Да начнётся игра!

Я закончила расчёсывать его шёлковые волосы, наклонилась к лицу, нежно целуя мягкие губы, и заглянула в эти тёмные манящие глаза с надеждой увидеть в них то, чего я так сильно желала. Сам же Сугуру никак не реагировал на мои прикосновения, сидел подобно каменному изваянию, не проронив ни звука, и, лишь заметив мой настойчивый взгляд, посмотрел взором, который я могла трактовать как угодно. Потому что он не означал ровным счётом ничего. А прямо сейчас мне как никогда сильно хотелось, чтобы он сказал хоть одно приятное, ласкающее слух слово; я мечтала увидеть и понять, что нежность в его глазах существует не только в моём воображении и что то желание, наконец, стало реальностью. Но он этого не делал. Он никогда не заходил настолько далеко и всегда полностью контролировал себя, даже в моменты сексуального удовольствия, независимо от того, насколько близко подходил к краю. Мне часто хотелось спросить о его чувствах, но я боялась нарваться на грубость с его стороны или ещё хуже — узнать ответ. Я тщетно пыталась понять, что же он на самом деле ко мне чувствует, являюсь ли я для него кем-то большим, чем просто человеком, хорошо подходящим под его темперамент и принимающим его извращённую натуру. И сейчас Нираги, видя, что я смотрю на него, схватил меня крепкими руками и быстрым движением уложил на кровать, вытащил язык и размашисто провёл им по моей шее. Я тяжело вздохнула, отталкивая парня и упираясь руками в чужую грудь. Опять не так, снова не то… Он не понимал моих взглядов, но, что более вероятно, не стремился понимать их. — Сугу, не сейчас, — прошипела я, отпихивая Нираги. Мне удалось выбраться из-под него, и я, поднявшись с кровати, начала спешно поправлять растрёпанные волосы. — Нельзя же постоянно думать об одном и том же. — Почему не сейчас? — недоумённо, с нотками разочарования в голосе, почти граничащими с возмущением, спросил Нираги. — Забыл, что мне скоро на игру? — едва ли не с обидой произнесла я, стараясь скрыть своё волнение. Нираги не были по душе слабохарактерные личности, и поэтому я не позволяла себе дать слабину при нём, тем более догадываясь, что во мне он хотел видеть… нового себя. Но, в отличие от него, я всегда была цельным, нераздвоенным человеком и никогда не стояла одной ногой в прошлом. Именно этой цельности, я думаю, он даже завидовал. — Сегодня конец моей визе, — произнесла я, и мой голос даже не дрогнул. — Агуни же поедет с тобой, — беззаботным тоном сказал он так, как будто наличие главы нашей фракции являлось гарантией того, что со мной всё будет в порядке, и поэтому не стоит волноваться. — И что? — с вызовом спросила я, чувствуя, как в душе уже неконтролируемо разливается болезненная горечь на его безразличие. Но Нираги либо не смог её распознать, либо предпочел проигнорировать. — Всё будет в порядке, — быстро проговорил Сугуру, словно отмахиваясь от моих слов, как от назойливых мух, нагло вторгающихся в его жизнь и мешающих безоблачному существованию, снова притянув меня к себе, слегка закусывая мочку моего уха. Сколько я знала Нираги, он всегда думал лишь о своём удовольствии и своих потребностях, ставя их на первое место. А сейчас он, похоже, и вовсе полностью перешёл на инстинкты. Его не привлекало ничего, кроме телесного контакта. Я высвободилась из его рук, успев, пока парень не начал применять силу. — Ты когда-нибудь думал не только о себе?! — воззрилась я на него, уже с нескрываемым негодованием в голосе еле сдерживая нецензурную брань, подкатывающую к горлу. — В смысле? Нираги сделал вид, что не понимает, куда я клоню, явно не желая излишне обременять мыслями голову, предпочитая обманывать себя созданием иллюзии, что всё легко и весело. — О том, что вдруг я не вернусь