♚♛┉┉ Звериный Ум: Шах Лесному Королю ┉┉♛♚

***

Вдох, выдох. И снова вдох, выдох. Горячий воздух обжигает лёгкие, пропитанный запахом пыли и пота. Я медленно открыл глаза, щурясь от яростного полуденного солнца, заливающего асфальт белым светом. Передо мной, переминаясь с ноги на ногу, стоял щупловатый парень. Совсем зелёный — лет шестнадцати, не больше. Его выцветшая серая футболка уже промокла от пота, тёмными пятнами расползаясь по груди и подмышкам. В его карих глазах плескался страх — чистый, первобытный страх жертвы, осознавшей свою участь. Я видел это так же отчётливо, как видел капли пота, сбегающие по его впалым щекам, как замечал мелкую дрожь его нижней губы. Каждая деталь его облика кричала о страхе, и это будоражило кровь. Вокруг нас плотным кольцом сомкнулась толпа — не меньше двадцати человек. Их лица сливались в одну массу, искажённую предвкушением насилия. Они были похожи на древних римлян в Колизее, жаждущих крови и зрелищ. Их крики эхом отдавались в ушах, создавая дикую симфонию из свиста, улюлюканья и подбадривающих воплей. Я держал кулаки у подбородка. Взгляд намертво прикован к противнику — моей добыче, моему препятствию, моему билету в эйфорию. Его руки предательски дрожали, выдавая панику, дыхание было рваным и поверхностным, словно у загнанного зверька. Ноги нервно переступали по растрескавшемуся асфальту, оставляя тёмные следы от подошв дешёвых кроссовок. — «Ебашьтесь!» — прорезал воздух чей-то хриплый голос, и этот крик стал спусковым крючком. Время застыло, превратившись в густой сироп. Каждое движение, каждый вздох растянулся на века. Мы синхронно сдвинулись с места, сокращая дистанцию. Его правый кулак рванулся к моему лицу — медленно, неуклюже, предсказуемо, как в учебном пособии по боксу для начинающих. Я почувствовал, как губы растягиваются в хищной улыбке. Весело, черт возьми, как же весело! Лёгкий шаг в сторону — словно в танце — и его удар проходит мимо цели. Он беспомощно моргает, ослеплённый собственным замахом, даже не понимая, где я. Мой правый кулак врезается в его челюсть с хрустом, от которого по телу пробегает волна удовольствия. Его голова дёргается назад, глаза на мгновение стекленеют. Он пошатнулся, и я, не теряя драгоценных секунд, отправляю следующий удар — короткий хук в скулу. Кровь брызнула из его носа, разлетаясь рубиновыми каплями в воздухе. Толпа взревела, как единый организм, требуя ещё. Они упивались насилием, и я упивался вместе с ними. Его жалкая попытка закрыться руками вызвала у меня снисходительную усмешку. Я сменил уровень атаки, врезав по его незащищённым ногам. Его колени подкосились, и он рухнул на асфальт с глухим стуком. Моё сердце колотилось как отбойный молоток, дыхание превратилось в рваные хрипы, а в венах словно тёк расплавленный металл. Адреналин затопил мозг, и я чувствовал себя богом войны. Я хотел… нет, я ЖАЖДАЛ продолжения! Это было сильнее меня, сильнее любых моральных преград. Навалившись сверху, я схватил его за воротник промокшей футболки и начал методично превращать его лицо в кровавое месиво. Удар, ещё удар, ещё! Костяшки горели огнём. Толпа неистовствовала, скандируя: — «Е-башь! Е-башь! Е-башь!» Их крики сливались с шумом крови в ушах в единый первобытный ритм. Я улыбался, чувствуя, как растягиваются губы в оскале хищника. Его лицо превратилось в красную маску, но я не мог — не хотел останавливаться. Каждый удар отдавался электрическим разрядом удовольствия по позвоночнику. Как волк, терзающий поверженную добычу, я упивался его беспомощностью, его слабостью, его страхом. Он всхлипывал, пытался отбиваться, но его сопротивление только распаляло мой охотничий азарт. Его слёзы смешивались с кровью, создавая на асфальте причудливые розовые узоры. Каждый удар приносил новую волну экстаза, каждый хруст отзывался музыкой в моих ушах. Последний, сокрушительный удар — и он обмяк, как тряпичная кукла. Я медленно поднялся на ноги, чувствуя, как дрожат мышцы от перенапряжения. Пот заливал глаза, футболка липла к телу. Толпа неистово ревела: — «Во-рон! Во-рон! Во-рон!» Я запрокинул голову и расхохотался. Смех рвался из груди, как рёв победившего зверя. Слишком легко. Но, черт возьми, как же упоительно чувствовать себя несокрушимым, быть воплощением чистой, неконтролируемой силы. В этот момент я был больше, чем человек — я был сама первобытная ярость, облечённая в плоть и кровь…

***

Время: 17:32.

Место: Дом Кирилла.

(Pov от 3 лица.)

