В ожидании тепла

***

Крутится ворох из событий,

Да так, что ноет голова.

Не понять мне тех развитий,

Что приготовила Судьба.

Темень воет и стенает,

Хохочет жутко и не спит.

Она крадётся, подминает

Зевак под дикий, ладный бит.

Не успеть за вами, не угнаться,

Оттого пора признаться:

В вое резкого безумства

Я из раза в раз лишался чувства.

Рассвет не скоро – ты смирись;

Не покинуть нам кошмара.

Ну же! Соберись!

Для нас поёт фанфара!..

***

      Было холодно, ибо тревога не давала пальцам принять в свою власть тепло. Ванцзи хотел бы, как тогда, позволить ему наполнить себя до краёв, но волнение съедало жар ещё на подходе к нему.              Едва минуло приблизительно пару недель с окончания Праздника Середины Осени, Дворец Чунтянь ощутимо резко смолк. Ванцзи не мог дать ясного объяснения этому явлению: всё было как прежде: такая же громкость природных шумов; воронята, хлопочущие по хозяйству; пребывающий в заботах Вэй Усянь и так далее. Вроде как всё было точно так же, никаких изменений. Однако Ванцзи чувствовал на уровне тела и подрагивающего нутра: всё — как минимум что-то из этого — было не так. Определённо не так.              Тяжесть витала в воздухе, забиваясь в поры и мешая дышать. Тревога и тягучее… ожидание. Ванцзи понял это далеко не сразу: воронята ждали. Готовились встретить на своем пороге эту... Бурю. Бедствие. Ванцзи хотелось то и дело тереть плечи, дабы прогнать эту зябкость, что заставляла волоски встать дыбом, а мурашки организовать свой похоронный марш. Чутьё заклинателя натянулось едва ли не до звона, принуждая мужчину желать оглядываться каждый второй шаг, подозревая, что великое множество пар глаз неотрывно на него глядело…              Жители Дворца Чунтянь старались не подавать виду: улыбались ему как и раньше; Яньли щебетала и смеялась как и в любой другой день. Но Ванцзи видел: во взгляде каждого из них сидела эта цепкая темень, которая походила на настороженность хищника, коего исключительно грубо и серьёзно ранили, и теперь он был вынужден обострить все свои органы чувств, дабы не допустить собственной гибели.              Если от воронят Ванцзи и ожидал подобной серьёзности и полной боевой готовности к активным действиям, то... Касательно Яньли он был донельзя сильно удивлён.               За то время, что они провели вместе, Ванцзи привык считать: Яньли — всего лишь молодая девушка. Ребёнок. Пусть умное, но все же дитя. Которое было необходимо защищать и направлять.              Однако сейчас Ванцзи понимал, что заблуждался. Не настолько уж и беззаботна была лисица. Движения Яньли сделались тягучими; более выверенными, танцующими, угрожающими: казалось, всего одно резкое движение — и твоё горло окажется сжато в убийственной хватке когтистых лисьих лап, а ты даже моргнуть не успеешь.              Вся наивность, девичья игривость и лёгкость сбежали, исчезли. Теперь Ванцзи смотрел на девушку много иначе. Как будто он только-только вспомнил, что Яньли являлась не абы кем, а воспитанницей Вэй Усяня, которой просто не могла быть чужда пугающая серьёзность и сосредоточенность, холодность.               Цепкие глаза, пытающиеся быть как всегда весёлыми и непринуждёнными — и почти в этом преуспевающими, — с ленцой затаившегося удава гуляли по округе и как бы невзначай подмечали каждую мелочь. Крупицы тьмы и безжалостности во взоре, казалось, то и дело сверкали на манер молнии, готовясь обернуться в самом деле ею и поразить высокотоковым разрядом точно в цель.              Но… что напрягало Ванцзи… Порой этой тьмы становилось слишком много. Это принуждало его хмуриться и относиться к компании девушки с долей настороженности. Она даже стала ощущаться на уровне инстинктов как-то по-другому! Мужчина не мог понять, что именно напрягало его, ведь Яньли всего лишь взяла себя в руки! Что в этом такого?              Однако Ванцзи с течением времени и по мере наблюдений ясно понимал, что дело было далеко не в предельной серьёзности Яньли. Не в её холодности. Ибо Вэй Усянь — новый он — каждую минуту и каждую секунду в период их совместного путешествия был собран; был готов чуть что отразить удар: чей угодно; откуда бы тот ни пришёл. Ванцзи не понаслышке знал, как выглядела крайняя степень холодной сосредоточенности.              И то, что являла ему Яньли, всё меньше и меньше начинало походить на это. Вне сомнений, и это явление оказалось Ванцзи в какой-то степени знакомо: всё же за свою жизнь он успел увидеть немало.              К его превеликому сожалению и тревожному испугу, Ванцзи очень не нравилось то, что он находил зарождение сходств между теряющим контроль над собственным сумасшествием Вэй Усянем и… Яньли.              Это… безумие, лежащее на дне глаз, которые вроде как осознают всё; вроде как здраво мыслят, но в то же время и дико хихикают без причины, не спутаешь ни с чем.              …Как-то её маска беззаботности на некоторое время треснула, и Яньли, по собственному желанию проводив Ванцзи до его покоев, совершенно взрослым, непреклонным тоном, похожим на утробное урчание, со звенящей в нём сталью пророкотала:              — Будь осторожен.              — Почему? — тихо спросил Ванцзи с не меньшей серьёзностью. Он уже успел схватиться за ручку, когда из-за спины донеслось предупреждающее шипение. Повернувшись, но так и не разжав хватки, Ванцзи слегка свёл на переносице брови. — Из-за Горы Тунлу?              Сверкнув тёмными колкими глазами из мглы, Яньли почти что полностью слилась с мраком телом и душой — так, что остались одни лишь слабо горящие голубые радужки — и прошелестела:              — Безумие порой бушует так, что его никак нельзя посадить на цепь. Пространство меняется, подстраивается под него и подсовывает сюрпризы тем, кто имеет смелость зевать… — послышался стук драгоценных камушков друг о друга, и Ванцзи предположил, что Яньли либо тряхнула рукой, либо целенаправленно оправила свой браслет Тяньфа. — Будь начеку и не смей допускать небрежность, что в словах, что в действиях. Нам не повезло: больше, чем Призрачному Городу и Чёрным Водам. Открытие Горы Тунлу выпадает на дни поминания шифу. А это значит, что его безумие будет в стократ сильнее, чем могло бы быть, откройся Гора Тунлу в любое другое время.               — Я не полезу на рожон, — заверил Ванцзи, но Яньли почему-то не была в нём уверена. Как он это понял? Холодок, гулявший по коридору, никуда не ушёл, и потому мужчина знал, что это Яньли испускает свои лисьи недовольные и напряженные флюиды. Однако… было ли то… тем, о чём он подумал?.. Или же здесь была своя подоплёка?.. — Яньли. Я не малый ребёнок. Не…              — Но ты смертный, — отрезала девушка. — Тебе многое не известно о мирах, в которых ты оказался. Даже я не до конца представляю, с чем нам придётся иметь дело! Лишь по рассказам Господина Чэнчжу и Господина Черновода я могу составить целостную картину и принять меры, — Ванцзи про себя нахмурился, уловив в голосе Яньли нездоровое возмущение. Сложно было понять, что конкретно ей не нравилось, да к тому же… её настроение ощущалось как-то странно. Было видно, что Яньли старается рассуждать рационально, трезво, но вместе с тем… всё в ней будто кипело и металось из стороны в сторону, грозясь выплеснуться через края.              Отчего-то у Ванцзи сложилось впечатление, будто Яньли сама не знала, чего ожидать от себя. Она старалась быть той же, что и всегда; но необъяснимые метаморфозы, происходящие с ней, спуску не давали; не предоставляли шанса отыскать способ примириться с изменениями и принять соответствующие меры.              Словно… Яньли бродила по грани — Ванцзи видел, как конвульсивно расширялись и сужались лежащие в голубых радужках зрачки. Глаза щурились, то ли уходя от света, то ли желая его найти. Поверхность взгляда была злой, по-детски испуганной, растерянной; а дно… дно постепенно утопало в подступающем хаосе.              Ванцзи не знал, как ему реагировать на это; что именно следовало делать. Как и сказала Яньли: ему многое не было известно об этом мире; о Бедствии, что стояло у них на пороге. Но тем не менее помочь Яньли хотелось; спросить, как она себя чувствует и развеять наконец эти сомнения. Вместе прийти к решению настигшей их проблемы.              Но лисица отстранялась от него. Вроде бы и танцевала рядом, из поля зрения не исчезая — должно быть, ища ласки и человеческого заботливого тепла, — и в то же время чётко вырисовывала между ними границу.              Будто боясь подпустить и причинить вред, когда внутренние заслоны слетят.              Мужчина инстинктивно чувствовал: Яньли слишком близко подобралась к краю бездны. Этот омут, продиктованный Горой Тунлу, затягивал её всё глубже и глубже, насмехаясь над её неведением и неопытностью. Он видел, что можно ожидать нападения в любой момент.              И потому неосознанно напрягался каждой клеточкой своего тела.              Стиснув дверную ручку и сжав челюсти, Ванцзи прогудел:              — Я могу помочь!.. — и это было не только про организационные проблемы Дворца. Он также предлагал помощь ей.              Яньли шумно выдохнула:              — Можешь, — Ванцзи практически почувствовал, как девушка обняла себя за плечи: как делала всегда, когда довольно-таки глубоко уходила в себя и пребывала в эмоциональном раздрае. Он не мог понять, откуда сия привычка, идущая прямиком из подсознания, у неё взялась, если у Яньли всегда была родительская фигура в лице Вэй Ина. И тем не менее узнавать не спешил. После краткой заминки, лисица холодно рыкнула, резко отвергая предложение поговорить, позволить оказать себе помочь. — Но не нужно.              — Почему? — сухо поджал губы мужчина. — Тоже считаешь, что я слаб?              После долгого-долгого молчания, показавшегося тянущим на дно жестоким болотом, Яньли прошипела по-лисьи:              — Да, — бок Ванцзи внезапно обдало холодом, и он инстинктивно дёрнулся за ним вслед, дабы не упускать потенциально опасный объект из виду. Перед лицом ничего и никого не возникло, однако мужчина знал: Яньли сменила угол обзора и теперь взирала на него оттуда, припав к земле на манер невменяемого от жажды крови хищника. — Ханьгуан-Цзюнь… Помни. Ты среди нечисти. Челове-е-е-ек… А нечисть сходит с ума, когда открывается Гора Тунлу, — она хрипло хохотнула. — Весьма!..              Голос девушки столь внезапно наполнился ничем не прикрытой горечью, и по ушам такого музыкального человека, как Ванцзи, неприятно резанули эти перемены в тоне:              — Даже я… Будучи лисой божественного ответвления, чувствую напряжение, — тон зазвенел и болезненно стянулся, задрожав. Должно быть, Яньли сама донельзя испугалась прорезавшегося в своём голосе тона. — Всё… Как будто давит на меня! Я… Я… Я чувствую себя так, как будто я не я, а кто-то другой. Голодный. Безжалостный. Безумный. Моё тело представляется мне суверенной системой, которая трясётся так сильно, что готова в одночасье рухнуть! Каждая моя косточка дребезжит, заставляя моё тело и меня саму почти что выть. Мои когти проявляются против моей воли. Мне… Мне хочется вонзить их в чьё-то тело… вспороть чью-то глотку… Я… Я… — и тут вместе с тяжестью, появившейся при грубо прервавшемся на полуслове сумбурном монологе, Ванцзи почувствовал немыслимой силы угрозу.              Нос защипало от тёмной ци и резкого притока энергии обиды, которая обернулась плотными верёвками, готовыми на манер змеи через ноздри и горло проникнуть ему в лёгкие и с нечеловеческой жестокостью удавить. Всё изнутри напряглось, помогая Ванцзи обострить инстинкты заклинателя, что уже вопили, приказывая ему без оглядки бежать. Даже не сражаться…              Но он не двигался с места. Ноги буквально приросли к полу, а руки без движения застыли, как будто им кто-то нашептал об этом.              Ванцзи нахмурился, когда молчание стало уж слишком подозрительным, гнетущим, наводящим на определённые мысли. Напрягши глаза до боли в висках и слух едва ли не до разрыва барабанных перепонок, мужчина сглотнул вязкую сухость, образовавшуюся во рту, и, пропустив мимо внимания прошивший его тело холодный пот, прохрипел:              — Яньли?..              Та не ответила ни через минуту, ни через две. Ванцзи знал, что девушка по-прежнему непреклонно стоит на своём месте — запрещая себе двигаться, — что она никуда не ушла. Однако оставалось загадкой, почему она молчит.              Раздался скрип половицы. Громкий. Режущий восприятие. Ванцзи вздрогнул, когда тот ворвался в сознание, оглушив. Мужчина знал: лисица, могущая ходить тише человеческого вдоха, специально известила о своих передвижениях.              Инстинкты заклинателя завопили Ванцзи: беги. Но что-то не давало ему сделать это. Как будто тело перестало слушаться его, оказавшись во власти чужого сладкого шёпота, звучащего на не улавливаемых слухом, но воспринимаемых телом частотах.              Сердце пустилось вскачь, пустив вместе с кровью по венам дрожь. Язык свело спазмом. Ванцзи желал бы остановить сотрясающиеся позорным образом поджилки, однако он трезво понимал: не в его силах даже пальцев, что сжимали сейчас до онемения ледяную дверную ручку, разжать. Ни повернуть голову в сторону, ни сместить ногу или руку было нельзя.              Стук в ушах, висках; колющая морозом кожа на затылке и вставшие дыбом волосы на загривке — всё говорило об исходящей опасности.              — Я же говорила… да?.. — промурлыкал одурманенный собственным ядом голос возле его уха. Ванцзи попытался дёрнуться и уйти от него в сторону, однако не преуспел в этом, пусть и вся линия его стана слабо колыхнулась. Коготь — острый, как лезвие — играючи прошёлся по его груди, и чьи-то — а Ванцзи даже знал, кому они принадлежали — ледяные руки сцепились на его шее, будто ища тепла. Трепещущее дыхание защекотало покрывшуюся мурашками кожу, зацепив своей мягкостью острую линию челюсти. Стройное тело прижалось к Ванцзи вплотную и на кошачий манер прильнуло, будто ластясь к нему. Но мужчина знал: в этом было больше угрозы, чем чего-то безобидного. Яньли пыталась усыпить его бдительность, но по некой причине рассудок, в отличие от тела, был полностью подвластен Ванцзи.              Только сейчас ему удалось осознать, что тёмные углы непривычно гуляли; колонны — точнее, их границы — расплывались, а потолок то приближался, то уходил в вышину, исчезая.              Ванцзи захотел было оттолкнуть от себя девушку, воскликнуть что-то по типу «Прочь!», однако не смог даже приоткрыть своих сухих губ.              