнуло в голове: вот почему его собственная мать не спала в тот день ночью и внезапно закурила, она знала и тоже молчала, чтобы не расстраивать. Прокручивал, как держал Микасу в объятьях, целовал руки и лицо, уверял, что они все решат, что на этот раз все точно будет хорошо, сам не уверенный в своих словах. Но сказал бы тогда что угодно, лишь бы вытравить эту безжизненную пустоту в ее глазах и холод в бескровных губах. Дом Аккерманов, раньше уютное вместилище смеха, удивительной музыки и не сравнимой ни с чем атмосферы, молчаливым светлым прямоугольником показался впереди. Всего десять шагов дойти, чтобы вновь ощутить, как весь мир разрушился до основания всего за один месяц, словно по всем кропотливо отстроенным его деталям безжалостно пришлась толпа титанов, не оставив ничего живого на выжженной земле — только пепел, поселившийся и в глазах той, о ком сердце болело больше всего. Не дойдя до знакомого дома несколько метров, замер. Дверь дома была раскрыта. Некогда жизнерадостный как ребенок Кит Аккерман, не заметив его, ходил по монотонной траектории от раскрытого багажника машины к гаражу и обратно. Проходя мимо, Эрен неуверенно кивнул, окинув взглядом обилие коробок около автомобиля. С лица мужчины на него глянул в ответ кто-то незнакомый: долго, виновато, напряженно, отведя, наконец, взгляд. Микаса неожиданно обнаружилась там же, снаружи. Сидела на прямо на траве лужайки перед домом, обняв колени. Глядела бессмысленным взглядом куда-то вперед и даже не шелохнулась, когда уловила звук его шагов. Эрен тяжело сглотнул, оглядывая ее, разом выцветшую и бездыханную, незнакомую и — сердце сдавило до ощутимой ноющей боли — далекую. — У тебя есть сигареты? — даже взгляда не подняла, выдохнула охрипло, холодно. Эрен молча вынул из кармана пачку и протянул ей. Тонкие пальцы, дрожа, вынули сигарету и сунули в обкусанные губы. Эрен присел перед ней на корточки и протянул огонек на конце зажигалки. Девушка молча кивнула и продолжила свои бесцельные наблюдения за точкой в пространстве. — Что он делает? — присев рядом, спросил, наконец, Эрен. — А на что похоже? На что было похоже прекрасно понимал, но от одной мысли высказать свои догадки становилось дурно. — Они разводятся, — Микаса выдохнула дым, — отец уезжает в другую страну. Эрен округлил глаза, оглянувшись на нее. Самая страшная догадка не подтвердилась, но сказанное ей в голове попросту не укладывалось. — То есть как? — севшим голосом, выдохнул он. — Как разводятся люди, переставшие любить, — ровным голосом ответила Микаса. Эрен перевел пораженный взгляд на слоняющегося по подъездной дорожке мужчину — ни следа былой живости, уверенности и рокерской безбашенности. Глядел и вспоминал, как увидел родителей Микасы впервые на этом самом месте: без памяти влюбленных, увлеченных друг другом, страстных. — Но они… не могут, — вдруг ощутил себя ребенком, чей тщательно выстроенный мир вдруг разрушился от чьего-то неосторожного пинка. — Могут, — вдруг хмыкнула Микаса. — Он любил ее, когда встретил в Японии и увез в другую страну как диковинную безделушку, которой можно щеголять перед друзьями. А потом этой безделушки коснулся чужой мужчина, присвоил себе. И любовь как-то поугасла, — протянула Микаса со странной ухмылкой. Эрен в ужасе глядел на подругу, мысленно сопоставляя ее слова со всеми их страстными объятьями и полными обожания придыханиями Кита, в которых повторял, как он без ума от жены, как дуреет от одной мысли, что она — его. — Как в детстве, — не унимала Микаса свои жестокие слова удивительно ровным безэмоциональным голосом. — Есть любимая игрушка, с которой и спишь, и ешь, показываешь всем. А затем кто-нибудь берет ее своими грязными руками, трогает, пачкает, словно она — его, а потом отдает. И вот ты ее стираешь, вроде уже все чисто, но помнишь о том, как ее присвоил себе другой. И любимой она быть перестает. — Она же не игрушка и не вещь, — пролепетал севшим голосом. Серые глаза вдруг обратились к нему, переполненные такой невыразимой темнотой, что стало страшно. — Ты знаешь, — дрожащие бескровные губы растянулись в улыбке, никак не вязавшейся с собирающимися у нижних век слезами, — я уже не уверена. Иной раз вещи без спроса не берут, а тут… Один захотел — трахнул, как куклу, другой захотел — бросил, наплевав на все клятвы. Эрен сглотнул подступившую к горлу тошноту, дурея от жути, которая вылетала из уст Микасы. В животе затянуло тугим тревожным узлом. Он