В ожидании тепла

***

Дождь резвился и играл,

К себе под хохот приглашал.

Хотел бы я ему сказать:

«Не то чтоб против я играть».

Но нет уж больше той искры, Что губы поднимала. Сменила все она миры, Потухла и пропала.

Поблекла в норах и притихла,

Ожить студёной ночи помогла.

Теплу пожить в покое запретила

И себя в тумане утопила.

Неведомо – смогу ли,

Как прежде пробуждение застать,

Развеять грёзы, что пленили,

Под хохот с дождиком сыграть.

Осталось только верить,

Что точно явится искра

От мановенья тёплых рук,

Что поднимут углы губ...

***

             Было безразлично, странно, но в то же время уныло. Средний Мир встретил его равнодушно, равно как и он его. Они предстали друг перед другом случайными путниками, незнакомыми знакомцами, которые по воле случая ступили на одну и ту же тропу. Оставалось только узнать: как долго они будут делить этот путь на двоих.              Сияла своим великолепием стареющая луна — что не могло не радовать, ибо, пребывая в расшатанном состоянии, Сюань Су не мог быть уверен в том, что с лёгкостью справился бы с приступом лисьего желания и его последствиями. Хотелось бы поначалу оправиться; твёрдо встать на ноги, прежде чем снова броситься в бой. Однако также демон держал в голове: жизнь — несправедливая штука, и потому, как бы ни хотелось растянуть миг мира на подольше, было необходимо держать ухо востро; готовиться к неслучайному удару из темноты. Сюань Су был зорок; темнота ему не помеха, ибо там его дом родной, но всё же… Его соседом был порок, оттого не стоило надеяться на его поддержку. Именно он мог и должен был стать злосчастным предателем, погибелью; тропой, обвалившейся в начале пути и бросившей его в бездну отчаяния. Сюань Су знал: надеяться ему стоит только на себя.       А раз так… Ему нужно было обрести опору под ногами. Стать сильнее. Решить наконец, что необходимо ему, а что — нет.              Чтобы подобраться вплотную к исполнению этой запредельно важной для него цели, Сюань Су первым делом отправился на поиски жилища. Не найдя ночлега, сложно будет приступить к построению чёткого плана действий, ведь так?              Как выяснилось, чары хули-цзин очень даже могли облегчить эту задачу, пусть и оставляли они горький осадок после себя при… подобном использовании. Стоило прибегнуть к парочке мурлыкающих фраз — и одурманенный пьяный торговец в одном из переулков оказался обчищен до нитки, а все его драгоценности прибрала к рукам очень нуждающаяся в средствах хули-цзин. Но у неё оправдание — у неё ребёнок! Притом больной!              Одного мешочка да прочей мелочёвки было мало, чтобы приобрести себе дом, да и он сам не то чтобы был уверен, что ему удастся как должно прижиться среди людей, и потому Сюань Су пришёл к выводу, что постоялый двор очень даже подходил для того, чтобы преспокойно наслаждаться жизнью и не знать бед, лишений — даже если для поддержания комфортного уровня жизни надо будет использовать лисьи чары.              Главное, не заиграться.              Одарив ворона немалой порцией демонической энергии, Сюань Су устроил его в импровизированном гнезде из мантии, в которую он был облачён на протяжении всех трёх месяцев в Небытии, и оставил его в одиночестве восстанавливать силы.              Одежду удалось прикупить некоторыми часами ранее в лавке по соседству рядом с постоялым двором — даже ходить далеко не пришлось. Всё шло относительно гладко, и потому Сюань Су был склонен думать, что в обозримом будущем сюда просто обязаны были нагрянуть заклинатели с факелами и мечами наперевес или сам конец света — не иначе.              Обосновались они не совсем на окраине, но и не в центре города — где-то посередине. Здесь жил народ среднего класса, и Сюань Су искренне считал, что это самый подходящий им контингент: нечего выделяться, но и лишать себя комфорта не стоит.              Первые дни Сюань Су старался никуда не выходить, дабы предоставить хаосу и суматохе возможность улечься. Задним числом демон предполагал, что с его приходом что-то обязано было измениться — притом не в лучшую сторону. Всё же он — порождение тьмы, посмевшее вылезти из катакомб, соседствовавших с самим Диюем, посему… что-то должно было уравновесить его появление.              Однако ничего не случилось ни в первый, ни во второй, ни в какой-либо другой из последующих дней. Жизнь в Илине текла так же, как и год с небольшим назад. Ничего не изменилось — и это не могло не радовать. Всё-таки иногда хотелось, чтобы какие-то вещи оставались прежними, несмотря ни на что.              Невзирая на то что вовсю шёл апрель, тепло не спешило подкрадываться. Всю последнюю неделю, которую Сюань Су успел встретить в мире смертных, не переставая лил сильный дождь — насколько тот был холодным, он судить не мог, но, основываясь на реакции народа, демон мог сказать, что тёплым и ласковым тот точно не был. Лишний раз горожане не стремились выбираться на улицы — если только по делам. А на территории самого постоялого двора было весьма и весьма шумно; людно. По опыту своей жизни, Сюань Су мог заявить, что раньше подобного ажиотажа он не заставал.              Сидеть в четырёх стенах ему быстро наскучило. Юй отсыпался, наконец-то заполучив в своё распоряжение законные выходные в тишине да вдали от надоедливого старика. Заняться было нечем, кроме как разглядывать пейзажи из окна, посему Сюань Су справедливо рассудил, что лучше их созерцать снаружи, нежели изнутри. Не ради того, чтобы ютиться в снятой комнате, он покинул Небытие, ведь так? Да и, в конце концов, он был демоном, не восприимчивым к погоде: какая ему разница: дождь, снег или же зной? Ничто не могло остановить его от прогулки.              Отыскав хоть один плюс в своей смерти, Сюань Су в каком-то смысле даже повеселел. Облачившись в чёрный наряд приемлемой дороговизны и вооружившись красным зонтиком из промасленной бумаги, демон плавно скользнул по лестнице и выплыл наружу, пропустив мимо внимания ошарашенные взгляды работников двора, которые не ожидали, что кто-то отправится в такую погоду на улицу по доброй воле.              Каждая из улочек Илина была ему знакома. Сколько в прошлом ему довелось здесь пробыть? Долго. Однако, пожалуй, только сейчас Сюань Су смог наконец насладиться городскими красотами и никуда впервые за многие годы не спешить.              Будучи живым, на нём лежали ответственность и необходимость быть воином. Будучи мёртвым, на нём всё так же лежала всё та же пресловутая ответственность, которую впоследствии продолжить нести на своих плечах оказалось просто-напросто невозможно.              Восстав во второй раз, Сюань Су обрёл шанс на то, чтобы увидеть город, а не пройти сквозь него.              Сюань Су, скорее по давней привычке, нежели по реальной надобности, плотнее закрыл воротник и поднял повыше зонтик, дабы капли не тронули лица и не испортили хоть и скромную, но всё же предельно аккуратную причёску.              На кожу незатейливо ложилась сырость и будто бы проникала внутрь – даже сквозь его мёртвую призрачную кожу. Подобная погода успокаивала и находила отклик в его душе, пусть Сюань Су и не мог сказать, что ему нравилось раз через раз обходить многочисленные лужи, подтягивать подол, дабы тот не испачкался в грязи, и периодически морщиться от попадающих в глаза капель — опять же, в основном из давней привычки и собственного характера, нежели из-за неудобств.              Воспринимать, как прежде, погодные проявления ему не удавалось, но тем не менее, будучи существом «склизким», он не мог не улавливать их перемены. К примеру, ему без труда удавалось понять, что холодно, а что тепло — вопрос касался лишь меры. Для него было всего-навсего тяжело уразуметь: насколько промозгла сегодня обстановка за окном, и потому ему было вполне комфортно там находиться, в отличие от людей — более чувствительных и хрупких созданий.              Поначалу Сюань Су даже получал удовольствие от своих похождений и любований скудно украшенными домишками, однако очень скоро его настигло некое горькое ощущение, навеянное неосторожной мыслью. В груди собралось в терпкий сгусток предательское чувство... Ошибочности. Будто бы ему ни в коем случае нельзя было здесь находиться. Будто бы он не имел на это права. Будто… Его удел заключался лишь в гниении где-то глубоко-глубоко под землёй в царстве кошмара, но никак не в… созерцании жизни и попытке вклиниться в её течение.       Догадываясь о причинах такового диссонанса внутри себя, Сюань Су настойчиво заставил себя продолжить преспокойно плыть по мрачным улочкам и наслаждаться полюбившейся больше прежнего после смерти погодой. Как бы… стороннему лицу назло.       Не было ничего удивительного в том, что стояла тишина – всё-таки смертный люд больше отдавал и отдаёт предпочтение солнцу, нежели хмурости и сырости. Поэтому-то улицы и были пусты, а шум и гам ничуть не беспокоил Цзянху. Сюань Су мог лишь слышать, как стучали капли о бумагу зонтика.       Но длилось это не то чтобы долго. В какой-то момент в разомлевшее сознание демона ворвались взволнованные голоса народа, полностью затмив собой дождевую дробь. Поначалу это походило на невзрачный фон, который легко было пропустить. Но с каждым совершённым шагом роптание крепчало и крепчало, а игнорировать его становилось куда тяжелее.              Судя по тону, который пропитывал восклицания, горожане были весьма воодушевлены и взбудоражены чем-то. Подобных настроений им давно не было видано, поэтому Сюань Су без лишних промедлений свернул в сторону со всем упоением о чём-то переговаривавшихся смертных.       Он замер позади толпы безмолвной тенью и принялся из-за многочисленных спин смотреть на… на?..       Чёрные брови — как могли — изумлённо взлетели:       «Они так взбудоражены новым храмом? Что же тут такого удивительного? — цинично отбрил он. — Насколько мне известно, сплошь и рядом открываются какие-то новые святилища, посвященные Божествам. Этим шарлатанам-предпринимателям только дай повод, чтобы объявить о появлении нового святого да о сборе средств не забыть. Неужто кто-то особенный «появился»? Раз такой гомон да в столь ярко выраженную сырость... Не слышал раньше, чтобы Богов Войны иль Литературы обыватели настолько радушно и восторженно приветствовали», — должно быть, на его лицо проступил немалой силы скепсис, потому как на него возмущённо шикнул мужчина в почтенном возрасте:       — Эй! Сынок! — и обвинительно сузил глаза. — И чем же это ты так недоволен?       Сюань Су искоса посмотрел на него:       — Вы это мне?       — Тебе, тебе! Кому же ещё? — замахал на него руками мужчина, пребывающий в искреннем негодовании. — Один ты стоишь тут да всю возвышенную атмосферу портишь своей унылой рожей! Не верующий дак нечего мешать!       Услышавшая его возмущения женщина – также в возрасте – фыркнула, закатив посмеивающиеся глаза:       — Дядюшка Цинь! Небеса с Вами! Что ж вы на молодняк гавкаете? Погляди на него. Это ж даос наверняка, — и поучительным тоном добавила, состряпав соответствующей окраски мину и уперев руки в бока. — А они, между прочим, безбожники!       Дядюшка Цинь пытливо сощурился:       — Что, и впрямь даос?       Сюань Су опустил ресницы, пряча заволокшее глаза остекленевшее выражение:       — Навыками самосовершенствования владею, но... Меня сложно назвать даосом. Они – праведники, несущие в мир лишь свет. Я же – нет.       Женщина, которая, очевидно, пребывала в прекрасном расположении духа, никак не могла унять своего настроения, и потому снизошла до того, чтобы обернуться к нему и насмешливо бросить:       — А ты, что ли, хаос несёшь? — она пренебрежительно махнула на него рукой, а после легко схватила Сюань Су за край рукава, проигнорировав его угрюмый взгляд, появившийся из-за фривольного прикосновения, и потянула ближе к воротам святилища, продолжая поучать. — Не мели ерунду! Молодая душа не может быть порождением тьмы. Ты же юноша ещё совсем! Ребёнок. А дитя не в силах нести беды: молодость – светлое начало; олицетворение весны, — с ласковым смехом на устах женщина потрепала его по плечу и с упоением начала рассказывать. — Ты, наверное, приезжий; не знаешь что к чему здесь. Давай-ка расскажу, — пальцем она показала на неровную статую, со всем старанием и искренностью вырезанную из грубого булыжника. — Гляди. Это святилище нового Божества. Оно появилось недавно, но уже столько для нас, жителей Илина, сделало!       — Это точно! — поддакнул дядюшка Цинь, решивший от своей приятельницы не отставать и тоже внести свою лепту в духовное развитие молодого поколения. — Когда цвёл своим великолепием Орден Цишань Вэнь, мы не смели надеяться даже в грёзах, что всем нашим несчастным близким, коим не посчастливилось перейти дорогу этим псам, удастся подарить достойный покой и светлое пристанище, ведь гора Луаньцзан – гиблое место! Никто не в силах выбраться оттуда. Коль умер там, ты навеки узник!       — Да-а, – с печалью, но в то же время со странным умиротворением протянула женщина. — Все мы так думали. До недавнего времени, — она утёрла краешком ноготка слезинку, собравшуюся в уголке глаза. — Некоторое время назад Небеса всё же ниспослали нам своё благословение! Подарили нового Бога: Повелителя Мертвых и Покровителя ушедших на ту сторону душ.              — Его зовут Сюань Су, — с горящими глазами и теплом в тоне проговорил Дядюшка Цинь и строго покачал на Сюань Су пальцем. — Запомни это имя, сынок. Уверен, в будущем ты будешь часто его слышать. Этот Бог – единственный в своей стезе. К тому же, судя по всему, весьма сочувствующий, сопереживающий нам, простым людям. Все мы, — он обвёл руками ропщущую толпу. — Получили от него помощь. Причём даже просить не пришлось! Он безо всяких проблем и заносчивости протянул нам свою руку. А это такая редкость среди Божеств! Всё заслуги да заслуги им подавай. Подношения...       — Он позволил нам встретиться с близкими. Пусть во снах, но мы увидели их вновь. Попрощались с ними. Это дорогого стоит, — женщина тихо вздохнула и глубинным тоном, ясно говорившим о том, что сейчас его обладательница пребывала где угодно, но только не здесь, начала рассказывать. — Знаешь, они поведали всем нам о том, что юноша в благородных чёрных одеждах: луноликий и утончённый провёл их к кленовым рощам, в которых простиралась в обрамлении жёлтого источника дорога, концом которой было подножие моста Найхэ. Благодаря нему, наши близкие спаслись с нижних этажей Диюя, оставили позади свои мучения и наконец... Получили свой заслуженный покой, — она счастливо рассмеялась, попутно плача. — Как же отрадно знать, что тот, кого любишь всем сердцем, всё же смог переродиться! — и обратила свой взор на в самом деле окаменевшего Сюань Су, тепло прошептав. — Это наивысшая драгоценность. Такое ни за какие таэли не купишь. Мы все осознаём степень помощи, которую оказал нам безвозмездно Сюань Су. А тут, посчитай, свыше пяти дюжин горожан.       Невольно услышавшая их разговор юная девушка бодро вклинилась в обсуждение:       — Вот именно, — сдув упавшую на лоб прядь, она развела руками, рассказывая уже свою историю. — Сюань Су спас моего покойного отца и позволил нам с мамой с ним попрощаться. Я этого никогда и ни за что не забуду. Даже в следующей жизни буду помнить! — пылко заверила девушка, схватившись за сердце, а после показала пальцем на статую Божества. — Я помогала вырезать лицо Сюань Су. Делали, основываясь на чужих словах и надеясь, что получится максимально похоже. Папа говорил, что у него… — рассказчица в размышлениях постучала пальцем по подбородку. — Высокие скулы, белое — точно свежевыпавший снег! — утончённое лицо: весьма юное. Описывая его выражение, папа упомянул, что тот был чрезвычайно печален и задумчив, а также… — она смутилась. — Очень строг и груб, — и стряхнула с плеч прошивший её морозец. — Коллективно мы попытались воссоздать все эти качества в статуе, но… — девушка неловко рассмеялась, заправив за уши волосы. — Мы не скульпторы, и вышло наверняка посредственно. Его Превосходительство Сюань Су заслуживает больше и лучше, чем мы сделали, но мы считаем, что для начала этого достаточно. Мы непременно постараемся и накопим денег, чтобы лучший мастер Поднебесной смог подарить Божеству ту статую, которую он заслуживает! А на первое время хватит и этого.              Сюань Су, ощущая себя до одури странно и, как бы сказать, неловко, растерянно протянул:       — А вы не думали, что этот… Сюань Су... может оказаться демоном? Притом весьма кровожадным. Может, он вас обманывает. Может, он вовсе не такой, каким вы его себе нарисовали. Может, это порождение тьмы обросло грехами с головы до ног и теперь за ваш счёт…       Дядюшка Цинь шикнул на него, горячо перебивая:       — Да пусть хоть гуль! У него человечности будет побольше, чем у тех, кто в Небесных Чертогах сидит! Сердце большое у него, раз людям помогает. То, что он демон, ещё ничего не значит. Поступки твердят, что он Бог! Причём с большой буквы. А ты… — понизил он опасно тон. — Не смей его имя порочить, мальчик, либо же наговаривать. Поступки говорят больше, чем его суть, поверь мне.       Женщина мягко улыбнулась Сюань Су:       — Ты просто молод ещё. Вот и делишь мир на чёрное и белое. Но... Знаешь... В мире не всё так просто. Порой может статься и так, что демон протянет тебе руку помощи за «так», утрёт слезы и оставит в твоём сердце тепло. А Бог либо мимо пройдёт, так и не услышав, либо вовсе растопчет твою душу, — она невесомо ткнула его пальцем в грудь по левую сторону. — И тогда «здесь» не останется ничего, кроме безразличного холода.       Сюань Су пусто уставился на то, как полные воодушевления люди: и старые, и молодые, и совсем малышня вешают на вход в «храм» табличку с некими высеченными на ней словами; протирают черепицу и украшают порог; раскладывают палочки для благовоний, попутно их зажигая, и подношения в виде свежих фруктов. Он видел, как простые люди трепетно вытирали лицо каменного силуэта и сдували с него мнимые пылинки, боясь, что оно могло случайным образом загрязниться.       Девушка шепнула:       — Он стольким помог и ни разу не попросил ничего взамен. Мы хотим сказать ему «спасибо» – огромное «спасибо»; полное искренности и невысказанных чувств. Мы хотим, чтобы все узнали о нём! И воздали ему должное. Всё-таки, в отличие от тех, кого он спас, Сюань Су всё ещё пребывает в этом кошмаре, — карие — почти что чёрные — глаза сверкнули. — Даже если Его Превосходительство и демон, то... Мне кажется, в таком случае, наоборот, он заслужил ещё больше тепла и добра в свою сторону, ведь его суть говорит о том, что в момент смерти с ним никто не был милосерден...       Щёлкнула табличка, встав на своё законное место. Бравые юноши-ремесленники удовлетворённо отряхнули ладони и с улыбкой во все тридцать два обернулись к народу:       — О! Красота!       Горожане заливисто засмеялись и, щебеча, принялись обсуждать, как лучше всего организовать деятельность в новоявленном храме. Всё же искать настоятелей — трудная задача, а позволить святилищу покрыться пылью или застояться они ни в коем случае не могли.              А что касается Сюань Су... Тот принялся сверлить взглядом табличку, на которой были высечены слова. Его слова. Которые брошены им были... Он даже не помнил когда. Он стольких душ перетаскал в те покрытые туманом дни и ночи. Сюань Су помнил, насколько это было муторно; насколько каждый последующих заход в воду был сопряжён с отчаянием и пониманием того, что всё было напрасно. А больше… ничего.              Возможно, такие же, как и Чэнху, заговаривали с ним. Возможно, он им что-то даже отвечал. Сюань Су не мог сказать точно. Для него прошлое заволоклось плотной туманной дымкой, схожей с пустым мрачным «небом» Небытия.              Однако сейчас… глядя на эту самую табличку, на которой был написан филигранный, но всё же далёкий от норм возвышенной каллиграфии текст, Сюань Су совершенно ясно начинал понимать: всё было взаправду. То был не сон. Так же начинало укладываться в голове то, что, пусть он — и пропащая душа, которая утопла в своих бесконечных грехах, всё то, что было им совершено в те длинные дни, идентичные друг другу во всех отношениях, не было ерундой или пылью, не заслуживающей внимания.              Им были спасены люди — реальные люди — и это не было пустым звуком. Сюань Су до этого самого момента просто не мог в полной мере осознать этот факт. Совершив, он мигом позабыл обо всём этом, как о чём-то ненужном, ибо, по его мнению, это не стоило того, чтобы быть запомненным. По его мнению, Сюань Су только и мог, что ломать, крушить и сеять хаос, смерть и горе. По его мнению, такой, как он, просто не мог сотворить что-то хорошее: хотя бы малое.              А табличка не лгала. Улыбки на лицах простого люда — тоже. Сюань Су всей своей прогнившей до основания душой верил в то, что вытащенные им из мрака души были не чем иным, как фантазией его больного воображения; игрой морока, насланного лесом Мэнъян неясно по какой причине. Он верил в сей, по его мнению, незыблемый факт.              Но смех и вера людей разубеждала: то не было сном иль фальшью. Он в самом деле… сделал что-то хорошее. Сейчас имелось тому подтверждение: реальное подтверждение.              Сюань Су на мгновение овладело желание протереть глаза или умыться холодной водой — такое раньше помогало сбросить с себя больной бред иль остатки глубокого-глубокого сна.              Но на улице было холодно и так, а он сам никоим образом не мог спать, и потому не было возможности пробудиться. Смотря и смотря неотрывно на табличку, неловко украшенную простой крестьянской рукой, Сюань Су чувствовал, как что-то в нём, тая, разбивалось, а после соединялось воедино вновь, создавая новую веху его личности.

