В ожидании тепла

***

Всегда тянусь к тому, что вечно,

Пусть и забываю я порой,

Что моё время скоротечно

И, может, не занять мне строй.

Гудят те пальцы, что рыдали

Из-за лезвия клинков

И по ласке изнывали,

Погорая в зареве грехов.

Хочу объятий и надежды,

Что минули тёмные деньки.

Но боюсь, что не сбежали беды,

Что увяли цветники.

Горит душа при взгляде

На красную зарю.

Горит она и так же,

Когда я на тебя смотрю…

***

      Было холодно. Ванцзи проживал день за днём и, кажется, потихоньку начинал сходить с ума от того, насколько всё то, что узнавалось им, отличалось от привычной ему картины мира.              Раньше он жил со знанием, что демоны — это демоны. Есть гули, навки, монстры, лютые мертвецы. Раньше он думал, что демоны — бессознательные существа, не могущие себя контролировать; что их сразу можно отличить от обычного человека и что тёмную ци не удастся скрыть: как минимум от заклинателя высокой руки.              И что же выходит? Есть некие ранги: «скверный», «зверский», «свирепый» и ещё… «Непревзойдённый». Последний волновал Ванцзи больше всего. По понятным причинам.              Голова гудела от понимания, что всё, что он когда-либо знал, в мире, где жил его возлюбленный, веса не имело. Даже его мышление! Ванцзи чувствовал себя ничтожным меньшинством по сравнению с теми, кто сейчас его окружал.              Небожители… Демоны… И прочие, прочие существа, которые, как выяснилось, были самыми что ни на есть разумными, повергали Ванцзи в… искренний дрожащий испуг. Потому как, будучи человеком, он просто не мог сразу осилить и осмыслить тот масштаб мира, в котором оказался. И ужиться в нём было не так уж легко, как Ванцзи предполагал.              Подробности ошеломляли. Вводили в состояние смятения. Ванцзи казалось, что он стал размером с муравья, который стоял и будет продолжать стоять до скончания веков в своём неизменном обличье у подножья горы Тайшань — или же: Хули Чаншэн Чу. Ему казалось, что горная вершина — та, на которой находился он — недосягаема для него, непостижима. Всё же…              Ванцзи всего лишь человек.              «Божественное должно быть с божественным. Человеческое — с человеческим». Всё же в этом была своя ничем не прикрытая истина, которую сложно было оспорить — даже если бы Ванцзи в самом деле взялся за это.              Ванцзи казалось, что ему ни за что не удастся продвинуться дальше. Что, как бы ни пытался; как бы ни старался познать совершенно не знакомый для себя мир, он так и останется тем жалким смертным, которого Вэй Усянь неясно для чего забрал с собой. Подобно маленькому ребёнку, чьё имя никто не знает. Безликому пятну в этом поражающем взор многоцветье событий и местной жизни. Серому и ничуть не заслуживающему внимания. Ничьего. Не имеющему своего слова, не знающему, как поступить. Ванцзи вдруг подумалось, что он в самом деле провалился в пропасть и теперь ступал по полной темноте, не зная, стоит ли вновь сделать шаг, ведь никто не мог предугадать: не упадёт ли он ещё ниже?              Ему хотелось бы быть полезным Вэй Усяню — это факт. Ради этого Ванцзи был бы готов сорваться стремглав вперёд, рискуя при этом потерять себя навеки; рискуя истончить свою душу настолько, что ей никогда бы не вышло узреть возможность на перерождение. Однако… Однако вместе с тем рациональная, трезвая часть Ванцзи сознавала: он слишком ничтожен, чтобы в самом деле чем-то своему возлюбленному помочь.              Вэй Усянь — Непревзойдённый Князь Демонов. Привратник Пристани Сиу. Небожитель — пусть и не в самом привычном для чиновников Верхних Небес да и верующих понимании. Что мог сделать для такого, как Сюань Су… обычный человек?              Ванцзи носом землю рыл в попытках узнать как можно больше. Для него открылись массивные резные двери огромной библиотеки, которая, казалось, хранила в себе информацию не только о том, что знала современная история, но и о том, что брало своё начало с рождения жизни в принципе.              Поражали своей ветхостью, старостью фолианты — Ванцзи один раз даже невольно испугался, что книга рассыплется, ежели он в самом деле посмеет взять её в свои руки и попытается прочесть то, о чём она молчала. Однако воронята развеяли все его сомнения на корню, объяснив, что каждый из здешних трактатов зачарован; что их более не касается время и стихия; что они смогут пережить все Небесные Бедствия, которые когда-либо сотрясут все Три Мира, и смогут оставить для последующих поколений частичку прошлого.              Кстати, о воронятах.              Те по прошествии пары недель стали мелькать перед глазами Ванцзи много чаще — должно быть, попривыкли. Конечно, трудно постоянно скрываться в тенях да и просто избегать, когда этот кто-то всегда находится поблизости. Так ещё и в доме непосредственно! Поначалу Ванцзи несколько напряжённо относился к ним, однако со временем смог оттаять — точно так же, как и тэнгу. Они научились существовать рядом друг с другом и даже отыскали общий язык.              Как оказалось, для воронят Ванцзи обернулся своеобразной отдушиной — стал он ей тогда, когда они получше его узнали. Потому как, что Вэй Усянь, что Яньли, были донельзя шумными в силу своей лисьей натуры. Они никогда не сидели на месте и всегда крутились вокруг собственной оси. Им нравилось покричать, громко поговорить или же что-либо да сделать. Напакостничать — тем или иным способом. Эмоциональность в разной своей тональности прослеживалась в каждой минуте, каждой секунде и черте — невозможно было скрыться от неё. Что Вэй Усянь, что Яньли, оба до жути не терпели состояние «покоя». Оттого воины-тэнгу, бывшие по своей натуре неспешными и довольно-таки степенными существами, порой взвывали от того, насколько им хотелось тишины и размеренности ритма.              Новый житель их озадачил. Мало того что смертный, так ещё и незнакомая штука! Воронята донельзя беспокоились, что тот, на кого положил глаз их господин, окажется той же когорты, и тогда они точно не смогут спокойно вздохнуть, раз этот «фаворит-человек» будет шататься повсюду без дела да раздавать направо и налево свои приказы, на полную пользуясь своим привилегированным положением.              До чего же велико было их счастье, когда по прошествии некоторого времени оказалось, что Ванцзи был птицей их полёта: ему так же не нравилось шуметь и помногу говорить. Походка его была легка и не искала спешки. Когда он вечерами прогуливался перед отходом ко сну по уединённым тропкам, то практически не издавал и звука. Кусты нежных роз не колыхались, просыпаясь от резких порывов ветра, создаваемых мельтешащей из угла в угол ходьбой; маленькие воронята, не созревшие настолько, чтобы смочь обернуться человеком, мирно спали в своих гнёздах, даже не поднимая головы, дабы посмотреть, кто опять на этот раз расшумелся: Вэй Усянь либо же Яньли, ведь и шума-то никакого не было!              Воронятам настолько понравился характер Ванцзи, что их по прошествии времени можно было смело назвать близкими приятелями. Тэнгу с радостью откликались на редкие просьбы человека о помощи и оказывали максимальное содействие.              Именно поэтому Ванцзи, пусть и со скрипом, потихоньку, полегоньку вникал во всё то, что теперь было его реальностью.              В остальное время, помимо библиотеки, Ванцзи со всем усердием тренировался с Яньли. Та оказалась довольно-таки сильной соперницей и все её бравые слова насчёт собственной силы не были преувеличением. С учётом того, что девушка с малых лет закаляла себя в тренировках с не кем иным, как с Непревзойдённым демоном, не умеющим поддаваться, силой она обладала немалой. И потому Ванцзи, смертный заклинатель, не привыкший к подобным скоростям, едва ли мог что-то противопоставить ей в долгом бою.              Пыли ему пришлось наглотаться много. И шишек набить — тоже. Однако Ванцзи не считал это чем-то постыдным. Всё-таки он учился. И совершенствовал свои навыки, чтобы быть ближе к Вэй Усяню; к тому миру, в котором тот жил. Это был хороший опыт, пусть и травмирующий порой. Приходилось пару раз даже использовать зелья, сращивающие кости, и с день лежать, не вставая с кровати и сохраняя постельный режим.              Но не только тренировки на мечах, плетях, деревянных шестах были их занятиями. Они и так любили встретиться и час-другой поболтать. Ванцзи и Яньли вместе трапезничали, а также регулярно пили чай, сидя на террасе под массивными крышами, не дающими пройти дождям, и с занавесями в виде пушистых клёнов за вычурными перилами. Они любили поиграть в лю бо и сянци и многое обсуждать. Ванцзи нравилось задавать вопросы, дополняя то, что удавалось узнать до этого в библиотеке, и слушать различные истории, о которых выведать из книг было невозможно.              Один из июньских дней не стал исключением. Тогда лил дождь, вследствие чего тренировку тела пришлось отложить. Яньли не слишком жаловалась, однако Ванцзи был весьма удручён, ибо считал, что закаливания тела, нежели духа, ему больше всего не хватает. Но спорить он не желал, ведь и послушать что-то новое для себя никогда не бывает лишним.              В этот раз очередной игры в сянци речь зашла про жителей Нижнего Мира, а в предыдущие их посиделки — про Небесную Столицу, формальные и рабочие порядки, существовавшие там; суть молитв и механизм функционирования Дворцов.              — Смотри, — хлопнула в ладоши Яньли, своей громкостью заставив Ванцзи, не привыкшего к резкому шуму, вздрогнуть. — Есть несколько рангов нечисти: скверные, зверские, свирепые…              — Я знаю, — обозначил Ванцзи, дав понять, что эту информацию он уже успел почерпнуть из книг.              — И Непревзойдённые, — всё же закончила девушка, непоколебимо продолжая стоять на своём решении помочь мужчине освоиться в новом для себя мире. Даже если тот уже многое из того, о чём она собиралась поведать, знал. —Всё, что для тебя важно знать, — шифу и его друзья ранга «Непревзойдённые». Они – демоны, с которыми считаются даже Боги. У них немерено духовных сил, они не подчиняются законам Небесной Столицы и вообще вольны делать всё, что им только заблагорассудится. У них есть свои территории. Когда они ходят друг другу в гости, то, присутствуя в «чужом доме», придерживаются существующих там правил в качестве взаимного уважения. Благодаря этому им и удаётся существовать довольно-таки мирно: не переступают черту дозволенного и слишком не наглеют — что в шутках, что в разговоре. Всё же они равны. И если начнут враждовать, то от этого никому не будет хорошо. Воцарится хаос!              — Мгм.              — Территория господина Чэнчжу — Призрачный Город… — продолжала Яньли, увлечённо чертя схемы на бумаге цветными чернилами. Ванцзи с интересом в них вглядывался, потому как настолько щедрыми подробностями книги не располагали, а любой факт о здешней жизни был для него ценен. Неважно, в чём конкретно тот заключался. Конечно, Ванцзи уже знал, что Собиратель цветов под кровавым дождём или же Хуа Чэн — хозяин Призрачного Города, однако большего в мемуарах библиотеки Вэй Усяня найти не удалось. Должно быть, тот не считал нужным хранить книги такового содержания ввиду своей скучности и ненужности чтива. Какой в этом смысл! Есть чудесная история о появлении бедствия в красных одеждах — и ладно. Дань уважения другу присутствует. Остальное — лишнее.              