Да начнётся игра!

***

Машина плавно скользила по пустынным, извилистым улочкам, погруженным во тьму. И лишь мягкий свет луны, словно призрачный путеводитель, время от времени прорывался сквозь тонкую завесу облаков, мелькая среди редких просветов темных силуэтов домов и играл с моим воображением, создавая причудливых форм тени, которые словно следили за нами. Глухой шорох шин по асфальту и урчание двигателя были единственным звуками, разрывавшим тишину ночи. Я сидела, погруженная в свои мысли, ощущая, как каждый поворот, каждая неровность дороги отзывается легкой вибрацией в салоне машины. В этот момент весь мой мир сузился до этого автомобиля и человека, сидящего рядом со мной, словно вся вселенная существовала только здесь, в движении между прошлым и будущим, между тем, что уже ушло, и тем, что было ещё неведомо. Я взглянула на Нираги: на его, освещенный мягким светом приборной панели, чётко очерченный профиль, замечая волевой подбородок и прямой нос, на черные глаза, которые были сосредоточены на дороге. Мой взгляд скользнул по его красивым рукам, одна из которых уверенно сжимала руль, а другая расслабленно покоилась на ноге. Но за этим внешним спокойствием я видела тень прошлого, которая все еще лежала на его глазах. Как могла я столько времени быть рядом с ним и не видеть его невысказанной боли, не понимать причин его поступков? Я ведь совсем ничего не знала о нём, о том, что происходило у него внутри. Я была ослеплена собственными ожиданиями, не замечая настоящего Нираги. Теперь, когда правда открылась, мне стало легче, потому что я наконец-то поняла, почему он так сопротивлялся тому, чтобы я узнала о нём больше. И хотя это знание принесло мне своего рода умиротворение, от того, что все наконец-то встало на свои места, вслед за этим пришло и глубокое отчаяние. Столь откровенный разговор с Нираги вселил в мое сердце бездну надежд, но его предположения, о том, что в прежнем мире мы, возможно, не вспомним друг друга, а может и вовсе не встретимся, до основания крушили мои надежды, разрывали всё то, что я строила в своей душе и одновременно с этим заставляли ещё крепче цепляться за него сейчас, за этот момент. Это было словно маленькое спасение в мире, где всё рушится. Мысли мои кружились, одна за другой, как заплутавшие призраки. Они то возвращались к нашему разговору, то блуждали в поисках понимания того, что ещё могло нас ждать впереди. Я представляла различные сценарии нашего будущего — от самых светлых до самых мрачных. Но все они заканчивались одним — неопределенностью. От этих немых вопросов к горлу подкатывал ком, и я невольно сжимала руки в кулаки. Но затем я заставила себя вернуться в настоящее, задумавшись о том, куда мы едем сейчас. Чего еще ожидать от этого вечера, который уже и так перевернул всю мою жизнь? Я посмотрела на Нираги еще раз, и в этот момент поняла: неважно, куда мы направляемся. Главное, что мы вместе, хотя бы сейчас, хотя бы в этот миг, пока ещё помним друг друга, пока воспоминания ещё живы, а не затёрты искажённой реальностью. Невольно я вспомнила о том, что ждёт меня по возвращению на Пляж. О завтрашнем дне. И о Чишии. При мысли о нём сердце на мгновение сжалось, но это было не то прежнее чувство. Уже не так, как раньше, не тем болезненным толчком, что пробуждает былую страсть. Я понимала, что больше нет той наивной вожделеющей детской влюбленности, того жгучего огня, который когда-то сжигал меня изнутри, когда я думала о нем. Чувство было другое, более тусклое, словно остывший уголёк в угасшем костре. То, что произошло между нами три дня назад не было результатом чувств. Это было скорее бегством от самой себя, моментом слабости, чем осознанным действием, временным порывом, вызванным нуждой вернуть ощущение прошлого, когда всё казалось проще, когда мир не был