Да начнётся игра!

***

… но все же, несмотря на привычные горькие чувства, этой ночью все оказалось иначе: так, среди безмолвия и покоя пустынного ночного города, мы обнаружили нечто ценное — понимание того, что в каждом из нас заложена искра, способная осветить тьму неизведанного, и что, может быть, именно в этих отношениях, порой кажущихся случайными, скрыт истинный смысл нашего существования.

***

Отодвинув дверь спальни, я замерла на пороге. Комната была погружена в густой мрак, лишь слабый лунный свет пробивался сквозь пыльное окно. В этом призрачном сиянии я различила силуэт Нираги, сидящего на краю кровати. Он сгорбился, уперев локти в колени и уронив голову на руки. Такие красивые и сильные руки. Но теперь мне было ясно, что сила его рук скрывала слабость души, которую он так тщательно пытался спрятать от меня. — Сугуру, — начала я, медленно приближаясь к нему. — Ты в порядке? — слова покинули мои уста, едва ли не с трепетом. Это был не вопрос, а скорее тихая мольба о примирении, о тишине после разрушительного шторма наших эмоций, и о том, чтобы всё было не так, как я вижу. Но внутренний голос навязчиво нашептывал: «Ты же знаешь, что он не в порядке. И ты тоже.» — Лучше не бывает, — с ядовитой иронией сквозь зубы процедил парень. — Давай поговорим, прошу тебя, — мягко сказала я, опускаясь перед ним на корточки, и осторожно взяла в ладони его ничего не выражающее лицо. Я знала, что это была просто очередная маска, за которой он прятал свои эмоции — в этом он мастер. — О чем? Что ты хочешь услышать, что ещё не знаешь? Может, о том как я в детстве боялся темноты, а теперь она моя единственная спутница? Или ты ещё не все мне высказала? — Нираги презрительно усмехнулся, не поднимая головы. — Нет… — покачала я головой. — Не всё. — Чего ты ещё хочешь? — спросил он устало. — Сказать правду. Голую правду, без прикрас и масок, которыми мы оба так любим прикрываться. — Еще больше правды? Серьёзно? О, великолепно! Праздник откровений! — Нираги медленно поднял на меня уставший, пугающе пустой взгляд и расплылся в издевательской улыбке. — Ты действительно думаешь, что я выдержу еще одну порцию твоей «правды»? Давай, детка, развлеки меня! — Выдержишь, — сказала я, проведя руками по его напряженным плечам вниз и крепко сжала его ладони, как будто это могло передать мою уверенность через кожу. — Потому что на этот раз правда не о тебе. Она обо мне. О нас. Нираги в ответ лишь безмолвно зашевелил губами. Будто хотел возразить, но так и не произнёс ни слова. Я глубоко вздохнула, понимая, что наш разговор может изменить все, что было между нами ранее. — Я боюсь, Сугуру. Точно также как и ты. Мы ведь оба бежим от одного и того же. Только ты выбрал меч и щит, а я — плащ-невидимку. Но суть одна — мы оба теряем. — И что с того? — отмахнулся Нираги, отворачиваясь, но я успела заметить, как его челюсть напряглась, а на граничащих с идеалом скулах заиграли нервные мышцы. — А то, что я устала от этого бегства от самих себя, — проговорила я, заглядывая в его глаза. — И, думаю, ты тоже. Мы оба играем в игру, которую не можем выиграть. Это безумие. Это идиотизм. Молчание. Внезапно Нираги показался очень огорченным, и в тусклом свете луны я обратила внимание на темные круги под его глазами. — Теперь, надеюсь, тебе ясно, почему я молчал о своем прошлом? — сбросив мои руки со своих ладоней, он резко поднялся с кровати. Он выговорил каждое слово с такой болезненной искренностью, будто каждое из них было уколом в его сердце и каждое из них было полным резонанса с моими собственными страхами и сомнениями. Я кивнула. — Ясно. — Но неужели ты никогда не мечтал о романтике, нежности…? — спросила я, не уступая. — Романтика для слюнтяев, мечты для идиотов, нежность