Запретный плод.

~

Безразличие в твоих глазах

Может зажечь во мне злость.

Утро первого января порадовало жильцов столицы тридцати градусным морозом. Зима припорошила искрящим снегом городские улицы. Пчёлкин, накинув куртку, вышел на балкон покурить. Он кинул взгляд на свой припаркованный автомобиль, засыпанный снегом и мысленно представил, с каким трудом будет его чистить. Из головы Вити не выходил ночной разговор с Сашей. Она явно чего-то ему не договаривает, и он даже догадывается, о чём именно она молчит. Пчёлкин примерно понимает содержание разговора Наташи и Тамары, шепчущихся возле Саши. Вероятно, они подкинули Александрине лишний повод для сомнений в серьёзности Пчёлкина по отношению к ней. От мысли об этом, Витя недовольно изогнул бровь, изрядно устав доказывать ей, что поводов для сомнений у неё быть не должно. Но оставить всё как есть не мог. Он крайне серьёзный мужчина и даже собственной женщине не может позволить в нём сомневаться. Взглянув на наручные часы, он стал быстрее докуривать сигарету, небольшими, прерывистыми затяжками, а затем потушил её в переполненную пепельницу, которая стояла на подоконнике по правую руку от него. — Собирайся, Саш, — сказал Пчёлкин, вернувшись в спальню. — К родителям едем. — К каким родителям, Пчёлкин? — потирая заспанные глаза тыльной стороной ладони, спросила Саша. Она только встала и с трудом восприняла его слова на слух. — Моим, — ответил Витя, достав из шкафа чистое полотенце, дабы уйти в душ. — Я всегда первого января к ним езжу, забыла чтоли? — Нет, я не поеду, — категорически заявила девушка, мгновенно подорвавшись с постели. Она присела, оперевшись о спинку кровати. — Почему ты против, Сань? — сильно удивившись, спросил Витя. Он искренне не понял, чем вызван её отказ. Каждый раз, когда он ездил к родителям, Саша оставалась дома и никогда не изъявляла желание поехать с ним, а он и сам не предлагал, но частенько об этом задумывался. — Мне кажется, рановато, — на её лице читалось явное волнение. — Мы почти три года уже знакомы, — ответил он. — В каком месте рановато то? — задал вопрос Витя, понимая, что уже давно не рановато, а в самый раз. Он не стал бы звать её в отчий дом, не имея на Сашу серьёзных видов. Родители для Пчёлкина — святое и самое сокровенное. Витя не рискнул бы зря их обнадёживать, приводя знакомиться каждую, кто мог бы его заинтересовать. — Ну, не знаю, Вить, — задумчиво нахмурив брови, сказала она. Нотка нескрываемого волнения была слышна в её голосе, Саша явно переживала, будто не верила, что он действительно хочет представить её родителям как свою девушку. — А я знаю, — он сел с краю кровати и закинул её ноги к себе на колени. — Едем и всё, родители ждут, — Пчёлкин непринуждённо поглаживал её ступни. — Но ждут они только тебя, — она сделала глоток воды из стакана, стоящего на прикроватной тумбочке. — Вот как ты им объяснишь моё появление? — одно дело жить в его квартире, даже не смотря на то, что он называл её «нашей», а другое дело предстать перед его родителями. Она совсем их не знала и даже не могла представить, как они к ней отнесутся в качестве выбора сына. — Как, как? — пожал плечами Витя. — Явно не молча. Давай, я в душ, ты после меня и поехали, время час дня уже, не хочу опаздывать, говорю же, ждут нас, — Витя специально сделал акцент на последнем слове, подчёркивая, что Пчёлкины ждут их двоих. Такие фразы, сказанные им, он давно не считал неаккуратно брошенными, совсем наоборот, каждое его слово было крайне обдуманным. Он уважал любой свой выбор, этому учил отец, поэтому Пчёлкин ни секунды не сомневался, что родители тоже примут его выбор. — Я боюсь, — зажмурив глаза, словно стесняясь своих слов, протянула Саша. — Не надо бояться, родители тебя не покусают, — по пути прихватив полотенце, он шёл в сторону ванной. — И даже не ужалят. Она недовольно закатила глаза, но не без улыбки. Саша всегда смеялась со всех его шуток и сильно любила его чувство юмора, даже если он говорил полную глупость. Широко распахнув шкаф, Саша принялась выбирать, в чём ехать к семье Пчёлкиных. Прекрасно помнив, что однажды Витя описал стиль её одежды «неприличным». Она откопала среди своего старого барахла белую водолазку, в которой совсем недавно ходила в школу и красную юбку едва перекрывающую колени. Между прочим, эта юбка была самой длинной из всего обилия, хранящегося на её полках. Прислонив одежду к телу, она старалась в голове прикинуть, что сделать с волосами, дабы смотреться чуть старше. Она уверена, что необходимости размахивать паспортом перед Пчёлкиными не будет, но для личного успокоения, хотелось выглядеть на равне с Витей.