Ванцзи за последнее время мастерски вернулся в состояние «ученик», и потому вслушиваться в массивный поток информации было куда легче, нежели в первые дни. Тем более что рассказы представляли собой близкое сердцу Нечто. Ванцзи был готов слушать всё что угодно, оттого ловил каждое слово Яньли так, будто те являлись драгоценными каплями чистой воды в засуху. И ему было ничуть не важно, что схемы Яньли больше напоминали собой каракули, при взгляде на которые у всех, практикующих искусство каллиграфии и рисования, непременно сжалось бы сердце. Рассказы же в свою очередь дополняли эти изображения и позволяли лучше и точнее представить, чем же на самом деле был «Город страшных демонов».              — Там живёт вся осознанная нечисть. Господин Чэнчжу даёт им пристанище, защиту и общество. Благодаря наличию как минимум Игорного Дома, туда захаживают даже Небожители. Кстати! Именно из-за Призрачного Города вы, заклинатели, с ними, осознанными демонами, не сталкивались вот уж девятьсот лет. Что Небожители, что господин Чэнчжу, Бессмертные усиленно следят за тем, чтобы Средний Мир не наполняли духи, с которыми вам, простым хрупким людям, будет не то чтобы по силе справиться.              — Позволь уточнить, — всё-таки подал голос Ванцзи. — Я верно понял тексты? Чем осознанней демон, чем сильнее его обиды на этот мир, тем прочнее его привязка к стороне яви и жизни?              Яньли с учительской важностью кивнула, подтверждая не высказанное Ванцзи продолжение:              — Да. И именно поэтому у осознающих себя демонов имеется прах. Гули, навки, монстры, с которыми работают смертные заклинатели, не выше ранга «скверный». А если и выше, то максимум «зверский». И для вас это уже повод попотеть. Но вы не слишком с ними сталкиваетесь, потому как служащие дворцов Богов Войны не дремлют и стоят на страже людского спокойствия. Нечисть, что столь часто пробирается и возникает в Среднем Мире, не обладает осознанностью, достаточной для рождения праха, поэтому вам вполне по силам с ней справиться.              Она выпятила губу:              — В общем. Господин Чэнчжу — Собиратель цветов под кровавым дождём — весьма специфичная и едкая натура. Прям как папа. Оба любят красное и цацки. А также азартные игры. Они широко известны в Небесных Чертогах благодаря своей остроте языка и… жёсткости действий, — и щёлкнула пальцами, восторженно выдохнув. — Ты только представь, Ханьгуан-Цзюнь! Господин Чэнчжу, когда только стал Непревзойдённым, вызвал тридцать три небожителя — что Богов Войны, что Богов Литературы — на дуэль! И все ему всухую проиграли! Вот так. Он обставил их, не оставив и шанса на победу. А когда те отказались выполнить условия поражения, то он их заставил быть честными и справедливыми.              Ванцзи слабо выгнул бровь:              — В книгах писалось, что тех Небожителей низвергли.              — Истинно так, — кивнула Яньли, не унимая блеска глаз. — Но только не небесный порядок наказал их, а демонический. Господин Чэнчжу в одну ночь сжёг все храмы этих божков. А знаешь, в чём фишка?              — В том, что храмы — источник силы Божества? — понимающе отозвался Ванцзи. — И, едва исчезли святилища, исчезли и сами Небожители.              Яньли хихикнула, по-лисьи сощурившись:              — В точку! — перетекши вперёд, она накрутила локон на указательный палец и задумчиво протянула, взмахнув в воздухе одним из трёх своих белоснежных хвостов и поставив такие же белоснежные со слабым розовым отливом на концах лисьи уши торчком на макушке. — Романтик…              Услышав что-то, о чём не было даже намёка в книгах, Ванцзи заинтересованно и несколько озадаченно моргнул:              — Романтик?              — О, — округлила рот Яньли и заговорщически оскалилась. Она быстрыми движениями положила друг на друга ладони упёртых в стол рук и поставила на них подбородок, уперев взгляд в Ванцзи так, словно сейчас у неё в планах было посвятить мужчину в некую будоражащую восприятие тайну. — Ещё какой романтик. Знаешь, почему господин Чэнчжу вызвал Небожителей на ту дуэль, поставив на кон не абы что, а собственный прах?              Ванцзи с несколько мгновений подумал, пытаясь отыскать в памяти ответ на этот вопрос. Хотя бы осколок предложения, упомянутый в конце одного из множества трактатов! Хоть что-нибудь!.. Однако, несмотря на все его старания и мозговой штурм, хрустела в голове одна лишь тишина. Это наводило на мысль: «Ищи-не ищи, а ни о чём таком в книгах написано не было!». Признав поражение, Ванцзи отрицательно покачал головой:              — Нет, — и чуть склонил набок голову. — Что же всё-таки заставило демона поставить на кон собственное существование? Он же не мог знать, что выиграет; что окажется сильнее Богов. Когда появился Собиратель цветов, известных Непревзойдённых ещё не существовало, а тайны Медной Печи раскрыты не были. Ему не было ведомо, что его тёмные силы окажутся весомее воли Богов.              Яньли заулыбалась:              — Верно, — оттянув ворот ханьфу, она промурлыкала. — Всё во имя любви… — некоторое время подумав, лисица шкодливо насадила на когти кусочки сахара и с явным наслаждением принялась их по чуть-чуть грызть, попутно рассказывая. — Дело в том, что некогда эти Небожители навредили одному Божеству, известному как Наследный Принц Сяньлэ.              — Бог Войны в короне из цветов, — кивнул Ванцзи, показав, что его знания не так уж плохи и что проведённые недели наедине с толстыми фолиантами не прошли даром.              — А этот самый Наследный Принц Сяньлэ, — понизила тон до такого, каким обычно сплетничают, Яньли. — Был его возлюбленным! — и фыркнула, лукаво искря глазами. — Он, конечно, и сейчас есть, — она махнула рукой. — Ну, я не про это. В общем. Господин Чэнчжу уж тысячу лет любит своего Принца. Всей душой, всем своим призрачным телом. Именно ради Его Высочества господин Чэнчжу восстал из мёртвых и стал тем, кто он есть сейчас. А, едва только обрёл силу, разве мог он отринуть мысль о мести? Ни в коем случае! Вот именно поэтому господин Чэнчжу и припомнил им те случаи, вызвав на дуэль и заставив познать вкус унизительного поражения, тем самым опозорив Небесную Столицу не только перед коллегами Небожителями, но и перед их же верующими!              Ванцзи ненадолго призадумался:              — Собиратель цветов под кровавым дождём мужчина, — больше констатировал он, нежели спросил.              Не поняв, что тот имел в виду, Яньли всё же кивнула:              — Да… А что?              — Наследный Принц тоже, — размышляя, проговорил Ванцзи, и тут до Яньли дошло.              — А! — прыснула со смеху девушка. — Ты про то, что демон-мужчина и бог-мужчина любят друг друга? — она захихикала. — О, Ханьгуан-Цзюнь! Здесь, в Верхнем и Нижнем Мирах всё гора-а-аздо иначе. Тут этим никого не удивишь и не испугаешь. Любовь между двумя мужчинами или женщинами… Ерунда! Тут и не такое видывали. Благодаря огромным духовным силам, небожители могут менять пол. Ты знал? Наверное, знал, раз столько времени в нашей библиотеке провёл. Так что… К примеру, для наглядности… Раньше сверкал своим великолепием на Небесах Повелитель Ветра. По рождению, он мужчина. По идее, все должны были знать его как Повелителя Ветра. Однако все верующие молились Повелительнице Ветра. Во дела, да?              — Мгм…              Яньли, хитро улыбаясь и царапая кончиками клычков всё пополняющиеся и пополняющиеся кусочки сахара, заключила:              — Так что можешь быть спокоен. Никого вашей с шифу большой любовью ты не испугаешь. Можете хоть прилюдно предаться самозабвенным наигрешнейшим плотским утехам, показав всё буйство фантазии и весь арсенал развратных умений. Уверена, даже твоя неосведомлённость в этой области не будет помехой. Всё же… — Яньли ехидно скривила губы, красноречиво поиграв бровями. — Это по папиной части. У него опыта немало. Понимаешь же, о чём я?              — Что?.. — не понял Ванцзи, ошарашенно застыв.              Но Яньли внезапных перемен в настроении мужчины не заметила, пропустила мимо своих чутких ушей это… вздрагивание сердца и застывание всего-всего внутри, будто от налёта на бетонную стену. Она всего-навсего непринуждённо пожала плечами и продолжила болтать всё, что вздумается, как ни в чём не бывало:              — К чему это я? Ах да. Никому не будет никакого дела, если вы займётесь друг другом прилюдно. Можешь расслабиться и не переживать за возможный «общественный суд»! — она насмешливо фыркнула, говоря обо всём этом, как о чём-то незначительном, неважном, глупом и не стоящем большого внимания. — Я, конечно, шучу. Но сам факт. Этим в самом деле ты никого не поразишь.              Потерев точёный подбородок, Яньли хитро сощурилась и дрогнула лисьими ушами, что задрожали от предвкушения. Кратким ловким движением избавившись от кусков сахара с двух пальцев правой руки, она хищно схватилась за фишку и поставила её на иное пересечение линий. Оглядев постановку соколиным взором свысока, девушка радостно и торжественно хмыкнула, завидев своё победное положение.              Яньли уже хотела было сказать своё: «Шах и Мат, Ханьгуан-Цзюнь», — однако чужие флюиды вязко укололи её восприятие, заставив поперхнуться набранным в лёгкие для победного клича воздухом. Вскинув свой насмешливо-пытливый взгляд исподлобья, она оторопело замерла.              Ванцзи, как оказалось, молчал неспроста. Разочарованная злость клубилась вокруг него прогорклым дымом, осаждающимся на слизистой носа и полости рта. Мужчина неотрывно глядел прямо на неё, словно некоторые из тех слов, которые обронила не следящая за своей речью Яньли, ему очень не понравились, и потому сейчас он пытался залезть к ней в душу, дабы убедиться, что ему послышалось или что девушка нечто иное имела в виду.              Всё что угодно. Лишь бы не то, что она сказала.              Однако раскаяния в этих лисьих щёлках не наблюдалось, равно как и понимания злобы собственного языка без костей и грязи той жестокой «шутки». Ванцзи то приоткрывал, то снова закрывал рот, обращая губы тонкой линией — белой от натуги и сердечной боли, которая не стихала от скорбных дум. Казалось, что-то из того, что недавно совершила Яньли, причинило ему немыслимые страдания, и оттого уже не представлялось возможным сидеть с невозмутимым выражением лица да преспокойно баловаться игрой в сянци.              Мужчина продолжал молчать до тех пор, пока нетерпение не созрело в груди Яньли, а его собственная тишина не сделалась невыносимой ввиду того, что многочисленные слова и чувства разрывали его тело на мельчайшие кровоточащие куски. Хотелось выплеснуть их; хотелось высказать всё своё недовольство; одёрнуть, осадить! Заступиться за него.              