для слабаков, — отрезал Нираги. — А я не из их числа. Его слова были резкими, но в них сквозила странная откровенность. Каждое слово, как наждачная бумага, задевающее мои нервы. — Слабак как раз тот, кто не может себе позволить этого. Зачем ты выбрал силу, которая тебя разрушает? — Потому что без этого я не чувствую, что контролирую свою жизнь. И это не выбор, это приговор. И с чего ты вообще взяла, что знаешь, что мне нужно? — Нираги провел обеими руками по своим растрепанным волосам и шумно выдохнул. И этот простой жест, такой человеческий, почему-то показался мне невероятно интимным. — Да и какая разница, когда мир не желает видеть тебя таким, какой ты есть? — с досадой бросил он, противостоя моим словам. — Не играй со мной в эти игры, Сугуру. Я тебя понимаю, как никто другой. Поверь, я правда понимаю. Потому что вижу в тебе свое отражение. Мы оба измотаны этой бесконечной борьбой. Но продолжаем цепляться за свои маски, потому что боимся того, что может быть под ними. Эта броня не только не защищает нас — она душит изнутри, — осторожно сказала я, делая шаг к нему и снова взяв его ладони в свои, чувствуя, как сокращается не только физическое, но и эмоциональное расстояние между нами. — Выслушай. Иногда мы кидаемся в бурю, надеясь, что она унесет нас к новым берегам, но настоящий выигрыш — это также умение остаться на месте, остаться самим собой и столкнуться с тем, что действительно нас пугает, — говорила я, пробираясь по осколкам его души, словно по минному полю, в надежде, что мои слова начинают пробиваться сквозь его броню. — Прошлое, конечно, оно не отвяжется, если вечно от него убегать. Но встретив его лицом к лицу, ты поймешь что это лишь воспоминания в твой душе и бояться их нет смысла. Я также как и ты, испытав похожие чувства, боюсь похоронить прошлое. Чего уж там, мы и сами превратились в прошлое, в прошедшее время со всеми его печалями. И да, мир действительно полон лицемерия и притворства, но он также полон и подлинности. Важно уметь видеть и ценить это. Только так можно по-настоящему понять других людей. Говорить о своих чувствах — это как лечь под нож хирурга: страшно, но иногда это единственный способ исцеления, и не стоит позволять цинизму и недоверию позволять контролировать всю нашу жизнь, которая и так не очень проста. Мы боимся близости, потому что она требует от нас смелости быть искренними, но именно в этой искренности кроется ключ к освобождению от всех страхов. Нираги безмолвно переваривал мои слова, задумчивый, как никогда. В этот момент, видя его замешательство, я поняла, что мои слова достигли цели — они заставили его задуматься, возможно, впервые за долгое время. Спустя долгую паузу он наконец произнес: — А что если под этой маской… ничего не осталось? На мгновение он закрыл глаза, словно пытаясь отгородиться от болезненных воспоминаний. В этот момент я увидела перед собой измотанного жизнью парня, который все ещё пытается цепляться за последние иллюзии и держаться за них как можно дольше. — Нет, Сугуру. Я никогда не жду от тебя лёгкого пути, но я верю в тебя. В настоящего тебя. Знаешь, мне тоже всегда казалось, что если молчать, то всё это пройдёт, как дурной сон, — проговорила я. — Но оказывается, даже сны оставляют шрамы, невидимые, но болезненные. В ответ на мои слова Нираги усмехнулся, но в его смехе не было и намека на веселье. Это был смех человека, который давно разучился надеяться и уже ничего не ожидает от жизни, кроме новых разочарований. Он смотрел на меня, как будто пытаясь понять, зачем я еще здесь. — Даже если все шрамы заживут, появится место для новых, — Нираги фыркнул, словно я сказала что-то невыносимо глупое. — А вообще забавная картина, правда? — продолжил он, прищурившись. — Я, который