Да начнётся игра!

Вечер переплетал тени и свет

в загадочный узор

на стенах его жилища,

словно стремясь напомнить

о том, что жизнь —

это не просто череда

случайностей, а сложная

картина, вышитая из

множества мгновений,

каждое из которых имеет

свой оттенок и значимость.

В такие минуты

становится очевидным,

что каждое человеческое

существо — это вселенная,

полная скрытых галактик

и тайных миров, которые

так редко нам открываются.

***

Тяжело дыша, Нираги поднял глаза, жгучие и холодные одновременно, и от этого пронзительного взгляда все внутри перевернулось: стало ясно — ничего хорошего ждать не придется. В голове вовсю гудел предостерегающий шепот, предупреждая об опасности. Слишком поздно. Я вошла в квартиру и остановилась, тревожно вглядываясь в темноту вокруг себя. Нираги, тем временем, беспокойно метался по комнате, вероятно в поиске свечей судорожно открывая какие-то ящики. Его движения были рваными и напряженными, каждый жест словно являлся отражением скрытой бури, разыгравшейся в его душе. Стоя в прихожей, я наблюдала за его силуэтом, который время от времени возникал и исчезал в полумраке. Каждый его шаг отдавался в моих ушах глухим эхом, и я чувствовала, как напряжение витающее между нами усиливается до предела, становясь почти осязаемым. — Куда же, блять, они запропастились?! — нервно вопрошал Нираги. — Я как раз купил новую упаковку, перед тем как снова отключили электричество из-за последнего землетрясения. Его голос, сухой и резкий, а также звук отодвигаемых на полках вещей нарушали давящую тишину. — А, вот они, — Нираги щёлкнул зажигалкой. Маленькое пламя затанцевало в его руках, медленно обхватывая фитиль, и комната наполнилась тусклым светом, который бросал странные тени на стены. Я по-прежнему стояла, словно прикованная к порогу, и моя неспособность двигаться дальше казалась символом нашего взаимного отчуждения. Стены квартиры были холодными и отталкивающими, когда я прикоснулась к ним, пытаясь найти опору или хотя бы ощущение стабильности. Я молча смотрела на Сугуру, чьи острые, привлекательные черты лица освещались колеблющимся светом свечей, и ощущала, как между нами висит невидимая преграда. Никаких слов не требовалось, чтобы понять: это не было время для объятий или утешений. С каждым мгновением воздух в комнате становился все тяжелее. Я чувствовала, как от Нираги исходит непривычный холод, который мешает мне дышать. В комнате витало молчание, которое казалось еще более глухим и тяжелым, чем обычная тишина. А мерцающие свечи, расставленные по разным углам помещения, словно пытались разогнать нашу тьму, но лишь подчеркивали бездну, разделяющую нас. — Как странно чувствовать себя здесь… как в чужом доме, — не выдержав тягостного напряжения, пробормотала я, осматриваясь по сторонам. — Хотя по сути, это часть твоей жизни, которой я никогда не касалась. Слова звучали почти как обвинение, но скорее были попыткой понять, что же нас так разъединило. Нираги промолчал. На его лице мгновенно отразилась маска угрюмости, которая не давала прочитать его эмоции, словно защищая от меня истинные чувства. Мой взгляд продолжал скользить по комнате, неосознанно пытаясь уловить детали, которые могли бы рассказать мне больше о Нираги без слов. Я медленно прошлась по комнате, ощущая каждый предмет взглядом, стремясь понять и почувствовать атмосферу пространства. Квартира Нираги выглядела довольно-таки бездушной, в ней не было и следа домашнего тепла и уюта, как будто все чувства ушли в виртуальное пространство его игр. Отсутствие любой эмоциональной привязанности выражалось в сдержанном и минималистичном дизайне, выполненном преимущественно в безликих серых и черных тонах, которые словно отражали характер Нираги. Окружающая обстановка запоминалась легко. Небольшая гостиная с кожаным диваном, который по своей форме напоминал складывающийся оригами, отделенная от кухни барной стойкой, несколько закрытых полок на стене, огромный стол с двумя мониторами, заставленный кружками с недопитым чаем, и залитый остатками заварки лысый фикус в углу, который, казалось, давно смирился со своей участью. За приоткрытыми шоджи находилась крохотное помещение спальни с большим окном, открывающим завораживающий вид на остров. Интерьер состоял лишь из двух предметов: застеленная наспех двуспальная кровать, которая казалась слишком большой для такого маленького пространства, и встроенный в стену зеркальный шкаф. Невольно в голову пришли мысли о том, как странно и пусто может выглядеть жизнь человека, который создает целые миры, но не уделяет внимание собственному жилищу. Осмотревшись и размышляя о том, что последует дальше, я повернулась в сторону Нираги. Он стоял в проеме коридора, привалившись плечом к стене, и опасно щуря глаза, молча наблюдал за мной, скрестив руки на груди. Потемневший немигающий взгляд не обещал мне ничего хорошего. — Освоилась? — холодно поинтересовался он. — А теперь начнем. — В смысле начнем? — Я непонимающе нахмурилась, почуяв неладное и втянула в себя прохладный воздух, стараясь успокоить сердцебиение, которое учащалось с каждым мгновением. Внезапно, резко бросившись вперед, Нираги с силой схватил меня за плечи, жестко вдавливая в стену, и со злостью прошипел: — Сейчас