♚♛┉┉ Звериный Ум: Шах Лесному Королю ┉┉♛♚

***

Время: 16:15.

Место: Центральная площадь.

(Pov от 3 лица.)

Саша сидел на промёрзших кирпичах возле площади, где ещё недавно разыгралась кровавая трагедия. Морозный воздух обжигал лёгкие при каждом вдохе, а белые хлопья снега, похожие на крошечные осколки разбитых надежд, бесшумно падали на его поникшие плечи. Он не делал попыток стряхнуть их, словно этот холодный покров мог укрыть его от реальности происходящего. Его взгляд был устремлён в заснеженную землю, где причудливые узоры следов рассказывали безмолвную историю недавней трагедии. В его некогда живых чёрных глазах, обычно искрящихся озорством и лукавой мудростью, теперь застыла бездонная пустота. Блеск человека, которым он то ли искусно притворялся все эти годы, поддерживая образ весельчака и балагура, то ли действительно был в глубине души, погас, словно последняя свеча в заброшенном храме. Его дрожащая рука, покрытая мелкими царапинами от недавней схватки, медленно поднялась к осунувшемуся лицу. Пальцы, словно в судороге, вцепились в спутанные тёмные волосы, покрытые инеем. По впалым щекам покатились горячие слёзы, оставляя обжигающие дорожки на замёрзшей коже, а с трясущихся, побелевших от холода губ сорвался надломленный шёпот: — «Что мне делать?..» Его тело содрогалось от беззвучных рыданий, каждый вдох давался с мучительным трудом, словно воздух превратился в жидкий свинец, заполняющий лёгкие. Снежинки таяли на его горячем лице, смешиваясь со слезами, создавая причудливую маску скорби. Кирилл, отойдя от деревянной горки, где осталось лежать истерзанное тело их бывшего соратника, приблизился к брату. Его шаги были тихими, но уверенными, скрипя по свежевыпавшему снегу, а голос звучал с привычным, почти неестественным спокойствием: — «Саша, ситуация действительно вышла из-под контроля, я согласен. Но факт остаётся фактом — люди сейчас на нашей стороне, и мы должны…» — «Заткнись…» — тихий, но полный невыразимой внутренней боли голос Саши заставил Кирилла замолчать на полуслове, словно невидимая рука сжала его горло. — «Она… Она убила его… Я своими руками осмотрел его тело…» Воспоминания нахлынули подобно ледяной волне, затопив сознание мучительными образами. В его памяти всё ещё жило то мгновение, когда он подбежал к лежащему в расползающейся алой луже Ивану, отчаянно надеясь, молясь всем известным богам о том, что ещё не поздно, что ещё можно что-то сделать, хоть что-нибудь… Но… Стоило ему приблизиться, как страшная, неумолимая правда ударила его подобно молнии — спасать уже некого. Дрожащими, непослушными пальцами он проверил пульс на шее, изрезанной когтями в области сонной артерии, но не почувствовал ничего, кроме остывающей плоти. Грудная клетка была пробита насквозь, начиная от спины. Чудовищная рана, провёрнутая с нечеловеческой, звериной силой, превратила область сердца и лёгких в кровавое месиво, из которого торчали осколки раздробленных рёбер. Вырвавшись из плена этих жутких, преследующих его воспоминаний, Саша продолжил, его голос дрожал, как осенний лист на ветру: — «Она… Она нанесла абсолютно точный, выверенный удар, чтобы наверняка убить его. Но этого ей показалось мало — она ещё и перерезала ему горло… Словно хотела убедиться, что он не выживет…» Кирилл молча наблюдал за братом, его взгляд был спокойным, почти отрешённым, как у врача, привыкшего к людским страданиям: — «Саша… Её уже не спасти… Ты же понимаешь это.» — «Нет!» — Саша вскинул голову, в его покрасневших от слёз глазах плескалась ярость вперемешку с отчаянием и почти детской надеждой. — «Должен быть способ! Обязательно должен быть какой-то выход!» — «И какой же?» — спокойно поинтересовался Кирилл, его голос звучал почти ласково, как будто он разговаривал с больным ребёнком. Когда Саша замолчал, потерянно глядя в пространство, он продолжил: — «Алиса связана и находится у всех на виду на горке, словно средневековая ведьма перед казнью. Рядом с ней четверо крепких мужчин с заточенными вилами, готовые в любой момент пронзить её насквозь при малейшем подозрительном движении. Она жива только потому, что ты сумел убедить разъярённую толпу в том, что сам свершишь правосудие. Так в чём же проблема? Избавимся от бесполез…» — «Не смей!» — Саша резко перебил брата, его голос дрожал от плохо сдерживаемого гнева и боли. — «Не смей называть её своей пешкой! Она не фигура на твоей чёртовой шахматной доске!» Кирилл окинул брата холодным, изучающим взглядом, словно видел его впервые в жизни, словно пытался понять, как мог его всегда рациональный брат так измениться. Саша, встретив этот пронизывающий взгляд, продолжил с болью, рвущейся из самых глубин души: — «Ты не понимаешь, брат!» — «Да, не понимаю,» — ответил Кирилл с леденящим спокойствием, от которого, казалось, даже снег вокруг них начал падать медленнее. — «Ты и сам прекрасно знаешь почему.» — «Я впервые в жизни почувствовал настоящую любовь…» — в голосе Саши звенело отчаяние, смешанное с какой-то почти безумной нежностью. — «Она… Она совершенно не такая, как все остальные. В ней есть что-то особенное, что-то настоящее… И я… Я просто не могу допустить такой чудовищный исход. Я должен помочь ей… Должен найти способ спасти её…» Кирилл холоднокровно посмотрел на брата, его глаза были подобны осколкам вечного льда — такие же острые и безжалостные. В них не отражалось ни единой эмоции, словно все чувства давно вымерзли в этой человеческой оболочке: — «И какой же способ ты предлагаешь, брат? Если ты отпустишь её при всех на глазах, они моментально обернутся против тебя, словно стая голодных волков. Скажут, что тварь одурманила твой разум, отравила сознание своей демонической магией. Но даже если допустить, что ты искусно разыграешь какую-то сцену, если проявишь все свои таланты актёра — что это изменит в конечном итоге? Нам в любом случае придётся направить всех людей на поиски, и рано или поздно произойдёт неизбежное — либо они выследят и растерзают её, как дикого зверя, либо она, защищаясь, прольёт ещё больше невинной крови. Вспомни, брат, она не человек — она тварь.» Саша, застыв с широко раскрытыми глазами, в которых плескался океан боли и отчаяния, неотрывно смотрел на падающий снег под ногами. Каждая снежинка, кружащаяся в воздухе, казалась ему частицей разрушенного мира, осколком его разбитых надежд. Он лихорадочно перебирал в голове возможные варианты спасения, но каждая идея таяла быстрее, чем эти хрупкие кристаллы льда, падающие с серого неба. Кирилл, не дождавшись ответа от погружённого в свои мысли брата, медленно развернулся, его шаги были тяжёлыми и размеренными, как удары похоронного колокола. Но вдруг голос Саши прорезал морозный воздух, словно удар хлыста: — «Ты не прав…» Кирилл замер, медленно повернув голову, каждое его движение было исполнено смертельной грации хищника. Саша продолжил, его голос креп с каждым словом, наполняясь внутренней силой и убеждённостью: — «Если рассуждать рационально, если смотреть правде в глаза, то они тоже люди, брат. Просто несчастные люди, на которых насильно надели эти проклятые маски, заставили совершать злодеяния против их воли. Разве можно в таком случае относиться к ним как к бездушным тварям? Разве это справедливо — отрицать их человечность из-за того, что они стали жертвами чужой жестокости?» Кирилл полностью развернулся к брату: — «Хочешь рассказать эту трогательную историю разъярённым горожанам? Поведать им о человечности и сострадании, пока их руки сжимают вилы и топоры? Ты и сам прекрасно знаешь, чем это закончится — мы вернёмся лишь к тому, с чего начали, к первобытному страху и ненависти. Даже если ты каким-то чудом успокоишь их на мгновение — прогресса не будет, ничего не изменится в их сердцах… И Алиса всё равно умрёт.» Саша скривился, сжав зубы так сильно, что на скулах заходили желваки, а в висках застучала кровь. Его голос превратился в едва слышный шёпот, полный невыразимой боли: — «Брат… Хорошо, я прошу тебя лишь об одном… Последняя просьба…» Кирилл внимательно осмотрел его, словно учёный, изучающий особо интересный экземпляр под микроскопом. Его взгляд препарировал каждое движение, каждый вздох брата, а Саша продолжил с отчаянной решимостью, от которой дрожал воздух: — «Ты знаешь, что выход есть… Ты всегда знаешь выход… Прошу… Умоляю… Скажи, что нужно сделать, чтобы спасти её… Я готов на всё.» Кирилл, услышав эти слова, медленно приблизился к брату, каждый его шаг отдавался зловещим хрустом снега под ногами, словно хрустели кости его жертв. Протянув руку, белую и холодную, как сама смерть, он произнёс с леденящим спокойствием: — «Тогда стань моей пешкой…» Саша, взглянув на протянутую ладонь, словно на врата ада, медленно опустил голову, признавая своё поражение. С отчаянной решимостью человека, продающего душу дьяволу, он пожал эту руку, чувствуя, как холод от неё проникает в самое сердце. Кирилл, возвышаясь над своим поверженным братом, позволил себе едва заметную улыбку удовлетворения — улыбку шахматиста, загнавшего короля противника в угол…

