Да начнётся игра!

Отношения — это зеркало, в котором отражается

наш истинный облик: узоры наших страхов,

оттенки предубеждений, тени печалей и блики радостей,

а также понимания способны ли мы по-настоящему любить,

или это лишь мираж, созданный игрой света

на зеркальных стенах, и ее не существует вовсе.

На этой земле нет одиноких островов —

все мы части единого архипелага бытия,

поэтому исследуя тонкую материю отношений,

мы можем прикоснуться к самой их сути —

той невидимой нити, что всё ещё связывает

наши сердца в этом разобщённом мире.

***

Глоток вермута и я чувствую, как кровь приливает к лицу, а по телу разливается тепло-туманная волна не только от алкоголя, но и от нашей близости. Я улыбаюсь глядя в его глаза, улыбаюсь в любимые губы, потому что впервые за долгое время я не боюсь и ощущаю, что могу верить этому человеку, которого когда-то считала почти диким и непредсказуемым. Странно, как легко может отпустить тот страх, что казался вечным. Почему? Потому что люблю его так же, как каждый шрам на его теле, как каждый преподнесённый им урок до преодоления последних рубежей моего недоверия. Моя рука инстинктивно потянулась к лицу Нираги, и я ласково провела пальцами по щеке, наблюдая как он расслабился и закрыл глаза от этого прикосновения, как будто это было самое нежное, что он когда-либо ощущал, то, чего всегда был лишён. Его объятия стали еще крепче, словно он боялся, что я исчезну, если хоть на мгновение ослабит хватку. Этот непробиваемый, грубый человек, который столько раз причинял боль другим и себе самому, вдруг показался мне по-настоящему живым — не просто машиной, которой движет ярость и холодный расчёт, а человеком, способным чувствовать. Сейчас он держал меня так, как будто я была всем, что осталось в его жизни. Наши тела были настолько близки, что казалось, будто они больше не могут существовать порознь. Я словно приросла к его рукам, ощущая каждый его вдох, который сливался с моим, каждый стук его сердца, который отражался в моём. Мы снова замолчали, как будто кто-то услышать и разрушить то невидимое, что теперь связывало нас, боясь потерять и больше не найти. Между нами разлилась тишина, в которой было больше смысла, чем в любых словах. Всё было так правильно и так хрупко одновременно. Это мгновение казалось словно вырванным из времени — странное ощущение комфорта в мире безумия, маленькая искра человечности в сердцевине тьмы как осознание того, что настоящая близость не требует слов или других подтверждений, она чувствуется кожей, проникает глубоко в сердце и остается в тишине. И именно это понимание дарило мне спокойствие, которого я не знала раньше. В этот миг мне казалось, что вся наша жизнь — это поиск такого прикосновения, когда исчезает потребность в объяснениях. В объятиях Сугуру я нашла то, что искала, даже не осознавая этого — момент, в котором я больше не боялась любить. Наше молчание больше не было пустотой. Это была тишина двух людей, которые, несмотря на все раны и шрамы, знали — они всё ещё живы и связаны не только общим несчастьем, но и общей целью остаться вместе, несмотря ни на что. Но при этом, каждый из нас как будто боялся нарушить этот хрупкий баланс, опасаясь, что слова лишь усилят боль, которая уже и так сжимала наши сердца. В этом безмолвии было что-то успокаивающее, как будто сама вселенная на секунду остановилась и дала нам временное убежище, короткую передышку от того, что ждет впереди, чтобы позволить нам побыть рядом. Казалось, этот мир, несмотря ни на что, может хранить в себе крупицы человечности даже среди столь чудовищных испытаний. Сквозь мрак отчаяния пробивался тоненький луч надежды, и я чувствовала, что мы сможем найти путь сквозь эту тьму, потому что мы хотим быть вместе. Да, Пограничье пыталось сломать нас, разбить на осколки, уничтожить, но мы сопротивлялись, мы всё ещё были здесь — вдвоем. Были ли мы наивны и слабы в своём стремлении держаться друг за друга, словно это может спасти нас от гибели? Возможно. Но мы всё ещё оставались людьми, которые стремились к чему-то большему, чем просто выживание, даже если мир вокруг отказывался принимать это, отвергая любое проявление человечности. Так мы узнали о новых чувствах и признали их существование в себе. — Почему я тебе верю? — шутливо спросила я, сама не зная, чего жду в ответ. Может насмешки, может ещё одного циничного комментария. Нираги слегка отстранился и приподнял бровь, глядя на меня так, словно ответ на этот вопрос был слишком очевидным. — Потому что я хороший лжец, — ответил он, ухмыляясь. Но в его глазах, на миг, мелькнуло что-то другое, что-то настоящее. — Или, может, потому что ты просто устала не верить, а? Еще один глоток горького вермута запоздало скользнул по моему горлу, но я уже не ощущала его вкуса. Всё, что осталось — это его тёплые руки, горячие губы и странное спокойствие, разливавшееся по телу. В ответ я взглянула на Нираги, и мои губы дрогнули в улыбке — уверенной, почти лёгкой, такой, которую я не могла себе позволить уже очень долгое время. Эта улыбка не была просто игрой мускулов, нет. Она рвалась изнутри, как тихий вздох облегчения, когда, наконец, становится понятно, что можно отпустить страх, что можно довериться. Нираги, заметив это, только шире ухмыльнулся, с видом, будто уже выиграл некий невидимый спор, явно чувствуя, что его провокация сработала. — Ну и что дальше? — он насмешливо поднял одну бровь. — Молчим? Неужели нет больше вопросов? Или ты, наконец, поверила, что этот «чёртов подонок» хоть раз был честен? Он произнёс это с привычной игривой издёвкой, чуть подавшись вперёд, как будто дразнил меня, проверяя, насколько далеко я позволю ему зайти. Именно в этот момент его рука непроизвольно сжалась на моём плече. Синяк, который он оставил несколько дней назад, будто ожил под его пальцами, пронзая моё тело новым всплеском острой, пульсирующей боли. Я коротко вздохнула, и рефлекторно отшатнулась не успев подавить вскрик. — Ай! — вырвалось у меня, болезненные ощущения вспыхнули неожиданно и сильно. Нираги мгновенно отдёрнул руки, как будто испугался собственного жеста, не ожидая, что снова причинит мне боль, и резко отстранился. Его взгляд замер на моём плече, как будто он не сразу понял, что произошло, и я увидела, как на его лице мелькнула растерянность, словно он действительно забыл о том, что сделал, забыл о той вспышке ярости, когда ударил меня прикладом своей винтовки. Вероятно эта деталь выпала из его сознания, как ненужный факт. Весь сарказм и насмешливое выражение исчезли, оставив его глаза пустыми. Его взгляд стал отстранённым, а тело напряглось, как у зверя, который вдруг снова осознал свою собственную опасность. Очевидно, что в этот миг Нираги ненавидел тот факт, что тот забитый в угол памяти момент вдруг выплыл наружу, заставив вспомнить то, о чём он старался забыть. Это случайное напоминание о собственном грубом действии обрушилось на него с новой силой и, похоже, сильно его разозлило. Нираги не привык чувствовать вину. Всё его лёгкое, шутливое отношение испарилось в одно мгновение, уступив место чему-то гораздо более глубокому и мрачному. — Я не хотел, — глухо проговорил он, не оборачиваясь. Но в его голосе не было ни извинений, ни сожалений, скорее замешательство и раздражение, как будто он говорил это скорее для себя, а не для меня. Не глядя в мою сторону он приподнялся, откинувшись назад, с силой вдавил ладони в песок, окидывая я берег каким-то странным взглядом. После чего его глаза на несколько секунд застыли на одной точке где-то вдалеке, где черное небо сливалось с такой же темной водой. Казалось Нираги смотрел вдаль на что-то, что продолжало делать его несчастным и это разъедало его изнутри. — Знаешь, — наконец заговорил он, беря бутылку вермута и делая глоток прямо из горлышка, как будто эта горькая жидкость давала ему кратковременное облегчение от внутреннего конфликта, который пульсировал в его груди, но никак не находил выхода. Его голос звучал хрипло и надломленно. — Иногда я думаю, что было бы лучше, если бы меня вообще не существовало. Что вся моя жизнь — это чья-то шутка, причем не самая смешная. Он говорил с такой же холодной иронией, с какой всегда обсуждал всё вокруг. Это был не плач о судьбе, а скорее циничное наблюдение — как если бы он со стороны смотрел на себя, как на неудачного персонажа в фильме, и не мог решить, стоит ли ему смеяться или просто выйти из зала. — Глупости, Сугуру! — возразила я, тоже приподнявшись, и, досадуя на то, что Нираги несмотря на всё, о чем мы говорили чуть раньше, сейчас несет непонятный и тревожащий душу вздор. — Не смей так говорить! Я попыталась сглотнуть раздражение, но не смогла. Этот его вечный цинизм, граничащий бесконечным презрением ко всему вокруг, включая себя самого — всё это бесило меня, но я знала, что за этим стоит. Он не был слабым, он был… слишком живым для этого мёртвого мира. — Ты… жалеешь о наших отношениях? О том, что ещё в первый же день не ушла с Пляжа? — вдруг спросил он. Я на секунду замерла, пытаясь понять, что именно заставило его это спросить. Может это было чувство вины и страх того, что я, в конце концов, тоже его оставлю, как и всё, что он привык терять. — Нет, — твёрдо сказала я, помотав головой. — Не жалею. В моей груди вскипала злость из-за того, как легко он отмахивался от всего, что для меня было важным: — Ты можешь разлагать себя дальше этой чёртовой философией, но я здесь, и никуда не уйду и ты это знаешь. Даже если ты пытаешься оттолкнуть меня. Сказав это, я почувствовала, как некий груз спал с моих плеч. Эти слова были правдой. Как бы тяжело ни было, как бы больно ни приходилось — я всё ещё с ним. Не из-за долга, не из-за страха одиночества. А потому что я действительно верила, что, несмотря на все его шрамы и тьму внутри, он — тот человек, которого я люблю. Но Нираги словно не слышал моего ответа или не хотел. Крепко сжимая бутылку вермута, он жадно делал быстрые глотки, и в этом жесте было больше агрессии, чем желание напиться. — Я знаю, что ты думаешь обо мне, — продолжил он. — Думаешь, что я ублюдок. И, возможно, ты права. Я, пожалуй, действительно ублюдок. Но это ведь уже не новость, да? — Он чуть склонил голову, посмотрев на меня, но в его взгляде не было ни капли смущения или сожаления, только хмурое принятие. — Да и поступки у меня такие… специфические. Я молчала, чувствуя, как влажный солёный ветерок кусает кожу, а волны шепчутся на границе берега, будто тайно обсуждают нас двоих. — Этот твой блондинчик, которого я увидел в твоём номере… — Нираги презрительно скривил губы, —… я может тогда бы и не сорвался, но знаешь, меня выбесило, как он смотрел на тебя. Прямо передо мной, как будто я воздух. Хотя, может, я и есть воздух для таких, как он, — он пьяно хмыкнул и снова сделал глоток вермута. — Я знаю что отвратительно повёл себя… Но, черт возьми, я не мог это контролировать. Нираги замолчал, стиснув зубы. Его взгляд остановился на моем плече. — Я ведь понимаю, чего ты ждёшь, — он поднял на меня глаза. — Ты думаешь, я должен измениться, стать кем-то другим. Стать более… управляемым? Менее, как ты там это называла…? Испорченным? Хм, — он коротко усмехнулся. — Но это уже буду не я. Я не могу. Да и не хочу, если уж быть честным. Я молча слушала его, чувствуя, как его слова будто ледяной ветер впиваются под кожу. Нираги сделал паузу, окинул меня пристальным взглядом наполовину насмешливым, наполовину каким-то вызывающе спокойным. Его глаза словно искали что-то в моем лице, но я молчала. Не дождавшись моего ответа, он продолжил: — Я всегда жил на грани. Скорость, риск, секс — это всё, что я знаю. Всё это — моя стихия, — его голос приобрел некую одержимость, как будто он наслаждался каждым произносимым словом. — Мне нравится, когда кровь кипит в жилах, ветер в лицо, встречные огни. Обожаю смесь боли и удовольствия, нравится проживать каждый день как последний. Как будто иначе просто не умею. Когда ты сталкиваешься со смертью лицом к лицу, начинаешь ценить каждый чёртов момент, — Он на мгновение прикрыл глаза, словно испытывая это заново. — Это даёт мне… что-то, что ты, может, никогда не поймёшь. Это… — он на секунду замолчал, словно подбирал слова, которых ему не хватало. — делает меня живым. Сказав это, он посмотрел на меня, и в его глазах мелькнуло что-то вроде смирения, будто он признавал свою собственную обречённость, но с некой легкостью, будто это не имело особого значения. — Когда всё вокруг сгорает, когда знаю, что могу потерять всё — вот тогда я, чувствую, что жив. Я выживаю ради этого адреналина, но каждый раз, когда его нет, мне хочется куда-то сбежать. Так что, да, — он посмотрел в сторону, как будто устал от собственных слов. — эти вещи во мне уже не изменить. В его словах всегда была какая-то завораживающая прямота. Он не притворялся, не скрывал своих пороков. И, возможно, это тоже привлекало меня к нему — его способность быть откровенным в своей дикости. — А ты… ты ведь совсем другая. И я не понимаю, почему ты всё ещё со мной, — он вдруг посмотрел на меня так, словно увидел меня впервые. — Ведь ты боишься меня, да? — в его голосе звучал не столько вопрос, сколько утверждение. — Смотрю на тебя, и вижу этот страх в твоих глазах. Страх перед тем, кто я есть и на что я способен. Но ты не должна. Честно, не стоит, — он снова сделал паузу, а затем добавил тихо, как бы неохотно. — Я ведь, как ни странно, не собираюсь причинять тебе реальный вред. Никогда. Я отвернулась, чтобы скрыть свои эмоции, не зная, что ответить. В голове вертелись обрывки мыслей, но ни одна из них не казалась подходящей. С Нираги всегда было сложно, но наши отношения всегда значили для меня больше, чем просто вспышка страсти. Он насильно завлек меня в свой мир риска и безумия, однако осталась я в нем по собственной воле. В его жизни всегда был этот хаос, его дикое желание чувствовать всё на пределе — и это было тем, чего я никогда не могла по-настоящему понять. Но стоило мне увидеть его, снова почувствовать этот тёмный магнетизм, как я забывала обо всех сомнениях. Да, в его словах была доля правды: я бы хотела, чтобы он был немного менее испорчен, менее вспыльчив и разрушителен, и иногда я действительно боялась его, до дрожи в руках, особенно в те моменты, когда он переходил черту, когда его лицо менялось, а глаза становились пустыми, словно он превращался в того, кем так гордился быть — безжалостным, неуправляемым. И хотя я знала, что он не желает мне настоящей боли, страх перед тем, на что он был способен, всегда жил во мне. Но несмотря на это, я оставалась с ним. Почему? Этот вопрос я задавала себе каждую ночь, когда лежала рядом с ним, чувствуя, как его дыхание сливается с моим собственным. Что-то удерживало меня рядом, что-то большее, чем просто физическое притяжение. И это было сильнее страха. Как будто я знала, что в его жестокости скрывается искра чего-то другого, чего-то, что он не хотел показывать. Там, за всей этой бравадой и опасностью, прятался тот, кто тоже был сломлен. И это делало его… человечным. Возможно, я была единственной, кто замечал это. Он жил, отталкивая всех вокруг, но меня он не смог оттолкнуть. А может быть, это было моё собственное безумие, которое заставляло меня оставаться и я просто не осознавала, что рано или поздно я тоже разрушусь рядом с ним. — Сиана…— вдруг позвал меня Нираги. Он редко называл меня по имени. Слишком редко, чтобы это не значило ничего. Та мягкая непривычная интонация, с которой он произнес мое имя, этот новый оттенок в его голосе заставил мое сердце вздрогнуть. Я тут же обернулась к нему, пытаясь поймать его взгляд. Его глаза, холодные и полные вызова, теперь выглядели иначе — напряжённые, но с тенью неуверенности. Эта перемена сбивала с толку, заставляла задуматься, что же на самом деле происходит в его голове. — Почему ты вообще здесь? Что тебя держит рядом с таким, как я? Почему ты ещё не свалила к чёрту, а?! Он задал вопрос, который я слышала в своих мыслях миллионы раз. Я сделала глубокий вдох, чувствуя, как горло сжимается от волнения. Я знала ответ, но его трудно было произнести, потому что Нираги никогда не давал понять, что ему это нужно, никогда не показывал, что нуждается в чем-то большем, чем просто буря эмоций и страсть. Он как бы выбрасывал приманку, чтобы увидеть, как я реагирую, но настоящих эмоций от него я никогда не видела. — Потому что, несмотря на весь этот твой дерьмовый характер, я люблю тебя. И люблю не за то, каким ты мог бы быть, а за то, какой ты есть, — слова неожиданно легко и свободно слетели с моих губ, как будто давно ждали этого момента. Ведь я слишком долго держала их в себе, боясь произнести вслух то, что чувствую, боясь признаться даже самой себе, что мое сердце уже выбрало свой путь. Нираги на мгновение застыл, его сомневающийся взгляд изучал моё лицо, будто пытаясь убедиться, что я говорю серьёзно. В его глазах мелькнуло замешательство. Казалось, он сам не верил в то, что услышал, и эта реакция была для меня неожиданной. Он не был готов к моему признанию, и это было странно само по себе. Нираги всегда действовал так, словно видел мир насквозь и я никогда не думала, чтобы что-то могло застигнуть его врасплох. Но именно это сейчас происходило передо мной. Его лицо было непроницаемо, но я заметила, как его губы сжались в тонкую линию, как он боролся с чем-то внутри себя. Он ненавидел терять контроль, ненавидел, когда кто-то мог видеть больше, чем он хотел показать. И сейчас мои слова выбили его из привычной колеи, ударили в самую больную точку — в его собственную неуверенность, что заставило его сжать кулаки и почти незаметно напрячься. Этот момент был длиннее, чем обычная пауза, словно сама реальность задержала дыхание, ожидая его реакции. Нираги не двигался, не отворачивался, но его сомнение было почти осязаемым. — Любишь? Меня? — он произнёс это с такой интонацией, словно проверял мои слова на прочность, будто сам не мог в это поверить, но в то же время хотел услышать это снова. В его голосе прозвучала искренняя растерянность, и это больно кольнуло меня. Но в следующую секунду на его губах заиграла та самая кривая усмешка, которую я знала слишком хорошо. — Любишь все эти моменты, когда я раздражаю тебя своим поведением? Когда ты не знаешь, что будет дальше, и боишься даже самой мысли, что я могу сделать? Ты всерьёз считаешь, что это хорошая затея любить меня? — Его голос звучал одновременно язвительно и грустно, как будто он давно свыкся с мыслью, что быть любимым — не его участь, словно ставил под сомнение не только мои слова, но и саму идею любви. Будто он не мог допустить, что кто-то мог чувствовать к нему что-то кроме страха или ненависти. Он привык к тому, что его боятся, что от него отказываются, а не к тому, что его любят. Нираги фыркнул, затянувшись сигаретой, и густой дым медленно вырвался из его губ. — У тебя точно с головой в порядке? По-моему