В ожидании тепла

***

Краснощёкой осени капель,

Ветра могучие и грязь

Навевали медленно печаль,

Грозу и слякотную вязь.

Не знаю – стоит или нет?

Пытаться что-то исправлять.

Быть может, выхода и нет —

Судьба не хочет направлять.

Без смысла носится по миру

Моя унылая душа.

Не возьмут хладные руки лиру,

За свои заслуги не получат и гроша.

Неясно: кончится ли дождь,

Пройдёт ли зябкость и туман.

Но, быть может, счастья гроздь

Всё же смоет весь дурман.

Неважно: доживу ли я

До момента пробуждения

Расцвета солнца и весны,

Пораженья снега и зимы.

Но знаю точно, вне сомнений:

Тот миг наполнится теплом

Исполненных мечтаний

И изгонит холод помелом…

***

      Было… странно. Вэй Усянь морщился во сне и не мог толком понять, как же он себя в тот момент чувствовал. Всё представлялось ему таким необычным, что, будь лис в каком-нибудь ином состоянии, он непременно глазел бы по сторонам, пытаясь отыскать то самое чудесатое явление, которое посмело раскрасить его реальность в другие тона и заставить его испытать смешанные эмоции.              Вэй Усянь ясно понимал, что лежал. И лежать ему было… мягко. Не дребезжало в глотке раздражения, вызванного неудобной позой. Ничего не кололо бок, не ныло, не возмущалось вслед за ним. Вэй Усянь, оглядываясь на своё состояние, ясно понимал, что, если б не нужно было куда-либо бежать, он без зазрений совести остался бы в таковом положении навеки.              Настолько было… приятно.              Такое… не привычное ему состояние. Вэй Усянь уже и забыл, что ему может быть хорошо, тепло, а не только лишь промозгло и уныло.              Размыкать веки также не хотелось. Должно быть, сие желание диктовала лень. Нега воротила нос, не давая Вэй Усяню допустить и мысли о том, чтобы разорвать её путы и дальше двинуться по своим очень важным делам. А Вэй Усянь и рад был покориться её воле, чувствуя себя пусть странно, но хорошо.              …Вэй Усянь был существом любопытным. Что при жизни, что после неё, он не терпел тайн: ему хотелось каждую из диковинок разгадать. И потому сейчас, стоило его реальности внезапно витиевато перемениться в тонах, Вэй Усянь жаждал узнать причину.              Приоткрыв один заспанный глаз, он увидел полумрак. Его от всего мира скрывала некая ткань, из которой, очевидно, был пошит чей-то роскошный наряд. Понял это Вэй Усянь больше по шероховатой текстуре мешающего его обзору объекта, нежели из-за чего-то ещё. Поведя носом из стороны в сторону, лис фыркнул, взметнув ввысь усы и попытавшись пошевелить ушами. Однако те были чем-то прижаты, оттого сей манёвр был не то чтобы осуществим. Вэй Усяню не нравилось, когда что-то препятствовало его передвижениям, и потому в глотке его зародилось насупившееся рычание.              Реальность вокруг не поменялась. Ожидаемо — ведь он не сделал ничего, чтобы её изменить. Возможно, какая-то часть него ожидала, что краткого тихого рыка будет достаточно для того, чтобы «давление» — либо его «причина» — испугалось своей наглости и сбежало впопыхах. Или же Вэй Усянь подсознательно не хотел, чтобы «эта» реальность исчезала, оттого и не предпринимал истинных попыток освободиться.              Желание узнать, что же сейчас происходило, тем не менее никуда не делось. Вэй Усянь попытался отыскать среди своей предельно чёткой памяти подробный рассказ о том, что вчера было, но ничего, кроме разрозненных фрагментов, не отыскал. Разбираться в них — только голову ломать. Но Вэй Усянь был достаточно со средой своего хаоса знаком, чтобы сделать верные выводы после одного лишь беглого взгляда на всю эту сумбурную бессвязную картину.              Стоило ему разобраться в ситуации, в груди потяжелел Куйсун, помогши установиться в ней смутной вязи. Вэй Усянь сглотнул дёготь, сгустившийся на его похожем на наждачку лисьем языке, и тихо клацнул зубами, непроизвольно фырча и дёргая при этом усами. Невольные телодвижения заставляли про себя хмуриться привыкшего к покою Вэй Усяня, ибо сейчас они ему только мешали, ведь отвлекали от мыслительной деятельности.              Да и к тому же… как минимум усы его щекотали чьё-то чувствительное ухо и тем самым увеличивали риск прекращения приятного ощущения, окутывавшего его демоническое тело.              Очень скоро от его мельтешений пробудился Ванцзи, который не мог долго пребывать во сне, когда его лицо упорно щекотали елозящий туда-сюда колкий мех и вздымающиеся то и дело усы. Мигом выпрямившись, он заспанным взглядом красных опухших глаз обвёл силуэт насторожившегося на его коленях лиса, который наконец-то замер без единого шороха, будто бы прислушиваясь к обстановке и готовясь в случае чего дать дёру.              Ванцзи не пошевелился, однако в тусклом взгляде что-то дрогнуло и смиренно примялось, стоило ему заметить его неосознанный испуг.              Вэй Усянь очень медленно отнял хвост от его руки, предоставив мужчине возможность спокойно распрямить её и возобновить нарушенное кровообращение. Однако Ванцзи не пошевелился, продолжив блеклым взором на него глядеть. Лис приглушённо тявкнул, не выдержав прямого внимания, обращённого на себя, и неуклюже соскользнул с Ванцзи, устроившись впоследствии бесформенным пушистым комком на земле в нескольких цунях от ног человека, что не выказал и малейшего сопротивления при его уходе.              Послушно разжав «гнездо из рук», Ванцзи сложил ладони на коленных чашечках в благопристойной манере, прислонился спиной к убористой поверхности горной пики, которой сильно досталось минувшей ночью, и устало прикрыл глаза, как бы показывая, что более досаждать своим изучением, вызванным невинным любопытством, не собирался.              А Вэй Усянь тем временем так и остался с выгнутой на манер слабой дуги спиной и прижатыми к холке ушами. Вся его поза так и кричала о готовности чуть что бежать, но вместе с тем выражала и заинтересованность, смешанную со странными компонентами, чью природу установить не мог даже сам Вэй Усянь.              Сморщив мокрый нос и по привычке то ли фыркнув, то ли тявкнув, Вэй Усянь сделал полный оборот вокруг собственной оси и наконец повернулся к Ванцзи мордой, припав к земле. Хвост волоком прокатился по сырой от росы и без того примятой траве и взъерошил её, а после хлопнул по ней, обратно приминая. Длинные уши причудливо извернулись, прислушавшись ко всяким звукам в округе: пробуждению птиц; шороху зверей, вылезших из своих укрытий; начавших потихоньку приходить в себя воронят и Яньли, а также — безусловно — к дыханию Ванцзи, что сейчас представлялся Вэй Усяню самой занимательной на свете вещью.              Глаза, похожие на бусинки, не желали отрываться от изнурённого событиями минувшей ночи лица мужчины, и потому беззастенчиво буравили его своим жадным взором, готовясь проделать в этих изящных чертах неприятную чувственному восприятию эстета брешь.              Ванцзи не мог не заметить повышенного интереса к себе, однако он не разомкнул век, дабы ответить на прямой взгляд. Вэй Усяня это озадачило настолько, что он мазнул языком эмоциональный канал связи, чтобы ощутить вкус чувств, которые сейчас обуревали его «заложника».              Ничего нового им обнаружено не было: знакомая ему усталость и истощение; тихое спокойствие, продиктованное лишением сил. Вэй Усянь в некоторой степени не удивился этому, ведь сложно было мочь реагировать на всё как обычно после всего, что успело произойти.              Но, несмотря на это, что-то внутри Вэй Усяня ощутимо скисло. Понимание того, что именно он был причиной такового состояния Ванцзи, как-то непривычно откликнулось в нём. По новой вывернув уши, лис оторвал глаза от невозмутимого силуэта и проводил ими вереницу муравьёв, тянущуюся по стволу росшего в отдалении дерева.              «Почему мне не всё равно? — холодно недоумевал он, с глухим раздражением брюзжа. — Почему я не встаю и не ухожу? Какое мне дело? Неужто хули-цзин опять?.. — поднявшись на лапы и передёрнувшись всем своим пушистым телом, Вэй Усянь зевнул, явив миру свою зубастую пасть с длинным шершавым языком, и покружился вокруг собственной оси, будто оказавшись не в силах стоять на месте. — Это какое-то наваждение. Похоже, лису в самом деле всё мало. Мало того что я забрал Чжань-эра с собой на Хули Чаншэн Чу, а теперь… Теперь и вовсе меня начинает слишком сильно волновать его состояние. Где это видано? Чтоб я – и думал о самочувствии какого-то смертного. Тем более заклинателя. Глупость!».              За минувшие полгода Вэй Усяня не раз посещали подобные мысли. Ему было невдомёк, почему его тянуло, вопреки всему, к этому мужчине, что искренне не подозревал о наличии слежки за собой. Он, Вэй Усянь, мог часами напролёт сидеть безликой тенью на ветке клёна, растущего неподалёку от окна покоев Ванцзи, и только лишь наблюдать. Это было странно; бессмысленно в каком-то смысле. Вэй Усянь считал, что делать нужно было только то, что этот самый смысл имело. А если занятие не обладало неким значением, то и зачем его включать в свой список дел? Не лучше ли просто… поспать?              Но тем не менее он наблюдал. И притом у него ни разу — во время наблюдения непосредственно — не возникло и мысли о том, чтобы всё это немедля прекратить. Выходило так, что способность размышлять скоропалительно угасала и растворялась в Небытии, стоило прекрасному лику Ванцзи показаться в поле его зрения. Казалось, этот невозможный человеческий мужчина вышибал из него умение думать, занимал собой всё пространство демона и не давал ему функционировать как раньше; заставлял думать лишь о себе одном…              …Когда полгода назад жажда достигла критической точки, Вэй Усянь сорвался в Средний Мир и увёл за собой Ванцзи. А после… после так и не смог успокоиться, словно ему всё ещё было мало. Ему хотелось… постоянного присутствия Ванцзи рядом с собой. Звука его дыхания, пульса; такого особенного запаха и тёплой ауры. То было странно, оттого… страшно. Вэй Усянь не мог объяснить природу собственных желаний, и потому предпочитал от них бежать. Но в конечном итоге он неизменно им проигрывал и позорно возвращался к началу.              Наблюдая за тем, как Ванцзи, можно сказать, в одиночку приживался в мире, куда он его всё же уволок, Вэй Усянь гадал над собственными мотивами, обращаясь к внутреннему Я: настоящему внутреннему Я.              «Почему ты всё-таки забрал его с собой? Неужто не смог забыть? Вздор. Ведь… в таком случае… неужто тебе на него не всё равно? Он же лжец. Он лгал тебе, скрывал свою чис-ту-ю лю-бовь! — и цинично, злобно, пренебрежительно фыркал. — Что за мерзкое понятие!.. — а после добавлял, продолжая наседать на себя так, будто бы это обязано было в конечном итоге возыметь определённый смысл. — Почему ты можешь думать, что после наглого предательства Ванцзи заслуживает того, чтобы остаться рядом с тобой? Вдруг он сделает то же самое и впоследствии? Не будь столь наивен. Люди не меняются. И… Я не могу позволить, чтобы такой, как он, остался рядом со мной. Быть может, он сможет всё же выносить под своим лживым сердцем некий план и… причинить мне вред?.. Быть может, ему удастся водить меня за нос и уподобиться Вэнь Лонвэю! Не глупи. Оставь его. Выбрось! Выбрось, выбрось, выбрось!».              Сие мнение крепчало, хоть и в самом деле не претворялось в жизнь. Оно походило на рокот, задний фон — скучный, неинтересный; схожий с монотонной болтовнёй народа на забитой праздничной улице.              Одна из сторон Вэй Усяня — забитая и пугливая — донельзя возмущалась равнодушию к собственной персоне, пусть и в конечном итоге её негодование и требования прекратить продолжали пропускаться мимо трепещущих невесть от чего лисьих ушей.              Сам Вэй Усянь уже начинал думать, будто то самое нечто, называвшееся его внутренним голосом как пренебрежительное «это», обернулось новой стадией его неизлечимой грязной болезни и наверняка ему в скором времени грозил неминуемый мучительный конец, раз сознание помутилось настолько, что ему не удавалось, вопреки трезвости, отпустить мысли о каком-то человеке.              Что удивительно: Вэй Усянь, чем глубже в себя заглядывал, не находил и признака тёмной ярости. Это казалось чем-то из ряда вон выходящим, ибо ярость, ненависть, злоба, обида, холод стали синонимами его сути. Возможно, что-то из этого в нём за полгода разлуки поутихло. Смогло к чему-то прийти вдали от его ясного ума и, претерпев причудливые метаморфозы, самым что ни на есть подлым образом… соскучиться.              Вероятно, в Ванцзи было что-то, чего не было нигде во всех Трёх Мирах, и было ясно, что из-за отсутствия этого «что-то» ему было сложно — если не невозможно — существовать. Иначе Вэй Усянь никак не мог объяснить своё состояние. Он списывал всё на тягу к некоторому фактору, в котором столь сильно нуждался его внутренний лис, а не к его обладателю. Возможно, то было банальное человеческое тепло или энергия ян, которой насыщались все демоны. Вэй Усянь спокойно мог бы это принять, ведь то было естественно. Но всё же оставался вопрос.              Почему именно он?              