Щёку его размашисто лизнули шершавым — не похожим на человеческий — языком. А в ухо горячо зашептали сладким-сладким тоном:              — Пахнет от тебя… до безобразия вкусно… Интересно… кровь твоя… или же ци… такая же?.. — дрожащие пальцы, что сейчас стискивали его плечи, вонзились куда сильнее, а когти оставили тёмно-синие следы, пробившись даже сквозь плотные одежды. Девушка замерла, и Ванцзи почувствовал, что, чтобы совершить это, ей потребовалась немалая сила воли, усилия. Всё её тело натянулось, точно струна; а зубы звонко застучали, звуча в тишине донельзя громко. — Н-но… Я не хочу знать!.. Правда не хочу. Знаешь… Ханьгуан-Цзюнь?.. Что-то внутри меня рычит… Требует, чтобы я сейчас обратила против тебя эти когти, вспорола твоё горло и пустила горячую-горячую кровь… Это… Неужели… Так звучит сумасшествие, о котором мне рассказывал папа?.. Неужто… я тоже… безумна?..              Ванцзи было нечего сказать. Да даже если бы он и хотел что-либо произнести, то не смог бы: язык лежал мёртвым грузом в его рту и не желал подниматься.              — Прогони меня, Ханьгуан-Цзюнь… Прогони… Я не хочу причинить тебе вред… Ты же… Ты же мой друг… — но, как бы ни звучал надрывно этот голосок, пальцы не отнимались от его тела; они медленно ползли под одежду, дабы подобраться к сердцу, органам; девичье колено играючи-угрожающе кружило на уровне паха, а голубизна из радужек всё больше и больше исчезала.              Вдруг стало намного теплее. Чужое присутствие испарилось, и Ванцзи почувствовал, что контроль над собственным телом вернулся. Ноги ослабли, позволив ему скатиться по двери, не смогши выстоять.              Тяжело отдыхиваясь, Ванцзи сощурился, вглядевшись во тьму, что несколько разбежалась. Должно быть, её усугубляли именно лисьи чары Яньли. Мужчина напрягся, так и не успев толком прийти в себя.              Куда делась Яньли?              Проморгавшись, Ванцзи застыл: впереди — буквально в нескольких шагах — виднелось два силуэта: мужской и женский. Глаза Ванцзи расширились до боли, а вдох застрял в лёгких.              Вэй Усянь был предельно спокоен — что уже не было удивительным. Его взор блуждал по пепельному лицу Яньли, искажённому пеленой одурманенного гнева и лишённому и цяня узнавания. Она беззвучно шипела, суматошно дёргая ногами и пытаясь избить мужчину тремя хищными хвостами. Когти впивались по самое основание в удерживающие её за шкирку руки, но так и не добивались успеха.              Склонив голову набок, Вэй Усянь холодно протянул:              — Ты-то куда полезла?.. — он сузил глаза и прошелестел, угрожающе понизив тон. — На чужое посягнула?.. — радужки его вспыхнули ледяным алым, и голос хлёстко припечатал. — Уймись.              Стоило приказу отзвучать, ноги Яньли одеревенели и повисли в воздухе без сил. Руки ослабли и, выпустив из своей хватки запястья, упали вниз, легши вдоль тела. Лицо расслабилось, когти спрятались, равно как и клыки. Жестокость и звериное безумие улеглось, придав девичьим чертам прежнюю нежность и сделав её куда более похожей на человека.              Всего секунда — и глаза девушки закрылись. Лисица затихла, перестав быть опасной.              Вэй Усянь склонил голову в другую сторону набок, посмотрел на свою дочь с ещё одно долгое мгновение и, хмыкнув, запечатал её в карту, а после повернулся к ошеломлённому Ванцзи, что не мог оторвать от него глаз.              Слабо выгнув бровь, демон незаинтересованно ответил на направленный на него взгляд:              — Что такое? Испугался, Чжань-эр? — ехидным тоном обратился к нему Вэй Усянь.              — Я… Я… — просипел Ванцзи и заставил себя встать. — Нет.              — Ложь, — прошелестел Вэй Усянь и, крадучись, приблизился к нему. Ванцзи невольно вытянулся по струнке, с некоторой опаской уставившись на пепельное лицо с кроваво-красными глазами. Всё же, как бы он ни относился к Вэй Усяню, организм не успел перейти в состояние «я в безопасности», и потому относился к куда более сильному демону, нежели Яньли, с долей испуга и тревоги.              С первого взгляда Ванцзи было подумал, что Вэй Усянь стоически держал оборону, не давая Горе Тунлу повлиять на своё сознание; что его рассудок кристально чист, а хладнокровие никуда не делось.              Однако сейчас — со второго внимательного взгляда — Ванцзи понял: он ошибся. Вэй Усянь тоже… не был в порядке.              Сглотнув, Ванцзи попытался унять бешеный стук сердца и обрести над своими чувствами контроль, ибо тот в сложившейся ситуации был как никогда нужен. Будучи единственным человеком среди оравы нечисти и тем, кто мог сохранять трезвость рассудка, он просто обязан был не допустить хаоса во Дворце.              Он просто не мог допустить, чтобы Вэй Усянь утоп в нём так же, как во все предыдущие года, встреченные один на один с собственным одиночеством.              Хоть Ванцзи и прикладывал неимоверное количество сил для сохранения трезвости ума и оценки происходящего, ему было страшно. Всё же он был всего лишь человеком, чьё тело определённым образом реагировало на сильного недружелюбно настроенного демона.              Пожалуй… У Ванцзи всего-навсего не было опыта в общении, обращении с подобными обладателями энергии обиды. Если бы Вэй Усянь за весь минувший год поговорил с ним хотя бы пару раз, находясь при этом в непосредственной близости от него — как сейчас, — Ванцзи смог бы быть спокойнее; не бояться этой… невообразимой силы, которая выбивала из лёгких весь воздух, иссушала и заставляла забыть обо всём.              Сейчас Ванцзи был всего лишь человеком перед лицом демона, который — чисто в теории — мог сделать с ним всё что его душе угодно. Ванцзи не боялся смерти: тем более от его руки. Его пугала… Аура. Он ничего не мог поделать с собой. Собственный ужас и дрожащие ноги не желали слушаться внутренних приказов, которые отчаянно отдавал мужчина. Она выбивала каждую из мыслей прочь из головы, оставляя после них один лишь испуг.              Головой Ванцзи понимал, что это всего лишь Вэй Ин. Что бояться его не стоит — что бы тот ни решил с ним сделать. Однако сердце же сейчас трепетало перед демоном. Оно не видело Вэй Ина. Оно упорно видело демона, который готов был сейчас размазать его по стенке, возникни в его сознании таковое намерение, проникнуть внутрь тела и вырвать с корнем душу, а после поглотить. Оно ощущало на себе шершавость языков энергии обиды такой мощи, какой не было встречено им ни разу.              Это чувство… ни в какое сравнение с чем-либо не шло.              Всё же Ванцзи был заклинателем. А заклинатель… не сможет с лёгкостью перестать на уровне инстинктов воспринимать угрозу, и оттого бояться.              Ванцзи хотелось бы дать себе отрезвительную пощёчину. Напомнить, что это по-прежнему Вэй Ин; что… каким бы угрожающе безумным и опасным он сейчас ни выглядел, это всё ещё тот, кого Ванцзи всей душой и телом любил.              А разве можно было бояться того, кого ты любишь?..              Ванцзи всегда думал, что — нет. Вэй Ин для него — Вэй Ин. И страху перед ним в его сердце места нет.              Однако сейчас… Ванцзи самым бессовестным образом трусил. Ноги его тряслись, гуляя ходуном; глаза не могли двинуться в сторону, оторваться от пепельного лица, на котором не проступало и цяня эмоций; на котором Ванцзи не находил и признака милосердия к себе.              Повторяясь, Ванцзи знал, что не боялся смерти. Если быть честным, то он сам толком не понимал, отчего его тело внезапно одеревенело не в силах сдвинуться и расслабиться. Как раньше. Вэй Ин — после своего возвращения — ни разу не прятал от него свою тьму. Никогда не пытался убедить в том, что он мягок и ничуть не жесток. Ванцзи прекрасно знал, что в его возлюбленном живёт эта черта и что та легко может обратиться против него.              Но тогда почему… он сейчас застыл?..              Стоило всё же справедливости ради признать: перед подобной силой он робел. Любой бы робел. С непривычки, от незнания с первого раза выстоять против ауры Непревзойдённого Князя Демонов было невозможно, что ни говори.              Равно как и увидеть с лёгкостью в этих чертах того, кого всем сердцем любил.              Ванцзи бы ни за что не сбежал – напротив, он сделал бы все шаги, которые были бы ему только подвластны, навстречу Вэй Ину. Несмотря на свой страх, несмотря на священный ужас, что сковывал его тело, Ванцзи бы без капли колебаний бросился к нему: если и погореть, то только в нём.              Подобный диссонанс сбивал с толку и не давал возможности даже вдох сделать. Ванцзи знал, что любит Вэй Ина; знал, что его демоническая суть никак на сей незыблемый факт не влияла, но также он понимал, что страх был.              Так… что же выходило? Любовь его фальшива или недостаточно сильна, раз он позволяет себе даже секундную слабость? Либо же то было естественно: всё же Вэй Усянь не предоставил Ванцзи возможности привыкнуть к такому себе. С Князем Демонов мужчина не был как должно знаком.              И потому не смог подготовиться к всё тому же знакомству, но только в более грубых условиях…              Вэй Усянь не собирался с ним нежничать; успокаивать его. Ледяные когтистые руки твёрдой властной хваткой сцепились на подбородке Ванцзи и покрутили из стороны в сторону его лицо, позволив Вэй Усяню как должно его рассмотреть.              Никоим образом не отреагировав внешне, демон отстранился, отняв руку и отвернувшись. А после протянул холодным тоном:              — Впрочем, неважно. Лги мне, ежели так хочется казаться сильным. Однако имей в виду: будь начеку. Конечно, я не позволю Яньли или кому-либо ещё причинить тебе вред, — на некоторое время он замолчал, и некая фраза повисла между ними, однако Ванцзи, как бы ни старался, уловить её и принять к сведению не смог. — Но всё равно тебе не стоит быть беспечным. Ты же заклинатель, а не маленький ребёнок. Я не должен тебе что-то подобное объяснять. Сиди в покоях да не высовывайся, — тон сквозил беспечным спокойствием; невозмутимостью; какой-то инфантильной расслабленностью — словно он разъяснял очевидные вещи маленькому ребёнку! — никоим образом не вяжущейся с прочим обликом демона. Однако и тот испарился, стоило Вэй Усянь отрезать. — Хочешь жить и не вляпываться в подобные истории – сиди в своих покоях тихо, мирно.              Приоткрыв подрагивающие губы, Ванцзи проскрипел, заставляя себя в кратчайшие сроки успокоиться и вспомнить, что перед ним был всё ещё его Вэй Ин. Просто немного другой:              — Яньли… Это из-за Горы Тунлу она так?..              Ванцзи показалось, что Вэй Усяню не хотелось отвечать ему на этот вопрос. За то время, что они провели вместе, ему удалось научиться хотя бы чуть-чуть читать его поведение. Молчание было ленивым, а нежелание напрягать голосовые связки, дабы произнести хоть слово, ощущалось без лишних усилий.              Опустив ресницы, Ванцзи поспешил рвано одёрнуть себя:              — Неважно, — заставив себя выровняться и подобающим образом встать, он схватился за ручку и открыл дверь, дабы исчезнуть в комнате. В последний раз мазнув взглядом прямую спину, Ванцзи подрагивающим голосом шепнул, отыскивая между строк истину. — Спасибо, что защитил. Я буду осторожен, — и пообещал. — Сделаю всё так, как ты скажешь.              Мужчина сделал неровный шаг, чтобы уйти, однако Вэй Усянь остановил его своим лаконичным:              — Да.              — Да? — сначала не понял Ванцзи, а после исправился. — Мгм.              «Вот как… — опешил он. — Значит, даже на Яньли столь сильно влияет открытие Горы. А она ведь живая, — грудь кольнул страх. — Что же тогда будет с Вэй Ином? Уже сейчас видно, насколько пагубно действие Горы. Вэй Ин уже начинает терять над собой контроль. А дальше?.. Дальше… Он же…».              — Много думаешь.              Ванцзи заморгал и крутанулся на месте, повернувшись к Вэй Усяню лицом. Но неожиданно чуть не врезался в него.              Как оказалось, Вэй Усянь бесшумно подкрался к нему. Ванцзи не понял, зачем тот столь резко ворвался в его личное пространство, но не отпрянул. Лишь задержал дыхание и спрятал руки за спину, дабы даже ненароком не коснуться его. Всё же, как бы ни трепетало в неясных смущённых эмоциях сердце, оно любило Вэй Усяня и заботилось о нём столь же преданно и рьяно, как и в любой иной день.              Вэй Усянь пустым взглядом проводил это суматошное, дёрганное движение и, ожидаемо, никоим образом не прокомментировал его. Ванцзи удивился бы больше, сделай он в самом деле это.              — Это, — прошелестел Вэй Усянь, обдавая щёки Ванцзи могильным морозом энергии обиды, что ощущалась несколько иначе, нежели раньше. Более пряно. Странно. — Не касается тебя, — и ткнул его в лоб: вроде бы слабо, беззлобно, но голова Ванцзи запрокинулась, слегка ударившись затылком о дверь. Также он отстранённо заметил, что его ничто не укололо. Как оказалось, Вэй Усянь спрятал коготь. — Не думай.              — Не могу, — честно признался Ванцзи, прерывисто вздохнув и открыто посмотрев на Вэй Усяня из-под ресниц и тем самым позволив увидеть всё то, что было у него в сей миг на душе: страх, сомнения, любовь и волнение. — Правда не могу. Ты же знаешь.              — Можешь, — безучастно отозвался Вэй Усянь, убрав руку прочь и дрогнув кончиком брови. — Просто ты не хочешь, — увидев, что Ванцзи собрался возразить, он сухо отрезал. — Не лги мне.              Ванцзи ответил прежде, чем сообразил:              — Но ты же позволил мне делать это.              Ответ Вэй Усяню не понравился, но тем не менее он не исчез, не сбежал, как мог бы сделать. А остался стоять рядом с ним, возвышаясь исполинской горой. Ванцзи вдруг ощутил себя ничтожно маленьким и хрупким, несмотря на то что разница в их росте — между прочим, в его пользу — была заметна невооружённым глазом.              Ванцзи присмотрелся и только после этого заметил, что Вэй Усянь выглядел моложе, чем в их последнюю встречу в Храме Гуаньинь. Тогда тот походил на молодого мужчину примерно лет двадцати. Но теперь черты, замершие на столь близком расстоянии от него, смотрелись нежными и мягкими: будто юноша лет семнадцати сейчас пожаловал к нему в темноте.              Лишь одно выдавало в нём именно Вэй Усяня, а не кого-либо ещё из иллюзий прошлого: взгляд. Как бы тот ни выглядел: взросло или молодо, Ванцзи узнавал его по глазам. Этот суровый, полный пустоты — какой же оксюморон! — взор не спутаешь ни с чем. Ничего даже отдалённо похожего во всех Трёх Мирах, по мнению Ванцзи, сыскать было нельзя.              — Позволил, — в конце концов согласился Вэй Усянь, предпочитающий смотреть истине в глаза, но после отрезал, противореча себе. — Однако это не значит, что я буду терпеть твою наглую ложь.              Ванцзи обернул губы тонкой линией, впив ногти в ладони:              — Как скажешь.              