~

Атмосфера за обедом была непринуждённой, родители вспоминали тёплые моменты детства Вити. Саша вела себя скромно и несколько застенчиво, но это не помешало произвести хорошее впечатление на семью Вити. Они были бы рады любой, ведь единственный сын наконец решил представить им свою девушку, чего они очень долго ждали, желая сыну человеческого счастья. Виктор был поздним и очень желанным ребёнком в их семье. Порядка десяти лет Пчёлкины оббивали пороги кабинетов врачей в разных уголках страны, в попытках забеременеть. Они уже потеряли малейшую надежду стать родителями и отпустили эту ситуацию, перестав усиленно стараться. Тогда, как говорил Павел Викторович, сам бог дал им ребёнка. Единственного, желанного и самого любимого. Вите Пчёлкину можно было всё. Родители окружали сына безвозмездной любовью. Ему не нужно было делать ровным счётом ничего ради похвалы или новой игрушки, в его жизни всё давалось легко и без усилий. Наверное поэтому Пчёлкин связал свою жизнь с лёгкими деньгами. Пчёлкин и в детстве и сейчас не чувствовал границ желаний, хотел получить всё, здесь и сейчас. Он крайне импульсивен и ревнив. Лет пятнадцать назад злость побуждало родительское «нет», а в возрасте полового созревания женский отказ вызывал те же эмоции, но подвешенный язык и пара лестных комплиментов или невыполненных обещаний меняли ответ на желанный положительный. Родители вырастили в нём нарциссизм и им крупно повезло, что в их сторону Витя характер не проявлял, по крайней мере сейчас. На экране новенького телевизора, подаренного Витей для родителей, знаменитые герои «Иронии судьбы», а рядом с телевизором ёлка, стоящая на табуретке. Пчёлкин уплетал мамину селёдку под шубой, самую любимую и вкусную, каждый год он ждал новогоднюю ночь только ради этого салата. Саша сидела возле него и поглаживала серую шерсть кота, ластившегося у неё на коленях. — Сашенька, извините за вопрос, но вы ведь еврейка? — вдруг спросил Павел Викторович, протирая свои очки о скатерть. Пчёлкин оторвался от поедания салата, кинув сожалеющий взгляд на Сашу, считая такой вопрос не уместным и несколько грубым со стороны своего отца. — Бать, — проживав пищу, сказал Витя, стараясь намекнуть, что его вопрос нетактичен. — Не совсем, — тепло улыбнулась Саша, отвечая Павлу Викторовичу и ловя на себе удавленный взгляд Вити, он не ожидал, что она захочет откровенничать. Ведь сам всё ещё не знает подробностей её жизни. — У меня по папиной линии бабушка еврейка, а дедушка немец, — без утайки, договорила она. Пчёлкин искренен с ней, сидит рядом, в своём отчем доме, таким образом делится самым сокровенным. Саша хочет отплатить ему той же монетой, хочет быть с ним искренней, понимая, что не сможет познакомить его со своими родителями. Когда-то она упрекала его, что они совсем друг друга не знают, а сейчас заложница своих же обвинений. Девушка поняла, что просто не может не ответить на вопрос, заданный его отцом. Пора развеять ложь, витающую в воздухе с самого их знакомства, но очень зря Саша выбрала такой неудобный момент для откровений. — Немец? — неприятно удивился Пчёлкин старший. — Я что-то не так сказала? — спросила Саша, ища ответ в глазах Вити. Виктор помотал головой, осознавая, что не зря он хотел пресечь вопрос отца. Будучи ветераном и получив серьёзное ранение на территории немецкого противника, Павел Викторович находил эту тему крайне неприятной и навеивающей страшные воспоминания жизни под пулями. — А где дед в Германии жил? — прищурив глаза, спросил Павел Викторович. — Он не был в Германии, — поспешила