с усилием втянул воздух носом и поднялся на ноги, ощущая, как взгляд Микасы провожает его спину, а изнутри начинает колотить как при ознобе. Обогнув автомобиль, со всей дури нажал на дверь багажника, захлопнув так, что звякнули окна. Кит, едва подойдя с коробкой в руках, ошалело вгляделся в него, вздрогнув. — Что ты делаешь? — напряженно выдавил Эрен. — Эрен, — устало вздохнув, мужчина отвел взгляд и попытался открыть багажник, но дверца снова со грохотом вернулась на место. — Что ты, блять, делаешь? — подавшись вперед, повторил он, едва не разгораясь от злости. — Ты в своем уме? Ты бросаешь, когда им больше всего нужна твоя поддержка? — Эрен, ты не понимаешь… — Я действительно не понимаю, — кивнул он. — Ты сбегаешь как гребаный трус, хотя даже не ты пережил этот пиздец, ты просто наблюдатель. Идти против системы, бороться с обществом, что ты там еще заливал мне? И теперь ты сбегаешь. — Эрен, — шумно выдохнув, он опустил коробку на землю, а когда поднялся, поглядел влажными от слез воспаленными глазами с изможденного лица, словно постаревшего на десяток лет. — Я сам понимаю, какое я говно. Я люблю их больше всего на свете, но я не могу, — сжав губы и зажмурившись, прижал ладони к покрасневшему лицу, — я не могу. Когда я думаю, когда вспоминаю… Мы не сможем жить как раньше, а мучить ее и притворяться я не смогу. — Никто не просит как раньше. Пусть будет по-новому, но вместе, — Эрен схватил его руку и рывком отнял от лица. — Скажу на твоем языке: не может вечно длиться гребаный Вудсток , иногда бывает и Альтамонт , но все должны продолжать играть. — Я не могу, — донесся обреченный шепот. Эрен одернул ладонь, вдруг ощутив отвращение к крупным слезам, катящимся по бородатым щекам, и к горестно сложенным бровям. — Ты удивительный парень, и я знаю, что сейчас ты меня ненавидишь, но однажды ты поймешь… Поймешь, что бывают ситуации, когда любишь очень сильно, но не можешь быть рядом, — дрожащая, как и его губы, ладонь легла на плечо Эрена, продолжавшего буравить затравленным злым взглядом. — Ты позаботишься о них, я знаю. Я… я горжусь, что знаком с тобой. Эрен медленно покачал головой, не веря, что действительно слышит все это наяву. Раздраженно дернул плечом, скидывая руку мужчины. — Тебя возненавидит она, — он кивнул в сторону Микасы на лужайке. — Об этом лучше переживай. Ублюдок, — со злости двинув ногой колесо машины, пошел прочь от него. Микаса продолжала сидеть в той же позе, но теперь его возвращение встретила поднятым взглядом и очередной сигаретой из оставленной ей пачки. Эрен наоборот старался не глядеть на нее, разочарованный в том, что не смог переубедить. В голове назойливо отдалось пресловутое «ты мальчишка, а это реальный мир» голосом отца. Ненавистна была сама мысль о том, что он был прав, но каждый гребаный день подтверждал его слова. Он не может сделать ни черта: ни словами, ни кулаками, сколько ни бейся — толку ноль. И не может сделать ничего, чтобы укрыть Микасу, бесцветно глядящую перед собой, от этого бесконечного кошмара. — Знаешь, что самое хуевое в этом поступке? — вдруг заговорила она, доверчиво уложив голову на его плечо, когда сел рядом. Уложила, но он не почувствовал ни запаха духов, ни былого тепла в этом жесте. — Он подтвердит то, что и так у всех вертится в голове. Шлюха изменила мужу с врачом и попыталась выдать все за изнасилование. И вдруг муженек сваливает, только подтверждая вариант этого маленького адюльтера. Эрен прикрыл глаза, резко выдохнув. Все тело пробило ужасом от одной только мысли о том, что начатая еще в прошлом травля повторится очень скоро с новой силой. Стало до боли тошно представлять этот поток грязных слухов, бесконечные перешептывания и косые взгляду в сторону дорогих ему людей, моральное и физическое насилие. И он снова, как и полтора назад, ни черта не может сделать. Бесполезный, умеющий только кричать и драться. Поморщившись от физического отвращения к себе и окружающему миру, мягко обхватил лицо Микасы ладонями и повернул на себя. В серых глазах невыплаканными слезами застыло отчаяние, на губах — все та же мертвая улыбка. — Я рада, что она потеряла ребенка, — вдруг прошептала Микаса. На бледную щеку упала слеза, по его спине растекся холод. — Лучше умереть, чем родиться здесь, — не дав ему опомниться, подалась вперед и накрыла губы поцелуем. Эрен зажмурился, умирая изнутри от отвратительного ощущения, будто поцелуй отдает привкусом тлена и холода.

