Да начнётся игра!

***

— И чем же обязан такой невиданной чести? — едко раздалось за моей спиной. От неожиданности я вздрогнула, застигнутая врасплох и на миг застыла, чувствуя только кровь, стучащую в висках. Затем я медленно обернулась. Передо мной стоял Шляпник, внимательно разглядывая меня слегка прищуренными глазами, в которых одновременно читались и удивление и угроза, слишком явная, чтобы можно было сделать вид, будто её нет. — Та-Такеру… — проговорила я, еле шевеля губами, чувствуя, как от этой внезапной встречи в груди что-то сжимается, а в голове вдруг становится шумно и мутно. — Да, именно я. Ты удивлена? Ожидала увидеть кого-то другого? — отозвался Шляпник с демонстративным спокойствием, закрывая за собой дверь на ключ. Этот короткий жест заставил меня встревоженно сжать пальцы на шарнире шкафа. Никому на всём Пляже не было известно, что Шляпник может позволить себе роскошь запирать дверь. И если бы об этом узнали остальные, им стало бы ясно, что тот, кто день за днём проповедует равенство и открытость, попросту пользуется своим особым положением, ведя себя как трусливый лицемер и тогда его образ «честного лидера» рухнет, как карточный домик. Но сейчас меня куда больше беспокоило, почему он сделал это прямо у меня на глазах. Это был вызов или ловушка? — Nobless oblige, — с важностью произнёс Шляпник, убирая ключ в карман своего кроваво-красного халата, и с невозмутимым видом повернулся ко мне. Затем небрежно стряхнув невидимую пылинку с манжета, уточнил свой французский: — «Положение обязывает». Моя обязанность как Лидера уметь быть в нужное время в нужном месте. Я всегда прихожу вовремя. Как, например, сейчас, не так ли, Сиана? Его голос звучал излишне сладко, и всё же чувствовалось, что за его слащавой любезностью кроется что-то отнюдь не доброе. — Д-да, выходит так. И я… конечно же… уважаю твои обязанности., — пробормотала я, надеясь, что голос не выдаёт лихорадочное бегство моих мыслей. Я пыталась придумать хоть какое-нибудь разумное объяснение своему присутствию тут, чтобы поскорее выбраться из этой ситуации, но ощущение, что мозг провалился в пустоту, не давало сосредоточиться. — «Высокое положение» — это не просто красивые слова, Сиана, а ещё и право решать судьбу тех, кто оказался в зоне моего влияния, — продолжил Шляпник. — Порой ты должен быть готов поменять даже самую красивую маску на устрашающий оскал, если ситуация этого требует. И при этом оставаться безупречным лидером в глазах остальных. Так что, если мне нужно убедиться, что некоторые… слухи, — он на мгновение напряг голос и коснулся рукой кармана, где лежал ключ. — не выйдут за эти стены, я приму все необходимые меры. Можешь считать это… одной из моих обязанностей, диктуемых положением. Мне казалось, что говоря это Шляпник будто смаковал каждый мой взгляд, каждую эмоцию. Что ж, в какой-то степени ему и не нужно было меня пугать открыто — достаточно просто запереть дверь и смотреть на меня этим цепким взглядом, пока моя нервная система будет выдавать «кричащие» сигналы. — А ведь я как раз размышлял, заглянешь ли ты когда-нибудь ко мне, — скользнув взглядом по комнате, словно оценивая обстановку, Такеру устремился к барному шкафу, продолжая говорить всё тем же лёгким, почти дружеским тоном. — И вот ты здесь. Как мило с твоей стороны… — произнёс он не оборачиваясь, как будто мы с ним — давнишние друзья, которые случайно встретились. Порывшись в барном шкафчике, Шляпник достал оттуда широкую бутылку, явно с чем-то крепким. Налил себе, сделал маленький глоток и обернулся ко мне с вкрадчивой улыбкой: — Приятная неожиданность! Я же, чувствуя почти смертельное напряжение, сглотнула ком подступившей к горлу. Хотелось возразить, что я вовсе не искала встречи и тем более не хотела «приятно удивлять». «Конечно, мило. Я вообще милая. Настолько милая, что сама себе удивляюсь» — мелькнула саркастическая мысль, но на деле я чувствовала, как подкашиваются колени от этой странной любезности, и лишь машинально кивнула, стараясь сохранить хотя бы видимость спокойствия. — Да уж, действительно приятно, — выдавила я натянутую фразу, стараясь не выдать бешеную дрожь в голосе, понимая, одно неверное слово — и он сразу догадается, что на самом деле я уже залезла туда, куда не следовало. Я ожидала что в любой момент он может сменить любезный тон на зверскую ярость. «Чёрт, надо же было так вляпаться, — пронеслось в голове. — Что теперь?» — И всё же, позволь узнать: что заставило тебя заглянуть в мой скромный уголок? Слова прозвучали мягко, но в голосе отчетливо проскальзывал тонкий намёк: он застал меня в своём номере как раз тогда, когда я не должна была здесь находиться. И во всём облике Шляпника — в его чуть насмешливом наклоне головы, в замершем взгляде, изучавшем моё лицо и каждый мой жест, сквозило подозрение. Я попыталась взять себя в руки, пока в висках гремел адреналин, стараясь сопротивляться панике, но она поднималась волнами: ещё немного — и я либо сорвусь в крик, либо просто начну умолять его выпустить меня. Но я знала, что это будет моей гибелью — показав слабость, я только подстегну его интерес или вызову агрессию. — Знаешь, я вдруг вспомнила, что ты не так давно действительно