рассказать Саша, дабы развеять недопонимания. — Родился в Казахстане, в немецкой деревне, там всю жизнь и прожил, мы ездили раньше к ним, на каникулы. — Почему раньше? — спросила мама Вити, видя, что супруг нервно выдохнул, теряя неприязнь, в секунду возникшую к девушке сына, услышав о немецких корнях. — Папа умер, — ответила Саша, обидно пряча взгляд. — Девять лет назад, — договорила она, пытаясь избавиться от слёз, которыми наливались глаза каждый раз когда она говорила об отце. Саша получила слова соболезнований от Пчёлкиных, а Витя мысленно посчитал сколько Саше было лет, когда её отец ушёл из жизни. Пчёлкин уже без аппетита доедал мамин салат и мысленно боролся с обидой, завязавшейся после её слов. Витя не понимал, почему она ни разу не зарекалась о своих родителях с ним наедине, и отмахивалась от всех его вопросов на эту тему. — Сань, а это что было то? — держа под руку девушку, Пчёлкин спускался по скользким ступенькам к машине. В правой руке держал пакет, в котором бились друг о друга стеклянные банки с закрутками, переданные отцом. — Ты о чём? — она внимательно смотрела под ноги, дабы не поскользнуться, а в руках держала пару судочков с едой, собранных мамой Вити. — Почему я про батю твоего не в курсе был? — Пчёлкин сердито насупил брови, смотря на неё, усердно прячущую взгляд. — Чё за откровения такие, а, Саш? — Не злись, пожалуйста, — успокаивает того Саша, коснувшись ручки автомобильной двери. — Я ведь всё рассказала, теперь ты тоже в курсе, всё хорошо, у тебя нету повода для переживаний, — сказала она, тепло улыбнулась и села в машину. — Чё нам хорошо? У нас всё просто ахуенно, — небрежно выплюнув в сугроб жевательную резинку, пробормотал Пчёлкин, а затем быстро сел за рул.

~

Саша сидела в приёмной, стараясь не обращать внимание на сумбурные и шумные разговоры за стенкой, в кабинете Белова. Девушка упорно пыталась сосредоточится на книге, что удавалось с трудом. Она абсолютно не вникала в суть того, что читала, по несколько раз перечитывала одну и ту же строчку, глазами бегло скользила из фразы в фразу. — Здрасьте, — в приёмную зашёл мужчина, громкий голос которого затмил посторонние разговоры, доносящееся из-за закрытой двери. — Я по записи, к Белову. — Добрый день! — обратила на него внимание Саша. — Он ещё занят, присядьте, я сообщу когда вам можно пройти. — Я понял, — махнул головой он и сел на диван, прихватив в руку какой-то журнал, оставленный на маленьком стеклянном столике. Саша чувствовала, что он откровенно пялиться на неё, лишь быстро перелистывая страницы журнала, абсолютно не смотря в него. Его взгляд был прикован к ней, он прожигал её, от чего Саша стала чувствовать себя крайне некомфортно, но она старалась не реагировать. Пусть смотрит, не будет же она поднимать шум из-за такого пустяка. Прекрасно знала, что вспыльчивый Пчёлкин в состоянии выколоть ему эти самые глаза, которыми мужчина на неё смотрел. — Шура, ты что ли? — вдруг воскликнул мужчина. Глаза Саши тут же расширились до размера пяти копеечных монет. Захлопнув книгу, она кинула нервный взгляд на него и тут же сделала вид, что чем-то занята в компьютере. — Не думаю, что мы знакомы, — ответила она и неловко улыбнулась. — Да как не знакомы? Не узнаешь совсем? Это ж я — Никита Иванов. Она повнимательнее вгляделась в его лицо. Да, это точно он. Саша мимолетом оценила внешний вид старого знакомого. Он изменился, стал намного здоровее, уже не тот дрыщавый десятиклассник, каким она его помнила. Одно осталось неизменным — усыпанное веснушками лицо, по ниму она его и