Для него оставалось загадкой: почему Вэй Усянь ещё не ушёл? Почему остался? А теперь находился столь близко? Как тот себя чувствовал? Насколько сильно открытие Горы Тунлу сейчас на него влияло? Ванцзи помнил, что было на постоялом дворе перед их походом в Храм Гуаньинь. Ему не хотелось бы, чтобы Вэй Ин вновь испытал это, оказавшись во власти похабной воли своей сути. Ванцзи не мог бы сказать, что для него это было чем-то плохим; разрушительным — он просто не думал о себе, когда в вопрос был вовлечён Вэй Ин. Ванцзи не боялся стать жертвой его внутренней хули-цзин — он боялся того, что Вэй Ин будет жалеть; чувствовать себя не так, как должно.              — И опять ты за своё.              Моргнув, Ванцзи потупил взор и искренне извинился:              — Прости, — не то чтобы он понимал, за что именно извинялся. По его мнению, было много пунктов, в которых он был виноват. И потому Ванцзи извинялся за всё.              Не отрывая глаз от его смущённого и виноватого выражения лица, Вэй Усянь прицокнул, протянув и качнув головой:              — Нет, — указательный палец подцепил острый подбородок и по нему же постучал. — Тебе не жаль… — Вэй Усянь играючи дунул ему в лицо. — Чувствую.              Всё это казалось таким странным… С того самого момента, как на них опустилась тяжесть Бедствия под названием Гора Тунлу, Ванцзи словно в воды хаоса погрузился. Всё казалось таким… неоднозначным, непонятным, неправильным. Всё равно что сказать, что небо зелёное, а трава синяя; что солнце встаёт на западе и засыпает на востоке — и в этой реальности ты будешь прав. Ванцзи сложно было уразуметь подобное положение вещей, ибо в сложившейся ситуации это можно было считать нормальным, естественным. В сложившейся ситуации хаос и сумбур, похожий на бред, был не чем иным, как истинным фактом, а не больной выдумкой. И… здравомыслящему человеку — такому, как Ванцзи — начинало казаться, что он медленно, но верно всё же сходил с ума.              Всё переменилось. Всё исказилось, приобретя нездоровую окраску. Даже Яньли напала него, пусть и не преуспела в своём начинании, неожиданно оказавшись во власти собственного безумия! Что уж говорить о воронятах и… Вэй Усяне. Ванцзи не боялся за собственную жизнь: его всего лишь напрягало собственное неведение; неготовность встретить сей сумбур лицом к лицу с привычной твёрдостью и помочь своему возлюбленному его распутать, выстроив ровной линией.              Сложно… Даже Вэй Усянь вдруг показался на виду, спас его и остался с ним, начав беззаботно беседовать! После того, как полгода игнорировал!              Ванцзи с трудом верилось, что тот наконец позволил себе расслабиться настолько, чтобы снизойти до разговора, который был уместен во времена их расследования в Среднем Мире. Ванцзи не был дураком, и потому ему хватало ума понять, что здесь было что-то не так: ежели уж Яньли, не обладающую достаточно выраженной демонической частью её сути, Гора Тунлу сподвигла на нападение, то… что уж говорить о Вэй Усяне, в котором та преобладала?              То, что тот остался с ним, убеждало Ванцзи: Вэй Усянь так же, как и Яньли несколькими минутами ранее, ходит по границе собственного сумасшествия и опасно приближается к пропасти, готовясь в неё упасть и утянуть Ванцзи за собой.              Это не было проявлением естественного, приобретённого сумасшествия Вэй Усяня — то, хоть и жило в нём; существовало, прочно закрепившись в призрачных костях, сейчас находилось на задних рядах постановки. А руководила ей ныне именно Гора Тунлу.              — Мой милый Чжань-эр… — приторно ласково прошептал Вэй Усянь, сведя глаза, опустив ресницы и из-под них оглядев внимательное выражение лица Ванцзи, и нежно огладил большим пальцем его нижнюю челюсть, губы и подбородок. — Мой милый, мой хороший Чжань-эр… Такой беззащитный во всём этом хаосе… Даже моя дочурка-лисичка может тебя обидеть… — он вскинул взгляд, и Ванцзи явно увидел: этот взор отличался от привычного ему. Точнее, этот взор, эти краски он уже увидел когда-то.              А именно, в Храме Гуаньинь. Когда безумие Вэй Ина цвело и пахло, беснуя на почве кипящей потревоженной демонической энергии. Только сейчас всё выглядело куда хуже.              То опуская, то вскидывая глаза, Вэй Усянь пристально вглядывался в его лицо — точно впервые его увидел. Ванцзи гулко сглотнул вставший поперёк горла ком, спонтанно допустив мысль, что тот любовался им. Конечно, мужчина спешно себя одёрнул, категорично отрезав, что он думал о всяких глупостях.              Однако в каком-то смысле он был прав, а его интуиция не то чтобы ошибалась.              Вероятно, Вэй Усянь в самом деле как будто впервые увидел его лицо. Или же… Как будто бы наконец-то осмелился приблизиться настолько близко, чтобы смочь претворить в жизнь то, о чём донельзя долго молило металлическое ледяное сердце.              Лёгкие Ванцзи сковывало тисками при понимании, что кожу его лица чужое дыхание не щекотало: не свыкся он ещё с этим! Знать — одно; видеть и ощущать на себе в реальности — совсем-совсем другое.              Всё опять-таки упиралось в то… что Ванцзи не был к этой встрече готов.              Кончик острого когтя, который — как Ванцзи был уверен наверняка — резал плоть и горы, точно мягкое масло, неожиданно всего лишь слабо пощекотал его нежные губы, щёки и линии челюстей. Он покружил над кожей, словно изучив её; впитав в себя тепло и не решившись в итоге отдать что-то взамен — не зная, что именно могло бы пригодиться ему от такого, как он.              — Мой милый… милый Чжань-эр, — пророкотал Вэй Усянь так, что у Ванцзи не осталось сомнений: в сей миг перед ним стоял тот, кого его Вэй Ин вечно прятал глубоко-глубоко внутри себя: побитого демона-лиса — а по факту, просто мальчишку, — который не решался посмотреть в глаза кому-либо — даже себе.              Склонившись к его губам и заставив Ванцзи напрячься до предела собственных возможностей, а сердце его – заскакать с немыслимой скоростью, Вэй Усянь странным тоном прогудел:              — Мой милый Чжань-эр… Я так хочу поцеловать тебя… Но почему же… я не могу?..              И опять язык Ванцзи отказался думать:              — Вэй Ин… — позвал он прежде, чем подумал, и после осёкся. Мужчина поджал губы, обернув их тонкой линией, браня себя за поспешность. Называть его человеческое имя было запрещено, а он всё равно это сделал. Что же с ним такое творится?.. Точно околдовали его речевой аппарат — не иначе!              Казалось, Вэй Усянь оторопело замер. Ванцзи не понял, с чего бы так — что могло удивить этого невозмутимого, но безумного демона? Неужто возмутился его наглости и смелости обратиться к нему его человеческим именем?              Но… если б Ванцзи сейчас был в состоянии… он непременно обратил бы внимание на искру довольства на дне мутных красных глаз, что появилась, стоило ему произнести его имя.              Долго гадать над реакциями возлюбленного Ванцзи не мог. Вэй Усянь, словно уловив его вопрос и озадаченность, ответил ему, прекратив терзать ненужными думами. Склонив кратко голову набок и уткнувшись лбом ему в плечо, Вэй Усянь буркнул:              — Сделай это ещё раз.              Не поняв приказа, Ванцзи прерывисто вздохнул:              — Что именно?..              Сведши брови на переносице, Вэй Усянь загудел — совсем как недовольный кот — и зашипел, чеканя каждое слово:              — Сделай. Это. Ещё раз!              — Я… — подавился выдохом Ванцзи, забыв избавиться от сухости во рту. Он правда не знал, о чём его просил Вэй Усянь; правда никак не мог уразуметь, чего же конкретно тот хотел. Всё же настроиться на ход мыслей безумца — та ещё задачка.              Прижимаясь к ледяной стене и будучи зажатым не менее ледяной фигурой, Ванцзи чувствовал себя так, будто на него готовился наброситься дикий кот. Укусить, а после мазнуть рану своим языком, не поняв своего желания. Нужно было действовать осторожно, пусть и по наитию, — иного выхода не было, к сожалению.              И Ванцзи решил не думать — как и пытался убедить его Вэй Усянь. А потому… Сделал, сказал то, что рвалось из сердца:              — Вэй Ин, — и это… было тем, что нужно.              Плечи, донельзя напряжённые, расслабились, растекшись. Тёмные флюиды перестали кружить вокруг Ванцзи и пытаться душить. Рычание, шипение, гудение стихли, сменившись на… мурлыканье.              — Ещё.              — Вэй Ин, — повторил Ванцзи, чувствуя, как подкашивались ноги. — Вэй Ин, — звал он, начиная прекрасно понимать, чего именно не хватало Вэй Усяню.              Что Верхний, что Нижний Мир, знали его как Сюань Су. Смертные поклонялись Сюань Су.              Но никто не знал… Вэй Ина. Никто не звал его с такой лаской в голосе, с теплом. Несмотря на страх демонической силы, что представлялась исполинской, несокрушимой, жестокой, эти нежность и любовь никуда не девались, а готовность сделать во имя него всё что угодно продолжала сквозить в голосе против воли. Ванцзи даже не осознавал, но… Восприятие хули-цзин не могло ошибиться; когда чувство сильно, оно не в силах пропустить мимо внимания такой мощи свет.              Но никто… никогда… не любил его так, как Ванцзи. Никто никогда не произносил его имя так: нежно, ласково; с дрожью, придыханием, надеждой и желанием защитить, с любовью; с сочувствием, тоской; пониманием собственного бессилия и отказом это принимать. В этом зове было столько всего, что Хули-цзин, рассматривающий светящиеся нити истинных эмоций, невольно плыл и всё тянулся, тянулся…              К нему.              Потёршись холодным носом об одежду Ванцзи и приблизившись к пульсирующей венке на шее, Вэй Усянь доверчиво прижался к мужчине всем телом и юным голосом позвал:              — Ещё…              Ванцзи тонко вздрогнул, услышав того Вэй Ина, с которым они коротали дни, сидя взаперти в пещере Черепахи-Губительницы; того Вэй Ина, что шутил над ним, дразнился во время учёбы в Облачных Глубинах.              То был голос юноши, что навсегда ушёл.              — Вэй Ин… Вэй… — Ванцзи застыл, чуть вскинув ресницы, ибо под штанину ему нырнуло что-то пушистое. Холодное, но пушистое.              Не нужно было много ума, чтобы догадаться, что это не что иное, как хвост, вознамерилось обмотать его ногу в надежде хотя бы так прикоснуться.              Ванцзи озадачился: почему Вэй Усянь, если каждым своим действием показывал, что жаждал прикосновений, просто не сделал этого? Если он изнывал по теплу энергии ян, перенося кризис тяги мёртвого человека к живому, просто не получил то, чего так хотел?              Он пришёл к двум мнениям: тот брезговал или просто-напросто не хотел терять контроль.              Однако Ванцзи ошибался: то была боязнь. Боязнь прикоснуться, пусть и сопряжённая с желанием этого. Всё упиралось в то, что Вэй Усянь хорошо помнил, как могут звучать чужие руки на его теле.              Вэй Усянь хорошо помнил, каково это — обжечься.              Тем не менее, пусть Ванцзи и не догадывался об истинных терзаниях Вэй Усяня; не понимал их; инстинктивно он чувствовал, что и как нужно было сделать.              И потому Ванцзи просто стоял, позволяя одному из хвостов скользить по нагой голени, изучать себя, и звал Вэй Ина по имени. Потому что сам хотел дозваться до него; потому что имя жгло язык, желая быть произнесённым.              Потому что это то, что было нужно им обоим сейчас.              В конце концов безумие улеглось, а то, что металось внутри, успокоилось, и Ванцзи, открыв глаза, обнаружил, что, кроме него, никого в коридоре не было: свечи в жирандолях горели непринуждённо, лениво; капли неспешно стекали по стройным станам парафина и образовывали маленькую лужицу на подставке. Ничто не мешало маленьким огонькам, не колыхало их.              Равно как и теплу более ничего не препятствовало. Сквозняк теперь не гулял, не лизал позвонки; а нутро ничто не холодило, желая узнать, каков его предел.              Неизвестно как устояв, Ванцзи впился пальцами в спасительную твёрдость дверной ручки, проигнорировав то, как тряслись его кисти и как гуляли ходуном ослабшие после пережитого ноги. Всего его потряхивало как от озноба — возможно, это был именно он. Казалось, каждый его орган никак не мог успокоиться и вновь угнездиться в своём месте во всей этой устоявшейся системе.              Ощущения после встречи с Непревзойдённым Князем Демонов были незаурядными, ни на что не похожими; именно они и напомнили Ванцзи, что его звание Ханьгуан-Цзюня, все его навыки, приобретённые, взращенные в ордене Гусу Лань, здесь ничего не значили и что перед волей Дьявольской Трели, влекущей во мрак и топи, он всего лишь трепещущий в священном ужасе ничтожный человек.              Однако впечатления после таковой встречи с Вэй Ином пересиливали всё прочее.              Прикрыв глаза, Ванцзи закусил нижнюю губу едва ли не до крови и сосредоточился на тянущейся боли в висках, считая её якорем, удерживающим его в реальности и не дающим затеряться в мыслях.              А среди них всё ещё превалировали мнения, что заглушали всё: гомон прочих дум, боль в висках и слабость.              «Почему я так испугался?.. Разве могу я бояться Вэй Ина?.. — а следом внутренний голос возражал. — Нет. Я боюсь не Вэй Ина. Я испугался Непревзойдённого Князя Демонов. Это… — однако спор затягивался; сторона, настроенная весьма скептически, усмехалась едко. — Это – что? Другое? Не смеши меня. Это глупость, дурость, убожество! Бесстыдство – думать, будто ты можешь оправдать свою трусость естественным ужасом перед Непревзойдённым! Ты малодушно струсил. Трясся и продолжаешь делать это! Если ты любишь его, как ты можешь отвергать его ипостась? Вэй Ин демон. И… если я люблю его, то люблю, несмотря ни на что, и… И не боюсь».              Однако как бы Ванцзи ни ругал себя, ни оправдывал, ни конфликтовал со сторонами оформившихся в нём мнений, каждая из них была непреклонна и убеждала, пытаясь склонить к себе:              «Будь моя любовь в самом деле столь чиста и искренна, я бы не испугался. И Вэй Ин, и Непревзойдённый Демон – одна и та же суть».              И находилось этой точке зрения возражение:              «И всё же я люблю его. Да. Я испугался. Но любви моей это не умаляет. Я всего лишь человек», — Ванцзи знал это наверняка и был более лоялен к этому настроению. Всё же в своё время он набил на этом поприще шишки. Будучи Вторым Нефритом клана Лань, Ванцзи донельзя сожалел, что малодушно струсил, когда Вэй Ин в нём так нуждался; не встал с ним против всего мира.              Сейчас Ванцзи понимал, что жизнь продолжает учить его; что он не до конца усвоил свой урок.              Но кое-что всё же отличало его от того раза, когда Вэй Усянь — Старейшина Илина — бросал вызов всему миру: он был готов рвануть к нему навстречу и отдать всё, что было у него и даже больше; он был готов защитить его и даже не задуматься об этом.              Просто потому что любит.