«Время всё расставит по своим местам. И в конце концов каждый обретёт то, что ему Судьбой предначертано и прошлыми жизнями заслужено.

Небытие тому свидетель».

***

      Толпа уж давно разбрелась по своим домам, а Сюань Су всё ещё стоял там, точно окаменевший. Возможно, он и впрямь обернулся статуей, что возвышалась сейчас на постаменте напротив него.              Сюань Су смотрел, смотрел и смотрел… и никак не мог насмотреться. Да, из-под рук простых рабочих, никогда не бравших в руки кисть иль скарпель, не могло выйти произведения искусства: лицо всё же получилось косым, местами бугристым; руки и тело не совсем сочетались между собой. На месте глаз нельзя было отыскать привычный силуэт век. Одним словом, вряд ли в этом грубом куске булыжника, самую малость обработанном, можно было отыскать лик Божества.              А Сюань Су находил. Безошибочно узнавал свои черты. Каждую из них. Словно все эти люди знали наверняка, что нос у него был со слабо выраженной горбинкой, а глаза с нависшим веком украшались безграничной тоской; словно они знали досконально, что ресницы его были невероятно длинны; что скулы его поражали своей остротой, равно как и точёный подбородок. Словно они знали его настолько хорошо, что теперь перед Сюань Су возвышалось его отражение.              Поза, в которой его запечатлел люд, не была воинственной или надменной. Молодой мужчина, которым его увидели со стороны жители Илина, возвышался над скромным убранством новоявленного храма с расправленными плечами так, будто он взобрался туда, чтобы всего-навсего увидеть заход солнца из-за крыш. «Божество» являло собой образец умиротворения и знания собственной одухотворённой вечности. Руки его покоились смиренно сложенными у живота в благопристойной манере и невинно цеплялись друг за друга кончиками указательных пальцев.              «Прямо-таки святой, — то ли благоговейно, то ли насмешливо прошептал про себя Сюань Су, делая ломкий шаг вперёд. Было непонятно: желал он восхититься статуей или же разрушить её. — Неужто это в самом деле… сделали для меня?».              Зонтик сам не заметил, как оказался сложен и отброшен куда-то в сторону — в специальное ведёрко. Огоньки свеч, услужливо зажжённых людьми где-то под потолком, качнулись из стороны в сторону при его спешном броске вперёд и вернулись в исходное положение, продолжив с любопытством взирать то ли на первого своего гостя, то ли на своего господина.              Приветственные таблички загадочно блеснули в полумраке, опознав своего хозяина. А статуя как будто бы улыбнулась своей фирменной улыбкой, тон которой верно распознать смог один лишь Сюань Су.              Задрав голову и в упор уставившись на каменное лицо, Сюань Су на несколько мгновений замер в неясных эмоциях на расстоянии меньше, чем в чи. Пальцы стиснули торцы алтаря, на котором источали свой мягкий дымок благовония: они не понравились лису из-за своей горечи, но тем не менее Сюань Су принялся вдыхать их со всем упоением, на которое только был способен. Он мог бы отпрянуть, скинуть палочки на пол, мог бы уйти либо вовсе прекратить дышать — всё же он не испытывал потребности в кислороде.              Но Сюань Су вдыхал, вдыхал сей аромат. Внимал этим горько-кислым ноткам благовоний, которые люди зажгли для него, искренне желая, чтобы он оценил их по достоинству. Что больше всего поразило его: даже зная, что он демон, горожане всё равно возвели для него алтарь и преклонили перед ним колени, поблагодарив за помощь. По большей части, Сюань Су было всё это не нужно — ни коленопреклонение, ни восторг, ни благоговение. Лис не находил в себе того тщеславия, коим обычно грешили не только демоны, но и Небожители.              Ему было достаточно простого «спасибо».              «Почему… — опустил свои кукольные глаза на огоньки благовоний Сюань Су, сильнее сжав края алтаря. Едва лис посмотрел на них, радужки будто бы засверкали, отразив в себе тёплые мазки пламени. — Мне вдруг стало так… Странно?.. — отняв одну из рук от мрамора и прижав раскрытую ладонь к груди, он как будто бы нарвался на неприметный проблеск тепла, который вот-вот должен был затухнуть, сдавшись под порывом суровых ветров, бывших властелинами его души. Стоило отдать должное тощей искре: она так просто не сдавалась; пыталась, несмотря ни на что, выскрести свой шанс на жизнь, хоть и понимала что её ждал один лишь итог — гибель. — Неужто… это из-за благовоний… так?..».              Сие ощущение никак не желало быть разгаданным. Оно напоминало собой что-то, что он испытывал раньше, но память, ещё недавно бывшая решетом, не хотела так просто ему помогать. Как бы Сюань Су ни пытался выяснить, что же ему напоминал этот маленький огонёчек тепла, появившийся вместе с благовониями на алтаре, у него ничего не выходило.              Эфемерное объяснение собственной нерасторопности настигло его спонтанно: просто ещё не время.              «Когда-нибудь я вспомню, на что это похоже, — твёрдо уверился Сюань Су, завороженно проводя ладонью над точками тлеющих палочек. Пальцы, невесть в какой момент обзавёдшиеся когтями, дрогнули, стоило жару мазнуть их подушечки. Сюань Су в некоторой степени боязливо на миг одёрнул руку, испугавшись погореть, но после, точно самый отчаянный мотылёк, приблизился вновь, не смогши упустить столь удачно подвернувшийся под ноги шанс согреться. В пустых блюдцах, называвшихся глазами, заплясали эти самые огоньки, свет которых оказался помножен на миллион, и озарили его собой, и в самом деле оживили; сделали похожим на кого-то, кого уже давненько потерял светлый Цзянху. — Сейчас просто не наступил момент для этого».              Вскинув исподлобья мутный взгляд, Сюань Су, ведомый неким внутренним порывом, не удержался и встал на носочки, и обхватил ладонями хладное каменное лицо. Большие пальцы в неподдельном восхищении прокатились невесомо по скулам и надавили на них, впитав твёрдость, кажущуюся такой притворной и незначительной. Будто бы Сюань Су доподлинно знал, что внутри на деле было полое пространство; что на деле сия статуя была до одури хрупка и что эта ледяная непоколебимость, уверенность — лишь очередная придуманная для мира фальшь.              Руки сползли на шею, огладили плечи и замерли на кистях. Пальцы обхватили другие — каменные — и сжали их, словно попытавшись передать им то тепло, что зародилось в нём самом какую-то секунду назад.              «Моя… Это в самом деле моя статуя… — до сих пор не веря в то, что увидел и услышал, шепнул в пустоту своих мыслей Сюань Су. — Моя…».              Внезапно он спешно одёрнул руки от каменных кистей и подогнул пальцы, спрятав их у груди. Рот приоткрылся и закрылся, так ничего и не произнеся. Ресницы ломано дрогнули — точно кукольный механизм на миг засбоил и внёс тем самым нежелательные коррективы в его работу, вызвав дёрганье.              Побегав глазами от статуи к алтарю и вдруг задумавшись о несправедливости всего этого, испугавшись этих огоньков и собственного лика, увековеченного в камне, Сюань Су пробуравил стылым взглядом напоследок невозмутимое лицо и резко от него отвернулся, будто ему стало физически больно на него смотреть, и быстрым шагом буквально выбежал на улицу, совсем запамятовав забрать зонт.              Вполне вероятно, глупое расставание с недавно приобретённой вещью нельзя было аргументировать простой забывчивостью: всё же он демон, чья память обладала поразительной точностью — если не считать недавнего казуса. Возможно, Сюань Су оказался настолько впечатлён произошедшим, что попросту не смог почувствовать себя как раньше: равнодушно ко всему и отрешённо; возможно, теперь в его душе буйствовал полнейший раздрай, не дающий возвратиться к фривольной прогулке по улицам и как должно насладиться песней дождя.              — Ты же знаешь, да? Что всего этого не заслуживаешь, ибо ты — всего лишь гнусный лжец, — певуче проговорил один из голосов в его голове.              — Замолчи, — сипло возразил ему Сюань Су, обняв себя за плечи и наступив в лужу. Сапог мигом затопило, отчего досада колыхнулась где-то на краю сознания, а лис недовольно распушил свои хвосты.              Из-за того, что ливень был немыслимой силы, его одежды и волосы очень быстро намокли, неприятно прилипнув к телу и отобрав свободу передвижений.              Но ему было всё равно.              — Как бы ты ни бежал, от самого себя тебе ни за что не спрятаться, — не стихал елейный тон закулисного рассказчика-пакостника.              — Замолчи! — огрызнулся Сюань Су.              — Не замолчу. Ты знаешь лучше моего: голос разума не вытеснить из тела. Он будет с тобой до тех пор, пока не исчезнешь ты сам. А ты, Вэй Усянь, не желаешь исчезать в забвении. Ведь так?              Сюань Су скрипнул зубами:              — Я не он.              — Конечно, ты не он, — не будучи убеждённым, согласился едкий голос, чьё звучание расплывалось по куполообразному пространству его разума ехидным певчим эхо, а после лукаво промурлыкал, уколов. — Вот только безумие твоё не лжёт. Как бы ты ни отрицал его. Пойми же: ты – пороховая бочка. Малая искра – и подорвёшься. Помнишь, что было в прошлый раз? Собираешься наступить на те же грабли? Знаешь же и так, что последует за тем. Отчего же ждёшь, что всё получится иначе? Всё равно что открыть перечитанную пять раз книгу и понадеяться на другой конец, — юноша хохотнул, язвительно, сладко, пусть и, по мнению Сюань Су, гадко, пропев. — Глупость и высшей степени дурость.              — Замолчи!!.. — зажмурился Сюань Су, безо всяких предисловий встав посреди дороги и заткнув наглухо ладонями уши. — Сколько можно меня третировать?.. — зло процедил он. — Я не просил их об этом! Не просил! Я не искал «воздаяния за старания»! Не искал «искупления»! Я сделал так по воле случая и прихоти! Со скуки! Я не желал стать святым или подобием бога! Это…              — Но тебе польстило, что они возвели твой образ, не так ли?              — Нет! — шикнул громким шёпотом Сюань Су, дикими глазами бегая по дороге, покрывающейся рябью из-за крупных капель. — Мне это не нужно!              — Нужно, — со смешком возразило вкрадчиво поющее эхо. — Ты самодовольный гордец, Вэй Усянь. Признай это. Ты всегда таким был. Тебе нравилось быть в центре внимания. Нравилось, когда тебя восхваляли. Думаешь, что-то изменилось? Нет. Ты всё ещё тот самовлюблённый мальчишка, которым был до момента смерти. Да, тебя обесчестили, унизили, лишили золотого ядра и свели с ума. Но, как бы ты ни отрицал, нрав твой не исправился ничуть — только ухудшился. Ты жалок. Скажи, что ещё должно произойти, чтобы ты наконец уяснил, что тебе надо исчезнуть и что миру без тебя лучше? Никому не нужное отродье, несущее вместе со своим существованием одни беды. Что ты можешь предложить Цзянху, кроме боли и своего высокомерия? Ничего. Ты монстр. И всегда им будешь. Вспомни слова Вэнь Чжао. Каким бы идиотом тот ни был, его брошенные с пылкой ненавистью слова касательно тебя оказались самыми что ни на есть истинными. Понимаешь? Понимаешь, конечно. Ты же всё-таки не дурак. Однако почему-то до сих пор противишься. Может, это твоя гнилая натура показывает своё склизкое нутро? Безусловно, винить за желание жить тебя не стоит. Пожалуй, это было бы непомерно жестоко даже по отношению к такому, как ты. Но… за отсутствие чести и достоинства — ещё как. Скажи, как можешь ты желать вернуться и по новой зажить после того, как твоей рукой была убита как минимум шицзе? Женщина, которой ты будешь должен во всех своих последующих предполагаемых жизнях, умерла, а ты, её убийца, собираешься жить? Как-то несправедливо, тебе не кажется?              — Вздор… — проскрипел Сюань Су, шатко двигаясь вперёд на жалкий цунь. — Она защитила меня. Она хотела бы, чтобы я жил.              Голос мнимо надул губы, протянув:              — С чего ты так уверен в этом, Вэй Усянь? Побойся гнева Небес. Не будь столь самонадеян. Ты можешь быть каким угодно гордецом и самодовольным индюком, но не бери на себя слишком много. Разве может та, для которой ты — убийца мужа, желать твоей жизни? Нет, она хотела отомстить. Не знаю, как так вышло, что она подставилась под удар, но… Уверяю, в душе она ненавидела тебя.              — Это не так! — крутанулся на носках Сюань Су и прохрипел в пустоту, схватившись за «сердце». — Нет! Шицзе любила меня! Любила! Не… не ненавидела меня, — внезапно демон обозлился и обвинительно зашипел на образ, который в реальности прочих не существовал, но в его — вполне. — Ты ни черта не знаешь! Не знаешь! Шицзе не могла ненавидеть меня! — и болезненно добавил. — Не могла!              Вэй Усянь хмыкнул:              — Столь яро отрицаешь… Отчего же? — он глумливо сощурился, глядя на него сквозь водную стену. — Обычно так отпираются те, кто в глубине души знают, что им говорят правду, пусть и горькую.              Сюань Су схватился за волосы и взвыл, согнувшись пополам:              — Перестань! Прочь! — он глухо прогрохотал, начав бить себя кулаками по голове, дабы, очевидно, прогнать поселившегося в нём вредителя. — Ненавижу тебя, ненавижу! Я не просил о том, чтобы мне возводили статую! Не просил делать меня святым! Это не моя ответственность, не моя! Не… Не приписывай мне тех грехов, которых я не совершал. Я не тщеславен. Я… не ищу чужого признания.              — Ищешь.              — Ложь!              — А вот и нет, — безжалостно отбрил Вэй Усянь, без капельки сострадания глядя на то, как стискивал голову меж рук Сюань Су, жаждая прогнать звук его голоса. — Тебе претит, что все про тебя забыли в том ключе, который тебе нужен. Претит, что тебя возненавидели вместо того, чтобы возлюбить. Такой, как ты, просто не может с лёгкостью принять факт отсутствия обожания, восхищения тобой. Вот ты и…              Сюань Су в сердцах вскричал:              — Закрой рот!!! — и кинулся вперёд, замахиваясь на призрака собственного сознания. Ожидаемо, кулак нащупал собой только пустоту и ничего больше. Тело наклонилось, не встретив предполагаемой преграды, и накренилось, завалившись. Упав в лужу, Сюань Су тяжело перевернулся на спину и невидящим взглядом уставился в неустанно плачущее уже который день небо. Закрыв глаза и с бесконечно долгие минуты так пролежав, он сполз на бок и подтянул колени к груди, зарывшись в них лицом и болезненно прошептав. — Оставь меня в покое…              В висок вонзился миллион капель, которые очень скоро обернулись рекой, что заползла за шиворот. Но даже она не заставила Сюань Су пошевелиться. Он обернулся сломанной игрушкой, что больше не могла двигаться ни влево, ни вправо, ни куда-либо ещё. Конечности её закоченели, не в силах помочь ей отпустить ноги, которым так же было не суждено впредь распрямиться.              Голосов в голове было много. Они заползали в уши и отражались от их стенок, донимали барабанные перепонки, принуждая их умножать и умножать звук на миллиард. Сюань Су казалось, что ещё чуть-чуть — и он оглохнет. Но, на его беду, это было невозможно, ведь слух демонов никак не мог ухудшиться. А уж из-за проказ настырных галлюцинаций — тем более.              Шептали ему разное. Что-то самодовольное, жестокое и игривое, поощряющее: мол, в этом не было ничего такого; все хотят признания и любви, он не исключение. Что-то резкое и враждебное: мол, он — неуправляемый зверь, которого непременно нужно посадить на цепь, оградить его от общественности, которой он мог причинить новый невосполнимый ущерб.              Сюань Су мечтал бы прекратить слышать вовсе. Чтобы больше не хотелось съёжиться в маленькую-маленькую точку: неприметную, упругую и никому не нужную. Чтобы голоса его безумия наконец-то утратили к нему интерес и оставили его одного, обеспечив долгожданную передышку. Пожалуй, он совсем забыл не только о большей части своей жизни, которая как будто бы относилась отныне вовсе не к нему самому и воспринималась им как история о ком-то другом: таком далёком и чужом; помимо неких особенно ярких фрагментов.              Ему показалось, словно к нему потянулась мириада призрачных чёрных рук: плотных и склизких. Их длинные-предлинные пальцы походили на сучья деревьев: такие же негнущиеся и уродливые. Сюань Су знал, что, сжав его в своей хватке, они непременно его раздавят и не смогут поморщиться, испытав сожаления.              Никто… не испытает сожаления. Кому он всё-таки был в этом мире нужен? Каждый, поголовно, презирал Вэй Усяня, ненавидел его за великое множество неоправданно жестоких смертей. Все видели в нём кровожадного убийцу, которым, ежели быть предельно искренним, он и являлся.              Пусть и не желал он сам в этом признаваться.              «Но ведь я не Вэй Усянь, — пытался оправдаться Сюань Су, открещиваясь от прежнего имени. — Я не он… Меня зовут иначе… Правда зовут… Я Сюань Су… Сюань Су… Тот, кого любят… Не ругайте меня… Любите… Любите же!..».              Однако, как бы Сюань Су ни старался прогнать свою прежнюю «ипостась», забыть о ней, о поступках, которые были совершены под этим именем, истина была очевидна: ничто не отрежет его деяния от него. Как бы его ни звали, все те зверства, погрузившие Цзянху в омут крови, совершил он — и неважно, под каким именем: Вэй Усянь, Старейшина Илина либо же Сюань Су.              Могло показаться, будто Сюань Су мелко задрожал: то ли от холода, вызванного дождём и морем луж, то ли от внутренних распрей. Однако факт оставался фактом: тело его по-прежнему молчало, что бы ни твердило ему его сознание, жаждущее обмануть и осмеять.              Древесные пальцы доползли наконец до его шеи и крепко-крепко сжали, перекрыв поступление кислорода. И Сюань Су наверняка забыл бы о том факте, что ему не нужно дышать, если бы голос его внутреннего лиса, который до сих пор — даже с учётом всего перенесённого и пройденного — не ощущал себя виноватым.               — Я — это я, бесспорно, — хмыкнул лис. — И все те убийства были совершены именно моей рукой и ничьей больше, — в его тон скользнуло ненаигранное удовлетворение. — И мне это льстит. Радует. Я горжусь этим. Ведь это значит, что я не дал себя в обиду, — он прорычал. — И впредь не дам. Я обладаю правом жить – и это ни в коем случае неизменно. У меня посмели его отобрать, возжелать моего забвения. Что ж. За каждым поступком иль словом следует расплата. Нет ничего удивительного в том, что я пришёл поквитаться. Мною не было сделано что-либо, что могло бы вызвать их гнев, едва я только возвратился. Их испугала моя сила, и потому они поспешили задавить меня, пойдя на поводу у собственных трусости и низменного страха, — хули-цзин ядовито усмехнулся. — Не моя вина в том, что они не учли того факта, что если лезешь на того, чья сила априори выше твоей, то может прилететь ответ. Как аукнется, так и откликнется. Что посеешь, то и пожнёшь. И многое, многое другое. То был лишь акт свершения справедливости. И нечего делать из меня абсолютного злодея, пусть мне и нравится эта амплуа, — лис отчеканил, настаивая. — Я не козёл отпущения.              Восприятие Сюань Су мазнули знакомые нотки, которыми обладал аромат лисьих флюид. Демон остро ощутил чужое присутствие у себя в изголовье, но списал это на приход очередного призрака собственного сознания, которого послал его разум в надежде склонить к какому-либо мнению.              И не прогадал: шершавый голос лиса смешливо разразился прямо над ним, прошелестев в непосредственной близости от него. Его нежные-нежные губы невесомо коснулись виска, а шёпот, сорвавшийся с них, играючи юркнул в ухо, скатившись по ушной раковине и слизав погодные слёзы:              — Не смей разлёживаться на дороге. В луже, — он строго отрезал. — Где твоё достоинство? Лежишь в грязи. Так не годится. Вспомни, кто ты есть, и пойми, что иногда нужно лишь признать, что ты — редкостный гандон. Признать, принять и научиться собой наслаждаться. Ты у себя один. Никто, кроме тебя, не скажет тебе доброго слова. Посему… Расслабься и получай удовольствие, понял? — усмехнулся лис. — Так будет существовать намного проще, — щёку незатейливо царапнул, кружащий по коже коготок, что вырисовывал незамысловатые силуэты линий. — Держи в голове: ты никому и ничего не должен, — в ехидный голос прокралось притворное сочувствие. — Несчастные людишки чего-то ждали от тебя, но получили что-то не то. Вот беда! — и вмиг тон утратил всё наигранное сострадание, заледенев и ужесточившись. — Как жаль, что теперь они утратили право что-либо предъявлять, — лис промурлыкал. — Отныне твоя очередь требовать от мира.              