Ломая голову, Вэй Усянь всё списывал на тягу лиса к мужчинам, к типажу которых как раз-таки и принадлежал Ванцзи. Он склонялся к мнению, что его бедному Чжань-эру «посчастливилось» оказаться одобренным его придирчивой внутренней хули-цзин, что внезапно спустя столько лет начала свою охоту. Вот он и вился вокруг него, вился…              Но вставала загвоздка: почему он до сих пор не напал на него? Почему всё ещё наблюдал издалека, страшась приблизиться?              С учётом сего факта его гипотеза сместилась к: Ванцзи давал ему тепло, которого не мог дать никто. Это объясняло его потребность именно в нём, а не в ком-либо другом, но не давало ответа на вопрос: какого рода было это тепло? И почему вообще… у него появилась эта нужда?..              Вэй Усяню претило быть зависимым. Претило, что он не мог от этого отказаться. Он знал: если Судьбе будет угодно и его Пристань падёт, он не испытает сожаления; если когда-нибудь найдётся Бог, что всё же сможет развеять его прах по ветру, он лишь пожмёт плечами и примет забвение, которым ему вот уж который год за глаза грозили.              Но… как оказалось… от Ванцзи он не был готов отказаться. И это… раздражало. По этой причине Вэй Усянь ходил злой, как чёрт, с месяц после их последней встречи и крушил всё на своём пути, крушил, не подпуская к себе никого и работая, работая…              Вопреки его намерениям, истощение от труда не наступало. И немудрено — демон же. В итоге устанавливался парадокс. Вэй Усянь отчаянно зарывался в кипу деятельности, желая заставить себя забыться, но мысли его всё равно настигали, не давая ощутить нужного эффекта. Напротив, те усиливались, ибо вдали от желаемого Вэй Усяня начинало крыть ещё больше. Да и вообще… Хотеть заставить себя забыться изначально было глупой затеей. Ведь…              Демоны не устают.              В такие моменты Вэй Усянь по-своему скучал по телу Мо Сюаньюя, в котором ему удалось снова побыть человеком, который знает, что такое голод и усталость, хороший сон и удовольствие от отдыха.              А в его истинном теле… всего этого не было. Вэй Усянь до этого казуса даже и не задумывался о том, как сильно ему не хватало простых человеческих проявлений. Тогда ему было не до этого: месть Вэнь Чжао, бытие Призраком Печальной Флорибунды, Аннигиляция Солнца и попытка скрыть собственную смерть. Во всей этой суматохе… Вэй Усянь и позабыл о том, что он вообще-то труп, который внезапно лишился всего того, что раньше было ему доступно просто за факт собственного существования.              Забылось его существование в обличье человека. Забылось, каково это — ощущать жизнь в каждом её проявлении. Дышать, получать истинное наслаждение от пищи, отдыха после упорного труда, ощущать на себе перемену погоды и её температуру.              А Мо Сюаньюй обо всём этом напомнил.              И потому Вэй Усянь донельзя пылко жалел, что Мо Сюаньюй своим ритуалом призыва уничтожил собственную душу, ибо тем самым тот лишил его возможности сделать это самостоятельно.              За то, что он сотворил; за то, что он напомнил ему, каково это — чувствовать, Вэй Усянь был бы рад выпотрошить его, заставить погореть в водах цзинхуа и в клочья душу его разорвать с самой-самой довольной улыбкой, на которую он когда-либо был способен.              Но, к сожалению, душа его уж развеялась сто раз, а человек под именем Мо Сюаньюй исчез, так и не смогши заглянуть на бал Царства Небытия.              …Короче говоря, Вэй Усяню не удалось сбежать от собственных мыслей о Ванцзи.              «Недостаток чего-то» раскрылся им далеко не сразу. Поначалу его мучило назойливое ощущение. Будто бы… что-то где-то было им оставлено, забыто. Как будто твоя любимая безделушка, которой ты очень дорожишь. Она всегда при тебе, ты ею играешься из раза в раз и любуешься. Один лишь её вид напоминает о чём-то сокровенном и является для тебя своеобразной отдушиной.              Пусть ты, возможно, этого и не понимаешь.              А потом в один момент ты её внезапно теряешь. Безделушка срывается с кончика бечёвки и теряется неведомо где. И ты… не можешь вновь ощутить её присутствия, провести пальцем по текстуре, мазнуть взглядом.              Тебе её не хватает.              И оттого ты не в силах отыскать себе места. Отсутствие любимой вещи сводит с ума, раздражает и печалит. Ты уже не можешь думать о чём-либо другом, кроме как о сожалении и желании вернуть утерянное назад.              Примерно то же самое почувствовал Вэй Усянь, стоило им с Ванцзи разойтись.              Подобное было ново для Вэй Усяня, не привыкшего держаться за что-то, кого-то. Некогда он набил шишки на этом поприще, и потому прекратил цепляться за вещи, людей. Ведь… чем сильнее ты к ним привяжешься, тем неприятнее будет, когда придётся это потерять.              Так было с Пристанью Лотоса; миром людей, куда так отчаянно он рвался, стоило ему только восстать; с шицзе и его маленьким братцем; кучкой спасённых им Вэней и мальчишкой А-Юанем, что в конце концов всё-таки обрёл шанс на жизнь и восстал из пепла под личиной Лань Сычжуя.              И тут Вэй Усянь думал: опять же… благодаря кому?.. Именно благодаря Ванцзи хоть что-то, что было им сделано, оказалось не напрасно.              …Всё вышеперечисленное Вэй Усянь в своё время потерял. И ему… не хотелось бы вновь что-то подобное испытать. Ему не нравилось бояться чего-то лишиться. Это слабость. А он не может позволить себе быть слабым. Ведь… если всё же позволит… кто-то обязательно этим воспользуется.              Как некогда воспользовались они.              Но, к его превеликому сожалению, именно то, чего он столь страшился, и случилось. Несмотря на то что сам Вэй Усянь не раз говорил о том, что от Судьбы не уйдёшь, он неоднократно именно это и пытался сделать: убежать, изменить положение собственной нити Судьбы; притвориться властелином всего и вся и смочь вывернуть всё так, как было нужно в первую очередь ему.              Хоть и досконально знал он в глубине своей тёмной прогорклой души, что у Судьбы всегда и на всё были свои неизменные планы.              Таким образом Вэй Усянь не заметил, как… привязался; как ему стало не хватать. Ванцзи обернулся той самой невесть от чего ценной безделушкой, которую жадному лису хотелось, несмотря ни на что, держать при себе и не выпускать из поля своего зрения.              Лисы — собственники. Они не любят делиться тем, что считают своим. И так уж вышло, что Вэй Усянь — очень уж вредный хули-цзин — посчитал Ванцзи своим. Даже он сам не понимал, с чего так, когда так получилось.              Однако поделать с этим он уже ничего не мог.              Попервой Вэй Усянь от этого факта в инфантильной манере глупо прятался в ворохе сырой листвы, скрывая мордочку под всеми девятью хвостами и при этом наивно надеясь, что всё изменится, сжалившись над ним. Он всячески избегал Ванцзи, делал вид, будто его не существовало.              Хоть и всё равно взгляд против воли то и дело прикипал к набившему оскомину на языке разума силуэту, что старательно знакомился с миром, в котором жил лис.              Это было похоже на манию, жажду, которая заставляла его делать что-то против чёткой установки в голове. Наваждение. Блажь. Вэй Усяню хотелось бы вырвать это чувство с корнем из себя, дабы вернуться в то состояние неуязвимости, которое окончательно воцарилось в нём после осады горы Луаньцзан.              Но не выходило.              Казалось, это чувство изо всех сил цеплялось за Куйсун, не давая даже такому сильному демону, как Вэй Усянь, изжить себя. Оно сопротивлялось, крича о собственной важности; о том, что от него нельзя так просто избавиться.              И в конце концов оно Вэй Усяня убедило. Он перестал пытаться сделать вид, будто его внимание не крутилось вокруг мужчины в белых одеждах.              Со временем он как-то привык к наличию Ванцзи на территории своего дома. Успокоился. И теперь как раз-таки его отсутствие заставило бы Вэй Усяня испытать неприятный зуд там, где лежал Куйсун. Это… покалывающее «нечто» на ладонях; судорога в челюстях и беспокойный клубок ядовитых змей в низу живота — всё возмущалось, стоило Ванцзи пропасть из поля зрения Вэй Усяня.              И потому он наблюдал. Постоянно. Сколько часов было в сутках, столько он и смотрел. Неотрывно. Потому что просто не мог насытиться этими чертами.              Ему хотелось больше. Несмотря на то что в нём всё ещё зрел страх, Вэй Усянь жаждал приблизиться. Становилось невозможным только лишь смотреть — притом издалека. Хотелось… быть ближе: так, как никогда до этого; так, как не смог бы никто другой. Ладони чесались от навязчивого желания почувствовать собой волосы Ванцзи, мягкость его живой, наверняка такой горячей, вопреки всем мнениям мира, кожи. Вэй Усянь, на миг забывая о собственной бесчувственности, невосприимчивости к боли, отчаянно впивал в свои белёсые запястья когти, погружая их туда по самое основание, дабы взашей прогнать это порочное наваждение, чтобы то даже и подумать не посмело о возвращении! Ибо… оно было недостойно, грязно и пошло.              Любые прикосновения — редкостная мерзость, вызывающая одну лишь тошноту.              Но тем не менее он о них грезил. Как известно: «запретный плод сладок». Вот и Вэй Усянь на собственном опыте убедился в справедливости этого заключения. На манер голодного раненого животного он выпускал клыки и жадно облизывался раз через раз, глядя на «заветную добычу», находящуюся в окружении некой «защиты». Страшно подобраться вплотную, дабы наконец заполучить, а всё же хочется…              Ему, вообще, столько всего хотелось! Порой это веселило его до непрерывного сухого безумного хохота, разгорающегося в случайный момент времени в окружении абсолютной тишиной залы, в которой не могло быть и души.              Демон насмешливо фыркал: «Когда это он ожил настолько, что ему перестало быть на всё безразлично и его ледяная душа чего-то — кого-то — захотела? Притом столь сильно?».              Вэй Усянь стал частенько ловить себя на мысли о том, что он был бы не то чтобы против бесшумно материализоваться за спиной Ванцзи и положить ему на плечо свою щёку, принудив того испугаться от неожиданности и вздрогнуть; упереться лбом между его лопаток, а руки положить под его грудь, дабы внимать бешеному пульсу его живого сердца на протяжении хотя бы вечности; свернуться в клубок, будучи лисом, у него на коленях и позволить себя гладить. Совсем как тогда, когда он осмеливался позволять это Цзян Яньли…              Эти сокровенные желания, походившие на сумасшедшие грёзы, провоцировали появление солоноватой тошноты. Горечи. Вэй Усяню становилось противно от самого себя, когда они вновь показывались ему на глаза. Ему стойко думалось, что Ванцзи — это… проклятие в лице человека — делал его похожим на Вэнь Лонвэя, раз заставлял его чувствовать недостойное, грязное влечение.              Вэй Усянь уж точно не такой, как Вэнь Лонвэй. Ему… не нравятся мужчины. Это всё пошлость, доставшаяся ему с той скверной, которой его заразил этот подлец. Это всё лисья суть! Голодная и жадная. Но никак не… он сам.       За полгода, что миновали их, Вэй Усяню пришлось пройти через множество стадий принятия этого злосчастного интереса, что не желал угасать, а, напротив, только лишь разгорался: от гнева, яростного отрицания до глухого смирения.              Но даже так, даже признав поражение перед этим притяжением — если б не Гора Тунлу — Вэй Усянь не отважился бы в ближайшее время подойти к Ванцзи хотя бы на ли ближе, ведь его по-прежнему пугало собственное увлечение им. Ему казалось — правда казалось, — что это грязь, что это порок и болезнь; что так быть не должно и что он вконец спятил.              Ему не хотелось интересоваться в «этом» плане мужчиной. А если быть честным, то Вэй Усянь ни за что и никогда не хотел бы заинтересоваться кем-либо: мужчиной или же женщиной. Любой интерес был порочен в его понимании, болезнен и исключительно неприятен.              Конечно… Возможно… чисто гипотетически… если посметь задуматься об этом… Вэй Усянь мог бы увлечься Ванцзи, если б это не значило увлечься мужчиной.              …Потому как раз-таки по причине собственных гнилых страхов Вэй Усянь и продолжал рьяно цепляться за суждение, что это не кто иной, как лис, побуждал его по новой соскользнуть в эту бездну разврата и пыли. Что это именно он заставлял его смотреть в сторону Ванцзи несколько иначе и чувствовать себя… не так, как прежде.              И совсем ему не хотелось думать о том, что, по сути, Лис и Вэй Усянь — две крайности одной и той же сущности.              Почему же он стал… Нуждаться?.. Желать?.. По какой такой пресловутой причине Вэй Усянь всё же сделался неравнодушным?.. Было ли этой ядовитой зависимости название? Вероятно, было. Просто он не хотел смотреть на него, считая, что это было что угодно, но только не…              Любовь.              …Склонив голову набок, Вэй Усянь на мизерный шажок боязливо отступил, продолжая на Ванцзи не мигая глядеть. Некие мысли — возможно, одни из тех, что столь часто его посещали за последние полгода — засуетились в его сознании с новой силой, принудив его… разгневаться.              Без лишних предисловий приняв человеческую форму и оставшись сидеть на корточках, Вэй Усянь нахмурился и, глядя на Ванцзи исподлобья, гаркнул, намереваясь здесь и сейчас оборвать эту муку на корню:              — Прекрати!              