***

             Конец октября приближался неумолимо, напряжённо. Ванцзи большую часть времени находился в своих покоях, придерживаясь запрета на выход. Еду и прочие вещи, необходимые ему для повседневной жизни, ему исправно приносили воронята — по первому же зову.              Ванцзи всё чаще и чаще ловил себя на том, что заламывал пальцы до онемения тех. Это было столь странно, что, когда это обнаруживал, он застывал в ступоре. Раньше Ванцзи за собой таковых привычек не замечал. Будучи Вторым Нефритом клана Лань, его телодвижения были весьма ограничены. Каждое его действие имело цель; полнилось элегантностью, неспешностью.              Но теперь… В заламывании пальцев не было ничего изящного — даже близко! Это суматошное действие искрило тревожным ожиданием и волнением, но никак не чем-то иным. Ванцзи не помнил, чтобы раньше он подобным образом уведомлял всех окружающих и себя в том числе о том, что был не в порядке; что глубоко переживал, и оттого уже не мог контролировать занятия собственных рук.              Однако в то же время… Это… делало его таким живым. Похожим не на статую, сотканную из льда и снега, а на простого человека из плоти и крови, которому было свойственно волноваться из-за чего-то неизведанного, обещающего быть разрушительным и жестоким.              Ванцзи не привык к подобному себе. Не привык быть… человеком.              Неужто после времени, проведённого вдали от Облачных Глубин; после того, как оказалось им сброшено бремя Ханьгуан-Цзюня и Лань Ванцзи со своих плеч… он стал тем, кем был глубоко-глубоко внутри? Освободился?              Вероятно. Но Ванцзи — конкретно сейчас — не видел в этом плюс, ибо ему как никогда раньше хотелось обрести свою такую нужную в сложившейся ситуации невозмутимость, хладнокровие. В конце концов кому-то из них нужно было взять себя в руки.              Кто, если не он?              Ванцзи справедливо понимал, что он единственный во Дворце, кого не затронет это безумие — в том смысле, что рассудок его останется кристально чист. А это значило то, что на него легла ответственность за всех жителей не только Дворца Чунтянь, но и пика Хули Чаншэн Чу.              Сердце порой подскакивало к горлу. А как же Дворец Хуоху Люлан Ци? Воронята ведь работают и там не покладая рук — что же будет с функционированием Дворца Божества? Что же будет, если воины-тэнгу утратят власть над собой и устроят в Небесной Столице переполох? Что, если открытие Горы Тунлу и сопутствующий её открытию хаос растянется на долгие недели? Неужто многие молитвы останутся неуслышанными? Неужто… Из-за этого вера смертных в Вечного Сюань Су угаснет? Про него забудут?.. Перестанут возносить его имя на заслуженную вершину?.. Перестанут… Согревать его имя теплом от зажжённых благовоний и слов искренней благодарности?..              Ванцзи был твёрдо уверен в том, что он не может позволить потоку тепла перекрыться. Вэй Ину и без того донельзя холодно. Единственное, что хоть как-то умаляет эту стужу, — огоньки благовоний, которые зажигали его последователи. Именно их вера, их признательность и какая бы то ни было любовь разгоняли вечный мрак. Если всего этого не будет… Если всего этого вдруг не станет… Кто подарит Вэй Ину хотя бы эту жалкую крупицу тепла?..              Мужчина знал: Вэй Усянь всё ещё не желал принять от него всё то тепло, что бегало по его сосудам, повинуясь работе живого сердца. А значит, было необходимо сберечь то, от чего Вэй Усянь его принимал. Ванцзи не было важно, каким именно способом его возлюбленный будет согреваться. Главным было то, что тот будет всё же это делать.              Позволить вечному холоду, не могущему быть хоть чем-то разбавленным, преобладать?.. Не бывать этому.              Времени терять было нельзя. Но что он мог поделать? В Небесную Столицу не попасть — путь ему туда закрыт. Конечно, Ванцзи многое знал о работе молитв, но он — всего лишь человек. Чисто в теории было реально из накопленной за эти полгода ци создать своего клона, дабы находиться в двух местах одновременно. Чтобы он — истинный Ванцзи — был подле Вэй Ина, разделяя его безумие; умаляя его и тем самым попутно удерживая Хуоху Люлан Ци от развала; а другой решал проблемы Дворца.              Двадцать пятого октября в дверь Ванцзи постучалась Лэнфэн. Первым, на что обратил внимание мужчина, был внешний вид девушки, который смотрелся куда более сонно и заторможенно, нежели в предыдущие дни. Он знал: Лэнфэн до жути ленива и обладает хроническим недосыпом. Но тут она била даже свои рекорды.              Та никогда ранее не выглядела так: осунувшееся пепельное лицо; мёртвые глаза, чьи яблоки не вращались, отчего походили на кукольные бусины — Лэнфэн словно роднилась с восковой фигурой, что еле-еле передвигалась. У Ванцзи возникло ощущение, что какой-то миг — и девушка в самом деле застынет без признака жизни. Взгляд закоченеет, сделается в самом деле восковым. Пальцы не подогнутся, а грудь не поднимется, дабы обозначить дыхательный процесс.              Ванцзи подорвался было справиться о здоровье начальницы, однако Лэнфэн слабым движением руки попросила его о тишине и сиплым голосом уведомила:              — Будьте осторожны. Мы чувствуем на себе, что до Беды осталось немного. Его Превосходительство также всё меньше и меньше пребывает в своём «нормальном» состоянии, — завидев его беспокойства, она возразила. — Нет, Ваша помощь не нужна. Всё уже улажено. В конце концов, Его Превосходительство не затворник. Каким бы он ни был, приятели среди Небожителей у него имеются, пусть порой Его Превосходительство и твердит обратное. Его Высочество — Наследный Принц Сяньлэ, — Вездесущий Владыка Линвэнь и Генерал Мингуан согласились держать ситуацию под контролем и принять в случае чего соответствующие меры. На время Открытия Горы Тунлу — пока служители Дворца Хуоху Люлан Ци не придут в себя — служители Дворцов вышеперечисленных Небожителей будут помогать с разбором молитв. Хотя бы для того, чтобы поддерживать видимость присутствия на своём посту Божества.              Эти слова несколько успокоили Ванцзи. Он выдохнул:              — Мгм, — и следом всё же спросил. — Как Вы себя чувствуете?              Лэнфэн заторможенно моргнула, когда заданный вопрос выбился из заготовленной ею речи и из выстроенного алгоритма. Потребовалось немало времени и сил, чтобы она поняла, что от неё хотели.              Мотнув головой, девушка сухо произнесла:              — Сонно.              — Как и всегда, — бесцветно проговорил Ванцзи, пробуравив внимательным взглядом исподлобья восковое лицо. Было видно, что Лэнфэн функционировала на грани своих возможностей, и потому мужчина был склонен думать, что навряд ли воронят в критический момент настигнет активный хаос и безумие. Скорее, те застынут или заснут до тех пор, пока беспокойное время не сойдёт на «нет».              В ответ Лэнфэн лишь кивнула и тихо закрыла за собой дверь, столь же бесшумно уйдя.              Ванцзи устало потёр висок и резко вздрогнул, подлетев на несколько фэней, когда в раму что-то влетело, задев собой и ставни. Точно кто-то бросил в него твёрдое нечто. Порывисто повернувшись к окну и бросившись к нему, Ванцзи выглянул наружу, дабы понять, что именно это было. Однако ничего не обнаружил — всё те же пейзажи: сонные и молчаливые. Чёрные ветки клёнов смотрелись иссохшими, похудевшими — их руки цеплялись за лоскуты пространства, будто изо всех сил удерживая себя в равновесии. Ванцзи знал: на деле каждая частичка Хули Чаншэн Чу сейчас хваталась за материю в надежде устоять.              В его понимании, Вэй Усянь и был тем самым пространством, за которое столь отчаянно хватались жители Хули Чаншэн Чу. Но… Как же им устоять, если сама опора готова рухнуть?       

