Пропащие ребята

I look inside myself and see my heart is black, I see my red door, I must have it painted black. Maybe then I'll fade away and not have to face the facts It's not easy facing up when your whole world is black. No more will my green sea go turn a deeper blue, I could not foresee this thing happening to you… If I look hard enough into the setting sun My love will laugh with me before the morning comes.

«Paint It, Black» — The Rolling Stones.

На выцветших бледных стенах камеры дрожал болезненный желтый свет. Мигающая и гудящая лампочка привлекла своим нервным свечением муху, безмозгло бившуюся о стекло с назойливым жужжанием и обводившую широкие круги по спертому воздуху. Пахло табаком и сыростью. Но так уж вышло, что больше развлечений, помимо шипящего радио на стойке дежурного и тупого насекомого, не нашлось. Эрен прикрыл глаза и вытянул ноги. Не подозревал, сколько продлится задержание, но в душе надеялся, что достаточно долго, чтобы уснуть. Со сном в последнее время дела совсем плохи. До слуха донеслось сдавленное ругательство дежурного и знакомые звуки ситара под бодрый ритм ударных. Губ коснулась слабая улыбка. Ироничное совпадение. Со стороны спящего на соседней лавке соседа по камере донеслось протяжное сонное постанывание. От пропитого насквозь мужика в потрепанном костюме несло тошнотворным перегаром, из-за чего в первые полчаса даже поднялась тошнота. Ханнес говорил, что его подобрали в парке за пьяный дебош, и теперь им придется быть добрыми соседями, пока не произведут все необходимые процедуры установления личности. Эрену это сразу показалось смешным, ведь Ханнес знал его с детства, но при новом руководстве, требовавшем неукоснительного исполнения всех этапов по правилам, расслабляться не приходилось. Он и не возражал. Уже давно было глубоко насрать, что происходит с его собственной жизнью. Закон нарушил, конечно, но хоть приятели пива хлебнут. А он сможет, возможно, нормально выспаться подальше от дома, если этот пропитой идиот не продолжит пьяные завывания. — Йегер, — собственная фамилия, произнесенная твердым знакомым голосом, заставила вздрогнуть и обернуться. Около решетки широкоплечей фигурой замер Эрвин Смит и копошащийся с ключами Ханнес. — На выход. Приятель штраф оплатил. Сорвалось. Неторопливо потянувшись, Эрен подошел к щелкающей замком решетке, ощущая тяжелый внимательный взгляд со стороны. Ханнес также одарил его долгим взглядом исподлобья, пока Эрен выходил из камеры, оставив завывшего о несправедливости соседа в одиночестве. — Барахло, — безразлично кивнул дежурный, не отрываясь от экрана маленького переносного телевизора, и кинул на стол конфискованные при задержании вещи. Под тяжелым взглядом стоящего рядом Смита Эрен принялся рассовывать по карманам зажигалку, початую пачку сигарет, прикрепил цепь обратно на шлевки темных джинсов; покосился на Смита, когда дело дошло до небольшого карманного ножа, отправившегося в карман куртки. Разогнувшись, глянул в голубые чуть суженые глаза, припоминая, каким был взгляд Смита в их первую встречу почти девять лет назад. Строгий, но полный снисходительной мягкости в ответ на благородное желание новенького защитить слабого одноклассника от хулиганов. Слишком много воды утекло с тех пор, но Эрен был уверен, что сейчас Смит глядит на него как на вчерашнего мальчишку и чувствует лишь разочарование. Немудрено. Он и сам был бы в себе разочарован, если бы не было так чудовищно насрать. Кажется, во всей этой ситуации счастлив был только его отец. Крепкая ладонь вдруг схватила за ткань футболки на груди, притянув ближе к строгому лицу. — Приди уже в себя, — тихо произнес он напряженным голосом. — Еще раз попадешься, отцу будет доложено незамедлительно. Тряхнув напоследок для верности, отпустил. Эрен лишь беззвучно усмехнулся и, поправив куртку, зашагал на выход. Впереди ждала теплая апрельская ночь, бессмысленные посиделки на крыше, пропитанный морской солью воздух и… увязавшийся следом Ханнес, дверь за которым хлопнула за спиной, стоило Эрену прикурить во дворе полицейского участка. — Ты совсем сдурел? — заохал мужчина, оказавшись перед его лицом. — Столько шума, будто я человека убил, а не купил пиво друзьям, — улыбнулся Эрен. — Несовершеннолетним друзьям, придурок. Надо ж голову включать хоть иногда, — продолжал сокрушаться мужчина, а сам, вырвав сигарету из пальцев, нервно затянулся. — Если продолжишь так дальше, это отразится в личном деле, а тогда дорога в приличный университет тебе заказана. — Черт, этого я точно не переживу, — с напускным напряжением протянул Эрен. Ханнес закатил глаза. — А папаша вообще повесится. — Эрен, — терпеливо выдохнул он, посерьезнев. Положил ладонь на плечо. Йегер сразу напрягся, представляя, в какое русло потечет знакомый разговор. — То, что… Я понимаю, что после случившегося ты… Это тяжело. Никто не ждет от тебя чего-то сверхъестественного. Но ты хотя бы жизнь свою не губи. Она бы этого точно не хотела. Эрен выдохнул дым носом, небрежно дернув плечом, чтобы скинуть руку. — Чего бы она точно не хотела, так это лежать полночи в обоссанной подворотне, — глаза мужчины прикрылись, на лице отразилась горечь. — Всего доброго. Конечно, Ханнес был не виноват и сочувствовал из лучших побуждений, но вряд ли понимал, что делает только хуже. Солнце село пару часов назад, и окраина Сины замерла в тишине полупустая и сонная. Лишь изредка на улицах можно было встретить спешащих с работы по домам жителей, пробегавших по подворотням кошек и собак, услышать шорох машинных шин и проводить взглядом чей-то очередной сонно тащащийся по дороге автомобиль в тусклом освещении фонарных столбов и витрин. Эрен поправил ворот куртки и притоптал грубой подошвой ботинка потухший окурок. Перед глазами высилось здание заброшенной фабрики игрушек, которое, иронично, обанкротилось почти три года назад, как раз когда вся жизнь резко пошла под откос. Было что-то своеобразное в том, что именно это место Армин предложил использовать для дружеских встреч, которые обычно заканчивались распитием спиртного, сигаретным дымом, нетрезвыми завываниями песен и долгими разговорами на недетские темы. Обойдя фабрику с северной стороны через плохо прикрытую дыру в заборе, принялся подниматься по металлической пожарной лестнице, видя, как с каждым преодоленным метром все отчетливее виднеется залив неподалеку от окраины города, как проступают всполохи недавнего заката на чернеющей линии горизонта. — Подъем, Сид Барретт, не спи, — Эрен поднял взгляд на протянувшего ему с края крыши руку Жана. Форменный галстук уже расслабленно висел на шее, белая рубашка расстегнута на пару пуговиц и выправлена из брюк. Кирштайн был тем еще мастером перевоплощения: из хулигана в прошлом стал другом ему и Армину; из ответственного и исполнительного старосты мастерски перевоплощался в дымящего любителя ночной выпивки на крыше заброшки. Эрен принял протянутую ладонь и молча забрался на край крыши, на которой уже расселись Конни и Армин в окружении бутылок пива, которые успели унести, когда патрульный накрыл их маленькое предприятие. — Спасибо, — тихо произнес Эрен, садясь рядом с Армином. Тот молча улыбнулся и пихнул его плечом, снова возвращаясь к блокноту на своих коленях, в котором что-то увлеченно писал, изредка прикладываясь к бутылке сидра. — Придется теперь в другом районе затариваться, — Жан вытянул ноги на расстеленном поверх крыши пиджаке. — Копы будут внимательнее следить. — Может, просто скидывать в общак заранее, а Йегер будет закупаться один? — не отрываясь от шипящего радиоприемника, задумался Конни. — Может, тебе просто надо было нормально на стреме стоять, а не лупить на ту девицу? Тогда бы и на штраф скидываться не пришлось, — раздраженно бросил Жан и подал открытую бутылку дункеля Эрену. — Да ты ее видел? — Видел. — Может, это мой шанс. Она в тачках еще сечет капец, у меня аж волосы дыбом встают, — протянул Конни и вздрогнул, когда, наконец, поймал станцию. По крыше растекся негромкий звук музыки. Эрен чуть поморщился, уловив знакомые завывания Стивена Тайлера. — Если там что и встает, то явно не волосы, — хмыкнул Жан. — Да даже если и так, — Конни развернулся к нему лицом. — Я не собираюсь до тридцати лет сидеть в девственниках, как ты. — С чего ты взял, что я девственник? — возмущенно сел Жан. — А с чего бы и нет? — Да иди ты, — он махнул рукой на гогочущего Конни. — В этом мире есть вещи и поважнее девчонок и прочего. Эрен беззвучно усмехнулся перепалке приятелей и