Прерывисто вздохнув да сделав это так тихо, что даже само мироздание пропустило сей вдох, Ванцзи со всей серьёзностью холодно проговорил, выделив каждое слово:              — Бесстыдство. Убожество, — он строго сощурился и утробно процедил, запнувшись самую малость на имени. — Сюань Су же… Лис. Как можно подумать, сказать о таком?.. — на языке сгустилась горечь, а глаза кисло защипало, будто туда резко насыпали горсть самого грязного песка, нагретого под прямыми солнечными лучами. — Яньли. Следи за языком!.. Даже у шуток должны быть границы. Ты, как его дочь, должна понимать, насколько… — он гулко сглотнул, пропуская колкий ком, вставший поперёк горла. — Насколько это было больно, — Ванцзи стиснул подрагивающие кулаки до онемения и даже привстал со своего места.              Спокойный диалог обо всём мирском и обычные сплетни во время настольной игры вмиг обернулись гнетущей, ледяной атмосферой, колющей кожу. Ни Ванцзи, ни Яньли не успели понять, как они умудрились так резко вылететь с дороги ровной линии разговора и упасть в канаву перебранки.              — Это неуважение! — невольно повысил тон Ванцзи. — Несправедливо. Жестоко. Ты же его дочь, которая очень любит его! И он любит тебя. Разве… зная о том, что Сюань Су пришлось перенести, можешь ты спокойно и столь ехидно говорить об этом даже в шутку?.. Употреблять это знание в таковом пошлом смысле и обороте?..              Яньли застопорилась, ошеломлённо округлив глаза. Она приоткрыла рот, не найдясь с ответом. Казалось, Ванцзи своими резкими словами несказанно удивил её и грубо сбил с мысли. Контраст настроений выбил её из колеи, принудив в недоумении застыть.              Внезапный холод и привкус напоминающей дёготь горечи дыхнул ей в лицо, заставив брови и ресницы покрыться иглами инея и кристалликами льда. Всё в девушке промёрзло и съёжилось, будто бы она только что съела нечто определённо гадкое и склизкое. Это хотелось вывернуть наружу, с чувством отплевавшись, и запить чем-нибудь сладким — даже приторным.              Однако чужие чувства, такие похожие на те, что вдруг всколыхнулись в ней, не являлись тем, что можно было с лёгкостью выплюнуть или скрасить сладостью напитка. Это было уколом совести и пониманием, что было только что сказано и отпущено с языка.              Но, пусть Яньли отстранённо, краем сознания, и поняла, что это был именно укол совести, принимать его она не желала. С самого детства Яньли была госпожой, с которой сдували пылинки абсолютно все. Отец потакал каждому её капризу, хоть и бывал порой жесток. Яньли же научилась бороться и с этим неоправданным холодом и обращать внимание лишь на любовь и восхищение, которые гладили её по шёрстке лисьего самолюбия. Она привыкла быть той самой девочкой, желания которой исполнялись по щелчку пальца. Она была госпожой, чьи приказы выполняли, едва последнее слово срывалось с алых губ. Ей достаточно было показать своим нежным пальчиком на что-то, чтобы это получить. Яньли не привыкла, что её ругают, ведь строгий отец очень редко это делал — очень не любил бранить своё самое драгоценное сокровище.              Для Яньли не существовало запретов. А если они и были, то такие, с которыми ей удавалось в душе мириться. В большинстве своём она позволяла им существовать, а ежели и случалось такое, что они ей начинали мешать, то она мастерски находила способ увильнуть и вернуть всё в нужное ей состояние.              Яньли всегда была той, с чьим словом считались. Воронята не делали ей выговоров. Они не повышали на неё свой голос, считая своей госпожой. Ни разу на её трезвом уме и твёрдой памяти не было такого случая, чтобы её пристыдили. Яньли всегда была правой. В любой ситуации. Если и случался какой-то конфликт или спор, она искренне считала, что это не кто иной, как оппонент, заблуждался. Что она никак не могла ошибиться. Что это не ей стоило принести извинения и признать собственное заблуждение.              В любой ситуации права лишь она одна. А, если она права… о каком уколе совести может идти речь? Она госпожа. Все ей должны. Разве нужно ей принимать на свой счёт весь негатив? Переживать, что её поведение могло быть некорректным? Могло обидеть кого-то?              И то, как Ванцзи сейчас ткнул её носом в — как она на тот момент думала — безобидную шутку, не несущую в себе ничего такого, очень ей не понравилось. Безусловно, с этим укором Яньли вмиг поняла — и время её пребывания в Среднем Мире, её пробудившаяся человечность в этом помогли, — что подобные шутки не имеют место быть, ибо для её любимого шифу, который растил её с малых лет и подарил ей лучшую жизнь, которая у неё когда-либо могла бы быть, это был воистину травмирующий опыт: да настолько, что порой казалось, будто тонешь в болоте, которое находилось внутри тебя самого, и спасенья из него не было. Она понимала это.              Понимала, что была неправа.              Однако… ей не нравилось осознавать это. Не нравилось, когда ей тыкали в это носом. Обращали внимание на её ошибку. Она должна быть идеальной! Она и есть такая! Она… Она не может быть неправой! Она госпожа, и все вокруг виноваты. Кто угодно. Но только не она. Однако после слов Ванцзи Яньли прекрасно понимала, что в этот раз так сказать было нельзя; что в самом деле её вина была и нужно было бы… извиниться.              Но признать факт, что ей нужно было извиниться и что она была неправой, было для неё трудно. Практически невозможно. Это было сродни попытке согнуть берёзу или вековой дуб. Заставить воду покрыться льдом летом. Звёзды взойти на небо в полдень.              Яньли всегда была госпожой, считающей себя выше других. Избалованная ли она? Безусловно. Наглая ли она? Разумеется.              Однако Яньли не была жестокой хули-цзин. Она родилась от союза двух людей, и потому в ней всё же жило человеческое начало, пусть и как осквернённое людским пороком понятие. Она не была жестокой или наслаждающейся чужими обидами либо болью. Она не знала — не умела делать это, — что с чувствами других надо считаться; что не только тебе одной может быть больно и обидно; что не только ты можешь злиться и что все тебе, по сути, ничего не должны.              Ей не хотелось причинять боль тому, кого считала близким себе. Не хотела давить на точки, что до сих пор ныли и напоминали о тёмных днях и ночах. Ей не хотелось делать это даже за спиной его, оправдываясь тем, что всё равно он об этом не узнает. Не из боязни, нет. Всё же определённые понятия чести и морали у неё имелись.              Возможно, она бы и признала с лёгкостью, что эта шутка была лишней, неуместной, неправильной, не укажи на неё Ванцзи. Не пристыди он её. Однако… теперь это не представлялось ей возможным. Ей хотелось… защититься. Убедить, что это не кто иной, как мужчина, был неправ и что это он увидел неправильность и неуважение там, где этого нет. Переиграть всё так, чтобы извинились уже перед ней. Всё ради того…              Чтобы не чувствовать себя виноватой.              Голос совести душил, ядом разъедая внутренности и покрывая изнанку лёгких сухостью. Сущность лисы — донельзя гордая — не желала опускать голову. И потому…              — Да что ты! — взбрыкнулась Яньли, резко вскочив на ноги. От её движений суматошных задрожали фишки на доске. Глаза голубые заискрили от духовных сил, вспыхнув. Хвосты в гневе и обиде закрутились, а лисьи уши припали к затылку, возмущённо задрожав. Кончик носа в любимой манере её сути сморщился, показав крайнюю степень сердитости. — Это ты ищешь проблему там где её нет! Я ничего такого не сказала. Никак его не оскорбила. Умный такой! Тоже мне! Нежненький! Да в водах цзинхуа видел шифу твою о-бес-по-ко-ен-ность! Хочешь, чтобы тебя по головке погладили за то, что ты увидел моё неуважение к шифу там где этого не было? Тц, ну давай. Иди, распуши перед ним хвост, дабы заслужить признание. Только я не уверена, что он возжелает хотя бы обратить на твои слова, твой голос и твоё существование своё внимание!              Яньли задрала нос, едко прошипев:              — Дурак! — она развернулась, намереваясь уйти. — Раз такой умный, сиди один! Свои книжки читай. Хотела я тебе помогать да, видимо, зря! В каждой моей фразе ищешь, к чему бы пристать! Поддеть! Укорить! Похоже, тебе не так уж и нужна моя помощь. Ну и ладно! Сиди один! Умник! — и… сбежала. Порывом ветра, таким похожим на тот, что бушевал снаружи, улетела, дабы не предоставить Ванцзи и шанса, чтобы возразить. Исчезла она столь быстро, что не успели ресницы человеческих век даже опуститься.              Яньли стремительно сбежала, чтобы чувство вины не затопило её при взгляде в эти горящие горькой укоризной глаза. Чтобы оно, столь противное чувство, не заставило её расплакаться при ком-то, отличном от её шифу, которому она доверяла каждую частичку себя, от осознания грубости слов, задевших её папу. Тем более что это были слова, которые сорвались именно с её языка. От масштаба и серьёзности темы, в которой она посмела нечаянно задеть его. Она предпочла сбежать, нежели решить конфликт мирно; нежели признать неправоту, сгладить углы и просто-напросто извиниться, а уж после сидеть дальше спокойно и играть с Ванцзи в сянци.              Ей проще было показать зубы, огрызнувшись, надавив на известные болевые точки, и сбежать. Дабы не видеть укора в глазах напротив. Дабы не ощущать своей и чужой горечи. Опять же… дабы не чувствовать себя виноватой.              Ванцзи растерянно проводил девушку взглядом и нахмурился, не сказав и слова вслед. Гроза полыхнула, будто отозвавшись на чью-то злость, а сырость и холод от дождя, точно усугубились и легли на кожу Ванцзи тонким слоем, который тотчас захотелось бы смыть. Он поёжился и печально воззрился вдаль — в ту сторону, с которой, как ему показалось, ему буравил спину чей-то взгляд.              Почему-то Ванцзи вдруг захотелось выдохнуть вовне то, что оформилось в сердце. Не проглотить как обычно, обернув откровение очередным тайником его души, а… Поделиться им с миром. Позволить дождю услышать.              И какая разница, что он не услышит этих слов?              — Мне очень жаль… — и тихо-тихо, беззвучно даже, одними губами сложил из мнимых звуков сакральное для его душевных струн имя. — Вэй Ин… — тоскливо опустив ресницы, Ванцзи признал. — Я не искал ссор. Лишь сказал то, что думал, — поджав дрожащие губы, мужчина отвернулся от красот и принялся собирать фишки, попутно прошептав себе под нос. — Мне просто очень жаль. Что всё вышло так.              Так — Вэнь Лонвэй. Так — мальчик, который пострадал так, что не отмыться. Так — грязь. Так — последствия и боль. Так — злая, пусть нечаянная, и жестокая шутка с уст собственной дочери. Так — вечное клеймо. Так — тяжесть с тем, чтобы справиться с грузом, легшим на плечи. Так — скверна, от которой хотелось бы помочь избавиться, однако не иметь возможности даже в глаза посмотреть.              Так — бесконечно сожалеть, пусть однажды и пообещав о сожалениях забыть.              Так — замёрзнуть вслед за ним вместо того, чтобы загореться ещё ярче и пламенем своим согреть его.       