приглашал меня зайти, — начала я, стараясь выиграть время, лихорадочно соображая, как же мне выбраться из этой ловушки. Я пыталась держаться уверенно, скрывая лёгкую дрожь за ровным тоном. Слова давались с трудом, и я понимала, что звучу неубедительно, но молчание казалось ещё более губительным. Я должна была сказать хоть что-то в свое оправдание. — И вот я тут, — закончила я, стараясь не встречаться с ним взглядом. — Вот оно что… Неужели ты решила воспользоваться моим приглашением? — протянул Шляпник с каким-то весёлым недоверием, а на лице расползлась широкая совершенно сумасшедшая улыбка. Я лишь молча кивнула. — Думаю, ты лжёшь, Накири, — голос Шляпника неожиданно окрасился в грубые, предупредительные интонации. Шутовская улыбка исчезла, а выражение лица сменилось на угрожающее. Он сдвинул брови к переносице так, что на лбу у него обозначились глубокие складки. — Впрочем, зачем мне твои оправдания? Я без труда узнаю, зачем ты сюда явилась на самом деле. Инстинкт взял верх, сменяя страх отчаянным порывом. Я выхватила пистолет, нацелив его прямо в грудь Шляпника. Казалось, это был единственный способ получить хоть какой-то контроль над ситуацией. — Вот как ты заговорила? — он поднял обе руки в жесте показной покорности, продолжая удерживать стакан с алкоголем в одной из них, не пролив ни капли. — Открой дверь или я не раздумывая отправлю тебя на встречу с дальними родственниками, — проговорила я глухим голосом. — Сбавь обороты, дорогуша, не горячись, — с провокационной издевкой, отозвался Такеру, внимательно следя за каждым моим движением. — Лучше взгляни вон туда, — он медленно повёл подбородком в сторону верхнего угла гостиной. Не теряя бдительности, я быстро подняла глаза в указанном им направлении и тут же ощутила как внутри всё сжалось от осознания — ловушка захлопнулась. В стене поблескивал объектив камеры, а сбоку монотонно мигал красный индикатор, ясно давал понять, что она включена и всё происходящее записывается. — Ну что, впечатляет, да? — он опустил руки, делая небольшой глоток из стакана. — Меры предосторожности, пока меня нет. И как вижу не зря. Я перевела взгляд на Шляпника, стараясь скрыть растерянность, он продолжал смотреть на меня все с тем же холодным прищуром, зная, что я не решусь совершить опрометчивый поступок под прицелом камеры. — Вообрази, моя милая, — наблюдая за моей реакцией, проговорил он и облизнул губы. — какая волна негодования поднимется, когда все узнают, что ты замочила главу Пляжа. Единственный человек, способный дать надежду всем отчаявшимся людям в этом мире стал жертвой предательницы, — проговорил Шляпник, отвратительно смакуя каждое слово в своём приторно-ласковом тоне, от которого хотелось выстрелить сразу же. — А ведь, помимо всего прочего, только я владею сведениями о местонахождении карт. Стоит мне умереть, и эта тайна исчезнет вместе со мной. Игроки тебе такого никогда не простят! — совсем уже дико захихикал он. — Такеру, ты же прекрасно понимаешь, что твои речи о спасении не более чем способ манипуляции, нет смысла разыгрывать тот же фарс передо мной, я не в твоей аудитории. Это не сработает на человеке, который не только видел, но и сам принимал участие во всех тех зверствах, что на самом деле происходят на Пляже. — Эх, Накири… — с тяжёлым вздохом произнес Шляпник, будто ожидал, что я отвечу именно так. В его глазах проскользнула тень — словно отражение каких-то мрачных воспоминаний или глухого отчаяния. От его внезапной перемены интонации я невольно опустила пистолет. Но через миг всё это исчезло и он тут же вновь обдал меня ослепительной улыбкой, продолжая играть роль галантного хозяина, любующегося своей жертвой. — Ты многого не знаешь, и увы, от этого незнания твои выводы весьма поверхностны. Но, возможно, всё ещё можно исправить. Я не отвела взгляда, но где-то в глубине души почувствовала укол сомнения. — И раз уж так вышло и мы оба здесь, может, действительно обсудим кое-что… важное? — вкрадчиво продолжил Шляпник, неотрывно глядя на меня. — У меня к тебе есть предложение. Он сделал паузу, его изучающий взгляд замер на моем лице, словно пытаясь понять, насколько сильно я запуталась в происходящем. Я не ответила — вместо этого лишь ощутила, как внутри поднимается волна подозрения. Меня пугала маниакальная искра в его глазах: в ней таилась опасность, какая-то искажённая энергия. Мой инстинкт твердил, что его «предложение» не принесёт мне ничего хорошего. — Слушай внимательно, — произнёс наконец Шляпник. — Я предлагаю тебе разговор по душам, и надеюсь, ты всё же готова меня выслушать, — продолжил он, видимо приняв моё молчание за положительный ответ. — После чего отпущу тебя восвояси и твой внезапный визит сюда, так и останется лишь нашей маленькой тайной, в ином случае… — улыбка Шляпника на мгновение превратилась в хищный оскал. — все узнают, что ты поджидала меня в моём же номере, чтобы… Убить. Так что выбирай! Нервный узел в животе продолжал стягиваться: в этих словах прозвучало предупреждение. «Я всё вижу, всё понимаю и никуда тебя не отпущу, пока сам не решу, что тебе пора» — примерно так расшифровывалось это между строк. На самом деле я понимала, что никакого выбора у меня нет. Ведь всё это «или-или» изначально было лишь формальностью: я или соглашусь на его условия, или сама себе подпишу приговор. Это была ловушка, в которую я уже угодила. — Выбирать? — горько усмехнулась я. — Такеру, при таких условиях у меня нет иного варианта, и ты это прекрасно знаешь. В ответ на мои слова Шляпник улыбнулся, и это была уже не его безумная ухмылка, а что-то похожее на удовлетворённую уверенность. В эту секунду я понимала, что он чувствует вкус маленькой победы: он загнал меня в угол, и теперь я вынуждена играть по его правилам. — Вот и славно! — произнёс он, после чего нажал на кнопку камеры, и та с негромким щелчком выключилась. — Тогда для начала оставь своё оружие здесь, — он указал рукой на коридорный столик. — И добро пожаловать в моё скромное, — широко заулыбался Шляпник. — жилище. «Оставить пистолет в коридоре? — я на секунду замешкалась, мысленно повторяя слова Шляпника. — Трусливый манипулятор». Я не хотела расставаться со своим единственным средством защиты, да и упускать моральное преимущество, которое даёт оружие в руках, тоже не хотелось. Наверняка моя нерешительность была слишком очевидна, Такеру тут же наклонил голову и поинтересовался: —  Что-то не так? Он говорил довольно учтиво, но в его голосе сквозила та самая уверенность, словно он точно знал, что мне придётся подчиниться. Затем он заметил мой напряжённый взгляд на пистолете и добавил: —  Я ведь безоружен. Хочу, чтобы мы были на равных — это справедливо, не так ли? На равных… Ну конечно. Нет ничего равнее, чем быть в одном помещении с психом, безоружной, к тому же с клеймом «подозреваемая в покушении». Как говорится, чувствуй себя как дома, только не забывай, что «хозяин» может устроить тебе незабываемый сюрприз. Меня вновь обжёг страх, что он слишком хорошо продумал ситуацию: захочет — и в два счёта сделает из меня неудавшуюся убийцу в глазах всех, кому это будет интересно. —  Ладно… Пусть будет по-твоему… — чувствуя, как отчаяние тихо шепчет мне о смирении, я, борясь с внутренним сопротивлением, медленно положила пистолет на столик, пытаясь не показывать, насколько тяжело даётся мне это решение. Глаза Шляпника лукаво блеснули, и он, принимая вид гостеприимного хозяина, изящным жестом указал на ближайшее кресло у небольшого кофейного столика: — Присаживайся, дорогая, прошу, чувствуй себя как дома. Я невольно приподняла бровь: — Как дома? Не думаю, что мы с тобой так близки, чтобы я расслаблялась в твоём присутствии. Шляпник проигнорировав мои слова, лишь продолжил улыбаться: — Что подать к столу? Виски? Ром? Абсент, может? Тут выбор большой, — Шляпник открыл бар. — Не стесняйся. — Нет, Такеру, спасибо, я пожалуй воздержусь. Мы не те люди друг для друга, чтобы радоваться совместной выпивке, — хмуро ответила я. — И не притворяйся, будто мы друзья или хотя бы союзники. Шляпник с манерным вздохом прижал ладонь к груди и изобразил огорчённое выражение лица: — Разве ты не веришь в перемирия, пусть даже временные? Мне жаль… Правда жаль, что ты так категорична, — он умышленно растянул слова, делая вид, будто глубоко опечален. — но уважаю твоё решение, что ж поделать. Однако в его голосе зазвучала странная искренность, как будто он действительно устал угрожать. Но я никак не могла отрешиться от мыслей, что это всего лишь очередная уловка. — Считай, что это не категоричность, а осторожность, — отрезала я в ответ. — У меня нет времени на пустые церемонии. Меня ждёт Нираги. Услышав его имя, Шляпник весело фыркнул: — Не волнуйся, не ждёт. Он вместе с Агуни отправился сопровождать техническую группу на поиски топлива. — с фальшивым вздохом проговорил Шляпник и поставил бокал обратно на стол. — Итак, Сиана, — доверительным тоном сказал он, плеснув себе в стакан ром. — Давай хоть чем-нибудь закрепим начало нашего общения, и необязательно алкоголем. Хотя бы просто налью тебе воды, если тебе так проще, а то как-то неудобно. И, обещаю, это будет не просто болтовня. Уж поверь, мне действительно есть что сказать тебе по секрету, — заговорщически улыбнулся Шляпник, будто его распирало желание поделиться некой важной тайной. — Тогда минералку, раз настаиваешь, — коротко сказала я, откидываясь в кресле, и извлекая из кармана шорт пачку сигарет и зажигалку. Шляпник отошел к бару. Раздалось характерное шипение, и я удовлетворённо отметила, что пломба цела, а значит, никто не успел подменить содержимое. Тут же послышался звон стакана и тихий плеск — вода потекла, разливаясь по стенкам. — Прошу, — он потянул мне стакан, откуда весело подпрыгивали шипящие пузырьки. — Благодарю, — я сделала глоток, затем поставив стакан на стол, закурила сигарету, выжидающе глядя на Шляпника. Едкий дым окутал меня, точно защитный кокон. В этом месте, среди властвующего безумия Шляпника, порой действительно хотелось спрятаться в нечто более привычное — даже если это всего лишь сигаретная завеса. Сам Такеру тем временем устроился в кресле напротив, вальяжно перекинув ногу на ногу и на миг прикрыл глаза, словно собирался с мыслями и искал нужные слова глубоко внутри себя, прежде чем начать свой доверительный разговор. Его пёстрый, расшитый вычурными узорами халат распахнулся, обнажая жилистую грудь, но его это несколько не смутило. А