Иван медленно приходил в себя на потёртом кожаном диване, стоявшем у дальней стены. Сознание возвращалось неохотно, словно выныривая из густого тумана. Его взгляд, ещё затуманенный слабостью, начал фокусироваться на окружающих предметах — старинные напольные часы с потемневшим от времени циферблатом, персидский ковёр с замысловатым узором, массивные книжные полки из тёмного дерева, заставленные томами в кожаных переплётах. Каждая деталь интерьера была пропитана особым характером хозяина дома — Кирилла. Попытка приподняться вызвала волну головокружения, и влажная тряпка соскользнула с его разгорячённого лба. Только сейчас Иван заметил, что его торс обнажён, а на коже виднелись следы недавней обработки ран. Прохладный воздух комнаты заставил его поёжиться. «Кирилл, должно быть, притащил меня сюда», — мысли в голове Ивана ворочались тяжело, как свинцовые. — «Температура… чёртова температура поднялась, пока я был в отключке. Это может стать серьёзной помехой». Превозмогая слабость и головокружение, он заставил себя подняться. Каждое движение давалось с трудом, словно его тело было налито свинцом. Попытка сделать простейшие упражнения для разминки обернулась резкой болью — рана на животе, хоть и начавшая затягиваться корочкой, всё ещё пульсировала при малейшем напряжении мышц. Лицо горело, словно по нему прошлись наждачной бумагой, а в висках стучала кровь. Превозмогая боль, Иван двинулся в сторону гостиной, опираясь рукой о стену. Его походка была неровной — каждый шаг отдавался новой волной боли. Внезапно до его слуха донеслись голоса, эхом отражающиеся от высоких потолков дома. — «Нет, Алиса, я не стану этого делать», — голос Антона звучал устало и раздражённо, словно этот разговор длился уже давно. — «Тош, ну же! Будет весело, обещаю!» — в девичьем голосе слышались игривые нотки, но под этой игривостью таилось что-то тревожное, почти хищное. Прихрамывая и стараясь двигаться как можно тише, Иван приблизился к углу и осторожно выглянул. В золотистом свете камина развернулась почти сюрреалистическая картина: девушка в маске лисы пыталась нацепить на лицо сопротивляющегося Антона бумажную маску зайца. В этой детской забаве было что-то зловещее, словно за ней скрывалась какая-то мрачная игра. Антон, пытаясь увернуться, случайно зацепил маску, и хрупкая бумага с треском разорвалась. — «Тош!» — возмущённый голос Алисы прозвучал почти по-детски обиженно. — «Что же ты наделал!» Антон нервным жестом поправил очки, стёкла которых отразили пляшущие отблески каминного огня: — «Это глупо, Алиса. Кирилл всё равно бы не купился на такой дешёвый трюк». Иван, решив прервать эту странную сцену, вышел из своего укрытия. На его губах играла презрительная усмешка, больше похожая на звериный оскал: — «Что, идиоты, заняться больше нечем? Устроили тут детский сад». Эффект от его появления был мгновенным — комната словно промёрзла, несмотря на горящий камин. Алиса медленно повернулась к нему, и сквозь прорези маски сверкнули её глаза — зелёные, как у настоящей лисы, опасные и завораживающие. — «Хи-хи-хи», — её смех прозвучал неестественно, словно треск разбитого стекла. — «Проснулся наш воронёнок и сразу начал клевать. Только знаешь что? Ты сейчас не в том положении, чтобы изображать из себя грозную птицу». Иван машинально коснулся раны на животе, его пальцы ощутили грубую корку запёкшейся крови. — «Да мне насрать, в каком я положении, дура психбольная», — его голос был полон яда. — «Где Кирилл?» При этих словах Алиса изменилась. Её поза, до этого расслабленная и игривая, стала напряжённой, как у хищника перед прыжком. В зелёных глазах вспыхнул опасный огонёк, словно отражение пламени камина превратилось в языки настоящего пожара. — «Хах», — в её голосе появились металлические нотки. — «Может быть, когда научишься разговаривать с дамами подобающим образом, тогда и получишь свой ответ. А пока… даже не надейся». Иван демонстративно и широко зевнул, словно разговор наскучил ему до смерти. Медленно, превозмогая боль, он опустился на старый деревянный стул, украшенный искусной резьбой. Антон всё это время не сводил с него настороженного взгляда — он чувствовал исходящую от Ивана опасность, как животное чувствует приближающуюся грозу. — «Лиса», — Иван практически выплюнул это слово, — «повторяю для особо тупых: мне плевать на ваше мнение, на ваши чувства, и я точно не собираюсь становиться вашим другом. Да, мы союзники, но это всё. Больше нас ничего не связывает. Или твои извилины настолько прямые, что не могут уловить такую простую мысль?» Антон резко сжал кулаки — костяшки его пальцев побелели от напряжения. — «Ты не прав», — его голос звучал тихо, но твёрдо. Иван медленно повернул голову в его сторону, растягивая губы в саркастической улыбке. В этот момент он напоминал хищника, играющего со своей жертвой. Антон, несмотря на явный страх, продолжил: — «Она не заслуживает такого отношения. У неё были причины поступать так, как она поступала. А ты… ты просто эгоистичный урод, который не способен видеть дальше собственного носа». Иван внимательно изучал его взгляд, словно препарируя каждую эмоцию. И то, что он видел, определённо его забавляло — в глазах Антона не было ни тени страха, только решимость и упрямство. Улыбка Ивана стала ещё шире, превратившись в гротескную маску. — «Да неужели?» — его голос сочился ядом. — «Так значит, ты решил встать на защиту той, кто хладнокровно убил твою сестру? Как трогательно». От этих слов Антон словно получил физический удар — он поморщился и отвёл взгляд, а его плечи поникли. Иван, почуяв слабость, продолжил свою атаку: — «Ты, Антон… Ты здесь главный идиот. Нет, даже больше — ты король всех идиотов. Позволь угадаю, почему ты