я тебе уже говорил, что ты безнадёжно сумасшедшая, — спустя мгновение произнёс он. — Теперь я уверен в этом. В его словах был вызов, как будто он хотел убедить меня в моей ошибке, как будто любить его было глупейшим выбором, который я могла сделать. Но я видела, что за этой бравадой скрывалось нечто иное, что он был растерян. Нираги не привык слышать такие признания. Не привык к тому, что кто-то может принять его со всеми его пороками. Для него мои слова были не просто неожиданными — они подрывали саму основу его существования. Он считал себя слишком разрушительным, чтобы кто-то мог искренне любить его. И в этом заключалась вся сложность его внутреннего мира — этот больной цикл самоуничтожения и отрицания, с которым он жил уже слишком долго. Он был слишком хорошо знаком с болью и отстранённостью, чтобы безоговорочно поверить в мои чувства. И любое проявление заботы или любви казалось ему чем-то невозможным, почти болезненным. Ирония и саморазрушение — его привычные доспехи, но сейчас они едва держались на месте. Я чувствовала как его слова касаются меня, словно колючий ветер, но внутри не было боли, скорее… понимание. Нираги не хотел обидеть меня, это было очевидно. В его голосе не было злости или отторжения, только сарказм, как будто он давно смирился с тем, что такие вещи, как любовь, были для него недосягаемы. Он не хотел показать слабость, не хотел впускать меня слишком глубоко, но я уже была там. Я видела это в нём — под всеми слоями насмешек и цинизма. — Возможно, — ответила я тихо, чувствуя, как уголки моих губ невольно дрогнули в слабой, почти невидимой улыбке. — Но знаешь что? Я — твоя сумасшедшая. И с этим тебе придётся смириться. Я здесь. И я никуда не уйду. Потому что ты важен для меня. И я останусь, даже если ты будешь пытаться оттолкнуть меня. Ты не сможешь меня прогнать. Эти слова не были вызовом. Это было обещание. Он хмыкнул, словно переваривая мои слова, на его губах всё это время играла легкая усмешка, как у человека, который уже давно смирился с тем, что мир вокруг него — это одно сплошное недоразумение, и он в этом мире играет только ради развлечения, а потом неожиданно выдохнул: — Знаешь, детка, я, конечно, не святой, это ты уже поняла давно. И вообще я не хороший человек. Никогда им не был. Вряд ли когда-нибудь стану. Я в курсе, что выгляжу полным мерзавцем, и понимаю, что едва ли кому-то нужен… Он снова жадно затянулся сигаретой, глубоко, почти медитативно, долго держал дым внутри, словно пытался поглотить его вместе со своими мыслями, а затем выпустил медленно, глядя куда-то в сторону. Казалось, он не хотел встречаться со мной взглядом, боясь, что я увижу его настоящие чувства. Его слова застряли в воздухе, а я почувствовала, как его откровенность бьёт по мне сильнее, чем его цинизм. Он говорил это так, будто давно смирился с тем, что любовь для него — это что-то ненастоящее, что-то, что не имеет права на существование. Он не хотел, чтобы его любили, потому что не верил, что заслуживает этого. — Я рушу всё, что попадается под руку, а что касается чувств… Что ж, с этим у меня всё ещё хуже. Но знаешь, что самое забавное? — Нираги чуть прищурился, и в его глазах снова зажглась привычная насмешка, только теперь в ней ощущалась тень усталости, едва уловимая, почти незаметная. — Я, черт возьми… кроме тебя, ничего ни к кому не чувствую. А ты — единственная, кто остаётся рядом, несмотря на всё это дерьмо и ты понимаешь меня, даже когда я сам не понимаю, что со мной происходит, — продолжил он, глядя куда-то вдаль. Его голос утратил привычную язвительность. Он говорил это так, как будто признавался в чём-то, что он давно пытался отрицать. Его это злило. Но он нуждался в этом. Я знала это. И он знал тоже. Он резко бросил сигарету в сторону, с яростью вдавив её в песок, как будто пытался раздавить не только её, но и все свои чувства. — Только ты видела другого меня, — произнёс он, не глядя на меня, как будто это признание было слишком личным. — И это чертовски неудобно. Это бесит меня до чертиков. Мои мысли внезапно сбились, как нить, сорвавшаяся с иглы. Сердце забилось чуть быстрее, словно пытаясь осмыслить этот новый ритм, который внезапно задал Нираги. Я не могла уловить момент, когда он перешагнул ту черту между обычной игрой слов и чем-то более глубоким. Я в изумлении приподняла бровь, не веря тому, что слышу. Эти слова от Нираги звучали как что-то невозможное. Они были равносильны признанию, завуалированному, циничному, но при этом до боли честному. И я не могла поверить, что он решился на это. Казалось, что он сам не понимал силы того, что только что сказал. Он делал это легко, как будто это ничего для него не значило, но внутри у меня всё перевернулось. Его слова, обёрнутые в привычный сарказм, всё же оставили у меня странное ощущение — они были ближе к правде, чем всё, что я слышала от него до этого. Он не мог сказать это прямо, и я знала это. Но именно в том, как он говорил, я вдруг услышала больше, чем в самих словах. Это был его способ. Его способ сказать что-то настоящее, не отступая от своей привычной манеры. В этот момент вся неловкость возникшая между нами оказалась словно стертой, заменённой этой откровенностью, которой от него не ждала. Я непроизвольно коснулась щеки, словно проверяя, не являюсь ли я частью какого-то сна. Как будто всё это было слишком настоящим, но одновременно слишком неожиданным, чтобы быть правдой. Я видела, как что-то глубоко в его глазах борется с привычным цинизмом. И я тоже боролась — с собственными сомнениями и, одновременно, с желанием услышать это ещё раз, чтобы убедиться, что я не ошибаюсь. Но Нираги не дал мне долго задержаться в этом состоянии. Окинув изучающим взглядом моё лицо, он будто почувствовав необходимость восстановить привычный порядок вещей и не давая моменту зафиксироваться на чём-то серьёзном. быстро перевёл всё в привычное для него русло, — Ты что, всерьёз удивлена? Реагируешь так, будто не знала об этом раньше, — хмыкнул он, глядя на меня исподлобья. — Я действительно не знала, — искренне ответила я, качая головой, чувствуя, как слова даются с трудом. — Ты сделал свой внутренний мир недоступным и я никогда не была уверена, что значу для тебя хоть что-то, не понимала, как ты ко мне относишься. Время от времени мне казалось, что ты просто играешь со мной, что я для тебя — лишь способ развлечься. Возможно мои слова прозвучали наивно, но это была правда. Иногда я чувствовала себя совсем потерянной рядом с Нираги и часто задавалась вопросами, что на самом деле он обо мне думает и думает ли вообще, но ответы никогда не были конкретными. Я замерла, ожидая, что он сейчас снова огрызнётся и попытается оттолкнуть меня своим сарказмом, как он делал всегда. Но его глаза изменились — в них появилась какая-то тень сожаления. — Ты не знала? Не тупи, — бросил Нираги, но без привычной колкости в тоне. — В ту секунду, как услышал твое имя, я стал твоим. — Мое имя? — переспросила я, слегка нахмурившись, не понимая как это связано, и что именно он пытается сказать. — Это ведь просто имя, Нираги. Что в нём особенного? — Да фиг знает… Может оно просто звучало по-особенному… Необычно. Я закатила глаза и легонько стукнула его по руке, чувствуя, как напряжение между нами постепенно растворяется, хотя его ответ был далёк от прямого признания. Словно эта игра, в которую мы оба играли, подошла к новой фазе, но окончательных правил никто из нас не знал. — Хочешь, чтобы я поверила, что это всё из-за имени? Неплохая попытка уйти от прямого ответа, — сказала я с лёгкой усмешкой. — Но я так просто не отстану. Теперь выкладывай правду. — Да все проще простого, — Нираги хитро улыбнулся, наклонившись вперёд и выудил новую пачку сигарет из заднего кармана джинсов. Медленно и с явным удовольствием разорвал упаковку и вытащив одну сигарету перекатил ее между пальцами. — Как только увидел твои сиськи — понял, что всё, пропал. Они меня притянули, и я никуда не делся. Вот и вся философия. Я резко втянула воздух в легкие, ощущая, как щеки начинают пылать, как будто огонь пробежал по моему лицу. — Тебе это льстит, да? — он приподнял одну бровь. На его лице всё ещё была эта нахальная ухмылка, от которой у меня всегда перехватывало дыхание. Он затянулся сигаретой, позволяя дыму лениво подняться в небо. — Ох, Нираги, ты невыносим. Твоя дерзость иногда обескураживает, — выпалила я, взбудораженная его словами, чувствуя, как стыд и злость смешиваются в одно пылающее ощущение. Он наклонился ближе, его лицо было освещено мягким светом сигареты, которую он только что прикурил, и его взгляд горел тем же огнём. — Да? А мне это нравится, — не отрывая от меня глаз., ухмыльнулся он, довольный собой, наслаждаясь каждой секундой моего смущения. Его глаза буквально светились самоудовлетворением, как будто он знал, что добился нужного эффекта. — Ты когда-нибудь бываешь хоть немного скромным? — спросила я, пытаясь подобрать подходящее слово, но даже оно казалось мне недостаточно точным. С трудом подавляя улыбку, я уткнулась лицом в грудь этого невыносимого человека, ощущая тепло его тела сквозь ткань его рубашки. Это заставляло меня чувствовать себя немного спокойнее, даже когда он раздражал меня до невозможности. Я понимала, что Сугуру никогда не будет таким, как другие — с ним всегда будет это дерзкое, грубое очарование, которым он обволакивал всё вокруг себя. — Скромность? — чуть склонив голову переспросил Нираги, с нарочитым удивлением, как будто это слово было чем-то из области фантастики: — Кажется, меня этому когда-то пытались учить. Но урокам я не внял. — Ладно, не говори, раз не хочешь, — я поджала губы и отвернулась. — Ну что еще? Прекрати дуться… — Нираги устало вздохнул и, приблизившись, чуть склонил голову. Его губы скользнули по моему плечу, оставляя лёгкий поцелуй на коже. Это прикосновение было едва ощутимым, но оно пронзило меня насквозь, заставив забыть о его колкостях. Он всегда умел находить этот баланс — между раздражающим сарказмом и неожиданной нежностью, которую он редко показывал. — Я не могу это объяснить. Всегда был уверен, что ты уже давно поняла. Чувства? Это для меня как чужая территория. Я просто не привык делать всё так, как положено. Ну… Выражать их словами — это не для меня, я не тот, кто будет это расписывать в стихах. Ты ведь понимаешь? Он был прав — я знала, что за его прикосновениями скрывалось гораздо больше, чем он мог выразить словами. Я хотела принять его таким, какой он есть, не требовать объяснений. Но внутри меня был другой голос, который твердил, что этого мало. Мне хотелось, чтобы он сказал это. — Нет, — я покачала головой, борясь с желанием просто обнять его в ответ, хотя мое тело уже сдавалось под его прикосновениями. Его нежность всегда приходила внезапно, почти смущённо, как если бы он случайно давал волю тем чувствам, которые старательно прятал за колкостями и насмешками. Но я знала его слишком хорошо, чтобы обманываться этим образом. — Я не понимаю. Я не умею читать между строк, Нираги. Я знала, что его поведение не изменится, но в моих словах было больше, чем просто упрямство — мне хотелось вырвать из его уст что-то более настоящее. Нираги курил, внимательно следя за тем, как угольки его сигареты мерцают в полумраке, как будто он что-то обдумывал, взвешивал. Его молчание длилось ровно до середины сигареты, прежде чем он внезапно заговорил. — Знаешь… странная штука, — начал он, играясь с сигаретой в пальцах, и всячески избегая встретиться со мной взглядом. — Все те, с кем я раньше трахался не имели для меня ровным счетом никакого значения. Не было ни разговоров, ни вопросов, ни воспоминаний. Имен я не знал, не хотел знать. Просто люди, просто тела, — он медленно выдохнул, как будто вспоминая что-то далёкое и ненужное. — Это всегда было… механически. Просто физический процесс. Необходимость, которую надо было удовлетворить, чтобы сбросить напряжение, и ничего больше. Всё остальное не имело значения. Только осознание того, что я всё равно один. И так было всегда. Всё было по правилам, которые я задавал. Без исключений. Он посмотрел на меня с явным вызовом, как будто ждал, что я скажу на это. Эти фразы прозвучали слишком легко, слишком буднично, а во мне тем временем снова закипала ревность, глухая, почти болезненная. Следы страсти… Чужие руки на его кожи, чужие прикосновения, вызывающие в нем желание… Пусть даже это было в прошлом, но… Каким он был с ними? И… являлась ли я единственным исключением из его правил? — И что с того? — спросила я, отмечая насколько бесцветно звучит мой голос. Сугуру прищурился, глядя в никуда. — А то, детка, что с того самого вечера, как ты переступила порог моего номера, я больше не был ни с кем другим. Ни в мыслях, ни на деле. Вот что с того. Его голос дрогнул будто он не хотел признаваться в этом, даже самому себе. Я отвернулась, притворяясь, что пытаюсь разглядеть линию между небом и землёй, которая словно растворилась в ночной темноте, как и мое понимание происходящего. Его слова, которые должны были успокоить, вместо этого подняли внутри меня ещё большее беспокойство. Что-то в них было неправильным, неполным. Острое, как нож, воспоминание о том вечере, внезапно всплыло в моей памяти, снова разжигая огонь недоверия, который я безуспешно пыталась заглушить. — Что опять не так, детка? — спустя несколько секунд, видимо почувствовав мою отстранённость, Нираги коснулся моего лица мягко, но настойчиво, словно пытаясь стереть мои мысли. Его пальцы были теплыми и уверенными, а в голосе звучала досада, смешанная с любопытством. Я помедлила, закрыв глаза и сжала веки, пытаясь не дать чувству ревности захлестнуть разум, но эта борьба была обречена на провал. Оно было сильнее. Всё внутри меня было слишком запутано и хаотично, чтобы просто отпустить это. — Я не верю тебе, — прошептала я, ощущая, как все слова словно вязнут в горле. Мой голос казался мне чужим, отдалённым, как будто кто-то другой произносил эти слова вместо меня. — Да почему, черт возьми?! — Нираги вспылил моментально, его ярость вспыхнула, как искра от зажигалки. — Агуни намекнул мне, что пока я болела, ты не особо скучал, — проговорила я, едва ли не вздрогнув от звука собственного голоса. Я не собиралась быть такой резкой, но всё, что накопилось, вырвалось наружу с неуправляемой силой. Каждое слово отдавало горечью ревности, которая ползла вверх, обвивая сердце. — Ты ведь прекрасно знаешь о чем он говорил, правда? Ведь ты сам признавался мне ни один раз, что тебе тяжело провести день, чтобы не сунуть в кого-нибудь свой член. Чем ты занимался в то время, пока я лежала в своем номере не в состоянии даже подняться с кровати? Нираги смотрел на меня, как на сумасшедшую. Его лицо напряглось, и я увидела, как по нему пробежала тень раздражения. — Хочешь знать, что я делал? — прошипел он. — Терпел, идиотка! Нираги резко щелкнул зажигалкой, прикуривая погасшую сигарету. Пламя осветило его лицо, подчеркнув резкие черты и тень под глазами, делая его взгляд ещё более мрачным и тяжелым. — Пару дней потерпел, и не стыжусь признать, что потом природа взяла своё, но это не было какой-то там чертовой зависимостью. Это была потребность, необходимость, которую надо было удовлетворить. Как тупо это ни звучит. Но ты сама знаешь, каково это, когда твоё тело требует разрядки. А если нет, то, наверное, повезло тебе, — Он сжал губы, проводя рукой по волосам. — И да, я самоудовлетворялся, как грёбаный подросток, если уж тебе так хочется подробностей. Мысли, воображение — всё, что было под рукой. Не могу сказать, что мне это сильно понравилось, но что есть, то есть. А если кто-то типа Агуни говорит обратное, он, блять, лжет! — Неправда, ты меня обманываешь! — мой голос сорвался, и я почти не узнала себя в этом истеричном тоне, движимая неуправляемым чувством жгучей ревности. Оно было слишком сильным, чтобы просто исчезнуть из-за его признания. Я смотрела ему в глаза, ища хоть какой-то след сомнения, но вместо этого нашла лишь железную решимость. — Нет, — Нираги нервно рассмеялся. — В том-то и дело, что нет. Сам себе удивляюсь, но нет, не вру. Чёрт возьми, ты такая подозрительная. Думаешь, я не мог просто терпеть и делать всё сам? Хотя знаешь, раньше мне бы и в голову не пришло так заморачиваться. До тебя это не было проблемой, я просто сделал бы, что захотел, и всё, но сейчас… — он замолчал, доставая очередную сигарету. — Это ещё не всё, Нираги. Есть еще кое-что… — слова слетели с моих губ неуверенно, почти болезненно. Я чувствовала, как в животе зарождается новый узел тревоги, прежде чем успела остановить себя. Как будто я не хотела их произносить, но не могла больше держать внутри. Я глубоко вдохнула, чувствуя, как морской воздух пробирается в лёгкие, прохладный, но тяжелый, словно наэлектризованный напряжением. Сугуру с силой выдохнул, словно моя фраза выбила у него последние остатки терпения. Он отбросил окурок в сторону и резко развернулся ко мне. Его лицо оставалось непроницаемым, но в его жесте было что-то большее, чем простое раздражение. Это был жест человека, который больше не собирается терпеть — не чужие, не свои собственные сомнения. — Хватит ходить вокруг да около. Что выдумала на этот раз?! Выкладывай уже, что там у тебя, раз уж начали выяснения, — сухо огрызнулся Сугуру. В его голосе уже сквозило неприкрытое раздражение, как будто ему надоело объясняться, но он не мог оставить всё как есть. Я сжала кулаки, ногти вонзились в ладони, но боль не отвлекала от неконтролируемого чувства ревности. Оно вспыхивало где-то глубоко внутри, не давая покоя, разъедая меня изнутри. — Сугуру… Помнишь тот вечер, когда я вернулась с игры «Пятерка пик»? — начала я медленно, чувствуя, как трудно мне дается каждое слово. В голове тут же всплыло воспоминание, острое, как лезвие. Игра «Пятерка пик»… Я ощущала, как паника медленно накатывает, как дыхание становится рваным, как мир вокруг начинает искажаться. И тогда, когда я поняла, что смерть ближе, чем когда-либо, я ощутила ледяной страх. Он не был громким или паническим, он был тихим, проникающим в самую глубину моего существа. Я до сих пор чувствовала ужас того момента, когда до смерти оставалось всего десять секунд, и это чувство нестерпимой близости к концу всё еще не отпустило меня. Я едва смогла выбраться живой, и с того момента каждый миг жизни казался мне краденым временем. Воспоминание было ярким, почти болезненным, словно это случилось только вчера. Я продолжала помнить, как за десять секунд до смерти всё стало предельно ясным и одновременно невыносимо мучительным. Нираги нахмурился и кивнул, бросив быстрый взгляд в мою сторону, явно не понимая, к чему я веду. — Помню. И что? — его голос стал более настороженным. — Так вот. Именно в той игре, первый раз за все время, я оказалась настолько близка к смерти, что не была уверена, что вообще вернусь. Это была не просто игра. Это было настоящее