В ожидании тепла

***

Каждый человек, подобно

Луне, имеет свою неосвещённую

Сторону, которую он никому

Не показывает.

— Марк Твен.

***

      Было холодно: так, что Вэй Усяню казалось, будто его тело окоченеет без возможности двинуться с места — настолько мороз был велик! Демону хорошо понятно было подобное ощущение, потому как значило оно лишь одно: сильную тревогу и очень плохое предчувствие.              Медленно разогнув спину и оставив в стороне прошения верующих, которых накопилось чересчур уж много за время их массового психоза, Вэй Усянь невидящим взглядом уставился на некоторую материальную точку, находящуюся за окном. Он гулко сглотнул, надеясь прогнать дрожащую вязь, вставшую поперёк горла, но это толком ничего не дало: беспокойство только лишь усилилось.              «Что случилось? — порывисто поднялся на ноги Вэй Усянь, мнимо услышав треск своих порвавшихся стылых мышц. — Не пойму. Всё должно быть хорошо. Почему так тревожно? Гора Тунлу, годовщина моей смерти — каждое из этих событий прошло. Система работы Дворцов восстановлена, равно как и воронята. Что не так?».              Небытие ответа на его отчаянный вопрос не давало, несмотря на то что Вэй Усянь очень сильно просил мировой архив снизойти до него и просветить касательно положения дел в Поднебесной.              Никто на связь так и не вышел: были одни лишь тишь да это волнение, которое Вэй Усянь не ощущал уже очень давно. Невзирая на то что тревога казалась несколько знакомой, провести аналогию с чем-либо никак не удавалось.              Устав нарезать круги по комнате, Вэй Усянь злостно цыкнул и с краткого замаха врезал кулаком по балке кровати. Дерево безо всякого сопротивления переломилось пополам, и щепки украсили своими зубастыми обрубками красную постель. Подобное вымещение злобы не помогло, ведь Вэй Усяня всё так же потряхивало изнутри: ледники содрогались, готовились расколоться и повергнуть систему в хаос.              «Сидеть в четырёх стенах я могу долго. Вот только это ничего не даст. Полная бессмыслица, — сжав зубы до появления на лице гуляющих желваков, Вэй Усянь хрустнул шеей и бесплотной дымкой скользнул на улицу. — Поинтересуюсь у воронят, что не так. Так будет быстрее».              В нежных цветущих садах Хули Чаншэн Чу было неизменно умиротворённо. Не будь той дрожи, что теснила его желудок и прочие внутренности, Вэй Усянь и не подумал бы, что что-то посмело случиться вдали от его глаз. Пели иволги, лаская слух. Но тем не менее лису захотелось, чтобы они сиюсекундно замолчали. Было тошно. От любых звуков и радости в целом. Вэй Усянь всё сильнее начинал сравнивать себя с загнанным в клетку зверем, которого по воле случая жестоко ранили и оставили истекать кровью в одиночестве и страхе.              Щёлкнули костяшки рук, когда Вэй Усянь понял, что, несмотря на его желание, ни одного тэнгу не повстречалось на его пути.              «Почему никто не отозвался? Воронята всегда и везде. В каждой тени».              Прикусив нижнюю губу, Вэй Усянь дрогнул кончиком брови и пророкотал громким шёпотом:              — Воронята…              — Мы здесь, Ваше Превосходительство, — поклонились ему выскочившие из тени двое юношей с чёрными, как бусины, глазами. Глубоко согнувшись, они принялись смиренно ждать указаний. Слух легко улавливал их загнанное дыхание: те весьма торопились, должно быть, слыша его настолько требовательный зов.              «Отрадно, что стражи откликнулись. Будь это слуги, пришлось бы потратить куда больше времени на передачу сообщений и узнавание обстановки», — отметил рассеянно Вэй Усянь и, сделав вкрадчиво-опасный шаг ближе к своим воинам, елейным голосом прошелестел, по-лисьи грозно щурясь:              — Объясните мне одну маленькую деталь: какого хрена меня съедает ощущение того, что что-то не так? — он опасно нахмурился и отрезал. — Что вы упустили?              И без того бледные лица тэнгу побелели ещё больше. Они украдкой переглянулись, недоумевая. Лисье восприятие защипал чужой испуг.              — Я задал вам вопрос, — холодно прошипел Вэй Усянь, нависнув над юношами коршуном, и отчеканил, выделив каждый звук. — Что. Случилось? — по тому, как забегали ещё быстрее «кукольные бусинки», демон понял, что те знать не знали о том, что что-то приключилось. Лис рявкнул, досадливо всплеснув руками. — Никакой пользы от вас нет. Бесполезные курицы!              Вздрогнув от его резкого тона и почти ужаливших лбы краёв сердитых рукавов и вжав головы в плечи, воронята согнулись в куда более глубоком поклоне и сдавленно пробормотали:              — Простите, Ваше Превосходительство! — они пылко пообещали. — Мы сейчас всё узнаем!..              Вэй Усянь не дал им возможности договорить. Он скорым шагом полетел вперёд, не удосужившись обогнуть юношей, стоявших друг к другу плечом к плечу, растолкал их и тем самым вынудил пошатнуться.              — Я сам, — отрезал демон. — Всё равно ведь обратил уже на это внимание и отвлёкся от дел.              Воронята не посмели ему перечить; предлагать свою помощь — также. Знали ведь, что их господин будет непомерно зол, если задержать его ещё хотя бы на секунду. Вместо того, чтобы докучать Вэй Усяню своими мнущимися словами, они переглянулись и растворились в ближайшей тени, намереваясь передать весть о некоем происшествии более старшим по званию воинам-тэнгу.              «Толку-то от ваших телодвижений, — сердито фыркнул Вэй Усянь, лихорадочно соображая. — Всё равно я уже сам занялся выяснением случившегося. Логично, что самому мне удастся управиться куда быстрее! Это вам не время, когда я был заперт в теле Мо Сюаньюя, будучи исключительно беспомощным».              Несмотря на то что Вэй Усянь намеревался раствориться во всём, дабы посетить Небытие и Дерево Юньхэн Мэн для просмотра воспоминаний Мироздания и поиска в них ответа на свой вопрос, он, как самый обычный человек, неумолимо летел на своих двух по мощёным дорожкам садов своего дворца — да столь скоро, что в итоге не заметил, как вмиг очутился у главных врат. Вэй Усянь озадаченно нахмурился, переступив с ноги на ногу и оторопело взглянув на ажурные перипетия металлических прутьев:              «Как это так я столь некстати задумался?.. — принимая во внимание тот факт, что лисье чутьё не обманешь и что Судьба всегда направляла его в нужное место, Вэй Усянь не стал бранить свою невнимательность и цепче вгляделся в выход с территории Хули Чаншэн Чу. — Зачем меня сюда привели? Неужто главная проблема сама заявилась ко мне на порог? — хвосты, спрятанные многочисленными подолами, натянуто дрогнули. — Или с барьером что-то не то? — он продолжил цепочку шуршащих на манер пчелиного роя мыслей. — А если с барьером что-то не то, то, значит, и с прахом моим тоже, ведь защиту дворца питает сила, которая берёт начало именно от него. Вдобавок эта тревожная дрожь… — хули-цзин резко замер; ноги приросли к земле; из ушей словно воздух разом выкачали, едва осознание настигло его. — А серьга ведь у Чжань-эра…».              Не успел Вэй Усянь толком развить логическую цепь доводов, возле ажурных ворот материализовалась помятая тяжело отдыхивающаяся Яньли: вся мокрая и белая. Она едва стояла на ногах, и это было заметно невооружённым глазом. Трясущееся тело облепили многочисленные слои одежд, вследствие чего девушке было сложнее удерживать себя в вертикальном положении ещё и по причине уплотнившихся тканей.              Поначалу Вэй Усянь списал свой глубинный неосознанный страх на отцовскую привязанность к Яньли, что по всем очевидным признакам серьёзно пострадала. Однако, стоило ему перевести взгляд на того, кого стоически несла на себе её хрупкая спина, демон понял, что девушка сейчас волновала его меньше всего.              Ноги, с трудом отрываясь от земли, сделали сначала один мизерный судорожный шажочек, а после — ещё миллион, дабы вмиг привести его к Яньли, что только-только переступила порог, дабы выдохнуть хотя бы слово в качестве объяснения опешившему Вэй Усяню. Все размышления тут же покинули его голову; звуки, плотно населявшие окружение, потонули во всём весеннем многоцветии; глаза, всегда бывшие зоркими, больше не смотрели на триста шестьдесят градусов вокруг и не подмечали детали: теперь они видели только изнурённые черты, будто посмертной маской обернувшиеся.              Грубо и небрежно оттолкнув Яньли куда-то в сторону, Вэй Усянь вцепился мёртвой хваткой в не подающего признаки жизни Ванцзи. Когда девушка была откинута прочь, бессознательный мужчина потерял опору и завалился вперёд. Не подоспей Вэй Усянь к нему вовремя и не обхвати его тело поперёк груди, Ванцзи непременно пропахал бы носом плитку.              Стеклянные глаза Вэй Усяня рвано заметались. Рот приоткрылся и тотчас захлопнулся, когда демон осознал бессмысленность этого, равно как и глупость своего внешнего вида.              — Эй! — отрывисто тряхнул мужчину Вэй Усянь и властно повысил голос, перехватив Ванцзи в своих объятиях поудобнее и принявшись заваливать того вопросами, походящими больше на требование отчитаться о проделанной работе и допущенных потерях ресурсов и кадров, нежели на подлинное беспокойство. — Что с тобой? Ты слышишь меня? — сомкнув ладонь на хрупкой шее и вслушавшись в ощущения, демон только благодаря своим принципам и воле не осел наземь, когда обнаружил почти что полностью исчезнувший пульс и заполнившую каждую клеточку тела ядовитую энергию обиды. — Что за… — нервно усмехнувшись и приподняв треснувший уголок рта, выдавил Вэй Усянь, не отрывая огромных глаз от безучастного лица Ванцзи, чья кожа была белее снега.              — Он провалился… В озеро Кайши… — тем временем проскрипела Яньли, что, откашлявшись и запачкав своей кровью дорогу, наконец пересилила свалившую её немоту. Глядя на Вэй Усяня из-под наполовину закатившихся глаз, девушка, хрипя и свистя при дыхании, царапала истончившимися ногтями — поломанными местами в мясо — дорожку и будто находила в ней материальную опору, держащую её в реальности. — Не успела… Поймать… Прежде… Прежде чем…              «Блядство», — только и подумал Вэй Усянь, прежде чем части головоломки между собой согласовались и целостная картина сложилась воедино. Пустота в груди стала ощущаться на какую-то секунду более явно, нежели ранее. Всё то, что хранилось там вместо сердца, как будто разом ухнуло в никуда. Напряжение сделалось невыносимым — даже бо-лез-нен-ным.              Перекинув Ванцзи через плечо и схватив Яньли за шкирку, демон впопыхах сгруппировался и одним прыжком перемахнул через половину своих владений, приземлившись после возле озёр с лотосовыми фонариками. Не тратя время на то, чтобы проверить состояние дочери, Вэй Усянь бросил девушку в воду, вынудив ту барахтаться из оставшихся сил, чтобы не утонуть.              По сравнению с его отношением к Яньли, Вэй Усянь в то же время был донельзя бережным с Ванцзи. Если девушку он буквально выкинул, как куль с мукой, и бросил на произвол судьбы, то с мужчиной Вэй Усянь обращался как с самой величайшей драгоценностью, к которой ни за что нельзя было допустить небрежности, ибо та могла разбиться. Аккуратно усадив Ванцзи на нефритовую ступеньку, Вэй Усянь призвал светлую духовную ци, хранившуюся в озере, дабы та принялась залечивать смертельно раненого мужчину.              Яньли в это время, ухватившись за борт бережка, тяжело приподнялась на руках и отхаркнула сгусток крови. Она попыталась выбраться на сушу, но потерпела поражение, потому как Вэй Усянь, заметив, что именно девушка пыталась сделать, удосужился позаботиться и о ней: отвлёкшись от Ванцзи, он обмотал демоническими нитями локти Яньли и за них дёрнул её назад, насильно усадив по новой в воду.              — Папа! — слёзно взмолилась Яньли, обратив на него заплаканные красные глаза с лопнувшими сосудами. — Мне больно!              — Конечно тебе больно, дура! — срываясь на злостный крик, огрызнулся Вэй Усянь и, шипя, напустился на девушку, пока золотые завитки опутывали Ванцзи. — Светлое начало вытесняет тёмное. Естественно, тебе больно! — увидев, что Яньли не оставила своих попыток «спастись», он вновь вернул её в озеро. — Дура! Какая же ты дура! Помереть вздумала?!              Лисица всхлипнула, но по новой воспротивиться не поспешила. Как уведомило демона лисье чутьё, Яньли соображала с трудом: в голове был один сплошной туман. Посредством сильной привязанности она уступила Вэй Усяню и сделала то, что ей велели, пусть и не понимала лисица до конца, чего её шифу намеревался добиться, когда кидал её в воду и не давал выбраться. Усевшись на одну из ступенек, Яньли добровольно погрузилась по подбородок в озеро и крепко зажмурилась от острой боли, позволив светлой ци начать очищать от энергии обиды её начавшие гнить меридианы.              Вэй Усянь категорично отвернулся от неё, посчитав, что теперь лисица могла позаботиться о себе самостоятельно. Благодаря золотому ядру и своей полубожественной сути, её телу было достаточно одного лишь озера и его ресурсов для полного выздоровления, оттого и заботы Яньли требовалось намного меньше, чем человеку, что сейчас пребывал на грани жизни и смерти. Вэй Усянь пристально вгляделся в Ванцзи, ожидая, что тот наконец-то задышит, когда светлая ци позволит его дыхательным путям расслабиться, а сердцу забиться. Но ничего не происходило. Да, золотые завитки нескончаемым потоком проникали в каждую клеточку тела Ванцзи, вот только никакого толку — весомого — это не давало.              Шикнув, Вэй Усянь сцепил руки на шее Ванцзи и, посмотрев глубже, нежели при своём первичном беглом изучении, попытался понять, насколько велик был ущерб. Обнаруженное заставило его хвосты взбелениться в ужасе ещё сильнее.              «Всё тело подвержено влиянию озера Кайши. Энергия обиды уже начала основательно разрушать сонную артерию. Меридианы заразились гнилью. Если я не подключусь в процесс очищения от тёмной ци, Чжань-эр умрёт. Озеро не сможет в одиночку исцелить его, не справится самостоятельно, — невзирая на все свои странные, такие непривычные чувства, на удивление цинично констатировал он, словно говоря о любом другом человеке Поднебесной, судьба которого его не касалась. Однако последующие слова опровергли критичное предположение о его чёрствости и безразличии. — Чжань-эр не умрёт, — столь же твёрдо отчеканил Вэй Усянь, не мигая, глядя на фарфоровое лицо Ванцзи. — Пока я не дам своё дозволение, ты будешь жить», — медленно наклонившись к уху мужчины, Вэй Усянь в него одними губами произнёс:              — Слышишь меня, Чжань-эр? — заиндевевшие глаза уткнулись в безмятежный профиль исподлобья, а руки на шее слабо стиснулись, внезапно пустив по меридианам огромный поток божественной энергии, которая присутствовала в нём благодаря молитвам верующих. — Пока я не разрешу, ты не уйдёшь от меня. Помнишь?.. — зашептал он с долей безумства. — Ты сам сказал, что хочешь посвятить свою жизнь мне. Сам сказал, что хочешь быть рядом со мной. Согреть меня желаешь. Облегчить мою вечность… — резко выпрямившись и снова нависнув над лицом Ванцзи, Вэй Усянь на кукольный манер улыбнулся так, словно его сковала судорога. — Я не отпущу тебя. Ни за что. Ты поклялся в своей любви мне. Пообещал быть подле меня. Ты же не хочешь разочаровать меня? Не хочешь оказаться лжецом? Ты и так уже предал меня однажды, не рассказав истины, не поведав мне о своих чувствах. Заставил меня подумать, будто ты в каждом из аспектов искренен со мной, а потом жестоко отобрал возможность всецело доверять тебе. Ты предатель и лжец, Лань Ванцзи. Но ты единственный, кто услышал моё «нет» и возжелал согреть, а не уничтожить. Ты единственный, кого желает мой внутренний лис так, что ничего на свете более не нужно.              Язык свело от горечи, которая появлялась тогда, когда с него срывалась немилая сердцу ложь. Вмиг Вэй Усянь осознал, что и сам не был сейчас до конца искренен, пусть и упрекал в утаивании истины мужчину. Однако, справедливости ради, не понимал он, в чём конкретно лукавил.              — Понял меня, Чжань-эр? — пророкотал лис, начиная воздействовать светлой энергией мягче. — Я не отпущу тебя. Не дам умереть. Ты ещё не извинился за свою ложь. Вдобавок… Нарушать обещания нехорошо.              