…

             Понял Ванцзи, что началось, тогда, когда тревога поднялась по горлу, застряв во рту, и когда зашевелились волоски на загривке. Не раздалось громкого звука, могущего известить о хаосе. Не блеснуло чего-то, чего быть не должно. Был обычный вечер: ничем не отличающийся от прочих.              Ванцзи, по наитию двигаясь тихо, крадучись подобрался к окну и тыльной стороной пальца отвёл в сторону занавесь, выглянув вовне и цепко сощурившись.              Ровно то же самое. Он вроде бы видел подобный пейзаж каждый день… Подолгу на него любовался. А уж в последние дни, когда он был буквально заперт в своих покоях без возможности выйти даже на секунду, дабы не провоцировать зверя, у него было бесконечно много минут на созерцание этих красот.              Однако Ванцзи знал, что всё далеко не так, как прежде…              Бесшумно вздохнув, Ванцзи стиснул кулаки до онемения и без лишних предисловий взял в руки Бичэнь, что покорно ждал его на низком столике, находясь в полной боевой готовности. Лезвие, похожее на лёд, блестело в лунных лучах, являясь единственным проблеском света в этом танце дикой тьмы.              Шмыгнув за порог, мужчина невольно затаился. Не было нужно много думать, чтобы его поступь приобрела немалую осторожность. Его богатый опыт ему очень сильно помогал: навыки слежки в атмосфере военной опасности; многочисленные ночные охоты, успешно им завершённые. Ванцзи с уверенностью мог сказать, что не привлекать к себе внимание тех, кого привлечь было бы очень нежелательно, он умел. Однако… Мужчина не смел позволять себе быть беспечным, ибо ранее его противниками не были демоны, чья сила равнялась Божественной.              Если не превосходила.              Он был тут совсем один — ежели на него решатся напасть, то те, кому чуждо понятие «отдых», могут вывести его из строя пусть не сейчас, но несколько после. Именно по этой причине Ванцзи понимал, что необходимо действовать быстро.              Необходимо было помочь безумию улечься. Ванцзи и не думал о том, чтобы сбежать. Помилуйте, он мечтал о том, чтобы оказаться здесь. Разве мог мужчина уйти — особенно в такой момент? Вздор.              Своей главной задачей Ванцзи считал: убедиться, что воронята, Яньли не навредят никому — в том числе и себе, — а потом отыскать Вэй Ина, чтобы быть с ним в сей донельзя критический момент.              Сегодня тридцать первое октября. А это значит, что им очень не повезло. Но Ванцзи и не думал тратить время на жалобы и стенания. Было необходимо делать.              Скользнув по темному коридору так, чтобы не колыхнулся скромный огонёк свеч, Ванцзи выплыл на улицу.              Фонари «лотосы» сияли как и всегда, пуская по водному зеркалу градиент, а коробки в виде фениксов, что методично покачивались, повинуясь мановению чьей-то воли, в лапах маленьких колонн, бдительно следили за каждым, кто желал бы прошмыгнуть мимо их взора.              Ванцзи держался от них подальше, дабы не отбрасывать тень. Конечно, он понимал, что воины-тэнгу и не дремлющие демоны с лёгкостью узрят его в темноте и никакая осторожность тут не поможет, ибо ночь — их сфера влияния. Но Ванцзи справедливо считал, что «Бережённого Бог бережёт» и что если не привлекать слишком нагло внимание, то можно — пусть и с малой вероятностью — проскользнуть, оставшись незамеченным.              Ванцзи изо всех сил напрягал слух, но ничего, кроме плеска воды в озере и жутко хохочущего шелеста клёнов, его восприятие не трогало. От напряжения сосуды были готовы лопнуть, но это была необходимая мера.              А кому сейчас легко?              Сжимая зубы и обостряя свои инстинкты до предела, Ванцзи старался вспомнить, каково это — быть в обстановке крайней опасности для жизни. Подобное положение было в войну, и потому для Ванцзи стоял пункт «вспомнить», а не «в срочном порядке учиться что-то делать в таковых условиях».              Первым делом Ванцзи проверил кухни, ибо к нему они были ближе всего. Воронята всегда там кружили, и потому, если имелась нужда найти кого-либо из тэнгу, стоило направиться именно туда. Конечно, существовал шанс, что за ним уже давно следовал хвост, смогший обмануть его чутьё, но Ванцзи был склонен думать, что всё же нет.              Приоткрыв дверь — да так, что не раздалось и скрипа, — Ванцзи вороньим взглядом, полным напряжённой и тяжёлой строгости, воззрился в полумрак, уколов его.              Навесные лампы слабо покачивались из стороны в сторону, точно прозрачные руки, сокрытые от его глаз, тормошили их, нагоняя панику и пытаясь выбить человеческого гостя из колеи. Огоньки свеч испуганно мигали, то показываясь, то полностью угасая. Ванцзи нашёл это странным, ибо не могло быть такого, чтобы огонь гас на длинную секунду, а потом восстанавливался и светил как ни в чём не бывало.              Первичный осмотр занял пять секунд. Ванцзи, не услышав и шороха, шире приоткрыл дверь и скользнул внутрь, готовясь при малейшем звуке отражать удар.              Было тихо.              Безмолвие звенело, затапливая собой уши и сознание Ванцзи. Казалось, оно наполняло его до краёв, отвлекая от насущного. Это заставляло мужчину думать, что кто-то нарочно путал его, не давая узнать истинное положение дел.              Вторым после свеч, что бросилось в глаза, были разбросанные ножи и палочки для еды, миски — в некоторых лежал не промытый до конца рис; на досках валялись овощи, которые словно бросили на пол пути. Куски, вырезанные с предельной аккуратностью и педантичностью, будучи забытыми, лежали на своих местах, ожидая отведённой им участи. Начищенный донельзя фарфор отражал на манер зеркала всё то, что смело мелькать в этой тиши. Ванцзи даже смог заметить крадущийся силуэт самого себя: полусогнутого; готового, подобно змее, взвиться и обезвредить всякого, кто осмелился бы направить на него свои когти.              Всё выглядело так, словно процесс деятельности прервался внезапно. Не смылась с пиал и мисок мыльная пена. На плите остался котёл с супом, который бурлил так, будто его забыли тут уже давно. Ванцзи кратко дёрнул на себя ладонью, и огонь погас, перестав издеваться над бульоном, что был готов выпрыгнуть наружу и запачкать кухонный гарнитур.              Никого не было. Ванцзи знал, что воронята были донельзя принципиальными и ответственными личностями. Они никогда не бросали что-то вот так. Если им и нужно было уйти, воронята делали всё возможное, чтобы оставить после себя чистоту и порядок.              А не выключенный суп был доказательством тому, что исчезли они резко, скоропалительно. Шума Ванцзи не слышал — а значит, сойти с ума от переполоха ци они не могли. Вопрос был только в том, куда воронята делись.              Двинувшись вглубь, Ванцзи быстро осмотрел каждый закуток. Некая мысль завертелась на краю его сознания, но так, что не ухватить, не расшифровать. Мужчина встал посреди молчаливой, безучастной кухни, покинутой своими хозяевами, и огляделся ещё раз, а после та самая деталь, что так сильно ему не понравилась, согласилась оказаться разгаданной.              Откуда здесь… столько чучел?..              Вороньи стеклянные глазки кукол смотрели в никуда. Это были фигурки, что разместились по полным мглы углам — так, что разглядишь их только при большом желании и труде. Их перья походили на рваные обрывки ткани. Они взъерошились и стали торчать в разные стороны. Слабый сквозняк дёргал их за кончики волокон, как будто бы дразнясь.              Ванцзи окаменел.              Откуда. Их. Здесь. Столько?..              Ощутив, как его буквально парализовало от понимания, Ванцзи вонзил взгляд в одного из ворон, что сидел ближе всех к нему, и приоткрыл рот, не зная, то ли вдох сделать, то ли закашляться, им подавившись.              Маленькая птица со стеклянными бусинками смотрела куда-то прямо. При первом взгляде не было заметно, но при последующих — очень даже, что выражение её мордочки смотрелось весьма страдальчески. Могло показаться, будто воронёнок плакал, когда из него сделали бесчувственное чучело. Ванцзи сощурился и на цыпочка приблизился вплотную. Наклонившись на уровень мордочки куклы, мужчина, повинуясь зловредной интуиции, уставился в «бусины» воронёнка.              Вдруг те резко двинулись, отчего раздался удвоенный щелчок. У «бусинок» не было центра, оттого нельзя было точно предугадать, куда они смотрели, но Ванцзи знал, чувствовал, что их целью был именно он.              Мужчина шикнул и схватился за голову, выронив Бичэнь, что с громким «цзинь» покатился по полу. Он согнулся пополам, осев наземь и прижавшись виском к холодном ножке стола. Казалось, будто череп был готов расколоться на тысячи мелких осколков! Такой силы была боль.              В его сознание ворвались мириады голосов. Те выли, стенали — точно их в ловушку заключили. Они ревели навзрыд и возмущались. Плаксивое безумие кусало их, заражая собой. Ванцзи слышал в них знакомые тона и узнавал воронят, с которыми порой перебрасывался парочкой фраз. Конечно, здесь были многие, но не все: вероятно, другая часть была более удачлива, и потому спала, не сгорая в огне агонии.              — Помоги!!! — искажённым голосом ревела как будто ему в ухо девочка, что только недавно смогла обрести человеческую форму. Из-за боли в голове, Ванцзи показалось, что она встала прямо над ним и теперь душила его, впивая ледяные пальцы ему в горло, грозясь переломить пополам. Большой когтистый палец знающе давил на кадык, заставляя Ванцзи хрипеть и царапать начинающими кровоточить ногтями постепенно уплывающий у него из-под ног пол. — Не могу… Не могу вы-ы-ы-ы-ыйти!..              Ванцзи грудью повалился на пол, потому как на его спину кто-то залез. Это была не девичья фигура — мальчишеская. Должно быть, это также был юный воронёнок, недавно выбравшийся из гнезда. Он вдел свои схожие с ивой пальцы в его волосы и с силой на себя потянул, чуть не сняв скальп.              — Бо-о-о-о-ольно-о-о-о-о!!!... — взвыл он, подражая своей подруге. — Стра-а-а-а-ашно… Может… Ты-ы-ы-ы освободи-и-ишь нас-с-с?..              Задыхаясь, Ванцзи попытался было сбросить с себя два тельца, однако пол под ним треснул, а из-под образовавшихся борозд показались новые пары рук, чьи голодные пальцы отпускать его так просто не собирались. Они чувствовали тепло, кровь и бьющееся сердце, а потому отчаянно рвались к нему на манер стервятников. Их когти безжалостно скользнули по бокам Ванцзи и ворвались к нему между рёбер, принудив конвульсивно задрожать и выгнуть руки, ноги под неестественным углом. Казалось, воронята, подкравшиеся к нему под полом, желали добраться до органов через бока, и потому они со всем рвением старались протиснуться как можно глубже.              «Нет!! — вспыхнул Ванцзи, не замечая собственного истеричного вопля боли. — Мне нельзя… — но «стать их жертвой» так и осталось не озвученным; утопшим во внутреннем крике. Если бы мужчина и осознал свои верещания, то не понял бы, что на деле он не кричал; что всё это было лишь плодом его воображения; что на деле голосовые связки ничуть не напрягались, а лёгкие не звенели от сотрясающих их криков. Тем не менее ему было больно. По-настоящему. — Прочь!!!».              — Поиг-ра-а-ай… поигра-а-ай… — запели жутким тоном в унисон детские голоса. Жадные глаза буравили его затылок, ощущаясь так, будто они были самыми что ни на есть реальными. — Поигра-а-ай, поигра-а-ай… Братец Ванцзи, ты же выпусти-и-ишь нас, да?.. Наши глаза не ви-и-идят пути из мра-а-ака… Дашь нам свои-и-и?.. Братец Ванцзи! Братец Ванцзи!..              Ванцзи насилу открыл глаза, на которые начали немилосердно давить ледяные пальцы, и, мотнув головой, сквозь слёзы ответил на дикий взгляд, лишённый сознания, который блуждал на пепельном лице, что поплыло, точно парафиновая свеча. Улыбка сделалась неестественно широкой, пустой — зубов не было видно, однако длинный язык, больше похожий на непонятный гладкий жгут кроваво-красного цвета, нежели в самом деле на язык, имелся. Он высунулся изо рта и плотоядно кружил в воздухе, по-змеиному извиваясь и пристраиваясь к Ванцзи. Будто… намереваясь поглотить его душу через обещающие в скором времени опустеть глазницы.              Ванцзи не узнавал в представшем перед ним образе ту миловидную девочку лет семи, что ещё недавно принесла ему несколько крупных гроздей винограда, дабы порадовать его. Она была так счастлива тогда, что смогла справиться с небольшой задачей, которую ей решились доверить старшие.              Мужчина хотел бы произнести что-то, но губы не желали разлепляться. Будто бы их склеили или же сшили…              Челюсть горела огнём, ныла от тех усилий, что прикладывал Ванцзи, дабы сбросить с себя морок; сбежать из плена, в который его всё же изловчились захватить.              «Золотое ядро… — прохрипел про себя он. — Духовная ци! Отпугивает… Прочь! — гаркнул Ванцзи, внезапно вспоминая, что он не беспомощный; что он всё же не слаб; что может дать отпор. Туман в голове всё ещё гулял, забавляясь и насмехаясь над ним, нарочно путая и давая забыть, кто он есть и что умеет, дабы позволить стервятникам без проблем его растерзать. — Прочь, прочь, прочь!!!».              