узнала. — Боже, Иванов, — удивилась Саша. — Что у тебя за способность из ниоткуда появляться? — Давай хоть обнимемся, — радостно парировал он, направляясь к ней. — Тише, ты, — жестом она указала ему оставаться на месте. — Не кричи, у меня начальство строгое. — Ну, как скажешь, — хмыкнул он, усевшись обратно. — Ты так возмужал, — сказала девушка, поставив руку на глянцевую стойку и подперев ладонью подбородок. — Ты какими судьбами сюда вообще? — Да я это, — замешкался он, почесывая затылок. — В охрану сюда хочу, тока с армии месяц как пришёл. — И сдалась тебе охрана эта? Ты ж с мозгами, учиться бы шёл. — Да мне деньги нужны, у меня невеста беременная, — вдумчиво ответил он, не без радостной улыбки. — Слушай, если уж ты тут давно и с начальством знакома, может замолвишь за меня словечко? — Я тебя, конечно поздравляю, Никит, но не получится, — выдохнула Саша. — Тут никому не стоит знать, что мы знакомы, хорошо? — Ну ладно, без проблем, в любом случае спасибо, — отмахнулся он. А ведь Никита всегда помогал ей, когда она просила. Она была права, они никогда не были друзьями. Он лишь выполнял её мелкие прихоти. Помочь установить старый телевизор? Пожалуйста. Найти номера забегаловок чтобы она устроилась на работу? На здоровье. Дать списать домашнюю работу? Да не за что! Всё, что душе угодно. Всё чтобы она осталась довольна. — Как дела-то, Саш? — спросил Никита, стараясь поддержать разговор. — Как там наши? А то я за два года совсем из жизни выпал. — Ну, «нашими» никто мне никогда не был, — отрезала она, отведя взгляд. — Я ни с кем не общаюсь. Это ты со всеми дружишь, ты и рассказывай. — А про Любку не слышала чтоли? — спросил Никита, сильно удивившись. — Ну, подруга твоя, — напомнил Иванов. — Я помню Любу, Никит, — недовольна ответила Саша. — Что я про неё слышать должна была? — Умерла, — голос Иванова звучал в голове Саши, как гром среди ясного неба. — Вчера Моисеевича видел, он же теперь нашим интернатом заведует, ему из милиции и позвонили, — рассказывал Никита, — Вот он сейчас на похороны деньги собирает, хоронить то некому. — Как умерла? — ошарашено услышанным, спросила Саша, не веря в его слова. — Мутная история, её сожитель толи задушил, толи избил, я не понял, — поведал ей Иванов, но Саша уже смутно слышала голос старого знакомого. Она чувствовала себя так, будто Иванов сказанными словами, окунул её голову в бочку с холодной водой, возвращая её к реальности и развеивая все сомнения. Подруга, которую Саша считала родной сестрой, умерла. — А с её ребёнком что? — вдруг Саша вспомнила о разговоре в их последнюю встречу, тогда Люба рассказала Саше о беременности. — Какой ребёнок? Одна она была, — ответил Иванов, сделав такое лицо, будто первый раз об этом слышит. — И я не припоминаю, чтобы она рожала. Саша прикрыла лицо ладонью, чувствуя небольшое головокружение. Низкий гемоглобин давал о себе знать каждый раз, когда она нервничала. — До свидания, — дверь кабинета открылась, из неё вышли двое мужчин и Пчёлкин, провожающий их. — Заходи, — Витя обратился к Никите, сидевшему на диване. — Тебя ждут, — договорил он. Иванов зашёл в кабинет, а Пчёлкин, кинув взгляд на поникшую Сашу, оповестил всех, что немного задержится. — Сань, что такое? — обеспокоено спросил он, подойдя ближе. — Обидел кто? Этот чтоли? — зло нахмурив брови, он мотнул головой в сторону двери, в которую несколько секунд назад зашёл Никита. — Нет, никто меня не обижал, — Саша взяла его за руку. — Вить, можно я отъеду на пару часов? — Куда? — Да там ничего серьёзного, — ответила Саша, но весь её внешний вид говорил об