отчаяние, Сугуру. — Помню, ты тогда что-то говорила об этом, — довольно-таки холодно отозвался Нираги. — К чему сейчас клонишь? — К тому, — я набрала в грудь побольше воздуха и сделала глубокий вдох. — К тому, что пока я была на игре, ты явно был не один в своем номере. — Что за бред у тебя в голове?! Ревнуешь к собственной тени? Его лицо исказилось недоумением, а затем гневом, взгляд сделался острым, словно он ожидал от меня следующей ещё более абсурдной фразы, которая подтвердит его догадки. — Это не бред, Сугуру. И не просто мои фантазии, — я прищурилась, пытаясь сохранить уверенность в голосе. — Я видела твою рубашку… — И что с ней? — его голос теперь был полон едкой иронии, а в глазах появилось насмешливое любопытство. — Она была разорвана. Разорвана и валялась на полу. Ты поспешил затолкать ее в мусорную корзину, как только понял, что я это заметила, — Я выпалила это так быстро, что на мгновение потеряла дыхание, как будто боялась, что, если не скажу сейчас, то никогда больше не смогу. Внутри всё сжалось от ожидания его реакции. А затем наступила пауза. Его лицо напряглось. Я видела, как мрачная тень пробежала по его чертам, как если бы мои слова сжали его за горло. Нираги долго молчал, просто смотрел на меня, потом вдруг резко выдохнул сквозь зубы. Презрение в его глазах смешалось с неподдельным удивлением, граничащим с разочарованием. Он взглянул на меня с таким выражением, как будто я только что предложила ему обсудить, какого цвета бывают единороги. — Ты серьёзно? — Нираги фыркнул и резко откинул голову назад, будто не мог поверить в то, что услышал. — Увидела рваную рубашку и решила, что это следы чужого присутствия? Что кто-то сорвал её с меня в порыве страсти? Ты реально думаешь, что я был с кем-то? Ты настолько безнадёжна? Дура. Просто идиотка. Я даже не знаю, что тебе ещё сказать, — Он затушил сигарету пальцами, словно это была не сигарета, а последнее доказательство его самообладания. Его рука слегка дрожала, хотя это мог заметить только тот, кто знал его так же хорошо, как я. — Это я ее порвал. Сам. Я моргнула, сбитая с толку и замерла, чувствуя, как вся моя уверенность испаряется под его пренебрежительным тоном. — Ты?! — произнесла я с недоверием. — Да, я. И что теперь? Ты разочарована, что твоё гениальное расследование провалилось? Ты наверное хотела чтобы я был таким, каким ты меня видишь — инстинктивным, сраным животным, которому плевать на всё?! Но вот что я тебе скажу: на этот раз я не был таким. — Но почему ты порвал рубашку? — растерянно пробормотала я, начиная себя ощущать всё более неловко. Моя голова начинала пульсировать от чувства тупости и стыда. Всё, что казалось очевидным, внезапно стало глупым и нелепым. Нираги только что назвал меня дурой, и, кажется, был прав. — Потому что я был в бешенстве. — Был в бешенстве? — переспросила я, чувствуя себя всё более глупо. — Да, в бешенстве! Разозлился. На себя. На тебя. На всё. — Разозлился? Но… почему? Объясни, что ты имеешь в виду? Нираги прищурился, его взгляд потемнел на мгновение задержавшись на моем лице, но он тут же отвернулся, снова глядя в пустоту, словно обдумывая, стоит ли вдаваться в подробности. — Я имею в виду, что ты забралась мне под кожу, черт возьми, и теперь я не знаю, как от этого избавиться, — проговорил он, проведя рукой по лицу и с силой сжал переносицу, будто снова обретённое раздражение взяло над ним верх. — Ты заставляешь меня чувствовать вещи, которых я не хочу чувствовать. А это, блять, сводит меня с ума. Когда ты ушла на чертову игру, я понял что слаб и бессилен перед всем этим дерьмом, потому что не мог сделать ничего, пока ты играешь со смертью. Я ненавидел это чувство… И тогда был готов разорвать не только гребанную рубашку, а разнести всё вокруг. Я ненавидел себя в тот момент, ненавидел свою слабость. А рубашка… — продолжил он, с явной неприязнью в голосе. — Это было первое, что попалось под руку. Я взбесился и просто разорвал её к чертовой матери, не от страсти, не от веселья. От злости. А потом просто напился у бассейна и вырубился прямо там, на гребанном лежаке. Я молчала, не зная, что сказать, чувствуя, как его вязкий голос пробивает во мне непоправимую брешь. Мое дыхание вернулось, а вот сердце нет. После столь откровенных слов оно по собственной воле осталось в плену его слов. Будто он выпустил меня из клетки своего гнева, но сразу же поймал в ловушку своей уязвимости. Как же так? Как я могла ошибиться? Я была уверена в своей правоте, я видела своими глазами… Что видела? То, что я считала доказательством предательства оказалось выражением его внутренних терзаний. Он злился… потому что волновался обо мне? Злость… от беспомощности? Я почувствовала, как нечто внутри меня дрогнуло. Ощущение собственной правоты сменилось гнетущей неловкостью. Я будто утонула в своих сомнениях, не зная, куда себя деть. Нираги, казалось, был на грани, его руки нервно теребили песок, он с силой сжал горсть и злобно посмотрел на неё. Песчинки начали медленно просачиваться между его пальцами, как что-то неуловимое, как сами чувства, которые он так яростно отрицал. Он смотрел на этот песок, а я смотрела на него и видела в нём человека, который впервые столкнулся с чем-то, что он не мог контролировать. И этим чем-то было его чувство ко мне… Это было так внезапно, что Нираги открылся мне с другой стороны — с той, где он ощущал уязвимость и бессилие. Нет, он не признавался в слабости — он констатировал факт. — И знаешь что? Я до сих пор зол, на то, что допустил зайти всему этому слишком далеко. Зол на то, что позволил тебе влезть ко мне в голову. В конце концов это вышло из-под контроля, и я рассыпался, как этот чёртов песок, — внезапно продолжил Нираги. — Как ни крути, это делает меня просто слабаком, который не может контролировать свои собственные мысли и реакции. Нираги резко замолчал, будто осознавая, что сказал больше, чем собирался. Он отпустил оставшиеся в ладонях песчинки, наблюдая, как они разлетаются на ветру также, как и его попытки держать всё под контролем. Я видела, как его губы сжались в тонкую линию, а взгляд отвелся куда-то вдаль, как будто он хотел сбежать из этого момента. Но здесь, под этим бесконечным небом, на этом пустом пляже, ему некуда было скрыться — ни от меня, ни от своих собственных чувств. Нираги был полностью погружён в свой внутренний хаос. Я видела это в его взгляде, в том, как его рука замерла на мгновение, прежде чем крупицы песка окончательно соскользнули на землю. Я заметила, как напряглись его плечи, и в этот момент поняла, что дело не только во мне. Нираги злился не просто на ситуацию. Он злился на себя, на то, что не смог удержать свою холодную отстранённость, что не справился с теми чувствами, которые внезапно его затопили. Нираги позволил себе привязаться, хотя всегда считал это слабостью. Ведь он не привык к привязанности. Она раздражала его, выводила из равновесия, ломала его привычный мир, в котором любое чувство можно было держать в кулаке. Но всё оказалось совсем иначе: чем сильнее он сжимал, тем больше всё ускользало. Как песок, который несмотря ни на что продолжал струиться между его пальцев, как нечто неизбежное. — Может, это хорошо, — прошептала я. — То, что мы чувствуем друг к другу. — Нет, это не хорошо. — Почему? — Ты прекрасно знаешь, почему. Не задавай глупых вопросов и не притворяйся, что не понимаешь. Мы не в том месте, чтобы позволить себе потерять бдительность. Не здесь. Это место сожрёт нас, если мы расслабимся хоть на мгновение. Здесь не может быть чувств. Здесь есть только инстинкты. А привязаться — это всегда проигрыш. В этом мире никакие связи не могут стать спасением. Всё, что мы здесь делаем — это лишь попытка выжить на день дольше. А я, наверное, просто устал… Устал жить в одиночестве и в тоже время знать, что ты рядом, но можешь умереть в любой момент на одной из игр. И в этом, чёрт возьми, тоже нет ни малейшего облегчения. Он рассмеялся — коротко, безрадостно, почти с презрением, прежде чем продолжил говорить. — Странное это чувство. Жить в мире, где все вокруг оборачивается на тебе шрамами, и вдруг начать бояться не собственной смерти, а того, что в какой-то момент кто-то, кроме тебя, может исчезнуть, — сказал Нираги, будто больше для себя, чем для меня. — А ведь это ещё хуже, правда? Черт, я не собирался так завязнуть на тебе. Но ты словно застряла в моей долбанной голове и я ничего не могу с этим поделать.Чем больше я пытаюсь избавиться от этого ощущения, тем глубже оно въедается. Вздохнув, Нираги провёл обеими руками по волосам, как будто этот жест мог стереть ту путаницу, которая творилась у него в голове. Его слова были невыносимы. Они ударили меня сильнее, чем я ожидала. Мне казалось, что я готова услышать что угодно, но это… — Я не из тех, кто просто исчезает. Я не собираюсь умирать, — подчеркнуто резко ответила я, сжимая пальцы в кулак, чувствуя, как в груди нарастает глухое, почти яростное упрямство. Моя уверенность казалась натянутой, но в этот момент я искренне верила в свои слова.— Этого не случится. Его глаза сузились, как будто он пытался убедить себя в моих словах, но сомнение всё ещё витало в воздухе между нами, холодное и липкое, как туман. — Не собираешься, да? И на чем же держится твоя уверенность, а? На вере в счастливый конец? — В его голосе сквозила тонкая ирония, как у человека, который давно разучился верить в сказки, но всё ещё мог разглядеть их обманчивую привлекательность. — В этом мире ни в чем нельзя быть уверенным, кроме, пожалуй смерти. — Потому что если ты будешь в это верить, а значит, и я. Хотя мои слова прозвучали как вызов всему, что этот мир представлял, как отчаянная попытка обмануть реальность. Но в глубине души я чувствовала ту же самую боль и страх. Не выглядя убежденным, Нираги покачал головой. Я видела, как он борется с собственными сомнениями, но в этот момент мне нужно было, чтобы он понял — я не из тех, кто сдаётся. Его плечи чуть поникли, и я впервые увидела в нём настоящую слабость. Не ту, что проявляется в битве, а ту, которая разрушает человека изнутри. — Ты говоришь так, будто вера способна что-то изменить. — Но вера единственное, что нам осталось. — Ты смешная, знаешь? Прямо как в фильмах — «если я этого не хочу, значит, этого не случится». И ты думаешь, этого достаточно? — протянул он с нескрываемой язвительностью. Его голос, низкий и хриплый, словно наждачная бумага, царапал мои нервы. — Как бы не так. Это место создано, чтобы убивать нас. И неважно, как сильно ты будешь верить в своё спасение. — Может и смешная но уж точно не слабая, — настаивала я, возмущенная его сомнениями. Мой голос стал жёстче. — Я прошла чертовски много игр, приняла столько трудных решений, чтобы ты сомневался. Черт возьми, я даже влюбилась в самого невозможного мужчину в этом проклятом месте! — Я взяла его за руку, переплетая наши пальцы. — Мы похожи больше, чем ты думаешь, Сугуру. Потому что мы оба слишком упрямы, чтобы сдаться и оба стремимся рисковать так, чтобы этот риск оставил след, имел значение. Ты можешь не признавать это вслух, но у нас были одинаковые раны — от того, что выпало на нашу долю, от вещей, которые мы видели, от того, что потеряли, и от того, что приходилось делать, чтобы идти дальше. Мы оба живём с этой тенью на душе. И если пришлось переступить через кого-то, чтобы дойти до этого момента, значит, так было нужно. Так что даже думать не смей, что я не выживу! — Я никогда не считал, что ты слабая. Просто я видел, как сильные проигрывали. Видел, как они боролись, верили в своё выживание… и всё равно умирали. В этом нет никакой справедливости. Это просто так работает. Это механизм этого мира. В его голосе сквозила циничная усталость, как будто мы говорили о чём-то, что было предрешено задолго до этого момента. Но что-то внутри меня, какая-то неведомая сила, толкала меня вперед, заставляя продолжать этот опасный разговор. — Но... Я не понимаю лишь одного… Ты говоришь, что этот мир создан, чтобы нас убить, но при этом не стремишься уйти отсюда, а скорее наоборот, выбираешь его снова и снова? — Потому что, детка, однажды я решил, что буду проживать каждый день как последний и отправлюсь в ад в без тени сожаления, с высоко поднятой головой. И как бы этот мир ни стремился меня уничтожить, он же даёт мне то, чего нет за его пределами. Произнеся это, он перевёл глаза на меня, словно проверяя мою реакцию. Я сжала кулаки, чувствуя, как гнев накатывает всё сильнее. Нираги снова посмотрел на меня, в его взгляде был тот холодный огонь, который я видела столько раз. Он действительно верил в то, что говорил. Его внутренний мир стал неразрывно связан с этими играми, с постоянным ощущением угрозы, и теперь, даже понимая, что это его разрушает, он не мог отказаться от неё. Но теперь в нём было что-то большее — признание того, что он был заперт в ловушке. Ловушке, которую сам себе создал. Он не был в плену этого мира — он был в плену у самого себя. Но глядя на сосредоточенный профиль Нираги, тень сомнений окутала мои мысли. — Сугуру… - продолжила я, сжав кулаки, чтобы удержать себя от волнения. — Ты говоришь, что этот мир даёт тебе жизнь, но разве наши чувства друг к другу не дают ее тебе тоже? — Вот в этом и проблема, — Его голос был холоден, но не безразличен. Это была та грубая откровенность, которую он выдавал лишь в самые мрачные моменты, когда даже его цинизм не мог скрыть тёмные мысли. — Здесь каждый миг наполнен адреналином, страхом и острым ощущением реальности на чертовой грани, где всё просто: ты либо жив, либо мёртв. Это как наркотик, постоянно подстёгивающий меня. Но с тобой… С тобой я чувствую нечто другое. Что-то, что страшит меня больше, чем смерть. — И что это за чувство? — спросила я, затаив дыхание. — Чувство, что я могу потерять тебя, если мы выберемся из этого мира. — Его голос внезапно стал хриплым, и он едва слышно добавил: — Или если останемся в нём. — И это худший страх из всех, — Он усмехнулся, опустив взгляд, словно это признание вырвалось из него против воли. В его смехе была усталость, будто он сам был поражён тем, что сказал. После этих слов мы оба замерли, будто зависли в этом болезненном, противоречивом моменте. — И я не знаю, что делать. Это не просто выбор, — Он внимательно посмотрел на меня внимательно и продолжил: — Ты делаешь меня уязвимым. Я привык, что никто не может до меня добраться, привык, что могу не думать о том, что будет дальше. Но ты заставляешь меня чувствовать, как будто мне есть что терять, и это сводит с ума. Прижавшись ближе, я почувствовала его дыхание на своей коже, теплое и прерывистое, как шёпот признаний, которые он никогда не осмелился бы озвучить в полной мере. Оно казалось таким реальным, таким необходимым. Я медленно потянулась к нему и осторожно коснулась его губ. Легко, почти нерешительно, будто боялась, что если задержусь хоть на секунду дольше, этот момент рассыплется, как дым на ветру. Его дыхание смешалось с моим, и на мгновение стало трудно понять, где заканчиваюсь я и начинается он. Мир сжался до этой крохотной точки — до нашего прикосновения. В этом близком пространстве не было места для лжи — только для того, что не поддавалось объяснению. — Но, Нираги, это и есть настоящая жизнь. Не та, что ты привык испытывать через адреналин, а та, что идёт изнутри. Жить ради кого-то, а не просто ради того, чтобы выжить. Это нормально — переживать такие чувства, — прошептала я, отстраняясь всего на несколько миллиметров, чтобы заглянуть ему в глаза. — Я не прошу о невозможном. Мне не нужно обещаний. Я не жду от тебя ничего вечного или идеального.Я просто прошу сделать шаг вперед вместе со мной, пусть даже у нас нет гарантий. Просто шаг, и, может быть, нам повезёт. Мы не знаем, что будет дальше, но у нас есть этот момент, — мои губы дрогнули в мимолётной улыбке и я опустила взгляд, чтобы за этим простым жестом скрыть свою волнующуюся душу и дрожь, охватившую пальцы, Но я знала, что Нираги видит мою слабость, чувствует мои сомнения, даже если я старалась скрыть это за натянутой улыбкой. Казалось, что в этой простоте было что-то невыносимо сложное: шагнуть вперёд, зная, что шансов практически нет. Внутри меня что-то шептало, что мы застряли в замкнутом круге. Если нам удастся вернуться в прежний мир, возможно, мы не вспомним друг друга. Или, что ещё хуже, никогда не встретимся. А здесь — здесь нас могла убить любая следующая игра. Мы были в ловушке — и времени у нас оставалось слишком мало, чтобы его тратить на страх. — Никто не может контролировать всё, Нираги, — прошептала я, стараясь вложить в слова что-то большее, чем просто банальную истину. — Мы все теряем контроль, когда дело касается чувств. Но, может, это не так плохо. — Ты думаешь, что это сила? — его голос снова был полон цинизма. — Чувствовать, что у тебя есть слабое место? — Это не слабость, Сугуру, и глупо злиться на то, что делает нас настоящими. Ты позволил этому случиться, потому что хотел этого, — тихо возразила я, чувствуя, как мои слова словно капли воды попадают на раскалённый металл. . — Не веди себя так, будто ты здесь единственный, кто потерял контроль. Мы оба хотели, чтобы между нами все зашло далеко, потому что нам нравилось то, что происходило. И мы оба сделали шаг в эту пропасть. Это был твой выбор тоже и теперь ты боишься это признать. Ты злишься, потому что внутри себя понимаешь это. И сейчас твой гнев — это просто попытка скрыть правду от самого себя. Ведь ты мог бы оттолкнуть меня в любой момент, но ты этого не сделал. Почему? Потому что, в глубине души, хотел этого, как бы сильно ни старался отрицать. Это нормально — хотеть близости. Это естественно — нуждаться в ком-то, даже если ты не привык это признавать. Ты всё это допустил, потому что тебе это было нужно. Нираги промолчал, но я знала, что мои слова попали в цель. Я могла бы продолжать, но поняла, что это не нужно. Его молчание говорило больше любых слов. Я видела, как он борется с моими словами. Это было против его природы и он не был готов признать вслух, что я права. Но я видела, как его рука сжалась, как он выдохнул — слишком коротко, слишком резко, словно пытался удержать что-то внутри. Он сколько угодно мог сжимать кулаки, бросать язвительные фразы, но не мог больше отвергать очевидное — мы оба сделали этот выбор. Очередная сигарета, что дымилась в его руке, окончательно догорела, оставив лишь пепел, который плавно падающий на песок, словно всё, что было между нами, наконец обнажилось. Моё дыхание постепенно возвращалось к нормальному ритму, но сердце… оно всё ещё отказывалось отпускать этот момент, будто цеплялось за него, как за последнюю точку опоры в мире, где всё рушилось. Этот разговор был как невидимая струна между нами — натянутая до предела. Стоило только дёрнуть, и всё разорвалось бы в клочья. Но пока струна держалась. И эта зыбкая связь казалась единственным, что мы могли взять с собой в этот хаос.