Конечно, одной силы мысли было мало для того, чтобы сбросить с себя голодных духов, отчаянно жаждущих тепла. Но всё же, несмотря на притеснение, жар спящего под гнётом энергии обиды золотого ядра постепенно разгорался. И делал он это до тех пор, пока не стал совсем уж обжигающим.              Руки, что настойчиво лезли к нему в рёбра, зашипели, ошпарившись. Пальцы, похожие на плотных червей, завертелись, задевая своими «тельцами» чувствительные кости и доставляя немало боли Ванцзи, что уж довольно долгое времени, как умалишённый, вопил.              «Прочь, прочь, прочь!!!».              Стараясь не смыкать глаз, Ванцзи смело смотрел в «бусины» А-Чжу и хрипел через силу, прогоняя; интуитивно зная, что это поможет.              — Прочь… — и совсем не заметил, как перешёл на шипение, став словно кем-то другим. — Про-о-о-чь…              Шея затекла. Ванцзи хотел бы отвернуться, ибо знал, что это именно то, что нужно, чтобы вырваться из цепких лап духов. Но он не мог. Всё, что было доступно ему, — беспомощно смотреть в глаза обезумевших товарищей.              Однако Ванцзи не был тем, кто покорно принимает судьбу.              «Отвернись, отвернись…».              И тогда, когда удалось разогреть своё золотое ядро по максимуму, шея будто бы оттаяла, и Ванцзи смог отвернуться — да так, что несколько позвонков хрустнуло.              Стоило ему это сделать, всё исчезло: и руки, пытающиеся разодрать его на части; и душащая его хватка; и груз на спине. Ванцзи в моменте осознал, что он, оказывается, всё это время неподвижно стоял, рассеявшимся взглядом смотря в глаза вороньей куклы.              Издав хрип, Ванцзи тяжело рухнул на пол, звонко ударившись коленями о нефрит. С губ сорвалось несколько донельзя крупных капель густой крови из-за почти что откушенного куска языка, что быстро образовали маленькую лужицу под ним.              Перевернувшись на спину и рассеянно поднеся дрожащие пальцы к глазам, Ванцзи с несколько минут посмотрел на них, загнанно дыша, и ущипнул себя за запястье для успокоения души.              «Реальность... Выбрался, — прикрыв глаза, он дал себе секунду на отдых и неровно поднялся. — Похоже, воронята в самом деле «застыли». Как я и предполагал. Вот только они также сильно обезумели. Их энергия обиды затягивает всякого, кто посмотрит им в глаза, в иллюзию, — положив руку на сердце и уловив его ритм, Ванцзи выдохнул. — Весьма убедительную».              Понял он, что происходящее не было в реальности, тогда, когда до него дошло, что крик его как бы заперт внутри него; что тело не двигается, несмотря на все усилия и работу золотого ядра.              Проковыляв на улицу и ощутив на горячей коже прохладу, Ванцзи вдохнул через рот стылый воздух.              «Кроме меня, никого, кто мог бы пострадать, здесь нет. Я не знаю, как помочь воронятам, но наверняка знает Вэй Ин. Чем быстрее я помогу ему, тем скорее освобожу и их из этой ловушки. Вэй Ин всё-всё знает, — покрутив головой, он сделал два несмелых шага вперёд, что не несли какой-то определённой цели. Тело его всё ещё дрожало, но уверенность и внутренняя решимость были как никогда тверды. — В таком случае нужно не терять время и со спокойной душой отправляться к Вэй Ину. Из-за воронят никто не пострадает, — и следом саркастично заметил. — Кроме меня из-за моей же дурости и невнимательности».              Повесив Бичэнь за спину, Ванцзи призадумался о том, где искать Вэй Ина. Ноги сами понесли его куда-то вперёд по дорожке, а сам мужчина, пусть и всего мгновение назад брюзжал на собственную недальновидную невнимательность, невольно ушёл в себя, пропуская всё мимо восприятия.              «Как там Вэй Ин?.. Насколько плохо ему сейчас? Наверное, очень сильно. Даже представить наверняка невозможно степень его боли. Всё же сегодня его День Рождения, а он говорил, что становится более «буйным» в этот день, — грудь неприятно садануло. — В такой светлый день такая печаль и скорбь… И как бы исправить это? Что могло бы умерить его сумасшествие? Может… Вытянуть из него часть энергии обиды? — осенило его. — Чем больше энергия обиды, тем прочнее привязка демона к этому миру; тем сильнее демон и, соответственно, удар по нему во время открытия Горы».              Если бы что-то не заставило Ванцзи вынырнуть из омута дум, он так бы и продолжал усиленно размышлять, двигаясь по наитию; его тянуло вперёд — прочь с горы, — вероятно, в той стороне и находился Вэй Ин. Всё же сердце не обманешь. Должно быть, благодаря своей любви; внутренней тяги Ванцзи к нему, он знал, куда нужно было идти, пусть это знание и являлось чем-то до одури рассеянным и эфемерным. Ванцзи намеревался стойко идти туда, куда его толкало светлое трепещущее чувство, не отвлекаясь на что-либо, не сомневаясь. Но его планы разрушило обнаружение чьего-то стройного силуэта на периферии сознания.              Ванцзи замер, будто налетев на невидимую стену. Медленно, точно пробираясь через толщу воды, он повернул голову в сторону «Нечто» и издал излишне шумный вздох.              В лунном свете безмолвным изваянием стояла Яньли. Её пепельное лицо смотрелось донельзя болезненно и жутко — что совсем не походило на обычную неё. Ванцзи привык видеть девушку загорелой, полной жизни. Однако сейчас та больше походила на демоницу, нежели на человеческое или божественное создание.              Она стояла на краю моста — точнее, на перилах. Полы её белых одежд мягко развевались на слабом ветру, делая её облик более призрачным и нереальным, чем он уже был.              Взгляд Яньли рассеялся и уставился на луну: именно ею она и любовалась. Чёрные, точно вороново крыло, волосы впервые не содержали заколок, шпилек, и потому преспокойно украшали собой астеничные плечи и спину, качаясь на игривом ветерке. Сейчас она выглядела более… нежно? Просто, но оттого и невообразимо прекрасно? Так, что захватывало дух? Возможно.              Ванцзи поджал губы, посочувствовав девушке, что была для него уже как дочь. Не мог он просто пройти мимо. Что-то толкало его к ней, несмотря на то что та некоторое время назад напала на него. Страха не было перед той, что не владела собой и могла вытворить всё что угодно, расстроив его планы и забрав возможность помочь Вэй Ину.              Сделав несколько шагов в сторону Яньли, Ванцзи остановился, ибо этого хватило, чтобы привлечь внимание лисицы. Та медленно склонила в его сторону голову, уставившись на него непроницаемым взглядом. Ничто в облике не дрогнуло: ни бровь, ни уголок рта, ни щека — лицо напоминало маску статуи, что просто-напросто не могло ни улыбнуться, ни рассердиться, ни опечалиться.              — Яньли, — тихо позвал Ванцзи её, неясно на что надеясь, неясно к чему намереваясь прийти.              Девушка медленно обвела его силуэт бесцветным взором и сухо произнесла в конце концов, едва разомкнув губы:              — Ты пришёл, — она отвернулась вновь к луне, находя её чем-то самым-самым интересным в мире. Могло показаться, что её сейчас ничто не отвлечёт. — Дурак.              Ванцзи слабо выгнул бровь, невзначай кладя руку на Бичэнь, дабы в случае чего отразить удар.              — Почему? Из-за того, что не сижу в покоях?              — Именно, — странным тоном согласилась Яньли. Стоило Ванцзи моргнуть, а её уже не было на своём месте. Спину защекотало чьим-то присутствием позади, отчего мужчина резко обернулся, крутанувшись на носках. Девушка стояла невозмутимо, отчуждённо, точно её ничуть не волновали настороженность Ванцзи и его попытки хоть как-то исправить ситуацию. Словно всё в Трёх Мирах утратило свою значимость, а сердце — такое задорное и живое — вдруг смолкло на манер Хули Чаншэн Чу. — Покои – убежище, — только и сказала она, аргументировав свою рецензию об умственных способностях Ванцзи.              А про себя, возможно, ей была вставлена шпилька в сторону собственного интеллекта, ибо они с Ванцзи допустили одну и ту же ошибку.              Сузив глаза, Яньли неожиданно решилась на откровения:              — Мне так плохо, — Ванцзи подумал было, что она внезапно вспомнила об их дружбе; о том, что он вполне себе может подставить своё плечо и помочь справиться с этим бедствием, однако последующий внимательный осмотр доказал, что, по факту, девушка говорила сама с собой, будучи в сей миг исключительно несобранной и потерянной. Ей хотелось говорить — слова неслись потоком, смывая всё прочее. Казалось, Яньли не было нужно изливать душу конкретно кому-то. Ей просто хотелось озвучить то, что настойчиво просилось вовне. — Всего какой-то день назад мне хотелось крушить всё вокруг. Нести погибель. Отнимать чужие жизни. Это было хаотичное желание, неясно чем спровоцированное. Мне хотелось спуститься в Средний Мир и наказать каждого встреченного мною мужчину; растоптать в кашу матерей, едко и ядовито насмехаясь над их дуростью…              Ванцзи нахмурился, делая вкрадчивый шаг навстречу:              — В чём дурость матерей? — он догадывался, чем была вызвана жажда отомстить мужчинам, ибо Яньли являлась хули-цзин, которые по своей сути ненавидели представителей противоположного пола. Но… Что сделали ей матери?              Яньли, будто совсем не слушая его, подняла на уровень глаз кисть, что расслабленно висела — можно было подумать, что это и не её рука вовсе, раз она столь равнодушно болталась вдоль тела. Тяньфа колыхнулась, блеснув в лунном свете, отчего драгоценные камушки глухо стукнулись друг о друга. Девушка свела глаза к носу, рассматривая многогранные переливы как нечто исключительно любопытное, незаурядное.              — В чём их дурость? — невпопад произнесла она и следом сухо ответила. — Они легли под мужчин и понесли от них, позволив впоследствии зверям появиться на свет.              — Разве ж дети – звери? — аккуратно задал вопрос Ванцзи, интуитивно понимая, что Яньли жива, и потому, чтобы устаканить её состояние, необходимо передать ей некоторое количество светлой ци, дабы та стала равна тёмной. Баланс нужен во всём. — Нет ничего плохого в том, что любовь дала начало новой жизни.              Яньли медленно вскинула взгляд, в котором не стояло и капли узнавания. Она словно вела ленивую беседу с неким призраком то ли прошлого, то ли настоящего. Возможно, в её представлении Ванцзи был осколком её воспоминаний, что явился к ней в реальность благодаря Горе Тунлу. А быть может, то была чья-то навсегда ушедшая душа, что захотела поговорить. Это не было для неё ново: мёртвым порой отчаянно хотелось поговорить. «Та» сторона суровая, отчужденная и холодная. Ей неинтересно давать и толику тепла, ласки своим новым жильцам. Она лишь равнодушно наблюдала за их окончательным падением, ведущим в Небытие. Наверное, именно по этой причине призраки были столь частым явлением в Среднем Мире: так хотелось тепла… А не… холода…              — Да, — Яньли вновь тряхнула Тяньфа и холодно отчеканила. — Я – зверь. Папа – зверь. Люди – звери. А если все люди – звери, то зачем давать начало новой жизни?              Ванцзи сурово возразил:              — Он не зверь, — и смягчился. — И ты тоже.              — Возможно, — простодушно согласилась Яньли, что несказанно удивило Ванцзи, ведь девушка всегда была той, что спорила до потери пульса, даже если была неправа. Подобная сговорчивость не являлась привычной, оттого провоцирующей некомфортные мурашки по телу. — Но ведь это истина. Я лиса. Папа тоже лис. Мы звери. Вот только разница в том, что папа обращённый. Изверг в человечьем обличье сделал его себе подобным, заразил этой грязью, похожей на чуму. А я… Я родилась с этой скверной.              Голос Яньли звучал легко и непринуждённо, точно шла беседа о погоде. Однако тема и смысл, вложенный в слова, вкупе с подобным тоном звучали довольно-таки жутко.              — Мне уже ничего не поможет, равно как и папе. Это изменение необратимо. Не всё можно повернуть вспять или вылечить. Но… Папа изначально был человеком. И в конечном итоге он всё равно принял ту форму, в которой должен был оказаться изначально. А мне не удалось познать эту чистоту. Я уже родилась грязной, потасканной и не заслуживающей любви.              Сердце Ванцзи невольно сжалось, а шаг вышел куда более длинным, чем он планировал:              — Что ты такое говоришь? Если ты думаешь, что это из-за того, что ты хули-цзин, то ошибаешься!              — Разве? — невинно поинтересовалась Яньли, продолжая наблюдать за танцем бликов на аметистах, украшающих её браслет. — Цзинь Лину я противна, потому что я лиса. Даже то, что он чувствовал ко мне, не помогло ему принять мою суть. Глава Цзян считает меня отродьем, потому что я лиса. Весь Средний Мир говорит, что я грязная, потому что лиса. Если… Весь мир — не только Средний — считает, что я паршивая шавка, должная только удовлетворять кого-то; что я распущенное и грязное неосознанное животное, то как я могу с пеной у рта доказывать обратное? Это глупость. Выходит, что истина такова. — она опустила руку, будто держать её на весу ей наскучило. — А зачем же… было нужно давать такой, как я, право на жизнь? — Яньли устало вздохнула. — Она тоже потом поняла свою ошибку. Вот только было очень поздно. Какая глупость, — фыркнула лисица холодно. — Какая глупость. Зачем же напомнить о собственном промахе его доказательству?..              Мужчина не понял, кем была «она», однако по некой причине предположил, что это была не кто иная, как мать Яньли.              