Сюань Су съёжился:              — Я…              — Неужто хочешь тысячелетиями жаться по сырым углам и жалеть себя? Вещать о собственной никчёмности крысам из трущоб? Страдать, страдать и страдать. Ныть, ныть и ныть. Ты демон, в конце концов, или кто?              — Я человек… — неубедительно проскрипел Сюань Су.              Хули-цзин холодно усмехнулся и пророкотал:              — Ложь. Ты давно перестал быть человеком. Как минимум Безночный Город это прекрасно подтверждает. Как бы ты ни пытался убедить себя в том, что всё как прежде, истина не изменится: былое давно осталось позади. В этом ничего превратного нет. Всё обречено когда-нибудь претерпеть модификацию. Смирись с тем, что ты больше не человек, — лис хмыкнул. — Ты так долго прятал свою истинную суть, что напрочь забыл с ней примириться. Принять её. Нет ничего удивительного в том, что теперь, оказавшись с ней один на один, ты не можешь с ней ужиться. Надобность в сокрытии себя исчезла, а вот ненависть осталась.              Сюань Су процедил себе под нос:              — Я не ненавижу…              — Как же, — ядовито фыркнул хули-цзин. — Притворство заклинателем плохо на тебя повлияло. Оно исказило тебя, извратило. Три года играть человека — внушительный период! Вот только пора из роли выходить, — он жарко зашептал. — Ну же, ну же!.. Сюань Су-у-у… Вспомни, как ты задвигал меня — нового истинного себя — куда-то далеко-далеко. Подавлял мои нужды. Пытался сломать и сделать таким, каким тебя хотел видеть мир людей, частью которого ты, хоть убейся, стать ни за что не смог бы и не сможешь впоследствии. Это глупость. Проделай всё то же самое с тобой-человеком. Позволь себе стать тем, кто ты есть сейчас. Оставь прошлое там, где ему самое место. Не ломай себя — с этим прекрасно справился Вэнь Чжао в тот роковой день.              Сюань Су хотел бы возразить, но так вышло, что губы отказались разомкнуться. Челюсть будто бы свело судорогой, заставив её онеметь. Против воли, он принялся с пристальным вниманием вслушиваться в то, что говорил загадочный призрак одного из проявлений его собственного Я.              До чего же забавно получалось! Одна часть него пыталась убедить его в том, что он — ошибка, а другая силилась доказать, что это самая что ни на есть наглая ложь, что он всё же заслужил жить, несмотря на всё, и что… даже такой, как он, заслуживал быть любимым и обожаемым. По мнению лиса, это было то, что задолжал ему Средний Мир. Отказываться от признания ни в коем случае не следовало. Презирать себя за попытки встать на ноги и снова взлететь — тем более.              И, если быть честным… Сюань Су хотел верить лису, а не Вэй Усяню.              Тем временем тот, будто бы догадываясь о взрастающих на благодатной почве настроениях, продолжал играться, разрисовывая мнимыми узорами его лицо. Сюань Су знал: хули-цзин расслабленно улыбался, справедливо предполагая, что в скором времени им будет достигнута желаемая цель.              И Сюань Су не находил в себе протеста. Не хотелось… возмущаться этому варианту развития событий. Хотелось… покориться. Пойти на поводу. Всей душой поверить именно в этот факт: что он не чудовище и не тварь. Что он… тоже может быть обожаем, нужен, как воздух, и, что самое важное, любим.              Вполне возможно… та статуя не являлась чем-то плохим... Она не делала его хуже. Напротив, она олицетворяла собой его взлёт, но никак не ещё большее падение вниз.              — Да-а-а-а… — заглушал собой хули-цзин прочие голоса, что пытались бунтовать и перетянуть на себя «одеяло» внимания Сюань Су в собственную сторону. — Верно мыслишь. Впервые за четыре года. Мой дорогой Повелитель Мёртвых — видишь, как здорово звучит? — пора бы тебе подняться. Ну же. Прими наконец свою ипостась. Не отвергай себя. Смирись с переменами и позволь им наполнить себя, направить туда, куда тебе суждено добраться. Ты демон. И в этом нет чего-либо превратного. Всё, что было прежде, — результат чужой глупости или нашего веселья. Мы всего-навсего играли. Что плохого в играх?              — Ничего, — слабо согласился Сюань Су, наконец расслабленно растекаясь по земле.              Хули-цзин холодно, но тем не менее одобрительно улыбнулся:              — Именно. Лисичка всего лишь поиграла с людьми. Что в этом такого? Всё в порядке. А если и не в порядке, то что с демона взять? У нас таковая природа: хаос порой сеять. Но если нас задобрить, то мы будем очень даже добрыми, милыми и пушистыми. Так ведь?              — Так…              Холодная ладонь — отчего-то довольно-таки маленькая, правда — принялась нежно-нежно гладить его по голове, будто бы поощряя за хорошо проделанную работу над собой. Сюань Су отчётливо улавливал сытые рокочущие нотки в голосе лиса и… не мог с ними не согласиться. Услышав таковую точку зрения, он смог отыскать в себе что-то с ней солидарное; что-то, чему понравился таковой ход мыслей.              «Я демон, — вяло рассуждал Сюань Су, пока его ласково гладили по голове. — Гнаться за человечностью глупо, когда ты не имеешь с этой сутью ничего общего. Всё равно что рыбе возжелать взлететь в небо. Но… — наполнился тяжестью тон. — Мне всё ещё сложно признать, что я больше не человек. Обращать внимание на это, иметь со сменой сущности дело — та ещё задача. Миновав сей этап тогда, я лишь усугубил положение сейчас. Лис прав. Играя роль живого человека, которого давно уж и в помине нет, я позабыл о новом истинном себе, и теперь моя злость на эту несостыковку обернулась ненавистью ко мне же, — Сюань Су утомлённо уронил назад ослабевшие кисти на дорогу, позволив им утонуть в луже. — Как всё запутанно».              Хули-цзин больше ничего не говорил ему, не мурлыкал. Должно быть, считал, что его задача «переубедить» была с блеском выполнена. Сюань Су в каком-то смысле был рад тому, что его голос замолчал, ибо несмолкаемый гам, застывший в ушах, порядком надоедал.              Рокот прочих возмущений до конца не стих к моменту исчезновения лиса. Вероятно, те посчитали, что, раз конкурента более нет на горизонте, настал их час убеждать его. Однако по неведомой причине их громкость значительно уменьшилась. Точно чья-то непоколебимая рука воздвигла между ними толстую-претолстую стену. Поначалу Сюань Су предположил, что это была вина лиса, который не хотел свершения «шага назад», и потому оградил его уши от ненужной болтовни, но после догадался, что, по сути, не было никакого «лиса», равно как и «Вэй Усяня». Всё это был он сам — и никто другой.              — Ты разговариваешь сам с собой, — пронёсся в голове расплывчатым эхом голос Подсознания, которого Сюань Су ни разу за своё второе восстание не слышал. — Понимаешь, да? После солёного «душа» от Вэнь Чжао у тебя поехала крыша. Твоему изломанному разуму сложно воспринимать информацию — вернее, её огромный поток, — будучи единым целым. И потому произошло «деление». Я – более-менее рассудительная, здоровая часть тебя, которая способна кое-как мыслить. Я твоя «человечность». Спрашивая у меня направление пути, ты должен помнить: ты сам себе его диктуешь, ведь я – лишь часть твоего рассудка. Мы – одно и то же.              — Одно и то же… — просипел задумчиво Сюань Су.              «Наверняка этот «Вэй Усянь» и есть воплощение моей роли, которую я, не прекращая, играл в течение трёх лет после своего восстания из мёртвых. Он – моя ненависть к своей демонической ипостаси, деятельности после смерти. Вот поэтому он… столь жесток и резок со мной, — Сюань Су хмыкнул. — А лис — это новый я. Истинный… Знающий, что мне нужно, а что – нет. Чего я заслуживаю, а чего – нет. Лис – голос меня, не оглядывающегося на предрассудки иных моих мнений, — пальцы щёлкнули, стоило руке сжаться в кулак. — Стоит прислушаться к нему. Как бы ни кипела во мне ненависть к себе, Вэй Усянь не должен утянуть меня обратно в забвение. Я не исчезну, — выдавил он и процедил, обращаясь к мороку. — Если тебе так хочется сгинуть в забвении, Вэй Усянь, — сгинь. Сгинь, сгинь, сгинь! — с ненавистью зашипел Сюань Су. — А вот я не хочу этого. И потому… не паду».              Невероятно большим делом было принятие нового себя. В самом деле: обернувшись демоном впервые, Вэй Усянь не желал принимать этот факт. В своём представлении он всё ещё был человеком, который просто лишь немного изменился. Но это был по-прежнему он: первый ученик Ордена Юньмэн Цзян, который смог вернуться домой даже после тех ужасов, встреченных в Доме Кандалов. Собственная суть обернулась всего-навсего возможностью добиться того, что было нужно, но никак не… новой вехой его самого. Пользуясь всеми теми благами, которые предлагала демоническая сущность, Вэй Усянь считал себя человеком; в глубине души презирал свои новые замашки в виде питья крови и поедания сердец. Они вызывали в нём страх. Боязнь стать тем, кем он меньше всего хотел бы быть.              Столкнувшись с неутешительной реальностью, Вэй Усянь — а теперь уже Сюань Су — предстал лицом к лицу с очевидной проблемой: как же ему быть с собственной сутью? Кто же он отныне? Демоном ему быть не хотелось, однако и от человека в нём не осталось и крупицы.              Что ему нужно было сделать? Как реагировать? К сожалению, рядом не было никого, кроме собственного безумия, чтобы подсказать. В своё время, Вэй Усянь не примирился со своей смертью, так и не смог принять её, прочувствовать как должно. И теперь уже Сюань Су донельзя сильно от этого страдал.              — Этот внутренний конфликт никогда не сойдёт на нет, — сказал тот, когда реальность ожившего воспоминания рушилась на глазах. Сюань Су был склонен думать, что Вэй Усянь оказался на чуть-чуть прав. Вот только… оставлять всё как есть демон ни в коем случае не желал. Хотелось определённости, чёткого направления, у которого должен был найтись один-единственный итог.              Сейчас стоило выбрать наконец развилку, которой придётся воспользоваться, чтобы вконец не сойти с ума — ещё больше, чем он уже был.              «Я… не хочу… исчезнуть, — твёрдо проговорил Сюань Су. — Не хочу страдать. Я больше не хочу испытывать боль».              А лис внутри него довольно прогудел:              — И не причинит. Ты – свирепый демон, который при желании мог бы уничтожить целый Цзянху. Тебе нет равных. Ты демон, а значит вершитель своей судьбы. Больше никто… не посмеет решить: жить тебе или умереть. Таковая привилегия в прошлом. Она умерла вместе с Вэй Усянем, с этим слабым, ничтожным человечишкой. Слышал, как тебя нарёк люд? Повелитель Мёртвых. По-ве-ли-тель. Это значит, что в твоих руках власть. В твоих, и не в чьих больше.              «В моих руках сила, — прокатил на языке эту фразу Сюань Су и почувствовал… Что ему нравится. — Сила… Благодаря которой никто и ни за что более не причинит мне боли».              Внутри наконец-то что-то стихло. На протяжении всего его пребывания в Среднем Мире — и чуть-чуть в Небытии — в нём как будто бы кипел океан всего, что только можно и нельзя. Словно в один котёл побросали различных продуктов, вскипятили, а после стали ожидать положительного результата, который просто-напросто не был возможен. Сюань Су ощущал себя настоящей пороховой бочкой, которой его «ласково» назвал Вэй Усянь, и думал, что в самом деле скоро взорвётся от перегрузки.              А сейчас… стоило ему сделать выбор в пользу одной из сторон… всё замолчало. Каждое из чувств, снедавших его, точно коркой льда покрылось — притом очень толстой. Признание «я демон» как будто бы безвозвратно убило в нём что-то, но вместе с тем позволило чему-то другому восстать. Сюань Су не знал, было это чем-то плохим либо же хорошим, но, если быть предельно честным, ему было плевать — теперь плевать.              Чем сильнее всё в нём промерзало с сумасшедшей скоростью, тем более умиротворённым он становился. Отныне не имели значения все те грязные слова, которыми опошляли имя Вэй Усяня, — первое время, захаживая в общий обеденный зал на постоялом дворе, Сюань Су чрезвычайно напрягался, стоило кому-то из гостей завести разговор о почившем тёмном заклинателе. Немало гадостей ему пришлось выслушать, немало!              Отныне не было важно: ненавидит ли его за убийства и жестокость люд. Сюань Су ощущал твёрдую готовность подтвердить: «Я не чувствую раскаяния за это». Возможно, это было в корне неправильно. Возможно, именно это подтверждение и являлось доказательством гибели «чего-то важного» в нём. Но Сюань Су не мог сказать, что он испытывал по этому поводу сердечные муки — сердца-то у него было!              От простого сброса груза вины и тысячи цзиней ненужных чувств с себя стало так хорошо и спокойно, что Сюань Су захотелось рассмеяться, пусть и не зарождалось, по факту, смеха в груди.              «Как холодно… — рассеянно протянул Сюань Су, привольно растекшись по дороге и теперь уже с истинным наслаждением потянувшись в ледяной воде. Он лениво выгнулся, распрямив ноги и каждой клеточкой тела впитав прохладу. Пальцы хищно извернулись и зарылись в воду, смогши ухватить каждый из её слоёв. — До чего же приятно. Так хорошо. Лучше, чем тепло. Это уж точно, — с ярко демонстрируемым безразличием хмыкнул он. — Мне оно больше не нужно. Я отрекаюсь от него, как и от Вэй Усяня. Больше во мне нет слабостей и тяги к чему-то. Если… Если я ни к чему не привязан, то и задеть меня будет нельзя. А это, бесспорно, то, в чём я нуждался».              Просто лежать и ни о чём не думать оказалось самым приятным на свете занятием. Сюань Су никогда бы не подумал, что разлёживаться на дороге, в лужах, ему настолько понравится. Не гадать, что же о тебе подумают… Не беспокоиться о своём «лице», статусе в обществе… Делать наконец-то так, как нужно в первую очередь тебе.              И больше ничего не опасаться.              Голоса, чувствуя его крепчающий настрой, последовав примеру «чувствительности» и прочим сомнениям, погибли под натиском холода и оказались похоронены где-то в низинах его разума и скованы крепкими объятиями льда.              Однако кое-что всё же осталось прежним — что несказанно удивило Сюань Су.              Гладившая его рука никуда не исчезла. Несмотря на то что хули-цзин смолк уже очень давно, пальчики, убиравшие мокрые пряди, которые настойчиво лезли в глаза, прочь со лба, никуда не делись. Они ощущались такими настоящими, впрочем, как и все его галлюцинации, что Сюань Су не сразу заметил какой-то подвох.       Сюань Су напряжённо замер. Но руку случившиеся изменения ничуть не смутили. Она как продолжала водить ладонью по его голове, так и водила. Это заставило демона внимательнее прислушаться к ощущениям, которые приносил вместе с собой наглый обладатель бродивших по его волосам пальцев.              «Маленькая, — изумлённо констатировал лис. — Почему я понял это только сейчас? У хули-цзина намного больший размер ладони, чем… у этой».              Резким движением, Сюань Су перехватил гладившую его руку за запястье и вскинул веки, диким враждебным взглядом раненого зверя уставившись на варвара, посмевшего притронуться к нему. И обомлел.              «Ребёнок?».              На него без доли удивления смотрела маленькая девочка. Несмотря на то что на её глазах случилось нечто экстраординарное, она не изумилась и не убежала прочь в испуге. Больше всего Сюань Су поразило вот что: почему ребёнок гулял в такую погоду один? Почему ребёнок вообще подошёл так близко к потенциально опасному незнакомцу? Порядочные люди на дорогах не лежат по велению прихоти. И в пустоту не кричат, и не разговаривают сами с собой. Пожалуй, стоило отдать Сюань Су должное: он в полной мере осознавал, как выглядел со стороны, и ничуть не умалял степень своего сумасшествия, не увиливал и справедливо признавал наличие у него статуса безумца.              Сжав челюсти и подумав, что это всего лишь дитя, которое не заслуживало зла в свою сторону, Сюань Су медленно, будто бы через силу, разжал пальцы, позволив девочке убрать от него руку. Однако, вопреки его ожиданиям, та не отпрянула. Она осталась сидеть в том же положении, на корточках, с занёсшейся над его головой рукой. Казалось, даже исчезновение стальной хватки ледяной ладони не заставило её опомниться и уйти. Сюань Су сбило с панталыки то, что девочка не уронила руку, не устроила её у себя на коленях, а оставила её висеть в воздухе: в такой неудобной позе.       «Какая неоднозначная и, без прикрас, странная гостья, — прокомментировал Сюань Су, лицемерно позабыв о собственном недавнем поведении. Ему бы стоило сказать: «Кто бы говорил», — но так вышло, что ещё при жизни он был тем ещё бесстыдником, и потому Сюань Су поспешно отмахнулся от вставленной им самим шпильки, так и не примерив её на себя. Он по-лисьи сощурился, смело ответив на неотрывный кукольный взор. — Смотрит так. Кажется, где-то я уже подобный тон видел».              Едва Сюань Су подорвался встать, девочка наконец отмерла и отодвинулась на несколько цуней. Когда демон всё же сел и вопросительно изогнул бровь, повернувшись к ней и пытливо склонив голову набок, незнакомка отзеркалила его действие, а после, на миг задержавшись, поспешно встала и трусцой убежала прочь, скоропостижно скрывшись за углом. Ведомый любопытством Сюань Су коснулся её удаляющейся тени лисьим чутьём, которое подсказало: не в сторону дома двинулась девочка.              Сюань Су хмыкнул и медленно поднялся.              «Не захотела показывать, в какой стороне находится дом. Справедливо, впрочем. Вот только… что она тут делала? — заправив выбившуюся прядь за ухо, он студёно цокнул. — Я что, на котёнка похож? Гладила меня тут, пока я не отмер».               Хрустнув шеей, Сюань Су отстранённо распознал закравшиеся в его голову подозрения: а может, это был и не ребёнок вовсе? Всё же с появлением девочки было сопряжено слишком много странностей.              Что она тут делала? Почему вдруг подошла и начала гладить его по голове? Была ли в этом его вина, раз лисьи флюиды пустили дымку в сознание ребёнка и приманили к нему? Так много вопросов и так мало ответов…              Впрочем, Сюань Су и без того бед и загадок хватало. Он разумно порешил, что не очень-то ему и нужно было гадать над таинственной девчонкой, с которой они наверняка более не встретятся. Устало отметя прочь случайное столкновение, Сюань Су мыслями вернулся к ворону, оставленному в комнате постоялого двора и пиале тофу, которой можно было насладиться, вернувшись.              «Пожалуй, я слишком задержался снаружи, — поведя носом, Сюань Су притуплённо опешил. — Совсем скоро рассвет. Долго я гулял, ничего не скажешь, — лениво подняв раскрытую к верху ладонь на уровень груди и поймав ею дюжину, а то и сотню дождевых капель, он покачал пальцами, позволив воде играючи с них стечь и отразить в своих искажённых стенках окружающий их мир. — Уж целая ночь почти что минула, а ливень всё не кончается».              Машинально двинувшись вперёд по улице, Сюань Су равнодушным взглядом мазнул полуразваленное строение, которое теперь именовалось храмом Повелителя Мёртвых Сюань Су. Кратко скривив уголок рта в неясных эмоциях, он проигнорировал оформившееся в горле урчание и пинком отбросил в сторону утяжелившийся от влаги подол, дабы тот не мешал ему идти.              Медная табличка, оставленная где-то позади за плотной-плотной стеной дождя, блеснула, и оставалось загадкой: то были проказы воображения, то ли реальные чудеса. Но незыблем и истин был факт того, что мудрые слова «нового святого», запечатлённые над входом в храм, несколько изменили своё положение, встав в ровный ряд и перестав смотреться вразброс, и уточнили свои линии, сделавшись куда более изящными и филигранными: словно их подправил своей твёрдой рукой искусный мастер каллиграфии.              Может, то была игра разума, а может, и реальное волшебство, но жар от благовоний и свеч как будто бы утроился, отчего в святилище стало намного теплей…       