Не в силах игнорировать прямой вопрос к себе, который, вопреки интонации и намерениям Вэй Усяня, всё же в кратком приказе прозвучал, Ванцзи распахнул свои усталые глаза и в упор на него посмотрел:              — Что именно?              Отчего-то Вэй Усянь застопорился и потерялся с ответом. В самом деле… что он приказывал прекратить?..              Раздражаясь на собственную растерянность и неведение, и на что-то ещё, Вэй Усянь вспылил ещё сильнее, чем до этого, и нетерпеливо махнул на Ванцзи рукой:              — Это! — порывисто поднявшись, он чопорно оправил подол шифоновых одежд и их мягкие рукава, а после, на миг задумавшись, решил, что ни за что эти одежды не останутся на нём, пока он трезв.              Вмиг вернув себе привычные элегантные чёрные одеяния, что незатейливо подчёркивали его изящную, стройную юношескую фигуру, Вэй Усянь задрал надменно нос и сузил глаза, вновь возвращая себя мужчине.              Старательно сделав вид, что никого более жалкого, чем Ванцзи, он доселе не видел, Вэй Усянь хмыкнул, приказав:              — И прекрати сидеть на земле! Выглядишь убого.              Ванцзи никоим образом не отреагировал. Ответив на чужое ледяное возмущение бесцветным взглядом, он просто лишь поднялся и, отзеркалив чужие действия, привёл себя в порядок.              — Так лучше?              Но Вэй Усяню и это не пришлось по нраву. Невесть на что разозлившись, он подлетел к Ванцзи и, схватив его за плечо, грубо тряхнул и так не сопротивляющегося мужчину:              — Ты! — демон сжал зубы, ибо в голову не пришло и идеи, как бы продолжить мысль после высказанного гневного «ты».              Лисье восприятие мазнула чужая печаль и вязкая грусть. Уколов его сыростью, эмоции спрятались, стоило Вэй Усяню по давней привычке возвести между ним и Ванцзи ментальный барьер.              — Как смеешь ты меня беспокоить? — холодно и строго обвинил он Ванцзи и ядовито прошипел. — Ну почему ты такой?              Куклой в его руках пошатнувшись, Ванцзи опустил взгляд и одними лишь белыми губами честно признался:              — Не знаю, — ему не было ведомо, в чём конкретно на этот раз обвинял его Вэй Усянь; в чём именно укорял и что запрещал ему делать. После изнурительных событий минувшей ночи ему хотелось только одного: отдыха. Воевать с Вэй Усянем сил у него не было — и тот это прекрасно почувствовал.              И потому, как ни странно, отступил.              Возможно, будь он здоров, Вэй Усянь понял бы, что причиной его злости было беспокойство и желание исправить нанесённый ранее ущерб. Из-за простого неумения заботиться как должно — по-человечески — лис был не в силах наладить контакт с Ванцзи, который его стараниями оказался выжат, как лимон.              Бегая глазами то к земле, то к пепельному лицу Ванцзи, готового рухнуть без признака чувств, Вэй Усянь ощущал не любимое им бессилие. От этого хотелось рвать и метать, кричать на всех и вся, приказывая, чтобы ему наконец-то дали ответ на волновавший его вопрос.              Как же ему следует поступить?              Поджав губы и тем самым ужесточив юные черты лица, Вэй Усянь скомкал ткань верхней мантии Ванцзи и за неё приблизил к себе мужчину вплотную, а после слегка приподнялся на носочки, дабы смочь едва ли не в губы ему прогудеть, наконец ясным языком формулируя свою претензию:              — Хватит заставлять меня чувствовать! — склонив голову набок и задев щёку мужчины одной из своих заколок, Вэй Усянь опасно прошелестел. — Скажи… тебе в самом деле доставляет удовольствие делать меня уязвимым перед тобой?..              Ванцзи поднял на него взгляд:              — Вэй… — он замялся, вспомнив о запрете на произношение имени вслух. — Я не понимаю, чего ты хочешь от меня. Правда не понимаю. Знаешь же и так, что нет. Мне нет смысла делать тебя уязвимым.              — Тогда зачем ты это делаешь?! — не смогши сохранить невозмутимость, нетерпеливо пророкотал Вэй Усянь, сощурившись, и по новой тряхнул Ванцзи, словно чужое слабое состояние больно било ему по глазам. — Что с тобой в самом деле не так?!              «Дурачьё ты, — буркнула на него какая-то его часть. — И так прекрасно знаешь, что ты заебал его за ночь. Мало того что пристал, как банный лист, так ещё и требуешь что-то! Напомню: он человек. А людям нужен отдых. Это ты можешь скакать, как савраска, без конца, а Чжань-эру необходимо восстановить силы и хотя бы поспать как должно! Имей совесть!».              А другая часть него цокала и сухо возражала:              «У меня нет совести».              Насупившись, Вэй Усянь то ли забурчал, то ли зарычал. Скосив глаза, он заметил, что Ванцзи было тяжело стоять и ноги его дрожали и подкашивались. Однако тот, несмотря на своё недомогание, на пределе своих возможностей старался держаться твёрдо и не показывать своей слабости. Совсем как во времена их юности: когда они были на учениях в клане Вэнь, а тогда ещё Лань Ванцзи цепко держал лицо, не выказывая и признака усталости при ходьбе со сломанной ногой.              …Тем временем Ванцзи, который, как Вэй Усянь сначала подумал, был весьма отрешён и не заинтересован в чём-либо, кроме отдыха, мягко подал голос:              — Моё милосердное Божество, как ты себя чувствуешь?              Вэй Усянь окаменел, перестав хоть как-либо двигаться. Если доселе хотя бы волосок в его причёске колыхался из-за слабого ветерка, то теперь даже он затих, опешив. Куйсун лизнуло кислое чувство: такое странное по своей природе. То ли злая насмешка, то ли горькая бессильная злоба неясно на что. Холодно выгнулась бровь, отчего выражение лица Вэй Усяня сделалось ещё надменнее, чем оно уже было. Рука сильнее стиснула одежду Ванцзи — да так, что та заскрипела, — не удосужившись подумать: быть может, мужчине не нравится, когда себя так ведут с ним?              Честно говоря, Вэй Усяню очень даже стоило бы задуматься над собственным поведением, когда дело касалось Ванцзи. Но сложилось всё так, что за последние двенадцать лет ему никто и ни разу не посмел возразить ввиду его абсолютной силы. Он был тем, кто отдавал приказы, обладал мощью и не могущей быть оспоренной властью.              А власть, как известно, избаловывает.              Напрочь забыв, как считаться с чувствами других, Вэй Усянь сейчас столкнулся с очевидной проблемой. С одной стороны, ему начхать было на то, что Ванцзи могло быть неприятно из-за его грубых сжиманий одежды, из-за тряски и злого шелеста прямо в лицо. А с другой стороны… очень даже не начхать, судя хотя бы по тому, как вибрировал в груди Куйсун.              И тут его посетила некая мысль, некое… понимание одной очевидной вещи, которая происходила настолько регулярно, что она смело могла уже набить оскомину, однако Вэй Усянь прознал о её наличии только сейчас.              Пробуравив Ванцзи непроницаемым взглядом, он, не задумавшись особо над своими действиями, в искреннем непонимании рявкнул вместо того, чтобы ответить на вопрос, и даже в этом проявил лицемерие, ведь Вэй Усянь всегда требовал, чтобы ему отвечали незамедлительно, а теперь выходило так, что он игнорировал каждый из тех вопросов, что поступал в его сторону, сразу после отправляя свой:              — Почему ты до сих пор так и не воспротивился мне?              Казалось, сей вопрос выбил Ванцзи из колеи. Озадаченно моргнув, он воззрился на него куда более осознанно. Было видно, что в голове мужчины сейчас насилу активизировался мозговой штурм, который наверняка пытался понять, каким же именно образом на этот раз проявлялось сумасшествие Вэй Усяня.              И, конечно, это заставило больного Вэй Усяня, который порой реагировал на всё слишком бурно даже спустя столько лет, ощетиниться.              Безусловно, Ванцзи и не думал о том, чтобы смотреть на Вэй Усяня как на обычного умалишённого — которым тот, по сути, и являлся, но сейчас не об этом. Безусловно, тот и не собирался своим «пренебрежением» обижать Вэй Усяня.              Однако тот в самом деле подумал, что Ванцзи, донельзя уставший от него, активно в сей миг размышлял над тем, как бы более верно ответить, чтобы к нему не приставали и чтобы его наконец оставили в одиночестве.              А на деле же Ванцзи просто лишь усиленно гадал над тем, что именно имел в виду Вэй Усянь, дабы, как равному собеседнику, достойно ответить на поставленный вопрос.              «Сам придумал, сам обиделся», — это было про Вэй Усяня. И потому не стало удивительным, что, не предоставив Ванцзи и секунду на «подумать», он тряхнул его, схватил за локоть и, глухо рыча, утянул за собой в пространственный коридор.              Семеня за ним и пытаясь отдышаться, Ванцзи и не подумал о том, чтобы перехватить руку Вэй Усяня и вырваться из его хватки, памятуя о нелюбви последнего к прикосновениям. Он послушно следовал за куда-то целенаправленно устремившимся Вэй Усянем и старался верно истолковать то, что от него некоторое время назад хотели.              Материализовавшись в своих покоях — донельзя разгромлённых и взъерошенных, — Вэй Усянь небрежно толкнул Ванцзи на кровать и, насупившись, отвернулся к окну, скрестив руки на груди:              — Вот! Хотел отдыхать, и чтоб к тебе не приставали, — получай! И спи!              Ванцзи сдавленно охнул, когда при падении из него вышибло весь воздух, и, так и не дав себе необходимого времени на передышку, тотчас бодро сел, хоть и пошатнулся после этого.              Очевидно, его суетливость была обусловлена параноидальным предположением, похожим на червя, о том, что Вэй Усянь, встав на дыбы, вознамерился по новой уйти от него и на долгие месяцы оставить его в одиночестве и безмолвии.              Не потратив и мгновения, чтобы разобраться, где же они оказались, Ванцзи, впервые за их утро проявив достаточную эмоциональность, несдержанно воскликнул:              — Постой!..              Вэй Усянь резко развернулся на носках, в упор на него посмотрев и сухо выгнув бровь:              — Стою.              Опустив вскинувшуюся было руку на постель, Ванцзи несколько стушевался и кашлянул, пополнив запас кислорода в лёгких. Плечи его поднимались и опускались — это ясно говорило о том, что ему жизненно необходима была минутка тишины, несмотря на все его слова и намерения.              Вэй Усянь про себя передёрнулся из-за мазнувших его чужих эмоций. Он на секунду опешил, ибо не заметил, в какой именно момент им был разрушен «барьер».              — Я… — только и сказал Ванцзи, опустив ресницы и взор. Обернув губы тонкой линией, он с несколько мгновений помолчал и произнёс, возвращаясь к теме, от которой Вэй Усянь поспешил отмахнуться. — Почему я должен был воспротивиться тебе?              Нахмурившись, Вэй Усянь холодно скривил уголок рта, соглашаясь вернуться к более раннему вопросу:              — А что, ты, господин из именитого Ордена, в самом деле желаешь просто стоять и терпеть, когда я столь неподобающе веду себя с тобой? Или… — внезапно понизил он тон, вкрадчиво сощуриваясь. — Всё дело в боязни?.. Ты страшишься моей силы, человек?..              Ванцзи сделал резкий вдох, который неприятно прошёлся по чуткому слуху Вэй Усяня, который, казалось, искренне не хотел, чтобы он его боялся, и которому теперь приходилось видеть подтверждение своему тайному страху.              — Я не боюсь тебя, — твёрдо заверил Ванцзи, прямо глядя на Вэй Усяня и тем самым показывая свою «наготу» перед ним. — Я…              — Ложь, — кратко отрезал Вэй Усянь, подгибая когтистые пальцы и как будто бы только сейчас замечая их наличие. Скоропалительно спрятав жуткое демоническое отличие и сделав руки куда больше похожими на человеческие, он как будто бы успокоился и почувствовал себя увереннее. — Ты гнусный лжец, Лань Ванцзи, — бесцветно припечатал он, давая свою «оценку» мужчине.              — Вовсе нет! — упрямо воскликнул Ванцзи, вскинув лицо, и тотчас вернул тону обычную громкость. — Я не лгу. Ты же знаешь.              — Тогда почему ты позволяешь мне распускать руки? Неужто не видишь, что сам я не остановлюсь? — с толикой злой насмешки качнул головой Вэй Усянь и, как будто разговаривая с малым ребёнком, хмыкнул. — Дурак. Ты только провоцируешь моё безумие и все-доз-во-лен-ность. Даёшь разрешение на то, чтобы быть с тобой более жестоким. Ты что, мазохист?              — Нет, — отчеканил Ванцзи, дёрнув щекой и скомкав простыню, и свесил ноги с кровати. — Мне в самом деле не нравится, когда меня трясут, когда на меня давят и когда меня бьют. Но…              — Тогда почему ты не скажешь «нет»? — почему-то не унимался Вэй Усянь, ощущая где-то под толстым слоем льда и соли не могущую заткнуться злость. — Почему ты стоишь столбом и не тормозишь меня? Тебе что, нужно объяснять, что необходимо осторожничать с такими ёбнутыми, как я?              И следом Вэй Усянь запнулся, потому как его посетила мысль иного рода.              А почему Ванцзи вообще должен говорить «нет», чтобы он перестал быть с ним жестоким? Почему такое вообще должно быть обговорённым, если это то, что и так обязано существовать в их взаимоотношениях?              Элементарное уважение, бережливое отношение — разве Ванцзи требовалось говорить об этом, чтобы это получить? Неужто он должен был выдвинуть эти условия, чтобы получить то, что должно было быть у него просто так?..       