так рьяно её защищаешь? Она, наверное, рассказала тебе слезливую историю о том, как стала такой не по своей воле? И вот, мы с Кириллом, проведя небольшое расследование, выяснили, что её действительно обманывали, и твоя праведная ненависть куда-то испарилась?» В комнате повисла гнетущая тишина, нарушаемая только потрескиванием поленьев в камине. Тени от огня плясали на стенах, словно демоны, наслаждающиеся разворачивающейся сценой. Иван подался вперёд, его глаза блестели в полумраке, как у хищника, загнавшего добычу в угол. — «Но ты, тупица, даже не можешь определиться, чего на самом деле хочешь», — каждое его слово падало, как удар хлыста. — «Я смотрю на тебя и не вижу той священной ненависти к этим тварям, которая должна быть. Да, ты вроде бы хочешь отомстить, но где та всепоглощающая жажда возмездия? Ты — как мелкая лужа после дождя, а должен быть как бушующее море ярости и желания мести. Но где оно? Его нет. Ты просто жалкий слабак, который не может справиться с этой ёбаной ситуацией и готов цепляться за любую поддержку, даже если она исходит от той твари, что разрушила твою жизнь!» Антон стоял неподвижно, словно статуя, только желваки ходили по его скулам. Алиса же, наблюдавшая за этой сценой, внезапно подала голос, и в нём звенела сталь: — «Хих, какие громкие слова для человека, который сам оказался совершенно беспомощным в момент своей главной слабости!» Иван замер. Воздух в комнате, казалось, сгустился до состояния патоки. Он медленно опустил голову, и когда заговорил, его голос был тихим, но в нём клокотала едва сдерживаемая ярость: — «Моей?» Он поднялся со стула с грацией раненого хищника — медленно, но не теряя своей смертоносной сущности. Каждый его шаг к Алисе был наполнен угрозой, как удары метронома, отсчитывающего последние секунды перед бурей. Его глаза, встретившись с её взглядом через прорези маски, горели тёмным, опасным огнём. — «В какой именно момент, по-твоему, я был слаб?» — его голос был обманчиво спокоен. — «Когда убили моего отца? Когда вы, твари, похитили моего друга? Или, может быть, когда я остался один против всех вас?» Взгляды Алисы и Ивана скрестились, как клинки в смертельном поединке. Воздух между ними, казалось, потрескивал от напряжения. Маска лисы придавала Алисе что-то потустороннее, но её глаза сверкали живым, опасным блеском. — «Во всех», — её ответ прозвучал как приговор. — «Думаешь, сложно разгадать твою натуру? Когда убили твоего отца — где была твоя месть? Когда мы забрали твоего друга — что ты сделал? Ничего. Ты просто спрятался в свою раковину, как испуганный моллюск. Ты боялся, ты не знал, что делать…» Внезапно тишину разорвал смех Ивана — сначала тихий хихиканье, постепенно перераставшее в громкий, почти истерический хохот. В этом смехе не было ни капли веселья — он звучал как скрежет металла по стеклу. — «Хи-хи-хи-ха-ха-ха! Боже, какая ирония!» — он запрокинул голову, продолжая смеяться. — «Ты действительно сравниваешь меня с этим слабаком? Да мне просто было насрать на вас, ничтожества! Я не настолько глуп, чтобы бросаться в бой неподготовленным, как какой-нибудь герой из дешёвой драмы. Ты думаешь, мне было грустно видеть смерть отца?» Его смех стал ещё громче, почти маниакальным: — «Ха-ха-ха! Да я упивался этим зрелищем! Мой отец… он показал мне, что такое настоящее наслаждение — он встретил свою смерть с улыбкой, он дрался с улыбкой, каждый момент своей жизни он проживал как последний! И знаешь, что? Он научил меня получать удовольствие от этого безумия, идиотка! Но я… я совсем не такой, как он. О нет, я намного, намного хуже». Отблески камина играли на его лице, превращая его черты в демоническую маску. Его глаза горели почти безумным огнём: — «Ты можешь сколько угодно играть с ним, флиртовать, использовать — мне плевать. У меня здесь своя цель, у вас — своя. Но если вы и дальше будете разыгрывать передо мной этот спектакль добродетели, если продолжите строить из себя святош и праведников…» — он сделал паузу, и его голос стал похож на шипение змеи, — «…я клянусь, вы умрёте вместе, как настоящая влюблённая парочка». Его последние слова повисли в воздухе подобно смертному приговору. Огонь в камине словно притих, и тени на стенах застыли, будто даже они были шокированы этой сценой. В наступившей тишине слышалось только тяжёлое дыхание присутствующих и редкое потрескивание догорающих поленьев, бросающих последние отблески на это трио, застывшее в смертельном противостоянии. Внезапно властный тон Ивана предательски оборвался, уступив место мучительному, раздирающему грудь приступу кашля. Его некогда уверенные колени предательски подкосились, словно подрубленные невидимым топором, и он рухнул на старый паркет, содрогаясь всем телом, как осиновый лист на ветру. Холодный, липкий пот градом выступил на его бледном лбу, скатываясь по вискам, а в пересохшем горле будто застрял раскалённый уголь, выжигающий каждый вдох. Маска превосходства и контроля треснула и осыпалась, словно старая штукатурка, обнажая его истинное, состояние. Алиса возвышалась над ним, как торжествующая лисица над загнанной, подстреленной птицей. Её изумрудные глаза, мерцающие за прорезями маски, блеснули холодным, почти хищным удовлетворением. В полумраке комнаты они казались двумя драгоценными камнями. — «Хорошо, мы услышали тебя», — в её бархатном голосе звенела едва сдерживаемая насмешка, приправленная горьким триумфом. Одним плавным, почти танцевальным движением она извлекла что-то из кармана и небрежно, словно объедки бродячей собаке, бросила на пол перед Иваном — две белые таблетки глухо стукнулись о потёртый деревянный паркет, отскочив и покатившись по его неровной поверхности. Обходя поверженного противника