узнаешь! Сейчас всё станет ясно, с кем на самом деле тебя угораздило связаться! Кто я на самом деле! Он запрокинул голову, возведя взгляд к потолку и издал глубокий гортанный смешок, словно звучащий из самых темных уголков его души. После чего рванул в сторону висящих на стене закрытых полок и с размахом распахнув их, начал хватать какие-то книги, с чувством глубокой неприязни, расшвыривая их по полу, куда они приземлялись с глухим стуком, поднимая облака пыли. — Вот! — проорал Нираги, указывая на разбросанные по полу книги. — Это то, что мне нравилось читать! Взяв с подоконника дрожащую свечу, я приблизилась к истерзанным книгам, валявшимся на полу, склонившись, чтобы рассмотреть их поближе. Моих глаз коснулось название - «Искусственный интеллект: мечта или реальность?». Осторожно поднеся свечу к следующей книге, я прочитала: «Игра в имитацию. О шифрах, кодах и искусственном интеллекте», следующая — «Сможет ли искусственный интеллект превзойти человека?» и ещё одна — «Искусственный интеллект и…», благодаря Нираги, оставшаяся без части обложки и окончания названия, загадочно намекала на перспективное будущее искусственного интеллекта. — Я всегда стремился к большему, нежели просто разрабатывать дурацкие компьютерные игры! — он выкрикивал эти слова, а голос дрожал от эмоций, словно это были не книги, а части его собственной раздробленной души. — Я знал, что искусственный интеллект изменит всё, и хотел быть частью этого нового мира, быть в числе тех, кто ведет эту перемену, но я остался за кадром! Я медленно подняла взгляд на Сугуру, чувствуя, как в его словах звучит не только гнев, но и безмерная страсть. Нираги на мгновение замер, словно его мысли были далеко, в мире сожалений от упущенных возможностей, которые он так жаждал осуществить, но по какой-то неведомой мне причине не смог. — А это…! — Нираги, с неистовой яростью продолжал вытряхивать содержимое полки, бросая в мою сторону стопки бумаг. Среди летящих на меня листов я увидела какие-то школьные бланки. — Это мои оценки в школе! — выкрикнул он с преувеличенной гордостью. Я подхватила один из летевших мне в лицо документов и мои брови в удивлении поползли на лоб — абсолютно по всем предметам, разве что кроме физкультуры, стояли наивысшие оценки. В таком случае неудивительно, что именно бубновые игры были специализацией Нираги. — Сугуру… — совсем растерявшись, я запнулась, пытаясь осмыслить происходящее. — Я вообще не понимаю, что… — Ни слова, пока я не закончу, — прошипел Нираги, и я замолчала. — Не мешай, пока я не доберусь до сути! — Смотри сюда! — он взмахнул передо мной большой немного помятой фотографией, напечатанной на глянцевой бумаге. — Готова узнать кто я такой?! Я быстро выхватила у него фотографию и…словно оцепенела. Это был обычный классный снимок учеников средней школы, поставленных в три ряда на фоне доски. Все, как и полагается, были как копии друг друга, в одинаковой школьной форме, с типичными школьными причёсками как на подбор. Однако моё внимание приковало лицо одного из них — подросток в очках, который выделялся на фоне остальных. На его безупречной коже были видны следы порезов, а под одним, слегка заплывшим глазом, алел большой синяк. «Нираги?!» — Это ты?! — подушечкой указательного пальца я погладила грустное лицо, смотрящее полными невысказанной боли и тоски глазами. — Ага, распознала меня, такого красавца? Я кивнула и быстро заморгала, пытаясь скрыть своё замешательство, беззвучно открывая рот, ибо рвавшийся вопрос застрял где-то между голосовыми связками, так и найдя выхода. — Тсс… — театральным жестом Нираги приложил палец к своим губам, а затем сделав свой голос приторно-любезным, но на грани болезненного срыва, проговорил: — Меня просто избили, детка. В очередной раз. — Они… — Нираги вырвал фотографию из моих рук и агрессивно указывая пальцем на лица одноклассников, продолжил: —… сделали из меня бейсбольную мишень, и, соревнуясь, набирали очки за попадание. Каждая часть моего тела имела свою цену в виде баллов в их изощрённом воображении. Представляешь, сколько очков за удар в голову? О, это было так чертовски развлекательно, детка! Ведь делая это, они продолжали улыбаться. Как ни в чем не бывало. Не осознавая глубины своей жестокости. Хах! После всего этого, они всё еще считали себя хорошими парнями. Они наверняка убеждали себя, что это всего лишь игра, и я ничего не ощущаю. Словно робот или кукла, которую можно избивать, и она не будет чувствовать боли. А я… я должен был просто смириться с этим, потому что боялся, если что-то скажу, то они меня просто убьют. Поэтому и терпел, это единственное что я мог сделать на тот момент. Мне не у кого было попросить помощи. Нираги трясло, и если бы не я видела по его лицу и всем эмоциям, которыми он был покрыт с головы до ног, что он говорит правду, приняла бы эти слова за плохую шутку. — Затем они планировали угостить меня рисом с добавкой… — его голос на мгновение дрогнул от сарказма. — приправленным мочой, но в последний момент передумали, решили, что проще и экономичнее ограничиться лишь избиением. А следующий день в школе был днём дружбы, — Нираги криво улыбнулся на одну щеку, с тихой ненавистью выплевывая слова. — И все эти лицемеры дарили друг другу браслеты, в