***

      Возвратившись на постоялый двор, Сюань Су внезапно возжелал омыться. Не потому, что испытывал в этом реальную надобность, а потому, что его капризная лисья натура донельзя сильно жаждала купания и пребывания в воде.              Конечно, возвращение не обошлось без поражённой до глубины души дюжины взглядов. Однако Сюань Су не посчитал нужным запомнить каждый из них по отдельности и принять к сведению.              Лис и так понимал: внешний вид его оставлял желать лучшего и стоило вести себя куда более осмотрительно, ежели он не хотел оказаться раскрытым. Всё-таки это был мир людей, в котором состояние твоих причёски и одежд играло ключевую роль. По ним легко можно было определить твой материальный достаток или же класс. Вероятно, в глазах работников двора вернувшийся к ним помятый молодой господин, промокший до нитки, предстал чудесатой загадкой, которой наверняка впоследствии тщательно перемыли кости за утренними делами.              Отмахнувшись от понимания собственного грубого промаха, Сюань Су запрокинул голову, устроив затылок на бортике бочки. Пар витиевато вздымался к потолку и в нём же растворялся, равно как и мысли демона, который не хотел о чём-либо думать. Первая прогулка по Среднему Миру оказалась для него слишком тяжёлой и изнурительной, чтобы после сваливших его впечатлений тратить оставшиеся силы на усиленную мозговую деятельность.              Юю было уже куда лучше, однако он не спешил просыпаться. По возвращении Сюань Су проверил его состояние и убедился в том, что тот не умер. Поблагодарив ворона за это, он кратким касанием передал ему ещё демонической энергии, дабы ускорить процесс восстановления.              Разумеется, не из искренних переживаний делал он это. Всё-таки Сюань Су был демоном и лисом, которого не волновало чужое горе. Пристально следя за здоровьем яогуая и по максимуму оказывая ему помощь в восстановлении, Сюань Су надеялся, что в будущем тот может быть весьма полезен.              И совсем не подумал Сюань Су о том, что, если бы всё обстояло именно так, как он думал, палец не опустился бы на темечко птицы и не погладил его перед уходом в своей особой ласковой манере.       

…

             Отлежавшись денёк и повалявшись вдоволь, Сюань Су вновь отправился улицу, продолжив любоваться миром, от которого на протяжении нескольких месяцев пребывания в Небытии был отрезан, и наблюдать за людьми, благодаря которым против воли хотелось вспомнить, какими же существами те были.              И кем в прошлом был он сам.              Несмотря на стойкое решение полностью отринуть былое и стать «лучшей версией себя», Сюань Су не прекращал внимать каждой эмоции и каждому проявлению человека. Возможно, это казалось ему любопытным занятием, разгонявшим скуку; возможно, это добавляло уверенности в правильности выбранного пути; возможно, дело было в чём-то другом. Впрочем, искать верный ответ ему не хотелось в силу простой усталости и желания спокойного существования, и потому Сюань Су не то чтобы заострял своё внимание на этом.              Вот только загадки и странности так просто отпускать из своих цепких лап его не желали.              Так как в этот раз Сюань Су решил выйти пройтись не под вечер, а сильно пораньше, народу было значительно больше. Горожане теснились под зонтиками и брезентам, надеясь хотя бы так не «уплыть». Бедные торговцы, которых угнетали сложившиеся погодные условия на рынке, пытались уберечь товар от порчи и попутно продать его как можно дороже, ибо «те были с таким трудом добыты и доставлены».              Сюань Су хмыкнул и закатил глаза, стоило ему понять, что ноги его вновь привели на ту площадь, на которой сутками ранее отлёживал бока, страдая от очередного приступа сумасшествия.              «И здесь же я встретил ту девчонку, — рассеянно подумал лис, и тут же, как по заказу, остро почувствовалось чьё-то пристальное, пусть и старающееся быть ненавязчивым, внимание. Для свирепого демона не составило труда вмиг отыскать причину появления назойливого зуда бегающей по коже щекотной дрожи, и потому уже через какое-то жалкое мгновение Сюань Су буравил непроницаемым взглядом бледное лицо уже знакомой ему девочки с точно таким же взором. — Как тесен мир. Либо же шутка Судьбы?», — едко прокомментировал он и, скривив уголок рта, категорично отвернулся, как бы показав ребёнку, что ему ничуть не были интересны переглядывания с ним.              Столь грубое и недружелюбное действие на удивление девочку не отвадило не от него. Против воли прислушивающийся к её эмоциональной ауре Сюань Су притуплённо поразился «непробиваемости» незнакомки. По его мнению, дети были достаточно впечатлительными и хрупкими созданиями — как минимум в столь юном возрасте. Однако «приставшая» к нему девочка никоим образом не отреагировала, когда её одарили столь тяжёлым и мрачным взглядом. Сюань Су помнил, как повёл себя тот же А-Юань, когда Лань Ванцзи наградил его своим привычным неумолимым взором.              Поведения этой девочки и ребёнка, чьё имя слабо-слабо царапнуло кончиком своего ядовитого жала его металлическое сердце, значительно разнились, что не могло не заставлять присматриваться пристальнее.              Однако, пусть и принуждала эта диковинка обращать внимание на себя, Сюань Су не спешил идти у неё на поводу. В конце концов, какое ему было до неё дело? Верно, никакого. По этой самой причине силуэт незнакомой девочки, лицо и целостный облик которой как бы прошли мимо него, остался лишь размытым пятном в его памяти и ничем большим.              В противовес мыслям и намерениям, уходя, Сюань Су всё же обернулся из-за плеча, но никого на прежнем месте не обнаружил. Закуток на противоположном крае площади пустовал, точно ему померещилось и на самом деле никакого ребёнка с необычной аурой не существовало и в помине.       