всегда гордился своей силой, своим умением манипулировать другими, жил, ломая других, потому что это был единственный способ не сломаться самому. И вот я здесь, разваливаюсь на части перед тобой, как старое тряпье. Всё же, не все воспоминания мне стоило воскрешать при тебе, детка, — он на мгновение замолчал, а затем добавил. — Я просто идиот. Слышать такое от Сугуру, чувствовать то, что с ним происходит — это не могло оставить меня равнодушной. — Нет… — я покачала головой, стараясь справиться с нахлынувшими эмоциями и удерживая его взгляд, словно боялась, что если отведу глаза, то потеряю что-то важное. — Нам было необходимо пройти через это вместе, чтобы двигаться дальше. — Мы оба идиоты. Мы оба совершили ошибки, да. Но это не повод продолжать делать их снова, — ответила я, крепче прижимаясь к нему, переплетая наши пальцы. — Но, может быть, вместе мы сможем стать чуточку умнее, а? Я кивнула самой себе, и попыталась улыбнуться словно этот жест мог как-то согреть наши обмороженные души. Нираги дернулся и снова попытался оттолкнуть меня, словно моя забота была лишь очередной назойливой мухой, которая бесцеремонно залетела в его личное пространство, но его руки сами сомкнулись вокруг меня, словно его тело противоречило мыслям. Я украдкой взглянула на наше отражение в зеркале. Странно, но даже в этом хаосе мы выглядели красиво вместе, как единое целое. Мы были похожи друг на друга, оба сломленные внутри, оба нуждались в помощи, не желая этого показывать. Но эмоции взяли верх. — Ты, черт возьми, упорная… — проговорил Нираги, мягко опуская подбородок на мою макушку. — Ладно, давай попробуем, этот новый вид жизни. Ты права, детка, я устал. Чертовски устал. В его голосе звучала неуверенность, но в тот же момент сквозь неё пробивалось что-то новое. Возможно, на краткий миг, между нами возникло понимание — тихое, но настоящее. Впервые за долгое время Сугуру показал, что чувствует. Мы оба стояли в молчании, потерянные в этом мгновении, среди полумрака его спальни, где единственным светом был холодный свет луны, и каждое наше дыхание, каждый взгляд, каждое молчание говорили и значили больше, чем любые слова. Сейчас мы были просто двумя людьми, потерянными, но вместе, и в этот момент не было ничего важнее. Словно само время остановилось, даруя нам шанс на этот один, идеально неповторимый момент, несмотря на все наши разногласия. Я подумала, как странно все это выглядело со стороны: два человека, запутавшиеся в своих чувствах и страхах, оба не умеющие говорить о настоящем, наконец-то замолчали и, кажется, услышали друг друга, став ближе чем когда-либо прежде. Я прижалась к нему еще крепче и почувствовала, как в его напряжении проскользнуло облегчение. Как будто он наконец-то позволил себе быть тем, кем был на самом деле — без масок, без игр. Я увидела это в его взгляде, в расслабленных чертах лица, в прикосновениях, лишенных прежней отчужденности, теперь полных тепла и нежности, о которых я и не подозревала. Во мне вдруг начало зарождаться непонятное волнение, вызывая чувственные мурашки, которые бежали волнами по коже, пронизывая каждый нерв, натянутый как струна, готовая зазвенеть от малейшего касания. Впервые так близко… И это было не просто приближение двух людей; это было слияние двух душ, которые, казалось, искали друг друга сквозь времена и обстоятельства. Я прижималась, уткнувшись носом ему в грудь, жадно вдыхая запах его кожи, дикий и притягательный, который всегда действовал на меня будоражаще и успокаивающе одновременно. Момент долгожданной близости, напряженная спина под моими ладонями… Я слегка отстранилась, желая видеть его лицо и заметила, что рана на щеке снова начала кровоточить. — Похоже, шрам останется, — пробормотала я, осматривая кровавый порез. — Не первый, — флегматично отозвался Нираги, нисколько не обеспокоенный этой перспективой.