***

I wake up in the morning and I wonder,

Why everything's the same as it was.

I can't understand.

No, I can't understand,

How life goes on the way it does. Why does my heart go on beating?

Why do these eyes of mine cry?

Don't they know it's the end of the world.

It ended when you said goodbye.

— «End of the World» — Skeeter Davis.

Эрен неподвижно стоял у стены, буравя взглядом замолчавшую уже несколько минут назад телефонную трубку. Голос Микасы, просившей по телефону встретиться с ней на побережье, раскатистой дрожью все еще отдавался в его теле. За весь прошедший месяц она ни разу не звала его на пресловутые свидания. Оно и не нужно было: теперь в доме Аккерманов Эрен проводил больше времени, чем в своем собственном. После отъезда отца весь быт свалился на плечи Микасы и ее бабушки, то и дело глядевшей на него странным взглядом, когда приходил едва ли не каждый день, чтобы помочь с делами или просто посидеть рядом с Микасой, больше молчавшей и задумчиво водившей пальцем по переплетениям вен на его руках. Периодически заглядывал и Армин, также включавшийся в процесс готовки, в которой внезапно пришлось поднатореть, и уборки; частенько бегал в магазины со списком продуктов от Микасы, которая почти перестала уходить далеко от дома из страха оставлять мать одну, даже наедине с бабушкой. Время от времени заглядывали и Жан с Конни и Сашей, деликатно пытались повеселить Микасу шутками, рассказами о волнах в заливе, чуть не смывших их доски, придумывавших кучи разных глупостей, лишь бы отвлечь ее. Помогало слабо. Сидя вечерами перед телевизором за просмотром фильмов с кассет, она все так же крепко держала его ладонь, иногда прижималась покрепче, чтобы поцеловал, но оставалась непривычно отстраненной и потухшей. А в его голове все отдавались слова Кита: мы уже не сможем жить как раньше. И каждый раз напоминал себе, что ему плевать. Что ради Микасы и ее матери он будет рядом, сколько угодно, даже если она больше никогда не оттает в прежнюю версию себя. Они показали ему мир за пределами стен, возведенных отцом, проводили за руку на свободу. Он не может просто так сдаться. За все дни своего пребывания дома у Аккерманов Эрен лишь несколько раз видел Идзуми. Как-то вечером, укладываясь спать вместе с Микасой, он столкнулся с женщиной в коридоре второго этажа и не узнал ее. Из полутьмы на него глядела изможденная, исхудавшая незнакомка с потухшим взглядом на усталом лице, похожим больше на посмертную маску, чем на человеческое лицо. Словно застыла пустота и тлен, словно уже умерла, но каким-то образом продолжала ходить и дышать. Тогда она ничего не сказала, лишь посмотрела долгим бесцветным взглядом, обошла нетвердой походкой и направилась вниз по лестнице. Там, когда он на всякий случай спустился следом, глухим скрипучим голосом попросила у него сигарету — отдал всю пачку и закурил с ней, с дрожащим внутри ужасом глядя на впалые щеки, обветренные все в ранках бесцветные губы, залегшие под глазами глубокие тени. Потом, держа в ладони кулак Микасы, спавшей на его груди и сжимавшей футболку, все никак не мог избавиться от этого образа. Идзуми потеряла все, что наполняло ее жизнь, в одночасье. Разрушилась семья, прошла любовь, потеряла желанного ребенка, выпотрошили морально и физически. Аккурат после отъезда Кита, как и предсказывала Микаса, поползли слухи о супружеской неверности и клевете на врача. Идзуми уволили с работы, побоялись связываться с обладательницей подобной репутации. В какой-то момент начало даже радовать, что ни она, ни дочь особенно не выходят из дома, и все слухи и грязные обвинения слышали лишь друзья семьи. Эрен сбился со счета, в скольких драках пришлось поучаствовать из-за грязной клеветы со стороны ровесников, то и дело встречавшихся на улице и в магазинах. На их гребаных мамаш приходилось лишь огрызаться, не стесняясь в выражения, и получать визжащие крики в ответ. Одна из драк ожидаемо закончилась приводом в полицию уже на пару с Жаном. Вышли в продуктовый купить еды и медикаментов по списку, когда встретились с одноклассником и его мамашей. Тот гаденько усмехнулся и пошутил, мол, Аккерманы уже прямо в дом толпы мужиков водят. По роже получил незамедлительно, сразу с двух сторон, а потом Эрен, забивая ублюдка под визги мамаши, не заметил, как задел подбежавшего разнимать драку менеджера. Из участка его, с окровавленной