с очередной игры, или тебе похуй, как обычно на всё?! — я едва сдерживалась, чтобы не сорваться на крик. — Нет, детка, не похуй, прекращай уже, — устало произнёс Сугуру, демонстрируя всем своим выражением лица и тоном, что хочет побыстрее свернуть этот никчёмный для него разговор и заняться чем-то более приятным. Например, снова предпринять попытку затащить меня в постель и удовлетворять свои потребности вплоть до начала моей отправки на игру. Я резко придвинулась к нему, схватившись двумя руками за рубашку, и зашипела прямо ему в лицо. — Сиана! Меня зовут не «детка»! Запомни это, блять! Си-а-на! После чего отстранилась и сделала шаг назад. — Впрочем, если ты хочешь перейти к формальным отношениям, тогда Накири. Нираги расхохотался, откинувшись на кровать. — Поздно переходить на формальные отношения, я тебя слишком хорошо знаю, — и добавил дразнящим тоном: — Си-а-на. — Зато я тебя почти не знаю… Ответом был лишь его напряжённый вздох. Рука уже привычным движением потянулась в карман и извлекла пачку сигарет, которая оказалась пустой. Я и сама не заметила, что в какой-то момент стала курить вдвое больше прежнего. С досадой смяв пачку, я кинула её на стол и зло проговорила: — Всё, что я отлично знаю о тебе, — это длину твоего члена и ширину грудной клетки, а также то, что ты готов трахаться в режиме двадцать четыре на семь. Веселье моментально испарилось с его лица. Я заметила, как напряглось его тело, что отличалось от расслабленной позы минуту назад. — Заткнулась бы ты, а?! — с видимым раздражением произнёс Нираги. Но я не собиралась затыкаться, уже не в состоянии держать в себе всё то, что мучило столько времени, пока мы были вместе, и слова непрерывным естественным потоком начали срываться с моих губ, торопимые пламенным желанием сломать эту преграду, мешающую нам сблизиться. — Да, мне надоело притворяться и скрывать даже от себя то, что я хочу простого поцелуя без продолжения, хочу, чтобы ты хоть иногда обнимал меня просто так и не накидывался, как ополоумевшее животное. Догадываюсь, что для твоего понимания и мировозрения это звучит дико, но мне порой хочется уюта, да, блять, банального уюта и человеческого тепла в этом скверном мире, хочу от этих простых вещей разомлеть и расслабиться, а не только от раскалённого возбуждением тела! Я сделала паузу и посмотрела на Сугуру. Его лицо было почти таким же добрым и понимающим, как у каменной статуи. А взгляд, пронзивший меня после этих слов, тяжёлым, но он молчал, лишь сжав руку в кулак до побеления пальцев. Выпустив первоначальный пар, я присела на корточки рядом с ним, обхватила руками его голову и притянула лицо парня к своему. — Послушай… Я больше так не могу. Мы вроде как вместе, но в то же время бесконечно далеки друг от друга. Попробуй рассказать мне, что скрывается за твоим поведением и не даёт приблизиться ко мне; я хочу знать, что именно ты так старательно прячешь. Я не давала ни одного повода усомниться во мне, и знай, что бы ни было, я всегда останусь на твоей стороне, я не предам. И да… может, я не настолько женственна, и ты считаешь, что могу обойтись без дополнительного внимания, но представь себе, что даже мне требуется хотя бы иногда немного простых и настоящих ласки и заботы, а не вот этого вечного праздника пустоты, который ты мне демонстрируешь. Договорив, я резко отвернулась и поджала дрожащие губы, еле пряча внезапно подступившие слёзы, которые мутной пеленой начали застилать глаза. Ещё не хватало совсем расклеиться. Но Нираги продолжал молчать, лишь тяжело дыша, с усилием разжимая кулак, словно он принадлежит кому-то другому, плотно стиснув челюсть, превращая свои прекрасные губы в тонкую полоску, а глаза, наполненные раздражением, были устремлены в