— И уж точно не последний, — добавил он и на мгновение его взгляд затуманился, словно он вспомнил о чем-то далеком. — Болит? — Уже нет. Знаешь, детка, иногда больнее всего ощущается старая рана. Не обращай внимание, сказал же заживёт, — произнёс Нираги, и наклонившись вперед, прижался лбом к моему. Руки его заскользили к моему затылку, пальцы вплелись в мои волосы, слегка оттягивая их, заставляя меня запрокинуть голову, а большой палец другой руки нежно и легко поглаживал мое ухо. — Скучал по тебе… Его шепот меня оглушил, проникая в самую душу, а сердце, удивлённое этой вспышкой откровенности, подпрыгнуло и забилось где-то в горле. Боже, он не может говорить такое, не перевернув все внутри меня… Обычно тихий голос Нираги сквозил угрозой, но сейчас он звучал совершенно иначе, завораживающе и сексуально. Нираги никогда не позволял себе открыто выражать ласку и нежность. Лишал и себя и меня, считая это проявлением слабости, но сейчас он заговорил тоном, который внезапно стал мягче, чем шелк на коже. Он обхватил мои щеки ладонями, передвигая пальцы вдоль контура моего лица. Его горячие губы слегка коснулись виска. — Я тоже скучала… так сильно… — выдохнула я. — До безумия… Мои руки обвились вокруг его шеи, запутываясь в смолянистых волосах. Прижимаясь к груди Нираги, вечно покрытой синяками и ссадинами — немыми свидетелями его опасной жизни, я почувствовала, как бешено заколотилось его сердце под моей ладонью, когда наши языки соприкоснулись. Поцелуй вовсе не страстный, а очень чуткий и нежный сводил с ума, как никакой прежде, передавая чувства, недоступные словам. Впервые такое непривычное касание, не содержащее и капли грубости. Окружающий мир будто исчез, остались только мы и этот безумный порыв. И в этот момент я поняла, что мы оба стоим на краю пропасти. Впереди нас ждала неизвестность, возможно, боль и разочарование. Но сейчас, глядя в глаза Сугуру, я знала, что готова сделать этот шаг, последовать за ним куда угодно. Вместе с ним. В любую тьму. Мне так хотелось, чтобы Сугуру, который был передо мной сейчас — открытый, уязвимый, настоящий — остался подольше. Я знала его силу, его упрямство, его безрассудство. Но сейчас он был просто человеком, который открылся мне так, как не открывался никому. Я боялась, что маски скоро вернутся на свои места, но я знала, что этот момент, эту близость я сохраню в своем сердце навсегда. Мы неспешно целовались, пока его руки, обретя уверенность, начали спускаться вниз по моему телу. Его легкие прикосновения заставляли мое тело более остро ощущать то, что он делал, вызывая дрожь, почти невидимую, но такую ощутимую. Мой пульс участился. Я вздохнула, крепче прижавшись к его рту. Мои пальцы, судорожно вцепившиеся в ткань его рубашки, словно искали точку опоры, как будто без этого я бы потеряла связь с реальностью, в то время как его ладонь прошлась вдоль пояса моих шорт, добавляя жара в уже горячее дыхание между нами. Нираги обвился вокруг моей талии, притягивая ближе к своему, уже распаленному страстью, телу. Его объятия были крепкими, наполненными защитой и теплом, которые я так отчаянно искала. В этом тихом жесте было столько говорящего молчания, что я почувствовала, как мое сердце отзывается на его близость. Его поцелуи затмевали всё вокруг, и я полностью растворялась в этом мгновении, забывая обо всём, что было до и что могло быть после, чувствуя каждое его движение, каждое восхитительное касание его порочных губ поверх моих. Мы то замедлялись наслаждаясь каждым мгновением близости, то ускорялись, подхваченные вихрем страсти, и это ощущение — когда ты полностью в чьей-то