так сложен. Я пыталась воскресить в себе ту иллюзию, что прошлое можно вернуть, что я могу быть той же, что и раньше, и что он — всё ещё тот, кого я когда-то знала. Но это была пустая надежда. Это был путь в никуда, всего лишь тень прошлого, которой я тщетно пыталась придать форму. Я обманывала себя, отказываясь признать это в тот момент. И теперь не могла отвертеться от правды: мы оба искали утешения в иллюзии. Но что это дало? Боль и осознание, что прошлое — это призрак, и вернуть его невозможно. Сейчас, оглядываясь назад, я понимала, что не должна была пытаться сблизится с ним снова. Потому что мы больше не те, кем были. Я чувствовала, что Чишия изменился сильнее, чем я могла себе представить. Мы оба изменились, слишком сильно. Он стал более отстранённым, холодным, полностью закрытым от всех, недосягаемым даже от меня. Ему всегда было свойственно держать дистанцию, но сейчас она была бесконечной. Казалось, что за этими глазами скрывается гигантская пропасть, в которую невозможно заглянуть. Я когда-то думала, что знаю его, что понимаю, но сейчас, по прошествии времени и прожитых событий, эта уверенность исчезла. Может, я никогда не знала его настоящего. Его манеры, его взгляды на жизнь — всё это стало другим. Когда-то в его глазах таилась загадка, которую я хотела разгадать, но теперь там не осталось ничего, кроме безразличия. Когда-то мы были близки, и я чувствовала его рядом, как часть себя, но теперь — он был чужим. Возможно, мы никогда и не были по-настоящему близки, это была лишь фантазия, которую я создала в своей голове. Я осознала, что теперь мы — просто давние знакомые, которые просто не справились с искушением. И эта близость, которая случилась между нами была лишь блеклым отголоском того, что когда-то связывало нас. Как будто я отчаянно цеплялась за воспоминания, за образ, который давно исчез, за слабую попытку найти утешение в нашем совместном прошлом, что уже давно ушло, оставив после себя лишь воспоминания, размытые временем и обстоятельствами, как иллюзорный дым, рассеивающийся в пустоте. Если бы не сложные отношения с Нираги, все те разочарования и недопонимания, которые витали между мной и ним, то, возможно, я бы не стала искать столь близкого общения с Чишией вновь. Но тогда, когда с Нираги всё стало настолько сложно и запутанно, я искала хоть какую-то передышку, что-то, что могло бы отвлечь меня от этого постоянного напряжения. Его непрекращающаяся агрессия, закрытость, подозрительность вызывали у меня чувство беспомощности и растущего отчаяния. Я пыталась достучаться до него, но каждый раз, когда мне казалось, что я ближе, чем когда-либо, Нираги снова закрывался, и я не смогла справиться с этим грузом. Внутренний конфликт, который раздирал меня в отношениях с Нираги, казалось, только усиливал мою склонность сблизиться с Чишией. Я была так запутана в своих эмоциях, что сама не осознавала, как позволила себе оказаться рядом с ним вновь. Наверное я использовала Чишию, чтобы спрятаться от себя самой, убежать от проблем, а не решить их, и в тот момент не осознавала этого, ища способ заполнить пустоту, отвлечься от собственных чувств, и Чишия оказался ближайшим «спасательным кругом». Это было всего лишь отражение тех проблем, которые существовали между мной и Нираги. Это чувство непонимания и разделённости терзало меня изнутри, заставляя искать точку опоры, и я попыталась обмануть себя, чтобы почувствовать хоть какое-то мимолётное успокоение. Но Чишия уже давно не был тем, кто мог дать мне опору. Мы оба давно потеряли ту связь, которая когда-то нас объединяла, и сейчас, по сути, мы были друг для друга никем. Мы оба были чужими в этой новой реальности, и наше прошлое, каким бы светлым оно ни казалось, уже не имело силы вернуть нас друг к другу. И это осознание причиняло боль.