пустоту. Отношения с Сугуру вносили в и без того не слишком радостную жизнь печальные корректировки, которые исключали всякого рода чувства и надежды. Я глубоко вдохнула, медленно выдохнула и, больше не смотря на брюнета, развернувшись, быстро вышла из его номера. Бесполезно. Очередная попытка потерпела провал. Каждый раз, когда я хотела достучаться до его души, нарывалась либо на ругань, либо на угрюмое холодное отмалчивание. Всё копилось, как снежный ком, и я чувствовала, что однажды он нас придавит. В бар я забежала не чувствуя под собой ног, с такой скоростью, словно за мной гнались. Забравшись на высокий стул и возложив пистолет на барную стойку, я отрывисто бросила бармену: — Два виски, живее! Один стакан ушёл в горло едва ли не залпом. Внутри полыхнуло огнём, который примерно через полминуты превратился в приятное тепло. Я глубоко вздохнула, чувствуя, как алкоголь начал смешиваться с кровью, расслабляя напряжённые мышцы тела и постепенно освобождая мозг от гнетущих мыслей. Краем глаза я успела заметить идущего быстрым шагом Нираги. Он торопился на выход, и менее чем через минуту до меня донёсся рев Мустанга, который, резко сорвавшись с места, понёсся в вечернюю мглу. Нираги куда-то уехал, а я, отодвинув от себя ещё не начатый второй стакан виски, пошла в сторону отеля. Зайдя в номер к Сугуру, я выдвинула ящик стола, и в нос моментально ударило множество запахов марихуаны разных сортов. В отличие от Нираги, который по внешнему виду и запаху травы мог определить последующий эффект, его силу и даже длительность, я совсем не разбиралась в сортах и их действии. Выбрав самую, на мой взгляд, симпатичную, светло-зелёную и мохнатую, я кое-как скрутила два немаленьких косяка, на ходу закуривая, направилась в сторону реки и, минуя по пути бар, захватила оставленный стакан, полный виски. Солнце уже село, и на фоне темнеющего неба деревья стали чёрными, с чёткими формами. Широкая река была тихой и спокойной, а луна только что начала появляться над горизонтом. Еще не создавая теней, она неспешно поднималась над водной гладью. Усевшись на песок и затянувшись самодельной сигаретой, я почувствовала, что мои силы словно иссякли. Мне до зубовного скрежета надоела эта музыка, все эти люди вместе с обманчивой атмосферой вечного праздника, будто и так было мало недомолвок, возведённых стен и отрицания очевидного. Я бы хотела это время перед игрой провести вдвоем с Сугуру, просто сидя обнявшись на берегу реки смотреть на шевеление красиво поблескивающей в лунном свете воды и чувствовать, что я не одна, что он за меня волнуется и ждёт моего возвращения не только ради того, чтобы трахнуть. Но эта мечта так ни разу и не сбылась, поэтому мне оставалось хотеть лишь тишину и одиночество. С каждой новой затяжкой вперемешку с глотками виски та щемящая боль, которая осела в груди, понемногу отступала на второй план, и на смену тяжёлым мыслям, хаотично бушевавшим в голове, пришли пространные рассуждения. Каково это — находиться в отношениях с тем, кто никогда меня не поймёт? Единственный человек, которого я впустила в свою душу, — парень, который находит больше удовольствия в том, чтобы быть мудаком. Нираги был чертовски испорчен. И лишь со временем до меня начало доходить, что у него имеются достаточно серьёзные проблемы, но он, кажется, совершенно не понимает, что не решит их сексом, алкоголем или травой. Сугуру пытается убежать от себя самого, своей пустоты, ущербности и одиночества, но единственное, что он может сделать, — это только остановиться и понять себя. Но в погоне лишь за внешними ощущениями и возбуждением его больше всего волнуют мгновенные, проходящие минуты удовлетворения и удовольствия. Столкнувшись в прошлом с проблемой, он совершенно