Ведь он столько лет провёл в ожидании тепла…

***

             С того самого дня Ванцзи с Яньли не разговаривал. Девушка упорно его избегала, будто давая понять, что именно он и никто иной виноват в их ссоре. Ванцзи так не считал и, будучи опытным наставником, не собирался бегать за юной девицей, дабы поговорить. Он считал, что им было сказано достаточно, чтобы заставить её думать. Ежели она будет готова это обсудить, Ванцзи с радостью пойдёт ей навстречу, дабы направить в нужную, истинную сторону.              Однако молодая лисица по-прежнему упиралась рогом и своей гордостью, которая замолкала лишь в уникальные — почти что мнимые — моменты. Мужчине уже начинало казаться, что та девушка, которую он имел счастье видеть во время их совместного путешествия в Среднем Мире, была лишь ролью многогранной молодой госпожи. Кто угодно, но только не она сама.              «Удивительно, — рассеянно подумал как-то Ванцзи, убирая меч в ножны и складывая на места тренировочные куклы. — А перед Цзинь Лином она извинилась. Сама».              Время шло, стремительно увядало лето и вплотную приближалась тусклая осень. Воздух ничуть не поменялся за миновавшую их знойную часть года, ведь время в Хули Чаншэн Чу имело своё определение. Однако Ванцзи, даже не заглядывая в Средний Мир и календарь, с уверенностью мог сказать, что осень, обязанная быть золотой и яркой, наступила уж слишком рано, не дав лету достойно уйти на покой.              Как всегда было тихо. До одури. Лишь слабый шелест древесных крон, густо населяющих Хули Чаншэн Чу, выдавал жизнь. С недавних пор природный рокот стал чуть мрачнее и грустнее. Будто бы шептал на ухо извиняющимся тоном Ванцзи: «Совсем скоро мы будем горько плакать».              Уж год прошёл с тех пор, как Вэй Усянь по новой ворвался в его жизнь и внёс в неё полнейший хаос. А с того момента, как Сюань Су привёл его в свой дом, прошло целых шесть месяцев. И с того раза, с их последнего разговора, они не виделись. Ни разу. Ванцзи мог ощущать его постоянное присутствие где-то поблизости, однако даже края одежд заметить за углом не выходило. Вэй Усяня не было. Не было и Сюань Су. Не было и хули-цзин. Ни-ко-го. Полнейшее безмолвие и равнодушие.              Ванцзи тосковал по нему. Желал лишь увидеть его. Узнать как дела. Несмотря на то что они жили, можно сказать, под одной крышей, Ванцзи не знал о нём ничего: ни как он провёл этот день, что нового случилось и чем он будет занят сейчас. Они как будто по-прежнему жили в разных мирах без возможности пересечься хотя бы в канун какого-либо праздника.              После ссоры с Яньли Ванцзи вновь стал трапезничать один. Смеха юной лисицы не было, отчего завтраки, обеды и ужины утратили свою краску и хоть какую-то радость. Одна из отдушин Ванцзи исчезла, растаяв, и теперь будни приобрели прежнюю серость. Задор юной девушки более не разгонял его тоску, отчего мужчина вновь сделался исключительно блеклым и понурым.              Ванцзи дни и ночи проводил в библиотеке и на тренировочном поле. Яньли ни разу не объявилась. Это наталкивало на мысль о том, что она либо тренировалась тогда, когда уходил он, либо вовсе место для занятий ей было сменено.              Это казалось таким глупым. Полным ребячеством! Однако Ванцзи, будучи взрослым мужчиной, ясно понимал, что...              Яньли всего лишь ребёнок. И злиться на неё, пытаясь примерить шаблон поступков, которые ожидаешь от взрослого человека, было неправильно. Она гневалась, и потому пряталась, обижаясь. Ванцзи понимал это, ведь поведение ребёнка – на то и поведение ребёнка, чтобы быть инфантильным, глупым и в какой-то степени смешным. Ванцзи не спешил сердиться на неё за это — лишь отпустил ситуацию, решив, что когда она будет готова для спокойного разговора, то придёт сама.              Ведь Яньли делала так и в Среднем Мире. Делал так и кое-кто другой.              А до тех пор Ванцзи совершенствовал тело и дух самостоятельно. Всё же он это умел. Библиотека отлично справлялась с тем, чтобы ввести его в курс дела без сторонней помощи, а упражнения с манекенами, на которых в своё время закаляла выносливость маленькая-маленькая Яньли, не были лишними, потому как ему до сих пор не удавалось полностью уклоняться от их атак с грациозной лёгкостью, с какой он привык уворачиваться от нападок врагов. Ясно понимая, что его нынешние умения не помогут ему прижиться в мире нечеловеческих существ, Ванцзи самозабвенно совершенствовал себя, позволяя местным условиям закалить себя; выточить из него то, что было необходимо, стерев Лань Ванцзи с лица Поднебесной, дабы дать начало кому-то новому…       