том числе и мне. Смотри, вот они, мои так называемые «друзья» на этой фотографии. Их улыбки настолько же лживы как и искренны их «добрые» намерения. Внезапно его голос стал задумчивым, и он медленно поднял фотографию, снова ее рассматривая. — Понимаешь, детка, мир полон лицемеров. Они могут избивать тебя в один день, а на следующий притвориться лучшими друзьями. Истина и иллюзия часто переплетаются настолько тесно, что становятся почти неотличимы друг от друга, делая из жизни черную комедию, в которой актеры даже не подозревают, что они на сцене. Однако, как быстро меняются их маски, как легко проливаются слёзы умиления или боли, в зависимости от аудитории. Нираги впервые заговорил как нормальный человек. Даже пламя свечи дрогнуло от слов, поизнесенных им с такой горечью, и я почувствовала, как моё сердце сжалось от его неожиданной откровенности. Взглянув на меня, Нираги снова потряс фотографией перед моим лицом и ехидно улыбнулся, когда продолжил: — В тот день их фальш была так ощутима, что я мог бы ее почувствовать, если бы только мог тогда чувствовать что-либо, кроме боли. Все веселились, смеялись, обменивались браслетами дружбы, а я просто пытался дышать, стараясь не показывать, как болят все кости. Никто не заметил… или не хотел заметить. Но больше всего мне было больно от того, что несмотря на всё, я хотел быть частью их мира, хотел чтобы меня приняли также как и всех остальных. Иначе что остаётся, если отвергнуть то немногое, что тебе знакомо? И я не понимал почему лишён этого. Его слова ударили по мне с неожиданной силой, я с трудом вдохнула ставший колючим воздух. Растерянность сменилась нарастающей болью, и мне стало не по себе от осознания глубины его душевных травм и невысказанных страданий, что он носил в себе, маскируя их язвительной иронией. — А знаешь, детка, что было самое забавное во всей этой истории?! — Нираги вдруг подался вперёд, почти касаясь носом моего лица. Его голос стал ниже, а взгляд, блестящих от ненависти глаз, интенсивнее. — Мне пришлось сказать всем, будто я сам споткнулся и упал. Нечто вроде самостоятельного полёта с лестницы. — Но… как же так…? — потрясённо забормотала я, пытаясь ухватиться за разлетающиеся мысли и понять логику произошедшего. — А полиция? Разве они не…? — Полиция?! — Нираги вздрогнул и отшатнулся от меня с дикой усмешкой на лице, словно слово было какой-то шуткой. — Не будь такой наивной, малышка! Никто из них не подал мне руки помощи! Нет, милая, не потому что не смогли, а потому что никто и не стремился мне помочь! Решили, что я сам виноват. А знаешь почему? Потому что в этом прекрасном мире все танцуют под дудку денег и высокого социального статуса. Предки этих ублюдков имели и то и другое в избытке. Я родился в грязи, а эти выскочки — в золотых колыбельках. Мне с самого рождения не досталось даже элементарных человеческих отношений, простого человеческого тепла. — А твои родители…? — спросила я едва слышно даже для себя. Я помнила что Нираги вскольз уже касался этой темы, но в тот момент в его крови плескался морфин и я не была уверена в правдивости того, что он говорил. — Родители?! Никогда не знал их. Мать оставила меня там, где я появился на свет. Меня сразу же усыновили, но как оказалось не из добрых побуждений. Бездетная парочка из Санъя взяла меня только ради социальных выплат, а сам я не был им нужен и поэтому относились ко мне соответствующим образом, обращались со мной как с куском дерьма. Для этих людей я так никогда и не стал частью семьи. Они видели во мне только живой чек на определённую сумму. Тогда-то я и понял, что люди — не более, чем шахматные фигуры, лишь инструменты, предназначенные для достижения целей. Каждое произнесённое им слово острым клином вбивалось в мое сознание. Я почувствовала, как мир вокруг меня начинает кружиться, а сердце забилось в унисон с его словами, и я едва сдерживала тошноту. Все мои жизненные неурядицы: разногласия с родителями, неудачи в личной жизни, социальная отчуждённость вдруг показались мне такими жалкими на фоне его разбитой жизни. — И самым важным уроком школьных лет стало понимание: власть принадлежит тем, у кого есть деньги, правда на стороне тех, кто имеет власть, и выживает только тот, кто готов играть по этим правилам! — тон его голоса взвивался в кураже, а уголки губ слегка дрожали. Нираги снова впал в ярость, крича и злясь, будто пытался вырвать свои переживания и выбросить их мне в лицо, буквально выворачивая меня наизнанку своими признаниями. Его гнев был неконтролируем и разрушителен подобно шторму, обрушившимуся на беззащитный берег: лицо исказилось, на шее, словно канаты, выступили вены, а глаза пылали жаром безумного огня. В порыве ярости он сорвал со стены полку, с грохотом обрушив ее на пол. Стоя посреди комнаты, в окружении разорванных книг и разбросанных школьных документов, я молчаливо наблюдала за тем, как он раздражённо мечется по квартире. Мерцающее пламя свечей отбрасывало на стены призрачный свет и его силуэт казался почти пугающим, словно я оказалась зрителем спектакля в театре теней. Нираги ринулся в спальню, и я услышала звук отъехавшей двери зеркального шкафа. Мгновение спустя, сыпя грубыми ругательствами, он вновь появился в гостиной, пинками подгоняя