власти, но не боишься, а только ждёшь с нетерпением следующего прикосновения — было опьяняющим. Моё тело отвечало на каждый его жест, словно мы говорили на языке, который понимали только мы двое. Нираги подхватил меня на руки и дразня, удерживал над собой так, что мне пришлось наклониться к его губам и искать его поцелуи более требовательно. Все мои тревоги, все те грустные мысли, которые последнее время не отпускали меня ни на секунду, будто растворились в пространстве, уступив место только этому моменту, только нам двоим. Я уже не думала ни о прошлом, ни о будущем — было только это настоящее, наполненное его теплом, его прикосновениями и только чувствовала, как утопаю в этих ощущениях, беззаботно и полностью. Я даже плохо отдавала отчёт своим движениям, — единственное, о чём я сейчас думала, так это то, как мне хорошо и спокойно рядом с ним, как будто ничто в мире не могло нас тронуть. Улыбка коснулась глаз Сугуру, и это был первый раз, когда я увидела у него такую искреннюю улыбку, в которой не было привычной язвительной нотки. Мы стояли так, слившись в единое целое, окруженные тишиной и полумраком, словно две звезды, на мгновение оказавшиеся слишком близко на орбите друг друга и в этот момент времени я уже знала, что, несмотря на все, что уже случилось, всё, что мы еще испытаем, будет значить гораздо меньше по сравнению с тем, что нас связывает. Сдвинув футболку, Нираги нежно скользнул губами по моему оголенному плечу, наблюдая за нашими отражениями в тёмном стекле, и улыбался, смотря, как я замираю от удовольствия. Ему было достаточно видеть мою реакцию, чтобы понять, что его прикосновения — это всё, что мне сейчас нужно. Он смотрел на меня так, будто впервые видел меня настоящей, замечая что-то, что возможно, никогда не видел раньше, всё то, что так долго скрывалось за внешними оболочками. Этот момент хотелось растянуть на вечность, навсегда оставаясь в этом нашем маленьком мирке, где только мы, а всё вне него неважно и далеко. Хотелось спрятаться под невидимым куполом от вселенной со всеми её возможными проблемами и неудачами, попросить время подождать и выделить ещё хоть одну минутку для нас двоих. Казалось, если закрыть глаза, то жестокая реальность останется за пределами нашего счастья, и не будет ни кровавых игр, ни страха, ни боли. Только мы двое. Но как бы я ни пыталась обмануть себя, иллюзия не могла длиться вечно. Реальность, как всегда, подкралась тихо, разрушая хрупкое ощущение покоя. Ведь мы находились в месте, где границы между жизнью и смертью стирались. В месте полном крови и жестокости, где даже любовь могла обернуться оружием. Стоило хоть на секунду замереть, как невеселые мысли лавиной нахлынули на меня вновь, размыв хрупкое ощущение покоя, громко нашёптывая о том, как все это может закончиться. Я не выдержала и отстранилась, заглядывая Нираги в глаза, как будто надеясь найти в них ответы на вопросы, которые не давали покоя. — Послушай, — начала я, чувствуя, как голос предательски дрожит. — Давай дадим друг другу обещание? Обещание, что мы пройдем через весь этот ад вместе. И не позволим этому месту сломать нас или убить. Может это звучит наивно, но я верю, что рано или поздно все это должно закончиться и однажды мы выберемся отсюда. Вместе. Я не знаю места страшнее, чем то, в котором мы сейчас находимся. — Я не собираюсь возвращаться в реальный мир, — серьёзно и осмысленно глядя на меня, проговорил Сугуру, но как-то неубедительно, натянуто. Его голос привычно начал сочиться сарказмом, но глаза выдавали совсем другую историю. — Тут у меня есть все. Там же… — Там у тебя буду я, — перебила я его, стараясь удержаться на грани между отчаянием и верой. — И нам не придётся выживать, рисковать жизнями, убивать, быть