…

      Всю последующую неделю Сюань Су, бегло проверяя состояние Юя, неизменно отправлялся на городскую площадь. Можно было подумать, что его рвение именно в ту часть города было обусловлено загадочной девочкой-диковинкой, с которой хотелось встретиться ещё раз, чтобы успокоить неугомонное лисье любопытство, но это было не совсем так. Конечно, Сюань Су было в некоторой степени интересно, что же ему не понравилось в этом причудливом ребёнке, но не настолько, чтобы заставить его приходить из раза в раз одно и то же место.              В таком случае объяснение его появления здесь выглядело несколько иным образом. Так сложилось, что рядом с площадью находился храм «новоявленного Божества», и потому не стало удивительным, что ноги лиса, изголодавшегося по тёплому и радушному отношению к себе, приводили его именно туда.              Неожиданно не бывшему лояльным к религиозной тематике Сюань Су понравилось находиться в храме. Наиболее вероятной причиной этому было то, что святилище посвятили конкретно ему, а не кому-либо ещё.              «Сарайчик» — как его ласково окрестил Сюань Су — с каждым днём становился всё краше и краше. Обустроившие его горожане трепетно относились к своему «детищу», и оттого ежедневно, равно как и Сюань Су, приходили на порог храма, проводя там уборку и меняя начинающие гнить фрукты на те, что посвежее.              Религия во взгляде обывателей являлась чем-то ключевым, стержневым. К ней простой люд относился куда более трепетно, нежели те, кто «парил в облаках». Сюань Су никогда не интересовался божествами и всем тем, что было с ними связано, и потому каждый новый аспект был ему исключительно интересен.              Дядюшка Цинь, который с радостью согласился выступить в роли временного настоятеля в храме, не сразу привык к его постоянному присутствию, однако, как только сделал это, сделался весьма приветливым и славным дедушкой, которого отвадить от хмурого представителя молодого поколения было не так легко. Он со всем упоением рассказывал великое множество заслуживающих внимание вещей, активно посвящая Сюань Су во все тонкости религиозной тематики.              Так Сюань Су подробнее узнал о молитвах и подношениях, о самых популярных Небожителях; регионах, в которых те «властвовали», за что отвечали и что могли подарить. Скорость, с которой Сюань Су начал с лёгкостью разбираться в духовной области, поражала глаз, что не могло не радовать такую любопытную личность, как он.              С учётом его рвения, которое являло себя, когда дело касалось того, что было ему интересно, все ключевые вопросы и подвопросы слишком быстро себя исчерпали, и потому Сюань Су в довольно-таки краткие сроки стал весьма не плохо осведомлён о том, что касалось мира Богов. По этой причине в какой-то момент Дядюшка Цинь устал копаться в голове и искать то, что могло бы развлечь любопытного ученика, и оттого попросту сдался, начав рассказывать ему презабавные байки, пока они наводили порядок в храме.              — Вот помнишь, А-Су, генерала Наньяна, про которого я тебе рассказывал?              Сюань Су рассеянно покивал, украдкой поправляя себе статуе нос:              — Ну и?              Дядюшка Цинь раздражённо всплеснул руками, отчего рукава его сердито прорезали своими краями воздух:              — Какой ты непочтительный, А-Су!              — Простите, Дядюшка Цинь, — произнёс Сюань Су так равнодушно, что ни у кого не возникло бы сомнений касательно его неискренности. Пытаясь исправить положение, он его лишь усугубил, потому как у мужчины создалось впечатление, будто бы «юноша» даже не попытался изобразить наличие вины:              — Даже не пытаешься притворяться! — поразился он. — Тебе же ни капельки не стыдно!              Сюань Су кратко пожал плечами, пододвинув ногой к одной из женщин полный прикупленных палочек для гаданий тяжёлый ящик:              — Я бесстыдник.              — Истинно так! — согласился мужчина, по-прежнему бурча. Пригладив усы и по новой завязав ленту, что стягивала его наполовину седые волосы в пучке, Дядюшка Цинь раздражённо пробрюзжал. — Не будем об этом, ладно. Так о чём это я, — он хлопнул в ладоши, заговорщически понижая тон, дабы женщины не подслушали их разговор. — Помнишь, я тебе рассказывал про генерала Наньяна?              Сюань Су непроницаемым, но тем не менее угрюмым взглядом посмотрел на мужчину в упор, но сдержал язвительное напоминание о том, что тот его уже об этом спросил, и, благодаря огромной силе воли, лаконично ответил:              — Да.              Казалось, Дядюшку Циня удовлетворила таковая покладистость. Он покивал и с таким смеющимся выражением лица, что даже Сюань Су стало любопытно, начал шептать, тщательно скрываясь от возможных гневных взглядов приятельниц:              — С серьёзными вещами мы давно покончили, А-Су, поэтому не удивляйся уж моим историям. Но они неплохо поднимают настроение, — заметив, что взор Сюань Су окрасился в цвета «Дядя, давай короче», он забрюзжал что-то нечленораздельное, пусть и не умалил энтузиазма. — Когда-то давно, один правитель пожелал воздвигнуть даосский монастырь. Он отнёсся к этому делу со всем тщанием и самолично оформил каждую табличку. Вот только случился казус! Он неверно написал иероглиф!              Сюань Су разочарованно выгнул бровь:              — И что же забавного в одной лишь ошибке?              Дядюшка Цинь хрипло хохотнул:              — Да в том-то и дело, что эта ошибка кардинально изменила ход карьеры генерала! Вместо того, чтобы быть наречённым Равным Солнцу, он стал… — он понизил тон ещё сильнее, воровато оглянувшись. — Генералом Большим Членом, — стоило словам отзвучать, Дядюшка Цинь выжидательно воззрился на «юношу», предполагая смеющуюся реакцию.              Конечно, столь сухой «человек», как Сюань Су, не мог по объективным причинам реагировать бурно, но подобие нужной реакции на презабавную байку выдал, хмыкнув:              — Вот уж да. Какой верный последователь. И что, послушников и верующих у него прибавилось?              Дядюшка Цинь ехидно скривил губы, откинувшись на торец алтаря и на некоторое время совсем позабыв о натирании пола до блеска:              — Прибавилось! Вот только не среди мужчин, а среди женщин!              — О как, — глухо поразился Сюань Су и съязвил. — Среди женщин… Не думал, что они будут о таком просить. Вроде как они являются обладательницами иных достоинств.              Мужчина на него испуганно шикнул:              — Ти-и-ихо… — он воровато оглянулся в сторону своей жены, что хихикала, переговариваясь о чём-то со своей подругой. Поняв, что та не услышала реплику Сюань Су, Дядюшка Цинь расслабленно выдохнул и махнул рукой на юношу. — Что ж ты какой! Потише! Моя А-Жэнь будет очень недовольна, если узнает, что я молодёжь развращаю таковыми «глупыми историями».              Решив сгладить углы, Сюань Су присел на лавочку, «отдыхая», и проговорил, опустив ресницы и спрятав лисий взгляд:              — У Дядюшки замечательные истории. Забавные.              Казалось, от этих слов мужчина засиял. Он хлопнул в ладоши и покачал довольно пальцем:              — Вот и я так говорю! Рад, что ты со мной согласен. А вот А-Жэнь считает, что я занимаюсь ерундой и непотребствами, рассказывая эту байку каждому второму.              Услышав своё имя, произнесённое его голосом, женщина оглянулась и певуче откликнулась:              — Да, дорогой?              Дядюшка Цинь подскочил на месте, точно его поразила молния. Вытянувшись по струнке, он медленно — да так, что почудилось, словно щёлкнули позвонки — обернулся, улыбнувшись так, будто его сковала судорога:              — А-Жэнь?              Та невинно поинтересовалась:              — Мне показалось, или ты звал меня?              Дядюшка Цинь суматошно замахал руками, начав ласково щебетать:              — Что ты, что ты, А-Жэнь, разве я смею тебя отвлекать. Я лишь рассказываю А-Су, какая ты у меня замечательная, и… — он судорожно покрутился вокруг собственной оси и схватился за тряпку, поднеся на миг её к глазам. — Пол натираю.              А-Жэнь хмыкнула, дерзко оскалившись:              — Ну смотри у меня, негодник. Если узнаю, что нашего бедного А-Су развращаешь своей любимой байкой про генерала Наньяна…              — Что ты, что ты!              — …Буду ругаться! Он же ещё мальчишка совсем. Нечего ему такие непотребства слушать. Да и притом: Божество может разгневаться на тебя за такие россказни. Каждая собака знает, как тряслись Небеса от недовольства Генерала и его брани, стоило подобному случаю произойти. Как бы не навлёк ты на себя его гнев!              — Не посмею, А-Жэнь! Я же внимаю словам моей дорогой жены. Такового точно не случится.              — Ну хорошо, — улыбнулась нежно женщина, но Сюань Су, благодаря своей сути, легко уловил её недоверие. Слишком уж хорошо она знала своего мужа, и потому ей не составляло труда понять, что тот от неё что-то утаивал, равно как и догадаться о примерном содержании этой «тайны». — А-Су у нас только вливается в божественную стезю. Не испугай его.              Дядюшка Цинь, казалось, весь взмок:              — Не посмею!              Когда А-Жэнь отвернулась, мужчина весь сдулся, расслабившись. Стоило ему прийти в себя, он прочистил горло и вернулся к работе, пробормотав:              — Давай потом как-нибудь, А-Су. Сам видел. Жена гневаться будет. Я знаю: у неё отличный слух.              А до ушей Сюань Су донеслись чужие переговоры:              — …В самом деле отличный. Ну и получит он у меня дома.              «Бедный Дядюшка Цинь, — цокнул Сюань Су, поднимаясь, и хмыкнул. — Но история и вправду неплоха».              Попрощавшись под вечер с работниками храма, благодаря которым «сарайчик» стал выглядеть как достойное святилище, Сюань Су выплыл наружу, не забыв проводить взглядом собственный каменный силуэт.              Несмотря на непогоду и позднее время, народу было много. Должно быть, в том была вина слуха о появлении святого. Весть о вознесении нового Бога, притом необычного профиля, разнеслась по Цзянху весьма быстро, оттого и поток людей, прибывающих сюда, всё увеличивался и увеличивался с каждым днём. К тому же, если правильно Сюань Су помнил, он был первым «Божеством», пришедшим в Небесный Пантеон, за последние двести лет. И потому, естественно, гомона насчёт него было немало.              Сюань Су невольно задумался: быть может, и в других уголках Поднебесной посвящённые ему храмы построились? Но быстро себя одёрнул, ибо даже одно святилище было для него запредельной мечтой, а о большем думать было попросту незачем. Одной статуе было по силам тешить его самолюбие — и ладно.              Выйдя наружу, Сюань Су отметил, что дождь стал лить куда более умеренно, нежели ранее. Лис никак не мог понять, радовало его это или же нет: всё-таки сырость ему импонировала ввиду наличия в своих проявлениях какого-то особенного очарования, но в то же время однообразие успело порядком наскучить. Хотелось перемен или хотя бы краткого просветления, как минимум.              Обогнув лужи и вознамерившись зайти в лавку за кормом для ждавшей его дома птицы, Сюань Су возжелал было воздвигнуть между собой и окружающими его людьми эмоциональный барьер, могущий защитить от ненужных ему чувств, однако перед этим ему удалось поймать своим чутьём чужое внимание, направленное на него. Было очевидно, что оно не являлось мимолётным либо же невинным. Взор, прикипевший к нему, сквозил изучением — целенаправленным, — нежеланием отвлекаться ни на что-либо другое, что присутствовало на площади. Несмотря на то что вокруг сновало намного больше народа, чем в любой другой день, Сюань Су знал, куда точно посмотреть, чтобы отыскать того, кто по некой причине так в нём оказался заинтересован, и при этом не напороться на обычного прохожего.              Затеряться в толпе не было трудно. А вот отыскать нужного ему человека — ещё как. Однако демон справился с этим просто превосходно, даже не задействовав при этом глаза. Хватило одного лишь лисьего чутья, дабы «нащупать» знакомую энергетику.              Внутри всё напряглось, стоило ему понять, что эти аура и исходящий от неё запах уже встречались им ранее. Опасаясь, что это мог быть кто-то из его не слишком светлого и радужного прошлого, демон замедлил шаг и сжал руки, сокрытые тканью рукавов, в кулаки.              Кратко обернувшись через плечо, Сюань Су взглядом наткнулся на всё то же белое угловатое личико, которое, как и в прошлые их встречи, не желало отрывать от него свои широкие светло-голубые глазищи, а после про себя раздражённо распушил мех, зашипев что-то нечленораздельное.              «Опять она, — с толикой облегчения подумал Сюань Су, а после вернулся в своё привычное состояние. — Какого хрена это маленькое создание пялится на меня своими уродливыми зенками? — он прищурился, окончательно встав на обочине грязноватой из-за проказ дождя площади и на кукольный манер повернув тело в сторону ребёнка, совсем позабыв о том, что такой манёвр был крайне странен для людей и неудобен, оттого и жуток. Склонив голову набок, Сюань Су поиграл с бусиной, висящей на цепочке, что обматывала элегантную чёрно-красную ручку зонтика, и прошелестел, рассуждая. — Она уж точно не слепа. В таком случае неужто призрак? Радужки почти что белые. Так настойчиво преследует меня».              Вокруг было, конечно, людно, но не то чтобы таковое состояние задерживалось надолго: всё же лил дождь. Смертные старались как можно скорее выполнить свои запланированные дела, зарыться в свои «норы» и укрыть тела в тепле, сбросив с себя морось. Сюань Су не злился на них за подобную спешку, ибо в каком-то смысле понимал их, признавая, что каждому живому существу было свойственно желать уюта. Лишь такие, как он, могли преспокойно стоять на улице и.. никуда не спешить.       Может... так было потому, что им попросту некуда было идти?       «Этой девчонке, выходит, тоже некуда», — рассеянно отметил Сюань Су, не находя в себе и цяня сочувствия к ребёнку, в котором лисье чутьё узнавало проблески надежды и какого-то восхищения, обращённого на него. По какой-то причине, глядя на него, девочка испытывала именно эти чувства, пусть и не понимал он, чем случайный прохожий в лице него спровоцировал их периодично повторяющееся появление.              Против воли прислушавшись, Сюань Су осознал одну вещь: всё было не так просто. Сердце девочки билось и, пусть тело её было холодно, по нему бежала горячая не отравленная злом кровь. А это значило только одно: не могло оно согреть кого-то не потому, что ребёнок являлся порождением тьмы, а потому, что босые ноги, утопшие в ледяных лужах, просто не могли самостоятельно накопить тепло, равно как и наверняка онемевшие пальцы.              Сжимали эти маленькие ручки, покрытые слабыми фиолетово-жёлтыми пятнышками сходящих синяков, погремушку, которой обычно развлекали годовалых детей в семьях простых смертных. Сюань Су нашёл это странным. Почему девчонка, которой было на вид около четырёх-пяти лет, возилась с погремушкой? Притом такой задрипанной и разваливающейся? Бусины висели на честном слове и не срывались вниз со взъерошенных нитей только потому, что узелок, крепко-накрепко державший их, не решился всё же порваться.              Пересечься у них вышло уже в третий раз, но только сейчас Сюань Су задумался о том, чтобы рассмотреть её внешний вид как можно лучше. Помимо первой отличительной вещи, которая бросилась в глаза: цвет радужек, не свойственный простым людям, он в их предыдущие краткие встречи ни на что более не обратил своё внимание — не посчитал нужным, и потому всего-навсего прошёл мимо. Однако сейчас... Странным ему показалось всё. Сюань Су всё никак не мог оторваться от глаз.              Почему простая девчонка-оборванка, пусть и приятной наружности, являлась обладательницей таких нетипичных для жителей Цзянху глаз? Конечно, у него самого при жизни были серые глаза; у его названого братца, Цзян Чэна, радужки сверкали синевой, а у Лань Ванцзи и вовсе — золотом. Но это было понятно и вполне себе объяснимо: в их крови текло немалое количество духовной энергии. Они — потомственные заклинатели, и потому не стало удивительным то, что их внешний вид претерпел некоторые изменения.              Не зря у Великих Орденов, в чьём роду немало героев и, в своё время, вознёсшихся представителей фамилии, нет некрасивых людей.              Обычные жители городов на то и были обычными, чтобы иметь невзрачный, пусть и здоровый — в каком-то смысле этого слова — цвет глаз: чёрный либо же карий. Сюань Су, будучи ребёнком, несказанно удивлялся этому: почему у него глаза отражали в себе грозовое небо, а у остальных его окружавших была одна лишь чернота?              Едва его забрал к себе Цзян Фэнмянь, многое стало понятно и объяснимо. Стоило вратам стези самосовершенствования открыться перед ним — и многие вещи обрели свой смысл: даже различие в цвете глаз.              Смотревшая на него девочка никак не могла быть из семьи потомственных заклинателей. Сюань Су, как бы ни принюхивался к ней при помощи своего чуткого лисьего обоняния и восприятия, не мог отыскать в её жилах и признака присутствия светлой духовной энергии, присущей заклинателям. В ней... жило иное начало, природу которого установить почему-то оказалось сложно. Оно не было похоже на тёмный исток, но и на светлый также не смахивало. Нечто особенное, не имеющее схожих признаков с чем-либо ещё, что он знал ранее. Пусть и какая-то часть него не испытала утробной настороженности по отношению к этому причудливому существу из-за открывшейся необъяснимой странности.              Разумеется, так было не потому, что Сюань Су мог испугаться в принципе, а потому... что почувствовал родство.              «Не пойму... — недоумевал Сюань Су более цепко обводя глазами нескладный силуэт. — С чем же связано сие ощущение? Отчего чувство родства царапнуло моё острое мёртвое сердце? — и хмыкнул холодно. — До чего же ты странная».              Пока Сюань Су думал и пытался анализировать издалека, к девчонке уже подошли, почти что закрыв её от него. Стоило этому произойти, он поспешил скрыться в тени, слившись с окружением, чтобы смертные — очевидно, её родители — не заметили его присутствия и внимания, направленного на ребёнка, которое могли истолковать превратно.              В прошлый раз он не видел, как исчезла со своего места девочка, ибо разорвал зрительный контакт и ушёл прежде, чем она смогла ему показать. Теперь же ему удалось застать этот момент.              Вопреки ожиданиям Сюань Су, родители девочки не обеспокоились по поводу того, что босые — уже почти что синие — стопы их дочери покоились всё это время в луже, высотою в два цуня; не испугались из-за того, что их ребёнок в такую промозглую погоду стоял под дождём — даже не под козырьком — и позволял прилипшей к худому телу одежде холодить его. Сюань Су предполагал, что родители ужаснутся и непременно возьмут девочку на руки, укутают и постараются всеми доступными способами согреть.              Тогда почему же они?..              — Какой позор! — визгливо прикрикнула на девочку женщина, суматошными, сквозящими дикостью движениями схватив её, точно безвольную куклу, за ухо и потянув наверх. — Почему стоишь здесь под дождём и не идёшь домой? Что подумают люди... Что подумают люди!              Не успела мать добавить что-либо ещё, её одёрнул муж, грубо, отрывисто дёрнув на себя за локоть и притом сдавив его так, будто бы жаждая раздробить на мелкие осколки. Он мельком оглянулся и, притянув к себе ещё ближе вмиг оробевшую и втянувшую голову в плечи женщину, зашипел ей буквально в лицо:              — Умолкни!.. О позоре говоришь?.. О каком же позоре ты говоришь?! Что же в таком случае делаешь ты? Вы обе... — убедившись, что никому, бывшему поблизости, по сути, не было до них дела, а их ото всех любопытных, потенциально смотрящих на них из окон, скрывала плотная стена дождя, мужчина наотмашь ударил жену по лицу, отчего та пошатнулась и рухнула в ноги дочери, мигом утопив правую половину тела в луже. — Позорите меня и мой род! Что сказали бы мои предки, увидь они, в каком состоянии мои жена и дочь? Поднимись! — не став дожидаться, пока женщина оправится от удара, он порывисто наклонился и чуть ли не за шкирку — как скотину — поставил её на ноги. — Не разлёживайся! А ты! — обратился глава семейства к девочке, что и глазом не повела, когда перед ней сначала свалилась собственная мать, а после обухом ударились о голову обвинительные крики её же отца.              Она лишь неотрывно смотрела — как думали остальные — в никуда, в темноту, своими большими глазами и ничего не говорила, словно попросту не могла этого сделать. Губы, бывшие тонкой линией, не поджимались; зубки не кусали их. Полнейшее равнодушие ко всему и вся: к брани, к болезненному стону матери, пытающейся стоять ровно, к дождю, чьи иглы неприятно пронзали ослабевшее тело.              Не то чтобы обычное поведение для маленького ребёнка, не так ли?              Сюань Су знал наверняка: ей было, пусть и самую малость, страшно. Крики отца напрягали её; заставляли нутро сжимать в узелок. Но что несказанно удивило его, несмотря на то что, по сути, ему было глубоко безразлично на беды одной из простых крестьянских семей, в которых подобное не было редкостью: ребёнок не вздрогнул.              Всякий испугался бы от неожиданности, если бы внезапно перед ним что-то большое упало — притом со звуком! Сюань Су был уверен: возьми взрослого человека — и тот подскочит, если рядом с ним раздастся хлопок либо что-то упадёт подле его ног, если к этому не было каких-либо предпосылок.              Тут же… Присутствовала полнейшая тишина. Полнейшая! Сюань Су ощутил, как по коже, практически её на деле не задевая, пробежали азарт и научный интерес. Словно жадного до истинных странностей, головоломок учёного настигла долгожданная диковинка, которую хотелось немедля изучить и разгадать. То была дикая радость, которая позволяла хотя бы на немного почувствовать хоть какой-то смысл.              Сюань Су не то чтобы искал его, но... Луаньцзан сказал ему попытаться обрести его во время блужданий по Среднему Миру. Просиживать в Небытии с вечность и созерцать пустоту демон не желал — не после того, что было им перенесено и совершено. И потому… почему бы и нет?              «Не могущий испугаться ребёнок... — попытался прощупать почву Сюань Су, вкрадчиво склонив голову набок. — Или уже не пугающийся ребёнок? Какое из суждений верно? Либо ты — простая девочка, которая попросту привыкла к такому; либо ты... просто-напросто не чувствуешь ничего?.. — странное нечто, имя которому было «родство», по новой потяжелело в груди. — Прямо как я?..».              Униматься разгневанный мужчина не желал. Несмотря на то что прохожих с каждой пятой минутой становилось гораздо меньше и меньше, на площади по-прежнему было достаточно людей, могущих застать эту нелицеприятную сцену. Говоря о позоре, глава семейства утверждал, что его жена и дочь пятнали его репутацию, заставляя ощущать крайней степени стыд. Он постоянно оглядывался, страшась снискать осуждение в чужих глазах, однако, натыкаясь на очередного человека, у которого не было иного выбора, кроме как пройти мимо них, не беспокоился о своём тоне; не тревожился по поводу того, что рука его исключительно грубо тянула женщину за волосы и трясла её голову.              Ведь он считал, что его поведение было совершенно нормально. Что он мужчина, глава семейства, и потому имел право отчитывать свою непутёвую жену — притом прилюдно. Считал, что она сама была виновата, что теперь в глазах других выглядела непорядочной женщиной, позорящей своего супруга, пусть и жило в нём волнение, что это могло затронуть и его: почему он позволил своей жене навлекать на него осуждение порядочных жителей Цзянху? Почему не воспитывал её, как должно?              От всех этих мыслей глаза мужчины всё краснели и краснели, а ненависть, снедавшая его, становилась в стократ тяжелее, равно как и рука, стягивавшая пряди.              «Вот так вот, — холодно поцокал Сюань Су. — Вокруг столько людей. И никто не поможет. Ребёнок стоит в воде, будучи босым. А её мать избивает её же отец. До чего же трагично», — и совсем демон позабыл упомянуть собственное бездействие. В нём крепчало мнение, что он не часть Среднего Мира, и потому становиться альтруистом, защитником всего и вся, по мнению Сюань Су, ему не стоило ни в коем случае.              Ведь некогда им уже была допущена таковая ошибка.              А девочка всё не двигалась, не поворачивала своей головы в сторону всхлипов родной матери и шипения отца; не моргала, дабы дождевые капли, угодившие в лицо, не щипали глаза. Она напоминала собой каменное изваяние наподобие статуи, что возвышалась в храме. Вот только, в отличие от неё, девочка была живой, оттого и неестественно было её поведение. Исключительно ненормально.              «Почему я всё ещё не ушёл? — подумал Сюань Су, обращаясь тенью, что слилась с потоком луж. — Почему я, наоборот, двигаюсь к этому странному явлению навстречу? Мне не стоит идти по пути, конец которого известен. Это не моё дело. Какая разница, что эта девчонка стоит на холоде, пока её папаша надрывает глотку, занимаясь своей же-ной?».              Однако, несмотря на то что в его голове крутились подобные мысли, Сюань Су продолжил течь в сторону девочки, которая на удивление смогла проследить за его передвижениями.              Замерев тёмным пятном на дне лужи, Сюань Су испытующе воззрился на неё снизу вверх. До чего же то было необычно! Простой смертный ребёнок смог уследить за манёврами свирепого демона, обернувшегося неприметной тенью? Вот это новость! Так это при том, что стоял вечерний полумрак, в котором сложно было узреть что-либо дальше собственного носа.              «Смотрит прямо на меня, — протянул Сюань Су, прокручиваясь вокруг своей оси. — Она не просто созерцает землю. Она видит меня».              — За что мне Небеса послали такую жену?! За что я обречён иметь на своих плечах такой тяжкий груз? Мало того что с тобой, непутёвой, мириться надобно, так ещё и эту… — мужчина выругался. — Пристроить нужно! Замуж выдать! А она… Больная! Будут ещё говорить, что род семейства Ци проклят! Что все недостатки воплотились в его продолжении, обернувшись не наследником, а неудачливой женщиной! — он сплюнул, словно произнеся «женщина», оскорбил свой язык либо же съел что-то кислое и противное. Неприязненным прищуром вонзившись в макушку своей дочери, что по-прежнему не уделяла внимания его брани, мужчина дёрнул жену за волосы в её сторону, как бы указывая на её самый главный проступок, и рявкнул. — Погляди, что за отродье ты мне подарила вместо сына! Мало того что дочь, так ещё и такое убожество! Уродка! Самая что ни на есть страшила! К тому же странная. Стоит в воде и не дрогнет! Ты погляди на неё: при всём честном народе стоит босая. Где те сапоги, которые я купил для неё? Почему выглядит так, словно оборванка? Почему она опять сбежала из дому?!              Женщина всхлипнула жалобно:              — Я… Я не знаю!.. Я ушла готовить, а она была в детской…              Пихнув жену в затылок, отчего та рухнула на колени, мужчина оправил полы рубашки:              — Не смей сбрасывать свою вину на других! У неё свои грехи, у тебя свои! Что ты за мать такая? Разве этому тебя учили родители? Разве этому учила Богиня Гуаньинь, которой твой род столь преданно служил? Непутёвая дура! В твою пустую башку ничего не лезет! Даже таких малостей уразуметь не можешь и претворить как должно в жизнь! — как будто бы всех прошлых его действий было недостаточно, он пнул жену в бедро, окончательно повалив её наземь. — Даже сына мне родить не смогла. Сделай ты это, я бы занялся, так и быть, его воспитанием! Всё же на нём висела бы ответственность за род Ци. А эта… — мужчина скривился. — Максимум чья-то шлюха в будущем! Только и всего. А зная, кто её мать, я могу сказать, что будет счастьем, если жалкий плотник возьмёт её в жёны! Не уверен, что кто-то решится связаться с ней: вдруг не сможет, как ты, подарить сыновей? Запятнает ещё своей дурной кровью чужой род, запятнает! — он схватился за голову, отворачиваясь. — Уже нет никаких сил! Я предупреждал тебя, Мэй Шэн ! В прошлые разы я закрывал глаза на твою никчёмность…              Заслышав её слова, Мэй Шэн побледнела ещё больше, чем уже была, отчего контраст крови, потёкшей из носа, с тоном лица стал более явен. Она спешно привстала на руках и, схватившись намертво за штанину мужа, взмолилась:              — Ци Цяньхань ! Господин Ци ! Умоляю! Умоляю… — закачав в дикой манере головой и совсем не обратив внимания на то, что от неё отмахнулись ногой, как от дворовой собаки, заканючила. — Умоляю, прости! Прояви великодушие, милосердие! Обещаю! Обещаю, то был последний раз! Я буду бдительнее, я буду старательнее! Обещаю, не допущу более промаха. Подарю сына, подарю!.. Обязательно… — и вновь всхлипнула. — Обязательно замолю каждый из своих грехов перед твоей семьёй!              — Отстань ты! — рявкнул Ци Цяньхань, вырвав из худощавых рук штанину и плюнул прямо в лицо жене. — Сколько уже было этих пустых обещаний? Больше дюжины! Я больше не намерен это терпеть! — он махнул пальцем в сторону дочери, что всё ещё не двигалась и так же молчала. — Забирай эту тварь и проваливай! Обе! Проваливайте обе! Ноги чтоб вашей не было на пороге моего дома! Найду ту, что будет куда порядочнее тебя! Может, именно она мне и подарит наследника!              Мэй Шэн ужаснулась:              — Господин! — она гулко сглотнула. — Вы дали обещание моей семье…              Ци Цяньхань опасно понизил тон, задёргав верхней губой:              — Угрожать мне вздумала?..              — Ни в коем случае! — побледнела женщина и замахала руками. — Шэн не смела… Она к тому, что люди не поймут, если вы прогоните её взашей! Моя… Моя прошлая семья весьма религиозна, и вы это знаете прекрасно. Будьте великодушны, не обрекайте род Мэй на гибель! Ей не перенести порицаний и гнева Божьего!              — Хватит вопить! — опомнился Ци Цяньхань, который в порыве неконтролируемого гнева совсем запамятовал о том, что они находились не дома, а на городской площади, где каждый был свидетелем их семейной драмы. На их счастье, люд давно уж разбежался, а преданным зрителем являлся один лишь Сюань Су. — Совсем страх потеряла?..              Пока между «супругами» загоралась с новой силой ругань, Сюань Су решил, что ему надоело всё это слушать. Мазнув «теневым» взглядом девочку напоследок, он решил поступить разумно и остаться при своём сухом мнении «это не моё дело».              Неприметным пятном скользнув в сторону переулка, Сюань Су взобрался по стене и выплыл из неё, точно человек — из дверного проёма. Раскрыв над собой зонтик, он покружился вокруг собственной оси, проверив состояние своего внешнего вида, и хмыкнул, намереваясь уйти прочь с площади, при этом не попавшись «паре» на глаза.              Вот только…              — Ты?.. — шикнул Сюань Су, оцепенев. Мех внутренней лисы распушился, а хвосты в раздражении закрутились. — Что ты здесь делаешь? — проговорил он полушёпотом, глядя на вцепившуюся в его подол дочь рода Ци. Он махнул на неё рукой, пытаясь прогнать как зверька. — Ну-ка. Иди отсюда. Давай. К родителям. Я простой прохожий, — он сделал большие глаза, должные устрашить своим кукольным выражением. — Чего ко мне прицепилась?              Но девочка продолжила на него молча смотреть. Это навело на мысль, что она попросту не умела говорить — иначе почему от неё до сих пор не было слышно и звука?              «Вроде уже большая. А говорить не умеет. А-Юаню было около двух, но он уже вовсю болтал, — неосторожное воспоминание, по идее, должно было больно уколоть, но вышло так, что оно всего лишь царапнуло самый краешек рукоятки Куйсуна, в самом деле не зацепив его молчаливых душевных струн. — А эта… молчит. Хотя… Неудивительно. С таким-то отцом».              До них донеслись истеричные вскрики, граничащие с визгом:              — Где это отродье?!              — Ци Чжуан!              Сюань Су, вскинувший было взгляд в сторону Ци Цяньханя, уронил его обратно, чтобы заметить то, как сжались пальцы на ткани его подола. Больше ничего — никаких проявлений страха. На удивление Сюань Су не мог отыскать яркости в чувствах, обуревавших юную Ци Чжуан. Да, страх был. И напряжение было. Однако те были до безобразия притуплены.              Побегав глазами от площади, видневшейся в конце проулка, к белому лицу с искусанными губами, Сюань Су, поняв, что простаивать здесь было ни в коем случае нельзя, ибо их могли в кратчайшие сроки найти, тихо рыкнул и, зачем-то схватив Ци Чжуан за шкирку, на весу потащил её прочь.              От резкого рывка Ци Чжуан слабо вздохнула и случайно выронила погремушку, которую всё это время ревностно сжимала. В приступе мимолётной печали она потянулась за ней, но так и не смогла вернуть в свои руки утраченную игрушку, ибо Сюань Су унёс её довольно-таки быстро.              Переулок опустел за секунду. Кроме луж и одинокой, оставленной хозяйкой погремушки, в его сыром полумраке не осталось и души: ни мёртвой, ни живой…       