перед собой скомканную одежду. — Вот это, детка, — он поднял с пола вещи, которые оказались школьной формой, точь-в-точь как на фотографии и потряс передо мной. — Это реликвия моего давно погребенного «я», как напоминание себе о том, каким жалким мальчишкой я был. — И знаешь… — он выхватил лист со школьными оценками из моих оцепеневших пальцев и разорвал его на клочки. — Знаешь… Это не пригодилось. Это всё полная чушь! Я отправил своё образование к чертям. Куда мне до вас дипломированных марионеток, обученных экспертов… судмед, — его голос был полон иронии и враждебного вызова, словно он испытывал меня, нарочно стараяясь задеть, будто проверяя, не являюсь ли и я частью того самодовольного общества, которое он так ненавидел и того презренного мира, где он так и не смог стать тем, кем изначально хотел. — Я избрал другой путь — короткий, но эффективный. Стал создавать игры, миры виртуальных реальностей, где я могу быть богом для тех слабаков, которые хотят убежать от самих себя и от своих жалких жизней, а я — зарабатывать быстрые деньги на их страхах, мечтах и слабостях, чтобы смочь жить как хочу и держаться подальше от моей так называемой «семьи». А это, — он высунул язык с блестящим пирсингом, и медленно провёл им по пересохшей верхней губе. — Это моё ежесекундное напоминание! Всё началось с этого проклятого пирсинга, когда мои школьные «друзья» заставили меня проколоть язык. Тогда я всё понял. Наконец-то открыл глаза на всю гниль этого мира. И я решил стать страшнее и опаснее любого кошмара, что они могли себе представить. И ни разу не пожалел. Кто утверждает, что миром правит добро, тот живёт в заблуждении. Миром правит жестокость и сила. Сильный живёт, слабый служит. Я учился у лучших и не понаслышке знаю скрытые законы человеческих взаимоотношений, дышащие мне в спину. Взаимоотношений тех, у кого есть деньги и положение в обществе, и тех, у кого нет ничего из этого. И у меня было только два выбора: сломаться окончательно или выбраться из этого дерьма, и стать тем, кто будет смеяться последним! — Он взглянул на меня с сарказмом и усмешкой, которые так редко покидали его лицо. — Поэтому, детка, мир Пограничья — мой рай, мой шанс, и я не вижу ни одной причины бежать обратно, в ту клоаку, откуда я вылез! А все потому, детка, что иногда наш путь определяется не теми битвами, которые мы выигрываем, а теми поражениями, которые заставляют нас упасть, чтобы мы могли подняться, уже не такими наивными, как прежде. И только падая, мы учимся подниматься и становиться не просто сильнее, а жестоко решительнее, чем когда-либо. От этих слов меня пробрала дрожь, я почувствовала, как в моём горле комок страха смешивается с горечью. Я медленно переваривала каждое его слово, постепенно осознавая глубину его страданий. Эмоции Нираги заставили меня почувствовать жгучую смесь кипящей злости и искреннего сочувствия. Я всегда догадывалась, что в его прошлом есть какие-то темные пятна, из-за которых он такой, какой есть, но всё это время я видела лишь верхушку айсберга его жизни, даже не подозревая о настолько мрачных глубинах под поверхностью. И сейчас передо мной стоял не просто человек, а живое воплощение мучительной борьбы и отчаяния, чью душу измяли и изувечили обстоятельства, над которыми он не имел власти. Я ощутила свою собственную беспомощность перед той болью, которую он испытывал каждый день своей жизни. — Сугуру, я… я просто даже представить не могла… — едва слышно проговорила я, теряясь в поиске слов, чтобы выразить всю глубину своего сочувствия перед его рассказом. — Конечно, никто не мог, — с усмешкой произнес он. Его слова смешались с презрением и грустью. — Ведь я всегда был таким сильным, верно? Никогда не показывал свои слабости. Но теперь ты знаешь. Теперь ты видишь всю правду о моем «безупречном» прошлом! — его голос снова сорвался на крик. — Послушай… — начала я, стараясь удержать его взгляд своим, и чувствуя, как важно мне донести до него свою мысль. Пальцы нервно теребили край рукава спортивной куртки, пока я пыталась собраться с мыслями. — Есть моменты, когда мы отбрасываем маски, открывая нашу истинную сущность со всем этим дерьмом внутри — нашими уязвимостями, страхами, болезненными воспоминаниями и прочей ерундой. Я сделала паузу, глядя Сугуру прямо в глаза. Те самые глаза, которые могли в одно мгновение обвинить или простить, разрушить мир или построить новый. Сейчас в них читалось непонимание, может быть, даже скрытая враждебность вперемешку с раздражением. — И знаешь что? — продолжила я, набрав в грудь побольше воздуха. — Это вовсе не означает, что мы беспомощные слабаки или наивные идиоты. Это, черт возьми, шаг навстречу к искреннему общению, к чему-то настоящему. — Хах, как трогательно! Я сейчас просто расплачусь от умиления! Ты действительно веришь в эту чушь? В мире, где каждый только и ждет, чтобы вонзить нож в спину? — презрительно фыркнул Нираги. — Нет, детка, чёрта с два! Все мы не более, чем актеры на проклятой сцене бытия, исполняющие роли, которые нам диктуют обстоятельства или те, что мы выбираем сами, стремясь к выживанию или успеху. Люди осуждают других за ошибки и пороки, но при этом продолжают терпеть их рядом из желания извлечь выгоду или страха перед одиночеством. И