***

— Кстати. А как насчет того блондинистого типа? Что у тебя с ним, а? Он тоже что-то о чувствах тебе толкует? — внезапно переменил тему Нираги, убирая от меня руки. Его голос прозвучал лениво, как будто ответ его совершенно не интересовал. Но именно эта равнодушная, тягучая интонация заставила меня вздрогнуть. Нираги никогда не задавал вопросы просто так. В груди резко запульсировало раздражение, словно горячая волна пробежала по телу, но оно тут же потонуло в густом и вязком чувстве вины. Что я могла ему сказать? Сказать правду? Мои губы дрогнули, но внутренний голос одернул меня, словно холодная рука на плече. В голове не было оправданий — только пустота. Всё, что я так долго выстраивала в мыслях, показалось жалким и нелепым, словно не могли отразить настоящих причин, которые я сама не до конца понимала. Да и что я могла ему объяснить? Бежала? Хотела воскресить то, что уже давно умерло? Убедиться, что это возможно? Пожалуй. Но Нираги не поймет. Никогда не поймет. Мой взгляд скользнул в сторону, а рука машинально потянулась к карману за сигаретой — привычка, которая всегда спасала меня в моменты нервозности. Но в последний момент я остановилась. Нет, не сейчас. Сигареты всегда выдавали меня с головой, особенно перед Нираги. Он бы сразу понял. Он всегда замечал такие мелочи. Его цепкий взгляд привык ловить ложь на лету, обращая внимание на малейшие движения, едва заметные детали. Он слишком хорошо знал мои реакции и умел читать жесты лучше, чем слова. — Абсолютно ничего, — ответила я, пытаясь удержать спокойствие в голосе. Нираги смотрел на меня так, будто уже знал ответ. Его взгляд был полон сарказма, словно он уже слышал эти слова слишком много раз, чтобы верить. — Ничего? Совсем? — повторил он, слегка приподнимая бровь. Его голос капал ядом. — Это как-то не совпадает с тем, что я видел. Выглядит, будто вы знакомы не первый день, а? — Нираги, как всегда, был бесцеремонно внимателен. Его взгляд скользнул по мне, как тонкое лезвие, срезая все мои наивные попытки скрыть правду. — А то, что-то ты быстро с ним спелась. Не похоже это на тебя, детка. Не прав? Стараясь не поддаваться на его провокации, я молча смотрела на парня, чувствуя, как сжимаются мои плечи, а внутри разливается холод. — Так что? Я не прав? — настаивал он. Его голос был мягким, но за этой мягкостью скрывался хищный оскал, как у зверя, играющего с жертвой. — Ты знаешь, я не привык к подобной фигне. Поэтому скажи, если я ошибаюсь. Попробуй меня удивить. Только на этот раз постарайся быть более убедительной и давай без витиеватостей. В его словах чувствовался явный подтекст, как будто он уже давно для себя всё решил, а мои ответы — просто декорации. Но он ждал, что я скажу, и я знала, что любое промедление только даст ему больше поводов для подозрений. — Нет, — выдохнула я, силясь вернуть контроль над эмоциями. — Ты не прав. Он замер на мгновение, разглядывая меня так, будто искал подтверждение или ложь. Я сама не знала, что именно он увидит. Он нахмурился, в его глазах мелькнуло что-то опасное. — Ладно, может, и так. А зачем ты притащила его на Пляж? Давай, объясни мне, почему я должен терпеть еще одного бесполезного кретина в нашей команде? Я едва сдержала вздох, понимая, что чем больше мы говорим, тем глубже он вкапывается в это. Я знала, что каждое моё слово взвешивается, каждая пауза — анализируется. Любое моё оправдание было для него ещё одной уликой. Я попыталась улыбнуться и сделать так, чтобы мой ответ казался легким, заставить голос звучать беззаботно, стремясь сделать вид, что всё это не важно, как будто это был просто еще один разговор, который не имеет для меня никакого значения, хотя каждый нерв в моем теле был напряжен до предела. — Не такой уж он бесполезный, — начала я, стараясь говорить как можно небрежнее и проще, чтобы не дать ему повода зацепиться. — Мы были в паре на игре. Он мимоходом упомянул, что врач. И… мне подумалось, что Пляжу не помешает кто-то с медицинскими навыками, — продолжила я, переживая о том, чтобы ничего в голосе или в чертах лица не выдало лжи, как будто всё действительно было так просто. Нираги долго смотрел на меня, его взгляд пристально изучали каждое мое движение, каждую черту лица, и мне казалось, что он видит меня насквозь. Он прищурился, будто ещё раз оценивая мои слова. В его глазах не дрогнуло ни тени доверия. — Пляжу не помешает врач, говоришь? О, как благородно, — саркастически произнес Нираги. — Врач, значит? Отлично, — он кивнул, усмехаясь. — Но вот, что я тебе скажу, детка: истина, она всегда на поверхности, и если выяснится, что ты мне наврала… Я убью вас обоих, — без тени улыбки проговорил парень. Его взгляд ещё на секунду задержался на моём лице, а потом он снова уставился на воду. В его словах была ледяная уверенность, которая не оставляла сомнений. Нираги всегда был таким — резким, хладнокровным, жестоким в своих действиях и не просто бросал слова — он имел в виду каждое из них. И я знала, что если он что-то задумал, то сделает это без колебаний.