…

             …Прошло достаточно много времени, прежде чем брань главы семейства Ци стихла. Стоило этому долгожданному моменту произойти, Сюань Су с облегчением «вздохнул», ибо уши у него были до возмущения чуткими и восприимчивыми — да настолько, что порой ему хотелось оглохнуть напрочь.              Остановившись посреди безликой улицы, на которой присутствовали только он, потрёпанный ребёнок и безмятежный дождь, Сюань Су поставил свою ношу на ноги и отпрянул, презрительно вытерев руки о подол и сухо произнеся:              — Ты вроде как уже большая… — обведя глазами силуэт, что и не думал колыхаться, беситься либо ещё что-то, он перебрал пальцами воздух, нащупав его плотность и бесцветно протянув. — Думаю, справишься сама. Если гуляешь самостоятельно, должна смочь сориентироваться в городе, который, вероятно, знаешь как свои пять пальцев, и выжить, — сморщив кончик носа, который мазнул островатый шлейф эмоциональной ауры девочки, Сюань Су поджал губы. — Впрочем, это не моё дело. По большей части, ты сама увязалась за мной. А после я всего-навсего протянул руку помощи и подсобил тебе в побеге от твоих «родителей». Ты не моя ответственность, верно? Не моя. Так что всё. Топай. Отныне ты сама по себе, — и холодно цокнул. — Поздравляю.              Развернувшись на носках, дабы уйти, Сюань Су целенаправленно двинулся прочь, стараясь не обращать внимания ни на что вокруг. Вознамерившись слиться с тенью, брошенной на стену, чтобы уйти от Ци Чжуан и не позволить ей, не дай Небеса, запомнить направление, в котором он исчез, Сюань Су встал как вкопанный, когда услышал не приметное для прочих шлёпанье бегущих за ним босых ножек. Круто обернувшись, он полушёпотом рявкнул:              — Почему ты бежишь за мной? Я сказал: иди куда хочешь. Но не за мной. Дурёха!              Остановившись подле него, Ци Чжуан высоко задрала голову, дабы иметь возможность уставиться на его лицо, но послушаться его не поспешила. Во взгляде не было и признака страха, сомнения или недоверия. Только пугающее спокойствие и какая-то циничная уверенность.              «Вот блять, — глухо выругался Сюань Су. — Ввязался на свою голову. Надо было вместе с остальным народом уходить. Любопытство фраера сгубило… Или как там говорят, — отмахнулся он. — Впрочем, именно мой длинный лисий нос и является причиной моих несчастий, оттого и верно. А это главное».              — Слушай, — холодно произнёс он, стараясь звучать как можно более грубо, и присел на корточки перед Ци Чжуан, что слушала его предельно внимательно и как будто бы старалась даже не моргать, дабы не пропустить и слова. Вероятно, девочка считала, что всё, что мужчина говорил, было самым-самым важным и необходимым для точного запоминания. — Я незнакомец. Понимаешь? — внезапно Сюань Су внезапно почувствовал себя донельзя глупо, ведь сейчас он на полном серьёзе разговаривал с ребёнком, который вполне возможно не понимал ничего из того, что он пытался до него донести.              «Сколько ей всё-таки лет?.. — насупился демон, вглядевшись в линию жизни Ци Чжуан. — Всего лишь два?.. — Сюань Су нахмурился. — Маловато как будто бы. Выглядит сильно постарше. До чего же странно».              После неудачной попытки анализировать лис решил, что: это вообще не его дело и не в его обязанностях думать над странностями Ци Чжуан; он и так был сумасшедшим, который периодически переругивался с голосами в своей голове, так что это было самым безобидным из того, что он творил, и потому можно было продолжать преспокойно спроваживать приставшего к нему ребёнка. Эта девочка хотя бы являлась реальным человеком, а не плодом его больного рассудка…              — Я могу причинить тебе вред, — как бы в доказательство своих слов, Сюань Су выпустил коготь на одном только указательном пальце и играючи подцепил угловатый подбородок, покрутив голову Ци Чжуан из стороны в сторону, которая наклонялась так, будто была безвольным мешком с мукой либо же поломанной куклой.              Силясь устрашить, Сюань Су потерпел сокрушительное поражение, потому как ни во взгляде, ни в каком-либо прочем проявлении эмоциональной ауры Ци Чжуан никак не находилось и намёка на боязнь.              — Ты осознаёшь это, дитя?.. — он по-лисьи елейно прищурился. — Скажи что-нибудь, — и наклонился ближе, вкрадчиво спросив. — Ты умеешь говорить, не-счаст-ли-во-е создание?              Говорил Сюань Су предельно серьёзно. В его груди зарождалось стойкое желание развернуться и уйти, ведь не было никакого смысла переговариваться с человеком, не могущим понять твоих слов. Он вполне мог раствориться в воздухе — и всё. Никаких проблем. Для него всё ещё оставалось загадкой, почему он до сих пор не сделал так.              Наверное, где-то глубоко внутри него кто-то из частей него просто-напросто пожалел маленькую девочку. А может, даже сам Сюань Су не смог пройти мимо, ибо увидел в этом беззащитном создании самого себя.              Когда Сюань Су думал, будто ему всё же не ответят, и решил уходить, Ци Чжуан кратко кивнула, невзирая на захват подбородка стальной хваткой.              — Чего киваешь? — пытался демон вывести девочку на разговор. — Отвечаешь на какой-то из моих вопросов? Скажи. Я не то чтобы понимаю, на какой конкретно.              Несмотря на то что Сюань Су был взрослым, да и лисом к тому же, развести маленькую девочку на хотя бы одну фразу ему так и не удалось. Он пытался мурлыкать, использовать свои тягучие чары, могущие расслаблять и принуждать делать то, что было нужно в первую очередь ему. Но ничего так и не сработало, как бы Сюань Су ни пытался и ни подступался к ней со всех сторон.              Благодаря эмоциональному каналу связи, демон смог беспрепятственно уловить то, как напряглась Ци Чжуан, а также то, что она правда хотела бы пойти сейчас ему навстречу и произнести хотя бы что-то. Однако у неё не получалось. Язык оказывался не в силах повернуться так, чтобы неясный звук сложился в разборчивое слово.              Сюань Су поглазел на неё с минуту, а после язвительной лисой фыркнул, смилостивившись, и небрежно провёл рукой по волосам Ци Чжуан, словно её погладив, и плавно поднялся.              «Немая, значит, — догадался он. — Ладно. Хер с тобой. Молчи, — потерев кончик носа, Сюань Су задумался, пытаясь понять, что за человек сейчас стоял перед ним. — Кажется, этот идиот по фамилии Ци упомянул, что ты постоянно сбегала из дома. Неудивительно. Я б тоже сбегал, — рассеянно пощёлкав пальцами и склонив по-птичьи голову, Сюань Су выгнул бровь, глядя на то, как девочка намеренно отзеркалила его движение. — Дерзит. По взгляду видно. Хорош характер, ничего не скажешь. Впрочем, быть нежной и милой у неё не было и шанса. Она бы просто не выстояла, — демон с толикой уважения признал. — Стержень есть. Гордость — что редкость даже среди взрослых. Прямота. Показывает своё истинное отношение ко всему в мелочах, ничуть его не скрывая. Может, тогда, на площади, она не вздрогнула просто потому, что ей было плевать на беды матери? А не потому, что ничего не способна ощутить. Всё же чувства страха и надежды я могу в ней уловить. А это то, чего нет у меня. После и взглядом не удостоила отца, таким образом обозначив его за пустое место. А сейчас… Я её единственный шанс на спасение, но даже так она кусается, пусть и не явно. Непокорная. Это хорошо. Такая не пропадёт».              Сюань Су сухо хмыкнул:              — Умная, похоже. Пытливо смотришь. Вот интересно, если ты явно не дура, чего увязалась за тем, кто даже не человек? — он взглядом указал на коготь, который тут же спрятался, сменившись на обычный ноготь. Впрочем, не долго его пальцы пребывали в «нормальном» виде. Стоило Сюань Су по-лисьи прищуриться, все десять длинных миндалевидных когтей с мнимым «цзинь» вылетели из ногтевых пластин, точно мечи – из ножен. — С таким, как я, опасно. Может, я буду даже хуже, чем твои «ро-ди-те-ли». Воспользуйся шансом и сбеги. Пока я добрый, — зловеще полыхнул он радужками. — И, может, я даже не погонюсь за тобой вслед, дабы убить. Как тебе идея?              А затем Сюань Су нарочно сделал паузу и не убрал своих демонических признаков, тем самым дав девочке время на то, чтобы она самостоятельно приняла решение убежать от него, испугавшись.              Однако та продолжила стоять и в упор на него смотреть, словно её ничего не смущало. Совсем ничего.              — Ты что-нибудь слышала о демонах? — вкрадчиво полюбопытствовал Сюань Су, а после, не отыскав нужных ему чувств, пророкотал, начав раздражаться. — Совсем страха нет?.. — едва эти слова сорвались с губ, девочка отрицательно покачала головой, без намёка на испуг ответив на его ледяной взор, начинающий полниться жестокостью и жаждой убийства. — С каждой минутой ты меня бесишь всё больше и больше.              Не получив в ответ ничего, кроме прежнего нечитаемого взгляда и неясной решимости в эмоциональной ауре, Сюань Су цыкнул и резко поднялся на ноги, намереваясь уйти, но девочка словно предугадала этот манёвр, и потому успела схватить его за ногу прежде, чем он смог раствориться в воздухе.              — И как это понимать? — холодно произнёс он, смотря на неё свысока, и процедил. — Убери свои руки.              «Почему я всё ещё не ушёл? — злился на себя Сюань Су. — Столько споров с каким-то ребёнком! Очнись! Ты демон! Растворись в воздухе да катись куда тебе надо! Что ты с ней переговариваешься?! — и следом вставил шпильку. — От большого ума, очевидно».              Подняв ногу на уровень туловища и согнув её в колене, Сюань Су покачал голенью, попытавшись сбросить с себя Ци Чжуан, однако та столь крепко держалась, что претворить задуманное в жизнь оказалось не так уж и просто — только если отлеплять руками. А прикасаться лишний раз к кому-либо у лиса не было и малейшего желания.              «Вздохнув» тяжко, Сюань Су насупился:              — Ты не отстанешь, да? — на что Ци Чжуан парировала ему новым медленным утвердительным кивком, полным абсолютной уверенности в задуманном.              «Похоже, она далеко не сегодня захотела увязаться за мной. Планировала? — понял демон, вспомнив взгляды девочки, направленные на него, в их прошлую и сегодняшнюю встречи. — Вот только… почему именно я? Чем тебя так зацепил такой, как я? Пошла бы в какой-нибудь храм. Тебя бы приняли с распростёртыми объятиями даосы, а они не то чтобы конченые люди. Возможно, тебя взяла бы под своё крыло какая-нибудь добрая семья, — продолжил он размышлять, оглядываясь на свой жизненный опыт. — Но ты пошла за мной. Неужто отчаялась настолько, что зацепилась за первого встречного? Зачем? Сама вроде как неплохо справляешься. Не думаю, что тебе нужен за-щит-ник».              Сюань Су цепко сощурился, пытаясь заглянуть в мысли к Ци Чжуан:              «Почему я?», — но, к сожалению, ничего нужного для себя не нашёл.              Поняв, что настырный ребёнок уходить от него сам не желал, Сюань Су решил, что, как взрослый, он просто обязан был разрулить сложившуюся ситуацию. Маленькой девочке нечего было делать с ним — он демон, притом весьма не удачливый. Некогда у него уже было дитя, которое цеплялось за его штанины и ласково называло «гэгэ». И главная проблема заключалась в том, что дитя «было», а не «есть». Ему больше не нужна была такой силы ответственность.              Ведь в прошлый раз было чересчур больно.              Взяв со сложной гримасой неприязни не сопротивляющуюся Ци Чжуан на руки, Сюань Су смерил её невозмутимое лицо тяжёлым взглядом и шершаво прошелестел:              — Хорошо. Не уходишь сама. Упорство проявляешь. Упрямство. Это… Бесспорно заслуживающие уважения характерные качества, — со всем вниманием слушая его, Ци Чжуан даже не догадывалась о том, что мнение не было изменено и забирать её с собой Сюань Су ни в коем случае не собирался. Он по-прежнему считал, что ребёнку, у которого ещё вся жизнь впереди, находиться подле него ни за что нельзя было. И потому, поразмыслив, нашёл единственный подходящий выход.              Всё-таки таланты зазря пропадать не должны.              Достав из мышц запястья припрятанную карту с тёмно-синей рубашкой, Сюань Су лёгким броском кинул её на дверь, что после соприкосновения с картонкой тотчас покрылась нежно-голубым замысловатым ажурным узором. Дёрнув на себя кончиком мизинца, демон распахнул настежь дверь, за которой не нашли они мётел и грабель. Вместо них их глазам улыбнулись просторы Пристани Лотоса, окутанной ночной тишью.              Юркнув смазанной тенью в «сарайчик» и наглухо захлопнув дверь за их спинами, Сюань Су неспешно проплыл по дороге от пристройки, хранившей инвентарь с тренировочным оружием для адептов, и сноровисто скользнул вдоль высоких ограждений, оставшись не замеченным ночными дозорными.              Оказавшись во мраке, создаваемом голоногими древами, перед ажурными златыми воротами Пристани Лотоса со стороны города, Сюань Су поставил Ци Чжуан наземь, не забыв после этого вытереть ладони рукавами, и точным движением схватил двумя пальцами пролетавший мимо пожухлый лист чего-то. При помощи демонических духовных сил преобразовав «непонятное нечто» в белоснежную бумагу, демон звучно щёлкнул пальцами, отчего влага, содержащаяся в воздухе, вмиг обернулась чернилами, которые, повинуясь силе его мысли, вывели слова, написанные точно не его рукой.              Просушив чернила лёгким дуновением и в два счёта сложив листок в аккуратный квадратик, Сюань Су присел перед Ци Чжуан на корточки и с загадочным выражением лица вручил письмо ей.              — А теперь слушай и запоминай, если хорошей жизни для себя хочешь. Это письмо — твой билет в лучшее будущее. Храни его до утра. Не позволь промокнуть или ещё каким способом испортиться. В семь утра Орден начинает свою работу. Увидишь людей в фиолетовых одеждах — подойди, не бойся. Они люди добрые, не обидят. Отдашь им письмо, — так как девочка не то чтобы подорвалась забрать письмо и вообще отнеслась к нему весьма скептически, Сюань Су сдался и сам вложил его ей в руки, крепко зажав пальцами. — Останешься здесь. Адептом будешь. Культивировать. У тебя задатки есть. Неспроста глаза твои голубые. У простых людей таких нет.              Сюань Су замолчал, ожидая каких-либо действий от Ци Чжуан. Однако эта затея встретила свой очередной провал. Она всего лишь тупо посмотрела на листок бумаги и исподлобья воззрилась на демона, как бы о чём-то размышляя.              «Повзрослела рано, — отметил лис, анализируя этот взгляд. — Сама за себя отвечаешь, вот и смотришь так. Ничего. Пройдёт время – забудешь, как страшный сон. Юньмэн быстро тебя согреет, — поднявшись и оставив Ци Чжуан, Сюань Су отступил на несколько шажков и окончательно вознамерился уйти, посчитав, что его задача была выполнена. — Ведь ты жива и сердце твоё бьётся. А значит есть то, что ещё можно согреть и исправить».              — Ну что опять? — пробрюзжал он недовольно, скосив глаза на обхватившую его палец маленькую-маленькую ладонь. Склонив голову набок, Сюань Су по какой-то причине предположил, что Ци Чжуан намеревалась сейчас выкинуть письмо, воспротивившись и не согласившись с его решением, но… нет. Она всё ещё держала его, притом крепко. Словно считала своим долгом исполнить строгий наказ, пусть и не понимала юная Ци Чжуан, что за белый шершавый клочок материала неясной природы ей дали и чем тот был изрисован. Прижимая бумагу к груди и изо всех своих оставшихся сил хватаясь за его руку, девочка старалась не позволить Сюань Су уйти.              Лис не мог не видеть, каким именно образом ноги её упирались в пол. При первом взгляде казалось, словно стояла Ци Чжуан спокойно и ко всему равнодушно. Как будто бы одно дуновение – и её тонкую фигурку поднимет ввысь, а она даже бровью не поведёт, смиренно приняв свою участь. Однако то было заблуждение: стояла Ци Чжуан не лениво, расслабленно, а предельно твёрдо и непоколебимо. Каждой искрой, что зарождалась на дне её кристально-голубых глаз, она убеждала других в том, что никакая сила не будет способна сдвинуть её с этого места против её желания.              Ци Чжуан обманывала всех, что слаба, а на деле, храня молчание и никому не жалуясь, стояла, пытаясь удержать того, кто почему-то был ей так нужен.              — Зачем ты… — непонимающе нахмурился демон, начав светлеть: не было у него больше сил препираться с этим несносным ребёнком. Тем более что Пристань Лотоса возвышалась прямо рядом с ними, письмо было в её руках и теперь уже было куда этой девчонке идти.              Теперь он точно сделал всё, что от него зависело. Сделал… ещё что-то хорошее.              Но его прощальную фразу перебило рявканье, озвученное знакомым ему голосом — до боли знакомым голосом:              — Эй! Кто там ошивается у моих ворот?! Назови себя!              Лисой в свете факелов охотников вытянувшись каждой мёртвой клеточкой своего тела и замерев, Сюань Су тотчас опрометью сиганул в сторону ограды, слившись с естественной тенью, и стремглав полетел прочь; как можно дальше от этого голоса — или, скорее, от его обладателя.              А вдогонку бросилось сказанное, очевидно, себе под нос:              — Опять эти паршивцы комендантский час нарушают, — повысив голос, Цзян Чэн сердито крикнул в сторону Сюань Су. — Я всё видел! Не думайте, что вас минует наказание просто потому, что вы скрыли своё лицо! Будут наказаны все, поголовно! Я даже разбираться не буду! Будете все круги по Пристани Лотоса наматывать, раз признаться не пожелаете!.. — и многое, многое другое. Сюань Су дальше не вслушивался, ибо странное желание оказаться как можно дальше отсюда сделалось невыносимым.              Демон бежал… бежал и бежал. Точно сейчас он был простой хули-цзин, за которой гнался заклинатель, жаждущий сжечь.              Опомнился Сюань Су только тогда, когда оказался уже в своей комнате постоялого двора. Юй мирно спал, свернувшись в сконструированном для него гнёздышке. От него исходила здоровая аура, что ясно говорило о том, что, возможно, в скором времени ворон собирался продолжить надоедать ему своей болтовнёй.              Встав посреди комнаты деревянной фигуркой, Сюань Су прикрыл глаза, отрёкшись от физиономии безмятежного Юя, воспринимать которую сейчас не было ни сил, ни желания.              Подкрадывалась глубокая ночь, а это значило, что о купании и ужине можно было забыть, ибо тревожить только-только уснувший персонал ему не хотелось — морока. Никто не оценил бы его просьбу. Тем более что, по сути, во всём этом он не нуждался и можно было бы обождать до утра. Всё это — лишь прихоть.              Расслабив руки, которые что-то с немалой силой ревностно сжимали, Сюань Су плавно качнулся вперёд и вмиг обернулся лисой, которая выгнулась глубокой дугой, сладко потянувшись, и тенью скользнула на постель, там свернувшись в клубок и почти сразу же заснув.              Но перед этим по засыпающему сознанию пронёсся эхом этот сварливый, уставший в межстрочье, скорбящий, ломкий голос, который донельзя сильно изменился с их последней встречи.              Тот самый голос, который Сюань Су помнил задорным; во многих моментах угрюмым, но в то же время тёплым и ласковым — по-своему. Тот самый голос, который был ленив и скрипуч, пусть и не в плохом смысле этого слова.              Обладатель этого самого голоса любил повысить тон, но Сюань Су хорошо знал, что на деле за громкими словами не было злого умысла и то было всего лишь проявление непростого нрава.              Однако теперь всё было не наигранно. К сожалению, весьма и весьма истинно. А усталость, граничащая с отчаянным глубоким унынием, и вовсе грозилась проделать в Сюань Су дыру даже сквозь какое-то мимолётное воспоминание.              Новая реальность и сгоревшее в огне былое донельзя сильно разнились, отчего Куйсун словно плавился в этом самом огне, позволяя прогрызть свою ледяную плоть до основания в качестве покаяния. Ведь меч досконально знал истину:

Именно он и никто иной был в сих изменениях повинен…

***

      Сюань Су осознал себя поутру свёрнутым в клубок, но не поспешил «развернуться». Встреча с человеком из прошлого, посещение места, о котором он грозился навсегда забыть, несмотря на недавнюю жажду противоположного, всколыхнула в нём что-то, что после осады горы Луаньцзан поклялось исчезнуть в пучинах забвения, но оказалось настойчиво возвращено после неосторожного визита «домой».              Улёгшись на бок, Сюань Су приоткрыл один глаз, сонно взглянув на Юя, который уже не спал и, находясь в человеческом обличье, с явным удовлетворением разглядывал дождевую капель, подтянув колени к груди и обняв их. Подёргав носом, лис по запаху понял, что непогода порядком умерила свой пыл, и теперь выходить на улицу было не так уж и страшно, нежели в предыдущие недели. Вероятно, ворон вскоре мог захотеть вылететь и размять крылья, как делал это раньше, поэтому Сюань Су дёрнул ухом и молчаливо дал на это своё дозволение как в былые времена — даже если Юй был слишком увлечён смиренным созерцанием своего выстраданного умиротворения и ничуть не видел этого краткого проявления хозяйской милости.              Хвосты его сегодня также ленились. Не желая буянить или же играться друг с другом, они разбрелись кто куда по кровати и теперь являли собой живописное бело-чёрное солнышко.              Потёршись холкой и макушкой о подушку, а спиной о матрац, Сюань Су быстро перекрутился и улёгся уже на другой бок, по новой «сворачиваясь» и прикрывая глаза.              Утро выдалось тихим. Это радовало, ибо куда-либо торопиться, чем-либо заниматься не было и малейшего желания. Возможно, стоило бы навестить свой храм и помочь с наведением фэн-шуя, но… Сюань Су не очень-то хотелось сегодня делать добрые дела. Сегодня было желание побыть вредным демоном, что прислушивался только к тому, чего желал сам, и делал то, чего желала его тёмная душа.              Уши, в отличие от хвостов, неустанно крутились из стороны в сторону, несмотря на то что их обладатель то и дело одёргивал их, прижимая к подушке. Сюань Су не слишком удивляла их активность, ибо звуков было великое множество, а уловить каждый из них — прямая задача его длинных-предлинных ушек. Их мягко касалась дождевая дробь, тихое дыхание Юя, скрежет деревьев за окном, стук посуды где-то внизу и почти что беззвучное сопение ребёнка, находившегося где-то неподалёку от кровати.              «Сопение ребёнка?.. — навострил уши Сюань Су и резко сел, отчего Юй несколько опешил и удивлённо на него оглянулся, оторопело заморгав и будто бы вспомнив наконец о его существовании. — Откуда…».              Крадучись подобравшись к краю кровати и свесив оттуда морду, Сюань Су выпал в осадок:              «Опять она?! Откуда?!», — и совсем не вспомнил он о том, благодаря кому набившая оскомину Ци Чжуан здесь оказалась.              Та, которая, по идее, должна была остаться у ворот Пристани Лотоса, по какой-то причине сейчас мирно спала, свернувшись в сидячий клубок у ножек прикроватной тумбочки. Ци Чжуан поджимала колени к груди, крепко-крепко их обнимая. Бледный нос, от которого даже с расстояния веяло прохладой, терялся в угловатых коленках и отчаянно пытался согреться. Ресницы не трепетали, отчего здоровый — ментально — человек непременно испугался бы: а не случилось ли что с ребёнком? Жив ли он вообще?              Но Сюань Су не был ни человеком, ни здравомыслящим. К тому же он являлся обладателем острого слуха, отчего и мысли о чём-то плохом у него не возникло, ибо сердечный пульс, пусть и тихий, не лгал, убеждая в целости и сохранности, жизни Ци Чжуан.              Фыркнув носом, Сюань Су ловко спрыгнул на пол, приземлившись на лапы и не издав при этом и звука. Хвосты крутанулись «солнцем» и слились воедино, дабы не причинять неудобств своим внушительным количеством. Голова по-птичьи склонилась, позволив взгляду сделаться куда более вкрадчивым, плавным, незамысловатым. Так лис обычно смотрел в моменты, когда ему хотелось невзначай проникнуть в чьё-либо сознание, узнать их секреты и самые потаённые желания. Конечно, на этот раз ему не то чтобы было интересно, о чём мечтала маленькая Ци Чжуан, пусть ему и удавалось по какой-то причине быть и так уверенным в том, что мечтала девочка о тёплом и мирном доме. Ныне Сюань Су преследовал несколько иную цель: ему просто необходимо было прознать о том, как же Ци Чжуан здесь оказалась.              Безусловно, какая-то часть него отнеслась к этому намерению с пренебрежением, ибо было только одно логическое объяснение присутствию Ци Чжуан в их комнате постоялого двора. Однако Сюань Су не мог — либо же не желал — смотреть в сторону этого ответа, считая его глупым и недостойным.              Витиеватая дымка мягко обняла ноги Ци Чжуан, слившись с её естественной тенью, — да так аккуратно и неприметно, что даже глаз самого зоркого заклинателя не смог бы заметить что-либо превратное. Границы размылись, а сам лис ощутил небывалую лёгкость, невесомость.              Только что он сидел, припав к полу в комнате постоялого двора, а теперь чьи-то белые руки зажимали ему рот, дабы уберечь от неосторожного звука, и омывал его стылый ветер. Его куда-то несли — после он понял, что туда, где было очень холодно и тесно, темно и мрачно.              Но спокойно.              Происходящее менялось неустанно, калейдоскопом. Оно крутилось на манер снежного вихря и причудливо меняло свою окраску, форму каждую секунду, представая перед взором совершенно другим созданием. Маленькие ручки Сюань Су, которые так не желали разгибаться, трепыхались на бьющем по щекам ветру и с невероятным трудом пытались подняться ввысь, чтобы схватиться за маячащий перед взором чёрный атласный рукав верхней мантии и больше ни за что не отпустить. В конечном итоге им это удалось, и потому глаза мигом зажмурились, скрыв от дребезжащего сознания сменяющие друг друга с сумасшедшей скоростью пейзажи.              В ушах стоял оглушительный свист. Тело холодило чужое: твёрдое, крепкое, надёжное. Сюань Су не нравилось находиться в его объятиях, но в то же время – и да. Стоило только помыслить о том, чтобы эти деревянные руки отпустили его ослабшую озябшую тушку, и внутри поднималась волна возмущения, несогласия.              Желудок метался из угла в угол из-за сильной тряски. Начинало мутить. Но язык, немилосердно закусываемый маленькими зубками, ещё не ставшими коренными, — а точнее, боль от него — не позволял тошноте разрастись.              Напряжение в висках становилось невыносимым, пусть и с течением времени значительно ослабевало. В голове не было и одной мысли, но их оттенок был един. По нему было не то чтобы сложно догадаться о содержании всего того вороха хаоса, который продувал туннели его сознания бездумным ураганом. И потому очень скоро Сюань Су смог сказать хотя бы себе о том, чему сейчас так особенно радовалась душа — не его, конечно же, а чужая вовсе:              «Свобода».              Такое терпкое, отдающее горечью слово, неприятное; такое, которое хотелось тут же выплюнуть, но Сюань Су почему-то был готов пить его со всем упоением, которое было ему доступно. Несмотря на то что сейчас его угловатое тельце сдавливали чужие руки, могущие переломить его пополам в два счёта и не моргнуть при этом глазом; несмотря на то что одни оковы сменились на другие, сейчас бывшие материальными, Сюань Су не устрашился. Напротив, он был готов восхвалять их; он находил в них отдушину, благодарил за спасение и обещал абсолютную преданность взамен.              Слабость, вызванная голодом и непогодой, заставляла ощущать себя так, будто к щиколоткам и запястьям прицепились кандалы весом в тысячу цзиней. Они грызли кости сквозь мышцы, принуждая глотать злые слёзы от нелюбимой боли. Сюань Су думал, что, отпусти его эти руки, впервые не вызывающие страха и воспринимающиеся защитой, надёжностью, он бы не вытерпел, не выстоял бы и рухнул вниз, разбившись на тысячи осколков, ибо не находилось больше сил, благодаря которым стало бы возможно стерпеть.              «Терпение не бесконечно. Даже самый трусливый человек когда-нибудь сдастся и воспротивится. Раненый зверёк — даже самый малый — отрастит зубы и когти, дабы дать отпор. Отовсюду есть выход. И я его нашла. Малейшая возможность. Малейший шанс. Ничто не упущено мной. И потому отныне… я…».              «Свободна».              Вынырнув из чужого сознания, Сюань Су улёгся на сложившиеся впереди него лапы и сухим взглядом упёрся в Ци Чжуан, что нахмурилась во сне, очевидно ощутив насильственное проникновение в разум. Решив более не докучать ей своими грубыми манипуляциями, демон уделил время анализу того, что только что узнал.              «Я не ошибся: не дура. Использовала всё, чтобы сбежать. К тому же циничная и холодная по натуре. Прямо-таки как я. Никаких следов привязанности к тем, кто подарил жизнь, — Сюань Су подёргал усами и как будто бы хмыкнул. — И справедливо. Я видел лишь малость, но даже её достаточно, чтобы сделать определённые выводы по тому, что тебе там не приходилось легко, — лис чихнул, когда обоняние в очередной раз играючи ущипнула пряность, взявшаяся из ниоткуда. Она преследовала его на протяжении уже некоторого времени, выныривала из Небытия и цеплялась к нему, цеплялась. Будто со всем старанием обращала его внимание на себя. — Понятно её стремление ухватиться за меня. Вот только… зачем её забрал с собой я?».              Шершавый язык обвёл острия клыков в задумчивой манере. Лис отвёл взгляд сильнее в сторону, точно один лишь вид Ци Чжуан провоцировал появление «головной боли».              «Может… — решился он высказать одну-единственную логичную гипотезу, к которой ему уже удавалось раньше приходить. — Потому что я увидел в ней себя? Вот и забрал, испугавшись, что её увидит Цзян Чэн? Что тот причинит ей вред?.. — лис сузил глаза в холодном недоумении. — Но с чего бы ему причинять вред простому ребёнку?».              — Я твоё подсознание. В реальности не существую, но ты меня видишь. Говоришь и споришь ещё. Ты посмотри только! И без меня сам знаешь и понимаешь всё, что я говорю тебе, но задаёшь полные искреннего недоумения вопросы! Смех да и только, — пронёсся в голове голос, которым обладал сгинувший в священном огне Подсознание.              «Что я уже понял?.. — зацепился за целую ниточку начинающего распутываться клубка. — Что заметила одна из моих сторон, пока другая, главенствующая, по-прежнему в неведении? Почему та самая второстепенная возжелала оставить меня не у дел? — Сюань Су, начав копаться в себе, испытал немыслимой силы досаду и отмахнулся от первоначальной идеи попытаться отыскать ответ на вопрос поскорее, а не оставить его как обычно на потом, потому как наткнулся на очередную глухую стену. — Когда не надо, так мои галлюцинации тут как тут! А когда надо, то их хрен найдёшь! Как рыбы об лёд сидят и молчат. Ну и хер с вами. Сам пойму. Когда-нибудь. Почему же я «испугался» за жизнь этой девчонки и унёс её с собой…».              Восприятие защекотало чужое пристальное изучение. Нетрудно было догадаться, что это была не кто иная, как Ци Чжуан, что уже проснулась и теперь блуждала своим тяжёлым взором по его морде в надежде отыскать хоть одно логическое объяснение представшей по пробуждении картине.              Подняв голову с лап, Сюань Су без труда ответил на её прямой взгляд и сухо моргнул, как бы показывая, что главный здесь он и что на вопросы ей никто не ответит. Ци Чжуан выпрямилась и насупилась, с толикой враждебности, зреющей на дне глаз, уставившись на него. Лис видел, что усмирять собственный нрав девочке удавалось нелегко; однако она также понимала, что это было необходимо в первую очередь ей для того, чтобы не вызвать его гнев и не побудить его попытаться вновь избавиться от неё.              «Пытаешься подстраиваться под мои эмоции и отношение к тебе? Эмпатией хорошей обладаешь, значит? — пытался всё же разгадать её Сюань Су. — Диковинка. У самой-то тишь да гладь. Недалеко от меня ушла. Всё как будто спит. Ни радости, ни грусти, ни искреннего страха — только пародия; такая, какая могла бы обмануть, заставить поверить в свою истинность. Лишь одно, походящее на эмоции, ярко и твердо: желание жить. Давно я такого стремления сохранить свою шкуру и улучшить качество проживания не видел. Интересно, по какой такой причине ты посчитала, что я — лучший вариант для этого? И почему вообще решила, что меня можно использовать? Что ты сможешь сделать это? Как бы это не обернулось для тебя погибелью».       Сюань Су опасно зарычал, опустив уши на холку. Ци Чжуан, ожидаемо, не забилась в угол, испугавшись непонятно каким образом оказавшегося здесь зверя, который был, очевидно, настроен весьма враждебно по отношению к ней.              Поджались пальцы, впились в огрубевшие ладони ногти. Губы остались ровной линией, но Сюань Су знал наверняка, что с тыльной стороны их жестоко закусили зубы. О, эти напряжение и настороженность — их было ни с чем не спутать. Они были столь ярки и очевидны, что демон, бывший по своей натуре чрезвычайно жестоким порой, не смог не порадоваться их появлению.              «И всё-таки ты жива. А значит не можешь полностью молчать, — когти лукаво поскребли собой пол: несильно, только лишь издав характерный звук. Таким образом лис игрался, щекотал натянутые нервы ребёнка, проверял на прочность либо же намеревался чего-то достичь. — Отец у тебя всё же страх вызывал. Не «пародию», а в самом деле страх, пусть и чересчур блеклый. Не такой, какой должен быть у нормальных детей. Да и у людей, в принципе. Сейчас же такого нет. Ты всего-навсего пытаешься надавить на жалость. Прощупываешь почву и границы дозволенного. Хочешь понять, как заставить меня проникнуться к тебе сочувствием или ещё чем, решить оставить тебя при себе. Самонадеянно. Крайне глупо. Что ещё ожидать от маленькой девочки. Как наивно. И всё же действенно, — вставил Сюань Су шпильку. — Будь всё иначе, ты бы осталась у родителей, а не ушла со мной. Каким бы сильным и умным я демоном ни был, а использовать меня у тебя получается. Пусть мне и не нравится это».              Со стороны послышалась возня Юя, который наконец-то обратил внимание на то, что Сюань Су долгое время не показывался на виду. Как исчез в низине по другой край кровати, так от него и не исходило и звука, достаточного для его обнаружения, отчего ворон, смогши всё-таки обнаружить странность в этом безмолвии, закопошился, начав пытаться со своего места разглядеть его фигуру.              «Почему же ты не боишься меня?.. — Сюань Су привстал на лапы и медленно приблизился к Ци Чжуан, что, несмотря на своё равнодушное отношение к нему, подтянула к себе ноги, сбежав от возможного случайного соприкосновения с лисом. Это несказанно порадовало нездорово любящего трепет перед собой мёртвых либо же живых существ, отчего Сюань Су стал наступать куда тяжелее и охотнее, собираясь «расколоть» загадку, ежели та не хотела поддаваться ему добровольно. — Отца боялась, а он всего лишь человек. Пытаешься вить из меня верёвки, пусть я и демон, который вполне может с лёгкостью сломать тебе шею либо же убить самым жестоким на свете способом. Ни за что не поверю, что какой-то смертный будет хуже меня. Страшнее меня. Кровожаднее. Безумнее. Ци Цяньхань просто-напросто дурак, не имеющий какой-либо силы; способный тягаться лишь со слабыми физически женщинами. Не то что я. Скажи мне, Ци Чжуан. Почему ты в таком случае боишься его, а не меня? В чём твоя логика?».              Обернувшись человеком и намертво захватив подбородок двумя пальцами, Сюань Су заставил Ци Чжуан смотреть в его кукольные глаза.              — Ответь мне… — прошелестел он, наклоняясь ближе и обдавая ребёнка энергией обиды. В голубых глазах, бывших ко всему безучастными в основном блюдцами мелькнула на какую-то жалкую секунду искра понимания, что если сейчас не сыграть по его правилам, то он попросту убьёт её, посчитав изжившей себя игрушкой, наскучившей.              В этих глазах, в этой хватке, в этой руке — во всём этом Ци Чжуан ясно чувствовала поразительной силы безразличие и холод, которые не позволяли произрасти и малейшему росточку милосердия и сочувствия, которое побудило бы его просто-напросто отпустить, сохранить жизнь, несмотря на рвение «жертвы» остаться.              И Сюань Су знал, что Ци Чжуан прекрасно всё поняла. И, на её беду, демона это лишь подстегнуло продолжить.              Вжавшись в стену и слабо нахмурившись, Ци Чжуан тихо сглотнула и стиснула ручки в кулаки, продолжая храбриться.              — Почему же ты не боишься меня?.. — Сюань Су прогудел. — Ответь мне.              — Хозяин? — недоумённо воскликнул Юй, пройдясь по кровати и вынырнув из-за балдахина. — Что вы тут… — он оторопело замолчал и издал некий нечленораздельный звук, стоило ему напороться взглядом на расширенные глаза, которые показывались из-за плеча Сюань Су. — Делаете…              Медленно обернувшись к нему из-за плеча, Сюань Су холодно процедил:              — Брысь.              — Я… — Юй быстро-быстро заморгал и после осознал себя, сидящим на крыше постоялого двора, а не в тёплой комнате. Он звонко взвизгнул, встрепенувшись, когда большой поток ледяных капель попал к нему за шиворот, и воскликнул. — Твою мать!..              Отмахнувшись от его ругани, звучащей в отдалении, Сюань Су вернулся вниманием к Ци Чжуан и велел:              — Либо ты начинаешь говорить хоть как-то, либо лисичка порадует себя вкусом крови, которая настаивалась в твоём сердце на протяжении всей твоей короткой жалкой жизни. Выбирай.              Заставить говорить того, кто попросту не мог этого сделать, — верх глупости. Всё равно что попросить слепца что-то увидеть, а глухого — услышать! Сюань Су понимал, что просит о невозможном, но идея о том, чтобы принудить Ци Чжуан заговорить, почему-то не давала ему покоя. Отчего-то он верил, что если надавить, то она поддастся, но…              Ничего не происходило. Как бы Сюань Су ни наседал. Пусть Ци Чжуан и пыталась — правда пыталась, — ни одного ясного звука с её губ так и не сорвалось. Глаза заслезились от усилий, прикладываемых ею, однако ничего, кроме смутного мычания, у неё не вышло. Ци Чжуан тяжело задышала и захрипела, потупив взгляд, окрасившийся в виноватые и чрезвычайно грустные тона.              Сюань Су навис над ней:              — Посчитать лисичке до трёх?.. — Ци Чжуан отрицательно покачала головой, поджав губы и сжав руки в кулаках ещё туже. Напряжение, оцепившее её тело, горло, сделалось настолько пряным и едким, что оказалось способно ударить Сюань Су по голове и принудить его насупившейся лисой притихнуть. Капли слёз в уголках глаз укрупнились и оказались на грани срыва с ресниц — настолько велики были потуги девочки.              Она правда хотела бы дать ему то, что он пытался от неё получить. Правда. Её очень не прельщала перспектива оказаться снова на улице вдали от возможного покровителя. И потому Ци Чжуан в самом деле готова была отринуть гордый нрав, который так или иначе был ей присущ, и пойти навстречу, на уступки, превозмочь себя, совершить невозможное, выйти из зоны комфорта. Но порой одного лишь желания мало. Оттого Ци Чжуан, как бы ни хотела выдавить из себя слово, и молчала.              Сюань Су, прикладываясь к её эмоциональной ауре, считывал её заметавшиеся мысли как открытую книгу, но так просто сдаваться не желал.              «Ты же кричала, когда родилась! — глухо недоумевал, по-лисьи рыча, Сюань Су, насильно залезший по новой в её воспоминания. — Кричала! А значит ты не нема в самом деле! Голос есть! И слух есть! Ты же понимаешь всё, что я тебе говорю! Почему в таком случае не отвечаешь? Почему не издаёшь и звука? Почему не можешь?!».              Но Ци Чжуан не могла — и всё тут. Должно быть — пришёл к усталому выводу Сюань Су — в какой-то момент потрясений для маленькой девочки стало слишком много, и потому возможность говорить стала для неё недостижимой мечтой.              Шикнув и с толикой разочарованной злости отбросив от себя голову Ци Чжуан, Сюань Су выровнялся, сидя всё ещё на корточках, и категорически отвернулся от не удовлетворившей его желания девочки, оставив её один на один с боязливым ожиданием его беспристрастного вердикта.              «И что же мне делать? — продолжал «чесать затылок» в недоумении демон. — С ребёнком таскаться не вариант. Куда мне её деть? Проблема в том, что я сам не смог бросить её на пороге Пристани Лотоса, хотя это был идеальный шанс скинуть со своих плеч лишнюю мороку, — он сердито загудел. — Как мне избавиться от той, кого я сам не хочу отпускать? Тут только со своими «тараканами» разбираться, — Сюань Су сам не заметил, как оставил Ци Чжуан у тумбочки и присел за стол, машинально взявшись за чай. — Но на это уйдёт немало времени. Всё-таки бед с моей башкой слишком уж много. Что теперь, мне эту девку при себе держать? Зачем? Проблем не оберёшься».              