по широкой дуге, словно раненого, но всё ещё опасного зверя, она произнесла с нарочитой заботой в голосе: — «Кирилл сказал выпить их, как только проснёшься. Не хотелось бы, чтобы наша… звезда угасла раньше времени». Она отступила в тень, а Антон, молчаливый свидетель этой сцены, чей взгляд теперь пылал неприкрытой ненавистью, последовал за ней. В его глазах читалась сложная смесь эмоций: презрение, страх и что-то похожее на сочувствие, которое он тщетно пытался подавить. Иван, всё ещё судорожно борясь за каждый драгоценный глоток воздуха, попытался дотянуться до таблеток. Его некогда сильные пальцы теперь предательски дрожали, беспомощно соскальзывая по полированному дереву, словно пытаясь ухватить призрак собственной былой силы. Лишь с третьей, унизительной попытки ему удалось схватить их. Дрожащими, влажными от пота руками он разломил одну из таблеток, поднёс к носу, втягивая характерный запах. «Аминофеназон», — пронеслось в его затуманенном, измученном болью сознании. — «Запах безошибочный.». Не позволяя себе ни секунды колебаний, он проглотил обе таблетки и, окончательно обессиленный этим простым действием, растянулся на спине. Прохлада старого деревянного пола немного успокаивала предательский жар, волнами исходящий от его измождённого тела. Алиса и Антон застыли безмолвными статуями, наблюдая за ним, как хладнокровные учёные за интересным, но обречённым подопытным образцом. Тишина, нарушаемая только потрескиванием поленьев в камине, давила на уши, пока вдруг Алиса не разрушила её неожиданно игривым, почти детским тоном: — «Тош, пошли ещё в морской бой сыграем! Я знаю отличное местечко у окна!» Антон, не отрывая напряжённого, почти гипнотического взгляда от распростёртого на полу Ивана, начал неуверенно: — «Алиса, может стоит…» — «Да с ним всё нормально будет!» — она резко перебила его, хватая за руку своими тонкими, но сильными пальцами. — «Он ведь крутой, не болезнь, не раны его не сломят, хи-хи-хи. Наш несгибаемый «герой»!» Её смех, похожий на звон разбитого стекла, эхом отразился от стен старого дома. Иван, не поворачивая головы, продолжал изучать потолок невидящим взглядом, где тени от огня в камине плели свой причудливый танец. Его голос прозвучал хрипло, как наждачная бумага по ржавому металлу, но в нём всё ещё слышалась затаённая угроза: — «Правильно, лиса, бойся, пока можешь. Или забыла, кто тебя поймал?» Он с видимым усилием приподнял голову, встречаясь взглядом с Алисой. Её наигранная весёлость мгновенно испарилась, словно утренняя роса под палящим солнцем, уступив место холодной, почти змеиной серьёзности. — «Ой, поймал хрупкую девушку», — презрительно бросила она, каждое слово сочилось ядом. — «Нашёл чем гордиться. Настоящий герой нашего времени!» Иван уронил голову обратно на пол, устало цыкнув: — «Нужно было сразу тот нож тебе в одно место воткнуть, тогда бы так не храбрилась. Может, даже научилась бы уважению». Алиса только хмыкнула в ответ, звук получился похожим на шипение рассерженной кошки, и снова потянула Антона за собой, но тот остался неподвижен, словно вкопанный, его ноги будто приросли к полу. Его взгляд был прикован к Ивану, будто он пытался разгадать сложную, многослойную головоломку, скрытую под маской ненависти и боли. — «Подожди, Алиса», — его голос звучал необычайно серьёзно, почти торжественно. — «Иван, почему ты так всех ненавидишь? Почему ты на всех зол?» Иван издал тяжёлый, утомлённый вздох, словно сама необходимость отвечать причиняла ему физическую боль. Когда он заговорил, его голос был лишён всяких эмоций, пуст, как выжженная пустыня: — «Я не общаюсь с идиотами, так что гуд бай. Можете праздновать свою маленькую победу». — «Тош», — вмешалась Алиса, и в её голосе появились почти материнские, заботливые нотки, странно контрастирующие с холодным блеском её глаз, — «воронёнку не понять зайчика, как и зайчику не понять воронёнка. Пошли, он ведь уже всё сказал, я права? Оставим его наедине с его… демонами». Иван лениво поднял руку, помахав ладонью в воздухе, словно отгоняя назойливых мух: — «Да-да, идите нахуй.». В его голосе слышалась бесконечная усталость. Огонь в старинном камине продолжал жадно пожирать поленья, отбрасывая причудливые, танцующие тени на эту странную сцену. Антон с Алисой обменялись тяжёлыми, полными невысказанного напряжения взглядами. Их силуэты, очерченные мерцающим светом камина, казались почти призрачными. Они молча покинули помещение, их шаги приглушённо скрипели по старым половицам. Иван остался один. Его взгляд был прикован к потемневшим от времени массивным балкам потолка, где играли отблески пламени. «Эта проклятая температура… какая досадная помеха», — размышлял он, ощущая, как жар постепенно отступает от его тела, оставляя после себя неприятную слабость. — «Но зато лиса и этот очкарик наконец-то увидели мою истинную натуру. А значит…» По его изувеченному лицу расползлась недобрая усмешка, больше похожая на звериный оскал. Тихий смех, начавшийся как хриплое карканье, постепенно перерос в зловещее хихиканье. Спустя десять мучительно долгих минут, когда болезненный жар немного отступил, оставив после себя противную испарину, Иван с видимым усилием поднялся на ноги. Он невольно поморщился от острой боли в старой ране на животе. Его движения были скованными, словно каждый мускул противился любому движению. Медленно размяв затёкшие мышцы, он, прихрамывая, направился в соседнюю комнату, где скрылись его недавние собеседники. За массивной дубовой дверью его встретила почти идиллическая картина: Алиса и Антон сидели у окна за дубовым столом, украшенным затейливой резьбой. Они были увлечены игрой в морской бой, расчертив листы бумаги на аккуратные квадраты. Лисья маска