естественно захотел от неё уйти и в какой-то момент своей жизни принял дерьмовое решение. Конечно, у Сугуру была свобода выбора, и он сделал неправильный выбор. Саморазрушение — это плохое решение. И я совершенно чётко и ясно понимала, что Нираги не просто отрицал какую-то часть своей личности — он отрицал всего себя. Каждый раз, когда я умоляла его понять то, о чём я говорю, Нираги был просто не в состоянии этого сделать, потому что его настоящая жизнь проходит в сфере прошлого. Он может быть согласен с моими словами, даже осознавать их разумность, логичность и действенность, но он не может сломать своего отождествления с прошлым, от которого, как он думает, убегает, лишь причиняя боль другим, как когда-то причинили ему. И я не знаю, как и с помощью чего я могу помочь человеку, отказывающемуся видеть то, что происходит. Я невольно вздрогнула, ощутив внезапный порыв ветра и последующее скольжение вечерней прохлады по лицу. Затяжка. Глоток виски. Снова обожгло. Ещё одна проблема Нираги в его излишней открытости. Он не умеет притворяться и не может держать свои эмоции под контролем. И опасно это не только для других, но и для него самого. Случавшиеся у Сугуру приступы жестокости и агрессии были настолько эмоционально сильны, что заставляли его закрывать глаза на многие важные вещи. Я поняла, что Нираги ненавидит и, будучи целиком поглощённым своей ненавистью, держась за неё, как за приз, взращивает и культивирует её, не понимая, что она не решит его проблему, а только увековечит безжалостное отношение человека к человеку. Ему было жизненно необходимо, чтобы его боялись, потому что внушать страх — это могущество, и на Пляже Нираги был олицетворением власти. В промежутках между мыслями я снова сделала глоток пьянящей жидкости, и, когда очередная огненная порция коснулась моего мозга, возникло ощущение, что я вглядываюсь только лишь в разрозненные осколки бесконечного без возможности собрать цельную мозаику, но тем не менее я продолжала копаться в себе, набравшись смелости наконец вытащить наружу самые мучительные вопросы, так старательно похороненные в самой глубине души. Именно сейчас настало время обдумать все свои мысли, которые я всегда оставляла на потом. С каждым новым порывом ветра я чувствовала себя всё более отчаявшейся, а холод, казалось, так и рвался вселиться в меня. Затяжка. Нираги лишь воздвигает вокруг себя стены, приспосабливаясь к шаблону, который он создал для своей новой личности, отказываясь признавать, что мы привязались друг к другу. Что он привязался ко мне. Но являются ли наши взаимоотношения лишь отношениями использования и удовлетворения потребностей? Или всё же у нас есть нечто большее, чем просто абстрактные ценности, которые сковывают нас, и мы сами не осознаём, что нам ведом лишь конфликт из-за удовольствия или боли. И на самом деле мы никогда не выходим за его пределы, а если и движемся куда-то, то только к порождению очередного конфликта и смятения. Обжигающий глоток. А может, и вовсе любви не существует, а всё это — лишь очередная иллюзия, эндорфины в крови, которые впоследствии уходят, и их место занимает уродливая реальность? Возможно, дурная репутация добавляла Сугуру очарования, а я, наивная идиотка, в поиске острых ощущений просто путаю с прекрасным чувством нашу общую потребность убежать, взаимно используя друг друга, ошибочно принимая эту эксплуатацию за любовь. А на самом деле нам просто не нравится то, чем мы являемся, и поэтому мы убегаем от самих себя, нашего собственного одиночества и пустоты, от всего того, что есть. Во рту всё горело, внутри пылало, алкоголь проскакивал внутрь, уже не касаясь языка. Полностью провалившись в свои размышления, я курила, запивая дым вискарём, даже не