убитыми. Там мы сможем просто жить. Давай вернемся вместе. И ты сможешь осуществить свою мечту, а я буду рядом, поддерживая тебя во всём. Разве это не лучше, чем выживать здесь, в постоянном страхе? Я не знала, как мы сможем вернуться в реальный мир, но мне было странно осознавать, что впервые за долгое время меня начало волновать будущее. Ещё недавно я не думала о нём вообще, ведь в этом месте будущее казалось такой же абстракцией, как и сама жизнь, и глупо планировать что-либо, когда ты не знаешь, что может произойти в следующую секунду. Но теперь, смотря на Сугуру, я впервые начала думать о том, что у нас может быть что-то большее, чем просто выживание. Мои мысли вернулись к тому дню, когда мы впервые встретились. В тот момент я была просто затянута в его хаос и потерялась в удовольствии, тянувшимся к его беспечному обаянию. Тогда мне нужен был только тот самый момент, пьянящий и яркий, в котором я утопала, забыв обо всём. Тогда будущее не казалось мне важным. Но теперь… теперь что-то изменилось. Я больше не хотела жить одними мгновениями — я хотела целую жизнь рядом с человеком, ставшим мне дороже всего на свете. Я вдруг ощутила, что мне важно, что будет дальше. С ним. Со мной. С нами. Сейчас мне хотелось верить, что Нираги бежит от реального мира, потому что боится. Что в глубине души он просто нуждается в ком-то, кто будет рядом и сможет помочь ему вырваться из этого ада. Я смотрела на него и видела, как он отчаянно продолжает цепляться за свои стены, не позволяя им рухнуть. Он привык к боли, к разрушению, к постоянной борьбе. В его мире не было места для простого счастья, и это, вероятно, пугало его больше, чем сама реальность Пограничья. Но что, если это не так? Что, если Сугуру действительно наслаждается этим местом? Этим насилием, этими играми на грани жизни и смерти? Может быть, его настоящая природа всё же не такая, какой я хотела её видеть? Что, если он был создан для этого мира, а не для того, о котором я мечтала и тогда возможно, нам и вовсе не суждено вернуться в то место что я называла «домом». — Сугуру, — я попыталась говорить как можно тверже, хотя внутри меня уже разгорался конфликт. — ты же не хочешь остаться здесь навсегда, правда? Неужели тебе настолько безразлично будущее? Твое будущее. Наше будущее. — Будущее? — Он почти насмешливо повторил это слово, и я почувствовала, как по моей коже ползет неприятный холодок. — Нет, детка, есть только «сейчас», и оно куда честнее, чем любой твой «реальный мир». Я сделала шаг назад, ощущая, как что-то внутри меня ломается. Что, если он прав? Что, если это место — его настоящее, и я просто пытаюсь построить иллюзию «завтра», которой никогда не будет? Но иллюзия — это всё, что у нас было. Мы находились в аду, где каждый момент мог стать последним. Кровь и страх были нашими постоянными спутниками. Нираги смотрел на меня долгим, тягостным взглядом, словно взвешивая что-то внутри себя. В его глазах не было ни злобы, ни сарказма, только глубокая задумчивость, как если бы он сам только что осознал нечто важное, что хотел бы донести до меня. — Допустим, мы сможем вернуться, — сказал он наконец. — Но что если… мы не вспомним друг друга? — О чём ты? — спросила я, стараясь сохранить спокойствие, хотя его слова уже начали тревожить меня. — О том, детка, что если тот мир, в который ты так веришь, заставит нас забыть друг о друге? Что тогда? Ты об этом думала? Я почувствовала, как его взгляд давит, впивается в меня, словно он ждал, когда до меня, наконец, дойдет вся тяжесть этих слов. Он внимательно следил за моим лицом, будто пытаясь увидеть, как медленно зарождаются мои эмоции. Я чувствовала, что он не хотел видеть во мне страх или панику. Возможно, он просто хотел, чтобы я