переглянулся с так же чуть улыбнувшимся Армином. Действительно есть вещи поважнее, или были когда-то. Он сделал глоток горького пива и вгляделся в темный горизонт, у которого подвижным переливающимся под светом луны маревом бушевал залив. Волны набегали друг на друга пенистыми гребнями, расшибались с брызгами, которые казались кровавыми каплями на фоне всполохов алого над линией горизонта. Чуть усилился ветер, приносящий свежесть и запах соли с побережья. Жан прав, говоря про эти свои важные вещи. Отец тоже не затыкался о важности выбора дальнейшего пути, ведь на носу окончание года, а затем — взрослая жизнь. Но сейчас, сидя на крыше, самым важным казалось время, когда он носился по песчаной гряде и собирал ракушки, показывая матери самые яркие и необычные. Тогда эти мелочи еще имели значение. Теперь все вокруг утратило свой эфемерный смысл. Если отец хочет видеть в нем врача — похуй, будет врачом, сдаст экзамены, поступит в колледж. А может, и в петлю сунется. Тоже неплохо. — Надо погонять завтра, — как сквозь толщу воды произнес Конни и кивнул на бушующий залив. — Вода еще ледяная для досок, — отмахнулся Жан. — Боишься Кирштайна младшего застудить? — рассмеялся Спрингер, подцепляя кусок остывшей пиццы из раскрытой коробки. — Конечно, мне ж его до тридцати лет беречь, — Жан закатил глаза и принял выданный ему кусок пиццы. — Бля, остыла вся… Эрен зажал губами сигарету и щелкнул зажигалкой, скользнув взглядом по оттесненному очертанию гор на стальном боку. Случайно позаимствовал у Райнера в тот самый гребаный день, а затем Браун бросил курить и сказал оставить себе или выкинуть. Сам не понимал, зачем уже больше двух лет таскает ее с собой. Может, чтобы не забывать. Взгляд потемневших зеленых глаз замер на полоске горизонта, красные всполохи на которое на мгновение превратились в колоссальные фигуры, состоящие из голых мышц и мяса, глядящих на него, словно в ожидании приказа. Пришлось прикрыть глаза, чтобы сморгнуть очередное наваждение. — Ты в порядке? — мягко прошептал Армин, коснувшись его локтя. Эрен коротко кивнул, затягиваясь. Лучший друг был в курсе всех странных видений, то появлявшихся, то исчезавших все эти девять лет, но в последнее время их стал чересчур много, слишком реалистично. — Что ты там все строчишь, Ромео? — Армин вздрогнул, услышав голос Жана за плечом и поспешил прикрыть привлекший внимание друга блокнот. — Любовные послания своей высокомерной первокурснице с юридического? — Да, послания, — уверенно ответил Армин, — ее зовут Энни, и она не высокомерная. — Да как угодно, просто… Чувак, ты слишком повернулся на ней. Это уже даже не здорово. — А ты что, врач? — хмыкнул Армин. — Нет, но ты прикинь, я скучаю уже по твоей болтовне о физике, космосе и истории. Скучаю, — вскинув в ужасе руки, повторил Жан. — Уму не постижимо. А ты вечно молчишь теперь, все своей подружке записочки строчишь. Эрен, как будущий врач, скажи: это здорово? — Как твой друг скажу: отъебись от него, — беззлобно произнес Эрен и сделал очередной глоток из бутылки. — Первая любовь у человека. — Да ты тоже не лучше, — махнул на него рукой Жан. — Все депрессуешь, молчишь. Мы как на поминки собираемся, ей-богу. А это выпускной год, потом разлетимся кто куда, уже не сможем так часто зависать вместе, а вы молчите… Да ну вас нахуй! — Жан разочаровано вздохнул и, сунув в рот сигарету, отсел на край крыши. — Истеричка, — вздохнул Конни. Донеслись сдавленные ругательства и частые чирканья зажигалкой. Помедлив, Эрен поднялся на ноги и остановился около хмурого Кирштайна, которому протянул зажигалку. Тот угрюмо покосился и буркнул «спасибо», поджигая сигарету. Эрен подтянул одну ногу к себе, садясь рядом. — Ты прости, что так невесело все складывается в последнее время, — начал он. — О господи, Эрен, — Жан поморщился, сжав переносицу, — хватит. Ты в жизни за такую хуйню не извинялся, а теперь начинаешь исполнять. Да и не за что тут прощения просить. Я сам дурак, срываюсь, хотя знаю, что у тебя творится. Просто… — он запнулся и тяжело выдохнул. — Прессинг этот вокруг заебал. Предки со своим выбором универа, школа с экзаменами. Хочется хоть где-то отдушину найти. Эрен покивал, разглядывая рокочущий залив, темнеющий за рядами прибрежных домов и туманной завесой. — Тебя тоже старик все достает? — усмехнулся Жан, поглядев на профиль друга. — Я не обращаю внимания, — отмахнулся Эрен. — Нравится ему мозги трахать, пусть трахает. — На тебя не похоже, — покачала головой Жан. — Вырос, наверное, — Эрен пожал плечами и поглядел на Кирштайна в ответ. Отчего-то внутри странно задрожало, будто это лицо он знал уже очень давно и не в рамках проведенных вместе восьми лет. Только когда-то давно это лицо будто было взрослее, острее, а взгляд — темный и закаленный чем-то невообразимым. — Вы, парни, для меня — самое дорогое и близкое на всем этом свете, — вдруг выдал Жан, глядя ему в глаза и сжав ладонью плечо под прохладной кожей куртки. — Моя семья. Не знаю, кем бы был без вас. Эрен коротко кивнул, не разрывая зрительного контакта и воскрешая в памяти застарелые образы. Они познакомились с драки, тогда он разбил Жану лицо, защищая Армина. А затем Кирштайн сам увязывался за названной одноклассниками «парочкой фриков», пока не раскаялся во всех своих грехах из желания дружить с ними. А за ним увязался и простенький, неприкаянный одиночка Конни Спрингер, живший в деревне, сходивший с ума по машинам и серфингу, в который утянул и Жана. Но все равно два пылких темперамента не могли спокойно ужиться в одной компании. Бывало, что частенько дрались. Едва ли не в деталях помнил, как сцепились на глазах у всех в деревянном бараке столовой, хотя даже драться не хотели. А потом пришел старший и разнял их точными ударами в живот и рожу. Эрен моргнул, вздрогнув. Ни в каких бараках они не дрались. Его мозг только что сам придумал очередное воспоминание, которого не было. — Ты нормально? — с сомнением уточнил Жан, вглядываясь в его лицо, выражение на котором, очевидно, сильно изменилось. Эрен смутился и, нервно улыбнувшись, кивнул. — Порядок. Видать, спать надо побольше. — Эй вы! Хорош там сопли наматывать, сюда идите, — донесся крик Конни из-за спины, а следом за ним — увеличившаяся громкость радиоприемника, заполнившего пространство тугими риффами металла. Расходиться решили только наоравшись песен Metallica и Kiss и наспорившись о современной музыке, когда Конни припомнил, что должен был до школы помочь отцу в гараже. Пошатываясь от выпитого пива и бессонной ночи, спустились с крыши, оглашая окрестности громкими голосами и смехом, дымя во все стороны. Жан обнял Эрена на прощанье и шепнул на ухо «возвращайся к нам», за что Йегер окинул его внимательным напряженным взглядом. Конни хлопнул по плечу и потащился следом за приятелем. Проводив их удаляющиеся фигуры в полутьме, Эрен оглянулся на Армина. От того пахло сидром и сигаретой, единственной, выкуренной за вечер в порыве душевного единения с компанией. Лазурные глаза, слегка осоловелые, но ясные поглядели в ответ. Неторопливо побрели вместе, вспоминая эпизоды из детства, обсуждая музыку и кино, в котором Эрен раньше души не чаял, но совершенно забил в последние пару лет. Армин рассказывал о каких-то The Cars, на которых подсел в последнее время, обещал принести ему кассету и клялся, что это изменит его, приверженца старой школы, представления о новой волне. Рассказывал об Энни, с ней Йегер часто пересекался в спортзале, который посещал от нечего делать. Эрен только тихо улыбался, радуясь, что его друг настолько по уши влюблен. Так дошли до проспекта, на котором пути должны были разойтись. — Тебя проводить, может? — сомневаясь, протянул Армин. — Меня? — он приподнял бровь. — Мне не пять лет. — Ну мне тоже, но ты же часто меня провожаешь. Эрен покачал головой. У него на то были причины, и Армин о них прекрасно знал. — Иди, отоспись, у нас завтра день сложный, — Эрен притянул его, чтобы крепко обнять. Ладони друга скользнули по спине. — Точно, — выдохнул Армин ему в шею и отстранился. — Я принесу завтра The Cars. Отвечаю, ты такого еще не слышал. А эти твои постпанк британцы слишком мрачные. А ты, — он строго ткнул ему в грудь, — обещай, что пойдешь сейчас домой. Не шляйся, отоспись. Обещаешь? — Ладно, ладно, — усмехнулся Эрен и напоследок сжал плечо друга еще раз, ощущая, как внутри неприятно заворочалась горечь. Лучезарные глаза подмигнули, и Армин, пружинисто шагая, начал постепенно растворяться в полутьме. Он ненавидел врать лучшему другу.