я сидела напротив и ощущала, как пульс стучит в висках и громко отдаётся в этой неестественно тихой комнате — слишком тихой для двоих людей, которые не доверяют друг другу ни на секунду. Чуть погодя он приоткрыл глаза и легко улыбнулся, будто приглашая меня разделить его мысли. Тонкие пальцы коснулись позолоченного портсигара на столе. Шляпник вытащил оттуда внушительного размера сигару, ласково посмотрел на нее прежде чем зажечь и с неспешным наслаждением затянулся. Сделав первую глубокую затяжку, он наконец, произнес: — В том мире я был простым продавцом шляп. Такеру откинулся назад в кресле и поднял бокал с ромом, продолжая: — Да, звучит нелепо, но у каждого своя история. Он взглянул на меня из-под полуопущенных век, словно проверяя, слушаю ли я внимательно. Затем его взгляд потяжелел, а голос наполнился едва уловимой горечью. — Мать я никогда не знал. Меня воспитывал отец. Он владел магазином шляп, где продавал самые разные головные уборы — от строгих котелков до нелепых летних панам с кружевами. Магазин назывался «НикоНико». Забавно, правда? Название должно было вызывать улыбку, но клиентов это не привлекало. Прибыли почти не было. Старик жил в этом своём мире надежд, а я… я просто смотрел на него и думал, как можно быть таким слепым. Магазин уже давно никому не был нужен. Шляпы… Уже тогда, десять лет назад, мало кто нуждался в них, и перестал ценить качественные головные уборы, но он все еще не терял надежду и наивно верил, что когда-нибудь всё изменится. Я заметила, как его пальцы чуть дрогнули, но голос остался ровным. На миг взгляд Шляпника затуманился, будто он вновь перенёсся в те времена, вновь увидел пыльные полки того магазина и уставшую фигуру отца за прилавком. Его слова, произнесённые с такой ностальгической печалью заставили меня чуть внимательнее посмотреть на Шляпника: за его игривой улыбкой вдруг проступило нечто настоящее, более глубокое. Он провёл ладонью по лбу, словно смахивая наваждение. — Денег вечно не хватало. Мы жили бедно, но честно, как любил повторять отец. Он искренне полагал, что рано или поздно его труд окупится. Даже если это была иллюзия, он, по крайней мере, верил в неё. И всегда говорил, что самое главное — сохранять достоинство, каким бы трудным ни было время. Заслушавшись, я отпила немного воды, пытаясь ослабить невесть откуда взявшуюся в горле сухость и закурила новую сигарету. Белёсый дым снова заволок пространство между нами, и я уловила слабый аромат рома, исходящий от его стакана, а Шляпник тем временем продолжил. — Между прочим, я и мой лучший друг — Агуни… Он сделал паузу, выжидающе смотря на меня, наблюдая за моей реакцией. Я вскинула бровь. — Да, Агуни Моризоно — нынешний глава фракции боевиков — он же твой непосредственный босс. В том мире мы были не разлей вода, почти как братья. Мы вместе росли, вместе дрались… Делили всё: кровь, грязь, победы… и поражения. — с почти ностальгическим вдохом продолжил Шляпник. — Ох и неспокойными ребятами мы тогда были. — Так, оказывается, вы оба всегда были «отчаянной парочкой»? — спросила я, не скрывая легкую насмешку, но в глубине души действительно становилось интересно. Шляпник кивнул и отвёл взгляд в сторону, словно заново проживая свои воспоминания: — Жизнь, которой мы жили, вынуждала в прямом смысле драться за свою честь. Глупые стычки, разборки уличных банд в попытках доказать свою правоту силой… Мы были шустрыми хулиганами и часто оказывались в центре всех заварушек. Я всегда лез на рожон первым, а Агуни прикрывал мою спину. То ещё было противоречие характеров: я — глупо отважный, а он вроде бы более сдержанный, но никогда не отступал, если нужно было защитить меня. Иногда мне казалось, что мы вместе непобедимы. Неспокойное время, полное дикого адреналина и… свободы… было в нём что-то настоящее. И каким-то странным образом я даже с теплотой вспоминаю его. Он на мгновение замолк, словно переживая этот момент заново. Его лицо стало мягче, будто он наслаждался воспоминаниями. Слушая его тихий голос, я начала чувствовать, как внутри во мне проскальзывает что-то похожее на сочувствие. — Свобода… — пробормотала я. — Похоже, ты умеешь сам себе создавать возможности куда бы судьба тебя не забросила. — Свобода — понятие растяжимое, Сиана, — нравоучительно произнёс Такеру и устало провёл рукой по волосам. — В конце концов, я тоже стал пленником своих решений, и вот теперь сижу здесь, в этом искажённом мире, пытаясь удержать то, что считаю своим. Как и все мы. Он вновь прикоснулся к своей сигаре, давая дыму обволакивать губы и растворяться где-то в пространстве между нами. — Кстати, — продолжил Шляпник, сложив рот в хитрую улыбку и, щёлкнув пальцами, сбил пепел с сигары. — разумеется, мне нужны были деньги, чтобы как-то выкарабкаться из этого болота, и я, помимо прочего, некоторое время подрабатывал… как бы это сказать… — он сделал выразительный жест рукой, словно подбирая более благозвучное слово. —… компаньоном для состоятельных дам в районе Кабуки́-чо в клубе под названием «Пляж». Эх… ностальгия. Теперь тебе не сложно догадаться, почему созданная мной Идеальная Утопия имеет такое же название. Разумеется, мой отец никогда об этом не знал, да и я старался держать