рожей, забрал отец, на удивление даже не глядевший волком, не ругавший. Даже отвез к дому Микасы, продукты которой оказались на месте с опозданием в несколько часов. Войдя, с удивлением обнаружил на кухне Леви Аккермана, который за чаем с принесенным тортом тихо говорил о чем-то с Микасой. И на долю секунды Эрену с царапнувшим нутро чувством обиды показалось, что разговор с завучем и учителем фехтования по совместительству оказал больше эффекта, чем все попытки Эрена ходить и помогать. Не понял только, откуда в этом невысоком старикашке столько сочувствия к семье Микасы, с которой он никак не был связан. Выйдя из кухни, в которой Микаса принялась мыть посуду, Леви остановился около Эрена, долго глядел на его залитое засохшей кровью лицо снизу-вверх, пока, наконец, не кивнул на прощанье со странным взглядом и не сжал плечо. С того вечера что-то снова неуловимо поменялось. Микаса просила его не забывать, что у него тоже есть дом и мать, которой наверняка нужна помощь. Эрен с ужасом думал, что Аккерман может начать отдаляться от него, но, напротив, при встрече вела себя нежнее обычного, держала за руку, обнимала, отзывчиво тянулась за поцелуем, жарко касалась перед сном и засыпала на плече. Только взгляд изменился. Неожиданно ожил, но подернулся непонятной полынной горечью, тоскливой нежностью, каждый раз, когда гладила его ладонь и долго смотрела в глаза. Поверил бы, что все начинает налаживаться, да только ее взгляд говорил об обратном. В последний раз видели четыре дня назад, когда втроем с Армином и Сашей помогали отмывать фасад дома от всякого дерьма, которым его закидали накануне неугомонные школьники. До этого, неделей раньше Конни обзвонил всех приятелей, чтобы сообщить, что кто-то исписал стены и заборы грязными фразами про госпожу Аккерман. Тогда решили ничего не рассказывать Микасе, хотя Эрен, орудуя тряпкой, чтобы стереть надписи, был уверен, что она знала, слышала даже больше, чем они. Злился до красных пятен перед глазами, что он мальчишка и, как сказал отец, ничего не может сделать в этом реальном мире; не может изменить, не может спасти и уничтожить всех ее врагов — может только оттирать гребаные надписи на городских стенах. Взвыть хотелось от того, до чего желал, как в одном из детских снов, стать огромным титаном с зубастой пастью и раскрошить черепа всем, кто косо глянет в сторону его близких. Но не мог. Слабый, бесполезный и вечно злой мальчишка, который ничего не может изменить. Пока ехал до побережья, не отрываясь глядел в окно автобуса на проносящиеся пейзажи города, в котором было столько счастья и столько дерьма. Изо всех сил старался сосредоточиться на домах, машинах, виднеющихся скалах, лишь бы не думать о причине звонка Микасы, но каждый раз терпел неудачу. Небо, словно как в каком-то идиотском драматичном фильме, было под стать настроению: низкое, переваливающееся тяжелыми кучными тучами, переливающееся всеми оттенками синевы и серости. Напоминало ее глаза. У перил старого бетонного пирса, уходящего вглубь рокочущего залива почти на сотню метров, ее фигура стояла одинокой тонкой тенью почти на самом конце. Ветер трепал отросшие волосы, раскидывал полы темного плаща, в который куталась от ветра. Скоро наверняка должен был начаться ливень, но ее это, казалось, совсем не заботило. Ступив на бетонную полосу пирса, мысленно отсчитывая пресловутые сто шагов до нее, Эрен чувствовал, словно идет на собственную казнь, и сердце с каждым шагом отстукивало все четче и громче. Продолжал идти, не слыша собственного дыхания за ревом разбивающихся друг о друга с солеными брызгами волн. Шел, понимая, что скорее всего не снести ему собственной головы. Аккерман всегда была талантливым палачом: вырывала сердце из груди, не коснувшись, отрубала голову умелым движением фехтовального клинка. Все не могло кончиться так. Обернулась, и словно по сердцу заточенным клинком — наотмашь. Вдруг сократила ничтожное расстояние в два шага и крепко обвила руками плечи, растопив всю его выдержку теплом объятий, ощущением ее тела, прижатого так тесно, вздрагивающего то ли от холода, то ли от… — Здравствуй, — на выдохе шепнула и прежде, чем успел что-то ответить, заключила лицо в ледяные ладони, притянула к своим раскрытым губам. Эрен мучительно прикрыл глаза, вцепившись в ее талию кольцом рук, сжав, скорее всего, до боли, жадно целуя в