…

      — А-Ин! — воскликнул возмущённый голос. — Малыш, зачем ты так?              — А? — обернувшись в сторону шума, непонятливо склонил голову набок мальчик, когда на него напустилась мать. Ручки его в любопытстве сдавливали птенца, выпавшего по воле Судьбы из своего гнезда, и, очевидно, мешали тому нормально дышать.              Женщина спешно присела на корточки и торопливо забрала у сына птенца, после с заботой устроив его у себя в ладонях, точно в импровизированном гнезде, и передав ему немного своих духовных сил, дабы позволить ему наконец-то начать нормально дышать и залечить возможные ранения. Лишь убедившись, что маленькой жизни более ничего не угрожало, она смогла отвлечься и несильно схватить ребёнка за ухо, дабы мягко притянуть его к себе поближе:              — Ну и что это такое?              Вэй Ин обиженно ойкнул и распахнул свои вмиг заслезившиеся глаза. Цаньсэ Саньжэнь тут же отпустила его ухо и слабо щёлкнула мальчика по лбу, строго хмурясь:              — А-Ин, сынок, почему ты такой небережливый? — она указала глазами на нахохлившегося в её ладонях воронёнка. — Погляди! Ему больно! Ты у меня такой большой и сильный, а вместе с тем ещё и до безобразия неосторожный!              Надув губы и плаксиво шмыгнув, Вэй Ин воскликнул:              — Я же не специально!.. Я…              Цаньсэ Саньжэнь самую малость смягчилась и вздохнула:              — Я знаю, милый. Но ты должен понять, — она аккуратно взяла его ладошку и положила её на голову птенчика так, чтобы рука мальчика не давила на воронёнка и не причиняла ему дискомфорта. — Погляди-ка: какой ма-а-аленький. Беззащитный. У тебя в руках вон сколько сил. Почему ты схватил его столь грубо? — женщина вдруг вкрадчиво спросила. — Скажи, тебе же не нравится, когда папа тебя чересчур сильно обнимает?               Вэй Ин на миг задумался:              — Я люблю, когда меня папа обнимает… — и тут же вспомнил, каково ему было, когда Вэй Чанцзэ несколько не рассчитывал силу в порыве эмоций и сдавливал его в объятиях так, что его кости едва не трещали, и потому вздрогнул. — Но когда так сильно, то нет.              — Вот и воронёнку не понравилось, — кивнула Цаньсэ Саньжэнь, начав ладошкой Вэй Ина водить по голове птенца. — С теми, кто слабее нас, нужно быть вдвойне осторожнее. Они не могут дать отпор. Если ты сильнее, то должен лишь защищать и думать дважды над тем, что делаешь, чтобы не причинить ненароком вреда. Чем больше сила, тем больше ответственность. Понимаешь?              — Понимаю… — протянул Вэй Ин так, будто бы на самом деле он не то чтобы понимал суть, по новой шмыгнув и склонившись над воронёнком, и заломил брови, а после недолгого молчания виновато проговорил. — Ему очень больно было?..              — Достаточно, — расплывчато проговорила женщина и примирительно защебетала. — А-Ин, я знаю, что ты не со зла, и потому не гневаюсь. Думаю, и воронёнок тоже не в обиде. Ты только извинись перед ним. Видишь? Погладь его так же, как я тебе показала. Я уверена, он тебя простит.              Вэй Ин незамедлительно кивнул и принялся с предельной аккуратностью медленно водить по маленькой голове птицы, торопливо приговаривая:              — Прости меня, пожалуйста! Прости, прости, прости! Я не хотел сделать тебе больно…              Цаньсэ Саньжэнь мягко улыбнулась ему:              — Правильно, А-Ин, правильно, — она покрутила головой, пытаясь отыскать местонахождение гнезда, с которого свалился птенец. Мигом обнаружив искомое, женщина просияла и обратилась к сыну. — Погляди, А-Ин, — указала Цаньсэ Саньжэнь пальцем куда-то вверх. — Видишь пушистый комочек из веточек и травки на деревце вон там? Это домик птички. Давай мы его туда вернём. Сам он, боюсь, туда не заберётся.              — Давай! — с готовностью отозвался Вэй Ин и переступил с ноги на ногу. — Мама-а-а… А можно… Можно я его на ручки возьму? И в гнёздышко потом посажу? Сам, — он закачал головой. — Обещаю, что буду осторожен и бережен! Правда-правда буду! Я исправился!              Хихикнув, Цаньсэ Саньжэнь озорно прищурилась:              — Ну смотри у меня! — раскрыв ладони так, чтобы ребёнку было удобно взять на руки птенца, она выжидательно на сына воззрилась, как бы приглашая его осуществить задуманное.              Очевидно, после наставлений Вэй Ин несколько одумался и теперь боялся сделать больно беззащитному существу своим небрежным касанием. Не зная, как подступиться, он склонял голову то в одну сторону, то в другую, не решаясь наконец подхватить воронёнка на руки.              — Смелее, — мягко подбодрила его Цаньсэ Саньжэнь. — Мой А-Ин добрый мальчик. Ласковый. Помня о важном, я уверена, ты не совершишь зла. Не бойся.              Прикусив нижнюю губу, Вэй Ин всё-таки подался вперёд и мягко нырнул ладошками под трепещущее тельце, и боязливо сжал его в ручках, взволнованно глядя на него сверху вниз:              — Мама… Ему…              — Всё в порядке! — певуче одобрила его действия Цаньсэ Саньжэнь и погладила костяшки его ручек. — Держи воронёнка крепко, малыш! Чтобы он не упал. Но помни: контролируй силу.              Вэй Ин медленно кивнул, напряжённо смотря на воронёнка, что также не сводил с него своих глаз-бусинок. Мальчик охнул, когда Цаньсэ Саньжэнь легко подхватила его на руки и устроила в своих надёжных объятиях, дабы помочь ему дотянуться до нужной ветки. Побегав взглядом по пушистой кроне, Вэй Ин не сразу отыскал взором гнездо, но когда всё же сделал это, то наклонился вперёд, мягко водружая воронёнка в примятое тёплое местечко.              Птенец мигом запищал, нахохливаясь и перебирая крылышками, и любопытно заозирался вокруг.              Прижав к себе мальчика, Цаньсэ Саньжэнь счастливо воскликнула что-то нечленораздельное и, солнечно улыбнувшись, чмокнула сына в щёку, передав ему свой настрой:              — Умница, мой мальчик. Так держать!.. Ну вот видишь, ты спра-а-авился-я-я…       