Ванцзи, разумеется, и слова ему возразить не мог. Даже если бы Вэй Усянь сейчас с пеной у рта добивался от него согласия, едва ли человек, готовый с минуту на минуту умереть, смог бы разомкнуть сухие губы и заставить себя произнести хотя бы звук.              Насупившись и зафыркав на манер угрюмой лисы, Вэй Усянь подсчитал количество полученных Ванцзи ран.              «Разрыв подколенной мышцы на обеих ногах и брахиорадиалис [в сгибе локтей] на руках. Судя по всему, Чжань-эр не смог со спокойной душой находиться в состоянии покоя, и потому изо всех сил куда-то потянулся. Возможно, к Яньли, которая и вытащила его. Меридианы истощены, иссушены. Им предстоит долгое восстановление, — Вэй Усянь медленно свёл брови на переносице. — Больше всего пострадали сонные артерии, потому как они отвечают за питание мозга и тела. Что ж, тьма всегда умна. Неудивительно, что она принялась первым делом разрушать именно ключевой узел, — он зашипел. — Твою мать! Что же тогда делать? Моя ци, пусть и имеет в себе светлое начало, преимущественно тёмная. Сейчас я лишь слегка помогаю ему, но должного эффекта получить невозможно, пока воздействие оказывается только моими силами. Откуда демону взять истинную божественную ци? А озеро слишком слабо, чтобы избавить рану от скверны».              В мысленный тон на секунду проскользнуло не любимое им бессилие.              «Блядство!.. Если я не заберу тёмную ци, то Чжань-эр не сможет нормально сделать и вдоха! Дыхание почти полностью перекрыто. Вдобавок сердце… Оно также не забьётся, пока в его теле столько энергии обиды. Ещё некоторое время, и пульс сойдёт на нет. Может… Поглотить скверну?», — задним числом Вэй Усянь догадывался, что этого будет недостаточно, однако всё же решился на то, чтобы попробовать.              Энергия обиды просто не могла не отозваться на прямой зов Князя Демонов. Она покорно потекла по пульсирующим, сходящим с ума меридианам Ванцзи и принялась ластиться к пальцам Вэй Усяня, что жестоко пленил её туманные завитки. Когда стало ясно, что вся тёмная ци, могущая беспрепятственно покинуть кровоток, была им впитана, демон перестал иссушать Ванцзи, полагая, что всё прошло как нельзя лучше и что осталось просто-напросто наполнить меридианы светлой ци из озера, чтобы Ванцзи смог наконец-то ожить. Вот только не думал он, что нанесённая сонным артериям рана окажется настолько глубокой, что даже Князь Демонов не сможет полностью излечить от неё. Едва Вэй Усянь прекратил тянуть «одеяло» на себя, шею Ванцзи опалило морозом, и тьма в прежнем объёме вернулась в меридианы.              Зашипев, Вэй Усянь снова надавил на скверну, забрав её в свои руки, и задумался:              «Не выходит. Рана слишком глубока. Вытащи его Яньли чуточку быстрее из воды, было бы гораздо легче. Отпуская контроль, я позволяю энергии обиды вернуться в прежнее положение! — внутренности заиндевели, а пальцы слабо дрогнули. — Что же это, выходит… Мне придётся постоянно поддерживать его?.. Без меня, неустанно очищающего его меридианы, он не будет жить?.. — Вэй Усянь скрипнул зубами, упрямо цедя. — Ну уж нет. Я Бог Небытия. Я не слаб! Я Князь Демонов, — он зашипел. — А воды Небытия — мои поданные. Отступи, мгла…».              Однако, как бы Вэй Усянь ни подступался к ране, что-то сделать с всё обновляющейся и обновляющейся тёмной ци не выходило. Конечно, прогресс некоторый был: как Бог Небытия и Князь Демонов, Вэй Усянь смог стабилизировать состояние Ванцзи, обеспечить ему пусть слабое, но всё же дыхание; спазм, сдавливающий сердце, ослаб, и потому — хоть и при чужой помощи — мужчина мог жить, и времени на решение проблемы предоставлялось куда больше.              «Говорят, клин клином вышибают, — сухо протянул Вэй Усянь, осматривая результаты своей работы. — Вот только здесь явно не этот случай. Порядки мироздания равны для всех, и я не исключение. Пусть Сюань Су и хозяин вод Небытия, изменить по-ря-док ему не по силам, ибо тот такой же его заложник, — пришлось ему всё-таки признать своё поражение. — Нет абсолютной силы, — Вэй Усянь сжал зубы и, не сдержавшись от наплыва злости странных оттенков, слишком сильно потянул на себя энергию, поедавшую мужчину, вследствие чего Ванцзи посинел и чуть не задохнулся. Ослабив воздействие, он прикусил язык. — Но тем не менее я не сдамся. Как уже было мною сказано, Чжань-эр не умрёт. Этот человек не посмеет покинуть меня после данных обещаний и клятв. Он будет жить. И при этом полноценно. Я стою у руля власти, и потому, раз я сказал, никак иначе выйти не может. Слышишь, Чжань-эр?.. Не смей умирать».              Покосившись на Яньли, что провалилась в беспамятство и теперь точно так же, как и Ванцзи, металась во сне от боли, Вэй Усянь поджал губы.              «Она трёххвостая хули-цзин. Не слабая. Столько лет я закалял её саму и её душу, тело. Благодаря моим стараниям, А-Ли стала лисой божественной ветви, и её аура упрочилась, вследствие чего для неё открылись двери Пристани Сиу. Наравне с Богами она жила в просторах Небытия. Как и Юй, она пусть и тяжело, но смогла бы перенести полноценный переход через озеро Кайши в озеро цзинхуа, находящееся на территории Небытия. Судя по её ранам, ущерб до безобразия велик, что нонсенс с учётом её способностей, — краем глаза глянув на Ванцзи, Вэй Усянь мгновенно догадался. — Простой человек вынужден был бы умереть на месте после нескольких секунд в водах озера Кайши. А он выдержал пространственное перемещение и переждал момент, пока я устраивал его в целебных водах и очищал ему меридианы. Чжань-эр до сих пор жив… — демон на секунду прикрыл веки. — …Только потому, что ты забрала часть его несчастий на себя. Мало того что сделала всё возможное, чтобы лёгкие покинула вода и сердце забилось, так ещё и приняла немалую долю яда в свои меридианы. Да такую, что твоё золотое ядро не смогло с лёгкостью его нейтрализовать, невзирая на всё, чему я тебя обучил».              Вэй Усянь длинно фыркнул носом и хлопнул хвостами по декоративным камням, бывших на бережке:              «Что ж, Яньли, так и быть. Я не прибью тебя за то, что ты недоглядела за моим Чжань-эром и позволила ему оказаться на грани».              Когда стало понятно, что Вэй Усянь не сможет сделать с раной Ванцзи что-либо ещё, он вспомнил о своей флейте Фэнхуан:              «Флейта, созданная из пера божественной птицы. Если… Если использовать ту силу, что заключена в ней… — рассуждал ухватившийся за долгожданную ниточку тотчас приосанившийся Вэй Усянь. — …То часть скверны будет уничтожена, и меридианы будут заполняться энергией обиды намного медленнее. К тому же всего лишь на часть, а не полностью. Порции станут меньше. Вот только я смогу добиться этого, если…».              Флейта Фэнхуан стала ему подарком от птицы-феникса, жившей на территории закрытого сада в Небесных Чертогах. Так как он стал значимой фигурой среди Небожителей, его, как и всех остальных Богов, имевших особое влияние в столице, пускали прогуляться по тихим тропам, богатым духовной энергией. Конечно, не обошлось без заступничества Его Высочества, который настоятельно убедил своих коллег в том, что Вэй Усянь нападает только в тех случаях, когда ранят его; иначе бы и ему был закрыт туда путь, но сейчас не об этом.              В один из праздников, который Его Высочество позвал демона отпраздновать вместе с остальными, Вэй Усянь, устав от приторных улыбок, присущих «высшему обществу», и истинного отношения к нему, волнами бьющего ему в спину, направился как раз-таки в этот сад, памятуя о его успокаивающем влиянии и желая отыскать в нём утешение.              Совсем уж углубившись в эти полные разных цветов и деревьев рощи, Вэй Усянь только тогда смог присесть на одну из лавочек, дабы насытиться тишиной и уединением. В тот мягкий момент, прикрыв глаза, он невольно вспомнил, как докучал Даме из легенд, что забрасывала цветами всякого, кто смел читать скверно сложенные стихи. Это было так давно, что казалось сном. Вдобавок ко всему Вэй Усяню казалось, что это творилось вовсе не с ним, а с кем-то другим — впрочем, касательно многого лису думалось, что всё именно так и было: различия между ним-человеком и ним-демоном были слишком велики, оттого воспринимать Вэй Ина из прошлого как самого себя удавалось с трудом.              Когда Вэй Усянь уже собирался покидать умиротворённый сад, в уши вкрадчиво заплыл мужской певучий голос, поразившийся тому, что сам Князь Демонов пожаловал к нему в гости и притом столь хорошо себя повёл: не привнёс разруху в эти хрупкие рощи и просто лишь насладился уютом, при этом не нарушив спокойствия. Интересно стало загадочному собеседнику, с чем было сие экстраординарное явление связано.              Если бы не любопытство, Вэй Усянь ни за что на свете не стал бы отвечать. Лишь потому, что присутствовало что-то эдакое в таинственном голосе, отчего только и хотелось, что говорить, говорить с ним без устали, он всё же продолжил начатую незнакомцем беседу.              Как выяснилось, посетившим его духом был древний феникс, что являлся хранителем этого сада. Благодаря его присутствию и вкладу в экологию Небесной Столицы, та процветала и даже спустя столько лет на её территории циркулировала мощная светлая духовная энергия, никуда не исчезая и щедро позволяя всякому гостю забрать с собой часть её богатого запаса.              По ходу беседы феникс вдруг задал ему каверзный вопрос: «Как вы считаете, Ваше Превосходительство: Князь Демонов, спасая, становится настоящим Небожителем, заслуживает ли он своё место на празднике Богов? Или это не больше, чем притворство?». Неважно, что тот на самом деле намеревался услышать в тот миг. Вэй Усянь в любом случае ответил честно: «Князь Демонов, невзирая на свои поступки, всё ещё Князь Демонов. Равно как и Небожитель, убивая, всё ещё Небожитель. Полагаю, не мне рассказывать вам о грехах Небес. А заслуживает или нет… Мне не нужно ничего заслуживать. Я там где должен находиться».              Тогда Вэй Усяню казалось, что двери таинственного сада закроются перед ним из-за его грубости. Всё же тыкать носом Небесный Пантеон в то, что у них самих рыльце в пушку, на их же территории было не то чтобы верно. Понимая это, Вэй Усянь тем не менее не собирался лгать. Даже если бы древний феникс оскорбился бы, он не изменил бы своего мнения и при надобности повторил то же самое кому нужно в лицо.              Ожидаемо феникс никак не прокомментировал его ответ. Когда и слова не последовало за его высказанной точкой зрения, Вэй Усянь, устав ждать, поднялся, чтобы уйти, однако помедлил, потому как на противоположном крае лавочки что-то заметил. Пёстрое перо длиною в чи лениво покоилось подле подлокотника и смиренно ждало, пока его обнаружат. Вэй Усянь, с толикой интереса взяв найденную вещицу в руки, незамедлительно почувствовал, какой силы божественная энергия в ней содержалась.              Стоило ему это сделать, в голове раздался ровный голос феникса: «Князь Демонов — это воплощение порока, вне сомнений. Вот только, если он желает делать добрые дела, я не считаю нужным бить его по рукам. Мне много лет. Я много всего видел. Мне не хочется новых раздоров. Посему, когда появился новый Бог, притом такого сомнительного профиля, я считаю своим долгом убедиться, что мир останется в здравом смысле неизменен. Позвольте мне сказать: оглянитесь вокруг, Князь Демонов, насладитесь красотами моих садов и, молю, присмотритесь к ним, влюбитесь в них и ни в коем случае не оскверните».              Смутно догадываясь, что подаренное перо со светлой ци было своего рода поощрением к возвращению на тропы добра, Вэй Усянь демонстративно кивнул, приняв, без прикрас, драгоценную вещицу. Артефакт немыслимой мощи — части тела священных зверей и птиц всегда насыщали, что оружие, что прочие предметы, особыми силой и аурой, оттого и ценились они неимоверно. Заполучить в свои руки целое перо феникса было чем-то из ряда вон выходящим. И потому Вэй Усянь не посмел развить скользкую тему и, глубоко поклонившись, скоропалительно покинул сад, дабы не осквернять чистые и невинные цветы и деревья своим пагубным присутствием.              В тот же день он обернул перо флейтой, потому как прижилось в нём мнение, что у его божественной ипостаси тоже должен быть подручный инструмент. Вдобавок… Захотелось ему что-то для своих последователей сделать: хорошее, не плохое. Помимо перерождений и заботы о следующем воплощении, Вэй Усяню внезапно захотелось, чтобы у него в храмах люд находил оазис спокойствия. Прогуливаясь по тропам обрастающего величием Хули Чаншэн Чу, он всё больше убеждался в том, что желал бы подобного для своих святилищ. Некогда ему самому очень хотелось обрести место, в котором время могло бы словно застыть, а для него самого стало бы возможно обрести покой и хотя бы на краткий миг согреться. Перо феникса, что этот самый покой в своих владениях берёг, навело Вэй Усяня на мысль о том, чтобы привнести в свои храмы нечто похожее, тёплое.              Пение флейты, как выяснилось, успокаивало не только верующих, но и его самого. Стоило сыграть пару нот, и все тревоги тут же стихали; волнения, пусть и скудные, улетучивались, оставляя его в покое. Целебное влияние флейты стало известно на всю Поднебесную, и очень скоро о ней стали слагать легенды. Статуи Сюань Су начали изображать вместе с ней за поясом, отчего святилища более тесно связались с ней и смогли как следует насладиться влиянием её умений.              Не стало проблемой подобрать имя. Когда он перебирал имена для своего самого первого меча, то в голову ничего не шло и в конечном итоге было выбрано «Какая разница». Здесь же Вэй Усянь пусть и не проявил прежнее остроумие, но всё же изловчился предоставить своему духовному артефакту достойное имя, за которое не было бы стыдно: Феникс.              Для Вэй Усяня флейта Фэнхуан стала чем-то важным. Он нередко возвращался к ней, чтобы успокоить мысли и сделать почву под ногами более твёрдой. За всё время, что она была у него, казалось, будто сила её только лишь увеличилась.              Думая об этом, Вэй Усянь не сомневался: если весь резерв ци направить на то, чтобы искоренить скверну, заразившую Ванцзи, музыкальный инструмент сможет, пусть и не полностью наверняка, сколько бы то ни было помочь ему.              Безусловно, лису не хотелось уничтожать флейту. Но, стоило только помыслить, что Ванцзи умрёт, и даже Фэнхуан теряла свою значимость для Вэй Усяня. Всё… Блекло. В поисках решения проблемы, средства от, казалось, неизлечимого, смертельного недуга, что настиг его человека, Вэй Усянь начинал чувствовать, что в самом деле готов на всё.              Лишь бы этот мужчина жил.              «Ты мне слишком много наобещал, Чжань-эр, чтобы просто так уйти. Ты… Обещал согреть меня, — обращался он к Ванцзи. — Так согрей».              — Что ты собираешься сделать?.. — шёпотом спросила Яньли, тяжело приоткрыв глаза. Она по-прежнему была бледна, но голос сделался на самую малость громче, а взгляд приобрёл большую осознанность, нежели до этого. Заметив Фэнхуан, лисица длинно выдохнула и смиренно растеклась по каменному борту-бережку. — Сыграй нам, папа… Может… Поможет?.. В конце концов, Ханьгуан-Цзюнь…              — Не лезь, — холодно отбрил Вэй Усянь, сжимая флейту в своих руках до треска. Глядя на музыкальный инструмент ледяными глазами, демон всё сильнее и сильнее убеждался в своём решении. Времени думать слишком долго не имелось. Надо было решать и идти в определённом направлении.              К тому же привязываться к чему-то — всегда провальная затея. Вэй Усянь об этом помнил хорошо. И потому в сей миг, когда пришлось переломить флейту Фэнхуан пополам, а всю выделяющуюся пылкую светлую ци направить в «очаг» проблемы Ванцзи, он не испытал и цяня сожалений.              Следующий вдох, сорвавшийся с всё ещё белых губ Ванцзи, показался Вэй Усяню гораздо более лёгким, чем все предыдущие. Прислушавшись к ране на шее, он медленно опустил плечи и позволил себе осесть, глухо стукнувшись коленными чашечками о камень.              Устроив на коленях голову Ванцзи, Вэй Усянь бесцветным взором пробуравил черты, что до сих пор молчали, и вслух отчеканил, будто мужчина мог его хотя бы услышать — не то что ответить:              — Ты принадлежишь мне, Ванцзи, — и сухо заявил. — И я говорю тебе: нет, — Вэй Усянь процедил. — Ты не уйдёшь, пока не исполнишь всё то, что обещал.       