обратном. Там явно что-то серьёзное, иначе Витя просто не мог понять почему она так расстроена. Пчёлкин злился, что Саша вновь что-то скрывала. На всё, что бы он не спросил, она отвечала односложно и не делилась никакими своими переживаниями. Его кредит доверия потихоньку порастал процентами, которые Саша очень дорого обойдутся. — Я закончу через час, вместе поедем куда тебе надо, — сердито ответил он и вернулся в кабинет. Подрагивающими руками она достала таблетку успокоительно из сумки и запила её большим глотком воды. Усаживаясь обратно на стул, Саша словно не верила, что всё происходящее реальность. Ей точно нужно наведаться к бывшему директору её школы и уже нынешнему директору интерната, в котором она воспитывалась. Возможно Иванов что-то напутал и Саломон Моисеевич подтвердит, что Никита ошибся.

~

Пчёлкин молчаливо вёл машину по адресу, который сказала ему Саша, так и не объяснив, зачем они туда едут. — Ты чего как в воду опущенная? — спросил Витя, с искренним волнением в голосе. — Всё в порядке, — отмалчивалась она, тем самым заставила Пчёлкина резко снизить скорость и остановиться на обочине. — Сань, меня заебала твоя игра в молчанку, — на выдохе сказал он, двумя пальцами потирая переносицу. — Короче, я не идиот и вижу, что ты мне врёшь, — начал Витя, устало прикрыв глаза. — А я не люблю, когда мне врут, поэтому, Саш, мне кажется, нам с тобой не по пути. — Сейчас вон там, направо езжай, — указывая пальцем на ближайший въезд во двор, озвучила она. — Ты слышишь вообще, о чём я тебе говорю? — срываясь на крик, озвучивает Пчёлкин. — Я слышу, не кричи, — она продолжала указывать пальцем куда ехать. — Остановись у жёлтого здания, я всё расскажу. Последовав её словам, он остановился у двухэтажного жёлтого здания, выглядевшего давольно старым. Затянув ручник, Пчёлкин уставился на Сашу вопросительным взглядом, требующем объяснений. Послушать её оправдания интересно, но для себя он уже всё решил, вместе им не быть. — Это интернат, — Саша махнула рукой перед собой. — Я здесь выросла, — беглым взглядом она рассматривала знакомые стены и небольшую площадку во дворе, которую так и не поменяли. Кто-то лишь покрыл её новым слоем краски, поверх старой потрескавшийся. Девушка в удивление чуть приподняла брови, думая, что этой краски там слоёв десять не меньше, а даже скорее больше. Саша припоминает, как сидя на качелях, отковыривала кусочки зелёного цвета с перил, но под ними был не заржавевший и голый метал, там такие же трещины краски, только уже насыщенно красного цвета. — Папа и в правду умер, — вновь ненавистные слёзы, подступавшие к глазам после упоминания отца. — А мама посчитала, что моё место тут, — она немного пожала плечами, находя собственные слова абсурдом. Пчёлкин молчал ей в ответ, абсолютно не умея подбирать слов в таких ситуациях. — Она больна алкоголизмом, ей не до меня было, — пояснила Саша. Она уже не ребёнок, но всё ещё обидно, что мама упекла её в детский дом. В перерывах между запоями, мать вспоминала о Саше и приезжала к ней с подарками. Шульц очень её ждала, но чем старше она становилась, тем реже трезвых дней было в жизни её родительницы. — Тут несладко было, я закрытым ребёнком была, наверное поэтому дети со мной дружить не хотели, — продолжала рассказывать Саша, с неким трепетом, ей до сих пор больно об этом говорить. Сашу никогда не обижали, но и общаться с ней не хотели. Ребята не видели в ней «свою». Это у них нет и никогда не было родителей, а у Саши есть живая мать и по их мнению Шульц не понять, что такое быть круглой сиротой и не