***

Тем временем площадь вновь начала заполняться людьми, подобно тому, как заполняется гноем открытая рана. Толпа разъярённых мужчин, вооружённых кто ржавыми вилами, кто охотничьими ножами, а некоторые даже потёртыми охотничьими ружьями, собралась подобно стае голодных волков, чтобы раз и навсегда искоренить то, что они считали чудовищами. Их глаза горели первобытной яростью, а дыхание вырывалось клубами пара в морозном воздухе, создавая впечатление, будто они извергают дым преисподней. Видя связанную Алису, беспомощную, как подстреленная птица, они выкрикивали проклятия, их голоса сливались в единый рёв ненависти, подобный реву штормового моря: — «Сдохни, тварь!» — «Мы вас всех уничтожим!» — «Ублюдское отродье!» Воздух наполнился свистом летящих камней и комьев снега, каждый бросок сопровождался новым потоком брани и проклятий. Катя, наблюдая эту сцену первобытной ярости, задрожала всем телом, словно осиновый лист на ветру — то ли от ужаса произошедшего, то ли от страха перед этой неконтролируемой волной народного гнева, грозившей снести всё на своём пути. Её нежное лицо побледнело, а в глазах застыл первобытный ужас. Она подбежала к Кириллу и Саше, её голос дрожал, как пламя свечи на ветру: — «К-кирюшь… Они все пришли… Они как безумные…» Кирилл, отвернувшись от поникшего брата, подошёл к девушке, его голос звучал почти ласково, с той особой нежностью, которой змея успокаивает свою жертву перед смертельным укусом: — «Хорошо. Спасибо, Катя, что сообщила и выручила тогда Ивана с Алисой. Но сейчас тебе лучше идти домой. Здесь становится слишком опасно.» Катя с тревожным взглядом посмотрела на него, её огромные глаза были полны неподдельного беспокойства и детской наивности: — «А к-как же ты?» В её дрожащем голосе слышалась искренняя забота о человеке, который, казалось, оставался единственным островком спокойствия в этом бушующем море ярости и ненависти. Она не понимала, что этот островок был сделан из чистого льда, способного заморозить любое проявление человечности. Кирилл спокойно посмотрел на встревоженную девушку, его голос звучал мягко, словно шелест осенних листьев, но в этой обманчивой мягкости таилась несгибаемая сталь: — «Нам нужно закончить начатое, Катя, и я умоляю тебя — иди домой.» Толпа позади них становилась всё неистовей, подобно бушующему морю в разгар жестокого шторма. Крики, требующие смерти Алисы, нарастали, словно раскаты грома перед страшной бурей, эхом отражаясь от стен домов и заставляя дрожать оконные стёкла. Люди, охваченные жаждой мести, размахивали кулаками и самодельным оружием, их лица исказились от ярости до неузнаваемости. Кирилл, видя нарастающее безумие в глазах толпы, повторил с нажимом: — «Пожалуйста, Катя. Уходи.» Катя вздрогнула, словно от удара хлыстом. Одинокая слеза, похожая на крошечный бриллиант, медленно скатилась по её бледной, как первый снег, щеке, которую она тут же торопливо вытерла дрожащей рукой. Её пальцы, покрасневшие от холода, едва слушались: — «Х-хорошо, только… Только выживи… Пожалуйста, Кирилл.» — Её голос, обычно звонкий и мелодичный, сейчас был пропитан неприкрытым страхом и отчаянной заботой, словно она уже предчувствовала надвигающуюся трагедию. Кирилл молча кивнул. Катя, бросив последний встревоженный взгляд, в котором читалась целая вселенная невысказанных слов, побежала в сторону своего дома. Её хрупкая фигурка быстро растворилась в густой снежной пелене, словно призрак несбывшихся надежд. Он резко повернулся к брату, его взгляд стал жёстким, как замёрзшая земля под ногами: — «Сделай в точности как я сказал. Ни шага в сторону. Одно неверное движение — и всё полетит к чертям.» — В его голосе звучала такая убеждённость, что казалось, сами стихии прислушивались к его словам. Саша, погружённый в тяжёлые размышления над словами брата и его дьявольским планом, медленно кивнул и, словно опытный актёр древнего театра, вернул на своё лицо привычную харизматичную улыбку. Каждый мускул его лица, каждая чёрточка подчинялась железной воле, создавая безупречную маску уверенного лидера, за которой скрывались его истинные намерения. Поднявшись на покосившуюся горку, где каждый шаг отдавался зловещим хрустом промёрзших досок, он величественно встал перед толпой. Люди мгновенно замолчали, как по мановению волшебной палочки, их взгляды приковались к его фигуре, возвышающейся над площадью. Четверо крепких мужчин, державших стражу возле Алисы, невольно отступили, их движения были исполнены почтительного страха перед человеком, чьё слово здесь значило больше, чем закон. — «Вы все свидетели произошедшего!» — голос Саши гремел над площадью, подобно колоколу судного дня, отражаясь от стен домов и проникая в самые потаённые уголки души каждого присутствующего. — «Вы самолично видели, на что способны эти твари! Они… Они хладнокровно убили нашего человека! Нашего брата!» Он сделал драматическую паузу и широким, театральным жестом указал на распростёртое тело Ивана, возле которого билась в отчаянной истерике женщина с чёрными, как вороново крыло, волосами, разметавшимися по снегу подобно траурному покрывалу. Её окровавленные руки, дрожащие как осиновые листья на ветру, судорожно касались его застывшего, похожего на восковую маску лица, а из груди вырывался душераздирающий крик, от которого стыла кровь в жилах: — «НЕТ! НЕЕЕЕТ! ВАНЕЧКА!» Каждый её вопль был подобен острому ножу, безжалостно вонзающемуся в сердца присутствующих, заставляя их содрогаться от ужаса и сострадания. Несколько крепких мужчин, пытаясь сохранить остатки деликатности в своей грубой силе, осторожно подошли к ней, стараясь оттащить от окровавленного тела и как-то успокоить. Саша, мастерски используя этот душераздирающий момент, продолжил свою пламенную речь, его голос то поднимался до громовых раскатов, то опускался до зловещего шёпота: — «Это боль! Наша общая боль! Они — бездушные отродья, порождённые самим дьяволом в его темнейший час! Они принесли нам всем страдание и горе, разрушили наш покой! Так что же мы сделаем с теми, кто смеет направлять на нас свой окровавленный меч?!» — «Убьём их мечом!» — прогремел единодушный ответ толпы, слившийся в единый яростный рёв, подобный реву разъярённого зверя, эхом разносящийся по всей площади. — «Правильно!» — Саша величественно поднял руку, призывая к вниманию, его фигура на фоне серого зимнего неба казалась высеченной из гранита. — «Как говорил наш великий предок Александр Невский: 'Кто с мечом к нам придёт, от меча и погибнет! ' Мы никого не трогали, мы никого не убивали — простим ли мы тварей, что посмели направить на нас свои ядовитые клыки?!» — «НЕТ!» — ответ толпы был подобен удару грома среди ясного неба, от которого, казалось, содрогнулась сама земля. Саша, улыбаясь широкой, почти безумной улыбкой, в которой читалось что-то древнее и жуткое, воскликнул: — «Тогда свершим же правосудие!» Он властно протянул руку к стоящему рядом коренастому мужчине, и тот, словно жрец в древнем священном ритуале, с благоговением передал ему охотничий нож, лезвие которого зловеще блеснуло в тусклом свете зимнего дня. Подойдя к связанной Алисе размеренным, почти ритуальным шагом, Саша резким движением запрокинул её голову назад, прижав холодное, как лёд, лезвие к её белоснежной шее. Лисья маска, покрытая серебристым инеем, таинственно поблёскивала в тусклом свете зимнего дня. Алиса, тяжело дыша, чувствовала, как адреналин пульсирует в её венах подобно жидкому огню, готовая в любой момент высвободить свою нечеловеческую, первобытную силу. — «Спокойно, не двигайся,» — прошептал Саша так тихо, что только она могла услышать эти слова сквозь рёв толпы. В его голосе неожиданно промелькнула нотка