***

Мысли о плане Чишии по краже карт ворвались в мое сознание, и на мгновение мне даже пришла в голову безумная идея рассказать о нем Нираги. Мои губы дрогнули, но я вовремя одумалась, живо представив чем это может обернуться. Одно только упоминание Чишии наверняка вызвало бы в Нираги всплеск недовольства, а возможно, и что-то куда хуже. Снова скользнув взглядом по его, словно высеченному из камня профилю, по моему телу пробежала легкая дрожь, и я поняла, что лучше не рисковать, но всё же решилась спросить кое-что о том, что терзало меня изнутри. Я глубоко вздохнула, пытаясь собраться с мыслями. — Сугу, как ты думаешь, что если бы… — начала я осторожно. — …появился способ изменить ситуацию на Пляже? Если бы кто-то смог противостоять Шляпнику, свергнуть его, например, а? Нираги бросил на меня быстрый взгляд, прежде чем снова сосредоточиться на дороге. Его рука чуть сильнее сжала руль. — Ох, блять, началось! Как же я обожаю эти геройские порывы, — протянул он с язвительностью. — Давай, расскажи мне, что ты собралась свергнуть этого ублюдка без шляпы. — Я просто… размышляла вслух, — попыталась я смягчить ситуацию, чувствуя, как сердце бьется где-то в горле. Нираги фыркнул. — Размышляла она, — передразнил он. — Как мило. Знаешь, в чем проблема с такими размышлениями? Они имеют привычку превращаться в действия. Даже не думай об этом, — отрезал он, его голос был низким и твердым. — Но ты же сам ненавидишь его, — возразила я, чувствуя раздражение от его привычки разрушать всё, что мне казалось важным. — Я думаю, что хватит уже Шляпнику дурить и использовать несчастных игроков в своих призрачных целях. Кто-то ведь должен это остановить. Разве ты не хотел бы что-то изменить? — Только этого не хватало. Давай, расскажи мне ещё, как ты собралась провернуть этот фокус, — Нираги повернулся ко мне, его взгляд был жестким. — Конечно, я с трудом терплю этого пафосного мудака. Но ты думаешь, ты первая такая умная? Ты хоть представляешь, во что лезешь? Думаешь, до тебя никто не пытался свергнуть этого клоуна? Спойлер: пытались. И ты прекрасно знаешь, где они все. Он на секунду отвлекся, ловко маневрируя, чтобы объехать глубокую выбоину на дороге, потом продолжил: — А теперь давай поговорим об Агуни, раз уж ты решила поиграть в героиню и спасти всех несчастных, — его голос сочился ядом. — Ты вообще представляешь, как он отреагирует на твою гениальную идею? — спросил Нираги с издевкой. — Нет? Я тоже, блять, не представляю. Может, он тебя поддержит. А может, лично пристрелит. Я тебе как-то уже говорил, что они со Шляпником были близки. По крайней мере, раньше. Так что если тебе так сильно хочется сдохнуть, — его голос звучал устало и зло. — то найди способ поинтереснее, чем стать очередной жертвой этих игрищ. По крайней мере, будет не так банально. А если тебе всё же так сильно хочется умереть, я могу предложить способы поинтереснее, чем стать очередной жертвой Шляпника. Нираги смотрел на меня еще несколько секунд, словно пытаясь прочитать мои мысли, потом вернул взгляд на дорогу. — Ты чего так разошелся? Конечно, я не собиралась ничего предпринимать, — обиженно сказала я, и отвернулась к окну. — Конечно, нет, — отозвался он с нескрываемым раздражением. — Ты просто любишь помечтать о том, как красиво сдохнешь. Очаровательное хобби, ничего не скажешь. Запомни: здесь нет героев и счастливых концов. Есть только выжившие. Повисла тяжелая пауза. Я смотрела в окно, чувствуя, как внутри все сжимается от смеси страха и решимости. — Ладно тебе, детка, — через несколько молчаливых минут, нарушаемых только гулом двигателя, уже миролюбиво произнёс Нираги и слегка сжал свободной рукой мою. Это прикосновение было неожиданно мягким. — Пойми, меня бесят такие пустые обсуждения. Просто держи свои героические «размышления» при себе, — заключил он. — Здесь и без того достаточно идиотов, готовых сунуть голову в петлю. Я молча кивнула, понимая, что разговор окончен. В этот момент я твердо решила, что больше не скажу Нираги ни слова о плане кражи карт. Не поворачивая головы я украдкой бросила на него взгляд. Сейчас он уже выглядел спокойным, хотя в глубине души я знала, что он напряжён. Нираги всегда был готов к борьбе, всегда был наготове, чтобы защитить свои интересы. В этом он был силён, но это же делало его непредсказуемым. Могу ли я доверять ему до конца? Или же он, как и все остальные, будет готов перешагнуть через меня ради своей цели? Мои мысли снова вернулись к Чишии. Мы с ним никогда не