задумываясь, что будет потом. Из бесконечного потока мыслей меня вывел грянувший над моим ухом яростный голос: — На игру пора! Поднялась сейчас же и быстро пошла в машину! — А? Что? — Я метнула взгляд к стоящему сбоку от себя Агуни. — Уже? — Оглохла, что ли?! Слушай сюда и внимательно! — проревел начальник, хватая меня за ветровку и одним резким движением, как марионетку, поднимая на ноги. — Я последний раз работаю для тебя нянькой! И в следующий я оставлю тебя сдохнуть, зная, что твоя виза истечёт. — Сугуру тебе отомстит, — расхрабрившись, сказала я с явной дерзостью в голосе, накуренно улыбаясь и отряхиваясь от прилипшего к заднице песка, незаметно убирая джойнт в карман. — Не обольщайся! Только пока ты рядом, он с тобой, а когда ты валялась в кровати, несколько дней не выходя из номера, думаешь, у него никого не было? — с напускным сожалением, качая головой, спросил Агуни таким тоном, словно вопрос был риторическим и ответа не требовал. Он произнёс эти слова с такой лёгкостью, а у меня мир чуть не перевернулся; я словно окаменела; внутри всё застыло, внезапно скрутившись в узел, и весь выпитый алкоголь стал проситься наружу. Я приложила ладонь ко рту: жутко начало тошнить. Агуни действительно что-то видел, или он сказал это мне назло? — Мстишь мне за «свинку»? Никак забыть не можешь? — пробурчала я себе под нос, пытаясь переварить его вопрос, напрочь отказываясь верить услышанному. Но Агуни обладал отменным слухом. — Молчать, я сказал! — рявкнул босс. — Шевелись, давай. — Он подгонял меня, подталкивая в спину каждый раз, когда я замедляла шаг, а я беспрекословно подчинялась, послушно волоча будто сделанными из ваты ногами, с трудом справляясь с головокружением. — В таком состоянии ты сдохнешь ещё до начала игры, идиотка! — продолжал негодовать он всю дорогу, пока мы шли к машине. — Тебя телефон не распознает, не говоря уж о прохождении игры в таком виде! — Остри себе на здоровье, — огрызнулась я. — А вообще-то, Агуни, не в твоих интересах желать мне смерти. — Моих губ коснулась невеселая усмешка. — Кто, кроме меня и Сугуру, выполняет самую грязную работу, а? — ехидно произнесла я, намекая на последнюю выходку Шляпника, который, окончательно свихнувшись, убил нескольких участников Пляжа за то, что они посмели оставить выигранные карты при себе. Причём двое из них остались немного живыми: пули прошли по касательной, и закончить начатое Шляпником предстояло мне и Нираги без права на отказ. Иногда образ жизни выбирать не приходится. Это было шокирующее событие, и в связи с этим на нас легла полная ответственность за то, чтобы мы убрали трупы и обо всём содеянном никто не узнал в целях предотвращения возможного мятежа и паники среди пляжников. — Вся остальная часть твоей команды — это сборище ни на что не годных ссыкунов и самых конченых придурков! — добавила я, с насмешкой глядя на Агуни, удовлетворённо замечая проскользнувшее на его лице недовольство, ибо мои слова являлись чистой истиной и ему совершенно нечего было мне возразить. — Когда-нибудь ты довыёбываешься, а сейчас лучше замолчи, пока я собственноручно не прикончил тебя прямо здесь! — пригрозил Агуни, видимо желая пощекотать мне нервы. Я знала, что он этого не сделает. Хотя босс и был жестким человеком, он мог вовремя остановить себя от безрассудных поступков, но на всякий случай я всё же замолчала. Из всего сказанного им лишь одна фраза смогла меня задеть, всю дорогу бешено крутясь в голове и отдаваясь в мозгу каждым отдельным словом, как ударом молотка: «Думаешь, у него никого не было…». Я знала, что Нираги ненавидел ложь и не умел хитрить и притворяться. Однажды решив стать придурком, он совершенно искренне переживал эту трансформацию, сам же периодически страдая от