…

      От Вэй Усянь не было и весточки. Ни обрывка одежды, ни краешка ароматного шлейфа. Ни-че-го. Будто бы тот ушёл от него насовсем, запретив быть рядом даже в качестве помощника.              Но Ванцзи знал, что Вэй Усянь рядом и по некой причине не выпускает его из поля зрения. Возможно — думал Ванцзи, — тому не хотелось позволить осколку его жизни бродить где попало, несмотря на разрешение. А может, у демона были свои планы на него, о которых, увы, догадаться смертному мужчине было нельзя в силу своей простой человеческой сути.              Прошло шесть месяцев, и Ванцзи как-то даже привык к отсутствию людей вокруг. Он начал смотреть на вещи иначе, а время изменило своё определение. Оно стало представляться для него чем-то иным, более растянутым и… вечным. Ванцзи однажды даже почудилось, будто ему по силах рассмотреть его течение невооружённым взглядом.              Духовные силы горы охотно отзывались на приветствие заклинателя светлого пути. Долгие медитации подле водопадов, озёр и в тихих скверах в окружении сей волшебной ауры плодотворно влияли на Ванцзи, делали его куда более сильным, выносливым и долгоживущим. Здоровым. За последние шесть месяцев он понял, что процессы, текшие в его организме, будто бы сделались более упорядоченными, верными и спокойными; а ци словно увеличилась в объёме, начав ощущаться как-то иначе.              Ежели говорить о том, что происходило в привычном ему мире, то… Ванцзи даже не мог себе представить. Из общества людей не поступало и записки.              Ванцзи не знал, как дела у его брата и дяди; как Сычжуй и прочие ученики. Мужчина не знал, каким образом отнеслись к его письму близкие и что вообще стало с его бывшим домом.              Было… тихо. Пожалуй, Вэй Усянь в этом не соврал, когда впервые привёл его сюда: здесь, воистину, было донельзя тихо и безмятежно. Хули Чаншэн Чу — точно оазис в жестоких Трёх Мирах.              Однако здесь было слишком тихо. Как бы Ванцзи ни любил тишину, от неё он тоже порой уставал.              Но — что весьма порадовало мужчину — со стороны воронят поползли разговоры о скором Празднике Середины Осени. Это было намёком на какое-то движение и разнообразие. Радость, в конце концов. Ванцзи слышал о нём мельком, ибо ранее, когда был ещё членом общества людей, не особо вникал в религиозную тематику. Всё-таки Празднику Середины Осени придавали большую огласку паломники, а он, заклинатель, не считал нужным позволить этому торжеству хоть как-либо затронуть себя.              И сейчас Ванцзи с искренним интересом пытался своё прошлое упущение исправить. Конечно, в минувшее время он уже успел почерпнуть из книжек историю этого праздника; он много о нём знал и с лёгкостью мог поддержать соответствующую беседу.              Пусть, безусловно, Ванцзи и знал многое о торжестве, «знать» не то же самое, что хотя бы раз «прочувствовать» его на себе. Для мужчины это было ново, оттого он хотел бы проникнуться праздничной атмосферой как можно скорее.              Воронята с радостью отзывались на его просьбы и охотно отвечали на вопросы. Именно они и поведали о том, что в скором времени Хули Чаншэн Чу озарится светом фонарей и украшений, запестрит веточками яшмы и ароматами различных блюд. Для Дворца Божества, пожалуй, конец сентября был отличным поводом, чтобы погулять.              Однако Ванцзи так же держал в голове, что, едва прогремит Праздник, настанет пора поминальных вечеров. Мысли об этом тушили весёлый настрой, напоминая о печальном, скорбном и тоскливом. Ванцзи часто засматривался на течение водопада и разгоняющуюся по водной глади рябь во время медитаций, мыслями уплывая не туда. Совсем как во время полугодового уединения он много думал о трагедии, которая не отпускала его тринадцать лет, а в особенно ярком спектре — вот уж целый год.              Всякий праздник терял своё значение; выцветал на фоне надвигающейся даты. Ванцзи хотелось бы по полной насладиться торжеством, окунувшись в него с головой, и отдаться ему без остатка, однако… маячащий повод для траура и ношения белых одежд подобной возможности не давал. Праздник Середины Осени — Ванцзи знал наверняка, что всё обстояло именно так и что воронята просто-напросто умалчивали о последующем пункте в их жизненном плане — лишь отсрочка. Повод насладиться светлым событием и как следует погулять. Дать себе шанс отдохнуть, ведь совсем скоро это будет… неуместно. Грубо. Жестоко.       