ты, не исключение! — Нираги грубо ткнул в меня пальцем, заставив тем самым инстинктивно отпрянуть. — Так что, милая, каждый раз, встречаясь лицом к лицу со своим лицемерием, которому ты улыбаешься своей идеальной улыбкой, спрашивай себя: «В какой роли я сегодня? Какую маску нацеплю? И действительно ли я хочу жить с тем, что выбрала?». Это и есть истинная суть жизни, подобно театру, где каждый день — новая сцена, новый акт, и только мы сами решаем, когда опустится занавес. — Ты абсолютно не понимаешь, насколько сильно заблуждаешься, — тихо ответила я. — Не все чувства ведут к боли, а искренность не всегда приводит к предательству и… — Хватит уже! — Внезапно он сдернул со своих волос резинку, позволив смоляным прядям упасть на искаженное эмоциями лицо. Порывистыми, нервными движениями пальцев он принялся их взъерошивать и спутывать, словно пытаясь скрыть за ними свои чувства. Затем схватился за школьный пиджак, вытащив из нагрудного кармана… очки. Нацепив их на нос, упорно избегая встретиться со мной взглядом, он попытался втиснуться в старую школьную рубашку, но едва смог всунуть руку в рукав, как ткань жалобно затрещала по швам. Тяжело дыша, Нираги резко вскинул голову и со злостью втянув воздух, продолжил с нескрываемым презрением: — Ты убеждаешь меня, что хватит прятаться за фальшивыми фасадами? Вот он я! Моя гребанная истинная сущность! Но кому, черт возьми, это надо?! Все ведь жаждут красивых масок и глянцевых фантазий! И, да, блять, у меня по-прежнему хуевое зрение, я всё ещё тот же очкарик! Хотела же всю правду?! Так получай! Последние слова утонули в хриплом, надрывном выдохе, словно из его груди вырывался весь накопившийся за годы гнев и разочарование. Это был момент, который я никогда не забуду. Момент, который навсегда отпечатался в моем сердце. Ранимость этого мальчика с фотографии, который теперь стоял передо мной злой, растрёпанный, обиженный на весь мир, внезапно показалась мне намного более настоящей, чем любой его предыдущий образ грубой и неприступной силы. В этой его борьбе, я видела нечто глубоко человеческое, видела как он роется в себе, судорожно решая, где грань между добром и злом. При этом его взгляд выдавал уязвимость, боязнь быть ненужным, отвергнутым, но в нём также проскальзывала искра надежды на понимание. — Сугуру, пожалуйста, … остановись, — мягко произнесла я, пытаясь перехватить его взгляд. Но он словно не слышал меня, потерянный в своих разрушительных эмоциях, которые зашкаливали, пропитанные яростью и разочарованием одновременно. — Ну как? Удовлетворена экскурсией по моему личному аду? Рада видеть меня таким?! Нравлюсь? Возбуждаю? Это ли то, что ты так жаждала обо мне узнать? Нираги метался словно зверь, загнанный в угол в борьбе с собственными воспоминаниями и обидами, проклиная все вокруг и себя самого. Горячая кровь бурлила в его венах нечеловеческими страстями. Вдруг он задрожал и разразился диким, надрывным хохотом, скручиваясь и сжимаясь, как от боли. Нездоровый, истерический смех, звенящий в ушах, заставлял меня содрогаться от ужаса. А Нираги уже становилось тесно в собственной коже. Все тело била крупная дрожь, дыхание было рваным и поверхностным, руки бесконтрольно дергали одежду, пытаясь разорвать ее, а истошный смех переходил в хрипы, которые смешивались со срывающимся криком, как будто он боролся с каждой эмоцией, ворвавшейся в его душу. В моей голове метались противоречивые мысли. Я не знала что делать, что говорить. В этот момент мне казалось, что не существует таких слов, сила которых могла бы пробиться сквозь густой туман его бури эмоций. Его защитная оболочка, которая всегда была такой непоколебимой, не просто неожиданно треснула, она раскололась, и вся так и незажившая боль, которая всё еще жила в нём, достигнув апогея, бесконтрольно выплеснулась наружу. Это разрушало мое представление о Сугуру, заставляло переосмысливать все, что я знала о нём до этого момента. Он смеялся до дрожи, до хрипов, до судорог — в отчаянном порыве доказать, что еще способен чувствовать назло всему миру и вопреки самому себе, пока его голос не оборвался в спазмах удушающего истеричного хохота. Когда он внезапно замер, тяжело дыша, в бессилии опустив руки, мне показалось, что он словно вымотался до предела. В его движениях появилась странная слабость, как будто в нем больше не осталось сил для борьбы, самой сложной из всех — борьбы с самим собой. Борьбой без победителей. Его лицо, испещренное мгновенными вспышками гнева, медленно расслабилось, а напряжение в его плечах ослабло. Он опустил взгляд на разбросанные вокруг книги, словно впервые видя разрушение, которое он причинил. На мгновение в комнате повисла напряженная тишина, пока я смотрела на его исписанное болью лицо. Мне хотелось что-то сделать, чтобы облегчить его страдания, но что я могла сделать? В этот момент мне стало ясно, что моя задача — слушать и понимать те чувства, которые стоят за каждым его словом, не осуждая и не пытаясь исправить непоправимое. Сугуру был словно сломанный, потерянный среди этого хаоса, пытаясь найти в мире Пограничье хоть какое-то оправдание своему существованию. Видя его таким, я постигла глубину трагедии, когда человек теряет свою человечность, превращаясь в марионетку