***

Лунный свет пробивался сквозь тонкую дымку рваных облаков, покрывая пустынный берег залива призрачным сиянием. Вода казалась бескрайней, чернильной массой, и лишь всплески неспокойных волн катились на берег, разбиваясь о песок с глухим рокотом, едва уловимым на фоне ночного спокойствия. Где-то вдали, почти на грани видимости, покачивались, светя едва заметными флуоресцентными полосками буйки, за которые полагалось не заплывать. Шепот волн напоминал о предостережении что купаться ночью — не лучшая идея. Но так или иначе обстоятельства нашего с Нираги разговора, полного нарастающего напряжения и сложных эмоций не оставляли места для легкомысленных поступков. Однако в то время как я пыталась собраться с мыслями Нираги тоже взглянул на эти полоски и внезапно оживился. Его глаза заблестели каким-то новым диким азартом. Тонкая усмешка заиграла на губах, и я ощутила, как его настроение резко изменилось — от задумчивости к внезапной игривости. — Раздевайся… — выдохнул он, не отрывая завороженного взгляда от воды. — Что ты сказал? — недоверчиво переспросила я, растерянная такой внезапной переменой его настроения. Он словно забыл обо всём, что мы обсуждали, но в глубине души я понимала, что эта спонтанность — одна из черт Нираги, которая одновременно пугала и притягивала меня. — Да не то, что подумала, — хохотнул он. — Полезли купаться! Мне голову остудить надо. — Ты с ума сошел?! Ни за что! — Мой категоричный отказ был почти инстинктивным. Но Нираги казалось, даже не услышал моего протеста: вскочив с песка, на ходу расстегивая молнию на джинсах и даже не обернувшись, он уверенно двинулся на шелест прибоя в темноте. Его фигура быстро слилась с тенью, оставив за собой только шорох шагов, утонувших в мягком песке. — Сугуру! — крикнула я ему вслед, но его шаги, приглушенные влажным песком, вскоре затихли, растворившись в тишине ночи. Но ответом мне была лишь чёрная, пугающая вода и далёкий, едва слышимый плеск. Я стояла, прижимая руки к груди, ощущая, как моё сердце забилось быстрее. Его небрежно брошенные джинсы едва различимым пятном выделялись на фоне черного пляжа. Где-то вдалеке раздался новый вплеск воды. Я поднялась и чувствуя, как адреналин пульсирует в венах, двинулась на звук. Стараясь шагать аккуратно, чтобы не наступить на ракушки и камушки, прячущиеся в песке и предательски колющие ступни, я приблизилась к реке. — Нираги…? — позвала я снова, и голос предательски дрогнул. Вскоре песок стал мокрым, а всплески приблизились. — Сугуру! — Прошипела я в темноту, нервно озираясь. — Ну и где ты? — Что, испугалась? — внезапно раздался игривый голос, где-то слева от меня, и я инстинктивно повернула голову на звук, напрягая зрение, но ничего не разглядела. Но тут полоска, мерцавшая на буйках вдалеке, перекрылась его телом и показалась вновь. Нираги был где-то рядом, но всё же невидим. Однако дальше идти в шортах и футболке было бессмысленно. Сгорая от разномастных чувств, я вернулась на берег. Со спины раздался едва различимый в шуме мягких волн смешок Нираги, но его издевательская нотка была ясна. — Я тебе это припомню, — пробурчала я сквозь зубы, поспешно раздевшись и сбросив одежду на песок. — Где ты? — уже спокойнее спросила я, подходя к воде. — Смелее! Иди вперед, я совсем близко, — поддразнил он. Я пошла на голос, чувствуя как прохладная вода начинает обвивать лодыжки и щекотать пальцы ног, давая мурашкам пробежаться по телу. Безбрежное водное пространство, поражало и притягивало взгляд. — Ну же, смелее, детка! — снова раздался его голос, подначивая меня. Глубоко вздохнув, я шагнула за ним в кромешную темноту. Прохладная вода обняла мое тело неожиданно нежно, лаская кожу встречными волнами, и я почувствовала, как ноги сразу утопают в мягком песке. Нираги был где-то рядом, и его безрассудная энергия, казалось, пульсировала в самой воде. Я сделала ещё несколько шагов вперёд, погружаясь всё глубже и глубже, пока мужские руки не обхватили мою талию, не давая затеряться в бесконечности этой мглы. — Поймал! — заявил Нираги, подтягивая меня ближе к себе. Я ахнула от неожиданности, но потом почувствовала, как его губы скользнули по моему рту. Тесное кольцо рук, жадный поцелуй, бесконечно долгий, но какой-то другой, удивительно спокойный, без намека на поспешность и такой глубокий, что казалось, мы оба тонем, но не в воде, а друг в друге. Нираги словно заново пробовал, дразнил, заставляя меня хотеть больше. — Эй! Никаких поцелуев, ты сам сказал, что это не то, о чём я подумала! — Смеясь возмутилась я, пытаясь высвободиться из его хватки. — Ну я передумал, — хмыкнул он, в его голосе была чистая провокация. Его глаза блестели в лунном свете, в них читалась смесь желания и игры. Не успела я ответить, как Нираги резко нырнул под воду, и я на мгновение потеряла его из виду. — Суругу! — вскрикнула я, прежде чем оказаться с головой под водой, которая холодным потоком обрушилась на лицо. Мой испуганный вздох наполнился соленой влагой. Я попыталась вырваться, но Нираги крепко держал меня за ноги. — Ты что, решил меня утопить? — выдохнула я, когда нам удалось вынырнуть на поверхность. — А что, не сможешь выбраться сама? — смеясь поддразнил он, отпуская меня, но не отплывая слишком далеко. — Если бы хотел утопить, уже давно бы утопил, В его голосе было столько вызова, что я не удержалась и плеснула ему в лицо водой, целясь прямо в глаза. — Сумасшедший! — А ты чего ожидала? — фыркнул Нираги, стряхивая капли с лица и тут же ответив мощной волной в ответ. Вода взметнулась фонтаном, заливая мне лицо, заставив меня взвизгнуть от неожиданности. — Ты… ты пожалеешь об этом! — выкрикнула я, и, решительно двинувшись к нему, обхватила его за плечи, пытаясь окунуть в воду. Чувствуя как наши тела соприкасаются под водой, я понимала, что моя угроза звучит слабовато. — Да, неужели?! И Что же ты сделаешь, детка? — Нираги поймал мою попытку и, поддаваясь игре, отшатнулся, размахивая руками, будто ослепленный моим неожиданным ударом, позволяя мне почувствовать мнимую победу. Но в следующее мгновение, захватив меня врасплох снова потянул вниз, переворачивая нас обоих в воде. Мы снова оказались под водой, на мгновение погружённые в бесконечную тьму. Я почувствовала, как его ладони проскользнули по моим бокам, поднимая меня вверх, его губы коснулись моего живота под водой, оставляя поцелуи на коже, легкие, но одновременно ощутимые. Это было неожиданно, чувственно и невероятно возбуждающе. Я чуть не вскрикнула от этого ощущения, но вместо этого только тихо застонала, ощущая, как волны продолжают играть вокруг наших тел. — Сдаёшься? — глубоко дыша, спросил он, когда мы вынырнули, отплёвываясь от воды. — Никогда! — ответила я, пытаясь увернуться от очередной его водной атаки. — Ты слишком серьёзно всё воспринимаешь, детка. Иногда надо просто отпустить всё… и плыть. И мы плавали, ощущая, как наши тела касаются друг друга в такт мягким волнам, которые медленно накатывали и отступали словно дразня и подначивая нас на более смелые действия. Эти прикосновения были мимолётными, но обжигали сильнее огня, заставляя кровь бежать быстрее. И я уже не могла контролировать ни своё дыхание, ни дрожь, которая пробегала по телу каждый раз, когда его тело соприкасалось с моим. Вода как бархатное покрывало, прохладное и немного пугающее в своей глубине, всё больше сближала нас с каждым движением, с каждой волной, размывая грань между нами и окружающим миром. Нираги пару раз в шутку пытался меня утопить, на мгновение удерживая под водой, но тут же, смеясь поднимал на поверхность, а я в ответ посылала ему прямо в лицо фонтан брызг, чувствуя, как нарастающее возбуждение переплетается с этим странным, почти детским весельем. Луна в это время плыла высоко над нами, как немой наблюдатель, освещая наши всплески и смех, отражая нашу наивную мимолётную радость в черных водах реки. Внезапно Нираги затих, его тело перестало сопротивляться волнам. Он откинул голову назад, позволяя, блестящей в лунном свете, воде стекать по его лицу и шее. Я взглянула на него, чувствуя, как в моём теле нарастает что-то непередаваемое, что-то, что пробуждалось от его взгляда, от этой игры, которую он начал. Его руки снова потянулись ко мне, и я почувствовала, как ладони медленно и уверенно поглаживают мою спину, наводя дрожь, поднимаются вверх, касаясь мокрых волос, а затем его губы обхватывают мои, не оставляя мне ни шанса на протест. Вода обостряла каждое наше движение, делая их одновременно нежными и провокационными. — Ты знаешь, что я сумасшедший, — проговорил он, прерывая поцелуй. — Но ты же всё равно здесь, со мной. — Конечно, я здесь, — тихо ответила я, плотнее прижимаясь к его мокрому телу. Его пальцы снова начали двигаться по моей коже, медленно, почти лениво, исследуя каждый изгиб моего тела. Движения становились всё более откровенными, но не теряли своей лёгкости. — Ты всё ещё думаешь уйти на берег? — с поддразнивающей усмешкой спросил он, неспешно проводя рукой вдоль моего бедра. В ответ на его вопрос я только молча качнула головой, не в силах говорить, поглощённая ощущениями, его руками, этой водой, которая делала наши касания почти эфемерными, но при этом до невозможности реальными и настолько чувственными, что внутри всё сжималось и разливалось волнами удовольствия. Вода переливалась по нашим обнажённым телам, смешиваясь с его прикосновениями, создавая ощущение, что не только она, но и само желание близости обволакивает нас. — Не провоцируй меня… — наконец смогла произнести я. — А если я этого хочу? Давай посмотрим, как долго ты сможешь выдержать. — Отпусти! Хватит уже, — засмеялась я, делая попытку вырваться. — Разве это «хватит»? — усмехнулся он, его губы коснулись моего уха. — Не так быстро, детка, мы же только начали. В какой-то момент он отстранился и отступил, снова нырнул и исчез, оставив меня в тишине и воде, которая вдруг стала пустой и холодной без его прикосновений. Я ожидала, что он вынырнет рядом, как обычно, но он не спешил. — Где ты? — спросила я, вслушиваясь в звуки вокруг, но ответа не было. Сердце застучало сильнее от неопределённости, и я, обернувшись по сторонам вдруг почувствовала как что-то схватило меня за лодыжку. Я взвизгнула, резко дернувшись. Нираги вынырнул рядом, радуясь как ребёнок, который наконец-то получил долгожданную игрушку. — Ой, испугалась, детка? — его голос был полон задорного веселья. — Подумала, я тебя съем? — Это вообще не смешно, — брызнув ему в лицо водой, пробурчала я, но все равно не смогла сдержать улыбку. Черт с ним, он всегда умел смешить даже в такие моменты. — О, у нас бунт на корабле! — ответил Нираги, с притворной серьезностью. И я снова услышала этот его фирменный смешок, полный сарказма и откровенного удовольствия от происходящего. — Терпеть не могу твою самодовольную рожу, — процедила я сквозь улыбку. Он ухмыльнулся, будто мои слова были ему в удовольствие. — Прямо до глубины души задела, — Сугуру картинно вздохнул, подтягивая меня ближе к себе и обнял сзади, зарывшись лицом в мои мокрые волосы. Я почувствовала, как усилилось напряжение в его теле, когда его грудь прижалась к моей спине, вызывая приятную дрожь. Его руки вновь обвились вокруг меня, а наши тела настолько тесно соприкоснулись, что между нами не осталось и капли воды. Я отчётливо ощущала его член, плотно упирающийся в меня под водой, которая не могла скрыть его возбуждения, а только усиливала каждое прикосновение, делая его тело ещё более ощутимым. Нираги слегка подвигался, как будто нарочно подчёркивая этот контакт между нами. — Всё, сдавайся, — прошептал он мне на ухо с усмешкой. — Ты же знаешь, что я могу сделать в любой момент, да? Его губы вдруг коснулись моего плеча, оставляя поцелуи, которые словно горели на коже, несмотря на прохладу ночи. Я вздрогнула от этого прикосновения, но не отстранилась — наоборот, хотелось ещё. — Ты неисправим, — проворчала я, пытаясь сохранить самообладание, но мои мысли расплывались. — Так ты и полюбила меня, не так ли? — он засмеялся и развернул меня лицом к себе, заставляя отпустить последний остаток сопротивления. Я ответила не словами, а легким движением — провела ладонями по его плечам, слегка касаясь его губ кончиком языка, дразня и отстраняясь, стараясь не смотреть прямо в его глаза. Но он чувствовал всё, читал меня, словно открытую книгу. — Боишься? — его голос прозвучал мягко, но с насмешкой. — Чего мне бояться? — выдавила я, чувствуя, как мои пальцы непроизвольно проводят по его груди. — Себя. Или, может быть, меня… Ведь ты знаешь, что я тебя не отпущу. Я пыталась ответить, но Нираги не дал мне шанса — он наклонился ко мне и его губы, слегка влажные от воды, накрыли мои, и это было совсем не похоже на предыдущие шутки. Поцелуй был настойчивым, страстным, как будто вся его напускная сдержанность растворилась в воде, оставив только чистое желание, и я ощутила, как всё внутри меня закружилось в вихре этого порыва. Тепло его тела контрастировало с прохладой воды, и это ощущение будоражило, сводило с ума. Казалось, что вся река теперь стала нашим собственным пространством, замкнутым лишь на нас двоих. — Ты как всегда...... — начала я, пытаясь скрыть волнение, когда смогла вырваться из поцелуя, но его ладони уже медленно опускались по моей спине вниз, заставляя меня судорожно вздохнуть. — Я как всегда что? — Нираги чуть прикусил мочку моего уха, и я вздрогнула. — Ты серьёзно думала, что я буду просто так брызгаться в воде? Я молчала, но моё тело само отвечало за меня — я снова потянулась к нему, позволив воде унести остатки сомнений. — Ты не можешь скрыть, что хочешь большего, — его голос шептал прямо в мое ухо, оставляя легкую дрожь по всему телу. — Это раздражает, знаешь? — Раздражает? — я ухмыльнулась, чувствуя как мое дыхание уже сбивалось. — Да, мне тяжело удержаться, чтобы не сделать с тобой что-то более дерзкое прямо сейчас, — он усмехнулся, глядя на меня искоса, а его пальцы вновь мягко скользнули вниз по моей талии. — Может, попробуешь? — выдохнула я, чувствуя, как игра между нами становилась всё более напряженной. Я попыталась вывернуться, но он был сильнее, и в этом захвате было что-то первобытное, заставляющее меня одновременно и бороться, и подчиняться. Его пальцы нежно скользнули вдоль моей спины, а затем плавно перешли к груди, чуть касаясь кожи под водой. — Сугуру… — Я вздохнула, пытаясь отстраниться, но не могла скрыть вспышку желания. — Расслабься, — прошептал он, его голос был обволакивающим, как сама вода и звучал так мягко, что я на мгновение растерялась. Его губы коснулись моей шеи, а язык легко провёл по мокрой коже. — Давай попробуем кое-что необычное, — предложил он. — Закрой глаза. — Что ты задумал? — Я прищурилась, но внутри меня уже поднимался интерес. Я неохотно закрыла глаза, чувствуя, как он снова приблизился, его дыхание скользнуло по моей шее, и я вздрогнула от этого прикосновения. Но затем я ощутила, как его руки обвили мою талию, и, к моему удивлению, он приподнял меня на поверхность воды, позволяя мне лечь на спину. — Что ты делаешь? — Я открыла глаза и попыталась опуститься, но Нираги удерживал меня на воде, не позволяя ни одному моему движению ускользнуть от него. — Просто расслабься, — его голос был почти мурлыкающим, но настойчивым. — Это просто вода и она сделает всё за тебя. Я снова закрыла глаза и позволила воде принять меня, ощущая, как мои плечи погружаются в мягкие волны, а настойчивые мужские ладони скользят вдоль моих ног останавливаясь на внутренней стороне бедра, и это прикосновение было одновременно дразнящим и невероятно возбуждающим. Я почувствовала как внутри всё напряглось в ожидании чего-то большего. Его движения были ласковыми, медленными и почти гипнотизирующими. Нираги всегда умел играть с ощущениями. Даже в самые безобидные моменты в его действиях был налёт сексуальности, как будто он знал, что способен одним движением или словом вывести меня из себя, сводя с ума. Я полностью расслабилась, ожидая его очередного хода, но в этот раз он, казалось, намеренно играл с границами, затягивал момент, заставляя меня ждать и кипеть от возбуждения. Его присутствие рядом ощущалось всем телом — горячее, непредсказуемое, и от этого ожидание становилось почти невыносимым. Он будто нарочно дразнил меня этими касаниями, медленно, словно нарочно подводя меня к грани, не торопясь переходить черту, лишь оставляя на моей коже следы тепла, которые мгновенно сменялись прохладой воды, и этот контраст с заставлял меня вздрагивать от удовольствия. — Ты умеешь играть на нервах, — пробормотала я, чувствуя, как внутри меня с каждым его прикосновением нарастает приятное волнение. — Это ведь моя любимая игра, — ухмыльнулся он, и его рука вновь скользнула по моей ноге под водой, на этот раз задержавшись дольше. — А ты такая уязвимая… и в то же время полностью под моим контролем. Я не смогла сдержать лёгкий вздох, когда его пальцы начали медленно спускаться по внутренней стороне моих ног, а затем поднялись снова, едва дотрагиваясь до самого чувствительного места. Мои бёдра чуть подрагивали от его касаний, а вода лишь усиливала эти ощущения. Её тёплые волны нежно покачивали меня в его руках, создавая иллюзию, что мы оба находимся в каком-то прекрасном мире, вдали от всего. — Посмотри, как ты расслабилась, — проговорил Нираги. — Ты даже не замечаешь, как полностью поддаешься мне. Тебе это нравится. Признай, что ты хочешь большего. — Ты слишком уверен в себе, — попыталась возразить я. Нираги усмехнулся и провёл рукой по моему животу, поднимаясь выше к груди. — Я уверен в тебе, — произнёс он, а затем его губы снова накрыли мои, но на этот раз поцелуй был коротким, дразнящим, как будто он специально не давал мне получить больше. — Нираги… — выдохнула я, — Ты всё ещё не сдаёшься? — спросил он, и в его голосе снова появилась эта насмешливая интонация. — Может уже пора признать, что я выиграл? Я посмотрела на него, чувствуя, что больше не могу сопротивляться, но ещё не готова была признать своё поражение. — Ни за что. — Тогда готовься… Он отпустил меня на мгновение, позволяя воде успокоить напряжение в моем теле, но затем снова неожиданно сжал мои запястья. В его прикосновениях была эта неподдельная жёсткость, которая пробирала до костей. Нираги не давал ни единого шанса на сопротивление — и это сводило с ума. В следующий момент он сделал то, чего я никак не ожидала. Его пальцы разжались и он нырнул под воду. Я не успела среагировать, как вдруг почувствовала, как его руки крепко оплели мои ноги под водой, а затем произошло что-то абсолютно непредсказуемое — он решительно поднял меня вверх, оставляя мои бедра на уровне своих плеч, слегка вжав пальцы в мою кожу, и я почувствовала, как его дыхание смешиваясь с водой, ощущалось на моих ногах. Его движение было неожиданным и плавным — он провел языком по внутренней стороне моего бедра вверх, касаясь клитора. Этот жест был почти невидимым, скрытым от поверхностного взгляда, но его сила была невыносима. Я вздрогнула, пытаясь удержать равновесие, но каждый новый выдох и новое касание заставляли меня терять контроль. Нираги словно играл с этой ситуацией, зная, что доводит меня до безумия. — Уже не тянет сопротивляться, да, детка? — Нираги наслаждался тем, как я откликалась на его прикосновения, и продолжал ласкать меня языком, иногда чуть сильнее, иногда мягче, словно пробуя мои реакции. — Ты играешь не по правилам… — Я играю так, как мне нравится, — произнёс он с ухмылкой. Я не могла ответить. Все мои мысли были поглощены только им — его прикосновениями, его жёсткой игрой, его неподдельной страстью. И я полностью отдалась ощущению, что мы оба стали частью этой ночи, этой воды, этого мгновения, когда всё остальное хоть ненадолго переставало иметь значение. Когда его лицо снова появилось на поверхности, его дыхание было прерывистым, а глаза — тёмные, блестящие, полные насмешки смотрели на меня с явным триумфом. Нираги был доволен собой, и это дразнило меня ещё больше. — Я же сказал тебе, что у меня всегда есть несколько необычных ходов, — произнёс он, ослабив хватку, плавно опуская мои ноги в воду. Я сразу же попыталась выскользнуть из его объятий, но он легко поймал меня, обхватывая сзади мои руки, не давая мне двигаться. Нираги прижимался ко мне всё плотнее, его мокрое тело скользило по моему, и вода лишь усиливала этот эффект. Я чувствовала, как его скользкая от воды грудь тянется вдоль моей спины, а его бедра крепко прижимаются к моим. Это было настолько ощутимо, что я не могла сдержать стон, и Нираги тут же засмеялся. — Ты знаешь, что со мной делать, — сказал он, добавляя давления, и я почувствовала, как моё дыхание сбивается, а сердце начинает стучать быстрее. Его слова прозвучали одновременно и как вызов и как позволение. — Конечно, знаю, — ответила я, и мои руки уверенно спустились по его животу вниз. Его тело сразу отозвалось — легкое напряжение пробежало по его мышцам. Нираги сдержанно выдохнул, но чуть дрогнул, когда моя ладонь оказалась еще ниже. — Тебе это нравится, правда? — невинным тоном спросила я, запрокинув голову назад, чтобы видеть его лицо, пока мои пальцы неспешно, словно ненароком, но достаточно намеренно скользили вдоль его члена, сжимая набухшую головку, но всё же оставляя ещё немного пространства для провокации. — И, наверное, тебе хочется большего, м? В этот момент Нираги выглядел как хищник, которого поддразнивают. Его дыхание стало заметно тяжелее, а в глазах зажегся тот знакомый огонек — смесь дерзости и желания, и от этого я только сильнее чувствовала возбуждение. — Сама-то как думаешь? — выдохнул Нираги, и в следующую секунду сделал резкое движение бедрами, не оставляя сомнений в своих намерениях не отпускать инициативу, но при этом явно наслаждаясь тем, как я играю с его самообладанием. — Но ты знаешь, как это закончится. — Я так легко не поддамся, — усмехнулась я, выскальзывая из его захвата, до того как он успевает поймать меня. Нираги на секунду замешкался и не успел вовремя отреагировать, а я воспользовавшись моментом быстро отплыла в сторону суши, оставляя его с этим неудовлетворённым желанием и недовольством в глазах. Он помедлил лишь миг, прежде чем броситься за мной, играя в догонялки, в которых каждый шаг — предвкушение следующего. Когда мы оба оказались на берегу, едва успев отдышаться, я уже приняла вид победительницы и, взглянув на Нираги, снисходительно бросила: — Похоже, кто-то проиграл? Нираги лишь хмыкнул, сделав решительный шаг вперед, и я не успев ничего толком сообразить оказалась прижатой его телом к прохладному и влажному песку. Его руки обвили мои запястья не давая шансов увернуться, а дыхание горячим вихрем коснулось уха. Он знал, что делает, и каждый его жест — это продуманное движение, нацеленное выбить меня из равновесия. — Решила посопротивляться, да? — шепнул он. — Сугуру… — едва могла произнести я, дрожащим от возбуждения голосом, чувствуя, как под его давлением пульс начинает отдавать в висках. — Не здесь. Если продолжим, то полностью будем в песке… И я не уверена, что это то, чего мы хотим, да? Его глаза сузились, он словно, решал, действительно ли стоит отпустить меня сейчас. В его взгляде, кажется, промелькнула доля самообладания. Он усмехнулся, слегка нахмурив брови, словно обдумав мои слова, соглашался с ними, но неохотно. — Ты права. Песок, наверное, не лучший союзник для этого, — сказал он. После чего встал и потянул меня за руку, помогая подняться. Теплота его ладони, как и этот заботливый жест, заставляли что-то внутри меня жарко запульсировать. Я еще отряхивалась от песка и путалась в своей одежде, когда заметила, что Нираги неспеша направился в сторону машины. — Эй! — крикнула я. — Ты забыл одеть джинсы! — Мне и так хорошо — не оборачиваясь бросил Нираги, всё с той же привычной усмешкой, звучащей даже в его походке. Схватив его одежду и свои кеды, я быстрым шагом пошла вслед за ним, слыша, как песок похрустывает под ногами, а за спиной медленно стихает ночной прибой.