мольбы, совершенно не вяжущаяся с его грозным образом. Алиса, уловив этот едва заметный тон, немного расслабилась, хотя её тело всё ещё было напряжено, как натянутая тетива боевого лука, готового выпустить смертоносную стрелу. Внезапно… Тревожную тишину разорвал пронзительный вой милиционерских сирен, эхом отражающийся от стен домов. На заснеженную площадь, разбрасывая вокруг себя фонтаны искрящегося снега колёсами, влетело несколько милицейских машин, их яркие мигалки окрасили девственно-белый снег в тревожные красно-синие тона, создавая сюрреалистическую картину. Люди в форме, вооружённые автоматами, молниеносно выскочили из машин, профессионально занимая позиции и беря на прицел бушующую толпу, которая начала медленно отступать. Лейтенант Тихонов, выйдя из головной машины своей характерной твёрдой походкой, его внушительная фигура излучала властную уверенность человека, привыкшего командовать, прокричал командным голосом, от которого, казалось, сам воздух завибрировал: — «Всем успокоиться! Это приказ! И ты,» — он указал на Сашу с ножом, его взгляд был острее любого клинка, — «даже не думай шевелиться! Одно движение — и ты труп!» Саша медленно убрал нож от горла Алисы. Холодная сталь клинка на мгновение поймала тусклый зимний свет, прежде чем он небрежно отбросил его в сторону. Нож, описав в воздухе серебристую дугу, с глухим стуком утонул в девственно-белом снегу, оставив после себя маленькую чёрную ранку в белоснежном покрывале. Его губы медленно растянулись в язвительной усмешке, больше похожей на звериный оскал. Когда он заговорил, его голос, пропитанный ядовитым сарказмом, разнёсся над притихшей площадью подобно раскату грома: — «А вот и наши верные защитники пожаловали!» — он театрально развёл руками, словно приветствуя долгожданных гостей. — «Мне вот стало невероятно интересно, и что же вы приехали сюда со всем этим грозным оружием?! Неужто решили своих же людей поубивать, как скот на бойне?!» Тихонов почувствовал, как холодная, всепоглощающая ярость поднимается внутри него подобно приливной волне, грозя захлестнуть остатки здравого смысла. Его рука, сжимающая табельный пистолет, была направлена точно в центр груди Саши. Голос лейтенанта звенел от едва сдерживаемого гнева, каждое слово било, словно удар хлыста: — «Руки! За! Голову! Вы все задерживаетесь за покушение на убийство, а также проходите по делу о расследовании убийства! Любое сопротивление будет пресекаться немедленно!» Саша только усмехнулся в ответ, его глаза, похожие на два осколка льда, блестели опасным, почти безумным огнём, в котором плясали отблески какого-то древнего, первобытного знания. Он грациозно спрыгнул с горки, заставив снег протестующе захрустеть под своими тяжёлыми ботинками. Толпа, подобная единому многоголовому существу, смотрела на милицию с плохо скрываемой ненавистью, крепче сжимая в побелевших от напряжения руках самодельное оружие. Морозный воздух, казалось, звенел от напряжения, готового в любой момент взорваться кровавой развязкой. Приблизившись к лейтенанту неспешной, почти насмешливой походкой хищника, играющего со своей жертвой, Саша процедил сквозь плотно стиснутые зубы, каждое его слово сочилось ядом: — «А вот и не стану! И что же вы сделаете, господин лейтенант?» — последние слова он буквально выплюнул, словно что-то отвратительное. — «Убьёте меня за то, что посмел оказать противодействие вашему драгоценному приказу?! Давайте, покажите всем своё истинное лицо!» Лейтенант Тихонов, чувствуя, как холодные капли пота стекают по спине несмотря на мороз, не опускал оружия. Он процедил сквозь стиснутые зубы, пытаясь сохранять подобие профессионального спокойствия, хотя его голос предательски дрожал: — «Парень, ты бы лучше успокоился, пока не стало слишком поздно!» От этих слов Саша расплылся в ещё более широкой улыбке, в которой читалось что-то по-настоящему пугающее, что-то нечеловеческое. Он резко развернулся к толпе. Его голос, усиленный яростью и отчаянием, загремел над площадью, отражаясь от стен домов: — «Вы все слышали, братья и сёстры! Нас выставляют злодеями наши же так называемые защитники! Те, кто должен был оберегать нас, теперь направляют на нас оружие!» Повернувшись обратно к лейтенанту, он медленно, с какой-то змеиной грацией, наклонил голову набок, словно изучая особенно интересное, но обречённое насекомое. Его голос стал обманчиво мягким, почти ласковым, но в нём слышался смертоносный яд, способный разъедать даже камень: — «Вот ответьте мне, господин лейтенант…» — он сделал театральную паузу, наслаждаясь моментом. — «Как вы объясните пропажу наших детей за такой долгий срок? Как вы посмотрите в глаза матерям, чьи дети исчезли в ночи? Вы разве не видите, что люди погрязли в отчаянии из-за того, что ВЫ, облечённые властью и доверием народа, не справились со своими священными обязанностями? И сейчас, когда они наконец-то узнали страшную правду, ВЫ решили наставить на них свои пистолеты, словно на преступников?!» В следующий момент, прежде чем кто-либо успел среагировать, Саша сделал стремительный шаг вперёд и прижал свой бледный лоб к холодному стволу пистолета Тихонова. Его глаза, похожие на две бездонные пропасти, встретились со взглядом лейтенанта, и в них горел лихорадочный огонь священного безумия: — «Тогда стреляйте, лейтенант! Давайте, покажите всем, на что вы способны! Убейте свой же народ, если не хотите его защищать! Станьте палачом для тех, кого поклялись оберегать!» Рука Тихонова предательски дрогнула, крупные капли пота, несмотря на пронизывающий зимний холод, выступили на его побледневшем лбу и медленно стекали по вискам. Он смотрел в глаза человека перед собой и видел в них бездонную пропасть истинного безумия, но что-то в его словах… что-то неуловимое и страшное в своей правдивости… заставляло его руку дрожать всё сильнее. Внезапно, словно повинуясь какому-то безмолвному, древнему зову, все мужчины из толпы, один за другим, начали выходить вперёд и вставать позади Саши плотной, несокрушимой стеной. Их лица были искажены гневом и болью, в глазах читалась решимость идти до конца. Они не обращали ни малейшего внимания на направленные на них автоматы, словно уже перешагнули черту страха смерти. Их голоса, полные праведного гнева и застарелой боли, слились в единый оглушительный рёв, от которого, казалось, содрогнулась сама земля: — «Парень говорит правду!» — «Он ничего не сделал!» — «Он нашёл настоящих виновников, а вы решили убить его за это!» — «Да кто вам дал такое право вершить суд над нами!» Тихонов смотрел на разворачивающуюся перед ним картину расширенными от ужаса глазами, чувствуя, как его профессиональная уверенность тает подобно весеннему снегу под жарким солнцем народного гнева. А толпа, почувствовав его слабость и неуверенность, продолжала наступать, подобно морскому приливу: — «Почему вы не рассказали нам правду о тварях!» — «Зачем вы прятали от нас истину!» — «У меня сын из-за вас, бездушных уродов, до сих пор не нашёлся!» — «А где моя маленькая дочь, выродки в погонах!» Челюсть лейтенанта заходила ходуном, словно у припадочного, его дыхание стало прерывистым и тяжёлым, будто он пробежал многокилометровый марафон. Один из его подчинённых, крепкий мужчина с автоматом наперевес, нервно приблизился к своему командиру. Его голос дрожал, выдавая плохо скрываемый страх: — «Лейтенант, что прикажете делать? Ситуация выходит из-под контроля!» Тихонов медленно перевёл свой затуманенный взгляд на Сашу, собираясь отдать какой-то приказ, но его прервал неожиданный голос, прозвучавший подобно серебряному колокольчику в этом хаосе ярости и ненависти: — «Здравствуйте, лейтенант.» Все присутствующие, словно по