***

             Яньли стало относительно легче, и потому Вэй Усянь сразу же, как прознал об этом, прогнал её отлёживаться в покоях. Встретившие девушку воронята помогли ей до них добраться и заверили демона, что как следует о ней позаботятся. Но, если честно, Вэй Усянь не то чтобы слушал всё то, что ему говорили.              Время текло неумолимо вперёд. Если бы они сейчас находились в Среднем Мире, то вечер сменился бы очень скоро на глубокую ночь. Но, так как они пребывали на Хули Чаншэн Чу, который ограждал магический иллюзорный барьер, было всё ещё светло, словно ранним утром. Вэй Усянь рассеянно созерцал небо, даже не думая о том, чтобы водить глазами из стороны в сторону: они молчаливо взирали в никуда, не собираясь двигаться; они застыли и вместе с Ванцзи, чьё дыхание несколько поутихло в плане своего беспокойства, успокоились.              — Сусу? — позвал его Хуа Чэн, показавшись из-за угла коридора. Ступавший подле него Се Лянь ахнул и ускорил шаг, оставив своего супруга сильно позади. Конечно, для Искателя Цветов подобное было нонсенсом — отставать от своего принца, и потому он немедля перестал вести себя так, словно они прогуливались в чужих владениях. Вэй Усянь тем не менее не обманывался: Хуа Чэн волновался не меньше Се Ляня, ведь для них обоих лис был другом, чьи редкие просьбы о помощи просто не могли не зародить волнений в сердце: живом иль мёртвом.              Вэй Усянь не повернул в их сторону головы. Он продолжил сидеть и держать Ванцзи за шею, перетягивая на себя энергию обиды и замещая её ци, остатки которой размеренно стекали с тлеющих осколков флейты Фэнхуан.              Присев рядом с ним на корточки, Се Лянь нахмурился:              — Что произошло? Ты толком не рассказал.              — Он упал в озеро Кайши, — безэмоционально ответил Вэй Усянь, продолжая любоваться небом так, словно ничего экстраординарного не происходило и словно в сей миг ему не приходилось ходить по грани собственного спокойствия. — Небытие почти что разъело его тело и забрало к себе.              Принц, моментально поняв всё, нехило побелел и слабо передёрнулся всем телом:              — Какой ужас! — аккуратно подавшись вперёд и заглянув в лицо Ванцзи, он со всем тщанием принялся анализировать состояние мужчины. Спустя время Се Лянь значительно поник. — Сусу… — лисье восприятие мазнуло немыслимой силы сожаление и сочувствие. Теневые хвосты шевельнулись, играючи уколов чужую эмоциональную ауру, и почувствовали нежелание принца говорить всё как есть.              — Говори, — сухо приказал Вэй Усянь, которому нужно было услышать вердикт от кого-то постороннего, а не подписать заключение самостоятельно; кого-то, в чьих знаниях и искренности он не сомневался; кого-то, кто мог бы помочь ему вернуться на тропу ледяной рациональности.              Будучи личностью циничной, Вэй Усянь всегда смотрел на всё со стороны — беды не то чтобы касались его; они не выбивали его из колеи. Он всегда считал нужным смотреть в корень проблемы. Не прятался от неутешительной истины. Благодаря своему равнодушию, лис полагал, что ему не было сложно видеть картину такой, какой она являлась на самом деле.              Но почему-то сейчас придерживаться некогда чётко установленного им самим непреложного алгоритма не выходило. Что-то мешало. Давило и мучило, тянуло. Казалось, Вэй Усянь смотрел куда угодно, но только не туда, где красным по белому писались слова, отражающие истинное положение дел.              Должно же было быть что-то ещё.              — Тебе лучше моего известно влияние озера Кайши, — осторожно начал Се Лянь, преспокойно усаживаясь на плитку подле Вэй Усяня в позу лотоса и ничуть не смущаясь того, что белоснежная одежда могла с лёгкостью испачкаться. — Уверен, ты понимаешь, что значит… Его состояние.              — Нет, не понимаю, — холодно отрезал Вэй Усянь, поджав белёсые губы и мрачно покосившись на принца, и, несмотря ни на что, потребовал. — Говори!              Се Лянь опустил плечи и заломил брови, прекрасно понимая чужие мотивы и потому не отказывая:              — Сусу, у него серьёзная травма меридиан. С таким… — он гулко сглотнул, на некоторое мгновение прикрыв глаза наполовину. Собравшись с силами, принц вынес вердикт. — Не живут, — ясно видя, что Вэй Усяню требовалось услышать, Се Лянь заставлял себя и дальше говорить скорбную истину. — Знаю, тебе очень больно осознавать это, но…              — Больно? — медленно выгнул брови Вэй Усянь, переведя стеклянные глаза на Се Ляня и пробуравив ими его лицо. — Мне? — уголки рта пугающе вкрадчиво поползли вверх, вылепив из достаточно благородной и нежной внешности ужасающий образ с оттиском глубокой извращённой печали. — Вздор, — в конце концов насмешливо отчеканил лис, точно сплюнув, и отвернулся от принца, словно посчитав, что тот не мог ничего дельного ему сказать.              — Больно, — мягко подтвердил кивком Се Лянь, прекратив искать что-то в чужом волевом профиле и вновь воззрившись на Ванцзи. — Всё-таки этот смертный важен тебе, притом очень сильно. Будь всё иначе, ты бы не цеплялся за его жизнь, а отправил его в следующую. Ты сам твердил, что смерть надобно уважать так же, как и жизнь. Вмешиваться в естественный порядок нельзя.              Как бы ни хотелось Вэй Усяню тут же возразить, он вынудил себя прикусить язык. Ложь, пусть и такая милая сердцу — даже отсутствующему, — не сулила что-либо хорошее. Она — пороховая бочка, которая рано или поздно подорвётся. Вопрос лишь в том, когда наступит этот момент. Вэй Усянь ещё на Вэнь Лонвэе понял, что лгать самому себе, прятаться от истинных фактов глупо, ведь впоследствии, когда реальность всё же настигнет, будет в стократ больнее.              «Верно, нельзя, — согласился с Се Лянем демон. — Естественный порядок на то и порядок, чтобы поддерживать постоянство того, что обязано выступать в роли константы. Не будет смерти, не будет и жизни. Таков закон, — и следом насупился. — Это всё прекрасно ясно. Никто лучше меня не знает об этом, о важности сей процедуры. Вот только… Не желаю я отпускать его, — Вэй Усянь непоколебимо отрезал. — Не желаю!».              Он прицокнул, со скрипом прокатив на языке набившее оскомину слово:              — Боль-но… — признавать то, что даже спустя столько лет ему могло быть больно — притом из-за какого-то смертного! — было не то чтобы приятно. Всё-таки Вэй Усянь многое положил на то, чтобы не зависеть от чего-либо, кого-либо. Теперь же выходило всё так, что он терпел поражение по всем фронтам! Некоторая часть лиса по этой глупой, самой что ни на есть жалкой причине жаждала в сей же момент встать порывисто на ноги и самолично отправить в следующую жизнь нахала, посмевшего подобраться к нему слишком близко и заставившего его сомневаться.              Однако Вэй Усянь сидел на месте и не предпринимал и малейшей попытки двинуться. Из груди доносилось утробное рычание: несогласия и ещё чего — возможно, ревностных, отчаянных оттенков. Хотелось что-нибудь или кого-нибудь сломать.              Се Лянь поспешил добавить, услышав в тоне Вэй Усяня горькое возмущение, граничащее с бунтарским желанием резко опровергнуть суждение:              — Но это не есть плохо, — он оглянулся на Хуа Чэна, что замер чуть поодаль, прислонившись бедром к ограде, не дающей провалиться в озёрную воду с прогулочной тропы, и скрестив руки на груди. Князь Демонов не обращал внимания на их разговор: лишь Ванцзи был ему интересен. Глядя на смертного, который всё ещё был частью мира живых из-за одного простого нежелания Вэй Усяня позволить ему уйти, отпустить, просто так сдаться, Хуа Чэн думал о чём-то своём. Возможно, пытался помочь другу отыскать решение проблемы. Возможно, находил в бледном облике, расцветшем под влиянием подступающей смерти, что-то исключительно прекрасное, и потому цинично любовался этим странным великолепием. — Это значит, что ты исцеляешься, — со знанием дела пояснил свою мысль принц. — Чувствовать не плохо. Иначе каков в жизни смысл?              — Как это поможет мне позволить ему выкарабкаться? — бесцветно прошелестел Вэй Усянь. — Мне без разницы: хорошо ли, плохо ли то, что я из-за него что-то — весьма мерзостное по своей сути — чувствую. Сейчас всё, что волнует меня, это он, — указал демон подбородком на лицо мужчины, что знать не знал о том, что о нём и его благополучии беспокоился важный-преважный Князь Демонов.              Се Лянь призадумался и немного погодя медленно произнёс:              — Сусу. Возможно, ты сейчас обозлишься, но мне кажется, что ты не слишком подходишь для роли — даже временного — спасителя… М…              — Ванцзи, — мигом поняв причину заминки, отбрил Вэй Усянь, навострив уши.              — … Ванцзи, — продолжил с прерванного места благодарно моргнувший Се Лянь. — Поскольку ты являешься демоном в первую очередь. Неважно, что тобой изо дня в день совершаются благие поступки, ведь твоя природная энергия обиды пересиливает всё остальное. К тому же воды Небытия принадлежат тебе, они отзываются, резонируют с тобой. Приумножаются. Божественной энергии, необходимой для должного сдерживания тёмной ци, ты не даёшь.              Вэй Усянь сжал зубы и выдавил, с щелчком вставших на место позвонков опустив низко голову и посмотрев на Ванцзи так, словно увидев его в первый раз:              — И что ты мне предлагаешь?              Помявшись с мгновение, Се Лянь всплеснул руками и бодро повернулся к лису:              — Давай поменяемся местами? — едва отзвучало подобное предложение, Вэй Усянь, сам от себя подобного не ожидав, выпустил лисьи уши, что тотчас припали к затылку, и низко загудел, ревностно опутав собой Ванцзи и скрыв того от глаз демона и бога. Принц вскинул руки. — Сусу! Ты же знаешь, я не причиню ему вреда!              Продолжая гудеть и раз через раз дополнительно шипеть, Вэй Усянь враждебно уставился исподлобья на Се Ляня, попутно не прекращая очищать меридианы Ванцзи.              — Подумай сам, зачем мне вредить твоему человеку? — уговаривал его принц, искренне сопереживая товарищу и также понимая причину таковой неоднозначной реакции. — Я не посягаю на твоё. И не собираюсь наносить ущерб. Помнишь? Я Небожитель.              — Боги тоже лгут! — процедил Вэй Усянь.              — Сусу, уйми свою лисью суть хотя бы сейчас, — подал голос всё это время молчавший Хуа Чэн. Когда все обратили на него своё внимание, он и ухом не повёл, продолжая являть собой образец истинной невозмутимости. Стоя со скучающим выражением лица чрезвычайно расслабленно, пусть и изредка кривясь от многоцветия ярких и светлых оттенков, Хуа Чэн наслаждался сегодняшним днём и ничуть не беспокоился. Несмотря на то что Се Лянь предлагал сейчас свои духовные силы и намеревался стоять до последнего, спасая жизнь, Вэй Усянь не мог отыскать и признака недовольства либо же несогласия в друге. — Понимаешь же прекрасно, что мы тебе не враги. В противном случае не позвал бы нас сюда. Когда тебе понадобилась помощь, ты обратился к нам. Так будь добр позволить нам эту самую помощь оказать. Не поступай абсурдно, Бог Небытия. Суетливость и неоправданная недальновидность тебя не красят.              Поджав губы, Вэй Усянь подёргал ушами, но на удивление ничего не возразил. Он всегда поддерживал обмен колкостями и неизменно находил что вернуть другу в их шутливой перебранке. Однако на сей раз лис промолчал — что многое говорило об установившемся в нём раздрае. Вэй Усяню хотелось метаться из стороны в сторону и в неистовстве ещё сильнее и разрушительнее сходить с ума. Лишь понимание того, что Ванцзи как никогда нуждался в нём, притом из-за его же оплошности, из-за его ошибки, вынуждало демона сидеть на месте и не отвлекаться от дела.              — Сусу, — в противовес Хуа Чэну достаточно мягко обратился к Вэй Усяню Се Лянь, заглянув к нему во вставшее на дыбы ядовитое лицо. — Я понимаю, что ты не можешь позволить мне притронуться к тому, кого считаешь своим. Не сомневайся, я крепко держу в голове, что хули-цзин ревностно оберегают то, чем владеют. Нет нужды беспокоиться, ибо для меня нет ничего важнее, чем просто-напросто помочь тебе. Особенно когда ты отринул свои принципы и решился на то, чтобы попросить об этом. Твой зов точно так же о многом мне говорит. К тому же, как сказал Саньлан, не доверяй ты нам, разве позвал бы ты нас к себе, когда настигла беда?              — Не позвал бы, — вынужденно согласился Вэй Усянь и насилу распрямился. — Вот только при мысли, что я отпущу контроль и передам его в твои руки; позволю тебе завладеть тем, от кого я… — язык свело, не позволив ему разоткровенничаться совсем. Подобное признание слишком уж крепко приварилось к его внутренностям. Чтобы распахнуть закрома своих душевных тайников, требовалось немало усилий. И Вэй Усянь не был уверен, что в самом деле был готов сделать это сейчас. Особенно перед тем, кто имел меньшую важность в его негласном списке, чем кое-кто другой.              Который как раз-таки сейчас и нуждался в помощи.              Вэй Усянь хотел бы упрямствовать, стоять на своём и требовать, чтобы принц нашёл любое другое решение. В конце концов, и с чего бы ему понадобилось прикоснуться к его мужчине? Это его человек! Как он смеет его трогать? Это его собственность! Однако какая-то часть Вэй Усяня прекрасно понимала: тратить драгоценное время на безосновательные препирательства было невероятно глупо. Можно было спорить хоть до посинения, а факт оставался фактом: Се Лянь был единственным надёжным кандидатом на роль могущего обеспечить ему, Вэй Усяню, большее количество времени для поиска подходящего способа.              «Чжань-эр не заслуживает того, чтобы я упирался рогом, когда вопрос касается его благополучия, — оформил Вэй Усянь наконец в явном виде мысль, доселе бывшую эфемерной. — Он, пусть и редкостный дурак, лжец и предатель, и лю-бя-щий меня человек, доверился мне. Подарил свою судьбу, право распоряжаться ею по собственному желанию. Я не смею колебаться и тянуть время, которого и без того мало, оглядываясь на одни лишь свои принципы. Мало ли что мне удобно. Мало ли что мне нравится или не нравится. Если это вредит в конечном итоге ему… Смею ли я потворствовать своим капризам?».              — И что же это изменит? — сипло прохрипел Вэй Усянь, оставив лёгкий-лёгкий несдержанный порез на фарфоровой коже Ванцзи. — Ты сказал, что с такими ранами не живут.              Се Лянь переглянулся с Хуа Чэном. Краем глаза заметив их безмолвный разговор, Вэй Усянь сосредоточился и цепко воззрился на что-то обсуждающих между собой супругов. Ему было не понять их немой язык, однако он точно знал, что сейчас они договаривались о принятии некоего важного решения.              — Сусу… Ты, наверное, помнишь о том, что некогда я носил проклятую кангу…              — Да. И что? — сухо отозвался Вэй Усянь, в конце концов разжимая тиски и позволяя тотчас подоспевшему на его место Се Ляню взять контроль над ситуацией в свои руки. Медленно пересев чуть в сторону, хули-цзин буквально навис над принцем, пристально следя за тем, что тот делал, из боязни, что Его Высочество мог хоть как-либо: умышленно или же нет навредить Ванцзи. Се Лянь мельком улыбнулся, то ли умилившись, то ли попросту позабавившись такому поведению и вниманию от вечно безучастного и отрешённого на его памяти Вэй Усяня.              Се Лянь, тщательно подбирая выражения при разговоре с натянутым до предела лисом, готовым чуть что буквально взорваться, развил высказанную ранее мысль:              — Такая канга обеспечивала бессмертие. Несмотря на то что мне наносили ранения, равные смертельным, я не мог погибнуть. Та легенда, которая стала несчастьем для нас обоих, яркое тому подтверждение.              Взгляд Вэй Усяня сделался куда более осознанным и в равной степени ледяным:              — То есть из-за проклятой канги человек — простой заклинатель — точно так же, как и Небожитель, может обрести бессмертие, даже если… — он вперился в Ванцзи так, словно только что его голову озарило долгожданное понимание. — …Находится при смерти.              — Тогда я был простым человеком, а не Небожителем, — поправил принц и тотчас добавил по теме. — Но есть нюанс, — поджал губы Се Лянь. — Конечно, проклятая канга залечивает каждый из нанесённых ущербов и не даёт умереть, однако… Важно, чтобы её нанесли на здоровое тело. С учётом того, что Ванцзи был ранен сильно заранее…              — Тогда зачем ты предлагаешь мне это?! — прошипел Вэй Усянь, оскалившись.              — Потому что есть шанс использовать проклятую кангу даже в сложившихся условиях, — холодно отбрил Хуа Чэн, очень не любивший, когда Вэй Усянь повышал голос на принца. — Не буйствуй, Сусу, всё будет в порядке, — голос его сделался на порядок спокойнее и дружелюбнее, когда, если судить по эмоциональной ауре, в голове демона пронеслась некоторая мысль, заставившая его в конечном итоге смягчиться по отношению к лису. — Гэгэ никогда не предлагает что-то просто так.              Вэй Усянь хмыкнул:              — Хорошо… — сжав зубы до появления на лице желваков, он выдавил. — Хорошо. Что вы задумали?              Се Лянь пустился в объяснения, невесомо выводя незамысловатые узоры на шее Ванцзи, в самом деле её не касаясь:              — Своими действиями, Сусу, ты сильно снизил ущерб. Ты большой молодец, — похвалил он Вэй Усяня. — Благодаря этому, что-то с этим сделать гораздо проще. Если… Если вплести в заклинание проклятой канги божественную энергию, притом силы большей, чем сила энергии обиды, то оно станет «сеткой» либо же «оковами», которые будут нейтрализовывать негативное влияние неугасаемой скверны. Проклятая канга была создана для того, чтобы наказывать Небожителей. Были и такие, что запирали всю духовную ци, не разрешая её использовать. А, как ты знаешь, запасы сил у, допустим, Богов Войны Верхних Небес немаленькие. Мы можем использовать «оковы» примерно так же: запрём скверну в одном месте, закупорим, покроем рубцы божественной энергией, дабы яд не отравлял тело и меридианы. Так мы сможем «вылечить» Ванцзи. А суть проклятой канги, дарующей бессмертие, поможет нам неустанно сдерживать всё пополняющуюся энергию обиды. Она же восстанавливается, ведь так? — получив подтверждение от Вэй Усяня, Се Лянь кивнул. — А светлая ци, заключённая в «сетке», будет оказывать целебный эффект, дабы сохранять жизнь и оправдывать своё предназначение, и испепелять всю энергию обиды без следа, то есть действовать Ванцзи во благо, а не во вред.              — Ясно, — тихо протянул Вэй Усянь и вскинул нечитаемый взгляд исподлобья на Се Ляня. — В таком случае почему ты сейчас не используешь это заклинание и не оденешь на него проклятую кангу?              — Потому что он не знает, как читается это заклинание, — ответил за принца Хуа Чэн, пожав плечом. — Как ты помнишь, долгое время на Небесах правил Цзюнь У, первое великое небесное бедствие. Именно он и никто другой отвечал за наказание Богов. Когда Небожителя низвергали, Цзюнь У одевал на него проклятую кангу и ссылал на землю. В случае гэгэ… — понизил он тон. — Цзюнь У использовал это заклинание несколько иначе.              Вэй Усянь немного погодя хмыкнул:              — Своеобразное, пусть и оправданное в каком-то смысле, применение проклятой канги, но допустим...              — Почему оправданное? — недопонял Хуа Чэн и перебил его на полуслове.              — Канга же проклятая, — невозмутимо парировал Вэй Усянь, порывисто поднявшись на ноги. — Порчи обычно как раз для злодеяний и используют.              Хуа Чэн то ли фыркнул, то ли усмехнулся:              — Понятно.              «Искать в Небытии это заклинание я буду долго и упорно. Вдобавок, чтобы верно усвоить его, также потребуется время. Когда лезешь в мировой архив, в голове неизменно образовывается каша. Рисковать нынче у меня желания нет. В таком случае гораздо проще обратиться к живым источникам информации. Можно будет в случае необходимости задать вопросы и получить ответы, которых нет в Небытии в силу его однобокости».              — …Удерживай контроль, Ваше Высочество, — тихо попросил после некоторой заминки Вэй Усянь, с неоднозначными эмоциями обратившись к принцу. — Я вернусь быстро. Максимально быстро.              Се Лянь пылко заверил:              — Он будет жить, — и вкрадчиво склонил голову набок. — Так понимаю, ты собираешься наведаться к Безликому, — сухо констатировал он и, поджав губы, с похолодевшим тоном и со всей доступной ему серьёзностью предупредил. — Будь осторожен и тщательно перепроверь всё то, что он тебе скажет. Сомневайся в каждом его слове, пусть и не доводи при этом скептику до абсурда. Сейчас Цзюнь У слабее, чем двести лет назад, однако…              — …Однако это всё ещё Безликий, — закончил за него Вэй Усянь, прекрасно понимающий свалившие Се Ляня чувства. Крутанув плечом, демон, растворяясь в пространстве, напоследок лаконично бросил. — Буду иметь в виду.       