…

      Тридцать первое октября.              Некогда радостный день окрасился во мрачные, кровавые тона, отчего какой-либо свет обернулся злорадным.              Провожая взглядом карпов и отыскивая в их красном золоте проблеск жизни, Ванцзи с сожалением думал о том, что если бы не Вэнь Чжао, то всё могло быть иначе и статуи Божества Мёртвых носили бы не имя Сюань Су, а имя… Вэй Усяня. Средний Мир не бранил бы первого ученика ордена Юньмэн Цзян, а, напротив, освящал.              К ногам лучезарного, без прикрас доброго мальчика несли бы подношения; его бы восхваляли. Ему бы молились. Ванцзи безусловно был рад тому, что это делалось и сейчас. Однако… Мужчина бы очень хотел, чтобы люд делал всё это для Вэй Усяня. Ведь народ не знал, кем на самом деле было Божество, которое их ревностно и ласково оберегало. Они не знали, что, по сути, Сюань Су и Вэй Усянь — один и тот же человек.              Хоть, по идее, должны были бы. Ванцзи всей душой хотел — жаждал, — чтобы все — абсолютно каждый, кто посмел бы переступить порог Храма красных клёнов — знали, кому они молятся. Чтобы имя Вэй Усяня пылало на их устах не от вкладываемой в слова брани и ненависти, а от восхищения, уважения и благодарности.              Помимо всего прочего, Ванцзи добивало понимание одной вещи. Всё же он провёл уже достаточно времени на Хули Чаншэн Чу и в библиотеке, чтобы смочь сей нюанс уловить и усвоить:              «Только достойный вознесения может стать Непревзойдённым».              Как бы ни хотелось простому смертному достичь Неба, для него это невозможно. Так же тому никогда не удастся познать достаточной тёмной силы в своей власти. Ему не коснуться этого абсолюта. Ни Богом, ни Князем Демонов тому, кто не достоин вознесения, не стать.              Едва эта тонкость предстала перед Ванцзи, пропасть, жившая уж много лет в нём, углубилась ещё больше. Разбивало на куски понимание того, что, будь всё иначе, Вэй Усянь стал бы истинным Божеством. Конечно, Судьба оказалась к нему достаточно благосклонна, чтобы позволить священным статуям в его честь всё же украсить собой территорию Цзянху. Но…              Это было не так.              Останься Вэй Усянь в живых, его имя бы восхваляли. Поклонялись бы ему, а не Сюань Су. Тот лучезарный, счастливый мальчик не познал бы бед и той сумасшедшей боли. Он не разбился бы вдребезги — так, что не собрать. Он не замёрз бы. Вэй Ину… было бы так же тепло, как и в их беззаботную юность.              …Ванцзи чрезвычайно жалел о том, что ничего уже не изменить и что того наилучшего варианта развития событий всё-таки не удалось достичь. Что Вэй Усянь обернулся демоном; что он глубоко несчастен и разбит вместо того, чтобы быть обожаемым всеми баловнем Небес.              До чего же больно…              В смертных руках Ванцзи будто бы оказалось разбитое изделие из яшмы. Самой дорогой и ценной. Самой блестящей — ему казалось, что это совершеннейшее творение сверкало ярче всего-всего, что когда-либо встречало свой рассвет в Поднебесной. И что же получилось? Раз-би-то?.. Холодно?.. Почему же… эта статуэтка измельчилась на крохотнейшие осколки вместо того, чтобы быть цельным совершенством и излучать свой Божественный свет?..              Нога Ванцзи поскользнулась на гладком полу тренировочной залы, уронив его на него. Сдавленно выдохнув, мужчина выпустил из рук меч, позволив ему с глухим «цзинь» откатиться на пару цуней в сторону, и шумно выдохнул через нос.              «Задумался…», — досадливо подумал он, так и не удосужившись подняться. Его хватило лишь на то, чтобы перевернуться на спину и уставиться размытым взглядом в сводчатый потолок.              За окном так же лил дождь. Это уже было не ново, ибо осень начинала вовсю бушевать. Ванцзи всё так же тренировался в одиночестве, не разделяя его ни с Яньли, ни с воронятами.              Ни с Вэй Ином.              Он по-прежнему посвящал всего себя упражнениям с мечом и узнаванию мира, в котором оказался. Праздник Середины Осени обещал что-то хорошее в обозримом будущем, однако с течением дней Ванцзи всё больше и больше понимал, что активно в нём поучаствовать ему не позволят, ведь его не допускали к приготовлениям. Даже незначительным! Ограничивались лишь разговорами да рассказами о торжестве…              Ему порой так хотелось помочь — хотя, почему же порой? Это его желание быть частью того исполина под названием Дворец Хуоху Люлан Ци не угасало ни на миг. Напротив, оно лишь распалялось всё больше и больше. Пусть Ванцзи и считал себя по-прежнему… слабым.              Прошло целых полгода с момента его появления здесь. Яньли сразу обозначила, что если он будет как должно тренироваться, что если он станет сильнее — как они, — то… у него будет шанс стать Вэй Ину полезным.              Однако время шло. События сменяли друг друга, а жизнь не стояла на месте.              Что не сказать о нём. Ванцзи как был ничтожным смертным, так и оставался им до сих пор.              Порой им овладевало гнетущее настроение. С исчезновением смеха Яньли и её буйства оно стало посещать его в разы чаще. Ванцзи думал, думал и думал — и иногда ему казалось, что эти мысли его поглотят. Целиком. Не оставив и частички него.              От воронят, отрывков их разговоров между собой — он не подслушивал, ничуть! Лишь краем уха слышал… — Ванцзи знал, что Яньли ходит на ночные охоты и выполняет поручения Вэй Усяня. Лисица ходит на те самые задания, на которые она обещала его брать с собой.              Едва мужчина узнал, что девушка посвящает себя не только тренировкам, но и благому делу, в нём сгустилась приглушённая горечь.              Обида.              Несвойственное ему чувство. Всё же он был членом клана Лань, в котором обиду рассматривали как что-то неправильное, недостойное. Ванцзи и сам понимал, что это глупо. Что не положено ему допускать подобные мысли. Он до сих пор только и делал, что бежал от этого чувства, отрекаясь от собственных эмоций. Однако… Это было ясно как Божий день. Как бы Ванцзи ни бежал от своего Я, факт оставался фактом: ему было обидно.              Почему Яньли не взяла его с собой?.. Да. Они поссорились. Однако не на пустом же месте! Та отпустила неприемлемую шутку в сторону своего же отца. Разве мог Ванцзи промолчать и спустить её на тормозах? Ни в коем случае! Мужчина не считал себя виноватым в той ситуации, ибо ему не была чужда роль наставника, которому порой приходилось направлять ученика. Его… искренне озадачивало. Почему если она пообещала, что будет брать его с собой на задания, то отказалась от своих слов?.. Почему воронята не позволяют ему присоединиться? Вэй Ин сказал, что ему можно всё что только захочется! Что… стоит лишь спросить об этом у воронят! Отчего же он… на самом деле не может заполучить то, о чём столь долго грезит?..              Яньли говорила, что если он будет тренироваться, то возьмёт его с собой и тем самым поможет ему быть полезным. Ванцзи желал бы делать хоть что-то для Вэй Ина! Не ради его признания. Нет. Не ради его внимания. А из желания допустить, чтобы тот понял, что ему всё же можно доверить часть собственных дел. Что он не балласт. Что и он может внести свой вклад и облегчить его ношу. Хотя бы на самую малость!              Но Ванцзи не кто иной, как человек. Мужчина трезво понимал, что такому, как он, всю тяжесть и ответственность, лежащую на плечах Божества, не забрать. Что едва ли человек сможет выстоять, несмотря на прикладываемые силы и рвение для этого. Будь это возможно, Ванцзи без сомнений забрал бы все эти тяготы у Вэй Ина! Будь он достаточно сильным, он бы защитил его ото всех бед и помог бы научиться наслаждаться своей вечностью, жить, а не проводить эту самую вечность в бесконечных делах и заботах.              Ванцзи жаждал стать оружием Вэй Усяня. Жаждал… стать кистью, которой он подпишет какой-то указ. Способом, воспользовавшись которым, Вэй Усянь мог бы куда-нибудь добраться. Чего-то достичь. Получить. Ему хотелось обернуться клинком, который ляжет в руку Вэй Усяня и будет нести его волю во все Три Мира. Ванцзи жаждал бы стать для Вэй Усяня тем, кем тот захочет его увидеть. Кем, чем — неважно. Если бы Вэй Усянь захотел, Ванцзи бы был. Или не был. Любое его слово…              Однако Вэй Усянь не спешил обращать Ванцзи в свою пешку. Его по-прежнему не было. А руки Ванцзи оказались связаны. Воронята, пусть и говорили, что выполнят любой его наказ, всячески игнорировали его попытки завести разговор о вступлении в отряд разведчиков. Они мигом исчезали из поля его зрения, едва Ванцзи заговаривал о том, чтобы сделать что-то для Вэй Усяня. Поначалу мужчина думал, что подобные действия просто-напросто запрещены здесь, хоть Вэй Усянь и говорил, что нельзя лишь выходить за пределы горы без сопровождения. И потому не переступал черты.              Но один раз ему удалось заметить странность и расхождение ответов. Когда Ванцзи спрашивал о тренировках, направленных на значительное усиление духа, руководствуясь простым интересом, воронята отвечали. А стоило ему упомянуть, что это поможет ему стать сильнее для заданий Дворца, воронята смолкали и исчезали, ведь… разговор уходил в степь «ради Вэй Ина».              И тогда он понял.              Ему, Ванцзи, в самом деле можно всё здесь. Да и не только здесь. Любое его слово — закон. Беспрекословно исполнится каждый его каприз. При одном-единственном лишь условии. Это должно быть его желанием. Для него это должно делаться, а не для Вэй Усяня.              Так Ванцзи стало ещё горше. Почему Вэй Ин устами воронят запрещает ему заботиться о нём?.. Почему обрубает всякие поползновения на корню? Видит превратный смысл?              Ванцзи утомлённо прикрыл глаза, широко раскинув руки на манер морской звезды и принявшись впитывать в себя прохладу пола. Впервые — а может, и нет — ему не захотелось быть тем, кем он привык быть. Захотелось бесстыдно развалиться на полу и никуда не идти. Не беспокоиться о том, что так делать нельзя, ибо неприлично. Он взрослый мужчина! Куда ему разлёживаться на полу!              Однако Ванцзи не предпринимал попыток встать.              Размышления поедали. Неужто Вэй Усянь не позволяет Ванцзи помочь ему просто потому, что считает его слабым? Ванцзи знал это и так: он всё ещё не дотягивает во многом до воронят и служащих Средних Небес. Но он же тренируется! Он же совершенствует тело и дух! Он учится!              Неужели всех тех усилий, что он прикладывал в течение этих шести месяцев, было недостаточно?..              Всё то время, что находился здесь, Ванцзи ежедневно сгонял с себя по семь потов. Он стирал ладони, пальцы, стопы в мясо, тренируясь от рассвета до заката. Поначалу его сдерживала Яньли, но с её исчезновением из его рутины, Ванцзи вконец сорвался с цепи. Часто пропуская приёмы пищи и забывая обо всём на свете, Ванцзи дни и ночи проводил на тренировочном поле. Попутно практикуя инедию, он упражнялся, упражнялся и упражнялся, пока в нём не оставалось и капельки сил, пока он не падал без сознания и не засыпал, повинуясь воле истощённого организма.              У Ванцзи не было желания слушать кого-либо из воронят. Те отказывались помочь ему достичь той цели, что представлялась ему несбыточной мечтой, так почему он должен был обращать на них внимание и отвлекаться? Ванцзи посвятил всего себя самосовершенствованию в надежде, что это приблизит его хотя бы на жалкий шаг к тому, чтобы быть достойным стать надёжной защитной стеной за его спиной.              Он испробовал каждый из механизмов во всех тренировочных залах Хули Чаншэн Чу. Проводил без устали каждый день в упражнениях, не оглядываясь на себя. Не ел, не пил, не спал — лишь дрался до потери сознания. А после, едва открывались его глаза, Ванцзи поднимался по новой, игнорируя дрожь в ногах и во всём теле, ведь сильней было то, что творилось у него на душе.              И сейчас… Во время одной из очередных подобных тренировок… Ванцзи не находил в себе сил снова подняться.              Ему как никогда доселе вдруг показалось, что он стоит на месте. Что, как бы он ни двигал этот массивный валун из его желаний, поднять его по горе самосовершенствования в надежде достигнуть его не представлялось возможным. Этот камень так и оставался на прежней точке, не передвинувшись вперёд и на фэнь. Наверное, так было потому, что он — всего лишь человек.              Ванцзи по-прежнему ощущал себя жалким смертным, что каким-то чудом затесался в рядах исполинских существ, до которых такому, как он, просто не суждено было дотянуться; и теперь изо всех сил старался быть на них похожим. Хоть и выходило у него это до одури скверно.              Как бы он ни хотел, это было нереально. Если ты — человек без шанса на вознесение, то ты так и останешься человеком, сколь угодно сил ни приложи, дабы направить течение своей судьбы в иное русло.              Ванцзи понимал это, прекрасно понимал. Но тем не менее всё ещё проводил бесчисленные часы в зале наедине с мечом и знаниями, которые успела передать ему Яньли. Это было похоже на упрямство; на глупую надежду, что всё однажды изменится и что он сможет чего-то достичь. Хотя бы жалкой малости! Хотя бы… продвинуться на малюсенький шаг. Даже такая мелочь — успех! Как бы ни сваливала его порой хандра, Ванцзи знал, что просто обязан подняться, несмотря на то что все его потуги начинали казаться бессмысленными. Он не имеет права отступить.              Ради него.              Одно грело Ванцзи: знания Яньли были знаниями Вэй Усяня, а значит, в каком-то смысле на протяжении всего этого времени его наставлял не кто иной, как он. Пусть чужими устами. Но всё же он. Эта мысль была подобна стержню, что не позволял ему всё же утратить силы и сдаться на полпути, рассыпавшись на миллион частиц. Вера убеждала, что Вэй Усянь дал своё дозволения на их с Яньли тренировки, просто чтобы ненавязчиво научить. Через собственную воспитанницу передать всё то, что знал он сам. Сделать удобным для себя. Ванцзи был ничуть не против, если бы это было так. И потому продолжал делать, делать и делать. В надежде, что когда-нибудь ему всё же удастся превозмочь собственную суть; стать тем, кем, по идее, он не должен был ни за что быть.              Ванцзи старался — правда старался. Не нашлось бы во всех Трёх Мирах существа, которое посмело бы доказать обратное. Даже самый бессовестный и кровожадный бесстыдник и циник, завидев такое усердие и самоотверженность, сказал бы, что этот человек донельзя силён: даже если не телом – духом.              Однако результата не было.              «Для чего всё это?», — мысль эта крутилась в его сознании, сердце и душе за последние недели довольно-таки часто. Ванцзи с самого начала задавался вопросом, почему Вэй Усянь забрал его с собой. Почему позволил, несмотря ни на что, остаться с ним. Ответ так и не был найден, сколько бы ни ломал над этим свою голову Ванцзи. Никто не желал пойти ему навстречу и объяснить: ни книги, ни здешние жильцы, ни то, что зрело в груди.              Ванцзи был здесь чужим: по плоти, крови и сути. И как бы он ни силился это исправить, аксиома оставалась аксиомой. Бессмыслица. Полнейшая глупость! Это было самонадеянно: подумать, что удастся человеку обернуться духом-воином, могущим достойно служить своему Божеству.       Но тем не менее Ванцзи прикладывал неимоверное количество своих сил. Всё чаще и чаще мужчину настигала горестная беспомощность, граничащая с отчаянием. Он же трудился! Он же… Он же посвящал всего себя этой идее! Стремлению! Истязал себя до лишения чувств! Проводил дни и ночи за одним лишь самосовершенствованием, практически не живя толком!              И неужто… Даже с учётом всего этого…

Он всё же делал недостаточно?..