Сюань Су медленным опасным движением поставил пиалу на стол, так и не сделав и глотка. А всё потому, что его легонько дёрнули за рукав: тихонько, робко. Не удосужившись посмотреть на Ци Чжуан и посчитав её скучной и надоедливой, а потому и не достойной его взора, демон хищно распрямил и согнул пальцы, обрубив как можно более грубо:              — Катись. Не заставляй меня вспоминать о тебе, и, может, твоё время нахождения здесь растянется на подольше.              Неизвестно, почему Сюань Су ожидал от девочки беспрекословного послушания. Возможно, он надеялся на то, что ребёнок, живший в тесных рамках, привык к приказам взрослых и к дисциплине, и потому не смел оспаривать то, что ему велели. Возможно, лис надеялся, что в его тоне что-то всё-таки могло заставить Ци Чжуан слушаться его и не дёргать лишний раз тигра за усы.              Однако та будто бы не замечала тревожных звоночков, что несказанно удивляло Сюань Су. Он с лёгкостью соглашался про себя с завидной силой эмпатии Ци Чжуан, ибо та являлась ключом к её выживанию в агрессивных условиях. Сюань Су осознавал, что ребёнок, которому жизненно необходимо было научиться считывать эмоции людей, присматривался к нему и лучше прочих мог подстраиваться под его «эмоциональные скачки». Но это не вписывалось в его понимание! Ци Чжуан не могла не принимать к сведению риск того, что излишняя назойливость наверняка могла привести её к скоропалительной смерти, коя не удостоится и слезинки сожаления. Разве это рационально? Разве дитя, коему пришлось рано повзрослеть, не должно было думать головой, ибо не было старшего, который делал бы это за него? Ци Чжуан попросту обязана защищать себя, делать всё себе во благо. Почему же в сей миг она делала всё, чтобы разозлить его?              Ци Чжуан плотнее обхватила его предплечье своими тоненькими ручками и уткнулась мокрым от слёз носом ему в изгиб локтя. Она зарылась в атласную ткань лицом, с жадностью окутав себя его зимним запахом, сочетающимся с ароматом костра, не бывшим, по её мнению, неприятным. Ци Чжуан вся сжалась в комок, который было не так просто заметить, и притихла.              Как бы ни отбрыкивался от неё Сюань Су, Ци Чжуан держалась за него крепко — как за якорь; как за свою последнюю надежду. Желая в её эмоциональной ауре всё же отыскать намёк на причину, по которой она прицепилась именно к нему, Сюань Су увидел едва заметную нить, которая отличалась от всех прочих: она была слаба, тонка и прозрачна — так и не найдёшь с первого раза. Принюхавшись к нити, Сюань Су догадался, что это образование являлось её отношением к «чему-то». Часть сути Ци Чжуан, которая ещё не раскрылась, не пробудилась. Сюань Су сам не понял почему, но зацепился за него, задним числом предположив, что эта нить была связана с чем-то, чем обладал он сам.              Превосходная — даже исключительная — эмпатия Ци Чжуан уже не была для него секретом. И потому Сюань Су склонился к мнению, что она так же, как и он сейчас, разглядела в нём «это», и потому посчитала его, Сюань Су, своей родственной душой; тем, кто был с ней «одной крови», оттого и доверилась; зацепилась, как утопающий — за соломинку, и отказалась отпустить.              Изрядно утомившись спорить, изрядно утомившись пытаться что-то в своём существовании изменить, пойти против течения, Сюань Су уронил подбородок на услужливо подставившуюся когтистую руку и прикрыл устало глаза.              «С одним разберёшься — ещё что-то вылезет. Что ж вы цепляетесь ко мне, как не знаю к кому. Я вроде бы не женщина, чтобы меня дети облепляли, — Сюань Су хмыкнул язвительно. — О да. Не женщина. Зато хули-цзин, которыми обычно вроде как женщины и становятся. Может, поэтому всё так случается? То Юй, то А-Юань, то теперь… она».              Вяло разглядывая краем глаза переливы тянущейся к нему всем своим естеством эмоциональной ауры — да и ауры души тоже — Ци Чжуан, Сюань Су всё больше и больше понимал, как распознавать всё то, что так отчаянно хотела донести ему девочка. Совсем как тогда, в её воспоминаниях, благодаря оттенку её эмоций, Сюань Су смог прочувствовать всё то, что съедало её, и самостоятельно оформить ощущения в слова.              И сейчас Сюань Су сформулировал нечто подобное:              «Мне очень жаль, что я такая. Я не могу этого изменить, пусть и очень хочу. Не гони меня. Не брани меня. Я не ущербная и не урод просто потому, что рослая, но в то же время не могущая говорить как все мои сверстники. Даже немного! Прошу… Просто подожди чуть-чуть. И я покажу себя. Правда покажу. Я не бесполезная. Не балласт. А пока ты ждёшь… Я обещаю тебе, что не займу много места. Не буду издавать и звука, ты же знаешь, я могу быть тихой. Прошу, дай мне шанс».              Внутри что-то шершаво зашевелилось. Сюань Су попытался было прогнать это странное ощущение, но пушистое создание, олицетворявшее его суть, ему этого сделать не позволило. Оно укрыло вспыхнувший огонёк чувства хвостами, трепетно защитив от его нападок. Потерпев неудачу и впоследствии смирившись с наличием в его голове странного мнения, взращенного на благодатной почве, Сюань Су поджал губы и сухо прошелестел, хватаясь за последние возможности сохранить ту реальность, в которой ему стало комфортно:              — Я тебе предлагал остаться в другом месте. Где тебя бы защищали, кормили и одевали. Там не нужно было бы платить по счетам. Я не поленюсь и доставлю тебя в Пристань Лотоса. Пойдёшь? — в ответ Ци Чжуан быстро-быстро закачала головой в отрицании, по-прежнему пряча свои глаза в его одеждах. Тогда Сюань Су вполоборота повернулся к девочке, лица которой, ожидаемо, видно не было. Взгляд упёрся в макушку с всё ещё влажными волосами. Демон поразился: насколько же сильно те были мокрыми, раз даже по прошествии ночи до сих пор не избавились полностью от влаги.              «Наверняка ей холодно, — отстранённо задумался Сюань Су. — Она всю ночь просидела на полу, будучи насквозь мокрой и озябшей после дождя, — а после досадливо рыкнул. — Почему я вообще об этом задумался? Не моё это дело. Не моя ответственность. Не моя прерогатива – беспокоиться о том, тепло ли ей или же холодно; голодна ли она или же сыта».              — Но ведь и родителям на неё наплевать, — возразил один из голосов его Я, что наконец решил заявить о себе. — О ней никто никогда не заботился и не заботится. Чья же в таком случае это прерогатива?              «А, — едко фыркнул Сюань Су, мельком оглядываясь, но так ничей силуэт и не находя. — Заявился всё-таки, мой дорогой глюк, — и на слова галлюцинации прыснул со смеху. — Дурачьё. Вытекает резонный вопрос: если даже родителям на неё наплевать, почему должен я, незнакомец, обеспокоиться её благополучием?».              — Узы не всегда кровные, — мягко пропел юношеский голос, звучащий не по годам мудро. — И ты это как никто другой знаешь. У тебя был брат, — он сделал акцент. — Но по крови вы чужие. У тебя была старшая сестра. У тебя был дядя Цзян. И что же в таком случае? Следуя твоей логике, им стоило оставить на улице и тебя, когда ты был ребёнком?              «Вполне возможно, — протянул Сюань Су с на порядок похолодевшим голосом. — Тогда бы они были живы».              — Может, да, а может, Судьба забрала бы своё как-то иначе. Никто не знает, как сложилось бы всё, оставь Цзян Фэнмянь сына почившего друга умирать на улице от голода и мороза. Вполне вероятно, что небесный порядок покарал бы его за равнодушие, — Вэй Ин улыбнулся и, распушившись летним солнышком, прощебетал. — Помнишь пословицу? «Хочешь год довольства – расти рис, хочешь десять лет довольства – сажай сад, хочешь сто лет довольства – расти людей». Ежели столь сильно жаждешь искупить грехи, собранные в прошлом, спаси жизнь: одну, вторую, третью, миллионную. Воспитай ребёнка надлежащим образом, и, может, если это дитя станет хорошим человеком, твоя вина перед Средним Миром полегчает на цзинь, ибо ты подаришь ему светлую душу.              Сюань Су отвернулся от Ци Чжуан и недоверчиво мыкнул:              «У меня грехов с избытком. Одной душой их все разом не искупить. Проще уж развеять прах и сгинуть в забвении, чем попытаться смыть грязь с белого платья, которое даже после сотен стирок так и останется максимум серым».              Вэй Ин добродушно хихикнул:              — Проще не значит лучше! Наоборот, лёгкость достижения цели знаменует лишь её пагубность. Нужно постараться, чтобы желаемое получить. Понимаешь, сгинуть в забвении ты успеешь всегда. Сбежать от ответственности тоже. Но… Спасти свою душу от тьмы, ненависти — нет. Заработать добродетели никогда не поздно, равно как и искупить свою вину. Тем более что ошибки, допущенные тобой, тебя гложут. Ты раскаиваешься. А значит, у тебя есть ещё шанс на спасение из мглы.              «Как может раскаиваться тот, кто ничего не чувствует? — презрительно цыкнул Сюань Су. — Я демон. У меня нет совести. И сердца тоже. Как бы ты ни втирал мне про искупление, всё останется едино: такой, как я, святым не станет. Я делаю всё по прихоти иль воле случая. Просто потому что хочу. Даже статуи «Бога Небытия» это не изменят».              — Если тебе проще так думать, то пускай, — смешливо согласился Вэй Ин. — «Не бойся, что плохо сказал, бойся, что плохо сделал». Вроде таким образом говорят? Думай как хочешь, но поступки твои будут твердить о том, что истинно, а не о том, что правдиво.              «Поражаюсь твоей логике», — буркнул Сюань Су, непонятно отчего разгневавшись, и со всей доступной ему концентрированной злобой процедил, попытавшись отпихнуть от себя Ци Чжуан, чьи прикосновения стали обжигать и заставлять кожу зудеть, точно от яда:              — Хватит липнуть ко мне!              Он пихнул её в очередной раз локтем, но Ци Чжуан и не подумала отступить. Сюань Су зашипел, машинально позволяя радужкам загореться зловещим красным, и, всё же не стерпев и пойдя дальше в своих намерениях, с силой оттолкнул от себя Ци Чжуан, отчего девочка распласталась на циновке, ударившись головой о неё, но, опять-таки, не заплакала:              — Что же ты такая дура? Отродье. Тупое отродье! Маленькое несносное создание! Глупое! Не понимающее очевидных вещей! Что тебе говорят? Почему не слушаешь, что тебе говорят?! — на этих словах лис отмахнулся от мысли, что делал он ровно то же самое, пропуская мимо ушей убеждения Вэй Ина, который искренне желал для него самого лучшего и предлагал наивернейший вариант решения проблемы. — Глупая. Убирайся! Убирайся, убирайся, убирайся! Катись же ты прочь! Почему ты не осталась в Пристани Лотоса? Почему я забрал тебя с собой?! Уходи сейчас же! — Сюань Су порывисто встал, закрутившись вокруг собственной оси, и рваными движениями достал из запястья карту с тёмно-синей рубашкой, намереваясь кинуть её на входную дверь, дабы за ней выросли просторы родной Пристани Лотоса. — Выставлю тебя, и дело с концом! Свалилась же ты на мою голову!              Ци Чжуан не суетилась. Не прыгала вокруг него. Не пыталась хоть как-то возражать, чтобы он изменил своё мнение. Она даже не встала, а осталась лежать в том же положении, в которое её поставил Сюань Су своим пинком. Это должно было заставить смягчиться, понять, что палка оказалась перегнута. Всё же это дитя неустанно подвергалось жестокости в прежнем доме, и потому таковая покладистость, нежелание менять положение, чтобы, должно быть, не привлекать лишнее внимание, просто обязано было коснуться его чёрствого сердца.              Но не коснулось. Ведь нечего было дотрагиваться.              Хлопком влепив карту в дверь и пустив по ней голубые ажурные узоры, Сюань Су низко опустил голову и прорычал со всей ненавистью, буквально сплёвывая фразу:              — Пошла вон.              Однако Ци Чжуан не пошевелилась и сейчас. Сюань Су повернул в её сторону голову, отчего раздался тихий щелчок вставших на место позвонков, и прошелестел:              — Особое приглашение нужно? — но та не шелохнулась. Видимо, сдвинуться даже на фэнь, попытаться исполнить приказ ей мешали отчаяние и дрожь, охватившие тело. Сказать нельзя, договориться при помощи языка тела — тоже. Что же тогда ей делать? Просто сдаться? Или же всё-таки попытаться хоть как-то достучаться до него? Опять-таки. Что Ци Чжуан могла бы, чисто в теории, сделать?              Ведь она была ещё ребёнком. Как ей спорить со взрослым? Как убедить его смилостивиться? Позволить ей доказать, что она не мусор? Что она не отродье и не лишний рот? Разрешить показать себя, свои умения? Она могла быть полезной! Правда могла. Отец только потому, что было в ней что-то эдакое, не выкинул её вон, когда она родилась. Матушка всегда ей повторяла из раза в раз, что она определённо появилась на свет под счастливой для себя звездой, пусть и значила та для остальных одну лишь гибель да мрак. Их проклятие. Которое почему-то не побудило Ци Цяньханя безжалостно выбросить родившуюся вместо долгожданного сына дочь.              Ци Чжуан правда желала бы убедить Сюань Су в том, что, пусть она не плачет и не кричит, как другие дети, она не ненормальная; что она простой ребёнок, который в будущем наверняка сможет принести пользу. А если… Если дать шанс… То окажется полезной уже сейчас. Как минимум… Как минимум она была красива!.. Отец всегда так говорил ей, пусть и сплёвывал он это, точно с горечью и сожалением признавая одно из её очевидных достоинств.              Ци Цяньхань всегда приговаривал, что единственная польза от дочери — свадьба и удачная партия, благодаря которой они могли бы «зажить». Ци Чжуан не понимала, что значит «партия» и что значит «зажить», но её отец всегда так загорался, стоило завести об этом тему, и потому ей удавалось догадаться, что это сулило что-то исключительно хорошее, раз её вечно недовольный отец наконец-то становился точно другим человеком и меньше её бил.              Девочке хотелось бы превозмочь себя и заплакать, чтобы разжалобить. Хотелось бы быть нежной как дочери соседей, которые изредка попервой захаживали к ним на чай. Её мать всегда так расстраивалась, когда к ним приходили гости с дочерями… Словно это был удар по ней самой. Словно это значило неминуемое приближение чего-то исключительно ужасного! Ци Чжуан знала, что это в самом деле было так. Когда стала хоть что-то понимать, она смогла сопоставить дважды два равно четыре и прознать, что раздающиеся за тонкой стеной болезненные стоны принадлежали именно её матери, которая со скорбным выражением на пепельном лице и невыносимой мукой провожала минувшим вечером гостей. Очевидно, Мэй Шэн понимала, что сгорающий от досады Ци Цяньхань не даст ей спуску, ведь…              — Все девки как девки, а ты мне кого родила! — нередко женщине приходилось такое слышать. — Ей всего два года, а она вон какая рослая! Да к тому же немая! Это же ненормально! Твой выродок не-нор-маль-ный! Кого ты мне подсунула? Демона?!              Ци Чжуан понимала, что отличается от соседских детей, пусть те и были с ней милы. Особенно мальчики. Она не могла уразуметь, отчего они становились столь очарованы ею, пусть и не осознавали те в полной мере, что значит «быть очарованным».              Зато понимали их родители. Действительно, какая девочка столь легко сможет обворожить их дорогих сынов? А девочки. Чем же другие девочки хуже? Что в этой дочери рода Ци было такого, раз она мигом приковывала к себе многочисленное — буквально безоговорочное! — внимание? Здесь точно что-то нечисто!              Ци Чжуан постоянно слышала, что ненормальна. Отец неустанно напоминал ей об этом. И мать. Конечно, та пыталась когда-то быть ей мамой. Закрывала собой от побоев, старалась сгладить углы ругани. Но потом её глаза словно открылись и позволили ей узреть её некую покрытую гнилью суть. Точно изнанка наконец показалась, и теперь каждый мог видеть в ней вопиющее несовершенство, неисправимое уродство. Пусть и не хватало Ци Чжуан ума понять, в чём именно оно заключалось. Иногда она подолгу стояла у водной бочки, смотря на своё отражение, но ничего отыскать не могла.              В ней зрела мысль:              «Но ведь я — это я. У меня два глаза, нос и рот. Два уха. Обычное лицо. Почему они на меня так смотрят?».              Она была красива, бесспорно. Но загвоздка была в том, что по меркам жителей Илина эта красота была излишней. Дьявольской — а значит порочной.              Оттого ей нужно было непременно сгореть.              Сюань Су процарапал в двери, которая так и не раскрылась, глубокие борозды и ядовито проскрипел:              — Замолчи… — лоб упёрся в деревянное покрытие, а барьер, который защищал его от чужих чувств, по какой-то причине в очередной раз треснул. Как бы Сюань Су ни пытался оградить себя от воздействия на него чужих эмоций, те настойчиво захлёстывали его с головой. Позволяли узнать себя лучше. В том была вопиющая странность. Не мог демон объяснить её логично и достойно — так, как любил аргументировать.              Лис всё пытался, пытался и пытался воздвигнуть между ним и девочкой, чьи внутренние заслоны слетели с петель, непроницаемую стену. Но та рушилась. Какой бы толстой ни получалось у Сюань Су её сотворить, исход был один: она трескалась и обваливалась, позволяя Ци Чжуан достучаться до него своим горем.              Но, конечно же, если б знал Сюань Су собственную суть куда лучше, он непременно понял бы, что лиса лисе — убежище. Что не могло быть иначе. Что стена между ними никоим образом не могла и не может существовать. Что… Злобный хули-цзин, Призрак Печальной Флорибунды, сам не пожелал от Ци Чжуан оградиться. Захотел выслушать её, дабы убедить самого себя в том, что отпустить её не вправе. Что возьмёт он её под своё крыло и спрячет от бед, которыми ей весь мир грозился.              — Какая же ты громкая… — цедил Сюань Су, злясь на свою сущность. Он принялся биться лбом о дверь, прекрасно зная, что ни постояльцы, ни адепты, которые проходили сейчас мимо склада с тренировочным оружием в Пристани Лотоса, его не слышали. — Ну почему же я не могу никак от тебя избавиться?..              — От Судьбы не уйдёшь, — проплыл в голове голос, опять же похожий на его собственный, пусть и имеющий несколько иную тональность, возраст. — И ты это знаешь как никто другой. Как бы ни старался, а всё случится так, как должно.              — Уходи… — выдавил Сюань Су, коря себя за недавнее желание побеседовать с голосами своего Я. — Вас слишком много…              Тяжело сползла с двери рука, а карта, отклеившаяся от её покрытия, мягко спланировала на пол, отчего линии мигом испарились, равно как и Пристань Лотоса за порогом. Устало развернувшись к комнате лицом, Сюань Су прислонился к двери спиной и запрокинул голову, зажмурившись и самому себе под нос пробубнив:              — До чего же я жалок. Даже с ребёнком справиться не могу. Одну лишь драму развожу, — он без толики интереса и прежнего запала гнева рявкнул девочке, что так и не поднялась с циновки. — Довольна? Тебя устраивают подобные сцены? — и спросил с привкусом ядовитой усмешки. — Всё ещё жаждешь остаться?              Услышав его вопрос, Ци Чжуан с готовностью кивнула, давая своё непоколебимое согласие.              — Вот ведь упрямая, — бесцветно цокнул Сюань Су, сильнее сжимая глаза, дабы увидеть под веками звёзды, но потерпел на этом поприще сокрушительное поражение. — И чем же я такое бедствие заслужил? — не сдержавшись, он сжал руку в кулак и бессильно хлопнул им по двери, отчего по ней прошлась волна вибрации. — В Пристани Лотоса тебе будет куда лучше. Тебе будет тепло. Ты будешь сыта. У тебя будет дело жизни. Ты сможешь защищать себя. Научишься этому. Тебя никто не прогонит. Почему ты так цепляешься за меня? Почему нужно, вопреки всему, остаться именно подле меня? Чем тебе так угодил демон, которого видела всего три раза, ежели ты столь твёрдо решила ухватиться за него? Что во мне такого, чего нет в других, раз ты пристала ко мне, точно повилика?       Ответ, оформившийся благодаря всё же дотянувшейся до его рук ластящейся эмоциональной ауре Ци Чжуан, озарил восприятие четырьмя краткими, предельно простыми словами. Их с лихвой хватило, чтобы заставить Сюань Су осесть на пол от понимания их глубины, полноты смысла, который они выражали в своей лаконичной формулировке.              И, пожалуй, их всё же оказалось достаточно, чтобы убедить.              «Просто с тобой тепло».