обсуждали, что будет потом. После кражи карт и побега. Чишия всегда действовал по своим правилам, и я никогда не могла до конца понять, что он чувствует или думает. Были ли для него наши встречи чем-то важным, или это было просто частью его хладнокровного плана? Его загадочность, его отстранённость мешали мне разобраться в этом. Единственное, что я знала точно — Чишия жаждал заполучить эти чертовы карты, как будто и впрямь верил, что в них действительно кроется спасение. Ведь достаточно было применить каплю логики, чтобы понять, что Шляпник не может знать больше, чем остальные игроки, однако его харизма и уверенность, граничащая с безумием, заставляли всех верить, что он — единственный, кто может вести их к спасению. Но это была ложь. Я видела это. И Чишия тоже видел. И я не понимала почему он так отчаянно цеплялся за эту фальшивую надежду. Возможно, Чишия просто не мог смириться с мыслью, что все мы, в том числе и он — лишь пешки в чужой игре, и пытался найти способ переписать правила. Не стоило большего труда предугадать, что без карт власть Шляпника рухнет. Такеру перестанет быть хранителем ложной надежды, превратившись в обычного человека, потерявшего свою магию. Фракция боевиков быстро займет его место, ведь наша сила основывается на реальной мощи. Имея все оружие в своем распоряжении, Агуни встанет во главе Пляжа и установит новый порядок. А Нираги, как правая Агуни, окажется в самом центре новых событий. Он будет тем, кто определит исход будущей борьбы за власть. А мне останется лишь наблюдать и надеяться, что при необходимости я смогу повлиять на его решения. Но даже при таком исходе будущее все равно казалось туманным, словно скрытым за плотной завесой. Никто не мог предсказать, как поведут себя те, кто до этого стоял на нашей стороне. Всё происходящее на Пляже являлось отдельной большой игрой в выживание, где каждый был готов перешагнуть через другого ради призрачной надежды. Мы все были марионетками, управляемыми мастерами игр. Каждый из нас играл свою маленькую роль, но никто не понимал всей картины. Эти сомнения грызли меня изнутри, делая каждый выбор мучительным. «Может, он тебя поддержит. А может, лично пристрелит». Резкие слова Нираги эхом отозвались в моей голове, усиливая сомнения. Я посмотрела в окно на проносящиеся мимо темные улицы. Решение было принято. Я решила, что помогу Чишии выкрасть карты. Это будет моя тайна, мой способ изменить эти жестокие правила, установленные Шляпником и защитить остальных от его тирании. Куину придётся уговорить сбежать с Чишией, а я… я останусь с Нираги. И он даже не узнает, что я была участницей этого плана. Важно было только одно — лишить Шляпника его силы. А потом… — Я быстро, жди здесь, — голос Нираги оборвал мои размышления. Машина резко затормозила, скрипнув шинами по асфальту. Он нажал педаль тормоза так внезапно, что я чуть не врезалась лбом в переднюю панель, инстинктивно хватаясь рукой за дверную ручку. Резкость его действий всегда была чем-то привычным, но в такие моменты я не могла удержаться от короткого вздоха. Глухо хлопнув дверью, Нираги вылез из машины и сунув руки в карманы, спешно направился в сторону небольшого магазина, возле которого мы остановились. Я машинально проводила его взглядом, не до конца понимая, что происходит. Его не было около пяти минут, но за это время во мне разгорелось неистовое любопытство. Обычно Нираги никогда не был человеком, который просто так отправляется в магазин, даже если что-то было действительно нужно и всячески избегал таких походов, а в случае необходимости предпочитал отправлять меня или кого-нибудь из пляжников. Я с улыбкой вспомнила его раздраженную реакцию когда в первый день нашего знакомства решив воспользоваться тем, что у парня машина, привезла нас за одеждой. Тогда Нираги был совсем не в восторге от этой затеи. Его терпение, казалось, трещало по швам при одном упоминании бытовых вещей. Но сегодня всё было не как всегда. Пять минут. Всего пять минут, но этого времени хватило, чтобы мой мозг успел изобрести несколько дюжин теорий. Нираги, который ненавидел любые лишние действия, вдруг сам решает зайти в магазин? Серьёзно? Ему это всегда казалось ниже его достоинства. «Магазины, пустая суета… — всё это для слабаков», — примерно так звучали его мысли, и я это видела в его лице. И вот он, прямо перед моими глазами, предает свои же принципы. Он сам пошёл внутрь. Без слов, без объяснений. Это вызывало у меня почти мучительное любопытство. Когда Нираги