***

Комната Нираги утопала в непроницаемой тишине, нарушаемой только его сбивчивым дыханием и моими приглушенными стонами, вплетающимися в наши затяжные поцелуи. Его губы находили мои снова и снова, и когда ещё один поцелуй — глубокий, дерзкий, не оставляющий сомнений, окончательно свел с ума, истома разлилась безотчетным томительным желанием. Спина коснулась холодящей простыни, обостряющей каждое прикосновение, а кожа словно истончилась, став до болезненности чувствительной. Его тело, такое желанное, наконец, оказалось поверх моего, прижимая, захватывая, а его пальцы проведя по внутренней поверхности бедер, двинулись дальше, сорвав с моих губ очередной невольный стон. Его касания были одновременно нежными и бескомпромиссными, словно он жаждал проверить, насколько далеко может зайти, прежде чем я снова потеряю себя. Я инстинктивно выгнулась, прижимаясь к нему ближе, позволяя длинным пальцам проникнуть глубже, будто это был единственный способ выдержать напряжение, что бурлило и растекалось тёплой волной по моим жилам. — Ты дрожишь, — голос Нираги прорывался низким, мягким шёпотом, заставляя мой разум на миг помутиться. — Прямо как в первый раз. Нираги наблюдал, как жадно я впитываю его присутствие, едва осознавая себя, и от его слов по телу словно пробежали острые иглы наслаждения. Я так соскучилась по его рукам, по его коже, по несдерживаемой, первобытной страсти, что накрывала нас обоих с головой. — Ммм… Такая влажная, — удовлетворенно протянул Сугуру. — Так сильно меня хочешь? Это дико заводит. Я не могу остановиться. Эти слова лишь еще сильнее распаляли моё желание. Всхлипнув, я подалась навстречу, выгибаясь в его объятиях, подчиняясь ритму, растворяясь в нем. Только так… На пределе, на выдохе, в унисон, когда каждый вздох сливается в едином, уносящем нас потоке, где уже не важно, кто из нас ведёт, кто следует. Его пальцы двигались медленно, чувственно, лаская, скользя, словно играли с моими нервами. Но в этот раз, впервые, его движения были лишены грубой жесткости или безумия, напротив — в них была новая волна страсти, сжигающая остатки самообладания, скрывающая в себе что-то большее, чем просто желание. Что-то, что заставляло меня срываться с края, падать без возможности остановиться. Я понимала, что эти мгновения не будут длиться вечно, что эта нежность может уйти, стоит лишь отвлечься. Но я хотела его всего — и силу, и слабость, и то дикое желание, что сейчас пылало между нами, сжигая нас обоих без остатка. Сквозь застилающее разум удовольствие и затуманенный взгляд, вопреки нашему привычному сценарию, я потянулась к его голове, с обеих сторон вплетаясь пальцами в его волосы и чуть потянула их вниз, без слов показывая Нираги, что я хочу большего. На мгновение я увидела проблеск удивления в его глазах, который быстро сменился дерзкой ухмылкой. — Так значит, теперь ты хочешь, чтобы я играл по твоим правилам? Подчинясь моим движениям, позволив мне направлять его, Нираги медленно провел языком влажную линию от моей шеи вниз, между ключицами, к груди, задержавшись, обвёл круг вокруг сосков, а затем двинулся ниже, вдоль живота, задержавшись на чувствительной грани так, чтобы я ощутила его дыхание и… отстранился, приподняв голову, заглядывая в мои глаза. — Давай же… — выдохнула я, закидывая ноги ему на плечи, поддавшись своему желанию, понимая, что уже не смогу скрыть, чего на самом деле хочу. Его взгляд был колючим, жадным, почти хищным — он словно наслаждался каждой секундой, наблюдая, как моё дыхание сбивалось и голос срывался в глухие всхлипы, неумолимо вырывающиеся из груди. Сугуру изучал каждую мою реакцию, как будто впитывая, как напряжение в теле росло с каждым его движением, с каждым долгим прикосновением, разжигая моё терпение до опасного предела. — Не терпится, да? — протянул Нираги с издевкой, нарочно дразня мои нервы. — Если ты всё ещё не понял, значит, ты хуже, чем я думала, — выпалила я, с вызовом глядя ему в глаза и чувствуя, как всё внутри буквально горит от нетерпения, почти болезненно требуя большего. — Вот как? — Он чуть прищурился, ухмылка стала ещё более самодовольной, но в движениях по-прежнему чувствовалась опасная медлительность, он знал, что эта игра держит меня на пределе. — Хватит дразнить, Нираги, — прошипела я, чувствуя, как накатывает волна почти гнева. — Посмотрим, сможешь ли ты второй раз выдержать то, о чем так просишь, — рассмеялся он, будто испытывал удовольствие от того, что находил во мне новые грани уязвимости. — Замолчи и… делай то, чего я жду, — Я взяла его за волосы, сильнее, чем собиралась, и притянула его голову вниз, едва сдерживая раздражение. Его глаза блеснули, и он усмехнулся, как будто ему понравился этот вызов. Не сказав больше ни слова, он подчинился, его губы снова скользнули по моему животу, оставляя за собой горячие влажные следы, и я вздрогнула, когда он остановился на мгновение, словно намеренно заставляя меня ощущать каждый миллиметр его движения. После чего он медленно и чувственно провел языком там, где мне было нужно больше всего. Когда прохладный металл пирсинга коснулся клитора, я едва сдержалась, не вскрикнув, но стоило ему провести языком, выводя медленный, почти ленивый круг по коже, как голос всё-таки сорвался. Мои ноги инстинктивно сомкнулись, слегка сжав его голову, удерживая его там, где он заставлял меня полностью потерять контроль. Нираги усмехнулся, уловив мою реакцию, и его взгляд, скользнув вверх, был почти триумфальным, как у хищника, который только что нашел слабое место жертвы. Мягкий влажный язык размашисто двигался по моей коже. Шарик пирсинга задевал самые чувствительные точки, усиливая и без того невыносимые ощущения, задерживаясь там, где я почти не могла дышать от удовольствия. — Вот так, — прошептала я, едва ли понимая, что говорю, хватаясь за простынь и стискивая ее с такой силой, словно от этого зависела моя жизнь. — Ещё… продолжай. В моем голосе звучала не просто просьба, а настоящая примитивная потребность, которая наполняла каждую клетку моего тела. Его язык на моем клиторе приносил ощущение сумасшедшего наслаждения. Не дав мне опомниться, Нираги крепко сжал мои бедра, удерживая их, и я почувствовала как его изворотливый язык уверенно и жестко проникает внутрь, с глубоким и настойчивым нажимом раздвигая кожу. Я вздрогнула от удовольствия и зажмурилась, впиваясь ногтями в его плечи. Большой палец его ладони скользнул к клитору, начав мягко ласкать его круговыми движениями. Я испытывала головокружение от чувственных, щекочущих касаний и уже не могла сдерживать себя, не могла игнорировать нарастающее, тянущее удовольствие, которое затмевало разум, оставляя ощущение бесповоротной потери контроля. Его движения оставались неумолимо мягкими, выверенными, как будто он понимал каждое моё ощущение, каждую грань наслаждения. Ощущения расплывались, становясь почти нестерпимыми, и когда он добавил силу в движениях, постепенно нарастив ритм, приближая меня к самому краю, всё внутри сжалось словно натянутая до предела пружина, а затем мое тело начали сотрясать сильные и бесконтрольные импульсы. Я боялась просто не вынести этого блаженства, впиваясь пальцами Нираги в волосы, притягивая ещё ближе, чувствуя, как кожу прошивают острые волны, а ноги инстинктивно сжимаются вокруг его головы, не позволяя ему отстраниться даже на секунду. Каждое прикосновение казалось сильнее, чем предыдущие, каждый импульс — длиннее и ярче. — Я думаю, что нам стоило сделать это давно, — сказал Нираги, поднимая голову. В его глазах я увидела, что это далеко не всё, что он намерен сделать. Он приблизил свое лицо к моему. Его припухшие губы, поблескивающие моей смазкой, накрыли мои. Поцелуй — жадный, безрассудно глубокий, настойчивый не оставлял мне ни капли сомнения в его намерениях. Я поймала себя на мысли, что это — странно извращённо, может даже немного аморально, но от этого только больше захватывало дух. Он целовал меня с этим намеком на откровенность, на бесстыдство, что прожигало меня до самого основания, словно желая вытянуть каждый мой вдох и стон, оставив едва ли не пустую оболочку. Я растворилась в нем, тесно прижимаясь к горячему крепкому телу, целуя в ответ, позволяя ему погружать меня в темный, не имеющий конца омут. Дрожь предвкушения разбежалась по коже. Я знала, что его до предела заводит этот откровенный, беззастенчивый обмен. Ему нравилось, чтобы я чувствовала на своих губах вкус собственной смазки, когда он оставил этот след на своём языке и сейчас делал меня его частью, тем самым подчёркивая моё желание, будто возвращая его мне в двойном ощущении близости. Я видела, как потемнели его глаза, и понимала — для него это было актом абсолютной власти надо мной, отчасти почти грубым, но вместе с тем завораживающе интимным. Нираги всегда искал именно такие моменты — когда границы между нами стирались, когда я сдавалась ему полностью, без остатка. Он словно знал, что заставляет меня чувствовать будто бы мы связаны чем-то более глубоким, чем физическая близость, чем обычная страсть. В этом поцелуе смешались воспоминания о его дерзких играх, о том, как он любил доводить меня до грани, и смутное осознание, что он знает, чего я хочу больше, чем я сама. В этот момент мои мысли внезапно вернулись к нашему первому вечеру, когда он, к моему огромному стыду, с невозмутимой наглостью буквально заставил меня сделать то, что я раньше считала бы невозможным — облизать его влажные пальцы, после того как они были внутри меня. Я вспомнила как мои щеки горели от стыда, когда он не отрывал своего взгляда, заставляя меня пережить каждую секунду своей беспомощности. Тогда я ещё пыталась противиться его дерзости, его власти над ситуацией, но он лишь усмехался, держа меня за подбородок так, чтобы я не могла отвернуться, не давая ни малейшего шанса на протест. Я запомнила, как его глаза сверкали каким-то дьявольским огнем, словно он знал, что ещё даже не начал показывать, на что способен. Когда он заставил мои губы сомкнуться вокруг его пальцев, меня захлестнуло острое, стыдливое возбуждение. Я попробовала отстраниться, но он просто медленно, с нарастающим удовольствием в глазах, наклонился и прошептал мне на ухо: — Ты хочешь это, даже если не признаешь, — его голос был низким, едва слышным, но от этих слов по телу словно пробежал электрический импульс. Тогда я подчинилась, ощущая солоноватый привкус на его пальцах, и, облизывая их, чувствовала, как он смотрит на меня с такой насыщенной жадностью, что казалось, она обжигает. В тот момент мне было неловко не только от этой наглости, от его способности прочитать меня как открытую книгу, но и от того, что он сам получал почти садистское удовольствие, видя моё смятение. Теперь, когда его язык проникал в мой рот, скользя по нёбу, по внутренней стороне щеки, я ощущала ту же власть, ту же безапелляционную настойчивость, тот же жар, который вспыхнул в ту ночь и, как оказалось, никуда не ушёл. Наоборот, сейчас он стал только сильнее. Его член был уже очень твердым, когда опустив руку, я потянулась и сжала его ладонью, направляя в себя. Сугуру дернулся от этого прикосновения, и впился в мой рот обжигающе грубо, на мгновение прикусив зубами нижнюю губу, словно наказывая меня за этот смелый и провокационный жест. Без лишней осторожности он сделал привычное резкое движение бедрами и хрипло выдохнул, едва позволив мне вдохнуть, и тут же снова жадно овладел моими губами, не давая ни секунды передышки. Каждое движение отдавалось в его глазах вспышкой удовольствия, его взгляд цеплялся за мои реакции — каждый мой стон, каждый судорожный вздох были для него тем самым топливом, которое разжигало его ещё сильнее. Мне до головокружения нравилось как его тело, которое привыкло подчинять, сейчас теряло контроль, напрягаясь под моими ладонями даже от самых простых прикосновений. Он был безумно красив в такие моменты — сильный, раскованный, поддающийся каждому моему движению, позволяющий управлять его страстью. Это отзывчивое взаимодействие волновало, заставляло хотеть ещё сильнее. Я чувствовала его возбужденное дыхание — порывистое, почти хищное, которое учащалось даже от простого движения подушечками моих пальцев по его горячей, твердой спине. Сугуру, которого я узнала сегодня нравился мне в разы больше — жадный к удовольствиям, но одновременно удивительно чувственный и настоящий, живой, со всеми своими противоречиями, которые прорвались сквозь его привычную маску, и то, чем мы сейчас занимались я считала чем-то большим, чем просто физическая близость. Я не могла ни думать, ни сомневаться — я просто ощущала, что присутствие Нираги становится для меня чем-то вечным, что его руки оставляют следы на моей коже, а его поцелуи остаются в памяти, как неизгладимый отпечаток того, что, возможно, мы оба искали всю свою жизнь. Эйфория от ощущения его твёрдого, ритмичного давления внутри накатывала волнами, и я вжималась в мужское тело, не желая отпускать ни на миг, будто боясь, что если мы разорвем этот контакт, магия растворится. Каждый мой вдох был пропитан им, его жаром. Нираги, каким он был сейчас, казался не просто мужчиной, но чем-то неизбежным, необратимым, тем, кому я могла полностью доверить своё тело. И от этого не было ни страха, ни желания освободиться — была лишь острая потребность утонуть в нем до конца, пока не останется ни следа от прежней меня. Мы занимались сексом так яростно и страстно, как не было даже в первый раз. Мне казалось, Нираги боится потерять меня не меньше, чем я его. Может быть, именно поэтому наша страсть была такой огромной, всепоглощающей — из-за страха потерять друг друга? С каждой секундой Нираги становился всё более властным. Его действия потеряли прежнюю сдержанность — теперь в них не было ни тени нежности, они стали прямыми, быстрыми, грубыми, даже агрессивными, и