на лице девушки, казалось, сама улыбалась в мерцающем свете старомодной настольной лампы с зелёным абажуром. — «Хи-хи-хи, Тош, ты снова проиграл!» — игриво протянула Алиса, её мелодичный голос разрезал гнетущую тишину комнаты. — «Кто же ставит корабли на те же места? Это уже третий раз, когда ты повторяешь эту ошибку!» Антон, нервно взъерошив свои необычные белоснежные волосы и поправив съехавшие на кончик носа круглые очки в тонкой металлической оправе, с плохо скрываемой досадой признал: — «Я думал, это собьёт тебя с толку… Казалось логичным, что ты не будешь искать там же…» Иван, прихрамывая сильнее обычного, медленно вышел из тени. Половицы предательски скрипнули под его весом, выдавая присутствие. Алиса, мгновенно заметив его появление, повернула голову, и её голос приобрёл ледяные нотки: — «Что такое, воронёнок? Решил вернуться после своих громких слов? Неужели совесть проснулась?» Антон поднял серьёзный взгляд от игрового листка, его глаза за стёклами очков казались почти серебряными в тусклом свете. Иван, медленно приблизившись к столу, окинул долгим взглядом нарисованные морские баталии — маленькие крестики и нолики, разбросанные по бумажному морю как свидетельства их маленькой войны. Затем, собравшись с духом, он тихо произнёс: — «Простите меня…» — «Хи-хи-хи, простить?» — Алиса подалась вперёд, её зелёные глаза опасно сверкнули из-под маски, а голос звучал притворно-ласково, словно яд, замаскированный под мёд. — «И с чего бы такая удивительная перемена? Неужели лихорадка так повлияла на твои моральные принципы?» Воцарилась гнетущая тишина, такая плотная, что, казалось, её можно было резать ножом. Только потрескивание поленьев в камине нарушало эту мёртвую тишину. Иван, опустив глаза к потёртому ковру, глубоко вздохнул, его голос дрожал от едва сдерживаемых эмоций: — «Я наговорил лишнего… Много лишнего. Спасибо тебе, Алиса. Без тебя я бы сейчас, вероятно, был мёртв.» Его лицо исказилось от болезненных воспоминаний, словно само упоминание о гостинице причиняло физическую боль. Кулаки непроизвольно сжались так сильно, что побелели костяшки пальцев: — «Ты права… Я действительно не знал, что делать тогда. Хоть и говорил о подготовке, но… даже не представлял, к чему готовиться. Мне было страшно… невыносимо страшно. Моя мать после смерти отца… она словно погасла изнутри, превратилась в тень самой себя. Только сейчас я понял, что прячу свою слабость за маской самоуверенности, за громкими словами и показной храбростью. За это прошу прощения.» Алиса внимательно изучала его лицо пронзительными зелёными глазами, словно пытаясь прочитать его мысли, пока Антон всматривался всё глубже, пытаясь разгадать истинные намерения собеседника. В воздухе повисло почти осязаемое напряжение. — «Я тебе не-ве-рю,» — насмешливо протянула Алиса, склонив голову набок, как настоящая лиса, готовящаяся к прыжку. — «Подожди, Алиса,» — вмешался Антон, его голос звучал непривычно мягко. — «Может, дадим ему шанс? Все заслуживают возможности измениться.» — «Тош, какой ещё шанс?» — удивлённо воскликнула девушка, резко повернувшись к другу. — «Очевидно же, что он что-то замышляет. Я уже видела его притворство, его фальшивые слёзы и лживые обещания. Доверять ему нельзя, он как змея — ужалит, как только представится возможность.» Заметив колебания Антона, его неуверенность, промелькнувшую в глазах, Иван неожиданно рухнул на колени, закрыв лицо дрожащими руками: — «Я… я знаю, я урод… Кха… Я совершал непростительное… лгал… предавал… Я просто жалкий придурок, не способный никого защитить…» В глазах Антона промелькнуло что-то — глубоко спрятанное воспоминание о собственной беспомощности, о том страшном моменте, когда он сам осознал свою слабость и ничтожность перед лицом настоящей опасности. — «Как саркастично,» — усмехнулась Алиса, и её смех прозвучал как звон разбитого стекла. — «Если ты думаешь, что этот дешёвый спектакль…» — «Ты действительно винишь себя?» — перебил её Антон, неожиданно опустившись рядом с Иваном. Его голос звучал странно — словно издалека. — «Д-да, я просто хотел, чтобы моя мама…» — Иван запнулся, ощутив давящую тяжесть взгляда Антона, пронизывающего его насквозь. — «Тогда почему ты на коленях?» — в голосе Антона неожиданно зазвучала сталь. — «Почему просишь помощи у тех, кого так легко отверг? Почему плачешь, как беспомощный ребёнок?» На бледном лице Антона появилась странная улыбка — спокойная, но жестокая, совершенно не вяжущаяся с его обычным мягким образом. Неожиданно для себя Иван ответил такой же звериной ухмылкой, его маска раскаяния треснула и осыпалась, словно старая штукатурка. — «Ты ничтожество,» — произнёс Антон, медленно поднимаясь на ноги. — «Каким был слабаком, таким и останешься. Всегда один, и ничто этого не изменит. Даже твоё притворство жалко и предсказуемо.» Воздух в комнате словно сгустился от напряжения, стал тяжёлым и душным. Алиса с нескрываемым изумлением смотрела на Антона — она не узнавала его в этот момент, словно перед ней стоял совершенно другой человек. Иван поднялся во весь рост, небрежно стирая фальшивые слёзы ладонью: — «Значит, ты тоже притворялся всё это время, Антон. Похвально. Теперь я вижу, что и ты будешь весьма интересным противником. Маска доброго и глупого человека — отличное прикрытие.» Развернувшись к ним спиной — жест, полный презрения и вызова, — он поднял руку в насмешливо-театральном прощальном жесте: — «Я доволен таким ответом. Жду с нетерпением нашего дальнейшего… сотрудничества. Игра становится всё интереснее.» В камине громко треснуло полено, рассыпав сноп искр, и по комнате пробежали новые тени, зловещие и тревожные, словно предвещая грядущие события…

***

Время: 17:03.

Место: Дом Полины.