язык за зубами. Услышав такую пикантную подробность из прошлой жизни Шляпника я так резко глотнула воды, что чуть не поперхнулась и быстро отставила стакан. Шляпник не упустил мой смущённый взгляд и громко расхохотался, потрясая стаканом с ромом, запрокинув голову назад, так что его длинные волосы чуть растрепались. — Что? Ты правда шокирована? Ну не будь такой ханжой! — он откинулся назад, вытянув ногу и с размаху поставив её на небольшой пуфик. Было видно, что ему льстит чужое недоумение, и он вовсе не стесняется подобной страницы из своей жизни. — Не вижу ничего предосудительного и постыдного в том, чтобы использовать то, что дала природа. Я был молод, свободен, красив, никому не обязан. Разве это не идеальное сочетание для того, чтобы познать жизнь со всех сторон? И, знаешь, эти богатые женщины… Они открывали мне двери в жизнь, о которой я мог только мечтать. Я ненадолго становился частью их мира, просто за то, что я удовлетворял их… э-м-м… аппетит. Да, они покупали меня, моё время, мои слова, мой… огонь. Но я ведь тоже что-то получал, правда? Хотя бы иллюзию того, что я значу больше, чем просто сын продавца никому не нужных шляп. Пара часов в их роскошном мире — и я мог почувствовать себя совсем другим человеком. Он говорил это с какой-то смесью веселья и гордости, будто вспоминая свою самую дерзкую авантюру. Его жесты стали более плавными, когда он провёл рукой по подлокотнику кресла, стараясь подчеркнуть, каким уверенным он тогда был в своей привлекательности. Я мрачно поморщилась, невольно вспомнив ту пресловутую коробку с причудливыми секс-игрушками, на которую наткнулась в его покоях. В горле снова пересохло, и я поспешно сделала еще несколько быстрых глотков воды, стараясь не подать виду, насколько эта тема напрягает меня. Возможно, это и было его целью — вывести меня из равновесия. А я продолжала сидеть с сигаретой, наблюдая, как причудливые кольца дыма растворяются в украшенном позолотой потолке и пыталась понять, какая ещё неожиданная правда сейчас всплывёт в его рассказе. Но я была готова слушать дальше — как бы сильно его слова ни переворачивали моё представление о нём и о его мире, в котором он рос. — А когда отец внезапно умер, — он на миг умолк и опустил взгляд. И в этом коротком безмолвии было больше, чем просто пауза. Это было прощание и неподдельная скорбь по отцу. — Мне пришлось взять на себя заботу о его магазинчике шляп. «НикоНико»… — Шляпник на мгновение закрыл глаза, точно вспоминая вывеску над дверью, улыбчивое лицо отца или то, как в витрине красовались готовые шляпы. — Мне…очень жаль, — выдохнула я. В моих чувствах вдруг возникло странное смятение. Мне стало мучительно неловко, как будто я случайно заглянула за завесу чего-то слишком личного. . Я поймала себя на том, что неловко опускаю взгляд когда он словно обнажал передо мной свою душу. Я ощутила укол совести за то, что прежде я никогда не видела в нём человека, способного горевать, а теперь смотря, с каким трудом он заставляет себя говорить об отце, я почувствовала, что внутри него живёт нечто иное — уязвимое и трепетное, что доселе оставалось для меня скрытым. Горло снова пересохло почти до боли и я потянулась к стакану, жадно допив, оставшуюся в нём воду. На последнем глотке я почувствовав странный солоноватый привкус. Меня передёрнуло, прикрыв рот ладонью я тихо кашлянула, стараясь унять неприятное першение в горле. — Ох, уж эти минеральные воды… — пробормотала я еле слышно. Шляпник налил в стакан немного виски и протянул мне. — Может, это поможет? — его голос прозвучал с неожиданным участием. — Спасибо… — Я попробовала улыбнуться, хотя пальцы словно не слушались, а стакан едва не выскальзывал из рук. В комнате стало душно; мне казалось, что стены сужаются и от этого становилось ещё более тягостно. «Перенервничала…» — подумала я, делая осторожный глоток обжигающей жидкости — она прокатилась по горлу горячей волной, оставив после себя еле заметное жжение. Шляпник, наблюдая за мной, слегка улыбнулся, но улыбка вышла печальной, словно он всё ещё мыслями оставался рядом с отцовским магазинчиком. Затем он вновь погрузился в воспоминания: — Время шло. Почти все мои друзья куда-то исчезли: кто-то уехал в поисках лучшей жизни, кто-то погиб в уличных драках, кто-то просто пропал в неизвестность, Шляпник пожал плечами и устремив рассеянный взгляд в потолок. Сквозь завесу дыма я видела, как в его глазах вспыхивают и тут же гаснут искры воспоминаний. — Рядом со мной остался лишь Агуни — мой самый верный товарищ. Когда он упомянул Агуни, его голос изменился, обрёл некую теплоту. Я ощутила странную зависть к этой их дружбе: ведь мне казалось, что Шляпнику не свойственна привязанность. — Наши финансовые дела стали настолько плохи, что мы с Агуни всерьёз задумались о том, чтобы заняться более рискованным, но потенциально прибыльным делом. Я подумывал о вступлении в клан якудза, а Мори-чан… Да-да, — кивнул Шляпник. — в то время я мог себя позволить в шутливой форме называть его так, — он усмехнулся поймав мой озадаченный взгляд. — Агуни вечно хотел защищать и спасать, поэтому собирался в армию обороны. — А потом в один из дней, мы увидели странные фейерверки посреди бела дня, — он