…

      …Последние слова потонули где-то вдалеке, разойдясь эхом по бескрайней пустоте и исчезнув. Голос женщины, которую он некогда звал матерью, растворился, вмиг оказавшись забытым. Как бы Вэй Усянь ни напрягал голову, детально вспомнить, как именно тот звучал, не выходило, пусть и прошла всего секунда с момента прекращения просмотра событий тридцатилетней давности.              Подобные внезапные воспоминания не то чтобы были завсегдатаями в его разуме. Вэй Усянь из-за редкости этого явления так и не привык к тому, что в абсолютно любой момент его вечности те могли свалиться ему на голову, точно снег в мае, а после исчезнуть столь стремительно, что удержать подробности, о которых вещали разрозненные фрагменты, не удавалось.              Вот и сейчас Вэй Усянь будто бы выпал из реальности, оставшись стоять посреди комнаты столбом, не реагирующим на что-либо, смотрящим в одну точку, и, как бы ни постарался, в деталях запомнить далёкий момент из своей жизни не смог. Образ матери растворился во «Всём», вновь утихнув и сделавшись одним из пылящихся на полках его подсознания свитков. Остался лишь пересказ в двух словах о былом.              Медленно моргнув — больше по старой памяти, — Вэй Усянь свёл на переносице брови, попытавшись сфокусироваться. Стоило ему это сделать, его внимание смогло выцепить из общей фоновой картинки взволнованное лицо пепельного Ванцзи, глаза которого бегали по нему и, казалось, никак не могли понять, что же случилось.              — Как ты? — всё же спросил тот, и отчего-то Вэй Усяню подумалось, будто бы спрашивал мужчина об этом далеко не в первый раз. — Ты слышишь меня?              Вэй Усянь слегка приоткрыл рот, рассеявшимся взглядом сверля Ванцзи, который в очередной раз потерялся. Конечно, у того хватало опыта общения с ним, чтобы мочь каждый раз не выпадать в осадок с очередного его сумасбродного поступка, однако теперь ко всему тому, что уже было ими перенесено, добавлялось кое-что новое, и потому Ванцзи приходилось в экстренном порядке учиться что-то делать и с этим.              Присмотревшись, Вэй Усянь понял, что Ванцзи решил оставить идею «дозваться до него» и теперь водил глазами по комнате, дабы отыскать решение этой «проблемы» и понять наконец, почему Вэй Усянь вдруг застыл без движения и как его расшевелить.              Возможно, тот всё списывал на очередной приступ из-за Горы Тунлу. Возможно, на что-то ещё.              А Вэй Усянь в это время всё думал о том моменте из своего детства, когда его ныне покойная мать учила быть ласковым и бережным.              — Чем больше сила, тем больше ответственность. Понимаешь?              «Почему я сейчас резко вспомнил об этом? — рассеянно подумал Вэй Усянь, из-под полуприкрытых век наблюдая за метаниями Ванцзи, который не решался уйти от него далеко. — Возможно… таким образом… я помогаю себе?..», — всё же пришёл он к какому-то выводу, пусть и не получалось у него до конца быть уверенным в его правильности.              Без предисловий схватив Ванцзи за запястье и лишив его даже малейшего шанса на освобождение, Вэй Усянь принудил мужчину, вмиг обратившего на него всё своё внимание, остановиться.              Почему… он себя столь странно сегодня ощущает?.. Быть может, тому виной в самом деле Гора Тунлу? Похоже на то: она и безумие — понятия, сопряжённые друг с другом.              Однако… по некой причине Вэй Усянь догадывался, что дело было далеко не в этом.              Распахнутые глаза Ванцзи доверчиво смотрели прямо в его. Такие открытые. Ещё и золотые. Странно, что Вэй Усянь заметил это только сейчас. В них было полно янтарных прожилок, отчего радужки смотрелись куда более волшебно, чем уже могли бы смотреться. Вэй Усянь вдруг поразился: почему всю свою жизнь он сравнивал человека с такими глазами со льдом? Его глаза, когда его сердце ещё билось, были серо-голубыми, и потому справедливо было бы посчитать, что это именно он и никто другой — самая что ни на есть истинная глыба ледника.              В каком-то смысле впоследствии это оказалось ничем не прикрытой истиной. Однако на тот момент, когда он был ещё жив, несмотря на серость и прохладцу цвета его радужек, его все ласково звали солнышком. А вот человека с такими тёплыми глазами — совершенным творением из кристалликов снега. Парадокс, не так ли?              Вэй Усянь внезапно о чём-то вспомнил и заторможенно оторвался от глаз Ванцзи. Он перевёл взгляд на собственную руку, что до сих пор сжимала запястье мужчины, и тут же его едва не свалило ощущение, что, не будь он демоном, его бы непременно стошнило.              Руку жгло, хоть он и не замечал этого жжения довольно долгое время. Мозгами Вэй Усянь не то чтобы страшился того, что держал запястье человека, который не предпринимал попыток схватить его в ответ. Мозгами Вэй Усянь не видел в этом ничего такого и, напротив, находил этот контакт чем-то… приятным. Рука Ванцзи была горячей — даже не тёплой. По идее, ей должно было бы согревать его, хладного паразита, но на деле выходило так, что она обжигала.              Хотя, быть может, это Вэй Усянь воспринимал её так? Быть может, на деле она и не жгла его, а грела? Вот что значит: горе от ума.              Всего несколько часов назад, находясь в омуте собственного безумия, Вэй Усяню было глубоко безразлично на всех тех тварей, что ютились в закромах его подсознания и грызли его, грызли. Он безо всяких сомнений бросился в объятия к этому мужчине, нашёл в нём своё утешение, убежище. Доверился ему. И не обжёгся.              Вэй Усянь, оглядываясь на то, что гудело сейчас в молчаливой груди, не мог отыскать яркого протеста. Мозгами он не считал, что держать Ванцзи за запястье было противно. Мозгами Вэй Усянь не видел в этом контакте что-то опасное либо же грязное. Что такого? Раньше он даже обняться со своими товарищами мог спокойно. Здесь же ему всего лишь пришлось за руку его взять! Да и кого — Ванцзи! Того, кто не причинил и не причинит ему и цяня вреда! Это тот человек, который полностью и беспрекословно на его стороне!              Разве можно бояться прикосновения к тому, кто его столь чисто и невинно любит, и относиться к этому как к чему-то исключительно неприятному?              Вэй Усянь, возможно, согласился бы, что это было неуместно. Однако… понимать, почему ему хотелось держать его за руку, было очень даже мерзко. Вэй Усяню хотелось больше от этого осознания, нежели от самого контакта, вывернуть себя наизнанку, лишь бы только… это желание больше не смело пребывать на территории его призрачного тела; чтобы оно с концами покинуло его.              Несмотря на то что в нём поднялось небывалой силы отвращение, спровоцированное не готовым к такому смелому шагу испугом, Вэй Усянь руку не одёрнул. Возможно, он сделал бы так раньше: скривился бы да поспешно сбежал, дабы свести контакт к минимуму. Но сейчас… он так не сделал.              Это удивило даже его самого. Вэй Усянь всего лишь медленно разжал пальцы да прижал руку к своей груди, продолжая буравить запястье Ванцзи взглядом так, будто то было чудесатое явление, а не простая лишь рука. Он смотрел на неё, смотрел…              «Ерунда какая-то, — прохрипел он. — Зря я, наверное, приблизился к нему. Поспешил. Не могу… спокойным быть. Неуютно».              «Он заставляет меня чувствовать».              Последнее казалось абсурдным, ведь ничто — и никто — за все эти двенадцать лет так и не заставило его чувствовать. Хотя бы что-то, кроме всех тех базовых эмоций, присущих нежити! Вэй Усяню порой — пусть он, конечно, ясно и не осознавал этого — очень хотелось ощутить что-то, помимо приглушённого раздражения, брезгливости и этой… тишины.              Не осталось в нём с годами пылкой ненависти. Не осталось обиды иль злости. Была лишь тишина и скука, которую иногда так сильно хотелось развеять. Но ничего не подходило, не становилось для него лекарством, как бы Вэй Усянь порой ни молил об этом между строк.              А Ванцзи хватило какого-то года, чтобы расшевелить его; заставить возмущаться; искренне сердиться! Ощущать неловкость и другие странные эмоции. Один раз рассмешил, а после принудил его обратить внимание на все те вещи, мимо которых Вэй Усянь обычно незаинтересованно проходил второпях.              Почему же… так было?..              И вот он опять ходил по кругу, задавая себе один и тот же вопрос. На протяжении полугода Вэй Усянь неустанно думал, думал, однако так и не двигался с мёртвой точки. Наверное, всё опять-таки упиралось в эту глупую чёртову паническую боязнь.              — Вэй Ин, — позвал Ванцзи тихо-тихо. Да так, что даже Вэй Усянь с трудом расслышал. — Что с тобой?              И в самом деле… что с ним? Был ли его безумию предел?              Сколько уже можно мучить его?..              — Погляди-ка: какой ма-а-аленький. Беззащитный. У тебя в руках вон сколько сил. Почему ты схватил его столь грубо?              И в самом деле… почему Вэй Усянь схватил Ванцзи столь грубо?..              На его белом астеничном запястье уже виднелись красноватые следы — настолько Вэй Усянь вновь забыл контролировать силу. Опять причинил боль… Хоть и не было у него такового намерения. Похоже, что Вэй Усянь настолько привык не считаться с кем-либо; привык быть жестоким; настолько слился с личиной демона, что теперь быть человеком для него не представлялось возможным.              Разбить гору легко. А сохранить в целостности и сохранности хрупкий цветок — задача не из лёгких.              — Ты… — выдохнул Ванцзи, расширив от небывалой величины удивления свои невозможные золотые глаза. Он вытянулся по струнке, забыв даже дышать. Каждая клеточка его тела напряглась и застыла в ожидании некоего продолжения.              — Стой смирно, — рассеянно скомандовал Вэй Усянь, мягко водя ладонью по макушке Ванцзи. Делал он это столь сосредоточенно и старательно, что сердце мужчины смягчилось и растаяло, обернувшись лужицей. — Болит?              Ванцзи не сразу среагировал на вопрос. Удивление, вызванное внезапным поглаживанием головы от Вэй Усяня, никуда не делось. Оно притупило все остальные чувства, заставив Ванцзи буквально окаменеть.              — Нет, — всё же ответил он, стараясь не шевелиться вовсе, дабы не спугнуть.              Вэй Усянь заторможенно кивнул, не отрывая от него глаз:              — Так и надо, — он приоткрыл рот, но так ничего и не сказал. Водя туда-сюда большим пальцем по виску Ванцзи, Вэй Усянь поражался: как раньше, будучи таким маленьким, ему удавалось… столь легко говорить «прости»? Сейчас ему казалось, что сия задача невыполнима; что лучше он погорит в огне адских мучений, нежели произнесёт это мерзкое слово.              …Дети его всегда делали мягче, человечнее. Вэй Усянь попытался вспомнить, каково это — извиняться. Ведь совсем недавно, встретившись в Среднем Мире с Цзинь Лином, он смог произнести искреннее «прости» и даже об этом не задуматься.              Однако сейчас ему казалось, что это был вовсе не он, а кто-то другой. Человечный… Возможно, из-за смертного вместилища что-то в нём дрогнуло, поддалось его божественной ипостаси и смогло сказать то, что было необходимо в тот дребезжащий момент.              А сейчас он был демоном, который не знал слов «прости», «спасибо», «пожалуйста»; не ведал о чувстве такта, сострадания и нежности. Всё это было незначительно, глупо. Ненужно.              Но в сей миг Вэй Усянь по новой доказывал, что с Ванцзи для него всё-всё на свете было гораздо иначе; что тот каким-то образом провоцировал появление в нём всех тех качеств, которые, казалось, испарились из его души вместе с кровью и жизненным теплом.              Даже с Яньли… Вэй Усянь не мог вспомнить: гладил ли он когда-то её по голове?.. Спрашивал ли о том, было ли ей больно?.. Сколько Вэй Усянь знал нового себя, он не справлялся о состоянии дочери: он предпочитал молча замечать, а после делать. Зачем спрашивать, если видишь и так?              А Ванцзи он спросил, хоть и видел следы от собственных пальцев. И теперь… своеобразно извинялся за свою грубость. Пусть и не проговаривал это кислое слово. Пусть и… не извинялся в полной мере за каждый из совершенных поступков. Он всё же пытался — и этого на сей момент было достаточно.              Для Ванцзи было достаточно и на этот, и на последующий момент.              Ванцзи не мог поверить, что всё это было взаправду. Что этот демон, который не удостаивал его и взглядом на протяжении полугода, вдруг проявил такую ласку. Сие было столь удивительно, что всё в Ванцзи затрепетало и задрожало, вместе с тем забоявшись двинуться и на фэнь в сторону. Казалось, даже вдох, который так хотелось совершить, не решался раздвинуть стенки лёгких в стороны, дабы впустить в их обитель воздух.              Вэй Усянь в последний раз огладил висок большим пальцем и медленно убрал руку, ощущая прилипший к ней жар. Ладонь неприятно кололо, будто бы он прислонился к очагу. Но, разумеется, всё это было только в его голове. На деле же ладонь Вэй Усяня так и осталась холодна и чиста, совершенна, пусть тот и думал, что сейчас долгое прикосновение её сжирало.              Он неотрывно смотрел на неё, будто бы желая разобрать на части и отыскать причину, по которой не получилось так же, как в далёком детстве, позволить себе погладить живое существо по голове. Почему ему теперь приходилось мириться с этим жаром.              «Будь мне всё равно, — цинично заключил Вэй Усянь, скованно поворачиваясь к Ванцзи спиной. — Не было бы такой реакции на касание».              — Ты уходишь? — неуверенно спросил Ванцзи, переступив с ноги на ногу. Вэй Усянь искоса на него глянул и заметил, как тот с силой моргнул, дабы прогнать такую ненужную ему сейчас сонливость. Что-то по новой задребезжало в полой груди, окропив своей кислотой Куйсун и проделав в нём очередную дыру.              Вэй Усянь кратко качнул головой и манерным гудящим низким тоном протянул:              — Нет.              Лисьи уши, что в привычной манере лежали на затылке, мазнул чужой выдох облегчения. Буквально кожей удалось ощутить, как по телу Ванцзи пробежала расслабленная дрожь и как каждая из его мышц перестала звенеть от натуги.              Хвост самостоятельно обвился вокруг ноги Вэй Усяня, устав кататься за ним по полу и крутиться в воздухе. Сам лис даже не заметил этого, ибо подобное уже вошло в привычку.              Приблизившись к окну и будто бы понадеявшись ощутить прохладу, доносящуюся с улицы, но так в этом и не преуспев — ожидаемо, — Вэй Усянь скрестил руки на груди и принялся методично царапать когтем ключицу, пытаясь вернуть себя к насущным вопросам.              Как там воронята? Наверняка минувшей ночью им было до одури страшно. Стоило бы проведать их, ведь всё же они – его ответственность. А Яньли? Его маленькая девочка. Обошло её стороной безумие Горы Тунлу либо же нет? А если нет, то насколько велик был ущерб?              