команде, повернулись к источнику этого странного, почти гипнотического голоса. Кирилл приближался к ним размеренным шагом, его стройная фигура излучала какое-то противоестественное, завораживающее спокойствие, словно око бури посреди бушующего урагана. Один из милиционеров, нервно сглотнув ставший вдруг вязким страх, судорожно вскинул ружьё и крикнул срывающимся, почти истеричным голосом: — «Быстро лицом в землю! Я стрелять буду!» Кирилл, словно древний языческий жрец перед священным ритуалом, даже не удостоил направленное на него оружие мимолётным взглядом. Его голос звучал с какой-то гипнотической силой, заставляющей прислушиваться к каждому слову: — «Лейтенант, давайте обсудим всё в машине.» Каждое его слово падало в морозный воздух с тяжестью свинцовых капель, оставляя после себя звенящую тишину. — «Ты что, совсем оглох, щенок?! Лицом в землю упёрся!» Его голос предательски сорвался на последнем слове, выдавая плохо скрываемый животный страх перед чем-то необъяснимым, что излучала фигура Кирилла. Тихонов, увидев знакомый силуэт, словно очнулся от затягивающего кошмара. Его рука, державшая пистолет, направленный на Сашу, медленно опустилась, будто повинуясь какой-то невидимой силе. Он шагнул вперёд, расправив плечи, пытаясь вернуть себе утраченный контроль над ситуацией. Его голос, неожиданно твёрдый и властный, прорезал морозный воздух: — «Спокойно, я его знаю.» Кирилл посмотрел на лейтенанта взглядом, от которого, казалось, сама кровь стыла в жилах. Его глаза, подобные двум бездонным колодцам, хранили в себе какую-то древнюю, страшную тайну, готовую вот-вот вырваться наружу: — «На улице слишком много лишних ушей, лейтенант.» Тихонов медленно кивнул. Коротким, властным жестом, который, впрочем, показался каким-то неуверенным, он приказал подчинённому отойти. Тот попятился, не опуская оружия, его широкое лицо, покрасневшее от мороза и напряжения, выражало гремучую смесь животного страха и полного недоумения, словно он оказался свидетелем чего-то, выходящего за рамки его понимания. Когда они с Кириллом скрылись в недрах милицейской машины, Саша, чья улыбка стала ещё шире и опаснее, похожая теперь на оскал древнего хищника, обратился к взбудораженной толпе. Его голос, пропитанный торжеством победителя, разнёсся над площадью подобно боевому кличу: — «Все мы стоим за правду, братья и сёстры! Подождём нашего плешивого защитника с его решением! Сегодня они увидят, что голос народа подобен грому небесному!» — «ДА!!!» — прогремел в ответ многоголосый рёв толпы, подобный реву разъярённого древнего чудовища. В этом первобытном крике слышалась новообретённая сила — люди, словно стая волков, почуявших слабость добычи, впервые ощутили свою истинную мощь, осознали, что вместе они способны заставить даже холодную машину закона прислушаться к раскатистому голосу народного гнева. Это было опьяняющее, почти первобытное чувство единства и силы, древнее, как сама человеческая природа. Саша, подобный дирижёру этого хаотического оркестра народного гнева, с царственной грацией вернулся на свой импровизированный трон на горке и уселся, всем своим видом излучая спокойную уверенность победителя. Его глаза, внимательно следящие за милицейской машиной, блестели холодным, расчётливым огнём закалённого стратега, просчитывающего свой следующий ход в этой смертельной игре. В тесном салоне милицейского автомобиля воздух, казалось, сгустился до состояния киселя — его можно было резать ножом. Тихонов, тяжело дыша, словно после изнурительной погони, процедил сквозь стиснутые зубы, каждое слово сочилось ядом бессильной ярости: — «Что ты, блять, сделал, щенок?» Кирилл, сохраняя то же сверхъестественное спокойствие наблюдающее за суетой смертных, ответил: — «Показал правду, которую вы не смогли — или не захотели — найти, лейтенант. Теперь люди посёлка пойдут за мной, как овцы за пастырем. Это… неизбежно.» Тихонов впился в него яростным взглядом, его лицо, покрытое сетью мелких морщин, побагровело от гнева и осознания собственного бессилия: — «Ты хоть понимаешь, сопляк, что там лежит мёртвый человек?! Да и они, эти обезумевшие люди, решили устроить средневековую казнь!» Кирилл медленно, с грацией хищника, повернулся к заиндевевшему окну, наблюдая за колышущимся морем разгневанных людей, похожим на штормовой океан человеческих страстей. Его голос звучал задумчиво, почти философски, словно он размышлял о каких-то высших материях: — «Правильно, лейтенант. Народ зол, как раненый зверь. Как я знаю, пропажи происходят не первый год… И вы действительно думали, что люди будут просто забывать своих пропавших детей, как забывают прошлогодний снег? Что боль утраты растворится во времени, подобно соли в воде?» Он медленно повернулся к лейтенанту, и его взгляд стал острым и холодным, как лезвие хорошо отточенного ножа: — «Они больше не верят вам, лейтенант. Вы перестали быть их щитом и мечом и тем самым люди решили стать своей собственной крепостью. Это естественный ход событий, как смена времён года.» Тихонов, сжимая челюсть так сильно, что желваки заходили под кожей подобно живым существам, процедил сквозь зубы: — «Ты хоть понимаешь, что несёшь своим поганым языком?» — В его голосе слышалась адская смесь бессильной ярости и глубокого, почти детского отчаяния. Кирилл ответил с той же противоестественной мягкостью, от которой по спине бежали мурашки: — «Конечно понимаю, лейтенант. Каждое своё слово, каждую букву. Но понимаете ли вы, уважаемый страж закона, в каком катастрофическом положении оказались?» Его голос стал ещё тише, почти интимнее, словно он делился страшной тайной: — «Если сейчас начнётся стрельба, многие погибнут, и все они будут невинны. И вы, лейтенант, окажетесь главным злодеем в этой кровавой истории.» Тихонов, чувствуя, как холодный пот ручейками стекает по напряжённой спине, хрипло спросил, его голос дрожал как осиновый лист на ветру: — «И что же ты предлагаешь, умник? Дать им свершить дикий самосуд? Там же обычная дев…» Кирилл резко перебил его, и в его голосе впервые прозвучала сталь, от которой, казалось, сам воздух в машине заледенел: — «Нет, она не обычная…» Тихонов замолчал, словно поражённый ударом молнии, его глаза расширились от внезапного, животного ужаса понимания. В салоне машины повисла тяжёлая, свинцовая тишина, нарушаемая только приглушённым гулом разъярённой толпы снаружи, похожим на рокот далёкого прибоя. Кирилл продолжил, его голос снова стал мягким, почти вкрадчивым, словно шелест осенних листьев: — «Помните, лейтенант, я вам говорил про людей в масках? Про тех, кто скрывается в тенях? Эта особа — одна из таких существ. Но, лейтенант…» — он сделал драматическую паузу, — «я предлагаю вам сделку…» Его глаза блеснули каким-то странным, нечеловеческим огнём, подобным отблескам адского пламени. Тихонов, чувствуя, как по спине пробежал холодок первобытного ужаса, спросил с внезапной хрипотцой в голосе: — «И какую же?» — «Я верну вам репутацию добродушного сотрудника милиции,» — произнёс Кирилл. В его голосе звучала странная смесь уважения и скрытой угрозы. — «Но взамен вы выполните несколько моих условий. Это не просьба, лейтенант, это единственный выход из сложившейся ситуации.» Лицо лейтенанта Тихонова исказилось от ярости, словно маска древнего демона. Его глаза вспыхнули опасным огнём. Резким движением, больше похожим на бросок хищника, он схватил Кирилла за воротник куртки. Его пальцы, побелевшие от напряжения, впились в плотную ткань с такой силой, что казалось, она вот-вот треснет. — «Кирилл,» — прорычал он, и его голос был подобен раскатам грома в этой морозной тишине, — «ты же понимаешь, что я могу тебя сейчас арестовать за сотрудничество