неожиданно поднял палец, указывая на воображаемое небо над головой. — Словно кто-то решил взорвать полгорода салютами. и после этого… мы очнулись уже здесь, в Пограничье. Я вздрогнула, вспоминая собственную первую минуту в этом мире, полную ужаса и непонимания. Я вспомнила, как мне было страшно, как дрожали колени, как я не понимала, жива ли я вообще. И сейчас казалось, слова Шляпника возвращают меня к тем первым секундам моего пребывания тут. — А теперь… — тут голос Шляпника заметно изменился, стал глубже, приобрёл некое таинственное величие, а в глазах вдруг вспыхнуло что-то вроде одержимости, предвкушения. — самая интересная часть. Я расскажу тебе о создании Пляжа. Я поставила пустой стакан на стол и, поддавшись внезапно нахлынувшей усталости, откинулась в кресле, пытаясь настроиться на его рассказ, однако меня окутывала странная сонливость, какая-то тягучая дремота, будто горячий туман подкрался незаметно и теперь медленно завладевал моим телом. Я обмякла и зажмурилась, не имея сил сопротивляться, чувствуя как проваливаюсь в кресло, не желая шевелиться. Сквозь полуприкрытые веки я видела, как Шляпник, наоборот, вдруг приосанился словно проповедник, готовящийся сказать важнейшие слова. — Пройдя несколько игр, я понял простую и пугающую концепцию этого мира. Здесь мы в ловушке: игры не прекратятся. Кто бы ни стоял за всем этим, у нас нет иного выбора, кроме как играть… и пытаться выжить. Этот мир устроен так, чтобы нас ломать. Но я решил, что меня он не сломает. Снова и снова я видел, как исчезает воля людей, как они погружаются в отчаяние и безысходность, как перестают бороться, теряя всё — надежду, мечты, даже самих себя. Это самое ужасное. Не смерть. А момент, когда человек сдаётся. Каждый раз, наблюдая за страданиями других, я думал о том, как им помочь. Думал, как облегчить им груз, который они вынуждены нести. И тогда во мне созрел план: сделать их существование более… человечным. Ведь если мир вокруг беспощаден и не сулит надежды, значит, надо эту надежду создать. Я хотел, чтобы те, кто уже на грани, могли обрести второе дыхание. Глаза Шляпника фанатично горели, а руки невольно приподнялись, словно он обращался к невидимой толпе. — Как-то я наткнулся на высказывание Ганди, — он вдруг взглянул на меня исподлобья. — знаешь, кто это такой? Я молча кивнула, с трудом отгоняя надвигающийся сон. — Так вот, — продолжил Шляпник. — Ганди сказал: «Если хочешь, чтобы мир изменился…сам стань этим изменением». Поэтому я решил воздвигнуть в Пограничье место, которое стало бы пристанищем для всех отчаявшихся, где люди, потерявшие надежду, могли бы обрести её вновь. Настоящую идеальную утопию, где правит вера в спасение! Чтобы отныне игрокам больше не пришлось терпеть удары судьбы в одиночку, — Шляпник развёл руки в стороны, словно перед ним и впрямь стояла огромная толпа людей ждущих спасения и поддержки. — Я до сих пор ясно помню тот серый рассвет и тягучие облака, словно покрывавшие небо слоистым одеялом, когда на семнадцатый день пребывания в Пограничье, я нашёл подходящее место, которое даст необходимую в этих обстоятельствах надежду, всем ищущим спасения. И назвал его «Пляж». Место, где игроки будут не разрозненными безумцами, а единым сообществом… Кроме Агуни к истокам создания Пляжа присоединились твой дружок Нираги, я сразу понял что ему нравится хаос, но он знал, как подчинить себя правилам, когда это было выгодно, потом Мира — та еще чертовка, — заговорщически добавил Шляпник. — Её не интересовали ни спасение, ни порядок. Она всегда играла в собственную игру, а следом за ними и Ласт Босс нашёл своё место в нашей системе. Они все помогали мне, и вскоре к нам потянулись всё новые и новые люди. Пляж стал наполняться последователями. Мы дали им что-то, что могло заглушить их страхи, — он замолк на мгновение, давая мне прочувствовать вес каждого сказанного слова. — Когда я стал Лидером, все думали, что я просто мечтатель, не способный на реальную власть. Но я доказал обратное… И, поверь, если понадобится — докажу снова. Я смотрела на него, и в груди расползалось странное ощущение. На самом деле мне было жутко и любопытно одновременно. В том, как он рассказывал о возникновении Пляжа, слышались отголоски чего-то почти божественного: самоуверенная интонация, подчёркнутая жестикуляция — всё выдавало в нём человека, который видит себя в роли создателя нового мира. — Забавно, прямо как в библейской мифологии, — задумчиво произнесла я, глядя на Такеру, чьё лицо отражало смесь гордости и усталости. — Ты звучишь как Бог, создавший свой мир, а вокруг тебя апостолы, которые несут твою философию в массы, — я сдержанно улыбнулась, уловив эту параллель. Эти слова вырвались прежде, чем я успела их обдумать, но они отражали то, что крутилось у меня в голове. Пляж действительно стал чем-то похожим на религиозный культ, только вместо Бога здесь был Шляпник, а вместо спасения — иллюзия надежды. Одновременно с этим промелькнули мысли о том, что это не удивительно, ведь испокон веков люди всегда искали в каждом своём лидере нечто святое и нуждались в обещаниях, скреплённых, как будто, высшей силой. Но… что, если эта сила — всего лишь человеческая иллюзия и ничего больше? Ведь