(Pov от 3 лица)

Рома стоял посреди кухни, энергично размахивая руками. Его карие глаза горели неподдельным восторгом, а на щеках играл румянец от переполнявших его эмоций. Каждое его движение было наполнено той особенной подростковой живостью, которая делала его рассказ ещё более захватывающим: — «И там короче такое было!» — его голос срывался от волнения, пока он пытался подобрать слова для описания пережитого приключения. — «Мы с Бяшей сразу дёру дали!» Полина, сидевшая за столом с изящной фарфоровой чашкой в руках, представляла собой полную противоположность взбудораженному Роме. Её длинные чёрные волосы, мягко спадающие на плечи, красиво переливались в тёплом свете лампы, создавая вокруг её лица загадочный ореол. Она медленно поднесла чашку к губам, и тонкий аромат чая окутал её лицо лёгкой дымкой. В её глазах плясали искорки сдержанного любопытства, смешанного с лёгкой иронией: — «Хм, тоже мне…» — она сделала небольшую паузу, наслаждаясь моментом. — «Ну увидели вы этот чёрный гараж, а что внутри было?» — в её голосе слышался едва уловимый вызов, словно она испытывала храбрость рассказчика. Саша, примостившийся за столом напротив Полины, являл собой воплощение искреннего внимания. Его фигура была чуть наклонена вперёд, а большие чёрные глаза буквально впитывали каждое слово рассказа. Он неосознанно теребил рукав своего серого свитера, полностью погружённый в историю. Его лицо отражало каждую эмоцию, словно зеркало. Рома, почувствовав на себе пристальный взгляд Полины, внезапно растерял весь свой пыл. Его щёки вспыхнули ярким румянцем, а руки, только что так уверенно рассекавшие воздух, беспомощно опустились. Он переминался с ноги на ногу, как нашкодивший школьник, и его голос заметно потерял былую уверенность: — «Ну… Да кто его знает,» — он нервно сглотнул, избегая прямого взгляда Полины. — «Это только Бяша там что-то увидел, а затем мы удрали.» — «Вау, как интересно!» — Саша подался ещё больше вперёд, чуть не опрокинув свою чашку. Его глаза сияли неподдельным восхищением. — «Вы увидели тот самый гараж из тех страшилок! Вы очень смелые!» — в его голосе звучало искреннее восхищение, смешанное с лёгкой завистью к такому приключению. Рома, приободрённый такой реакцией, расплылся в довольной улыбке. Он машинально протёр нос рукой — привычка, выдающая его смущение — и попытался вернуть себе прежнюю браваду: — «Конечно, мы ниче не боимся!» — заявил он, выпрямляясь во весь рост и расправляя плечи. Полина, наблюдавшая эту сцену, элегантным движением поправила свои смоляные волосы. Уголки её губ изогнулись в лукавой усмешке: — «Если гараж не считать…» — произнесла она с той особой интонацией, которая могла мгновенно разрушить любой показной героизм. Рома мгновенно сдулся, словно проколотый воздушный шарик. Его рука машинально потянулась к затылку — жест, выдающий крайнюю степень смущения. В кухне повисла звенящая тишина, нарушаемая только тихим тиканьем старых настенных часов и отдалённым шумом ветра за окном. Полина, чувствуя, как накалилась атмосфера, решила сменить тему. Она грациозно повернулась к Саше, и её взгляд смягчился, наполняясь искренним интересом. В этот момент свет лампы особенно красиво подчеркнул тонкие черты её лица: — «Саш, а расскажи про себя,» — её голос стал мягче, располагая к откровенному разговору. — «Откуда ты, чем занимался, что тебе интересно?» Саша, не ожидавший такого внимания к своей персоне, на мгновение растерялся. Его чёрные глаза округлились от удивления, а на лице расцвела открытая, немного застенчивая улыбка. — «Ну, я из Питера,» — начал он, и его голос, тихий и мелодичный, наполнился теплотой при упоминании родного города. — «Я там родился и вырос. У меня очень хорошая семья — мама, папа, они самые лучшие для меня.» — в его глазах появился особый блеск, когда он говорил о родителях. — «Мне нравится играть в любые игры, а также учиться, читать и заниматься немного спортом.» Рома, до этого момента погружённый в свои невесёлые мысли о неудавшемся хвастовстве, встрепенулся при упоминании спорта. Его брови удивлённо поползли вверх: — «Спортом?» — в его голосе звучало неприкрытое недоверие. — «Но ты щупловатый на вид, не видно, что чем-то занимаешься.» — он тут же прикусил язык, поняв, что сказал это слишком прямолинейно. Саша, однако, не обиделся. Его губы тронула добрая усмешка, и он отвёл взгляд в сторону окна, за которым сгущались сумерки: — «Ну, со спортом у меня немного проблемы, и я не сильно им увлекаюсь.» — в его голосе не было ни тени смущения или оправдания, только спокойное принятие факта. Полина внимательно наблюдала за Сашей, изучая его лицо, словно художник, рассматривающий интересную картину. Её взгляд скользил по его чертам, отмечая каждую деталь: мягкую линию подбородка, выразительные глаза, чёрные волосы. Внезапно её лицо озарилось тёплой улыбкой: — «Саш, ты очень добрый человек,» — произнесла она с неожиданной серьёзностью. — «Ты как лаунж, играющий на скрипке — успокаивающий и дающий надежду.» — в её словах звучала искренность, которая могла тронуть самое чёрствое сердце. Саша не был готов к такому проникновенному комплименту. Румянец медленно окрасил его щёки, поднимаясь к ушам, а глаза на мгновение расширились от смущения: — «С-спасибо…» — пролепетал он, теребя край своего свитера. Рома, наблюдавший эту сцену, почувствовал, как что-то неприятно кольнуло в груди. Он видел, как менялось выражение лица Полины, когда она смотрела на Сашу, как теплел её взгляд, и это вызывало в нём странное чувство тревоги. Собрав всю свою решимость, он попытался вмешаться: — «Э-это, Полин…» — его голос прозвучал неуверенно, почти жалобно. Полина обратила к нему свой взор, и в её глазах мелькнуло что-то похожее на понимание. Она терпеливо ждала продолжения, и эта пауза, казалось, длилась целую вечность. — «Я-я пришёл к тебе ещё кое-что сказать.» — выдавил из себя