в протесте против закона?» Молодой человек, несмотря на угрожающую ситуацию, сохранял поразительное хладнокровие. Его лицо оставалось спокойным, как замёрзшая гладь озера, а в глазах отражалась какая-то потаённая мудрость. — «Понимаю, лейтенант,» — ответил он с неожиданной мягкостью в голосе. — «Но задумайтесь на мгновение о последствиях. В таком случае мой товарищ направит людей против вас, и когда пыль осядет, а кровь впитается в эти заснеженные улицы, все узнают, что причиной кровавой бойни послужили именно ваши действия как провокация.» Он сделал паузу, позволяя словам впитаться в сознание Тихонова. — «Или вы всерьёз полагаете, что народ простит вам ваше бездействие и угнетение прав человека? Что люди забудут, как вы отворачивались от их страданий?» Тихонов, словно обжёгшись, отпустил воротник Кирилла. Его лицо исказилось в гримасе бессильной ярости, а из горла вырвалось хриплое: — «Сука…» В этом единственном слове слышалось столько горечи и разочарования, что оно, казалось, повисло в морозном воздухе подобно сосульке. — «Правильный выбор, лейтенант,» — отметил Кирилл, неторопливо поправляя смятый воротник. В его голосе не было ни тени торжества, только спокойная уверенность человека, знающего, что он действует правильно. — «Что за условия?» — процедил Тихонов сквозь стиснутые зубы, его голос дрожал от сдерживаемых эмоций. Каждое слово давалось ему с видимым трудом, словно он выдавливал их из себя против собственной воли. Кирилл, выдержав драматическую паузу, начал излагать свои требования с методической точностью хирурга: — «Вы заберёте ту девушку и на время оставите всё как есть. Это первый шаг к восстановлению доверия. Затем, когда солнце начнёт клониться к закату, вы вновь начнёте поиски пропавших, но уже в единстве с народом. Девушку вы отпустите по моему сигналу — ни минутой раньше, ни минутой позже. Взамен я предоставлю вам неопровержимые доказательства существования тварей в масках.» Его голос стал ещё тише, но каждое слово било точно в цель. — «И можете не беспокоиться о гневе народа — мой товарищ, услышав от вас требование о передаче девушки, успокоит всех. Он знает, что делать. На этом мои условия исчерпываются, лейтенант.» Тихонов погрузился в глубокие размышления, его пальцы механически массировали виски, словно пытаясь прогнать назойливую головную боль. Морщины на его лбу стали глубже, а взгляд затуманился, будто он смотрел куда-то далеко сквозь время и пространство. — «Хах, ты не простой человек, Кирилл,» — произнёс он после мучительно долгой паузы, и в его голосе промелькнуло что-то похожее на уважение. — «Сегодня я в кои-то веки выспался, думал, день будет спокойным, а ты… ты вот что выкинул. Я-то наивно полагал, что ты поможешь с расследованием, а ты…» — «Я и помогаю, лейтенант,» — мягко перебил его Кирилл, и в его глазах промелькнул странный огонёк. — «Люди уже ознакомлены с истинным положением дел, они знают причину пропажи детей. И вы тоже узнаете всю правду, если только сделаете всё в точности, как я говорю. Иногда нужно сделать шаг назад, чтобы потом прыгнуть вперёд.» После долгих секунд внутренней борьбы, отразившейся на его лице целой гаммой эмоций, Тихонов наконец сдался: — «Сука… Хорошо…» В этих словах слышалось не только поражение, но и странное облегчение, словно часть тяжкого бремени спала с его плеч. Кирилл открыл дверь машины плавным, почти изящным движением. Прежде чем удалиться, он обернулся и произнёс с той же спокойной уверенностью: — «Как заберёте её, заедьте за вон тот дом впереди — я буду вас ждать. Не подведите меня, лейтенант.» — Закрыв дверь с тихим щелчком, он направился прочь от машины, его шаги оставляли чёткие следы на свежевыпавшем снегу. Толпа, заметив его появление, взорвалась новой волной криков, похожих на вой зимней метели: — «Ну где этот мудак!» — «Что он в своей машине спрятался, как крыса!» — «Пусть выходит и ответит за всё!» Кирилл шёл сквозь этот шквал ярости, не обращая внимания на крики, подобно кораблю, рассекающему штормовые волны. Его взгляд на мгновение встретился с глазами Саши, который сидел на заснеженной горке. В этом молчаливом обмене взглядами читалось больше, чем можно было выразить словами. Саша, неподвижный как статуя, внимательно следил за каждым движением Кирилла, а затем, словно очнувшись от транса, вновь перевёл взгляд на полицейскую машину. Из служебной машины показался Тихонов. Его появление было подобно появлению призрака среди разъярённой толпы — призрака, который олицетворял все их разочарования и горечь потери. — «Ну что, явился наконец, прогнивший пёс!» — истерически выкрикнул мужчина с обветренным лицом, руки которого были сжаты в такие плотные кулаки, что костяшки побелели. Крики становились всё яростнее, словно стихийное бедствие, готовое смести всё на своём пути. Мужчины, потерявшие детей, напоминали раненых животных — измождённых, напуганных, взбешённых, но готовых биться до последнего. Саша, до этого момента сидевший на заснеженной горке, спрыгнул одним движением, от которого снег посыпался мелкими алмазными крошками. Его фигура, казалось, впитала в себя всю тяжесть происходящего — жёсткая, непреклонная, гневная и справедливоя. — «МОЛЧАТЬ!» — его рык был подобен громовому удару, моментально оборвавшему поток истеричных воплей. Тишина, внезапно опустившаяся на толпу, была красноречивее любых слов. Мужчины замерли, но их взгляды — острые, как лезвия ножей, — продолжали источать такую концентрацию ненависти, что, казалось, способны были прожечь дыру в форме лейтенанта. Молодой паренёк из отряда Тихонова, с автоматом, дрожащим в его побелевших от напряжения руках, подскочил к начальнику. Его голос был сбивчивым, полным едва сдерживаемого страха: — «Лейтенант такими темпами они… они просто…» Тихонов, неожиданно для всех, ответил тихо, но с такой внутренней силой, что слова казались тяжёлыми свинцовыми шарами: — «Уберите стволы.» Молчание повисло настолько плотное, что его можно было потрогать руками. Паренёк смотрел на начальника глазами загнанного в угол зверя. Тихонов, заметив нерешительность, рявкнул таким голосом, от которого инстинктивно захотелось спрятаться: — «Я ПРИКАЗАЛ всем убрать оружие!» Автоматы опустились, создавая картину внезапной, режущей глаз капитуляции. Саша, с язвительной усмешкой, которая была холоднее любого зимнего ветра, бросил: — «Что случилось, господин страж порядка? Неужто совесть проснулась? Или решили сдаться на милость разъярённой толпы?» Тихонов, глядя прямо в глаза Саше — взглядом человека, который понял цену своим ошибкам, — произнёс: — «Я не буду оправдываться. Я не выполнил свой долг. Перед законом. Перед людьми. Перед детьми.» — Каждое слово было подобно удару колокола, извещающего о чём-то неизбежном. Саша театрально развёл руками, указывая на измождённых мужчин с глазами, потухшими от боли и отчаяния: — «Хорошие слова, лейтенант. Но знаете, что? — Мы больше не верим в красивые фразы. Мы хотим действий!» Тихонов, словно марионетка в чужих руках, предложил странную сделку: — «Мы дадим вам возможность самостоятельно начать поиски. При одном условии…» — Его палец указал на связанную Алису — существо, от которого веяло такой странной, непонятной энергией, что люди подспудно боялись даже смотреть в её сторону. — «Мы хотим, чтобы вы передали нам… её,» — процедил Тихонов. Толпа взревела диким, первобытным воем: — «Она убийца!» — «Чудовище!» — «Она не человек — она монстр, который убил Ивана!» Саша одним властным жестом вновь заставил всех замолчать. Его голос был подобен льду, способному разрезать любое сопротивление: — «Значит, вы требуете выдать тварь, которая похищала наших детей и убила нашего