посмотрела с другой стороны на свою жажду вернуться в прежний мир, как бы проверяя мою готовность к тому, что может оказаться правдой. Я сжала губы, на мгновение потеряв равновесие в мыслях. Этот вопрос не просто застал меня врасплох — он был как холодный нож, вонзившийся в самое сердце. Забвение… Стало страшно от одной только мысли, что мы выживем, вернемся, будем жить где-то в одном городе, ходить по тем же улицам, дышать тем же чертовым воздухом, смотреть на те же звёзды, но никогда не взглянем друг на друга, даже не подозревая, что где-то рядом тот, с кем ты прошел через ад. Как будто нас никогда и не было. — Не вспомним? — Я сузила глаза, едва сдерживая эмоции. — Но…мы же не просто люди, потерявшие друг друга в толпе. Мы пережили слишком многое. Такие воспоминания нельзя просто стереть. — Воспоминания? — Он усмехнулся, но его глаза оставались мрачными. — Воспоминания ничего не стоят, если ты не способен их почувствовать. Как ты будешь цепляться за что-то, если даже не узнаешь, что это «что-то» вообще существовало? Его вопросы заставили меня осознать, что будущее, в которое я так верила, может быть не просто неясным, но и абсолютно безразличным к нашим усилиям вернуться. — Ты говоришь это так спокойно, словно тебе плевать, — мой голос дрогнул, и я почти ненавидела себя за это. — Плевать? — Нираги фыркнул. Его губы тронула странная, серьезная улыбка, без тени привычного ехидства. — Да если бы мне было плевать, ты думаешь, я бы вообще об этом заговорил? Это ты бежишь от правды, как всегда. А я просто вижу дальше. Дальше того момента, когда мы можем оказаться в мире, где можем стать чужими друг другу. Ты можешь это отрицать, но это лишь иллюзия безопасности. После Пограничья наше сознание будет стремиться к комфорту, даже если для этого придется забыть самое важное. «Что, если мы не вспомним друг друга?» Я пыталась переварить эти слова, но они, как горькая пилюля, застряли в горле, не давая мне дышать свободно. Не вспомним? Это значило бы потерять не просто воспоминания, а самих себя, ту часть, которую мы вложили друг в друга. Но в его вопросе было что-то большее, что-то глубже и страшнее, и я вдруг поняла, о чем он говорил. «А что, если мы даже не встретимся?» Не вспомнить — это одно. Но не встретиться вообще… было чем-то гораздо более пугающим. Это было еще хуже, чем забыть. Потерять все шансы, даже не осознавая, что ты что-то потерял. Эта мысль обрушилась на меня с ужасающей ясностью. Мы можем вернуться в этот мир, снова жить своей жизнью, но идти разными путями, никогда не пересечься, никогда даже не узнать о существовании друг друга. Мы можем просто пройти мимо друг друга, не осознавая, что в этом мимолетном мгновении был целый мир. И это будет просто… другой сценарий. И это казалось самым жестоким из всех возможных исходов. Ощущение собственной незначительности в этой бесконечной вселенной сдавило грудь. — Так что подумай, детка, так ли сильно ты хочешь вернуться в прежний мир, — четко очерченные губы дрогнули в мимолетной усмешке. — Просто представь, — голос Нираги становился ещё более язвительным. — ты сидишь в кафе, пьёшь свой дурацкий латте, смотришь в окно… А я сижу за соседним столиком. Ты даже не взглянешь в мою сторону. Не спросишь, не поинтересуешься, кто этот «интересный тип». Никакой магии, никаких «узнаю тебя в толпе». Ничего. Мы будем, как два случайных прохожих. Ты идёшь по улице, я иду по другой. Может, даже пересечёмся. Может, наши плечи коснутся друг друга, но… ты просто поправишь пальто и пойдёшь дальше, не оглядываясь. Абсурд? Конечно. Но ведь это жизнь, правда? Он наклонился ближе, его голос стал чуть ниже, более интимным, но по-прежнему пропитанным сарказмом: — Ну что, как тебе такая перспектива? Просто