ответ. Тонкие пальцы запутались в его волосах, сжали пряди в дрожащие кулаки, губы податливо раскрылись, терзая, снося пробравшим до костей отчаянием в каждом движении. Едва собралась отстраниться, как отрицательно промычал в поцелуй и с жаром углубил, оторвав легкое тело от земли. Господи, лишь бы не исчезала… — Эрен, — запальчиво выдохнула дрожащим голосом в его губы, когда чуть ослабил хватку и позволил ей встать на ноги, но так и не отстранился. Не решился открыть глаза, только сильнее зажмурившись от пробравшего все тело тревожного холода и тонких пальцев, дрожащих на его скулах. — Это ведь не просто свидание, да? — проглотив налившийся в горле ком, выдавил Эрен, чуть приоткрыв глаза. По-прежнему держал в объятьях, прижимаясь к ее лбу своим, дрожа от ветра и ужаса. Микаса медленно прикрыла глаза, тяжело сглотнула. Пальцы спустились с его скул на локти, безвольно повисли. Она чуть отстранилась, отступив на шаг. Резкое ощущение холода в месте, где только что прижимал ее к себе, отдалось болезненной пульсацией в груди. Подняла усталый взгляд. — Мама забрала заявление. Эрен вздрогнул. Машинально вдохнул ощутив, как легкие резко сжались и не смогли больше наполниться воздухом. — Зачем? — шагнул к ней, склонился к лицу, обхватив за локти. — Еще не все потеряно, если продолжать бороться, то… — Все, — покачала головой Микаса, прикрыв глаза. — За эти два месяца ее таскали в отдел на допросы, спрашивали подробности, давили, угрожали, но ни на сантиметр мы не продвинулись к тому, чтобы что-то решить. Дело проиграно. — Это не так! — упрямо выдавил Эрен, сжав ее плечи, силясь взглянуть в глаза. — Нельзя так просто сдаваться. Эти свиньи… — Так просто? — распахнула глаза Микаса, с горечью глянув на него, стушевавшегося. — Существует еще много вещей, которые эти свиньи могут сделать помимо грязных надписей. Я всегда верила тебе, — проведя рукой по лицу, глухо выдохнула она, — но оказалось, что есть случаи, в которых борьба невозможна. Этот мир жесток… Эрен крепко стиснул зубы, силясь унять дрожь от затравленного и виноватого взгляда, которым она вдруг посмотрела на него. Не смог, покачал головой и отошел к краю пирса. Ладони до боли сжали холодные ржавые перила. Волны стремительно накатывали друг на друга, обгоняя, и с оглушительным грохотом разбивались о пирс, осыпаясь солеными брызгами на кожу. — Я не могу заставлять ее проходить через это только ради меня, — Эрен дрогнул, услышав глухой голос за своей спиной, ощутив обхватившие ладонь холодные пальцы. Прикрыл глаза, пытаясь держать себя в руках, особенно когда Микаса, сделав шаг, приподнялась и щемяще нежным поцелуем коснулась задней стороны его шеи. Ржавым клинком начало колоть в груди. — О чем ты? — севшим голосом выдавил он, сильнее сжимая перила. Молчала, медлила, взводила курок. — Мы уезжаем в Японию. Пространство разорвалось с отчетливым звуком хлопка, словно лопнула натянутая до предела тетива. Судорожный вдох так и застрял в горле, не дойдя до болезненно затрепетавших легких. Показалось, словно земля ушла из-под ног и все вокруг окутала тягучая темнота, сковавшая тело, надавившая на грудь стопудовым валуном. Крепче схватился за перила, чтобы не упасть. — Нет, — выпало из пересохших губ, отчаянно замотал головой, зажмурившись, — нет, нет, нет… Не может быть. Снова стал ребенком, который не может сделать ничего, лишь наблюдать, как на его глазах уничтожают нечто прекрасное и дорогое. — Нет, нет… — Эрен, — ее дрожащий от слез голос — ржавым ножом с опаленным лезвием в самую глубь его внутренностей, провернуть и нажать, — Эрен, посмотри на меня… Замотал головой, пряча мокрое от слез лицо, лишь бы не видела таким жалким, слабым, не способным ничего изменить. Нежные холодные руки упрямо касались его скул, силясь повернуть его лицо на себя, а когда им удалось, зажмурился. Это все не существует, не происходит, всего лишь одно из его видений, усилившихся без таблеток. Раскроет глаза — и все будет как прежде. Но, раскрыв, дрогнул до боли, увидев влажные от слез серые глаза, мокрые щеки, дрожащие от рыданий губы. — Я-я… — ее голос дрожал, мешая говорить. Всхлипнув, подалась ближе, принялась растирать большими пальцами слезы по его скулам. — Я все думала… Помнишь, что ты сказал, когда увидел меня на выпускном? — Что будто обожрался кислоты, — выдавив горький смешок, произнес он. — Да, — мелькнула болезненная