И, что самое главное, куда подевался Юй?              — Ваше Превосходительство.              Вэй Усянь не сдержался и про себя фыркнул:              «Как всегда», — а по сети духовного общения надменно протянул:              — Я всё больше склоняюсь к мнению, что ты в самом деле клоакой чуешь, когда я тебя вспоминаю. Люди обычно икать в такие моменты начинают, а ты, по всей видимости, ощущаешь, как сжимается твоё…              — Опустим это, — буркнул Юй, не поддерживая шутку Вэй Усяня, что в силу своего сумасшествия легко перескакивал с темы на тему, теряя при этом былой настрой, и потому сейчас, отвлёкшись от Ванцзи, он вмиг сделался расслабленным, непринуждённым и насмешливым. — Я смотрю, вы легко отделались и зря мои нервные клетки потрачены на волнение о вас.              — Ты бы о себе переживал, — равнодушно отмахнулся Вэй Усянь, сверля глазами некую материальную точку пространства. — Как ты? — неожиданно бросил он.              Ярким доказательством того, что подобное было весьма внезапным и непохожим на обычное поведение Вэй Усяня, был громкий кашель подавившегося чем-то Юя — лис склонялся к тому, что тот смел пить чай, заедая стресс семечками и попутно беседуя с ним про себя.              — В порядке, — всё-таки просипел фамильяр, пропустив в голос ощутимое напряжение и беспокойство. — А вот… вы?.. — и принялся заваливать его вопросами. — Ваше Превосходительство, голова не болит? Не гудит? Не вибрирует? Может, Гора Тунлу не отпустила ещё вас?              Вэй Усянь цокнул и обрубил:              — Иди на хер.              Казалось, сей ответ Юя удовлетворил, потому как тот замолчал, а вместо его «кудахтанья» Вэй Усянь смог уловить неприятный на слух его шумный глоток.              — Может, проявишь чуть больше уважения и перестанешь жрать, пока мы с тобой разговариваем? Мне кажется, я даю тебе слишком много свободы. Наглеешь.              — Я уже не маленький птенчик, — отмахнулся от него как от чего-то занудного Юй. — Хватит меня поучать. Да и к тому же. Каким это таким боком мой завтрак мешает мне с вами беседовать? — и ехидно пропел. — Ваше Превосходительство, зависть – плохое чувство! — он прекратил болтать на некоторое время, и Вэй Усянь уж было подумал, что ворон избавил его от звуков собственного увлечённого поедания семечек и чая, однако Юй его разочаровал и вновь подал голос после нарочной серии оглушительного чавканья. — Семечек принести?              — Нет, — холодно манерно протянул Вэй Усянь, строго нахмурившись и процарапав ключицу намного сильнее, чем во все предыдущие разы. — Можешь всё-таки на хер сходить – тут я тебе даже премию выпишу.              — Ой, всё, — только и вздохнул тягостно Юй и скоропалительно куда-то исчез. Сквозняк обдал своим порывом сознание Вэй Усяня, оповестив его о чужом уходе. Демон с минуту постоял просто так и преспокойно пришёл к рассеянному выводу, что кое-какому ворону он всё же перья повыдёргивает и из них сделает исключительно уродливое чучело для огорода, а то уж больно вольным его подчинённый стал.              Стоило ему отвлечься от разговора с Юем, спина загудела от ощущения присутствия с ним в одной комнате человека. Казалось, Вэй Усянь успел полностью забыть о том, что он притащил в свои покои Ванцзи и что после этого происходило.              Выглянув из-за плеча, Вэй Усянь уколол кукольным взглядом Ванцзи, что старательно делал вид, будто не смотрел на него всё это время исподтишка, дабы не напрягать своим «прямым» вниманием. Хмыкнув на это и более никоим образом не прокомментировав, Вэй Усянь холодно выгнул бровь, искренне озадачившись:              — Почему ты не ложишься и не спишь? — он красноречиво посмотрел на его шатающийся силуэт. — Спи.              Ванцзи перевёл взор с пола на него, а после бесцветно покосился на роскошную кровать, которая уж точно не принадлежала ему. Разомкнув вмиг пересохшие губы, он напомнил ему:              — Это не моя кровать.              — Я знаю, — согласился Вэй Усянь так, будто Ванцзи только что заявил о синеве неба либо же зелени травы. — И что дальше?              В упор на него посмотрев и перебрав пальцами края рукавов, Ванцзи выпрямился и расправил плечи, приобретая более устойчивую позу:              — Как я могу спать в чужой кровати?              Вэй Усянь не удержался и выгнул ещё и вторую бровь, простодушно бросив:              — Молча.              — Что? — захлопал глазами Ванцзи, недоумённо на него посмотрев.              — Ну… молча? — в тон Ванцзи протянул Вэй Усянь. — Всё, конечно, бывает, но сомневаюсь, что ты страдаешь лунатизмом и несёшь всякий вздор во сне. Вроде как я за тобой этого не замечал.              Открыв и закрыв рот, Ванцзи побегал глазами из стороны в сторону, но так и не нашёл что сказать. Вэй Усянь к нему на выручку не спешил и продолжал из-за плеча созерцать его растерянное в межстрочье выражение лица.              Кашлянув, Ванцзи попытался спокойно произнести, дабы не выдать своего смятения:              — Это твоя кровать. В ней спишь ты. Я…              — Прекрасное умозаключение, Ханьгуан-Цзюнь, — прохладно согласился Вэй Усянь, оборвав Ванцзи на полуслове, и полностью повернулся к нему, ощущая себя предельно уверенно на расстоянии в несколько шагов от мужчины.              Теперь, когда между ними установилась некая дистанция, соображать было гораздо легче, равно как и контролировать своих «внутренних демонов». И потому, стоило ему прийти в себя, вернулись привычные безучастность и лисье ехидство, которые прослеживались в каждом брошенном им слове.              Однако, каким бы смелым сейчас ни сделался Вэй Усянь, начни Ванцзи наступать, он непременно бежал бы с позором, по-лисьи высоко визжа.              А так как Ванцзи — даже если б знал об этой слабости своего собеседника — не собирался пользоваться своим преимуществом, то он и получал весь объём лисьего стёба, который являлся чем-то вроде эмоциональной разгрузки, пусть и паразитирующего спектра.              Тяжело вздохнув, Ванцзи на одном дыхании выдал:              — Это не мои покои, а твои. Вздор — спать в чужой постели. К тому же… — многозначительно сделал паузу он, делая намёк на боязнь Вэй Усяня как минимум прикосновений – не то что присутствия в своей кровати чужого. — Послушай, — замялся Ванцзи на миг, решив спросить о том, что волновало его больше, нежели так и нерешённый вопрос с кроватью. — Ты… Ты вновь исчезнешь?              Вэй Усянь склонил голову набок, не отрывая от мужчины своих кукольных глаз:              — Куда исчезну? — Ванцзи потупился и неопределённо крутанул плечом, так ничего и не сказав. Вокруг него сгустилась аура смущения и огромного желания, несмотря ни на что, всё же произнести то, о чём так хотелось сказать. Однако некое чувство, природу которого установить Вэй Усяню не удалось, оказалось сильнее его собственных желаний, и потому оно смогло немилосердно прижать язык Ванцзи, запретив ему говорить.              Внутренний лис Вэй Усяня крутанулся на месте, пристально изучая мужчину, который скованно замолчал. Для хули-цзин не было сложной задачей узнать об истинных чувствах другого человека, однако истолковать их верно нужно было ещё суметь.              Поведя носом, лис наконец-то удовлетворённо тявкнул, поймав нотку неуверенности и ту самую причину, по которой грузное молчание Ванцзи затянулось.              Опустив ресницы, Вэй Усянь сухо мыкнул, догадавшись:              — А. Ты об этом, — и фыркнул носом, как будто бы искренне посмеявшись: не злобно, а искренне. — Дурак, — беззлобно цокнул он. — Я и не исчезал никуда.              Глаза Ванцзи слегка расширились в неподдельном удивлении:              — Ты… — мужчина не стал развивать мысль, ведь он знал, что Вэй Усянь и так прекрасно понимал, что имелось им в виду. Вместо того, чтобы пытаться говорить, Ванцзи предпочёл более лёгкий и наглядный способ поведать о том, что его тревожило: выудить наружу все-все-все свои чувства, дабы Вэй Усянь смог верно их считать и наконец-то понять его.              Чтобы вконец исключить все остаточные недопонимания, недосказанности, смевшие иметь место между ними.              Демон дёрнул уголком рта и отвернулся, словно Ванцзи перестал представлять для него какой бы то ни было интерес.              Что, разумеется, было ошибочным.              — Я и не исчезал никуда, — повторил Вэй Усянь, опровергнув беспокойства своего Чжань-эра, и склонил голову набок в другую сторону, предполагая, что Ванцзи самостоятельно дорисует выражение его лица, равно как и поймёт, о чём он сейчас говорил в этой краткой реплике, а после вернулся к первоначальной теме. — И да: я в курсе, что это моя кровать и мои покои.              Промычав что-то нечленораздельное, но явно задумчивое, Вэй Усянь рассеянно постучал пальцем по косяку, создав дробь, поразительно похожую на чей-то пульс, и едко протянул:              — Ты еле стоишь. Совсем разваливаешься! Постарел что-то ты, Ханьгуан-Цзюнь. Не упрямься. Отдохни уж, переведи дух и только потом скачи на все четыре стороны. Не строй из себя героя, ведь я столь великодушно предоставляю тебе возможность сделать это здесь, а не заставляю идти через весь Дворец Чунтянь в таком состоянии. Ты сейчас едва ли с лестницы спустишься! И что же делать? Предлагаешь мне повестись на твоё безосновательное упрямство и на ручках тебя донести до твоих покоев, чтоб ты спал именно в своей кровати? Не неси вздор. Лучше восстанавливай силы на моём ложе. Демонам чужда усталость. Я посижу здесь и почитаю что-нибудь. К тому же мне предстоит много работы ввиду открытия горы Тунлу. Так что можешь ни о чём не переживать.              — Мгм, — только и ответил вмиг обретший вселенское умиротворение Ванцзи после заверения Вэй Усяня о невозможности его ухода и несколько позже слабо возразил насчёт остальной части ехидной речи. — Я в состоянии самостоятельно дойти до покоев.              Плавно осев на кушетку, разместившуюся на просторном балконе, Вэй Усянь закинул ноги на столик, позволив лисьему хвосту свернуться в клубок на диванчике, и певучим голосом парировал:              — Нет.              Ванцзи слегка свёл на переносице брови, искажая в недоумении лицо, и твёрдо припечатал:              — Да.              — Нет, — продолжил гнуть свою линию Вэй Усянь и, сцепив руки в замок и устроив их на животе, принялся постукивать большими пальцами по костяшкам, отбивая всё тот ритм и параллельно размышляя над тем, сколько же мороки на их голову свалилось и сколько всего будет необходимо сделать, дабы предотвратить возможное появление нового Непревзойдённого.              — Ты… — насупившись, шумно вдохнул сквозь плотно сжавшиеся зубы воздух Ванцзи и прикрыл глаза, как будто став вести про себя счёт во имя достижения невозмутимости.              Вэй Усяня сие предположение позабавило — да так, что он напрочь позабыл о своей первоначальной идее прекратить весь этот фарс в самом его начале и решил продолжить дразнить Ванцзи, однако тот попытался сбежать от него, непреклонно заявив:              — Я пойду к себе.              Вэй Усянь выпятил нижнюю губу и, на удивление Ванцзи, промолчал.              Мужчина подумал было, будто Вэй Усянь истратил весь свой запас веселья и теперь желал лишь одного: одиночества, но очень скоро понял, что его беглое суждение оказалось ошибочным, ведь, стоило ему, вопреки всему, упрямо доковылять до двери и дёрнуть её за ручку, чтобы смочь вылететь в коридор, Ванцзи на горьком опыте в очередной раз убедился, что спорить с Вэй Усянем — дело гиблое и, по факту, самое что ни на есть бесполезное.              Проход вовне был наглухо заперт: без малейшего шанса на какой бы то ни было сдвиг. Как бы Ванцзи ни пытался толкнуть дверь от себя, поддаться ему и оспорить прямой приказ насмешливого демонического властелина она не решилась.              Раздался шорох, по которому Вэй Усянь понял, что в его сторону повернулись.              — Открой.              Вэй Усянь пусть холодно, но с явным удовлетворением в голосе ответил:              — Нет.              — Почему? — устало вздохнул Ванцзи. — Уверяю, не свалюсь по дороге и не доставлю хлопот. Нет нужды возиться со мной.              — Конечно ты не свалишься, — сделал большие глаза Вэй Усянь и запрокинул голову, встретившись кукольным взглядом с Ванцзи и прижав ладонь к округлившемуся в ехидной манере рту. — Ты же никуда не пойдёшь.              — Я… — начал было Ванцзи, но осёкся: очевидно, вспомнил о бессмысленности споров с лисом, и потому вместо того, чтобы пререкаться с Вэй Усянем, который – как быстро догадался опытный заклинатель – просто лишь дразнился и жаждал его эмоций, напрямую спросил, надеясь, что тот не станет увиливать и не продолжит подначивать его. — По какой причине ты не даёшь мне уйти?              Не выдержав взгляда Ванцзи, полного укоризны, которая так хотела тем не менее быть скрытой, Вэй Усянь стёк назад на кушетку, прервав контакт глаз. В инфантильной манере спрятавшись за спинкой диванчика, он наивно понадеялся, что этот скоропалительный уход с «линии фронта» послужит красноречивым ответом на поставленный ребром вопрос и поможет закрыть тему. Однако мужчина – на беду Вэй Усяня – оказался обладателем такого ослиного упрямства, что захлебнулся б своей слюной зависти Яблочко, если б ему посчастливилось стать свидетелем этой сцены. Эти несогласие и природный нрав, которые делали Ванцзи тем, кем он был, щекотали лисье восприятие Вэй Усяня своим непониманием, смешанным со слабым усталым раздражением, и побуждали желать ёрзать на месте.              — Моё милосердное Божество, — не унимался Ванцзи. — Объясни мне.              — Нет, — только и сказал Вэй Усянь, с толикой странного интереса наблюдая за действиями Ванцзи: что тот сделает? Отступит или же продолжит наступать, дабы добиться своего?..              Ожидаемо, тот не оспорил его «нет», однако и с места не сдвинулся, чем заставил внутреннего лиса Вэй Усяня сердито чихнуть. Демон выпятил нижнюю губу, обозначив своё недовольство, но не поспешил исправлять ситуацию. Он не нашёл ничего лучше, кроме как начать играться с одной из цепочек, вплетённых в причёску, и параллельно внимать флюидам Ванцзи, лениво изучая его настроение.              Через некоторое время — когда, очевидно, надоело простаивать столбом в дверях — Ванцзи всё же шевельнулся, и Вэй Усянь допустил смелую мысль, что тот всё-таки сдался и, решив пойти по пути наименьшего сопротивления, отправился отдыхать, как ему было велено.              Но недолго радовался про себя Вэй Усянь. Как оказалось, Ванцзи направился не в кровать, а к нему.              