The Trigger

      Сердце бешено стучит от быстрой погони. Человеческое тело слишком слабое. Слишком хрупкое. Несовершенное. А разум, сколь бы превосходен он ни был, похож на тесную клетку. И в то же время на пленника, запертого в ней.       Жертва где-то рядом. Запах страха, осязаемый в воздухе, становится гуще и тяжелее. Человек прячется, как загнанный зверь. Высшее существо, ха? Венец творения? Однако инстинкты те же самые, что и у животных — бежать, нападать, замереть. Этот был из тех, кто выбирает первый вариант — самый разумный, ведь в остальных случаях он был бы уже мёртв.       «Защищать», — импульс, рвущийся из глубин разума хозяина тела, наполняет всё его существо.       А значит, уничтожить любого, кто представляет угрозу. И любого, кто встанет на пути.       Жертва, загнанная в тупик, щерится, как дикое животное, угодившее в капкан охотника.       — Да кто ты, чёрт тебя подери? Откуда ты взялся? — гримаса ужаса меняет угрожающий оскал на лице человека, как только его ноги начинают увязать в чёрном дыму, стелящемся по земле.       Персиваль открывает глаза в своей постели. Обрывки чужих мыслей и воспоминаний кажутся такими реальными, что ему требуется время, чтобы отделить их от своих собственных. Сейчас ему как никогда нужно поговорить с кем-то, чтобы убедиться в своём здравомыслии, но вторая половина постели пуста. Требуется минута, чтобы вспомнить, что вчера вечером Вакс уехал с ночёвкой к своей сестре.       Уткнувшись в несмятую подушку, Перси вдыхает оставшийся на ней запах волос и кожи Вакс’илдана, сохранившийся с прошлого утра. Как давно он начал замечать этот запах? А главное, как давно он стал для него таким успокаивающим? Персиваль ощущает себя странно, представляя, что было бы, если бы Вакс прямо сейчас вернулся и обнаружил его в подобном положении. Наверняка он счёл бы Перси психом или, того хуже, извращенцем. Но сейчас его здесь нет.       Закрывая глаза, Перси представляет, как длинные мягкие волосы Вакса щекочут его лицо. Как он касается губами острого кончика его ушка, и оно мелко дёргается подобно крылу бабочки. Пытается вообразить, каким окажется вкус его губ, когда Перси осмелится накрыть их своими.       Персиваль с трудом заставляет себя сесть в постели. Сладкие фантазии слишком сильно затягивают, но сегодня у него есть работа. Надев тапочки и накинув халат поверх пижамы, Перси идёт на кухню. На тумбочке обнаруживается записка, оставленная маркером на вырванном тетрадном листе. «Перси, я оставил тебе сырники в холодильнике, просто засунь их в микроволновку на пару минут. В шкафчике есть джем. Поэтому не вздумай пропускать завтрак! Я вернусь ближе к вечеру. Вакс». Снизу тем же маркером нарисовано кривое сердечко, заставившее собственное сердце Перси приятно ёкнуть в груди.       Открыв холодильник, Персиваль действительно обнаруживает на полке тарелку сырников, заботливо приготовленных для него Ваксом. На лице сама собой расползается глупая улыбка — в последнее время это стало происходить всё чаще, и единственная тому причина заключается в одном единственном восхитительном полуэльфе.       Персиваль позволяет себе не браться за работу сразу, а насладиться завтраком и утренней чашкой чая в тишине кухни, наедине со своими мыслями. В голову приходит идея порадовать Вакс’илдана, заказав на ужин доставку роллов или нечто подобное. Когда-то, когда он только начинал зарабатывать неплохие суммы денег, Перси часто тратился на что-то подобное, скрашивая одинокие вечера за просмотром чего-нибудь на своём ноутбуке. Но со временем это приелось и перестало приносить даже те небольшие толики радости.       