***

             Гора, под который был заточён Цзюнь У, располагалась на самых закромах Поднебесной. Густые чащобы не позволяли сюда пробиться простому люду, а повышенные сырость и туманность забирали и без того малые крохи возможности обжиться здесь с концами.              Как было здесь обычно, местность окутывал плотный туман. Будь Вэй Усянь человеком, он непременно поёжился бы да укутался поплотнее в свои тёплые одежды. В горах воздух тяжёлый. Несмотря на то что лис прибыл в самую её низину, атмосфера ощущалась спёртой и мало приятной. Даже если Вэй Усянь иногда и прибегал к дыханию, чтобы насладиться кислородом и запахами, что наполняли мир, сейчас он был решительно рад, что ему не приходилось мириться с неудобствами, связанными с неравнодушием к кислороду.              Дорога ко входу в пещеру заросла — настолько редко здесь шагал люд. Высокие травы торчали отовсюду, земля из-за влажности размякла и представляла собой месиво, в котором тонули ноги, отчего Вэй Усянь, бывший до одури брезгливым, очень скоро не выдержал и обернулся вороном, чтобы по воздуху подобраться поближе.              Периметр горы оцеплял защитный барьер. Вэй Усяню пришлось воспользоваться божественной энергией и своей связью с мирозданием, чтобы беспрепятственно миновать его и не поднять при этом ненужного шума.              Стоять на протяжении вечности и сторожить пленников никому не хотелось, вот и не было встречено лисом дозорных — впрочем, хорошо осведомлённый с порядками Небесных Чертогов демон и не ожидал, что ему придётся с теми пересечься. Рук и так не хватало. Поэтому решили эту проблему одним лишь заклинанием, которое при попытке несанкционированного проникновения либо же побега путами божественного плетения сковывало нарушителя и незамедлительно посылало сигнал в столицу.       По прибытии ко входу в тюрьму вернув себе человеческое обличье, Вэй Усянь ужесточил лицо и распрямил плечи, начав выглядеть грозно и статусно: как настоящий Бог Небытия. Покрутив головой, демон никого постороннего в округе не обнаружил. Цвела одна лишь тишь, имеющая особую романтику, которую ритмично нарушало глухое, похожее на тычки нахальных пальцев в натянутый мокрый брезент, биение сердца нужного ему человека. Оно улавливалось безошибочно, несмотря на то что место чужого заточения находилось довольно-таки глубоко под землёй.              «Это?..», — медленно выгнул бровь лис, когда стало понятно, что далеко не одному сердцу принадлежал размеренный пульс. В тюремной пещере явно был кто-то ещё, помимо самого преступника.              Предвещая неприятные сюрпризы, и без того стоящий на грани Вэй Усянь стиснул зубы сильнее, опасно поплыв в темноту, что испуганно расступилась перед ним и позволила узреть всё то, что хранилось в её объятиях.              Длинный тесный коридор уходил сильно вниз. Вэй Усянь скривился, когда понял, что Небожители-стражники, изредка захаживающие сюда, чтобы проверить обстановку, не удосужились сделать приемлемые ступеньки или же перила, чтобы при очередном дежурном осмотре мочь без труда удерживать себя в вертикальном положении при спуске. Приходилось пристально следить за своей дорогой и не ловить ворон, дабы позорно не растянуться на мокрой земле, тонким слоем устилающей каменную дорогу.              Пройдя несколько ли вглубь, Вэй Усянь наконец-то увидел в конце коридора слабо мерцающий свет, который, как определил намётанный глаз, создавался одной — максимум двумя — свечой. Крадучись приблизившись к решётке, демон позволил своим точёным пепельным чертам опасно проступить из мглы и явил своё неумолимое кровожадное лицо «притаившимся» заключённым.              Прежде чем те соизволили обратить на него своё внимание, Вэй Усянь бегло осмотрел их и их «комнату».              Пространство, в котором вынужденно, но тем не менее заслуженно коротали вечность, было достаточно малым: похожим на коморку для хранения инструментов либо же тренировочного оружия. На полу растянулась потрёпанная циновка, которую не меняли уже довольно долгое время: наверное, уж целых двести лет. Как принесли сюда при заселении, так и не обновляли. Впрочем, стоило также отметить, что грязной та не выглядела.              Ни света, ни должного количества кислорода: Вэй Усянь справедливо заключил, что если бы здесь на протяжении многих веков оставался человек либо же Небожитель, то он попросту обязан был бы чувствовать себя весьма изнурённо, ведь от тяжести воздуха непременно кружилась голова. Пещера обдавала холодом, промораживая по сердцевину и заставляя клубящуюся вокруг сырость кристаллизоваться на волосах и коже.              В своих предположениях Вэй Усянь не ошибся: в самом деле, внутри присутствовала всего одна свеча: изрядно потрёпанная, замызганная. Парафиновые слёзы закапали блюдце, которое и так не блистало чистотой. Охровый цилиндр сильно накренился и исхудал: теперь это было маленькое подобие на грациозную свечу, готовое в скором времени себя исчерпать. Но даже при своих габаритах приземистый источник скудноватого света умудрялся достаточно полно освещать пещеру, удерживающую в своих малых просторах двух человек.              Едва Вэй Усянь присмотрелся, он увидел, что в пещере присутствовала ещё одна циновка, на которой провинившиеся Небожители как раз и сидели. Выглядела она так же скверно, как и первая, однако использовавших её это не слишком беспокоило — если быть честным, Вэй Усянь очень удивился бы, будь всё наоборот.              Что было примечательно: играли они в карты. Вэй Усянь не мог с одного взгляда понять, какая именно это была игра, но это не то чтобы входило в его сферу насущных интересов. Важнее было узнать, кто из этих двоих Цзюнь У и кем являлся второй неожиданный человек, которого, по идее, здесь быть не должно было.              Приглядевшись к обоим, Вэй Усянь обнаружил следующее.              Оба восседали величаво, грациозно — сразу видно: мужчины господских кровей. Каждое движение обладало ленцой и элегантностью. Вот что значит воспитание не пропьёшь! Даже в задрипанной пещере будешь вести себя, как самый настоящий аристократ.              Один из — тот, что сидел справа — был одет в пусть скромные, но всё же чистые и опрятные фиолетовые одежды, что мягко струились по его стройной, в каком-то смысле хрупкой фигуре. Вэй Усянь даже удивился, когда узнал в нём хорошо подготовленного воина. Длинные чёрные волосы были заплетены в слабую косу, отчего пряди у бледноватого лица слегка спадали на него и прятали пытливый взор — почему-то Вэй Усянь был уверен, что у этого мужчины взгляд был именно такой.              Второй — сидящий слева — выглядел более изнурённо, чем его товарищ. Белые одежды на нём затёрлись, отчего эта самая изначальная белизна сто раз скрылась за пылью и прочей грязью. Засалившиеся за столько лет волосы для удобства и хоть какого бы то ни было соблюдения давних привычек были убраны в пучок и заколоты деревянными палочками для еды, использовавшимися вместо шпилек. Вяло подпирая голову рукой, упёртой в колено одной из скрещенных в позе лотоса ног, мужчина лениво взирал на циновку, на которой происходило настоящее сражение. Однако, чего не смог не заметить Вэй Усянь: если друг мужчины проявлял к игре неподдельный интерес и со всем рвением старался победить, то он сам с ощутимым безразличием сбрасывал карту одна за другой, совсем не беспокоясь о вероятном исходе партии. Осунувшееся лицо, не лишённое природной изящности в чертах, зловеще мерцало в полумраке и походило на дешёвую бумагу. Также Вэй Усянь обнаружил на скулах и лбу следы от ран весьма причудливых форм: в виде страдающих лиц.              «Это и есть Безликий, — догадался лис, стоило ему наткнуться на эти отличительные признаки. — Как рассказывал Его Высочество, Цзюнь У заразился прототипом поветрия ликов из-за убийства своих товарищей. Вне сомнений, это именно он, бывший Небесный Владыка, — покосившись на другого мужчину, Вэй Усянь непонимающе нахмурился. — Тогда… Кто же его спутник? Не слышал, чтобы с Цзюнь У в заточении кто-то находился. Судя по его внешнему виду, он как будто не всегда сидит здесь, а выходит. Чистый и свежий больно. Но раз он свободен, то почему пребывает в таком чахлом месте? — демон прикусил язык и слегка подался вперёд, когда по логической цепи мыслей всё же удалось прийти к вразумительному ответу. — Его Высочество рассказывал о своём наставнике, что водил близкую дружбу с Цзюнь У. Всего было четыре советника государства Уюн. Трое запечатлены на лице Безликого, а четвёртый…».              — Приветствую Павшего Бога Войны и Празднеств на нашем скромном пороге, — растягивая звуки, манерно проговорил Мэй Няньцин, степенно кладя последнюю карту поверх прочих и завершая их партию своей блестящей победой. Чётко очерченные губы мужчины придирчиво скривились, несмотря на то что за ним закреплялось ещё одно очко. Прислушавшись к его эмоциональной ауре, Вэй Усянь радости от выигрыша, как ни странно, не обнаружил. Деловито заправив прядь за ухо, Мэй Няньцин приоткрыл для лисьего обзора своё утончённое лицо, что окрасилось в оттенки глухого негодования. — Ваше Высочество, может, хотя бы раз проявите больше интереса к игре?              Цзюнь У небрежно пожал плечами и, впрочем не стараясь совсем звучать искренне, пообещал:              — В следующей партии буду играть со всей серьёзностью.              Мэй Няньцин строго цокнул, выпрямившись и сведя свои тонкие брови на переносице:              — Ты говорил то же самое во многие предыдущие разы, — отвернувшись от друга так, словно один его вид вызывал в нём нестерпимую боль, мужчина — как и ожидалось — пытливо воззрился на Вэй Усяня и по одному его ледяному взгляду понял, что шутить с ними не собирались. — Не беспокойтесь, Ваше Превосходительство, не торопитесь, —вдруг заверил он. Принявшись лениво собирать карты и по новой тасовать их, Мэй Няньцин склонил голову набок в его сторону и неожиданно предложил. — Сыграйте со мной, Повелитель Мёртвых. Времени, поверьте, у вас предостаточно. То, за чем вы пришли, никуда не сбежит.              Вэй Усянь вкрадчиво прошелестел:              — Откуда бы вам знать, за чем я пришёл? Вы же не ясновидящий.              — Истинно так, — легко согласился Мэй Няньцин и подвинулся, освободив ещё одно место на циновке рядом с ними. — Однако ничто не мешает мне видеть больше положенного. Не серчайте, что я не стану сейчас делиться с вами подробностями. Полагаю, Его Высочество Наследный Принц Сяньлэ при случае сделает это за меня.              — Его Высочество упоминал, что вы сильны в гаданиях, — наводящим тоном протянул Вэй Усянь, прищурившись, и бесплотной тенью безо всякого труда проскользнул сквозь решётку. — Неужели именно благодаря ним вам известно всё?              Мэй Няньцин поучительным тоном сварливо ответил:              — Зачем задавать вопросы, если и так известен ответ?              «Справедливо», — хмыкнул про себя Вэй Усянь и после ледяным голосом велел:              — В таком случае, если вы всеведущий, вам стоит понимать, что я не настроен вести праздные беседы. И уж точно… — скривился он. — Не в карты играть. Я пришёл по делу и…              — …И вы желаете как можно скорее с этим непомерно важным делом разобраться, так как у вас мало времени, — закончил за него Мэй Няньцин и приглашающе похлопал по пустому месту напротив себя. Он открыл было рот, чтобы что-то произнести, но вдруг нахмурился, когда его посетили некоторые мысли, и, не ходя вокруг да около, ткнул локтем Цзюнь У в бок, дабы тот подвинулся так же, как и он, и на циновке стало посвободнее. — Не хочешь играть, так не мешай другим! — Мэй Няньцин кашлянул. — Нет нужды смотреть на меня столь враждебно, Ваше Превосходительство. Пусть мне и известно многое, это самое «многое» не «всё». Подробности мне неведомы, и, уж поверьте, я не стану совать свой нос в них.              Вэй Усянь припечатал, нависнув над мужчинами и даже не двинувшись в сторону того, чтобы принять приглашение присесть:              — Не думайте, что я позволю вам это сделать.              Мэй Няньцин тяжело вздохнул, прикрыв на пару мгновений глаза. Пристально бдящий над его эмоциональной аурой Вэй Усянь незамедлительно распознал в общем ворохе чужих чувств сильное утомление, сопряжённое с раздражением. Хули-цзин не мог быть уверен наверняка, чем именно рассердил мужчину: своим, по его мнению, неуместным упрямством или же нежеланием идти навстречу в их причудливом разговоре.              — Не стоит видеть во мне врага. Я всего лишь желаю поиграть с вами в карты. Всего одна партия — и вы получите то, за чем пришли. В конце концов, — цокнул Мэй Няньцин, всмотревшись в лиса снизу вверх таким образом, будто всё было полностью да и наоборот и на самом деле не кто иной, как Вэй Усянь, сейчас сидел снизу, а «строгий наставник» сурово взирал на него сверху. — У демонов так принято, не так ли? Услуга за услугу. Просьба за просьбу, — перекрутив в руках карты, Мэй Няньцин начал по-странному их раскладывать рубашками вниз. Брови Вэй Усяня озадаченно взлетели: что же это за игра такая, в которой масти и ранги карт были видны всем без исключения? — И око за око, — произнёс он куда тише, но тем не менее своих слов не скрыв. Вдумчивые глаза без труда, несмотря на густой полумрак, с лёгкостью пробежались по картам и словно прочитали по ним что-то, чего не могли уразуметь ни Вэй Усянь, ни Цзюнь У. — Вы торопитесь, я прекрасно понимаю ваше рвение, Ваше Превосходительство. Насколько мне известно, вас переполняет жажда деятельности, вы весь кипите, подобно раненному зверю. Хочется метаться, но нельзя. Рамки теснят. И, судя по всему, эти пределы связаны со временем. Но, в который раз заверю вас, вы в них без проблем укладываетесь.              Вэй Усянь опасно сощурился:              — Так говорите, будто в самом деле знаете, о чём именно.              Мэй Няньцин внезапно улыбнулся и заверил:              — С чем бы проблема ни была, у принца немалый запас духовной энергии. Вдобавок рядом с ним бдит этот мальчишка, который, между прочим, тоже Князь Демонов, как и вы. Если вы положились на Его Высочество, его силы и доверили ему нечто настолько важное для вас, чтобы прийти к нам, то должны понимать, что за время нашей партии ничто и никуда не убежит. Вроде как вы не глупец, раз управляете аж стороной смерти, — он наставническим тоном подтолкнул. — Подумайте.       Вэй Усянь очень не любил, когда с ним подобным образом разговаривали. Пора, когда он внимал словам учителей, прошла; к тому же им было заполучено Небытие, которое хранило в себе знания всех-всех поколений. Едва ли нашёлся бы во всех Трёх Мирах кто-то, кто знал бы больше него. При желании Вэй Усянь мог выудить из всеобъемлющего пространства то, что было ему нужно, пусть это и заняло бы какое-то время в конечном итоге.              Однако этот мужчина за плечами имел несколько тысяч лет жизни и богатый опыт: как жизненный, так и наставнический. Именно Мэй Няньцин обучал всему, что знал, Се Ляня, и потому Вэй Усянь не смел относиться к мужчине — по крайней мере, потому, что это был учитель его друга — неуважительно. К тому же Мэй Няньцин обладал некоей… Аурой. Особенной такой. Хули-цзин принюхивался к ней со всем любопытством, понимая, что никого похожего доселе не видел. Было в этом мужчине что-то такое загадочное, можно сказать, волшебное, раз его хотелось рассматривать со всех сторон со всем вниманием.              И эти карты…              Будучи демоном, что любил играть с ними, Вэй Усянь не мог не оценить по достоинству чужие умения. То, как Мэй Няньцин использовал своих помощников, вызвало в демоне прилив уважения: несомненно, тот узнавал всё необходимое именно по ним. Считывать информацию о будущем, притом достоверную, с такой скоростью и простотой даже для него было чем-то запредельным. Вэй Усянь, пусть и мог приблизительно предугадывать, благодаря Небытию, события, которые им стоило встретить в будущем, не мог совершить того же, что и Мэй Няньцин: буквально в пещере из подручных средств узнать всё обо всём на свете и при этом не затратить много сил и времени.              «Поразительно, — хмыкнул Вэй Усянь, всё же сдаваясь под натиском убеждений Мэй Няньцина и усаживаясь в позу лотоса на циновку. — От него исходит та самая аура Небожителя, которая, по моему мнению, должна быть у каждого. Смотря на него, всего-навсего разговаривая с ним, просто не можешь не ощущать какого-то трепетного восхищения, — он стыло усмехнулся. — Или так на меня влияют наши схожие методы работы? Всё-таки с картами мало кто дружит».              — Раз вы так уверены, что времени у меня предостаточно… — протянул Вэй Усянь, рассеянно осматривая выпавшие Мэй Няньцину — или же всё-таки ему? — карты: валет бубей, восьмёрка бубей, шестёрка бубей, шестёрка червей, король червей, валет крестей, семёрка пикей. — В таком случае я, так и быть, сыграю с вами.              Мэй Няньцин просиял:              — Рад слышать. Всё-таки, насколько мне известно, хули-цзин — это те ещё мастера карточных игр. Хотелось бы увидеть впервые за столько лет моей жизни хотя бы одного в деле.              — Только одну партию, и всё, — заиндевевшим голосом отбрил Вэй Усянь, который не слишком любил, когда указывали на его принадлежность к лисьему демоническому народу. Несмотря на то что он никогда не скрывал своих признаков: уши и хвосты, он всегда раздражался, когда в разговоре на них делали акцент.              — Конечно-конечно, — со вздохами, похожими на старческие, покивал Мэй Няньцин и одним лёгким движением руки собрал все карты, кои незамедлительно начал тасовать.              Очень скоро наблюдать за тем, как старательно перемешивал карты мужчина, Вэй Усяню наскучило. Покосившись на Цзюнь У, демон увидел, что тому было решительно всё равно, что наиболее вероятно пришли именно к нему. Едва Мэй Няньцин на некоторое время позабыл о нём, Безликий поспешил прикрыть глаза и как будто бы уснул. Однако Вэй Усянь знал, что тот даже не дремал; лишь создавал видимость.              — Итак, Ваше Превосходительство, предоставляю вам возможность сделать ход первым, — с сияющими глазами пригласил его начать партию Мэй Няньцин. — Ещё раз вас заверю: всё успеется, всё получится. Если хотите, как закончим, я могу вам погадать!              «Сколько стараний ради одной лишь игры, — фыркнул хули-цзин, осматривая ассортимент своих шести карт. — И сто раз убедит, что мне ни в коем случае не стоит торопиться, и даже погадать предложит. Вот что значит надоело играть с Цзюнь У. Вероятно, из него такой себе соперник», — вспомнив о том, что было им увидено минутами ранее, Вэй Усянь только лишь уверился в этом заключении.              