The Trigger

      — Назови своё имя, — мягко просит женщина в белом халате.       На первый взгляд сложно определить её возраст. У неё резковатые, скорее мальчишечьи, черты лица, которые лишь подчёркивает её короткая стрижка, тёмные раскосые глаза, пухлые губы, словно выбивающаяся из её портрета деталь.       — Персиваль, — тихо отвечает он, переводя взгляд с доктора на предметы, расставленные на её столе. Справочники по психиатрии, какие-то бланки, ноутбук, фоторамка, повернутая так, что Перси не видит фотографии в ней, настольный календарь и статуэтка в виде человеческого черепа, особенно привлекшая его внимание.       — Будем знакомы, Персиваль, — кивает женщина. — Я — доктор Анна Рипли, твой новый лечащий врач. Ты знаешь, зачем ты здесь?       — Потому что меня считают сумасшедшим? — усмехается Персиваль, разглядывая руки доктора — небольшие, подстать её росту, ладони с аккуратными пальцами, ухоженные короткие ногти, покрытые бесцветным лаком. В них нет ничего примечательного, но сосредоточившись на них, Перси избегает взгляда в глаза.       — Никто не считает тебя сумасшедшим, Персиваль, — он поднимает взгляд к её лицу, и её губы растягиваются в снисходительной улыбке. — Твоя тётя очень о тебе волнуется. Твои порезы на руках, саморазрушительное поведение… Она говорила мне, что ты замкнулся в себе после смерти родителей и брата, отказываешься общаться с семьёй, прогуливаешь занятия несмотря на свою отличную успеваемость. Я знаю, что молодые люди твоего возраста переживают смерть близких тяжелее всего, и считаю, что тебе нужна помощь.       — Моя тётя? — переспрашивает Персиваль, сжимая длинными пальцами свои острые коленки, и почти шипит сквозь зубы. — Чёртова лицемерка, которая лишь пытается казаться лучше, чем она есть. Ни я, ни Кассандра не заботим её по-настоящему. Всё, что ей нужно — это деньги моей семьи.       — У вас случались конфликты? — спрашивает доктор Рипли. — Что-то, что негативно настроило тебя к ней?       — Я случайно подслушал разговор тёти с её мужем, который явно не предназначался для моих ушей, — Перси опускает взгляд на собственные руки, по-прежнему лежащие на коленях. — Я не чувствую себя в безопасности в своём доме, доктор, и на то есть причины.       — Поверь мне, всё, что будет сказано в этом кабинете, не покинет его пределов, — обещает доктор Рипли. — Я всегда на стороне своего пациента, Персиваль. Ты можешь всецело мне доверять.       Персиваль поднимает голову и видит, как чёрный дым заволакивает лицо психиатра. В первые секунды он ещё может разглядеть черты, затем чёрная завеса становится густой и плотной, разрастаясь и скрывая за собой не только лицо, но и всю миниатюрную фигуру доктора Рипли, сидящую за столом. Вскоре исчезает и стол с ноутбуком, бумаги, книги, календарь. Самым последним исчезает череп, привлекший его внимание, и Перси на мгновение мерещится, что пустые глазницы загораются огненно-рыжим изнутри.       Дым заволакивает стеллаж, ломящийся от множества различных папок, стены с развешенными на них грамотами и дипломами о квалификации в аккуратных рамочках. Мир вокруг становится полностью чёрным прежде, чем в глаза Перси ударяет ослепительно белый свет.       Запястья его рук стянуты ремнями и зафиксированы по обе стороны жёсткой пружинистой кровати. Он чувствует, как от слишком давящих фиксаторов начинают затекать лодыжки. Вокруг — белая палата без окон, залитая искусственным светом люмтнесцентных ламп.       — Отпустите! — Персиваль мечется в кровати, до боли натягивая ремни, впивающиеся в его кожу. По лицу крупным градом катятся слёзы, а его грудь сотрясается в истерических рыданиях. — Доктор Рипли! Доктор, прошу, вы говорили, вам можно доверять, говорили!..       Она стоит в дверном проёме, и всё, что он может видеть из своего положения — тень на полу, её ноги в строгих лакированных туфлях и подол белого медицинского халата.       — Ну, ну, Персиваль, — произносит она убаюкивающе ласковым тоном. — Скоро тебе станет легче и ты заснёшь… Я думаю, стоит увеличить дозу галоперидола.       Последняя фраза явно обращена к кому-то другому. Перси видит над собой фигуру медбрата, стоящего у изголовья, и распахнутыми в ужасе глазами сквозь пелену слёз наблюдает, как тот втыкает иглу в пузырёк, наполняя шприц лекарством.       — Не надо! Нет!       Он всё ещё помнит, в каком состоянии в палату вернули его соседа Калеба пару дней назад, небрежно перекинув его с каталки на кровать, словно безжизненную тряпичную куклу. Калеб тяжело и прерывисто дышал, словно ему не хватало воздуха. Он с трудом открывал глаза, обводил палату помутневшим взглядом и вновь опускал веки, и из-под рыжеватых ресниц виднелись белки его глаз. Спустя несколько часов он попытался встать с кровати, но его движения казались заторможенными, неповоротливыми. Перси приносил ему воды в стакане, и он жадно пил, проливая половину жидкости на свою кровать.       Кажется, впервые он видел его в футболке с коротким рукавом вместо затёртого худи или выцветшего свитера с вылезающими петельками (Калеб избегал посещать душевую, и его медно-рыжие волосы спадали немытыми сальными прядями). Предплечья Калеба, как и самого Перси, украшали десятки шрамов — поперечных и продольных, тонких и крупных, заживших и не совсем — а на сгибах локтей тёмными кляксами расплывались синяки от уколов, не оставляя ни единого живого места.       Перси отчаянно дёргает руками, насколько это позволяют фиксаторы, и елозит всем телом в кровати, извиваясь и выворачиваясь в надежде пусть и не освободиться, но помешать поставить себе укол. Кончик иглы входит под кожу, и Персиваль сжимает ладонь в кулак, изо всей силы рванув рукой на себя. Запястье горит от врезающегося в него ремня, а игла, соскользнув, рвёт тонкую кожу на сгибе локтя. Тёмная кровь струйкой стекает по бледной руке, растекаясь вишнёвым пятном на чистой белой простыни.       — Что ж, возможно электросудорожная терапия окажется более результативным методом лечения, — заключает доктор Рипли.       Персиваль, как обычно, открывает глаза в своей комнате, ещё с минуту изучая взглядом потолок и стены, чтобы убедиться, что он действительно проснулся и ниоткуда не повалит чёрный дым, ставший вечным спутником его снов. Откидывает взмокшую чёлку со лба — в кровати жарко, даже несмотря на прохладную комнатную температуру в спальне — и тянется к тумбочке, чтобы проверить время на дисплее телефона.       8:40. Уже утро, но Вакс, разумеется, до сих пор спит, отвернувшись к стенке и натянув одеяло под подбородок. Осторожно, чтобы не разбудить его, Перси садится в кровати, нашаривает ногами тапочки и идёт на кухню. Ставит чайник, замечая, как дрожат его руки. На кухонной тумбочке зажигалка и полупустая пачка сигарет — «Chapman red». А ещё куча мелких монет, обёртка от жвачки и список продуктов на смятой бумажке. Должно быть, Вакс выгреб всё это из кармана своей толстовки прежде, чем закинуть её в стирку.       Персиваль берёт зажигалку, достаёт из пачки одну сигарету и подходит к окну, распахивая настежь форточку. Утренний ноябрьский сквозняк врывается в кухню. Перси несколько раз щёлкает зажигалкой прежде, чем ему удаётся поджечь сигарету, зажатую между губ, торопливо затягивается и заходится кашлем. В последний раз он курил в больнице — добродушный санитар Грог тайком приносил им с Калебом пачки крепкого «Парламента». Перси ненавидел вкус табака, но хотел ощутить хоть немного свободы, как его сосед, который с наслаждением наполнял свои лёгкие дымом. Поэтому курил.       Сигареты Вакса нравятся ему гораздо больше. К табачной горечи примешивается вишнёвая сладость фильтра. Горло саднит с непривычки, а глаза слезятся.       «Это от дыма», — думает Перси, и тут же всхлипывает, прижавшись лбом к холодному окну и пусто глядя на пробуждающийся утренний двор.       Позади раздаются шаги босых ног по кухонной плитке. От растерянности Персиваль по инерции выкидывает недокуренную сигарету в открытую форточку, и лишь затем видит в отражении оконного стекла Вакса, стоящего позади него.       — Ты как курящий за школой подросток, увидевший учителя, — усмехается Вакс.       Всё так же в отражении Персиваль наблюдает, как он подходит к тумбочке и берёт пачку прежде, чем вновь подойти к нему. Вакс ловко выхватывает сигарету зубами и протягивает Перси открытую пачку. Немного помедлив, тот берет двумя пальцами сигарету и возвращает Вакс’илдану зажигалку. Тот, умело чиркнув колёсиком, закуривает, а затем подносит огонёк к сигарете Персиваля.       — Ты чего проснулся в такую рань? — спрашивает Перси, неловко шмыгая носом. Он не решается смотреть в глаза Вакса — тот моментально поймёт, что он плакал перед его приходом.       — В кровати стало холодно, я проснулся и увидел, что тебя нет, — отвечает Вакс, выпуская струю серого дыма в форточку. Персиваль наблюдает за тем, как она тает в таком же сером небе. — А ты? Снова плохой сон?       — Можно и так сказать, — Перси горестно усмехается. — Иногда я начинаю думать, что всё забыл, но моя память настигает меня во сне.       Он вздрагивает, когда Вакс’илдан обнимает его рукой за плечи, но не отстраняется и по-прежнему не смотрит на него, наблюдая за промозглой улицей. Со двора выезжает машина. Какая-то женщина — может быть, мать, а может, няня — ведёт на занятия смешного школьника с рюкзаком вполовину его роста. Какой-то смурной шкафообразный парень в чёрной кепке и чёрной кожанке выгуливает маленькую коротколапую собаку.       — Ты дрожишь, — тихо произносит Вакс совсем рядом с ухом Перси.       Сигарета подскакивает в его губах, когда с них срывается невольный, случайный всхлип. Вакс’илдан поспешно тушит свою сигарету об открытую крышку пачки и, обхватив за плечи обеими ладонями, разворачивает Перси лицом к себе.       Персиваль почти не видит его лица из-за застлавшей глаза пелены слёз, но ощущает бережное, полное беспокойства и нежности прикосновение ладони к щеке. Слеза катится вниз, и Вакс немедленно стирает её подушечкой большого пальца, смазывая влажную каплю по коже.       — Я хочу помочь тебе, Персиваль, — осторожно произносит Вакс. — Мне небезразлично всё, что с тобой происходит. Я вижу, что есть что-то, что разрушает тебя изнутри, и если я могу как-то облегчить это…       — Чайник, наверное, давно закипел, — с натяжкой улыбается Персиваль, шмыгнув носом и затушив свою сигарету вслед за Вакс’илданом. — Налей нам чаю, пожалуйста, пока я схожу умоюсь. Я вернусь и расскажу тебе… если ты правда готов выслушать.       Пять минут спустя, они сидят за кухонным столом друг напротив друга. Перси крутит в ладонях горячую кружку, наполненную ароматным липовым чаем, и молчит под выжидающим взглядом тёмных глаз. Вакс, ни говоря ни слова, протягивает перед собой раскрытую ладонь, и Перси берёт её в свою.       — Наверное, стоит начать с того, что Персиваль Клоссовски — не настоящее моё имя. Вернее, настоящее, но… как же сложно… — он запинается, тяжело выдыхая. — Моё полное имя — Персиваль Фредрикштейн фон Мюзел Клоссовски де Роло третий. Я родился в Вайтстоуне и действительно был сыном оружейного магната. Возможно, ты хоть раз в жизни слышал о Whitestone Dynamics.       — Ну ещё бы я не слышал! — усмехается Вакс. — Ну и имечко у тебя, конечно, как у какого-нибудь наследного лорда!.. — он прижимает ладонь ко лбу и мотает головой. — Погоди. Я попытаюсь уместить всё это у себя в голове. Получается, твой отец был..?       Перси кивает, продолжив свой рассказ.       — Эта корпорация принадлежала поколениям моей семьи. После нашего отца она должна была перейти под управление Джулиуса, но… как ты знаешь, он погиб в аварии вместе с родителями. Сразу по достижению совершеннолетия я должен был вступить в наследство, но на момент трагедии мне ещё не успело исполниться восемнадцать, и опеку надо мной и Кассандрой взяла двоюродная сестра моей матери — Делайла, которая как раз гостила тогда у нас вместе со своим мужем. Однажды я услышал их разговор, который навёл меня на мысль, что та авария была подстроена. Разумеется, полиция не поверила семнадцатилетнему подростку, у которого не было никаких доказательств. А Кассандра… ей было тринадцать, и она действительно любила тётушку Делайлу, воспринимая вштыки все мои попытки поделиться с ней подозрениями, — Перси ощущает, как искривляются, поджавшись в тонкую линию, его губы. — В общем, тёте нужно было избавиться от меня до моего совершеннолетия, до которого оставалось несколько месяцев, и она нашла способ. Мои руки часто были полностью изрезаны — я тяжело переживал потерю родных и… и некоторые другие вещи в моей жизни. Однажды я даже действительно пытался вскрыть вены — думаю, Делайле было бы только на руку, если бы у меня тогда получилось.       — Боги, Перси… — ладонь Вакса сильнее сжимает его руку в своей.       — Так я впервые оказался в психиатрической лечебнице. Сначала я думал, что это ненадолго… Знаешь, стандартная процедура госпитализации после попытки суицида. Моим лечащим врачом была сама главврач и владелица клиники — доктор Анна Рипли, — произнося это имя, Персиваль чувствует, как его челюсть сводит, словно от сильной зубной боли. — Она всё время говорила о том, как сильно хочет, чтобы каждый из её пациентов поскорее вернулся домой. Как она желает помочь каждому из нас. И я верил ей. А потом был суд. Меня признали недееспособным вследствие психического заболевания благодаря показаниям той самой доктора Рипли, и продлили срок принудительного лечения. Тогда-то и начался весь Ад.       — Я не могу даже представить, что тебе пришлось пережить, — Вакс’илдан бережно сплетает их пальцы, глядя в глаза напротив. От нежности прикосновений вверх по запястью от пальцев бегут мелкие приятные мурашки.       — У счастью, мне повезло не помнить большей части того, что происходило в больнице. Не знаю, причиной тому защитная реакция психики или то, что я большую часть времени находился под действием препаратов, — невесело усмехается Перси. — Я пробыл там полтора года в общей сложности. А если точнее, один год, семь месяцев и одиннадцать дней. Поначалу сестра ещё навещала меня — тётка приводила её, но вскоре перестала. Я помню своего соседа по палате, Калеба. У этого парня была феноменальная память, он мог прочесть несколько страниц книги и пересказать их по памяти в точности до буквы. У него было несколько попыток суицида и редкая болезнь — пиромания. Поговаривали, что он состоял в какой-то секте, но ручаться я не могу. В один из своих приступов он поджег собственный дом, в котором спали его родители. С нами жил и третий парень, Люсьен, у которого была психопатия. Но его забрали вскоре после моего поступления в палату — «на лечение», как они выразились. Он не появлялся несколько месяцев, потом его вернули, но это был уже не тот Люсьен, которого мы знали. Он не помнил ничего о своей прошлой жизни, и даже сдружился с Калебом, которого раньше угрожал прирезать. Ещё помню одного из санитаров — Грога. Он отличался от всех остальных. У него было всего пять классов школьного образования, он был практически неграмотным, курил отвратительно крепкие сигареты, и кажется, не понимал большинство из того, о чём разговаривали мы с Калебом. Но в то же время, он словно понимал об этой лечебнице больше, чем все остальные люди, работавшие там. Он нам сочувствовал. Он же и помог сбежать в свой последний рабочий день перед увольнением.       — Ты знаешь, где сейчас Калеб и Люсьен? Вы общались после побега? — спрашивает Вакс. Его обычно смуглое лицо кажется сейчас бледным.       — К сожалению, сбежать удалось только мне, — вздыхает Персиваль, ощущая, как тяжесть воспоминаний давит ему на грудь. — Люсьена не было в палате, его снова забрали на какие-то процедуры. А Калеб… вместо того, чтобы просто уйти, он спустился в котельную, и сделал то, что умел лучше всего — устроил поджог. Больница не сильно пострадала, пожар быстро ликвидировали. Но там, внизу нашли обгоревший труп — это всё я потом узнал из официальных источников новостей Вайтстоуна. Они писали, что пожар унёс жизнь наследника Whitestone Dynamics, проходившего лечение в клинике. Я думаю, что Калеб мёртв — чьё-то тело ведь должны были выдать за моё.       — А что тот санитар? — спрашивает Вакс.       — На суде его признали виновным в преступной халатности и причинении смерти по неосторожности. Ему дали срок, три года, кажется. Сейчас он должен был уже выйти на свободу, но не думаю, что он захочет видеть меня, проведя несколько лет за решёткой по моей вине, — грустно улыбается Перси.       — Ты не виноват, — упрямо возражает Вакс. — Так же, как не виноват во всём, что с тобой случилось. А я не должен был предлагать тебе… ну, ты знаешь, пойти к врачу, после всего, что ты пережил. Ох, Перси, если бы я только знал…       — Это не то, о чём легко рассказать.       Перси с силой сжимает челюсти. На душе становится легче, словно рассказав Ваксу, ему удалось избавиться от части неподъемно тяжкого груза. Но теперь ему хочется разрыдаться от облегчения. Словно почувствовав это, Вакс встаёт со своего места и подходит к сидящему на стуле Персивалю, становясь рядом с ним и обнимая за плечи, положив свою ладонь на его затылок и вынуждая уткнуться лицом в свою футболку.