Часы до наступления вечера тянутся неумолимо долго, несмотря на то, что Персиваль занят работой, которую должен сдать заказчику уже завтра. Он то и дело косит взгляд на экран блокировки телефона, чтобы свериться со временем, и раз за разом одёргивает себя. На заставке — то самое фото, где Перси смотрит мимо камеры широко распахнутыми от неожиданности глазами, и его щёки слегка розовеют от смущения, а Вакс, вытянув перед собой руку с телефоном, лучезарно улыбается, стреляя озорным взглядом прямо в объектив. Наверное, это в порядке вещей для многих — ставить на заставку дисплея совместное фото с другом. Они ведь и правда друзья, и не раз говорили об этом вслух. Но отчего-то Перси совсем не хочется, чтобы Вакс’илдан видел это странное проявление сентиментальности.       Наконец, Персиваль слышит долгожданный скрип ключа в дверном замке. Приходится приложить немало усилий, чтобы тотчас не сорваться с места и не кинуться в коридор встречать Вакса. Лишь услышав звук захлопывающейся двери, он выглядывает в коридор. Вакс скидывает кроссовки у порога и вешает на крючок свою куртку (последние дни погода стоит такая, что даже он не решается выйти из дома в толстовке).       — Привет, — неловко произносит Перси.       Вакс’илдан оборачивается, кидая на него взгляд, и как-то сухо отвечает:       — Привет.       — Что-то случилось? — спрашивает Персиваль. Обычно Вакс влетал в квартиру и с порога обрушивал на него все свои впечатления за день, потому сейчас его поведение настораживает.       — Это ты скажи мне, Персиваль, — отвечает Вакс. Повернувшись к Перси, он смотрит в его лицо в упор, впервые с момента их дружеского свидания в баре обращаясь полным именем. — Могу ли я доверять тебе? Потому что мне правда очень хотелось бы.       — Что-то заставило тебя усомниться? — спрашивает Персиваль, словно со стороны слыша собственный упавший голос. — Скажи мне, что именно, и мы сможем разобраться с этим вместе.       — Для начала ответь мне, — Вакс’илдан вздыхает и проходит в комнату Перси — в их комнату — как-то обессиленно садясь на край кровати. — Есть что-то о той ночи… о ночи нашего знакомства, чего ты мне не рассказал?       Вопрос повергает Перси в ступор. Та ночь, без всякого сомнения, оставила неизгладимый след в его памяти. Впервые в своей жизни он направил дуло на другого человека, спуская курок, и наверное, навсегда запомнит момент падения тела на асфальт и лужу крови, растекающуюся под ним. И в то же время, именно та ночь, пусть тогда он ещё не знал об этом, привнесла в жизнь Перси тот единственный луч света среди непроглядной тьмы — его встречу с Ваксом.       Находясь под впечатлением от всех тех событий, он даже не помнил, как добрался до дома, покинув квартиру Вакс’илдана где-то на рассвете. Как стянул с себя одежду, оставив её на спинке стула, и лёг спать, забравшись в постель в одном белье. Не помнил, что ему снилось — после всего, что пережил Персиваль, ему не понадобилось даже купленное в аптеке снотворное, и наутро он обнаружил нетронутую пачку таблеток в кармане своего пальто.       — Нет, ничего, — Персиваль качает головой, выдвигая своё рабочее кресло из-за стола и садясь напротив Вакса. Тот лишь хмурится в ответ. — Ты и сам видел, что там произошло. Поверь мне, в том состоянии я точно видел не больше твоего.       — Перси, мне очень важно знать правду, — Вакс’илдан пытается говорить с ним мягко, но нервная дрожь в голосе выдаёт его. — Я же говорил, что моя сестра работает в полиции. Я был у неё и мне удалось разузнать информацию о найденном теле. Но я думаю, ты и сам знаешь, к чему я веду.       — С чего ты взял, что я могу что-то знать? — Перси чувствует, как начинает раздражаться. Вакс ведёт себя так, словно пытается обвинить его в чём-то, о чём он даже не подозревает. — Пожалуйста, перестань ходить вокруг да около. Скажи прямо.       — Баллистическая экспертиза постановила, что в Джеймса стреляли из неопознанной модели оружия, — произносит Вакс, расставляя паузы между словами. — Идентичной той, из которой был убит Генри.       — Невозможно, — Персиваль отрицательно мотает головой. — Каждый мой пистолет уникален. Я никогда не создал бы два идентичных оружия, можешь быть уверен.       — В таком случае, остаётся один вариант, и я думаю, ты прекрасно знаешь, какой, — отвечает Вакс.       — Я этого не делал, Вакс, — упрямо повторяет Перси. — Зачем мне тебе врать? Я даже не помню, как вернулся домой тем утром.       — И часто у тебя случаются провалы в памяти? — интересуется Вакс’илдан. Персиваль не слышит в его голосе ни нотки злости или обвинения, и это похоже на то, что он и правда о нём волнуется.       — Я плохо помню некоторые периоды своей жизни, начиная с семнадцати лет, — отвечает Перси. — Но сейчас это случается лишь время от времени, я могу не помнить пару часов или даже день своей жизни.       — То есть ты не можешь точно знать, что сразу отправился домой? — спрашивает Вакс.       — Ты намекаешь, что я пошёл и убил человека, а после этого лёг спать и благополучно об этом забыл? — Персиваль злится, но не на Вакса, а на собственное отсутствие уверенности. В конце концов, должен ли Вакс’илдан верить ему, если он сам себе не верит?       — Я ни на что не намекаю, Перси, — возражает Вакс. — Я пытаюсь разобраться. И мне хотелось бы, чтобы ты помог мне в этом.       — Ладно, — Перси выдыхает, уперевшись локтями в свои колени, и склоняется, обхватывая ладонями голову. — Когда это случается, моим телом словно управляет кто-то другой. Когда я… когда я переехал в Эмон, я даже не представлял, чем буду заниматься здесь. Мне было восемнадцать, у меня не было денег, документов и я едва смог найти работу. Но однажды… он оставил мне подсказку. Это была схема, разработка уникального револьвера — да, того самого, который я сейчас ношу с собой. Внизу была подпись — «Ортакс». Так я и взял это имя. Это и стало первым шагом к тому, к чему меня готовила вся жизнь, и чем я занимаюсь теперь. Тогда я даже воспринял это, как какой-то знак свыше, пусть всю свою жизнь я и не слишком верил в богов. Но реальность была куда жёстче и прозаичнее. Ортакс продолжал проживать за меня часы, а иногда и дни моей жизни. Он общался со мной через сны, в которых транслировал свои воспоминания, свои мысли — тёмные, опасные и чуждые, они пугали меня. Они казались дикими, но в то же время притягивали, а главное, они были такими реальными, что я боялся однажды не суметь отделить их от своих.       — Он хотел навредить тебе? Или кому-то другому? — спрашивает Вакс. Его тон звучит мягко и обеспокоенно, но Персиваль никак не решается поднять взгляд после всего, что только что рассказал.       — Он никогда не пытался причинить мне вред, — отвечает Перси, коротко мотнув головой. — Скорее наоборот. Это странно, но он словно… защищает меня. Я точно знаю, что неспособен на убийство — как видно, за исключением случаев, когда мне нужно спасти от смерти какого-нибудь прекрасного незнакомца. Но я также точно знаю, что Ортакс способен.       — Ты пытался разобраться, что он такое? — Вакс’илдан смещается на самый край кровати, оказываясь ближе к Перси, и их колени почти соприкасаются.       — Да, — отвечает Перси. — Когда это не прекратилось после одного раза, я начал искать информацию о своём состоянии в разных источниках. Я думаю, у меня диссациативное расстройство идентичности. Синдром множественной личности, если проще.       — Перси… Это очень серьёзно, — Вакс говорит так тихо, что почти переходит на шёпот. — Ты пытался обратиться за помощью?       — З…за помощью? — переспрашивает Персиваль, пытаясь понять смысл сказанного. Он отнимает руки от головы и поднимает глаза, уставившись на белую надпись «Dagger Dagger Dagger» на чёрной толстовке Вакса. — Ты предлагаешь мне пойти и сдаться мозгоправам?       — Ты слишком негативно это воспринимаешь, — возражает Вакс’илдан. Протянув руку, он сильно, но бережно сжимает пальцы Перси своими. — Возможно, в тебе говорят какие-то предрассудки, но обращаться к врачам — не стыдно. Особенно если что-то тяготит тебя настолько сильно. Я знаю одного отличного доктора, это мой старый друг. Он старается обойтись минимумом лекарств, у него очень бережный подход, и возможно, он мог бы…       Персиваль резко освобождает свои пальцы из руки Вакса, с силой отдёрнув руку, и поднимается со своего места так стремительно, что спинка кресла ударяется о край стола позади неё.       — Никогда, — непреклонно отрезает Персиваль. — Никогда не предлагай мне пойти к мозгоправу. Я не соглашусь. И если ты продолжишь, мы серьёзно поссоримся.       — Хорошо, я больше не предлагаю, — отвечает Вакс’илдан ровным тоном. — Я не собираюсь ничего навязывать, я лишь пытаюсь найти решение проблемы. Но могу я узнать причину?       — Я не собираюсь открывать свою душу перед каким-то шарлатаном, которому хватит пары моих симптомов, чтобы положить меня на привязку и обколоть нейролептиками до тошноты и потери способности думать, — отвечает Перси голосом, дрожащим от напряжения, как и всё его тело в этот момент.       — Никто не собирается запирать тебя в больнице, — слабо возражает Вакс.       — Я говорил тебе, что не хочу больше слышать ни слова на этот счёт! — Персиваль переходит на крик, не замечая застрявших в горле слёз, звенящих в его голосе. — Больше ничего не говори мне! Оставь меня в покое!       Вакс’илдан поднимается со своего места и смотрит на него со смесью жалости и страха в глазах прежде, чем сделать первый шаг к выходу.       — Прости меня, Перси, — заговаривает он после недолгой паузы. — Мне жаль, если я задел что-то болезненное для тебя. Я всё понял и обещаю больше не касаться этой темы, если ты ещё захочешь говорить со мной.       Персиваль остаётся один в комнате. Он делает глубокий вдох, хрипло дребезжащий в горле, снимает очки, откладывая их на стол, и закрывает лицо ладонями. Всего несколько часов назад он жил надеждами на уютный тёплый вечер и маленькое домашнее свидание. Впервые за столькие годы ему казалось, что в его жизни появилось что-то по-настоящему ценное, что-то настолько естественное и нормальное, словно так должно было быть. А потом он испортил всё своей откровенностью.       Теперь он снова останется один. Вакс считает его свихнувшимся психопатом, и наверное, он прав. Вакс хочет отдать его в руки чудовищ в белых халатах. Вакс смотрит на него с опасением, так, словно Перси способен причинить ему вред. Наверняка ему будет отвратительно узнать о фантазиях Перси, в которых он представляет его рядом с собой. Никто не хочет этого с психами.       Персиваль ненавидит себя за свой тон, за все те грубые слова. Он сам отталкивает Вакс’илдана. Отворачивается даже от тех редких лучей света, что пробиваются сквозь чёрный дым, заволакивающий небо. Разрушает то немногое хорошее, что есть в его жизни. Какой же он жалкий, спятивший, беспомощный идиот!       Он кусает ребро ладони, чтобы заткнуть себе рот и заглушить всхлипы, рвущиеся наружу.