вернулся, он молча сел на водительское сидение, положив на заднее сидение небольшой пластиковый пакет, внутри которого что-то тихо звякнуло. Я бросила быстрый взгляд на пакет. Не составило труда догадаться, что в нем была бутылка алкоголя, а судя по тонкому дребезжащему звону, пара бокалов в придачу к ней. «Ну и зачем это тебе? Ведь Пляж и так полон бутылок и бокалов на любой вкус. И запасов там хватит на несколько апокалипсисов вперед» — вопрос уже вертелся на языке, но я промолчала, просто бросив на него взгляд, полный непонимания. Нираги, мгновенно уловив моё замешательство, ухмыльнулся. Его улыбка была короткой, почти незаметной, но в ней было что-то… лукавое. Как будто он дразнил меня, зная, что мой мозг сейчас активно пытается разгадать его замысел. — Терпение, детка — произнёс он, глядя на меня из-под полуприкрытых век. Его голос был одновременно мягким и насмешливым, с лёгким, почти незаметным оттенком издёвки. — Скоро узнаешь. Я продолжала смотреть на него, пытаясь уловить больше деталей, но его лицо снова стало непроницаемым. Нираги всегда умел придать даже самым банальным действиям атмосферу напряжённости. Мы вновь тронулись с места, и машина медленно поехала вперёд, растворяясь в темноте улиц. — Вылезай, приехали, — лениво бросил Нираги, припарковав машину у берега залива. Я молча вышла, ощущая, как воздух, пропитанный солью и песком, щекочет кожу. Он взял пакет с заднего сиденья и мы спустились к реке. Под ногами мягко похрустывал песок, усыпанный мелкими камешками и обломками ракушек. Судя по тому, что луна уже была высоко в небе, время давно перевалило за полночь. На берегу было совсем тихо, за исключением мягкого плеска волн, набегающих на гладкие, тёмные камни. Поддавшись внезапному порыву, я сбросила обувь, чтобы почувствовать как шершавый песок, раздуваемый морским ветерком скрипит под ногами, приятно массируя ступни. Наклонившись, чтобы поднять одну из многочисленных ракушек, разбросанных по берегу, я несколько секунд крутила её между пальцами, ощущая гладкую, отполированную волнами поверхность, а затем, как и все мои незаданные вопросы и нерешённые проблемы, бросила в набежавшую волну, где она исчезла с тихим всплеском, словно возвращаясь домой. Мы продолжили идти по песку, неловко поглядывая друг на друга. Наши руки то и дело случайно соприкасались, и я не могла понять, было ли это случайностью или подспудным желанием быть ближе. Неожиданно Нираги остановился. Я услышала шелест пакета и, повернувшись, увидела, как он достаёт из него бутылку вермута и бокалы. — Сегодня день моего рождения, — проговорил он, наливая вермут в бокал. — Что? День Рождения? Мои губы почти по слогам автоматически повторили это словосочетание, настолько чуждо и неуместно в Пограничье звучали слова о рождении. Ведь мы привыкли больше к другим событиям. Здесь не рождались, здесь умирали. В этом месте, где реальность расплывалась и ломалась на куски, слова о дне рождения звучали как что-то далёкое, почти абсурдное. В Пограничье время текло иначе — если вообще можно было сказать, что оно здесь существовало. День мог перетекать в ночь, а недели в месяцы, но я не чувствовала этого потока, не чувствовала привычного хода времени. Мы давно перестали быть частью нормального мира, и любые традиционные моменты, казалось, просто исчезли. Мы просто существовали подчиняясь законам этого места, словно призраки, затерявшиеся на грани между жизнью и смертью. А праздник рождения - символ жизни, казался мне чем-то чуждым, несоответствующим тому, что было вокруг. Слово «смерть» было куда привычнее, звучало проще и понятнее, и почти сливалось с окружающим нас миром, в котором ничего не рождалось, а только угасало. И вот теперь, на берегу этой реки, в этом странном мире, где всё перестало иметь прежнее значение, я осознавала, что даже самые простые человеческие моменты вроде дня рождения, стали казаться мне чем-то далеким, почти несуществующим. «Надо же, как этот мир быстро выбил из нас всё человеческое, всё что мы могли назвать нормальным. Мы стали чужими даже для самих себя, настолько, что даже не знали таких простых вещей, как даты рождения друг друга, — пронеслось в голове. — Хотя, что с меня взять? Я всегда ненавидела дни рождения, особенно свой. — Мы должны пригласить всех родственников! — каждый раз громко восклицала мама так, как будто это было непреложным правилом, а я вместо этого желала пригласить друзей, которых у меня не было. Она всегда принимала это за главную часть праздника, будто