Взгляд Ванцзи сочувственно треснул. Он позволил себе аккуратно приблизиться, ибо угрозы от Яньли не ощущалось, и привлёк девушку к себе, зная, что если она всё же решится напасть и, возможно, убить его, то он не будет жалеть и непременно будет считать, что так было правильно.              — Вздор, — непреклонно проговорил Ванцзи, в очередной раз делая шаг против от того, кем был Лань Ванцзи; в очередной раз заставляя себя говорить, а не молчать. — Ты ребёнок. Обычный ребёнок. И лисья суть не портит, а украшает тебя. Это не грязь. Не пошлость. Бесстыдство — внушать тебе обратное. Ибо это ложь, гнусный вздор, — он отрезал. — Порой даже все Три Мира могут заблуждаться. Скверна говорит красиво. Ложь всегда прелестней и предпочтительней истины.              Яньли хмыкнула:              — Ты тоже вещаешь складно. Так, что выходит? Тоже лжёшь?              Ванцзи прижал девушку к себе ещё крепче и, погладив её по затылку, припечатал так твёрдо, как только мог:              — Вздор, — возможно, стоило бы развить фразу; сказать, что он предпочтёт промолчать, нежели солгать; что истина в его словах есть и что не обязательно искать в них двойное дно. Однако Ванцзи, как бы ни хотел, выдавить из себя действительно складную речь не мог. Это было не в его характере. Он лишь надеялся, что чуткая хули-цзин поймёт всё через объятия, полные искреннего тепла; надеялся, что те согреют её и помогут отмереть, вырвавшись из объятий насланного морока.              Яньли на объятия не ответила. Хотя в любой другой день именно она полезла бы к Ванцзи, обхватив того за шею или за руки и повиснув на них. Яньли была чрезвычайно тактильной и ласковой девушкой, оттого её молчание особенно больно било по Ванцзи.              Ведь, помимо прочего, такое поведение напоминало ему о ком-то другом. О ком-то, кто раньше тоже чрезвычайно любил прикосновения; улыбался столь солнечно, что казалось, будто ослепнешь; о ком-то, кто заражал своим задором так уверенно и умело, что даже такой, как Ванцзи, начинал верить, будто его хмурость ему на деле не принадлежала. О ком-то, кто все эти качества утратил, будто позабыв о них; о ком-то, кто также замёрз без возможности отогреться. Ванцзи не хотелось, чтобы и Яньли постигла таковая участь.              — Вздор… не вздор… — задумчиво протянула Яньли себе под нос. — А реальность такова, — против воли она прислонилась щекой к плечу мужчины и застыла, сверля глазами выбранную ей случайным образом точку пространства где-то вдали. — Знаешь… Всего какой-то день назад мне было так жарко. Мне казалось, что я горю. Чудилось, будто меня поедает священный огонь. Должно быть, подсознательно я боялась, что кто-то из недругов отыщет меня и заставит ответить за то, что мною не было совершено; принудит отвечать за некие грехи, которые я несла и несу на своих плечах просто по праву рождения, — она опустила ресницы. — А сегодня… Так тихо… Так спокойно… — и голос её дрогнул. — Пусть и холодно. Я… Я ничего не чувствую. Вообще ничего. Ни гнева, ни печали, ни радости. Всё такое чуждое и неинтересное, что мне не хочется на что-либо обращать свой взор. Такая… скука. Мне безразлична судьба женщин, что потеряли голову от мерзавцев-мужчин и понесли от них; породили грязных отродий в конечном итоге. Мне безразлично всё. Вот только…              — Вот только – что?              — Такое… тянущее чувство есть в низу живота. Гложущее меня. Похожее на глухую тоску. По кому-то. По чему-то. Я не знаю, с чем или с кем оно связано. Когда я начинаю думать о природе этого явления, каждый цунь моей кожи начинает зудеть так, будто меня обкусали ядовитые змеи. Меня… Будто разрывает. До сих пор. Это ощущение усиливается, стоит мне о нём задуматься. Мне хочется уйти отсюда. Вот только… Меня тянет в два совершенно разных направления. Один конечный пункт я не знаю, где находится, — я чувствую, что те территории мне не знакомы; они чужды мне и не вызывают ничего, кроме протеста. Но тем не менее меня туда тянет. Эта… Приглушённая холодная жажда, похожая на прохладцу лезвия клинка, приставленного к горлу. А другой… Другой путь откликается во мне теплом. То рассеивается, отталкивается от внутренних стенок и ужом проникает прямо мне в сердце, заставляя его ныть. Я знаю те края, в которые меня зовёт иное чувство. Но… не понимаю, что и кто меня там ждёт. Не понимаю, кто и что может ждать грязную ошибку вроде меня.              Ванцзи увеличил поток ци, передаваемый Яньли, и продолжил отвлекать её разговорами:              — Что за место? Тёплое?              — Ланьлин, — кратко ответила Яньли, по-прежнему ничего не ощущая в привычном понимании. В её душе царил полнейший штиль, а подводные течения, готовые обернуться в конечном итоге цунами, пока что скрывались от чужих внимательных взглядов. И совсем она не замечала, как глаза против воли наполнялись крупными хрустальными слезами: такими чистыми, наивными, детскими, потерянными. — Я хочу рвануть туда, позабыв обо всём. Миновать бесконечные коридоры материи, воплотиться в чьих-то покоях или хотя бы во снах, дабы всего лишь предстать перед «некто» лицом к лицу. Увидеть. Но… Но я не понимаю, зачем мне это. Что же всё-таки толкает меня туда…              Ванцзи промолчал, не смогши сформулировать подходящий ответ. Он знал, что Яньли влюблена; знал, что эта любовь причиняет ей боль — почти так же, как и в его случае. Но он и сам не был в этом силён. Ванцзи сам страдал от любви, которую искренне считал своим смыслом жизни; тем, от чего он бы никогда не отказался, даже имейся у него подобный выбор. Ванцзи не был уверен в том, какой совет дать Яньли. Какой бы совет та приняла бы от него. Отчего-то Ванцзи знал наверняка, что никакой. Лисица не понимала своих чувств; ей было одновременно всё равно, но также — и нет. Ей хотелось кричать, надрывая голосовые связки, но в то же время ей хотелось молчать.              — Хватит… меня греть… — вдруг потребовала Яньли. Поток слёз из её глаз всё усиливался и усиливался, а плечи постепенно начинали ощутимо трястись, равно как и вся она. Вероятно, та тьма, что так или иначе буйствовала в ней, чувствовала угрозу, и потому вынуждала Яньли сопротивляться. — Хватит!.. Жарко… — она резко вздохнула, широко раскрыв стеклянные глаза. — Ты что… хочешь сжечь меня?..              — Нет! — возразил Ванцзи, ясно понимая, что сейчас Яньли нападёт. Собрав ци в ладонях, он — ровно в тот момент, когда руки лисицы его грубо отшвырнули от себя — пустил импульс светлой энергии в девушку, усмиряя ток энергии обиды.              Яньли рухнула наземь от выброса духовных сил, пущенного со стороны Ванцзи, крупно сотрясаясь от плача и обнимая себя руками в пару незаконченных колец. Она выла, плача навзрыд, скручиваясь в клубок, — это было единственным, что слышал Ванцзи.              Последним, что он увидел, было именно её трясущееся одинокое тельце, которое хотелось скрыть в объятиях и сберечь. Почти что так же выглядел Сычжуй, когда Ванцзи нашёл его, всем миром покинутого и забытого, в дупле на Луаньцзан. Возможно, то было проявление отцовского инстинкта; желания защитить. А быть может, к этому прибавлялось ещё одно желание сберечь всякого ребёнка; утереть его слёзы и не дать боли коснуться его, ведь кое-кого он в своё время не смог скрыть за своей спиной и не позволить холоду коснуться сердца.              Реальность закружилась танцем листопада иль снежного вихря перед глазами. Ванцзи кубарем покатился куда-то вниз по влажному склону, покрытому ковром из сырых листьев; он не понимал, откуда тот взялся, ибо ещё секунду назад он находился на мостике в садике Дворца Чунтянь.              Спина принялась с упоением собирать каждый выступ корня, коряги; плечи захрустели, неверно вправляясь при встрече с препятствием. Ванцзи попытался сгруппироваться и остановить падение, но по некой причине удалось ему это далеко не сразу.              Весь он был в грязи и влаге, оставшейся на листьях и примятой траве после недавно прогремевшего холодного дождя. Ванцзи кое-как насилу поднялся, хрипя и отряхиваясь, дабы — по привычке — как можно скорее привести себя в надлежащий вид.              Оправив наряд и причёску и сделав себя как можно более похожим на человека, Ванцзи проверил наличие Бичэня, вернул его на слабо покалывающую от боли спину и огляделся, изучая местность, в которую его забросила мастерица пространства Яньли. В конце концов, не было удивительным, что она прогнала его куда подальше именно таким образом. Она была ученицей, а также дочерью Вэй Усяня, который донельзя сильно любил сей фокус с перемещением из одного конца Поднебесной в другой. Должно быть, Яньли сделала так, чтобы он наверняка не смог завершить начатое. Оставалось лишь надеяться, что той ци хватило, чтобы несколько успокоить девушку.              Вокруг него возвышался стройный ряд деревьев. Судя по всему, Яньли не мелочилась, и потому закинула его сразу в глухую чащобу, чтобы не позволить ему в рекордно быстрые сроки выбраться из возведённой специально для него ловушки. Боль, раз через раз откликающаяся в каждой части тела, убеждала, что это не было сном, оттого Ванцзи, пусть и радовался, всё равно поджимал губы, гадая, с чего бы начать возвращение назад.              Лес представал перед ним глухим и безучастным. Царству древ было безразлично, что его владения вдруг посетил человек, неясно какого хрена вывалившийся из ниоткуда. Сквозь ряд чёрных нагих стволов и клубящийся в низинах туман не было видно и зги, и потому Ванцзи быстро бросил попытки вглядываться в эту пепельную пелену. Он решил двигаться наугад, нежели просто стоять и гадать дальше на кофейной гуще, и попутно помечать стволы деревьев грубым порезом Бичэня, дабы в случае чего понять, что его путь сделался замкнутым.              Конечно, был вариант просто-напросто взлететь на Бичэне ввысь, однако Ванцзи не решался рисковать беспечным подъёмом, ведь с учётом сложившейся ситуации падение обратно в чащобу легко могло повториться: мало ли кто скрывался во мраке утробно рычащего сейчас, подобно раненному зверю, Хули Чаншэн Чу, да и тратить духовную ци, каждая капля которой была сегодня как никогда ранее нужна, попусту не хотелось. Ежели был шанс — даже мизерный — обойтись без её использования, Ванцзи с радостью к нему присматривался.              По наитию выбрав направление, Ванцзи осторожно двинулся по угловатой тропке, поросшей подорожником и волчьей ягодой, дабы не поскользнуться на слякоти и в случае чего среагировать на внезапное нападение со стороны.              Довольно скоро мужчина вышел на некую площадку, сплошь усыпанную щебнем. Как оказалось, он всё ещё был на вышине пика, и, по сути, ему не было нужно слишком долго идти, чтобы возвратиться во Дворец Чунтянь и начать свои поиски Вэй Усяня с начала.              Вид, открывавшийся с площадки, поражал глаз. Ванцзи за всё время здесь ни разу не вглядывался вдаль, не желая смотреть куда-то дальше территории Хули Чаншэн Чу и тем самым категорично признавая то, что его дом отныне здесь, а остальной мир ему неинтересен. Мужчина невольно остановился, будто сердцем приросши к краю обрыва. Возможно, внутренний он знал куда больше, чем его ясное сознание; возможно, его интуиции стоило отдать несколько больше власти, нежели ей предоставлял ранее Ванцзи. По причине возникновения тянущего чувства в груди Ванцзи медленно встал, как вкопанный, и без единой несогласной мысли обратил своё внимание на красоты, будто бы что-то в них — весьма важное и необходимое — для себя принявшись искать.              Стылый ветер кусал щёки, смазывая боль и заглушая её; делая тише каждое из чувств; успокаивая. Так ощущался конец бесконечной беготни; рассвет после полной кошмаров ночи. Хотелось просто стоять и никуда не иди, и… дожидаться чего-то.              Кого-то.              Ванцзи не знал, чего именно или кого именно он ждал. Если честно, то о том, о чём стоило бы сейчас думать, он не размышлял. Мысли текли размеренным потоком, прекращая бурлить и давая Ванцзи почувствовать себя на некоторое время тем Ханьгуан-Цзюнем, для которого не существовало спешки или буйства эмоций. Который всегда знал, что и как надобно делать; которого практически нельзя было застать врасплох. Который мог сохранять самообладание в любой ситуации и держать происходящее под своим строгим контролем и наблюдением.              Глухая ночь утробно гудела. Облаков не было — это удивляло. Ванцзи не раз замечал, что пушистых ленивых созданий в Небе можно было увидеть ежедневно, ежесекундно в непомерном количестве. Они постоянно куда-то плыли по течению бытия, не задумываясь о цели своего путешествия; о конечном пункте своего назначения. Словно они наслаждались тем моментом, что им был отведён и никуда не спешили. Ванцзи много раз ловил себя на мысли, что взгляд его подолгу на небе и облаках задерживался на продолжительные минуты. Мужчине не мог понять с чем было связано сие явление, однако — как твердил ему внутренний голос, полный умиротворения, не лишённого капли дёгтя в лице сомнений и неясно чем вызванной тревоги: в этом странности искать не было нужды и, покуда жило в нём это светлое чувство; покуда весь он сам тянулся к нему, пытаться объяснить свою неосознанную тягу за всем тем, что было интересно ему, не имело смысла.              