представь, как удобно. Никаких сложностей. Никаких слёз, разговоров и признаний. Никакой неловкости. Только две пустые жизни, которые даже не пересекутся. Тебе же нравится, когда всё чётко, не так ли? Его сарказм был невыносим, а произнесённые слова, казалось, прожгли меня насквозь. Но в них могла быть скрыта правда, и от этого становилось ещё хуже. — Но… мы ведь… — начала я, и осеклась. Какое «но» могло здесь быть? У нас нет гарантий. Никаких обещаний. Все, что мы пережили, могло рассыпаться в прах, и никто не узнает, что это когда-то существовало. Мысли переполняли меня, как будто кто-то включил десятки телевизоров в моей голове, и все они одновременно вещали что-то разное. Чувствуя себя как в тумане, я быстро вышла из спальни, пытаясь справиться с растущим внутри смятением. В висках пульсировала только одна идея — оставить Нираги что-то, что свяжет нас, если память действительно исчезнет. Подойдя к его рабочему столу, я отыскала чистый лист бумаги, ручку и начала писать: мою фамилию, имя, два адреса — домашний и рабочий, два номера телефона — личный и рабочий. Эти символы — всё, что может остаться от меня в мире, где наша связь может исчезнуть. И эта записка — единственное, что может удержать ее в реальности, хотя бы в материальном воплощении, на случай если вернувшись, мы не сможем вспомнить друг друга. Отложив ручку, я начала складывать листок вчетверо, но тут же развернула его снова. Не хватало чего-то важного, что могло бы пробудить в нём воспоминание обо мне, даже если все остальное забудется. Я снова взяла ручку и добавила несколько слов, столь значимых, что без них всё казалось бы бессмысленным. Вернувшись в спальню, я протянула листок Нираги. Он посмотрел на него мельком, словно это был всего лишь очередной бесполезный жест, что-то несущественное. Его глаза, на мгновение встретившись с моими, не выдавали абсолютно ничего. — Это мой адрес и телефон, — сказала я тихо. — На случай если… если мы забудем друг друга или вовсе не встретимся. Но, пожалуйста, не открывай, пока мы ещё здесь. — Ну мой адрес ты уже знаешь, — ухмыльнулся Нираги, небрежно запихнув листок в задний карман джинсов, словно это было ничего не значащей мелочью. И через несколько секунд, кажется, уже забыл о его существовании. — А… — я хотела сказать что-то ещё, спросить о номере его телефона, как Нираги схватил меня за руку и, не давая опомниться, потянул к выходу из квартиры. Я успела только вздохнуть, пытаясь поспевать за ним. — Здесь нам больше нечего делать, — произнес он пока мы спускались по лестнице. Мы вышли на улицу и, свежий ночной воздух на секунду вернул меня к реальности. Как только оказались в машине, Нираги резко хлопнул ладонью по рулю и на его лице появилась знакомая маска, выражающая смесь уверенности и беспечности. — Ну, что, детка, готова к продолжению нашего вечера? Вопрос прозвучал риторически, и мне оставалось лишь ошеломлённо кивнуть, не зная как реагировать и каких еще откровений можно ожидать. Судя по всему, этот вечер обещал стать чем угодно, но только не скучным. — Куда ты опять собираешься меня везти? — Скоро узнаешь, — ответил Нираги, и совершенно неожиданно притянул меня к себе, его губы жадно сомкнулись на моих. Этот поцелуй был как последнее дыхание перед чем-то неизбежным, как будто мы оба знали, что скоро за этим моментом ничего не останется. И я понимала, что несмотря на его маски, на его насмешки, Нираги всё же не смог полностью скрыть то, что чувствовал. Повернув ключ зажигания, он вдавил педаль газа, оставляя позади болезненные воспоминания, и всё то, что столько времени омрачало наши отношения. Рассекая воздух ночного острова машина сорвалась с места, а я всё ещё продолжала ощущать как горят мои губы после его поцелуя.