товарища?» Тихонов кивнул — медленно, с такой тяжестью, словно этот кивок был приговором. — «Хорошо,» — ответил Саша. — «Мы сделаем это, но впредь вы не посмеете вмешиваться в наши действия, лейтенант.» Народ тут же начал перешёптываться, разделившись на два лагеря — одни считали, что выдавать тварь не стоит, другие понимали неизбежность происходящего. Тихонов коротко бросил: — «Хорошо, я согласен.» Саша, широко улыбнувшись — улыбкой, в которой было больше холода, чем радости, — обернулся к толпе: — «Никто не против от такого решения?!» Повисло оглушающее молчание, настолько плотное, что казалось — его можно потрогать руками. Мужики переговаривались шёпотом, обмениваясь лихорадочными, воспалёнными взглядами. В их глазах клокотал коктейль из самых глубин человеческих эмоций: страх, смешанный с первобытной яростью, отчаяние — с жаждой беспощадной мести. Когда стволы автоматов поймали призрачный свет зимнего дня, их решимость стала подобна монолитной скале — несокрушимой и беспощадной. — «НЕТ!» — прозвучало это слово, словно мощный раскат грома, единым, сокрушительным голосом, который, казалось, способен был разрушить саму реальность. Саша, развернувшись к лейтенанту, процедил сквозь стиснутые зубы, с опасной, хищной улыбкой, в которой таилась едва сдерживаемая звериная ярость: — «Вот и великолепно! Забирайте эту… тварь, но имейте в виду, если мы её вновь увидим… " — «УБЬЁМ!» — дружный, звериный рёв смял его слова, превращаясь в могучий, первобытный гимн мести, который, казалось, эхом отдавался даже в промёрзших насквозь стенах домов. Тихонов буквально содрогнулся, ощущая на себе этот коллективный импульс ненависти. В его потрясённом сознании никак не складывалась странная, почти алогичная картина: как этому юному парню — Кириллу — удалось так быстро подчинить себе целый посёлок? Какая неведомая, почти мистическая сила позволила ему стать кукловодом человеческих эмоций, дёргать за невидимые нити их сознания? Два сотрудника милиции, протискиваясь сквозь людскую массу, буквально кожей ощущали десятки убийственных взглядов. Людей, которых они знали годами, теперь было не узнать — это были не соседи и не знакомые, а озверевшие от горя и первобытной ярости существа, готовые растерзать их голыми руками, превратившись в стаю диких, неуправляемых хищников. Саша обернулся к лейтенанту с угрозой, от которой по спине Тихонова пробежал леденящий холодок: — «Лейтенант! Клянусь всем, что свято — если мы увидим её вновь на нашем пути, мы не простим!» Мужики провожали их могильным, свинцовым молчанием и взглядами, источающими такую первобытную, необузданную ненависть, что, казалось, способны были прожечь дыры не только в спинах, но и в самой душе. Тихонов кивнул, словно признавая неумолимый приговор, и скрылся в служебной машине. Его похолодевшие пальцы судорожно сжимали руль, а в голове метались обрывки невероятных картин, которые он только что видел. Приказав подчинённым ехать в участок, он взглянул в зеркальце заднего вида где увидел связанную девушку в лисьей маске. Её глаза, потухшие как у мертвеца, смотрели в пол, а плечи были сжаты, словно она пыталась укрыться от всего происходящего. Тихонов заметил, как что-то мелькнуло в свете падующим на неё из лабового стекла — крупица света, искра, которая напомнила ему о слезах. Ему показалось, что она плачет, и это зрелище сжимало его сердце от жалости и гнева. Маска лисы, с её хитрой улыбкой, казалась ироничной на фоне её подавленного состояния, и это контрастировало с её внутренней болью. — «Эй, как тебя зовут?» — спросил он, стараясь подавить нарастающее волнение, но голос его дрожал, выдавая его собственные страхи. Она молчала, не поднимая взгляда, и это молчание давило на него, как тяжёлый камень, заставляя его сердце биться быстрее. Он чувствовал, как в груди нарастает беспокойство, словно тёмные тучи собирались над его головой. — «Ты меня слышишь? Как твоё имя?» — повторил он, но её безмолвие лишь усиливало его тревогу. Внутри него нарастало чувство беспомощности, и он, не дождавшись ответа, свернул за угол обветшалого здания, где его уже ждал Кирилл. Парень сел на пассажирском сиденье, его фигура казалась спокойной и уверенной, словно он был частью этого мира, а не его жертвой. Его голос — ровный, почти философский — звучал диссонансом на фоне недавней дикой сцены, как будто он говорил о чём-то совершенно неуместном: — «Вы правильно поступили, лейтенант. Доверие — хрупкая штука. Чтобы вернуть его полностью, потребуется не один месяц, а может, и год.» Тихонов, не отрывая взгляда от дороги, процедил, его голос был полон напряжения: — «Кто этот парень в красной куртке?» Кирилл, начав развязывать Алису, спокойно ответил, его тон был таким же уверенным, как и его действия: — «Мой верный подчинённый.» Развязав путы на руках Алисы, он кивнул ей — короткий, почти незаметный жест понимания, который, казалось, говорил о многом. Тихонов, краем глаза наблюдавший за этой сценой, почувствовал, как по спине пробежал неприятный холодок. Что это было? Приказ? Условный сигнал? Или что-то совершенно иное? В его голове закрались сомнения, и он не мог избавиться от ощущения, что всё это было частью какой-то игры, в которой он не хотел участвовать. Девушка выглядела странно. Её рыжая шубка, яркая и пушистая, контрастировала с напряжённой атмосферой салона, а чёрные сапоги были начищены до зеркального блеска, отражая тусклый свет внутри машины. Она сидела, словно статуя, с поникшими плечами и взглядом, полным безучастности, что только усиливало тревогу Тихонова. — «И где же они увидели в ней тварь?» — пробормотал Тихонов себе под нос, не в силах отвести взгляд от девушки, которая, казалось, была не в себе. — «Алиса,» — негромко, но с явной интонацией приказа произнёс Кирилл, — «покажи.» Секунда — и мир вокруг них изменился. Девушка с поникшим, казалось бы, безучастным взглядом медленно подняла руку. В этот момент из её пальцев выдвинулись длинные, остро заточенные когти — такие же быстрые, как молния, и такие же смертоносные, как клинок опытного убийцы. Тихонов замер, его сердце забилось быстрее, а в голове пронеслась мысль о том, что он стал свидетелем чего-то ужасного. — «Ёб твою!» — вырвалось у Тихонова, который моментально отпрянул к водительской двери, инстинктивно нащупывая кобуру табельного оружия. Его руки дрожали, а дыхание стало прерывистым, как будто он оказался на краю пропасти. Кирилл, напротив, оставался абсолютно спокоен. Казалось, он даже не заметил угрозы, его лицо не выражало ни страха, ни удивления: — «Достаточно, полагаю.» Тихонов, тяжело дыша, выдавил из себя: — «Ч-что… что это вообще такое?» — «Чудовища… Но она — исключение… Вспомните всё, что я вам говорил. Сведите факты. Я знаю, как их уничтожить. И если вы последуете за мной, всё закончится… хорошо.» Открыв дверь машины, Кирилл вышел вместе с Алисой. Тихонов резко крикнул им вслед, его голос звучал как крик души: — «СТОЙ!» Кирилл обернулся, и в его взгляде Тихонов увидел нечто такое, от чего кровь стыла в жилах. Это был взгляд, полный уверенности и тайны, который говорил о том, что он знает больше, чем готов раскрыть: — «Да, чудовища из древних сказок существуют… Дедушка Полины не врал ни строчки… Ждём вас вечером. Со всем народом, лейтенант.» Тихонов провожал их расширенным, потрясённым взглядом, не в силах что-либо ответить, от увиденного и услышанного. В его голове крутились мысли, как вихрь, и он понимал, что его жизнь уже никогда не будет прежней. Он сидел в машине, словно в ловушке, и ощущал, как холодный пот стекает по спине. Вокруг него мир продолжал существовать, но он сам оказался в другой реальности, где чудовища из сказок стали явью…