толпа людей, которых я едва знала, могла сделать мой день рождения особенным. — Да, конечно, — отвечала я ей, не показывая, как сильно мне хотелось уединиться в этот день. Год за годом этот ритуал повторялся: накрытый стол, одни и те же лица, их однотипные вопросы, которые не вызывали у меня ничего, кроме раздражения. «Ну как учеба? Чем планируешь заниматься дальше?» — они спрашивали, но им на самом деле не было дела до ответов. Это была пустая формальность, вроде тоста за мое здоровье, который поднимали каждый раз, не особо задумываясь о его смысле. Эти вопросы были предсказуемы, и я готовила ответы, которые звучали бы достаточно прилично. Но вот один из них каждый раз заставлял меня внутренне сжиматься — вопрос о том, есть ли у меня кто-то особенный. Этот вопрос всегда был неудобен, и я каждый раз ощущала себя, как загнанная в угол. Родственники спрашивали с улыбкой, ожидая услышать что-то интересное. Но вот мама, она всегда реагировала на этот вопрос резко и строго. Если кто-то осмеливался поинтересоваться, есть ли у меня молодой человек, её лицо тут же менялось. Она, нахмурившись, бросала на меня строгий взгляд, а затем поворачивалась к тем, кто посмел задать этот вопрос. — Ей ещё рано об этом думать, — твёрдо говорила она, словно отрезая любую возможность дальнейшего обсуждения. — Пусть сначала учится, строит карьеру. Ей не это сейчас важно, — добавляла она, и в её голосе всегда звучал отголосок негодования. Я знала этот взгляд — он был предупреждением не только для родственников, но и для меня самой. Как будто она давала понять, что это тема, о которой лучше не говорить, не думать. Даже если где-то в глубине души мне хотелось, чтобы кто-то был рядом, её слова всегда будто бы закрывали двери на засов. Каждый раз я чувствовала себя маленькой девочкой, которой запрещают мечтать, запрещают чувствовать что-то кроме амбиций, учебы и «правильных» целей. Именно по этой причине дни рождения были для меня такими тягостными. Они не были праздником моего взросления, не были моментом, когда можно было быть собой. Нет, они скорее служили напоминанием о том, чего от меня ожидают. И с каждым годом я ощущала всё большее напряжение, как будто эти ожидания становились всё тяжелее. Я помню, как в детстве мечтала, чтобы это все быстрее закончилось. И к вечеру, после всех тостов и натянутых улыбок, когда очередное празднование было позади и гости разъезжались, я шла к себе в комнату, закрывала дверь и, валилась на кровать, с облегчением выдыхая, радуясь тому, что этот день закончился и я, наконец-то, я могу быть такой какая есть. Только в тишине, в одиночестве я могла по-настоящему чувствовать себя собой. Этот момент уединения был единственным настоящим в моём дне рождения. — А ты значит решил отпраздновать свой День рождения со мной на пустынном темном берегу залива? — не удержалась я от иронии. Нираги усмехнулся, наливая вермут во второй бокал. — А что, по-твоему, я должен был устроить? Шумную вечеринку с тортом и свечками? — Не знаю, — я пожала плечами. — Мой день рождения всегда праздновали именно так. Торты, свечки, много народа и я в центре внимания. А мне хотелось лишь одного — чтобы этот день скорее закончился. Я всегда ненавидела свои дни рождения. — Ненавидела? — переспросил он с легким удивлением, как будто не мог понять, как можно ненавидеть что-то, что большинство людей ассоциируют с радостью и праздником, и ждут своего дня рождения с нетерпением, но не я. — Да, — начала я, чувствуя, как воспоминания всплывают одно за другим. — в детстве каждое празднование превращалось в одно и то же, словно в навязанную церемонию, которую нужно было просто пережить. Кажется, мне никогда не удавалось насладиться этим днем, всегда было чувство, что это не для меня. Каждый год это был просто фарс: сначала притворяться, что мне приятно, а потом чувствовать себя опустошенной. Никто не понимал, что я просто не хочу всей этой фальши. Я взяла паузу, чтобы собрать мысли. Нираги молчал, просто смотрел на меня, ожидая, что я скажу дальше. — Представь толпу людей, — продолжила я, — почти незнакомых, которые появляются раз в год, чтобы улыбаться и дарить дежурные подарки, которые мне были не нужны. Никто из них никогда даже не интересовался тем, что я на самом деле чувствую или чего хочу. Все эти искусственные улыбки, формальные поздравления. Я помедлила, вспоминая, что заставляло меня чувствовать такую неприязнь каждый год и как в детстве мечтала укрыться от этого всего. — Так что