улыбка, — потому что я выглядела нереально. И я все думала… В тот день, уже потеряв ребенка, уже изнасилованная, едва не сойдя с ума от горя, мама приехала домой только, чтобы собрать меня на выпускной. Ни единым взглядом не выдала своего состояния, — Эрен сжал губы, пытаясь подавить очередной приступ слез, — делала мне макияж, завивала волосы, подбадривала и шутила, завязала кимоно… Она сделала это ради меня. Держала все в себе, не хотела отравлять такой важный вечер. Она позволила мне насладиться им с тобой, хотя я даже представить не могу, как ей было тяжело… Но она сделала это. Эрен смазано кивнул, прикрывая глаза. Намек кристальный. Снова чертовы жертвы во благо. Словно эта семья была попросту проклята. Йегер осторожно высвободился из холодных ладоней и, отойдя к краю, принялся дрожащими руками поджигать конец сигареты. Никак не выходило, только сильнее раздражало, напоминая о собственной немощи в этом гребаном мире. Только слезы заново начали катиться из глаз. Холодные ладони легли на его пальцы, прикрывая дрожащий огонек от ветра. Посмотреть на нее, поцеловавшую в лоб, прижавшуюся к нему своим не смог, лишь затянулся крепко и запрокинул голову к небу, силясь понять, можно ли подохнуть от этого ощущения. Словно заживо раздирали плоть грубыми руками, тянули в разные стороны. — Почему так далеко? Почему не на острове… — Там остался дом бабушки, и школа, где мама преподавала, — тяжело выдохнула Микаса и, забрав из его пальцев сигарету, глубоко затянулась сама. Отдала обратно, огладив его пальцы. Эрен отсутствующим взглядом продолжал глядеть на волны, кусая губы. Холодные ладони взяли за руку. — Мы должны быть сильными. Я не могу заставлять ее жить в этом аду, даже несмотря на то, что… люблю тебя, — Эрен прикрыл глаза, глубоко впустив дым очередной затяжки, машинально сжал ее пальцы свободной ладонью. Признание не отозвалось затаенной дрожью, не разлилось теплой патокой. Показалось, будто на свежую рваную рану внутри щедро полили спиртом, и теперь она не просто ноет, но и шипит, пенясь, пылает, обожженная. — Сколько там от Парадиза до Японии получается? — горько усмехнулся Эрен, прикрыв глаза. — Почти девять тысяч километров, — выдохнула Микаса, всхлипнув. — Совсем как Анды, — хмыкнул он и, затянувшись, выбросил окурок в рокочущие волны. Безумие какое-то. Шагнув ближе, кольцом обнял девушку вокруг плеч и опустил голову, позволив ее ладоням утирать мокрые дорожки с его лица, а губам в запале шептать нежности, чередуя слова с поцелуями скул, подбородка, носа и глаз. — Будем перезваниваться, — проговорил он хрипло, чуть сильнее сжав объятья, чтобы ощутить ее реальность в своих руках. — Найду подработку, буду откладывать деньги, чтобы на каникулах к тебе ездить, — шумно выдохнув, прикрыл глаза и прижал поближе, чтобы замереть так, перестать существовать, прижимаясь щекой к ее макушке, ощущая теплое дыхание на груди и сжимающие джинсовку кулаки на спине. Было бы замечательно, чтобы их смыла к ебеням очередная волна. На остаток дня, чтобы не мерзла, Эрен повел подругу в пригородную забегаловку у выезда из Сины. В детстве часто ходили сюда с матерью, и Эрен с набитыми вишневым пирогом щеками рассматривал незнакомцев, остановившихся лишь, чтобы перекусить и продолжить путь. На всех была необычная одежда, каждый отличался особым выражением лица, присущим только человеку, находящемуся в путешествии. Было интересно смотреть на них и размышлять о том, куда они едут, о чем думают, что видят, как устроена их жизнь, и какова конечная точка их пути. В детстве он явно не думал, что будет продолжать в путь ту, которая накрепко вцепилась в сердце. Горечь разлуки омрачала всю радость нахождения рядом, и наверняка она растечется масляным пятном и по атмосфере закусочной, навсегда изменив впечатление и растравив воспоминания. Но лучше места не было: горожане сюда добирались крайне редко, а значит, не было вероятности наткнуться на осуждающий шепот и косые взгляды. Он искренне старался держаться и поддерживать разговор. Микаса глухим голосом рассказывала о Японии, показывала, как делать бумажных журавликов из салфеток. Эрен покорно повторял за ней движения, ощущая, как отвратительной пустотой зияет в груди, как гудят края этой раны и ноют от любого ее слова. Не мог и куска пирога съесть, как бы аппетитно он ни выглядел. Микаса тоже не торопилась расправляться