***

— Привет, мам, — едва расслышал свой собственный тихий голос. Зашелестела высокая сорная трава, отливавшая синевой в ночной темноте. Старое кладбище Сины успело прилично разрастись за все годы своего существования, из-за чего год назад его решили прикрыть, и оставленные без надзора могилы безликих незнакомцев погрузились в молчаливое забвение. Среди полуразваленных надгробий, стоявших на своих местах не одну сотню лет, сорной травы и буйно цветущих полевых цветов, скрывавших могильные холмики, последнее пристанище Карлы выглядело едва ли не самым ухоженным. Эрен проводил на могиле матери по меньшей мере один вечер в неделю, выучив наизусть дорогу через лесную чащу и по неосвещенным проселочным дорогам. Чуть нагнувшись, аккуратно стер налипшие листья с выгравированного на камне имени. Собранный по дороге букет нежно-розовых магнолий, едва успевших распуститься с наступлением тепла, лег около надгробья. В полутьме и за ажурными тенями шумящих ветром ив едва можно было разглядеть очертания могилы, но он и не нуждался в очередном подтверждении реальности происходящего. Только по началу казалось, что это лишь бред, и мать не могла погибнуть просто так. Не могла, особенно когда еще в детстве он дал ей слово защищать ее от всего. «Где ты был всю ночь?» «У Райнера. Я же…» «Мать совалась искать тебя. До сих пор не вернулась». «Я же говорил ей, где буду». Жалкая попытка оправдать себя. А затем три невыносимых от тревоги часа звонков, ожиданий, поисков. В то утро даже плюнул на свой атеизм и мысленно умолял кого угодно наверху, чтобы нашлась живой. И пусть хоть за волосы оттаскает, но будет рядом. А затем звонок, полчаса дороги, ее ледяное от дождя и трупного окоченения тело неподалеку от полицейского участка. Эрен зажмурился, стиснув зубы. Может, если уже тогда он бы перестал быть взбалмошным идиотом себе на уме, ей бы не пришлось бегать ночами по городу и напороться на собственную смерть. Может быть, она была бы жива, и ему не пришлось бы каждую неделю сидеть у ее надгробия часами, рассказывать о происходящем в своей бессмысленной жизни. Не только не спас — косвенно виноват в ее гибели. Шмыгнув носом, прикрыл покрасневшие глаза. Стянул куртку и, сложив, кинул на землю, чтобы лечь на нее головой, не заботясь об остальной одежде. Джинсы и футболка тут же промокли на боку от соприкосновения с влажной землей. Плевать. С момента ее захоронения все стало иначе. Он не сразу понял, что именно произошло, лишь потом появилось отчетливое ощущение: в тот день вместе с матерью в землю закопали что-то еще. Что-то вырвали у него из груди, смяли и бросили туда же, поверх гроба. А теперь это что-то третий год подряд неумолимо тянуло его к себе, заставляя снова и снова приходить на гребаное кладбище и лежать на могиле матери; заставляя снова и снова терять смысл в череде бесконечных похожих один на другой дней. Она забрала у него что-то с собой, и жить без этого было невыносимо. С момента ее захоронения обнажилась суть слишком многих вещей. Строгий отец оказался полным идиотом, которого легко было удовлетворить долгожданными успехами в учебе и отвести взгляд от нескольких попыток суицида. Он, Эрен, и сам многое узнал о себе за последние три года. Оказалось, что все его детские горластые речи о борьбе были не более, чем спесивой неопытностью. Вряд ли тот вспыльчивый пацан, влюбленный в каждый день своей жизни, мог представить, что через несколько лет будет валяться в собственной блевотине после горсти таблеток, а рядом будет сидеть бледный от ужаса Армин. А через некоторое время снова — только вынимать он его будет из петли, а затем от души начистит рожу со злости и разрыдается. Тогда, отплевываясь от собственной крови, Эрен глядел на лучшего друга, воющего и заходящегося в рыданиях перед ним, и понимал, что спасти его тогда от хулиганов было лучшим решением в жизни. Тогда, год назад, он дал слово, что больше никогда не будет так поступать. Эрен ненавидел врать лучшему другу, но старался держаться. Вдруг с поразительной легкостью понял, что раз смысла в этой жизни нет, то не стоит и сопротивляться ее течению. Отец хочет сделать из него врача? Пожалуйста, за год умудрился выбиться едва ли не в отличники, намереваясь поступать в медицинский. Хочет, чтобы он стал более спокойным и серьезным? Ради бога. Походы к мозгоправу, таблетки перед каждым приемом пищи, никаких ночных загулов. Дома ровно в восемь, что удивляло самого Гришу первое время. Из поблажек оставил себе лишь ненавистную «сатанинскую» музыку, не самый презентабельный внешний вид, походы в зал, чтобы заглушить мысли, да посиделки в забегаловке на выезде из города. И все шло неплохо. Таблетки помогали уснуть, хорошая успеваемость прочила неплохое будущее в каком-нибудь приличном колледже, дома тихо и спокойно, отец доволен и вроде даже начал проявлять подобие отцовской любви в кои-то веки, а на фоне всего этого усиливалось ощущение, словно на его горле затягивается все туже петля, из которой Армин его так и не вытащил. На фоне всего этого он глядел в зеркало и перестал узнавать там себя, словно его худое заострившееся ебало уже не только похоронили, но и отпеть успели. Жуткие видения во сне и наяву выкручивали мозги, все время казалось, что было нечем дышать, на грудь давило невидимым валуном, было тошно от себя и от гребаного города с его кладбищами, переполненными жертвами нераскрытых преступлений. Перестал понимать, что делает и зачем, чью жизнь живет, потому что странным образом в нем от него самого не осталось ни капли. Эрен поморщился, ощутив мокро скатившуюся по носу слезу. Еще не хватало. Зажмурился, сжав переносицу. Новый шумящий порыв ветра зарылся в кроны ив и дубов, заскрипели вековые стволы, донесся запах влажной земли и хвои из леса неподалеку. Эхом в темной глубине чащи прокричала неспящая птица. Это все бессмысленно. Мать очень сильно хотела увидеть, как он закончит школу; как поступит на специальность, которая ему самому понравится; как вырастет. Теперь ей доведется увидеть разве что крышку гроба. С одуряющей легкостью пришла мысль: он сам не хочет этого всего видеть. Ни окончания школы, ни медицинского колледжа, ни взросления этого незнакомого уебка из зеркала. Армину придется его простить. Небрежно утерев мокрое лицо, коротко прижался губами к ледяному надгробью и поднялся на ноги, на ходу натягивая куртку на промокшую футболку. По старой железной дороге у кромки леса три раза в день проходил поезд, он успел запомнить нехитрое расписание за все дни, проведенные у могилы. Если поспешит, то еще может успеть, и едва ли Армину придется выдергивать его из лап смерти и в этот раз. Хватит. Он только бельмо на глазу у всех приятелей, которые помнят его совсем другим; тень самого себя, а раз так, то и умирать не страшно. Видимо, где-то в прошлом сильно нагрешил, раз приходится расплачиваться теперь, но это наказание он в силах остановить. Грубые ботинки вязли в комьях мокрой земли, пока он, с трудом разбирая дорогу, раздвигал попадающиеся на пути еловые лапы, ориентируясь на едва различимый маячок мигающего света меж частоколом стволов. Наконец, несколько раз споткнувшись, тяжело дыша, остановился. Светящиеся полосы рельс двумя узкими лунными дорожками тянулись в темноте, теряясь в сорной траве. Вот и все, конец бессмысленной маете. Утерев взмокший после пробежки по лесу лоб, подошел ближе, глубоко вдохнув свежий ночной воздух. Оглядевшись, лег на спину и уложил шею на холодную поверхность рельса. Замер, вглядываясь в раскинувшийся над головой чернильный купол. Приоткрытых губ коснулась усмешка. Давно он не смотрел на звезды. Далёкие, холодно мигающие точки безмолвно глядели свысока, расходились острыми лучами, моргали в ответ. Не отрываясь от завораживающего зрелища, нащупал в кармане сигареты и выудил одну. Вязкую полутьму на мгновение озарил тусклый огонек зажигалки, чтобы снова погрузить пространство в хрупкую сонную сеть очарования. Там, далеко, где звезды складываются в знакомые созвездия, нет всей этой одуряющей духоты, сжимающей грудь горечи и ужаса. Там на все плевать. Эрен глубоко затянулся, отстраненно думая, что табачный дым никогда не казался ему настолько приятным и дурманящим. Зашумели острые пики черных елей в сонной чаще, рельс под его шеей напряженно задрожал. Лишь на мгновение ощутил укол страха где-то под ребрами, но не смел пошевелиться, лишь втянул поглубже дым последней затяжки и прикрыл глаза, предчувствуя скорое освобождение от сдавливающих пут. Ритмичный стук колес и гул приближались, усиливаясь с каждой секундой; напрягшееся тело чуть задрожало то ли от движения рельса, то ли от инородного страха. Ощущая на губах горечь табака и свежесть ночного воздуха, шумно вдохнул, прокатывая на языке терпкий лесной запах. Под сомкнутыми веками расцветали всполохи образов, отдаленные воспоминания, среди которых вдруг обрело четкость лишь одно: смутно знакомое сероглазое лицо приближалось к нему, наполненное нежностью и невыносимой тоской; в краснеющем мареве мелькнул серебром заточенный клинок, но ни страха, ни паники не мелькнуло внутри. Обжигающей резкой болью полоснуло по горлу, разорвало насквозь, затопило горячим. Эрен распахнул глаза и резко откатился в сторону, содрагаясь в диком приступе кашля. Оглушительным грохотом мимо пронесся ночной поезд, который он едва заметил, отплевываясь в траве от собственной невидимой крови. С трудом откашлявшись, Эрен тяжело выдохнул и завалился на спину. Воздух с хрипом выходил сквозь приоткрытые губы, бешено колотилось сердце, в висках упруго стучала кровь, на шее все еще ощущалась фантомная боль от пореза. Дрожащей рукой коснулся кожи в попытках нащупать на ней рану или шрам. Ничего. — Охуеть, — шумно выдохнул, прикрывая глаза. Гул поезда постепенно растворялся в хрупкой ночной тишине.