да, — я устремила взгляд на мерцающую воду, — день рождения для меня всегда был чем-то вроде испытания. И, честно говоря, я никогда не понимала, зачем люди делают из этого событие. — Но ведь день рождения — это напоминание, что ты всё ещё жива, разве нет? Особенно здесь, — Нираги немного прищурился, его взгляд стал внимательным. Он произнес это тихо, почти невесомо, и я задумалась над его словами. Может, он был прав. Может, в этом мире, где жизнь и смерть шли так близко друг к другу, день рождения становился чем-то больше, чем просто напоминанием о времени. Может, это был способ напомнить себе, что мы всё ещё живы и ещё не сдались этому месту. — Наверное, — наконец сказала я, чувствуя, как мои мысли продолжают сопротивляться. — Но для меня день рождения всегда был чем-то… ненастоящим. Может, я просто слишком привыкла к одиночеству в этот день. — Да, одиночество… — Нираги усмехнулся, протягивая мне бокал с вермутом. Я взяла протянутый бокал, чувствуя, как стекло приятно холодит пальцы. — А как ты обычно праздновал свои дни рождения? — Да не то чтобы праздновал, — произнёс он, отводя взгляд. — Я вообще долгое время не знал, что у меня есть день рождения. — Как это? — удивилась я. — Не праздновал вообще? Никогда? Я нахмурилась. В его голосе не было сожаления, скорее привычка принимать этот факт, как что-то само собой разумеющееся. Это выдавало его бесконечное одиночество. Ведь одинокие люди вечно делают вид, что им не нужны праздники. А на самом деле… они просто не знают, как это — радоваться. — Ну, знаешь… семья не та, что устраивала праздники. Я же говорил тебе, что меня усыновили, — Он сделал глоток вермута и, наконец, взглянул на меня. — Те, кто меня взяли… им было плевать. Никто не праздновал мой день рождения, потому что никому он не был важен. Забавно, да? — И ты даже не знал день своего рождения? — тихо спросила я, не веря своим ушам, чувствуя как сжимается сердце от этих слов. Нираги кивнул, его лицо оставалось непроницаемым, но голос выдал больше, чем он, вероятно, хотел. — Я узнал о своём дне рождении только из документов, когда подрос. Никто мне ничего не говорил, не поздравлял и праздновать его, естественно, тоже никто не собирался. Просто ещё один обычный день. Я почувствовала лёгкий холод, стремительно проникающий под одежду, словно река, мерцающая под лунным светом, внезапно оказалась ближе, чем казалась на первый взгляд. Мои дни рождения были скучными и тягостными, но хотя бы они были. А у него даже этого не было — никакой привязки, никакого момента радости или ожидания подарков. — Твои дни рождения хотя бы были настоящими, — словно прочитав мои мысли вдруг продолжил он, почти насмешливо. — Хотя бы кто-то собирался за столом. А у меня — ничего. Ноль. Ты даже представить не можешь, как это — с самого детства осознавать, что твоё рождение никого не волнует. — Прости… что подняла болезненную тему, — выдохнула я, чувствуя, как нелепо звучат мои слова на фоне того, что он рассказал. Он махнул рукой, словно это было пустяком. — Да брось, — с горечью усмехнулся Нираги. — Я давно привык. У меня не было ни одного дня рождения. И знаешь, что самое смешное? Я даже не скучаю по ним. Это просто пустая дата, ничем не отличающаяся от остальных, что пролетают мимо, не оставив ни следа. — Нет, не пустая, — решительно сказала я, пытаясь найти в себе силы противостоять его цинизму. — Это важная дата. Это день, когда ты появился на свет, и для меня он значит намного больше, чем ты думаешь. Ты можешь считать его пустым, забытым, ненужным, но для меня он особенный. Не потому, что это просто «день рождения», а потому что без него не было бы тебя. Без этого дня не было бы того человека, который стоит передо мной сейчас. Я рада, что ты есть. Рада, что судьба свела нас, пусть даже и в самых странных обстоятельствах. С твоим днём рождения, Сугуру! — я слегка подняла бокал. — Пусть однажды то, о чём ты мечтаешь, но не решаешься озвучить, исполнится именно так как хочет твое сердце. Желаю чтобы ты наконец нашёл то, что ищешь, даже если сам ещё не до конца знаешь, что это, — произнесла я, чувствуя себя нелепо от своей банальности, мысленно ругая себя за скудное пожелание и за неумение красочно поздравлять. За то, что не могла высказать все то, что переполняло меня. Хотя в голове крутились сотни мыслей, но ни одна не могла сложиться в нечто стоящее. Я никогда не умела выражать свои чувства словами. Мои слова казались мне неуклюжими, но они шли из самого сердца. Я знала, что он