иметь человека, которого можно назвать громким словом мама. — Но потом со мной стала общаться девочка постарше, — она говорила о той самой Любе, которая называла Сашу младшей сестрой. — Мы с Любкой сдружились. Из детского дома сбегали, вон на том козырьке курили по ночам, — Саша показала рукой чуть левее, на выступ крыши у запасного выхода. Ладонь чуть подрагивала, кожа рук побледнела, словно кровь в её венах перестала циркулировать. Девушка помнила всё, что они творили с подругой, будто это было вчера. Саша никогда не забудет свой горящий взгляд, которым она глядела на Любу, подарившую ей хоть какую-то радость жизни. Шульц сразу стала перенимать манеру поведения старшей подруги, желая не упустить эту самую радость жизни, которой долгое время была лишена. Девиантное поведение было присуще Саше, таким образом ей хотелось выглядеть старше. Такой же как Люба. — Я с ней последний раз виделась в тот день, когда мы с тобой познакомились, — Саша вытаращила глаза, осознавая на сколько давно это было. — Мы поругались, она мне сгоряча пожелала в одиночестве сдохнуть, — борясь с комом в пересохшем горле, рассказывала девушка. — И знаешь, у меня ведь никого не было, кроме неё. И получается теперь уже совсем никого нет, — в полной мере осознание утраты дошло только сейчас, выдавая себя слезами, которыми налились глаза. — Я сегодня узнала, что Люба умерла. Прости, что врала и недоговаривала, сюда мы приехали чтобы я денег на похороны дала. Я пойду, ты езжай, вещи завтра заберу. — Саш, — тут же перехватил Пчёлкин. — Теперь у тебя есть я, — взяв её непривычно холодную руку, он удивился, прекрасно помнив, что они оставались теплыми, даже если при минусовой температуре она ходила без перчаток. Пчёлкин вложил кисти её рук в свои ладони, стараясь согреть. — И я буду рядом, верь пожалуйста. — Я то верю, Вить, — она наконец посмотрела на его побледневшее лицо, растерявшее былую агрессию. — Вот только ты сказал, что нам не по пути. — Забудь, — отрезал он, не желая слышать собственных слов. — Больше никаких секретов, договорились? Саша заглянула в его синие глаза, полные сожаления о сказанном. Его умения красиво говорить заканчивались там, где кто-то говорил о смерти, поэтому слов поддержки найти он не смог, но Саше было достаточно того, что он будет рядом. — Договорились, — она аккуратно положила голову к нему на плечо и почувствовала, что он нежно поцеловал её куда-то в макушку, поглаживая по спине. Ещё десять минут назад Пчёлкин был уверен, что всё решил, но сейчас понимает, что не хочет её потерять. Специфика профессии давно вытеснила из головы Вити понятие «жалость» и «сопереживание», но это не тот случай. Саша близкий ему человек и Вите искренне жаль, что он не узнал раньше о её трудном детстве. Валера Филатов, выросший в спортивном интернате, рассказывал насколько непросто живётся в таких местах, и Пчёлкин помнил насколько сильно сопереживал другу. Тоже самое сейчас испытывает по отношению к Саше, улавливая укол совести. Из-за собственной импульсивности он наговорил лишнего и сильно об этом жалеет. — Вот, — он достал из кошелька все деньги, которые в нём были. — Иди, отдай всё. — Я премию получила, у меня есть свои, — ответила Саша. — Про премию помню, я сам её и выписывал. Ты запомни, Сань, пожалуйста, что у нас с тобой нету твоих и моих, — Пчёлкин вложил купюры ей в ладонь. — Хочешь я с тобой схожу? — Можно я сама? — спросила Саша, на что Пчёлкин положительно кивнул головой. Саша поспешила к входной двери детского дома. Здесь всё как раньше, те же стены и точно такой же