***

«Эрен!» В вязкую сеть сна порвался частый далекий стук. Эрен сонно заворочался, утыкаясь носом в подушку. Наверняка почудилось. Он же вчера сдох, зачем его будить? «Эрен! Уже семь!» К стуку примешалось лязганье неподдающейся дверной ручки. Эрен вздрогнул и рывком поднял лицо от подушки, хмуро вглядываясь в двоящуюся дверь. Оглядев себя, тряхнул головой и с трудом поднялся на ноги. Не помнил, как вчера добрался до дома, но, очевидно, уснул сразу, стоило только лечь. — Какого черта? — возмущенно гаркнул Гриша и округлил глаза, оглядывая сына в дверном проеме. — И тебе доброе, — хмыкнул он и потер лицо, отходя вглубь комнаты. — У тебя опять начинается эта дурь? Во сколько ты вернулся вчера? — Не помню, — зевнув, Эрен принялся заторможено стягивать с себя грязную футболку и джинсы под недовольным взглядом отца, на котором только сейчас заметил нелепый фартук поверх костюма. — Эрен, мы уже об этом говорили, — тяжело вздохнул Гриша, устало махнув невесть откуда взявшейся лопаткой. — Эти загулы плохо влияют… — На твою успеваемость и дальнейшее будущее, поэтому не стоит разбазаривать весь свой труд ради мимолетных увлечений, — нараспев протянул Эрен заученную наизусть фразу отца, дернув на себя ящик с вещами. — Вот именно. Ты же не для этого год горбатился… Опять эти рожи? — вздохнул Гриша, недовольно глядя на изображение Генри на черной футболке. — Нельзя хоть раз выглядеть как презентабельный молодой человек? — Как в мед поступлю, из презентабельности вылезать не буду. Даже срать ходить стану в колпаке и халате, — закатив глаза, бросил через плечо, направляясь в ванную. Недовольная поступь преследовала за спиной. — Эрен, ну будь ты серьезнее, взрослая жизнь не за горами. — Ох еб твою мать, — склонившись над раковиной, выдохнул он при взгляде на свое бледное лицо с наметившейся щетиной и синяками под глазами. Побриться уже не успеет — плевать. Наспех обрызгав лицо холодной водой, сунул щетку с пастой в рот и тяжело вздохнул, когда Гриша вломился в комнату. — Как твой репетитор по химии? — К сожалению, жив, — невнятно пробормотал Эрен. — Я серьезно, Эрен. — Я и не шутил, — вытерев лицо, небрежно расчесал всклоченные волосы. — В порядке все. Шутки про метамфетамин не понимает, в остальном — нормально. Будут тебе успешно сданные экзамены, — сощурив глаза, вгляделся в зеркало и с удивлением вытащил застрявшую в кольце на верхнем хряще уха еловую иголку. — Это же не только мне надо, — не унимался Гриша, по пятам следуя за сыном обратно в комнату. Эрен, практически не глядя, покидал учебники с тетрадями в сумку, ощущая невероятный прилив равнодушия ко всему. Чудесным образом он вчера все-таки не сдох, увидел до ужаса странное видение, на фоне чего ежедневные проповеди отца звучали донельзя глупо и бредово. Захватив куртку и ключи от дома, вышел из комнаты и быстро зашагал по ступеням. — Эй, стой, я тут оладьи приготовил, — захлопотал Гриша, нырнув на кухню, чтобы тут же вылететь с тарелкой оладий. Эрен скептически посмотрел на него, натягивая ботинки и ощущая поднимающуюся из глубин желудка тошноту. После такой ночи идеальный завтрак бы составила свинцовая дробь прямо в башку. — Не хочу, сам поешь, — не дожидаясь ответа, вышел за дверь, ухватив только растерянное лицо отца с гребаной тарелкой оладий в руках. Едва успел сунуть в рот сигарету, как подошел автобус; пришлось с досадой убрать обратно в пачку. По привычке, прошел в самый конец на вечно пустующие места и устало развалился у окна. Автобус с шумом тронулся, дернув загоготавших в его салоне малолетних школьников. Эрен поморщился от тупой боли в висках, усилившейся из-за галдежа высоких голосов. Порывшись в сумке, вытащил потрепанный плеер и нацепил наушники. После пары манипуляций с кассетой, на которую спустил часть денег с подработки, послышался резкий удар по струнам, слившийся с нервическими ударными, и отрешенный голос Иэна Кёртиса. Вглядываясь в пролетающие мимо, залитые солнечным светом дворики, едва не рассмеялся: даже у ублюдка вышло повеситься на бельевой веревке, а ему и с поездом не подфартило. — Выглядишь как ебаный пиздец, друг мой, то есть — как всегда, — Жан пожал руку в приветствии, когда Эрен, сойдя с автобуса, дошел до торчащих у входа приятелей. — Доживи до моих лет, — хмыкнул он, обняв Армина. Тот недоверчиво заглянул ему в глаза. Эрен поспешил перевести взгляд на Жана, уверенно идущего за угол школы. — Каких? Девятнадцати? — расхохотался Жан, на ходу вынимая из пачки сигарету. — Солидный возраст, — закивал Эрен, становясь напротив дымящего и воровато оглядывающегося в поисках учителей приятеля, — у Бадди Холли в это время уже группа была. — Ага, а через три года сдох. Незавидная судьба какая-то. Эрен хотел было что-то ответить, но лишь поморщился от ярких солнечных лучей, отдавшихся резким ощущением боли в висках. — Ты спал сегодня вообще? — вздохнул Армин, сунув по локоть руку в раскрытый рюкзак, откуда спустя пару мгновений вынул блистер с таблетками от головы. Эрен молча кивнул, принимая лекарство и тут же заглатывая таблетку. Армин смерил его недоверчивым взглядом. — Ох, ебать того рот, — вдруг зашипел Жан и, сунув в пальцы Эрену дымящуюся сигарету, на полусогнутых понесся ко входу школы, едва завидев подходящую к дверям замдиректора. Эрен усмехнулся и хотел было затянуться, как пальцы Армина перехватили его ладонь, выхватили сигарету и кинули на землю. Йегер удивленно приподнял брови. — Ты сегодня с Луизой занимаешься? — А? — Хуй на, — раздраженно ответил Армин, — вы же по средам итальянским занимаетесь. Сегодня среда, — не видя понимания на лице друга, добавил Армин. — Блять, — Эрен прикрыл глаза, шумно выдыхая. — Забыл. Ладно, придумаю что-нибудь. — Ты не пошел вчера домой, как обещал, — разочаровано резюмировал Армин. — Пошел. Арлерт закатил глаза и, подавшись ближе, показательно принюхался к его плечу. Эрен приподнял брови. — Чего? — Пиздежом воняешь, пошли, — не удостоив и взглядом, махнул рукой за собой. Эрен шумно выдохнул и покорно поплелся за другом, ощущая противное чувство вины за свое вранье и его переживания. День тянулся бесконечно медленно, невыносимо клонило в сон, от которого спасал только Армин, периодически пихавший локтем, когда веки предательски опускались. На предпоследнем уроке милостью лучшего друга пользоваться уже не приходилось: у того был дополнительный час физики, Эрену же пришлось бороться со сном на истории. Низкий глубокий голос профессора ничуть не помогал сосредоточиться на теме лекции, как он ни старался удерживать свое внимание. В конце концов, сдался и, уложив подбородок на сложенные руки, принялся бесцельно водить карандашом по полям тетради. — …достоверных сведений о так называемом Гуле земли практически не сохранилось до наших дней, — словно сквозь толщу воды доносилось со стороны профессорского стола. — И, тем не менее, события тех далеких лет нашли свое отражение в письменном и изобразительном искусстве острова. В частности объектом художественного переосмысления стал так называемый мифический образ островного дьявола, который, по легендам, укрылся в недрах Парадиза в ожидании дня, когда придет время снова защищать страну от захватчиков, — зеленые глаза