Конечно, согласно словам Се Ляня, стоило бы усомниться подобному поведению Мэй Няньцина: кто знает, может, он готовил ловушку или же нарочно тянул время, чтобы он не успел спасти Ванцзи? Справедливые подозрения, в общем-то. Вот только Вэй Усянь считал, что конкретно в этом мужчине сомневаться не стоило. Всё-таки лисья интуиция никогда не лгала. Вдобавок чужие чувства и чужая возможная ложь были всегда как на ладони для него, и потому Вэй Усянь знал наверняка: за их непродолжительный разговор ему ни разу не солгали.              «Если всё так, как он говорит, — рассуждал Вэй Усянь. — И если он в самом деле не заблуждается, то наша задумка удастся и Чжань-эр будет в порядке, — лис прикусил кончик языка. — Вот только насколько я могу верить ему?».              Природное недоверие к кому-либо, а к мужчинам в частности не давало как следует расслабиться и пустить всё на самотёк. Вэй Усянь, как бы ни пытался рассуждать логически, всё всматривался и всматривался, что в Мэй Няньцина, что в Цзюнь У, выискивая признаки фальши. Также он не выпускал из виду лисье чутьё, которое чуть что могло смело забить тревогу. Яда на защитных иглах скопилось чересчур много.              Ведь на кон было поставлено то, чем Вэй Усянь не мог рисковать.              Несмотря на то что демон не слишком вкладывался в игру, победа в итоге осталась за ним. Видимо, сыграло свою роль то, что в юности он донельзя часто баловался картами вместе со своими шиди и другими приглашёнными учениками во время их обучения в Облачных Глубинах.              — Что ж, кажется, я проиграл, — с искренним сожалением цокнув, констатировал Мэй Няньцин и вздохнул. — Ну, ничего страшного. Главное, что я играл с достойным соперником! — с явной ноткой обвинения бросил он. — Присутствовал интерес, что немаловажно.              — Вот мы и сыграли, — красноречиво произнёс Вэй Усянь, уперев взгляд в мужчину, что покивал.              — Да, да, — сцепив руки в замок и уронив их на колени, Мэй Няньцин вкрадчиво склонил голову набок. — С чего начнём: с гадания либо же с вашего дела?              Вэй Усянь призадумался. Чутьё было ровно и легко: как дворовый кот в солнечный день на нагретой крыше. Никаких предпосылок к чему-либо ужасному.              — Как вы? — всё же не сдержался он и обратился по духовной сети общения к Хуа Чэну. Из-за того, что пещеру и гору огибал сильный барьер, ограничивающий связь с внешним миром, Вэй Усянь предполагал, что достучаться до Князя Демонов будет сложновато — если не невозможно, — однако Хуа Чэн всё же смог ответить ему.              — Поря..к… — пусть и с помехами произнеслось отрывистое слово, вердикт был предельно ясен, вследствие чего Вэй Усянь в каком-то смысле выдохнул.              — Что ж, погадайте, — выдавил лис. — Для начала.              Кивнув, Мэй Няньцин с умениями истинного заядлого азартного игрока как-то даже виртуозно перетасовал карты. Принявшись вытаскивать одну за другой из разных частей колоды, мужчина внимательно всматривался в их значения, прежде чем сделать какой-то вывод. В конце концов, когда на циновке оказалось достаточно карт, Мэй Няньцин заключил:              — Вам выпадает много крестей, что тогда, что сейчас. Это неплохо, — поспешил заверить он. — Туз — к дружбе и постоянным отношениям. Так как знак не перевёрнут, можно смело говорить об успехе в делах. Значит богатство, здоровье и счастье. Убеждает в этом семёрка той же масти: в данной комбинации уверяет в успехе дела, победе. Король крестей: счастливый исход задуманного, скорое исполнение заветного желания.              Вэй Усянь фыркнул носом:              — Вас послушать, так я в скором времени прямо-таки заживу.              — Мои предсказания всегда сбываются, — словно оскорбился Мэй Няньцин, на что Вэй Усянь тотчас согласился:              — Не сомневаюсь. По рассказам Его Высочества, как минимум, — ресницы лиса взлетели, стоило только цепкой мысли пробежаться в голове. — Когда я только пришёл, вы меня поприветствовали как Павшего Бога Войны и Празднеств.              Мэй Няньцин поводил кончиком пальца по износившимся за многие годы картам и ответил на звучащий между строк вопрос:              — Вы же Бог Небытия сейчас. Ещё и Бог самой Судьбы, как говорят. Полагаю, вам лучше прочих известно, что человек, как бы ни старался, от предначертанного не уйдёт. У всех на роду что-то своё написано. Кому-то предстоит вознестись, а кому-то — умереть в муках. Небеса позволяют первым достичь своих просторов, потому что видят и потому что есть глубинная связь. Она существует с самого рождения человека. Взрастить её как-либо нельзя, — покрутив витиевато кистью, мужчина добавил немного конкретики. — К чему я, собственно, веду? Судьба и связь так же учитывают, каким именно Небожителем ты будешь: Богом Войны или Богом Литературы, или Богом Стихии. Когда был самый расцвет моей молодости, во времена моего вознесения, Небесная Столица представала нашим глазам совершенно иной. Она была значительно чище, невиннее. По местным озёрам — вернее, отражениям в них — можно было убедиться, что именно тем Небожителем, каким нужно, ты стал и что ошибки не допущено. Тем же способом можно было через водную призму узнать, кем, чисто гипотетически, станет обычный смертный. Так мы изредка, праздно балуясь, предугадывали, кто станет в будущем нашим коллегой и в каком конкретно амплуа, — Мэй Няньцин важно вскинул к потолку палец. — Вдобавок я неплохо смыслю в матрицах судеб — простейших проекциях того, над чем властвуете вы. Полагаю, Его Превосходительство понимает, о чём я: даже эти дилетанты, заклинатели Среднего Мира, любят баловаться созданием гороскопов. Нынче они на слуху. Не то что в моё время.              Вэй Усянь пытливо сузил глаза:              — То есть по составленному вами гороскопу я несостоявшийся Бог Войны и Празднеств?              Смерив его придирчивым взглядом, говорящим: «Какие глупые вопросы», Мэй Няньцин манерно протянул:              — Всё именно так.              Неопределённо хмыкнув и отведя глаза, Вэй Усянь пожевал щёку и странным тоном цокнул:              «Прошлому мне, в самом деле, подходило. Бог Празднеств… Да, покутить Вэй Ин любил. Шумный мальчик, вечно шутящий и сравнимый с солнышком. К такому Богу тянулись бы все. И была бы прославлена фамилия Вэй…».              Он тряхнул головой, поняв, что в очередной раз им была допущена та же ошибка: ступая на тропу размышлений о былом, Вэй Усянь становился неустойчив. Обладая немалым опытом в обуздании собственных мыслей, демон позволил себе заиндеветь и вскинул руку, прервав мужчину, что хотел было продолжить читать предсказания по всё ещё лежащим без дела картам, и больше приказал, нежели попросил:              — Давайте теперь к делу, — повернувшись к Цзюнь У, он на порядок похолодевшим голосом потребовал. — Проклятая канга, дарующая бессмертие. Как одеть и снять?              Когда обратились непосредственно к нему, Цзюнь У открыл глаза и невозмутимо ответил на прямой взор Вэй Усяня, что, казалось, был готов проделать в нём нелицеприятную дыру.              — Несложное заклинание, — сухим тоном заговорил он, на удивление не противясь и даже не слишком интересуясь, почему и для чего ему нужны были эти знания. Вэй Усянь, вглядевшись в него повнимательнее, пришёл к выводу, что Цзюнь У, по сути, на всё на свете было наплевать. Ему не было важно, кто умрёт, а кто будет жить. Очевидно, что он понимал, что если не дать Вэй Усяню то, что ему нужно, то тот так или иначе вытащит из него необходимую информацию, и потому шёл по пути наименьшего сопротивления. Наверняка за двести лет Цзюнь У порядком отвык от людей, демонов, богов — от какого-либо общества вовсе. И не сказать чтобы его это не устраивало. Ему хотелось поскорее оказаться в тишине, которую нарушало присутствие Вэй Усяня, вследствие чего в интересах в первую очередь самого Цзюнь У было сделать всё, чтобы хули-цзин получил то, что хотел, и ушёл восвояси. — Одеть нетрудно, равно как и снять, — не слишком обращая внимания на то, смотрит ли Вэй Усянь, запоминает ли, Цзюнь У сложил длинный ряд ручных печатей, прежде чем вернулся в исходное положение: ленивое и сонное. — Воспользуйся духовной энергией и сконцентрируйся на том человеке, которого хочешь проклясть. И всё, — предвещая поторапливающий вопрос, Цзюнь У добавил. — Чтобы снять, проделываешь ровно то же самое только в обратном порядке.              Прокрутив в голове только что увиденные комбинации и убедившись, что всё было им запомнено в предельной точности, Вэй Усянь за секунду-две сложил все необходимые ручные печати и коброй накинулся на Цзюнь У, грубо схватив того за запястье, на котором незамедлительно расцвела роспись кроваво-красных хищных узоров, походящих на шипованные кандалы.              — Ваше Превосходительство?.. — вскинул брови в недоумении Мэй Няньцин, привстав на своём месте.              Но Вэй Усянь не ответил. Он лишь продолжал проверять истинность и работоспособность заклинания, следуя своим принципам и наказу Се Ляня. Хотелось быть уверенным, что проклятие, которому его обучили, в самом деле окажется способно сослужить хорошую службу. Без лишних предисловий Вэй Усянь кулаком пронзил живот Цзюнь У насквозь и резко выдернул его из чужого тела. С ненаигранным интересом уставившись на согнувшегося пополам и закашлявшегося мужчину, Вэй Усянь выжидательно замер, предугадывая момент, в котором проявит себя обещанный целебный эффект.              Тот не слишком долго заставил себя ждать: кровь довольно быстро остановилась. Конечно, рана не затянулась в одно мгновение, но было важно одно: Цзюнь У не умер, пусть и должен был, ведь Вэй Усянь ударил в жизненно важный орган.              Хмыкнув, лис шершаво предложил:              — Я могу снять проклятую кангу сейчас. Либо же вы справитесь сами.              Поджав губы, Мэй Няньцин сложил руки на груди, спрятав кисти в рукава, и устало вздохнул, взмахнув ресницами:              — Сами. Потребуется время, чтобы рана зажила, — он лениво покачал рукой, уже не слишком удивляясь подобному развитию событий. — Если вы снимете кангу сейчас, то Его Высочество попросту умрёт, чего бы мне не хотелось.              «Интересно, — зацепился за некую мысль Вэй Усянь. — Почему не остановил? Должно быть, понимал, что я всё равно осуществлю задуманное так или иначе? Вероятно. Эмоциональную ауру окрашивает смирение. Наверняка для него подобное не ново. И, судя по тому, что Безликий мне ничего не отвечает, тот тоже не желает драк и скандалов».              — У вас есть духовные силы?              — Есть, — улыбнулся Мэй Няньцин. — Спасибо за заботу, Ваше Превосходительство.              Вэй Усянь уважительно кивнул ему, вытерев начисто руку о подол, плавно поднялся на ноги, вознамерившись уйти, толком не попрощавшись при этом.              Стоило Мэй Няньцину увидеть, что Вэй Усянь на низком старте, он чуть наклонился вперёд и воскликнул:              — Ваше Превосходительство! — когда на него искоса глянули, мужчина покачал напоследок рукой и куда приветливее улыбнулся. — Обязательно захаживайте в гости как-нибудь просто так. Его Высочество видится со мной иногда. Приходите вместе с ним. Поиграем ещё.              Вэй Усянь вскинул бровь:              — Его Высочество? — и красноречиво скользнул глазами в сторону откашлявшегося наконец Цзюнь У и насмешливо фыркнул, обозначив своё недоверие. — Сюда?              Поняв, о чём он говорит, Мэй Няньцин скривил уголки рта:              — Для наших встреч я покидаю эту гору. Всё-таки ни к чему лишний раз бередить старые раны.              — Истинно так, — холодно протянул Вэй Усянь, растягивая звуки в тон Мэй Няньцину. Отвернувшись, лис хмыкнул. — Я подумаю над этим, — и, более не тратя времени, на всех парах помчался назад, домой, искренне надеясь, что их замысел удастся. Конечно, предсказание, услужливо дарованное ему Мэй Няньцином, сколько бы то ни было успокаивало, вот только какая-то часть него — весьма трепещущая и со всего боязливая — донельзя страшилась того, что у него всё-таки, невзирая на все его старания, безжалостно отнимут Ванцзи.              Подобные глубинные страхи вынуждали Вэй Усяня всё ускоряться и ускоряться. В груди мнимо начинало тянуть, а лёгкие спазмировало. Так хотелось, чтобы в самом деле всё получилось!.. Вэй Усянь был уверен, что Ванцзи пострадал по глупости, по чужой дурости. И последнее, чего он желал, чтобы эта самая глупость безвозвратно забрала его у него. Особенно тогда, когда лис ещё не понял, каким образом ему от него отказаться. Особенно тогда, когда чужой уход мог ощущаться — и ощущался — болезненно.              Равнодушие — роскошь. Вэй Усянь давно это понял. Те, кто ни от чего не зависят, по-настоящему сильны. Невзирая на то что Се Лянь все эти годы подавал ему иной пример, Вэй Усянь невероятно страшился того, чтобы привязаться к кому-то до одури крепко: так, что в жизни ничего не возымело бы смысла после утраты этого.              Не хотелось чувствовать, не хотелось привязываться. Любовь — грязь, равно как и тяга, нужда и тоска. Вэй Усянь решительно не желал становиться заложником всего этого. Он бежал, бежал, бежал… Столь старательно от этого бежал, жаждая себя защитить.              Но пока что выходило всё так, что в конечном итоге он бежал по замкнутому контуру, который всё равно возвращал его к началу: к тому, что столь сильно пугало. Из раза в раз… При попытке за попыткой… Вэй Усянь наступал на одни и те же грабли, не переставая пытаться и надеяться, что исход будет иным.              Вот только пока получалось так, что с каждым последующим разом эффект лишь усугублялся; Вэй Усянь разрушался так, что не собрать. На этот раз его кошмаром стал Ванцзи, что и не думал покидать мысли и душу; не оставлял места, в котором можно было от него спрятаться. Этот смертный привязал его к себе столь виртуозно, что Вэй Усянь пропустил тот момент, когда оказался на цепи; когда чужая смерть стала волновать настолько сильно, что даже пострадавшая дочь стала неважна; когда флейта, приносившая покой и имевшая столько смысла, точно так же канула в никуда; когда ужас тисками сдавливал каждую клеточку тела, заставляя думать, что потерять намного страшнее всего, что только может быть на свете.              Вэй Усянь не мог понять, какая из болезней его охватила. Не мог сказать, почему всё вдруг пошло наперекосяк. Сваливая всё на Средний Мир, лис отчаянно надеялся, что, вернувшись в свой тесный спокойный мирок, наконец-то обретёт прежнюю устойчивость. Но не обрёл. Напротив, тяга стала невыносимей, а жажда иссушила тело. Вэй Усянь сам на себя стал не похож. Всё переменилось, перевернулось на сто восемьдесят градусов.              И теперь тот, для кого смерть была обыденностью, не касающейся душевных струн, со всех ног бежал спасать того, кого презирал за любовь к нему и присущие простым людям слабости. Изо всех сил старался успеть, чтобы сохранить жизнь, которая ещё совсем недавно ничего не значила; чтобы ухватить то воплощение, которое захотелось навеки удержать при себе, не позволить душе переродиться, сменить свои идеалы. Не позволить ему забыть его и разлюбить. Захотелось оставить именно этого человека при себе, а не иное его проявление. И так страшно стало этого смертного отпустить, несмотря на то что совсем недавно только об этом Вэй Усянь и мечтал.              «Оставь меня, оставь!.. — отчаянно молил эфемерный образ, отпечатавшийся на тыльной стороне век, Вэй Усянь и при этом сам стремительно бежал ему навстречу, себе же противореча. — Не тяни меня за собой. Позволь мне сохранить хотя бы эту чистоту – помыслов!.. Я и так извалялся в грязи по самое не могу. Не отравляй меня своей любовью. Не заставляй меня… Пристраститься, вопреки всему, к этому яду… Стать тебе подобным… — он бранил. — Ты уже и так поколебал меня. Никаким доводам не внемлю, игнорирую голос разума! Тревожусь, невзирая на то что имеются на руках поводы этого не делать! Разрушаешь… Меняешь… Чего же ты, кошмар во плоти, добиваешься в конце концов?..».              Просил Вэй Усянь об освобождении. И в это же время отчаянно рвался к этим «оковам». Прямиком в их объятия. В это соблазнительное тепло, которое искушало, заставляло сомневаться. Вэй Усянь, пусть и был дьяволом, ощущал себя грешником, что ступал на скользкую тропу и окончательно терял себя во тьме.              Вэнь Лонвэй некогда подсказал ему, что любовь — это грязь. Особенно между мужчинами. Показал, насколько это страшно; насколько… Это больно. Вэй Усяню не хотелось быть похожим на него, делать то же, что делал он. Ему не хотелось окунаться в этот разврат, в это бесстыдство, именуемое вычурным приторно-лживым словом «любовь».              Но Лань Ванцзи громогласно возразил, заявив, что любовь — это чистота и умение слышать, намерение отступить или же погореть во имя объекта воздыхания, отдать всего себя без остатка и не спросить ничего взамен. Не кто иной, как Лань Ванцзи, возразил Вэнь Лонвэю, сказав, что любовь — это выйти из клана, которым жил; отречься от фамилии, семьи и дома. Лишиться всего и при этом не сожалеть. Любовь — это яд и спасительное лекарство, которыми можно было только насытиться, наполнить себя ими до краёв, насладиться, окрылиться ими и воспарить, чтобы смочь ожить и сделать глубокий вдох, поняв, что раньше ты вовсе не жил, а просто-напросто бесцельно существовал.              И вот Вэй Усянь столкнулся с дилеммой: кто же всё-таки прав?.. Вэнь Лонвэй либо же Лань Ванцзи?.. Грешник он, окончательно утративший всякое понятие морали, либо самый настоящий пленник, освободившийся и искупивший все злодеяния, или же странник, наконец нашедший свой конечный пункт, в котором хотелось бы завершить своё длинное путешествие?..              Но, несмотря на то что каждый из этих вопросов немилосердно колебал его доселе предельную, закостенелую уверенность, Вэй Усянь не сожалел и не сомневался, когда бросался стремглав на другой конец Поднебесной, чтобы отыскать способ, могущий спасти его; когда лишался духовного оружия; когда готовился отдать всё что угодно — даже себя, — чтобы спасти его жизнь. Никакой из его страхов не имел значения, когда надо было сделать.              Он обязательно подумает об этом потом. Ещё… Есть время. У такого, как он, его ещё очень много — целая вечность на размышления.              «Твоя жизнь слишком драгоценна, чтобы её просто так забрать. Поживи, пожалуйста, хотя бы вечность, Чжань-эр. Мне чересчур холодно и одиноко на этой бесконечной рваной извилистой тропе. Составь мне компанию, а? Освети собой мой путь. Согрей. Останься со мной хотя бы на вечность, Чжань-эр. Не умри, не переродись. Живи. И останься со мной, невзирая ни на что, как обещал, — и неуверенно заламывал пальцы, ощущая себя мерзопакостным обманщиком, несмотря на свою лисью, изворотливую и свободолюбивую суть, которая как раз и оправдывала эту ломкую ложь. — По крайней мере, пока у меня не получится со спокойной душой расстаться с тобой в случае чего. Не уходи тогда, когда ты мне стал так нужен. Чжань-эр».       