***

Кирилл и Алиса брели по безлюдным улицам, их шаги нарушали идеальную гладь снежного покрова. Юноша казался призраком, заблудившимся между мирами. Его тёмные глаза смотрели сквозь реальность, словно пытаясь разглядеть нечто за гранью видимого мира. На его бледном лице застыло выражение отрешённости. Рядом с ним, словно тень, двигалась девушка в маске. Сквозь прорези маски виднелись когда-то яркие зелёные глаза, теперь напоминающие потускневшие изумруды, потерявшие свой блеск. В них застыл взгляд, который бывает только у тех, кто заглянул за грань жизни и смерти. — «Кирюшь…» — её голос, обычно мелодичный и живой, сейчас звучал как надломленная струна старой скрипки. Кирилл остановился, медленно повернув голову, его взгляд, спокойный как замёрзшее озеро, встретился с её потерянным взором. — «Я… тварь?..» — слова сорвались с её губ подобно падающим снежинкам, такие же холодные и хрупкие. Дрожащими руками она подняла перед собой ладони, затянутые в чёрные перчатки, на которых запеклась кровь — немой свидетель произошедшей трагедии. Мелкая дрожь пробежала по её телу, словно электрический ток. — «Ты Алиса…» — произнёс Кирилл, его голос звучал как эхо в пустом соборе — глубоко и отстранённо. — «Не забывай, мы ещё не победили. Путь не окончен.» Внезапно её пальцы судорожно вцепились в края маски, словно пытаясь сорвать её вместе с кожей. — «Я… я убила его…» Рыдания вырывались из её груди, как раненые птицы. — «Я убила его!» — крик разорвал тишину зимнего дня, заставив стаю ворон взлететь с ближайшего дерева. Её колени подкосились, и она рухнула на снег, который тут же начал таять от соприкосновения с её горячими слезами. В следующий момент из кончиков её пальцев выскользнули острые когти. Без колебаний она вонзила их в собственную грудь, разрывая ткань и плоть. — «Я УБИЛА ЕГО!!!» — кровь брызнула на белоснежный покров, создавая жуткий контраст. — «Я УБИЛА! УБИЛА! УБИЛА!» — каждое слово сопровождалось новым ударом, каждый удар оставлял новую рану, каждая рана кричала о её вине. Кирилл молниеносно среагировал, его рука перехватила её окровавленные пальцы. Алиса подняла на него взгляд, в котором плескалось столько боли, что казалось, она могла бы растопить весь снег вокруг. — «Кирюшь… может… мне стоит умереть?» — её голос был едва слышен, словно шелест опадающих осенних листьев. Его ответ прозвучал максимально хладнокровно: — «Если тебе так не хочется жить, тогда смерть Ивана действительно была бессмысленной.» Непонимание промелькнуло в её глазах, как падающая звезда на ночном небе. Он продолжил: — «Он умер не по твоей вине… Я упустил такой вариант событий, не предусмотрел возможности… Тебе не за что винить себя и…» — «Нет!» — её крик был подобен удару грома в зимнем небе. — «Я потеряла контроль! Я позволила тьме внутри маски захватить меня! Я вонзила в него свои когти! И я, только я несу ответственность за его смерть!» Кирилл молча наблюдал за ней, его пальцы медленно разжались, выпуская её руку. Алиса опустила голову, её слёзы падали на окровавленный снег, создавая розоватые кристаллы. — «Мы только начали понимать друг друга…» — её голос дрожал как натянутая струна. — «Я впервые увидела его настоящую улыбку… Увидела, как свет появляется в его глазах… Я начала понимать его душу и теперь…» Её пальцы судорожно сжали края маски, костяшки побелели от напряжения. — «ОН УМЕР ОТ МОИХ РУК!» — последний крик вырвался из её груди подобно взрыву, эхом отражаясь от стен домов и растворяясь в морозном воздухе. Тишина, последовавшая за её криком, была оглушительной. Только ветер тихо подвывал между домами, разнося по улицам белые хлопья снега, которые медленно укрывали следы трагедии — красные пятна на белом покрывале, немые свидетели произошедшего кошмара. Кирилл возвышался над коленопреклонённой фигурой Алисы. Девушка дрожала всем телом. Сквозь изящные прорези маски виднелись её глаза — два омута, полных невысказанной боли и глубочайшего раскаяния. В них отражалась целая вселенная страданий, которую она пыталась скрыть от внешнего мира. Каждый её вздох превращался в облачко пара, которое тут же растворялось в морозном воздухе, словно её несбывшиеся надежды но… Взгляд Кирилла оставался неизменным — холодным и отстранённым, подобно замёрзшему зимнему озеру, скованному льдом безразличия. В его глазах не мелькало ни тени сочувствия, лишь бесконечная пустота. Его лицо не выражало ничего, кроме холодного презрения. — «Если тебе так хочется убить себя — так убей,» — его слова, произнесённые с леденящим спокойствием, разрезали воздух подобно острому лезвию. В его голосе слышались нотки жестокой иронии и глубокого разочарования. — «Зачем цепляться за жизнь, которая для тебя ничего не значит?» Алиса замерла, словно поражённая молнией. Её тело, скованное шоком, казалось хрупкой фарфоровой статуэткой, готовой разбиться от малейшего прикосновения. Сквозь прорези маски её расширенные глаза излучали немой ужас и непонимание. Время, казалось, застыло в этот момент, превратившись в вечность, наполненную болью и отчаянием. — «Тебе незачем жить, если ты этого не хочешь.» — добавил он с холодной методичностью, медленно отворачиваясь. Каждое его слово падало подобно тяжёлым каплям яда на её израненную душу. Его фигура начала удаляться, оставляя чёткие следы на девственно-чистом снегу, каждый шаг отдавался глухим эхом в пустоте улицы. Дыхание Алисы превратилось в судорожные всхлипы, создавая рваные облачка пара в морозном воздухе. Её взгляд, потерянный и опустошённый, словно у сломанной куклы, неотрывно следил за удаляющейся фигурой Кирилла. Крик, рождённый в глубине души, застрял в горле, превратившись в беззвучный вопль отчаяния, который никто не мог услышать. Внезапно мир вокруг начал стремительно меняться. Краски, подобно акварельным разводам под проливным дождём, стали растворяться и исчезать, оставляя после себя лишь гнетущую чёрно-белую пустоту. Яркий цветной мир померк, словно старая выцветшая фотография, оставив после себя монохромную реальность, такую же холодную и безжизненную, как слова Кирилла, всё ещё звенящие в её ушах. Из-за угла массивного кирпичного дома, чьи стены были покрыты причудливыми узорами инея, появился Антон. Заметив Алису, стоящую на коленях посреди заснеженной улицы, он приветливо улыбнулся, но улыбка мгновенно исчезла с его лица, сменившись выражением глубокого беспокойства, когда он уловил неестественность её позы. — «Эй, Алиса, я…» — начал было он с привычной теплотой в голосе, но слова застыли на его губах, когда она медленно повернулась к нему. Даже сквозь маску было заметно, что что-то непоправимо изменилось в её облике. Антон бросился к ней, его торопливые шаги хрустели по свежевыпавшему снегу, а голос дрожал от нарастающего волнения: — «Алиса! Что случилось? П-почему ты вся… Что с тобой?» — «Тоша…» — её голос был едва различим, словно последний выдох осеннего ветра перед наступлением зимы, — «Я… я не вижу тебя… Всё исчезло…» Антон застыл на месте, его лицо побледнело до цвета окружающего снега: — «В-в смысле не видишь? Алиса, что ты…» Но договорить он не успел. Алиса, словно надломленный цветок, медленно начала заваливаться набок. Её тело, потерявшее последние силы, безвольно рухнуло в мягкий снег. Белые снежинки, безразличные к человеческому горю, продолжали своё плавное падение, постепенно укрывая её неподвижное тело тонким белым саваном, будто пытаясь спрятать от жестокого мира, который только что потерял для неё все краски и смысл существования…