Присев на подушку для сидения неподалёку от Вэй Усяня, он расправил подол, выпрямил спину, начав являть собой образец совершенства и благонравия, который мозолил глаза Вэй Усяню всю их юность, и невозмутимо на него воззрился, как бы чего-то от него ожидая.              Вэй Усянь по-лисьи сморщил кончик носа, дрогнув уголком рта и бровями в сторону переносицы, и склонил по-птичьи голову, бросив:              — Что? — он холодно хмыкнул, отбросив в сторону цепочку, отчего камушки, упав в общую копну волос, глухо ударились о драгоценности, которыми был обшит его наряд. — Считаю до трёх, Ханьгуан-Цзюнь. Если не тупой, ты сейчас встанешь и ляжешь в кровать, дабы отдыхать с чистой совестью, пользуясь редким случаем, когда я одариваю тебя своей милостью. Но знай, по окончании счёта я вышвырну тебя из своих покоев. И далеко не факт, что я сделаю это через дверь.              Говорил Вэй Усянь всегда резко и холодно. Его речь походила на корку льда, что хрустела, трескаясь и обнажая студёный водоём, в котором, казалось, не было дна. Стоило ему заговорить, дрожь неизменно начинала бегать по позвонкам тех, чьих ушей касались эти хлёсткие слова, смысл которых воспринимался далеко не сразу ввиду их удушающей ауры.              Как минимум по этой причине его не особо жаловали в Небесной Столице. Даже с тем же Хуа Чэном, взаимная вражда с которым не утихала уж который век, им было приятнее иметь дело, нежели с ним! Вэй Усяня это не слишком напрягало. Ежели быть честным, по большей части ему было всё равно, каким образом к нему относились его «коллеги». А вот Хуа Чэна вся эта ситуация крайне забавляла. Оттого он, в свою очередь, постоянно шутил, говоря, что дело привычки: пройдёт столетие-два — и даже его «весьма не приятная» манера речи станет им по-своему мила.              Вэй Усянь не особо замечал эту свою особенность. Двенадцать лет пребывания на верхушке «пищевой цепи» разбаловали его и расслабили, а также в каком-то смысле испортили. Теперь в нём непроизвольно сквозило пренебрежение и чувство собственного превосходства над остальными; он считал, что может говорить так, как считает нужным, а вот прочие – нет; он считал, что если он что-то приказал, то это обязано было исполниться сиюсекундно, а вот ему ни в коем случае не было нужды строго прислушиваться к чужим словам.              Вот и сейчас эта его «придурь» дала о себе знать. Подсознательно надеясь, что его манера слегка припугнёт Ванцзи и заставит к нему прислушаться, Вэй Усянь намеревался таким образом отправить мужчину отдыхать, по-своему проявив заботу.              Но не тут-то было.              Ванцзи, казалось, за последний год огрубел настолько, что теперь его было тяжело чем-то пронять. Всякие надменные, резкие слова пролетали мимо его ушей, помогая зрить в корень и делать то, что было по его мнению необходимо. Памятуя об этом своём качестве, Ванцзи невозмутимо продолжал стойко держать оборону и сидеть на своём месте, нисколько не беспокоясь. Безусловно, он держал в голове, что его Вэй Ин вполне себе мог претворить угрозу жизнь и вышвырнуть его из окна. Однако… По какой-то причине Ванцзи чувствовал, что всё это было лишь пустым звуком.              Вэй Усянь грозно полыхнул глазами и пропустил тяжесть в тон, начав вести счёт:              — Раз, — приподнявшись на своём месте, он медленно, даже хищно, перетёк вперёд, уперев ладони в край кушетки. — Два, — несмотря на то что это был «последний шанс» для Ванцзи, тот не спешил им пользоваться. Вэй Усянь нарочно сделал паузу перед «три» как можно более длинной, чтобы надавить на мужчину и заставить его передумать. Но тот оставался при своём решении и лишь невозмутимо посмотрел на него в ответ, без проблем выдержав тёмный взгляд. Нахмурившись в непонимании, отчего ж все его методы запугивания не подействовали, Вэй Усянь опасно прошелестел. — И чего сидишь? Неужто в самом деле ждёшь, когда я скину тебя с окна?              — Ты не сделаешь этого, — будучи предельно уверенным в своей правоте, возразил Ванцзи, на лице которого не дрогнул и мускул.              — Отчего ж ты столь уверен, Чжань-эр? — ехидно проурчал он, невольно подбираясь ближе и на миг забывая обо всём, что грызло его всё это время. Будто бы они снова оказались «Мо Сюаньюем» и «Лань Ванцзи», что расследовали дело о загадочном расчленённом мертвеце и слонялись по всем уголкам Цзянху. Будто бы ему всё ещё было всё равно; будто бы его нисколько не волновало, что этот человек любил его; будто бы его нисколько не волновало, что он сам отныне был уязвим перед ним, как бы ни было велико отрицание.              Нависнув над Ванцзи и заметив мелькнувшую на этом непоколебимом лице тень слабой растерянности, Вэй Усянь ощутил небывалое воодушевление и животный азарт. Хотелось… разбить эту маску. Заставить Ванцзи трепетать. Но не от ужаса, нет. Последнее, что ему было нужно, – ужас. Нет, Вэй Усянь хотел иного. Диаметрально противоположного. Хотелось, чтобы Ванцзи не видел сейчас никого и ничего, кроме него, и внимал, внимал его словам; воспринимал их как молитву, как священные правила со Стены Послушания пресловутого ордена Лань.              …Раньше та покладистость, граничащая с заискиванием, которую он сейчас хотел добиться от Ванцзи, вызывала в нём снисходительное пренебрежение. Сколько демонов низших рангов желали заслужить его расположение? Немало. Сколько восхищения было в глазах жителей Пристани Сиу? Немало.              Но всё было не то. Все они не были этим мужчиной с золотыми глазами, которые Вэй Усянь чисто в теории мог бы вырвать, чтобы любоваться ими вечно. В любой её момент. Вэй Усянь мог бы при помощи заклинания сохранить им неизменный вид. Поместить их подле Куйсуна и холить, и лелеять… Ему хотелось, чтобы именно эти глаза полнились этой благоговейной дрожью; чтобы именно он, Лань Ванцзи, грезил о его расположении.              Стоило ему приблизиться ещё на фэнь к Ванцзи, застывшему без движения и не посмевшему отпрянуть, неприятное «нечто», жившее на дне его испещрённой отвратительными рваными рубцами души, оказалось способно пробиться сквозь слой льда и соли и начать покрывать кислыми, ядовитыми укусами тыльную сторону его плоти, как будто проделывая в ней смердящие трупной гнилью дыры. Вэй Усянь замер на расстоянии в пару цуней от лица Ванцзи, задев того красным кончиком своей длинной пряди. Не мигая смотря на него и заставляя чувствовать себя неуютно, Вэй Усянь не сбежал, вспомнив о том, что подобрался слишком близко, и, сделав большие глаза, прошелестел:              — Три.              Ожидаемо, за этим «три» ничего не последовало. Ванцзи и Вэй Усянь как смотрели друг другу в глаза с возмутительно близкого расстояния, так и смотрели. Каждый думал о чём-то своём без возможности в самом деле залезть в чужую голову и досконально изучить каждый из доводов, хоть и ощущая прекрасно на уровне тела весь их спектр.              Вэй Усянь по-лисьи фыркнул носом, подумав, что сейчас он был тем ещё дураком. Ему было, мягко говоря, плохо от его присутствия рядом с ним. Всё в нём сжималось от понимания, что их отделяло друг от друга такое краткое расстояние. Его убивал ужас, который провоцировала близость, грозящая обернуться непосредственным контактом.              Однако он не отступал. Да, горел. Да, был готов в самом деле реветь от ничем не прикрытого страха раненый мальчишка, не осознающий себя и сидящий в объятиях плена этого бескрайнего студёного водоёма, чьи глубины на протяжении этих бесконечно долгих двенадцати лет до дрожи пугали Богов.              — Ну почему ты… такой? — в очередной раз задал свой риторический вопрос Вэй Усянь по окончании мучительно долгой тишины.              Несмотря на то что в ответе — каком-либо ответе — он не нуждался, Ванцзи ему его предоставил, хоть тот и был немного не таким, каким его Вэй Усянь чисто в теории от него ждал:              — Задаёшь одни и те же вопросы, моё Милосердное Божество, — тихо выдохнул Ванцзи.              …Казалось, поставить такого, как Вэй Усянь, в ступор было невозможно, однако Ванцзи сумел. Все процессы в призрачной голове застопорились, а взор замутился, сделавшись исключительно безобразным образом рассеянным. Выглядел он так, словно вся его суть направилась на поиск объяснения слетевшей с чужих губ фразе.              Через некоторое количество мгновений смогши всё-таки отмереть и выйти из ступора, Вэй Усянь «распушил хвосты» и обвёл языком тыльную сторону ряда ровнёхоньких зубов.              Куйсун явственно звякнул, послав импульс неясно какой тональности по призрачным меридианам.              «Забавно, — холодно позабавившись, подумал демон, разглядывая не дрогнувшего и бровью Ванцзи. — Мои же слова против меня спустя такой промежуток времени использует, — он странным голосом хмыкнул так, как будто его целью было разобрать мысль на мелкие-мелкие части, чтобы заглянуть в структуру каждого из её волокон. — Помнит всё, что я ему говорил…».              — Похоже… — наконец протянул Вэй Усянь своим мерным тоном, ни к кому конкретно не обращаясь и даже не собираясь прекращать свои слепые попытки ужом пролезть в голову Ванцзи через простой лишь зрительный контакт. — Я в самом деле мазохист…              Вспышка боли пронзила золото, пройдясь по новой по его эмоциональной ауре. Вэй Усянь слизал её вкус при помощи лисьих чар и сыто заурчал.              — Нет, — слегка заломив брови, мягко прошептал Ванцзи, останавливая себя от неосторожного наклона вперёд. — Моё милосердное Божество. Ты…              Вэй Усянь мрачно хохотнул, медленно «уползая во тьму» и устраиваясь близ спинки кушетки, точно свернувшаяся в пару законченных колец голодная змея. Он насмешливо бросил:              — Почему ты зовёшь меня так? — выражение лица его сделалось в край едким и обидным. Впору было категорично отвернуться и стремительно уйти. Но, разумеется, закалённый Ванцзи не поспешил к этому прибегнуть. Он лишь непонимающе нахмурился, всерьёз рассматривая вопрос:              — О чём ты?              — Ми-ло-сер-дно-е… — прокатил слово на языке, отчеканив каждый его слог, Вэй Усянь, как будто смакуя вкус, и сплюнул его. — Разве ж похож я на милосердного? — он злобно шикнул, полыхнув красными глазами. — Не смеши меня! Это прерогатива блядской твари Гуаньинь! А я…              — Для меня, — мягко выдохнул Ванцзи, перебивая Вэй Усяня и открыто глядя при этом на него. — Ты самое что ни на есть Милосердное Божество.              Выражение лица Вэй Усяня сделалось в край сложным. Оно будто бы оказалось во власти судороги, что нелепо исказила его нежные в силу покрывшейся инеем юности черты. Помолчав с секунду и поглазев на Ванцзи как на самое странное явление, которое когда-либо встречалось ему на пути, он сухо бросил, прицокнув:              — Ты в самом деле глупец.              Ванцзи смиренно согласился:              — Мгм.              — Даже не отрицаешь, — цыкнул демон и всё же отвернулся первым. На долгое время застыв в одной позе и спровоцировав появление фантомной боли в шее живого Ванцзи, который имел счастье видеть это, не имея возможности представить, как можно было столь долго в одной позе, без единого движения, сидеть, Вэй Усянь о чём-то задумался, а после небрежно шикнул на мужчину. — Иди спи.              — Нет, — отзеркалил его поведение Ванцзи.              Пропустив во взгляд недовольство, Вэй Усянь утробно загудел, звуча совсем как кот, которого дёргали за усы уже довольно долгое время.              — Если так хочется сидеть — сиди, — в конце концов сплюнул Вэй Усянь, прекратив свои тщетные попытки отправить Ванцзи отдыхать.              — Мгм, — только и мыкнул Ванцзи и отвернулся к окну, последовав примеру Вэй Усяня, который не выдержал и секунды тишины, по новой напустившись на мужчину.              — Весело тебе, да?              Усталым взором смерив Вэй Усяня, Ванцзи покачал головой:              — Отнюдь.              — Тогда чего с ума сходишь? — на мгновение Вэй Усянем овладело желание прикусить собственный язык в порыве злого смеха, ибо не ему уж точно такое говорить.              Ванцзи предельно серьёзно опроверг брошенное ему обвинение:              — Я не схожу с ума, — он опустил ресницы, вновь отворачиваясь от него и до онемения сжимая кончики своих пальцев. — Не хочу спать.              — Лжец, — по-лисьи сердито прошипел Вэй Усянь. — От тебя усталостью за тысячу ли тянет!              Поджав губы, Ванцзи поспешил успокоить Вэй Усяня своей честностью:              — Я, в самом деле, устал. Однако это не от недостатка сна, — поняв, что его слов не хватило, он развил мысль. — Ночь выдалась… тяжкой.              Уловив в краткой заминке камень в свой огород, Вэй Усянь распушил шерсть и нахохлившейся лисой замолчал. Когти снова вырвались на свободу и принялись слабо точить свои кончики о кожаное покрытие подлокотников кушетки.              Хвост лениво скользнул по поджатой в колене ноге Вэй Усяня и скрылся под длинным чёрным подолом, а после показался вновь, ибо ему удалось поймать заинтересованный взор Ванцзи, который не успел — не смог — своё любопытство остановить. Хвост медленно закружился в воздухе, будто бы радуясь вниманию мужчины, и принялся исполнять витиеватые виражи, пока Вэй Усянь и не подозревал о том, что надоедливая «штука» опять без его ведома начала вытворять всякие безобразия.              — Моё Божество, — тихо позвал Ванцзи, очевидно боясь нарушить ту относительно мирную тишину, что между ними установилась, но в то же время отказываясь промолчать.              Вэй Усянь в своей привычной манере не подал голоса, однако голову к нему слегка склонил. Ухо дрогнуло, как бы возжелав встать, но резко упало назад, словно его за призрачную нить дёрнули в противоположную сторону, призвав не заниматься ерундой.              — Что ты намерен делать дальше? — когда на его зов не откликнулось ничего, кроме тишины, Ванцзи набрал в грудь воздуха и повторил свой вопрос. Но даже так ответа получено не было. Это говорило о том, что демона не устраивала формулировка или не хватало конкретики. — Гора Тунлу. Что ты собираешься делать?              Вэй Усянь с новой силой забарабанил пальцами по подлокотнику, будто бы в этом ритме зашифровывая в ехидной манере ответ. Он предположил было, что Ванцзи таковое поведение утомляло, однако во флюидах ничего подобного им замечено не было — что несказанно удивило. Да так, что Вэй Усянь невольно прекратил ехидничать и заговорил, как нормальный человек:              — Чэнчжу говорил, что нам будет необходимо держать в ежовых рукавицах наши территории и бдительно следить за своими жителями, чтобы те не ускользнули в сторону Горы Тунлу и не создали нам в будущем серьёзных проблем в виде нового Непревзойдённого, с которым непременно будет нужно поделить владения. А если не поделить и не решить конфликт словами, то прольётся много крови, — он хмыкнул. — Посему делаем вывод, что будет намно-о-ого проще, если мы просто-напросто перережем всех тех, кто посмеет ослушаться нашего приказа.              — Мгм, — понятливо мыкнул Ванцзи, украдкой на него исподлобья взглянув. — Я могу чем-то помочь?              Вэй Усянь посмотрел на него как на дурака и, слегка расширив глаза и тем самым придав своему лицу более безумное выражение, обрубил:              — Ну разумеется нет.              Поджав губы, Ванцзи поёрзал на месте и со всем пылом заверил:              — Я… понимаю, что мои силы ни в какое сравнение не идут с вашими, но… Мы с Яньли немало тренировались. Уверен, что не стану вам обузой и смогу хоть каких-то демонов обезвредить.              — Об этом не может идти и речи, — холодно пресёк его просьбу на корню Вэй Усянь и отвернулся, сделав вид, что теперь все слова Ванцзи для него — пустой звук.              Восприятие мазнула притуплённая обида, вызванная непониманием его мотивов. Вэй Усянь про себя ядовито усмехнулся и, подперев голову кулаком, выгнул бровь, непроницаемо воззрившись на Ванцзи. Он ничего не говорил, и потому такой прямой взгляд, не сопровождающийся и словом, чрезвычайно сильно давил. Усугубляла положение и природная аура Вэй Усяня, который и не думал её смягчать.              — Прости, — зачем-то извинился Ванцзи. — Я не должен был настаивать.              Вэй Усянь выгнул бровь:              — Людям свойственно говорить дважды о том, чего они желают; настаивать. Для меня больше странно то, что ты после первого поражения идёшь на попятную.              Ванцзи обернул губы тонкой линией:              — Это твоё «нет». Разве смею я давить?              — Как мило, — сухо проговорил Вэй Усянь, цинично отмахиваясь от заботы, проявленной к нему. — Вот и сиди без желаемого.              — Чего ты добиваешься? — сжал руки в кулаки Ванцзи. Слизистую носа Вэй Усяня щипнул жар всколыхнувшегося раздражения, продиктованного зарождающимся усталым отчаянием, отчего его лисья натура лишь в наслаждении запищала. — Хочешь, чтобы я давил, пропуская мимо внимания твоё «нет»?              Вэй Усянь потёр подбородок и выдал ответ, основанный на его жизненном опыте:              — Людям свойственно давить, чтобы получать желаемое.              Ванцзи подорвался было оспорить его вывод, но отчего-то осёкся, прикусив свой язык до крови и пустив по комнате слабый-слабый железистый шлейф. Жар раздражения сменился горечью, оседающей на языке и дёснах, коже. Вэй Усянь сморщил кончик носа и невзначай потёр нагой участок кисти, но на удивление ничего не сказал — должно быть, понял, что его лаконичное «прекрати» повлечёт за собой одно лишь непонимание Ванцзи, которое развеивать не было и малейшего желания.              — Не всегда всё заполучают давлением, — просипел наконец Ванцзи, болезненно взглянув на сад, чьи просторы столь удобно виднелись с балкона. На лице гуляли желваки, а пальцы до одури сильно сжимали подол мантии. Вэй Усяню на миг показалось, что в скором времени либо ткань не выдержит и разойдётся, либо пальцы сломаются под натиском недюжинной — для смертного, естественно — силы. — Не думай, что это есть правильно. Он не единственный в твоей жизни пример.              Мрак в глазах Вэй Усяня ощутимо сгустился, а холод, гулявший по комнате, загнал в угол какое бы то ни было тепло, ютившееся здесь:              — Спасибо за науку, учту.              Их и без того странная беседа сошла на нет. Если и раньше они продвигались с переменным успехом и буквально заставляли себя говорить, ибо в глубине души скучали друг по другу, то теперь это казалось невозможным. Неловкая атмосфера душила и заставляла чувствовать себя донельзя неуютно и зарываться в свою нору как можно глубже.              Однако очень скоро Вэй Усянь, в силу своего безумия не могущий слишком долго пребывать в абсолютной тишине, вновь вернулся мыслями к Ванцзи, невольно зацепившись за некое заключение, сделанное вдали от его осознанности где-то на просторах подвалов его разума.              — Если так хочешь резать нечисть — режь. Ежели пострадаешь, не приходи ко мне плакаться, — невпопад произнёс он.              Ванцзи повернул в его сторону голову с немым вопросом во взоре и далеко не сразу понял, что Вэй Усянь имел в виду. Но когда до него всё-таки дошло, то в глазах загорелась маленькая жизненная искра, а исходящая от него радость как будто бы оказалась настолько сильна, что тут же подчинила себе весь мрак и холод.              — Я не подведу тебя, — на одном дыхании выпалил Ванцзи, до одури боясь, что Вэй Усянь передумает.              На такую готовность быть полезным Вэй Усянь ничего не сказал, что уже никого не удивило. Он мигом позабыл об этой теме, посчитав её закрытой, и подумал, что, несмотря на недавнюю категоричность, семечки были бы очень даже кстати и что Юя надо было бы позвать, дабы припрячь его к работе, а то ворон слишком уж разленился.              — Как мало тебе для счастья надо, — сухо бросил Вэй Усянь, когда радость Ванцзи всё же привлекла его отстранённое внимание. — Никогда не видел, чтобы на верную смерть шли с таким энтузиазмом.              Несмотря на то что это было почти что не завуалированное оскорбление его мастерства мечника, Ванцзи ничуть не обиделся:              — Я не умру.              — Конечно, — пропел ничуть не убеждённый Вэй Усянь, который про себя добавил:              «Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало. Пиздуй, Небытия ради. Попинай низкоранговых духов, порадуй себя и потешь своё самолюбие, чтоб не загнать себя впоследствии на сумасшедших тренировках. Ума ж ни цяня нет. Совершенствоваться в разумных пределах ты не умеешь, равно как и слушать, что тебе говорят. Хуже А-Ли в самом деле! Что та лезет, куда не надо, и себя не бережёт, что ты! Вот почему вы спелись – два упёртых барана».              — Моё Божество, скажи, — вдруг посерьёзнел Ванцзи. — Могу я задать тебе один вопрос?              Всё это время брюзжавший на него в мыслях Вэй Усянь не смог унять недовольства и в озвученном голосе:              — Ты уже его задал.              Ванцзи открыл было рот, чтобы исправиться, однако на миг застопорился, чтобы хорошенько подумать, и переформулировал фразу:              — Три вопроса.              — Три? — скучающе пропел Вэй Усянь, выныривая из омута своих мыслей.              — Первый – тот, что я уже задал. Второй – просьба задать вопрос. Третий – то, что я изначально собирался узнать.              Вэй Усянь искренне, оттого холодно хохотнул:              — На ошибках учишься, Чжань-эр. Детально продумываешь, что демону сказать, — он цокнул. — Похвально. Задавай свой вопрос.              — Когда и как ты стал Непревзойдённым?              Лисий хвост, что доселе активно привлекал внимание Ванцзи, резко замер в пространстве, точно на невидимую преграду налетев. Пальцы упёртой в подлокотник руки перестали по нему постукивать, словно ознаменовав остановку чьего-то сердца.              — Почему ты вдруг спросил об этом? — как можно более равнодушно ответил вопросом на вопрос Вэй Усянь.              Опустив ресницы и вскинув назад испытующий взгляд, Ванцзи пояснил:              — Я узнал ещё до открытия Горы, как именно рождаются Непревзойдённые…              — Можно без воды? — хлёстко обрубил Вэй Усянь. — Ближе к делу.              — Гора Тунлу открывается раз в сто лет. Ты умер семнадцать лет назад, — продолжил Ванцзи как ни в чём не бывало. — Как так вышло, что ты все эти семнадцать лет уже был Непревзойдённым, если Медная Печь оказалась доступна лишь сейчас?              Пробуравив Ванцзи взглядом, Вэй Усянь не сразу нашёл что сказать. В голове мигом всплыли воспоминания семнадцатилетней давности, напоминающие собой снежный ком: беспорядочный и тяжёлый.              Чисто в теории он мог бы преспокойно ответить на этот вопрос. Кратко. Однако Вэй Усянь знал, что с таким, как Ванцзи, этот трюк не пройдёт, ведь тот непременно возжелает подробностей. Конечно, был вариант просто сказать «нет», ведь столь честный и благородный человек не станет до него допытываться.              Но почему-то Вэй Усянь не захотел просто отмахиваться от Ванцзи. Не потому, что досконально знал, что этот не могущий сидеть на месте мужчина непременно получит ответ: если не от него, то от другого источника. Он на все сто был уверен, что причина была далеко не в этом. Но в чём именно заключалось «далеко не это» у него не вышло объяснить.              — Тебе известен механизм процесса рождения Непревзойдённого?              — Да, — всего-навсего кивнул Ванцзи, вспомнив о собственной немногословности и опустив взгляд.              Цепкий Вэй Усянь мигом уловил, что тот о чём-то ему не рассказал; было что-то ещё, что так и сквозило в его эмоциональном спектре, но допытываться демон не стал, ибо его внутренний хули-цзин и так чуял, что это было как-то связано с Яньли.              «Она проболталась, значит, — путём усиленного анализа понял он. Равно как и то, что Ванцзи её покрывал. — Вот спелись», — хмыкнул Вэй Усянь и отмахнулся от этого факта как от чего-то не нужного сейчас.              — В таком случае я думаю, что ты в состоянии додуматься самостоятельно, — попытался начать с этой стороны Вэй Усянь, пусть и понимал он, что эта затея обречена на провал.              Ванцзи простодушно согласился:              — Могу, — и опустил ресницы, пряча сожаление. — Однако наверняка там будет что-то, что будет далеко от истины.              — Почему тебе так важно знать истину? Притом абсолютную, — не удержался Вэй Усянь, для которого подобный интерес к себе всё ещё был чем-то диким и не то чтобы понятным.              — Потому что это касается тебя, — моргнул Ванцзи, говоря об этом так, будто это само собой разумеющееся и нечто настолько очевидное, что его удивляло искреннее недоумение Вэй Усяня.              — Потому что это касается тебя… — сварливо передразнил его Вэй Усянь и внезапно дёрнул двумя пальцами на себя, отчего запертые двери с оглушительным грохотом распахнулись, а Юй, очевидно стоявший вплотную к ним, со сдавленным выдохом и возмущением повалился передом на пол.              Ванцзи вздрогнул и несколько наклонился в сторону, глядя на то, как по ковру распластался вечно идеальный на его памяти Юй.              Вэй Усянь же тем временем устроил руку целиком на спинке кушетки, перегнулся через неё и ехидно вздёрнул бровь:              — Что, получила пернатая башка? Будешь впредь уши свои вялые греть?              Глухо поливая его отборной бранью и шатаясь, Юй поднялся и отряхнулся, а затем, насупившись, потёр ушибленный нос.              — Можно было и не выбивать у меня дополнительно из-под ног ковёр! — пробурчал он, шипя от боли. — Внезапно открывшейся двери было вполне достаточно.              — Можно было не подслушивать, притом прекрасно зная, как я это не люблю, — цинично парировал Вэй Усянь, делая из пиалы глоток чая. На периферии озадаченно заморгал Ванцзи, который только сейчас заметил, что на столе невесть каким образом материализовался поднос с семечками, тофу, фруктами и чайником, и столовыми приборами, и посудой на двоих. — Да и вдобавок. Если б я просто открыл дверь, ты бы не упал. Уверен, ты предполагал, что такой вариант развития событий возможен, и потому был к нему готов, — Вэй Усянь с явным удовлетворением пророкотал. — А вот к ковру – нет.              Казалось, Юй едва сдержал себя от ответного язвительного комментария. Однако, несмотря на все усилия, все его не произнесённые слова были написаны на недовольном — теперь уже ещё и помятом — лице.              — Больно у вас что-то интересное было! Только зря стоял и спину гнул…              — Вот беда, — саркастично пропел Вэй Усянь. — Прости, что не предоставили тебе бесед более интересного содержания и не развлекли.              — Не извиняю! — огрызнулся ворон, оправив ворот. — Я, между прочим, без лишних напоминаний озаботился о том, чтобы принести вам обоим еды, а вы мало того что не желаете порадовать мою жадную до сплетен душу, так ещё и столь нагло меня ущемляете! — он нахохлился. — Никаких радостей мне в этом доме!              Вэй Усянь сделал новый глоток чая и бросил:              — Дуй давай отсюда.       Покривлявшись, Юй в последний раз гневно зыркнул на Вэй Усяня и дёрнулся в испуге, когда лис невинно потянулся за пиалой с тофу, подумав, что сейчас в него что-то прилетит, а после, поняв, что это была ложная тревога, полностью успокоился, и оттого нахохлился, обратив свой прежний недовольный взгляд на Ванцзи и как бы им возмутившись: «Вы только посмотрите, как непотребно он себя со мной ведёт! Бесстыдство и варварство!», — и гордой птицей удалился, своим чересчур громким уходом заявив, что теперь они будут наливать себе чай самостоятельно.              Ванцзи ещё долго глазел на закрывшуюся дверь и не мог оправиться от удивления.              — Привыкай, — фыркнул Вэй Усянь. — Такое у нас не редкость. Это не ваши… — он замурчал, когда языка коснулась мягкость тофу. — Облачные Глубины.              — Мгм, — понятливо мыкнул Ванцзи, выпрямляясь, и позволил себе с толикой нежности посмотреть на Вэй Усяня, что конечно же это заметил, но не одёрнул его, предпочтя уделить внимание поеданию любимого лакомства.              Однако недолго Ванцзи просиживал без дела. Вэй Усянь небрежным движением пододвинул к нему одну из пиал и насмешливо проговорил:              — И долго ты сидеть просто так будешь? Особое приглашение нужно?              — Я… — растерялся сначала Ванцзи, но после схватился за палочки, ибо грозный взгляд Вэй Усяня был красноречивее и доходчивее всех слов, которые были известны Трём Мирам.              — А насчёт твоего вопроса, — неожиданно вернулся к этой теме Вэй Усянь, макая кусок тофу в чай. — Слишком долго рассказывать. Произошло немало событий, прежде чем я понял, что мой ранг Непревзойдённый, а не свирепый.              Ванцзи осторожно спросил:              — Могу ли я всё же узнать, что за события помогли тебе это понять?              На его удивление, Вэй Усянь отнекиваться не стал. Должно быть, не что иное, как тофу, смогло сделать его в стократ добрее и покладистее, отчего в нём появилась не виданная доселе разговорчивость.              Сделав большие глаза и тем самым придав им искру безумия, Вэй Усянь с явным удовлетворением шёпотом пропел, хихикнув:              — Сме-е-ерть…              Ванцзи гулко сглотнул:              — Чья?              Улыбнувшись шире и приставив к лицу раскрытую ладонь свободной руки, Вэй Усянь, как будто делясь с ним самым страшным секретом, слегка исказившимся, точно от приятных воспоминаний, голосом прошелестел:              — Богов.