***

             Возвращение выдалось стремительным. Лишь только убедившись, что Ванцзи пребывал в том же состоянии, в котором он его и оставил, Вэй Усянь смог немного взять себя в руки. Светлая ци, которую на протяжении всего этого времени, не прекращая, отдавал Се Лянь, помогла Ванцзи как следует восстановить дыхание: теперь тот ощущался куда здоровее, пусть и выглядел всё так же скверно.              — Ну как? — кивнул на него Хуа Чэн, тотчас повернувшись в его сторону вполоборота, когда Вэй Усянь обрёл плотность тела благодаря солнечным лучам и порывисто присел на корточки рядом с принцем и Ванцзи. — Проблемы?              Вэй Усянь ограничился лишь тем, что покачал головой в отрицании. Заглянув в лицо Ванцзи, он сухо произнёс:              — Кажется, ему всё ещё плохо.              — Но он хотя бы дышит без труда, — примирительно парировал Се Лянь, продолжая согревать Ванцзи теплом своих рук через шею. — Возможно, ты не почувствуешь, но он стал гораздо теплее. Когда ты ушёл, он был, как лёд.              — Ваше Высочество, — всё же решил уточнить Вэй Усянь. — Мои знания позволяют мне думать, что полученные мною сведения истинны, однако твоему мнению я доверяю больше. Правда ли, что если повторить ручные печати в обратном порядке, то заклинание будет снято?              Се Лянь побегал глазами по небу в задумчивой манере, прежде чем цокнуть:              — Не смею утверждать полностью, ибо имеют место быть исключения, но я склонен думать, что да, — поняв, что именно волновало Вэй Усяня, он улыбнулся. — Снять проклятую кангу намного проще, чем одеть. Я разрушил свои оковы благодаря бившим через край духовным силам.              — Я помню, — тихо ответил Вэй Усянь и поник ушами. — Если он захочет уйти, то хочется быть уверенным, что мне по силам окажется предоставить ему таковую возможность.              — Это не проблема, — повторил Хуа Чэн, хрустнув пальцами. — Нам известно три человека, на которых была одета канга. И их сняли. Без вреда для жизни, — он расплывчато уточнил. — Конечно, у них не было ран, подобно этой…              Вэй Усянь сердито перебил, не давая Хуа Чэну дёргать его за усы:              — Я к тому, что если Ванцзи захочет получить следующую жизнь, то это можно будет устроить!..              Видя, что тот на взводе, Хуа Чэн давить не стал. Всего-навсего кивнув, дабы успокоить душу друга, он приблизился к принцу и тронул его лёгким поцелуем в макушку. Се Лянь незамедлительно расплылся в ласковой улыбке и невинно вскинул засиявшие глаза вверх, попытавшись увидеть Хуа Чэна.              — Спасибо, — а затем принц пояснил, покосившись на Вэй Усяня. — Теперь, когда Саньлан передал мне духовные силы, я смогу преспокойно претворить задуманное в жизнь. Немало моих запасов ушло на поддержание жизни Ванцзи, поэтому не вышло бы справиться без дополнительного притока ци, — он попытался приободрить лиса взглядом и вкрадчиво спросил, подтолкнув демона в нужном направлении и вырвав из омута обременительных мыслей. — Покажешь механизм создания проклятой канги?              Без лишних предисловий Вэй Усянь, делая это достаточно медленно, чтобы у Се Ляня была возможность запомнить, сложил ручные печати.              — Вкладывай духовные силы и сосредотачивай своё внимание на нужном тебе человеке, — закончил Вэй Усянь и, опустив ресницы, вдруг попросил. — Не скупись. Отдай так много божественной энергии, сколько сможешь. Я верну тебе всё без остатка, — покосившись на Хуа Чэна, он добавил. — Даже с процентами.              Се Лянь строго нахмурился и непоколебимо покачал головой, отметая его слова:              — И думать даже не смей об этом, Сусу. Я помогаю тебе просто так. Не за плату, — моргнув в сторону Хуа Чэна, что упёр свой острый подбородок ему в макушку, принц красноречиво улыбнулся. — И Саньлан тоже.              Хуа Чэн вдали от глаз принца состряпал Вэй Усяню такую мину, мол, да-да, только потом всё же подай пару червонцев за старания гэгэ и за моё потраченное на тебя время. Пусть лис и чувствовал распирающий лёгкие Хуа Чэна смех, дававший понимать, что он также шутил, Вэй Усянь не смог не закатить глаза.              Когда ладони Его Высочества раскалились от божественной энергии, которую Се Лянь в них собрал, Вэй Усянь навострил уши, что встали на макушке торчком, и во все глаза уставился на то, что принц делал, пристально следя за каждой мелочью.              Так как было вложено немало стараний, ничего страшного не случилось от того, что Се Лянь отнял руки, чтобы сложить необходимые для заклинания печати. Конечно, дыхание Ванцзи быстро сделалось прерывистым и тяжёлым, словно после продолжительной пробежки, но как таковые осложнения возникнуть не успели.              Со всем тщанием контролируя свои действия, Се Лянь внимательно менял положение рук, дабы, не дай Небеса, не ошибиться. Лишь тогда, когда комбинация была построена верно, напряжение покинуло его плечи и спину. Пальцы расслабились, как крылья журавля, и мягко коснулись фарфоровой кожи Ванцзи, пустив по ним стремительно побежавшие золотые витиеватые узоры. Они светились, искрили и блестели. Каждый завиток переходил в новый: более вычурный и прекрасный. Создавались невозможно прекрасные перипетия: словно Ванцзи надел украшение искусного мастера, который посвятил конкретно этому изделию всю свою жизнь.              Вэй Усяня поразило: когда он одел на Цзюнь У проклятую кангу, та была хищной, резкой, размашистой; смотря на неё, сразу возникали негативные ощущения. Тут же при взгляде на кангу от Его Высочества незамедлительно охватывала душу лёгкость, какое-то невинное восхищение; словно белую кожу Ванцзи окропили золотом и играючи её расписали, как статую, украшающую своей одухотворённой красотой этот скучный, серый мир. Вэй Усянь заворожённо смотрел на то, как голая белизна исчезала, уступая место заполненности, которой суждено было пробыть на аккуратной шее хотя бы вечность.              Потух свет, и Се Лянь медленно отнял руки, настороженно глядя на Ванцзи. Божественная энергия, угнездившись в стройных линиях, всосалась с концами в кожу и присмирела. Ничего не происходило. Несмотря на то что ситуацию более не контролировали, дыхание Ванцзи осталось таким же ровным и лёгким, что наводило на справедливую мысль об успехе.              — Получилось! — обрадованно воскликнул наконец Се Лянь, хлопнув в ладоши, и лучезарно улыбнулся Вэй Усяню. — Погляди-ка, Сусу, дышит без постороннего вмешательства! Какие-то минуты, и я уверен: вернётся присущий людям здоровый цвет лица!              — Вижу, — только и сказал сильно стихший Вэй Усянь, которому почудилось, будто весь хаос, что кружил вокруг него на протяжении периода господства злодейки неизвестности, одним махом резко замер и скоропалительно испарился. Слова Се Ляня и Хуа Чэна, что привольно обсуждали что-то между собой — вероятно, какие-то тонкости только что закончившегося ритуала, — ушли на второй план. Всё собой затмило вернувшееся на своё законное место непринуждённое дыхание Ванцзи.              Вдох… Выдох… Вдох… Выдох… Вдох… Непрерывно. Легко. Свободно. А пульс? Ах, эта расчудесная мелодия жизни! Тук-тук-тук…. Столь же спокойно, как и дыхание. Не гонится вперёд, не позволяет сердцу выпрыгнуть из груди. Божественно прекрасно.              Чья-то ладонь плавно покружила перед его взором, привлекая внимание. Вэй Усянь тупо моргнул, не слишком осознав смысл этого действия, и заторможенно воззрился на Се Ляня, что ласково ему улыбался. Конечно, это был именно он. Хуа Чэн, пусть и уважал выстроенные лисом границы, в силу своего характера никогда не был настолько мягок и внимателен с ним. Принц же всегда звал его осторожно, не касаясь и не вторгаясь в личное пространство, не пугая: даже сейчас, когда Вэй Усянь внезапно оказался отрешён от всего остального мира, он не позволил себе положить руку ему на плечо, чтобы окликнуть и возвратить в реальность.              — Мы пойдём, Сусу, — тепло попрощался с ним Се Лянь. — Как всё наладится, приходи в гости, будем рады тебя видеть.              Хуа Чэн хмыкнул:              — Так уж и быть, по этому расчудесному случаю сделаем исключение и откроем лису-дебоширу двери Призрачного города. Только за дополнительную плату! — осклабился он ехидно и подбоченился. — Захвати сосудик той самой Улыбки Императора. За все эти годы ты столь часто её упоминал, что мне даже захотелось попробовать. И будем мы в расчёте.              Вэй Усянь бесцветно фыркнул и отвернулся от них, никоим образом не прокомментировав слова друга. Хорошо понимающие его без дополнительных реплик Се Лянь и Хуа Чэн переглянулись и, взявшись за руки, тихо удалились, не спеша, но и не задерживаясь. Лис проводил их взглядом и подумал, что если Хуа Чэн, зная о его принципах, столь заботливо в своей манере предоставлял ему возможность не чувствовать себя хоть как-либо обязанным им, то стоило в самом деле наведаться в Гусу за сосудом Улыбки Императора и успокоить душу, привыкшую всегда чем-то платить за услугу.              Вэй Усянь закрыл глаза. Ресницы неспешно огладил подувший откуда-то весенний ветерок: игривый и свежий; такой, каким хотелось насладиться. Обычно именно такие его порывы лис ценил больше всего. Но сейчас они показались ему неуместными — проще говоря, не теми, что в сей миг были ему так необходимы. Из-под наполовину прикрытых век Вэй Усянь тяжелым взором пробуравил спящего Ванцзи, которого старательно до сих пор лечило озеро.              Что-то под грудью запульсировало: как рана, которую задели, и теперь она зудела, извещая о том, что её потревожили. Чуткий лисий слух услышал отдалённо скребущий уши звериный жалобный скулёж, срывающийся изредка на тявканье.              «У нас никогда не было во дворце животных», — рассеянно подумал Вэй Усянь, прежде чем ползком приблизиться к Ванцзи, что знать не знал о том, что к нему вплотную пристраивался безжалостный демон, на счету которого было неимоверно много жертв. Опрометчиво, конечно, было столь беспечно разлёживаться с открытой шеей, в которую легко могли вонзиться клыки.              Вэй Усянь в самом деле склонился, чтобы приблизиться к ней. Но не за тем, чтобы сделать больно. Улёгшись на бок, демон уткнулся ледяным носом в участок под мочкой уха Ванцзи и с наслаждением глубоко вдохнул, наполнив до краёв молчаливые лёгкие ароматом, в котором он так отчаянно нуждался в сию минуту. Пальцы расправились и легли своими фалангами на кадык мужчины, невесомо погладили его, словно утешая; сползли чуть ниже, к ключицам, и с удобством сонливо устроились в одном конкретном месте.              Тронув губами заушную область Ванцзи, Вэй Усянь с силой зажмурился, пощекотав кончиками ресниц стылую кожу, и уткнулся лбом в мокрые волосы, по-детски отчаянно надеясь в них спрятаться:              «Зачем ты так со мной?.. Чжань-эр… Чжань-эр, — зашептал он про себя это имя как в бреду, будто желая, чтобы ему каким-то образом ответили. — Скажи мне. Признайся же. Ты так мстишь мне за все жестокости, кои я совершил ранее по отношению к тебе? Припоминаешь каждый мой грех? В самом деле злорадствуешь? — запыхтев на лисий манер, Вэй Усянь неловко подлез к Ванцзи ещё ближе, хотя казалось, что уже попросту некуда было продвигаться. Подтянув колени к груди и свернувшись в клубок, лис насупился. Покрыв поцелуями те участки кожи, которые только попались ему по пути, демон шершаво затараторил, точно пытаясь убедить в чём-то. — Не надо. Ты же сам знал, к кому идёшь. Не надо винить меня. Не надо мстить мне за обиды. Ты же выбрал меня такого. Возжелал остаться с таким мной. Зачем же в таком случае мстишь?..».              …Во дворце Чунтянь всегда было светло. Когда у Вэй Усяня в душе господствовало особенно прекрасное расположение духа, он любил устраивать Белые Ночи. Сейчас же… Ему хотелось, чтобы мрак полностью покрыл Хули Чаншэн Чу. Но не потому, что чувствовал моральный упадок, нет. Руководило им простое желание скрыть Ванцзи ото всех. Ревностно берегущему своё сокровище лису думалось, что всё, что есть в мире, намеревалось его человеку навредить. Подобное разводило смуту в душе хищника, что со всем тщанием защищал своё; вынуждало его вставать на дыбы и шипеть, шипеть…              Свет, позволявший Хули Чашэн Чу неизменно сиять, стремительно исчез. Сгустилась такая темень, что даже фонарики на озере и тропах едва справлялись со своей задачей.              — Я тебя никому не отдам… Не доверю больше никому… Слышишь? Чжань-эр?              Фыркнув носом, Вэй Усянь приподнялся на локте и поцеловал уголок брови Ванцзи, края век и ресницы, огладил кончиками когтей линию челюсти. Сделав большие глаза, он прошептал:              — Не посмею выпустить тебя из поля зрения. Больше ничто не осмелится навредить тебе. Даю своё слово, — демон шершаво усмехнулся. — Ты же знаешь, верно? Хули-цзин всегда исполняют со всей искренностью данное слово. Я обещаю, Чжань-эр, что защищу, — он шепнул, словно забоявшись услышать иной ответ, отличный от желанного. — Ты же мне веришь, правда?              Когда Ванцзи не ответил, Вэй Усянь, искренне стараясь быть нежным, но впрочем не слишком в этом преуспевая, с нажимом агрессивно-ласково погладил его по щеке:              — Ничего, ничего. Ответишь, как проснёшься. Уверен, тебе сейчас тяжело говорить, даже если ты хочешь. Отдыхай. Ни о чём не тревожься. Я буду сторожить твой сон.              Осторожно вытащив Ванцзи из воды, Вэй Усянь легко поднял мужчину на руки, устроив голову спящего на своём плече. Прикосновения к голой шее больше не обжигали, пусть и воспринимались всё ещё с опаской. Те места, которых дотрагивалась половина лица Ванцзи, покалывало. Старые привычки требовали, чтобы Вэй Усянь выбросил мужчину куда подальше, но вместо этого демон, наоборот, прижал его так крепко, как только мог, чтобы при этом не сломать чужие сделавшиеся чрезвычайно хрупкими кости.              Прогулочным шагом поплыв по тропе в сторону своих покоев, Вэй Усянь незатейливо принялся мурлыкать что-то себе под нос, радуясь тому, что беду удалось свести к максимально возможному минимуму.              Добравшись до пункта назначения, демон заботливо вытер Ванцзи махровыми полотенцами, отжал волосы и высушил их духовными силами; переодев его во что-то потеплее из арсенала своего шкафа, Вэй Усянь укутал мужчину в одеяла, устроив у себя на кровати. Лис стёк на пол, не найдя в себе смелости остаться в пределах одной постели с кем-то — пусть даже с бессознательным, — и, уткнув в сложенные руки подбородок, немигающим взглядом уставился на Ванцзи в ожидании его пробуждения.              За окном клубилась ночь, что, в принципе, согласовывалась с временным отрезком Среднего Мира. Таковое положение дел не было обыденностью, и потому наверняка воронята ныне пребывали в крайней степени смятения, пусть и делали свою работу, как и раньше, добросовестно.              Время шло, а Ванцзи всё не просыпался. Вэй Усянь запоздало ужаснулся.              «Может, несмотря на влитое количество духовных сил и целебное влияние озера, раны не были залечены? Что-то ему мешает? — первым его порывом было позвать лекарей. Но что-то в нём рыкнуло и вынудило Вэй Усяня остановиться в исключительно нелепой позе. — И что же делать?».              Вэй Усянь не нашёл ничего лучше, чем ощупать Ванцзи на предмет каких-либо травм. Удивительно или же нет: но тот был полностью здоров, если не считать абсолютного истощения. Закончив осмотр, Вэй Усянь вернулся на своё место в исходное положение и прикусил губу, не зная, что ещё мог сделать для мужчины.              «Почему он по-прежнему столь бледен? — метался он. — Да даже не бледен — бел. Может, ещё слишком мало времени прошло?».              Сдвинуться с места, вернуться к мольбам верующих Вэй Усянь никак не мог. Его ноги приросли к полу, а руки — к постели. Глаза намертво приковались к молчаливому лицу, ожидая его оживления. Несмотря на то что подобное занятие просто обязано было наскучить в конечном итоге, Вэй Усянь и не думал о том, чтобы отойти от кровати хотя бы на шаг…              …Минул день. Минула неделя. Минуло две. А вот уже и целый месяц за спиной. Ванцзи по-прежнему спал. Вэй Усянь всё ещё не решался отойти. Даже воду, необходимую для того, чтобы омыть мужчину, он приманивал при помощи духовной энергии. Конечно, всегда имела место быть возможность отдать приказ воронятам: тогда бы они сделали всё что угодно для него. Однако, едва демон допускал мысль о том, что хотя бы кто-то, кроме него, окажется так близко к Ванцзи, всё в нём начинало леденеть от тёмной ярости. Дошло всё до того, что Вэй Усянь задёрнул наглухо шторы, дабы никто посторонний не посмел к ним с улицы внутрь заглянуть.              Всё он делал сам, считая, что никто, кроме него, не имеет права на это. Пусть Вэй Усяня во многих моментах коробило — в таких, как омовение, к примеру, — намерения всё бросить и передать Ванцзи на попечение воронят не возникало.              В очередной раз собравшись купать мужчину, Вэй Усянь категорично отвернулся от Ванцзи и при помощи духовной ци лишил того одежды, после стиснул зубы, шумно выдохнув через них и одним тем самым придав себе моральных сил, и, совершив над собой усилие, поднял мужчину на руки, чтобы аккуратно уложить того в бочку для омовения. Лишь тогда, когда пена скрыла от него всё, что ниже груди, и остались видны только плечи, Вэй Усянь осмелился открыть глаза.              С тем, чтобы помыть голову никаких проблем не возникло ни разу. Волосы были приятны рукам и неприятные воспоминания не провоцировали. Зарываясь в них, Вэй Усянь с каждым новым разом начинал чувствовать себя более спокойно и непринуждённо. В первые дни демон прочёсывал их скованно, нерешительно, боясь лишний раз по воле случая задеть что-то, помимо волос. Теперь же Вэй Усянь спокойно массировал кожу головы, надеясь таким образом хоть как-то поухаживать за Ванцзи; прочёсывал как следует пряди, промывал их со всем тщанием.              Умывать лицо Вэй Усяню понравилось быстрее всего. Ванцзи выглядел столь беззащитным и открытым, что демон невольно начал представлять, что тот всегда был таким рядом с ним: расслабленным и обнажённым душой. В груди с течением времени неумолимо крепчал голодный рокот, желающий, чтобы Ванцзи не ощущал напряжения рядом с ним и мог позволить себе быть непринуждённым — даже смеющимся! Черты, лишённые нарочитых контроля и невозмутимости, неожиданно очень и очень пришлись Вэй Усяню по вкусу. Ранее он не слишком обращал внимание на них, но в моменты такового вынужденного сближения, не выходило не смотреть. Оттого впоследствии, когда глаза как следует привыкли, не обходилось и дня без затяжных любований. Наверное, именно по этой причине любимой частью в купании стало омовение лица.              С чем уж точно было невероятно тяжело мириться, так это с мытьём тела. Вэй Усянь старательно боролся с собой, убеждал себя, что ничего страшного в том, чтобы коснуться груди, живота, любой части ног и просто… любой части тела, не было. Просто тело. Просто Ванцзи, который всего-навсего спал. А даже если бы и нет, то ничего не вышло бы за рамки обыкновенного купания, потому как мужчина ясно понимал его «нет». Но тем не менее Вэй Усяня безнадёжно мутило, стоило только помыслить о том, чтобы позволить себе положить руку на что-то, помимо запястий, шеи, головы и, может, плеч. Ладони словно сильной судорогой сводило от одного лишь предположения о вероятности прикосновения.              Хотелось вывернуться наизнанку, когда Вэй Усянь, наплевав на мнение внутреннего Я, всё же полез в омут с головой и добросовестно прошёлся махровым полотенцем по всему нагому телу. Несмотря на аккуратность, не удалось не задеть пальцами кожу, которая, казалось, кусалась и искрила. Ужаленный Вэй Усянь выдернул в тот миг руку и с толикой истерики вытер её о подолы, ткани которых незамедлительно оказались отрезаны и испепелены.              Вернулись к омовениям они только через три дня, когда Вэй Усяню стало совестно протирать какие-то отдельные участки тела Ванцзи: ступни, руки и шею с любимым лицом. Всё же тот всегда был приверженцем чистоты и опрятности. Разве мог Ванцзи лежать грязным на протяжении аж трёх дней? Отнюдь. Благовоспитанному Ханьгуан-Цзюню решительно ни к чему подобные безобразия.              Впредь Вэй Усянь поступал несколько иначе. Он пользовался нитями, сотканными из духовных сил, которыми направлял руки Ванцзи на манер марионетки туда, куда нужно. Таким образом выходило обходиться малой кровью: и мужчина чистый, и Вэй Усянь без новых психологических травм. Впоследствии они продвинулись несколько дальше. Зная о своём терпимом отношении к запястьям и ладоням, лис, держась за них, кистями Ванцзи совершал необходимые действия. Всё-таки — как считал Вэй Усянь — сейчас, когда мужчина усиленно восстанавливался, не рекомендовалось использовать на нём какие-либо заклинания: тем более демонической природы. А нити были из той же когорты. В конце концов, они наверняка жгли истончившуюся кожу и вредили меридианам. Боясь ухудшения состояния Ванцзи из-за нитей и потакания лисьим капризам, Вэй Усянь вынудил себя перейти к более решительным мерам и постепенно начать борьбу со своим унизительным страхом.              …Глубокая зима подкралась быстро. В скором времени уже должен был наступить январь. А Ванцзи всё ещё спал. Как бы Вэй Усянь ни кружил вокруг него, тот не открывал глаз.              «В скором времени ведь твой день рождения, — опомнился Вэй Усянь, сидя на малом закутке с краю постели где-то в ногах Ванцзи. Пробуравив нечитаемым взором мужчину, что по-прежнему лежал безучастной молчаливой куклой, демон поджал губы и крадучись приблизился к и по сей день зашторенному окну. Осторожно из-за занавесей выглянув, Вэй Усянь узрел привычную весну. — Если… Если я впущу на территорию дворца зиму, что была частым гостем в твоём прошлом доме, ты вернёшься ко мне?».              Эта идея немало воодушевила. Метнувшись к кровати и суетливо ощупав лицо Ванцзи, Вэй Усянь расслабленно опустил плечи только после того, как убедился, что всё было, как и раньше, в порядке и что за время его краткого отсутствия ничего не изменилось. Серьга в его левом ухе звякнула от его судорожных мельтешений. Как будто только что вспомнив о её наличии при нём, Вэй Усянь потревоженным зверьком замер. Пожевав щёку, он без капельки раздумий снял украшение с уха и одел его на Ванцзи, удовлетворённо фыркнув носом после.              Вновь присев в ногах мужчины и подтянув колени к груди, и обняв их, Вэй Усянь задумался над своими дальнейшими действиями. Затяжной сон Ванцзи несказанно напрягал. Если поначалу демон списывал всё на истощение и необходимость восстановления, то теперь его начинало снедать сильнейшее беспокойство.              Почему кожа его столь бела? Почему нет никакого прогресса? Почему он по-прежнему спит?              «Мэй Няньцин говорил, что нас ждёт успех, — проговаривал про себя любящий логику Вэй Усянь. — А значит, всё должно — просто обязано — пройти гладко. Чжань-эр проснётся. И это незыблемо. Вопрос только в том, когда он это сделает».              Покосившись по новой в сторону окна, Вэй Усянь сильнее загорелся идеей.              «Может, тебе в самом деле надоела весна, а, Чжань-эр?», — не сдержавшись, он вмиг оказался в изголовье кровати и упёр руку подле головы Ванцзи, и навис над его лицом, едва-едва касаясь губами кончика идеально прямого носа.              — Чжань-эр… Чжань-эр! А, Чжань-эр? — фыркнув и благодаря своему краткому выдоху обдав морозцем Ванцзи, Вэй Усянь, повинуясь шаловливому лисьему настрою, слабо прикусил кончик носа, что столь заманчиво маячил перед глазами. — Просыпайся, — на кошачий манер боднув лбом мужчину, демон зашептал. — Хочешь, я зиму устрою? Пышную и белую. Как ты любишь. Будет холодно и светло. Если хочешь, то тогда просыпайся. Хватит дрыхнуть. Помнишь же, что валяться в кровати запрещено? — Вэй Усянь прикусил язык и исправился. — Но если проснёшься всё-таки, то я позволю тебе лежать сколько угодно. Главное, говори со мной. Открой глаза, и я тут же исполню любой твой каприз.              Но Ханьгуан-Цзюнь не зря звался Ханьгуан-Цзюнем. В его стойкости и непоколебимости ему не было равных. Вэй Усянь и сам знал: Ванцзи был непомерно упрям. Эти его черты характера проявлялись и сейчас — так некстати, по мнению лиса. Как бы он ни кружил вокруг него, ресницы не желали трепетать и обнажать пусть сонный, но всё же предельно ясный взгляд золотых глаз.              — Ну хорошо, — сдался Вэй Усянь, прекратив таранить лбом челюсть Ванцзи. — Я сразу же впущу в дворец зиму. Без предварительного хода с твоей стороны. Сейчас же исполню любой твой каприз. Скажи, если я буду всегда так делать; если я буду таким сговорчивым, ты вернёшься ко мне? — когда Ванцзи не ответил и на этот раз, Вэй Усянь выпятил нижнюю губу, не зная, что ещё добавить, чтобы убедить мужчину всё же сжалиться над ним. Он сухо буркнул и отпрянул. — Какой ты надоеда, — и фыркнул. — Ну не хочешь – как хочешь. Дважды я не предлагаю.       