скользнули на разворот учебника с вольной интерпретацией дьявольского образа, запечатленного каким-то художником. Эрен неслышно хмыкнул, с трудом узнавая в его чертах монстра, которого сам рисовал в детстве. — В представлении современных религиозных служителей нашего острова, образ так называемого Атакующего титана тесно переплелся с образом библейского дьявола. Того с рогами, копытами и так далее. И в настоящее время он является одним из образов, почитаемых сатанистами и… Господин Йегер. Эрен вздрогнул, тут же вскидывая голову и часто хлопая глазами. Строгое лицо профессора недвусмысленно намекало, что он скорее всего уснул. — Вам не интересна история своей страны? — Интересна, сэр. — Так уделите ей немного внимания. Я как раз подхожу к сатанистам, ваше любимое, — с намеком кивнув на его внешний вид, хмыкнул учитель, вызывая тихие смешки по рядам. Эрен закатил глаза и уставил подбородок в кулак, намереваясь продержаться до конца. Входная дверь резко распахнулась и с грохотом ударилась в стену, являя застывшего на пороге, красного от бега Конни. — Прошу прощения, господин Док! — вытянувшись, крикнул Конни. — Ничего, Спрингер, вы всего лишь, — выразительно посмотрев на часы на руке, произнес он, — опоздали по большую часть лекции, которая будет на контрольной. Прошу вас. Конни закивал и с грохотом рухнул на свободное место рядом с Жаном. Эрен махнул ему рукой, с усмешкой наблюдая, как приятель пытается отдышаться. Разложив учебники и переговорив о чем-то с Жаном, Конни метнул взгляд в сторону профессора, пишущего на доске даты, и нагнулся через ряд к Эрену, хитро улыбаясь во весь рот. — Твоя ненаглядная приехала, — чуть не хрюкая от смеха, прошептал Конни. Эрен, покосившись на профессора, нагнулся в ответ, чтобы расслышать хоть что-нибудь. — Чего? Конни закатил глаза и нагнулся еще ниже, подзывая рукой. — Говорю, ненаглядная приехала. — Кто? — Эрен сдвинул брови. — Аккерман, — глупо хихикнув, ответил он. Эрен замер, вцепившись ладонью в край парты. — Видел в коридоре минут десять назад. С матерью шла. Видок такой, будто только с поминок деда. — Констанс Спрингер! — Да, милорд, — Конни мигом выпрямился, уставившись на профессора преданными глазами. — Отработки хочешь? — Нет, милорд. — Тогда заткнись и слушай. Может, что получше механика выйдет из тебя… Дальнейшие слова профессора прошли мимо его слуха. Все сознание занимал только ток крови, бешено пульсирующий в висках. Казалось, что даже дышать разучился в момент, да и аудиторию видел уже не совсем четко. Перед глазами расцвел луноликий образ бледного лица, холодные озера серых глаз, строгие темные брови, растеклись шелком черные волосы. Лицо, которое он старался вспоминать как можно реже, выбросить из своей памяти и мыслей точно так же, как и фотографии, где это лицо было. Он не видел ее три года, не сказал ни слова за последние два с половиной, привык к подобному положению дел. Она не могла приехать обратно вот так просто, не после всего, что было. Она не могла, билось в голове, потому что это значило бы, что весь бессмысленный мир, который он выстраивал все это время, грозит рассыпаться от одного ее взгляда. Эрен тяжело сглотнул и небрежно качнул головой в ответ на обеспокоенный шепот Жана. Да мало ли ради чего они приехали? Может, какие-то документы понадобились. Может, просто проездом были. Армин говорил, что после Японии Аккерманы часто переезжали с места на место. Может, просто решили между делом навестить старую школу (мысль донельзя дурацкая, Идзуми бы сюда просто так не сунулась). С чего вообще решил, что они смогут хоть как-то пересечься? Вряд ли она вообще захочет его видеть. Прозвучавшая излишне резко трель звонка рассеяла тягучую вязь размышлений о подруге детства. Эрен мигом вскочил на ноги, не глядя сгреб в сумку все предметы со стола и вылетел из кабинета, воровато оглядываясь по сторонам. Необходимо было срочно прийти в себя и, желательно, не пересечься с кем-то из Аккерманов. Довольно небрежно отпихнув замешкавшегося у входа в уборную парня, Эрен залетел внутрь, не глядя бросил сумку на пол, и рывком включил воду в раковине. Ледяной поток брызнул в пылающее лицо, направляемый его ладонями. Кожу болезненно закололо. Эрен тяжело выдохнул, опершись ладонями о края раковины и невидящим взглядом глядя в сливное отверстие, в которое быстрым потоком утекала вода. С намокших волос неприятно капало. В голове спугнутым галопом пронеслись запрятанные им же самим в темный угол воспоминания: ее разбитая коленка, перевязанная его банданой; странная японская еда и ночные киномарафоны с ней и Армином в доме Аккерманов, который стал ему роднее собственного; причудливая музыка с пластинок, длинноволосый отец и мать в сводящих с ума соседок обтягивающих джинсах; первые рок-концерты, жаркое лето, ее гладкие как шелк волосы, бледная как у призрака кожа и хитрая усмешка, ее мягкие губы. Эрен зажмурился, помотав головой. В мысли против воли забралось воспоминание о вчерашнем видении. То смутное знакомое лицо, так похожее на Ее лицо, только взрослее и волосы куда короче. Он шумно выдохнул, нервно проведя ладонью по волосам. Нет уж, хватит с него потрясений на текущие сутки, и так едва соображает. Опасливо оглянувшись, прежде чем покинуть уборную, быстрым шагом направился к кабинету словесности помешанной на суевериях учительницы. Лишь бы Армин еще не успел юркнуть внутрь. Светловолосая макушка обнаружилась достаточно быстро, захваченная в окружение нескольких одноклассников, живо ловивших и записывавших рассказ Армина о сюжете заданной на дом книги, которую, естественно, едва кто прочитал. Неторопливо откусывая по кусочку от пирога — наверняка яблочного, подумалось подходящему Эрену — тот явно наслаждался тем, как одноклассники с нетерпением и благоговением глядят на него и слушают невнятную размеренную речь. — Йегер! — дернув друга за локоть в сторону, услышал в спину недовольный возглас одного из слушателей. — Он не договорил. — Ты чего? — проглотив кусок пирога, удивился Армин, когда они отошли подальше от толпы. — Слушай, скажи Джинкс, что мне нужно было срочно съебаться, — тихо затараторил Эрен. — Ты уходишь? Почему? — Срочные дела дома. — Ну мне-то уж можно не врать, — закатил глаза. — Потом все расскажу, но сейчас мне просто кровь из носу надо свалить, — нервно огляделся по сторонам, готовый бежать в любую секунду. А он ведь может и не узнать ее спустя три года: если сам изменился за это время, то что говорить о ней. Эрен едва не передернул плечами от неуютного ощущения, будто серые глаза могут наблюдать за ним прямо сейчас. Параноик гребаный. Армин окинул его, нервно притопывающего ногой, недоверчивым взглядом и тяжело вздохнул. — Иди уже…