даже если цель кажется благородной, оборачивать её в ложь и манипуляцию — это недопустимо. Да и само слово «спасение» звучит странно и натянуто, как будто речь идёт о каком-то новом культе. Но чёрт возьми, это ведь не христианская мифология… это что-то более опасное, потому что здесь всё отдано на волю человеческого страха и жажды выжить. Такеру сидел с довольной полуулыбкой, словно понимал, что мои мысли скользят далеко за гранью его рассказа, но не торопился меня разубеждать. Он будто смаковал собственную роль пророка. — Но это не так просто, как ты думаешь, — со вздохом произнес он. — Радость и развлечения, которыми мы одарили обитателей Пляжа, увы, не уберегли их от отчаяния. Они просто начали сходить с ума: участились случаи самоубийств, кровавых стычек и передозировок. Некоторые люди, прожигая своё время в ожидании окончания визы, кинулись в безумия. Другим попросту понравилось насилие без последствий и ощущения вседозволенности. Тогда я понял, что для того, чтобы удержать их сердца, нужно что-то, чтобы объединить всех этих людей, необходима глобальная цель, которая окажется важнее их собственного страха! Голос Шляпника снова окреп, в глазах зажглось то самое пламя, которое всегда казалось мне пугающим. В его словах ощущались и фанатизм, и какая-то отчаянная решимость. Мне стало не по себе, потому что я видела, насколько сильно он поглощён этой «великой идеей». — Поэтому я придумал теорию о возвращении. Я не выдержала и перебила его: — Такеру, постой, — я приподняла руку, прося его остановиться. — Разве это не обман? Ты же осознанно даёшь людям надежду на то, чего, возможно, не существует. Ты заставляешь их поверить в мираж. Ложная надежда может убить гораздо сильнее, чем даже отсутствие самой надежды… Ты заставляешь людей верить во что-то, чего, возможно, не существует. Они хватаются за твою идею как за спасательный круг, и никто не знает, к чему это приведёт на самом деле. Разве можно так играть с чужими жизнями? Брать под контроль разбитые души и руководить ими, обещая несбыточное возвращение. Мне хотелось добавить ещё что-то, но голоса не хватало. — Ты называешь это «обманом», но ты заблуждаешься, Сиана. Я называю это спасением, — ответил Шляпник. — Полагаешь, что я тиран, но я видел этих людей: они уже были загнаны в угол, готовые исчезнуть в безысходности. Без моей идеи они бы сломались, превратились в стадо, неспособное даже надеяться. И я дал им то, чего не отнимет ни страх смерти, ни сама природа этого места — цель. Да, возможно она никогда не будет достигнута. Но эта цель заставила их бороться. Ты говоришь, что это неправильно. А что, по-твоему, правильно? Смотреть, как они сдаются, уходят один за другим, а? В этом мире, где даже твоя жизнь тебе не принадлежит, я дал им нечто, что никто не мог бы отнять. И это сделало их сильнее. Я дал им силу жить, Сиана. Пока у них есть чёткая цель, у них есть и воля к борьбе! Пусть и ослеплённые верой в «возвращение», они хотя бы живут! Они сражаются за эту цель, видят в ней смысл и цепляются за жизнь! Разве это не лучше, чем дать им утонуть в собственном страхе? Я спас их от окончательной потери веры и дал им силы бороться! И если между «обманом, дарующим надежду» и «правдой, убивающей сразу», я выбираю первое. Иначе они бы уже давно перестали искать спасение. Они бы просто легли и ждали, когда для них всё кончится. Голос Шляпника был исполнен уверенности, словно каждое слово выстраивало непоколебимую стену против моих доводов. Внутри меня шла нешуточная борьба: часть меня понимала, что Пляж для многих и правда стал спасением, но другая не могла принять тот факт, что это спасение строится на призрачных посылах. Неужели, он действительно верит, что спас их? Всерьёз считает, что дал им путь к свободе? Или ему просто нужно оправдание собственных жестоких поступков? — Но какой ценой? — я с трудом сдерживала эмоции. — Ты играешь с их жизнями, с их надеждой. Если твоя правда строится на лжи, то к чему она приведёт? Ты искренне говоришь, что хочешь добра, но готов ради этого подтолкнуть людей к выдуманной цели… Ты так отчаянно держишься за этот обман, что уже не можешь отступить. Но что, если однажды обнаружится, что «возвращения» нет? Тогда их надежда рассыплется прахом — и что тогда? Но Шляпник, игнорируя мои доводы, продолжал выстраивать свою логику. — Ты не понимаешь, насколько всё здесь зыбко, — проронил он, поводя плечами. — Чтобы они не разорвали друг друга в клочья, мне пришлось ввести систему рангов и несколько правил. Я создал фракцию боевиков во главе с Агуни, чтобы те в любой момент могли подавить беспорядки. Но иногда приходится обуздывать и самих боевиков. Ты сама знаешь, например, Нираги — как легко он скатывается к жестокости. Но Агуни блестяще справлялся с этим. А также… Слова Шляпника лились монотонным обволакиваюшим потоком, пробираясь в мой разум, словно сквозь липкую сладкую вату. Его голос становился всё более далеким, и слушая его, я чувствовала как мое сознание плывёт, мысли лениво спутываются, и странная дремота начинает брать верх, затягивая меня в меланхоличное забытье. В какой-то момент я так увязла в этой приятной полудрёме, что кажется пропустила часть его пылкой речи