своих тёмных инстинктов. Под этой холодной, бесчувственной маской я угадывала душу заплутавшего ребёнка, чьи мечты и надежды были безжалостно растоптаны жестокостью мира. Я стояла едва дыша, чтобы не спровоцировать Сугуру на новый всплеск эмоций, прикованная взглядом к нему, боясь сделать лишнее движение и в то же время невольно залюбовавшись им и его внезапной откровенностью, которая была так непривычна и так чертовски ему шла, его взъерошенными волосами, которые он так редко носил распущенными, предпочитая заплетать часть волос в какую-то фантастическую конструкцию на макушке, его беспокойными руками, которые обычно держались за оружие, и которые, я точно знала, могут причинять не только боль, его лицом, которому очки придавали завораживающее выражение непостижимой сексуальной строгости, противоречащее его разгульной натуре. Глядя на него, стоящего в мягких бликах свечей, освещавших его разорённый внутренний мир, я осознавала, что этот красивый, противоречивый, сумасшедший и такой заблудший парень, стал вдруг единственным человеком в мире, с которым я желала разделить каждое мгновение жизни. И хотя будущее было неясным, а настоящее — болезненным, а между нами по-прежнему стояла стена его разрушительных эмоций, моих сомнений и наших несказанных слов, но в этот момент я поняла, что готова преодолеть её, чтобы быть рядом с ним, чтобы помочь ему… чтобы помочь и себе. Ведь в его хаосе я находила свою собственную силу, напоминающую мне о важности принятия себя, о необходимости прощения других, и о ценности тех тихих мгновений, которые мы иногда находим среди штормов нашей собственной души. Моё желание быть рядом с ним казалось безумием даже самой себе, но как только сердце попадает в плен к чувствам, разум уже бессилен что-либо изменить. Может быть, я хотела найти в его истории ключ к своей собственной или развеять мрак того мира, который он так тщательно от меня скрывал и излечить те раны, что так яростно заставляли его бороться с самим собой, стать его опорой, его зеркалом, которое отражает не только его ошибки, но и его потенциал. — Ну, что же ты вдруг притихла, а? Это ведь и есть та правда, за которой ты так гналась! Она тебе не понравилась? Ты, наверное, думала, что это будет забавно? Неужели разочарована? Огорчена? Что ж, жизнь вообще редко бывает приятной, — он язвительно усмехнулся, но в его глазах я увидела какое-то непонятное мне беспокойство, будто он пожалел о сказанном и теперь ждал моей реакции, прикрываясь колкими фразами. Стало ясно, что он почти никогда не говорил с кем-то откровенно. Нираги сорвал с себя очки, с презрением швырнув их на пол, и начал тереть глаза, едва заметно морщась. Эта маленькая деталь красноречиво говорила о том, что его зрение с тех пор намного больше пришло в негодность. Сердце сжалось. Я застыла, боясь даже вздохнуть, ощущая, как каждая секунда этого момента врезается в память, становясь еще одним болезненным воспоминанием. Нираги сделал паузу, словно ожидая моей реакции, но продолжил, не дождавшись ответа. — А я же говорил тебе, детка, не лезть в моё прошлое, во всю эту историю. Знал, что правда не принесет тебе радости. Что ты теперь мне можешь сказать, а? Ну же! Я тебя слушаю. Давай, я жду! Отвечай! — мне достался напряженный выжидающий взор, словно петля, обвившая мою шею, а два пальца ухватили за подбородок, заставив поднять голову. Мгновение замешательства, короткое пересечение взглядов. Будучи игроком в бубны, Сугуру имел не только цепкий взгляд, но и проницательный ум, который совершенно не поддавался на лесть или попытки манипуляции. Но я и не собиралась ему льстить или давать ложное успокоение, понимая, что любые слова утешения сейчас прозвучали бы фальшиво. Мне явственно стало понятно, что истинная помощь для человека, затерянного в своих страхах и боли, не может прийти извне. Хотя я и могу быть рядом, настоящее спасение он должен найти внутри себя, в глубинах его собственного сердца, в способности принять и обуздать свои темные стороны. — Сугуру, … Мне чертовски жаль, что… — я открыла рот, чтобы возразить, но он перебил меня, не дав мне шанса закончить. — Что?! Тебе жаль? Жаль?! Жалеть меня вздумала?! — процедил Нираги сквозь натянутую улыбку и его глаза вновь вспыхнули пламенем злобы, заставляя меня съежиться. Его челюсть напряглась, на очерченных скулах снова заиграли желваки. Лицо парня стало рельефным, будто нарисованное прямыми хлесткими линиями карандаша на бумаге. Он сглотнул, и кадык на его шее дернулся, будто проталкивая ком в горле. Не дав мне произнести больше ни слова, он поднял налитые кровью глаза и сомкнув обе руки вокруг моей шеи, заорал: — Жалость я не потерплю! Слышишь?! Никогда не смей меня жалеть! Я не нуждаюсь в твоем сострадании, спасительница мрачных душ, тьфу! Я просто хотел, чтобы ты поняла: каждый из нас ведет свою борьбу, каждый сталкивается со своими испытаниями. Каждый чертов день я боролся за выживание, пока такие как ты прохлаждались в своих уютных мирках! И только те, кто победил могут выбрать, какими стать после всего, что произошло! И я выбрал! — Отпусти, — зашипела я, едва находя в себе силы говорить, но черные глаза, застланные туманом злобы и неистовства, буквально впивались в моё лицо пристальным