***

— Та-ак, возвратные глаголы… — прошелестели затронутые тонкими пальцами страницы учебника. Эрен на автомате кивнул, не отрывая взгляда от своих ладоней, складывающих фигурку из очередной салфетки. — Chiamarsi… lavarsi… abbracciarsi… — Через «ч», — машинально поправил, услышав ошибку в последнем слове. — Удвоенная «с» перед «i». — Точно, — улыбнулась девушка, — вечно забываю. Эм… — Эрен поднял взгляд, чтобы обнаружить, как ее щеки залил румянец, а голос смущенно дрогнул. — Sposarsi… Baciarsi. Интересные примеры, — прокашлялась Луиза, метнув быстрый взгляд на Эрена и еще гуще покраснев. — Базовые глаголы взаимодействия, — глухо откликнулся он и терпеливо прикрыл глаза, обнаружив, что пальцы сложили из салфетки долбанного журавлика, которому его когда-то давно научила Микаса. Отложив салфетку, откинулся на спинку стула и сделал глоток принесенного ранее кофе. Из угла забегаловки на окраине доносились ненавязчивые джазовые мотивы музыкального автомата; по красно-белым квадратам пола шаркали посетители: старики в ковбойских шляпах, представительные мужчины в костюмах, жители деревень в рабочих рубахах и комбинезонах, а между их столов привычно лавировали одетые в голубую форму официантки с подносами и кофейниками. Эрен коротко кивнул попавшейся на глаза Саше Браус, с которой был знаком с момента переезда в Сину, когда долгое время были соседями и ходили в одну школу. Затем Браусы переехали ближе к природе, и Саша сменила школу, но все еще рада была поболтать, когда Эрен захаживал в кафе потупить в окно с кофе и куском вишневого пирога. Отстраненно подумал, не знает ли Саша о приезде бывшей подруги. Мысли снова плавно привели к моменту, когда его сердце чуть не вырвалось из груди при взгляде на зеленый датсун на подъездной дорожке дома Аккерманов. Слиняв из школы, он окольными дорогами первым делом понесся проверить обстановку, и чуть не сдох. Странноватая бабушка Микасы, которую за глаза многие называли «старой ведьмой» деловито поливала цветы на лужайке перед домом и переговаривалась с кем-то через приоткрытую дверь. За все три года после отъезда Идзуми с дочерью ни одной машины не останавливалось перед их домом, не говоря уже о гостях. — Эрен, — он встрепенулся, перевел взгляд на девушку напротив. Не самой лучшей идеей было предлагать заниматься в кафе, но ничего лучше в голову не пришло, раз не вспомнил договориться с преподавателем о свободной аудитории. В конце концов, с Сашей полгода после ее смен натаскивали немецкий именно в кафе, ничего странного. Правда, Саша в отличие от Луизы гоготала на все заведение, а не краснела от одного взгляда. — Я не могу прочитать тут… в тексте… — Давай, — он подвинулся чуть ближе и повернул к себе учебник, случайно коснувшись ее дрогнувших пальцев. — … Sfortunatamente, ha infranto la sua promessa, — прочитав, тихо хмыкнул и вернул учебник обратно. — К сожалению, он нарушил свое обещание. Луиза смущенно улыбнулась и кивнула, снова уткнулась в книгу и продолжила читать текст негромким голосом. Да уж, действительно забавные примеры. За последнее время он сам нарушил слишком много обещаний, данных не только окружающим, но и себе. Если только Микаса вдруг увидит, в какое убожество он успел превратиться за эти три года… Хотя могла догадываться, если Армин писал об этом в письмах. Сам Эрен после того злополучного письма не написал ни строчки, не звонил, не ездил с лучшим другом в Японию навестить общую подругу. Не ездил сам и запретил Армину даже фотографии показывать, на которых она была, но однажды все-таки заметил одну. На той они оба стояли в причудливом японском лесу с каменными изваяниями, поросшими мхом. И она, успевшая вытянуться и обзавестись женственными формами, обнимала Армина за плечи, выглядя при этом в коротком черном кимоно как удивительное видение, сошедшее со страниц древнего японского трактата о призраках. Даже в сердце закололо, до чего была хороша. Но тогда он сделал все правильно. Они с Идзуми решили начать новую жизнь, и ни к чему было марать ее тем дерьмом, в которое он влезал все глубже с каждым днем после гибели матери. — Эрен, ты не заболел? — в плотный кокон размышлений снова влился мягкий обеспокоенный голос. Он перевел взгляд на лицо Луизы. — Ты будто половину моих слов не слышишь. — Прости, я просто… — Эрен шумно выдохнул, потерев лицо. — Забей, все в порядке. Продолжай. Следующие сорок минут пытался сосредоточиться на уроке, вслушиваясь в ее чтение и перевод, поясняя некоторые спорные моменты. Луиза продолжала смущенно улыбаться и краснеть, то и дело нервно поправляя волосы. Под конец все же предложил перекусить, мысленно наплевав на то, что их урок стал выглядеть как свидание. Дородная краснощекая буфетчица за стойкой, постоянно журившая его за то, что мало ел и не водился с девушками, многозначительно кивала и улыбалась, то и дело подмигивая. Оставалось только закатывать глаза. Ей-богу, он уже почти сутки как должен лежать с отрезанной головой на рельсах в лесной глуши. Луиза негромко рассказывала о своих планах на дальнейшее поступление в колледж, планировала пойти в художественный или на языки. Эрен невпопад кивал, без аппетита пережевывая вишневый пирог. У правого локтя померещилось движение голубого подола. Метнув взгляд наверх, Эрен крупно вздрогнул, чуть не скинув со стола тарелку и перечницу. На лице Саши, еще мгновение назад сером от трупного окоченения со стекающей изо рта струйкой крови, отразилось удивление. Эрен непонимающе оглядел ее, посмотрел на замершую в замешательстве Луизу. — Бурная ночка, Йегер? — саркастично протянула Саша, подливая кофе в полупустую кружку. — Типа того, — прикрыв глаза, благодарно кивнул. Похоже, снова придётся ходить к доктору Ханджи, иначе даже членовредительством заниматься не придется — его тупую башку просто расшибет от количества бреда, кишащего внутри. — Ты доедешь сама или проводить? — спросил спустя некоторое время, когда Луиза расправилась со своим обедом. Девушка вновь подняла на него смущенный взгляд. В лучах закатного солнца ее лицо казалось еще более пунцовым. Она покачала головой. — Меня папа встретит. Эрен кивнул. Неловко пожав ей руку на прощание, хотя девушка смущенно подалась для объятья, проводил ее, оглядывающуюся на него, взглядом. Шумно выдохнув в прижатые к лицу ладони, поднялся с места. Саша, натирая вымытую посуду за стойкой, встретила его хитрым насмешливым взглядом. — Етить-колотить, — протянула она, принимая в кассу его деньги. — Это было самое странное свидание в нашей едальне. А ее стены видели многое, поверь. — Это не свидание, — устало выдохнул Эрен и нервно постучал пальцами по столешнице, не решаясь спросить. — По-моему, она, — девушка кивнула на входную дверь, — так не думала. — Слушай, — чуть сдвинув брови от накатившего смущения, подался чуть вперед, — ты с Микасой еще общаешься? Брови Браус удивленно взлетели вверх. — Ну, перезваниваемся. Чего это ты вдруг? — Ты ничего не знаешь о… они вроде как вернулись в Сину, — неловко проговорил Эрен. — Черт его знает, — пожала плечами, — говорила только, что снова переезжать собираются. Где-то месяц назад. Эрен задумчиво потер шею, уставившись сквозь стойку. — Ясно. — Вона ты чего такой нервный, — насмешливо протянула Саша, едва не загоготав, — первая любовь покоя не дает. — Уймись, а то никакого чая, — покосившись по сторонам, произнес он. — Ой, как же я это переживу! — она театрально прижала руку к груди, но все же с готовностью приняла еще одну купюру на чай и помахала на прощанье, когда он, наконец, собрался уходить. — До скорого, юноша бледный со взором горящим, — нарочито громко протянула и возмущенно вдохнула, увидев направленный в ее сторону средний палец. — Хамло.