в этом была своя неистовая прелесть, которая разжигала моё желание, именно это бесконечно сводило с ума, давая ощущение как мое тело буквально сливается с его движениями, а каждое прикосновение превращается в почти болезненное наслаждение. Нираги провел руками по моей талии, чуть приподняв её, а потом его пальцы грубо сжали бедра, фиксируя меня так, что я была полностью в его власти, не в силах ни оттолкнуть, ни противиться. Это ощущение владения, абсолютного контроля сводило с ума, делая меня ещё более податливой. Моё тело просто подчинялось ритму его движений, который становился всё более сумасшедшим, сбиваясь на прерывистое, мучительное дыхание и стоны, которые я уже не могла контролировать. Он двигался во мне жестко, вжимаясь всё сильнее и глубже. Его пальцы вонзались в кожу, оставляя следы — такие же, как те слова, что не требовали быть произнесёнными. Его ладонь опустилась на мою шею, легко, но с намеком на давление, заставляя меня смотреть ему в глаза, пока он захватывал меня, полностью, не отпуская ни на секунду. Сквозь приоткрытое окно прохладный ночной воздух слегка касался раскаленной кожи, но не приносил облегчения. — Ты принадлежишь только мне, понимаешь? — сквозь его рваное дыхание, услышала я тихий, едва сдержанный шепот. Я хотела ответить ему, сказать, что тоже никогда не отпущу его, но язык не слушался, растворяясь в неясных, сбивчивых звуках. Единственное, что я могла сделать, — это ещё сильнее прижаться к нему, пока мы оба двигались в унисон с каждым новым движением, с каждым глубоким вздохом, приближаясь к той самой точке, где всё смешивается и теряет смысл. Мы смотрели друг на друга, и я видела в его взгляде этот дикий блеск, ту силу, что захватывала меня, как когда-то в первую ночь. В этот миг не существовало ничего, кроме нас — ни времени, ни мыслей, ни страхов. Только его дыхание, которое становилось всё быстрее, его сильные руки, которые крепче сжимали моё тело, и его движения, которые приближали нас к безумному, невыносимому пределу. Нам оставалось только одно — раствориться друг в друге. Когда напряжение достигло пика, Нираги прикрыл глаза, и на мгновение казалось, что он полностью теряется в своих ощущениях. Я почувствовала, как он стиснул мои плечи, его мышцы сжались, а тело начало подрагивать от приближающегося момента. Его дыхание превратилось в громкие, прерывистые вздохи, а губы дрогнули в удовлетворённой усмешке. Сладостные волны удовольствия накатывали одна за другой, оставляя за собой ощущение полного единения и удовлетворения. Я терялась в его дыхании, в этом единственном, абсолютном моменте, который становился всем для меня. Мир словно вспыхнул и одновременно растворился, отдав нам всё, что он мог дать. Нираги шумно выдохнул, освобождаясь от всего накопившегося внутри. Наслаждение, извиваясь и поднимаясь от кончиков пальцев ног, волнами прокатилось по нашим изнеможенным телам, затем я ощутила, как напряжение начинает убывать, а мышцы постепенно расслабляются, оставляя за собой приятное тепло и чувство лёгкости. Сугуру провел руками по моим волосам, опустив их к плечам, а затем взял мое лицо в свои ладони, заставляя посмотреть ему прямо в глаза, глубокие и темные как бездна, и такие же непредсказуемые. Мои мысли путались, соскальзывали, стоило мне лишь встретиться с его взглядом. И если это правда, что глаза — зеркало души, то душа Нираги представляла собой какой-то сюрреалистический лабиринт, созданный безумным архитектором. Но сейчас в отражении его глаз, в этом запутанном лабиринте я увидела всё то, о чём с тихой дрожью в сердце думала по ночам. Мечты, тайные желания, которые всегда казались утопичными, неосуществимыми, как старые наивные сны, которые прячутся на дне сердца, сейчас они ожили, и я знала, что ничего из этого уже не кажется мне глупым или невозможным. Как будто я впервые обрела то, что так долго искала. Его глаза, тёмные и насмешливые, смотрели прямо на меня, словно пытались поймать моё внимание в ловушку, но на этот раз я не сопротивлялась, впервые за долгое время не пытаясь ничего прочитать в них и не искать подтекстов. Не было желания обдумывать, не было нужды анализировать, разбираться в себе, в нем, в будущем; выискивать что-то скрытое, цепляться за намеки, и главное — так не хотелось ни о чём думать. Казалось, в этот момент всё остальное не имело значения — ни завтрашний день, ни вопросы, ни все те сомнения, что всегда тенью стояли за его усмешками. Всё что я хотела — остановить бесконечный поток мыслей и раствориться в этом моменте, смотря в его глаза и чувствуя как его удивительно красивые руки, будто созданные для того, чтобы держать меня, уверенно обвивают мою талию, когда его губы ласково касаются моего лица, оставляя следы нежности, смешанные с тем первобытным огнём, который всегда привлекал меня в нём. Я чувствовала, как его пальцы крепче сжимаются, будто он тоже искал в этом моменте что-то большее, чем позволял себе признать. Я улыбнулась, медленно, едва ощутимо целуя его в ответ. — Спасибо, — шепнула я, задержав дыхание, будто боясь, что сейчас всё исчезнет. Нираги удивлённо приподнял бровь как будто сам не верил, что такие слова могли быть обращены к нему, и протянув руку, он провёл пальцем по моему подбородку. — За что вдруг благодаришь, м? — За всё это… За этот день, что подарил мне тебя, — ответила я, ловя его взгляд. Лицо Нираги внезапно изменилось, он отвернулся на мгновение, а потом усмехнулся — той знакомой едва заметной усмешкой, которая, как я знала, всегда скрывала под собой что-то большее. — Так слушай… Только без лишних претензий, ладно? Так уж и быть… признаюсь, мой настоящий день рождения вообще-то… ну… в декабре, — произнёс Нираги, поигрывая пальцами на моих плечах, изображая легкое смущение, которое никак не вязалось с его привычной иронией. — Я вдруг решил, что пора освежить репертуар. Начать жизнь заново, можно так сказать, — он усмехнулся, игриво вскинув брови. — Не знаю, почему, но мне просто… захотелось сделать этот день, как ты сказала, днём меня. Хоть ненадолго представить, что у меня есть всё, что мне нужно. Эдакий чёртов праздник, который я сам себе придумал. Я моргнула, слегка ошарашенная его признанием, и чуть отстранившись, кинула на него слегка озадаченный взгляд, чувствуя, как обрушившаяся на меня волна эмоций смешивается с недоумением. Я смотрела на него не зная, что сказать, но он продолжил: — Вот так, детка. Глупо, да? А может, ты даже думаешь, что я смешной? Чёрт, наверное, так и есть. Но только сегодня… — Нираги чуть сжал мои плечи. — мне вдруг показалось, что я могу быть этим «кем-то». Кем-то, кто… просто живёт. И… я просто подумал что наверное мне следует немного измениться и решил, что этот день будет днем рождения моего нового я. Что-то типа дня перерождения. А почему бы и нет? Пусть хотя бы один день пройдёт как-то иначе. Но знаешь, в чём прикол? Как бы это ни звучало. С тобой я действительно смог поверить в то, что я… нормальный, — Нираги наклонился ближе. — И я впервые чувствую, что хочу большего. Так что декабрь — это прошлый я. А именно сегодня я как будто должен был появиться на свет — новый и, возможно, чуть менее испорченный. Тем более раз уж ты собралась делать из меня героя, так почему бы не начать с сегодняшнего дня? — Значит, ты решил «родиться заново», да? Ты просто невозможен, Нираги, — рассмеялась я, но в глубине души почувствовала, как его слова пробуждают во мне что-то непоколебимо нежное. — А почему нет? — бросил он, с насмешливой уверенностью, — Ладно, договорились. в таком случае мы будем праздновать твой день рождения дважды. Ты будешь единственным человеком в мире, у кого их два, — ответила подавляя в себе желание дать ему пощечину — легкую, почти шутливую, чтобы он знал, как это всё выглядит со стороны. — В этом что-то есть. Два дня рождения в год… Это дает мне шанс быть дважды непредсказуемым, не находишь? — сказал Нираги задумчиво, — к тому же с двумя днями рождения ты как минимум никогда обо мне не забудешь, верно? — Два дня рождения в год — обещаю, Нираги. И мы будем отмечать их вместе. Я всегда буду с тобой. — Ох, малыш, всегда будешь рядом, да? Не разочаруешься, м? — он рассмеялся, но этот смех был сухим, отстраненным, почти ироничным. Нираги фыркнул, прикрывая глаза и откинув голову назад, будто мои слова были каким-то милым, но наивным обещанием в которое он не мог позволить себе поверить. Но я почувствовала не только насмешку, но и грусть, осторожно прикрытую колючей оболочкой. Моя простая надежда на будущее, как оказалось, вызвала в нем неясную тревогу, которую он мог позволить себе только под видом сарказма. — Я всегда буду с тобой, — твёрдо повторила я, встречая его взгляд, с надеждой и тихим упрямством. — Детка…Мы ведь оба знаем, чем заканчиваются такие сказки… — В его насмешливых словах была не только жесткость, но и какая-то усталость, скрытая в оттенках иронии, как укол в каждое «всегда», которое он готов был разрушить прежде, чем в него поверить. — Еще раз нет, Сугуру. Пусть даже это кажется тебе нелепым, я буду пытаться создавать это «всегда». Пока мы оба этого хотим мы всегда будем вместе, — осмелилась сказать я, с наивной надеждой заглядывая в его глаза в поисках подтверждения. Эти слова казались мне самой банальными, почти нелепыми, но мне нужно было сказать это и услышать ответ, будто если бы я смогла хотя бы на мгновение создать это «всегда», то получила бы право на выживание. Пусть это даже ложное чувство, но оно становилось моей спасательной линией в этом хаосе, моей защитой в мире, где казалось, что нельзя привязываться ни к чему. Потому что, пока у меня было это убеждение, оно давало мне силы, и я чувствовала, что могу продолжать бороться, выживать. — Ну да…всегда будем вместе. Пока смерть не разлучит нас, — рассеяно проговорил Нираги, едва ли осознавая, что его слова звучат одновременно как обещание и как нечто зловещее, неотвратимое, словно тень, нависающая над нашими головами. В его глазах не было насмешки — его слова не были шуткой, хотя он пытался заставить себя улыбнуться. Я вздрогнула, ощутив, как эта фраза словно резанула меня по сердцу, словно жесткое напоминание о том, что наивность здесь может стоить жизни. Его слова звучали как пророчество, и страх, от которого я старалась отгородиться, снова пробился на поверхность. Несмотря на то, что я всегда знала, что Нираги никогда не был тем, кто деликатно обращается с чем-то хрупким, тем более с чувствами, мне не хотелось этого холода в его голосе, я отказывалась слышать от него такие слова даже в виде нелепой шутки. Возникло желание отвернуться, отойти, скрыться, будто наша близость стала вдруг невыносимой. — Прекрати так шутить, Сугуру… — прошептала я, слабо толкнув его в плечо. — Это звучит как-то слишком… жестоко. Так, будто мы уже на краю. — А я не шучу, мы и есть на краю, малышка, — хмыкнул он. Его голос прозвучал как удар по моим нервам, от которого где-то в груди стало больно и холодно. — Или ты уже забыла где мы находимся? В ответ я лишь поджала губы, глотая тяжёлый вздох. Мы оба знали, что наша история — это нечто большее, чем простое увлечение, но с той же неизбежностью осознавали, что всё, что у нас есть, может исчезнуть в любой момент, однако сейчас как никогда мне хотелось верить, что мы сможем перехитрить Пограничье и однажды выбраться из этого замкнутого круга. Чувствуя, как дрожь пробежала по моим рукам, поёжившись, я потянулась за длинной футболкой в которой обычно спала. Но не успела я накинуть её на себя, как его рука остановила меня, притянув обратно. — Прекрати. Не одевайся. Не надо, — произнёс Сугуру, обвивая меня сзади, я почувствовала как его грудь прислонилась к моей спине. Он наклонился ближе, мягко касаясь моих волос. — Зачем тебе эта футболка? Пусть хотя бы на этот чёртов момент всё будет… по-настоящему. — И ещё кое-что … — его голос стал почти шепотом, от которого захватывало дух. Внезапно он зазвучал, с каким-то непривычным теплом, которое, казалось, намеренно пыталось прогнать мои страхи. — Понятия не имею, что ждёт нас завтра, но, я тоже надеюсь, что мы сможем пройти этот путь… вместе. Мне хотелось сказать что-то ещё ему в ответ, но Нираги кажется, даже не ждал слов. Движения его пальцев, словно в трансе, перебирающих мои волосы с успокаивающей нежностью, лишили меня сил, как будто уговаривали замолчать все мои слова и мысли. Сугуру никогда бы не признался в том, сколько комфорта и трепета он вкладывает в это простое действие. Возможно, он и сам не осознавал этого, пряча за дерзостью глубокую нужду в близости. В этот момент он стал настолько другим, не тем дерзким и резким парнем, которого я всегда знала, и эта мягкость казалась почти неправдоподобной, растворяя напряжение и страх и, превращая их в тепло, от которого хотелось зажмуриться и просто быть рядом. Это было ощущение чего-то необъяснимо ценного, что он давал мне без слов. В этой нежности скрывалась его уязвимость, та, о которой он, не хотел знать сам. Его кожа, гладкая и теплая, прижималась к моей спине, и ощутив это приятное прикосновение я потёрлась плечом о его грудь. Прильнув к нему, я уловила ритм его дыхания, и позволила себе раствориться в этом чувстве, улыбка сама собой появилась на моём лице. В Нираги всё казалось мне таким парадоксальным, двойственным, как будто в нем какими образом уживались два разных мужчины: тот, кто не знает пощады, опасен и жесток, и тот, кто, не признаваясь даже себе, умел быть до невыносимости нежным и заботливым, как сейчас, когда он просто держал меня в своих руках. И несмотря на это странное ощущение противоречий, мое сердце переполняли чувства, потому что я отчаянно желала их обоих — без остатка, без разделения, целиком. Я расслабилась, позволив себе закрыть глаза, ощущая, как сон уносит меня в долгожданный покой.