неумолимым взглядом. Мне отчаянно не хватало воздуха, пока сильные руки продолжали безжалостно сжимать горло. Думая только о спасении своего раненого эго, Нираги, похоже, вряд ли осознавал, что творит. — Ты не заслуживаешь даже жалости, — прохрипела я, впиваясь ногтями в кожу его рук и чувствуя, как в легких начинает гореть от недостатка кислорода. Я старалась разжать пальцы, ощущая как в венах закипает кровь и нарастает, напрочь заглушающий страх, неконтролируемый гнев от несправедливости и обиды. Я больно сглотнула, чувствуя как пальцы Нираги сжимают горловые связки, не оставляя шанса на нормальное дыхание. Но после моих слов его крепкая хватка неожиданно ослабла, словно он сам не мог понять, что его заставляет действовать так жестоко. Я жадно втянула воздух, чувствуя, как он обжигает лёгкие, и без колебаний, собрала всю накопившуюся обиду в одной точке, а именно в руках, и со всей силы оттолкнула от себя парня. — Слабак! — почти прокричала я. Всплеск адреналина заставил меня сделать решительный шаг по направлению к Нираги, и со всей силой, на которую была способна, ударить его по лицу, с размаху отвесив его щеке такую звонкую пощечину, что на момент я сама испугалась, с ужасом осознавая последствия своего поступка. От силы моего удара Нираги повернул голову вправо и застыл. Рука горела и одновременно с этим моя душа ушла в пятки, а дыхание участилось. Не отводя взгляд, я продолжала смотреть в его глаза, чей цвет становился темнее с каждой секундой. Его руки немного дрогнули, как будто он с трудом сдерживал себя, чтобы не ответить мне тем же. Однако эмоции, что кипели в нем мгновение назад, всё же исчезли. — На самом деле ты жалкий, ничтожный слабак! Это то, что я хотела тебе сказать, прежде чем ты набросился на меня, — процедила я сквозь зубы. — Ты думаешь, что крут? Что твои игры в злодея делают тебя сильным? Вместо того чтобы стать сильнее после всего, что тебе довелось пережить, ты просто сломался, решив сделать из себя пугающего идиота и в итоге стал слабаком, который не смог справиться с реальностью! Разве кто-либо в мире может утверждать, что тьма никогда не касалась его души? — продолжала я, удивляясь как холодно и отстраненно звучит мой голос. — Каждый гребаный человек на этой планете хлебнул дерьма! Каждый знаком с остротой одиночества, жгучей горечью непонимания, отчаянной жаждой быть услышанным… Все мы когда-то теряемся… Но нет ничего более слабого и жалкого, чем прятаться от вызовов жизни, которые тебя так разочаровали! Я ткнула пальцем ему в грудь: — То, что ты из себя сделал это не проявление силы, наоборот, это слабость — бежать от проблемы, вместо того чтобы разобраться в себе и найти решение! А ты просто слабак, не лучше тех, кто скрывается в созданных тобой иллюзорных мирах. А, Нираги? Решив остаться в этом Пограничье, где ты можешь притворяться кем угодно, но не быть самим собой и демонстрировать свою мнимую силу, там где не существует никаких правил и ограничений, ведь очень смело, а? Это бегство, где ты можешь скрыть свою слабость. Ты перепутал силу со страхом. А знаешь, что самое паршивое? Ты мог бы стать кем-то бо́льшим. Но вместо этого ты превратился в монстра, которого все боятся, но никто не уважает. Это самое настоящее поражение! С каждым произнесённым словом моё сердце калечилось, потому что каждое слово было правдой. Горькой и неприглядной. Я выпалила всё на одном дыхании, но слова, что текли стремительным потоком внезапно иссякли вместе с решимостью, а в горле предательски запершило. Я осеклась и замолчала, ожидая ответной реакции, готовая ко всему — от нового приступа необузданной ярости, до возможных попыток оправдаться, даже до очередного физического насилия. Но вместо ответа Нираги лишь усмехнулся. Смешок получился сухим и горьким даже по звучанию. Похоже, мои слова заставили его впасть в ступор. Он выглядел абсолютно сбитым с толку, потерянным, словно человек, внезапно осознавший, что всю жизнь шёл не в том направлении. Стоя неподвижно, прислонившись к стене, он долго немигающе взирал на меня с обжигающей смесью множества эмоций: от недоверия, глубокого разочарования, лютой обиды до некой щемящей печали во взгляде, и его неподвижность пугала больше, чем любая агрессия. Увидев это, мне сразу же захотелось взять свои слова обратно. Наконец, резко оттолкнувшись от стены Нираги медленно пошел по направлению к спальне. Несмотря на желание его остановить, я лишь смотрела, как он удаляется, исчезая за шоджи. Оставшись одна в пустой комнате, я в полном изнеможении опустилась на неуютный диван, чья холодная кожаная обивка неприятно липла к оголенным ногам. Мои глаза все еще были прикованы к дверям спальни, в то время как события сегодняшнего дня, казавшегося бесконечным, вихрем проносились через мои мысли, и я понимала с мучительной ясностью — то, что произошло сегодня, нельзя просто забыть или списать на дурное настроение. Мы перешли какую-то невидимую черту, и пути назад уже быть не может. Мне было жаль Нираги, искренне жаль, но я знала, что истина не терпела отлагательств и должна быть сказана, какой бы жестокой она ни казалась. Почему же тогда так больно? Из всех напастей, приключившихся со мной с того момента как я оказалась в этом проклятом Пограничье, сейчас, в