Рома, чувствуя, как предательски дрожит его голос. — «И что же?» — в её голосе появились интригующие нотки, а в глазах заплясали озорные искорки. Щёки Ромы вспыхнули ярким румянцем, словно спелые яблоки в бабушкином саду. Его сердце колотилось так сильно, что, казалось, его стук был слышен всем в комнате. Саша, заметив панику друга, незаметно показал большой палец из-под стола — маленький, но такой важный жест поддержки. Рома, увидев этот знак, глубоко вздохнул, собирая всю свою храбрость: — «Я… Люб…» Но судьба, похоже, решила, что этому признанию суждено остаться незавершённым. Тишину уютной кухни внезапно нарушил характерный звук приближающейся инвалидной коляски — размеренное поскрипывание колёс по старому паркету. В дверном проёме появилась внушительная фигура дедушки Полины, Харитона. Его появление было подобно выходу умудрённого жизнью волшебника из старой сказки. Белоснежная борода, аккуратно расчёсанная и ухоженная, словно светилась в тёплом свете кухонной лампы. Глубокие морщины на его лице, каждая из которых, казалось, хранила свою особую историю, складывались в добродушную улыбку. Его проницательные глаза, всё ещё яркие и живые несмотря на возраст, внимательно оглядели присутствующих: — «Внучка, ты привела новых гостей?» — его голос, глубокий и бархатистый, наполнил кухню особым спокойствием. Рома и Саша, словно по команде, вскочили со своих мест. Их стулья негромко скрипнули по полу, а они сами, выпрямившись по струнке, одновременно выпалили: — «Здравствуйте!» Харитон неторопливо погладил свою роскошную бороду, и его глаза весело блеснули: — «Тише-тише, не нужно так громко, я вас слышу.» — в его голосе слышалась добрая насмешка. Рома, оказавшийся ближе всех к дедушке, первым сделал шаг вперёд. Его рука, протянутая для приветствия, слегка дрожала от волнения: — «М-меня зовут Рома Пятифанов.» — представился он, стараясь говорить чётко и уважительно. Харитон улыбнулся, пожимая руку юноши. Его рукопожатие было тёплым и уверенным: — «Ха-ха, знаю, знаю про тебя. Внучка только и рассказывает о тебе.» — его глаза лукаво блеснули, когда он произносил эти слова. Рома смущённо кивнул, отпуская руку и отступая на шаг назад. Его щёки снова окрасились румянцем, а в голове пульсировала мысль о том, что же именно рассказывала о нём Полина своему дедушке. Саша, движимый искренним энтузиазмом и воспитанной вежливостью, поспешил представиться. Его глаза светились неподдельным интересом: — «А меня Саша зовут. Мне очень приятно с вами познакомиться!» — его голос звенел от искреннего воодушевления. Харитон внезапно замер, всматриваясь в глаза юноши с особым вниманием. Что-то в его взгляде изменилось, словно он увидел нечто, скрытое от остальных. Морщинки вокруг его глаз стали глубже, а рука, пожимающая ладонь Саши, на мгновение задержалась дольше необходимого. Когда он заговорил, его голос приобрел особую глубину: — «Александр, значит.» — протянул он задумчиво. — «Это хорошее имя, оно происходит от «алексо» — «защищать, помогать» и «анер», «андрос» — «мужчина», «человек».» — каждое слово он произносил с особой значимостью, словно раскрывая древнюю тайну. Глаза Саши загорелись восторгом, как у ребёнка, обнаружившего удивительное сокровище. Он подался вперёд, совершенно позабыв о своей обычной сдержанности: — «Вау, вы знаете, что значит моё имя?» — восхищение в его голосе было почти осязаемым. — «Интересно, а что значит имя Рома?» Харитон, явно довольный таким живым интересом, слегка подался вперёд в своей коляске. Его глаза искрились мудростью и теплом: — «Ха-ха, а ты добрый молодой человек, любознательный и честный.» — он сделал небольшую паузу, словно собираясь с мыслями. — «Имя Роман происходит от древнегреческого слова и означает «сильный», «могущественный», «крепкий».» В этот момент Полина, которая всё это время наблюдала за происходящим со смесью смущения и нетерпения, резко поднялась со своего места. Её движения были порывисты, как у птицы, готовой вспорхнуть. Она подошла к дедушке, в её глазах читалось лёгкое раздражение: — «Дедушка, у нас сейчас вообще-то личные разговоры!» — в её голосе звучали нотки подросткового протеста. — «И они вряд ли захотят слушать старые скучные истории.» — «Истории?» — Саша мгновенно оживился, его лицо озарилось неподдельным восторгом. — «Я очень хочу послушать!» — он повернулся к Полине с умоляющим взглядом. — «Полин, ну пожалуйста, мы с Ромой совсем не против компании твоего дедушки!» Полина застыла с открытым ртом, явно не ожидав такой реакции. Её взгляд метнулся от воодушевлённого лица Саши к невозмутимой улыбке дедушки. Харитон же, поглаживая свою белоснежную бороду, произнёс с лёгкой хитрецой в голосе: — «Ну, раз настаиваете, я расскажу вам парочку.» Полина закатила глаза и, слегка поморщившись, словно от зубной боли, медленно опустилась обратно на свой стул. Её недовольство было очевидным, но она не стала спорить дальше, признавая поражение в этой маленькой битве воль. Харитон, сохраняя на лице добродушную улыбку, направил свою коляску к чайнику. Металлический корпус чайника отражал тёплый свет лампы, создавая причудливые блики на стене. Звук колёс по старому полу смешивался с тихим гулом закипающей воды. Рома же застыл посреди кухни, переводя растерянный взгляд с Полины на её дедушку и обратно. Его несказанные слова признания, казалось, повисли в воздухе невидимой тяжестью, а момент для их произнесения был безвозвратно утерян. В его глазах читалась смесь разочарования и облегчения — чувств, столь характерных для человека, не успевшего высказать что-то важное. За окном окончательно стемнело, и теперь кухня казалась маленьким островком света и тепла в море зимний ночи. Старые часы на стене мерно отсчитывали время, их тиканье создавало уютный фоновый ритм для предстоящих историй. Тени от предметов стали длиннее и глубже, придавая помещению почти мистическую атмосферу — идеальную