***

Нираги стоял передо мной в черной полурасстегнутой рубашке, обтягивающей плечи и торс, открывая лишь небольшой участок кожи. Умопомрачительно красивый, со слегка растрепанными будто от ветра волосами и насмешливой улыбкой на таких притягательных губах. Его ладонь поднималась, протягивала пальцы, но он почему-то не мог коснуться меня, а лишь продолжал смотреть с оттенком едва уловимой грусти и странно улыбался. Совсем непривычно, одними уголками губ, как будто виновато. Я не могла отвести взгляда, не понимая, отчего он смотрит так, будто у него нет другого выбора, будто бы от нас обоих ничего не зависит. От этой неуловимой печали в его глазах что-то защемило у меня внутри, и в ту же секунду это видение как будто взорвалось ярким светом, выбросив меня обратно в реальность. Сон, поглотивший меня, был таким болезненно захватывающим, что реальность и иллюзия сплетясь в узел, не отпускали меня даже после внезапного пробуждения. Дыхание сбивалось, и я не могла избавиться от ощущения, что всё ещё нахожусь в этом сне. Я открыла глаза, и на миг показалось, что он всё ещё там, стоит, чуть грустный, едва улыбающийся в полумраке. Но, обернувшись, я увидела, что Нираги рядом, спокоен и безмятежен, как будто всё происходящее во сне вовсе не коснулось его, а мир вокруг не имел над ним власти. Он лежал на боку, слегка повернувшись ко мне, его лицо расслабилось, придавая ему спокойствие, которое я редко замечала. На секунду я позволила себе медленно рассмотреть его. Светлая кожа была гладкой, чуть ли не сияющей, а чёткие линии скул и подбородка выглядели почти суровыми в тени. Чёрные волосы растрепались на подушке, и пряди мягко падали на лицо, открывая лишь часть его глаз. Они были закрыты, и длинные тёмные ресницы отбрасывали слабые тени, добавляя его чертам мягкости. Моя ладонь скользнула в его руку. Сугуру спал, но даже во сне его пальцы обхватили мои с неожиданной уверенностью и силой, почти инстинктивно, словно он даже будучи не в сознании защищал меня от всего, что могло поджидать в этом жестоком мире. Это был тот редкий, искренний жест, за которым не скрывалось никакой насмешки и дерзости. Только простая, тихая нежность. Внезапно Нираги пошевелился и, слегка приоткрыл глаза, затуманенные сном. Желанные губы дрогнули в попытке что-то сказать, но я мягко склонилась к нему, наши губы соприкоснулись. Поцелуй был нежным, едва ощутимым, и в этом касании было столько тихого тепла и защищенности, что казалось, весь мир застывает в спокойствии. В этот момент можно было поймать мимолетное ощущение того, что нам удалось укрыться от этого безумного мира: игр, интриг, боли, ответственности за свои и чужие жизни. Словно именно в этом лёгком поцелуе заключалась та короткая передышка, за которой я без остановки гналась, и только, казалось бы, достигала ее, как она тут же ускользала, словно мираж. Но на этот раз он был настоящим, и я погружалась в это чувство, уже не думая, что будет дальше. — Не обращай внимание, спи, — шепнула я, впервые ощущая себя едва ли не до слез счастливой. И мне хотелось верить, что это счастье останется со мной, хотя бы ещё несколько часов, пока серое небо Пограничья не поддернется рассветной дымкой.

***

Очертания мира все еще казались зыбкими и почти нереальными, словно сон всё ещё продолжался. Пространство комнаты казалось закрытым от всего, что ожидало нас за этими стенами, будто мир за окном больше не существовал. И я словно позволила себе раствориться в этом тягучем спокойствии, ощущая близость Нираги, теплую и реальную. С каждой секундой я всё больше понимала, что нам нужно это — эта связь, эта близость, чтобы не потеряться среди хаоса. Едва уловимая нить, тонкая, почти невидимая, но удивительно прочная связывала наши души. Это была связь, которая казалась одновременно эфемерной и вечной. Она жила вопреки всему — вопреки логике, правилам, даже вопреки нам самим. Она не поддавалась объяснению, словно была слеплена из противоречий, непреодолимой страсти и неизменной привязанности. Не покорная ни одной из сторон, она была, словно яростное столкновение стихий — огонь, встречающий воду. Это безмолвное противоборство в каждом нашем взгляде, каждом движении, каждом прикосновении лишь усиливало её непостижимую силу, наполняя мою жизнь необычайным смыслом и живостью. И я была готова следовать за этими чувствама, куда бы они меня ни привели, потому что знала — именно такие глубокие, хоть и непростые связи, заставляют нас чувствовать, что мы действительно живы, что каждая секунда нашей жизни имеет смысл, несмотря на всю боль, риск и опасность, которые они за собой влекут.