***

Эрен шумно выдохнул, закладывая руки за голову. Сердце, нервируя, продолжало часто колотиться в груди, и явно не из-за глядящего на него с затертого плаката насмешливым взглядом Игги Попа. С первого этажа, сквозь прикрытую дверь доносился грохот посуды от засевшего на кухне отца, почти растворяясь за мягкой мелодикой тихо бормочущего с проигрывателя альбома The Cure. Необходимо было что-то придумать, чтобы в ближайшие два дня не появляться в школе и, не дай бог, не пересечься. Может, опять малолетним пиво купить и присесть на пару суток, договориться со Смитом? Эрен прикрыл глаза, удивляясь собственным мыслям. Сам не понимал, отчего боялся увидеть эти серые глаза снова. То ли опасался разглядеть в них разочарование и холод, которых, несомненно, заслуживал, то ли боялся, что сокровенный образ маленькой Микасы из его мыслей обретет вполне реальные черты. И уже не был уверен, что сможет противостоять им. Она вечно его переигрывала: что на спаррингах по фехтованию, что теперь. Он неплохо справлялся последние два года, пряча этот образ куда подальше. Но теперь опасался, что одно ее появление на горизонте может разрушить весь панцирь его самообладания и искусственной жизни. Она надавит ему на кадык тяжелым каблуком и пойдет дальше, как и должна, а ему снова придется трепыхаться как задыхающейся мелкой рыбешке. Как только ей удавалось сбить его с толку настолько, даже не будучи рядом, одним упоминанием? Выругавшись сквозь зубы, Эрен свесился с края кровати и наощупь вытащил из-под нее тяжелую коробку. В ней, помимо фотографий, который так и не смог выкинуть, но покрепче замотал в темную ткань, покоились кипы тетрадей, которые Ханджи заставляла вести в качестве дневников. Прописывать чувства, от чего тошнило больше всего, погружаться в воспоминания о прошлом, которого он избегал. Потому и ходить к ней перестал: чего толку копаться в прошлом, когда он не ебет, что с настоящим делать? Пальцы выудили самую дальнюю потрепанную тетрадь, раскрыли на нужной странице. На ней, сентиментально до тошноты, была приклеена фотография с одного из первых празднований Хэллоуина на заднем дворе дома Аккерманов. Посреди россыпи тыкв с жуткими лицами Армин в образе Кожаного лица скалил зубы и зловеще поднимал руки, имитируя нападение на Микасу, в хипповской одежде которой угадывалась попытка воссоздать образ Грейс Слик. Губы тронула едва различимая улыбка, когда кончиками пальцев погладил театрально испуганное лицо подруги, взбитые черные волосы, расклешенные брюки. Взгляд, посерьезнев, мазнул чуть в сторону, где в тени, у костра, виднелось улыбающееся лицо отца Микаса, бородатого и длинноволосого. — Эрен! — он крупно вздрогнул, чуть не выронив тетрадь из рук, когда в комнату влетел отец. — Блять, — выдохнул Эрен, — тебе стучаться религия запрещает? — Что за выражения? — сдвинул брови отец с суровостью, что никак не вязалось с заляпанным красным соусом нелепым фартуком на его домашней одежде. — Что ты хочешь? — терпеливо спросил Эрен, небрежно закинув тетрадь в коробку, а ту — обратно под кровать. — Я начал готовить итальянский ужин, ты как? — Мне без разницы. — Ну… — он смущенно помялся. — Масла оливкового нет. Не сходишь? Это, конечно, не самый важный ингредиент, но без него фокачча уже будет не… — Схожу, схожу, — прервав его поток объяснений, поднялся на ноги и отошел к проигрывателю, чтобы выключить музыку. Когда дошел до ближайшего продуктового, время уже клонилось к десяти часам вечера. В светлом безлюдном магазине лишь еще пара неторопливых покупателей слонялась меж рядами и сонно складывала продукты в тележку. Нужный бутылек масла нашелся не сразу, пришлось побродить некоторое время, борясь с приступом сонливости. Чертов день, казалось, тянулся целую вечность, и был слишком насыщенным по сравнению со всем, что происходило за последние пару лет. Но на скуку жаловаться не рисковал даже в мыслях, помня о годе, когда веселья и событий было настолько много, что вздернуться хотелось до сих пор. Хотя по правде в данный момент больше хотелось поесть, помыться и уснуть, чтобы не проснуться еще пару дней. Перед этим, правда, придется выслушать разглагольствования отца о боге, священной миссии врача-спасителя, которым он наверняка станет, о борьбе со злом внутри, что является долгом каждого человека в это неспокойное время. Гораздо приятнее было, когда отец молчал в первые месяцы после гибели матери. Расплатившись, Эрен вышел на улицу и, отойдя на несколько метров от магазина, глубоко вдохнул свежий ночной воздух. Доносился терпкий запах горящей листвы и озона от грядущего дождя, наполнившего тяжелые, едва различимые на темном беззвездном куполе тучи. Щелкнув зажигалкой, втянул дым сигареты и сощурил глаза, вглядываясь в полутьме на едва освещенную фонарем кирпичную стену безликого здания, на котором белой краской было выведено: «And the rest of the men which were not killed by these plagues yet repented not of the works of their hands, that they should not worship devils, and idols of gold, and silver, and brass, and stone, and of wood: which neither can see, nor hear, nor walk: Neither repented they of their murders, nor of their sorceries, nor of their fornication, nor of their thefts». Эрен выдохнул дым, приподняв бровь. Сатанинская истерия перекинулась на остров в конце прошлого года из штатов и уже принесла немало неудобств. Армин как-то даже жаловался, что их клуб ботаников любителей D&D разогнали под запретом накапать кому дано в полиции. Отец и сам периодически брюзжал на слишком мрачную и странную музыку, которая доносилась из комнаты сына. — Эрен? Знакомый голос липкой дрожью прокатился по позвоночнику. Он обернулся, чувствуя, что сердце ухнуло куда-то под землю. Идзуми Аккерман, не состарившаяся ни на день, стояла в паре шагов от него в джинсовом комбинезоне с желтой лентой в убранных в высокую прическу черных волосах. Ярко-красные губы изогнулись в восторженной улыбке. — Госпожа Аккерман, — проглотив первую эмоцию ужаса, он приветственно кивнул, повернувшись к ней всем корпусом, хотя больше всего хотел бежать куда подальше. — С ума сойти, тебя прям не узнать, как похорошел. Дьявольски, — Эрен машинально чуть сдвинул брови на странный комментарий, ощущая неловкость от того, как пристально она оглядывает его чуть ли не с головы до ног, словно подопытного. — Я… спасибо, — казалось, что мощно отупел, не зная, что ей вообще говорить и как не соскользнуть на нежелательную тему. Но Идзуми, по привычке, брала дело в свои руки. — Не угостишь? — чуть подавшись вперед, кивнула на сигарету в его пальцах. Эрен замешкался и протянул ей раскрытую пачку Salem. Изящные пальцы с яркими красными ногтями вытянули одну, тут же поместили меж красных губ. Он молча протянул зажигалку с уже горящим язычком пламени, от которого Идзуми, благодарно улыбнувшись, прикурила. Мысль о том, что она делает в этом районе одна так поздно, едва успела сформироваться в его мыслях, когда женщина, не переставая внимательно разглядывать его, снова заговорила, уставив руку в бедро. — Как дела твои? — Ничего нового, особо, — Эрен машинально дернул плечом, затягиваясь. — Смешные вы, — улыбнулась она, — выпускной год, а у них ничего интересного. Йегер не нашелся в ответом, лишь натянуто улыбнулся, созерцая землю и неловко убрав вторую руку в карман куртки. — Папа как? Блять. Эрен дрогнул, снова подняв на нее взгляд, и готов был поклясться, что на мгновение в серых глазах мелькнуло едва ли не хищное выражение. — Работает в клинике, как обычно. Он выдержал ее внимательный взгляд, машинально сжав в кармане кулак, чтобы не выдать волнение от выбранной темы разговора. Идзуми неторопливо выпустила дым. — Все грезит твоим поступлением в медицинский? Ее усмешка отчего-то царапнула слабое место внутри, вызвав раздражение. — Я буду туда поступать, — слегка напряженно произнес он, глядя немигающим взглядом. Сам не понимал, отчего вдруг захлестнула такая злость на эту женщину, семья которой когда-то давно показала ему, что существует в этом мире совсем другая жизнь, отличная от той, что была знакома ему. За то, что вселила в него семя сомнений, заставила проникнуться чем-то ядовитым и притягательным. Вероятно, таким же притягательным, как ее дочь. Эрен сжал кулак крепче, гоня несвоевременные мысли. — Удивил, — хмыкнула женщина, приподняв тонкие брови. — А как же твои идеи о работе в полиции или археологом на пару с Армином? — Это были детские фантазии, несерьезно, — Эрен едва не прикусил себе язык, запоздало осознав, что говорит в точности как отец. И это тоже захлестнуло злобой, какой давно не ощущал. Словно в нем не осталось ничего от него самого, только то, что вложили окружающие, выдавая за его мысли. Эрен поднял тяжелый взгляд на женщину, на лице которой отразилась непонятная эмоция. Удивительно, как одно только короткое взаимодействие с представителями этой семьи могло выбить почву из-под ног и заразить неуемным чувством ярости. Уж не поэтому ли отец всегда был против их общения? — Эрен, — вдруг мягко произнесла она, — я очень сочувствую тому, что произошло с Карлой. Господи, блять, помоги. Эрен стиснул зубы, надеясь, что она не заметила, и кивнул. — Это все… Не знаю. Ужас — не то слово, — звучала искренне, и он не сомневался в ее переживаниях. Мать любила эту женщину и была одной из немногих, кто не поддался стадному инстинкту в обвинениях. Серые глаза серьезно поглядели на него. — Если тебе что-нибудь понадобится, ты всегда можешь обратиться к нам, знай это. Не сомневайся. Мы поможем. Эрен непонимающе сдвинул брови, но все же запоздало кивнул. — Вы, — прочистил горло, — надолго в Сину? — Скорее всего, — закивала женщина. — Бабушка у нас уже немолодая, надо помогать по хозяйству. Да и приболела что-то в последнее время, — Эрен ненароком вспомнил достаточно бойко поливавшую цветы старушку. — Порядком надоели эти скитания с места на места, да и Микаса, — чуть не вздрогнул, ощутив укол под ребрами, — нигде не прижилась в новых школах. В окрестностях Сины есть неплохие консерватории, так что мы здесь. — Что ж, — запнулся, — надеюсь, у вас удастся заново прижиться. Идзуми улыбнулась, снова огладив его взглядом. Эрен обратил внимание на причудливое кольцо на ее пальце. — Ты заходи, Эрен. Ты же, наверное, больше не занимался музыкой после нашего отъезда? — он смущенно покачал головой, припоминая, как частенько торчал у Аккерманов еще и потому, что мать Микасы учила его играть на пианино и гитаре, что неимоверно бесило отца, но нравилось Карле и самому Эрену. Помимо необычной атмосферы и интересных занятий, удавалось провести еще больше времени с Микасой. — Будет что вспомнить. — Да, как-нибудь…. Обязательно, — неловко кивнул Эрен. В возникшей паузе внимательно вглядывался в лицо напротив, не понимая, что за неуловимые изменения произошли с ней за три года. Она была все так же утонченно красива, как и три года назад: все тот же четко очерченный овал лица, белая кожа, красивые красные губы, серые, как у дочери, глаза. Только взгляд неуловимо изменился, и Эрен все никак не мог понять, чем именно он отличается и что выражает. А может, просто выдумал себе все из-за заново разгоревшегося иррационального чувства вины. — Я тебя, наверное, задержала, да? — с едва различимой вопросительной интонацией произнесла женщина, вырывая его из вязких мыслей. — Все в порядке, — коротко качнул головой. Даже если и задержала, не было никакого желания возвращаться обратно. — Вы далековато от дома, — прокашлялся Эрен, — проводить? Идзуми прикрыла глаза, растянув губы в улыбке. — У меня тут еще дела, — покачала головой. — Но за предложение спасибо. Теперь узнаю тебя, благородный рыцарь, — затушив окурок о подошву туфли, отбросила в сторону. — Ты заходи, Эрен, мы будем ждать, — почему-то по спине пробежали мурашки от странного выражения в ее голосе. Женщина повернулась спиной, собираясь уходить, но на мгновение остановилась. — Передавай привет отцу.