***

***Интересый факт***

Автор: SoulScripter, Отредактировано: SapoGepor.

(Не относитесь к прочитанному слишком серьёзно. Если вы очень эмоциональны или находитесь в подавленном состоянии, настоятельно рекомендуется не читать этот текст.)

Вы когда-нибудь задумывались, что значит быть психопатом? Это совсем не те люди, которые просто ведут себя агрессивно или эгоистично — их природа намного сложнее и глубже. Психопаты — это люди, которым неизвестно само понятие эмоциональной привязанности и эмпатии, они существуют в мире, где чувства других людей — это пустой звук. Представьте себе стену в своей комнате. Попробуйте ударить её, кричать на неё, рассказывать ей свои самые сокровенные истории или осыпать оскорблениями. Стена останется безучастной — она не ответит, не обидится, не запомнит ваши действия. Даже если вы возьмёте молоток и начнёте её разрушать, она не почувствует боли и не затаит обиды. Она просто есть, существует без эмоционального отклика на происходящее. Психопаты функционируют похожим образом. Внешне они могут казаться общительными, улыбчивыми, даже харизматичными, но внутри они — те же самые «стены». Они виртуозно имитируют эмоциональные реакции, но не испытывают их по-настоящему. Все их действия — это хорошо просчитанная игра, где каждый жест и слово выверены для достижения определённой цели. Попробуйте представить: возможно ли для обычного человека абсолютно ничего не чувствовать, когда кто-то искренне делится своей болью? Когда кто-то признается в любви? Когда кто-то жестоко оскорбляет? Нормальный человек может сдерживать внешние проявления эмоций, но внутри всегда будет эмоциональный отклик — это заложено в нашей природе. Мы автоматически тянемся к позитиву и отталкиваемся от негатива, храним воспоминания о хорошем и плохом отношении к нам. У психопатов же работает совершенно иная система восприятия мира. Они воспринимают информацию исключительно с точки зрения её полезности для их целей. Всё, что не представляет для них интереса, просто отбрасывается без какой-либо эмоциональной обработки. Они могут годами поддерживать «дружеские» отношения, но это всего лишь инструмент для достижения их целей. Особенно тревожным является тот факт, что они способны принимать решения, которые могут навредить другим, без малейших колебаний или угрызений совести. Для них нет разницы между обычной прогулкой и причинением вреда другому человеку — это просто разные пункты в списке задач, не имеющие эмоциональной окраски. Они могут годами поддерживать видимость близких отношений, но в любой момент способны нанести удар, если это соответствует их текущим интересам. Их способность к долгосрочному планированию и полное отсутствие эмоциональных барьеров делает их особенно опасными. Они могут тщательно продумать каждый шаг, учесть все последствия и выбрать идеальный момент для реализации своих намерений. При этом им не нужны традиционные мотивы — месть, ревность, гнев. Единственным триггером может быть простое

«потому что захотелось».

Прежде чем романтизировать образ человека, не обременённого эмоциями, задайте себе вопрос:

смогли бы вы причинить серьёзный вред своему самому близкому человеку просто потому, что вам пришла такая идея?

Для большинства людей такая мысль вызовет внутренний протест, но для психопата это может быть просто одним из вариантов проведения досуга, равноценным походу в кино или чтению книги. Вы, вероятно, представляли себе ситуацию, когда могли бы причинить вред близкому человеку, например, оскорбив его или ударив. Вам может показаться, что после этого вы не почувствуете ничего, но согласитесь, что после совершенного поступка вас будет мучить совесть. Задумайтесь: сможете ли вы повторить это снова и снова, не испытывая никаких эмоций? ***Я не призываю вас к действиям, и если вам кажется, что вы способны на это, лучше обратиться к психологу — ЭТО НЕ НОРМАЛЬНО.*** Психопату же всё равно: если ему это интересно, он будет повторять свои действия, пока не устанет. Он не осознает, что сделал что-то неправильно. Ударив человека, он выполнит свою идею, и для него это будет оправдано. Эмоциональные последствия его не волнуют, ведь он считает свои действия правильными. Вы можете думать, что быть психопатом — это круто, или что таким образом можно достичь любых целей, ведь их ничего не сдерживает в отличии от вас.

Но сможете ли вы жить, не испытывая ничего?

Например, если в вас влюбилась девушка, вы хорошо общаетесь, возможно, даже собираетесь пожениться или завести ребёнка — сможете ли вы просто оставить её и пойти искать другую, не задумываясь ни о чём? Просто без причины ведь вам так захотелось.

Даже если сможете, в чём тогда у вас будет смысл жизни?

Люди живут ради чувств. Все мы стремимся к счастью, в то время как психопаты живут ради идей. Они опустошены лишь тогда, когда в их голове перестают возникать новые идеи. Как роботы, которые больше не получают заданий, они просто существуют. Вы хотите стать таким роботом, которому из ниоткуда поступают команды? Задумайтесь об этом. И помните: если вы что-то чувствуете — будь то страх, любовь, отчаяние, гордость, боль или радость — это значит, что вы живы. Не становитесь бездушными существами только потому, что не можете чего-то достичь. Поверьте, это того не стоит.

***

"Отсутствие эмоций так же важно, как их наличие." — Обмани меня / Теория лжи (Lie To Me)