эту самую секунду, мне невыносимее всего. Может, я действительно была слишком бесчеловечной к Нираги? Ведь он просто стал невольной жертвой сложившихся обстоятельств, которые были далеко за пределами его контроля. Я откинулась на спинку дивана и запрокинув голову, прикрыла глаза. Несмотря на то, что свечи, расставленные по гостиной почти догорели и не было нужды искать темноту за прикрытыми веками, я всегда так делала, когда мне надо было не просто подумать, а принять решение. Как и Сугуру, и все те несчастные души, кто с раннего детства взрослел с ощущением собственной отверженности, я притворялась непробиваемой, как будто моя фальшивая независимость каким-то образом могла стереть потребность в том, что похоронено в глубине моей души. Но этот пугающий разговор с Нираги отразился в моем сознании, словно трещины на стекле зеркала, показывая раздробленную картину моего настоящего, всё то, что я старалась спрятать даже от самой себя и помог мне увидеть, насколько глубоко я позволила своей боязни быть снова непонятой, отвергнутой и осужденной обществом, контролировать мою жизнь и формировать мои взаимоотношения с миром, который всегда казался мне чужим и враждебным. Он разрушил мои защитные барьеры, которые не только вынуждали меня избегать людей, но и мешали мне полноценно ощущать и переживать моменты близости и понимания с другими, заставив почувствовать, что это нормально — позволить себе быть уязвимой. Именно в уязвимости и кроется настоящая сила, в способности оставаться открытым миру, несмотря на риск быть раненым снова. И мне стало ясно, что между мной и Нираги намного больше общего, чем могло показаться на первый взгляд. Мы оба были похожи — прятались за масками, страшились жить настоящей жизнью. Мы оба были беглецами выбравшими разные, но одинаково болезненные пути, которые были основаны на одном и том же — страхе снова быть отвергнутыми. Нираги бросил вызов миру, выбрав путь борьбы, чтобы защитить себя от непонимания и презрения, в то время как я, напротив, отдалилась от всех, никого не допуская в свой мир, отгораживая себя от возможных болезненных взаимодействий и довольствуясь комфортной безопасностью, находила странное извращённое удовлетворение в тени социофобии, которую я обнимала как щит, а на самом деле была клеткой. Стало невыносимо грустно. Ведь Нираги выбрал агрессию как способ защиты. Он атаковал первым, чтобы никто не успел ударить его. Создал образ неуправляемого, жестокого человека, которому плевать на мнение окружающих. Но это была лишь маска, за которой скрывался тот же страх, что и у меня, а также потребность в заботе и любви. Как часто мы ошибочно воспринимаем защитные маски за истинное лицо человека? Я снова вернулась к нашему разговору с Нираги, вспомнив его слова, его взгляд. В тот момент он был таким настоящим. Я лишь хотела ему помочь, чтобы он смог отпустить все то, что происходило с ним, но сделать это оказалось невероятно трудно. Нираги реагировал на любую попытку приблизиться так же резко, как искра, вспыхивающая при первом же дуновении ветра — мгновенно и неотвратимо. А на самом деле он просто человек, который пытался бороться с самим собой, но у него этого не получилось. И как я могла его за это винить? Разве сама я не делала то же самое, только иным способом? Внезапно меня охватило непреодолимое желание подойти к нему, обнять крепко-крепко и… поцеловать. Прижаться к его губам, таким знакомым, и целовать до головокружения, до нехватки воздуха, пока мир вокруг нас не станет лишь размытым фоном, целовать не чтобы затмить разум страстью, а чтобы каждый поцелуй был как слово, которое не смогли произнести, как признание, которое могло бы исцелить душу. А потом наконец сказать, что ужасно скучаю, переживаю и…люблю. Ведь любовь не спрашивает разрешения, когда ей прийти. Она не знает временных рамок, не признает логических объяснений. Она просто есть — сила, способная разрушить или воссоздать миры. В ней нет условностей или границ, только бесконечная глубина понимания и принятия. Как же странно, что мы часто пытаемся удержать её, когда на самом деле единственное, что мы можем сделать — это позволить ей вести нас. Я всегда сравнивала влюбленность с падением в бездну — кажется, нет спасения, но в то же время нет и желания спасаться. Я слишком долгое время отрицала случившееся, отвергала мысль о том, что это происходит на самом деле. И поэтому так и не сказала ему, что люблю. Впрочем пора это исправить. Встав с дивана, я сделала шаг к спальне, но остановилась, застыв в нерешительности, чувствуя, как сердце колотится где-то в горле. В последнее время мой здравый смысл пребывал в смятении и поэтому сейчас каждый вариант вдруг показался неправильным — остаться здесь и дать всему рухнуть окончательно или попытаться спасти отношения, которые, возможно, были обречены с самого начала. Я чувствовала, как бьется мое сердце, как кровь пульсирует в висках. Мысли путались, но одна была кристально ясной: мы оба стоим на краю пропасти, и нужно сделать шаг. В голове мелькнула мысль: "А готова ли я сама услышать то, что собираюсь сказать?" Что бы я ни выбрала сейчас это решение многое изменит. И самое мучительное было в том, что я понятия не имела, какой выбор будет правильным.