со своей порцией, по большей части негромко говорила и глядела в окно. Затем и вовсе замолчала, обхватив его ладонь своими и прижавшись к плечу. Эрену начало казаться, что почти смирился и действительно все не так плохо, забываясь в ее скользящих по волосам и плечам руках, со всей трепещущей нежностью снова и снова целуя ее губы, лицо и ладони, наплевав на других посетителей кофе. Отпускало ровно до того момента, как вспоминал, что, возможно, уже через пару недель она исчезнет из его жизни и станет лишь бесплотным призраком, голосом в телефонной трубке, недостижимым видением, самым желанным и самым несбыточным. Тогда снова приходилось браться за сигареты, крепко прижимать ее к себе, вдыхать запах ее волос и кожи, бороться с заново наливающимся в горле комом. Время перевалило уже за десять вечера, когда автобус остановился неподалеку от дома Микасы, и Эрен, по привычке (и чтоб не видела слез), закинул ее себе на спину, чтобы донести до двери. — Уверен, что не останешься? — с беспокойством заглядывая в его глаза, спросила Микаса, когда оказалась на земле под рассеянным светом подвесных фонарей, словно отделенная от него навечно, стоящего ближе к тени. На щеку легла нежным поглаживанием ее прохладная ладонь. Покачал головой. — Не сегодня. Нужно обдумать все, — сглотнув ком, с трудом улыбнулся. — У нас ведь еще есть немного времени? — Есть, — кивнула Микаса, поджав задрожавшие губы. — Только иди домой, пожалуйста, не ходи в таком настроении по городу. Эрен кивнул, пришлось соврать. Подавшись вперед, накрыл ее скулы ладонями, а губы поцелуем, умирая изнутри от того, как податливо она отзывается, льнет всем телом, оплетает руками, не желая отпускать. В тот вечер домой он не пошел. Ноги вели по городу в полном беспамятстве. Шел и не понимал, что делает, куда и зачем идет. Шел вплоть до кромки леса с дурной славой на западе города. Мимо черных стволов деревьев, шурша слежавшейся хвоей, в кромешной тьме, то и дело спотыкаясь о крепкие корни в земле, не разбирая дороги от застлавших глаза слез. Шел, пока не набрел на пепелище заброшенной хижины. Отчего-то вид обожженных досок, в которых некогда теплилась жизнь, расцвел видением из далекого сна, где девушка, очень похожая на Микасу, сидела на лавке у подобного строения. И он был рядом. Он смотрел на нее, обнимал. И тоже было невыносимо горько. Не выдержал. Кричал до хрипоты, сбил костяшки рук, срывая злость на стволах деревьев и немых останках хижины, умудрился и себе самому по роже съездить. Бесновался, будто бешеный зверь, загнанный в тесное неуютное пространство. Сходил с ума, рыдал, разбивал руки в кровь, пока в какой-то момент не накрыла спасительная бесчувственность. Руки, горло и все мышцы болели адски, но физическая боль притупила царапавший нутро ужас, разросшийся в грудной клетке. Лежал на мокрой холодной земле, накрывая уши руками, а вокруг доносились отзвуки скрежета, людских криков и сбивчивых молитв, треск ломающихся костей и хруст лопающихся под тяжелыми шагами черепов. Уже глубоко за полночь добрался до Армина, которого жутко напугал своим внешним видом. Арлерт впустил его в тихий, спящий дом, выслушал сбивчивый рассказ о произошедшем. Умудрился сам немного всплакнуть, пока обрабатывал другу раны на лице и ладонях, но большей частью старался сам поддержать Эрена, которого в какой-то момент прорвало. Ушла злость и ненависть, оставив лишь мальчишескую обиду на несправедливость, обнажив страхи и неуверенность. Не жалея Армина, растирая слезы по лицу, высказал все страхи, что там Микасе будет только хуже наедине с этим горем, что начнет закрываться, что забудет его и прошлых друзей, найдет другого, или, не дай бог, случится что-то ужасное, от чего он не сможет защитить, начнут травить, приставать. Армин только обнимал и гладил по спине, уверяя, что на ее родине все может быть не так плохо, и Микаса не из тех, кто забывает. Уснули лишь под утром с болящими от недосыпа и слез головами. Эрен сам не понял, как проспал эти жалкие пару часов, держа Армина за ладонь, но отчетливо помнил, что ему снился кошмар. В нем он глядел на возвышающуюся на многие метры стену, стоя рядом с Микасой и Армином в ожидании чего-то непоправимо ужасного. Колоссальная пышущая ненавистью фигура показалась над краем стены. Он был всего лишь беспомощным, слабым мальчишкой, не способным защитить самое дорогое.