запах. «На ужин рагу», — про себя подумала Саша, слегка поморщившись. Самое ненавистное ей блюдо, его готовили слишком часто, из-за дешевизны продуктов. Картошка, капуста, морковка и ни кусочка мяса, вместо него горбушка батона. Она до сих пор помнит какое лицо кривила, когда перед ней ставили тарелку. Подходя ближе к двери директора, Саше стало нечем дышать, и это не приступ астмы, ей она не страдала. Она сплела пальцы в замок, и прислонила их ко лбу, делая глубокий вдох. Стараясь держать себя в руках, но не смогла подавить эмоции, вынуждая её развернуться и уйти. — Здравствуйте, Саломон Моисеевич, к вам можно? — предварительно постучав об уже приоткрытую дверь, спросила она, всё же решившись зайти. — А вы по какому вопросу? — спросил мужчина, полевая большой цветок, стоящий на подоконнике. — Вы меня не узнаёте? — робко спросила она. — Извини, Александрина, заходи, — отставив лейку, он присел в свое кресло. — Ты в курсе уже? — Да, — в сожаление поджала губы Саша. — Возьмите, пожалуйста, — она протянула ему небрежный сверток купюр. Ей явно стоило чуть подготовиться и хотя бы купить конверт. — Я вот возьму, — вытащив всего две купюры, сказал он. — Остальное забери, это слишком много. — Забирайте, остальное детям, — Саша настойчиво пододвинула деньги обратно к нему. — Спасибо, это очень ценно, — мужчина искренне поблагодарил девушку. По паре весенней обуви для каждого из детей и новые игрушки явно не помешают. Бюджет распланирован, им не разгуляться, а лишняя копейка будет не лишней. — Вот ещё, — вытащив из кармана всю сумму своей премии, сказала она. — На новые качели, — на секунду неловко улыбнулась она. — Вам спасибо, Саломон Моисеевич, за всё, — договорила Саша и поспешила к выходу. — Александрина, — остановил её он. — Похороны через два дня на Люблинском в десять утра, приходи попрощаться. Саша прикрыла глаза, поджала губы и молча помахала головой из стороны в сторону, в отрицательном жесте. — Не могу, простите, — выдавила из себя она. Неприятные воспоминания с похорон отца оставили сильный отпечаток в памяти. Желтое лицо папы и его холодная кожа, всплыли перед глазами девушки. Зарёванная десятилетняя Саша бросалась в гроб, а мать равнодушно оттащила её в сторону и велела заткнутся, сильно ударив под затылок. Саша плакала в грудь матери, пока любимого папу в гробу опускали в глубокую яму, мама успокаивающе поглаживала её по голове, а затем сказала взять горсть земли и кинуть вниз, в знак прощения. Саша говорила матери, что не хочет, ей страшно, но мама была непреклонна и через силу заставила дочь это сделать. С тех пор Саша не ходила ни на одни похороны, даже к собственным бабушке и дедушке, умершим уже после папы. Мысль о смерти навеивала патологический страх и навязчивую тревогу, и неважно о чьей смерти была эта мысль: своей собственной, близких ей людей или совершенно незнакомых. Малейшее упоминание кладбища, приводило Сашу в ужас. Порой это доходило до абсурда, и услышав из новостей о чей-либо гибели, её ладошки тут же покрывались неприятной влагой, выдавая сильное волнение, вызванной самой настоящей фобией. Она боялась смерти. Причиной тому была не столько сама гибель отца, сколько мать, не подумавшая о том, что десятилетней Саше рано смотреть на то, как папу закапывают под землю. Не увидев бабушку и дедушку умершими, Саша убеждала себя, что они живы, просто где-то далеко. Она не сможет с ними поговорить и увидеть, но они всё равно не ушли из жизни. Ей так легче, и наконец не страшно. Люба, в её голове, тоже живая, просто не рядом, и рядом уже не будет.