не любит таких моментов, но мне было важно это сказать. В ответ Нираги коротко кивнул, его лицо оставалось безразличным, но я уловила что-то в его глазах — что-то, что проскользнуло и тут же исчезло. После чего наши бокалы соприкоснулись с тихим звоном, а взгляды сплелись. — Загадай желание! — предложила я. — Прямо сейчас. — Загадать желание? — переспросил он, чуть приподняв бровь и покачивая бокалом, как будто рассматривая его содержимое с новым интересом. — Ты серьёзно? — Он бросил на меня взгляд, полный насмешки. — Ты же знаешь, я в это дерьмо не верю. Все эти желания под звёздным небом, сбывшиеся мечты… чушь. Никогда не занимался подобной хернёй. Нираги не верил в чудеса, потому что давно отказался от надежды. Его голос был резким, словно он говорил это, чтобы сбить собственные сомнения, Но я знала: под этим скептицизмом было что-то, в чём он боялся признаться самому себе. Я молча смотрела на него, видя, как его взгляд снова устремляется к воде. — Ну давай, загадай, пожалуйста. Попробуй, — продолжала я уговаривать парня. — Иногда желание — это всё, что у нас остаётся. Тем более… сегодня твой день. — Ладно, будь по-твоему, — хмыкнул Нираги, на мгновение ослабив свою железную броню. — Пусть сегодня будет днём глупостей. Особенный день, чёрт возьми. И что же мне загадать? — с ленивой усмешкой, произнес он, как будто высмеивая самого себя. — Загадай то, что ты на самом деле хочешь, — сказала я, чувствуя, что этот момент был важен для него, даже если он сам этого не осознавал. — То, в чём ты боишься признаться даже себе. Нираги замер, несколько секунд сосредоточенно смотря на колеблющуюся гладь воды, словно этот момент был чем-то большим, чем просто игра. Я внимательно наблюдала за ним, пытаясь понять, что происходит в его голове. Может, сегодняшний «особенный день» для него действительно имел значение? Лёгкие волны ласкали берег, будто им тоже было не до конца понятно, о каком желании думает этот человек. Может, впервые за долгое время он действительно задумался над тем, чего хочет и смог поверить в чудо. Я смотрела на него, чувствуя, как в этот момент что-то важное происходило не только с ним, но и со мной. Возможно, это было одним из тех мгновений, когда реальность как бы замирает, и всё, что казалось привычным, вдруг начинает выглядеть иначе. Это была безмолвная пауза, в которой его обычно острый взгляд вдруг потерял привычную уверенность. На мгновение, он будто стал не тем уверенным и дерзким человеком, каким привык быть, а просто парнем, который позволил себе задуматься о чем-то большем, чем просто очередное мимолётное удовольствие. Секунда, две… он сделал глубокий вдох, откинул голову назад и залпом выпил содержимое бокала. Я выжидающе посмотрела на него и сделала то же самое, чувствуя, как терпкий вермут обжигает горло, а на губах остаётся горько-сладкий привкус. — Ну что ж, я загадал. И знаешь что? — сказал Нираги, одним движением притягивая меня к себе. Его голос стал чуть мягче, но всё ещё держался на грани привычной насмешки. — Я надеюсь, что оно сбудется. Тёплые, сильные руки обвили меня с неожиданной решимостью, как будто этот момент действительно что-то изменил в его внутреннем мире. — А знаешь почему? — усмехнулся он, касаясь моих губ и прижимая к себе сильнее, будто не собирался отпускать никогда. — Потому что, может быть, впервые за всё время я действительно хочу, чтобы что-то изменилось. Он поцеловал меня снова, на этот раз жадно, словно этот поцелуй был его единственным ответом на всё. Мы оседали на песок, словно забыв обо всём вокруг, и я чувствовала, как весь мир вокруг нас стал только фоном для этого мгновения. — Расслабься, — его шёпот проник в мое сознание, как горячая волна, разливаясь теплом по коже, вызывая лёгкую дрожь. — Мы не пропадём. Если уж и загадывать желания, то только вместе. Чёрт, может, в этом всё и дело? Его слова, даже несмотря на привычный сарказм, звучали почти как обещание. Он больше не пытался отшутиться или уйти от разговора, его уверенность захватила и меня. Нираги всегда умел создать иллюзию, что каждый миг вечен. — А если оно и правда сбудется? — я снова улыбнулась, облизывая губы, слегка поддразнивая его этим жестом. — Если сбудется? — он посмотрел на меня испытующе, немного наклонив голову. — Тогда, видимо, придётся жить с последствиями, — его глаза сверкнули насмешкой, но за ней всё-таки стояло что-то настоящее. — И знаешь что? — Он провел рукой по моей щеке, его прикосновение было неожиданно нежным. — Я готов.