…

             Несмотря на то что Вэй Усянь разочаровался в Ванцзи, потому как тот смел игнорировать его и не отвечать на прямое к нему обращение, зиму демон всё же пустил на порог обители вечной весны. Для жителей Хули Чаншэн Чу подобное было самым что ни на есть вопиющим нонсенсом, поскольку даже название дворца убеждало, что ничего, кроме весны, здесь не может быть ни за что.              — Пап, — неожиданно обратилась к нему по сети духовного общения поникшим голосом Яньли, когда снежные хлопья стали заметны невооружённым глазом, а дорожки покрылись белым пушистым пока что просвечивающим ковром. — Почему ты внезапно устроил зиму?              Вэй Усянь, ежели быть честным, не то чтобы желал отвечать ей. Он досконально знал: любимым временем года девушки была зима. Но не потому, что ей нравился холод, белоснежные пушистые горы, в которые можно было зарыться носом. Нет, безусловно, ей были милы таковые забавы, однако по большей части из-за того, что видела Яньли зиму всего несколько раз за свою осознанную жизнь. В Пристани Сиу не было её, равно как и на Хули Чаншэн Чу. Маленькая Яньли часто упрашивала Вэй Усяня позволить зиме вторгнуться в их обитель хотя бы на пару деньков, чтобы она как следует ею насладилась. Девочка рассчитывала на его лояльность, поскольку во многом демон ей ни в чём не отказывал. Каждое её пожелание оказывалось исполнено. Однако конкретно в этом вопросе Вэй Усянь оказался предельно непреклонен. В первые разы он ещё отвечал ей, объясняя, что их дом — обитель весны, оазис спокойствия и тепла; холоду тут места нет. А впоследствии Вэй Усянь просто-напросто игнорировал её, оставляя детские капризы и мечты где-то вдалеке от себя, за глухой стеной.              — Папа, ответь мне. Не молчи, — сипло попросила Яньли. Вэй Усянь чувствовал, как она разбита; как ей больно и как сильно ей хотелось плакать от сильной обиды. Голосочек её дрожал, несмотря на то что девушка изо всех сил старалась проявление своей слабости спрятать. — Почему ты внезапно устроил зиму во дворце весны?              — Это имеет значение? — холодно произнёс Вэй Усянь, своим тоном устанавливая между ними необходимую ему дистанцию. Он и сам не знал, почему вдруг поступился своим принципом. Не знал, почему нарушил его ради Ванцзи и почему в своё время не смог сделать того же самого для Яньли.              Лисица твёрдо выдавила, превозмогши слёзы:              — Для меня — да.              — Не знаю, — честно признался Вэй Усянь, надеясь, что дочь поймёт его. — Правда не знаю. Злись на меня, если хочешь, но это ничего не изменит. Я не дам ответа, который тебе нужен.              — Это потому что я оплошала? — всё же сдалась девушка и начала заваливать его вопросами. — Ты меня так наказываешь? Гневаешься на меня за то, что не оправдала твоё доверие, и потому дразнишь?              Вэй Усянь нахмурился, скомкав край подушки, на которой покоилась голова Ванцзи.              — Несёшь глупости, — стыло протянул он.              — Ты не навещал меня уже больше месяца. Ты обижен? — не прекращала взвывать к нему Яньли. — Ты ни разу не поинтересовался, как я себя чувствую. Между прочим, я тоже оказалась в озере Кайши. Я тоже была долгое время без сознания. К тому же если бы не Ханьгуан-Цзюнь, то я бы не пострадала!..              — Хочешь сказать, что Чжань-эр виноват в том, что произошло? — опасно понизил Вэй Усянь тон, привстав на постели.              — Нет! — неубедительно возразила Яньли, всхлипнув. — Я всего лишь хочу сказать, что ты забыл обо мне. Я скучаю! Мне тоже плохо! Почему ты ни разу не пришёл ко мне? Ты целыми днями сидишь подле него. Для Ханьгуан-Цзюня тебе не жалко вечности, а для меня не отыщется и жалкой минуты?..              Костяшки рук хрустнули, и Вэй Усянь отрезал, прежде чем возвести между ним и Яньли непробиваемую стену:              — Ты несёшь всякий вздор, Сюань Яньли. Отдыхай.              Мозгами он понимал, что поступал неправильно. Всё-таки Яньли выступала в роли его дочери. Разве в его праве было игнорировать её и столь жестоко обижать?              «Я извинюсь перед ней, как только оклемается Чжань-эр», — решил Вэй Усянь, несколько уложив сумбур в голове.              — Юй, — обратился он к фамильяру, от которого было ни слуху, ни духу с самой горы Тунлу.              — Ну наконец-то вы проснулись, — холодно хмыкнул Юй, опять чем-то щёлкая и чавкая. — Доброе утро, солнышко господское.              — У меня создаётся впечатление… — сухо прошелестел Вэй Усянь, недобро сощуриваясь. — …Что все на меня почему-то злы. Что я сделал конкретно тебе, дорогой мой птенчик?              Юй, услышав заданный тон, вопросительно воскликнул:              — Ничего такого, что выбивалось бы из вашего привычного поведения. Вы свалили на нас всю работу, смуту и ушли, ничего не объяснив. В принципе, я привык, и потому, ежели говорить об этом, сердиться не собираюсь — всё равно ничего не даст. А сегодня я просто не в настроении. Холодно — а я, между прочим, налегке на пик возвратился после проверки последних новостей в Цзянху: человеческом и демоническом, — он деловито, даже обвинительно, поцокал. — Так нехорошо, Ваше Превосходительство, — и спохватился, точно хлопнув себя по лбу. — Вот что вы сделали мне плохого: после тепла устроили резкое похолодание. Я чуть в узелок не свернулся! — чуть подумав, ворон серьёзным тоном поинтересовался, пригубляя чай. — А кто успел на вас обидеться?              — Догадайся, — скривил губы Вэй Усянь, прислоняясь к изголовью кровати и закидывая ногу на ногу.              — А, — только и выдохнул Юй, насмешливо фыркнув. — Ей полезно. Пусть поймёт, что не весь мир крутится вокруг неё. Во имя кого вы бы ни сделали это, я считаю, что это ваше дело, — он возмущённо цыкнул. — А вообще. С чего она решила, что всё должно делаться ради неё? И что, что всё вышло так? Вы ей ничего, по сути, не обязаны. Вдобавок, — подчеркнул ворон нарочито бесцветным тоном, который чётко давал Вэй Усяню понять, что в его камень летел огород. — В отличие от неё, я столько ласки от вас за эти годы не получал. Нечего ей наглеть и прибедняться. Ей полезно, повторюсь, спуститься с Небес на землю.              — Не ревнуй.              — Не ревную, — едко огрызнулся Юй. — Так… И что вы хотели? — на удивление фамильяр тут же догадался сам. — Неужели хотите ещё и извиниться перед этой дурочкой? А не слишком ли много чести? — он напыщенно заголосил. — Пускай порадуется, что на улице её любимая зима, и порезвится, пока таковая возможность есть, а не сопли на кулак наматывает!              — …И это меня ещё называют бессердечным, — медленно протянул Вэй Усянь, услышав подобный поток цинизма.              Ворон словно пожал плечами и беззаботно отозвался:              — Во-первых, у меня нет настроения сердобольничать. Всем плохо. Мы не обязаны скакать вокруг Яньли. Во-вторых, ебать на улице холодно — это меня волнует больше чужих слёз. Вы решили нас заморозить?              — Нет, — невинно парировал Вэй Усянь и сменил тему. — В самом деле, Юй. Погуляй с А-Ли. И тебе полезно отдохнуть от работы, и она развеется, — он вдруг вспомнил о работе. — И да: позаботься после о молитвах верующих. У меня выходные.              Недовольство ворона угадывалось безошибочно. Несмотря на то что их беседа была на расстоянии, Вэй Усянь с лёгкостью мог нарисовать в голове картинку, в которой фамильяр буравил его своим ледяным вороньим прищуром с застывшим в нём обвинением.              — Л-ладно, — манерно растянув слово до безобразия длинно, буркнул Юй и покинул его, поставив точку в разговоре. Вэй Усянь не знал, почему ворон согласился так быстро, но предположил, что дело было в том, что тэнгу намеревался впоследствии стребовать с него щедрую награду за подобную услужливость либо же — что было наименее вероятно — он в глубине души точно так же пожалел девушку.              Воцарившаяся тишина, нарушаемая тихим сопением Ванцзи, несказанно порадовала. Пусть он и желал его пробуждения, мирный сон мужчины не мог не лелеять душу Вэй Усяня, поскольку всякому сну суждено в конечном итоге завершиться.              «А как Чжань-эр узнает, что пришла зима? — задумался демон. — Как мне убедить его вернуться ко мне, если не будет доказательств? — пламя собственничества и ревностного желания скрыть чуть было не отобранную драгоценность заставляли лиса рычать и вставать на дыбы при одном лишь упоминании возвращения в общество. Вэй Усянь решительно не доверял кому-либо, и, пока Ванцзи не проснулся, он был настроен держать весь мир на расстоянии. — А может, создать отдельное пространство? В котором будем только мы вдвоём… — Вэй Усянь мотнул головой. — Нет. Никаких магических воздействий. Неокрепшую душу нельзя бередить. Ему нужно восстановиться. Кто знает, какой будет реакция, — он насупился. — И что в таком случае делать? Неужели… — и покосился на закрытое окно. — …Выходить в свет?».              Пальцы хищно распрямились, а в глотке зародилось гудение. В Вэй Усяне боролись две стороны его желаний, и ни одна пока что не могла перехватить первенство. Впрочем, битва разрешилась быстро: едва с губ Ванцзи сорвался вздох, бывший громче обычного, все вопросы себя исчерпали и не оставили каких-либо сомнений.              Одёрнув занавеси и распахнув настежь ставни, Вэй Усянь позволил крупным хлопьям снега ворваться в покои и витиевато закружить. Почти все пушистые снежинки уникальных переплетений таяли невероятно стремительно в нагретой жаровней комнате, не успевая перелететь даже тумбу с ветками орхидеи, которая скромно ютилась у этого самого окна.              Пряди у лица качнулись по направлению к Ванцзи, равно как и снег. Вэй Усянь проводил снежники взглядом и в один миг оказался у постели, выжидательно на лицо смотря: очнётся либо же нет? Закристаллизовавшийся пух лениво окропил белые щёки Ванцзи и его лоб и тотчас растаял; ресницы тоже обернулись плотным одеялом и намокли, отчего стали выглядеть прелестнее. Вэй Усянь, засмотревшись на длину, показавшуюся более явно, не удержался и провёл большим пальцем по ним.              Ванцзи во сне поёжился и слегка нахмурился. Вэй Усянь натянулся и даже привстал на месте. Уши вместе с ним потянулись к потолкам, поднявшись на макушке, а хвосты в сумасшедшей радости закрутились, готовясь приветствовать Ванцзи.              Но тем не менее Вэй Усяня и ушей с хвостами ждало разочарование: Ванцзи не проснулся. Ресницы пару раз дрогнули и вновь затихли. Нерушимый сон продолжился.              Глухо выругавшись, Вэй Усянь насупился и скрестил руки на груди, закинув ногу на ногу и недовольно покосившись на окно: почему не получилось? Что не понравилось? Неужели было недостаточно?              Со злости захлопнув ставни, Вэй Усянь покрутил плечами и на долгие минуты в одном положении застыл, ни о чём конкретно не думая. Едва порывы холодного ветра остались за окном, покои очень быстро согрелись, благодаря жаровне, но Вэй Усяня это тепло не коснулось. Оно облепило его безучастным неприятным слоем, который хотелось лишь содрать, и обосновалось снаружи, не возжелав насытить собой его мёртвое призрачное тело.              «Может, из-за меня Чжань-эр замёрз? — предположил Вэй Усянь. Тронув пальцами чужой лоб, он убедился, что тот, несмотря на открытое на протяжении нескольких мгновений окно и мороз, пущенный столь недальновидно внутрь, всё ещё был тёплым и совсем не холодным, что не могло не лелеять душу демона. — Не замёрз».              Вопреки его переменчивым настроениям и злобе на неоправдавшиеся надежды, занавеси вновь не закрыли окон: теперь в покоях было светло и свежо — не хотелось задыхаться от этой спёртой мглы. Кружащийся лениво снегопад, что и не думал стихать, услаждал взор и позволял любоваться степенной зимней красотой, сидя на кровати.              Решив, что Ванцзи мог соскучиться по Среднему Миру, Вэй Усянь стал как положено сменять день ночью, а ночь новым днём. Если будет вечная ночь, что разбудит Ванцзи? А если будет вечный день, то разве отдохнёт он как следует?              В один из последующих вечеров — особенно уютных, по мнению демона — Вэй Усянь, сидя на краю кровати в лисьем обличье, ленивым зверем следил за танцем снежинок за окном и вальяжно бил хвостами постель и сокрытые одеялом ноги мужчины. Одно из ушек внезапно вскинулось, уловив некий шум с улицы: то была хохотавшая во весь голос Яньли, с которой Юй играл в снежки. В комнате стало ощутимо теплее, стоило Вэй Усяню узнать о том, что его воспитанники в этот дивный вечер гуляли и развлекались, пусть, опять же, его эти перемены ни в коем случае не касались.              Поднявшись на лапы и потянувшись, Вэй Усянь тряхнул головой и повернулся вполоборота к Ванцзи. Оставалось всего несколько недель до двадцать третьего января, а это значило, что надо было заставлять Ванцзи просыпаться.              «Твой День Рождения не будет омрачён печальными воспоминаниями. Ты не посмеешь встретить своё тридцатисемилетие во сне», — лис вернулся в человеческое обличье и уселся в изголовье. Опустив ресницы, Вэй Усянь замешкался. Сцепив руки в замок и подняв их на уровень к груди, он окаменел, задумавшись о том, чтобы сделать новый большой шаг.              За то время, что ему довелось провести бок о бок с бессознательным Ванцзи, Вэй Усянь успел побороть великое множество своих глубинных страхов. Он стал намного смелее в отношении прикосновений и некоторых моментов. Если в начале ему не удавалось даже помыслить о том, чтобы сидеть с кем-либо — даже с Ванцзи — на одной постели, то теперь он преспокойно ютился то на её краешке, сопя там в облике лиса или восседая в позе лотоса и созерцая что-либо, то в изголовье, то в ногах.              Сейчас же Вэй Усянем овладело желание продвинуться несколько дальше.              Обойдя кровать и залезши на неё с другой стороны, Вэй Усянь робко прошагал по ней и присел совсем рядышком с Ванцзи, чья грудь слабо вздымалась, обозначая его вечную жизнь. Облизнув уголок рта, Вэй Усянь кончиком когтя убрал выбившуюся из обшей копны прядь мужчины ему за ухо и шепнул:              — Вернись ко мне, Чжань-эр, — посчитав, что этого было недостаточно, он добавил. — Я больше не буду на тебя кричать. Не буду грубить и сердиться. Я научусь быть ласковым и внимательным. Правда. Научусь быть аккуратным и заботливым. Если ты больше не желаешь быть со мной таким, каким я всё это время был, то исправлюсь. Обещаю. Лисы не лгут — особенно тем, кому доверяют свой прах. Ты же мне веришь? — яро надеясь на то, что ответ был именно положительным, громким шёпотом спросил Вэй Усянь, но, как и все последние недели, кроме тишины и мелодии пульса, ничего не услышал. — Научи меня всему. Сделай из меня того, кто нужен тебе. Я понял. Нет нужды больше игнорировать меня, томить в неведении. Правда понял. Я не дурак, пусть и безумец. Я всё сделаю, чтобы тебе больше не было больно. Я подарю тебе всё что захочешь. Цветы, зиму весной, солнце ночью и все три мира. Хочешь? — Вэй Усянь хотел было начать дразнить в привычной манере, дёргать Ванцзи за край рукава, словно намекая, что тот получит желаемое только если сделает шаг ему навстречу и совершит всё то, что было лису нужно. Однако, памятуя о предыдущих своих заключениях, демон зашёл с другой, проверенной, стороны. — Просыпайся, Чжань-эр, — боднул он его лбом. — Я не знаю, чего именно ты бы хотел. Просыпайся и скажи мне о своих пожеланиях и мечтах.              «И больше никогда не уходи от меня».              — Если ты обижен; если злишься на то, что пострадал, то обижайся, злись. Даже ненавидь, — соглашался даже на такой расклад лис. — Но будь при этом рядом. Смотри на меня. Говори со мной. Живи.              Качнув пальцами, Вэй Усянь заставил огоньки множества свеч сделаться на порядок меньше: он делал так всегда перед сном, чтобы те не докучали Ванцзи. Потоптавшись на месте в нерешительности, демон сменил человеческий облик на лисий. Покрутившись вокруг своей оси, зверёк несмело подлез к мужчине поближе и, то и дело поглядывая на спящего человека, свернулся в клубок у него в изгибе шеи. Хвост обмотал руку Ванцзи. Лапы сложились друг на друга, неосознанно пролезши перед этим к мужчине под спальную рубашку. Уши припали к холке, не желая причинять неудобств, пусть и всё равно в конечном итоге челюсть мужскую щекоча. Нос уткнулся в ярёмную впадинку и угомонился. Лисье тельце на мгновение напряглось, подсознательно ожидая нападения со стороны, но после, когда даже спустя время всё осталось столь же мирно, потихоньку расслабилось и растеклось пушистым комком по плечу и части груди Ванцзи, что не ведал о том, что на нём бесстыже уснули.              Вой разросшейся метели за окном убаюкал…       