и не сразу заметила, когда именно тон Шляпника сменился. Словно сквозь вязкую пелену, я вдруг услышала, как он начал говорить пугающе откровенно, без малейшего намёка на осторожность, будто вовсе не опасался, что все эти признания могут выйти вместе со мной за пределы его номера, Внезапно я вынырнула из оцепенения, парализовавшего мозг, и отчётливо поняла, что его слова начали нести в себе скрытую угрозу: он обнажил передо мной свое истинное лицо и мотивы потому что решил, что мне уже не суждено покинуть эту комнату живой. Всё, что я видела в нём до этого момента во время разговора: все странности, загадочность, грусть, и даже некое очарование, — теперь складывалось в единую картину жуткой одержимости, и я отчётливо осознавала, что безумие уже пустило в нём глубокие корни. — … и я не допущу чтобы твоё присутствие расшатало всё, что я построил! Ты хочешь, чтобы они начали сомневаться?! — донеслось до меня. — Ты не оставляешь мне выбора, Накири. Если ты продолжишь ставить под сомнение мою систему, если начнёшь открыто заявлять, что возвращение — ложь, ты начнёшь ломать то, что я выстроил с таким трудом. Я не могу позволить этому случиться! Через мутную пелену перед глазами, я судорожно моргнула и с трудом сфокусировав взгляд на Шляпнике, я вдруг разглядела, как в нём изменилось всё до мельчайших жестов: скулы напряглись так, что на шее обозначились жёсткие жилистые линии, губы искривились в недоброй усмешке, глаза будто утонули в тени собственных мыслей. Исчезла та притворная ласка и мягкая небрежность, которая так усыпляла мою бдительность. Остался только человек, охваченный смутной яростью и безумием, готовый на всё, лишь бы сохранить свою систему. Человек, который уже давно пересёк границу здравого смысла. Он прищурился, ощупывая меня взглядом, в котором на миг вспыхнула неприкрытая неприязнь, словно я действительно представляла для него опасность. — Никто не смеет ставить под сомнение мою власть! Слышишь, Накири? Никто! Я никому не позволю пошатнуть мой авторитет! Запомни это! — орал Шляпник брызжа слюной и обводя комнату взглядом, будто там притаились невидимые враги. Он говорил всё громче — и я поняла, что он уже не пытается изображать доброжелательность. Рот его кривился то ли в презрительной, то ли в одержимой улыбке и в этом почти фанатичном пылу я уловила исступлённую жажду сохранить свою «истину» любой ценой. — Я не позволю свергнуть или предать Лидера утопии! С этими словами он запрокинул голову, безумным взглядом воззрился в потолок и разразился диким смехом. В его зрачках плясала хищная радость, казалось он еще немного и захлебнётся собственным восторгом. — Этот мир, Пограничье, содрогнется под пятой Короля и его величайшей армии! — Шляпник развёл руки широко в стороны, будто объявляя всему миру о своей надвигающейся победе. — Любой рай требует жертв, и я не дрогну, даже если ради этого придётся пролить много крови! В этих словах звучало что-то религиозное, какое-то болезненное преклонение перед собственной верой в свою власть. Шляпник словно видел себя хранителем нового порядка — или, как он сам называл, «утопии», которую он беззаветно чтил. Из его сумасшедшего смеха и блуждающего взгляда я поняла: он готов ради этого уничтожить всё и всех без сожалений. Перемены в поведении и внешнем облике, произошедшие, как только он завел разговор об утопии, пугали. Я отвернулась и посмотрела в сторону столика у входной двери. Пистолет — единственная вещь, которая могла бы меня спасти, была так близко, и всё же совершенно недоступна. Шляпник перехватил мой взгляд и ехидно улыбнулся. Его усмешка ясно говорила: «Я знаю, о чём ты думаешь, и не допущу этого». — Такеру… — выдохнула я. — Мне… Мне нужно идти. Прямо сейчас, — я попыталась подняться, но резкая волна слабости скрутила тело; ноги предательски подкосились, и я тут же осела обратно в кресло. Я перестала чувствовать мышцы, словно в венах больше не текла кровь. — Куда же ты собралась? — голос Шляпника стал низким и опасным. — Мы ведь даже не обсудили самое главное: как ты думаешь, что будет с теми, кто собирается предать своего Лидера? — в его ухмылке скользнуло что-то отвратительно-предвкушающее. Мне стало душно, словно стены комнаты придвинулись ближе. Я попыталась сконцентрироваться на деталях, чтобы удержать ясность: вычурная лепнина на стенах, массивная люстра, тускло отражающаяся в лакированной поверхности кофейного столика, картина с оленем, надувной фламинго… Всё это смешалось в один тревожный фон, в котором чётче всего выделялась фигура Шляпника, вальяжно приближающегося ко мне. Безуспешно пытаясь подняться, я вытянула вперёд руку, выстраивая хоть какое-то расстояние между нами, но мучительная слабость снова вихрем пронеслась по мышцам и моя рука безвольно упала на обшитый золотыми нитями подлокотник. Шляпник обошёл кресло, и перегнувшись через спинку, тихо рассмеялся, проведя пальцами по моим волосам в жесте, который показался мне пугающе собственническим, и процедил: — Не бойся, Накири. Если ты окажешься покорной, я позволю тебе увидеть мой триумф. А если нет… — он на мгновение замолчал, отчего внутри меня всё сжалось. — …что ж, тогда тебе придётся исчезнуть вместе со всеми предателями...