***

I was five and he was six We rode on horses made of sticks He wore black and I wore white He would always win the fight Seasons came and changed the time When I grew up, I called him mine He would always laugh and say «Remember when we used to play?»

— «Bang bang» — Nancy Sinatra.

Спустя пару недель Эрен глядел на покрасневший профиль лица Армина, уткнувшегося в плечо Микасы, слушал его частые всхлипы, видел блестящие на щеках слезы, и все не мог понять, отчего сам не чувствует никакой боли и горя. Отчего внутри, в зияющей пустоте не ноют края сквозной раны. За прошедшие недели он старался проводить так много времени с Микасой, как только мог, и каждый раз болело невыносимо. И почему-то именно сейчас, когда положено пролить слезы и показать настоящие чувства, он не чувствовал вообще ничего. Ну конечно, они должны быть сильными друг для друга. — Обещай звонить каждый день, хотя бы каждые два, — всхлипнул Армин, покрепче обняв ее. — И пиши, письма нужны. Духами сбрызгивай, особенно этому придурку, всякие глупости нам отправляй. Даже если цветок увидишь красивый, засуши и отправь, каждую мелочь. В ответ ему донесся тихий смех, приглушенный объятьями, и заверения, что все сделает. Эрен окинул пустым взглядом грузовое такси, в которое несколько часов назад закинули расфасованные по коробкам вещи. Вся их жизнь уместилась в достаточно небольшое пространство, пусть и забрали далеко не все вещи. Бабушка Микасы курила тонкие сигареты в мундштуке, с деловым видом поглядывая на разворачивающуюся перед ней драму. Эрен вдруг вспомнил, что Микаса говорила при знакомстве, мол, бабка — ведьма. Стало смешно. Весьма хуевая из нее ведьма, раз допустила подобное со своей семьей. — … и в драки не ввязывайся христа ради, — продолжал простуженным от слез голосом Армин. — А будут цепляться — говори, мы мигом прилетим разбираться. Эрен неслышно хмыкнул. И здесь не смогли защитить, а там, через океан, и подавно. Как она и сказала, дело проиграно. Взгляд нечаянно скользнул к зеркалу у пассажирского места, поймал печальный и виноватый взгляд серых глаз, непривычных без макияжа. Идзуми мало разговаривала с ними за это утро, лишь время от времени обходилась короткими фразами, да прятала взгляд каждый раз, когда он смотрел на нее. Вдруг дверь пассажирского места открылась. Женщина вышла и, выбросив окурок в сторону, неуверенно подошла ближе к Эрену. Замерла в паре шагов, потупив затравленный взгляд. — Прости, что все так вышло, Эрен, — вдруг дрожащим голосом выдохнула она. Йегер изумленно уставился на ее бледное осунувшееся лицо. Узкие ладони без устали теребили край клетчатой рубашки. — У меня сердце кровью обливается, что приходится разлучать вас, едва… — Не надо, — покачал головой. — Не ваша вина. Я все понимаю. Идзуми тяжело сглотнула и утерла узкой ладонью намокшую щеку. Поджав губы и сдвинув брови в явной попытке не расплакаться, вдруг потянула ладонь к его плечу и притянула к себе. Эрен поддался, неловко оставив руки на ее лопатках, едва касаясь. — Я, — дрожащий шепот донесся на ухо, — я рада, что такой хороший человек оказался рядом с моей Микасой в нужный момент. Жаль только, что такого не оказалось рядом со мной, — напоследок крепко обняв, отстранилась, но продолжила держать вытянутые руки на его плечах, ощутимо сжав. — Продолжай заниматься музыкой, ты хорошо ее чувствуешь. Я оставила твоей маме контакты хорошего учителя на всякий случай. Эрен зачем-то кивнул, хотя и о музыке-то за последние пару месяцев практически не вспоминал. Сжав его плечи напоследок, кивнула и отошла к освобожденному из объятий Микасы Армину. Эрен напряженно покосился в сторону приближающейся к нему девушки, закусив щеку до боли и позволив себе безжизненную полуулыбку. Серые глаза оказались напротив, отчаянные, грустные, напуганные. — Ненавижу все эти долгие прощания, — протянул Эрен с напускной бравадой, хотя охриплость низкого голоса выдавала с головой. — В кино на таких моментах постоянно сопли жуют. Ужас. — Сказал бы сразу, мы бы уехали, не прощаясь, — в тон ему, с грустной улыбкой ответила Микаса и обвила руками его плечи, прижимаясь ближе. — Я даже в детстве любил рывком корку от раны отдирать, — хмыкнул Эрен, прикрыв глаза, и притерся к ее лбу своим. — А сейчас просто предпочту думать, что мы слишком драматичные, и вы на самом деле уезжаете совсем ненадолго. Скажем, в столицу на рок-концерт. — Вернусь быстрее, чем ты успеешь сказать «перекати-поле» , — прошептала она, оставляя теплый поцелуй на кончике его носа. Эрен безрадостно хмыкнул, крепче стискивая ее в объятьях и чуть приподнимая над землей, чтобы была с ним одного роста. Потершись носом об ее, раскрыл глаза. — Перекати-поле, — произнес со всей серьёзностью. В серых глазах прямо напротив разлилась горечь. Тонкие пальцы запутались в отросших волосах, ласково поглаживая. — Может, не так быстро. — Три года, — кивнул он, — только школу закончу, приеду и заберу тебя. И возмущайся сколько угодно. — Кто кого еще заберет, — мягко усмехнулась Микаса и, прикрыв глаза, подалась вперед. Мягкие губы накрыли медленным, тягуче-сладким и невозможным в своей тоскливой нежности поцелуем. За прошедшие недели она целовала его часто, но один этот поцелуй, последний перед разлукой, отдался трепещущим восторгом и снедающим страхом от мысли, что стоит только отстраниться, и она исчезнет. Потому не позволил отдалиться ни на мгновение, крепче прижал к себе, подняв на руки, мягко обхватывал желанные губы, собирал языком ведьминский яд, отравивший его сердце, отдавал всего себя, чтобы забрала с собой хоть частями в разных пакетах. Но вот дрожащее трепетное тепло отдалилось, машинально потянулся за ее губами, чтобы сорвать еще одно, последнее касание, отдавшееся дрожью и горечью во всем теле. — Только не исчезай, — снова коснувшись ее приоткрытых губ, горячо выдохнул, не открывая глаз. Вот и края сквозной раны болезненно затрепетали. Прохладные ладони обхватили его лицо, притянули снова, губ коснулось мягкое живое тепло. — Увидимся позже, Эрен… Распахнул глаза, по инерции подавшись за ней, как раз, чтобы увидеть ее у распахнутой двери такси с приподнятой правой рукой, на которой вокруг запястья была обвязана его темно-красная бандана. Слабо усмехнулся, а внутри словно что-то перекрутило через мясорубку, раздробив заодно и кости. Через пару мгновений зашумевшая двигателем машина тронулась с места.

Bang bang, he shot me down Bang bang, I hit the ground Bang bang, that awful sound Bang bang, my baby shot me down.

— «Bang bang» — Nancy Sinatra.