***

             Утро врывалось в сознание Вэй Усяня лениво, вальяжно, неспеша, словно специально своей нарочитой медлительностью обращая его внимание на себя. Отыскав в этом тягучем явлении что-то загадочное, сулящее перемены, лис позволил оковам сна постепенно рассыпаться на манер карточного домика или же песчаной фигуры.              Он фыркнул носом, обдав морозцем ничем не прикрытую — кроме, пожалуй, шерсти лиса — шею Ванцзи. Приоткрыв глаза наполовину, Вэй Усянь сначала со скуки, а затем — от неподдельного увлечения залюбовался узорами проклятой канги, вышедшей из-под руки Его Высочества.              «Воистину, у светлого и мягкого человека и проклятие будет соответствующим. Смотря на эти узоры, думаешь, что порча совсем не кажется порчей».              Поелозив носом по золотым завиткам, что со временем померкли — лишь из-за того, что вошли в состояние покоя, а не из-за утраты силы, — Вэй Усянь поёрзал и снова по-лисьи засопел. Правда, недолго длилось состояние его утренней ленивости: стоило ему уловить краем глаза краткое шевеление длинного изящного пальца, и его голова тотчас вскочила, равно как и уши, что своими красными остриями чуть не пронзили потолки.              «Дрогнул. Палец дрогнул!», — так как это не было обыденностью, а значит, что-то, из ряда вон выходящее, явно происходило в сей миг, Вэй Усянь не смог усидеть на месте.              Тотчас поднявшись, он заботливо ступил на матрас, прежде чем крадучись протопать к недальновидно двинувшейся и не ушедшей от его взора руке. Та замерла, когда поняла, что её обнаружили, но попыталась усыпить его бдительность, вот только внимательного лиса не так просто было обмануть. Будто выйдя на охоту, Вэй Усянь припал к постели и ползком подобрался к кисти, что ныне лежала неподвижно. Но он-то хорошо помнил, как та шевельнулась, и потому и не подумал купиться на её жалкий спектакль. Ткнувшись ледяным носом в косточку на запястье, Вэй Усянь фыркнул. По коже, бывшей белой, точно фарфор, до сих пор, побежал табун мурашек. Хвост при виде этого явления тотчас суетливо застучал по кровати тяжёлым хлыстом — или же верёвкой, — потому как таковые малейшие реакции на внешние раздражители значили только одно: Ванцзи наконец просыпался.              Решив ковать железо, пока горячо, Вэй Усянь высунул из пасти шершавый язык и играючи лизнул расслабленную ладонь. Та, видимо не ожидав подобного хитрющего хода, крупно вздрогнула, вследствие чего демон затаился сильнее и напряг все органы своих чувств, дабы подметить всякие малейшие изменения, случившиеся за время его сна.              Уши, что доселе лежали на холке, встали торчком и покрутились из стороны в сторону, поймав звуки, что наполняли комнату. И это принесло свои плоды: Вэй Усянь услышал, как молчавший на протяжении долгого времени мужчина прерывисто вздохнул, когда демон на пробу повторно лизнул его ладонь. Прикусив большой палец и крепко-накрепко зажав его зубами, демон покачал мордой, будто поигравшись с добычей. Слух мазнул чужой ускорившийся сердечный ритм. Дыхание сделалось более неоднозначным и изумлённым.              Выпустив из плена руку Ванцзи, Вэй Усянь сел и статным зверем гордо выпрямился, сложив перед собой в благопристойной манере лапы, прежде чем соизволил по-королевски надменно повернуться к мужчине, что оторопело глядел на него со своего места. Как бы лис ни желал сохранять видимость своих невозмутимости и даже равнодушия, хвосты выдавали его с головой. Так было всегда: лисьи признаки просто не умели скрываться от тех, перед кем, наоборот, хотелось обнажиться.              — Моё Божество? — просипел Ванцзи еле-еле. Голоса почти не было слышно: настолько мужчина охрип. Но для такого чуткого демона, как Вэй Усянь, эти слова были подобны долгожданному грому: признаку ливня после продолжительной засухи.              Покрутившись вокруг своей оси, словно в погоне за неугомонным хвостом, Вэй Усянь возжелал было запрыгнуть Ванцзи на грудь, чтобы на ней свернуться пушистым привольным клубком, но забоялся, потому как мужчина бодрствовал. В таких условиях осваивать новую для себя стезю демон готов не был. Вместо первоначальной своей идеи, Вэй Усянь предпочёл обернуться человеком, что, элегантно закинув ногу на ногу, уселся с краю кровати и заносчивым вороньим взглядом свысока воззрился на мужчину, как бы требуя от него своим натянутым безмолвием неких слов.              А сам бесстыже любовался.              За эти долгие недели сие занятие вошло в частую привычку: не изучать ожившее лицо просто не представлялось возможным. Нынче ни одна из этих совершенных чёрточек не молчала; окраски сумасшедшим вихрем сменяли друг друга и радовали изголодавшийся взор лиса своим многоцветием, отчего Ванцзи сделался в его понимании только краше.              «Глаза… — внезапно помрачнел Вэй Усянь, пропустив момент, в котором хвост прекратил бегать по постели, а руки сжались, щёлкнув костяшками. — Какие блеклые, — не спросив разрешения, демон подался вперёд и, пусть и мягко в конечном итоге, схватил Ванцзи за подбородок, поставив мужчину так, чтобы было удобно рассмотреть претерпевшие неблагоприятные изменения радужки. — Небытие словно высосало из них все краски. Я помню, какими они были: яркими и насыщенными. Сейчас же они похожи на кусочки замызганного металла: измученные и тусклые. Прежний сияющий цвет исчез, осталось лишь полупрозрачное подобие, — глухая досада смешалась с гневом, вследствие чего не успевшее разрастись мурлыканье сменилось на утробное рычание. — Как посмели эти воды забрать его исключительный цвет глаз?..».              Ванцзи не мешал ему рассматривать себя. Если быть честным, то он мало в чём противился Вэй Усяню. Что бы тот ни возжелал сделать, мужчина всё ему позволял, даже если ему хотелось чего-то иного.              Поймав себя на этой мысли, Вэй Усянь порывисто отстранился, выпустив лицо Ванцзи из своих рук. Резко встав и отпрянув на достаточное расстояние, которое позволяло приводить в порядок мысли, демон заставил себя образумиться и более не распускать рук без чужого на то дозволения. В конце концов, Ванцзи не был его собственностью, хоть и твердило абсолютно противоположное его внутреннее Я.              — Как самочувствие? — как мог, ровным тоном выдавил из себя Вэй Усянь, намереваясь при первой же возможности попытаться отыскать в Небытии решение очередной проблемы. Не мог он позволить себе оставить всё как есть. Эти совершенные глаза обязаны блистать, а не блекнуть.              Мысль царапнула. Благодаря кому эти невозможно прекрасные очи погасли и побледнели? Не упустил из виду сие резонное замечание Вэй Усянь, а также цинично по отношению к себе добавил, что если бы Ванцзи не покинул по его вине Средний Мир, то подобного ни за что не случилось бы.              Должно быть замечая каким-то образом каждое из охвативших его терзаний, Ванцзи оторопело замер. Как мог судить Вэй Усянь, с момента пробуждения мужчины прошло очень мало времени; тот не успел толком понять, что происходило и что с ним теперь было, а также оставалось загадкой его местоположение — впрочем, справедливости ради, Ванцзи догадывался об ответе на последний вопрос. Вдобавок ко всему из колеи выбивал доселе мирно спавший у него в изгибе шеи лис. Не успел мужчина толком прийти в себя, а его уже огорошили новыми загадками, ответить на которые ввиду тяжести в голове и тумана в сознании не представлялось возможным.              — Прости, — скованно бросил Вэй Усянь, хоть и почувствовал себя после этого так, словно его язык окропили чем-то исключительно ядовитым и едким. Мышца словно зашипела, обуглилась, обозлившись на него за то, что он заставил её произнести это пресловутое слово.              Безусловно, лис не ощущал себя в самом деле виноватым, ведь понятие вины было сопряжено с сожалениями, а в тех демон не видел какого-либо смысла. Говоря это кислое «прости», Вэй Усянь считал, что оно должно было смягчить настрой Ванцзи, который, в отличие от чёрствого него, извинения ценил, и хоть как-то сгладить неловкость, насытившую их новую встречу.              Ванцзи, очевидно подыскивавший приблизительное объяснение тому, что было и есть сейчас, совсем растерялся: эмоциональная аура прямо-таки кипела этим смущённым чувством.              Ощущая себя примерно так же, отвыкший осторожничать Вэй Усянь заметался. Смотря куда угодно, но только не на Ванцзи, демон прикусил язык в надежде придумать вариант, в котором можно было беспроблемно продолжить разговор.              — Я в порядке, — насилу произнёс Ванцзи и куда мягче поинтересовался. — А как ты?              Вэй Усянь не сдержался и фыркнул так, словно прыснул со смеху.              «Провалялся хрен знает сколько в беспробудном сне, выглядит хуже побитой и потрёпанной белки и теперь справляется о моём самочувствии. О себе бы подумал».              — Тоже, — хрустнув пальцами, Вэй Усянь дрогнул бровями и попытался начать по-другому, перебирая в голове воспоминания о тех днях, когда забота — нормальная, как у всех здоровых людей — не была для него чем-то сложным и едва осуществимым, и ища в них подсказки. — Чего бы тебе сейчас хотелось? — уловив ещё большее недоумение во всех чертах, он сморщил кончик носа и холодно цокнул, не соглав, но всё же в каком-то смысле увильнув. — Твои истинные желания помогут мне спланировать день.              — Мне ничего не нужно, — отведя глаза, проговорил Ванцзи, скомкав края одеяла.              — Вот как, — дёрнул щекой Вэй Усянь и отвернулся к окну, за которым неспеша оседали наземь снежные хлопья. Ванцзи, последовав его примеру, точно так же устремил свой взор на зиму, что столь неожиданно посетила обитель вечной весны. Со стороны повеяло усилившимся удивлением: вероятно — рассуждал лис, — Ванцзи первым делом, как только пробудился, заметил это причудливое явление, но последующие события и думы заставили его на некоторое время позабыть о зиме. Сейчас же, когда внимание было обращено на неё снова, не поразиться в очередной раз не удалось. Чувствуя свою ответственность за это, Вэй Усянь пояснил. — Я подумал, что это поможет тебе проснуться, — резко стало неуютно. Нахохлившись, лис как можно более безразлично кинул. — Ты… Долгое время провёл в беспамятстве. Никак до тебя не дозовёшься.              Ванцзи помолчал, думая о чём-то своём, и блекло уставился в потолок, тихо спросив:              — Как долго?              — Осталось две недели до твоего дня рождения, — покорно просветил его Вэй Усянь и покосился на мужчину, что и звука не издал в ответ. Ванцзи лежал, выискивая мелкие изъяны в пологе и являя собой словно ожившую восковую фигуру. — Повторюсь, — продолжил он стоять на своём, слегка начиная раздражаться от того, что единственная подсказка, с таким трудом добытая, всё никак не могла себя оправдать. — Чего бы тебе сейчас хотелось? — спрашивать о подобном Вэй Усянь не привык. В его принципах было самостоятельно, без лишних слов подмечать детали и просто-напросто делать. Однако демон полагал, что таковая — разговорная — политика будет наиболее верной по отношению к такому немногословному и неосознанно скрытному мужчине, ведь дополнительные внимание и участие, как шептал ему на ухо Вэй Ин, растапливали сердце.              Ванцзи же в свою очередь остался при своём прошлом ответе:              — Мне ничего не нужно, — немного погодя мужчина мягко поблагодарил, но не за проявленное участие, как подумал было демон, а за кое-что другое. — Спасибо за зиму. Непомерно прекрасна.              Вэй Усянь дёрнул плечом, как бы произнеся: «Да пожалуйста», — и буркнул, по привычке обозначив, что совершённое им добро имело место быть только в качестве одолжения:              — Не заставляй меня спрашивать тебя о твоих нуждах в третий раз.              — Не заставляй меня повторять одно и то же в третий раз, — бесцветным тоном вернул ему Ванцзи.              Резко крутанувшись на носках, Вэй Усянь в упор посмотрел на Ванцзи, что под его взглядом стушевался. Вероятно, мужчина интерпретировал его ледяной взор сверху вниз по-своему, распознал в ореоле света, излучаемого радужками, сердитость и негодование, потому как поспешил ломко извиниться:              — Прости.              «Человеку всегда что-то да нужно. Элементарно: поесть или умыться, — Вэй Усянь почувствовал, как окаменел, и неосознанно спрятался от Ванцзи за непробиваемой стеной. — Но ему ничего не нужно, — лис расшифровал сокрытый во фразе подтекст. — От меня не нужно».              — Что ж, — холодно цокнул Вэй Усянь, повернувшись к Ванцзи спиной и едко скривившись. — Если это твоё «нет», то… Хорошо. Я не буду докучать. Отдыхай без моего присутствия, — и снизошёл до напоминания. — Воронята рядом, если что.              — Моё Божество, — сиплым шёпотом окликнул его Ванцзи. А Вэй Усянь, в отличие от прошлого раза, не позволил себе сбежать. Он тотчас остановился, пусть и не умаляя той отстранённости, что засквозила в его чертах. — Не сердись.              Вэй Усянь честно признался, перебрав одну из прядей, выбившейся из любимой причёски:              — Я не сержусь, — а добавлять что-то сверх положенного… откровенничать… он в себе силы не нашёл. — Просто лишь выполняю твои пожелания.              Ванцзи, видимо всё же догадавшись о том, что именно подтолкнуло Вэй Усяня в сторону выхода, выдавил:              — Ты неправ. Я просил не об этом, — насилу приподнявшись на локтях, он сел. — Не уходи. Поговори со мной, — и акцентировал. — Это моё желание.              «Забавно, я точно с такими же просьбами бегал вокруг тебя последние недели, — пророкотал Вэй Усянь, покорно вернувшись к кровати и не съязвив в привычной манере, несмотря на жажду скрыть неуверенность и множество страхов за порцией хорошо знакомого яда. Ванцзи несказанно удивился тому, что ему не отказали — чисто из принципа, как это могло случиться раньше, — однако внешне никоим образом своего смятения не показал. — И что же теперь, Чжань-эр?».              — Смысл мне находиться рядом? Тебе ничего не нужно. Ты бледен. Уставший и измученный. Если своим присутствием я не могу что-либо сделать для тебя, может, смогу хотя бы отсутствием?              Ванцзи, с мгновение поглядев на него, медленно покачал головой, хоть и пожалел об этом сиюсекундно. Увидев проблеск боли в мутном взгляде, лис подался вперёд и вынудил мужчину лечь обратно.              — Если сам себя не бережёшь, то подумай хотя бы обо всех тех усилиях, что были мною вложены в тебя, — в привычной себе манере строго отбрил Вэй Усянь, по-своему заботясь. — Между прочим, из-за твоей невнимательности на такой простой ночной охоте стоят многие молитвы, не разобранные Сюань Су, — осознав, что Ванцзи собирался в очередной раз попросить прощения, он презрительно шикнул. — Давай-ка без глупостей. И так тошно, — сообразив, что всё ещё касался руками мужчины, Вэй Усянь поспешно отстранился и спрятал ладони у своего живота, то ли спасши их от самого страшного на свете чудовища, то ли запретив пристращаться к запретной драгоценности.              Ванцзи проводил его дёрганное движение нечитаемым взглядом. В и без того потускневшем золоте что-то слегка дрогнуло, потускнело. Мужчина с непомерной теплотой попросил:              — Моё Божество. Не совершай что-то против своей воли. Если тебе противно касаться меня, не пересиливай себя. Неважно, во имя чего ты всё же заставляешь себя пойти против своего «нет». Это того не стоит.              — С чего ты взял, что мне противно? — нарочито резко огрызнулся Вэй Усянь. Вспышка непонимания моментально растаяла, когда демон опустил взор к кистям. Перебрав пальцами так, будто что-то размазав по коже, лис отрывисто опустил руки вдоль тела и небрежно фыркнул, вскинув подбородок и дерзко скривив угол рта. — Такой, как ты, не способен вызвать во мне таковые эмоции.              Выражение лица Ванцзи неуловимо просветлело. Разорвав зрительный контакт из, очевидно, благих побуждений, мужчина тихонько вдохнул и выдохнул, словно его сие известие обрадовало:              — Хорошо.              Не зная, куда себя деть, Вэй Усянь брюзжащим голосом предложил:              — Чай будешь?              — Если будешь ты.              Вэй Усянь строго посмотрел на мужчину и подчеркнул:              — Я спрашиваю тебя. Чего хочешь ты?              — А я тебе отвечаю. Подумай ещё, раз недопонял, — невозмутимо парировал Ванцзи, вновь садясь и свешивая ноги с кровати, и полюбопытствовал. — Почему ты привёл меня в свои покои? Всё-таки я слишком долго провёл времени без сознания. Как ты сказал, — поёжившись от прохладцы, коя настигла его после расставания с тёплым одеялом, мужчина, совершив над собой усилие, придал своей осанке надлежащий — гусуланьский — вид. — Где же ты всё это время спал? Неужели на кушетке?              — Как мило, что ты так беспокоишься о демоне, которому, по сути, не нужен сон, — сухо пропел Вэй Усянь и по сети духовного общения велел воронятам принести поднос, доверху забитый всякой разной едой и чаем. Он вознамерился было грациозно стечь на кушетку подле стола, но вспомнил, что Ванцзи нежелательно мёрзнуть, ибо тот — простой человек, которому не плевать на холод. К тому же мужчина только недавно проснулся. Заставлять его вставать, притом самостоятельно, слишком жестоко.              А Вэй Усянь вроде бы уже решил, что завязывает с жестокостями, ведь так?              Тем временем в обход его внимания Ванцзи плавно поднялся, пусть и пошатнулся слегка. Желая присоединиться к Вэй Усяню, мужчина совсем не обратил внимания на то, что сил на то, чтобы продолжительное время сидеть, притом со вбитой годами жизни в Облачных Глубинах осанкой, критически не хватало. Стоило ему моргнуть, и Вэй Усянь, ещё мгновение назад стоявший на расстоянии в несколько чи от него, преградил ему путь.              Смотря на него, как на дурака, Вэй Усянь холодно поинтересовался, выгнув бровь:              — И куда ты побежал, кролик? Неужто почувствовал когти на своей чудной шейке? — деловито отогнув указательный палец, лис тыльной его стороной и острием коготка невесомо провёл по чувствительной сейчас коже Ванцзи, нарочито растягивая сие действие. — Так поздно уже, — сделав большие глаза, Вэй Усянь с долей безумства пропел громким шёпотом. — Они уже давно угрожают тебе.              Недоумённо моргнув, Ванцзи чуть опустил голову, будто желая проследить глазами за движением руки Вэй Усяня. Естественно, увидеть что-либо, что происходило на уровне шеи, не представлялось возможным, и потому мужчину настигла пусть слабая, но всё же досада, едва случилось нечто столь очевидное.              Хмыкнув, демон крутанул кистью и из ниоткуда выудил небольшое круглое зеркало с вычурной золотой рамой. Вэй Усянь полагал, что если поставит его должным образом перед глазами Ванцзи, то мужчина незамедлительно поймёт, о чём шла речь. Однако того куда больше волновали завитки зеркальной окантовки, изображающие озорных лисичек.              Вэй Усянь нарочито безучастно отметил:              — Не думал, что тебя так привлекают силуэты лис. На самого себя внимания не обращаешь, несмотря на то что резон для детального осмотра имеется.              Промолчав на первую часть реплики, Ванцзи последовал сокрытому между строк совету и перевёл взор на собственное отражение. Ресницы тотчас дрогнули по направлению вверх, округлив застывшие в крайней степени изумления глаза. Казалось, реальность вокруг Ванцзи разбилась и в одну секунду собралась воедино, но уже в иной перспективе.              — Это… — не удержавшись, проскрипел он, опасливо подняв руку к лицу и притронувшись к белой, точно принадлежащей гипсовой статуе, коже. Та не прогнулась под пальцем мягко и податливо, как это обычно бывает у людей, а лишь слегка просела — и то, ввиду некоторого приложенного усилия.              Пользуясь тем, что Ванцзи удалось дезориентировать и занять чем-то насущным, Вэй Усянь усадил мужчину на кровать, вынудив того наконец отнять босые ноги от стылого пола. Подумав о том, что если тот решит в очередной раз куда-то убежать, то шанс что-нибудь застудить просто обязан свестись к минимуму. В кратчайшие сроки метнувшись к шкафу и возвратившись, Вэй Усянь без лишней болтовни закинул одну из ног Ванцзи себе на плечо, а на другую принялся натягивать шерстяной чулок, игнорируя заколовший темя мороз. В низу живота свернулся тревожный узел, вынудивший лиса, несмотря на его опрометчивое рвение убежать резко вперёд, напрячь каждое из своих органов чувств: вдруг сейчас случится что-то непредвиденное и то, к чему он окажется не готов?              Даже если это будет всего-навсего случайность.              Боковым зрением Вэй Усянь увидел, как крупно содрогнулись плечи Ванцзи. Выбитый из колеи мужчина тотчас напрочь позабыл о странных метаморфозах, что приключились с ним после происшествия, и во все глаза уставился на демона так, как если бы тот вдруг наслал озорной морок, в котором бы из-за угла на него выпрыгнул абсолютно нагой Лань Цижэнь.              — Ты… — сипло пробормотал Ванцзи, на что Вэй Усянь, мрачно насупившись, намертво сдавил щиколотку, после чего сразу же расслабил хватку, дабы ненароком не сломать кости.              Из последних сил борясь с зудом, покорившим ладони, соприкасающиеся с босыми ногами Ванцзи, из-за в большей мере направленного на него взгляда и позы, в которой они застыли, нежели ввиду контакта кожи к коже непосредственно, и внезапно чувствуя себя каким-то уязвимым или даже жалким, Вэй Усянь холодно приказал сквозь зубы:              — Тихо.              Вроде как… Ничего страшного? Ничего такого, чего не было бы за то время, в котором Вэй Усянь одевал и раздевал Ванцзи, готовя того к омовению. Вдобавок этот мужчина знал цену слова «нет», равно как и его вес. Он не был опасен.              Но тем не менее от того, что Вэй Усянь впопыхах, подумав, что справится и что уже не осталось глупых слабостей и страхов, небрежно уронил себя на пол подле сидящего на краю кровати со слегка разведёнными ногами Ванцзи; от этой… сомнительной позы по спине пробежались тошнотворные мурашки.              — Моё Божество, — не унимался Ванцзи, считавший, что не стоило Вэй Усяню одевать его, ведь он вполне мог справиться с такой простой задачей самостоятельно, и помнивший, как сильно тот не переносил какое-либо телесное взаимодействие. Однако демон его благих порывов не оценил. Блуждая по грани и старательно учась на ней — по крайней мере, на данный момент — хотя бы балансировать, Вэй Усянь прошипел:              — Я сказал: тихо!..              Услышав подобный тон и нотку предупреждения между строк, Ванцзи послушно стих и застыл, пусть и, впрочем, лису было предельно ясно, что, как только тот обнаружит подходящий способ, он попытается подойти к этому вопросу с другой стороны. Смотреть на него Ванцзи не прекратил. Исходящее от него непонимание сделалось таким едким, пристальным, что Вэй Усянь, не то чтобы переносивший продолжительное изучение от сторонних наблюдателей, не выдержал и с силой зажмурился.              Что было его главной ошибкой. Стоило ему это сделать, почти сразу же почудилось, будто всё вокруг исчезло: звуки, запахи и окружение. Выросла пустота, пролезли сквозь посыпавшуюся реальность чёрные топи, вынудившие Вэй Усяня забыть о собственной независимости от воздуха.              Подбородка словно коснулись требовательным нажатием двух пальцев, а шершавый приказ, донёсшийся откуда-то сверху, приторно проворковал:              — Урок второй, мой лотос. Чего же ты ждёшь? Смелее.              Челюсти свело судорогой, а язык зачесался от горечи. Истерический протест, свернувшийся в узелок в груди, поднялся по горлу и застучал по его стенкам, провоцируя Вэй Усяня шептать своё надрывное: «Нет-нет-нет».              Пыхтящий после продолжительных утех голос приблизился к уху, дабы зашептать что-то исключительно омерзительное, однако его перебил кто-то другой:              — Вэй Ин, — чужой баритон был тих, ненавязчив. Но тем не менее ему удалось полноценно завладеть сознанием Вэй Усяня, который в глубине души отчаянно искал ниточку, опору, за которую можно было бы зацепиться. — Что с тобой?              Видеть, кем являлся спасавший его загадочный незнакомец, лис не мог — глаза-то были закрыты! Причём наглухо. Так сильно Вэй Усянь отрицал окружение. Так сильно боялся и так глубоко прятался.              — Эй, — на выдохе окликнул его некто: так тепло и ласково, что Вэй Усянь чуть не раскрыл глаза, жаждая повиноваться таинственному чуду. Подозревая в этом подвох, лис съёжился в комок, прижал подбородок к груди, дабы скрыть рот, и сгруппировался, как бы давая отпор призраку страшного прошлого, всегда нагонявшего его чересчур внезапно и некстати.              Вот только хули-цзин по своей природе любопытны — порой даже себе во вред. Не могущий оставить совсем уж без внимания диковинную странность, пахнущую столь привлекательно и уютно и прогнавшую к тому же взашей ту ужасную смердящую липкой вонью фигуру, жившую лишь в его сознании, Вэй Усянь несмело приоткрыл один глаз.              В ослеплённой болезненной тьмой и ненавистью радужке отразился свет слабо мерцающего огонька — вот уж точно: диво, которого Вэй Усянь уж давно не видел в этих пустынных просторах! Не в силах сопротивляться чужим очарованию и ненаигранной ласке, демон приоткрыл и второй глаз, воровато уставившись на всё больше и больше уточняющийся огонёк.              — Вэй Ин, — молвил постепенно проясняющийся силуэт, смогший силой одного только своего голоса развеять согнувшегося над головой лиса исполина. Его тепло манило.              Как известно, долго пробывшие во тьме жалкие твари всегда тяготеют по солнцу и уюту: Вэй Усянь не был исключением. Изголодавшийся по невинному теплу лис покорно следовал за неведомым существом, ничуть не беспокоясь о том, что в конце пути его могла поджидать подлая ловушка.              Ведь аура этой души не могла ему лгать.              Догнав нежный голос и сжав его в своих жадных руках, Вэй Усянь забегал мутными глазами по выныривающему из мглы убранству собственной комнаты. Когда свет погас, он отчаянно заметался, точно слепой котёнок, и жалобно забормотал нечто бессвязное себе под нос.              — Где… Где…              — Я здесь, — кратко шепнул Ванцзи, присевший подле него. Должно быть, едва Вэй Усянь без единого предупреждения окаменел и отстранился от реальности, он забеспокоился и не смог усидеть на месте.              Как всегда это бывало после приступа удушья паники, Вэй Усянь не слишком хорошо соображал в первые секунды. Бывший по-особенному уязвимым он по-лисьи заскулил и лбом ткнулся в ключицу Ванцзи. Тот мог поклясться, что демон подрагивал.              Сопоставив между собой факты, мужчина заломил брови и, сочувствуя, поджал губы. Благодаря сопереживанию зная, насколько велика тошнота после подобных впечатлений, Ванцзи и не думал о том, чтобы и краешком подушечки пальца притронуться к какой-либо из частей тела Вэй Усяня в качестве утешения. Ванцзи мог позволить себе только разговор — и то, редкий, поскольку, как он хорошо помнил, после шума, суеты и жестокого безумия хотелось одной лишь тишины.              По прошествии долгих минут необходимого им двоим затишья Ванцзи всё же отважился на единственную лаконичную ободряющую фразу:              — Его нет, Вэй Ин. А я не он. Всё хорошо. И…              — …Ты рядом, — проскрипел слегка прояснивший голову Вэй Усянь и осознанно устроил правую половину лица на плече Ванцзи, обессиленно уронив руки, что доселе натянуто держались на уровне живота.              «Твоя аура такая тёплая и яркая, несмотря на твоё истощение, — думал изнурённый Вэй Усянь, присматриваясь к Ванцзи под другим углом. — Какой же она будет, когда ты восстановишься в полной мере? Не отравлю ли я её собой? Так светло, — а следом опроверг предположение. — Нет. Нет… Ты — это ты. И тепло души человека, подобного тебе, не столь просто погасить», — демон с побитым взором покосился на Ванцзи, что чётко смотрел перед собой, давая Вэй Усяню понять, что его уязвимость, любившая уединение, не была потревожена, а, наоборот, лишь защищена.              Близость человека, а не его бессознательной — безопасной — версии всё ещё напрягала. Но даже в такой момент в Вэй Усяне не возникло желания стремглав убежать прочь.              «Если я уйду… В одиночку… Мне будет только лишь хуже…».              Порывшись в ворохе воспоминаний, Вэй Усянь дрогнул уголками губ и, противореча самому себе, прижался чуть ближе к мужчине: совсем как замёрзший уличный кот, которого наконец пустили к себе погреться.              «Когда Цзинь Лин ранил меня своим мечом после инцидента в Башне Кои, я точно так же блуждал по темени своих кошмаров; по безликим тропам бескрайнего лабиринта, не имевшего выхода. Но именно ты и никто иной вывел меня оттуда тогда, — догадался о разгадке того странного явления лис. — Именно ты отыскал меня в этом мраке и вытащил оттуда. Привёл туда, где есть свет и тепло. Всё благодаря тебе, твоей душе и твоему чудному голосу, — мысль вынудила Вэй Усяня испытать нечто отдалённо походящее на усталую улыбку. — Это ты — тот самый таинственный огонёк».              …Страхов непомерно много, а противоречий, сопряжённых с ними, — и того больше. Вэй Усяня мучили диссонансы, возникавшие от преткновений его новых желаний и груза прошлого, который всё никак не мог остаться позади — там где ему, несмотря ни на что, нужно было остаться.              Жажда и боязнь боролись между собой: коснуться — нельзя; прижаться ближе — тошно! Гнетущая тоска по теплу, но точно такой же страх вновь прочувствовать его объятия на себе, а после потерять. Вэй Усянь убил десять с небольшим лет на то, чтобы больше ни за что и никогда не скучать по нему; чтобы не скучать по чему-либо и кому-либо вовсе. Не нуждаться. Не чувствовать.              Не жить, а существовать. Бессмысленно? Бессмысленно. Зато безопасно.              «Я не хочу тебя потерять, Чжань-эр, — проговаривал Вэй Усянь про себя признания, ещё не готовые сорваться с языка, но всё же жаждущие, чтобы о них хоть кто-то узнал. — Правда не хочу. Жажду быть к тебе так близко, как только могу; как только ты позволишь мне. Но в то же время я этого чрезвычайно сильно страшусь. Я в ужасе от своих желаний, нужд, вижу в них что-то непристойное и жалкое. Презираемое. Подскажи. Что из этого в конечном итоге истина?».              Отыскав компромисс внутри себя, Вэй Усянь медленно, словно проверяя допустимые границы: свои и Ванцзи, за ткань спальных одежд поднял несопротивляющуюся руку мужчины на уровень своей головы и осторожно устроил прохладную, но для демона — пышущую жаром ладонь на своём виске. Протеста спустя наполненное тревожным ожиданием время не разгорелось, отчего Вэй Усянь с облегчением понял, что всё же нащупал мизерную лазейку.              В некоторой степени спокойно уложив свои руки на коленях и позволив Ванцзи касаться головы и даже по чуть-чуть поглаживать его волосы, демон невинно поинтересовался про себя, смиренно прикрыв глаза и разрешив себе хотя бы в сей миг насладиться умиротворением, нахлынувшим на них обоих.              «Моё благословение. Мой огонёк, столь неожиданно разгоревшийся в прогорклой тьме. Скажи. Ты же не уйдёшь, если я… Всё же сдамся тебе?».