***

— Господи, тебя только за смертью посылать, — едва за спиной хлопнула дверь, в светлую прихожую вышел отец, вытирающий руки полотенцем. — Чего так долго? — Очереди, — коротко ответил Эрен, скидывая куртку. — В десять вечера? — оглядев этикетку купленного масла, скептически уточнил Гриша. — Все решили приготовить итальянский ужин, — хмыкнул Эрен, уже направляясь к лестнице второго этажа, но остановился, когда отец поймал за локоть и принюхался к его волосам. — Опять курил? — неодобрительно выдохнул он. — Ты же знаешь, я… — Ты это не одобряешь, — кивнул он, вытаскивая руку его из его ладони. — Слушай, — устало вздохнул Гриша, предпринимая еще одну попытку наладить контакт, когда Эрен начал подниматься вверх по ступеням. — Давай поужинаем по-человечески. Вместе. Мы из-за работы моей в последнее время совсем не видимся. Так не должно быть. Эрен терпеливо прикрыл глаза, медленно выдохнув через нос. В их жизни вообще много чего не должно было быть. Года три назад он бы обязательно разразился тирадой на попытки отца создать иллюзорное ощущение крепкой семьи, которой никогда не было, демонстративно бы хлопнул дверью комнаты, но теперь лишь устало покачал головой и спустился обратно, стараясь игнорировать посветлевшее лицо отца. Лучше потерпеть час, чем потом смотреть неделю на его понурую несчастную физиономию и слушать полные горечи вздохи по углам. За обеденным столом в гостиной без аппетита накручивал на вилку спагетти, над которыми Гриша корпел весь вечер по рецептам из маминой книги. Сам отец приступил к еде только после того, как, прикрыв глаза, проговорил короткую молитву. Взгляд то и дело дергался в сторону приглушенного телевизора, на экране которого проигрывалась какая-то проповедь на американском ток-шоу. Мелькали фотографии с места массового самоубийства последователей «Храма народов» в 78-м, фотографии Мэнсона перемежались с фотографиями хиппи с музыкального фестиваля. Мужчина в воротнике католического священника, сотрясая кулаками в воздухе, призывал не допустить распространения сатанинской заразы по миру, противостоять Дьяволу, как когда-то Христос, искушаемый в пустыне, ибо лишь через чистую веру возможно очищение от грехов. Перевозбужденные мамочки вещали в микрофон ведущего, как боятся за детей, которых повсюду поджидают дьявольские уловки, даже на пластинках с рок-музыкой, в которой задом наперёд зашифровано сатанинское послание и призыв к действию. «Задумайтесь и будьте бдительны! — указывая пальцев в камеру, распалялся священник. — Культура развлечений сделала нас наивными потребителями, запудрила нам мозги. Прозрейте же! Зло может затаиться в каждом углу. Даже сейчас, Дьявол может быть с вами в одной комнате, затаившийся, чтобы напасть и отвести вас от истинного…» — Вот ведь развели, скажи? — добродушно ухмыльнулся Гриша. Эрен перевел на него задумчивый взгляд. — Хочешь сказать, что не веришь во все это? — недоверчиво приподнял бровь. — Я верю в бога, верю в науку, и считаю, что истина где-то посередине, — наколов на вилку помидор, кивнул отец. — А вся эта истерия слишком раздута. Уже одни эти бесконечные разговоры о дьяволе можно засчитать за пропаганду сатанизма, а не попытку уберечь от него. — Если все так, то почему же ты так против музыки, которую я слушаю, и того, как выгляжу? — усмехнулся Эрен. В приглушенном освещении гостиной лицо отца казалось старше. Он поднял взгляд от тарелки и внимательно оглядел сына, сидящего напротив. — Я не против. Просто это увлечения, которым место в детстве, юности, но никак не во взрослой жизни, — Эрен прикрыл глаза, усмехаясь, и покачал головой. Ничего другого и не ожидал услышать. — Послушай, я понимаю, что сильно капаю на мозги этим, такое никому не понравится, твой бунт против норм понятен, — мягко продолжил отец, вынуждая поднять на него недоверчивый взгляд. — Я очень горжусь тем, что ты делаешь сейчас, к чему стремишься. Горжусь, что ты мой сын, и знаю, что ты точно станешь достойным человеком. Будешь помогать, преображать этот мир, а не уничтожать его, — Эрен выпрямился, сдвигая брови. Гриша промочил горло глотком сока. — Мы не сумели с тобой сберечь самое дорогое в нашей жизни, так что обязаны помочь другим людям избежать такой же участи. Не множить эти страдания. Эрен молча уставился в линии на вытянутой деревянной столешнице. Разговор заходил в знакомое русло, отдаваясь горечью одного из мрачных тихих вечеров два с половиной года назад. — В это я верю, — уверенно произнес Гриша негромким голосом. — У нас с тобой есть миссия в этом мире, как у врачей. Господь подверг нас жутким страданиям, и это было нашим испытанием, необходимой трансформацией. Мне пришлось забыть свою гордыню, тебе — научиться смирению. Бог испытывал нас, Эрен, и продолжает это делать, иначе ведь никак не доказать, что мы способны преобразить этот мир своим трудом. — То есть, — он тихо рассмеялся без намека на веселье, сжимая переносицу, — меня бог наказал за то, что тогда ночью торчал у Райнера, а не уроки дома учил? Или за того ублюдка в детстве? — Гриша вскинул брови, воззрившись на него. — А тебя за что? Ты вроде таких непоправимых ошибок не совершал. — Эрен, — он тяжело вздохнул, снимая очки и потирая глаза, — я не знаю всех ответов. Это лишь… Все произошедшее — лишь следствие наших поступков, наших недостатков. Расплата за наши ошибки в далеком прошлом. — Клево, — кивнул Эрен и, глотнув чай из стакана, поднялся на ноги. — Интересно, почему разменной монетой в этом деле стали мать и Идзуми, — отец вскинул на него взгляд, чуть округлив глаза. — Похоже, у этого твоего бога какой-то пунктик насчет женщин. Спасибо за ужин. Не дожидаясь ответа, направился по темной лестнице на второй этаж, где, зайдя в комнату, запер замок комнаты. В темноте, нарушаемой лишь тусклым отсветом фонарного столба из окна, шумно выдохнул, прижавшись лбом к прохладной поверхности двери. Потребовалось некоторое время, чтобы, используя дыхательные практики доктора Ханджи, привести разрозненный поток мыслей в порядок. — Бог его наказывает, — хрипло выдохнул сквозь усмешку. — Больно ты ему нахуй нужен. Оттолкнувшись от двери, включил лампу на столе. Пальцы пробежались по стопке пластинок в потертых обложках, дрогнув над одной из записей хэви-метала, но все же двинулись дальше, чтобы вскоре выудить белый квадрат с изображением бедер в джинсах. Дождавшись шипения опущенной на проигрыватель пластинки и первых гитарных аккордов, которых не слышал уже два года, избегая неприятных ассоциаций, прошел к кровати, из-под которой выудил коробку. На одеяло приземлилось две потрепанные пухлые тетради и сам Эрен, стянувший с волос резинку. Тяжело вздохнув, раскрыл первую тетрадь, помеченную 1976-м годом.