последствий этого решения. Возможно, он врал себе и обманывался, не осознавая этого, но с другими Сугуру всегда был до грубости честен. Он не умел манипулировать и играть людьми, как фигурками в шахматной партии; Нираги открыто говорил, что ему нужно, а всякое сопротивление подавлял с помощью силы и винтовки. Дерзкий. Жестокий. Злобный. Но никогда не лживый. Я верила своей интуиции, но мне требовались объяснения. Небрежно брошенным словам Агуни всё же удалось посеять во мне зерно сомнения относительно Сугуру. Как только я вернусь, то придётся сразу же прояснить этот вопрос… К счастью, девятиэтажный, когда-то жилой комплекс «Тоэй Сэндагая», где, судя по вспыхнувшему свету, должна проходить очередная игра, находился не слишком далеко от отеля. Дальше я бы просто не доехала: меня так трясло и качало, не хватало воздуха, я буквально была на грани обморока, и мне периодически казалось, что Агуни специально выбирает самые кривые места на дороге, чтобы проучить меня как следует. Пройдя невидимую стену жужжащих нитей лазера, мы вступили на площадку, и на меня сразу же посыпались оценивающие взгляды ожидающих игры людей. Агуни же предпочёл держаться от меня подальше, регистрируясь на игру с непроницаемым лицом и всячески делая вид, что мы приехали отнюдь не вместе. Я подошла к белому «столику регистрации» и взяла последний лежавший на нём телефон, который с небольшой задержкой, но даже в таком моём виде смог распознать во мне личность, высветив моё имя, и зарегистрировать на игру.

Регистрация закрыта.

Количество участников: 13.

Сложность игры: 5 пик.

Механический женский голос оповестил всех о начале игры. «Пики…» Спинным мозгом я чувствовала эти липнущие осуждающие взгляды, слыша едва различимые перешептывания, но, оглядываясь на них в ответ, я лишь победно ухмылялась. Уж пики-то я проходила уверенно даже в таком состоянии и сейчас не собиралась оказываться в числе проигравших. Медленно мой почти полностью расфокусированный взгляд плыл по каждому игроку, случайно задержавшись на одном из них. Мои глаза в задумчивости забегали по его лицу, и внезапно фокус из полуразмытого стал чересчур резким. Моя челюсть почти отвалилась, стоило мне наткнуться на эти тёмно-коричневые глаза, направленные на меня проницательным, понимающим, смотрящим прямо в душу лукавым взглядом, забыть который даже спустя столько времени я была не в состоянии. Стоя напротив человека, которого даже не надеялась увидеть снова, с ощущением, что вижу слишком реалистичный сон, я постаралась навести относительный порядок во внезапно появившемся в голове круговороте мыслей и воспоминаний, но ничего не получалось. Поклявшись себе, что брошу пить и курить, если это окажется галлюцинацией, с трудом отрывая от пола отяжелевшие ноги, я подошла к парню, небрежно подпирающему стену, и нагло встала прямо перед ним. Парень чуть вскинул подбородок, не отводя от меня взгляд, вытащил из ушей наушники и вполголоса произнёс: — Ты? Бархатный голос прозвучал так, что моё сердцебиение в разы ускорилось, а сознание почти отключилось от реальности, убегая в прежний мир, где был только он и где я когда-то смогла впитать своей кожей его тепло и дыхание, каждое его прикосновение, чуть хриплый шёпот и взгляд. — Я… — только и смогли вымолвить мои онемевшие губы. — Ну здравствуй… — небрежным движением руки откинув капюшон с головы, являя до боли знакомое, слегка повзрослевшее лицо, изогнув рот в привычной мне ухмылке, произнёс Чишия Шунтаро. Он был настоящим, не видением и не игрой моего воображения. Шагнув ближе, я почувствовала уже знакомый запах, неповторимый, принадлежащий лишь ему, и тепло, исходящее от его тела. Я верила, что однажды это случится, ведь некоторых встреч избежать невозможно.