Partners in Misfortune

      Мэри вздыхает, подпирает голову руками, в очередной раз пробегаясь глазами по файлам в папке. Черно-белое фото с трупом, от которого уже начала поступать тошнота к горлу, что она разглядывала пол ночи. Взгляд устремляется в сторону настенных часов над дверью, черная стрелка которых приближалась к двум часам ночи.       «Может, надо было пойти домой?» — проносится мысль в голове, но девушка тут же отмахивается от нее: работа на первом месте. Тянется к кружке с остывшим кофе, но внезапно обнаруживает, что горький напиток закончился, оставив после себя пару капель на дне.       Вставать с насиженного места — кстати, кресло Кеннеди было действительно мягким и удобным, — не хотелось от слова «совсем», но без дозы кофеина Сингер не протянет еще и полчаса.       Вот длинные, острые когти, жаждущие впиться в мягкую плоть, а это голова, наверняка со снятой кожей, как и в принципе со всего тела. На лице однозначно вместо носа были бы две темные дырки, выраженные скулы из-за малого количества мяса у существа, выпученные пустые глаза, покрытые белые пеленой. А губы бы растягивались в широкой, беззубой ухмылке, явно не предвещающей ничего хорошего.       На обратном пути приходится идти через западный офис. Знакомые таблички с выгравированными золотистыми именами, книге и лампы на столах. Одна включена, похоже, продолжала гореть тусклым холодным светом. Не трудно догадаться, что это, конечно, Филлипс опять забыл ее выключить. Вроде серьезный мужик, а такой рассеянный.       Еще бредовее нельзя было? Но все же текст интригует. Не то, чтобы Сингер действительно была интересна дурацкая статья из свежей газеты (и откуда она здесь, если Филлипс, по идее, тоже не читает подобное?), но гниль, все эти трупы...       Три минуты — и вот Мэри вновь сидит за столом Кеннеди, внимательно изучая статью. Какой-то мужчина, чье имя на сонную голову она не смогла запомнить, пришел в больницу с жалобой на разлагающееся предплечье. И по виду ведь здоровый, крепкий как бык, а тут... «Помещен в главную больницу Раккун-Сити, врачи разводят руками, от вопросов уклоняются, дают не точные ответы. Говорят, изучением болезни занялся сам Натаниэль Бард...» Буквы начинают путаться, строки теряются, взгляд прыгает с одной на другую. Надо было все-таки сходить до кофемашины. Сингер прикрывает глаза — всего на секунду, и она сразу продолжит чтение. Голова невольно опускается на стол, внезапно ставшим неплохой подушкой, а веки так и не размыкаются...       Каждый день была одна и та же надоедливая рутина: проснуться, умыться, накраситься, одеться и отправиться на работу в участок, где все происходило по однообразному механизму. И лишь выезды Кеннеди казались чем-то интересным, далеким. Тем, ради чего Мэри устраивалась детективом, хоть и пока что лишь его помощницей.       Открыть глаза этим утром оказалось намного сложнее, чем обычно. Может, потому что в качестве кровати сегодняшней ночью выступал рабочий стол наставника. Все осталось также на своих местах: белоснежная пустая кружка с рисунком эмблемы департамента, раскрытая красная папка с фото, газета. Зато на вешалке появилось пальто Кеннеди. Кстати о Кеннеди. Если он не разбудил Сингер, то либо его вновь срочно вызвали к Айронсу, что происходило в последнее время довольно часто, либо... Да тут и не было «либо», ведь девушка сильно сомневалась в том, что Скотт мог бы прийти в очень хорошем настроении.       Пару минут Сингер смотрит в одну точку, еще не до конца проснувшись, с кучей мыслей в голове. О чем она читала вчера? Гниющая рука, Бард, болезнь, трупы на фотографиях... Как же она не желает думать о таком с самого утра, тем более на больную голову. Но о статье точно надо доложить Кеннеди. Если он еще сам не прочитал ее, конечно.       — Мне надо на выезд, разбери отчеты. Вернусь где-то после обеда, чтобы сделала все. — дверь открылась и появился наставник, уже раздавший бессмысленные указания. Может не возвращаться с выезда. Вспомнишь лучик — вот и солнце. Вот только Кеннеди солнцем назвать нельзя было от слова «совсем». Холодный, безразличный и почему-то такой только в отношении к Мэри. И как с ним общаться вообще?!       — Мистер Кеннеди, — она старается придать голосу бодрости. — Я ночью статью одну нашла в газете...       — И? — он перебивает, даже, кажется, и не начиная слушать, накидывая темное пальто на плечи и поправляя его воротник. Девушка стискивает зубы так сильно, что сводит скулы, а ногти до боли впиваются в нежную кожу ладони.       — Там говорилось о мужчине, который был здоров, но у него сгнило предплечье. Кеннеди вдруг замирает, хмурится, переваривая информацию.       — И где ты параллель здесь увидела? — строго, настороженно спрашивает он, как будто девушка узнала то, чего не стоило. Остается лишь надеяться, что ее не зарежут ночью в подворотне или собственной кровати, как в каком-нибудь фильме.       На секунду Мэри даже представила себе эту картину: ее тонкое тельце, лежащее на белых, словно крыло лебедя, простынях, по которым растекается лужа алой, точнее бордовой в темноте комнаты, свежей крови. На подушке неаккуратно распластались короткие светлые волосы, чьи кончики окрасились в рубиновый цвет, а лицо девушки... Оно бледное, безжизненное и освещаемое одним лишь холодным светом луны. Не хватает лишь красивого, пышного белого платья — и вот она уже мертвая невеста.       Все равно странно думать о таком. — А как же зуб? — Сингер закатывает глаза. — Может, уже были у кого-то подобные симптомы. Например, у нашего маньяка, вот у него зуб и выпал. — Вернусь и обсудим это. — кивает Кеннеди и наконец выходит. И куда его постоянно вызывают?       Какова вероятность того, что наставник не забудет про собственное обещание? По крайней мере, она была в разы больше шанса, что он будет разговаривать с ней на равных, а не как с отбросом.       Какой же он раздражающий. Бесил абсолютно всем: ледяным взглядом, тем, как кривил губы, как хмурил брови; раздражал презрительным тоном, излучающим взаимную ненависть, выбором одежды, своими заданиями и в принципе существованием. Почему нельзя было отправить Мэри в Нью-Йорк, к другому наставнику, где ее заслуги оценили бы по достоинству? Сейчас бы она все отдала, лишь бы никогда не знакомиться с Кеннеди, не чувствовать на себе прожигающие глаза-льдинки.       Итан всегда мог спасти положение. И настроение Сингер тоже. Он словно знал, когда нужно подойти, пусть девушка и начнет отнекиваться, говорить, что он не вовремя. Смитт будто под дверью ожидал ухода Скотта и, стоило тому отойти на пару метров от кабинета, как парень быстро юркал к подруге.       — Я знаю, что ты будешь жаловаться на Кеннеди. — улыбается Итан, стоило Мэри открыть рот. Он грозит пальцем, призывая к молчанию, осматривает лицо девушки, подмечая аметистовые мешки под глазами и помятое выражение. — Ты здесь уснула, что ли? — он интересуется, глядя на кружку кофе.       — Ага. Я думала задержаться чуть-чуть на работе... — она вздыхает, ставя локти на стол и кладя голову на ладони. Смитт игриво повторяет ее движения, только по другую сторону рабочего места. Друг строит глазки, хлопает ресницами, вынуждая Сингер закатить глаза.       — Я, кстати, когда выходил, Кеннеди твоего встретил. — полицейский наконец выпрямляется, заняв нормальную позу, облокотившись о стол. — Он посмотрел на меня, как не знаю на кого. А раньше все нормально было, репутацию ты мне испортила.       — Ой, Итан, — Мэри отмахивается от него. — Иди ты.       — Кстати, ты решила насчет кафе, а? — взгляд Смитта падает на красную папку.       — Мне же интересно, что у тебя там на выезде было...