Он просто чувствовал его. Пусть сам не отдавал себе отчёта. Настолько любовь Ванцзи была велика: тот даже сам не сознавал, насколько слился душой и мыслями с Вэй Ином, что теперь даже каждая из мыслей; каждый из взглядов, с интересом обращённых на что-то, отныне проникались его настроениями, мотивами. Вероятно, все те часы, что Ванцзи провёл, наблюдая, во время их совместного путешествия год назад, принесли свои плоды, и теперь все накопленные сведения за время любования исподтишка помогали Ванцзи по кусочкам складывать из себя мир, в котором жил его Вэй Ин.              По чуть-чуть. По самой капле. Так, что, на деле, Ванцзи никак не понимал ничего из того, что творилось у него на душе и сердце. Однако сей процесс был неостановим, необратим.              Нужен.              Ванцзи потёр кончиком ногтя ладонь.              «Наверняка во всех Трёх Мирах ныне донельзя сильный переполох. Но здесь всё ещё относительно спокойно, — изгиб губ Ванцзи вдруг тронула призрачная улыбка. — Поразительно. Вэй Ин говорил, что во Дворце Чунтянь всегда спокойно и тихо. Не солгал, — и длинно выдохнул через нос. — Хотя… что это я. Вэй Ин не лжёт».              Глаза степенно обвели маленькие силуэты домов, что красовались на линии горизонта. Вероятно, там сейчас царил хаос из-за сошедших с ума демонов.              Но здесь, пусть и чувствовалась тревога, пухом или колкими снежинками витавшая в воздухе, всё ещё было спокойно. Ванцзи всем сердцем верил: то, что творилось сейчас здесь, и рядом не стояло с тем, что происходило во всех остальных Мирах.              «Нужно найти Вэй Ина во что бы то ни стало, — стиснул зубы Ванцзи, удручённо размышляя. — Но где мне его искать? Я, как дурак, брожу туда-сюда. Трачу время впустую! Какое же убожество. Нужно думать. Думать… Быть может, он отправился в сторону Горы Тунлу?.. Если да, то как её отыскать? Та доступна лишь демонам, а остальным Арена Смерти путает дороги, не желая приглашать на свой призрачный бал. Быть может… Мне удастся через механизмы Дворца выйти на связь с Небожителями? Они не первый… век… имеют с этим дело. Они обязаны знать», — опустив голову, Ванцзи пожевал внутреннюю сторону щеки, с сожалением признавая, что доверять Богам он также не мог. Всё же Вэй Ин был демоном, которого не то чтобы любили его «коллеги». Вероятно, те смирились с его положением «Небожителя» из-за его силы, но, если к ним в руки попадёт шанс – даже тщедушный, хилый, похожий на бред, – те непременно им воспользуются. Только чтобы искоренить… скверну…              Ванцзи понимал, что… Он и сам был таким некогда: уничтожал демонов; успокаивал привязавшиеся к миру души. Это была его работа, основанная на правиле Трёх У. Он прекрасно понимал, почему Небожители были настроены враждебно по отношению к Вэй Ину. Но…              Теперь Ванцзи также понимал обратную сторону его прошлой работы. Он никогда ранее не интересовался чувствами родственников тех, кто стал призраком иль демоном. Как-то… не возникало мысли попробовать в них разобраться; узнать.              Когда семья умершего препятствовала уничтожению демона, Ванцзи чувствовал лишь раздражение. Ведь это же… погрязшие в своей обиде души! Те, кто мешали живым! Те… кому стоило бы уйти. Ванцзи не ощущал никаких угрызений совести, когда его непоколебимой рукой развеивались демоны, призраки, вопреки уговорам неутешных близких усопшего оставить его, ведь тоска их по нему была столь велика, что их не волновало: демон тот, призрак тот или человек. Какая разница, если он рядом? Говорит с ними? Смотрит на них своим особенным взглядом?              Раньше Ванцзи не понимал. Не хотел понимать. Но сейчас… Сейчас — вполне.              Оказавшись по другую сторону баррикад, Ванцзи испытал немалой силы смятение. Он всегда был человеком, который придерживался того, что правильно. Он не потакал своим эмоциям, желаниям, ведь имело вес лишь то, что истинно.              А истина — уничтожать озлобленных душ; отправлять тех на заслуженный покой.              И вот… теперь… когда вопрос коснулся Вэй Ина… Ванцзи не хотел, чтобы его душу развеивали. Хотя бы кто-то. Хотя бы лелея в своём сердце сии намерения и мысли! Ванцзи и допустить предположения о том, чтобы кто-то возжелал уничтожить демона по имени Вэй Ин, не мог. В нём моментально вскипал немыслимой силы протест. Ванцзи знал, что если бы кто-то вдруг изъявил ярое намерение уничтожить демона, который занимал в сердце Ванцзи особое место, то его не остановило бы ничто.              Он бы убил.              Потому что в его голове набатом звучало:              — Он уже умер однажды! Причём так… Отчего же вы не отстанете от него?! Какое вам дело до него?! Дайте… Дайте ему прожить те годы, что были у него отняты! Не вам решать, когда ему встретить свой конец! Не позволю!              Какая-то из его сторон понимала, что на самом деле его меч ни за что не лишил бы «неприятеля» жизни. Что не поднялась бы у него рука на жизнь человека или Бога. Какая-то из его сторон понимала, что те были бы правы, ведь некогда он поступал точно так же.              Но остановить, переубедить себя Ванцзи не мог. Не желал.              Вэй Ин был для него тем, кого хотелось оберегать. Кому… хотелось помочь согреться! Скрасить дни вечности, сделать их по-настоящему счастливыми, не попросив при этом и цяня чего-либо взамен! Сие бескорыстное чувство не было ему подконтрольно. Ванцзи не оглядывался на себя, не думал о своей любви, ведь ему, по большей части, не было важно, что Вэй Ин не любит его, что никогда и ни за что не полюбит его. Разве… смел он даже думать, фантазировать о таковом исходе?.. Ничуть. Всё, чего бы хотел Ванцзи, — помочь Вэй Ину стать наконец-то счастливым; чтобы холод у него из вечности насовсем исчез; чтобы… чтобы как минимум извиниться за то, что в момент, когда Вэй Ина, совсем ещё мальчишку, окружали сырые стены Дома Кандалов, его не было рядом; что он… допустил его смерть.              Ванцзи знал, что всё, чем он доселе жил, меркло перед Вэй Ином. Всё теряло свою ценность, значимость; каждое из положений подвергалось критике и переосмыслению.              Ванцзи знал, что будет стоять до последнего, чтобы защищать Вэй Ина. Кем бы тот ни был: человеком, демоном, богом.              В погоне за правильным решением для головоломки под названием «сложившаяся критическая ситуация» Ванцзи вспомнил, что чисто в теории можно было бы обратиться за помощью к Его Высочеству Сяньлэ, Владыке Линвэнь и Генералу Мингуану, однако что-то внутри него бесновало, вставая на дыбы, справедливо боясь и не доверяя.              Он не знал их. Не знал, насколько те были искренни в отношении Вэй Ина. Пусть тот, будучи хули-цзин, и доверил им работу своих Дворцов, свою репутацию, Ванцзи не мог поверить им. Даже если хули-цзин, могущий считывать чужие намерения, зла в них не видел.       «Даже если мне удастся отыскать его… Как мне убедить Вэй Ина остановиться? Выслушать меня? Разрешить мне помочь ему успокоиться?».              Ванцзи сделал вдох, но, к сожалению, так и не выдохнул, а потому подавился воздухом, после закашлявшись, отчего горло и лёгкие садануло неприятной болью. В бок грубо, небрежно пришёлся удар чьей-то жёсткой, будто глыба льда, ноги, который отправил его в неровную кусачую поверхность горной пики, что защищала эту поляну от более сильных ветров, неизменно гулявших в вышине.              Мужчина прокатился по земле и встретил собой горную породу, сдавленно прохрипев что-то нечленораздельное. Скатившись наземь, подобно кулю с мукой, сквозь замыленный взгляд и звон в ушах Ванцзи отхаркнул сгусток крови и грозным взглядом уколол того, кто посмел на него напасть. Правда, стоило ему понять, кем был посетивший его демон, вся темень растаяла.              — Вэй Ин?.. — вырвалось непроизвольно.              На расстоянии в несколько чжанов от него неподвижно стоял юноша в белых шифоновых одеяниях — для Ванцзи, выросшего в роскоши, не составило труда на глаз определить материал, из которого был пошит наряд; да и шифон выделялся среди прочих тканей ввиду своей заметной прозрачности и лёгкости. Талию юноши подчёркивал нежно-голубой пояс — вероятно, из атласа.              На вкус Ванцзи наряд смотрелся в какой-то степени вульгарно и как-то открыто.              Зрачки его внезапно сузились, стоило его памяти услужливо подкинуть ему картинку.              — Заключённый номер четыре тысячи четыреста сорок четыре…              — Ты… — просипел Ванцзи, привстав и попутно проигнорировав вспышку горячей боли в ноге, а понимание представшей перед ним ипостаси Вэй Усяня стало потихоньку выстраиваться в его голове в логическую цепочку.              Что было примечательно: лицо Вэй Ина — а это был именно он и никто иной — утратило лет так пять. Оно лишилось взрослой резкости, сделавшись нежным, невинным. Пусть и неестественно белым и похожим на маску покойника.              Демон стоял на том месте, где несколько мгновений назад пребывал в прострации Ванцзи. Вэй Усянь не мигая смотрел в сторону городка, которым любовался мужчина все те же несколько мгновений назад. Не мелькало в его взгляде и эмоции: ни безумной, ни здравой. Вэй Усянь просто смотрел и неясно о чём думал — а думал ли он вообще? Ванцзи понимал, что навряд ли ему удастся угадать ход его размышлений, ежели те всё-таки имелись.              — Вэй Ин! — позвал Ванцзи куда более твёрдо, хоть и всё ещё тихо: на грани беззвучного шёпота. Не было нужды напрягать связки и вопить на всю округу. Ванцзи знал: его слышат и так.               Робости места не было: наступила пора действовать решительно; говорить полно, без скупости на слова. Пришла пора… прекратить молчать.              — Вэй Ин! Давай поговорим! Как ты? Как себя чувствуешь?              Но Вэй Усянь — совсем как Яньли — не был настроен на разговор. Он находил созерцание округи чем-то более интересным, чем беседа с кем-либо во всех Трёх Мирах.              Однако… Ванцзи ошибался.              Лисье ухо дёрнулось при звуке его голоса. Оно встало торчком и заинтересованно к нему повернулось. В отличие от самого Вэй Усяня, лисьи признаки весьма охотно откликнулись на зов. Хвост, выглядывающий из-под шифоновой рубашки закружился, будто от радости, а уши всем своим видом показали своё беспрекословное внимание.              Странно выглядело всё это: Вэй Усянь не проявлял к нему и малейшего интереса, но уши и хвост ясно демонстрировали обратное. Заметив подобную реакцию на себя, Ванцзи опешил, не сопоставив сразу же факты.              «Он рад меня видеть? — пришёл в конце концов к верному выводу Ванцзи. — Но в то же время и нет. Как будто бы… Вэй Ин сам не знает, чему он рад, а чему – нет, — он нахмурился, вцепившись пальцами в шероховатую поверхность горной пики как будто в тот единственный якорь, что удерживал его на стороне яви. Было ещё что-то, что упускалось им из виду. Ванцзи понимал, что его взгляд, в силу богатого опыта, некую деталь всё же улавливал, однако та была эфемерна, в злостной манере игрива, не желающей оборачиваться стройной линией и помогать себя поймать за хвост. — Что мне не по нраву?..».              Решив, что просто так молчать ни в коем случае нельзя, Ванцзи заставил себя выровняться, проигнорировав скованное ощущение в солнечном сплетении и огонёк боли в боку, и позвал вновь:              — Вэй Ин!              Тот снова отреагировал неизменным образом: уши — оба — встали торчком и полностью повернулись в его сторону, напрочь начав игнорировать какие-либо иные звуки; они слегка дрожали, отчего Ванцзи, имевший счастье достаточно близко общаться с одной из хули-цзин, знал, что это от радости; хвост – почему-то одинокий – суетился, кружась в воздухе и пиная собой ноги молчаливого изваяния в лице Вэй Усяня. Глаза того покрылись неосознанной коркой льда и засветились демоническим красным: подобный облик Ванцзи был знаком, ведь тот не являлся чем-то редким: многие демонические создания выглядели так.              Однако юные любимые им черты в подобных тонах откликались в нём сердечной болью.              Сделав несколько шатких, а уже после — десяток куда более твёрдых и быстрых шагов в сторону Вэй Усяня, Ванцзи прочистил горло, убирая хрипоту и задвигая болезненные ощущения на второй план.              Сейчас им места не было в его голове.              — Вэй Ин! Как ты? — возможно, его задумка не имела смысла: демон же не отзывается. Кличь, не кличь — всё равно тот не ответит! Однако Ванцзи и не думал отступать. — Вэй Ин! Моё милосердное Божество. Ты слышишь меня?              И, когда Ванцзи приблизился к отметке, находящейся на расстоянии от Вэй Усяня в чи, тот медленно повернул свою закоченевшую голову, отчего позвонки неприятно громко хрустнули в тишине затаившейся в ожидании зверств природы. Тело, пусть и было мертво, прекрасно помнило привычки своего хозяина, и потому, повинуясь внутренним настроениям, голова долго не продержалась в прямом состоянии и склонилась набок с не менее громким щелчком.              В Ванцзи упёрся пронзительный, стеклянный, тяжёлый, неотрывный, в глубине своей угрожающий взгляд пары глаз, полыхающей ярко-красным огнём и обещающей:       

«Ты от меня не уйдёшь…».