для рассказов, которые собирался поведать Харитон. Полина время от времени тихо и протяжно зевала. Её лицо выглядело умиротворённым, а тяжелеющие веки говорили о том, что захватывающие истории стариков постепенно уводят её в царство сновидений. Харитон завершал очередной свой рассказ. Его голос звучал мягко, с еле уловимой ноткой грусти, которое, казалось, эхом отдавалось в каждом слове. — «И так вот появилась история о хозяине леса,» — произнёс он, чуть прикрыв глаза. Саша, сидевший напротив, замер в напряжённой позе. Его чёрные глаза, глубокие и выразительные, блестели с какой-то детской восприимчивостью, словно впитывая каждое слово старика. Широкая, искренняя улыбка озаряла его лицо, в которой читалась необычайная жажда познания и открытия. — «Это удивительно!» — воскликнул Саша, его голос звенел от восторга и внутреннего напряжения. — «Значит, он спас весь посёлок от голода, но только…» Харитон перевёл на него задумчивый взгляд, в котором мелькнуло что-то неуловимое — то ли удивление, то ли настороженность. Казалось, каждое слово молодого человека заставляло его внутренне напрягаться, словно затрагивая что-то очень личное и болезненное. — «Что такое, Саша?» — спросил он, чуть склонив седую голову набок, пристально вглядываясь в лицо собеседника. Саша ненадолго замолчал, его чёрные глаза потемнели от внутренней работы мысли. Казалось, он взвешивает каждое слово, прежде чем произнести, ощущая какую-то тонкую грань между любопытством и опасением. — «А что стало с тем ребёнком, которому он подарил маску? Он ведь забрал его с собой, а значит цена всего посёлка была жизнь этого ребёнка?» — его голос дрогнул, в нём зазвучали нотки тревоги и глубокого сочувствия. Харитон на мгновение замер. В его глазах промелькнуло что-то похожее на признание, быстрое и неуловимое, но тут же сменилось мягкой, почти отеческой улыбкой, которая, однако, не смогла полностью скрыть внутреннее напряжение. — «Я даже не знаю, что тебе сказать,» — протянул он, и в его голосе послышалась какая-то странная, еле уловимая интонация, полная скрытых смыслов и недоговорённостей. Рома, устало откинувшись на стуле, широко зевнул, нарушая накопившееся напряжение: — «Да чё там — забрал и забрал, зато все живы остались,» — его голос звучал беспечно и немного равнодушно, как будто речь шла о чём-то обыденном. Саша снова улыбнулся — широко, открыто, с какой-то почти героической решимостью, которая контрастировала с затаённой настороженностью Харитона: — «И то верно. Хотел бы я тоже быть как тот ребёнок — не бояться отдать свою жизнь ради всех, кто мне дорог.» Харитон продолжал мягко улыбаться, но в его взгляде теперь ярко мелькнуло что-то неуловимое — тень далёкого воспоминания, словно призрак прошлого, который никак не желал отпускать его душу. Полина, сонно потянувшись, нарушила повисшую в воздухе напряжённую тишину: — «Ну всё, хватит. Дедушка, уже за окном стемнело, им нужно домой идти.» Её голос звучал немного капризно, но в то же время с искренней заботой о молодых людях. Харитон театрально изобразил удивление, играя роль рассеянного старика: — «Ой, я даже не заметил! Хорошо, хорошо. Пойдёмте, я вас провожу.» Его движения были плавными, несмотря на инвалидную коляску, которая тихо скрипела по старому паркету, покрытому потемневшими от времени досками. Каждый скрип казался еле слышным стоном — то ли самой коляски, то ли от давно минувших дней. Ребята улыбнулись, кивнули и встали со стульев, начиная собирать свои вещи. Зимние куртки, перчатки — каждая деталь одежды была словно защитным панцирем от холодной метели, бушевавшей за окном. Пока они одевались, Харитон внезапно обратился к Саше с каким-то почти нарочитым спокойствием: — «Саша, а вот скажи — что бы ты съел: клубнику или банан?» Вопрос прозвучал настолько неожиданно и нелепо, что повис в воздухе долгой паузой. Саша немного замешкался, явно не ожидав такого поворота: — «Скорее всего, банан. А что?» Взгляд Харитона на мгновение стал серьёзным, почти угрожающим — в его глазах мелькнуло что-то такое, от чего по спине Саши пробежал лёгкий холодок. Старик слегка приподнял руку, словно приводя к какому-то действию: — «Да ничего такого, просто вопрос,» — произнёс он, но интонация говорила об обратном. В его голосе слышалась какая-то скрытая, едва уловимая угроза. Саша кивнул, сохраняя свою широкую улыбку — открытую, почти наивную: — «Хорошо, мы пошли, до свидания!» Вместе с Ромой они помахали руками и вышли на улицу. Метель встретила их яростным вихрем, белые хлопья снега кружились в призрачном свете уличных фонарей, создавая иллюзию какого-то призрачного, зыбкого мира. Казалось, сама природа дышит таинственностью и неопределённостью. Харитон мягко улыбался, провожая их взглядом сквозь морозное окно. Подъехав к двери, он закрыл её на замок — звук поворачивающегося ключа прозвучал особенно зловеще. И тут улыбка исчезла, уступив место мрачным, тяжёлым мыслям. Его лицо словно окаменело, превращаясь в маску старого воина, который носит в себе глубокие шрамы прошлого. — «Саша, значит,» — прошептал он себе под нос, и в голосе послышались нотки затаённой угрозы. — «Не добрый у тебя взгляд, ой как не добрый. Чёрные глаза, как во тьме, и вечная улыбка.» Он задумался, и мягкая улыбка окончательно сошла с его лица, обнажая что-то первобытно-жестокое и решительное: — «То чудовище так же вечно улыбалось, даже после моего выстрела.» Руки Харитона крепче сжали ручки инвалидной коляски, словно пытаясь удержаться от нахлынувших воспоминаний — болезненных, страшных, которые, казалось, были способны разорвать его душу на части. В тишине комнаты повис странный намёк на что-то большее, чем просто вечерняя история. Что-то, что осталось за кулисами рассказа, но присутствие чего ощущалось с необычайной отчётливостью…

***

"Нет большей любви, как если кто положит душу свою за друзей своих." - Библия (Иоанн 15:13).