      Подняв к глазам ладонь, Ванцзи рассеянно отметил следы, которые так и не успели зажить — именно он и никто другой не дал им сделать это. Будучи с собой донельзя жестоким, Ванцзи порой и не сознавал, какой силы вред наносил себе в погоне за таким далёким совершенством.              Подобное заключение спровоцировало появление слабой усмешки где-то глубоко-глубоко внутри. Стало забавно от предположения, что если бы тогдашний он увидел себя нынешнего, то донельзя опешил бы, узнав, что ему тоже бывает чрезвычайно тяжело в учении; что всё же было что-то, что ему оказывалось далеко не по плечу и что он тоже может быть неидеальным.              Обычным человеком.              Голова привычно ныла. По затылку расходились вибрации из-за соприкосновения с полом. Ванцзи впервые за долгое время позволил себе просто… лежать, отдыхая. В этом что-то такое было: ничего не делать и давать своему телу такую желанную — необходимую — передышку.              Болело всё и от понимания собственной ничтожности. «Переезд» в чуждый мир давался ему тяжело, как бы ни пытался Ванцзи убедить себя в обратном. До умопомрачения старательно ища хоть какие-то плюсы, хоть какие-то признаки прогресса, он верил, что всё получится; что всё, что он делает, не напрасно; что когда-нибудь он сможет стать достаточно сильным, чтобы защитить.              Но как бы Ванцзи ни думал, что ему, несмотря ни на что, удастся приспособиться с лёгкостью, это оказалось глубочайшим самонадеянным заблуждением изжившего себя таланта. Поначалу собственное ошарашенное состояние казалось чем-то естественным ввиду свежей смены обстановки, однако теперь оно сделалось привычным, и оттого глупым, ненужным и постыдным.              Наверное, над всем этим хаосом чувств, которые внезапно обнаружились в нём, преобладало одно-единственное: растерянность. Ванцзи… в самом деле пребывал в смятениях. Будучи уверенным лишь в своём желании быть для Вэй Ина надёжной опорой и защитой, он совершенно не представлял, как это осуществить, ведь все испробованные им методы не приносили каких-либо результатов — ни положительных, ни отрицательных, — а иных он не знал.              Всё казалось таким сумбурным. Таким, что сложно уложить в голове по полочкам. Для человека, который всю свою жизнь был среди педантичного порядка, лишённого суматохи и постоянно гомона, таковое постоянное состояние и таковая обстановка были сродни медленной мучительной гибели.              Доходило всё до того, что хотелось бы просто упасть и позволить времени, жизни течь мимо него. Настолько Ванцзи… выдохся. Каким бы прославленным, сильным заклинателем он ни был среди людей, здесь он оставался тем слабым существом, которое само нуждалось в чьей-то защите. Не было удивительным то, что в постоянной борьбе с разделяющим их с Вэй Усянем реальности барьером, мужчина в самом деле устал.              Но, несмотря на то что всё неумолимо стремилось к нулю: его пыл, рвение и запас жизненных сил, Вэй Ин неизменно был тем, ради кого Ванцзи по-прежнему был готов из раза в раз вставать на ноги и продолжать бороться с творившимся сейчас хаосом: в его голове, в его плоскости реальности, везде.              — И долго ты собрался бороться с ослом в упрямстве?              Ванцзи резко сел, проигнорировав яркое помутнение в глазах и прострелившую виски режущую боль.              Этот голос.              Мигом вскочив на ноги, Ванцзи закружил вокруг собственной оси, силясь понять, откуда же с ним говорили. Но проблема была в том, что излюбленным трюком Вэй Усяня было эхо, оттого вычислить его местонахождение было той ещё задачкой.              — Ты?.. — пропустив мимо внимания сухость во рту, прошептал Ванцзи, лихорадочно бегая глазами по стенам, сводчатым потолкам, колоннам, теням и стене из дождя за перилами террасы. Он усиленно всматривался в каждый фэнь материи, справедливо ожидая заметить едва различимый силуэт среди многоцветия бытия. Вэй Усянь — его облик — вполне мог затеряться в росписи листьев и каплях дождя, которые любовно складывали бы из самих себя его образ.              Всё же Вэй Усянь был призраком. Оттого не стоило искать только материальный, легко угадываемый силуэт. Ведь существовала вероятность того, что тот будет соткан из множества природных нитей и угадываться в любом из проявлений жизни.              Отыскать Вэй Усяня в округе представлялось Ванцзи чем-то нереальным, ибо приходилось всматриваться даже в блик, брошенный дождевой каплей; в слабый отсвет лампы и завиток тьмы, сидящий в углах. Глаза визжали от настойчивости, которую прикладывал мужчина, однако исправно исполняли свои обязанности: искали.              Но терпели неудачу.              Вэй Усянь как будто бы не замечал его потуги и из Небытия беспристрастно вещал:              — Какая глупость.              — Сюань Су, — заломил брови Ванцзи, сжав кулаки до онемения каждого хрящика, суставчика и косточки. Он принялся носиться как раненный зверь по загону, выискивая столь желанный силуэт. Сердце забилось точно бешенное и начало отдаваться стуком в висках. Воздуха от волнения стало не хватать до помутнения сознания и немыслимого головокружения.              Появление Вэй Усяня — притом столь резкое — выбило Ванцзи из колеи. Уж чего он точно не ожидал, так это того, что сегодня… услышит его голос. Что… Вэй Ин вдруг придёт к нему.              — Сюань Су!.. — прерывисто, лихорадочно шепча, мужчина старательно крутил головой, ища. Каждый зов был пронизан отчаянием, чувством; тоской и всем-всем-всем. Это было похоже на готовность броситься вниз с обрыва; на прыжок в неизвестность, на радикальный импульсивный поступок. Волнение, любовь и трепетная дрожь благоговения. Как он скучал по нему! Как мечтал, что сможет просто поговорить с ним, даже не думая о том, чтобы обратить на себя его взор в… подобном ключе. Ванцзи было достаточно всего лишь обычного знания, что с Вэй Ином всё хорошо и что тот не испытывает тяжести в чём-либо. И потому сейчас… Когда сия долгожданная возможность объявилась, Ванцзи… жаждал бы задать великое множество вопросов! Спросить… Рассказать… До чего же сильно горел его язык от желания… побеседовать! — Сюань Су?.. Где ты?              Но Вэй Усянь мастерски игнорировал его вопросы, по некой причине только лишь задавая свои и нагло перебивая:              — Я задал вопрос, — вибрации угрюмого недовольства разошлись по пространству, когда Ванцзи позвал его по имени. Воздух возле стен как будто бы загудел, уподобившись коту, которого погладили не так, как было нужно.              Ванцзи — задумайся он об этом сейчас — никак не догадался бы, что именно не понравилось Вэй Усяню в его последней части предложения; в зове. Но сторонний наблюдатель, обладающей мудростью и знанием, с лёгкостью ответил бы, что дело было в том, что Вэй Усяню хотелось, чтобы Ванцзи назвал его как-то иначе.              — Почему занимаешься глупостями? — в тоне его сквозил немыслимый холод. Ванцзи мигом вспомнил, что обычно невозмутимая речь Вэй Усяня всегда обдавала собеседника могильным морозом только тогда, когда тот от чего-то злился.              Устав бегать по кругу и поняв бессмысленность сего действия, Ванцзи тяжело запыхтел, приводя хрипящее дыхание в норму, и закусил губу с внутренней стороны:              — Что ты считаешь глупостями?              После некоторой заминки Вэй Усянь ответил:              — Ты и так знаешь, — и в этой лаконичной фразе был некий подтекст, который уловить и верно истолковать было сложно в силу изменчивой природы Вэй Усяня. Он был похож на водную рябь: попробуй разбери, что конкретно в сей миг тот из себя представляет. Было сложно догадаться, к чему он клонил; что имел в виду и в чём именно укорял.              Вэй Усянь — будем предельно честны — сам себя не понимал. Все те годы, что ему удалось встретить после смерти, были наполнены сумятицей, полнейшим сумбуром! Таковой трудности он не испытывал ни разу за свою жизнь, а за вечность — ежедневно. И, несмотря на то что с этой каверзной проблемой Вэй Усянь сталкивался ежедневно, бороться с этим у него не выходило; его сознание напоминало разбитое зеркало, в осколках которого имелось бесчисленное множество отличных друг от друга отражений. Одно объединяло эти образы: всё это был один только Вэй Усянь. Вопрос лишь в том, какое из его проявлений.              Каждая из его ипостасей имела свой нрав, принципы и цели. В какой-то из них сохранилась возможность чувствовать, а какая-то утратила её насовсем. В каком-то из осколков жило милосердие, а другой был готов цинично вырвать сердце того, кто и так был готов его доверчиво, предельно добровольно вверить ему в руки, предоставив возможность делать с ним всё что угодно.              И всё это многообразие сторон ютилось в одном-единственном сосуде, чьё имя на протяжении долгого времени постоянно менялось. Даже само вместилище этого хаоса не знало, как себя назвать.              Немудрено в таком случае, что Вэй Усянь сам не мог понять собственных поступков, которые порой толкали его пощадить или убить; отречься от любви, чувств, а после миновать все Три Мира, дабы отыскать взгляда золотых глаз в надежде узреть в них ласку и тепло, попутно при этом страшась всё того же проявления.              Боясь обжечься.              Вэй Усянь не понимал собственных мотивов. Не понимал, почему ему не сидится спокойно на месте, когда он вполне мог бы припеваючи распивать вино, лёжа на богато расшитой кушетке в Игорном Доме Призрачного Города. Почему неизменно бросал все дела и дни и ночи напролёт наблюдал за тем, как, ни о чём не ведая, жил на территории Дворца Чунтянь Ванцзи.              Вэй Усянь не знал, как истолковать свои действия — и притом сделать это верно. Подобная задачка представлялась настолько сложной, что хотелось выть.              И добавляло разрухи то, что Вэй Усянь не понимал себя, а Ванцзи — и подавно. Разве ж залезешь в чужую голову? Тем более в ту, что так сильно боится открыться. Если уж самому Вэй Усяню было неподвластно определить смысл чаяний и желаний собственного хаоса, то… Как мог разобраться в этом урагане Ванцзи?               Именно по этой причине, даже если Вэй Усянь, сказав, что он и так всё знал, имел в виду одно, Ванцзи никак не мог понять его верно. И потому услышал то, что услышал; составил картинку из тех кусков информации, которые ранее предоставил ему Вэй Усянь.              «Ты и так знаешь», — Ванцзи повторил эту фразу про себя ещё раз, прокатив её по языку и размазав сливающуюся со слов горечь.              — И тянет же ко мне таких влюблённых, — сказал тогда Вэй Усянь.              Ванцзи потоптался на месте и почувствовал, как его плечи опустились — да так низко, будто на них вместе с полным строгой укоризны тоном и смыслом, вложенным во фразу, свалилось что-то весьма тяжёлое, грозящееся сравниться с неприподъёмным.              — Я… — прошептал он. Ему так долго хотелось услышать его, что всё прочее казалось сущей мелочью. Однако сейчас, когда первоначальная радость от внезапной встречи несколько поутихла, Ванцзи вдруг испытал… чувство стыда. Ему подумалось, что его волнение воспринималось донельзя ребяческим и смешным; что каждое из его проявлений и каждый из совершаемых им будто со скрипом шагов навстречу выглядели в его глазах донельзя убого, вульгарно и грязно.              Захотелось извиниться за свою инфантильность и суетливость, лишнюю настойчивость, казавшуюся неприятной. Некогда он и сам бы пожурил ученика за то, что тот чересчур громкий и занимается беготнёй вместо размеренной ходьбы. Но сейчас Ванцзи не тот Ханьгуан-Цзюнь, который мог бы позволить себе отпустить таковой комментарий. Замечание на этот раз было обращено не воспитаннику, а ему самому, и било по лбу за ненужную экспрессию.              Ванцзи всегда был закрытым и хладнокровным человеком. Ему не было свойственно слишком радоваться чему-то, кому-то. Безусловно, Ванцзи скучал. По брату, дяде, отцу и матери.              Но никто из них не заставлял его заходиться в нетерпимом волнении; ощущать, как дыхание терялось где-то на подступе к горлу, а всё-всё-всё на свете скоропалительно теряло свою значимость. Всё, кроме него.              И сейчас, когда Вэй Усянь столь холодно назвал это «глупость», ткнул носом в то, что это — это… Ванцзи почувствовал небывалый стыд за себя; за свою тоску и за все те эмоции, что вдруг в нём поднялись.              Ему стоило бы благодарить Вэй Усяня за одно лишь разрешение приехать; быть с ним в одной плоскости трёх реальностей. Однако Ванцзи изо всех сил только и делал, что рвался туда, куда ступать ему не было дозволено.              И теперь этот ледяной голос, полнившийся отчуждённостью, ясно это показывал: недовольство.              Вэй Ин был недоволен им.              Лицо его никогда не краснело. Даже в хмелю кожа сохраняла свою аристократическую бледность — как будто зеркало он был, ибо день и ночь прекрасно отражал от себя всякий свет. Выражение лица столь же неизменно лучилось беспристрастностью, и никому не было ведомо, что уши у него в этот миг полыхали стыдливым румянцем, а низ живота тянуло от гложущей мужчину вины.              — Я… — только и хватало Ванцзи. Язык сводило судорогой, оттого слова терялись не только из-за сумбура в голове, но и из-за спазма сковавшего каждую его мышцу. — Я… — с каждым разом громкость становилась всё меньше и меньше, пока совсем-совсем не стих тон, и он не стал лишь беспомощно то открывать, то закрывать рот.              Голос, звучащий из ниоткуда, не торопился — было бы удивительно, спеши он в самом деле. Ванцзи знал, что его обладатель не ушёл, утратив терпение. И так же знал, что раздражение Вэй Усяня только усилилось. Оно ложилось на кожу и обвинительно обжигало её.              За то время, что они провели вместе, Ванцзи привык к новому нему. Научился мириться со вспыльчивостью и колкостью; сглаживать углы. Он привык к тишине. Однако сейчас Ванцзи пугало это самое молчание. Раньше казавшееся привычным и естественным оно угнетало и заставляло его чувствовать себя так, как будто Вэй Усянь собирался его стегать.              А то и вовсе, прогонять.              — Ты, — спустя некоторое время безмолвия бросил, как обрубил, Вэй Усянь. — И что дальше? Я получу ответ на свой вопрос?              Ванцзи чуть понурил голову и тихо-тихо, будто горло что-то давило, просипел:              — Я просто хотел… Стать сильнее… Ты… не подумай. Ничего превратного не помышлял. Уже было мною сказано: я не враг тебе. И… не посмею даже думать о чём-то непотребном. Моё единственное желание…              Вэй Усянь, оборвав его на полуслове, как будто бы фыркнул — да сделал это с такими ехидством и злой насмешкой, что Ванцзи едва сдержал глаза открытыми:              — Кажется, с уходом из клана ты утратил способность нормально говорить, — после этой реплики молчание удлинилось, повиснув ещё более тугой нитью между Ванцзи и сидящим в закромах пространства Вэй Ином. А когда тот наконец заговорил, перестав мучить стоящего на манер провинившегося ученика Ванцзи, то вся нарочитая ленца и растягивающиеся гласные смазались, заставив тон звенеть от звучащего между строк холодного гнева. Казалось, Вэй Усянь только благодаря невесть чему не накричал на него и не обругал. — Зачем – сильнее? Разве ты уже не сильный? Зачем занимаешься ерундой и истязаешь себя? Дурачьё. Вроде взрослый, а мозгов ни цяня! Почему не спишь, игнорируешь отдых и приёмы пищи? Что за ребячество! Ради чего это? Чтобы стопки книжек повыше таскать?              Вэй Усянь сыпал вопросы один за другим. Каждый из них больно жалил, оставляя после себя кровоточащую рану, обещающую загноить. Ванцзи хотелось бы возразить. Воскликнуть, что Вэй Усянь не так понял его намерения. Что они вновь возвращаются туда, откуда начали. Что… он не Вэнь Лонвэй. Что не нужно бояться и бить его по рукам, не давая быть рядом, ведь у него нет и не будет таких помыслов. Лишь желание оберегать двигало им.              Ванцзи помнил, что Вэй Усянь мог в силу своей сути улавливать чужие чувства. Он искренне надеялся, что в сей миг если не слова, то чувства, кипевшие в нём, дойдут до него и объяснят лучше витиеватых, полных сумятицы фраз.              Однако в то же время Ванцзи понимал: он всегда был открыт перед Вэй Усянем. А способность последнего считывать его искренность никуда не девалась. И если… если Вэй Усянь всё ещё не подпускал его близко, значит, ожидать, что сейчас вдруг примет его, — глупость.              Выводы заключались один за другим. Стыд лишь только разгорался, обжигая грудь ядовитым пламенем. Ванцзи казалось, что ещё чуть-чуть — и он вспыхнет.              И потому молчал. Тяжело. Виновато. Голова его была чуть опущена, а глаза приросли к полу, не решаясь оторваться и позволить себе снова искать его образ. Это показалось запретным, ведь Вэй Усяню не нравилось это. Ванцзи молчал, ибо ему было нечего сказать. От природы не обладая красноречием, он столкнулся сейчас с невообразимой силы проблемой: оправдаться. Это сделать хотелось. Но вместе с тем Ванцзи знал, что это будет неправильно. Что ежели уж и виноват, ежели уж переступил черту дозволенного, не оправдал оказанного доверия, то Вэй Усянь имел право судить его как должно.       — И чего ты молчишь? Язык в узелок свернулся?! — как-то нетерпеливо гаркнул на него Вэй Усянь из темноты.              Ванцзи внутренне вздрогнул от подобного тона, ведь Вэй Усянь — новый — на его памяти ни разу не терял самообладания. Не кричал. Ему это было чуждо, и потому слышать таковую громкость и суетливость между строк было… дико.              — Я…              Вэй Усянь цыкнул, и по этому краткому звуку Ванцзи понял, что на него махнули рукой. Он буквально мог нарисовать у себя в уме чужой образ: невозмутимое холодное, острое выражение лица, похожее на иглы инея; не хмурящиеся в самом деле, но кажущиеся такими брови; поджатые в тонкую линию губы и глухое недовольство на дне ледяной бездны ровных, как замёрзшее озеро, глаз; гуляющие желваки от стиснутых челюстей и хищно гнущиеся пальцы, лежащие на локтях.              — Ты, — уже куда более спокойно вернул ему Вэй Усянь. Точно всё то, что секунду назад шипело на Ванцзи, вдруг наскучило ему, и потому кануло в Небытие. Нутро мужчины по струнке вытянулось, напрягшись и забоявшись, что сейчас он последует за этим Нечто. Правда, вместе с боязнью присутствовало и понимание собственной вины.              Он не должен был переступать черту и быть слишком навязчивым. В конце концов, его желания не должны хоть как-либо: косвенно или прямо беспокоить Вэй Ина, досаждать ему, провоцировать появление перед глазами болезненных воспоминаний, от которых хотелось избавиться.              Ванцзи напряжённо молчал, заломив пальцы. Вэй Усянь, будучи с того самого рокового момента, неразговорчивой натурой также не спешил говорить что-либо ещё. Ванцзи предположил, что так было из-за его глупой нерешительности и эмоциональности, бьющей по лисьему восприятию. Возможно, Вэй Усяню просто надоело допытываться у него; выуживать ответ на поставленный им вопрос.              Волоски на загривке встали дыбом, кожа на затылке загудела, а мурашки и дрожь пробежались по позвоночнику. Сие ощущение было сравнимо с вылившимся внезапно на горячее тело ушатом ледяной воды. Её капли текли по выступам лопаток, позвонков и рёбер, будто бы затекая внутрь и начиная обволакивать собой сами органы.              В зале было достаточно тепло, чтобы не ощутить всё это просто так. Навряд ли его изменившееся состояние было причиной внезапного порыва сквозняка, ибо снаружи стояла полнейшая тишь.              Именно по этой причине Ванцзи и понял, что сейчас его окутывали лисьи тени-хвосты. Те гладили его, изучая через вкус. Аура жизни колыхалась — Ванцзи мог видеть, как в слабых лунных отсветах и прозрачных полосах от огонька свеч в жирандолях его тёмный силуэт, лежащий на половицах, по краям почти что незаметно колебался и покрывался рябью, вытянуто искажаясь.              Мужчина замер и как будто перестал даже дышать, боясь потревожить изучающего его хули-цзин и спугнуть. Он постарался расслабить тело и успокоить мысли, дабы его флюиды не оскорбили чуткое восприятие лиса. Ванцзи изо всех сил напрягал один лишь слух, дабы чуть что уловить малейшее проявление недовольства и сразу же исправиться. Казалось, его барабанные перепонки были готовы с треском лопнуть — так усердно он вслушивался.              Наконец голос из пространства задумчиво цокнул:              — Что ж ты никак не успокоишься… — и… затих. Эхо отразилось от стен, побегало по нему и окончательно замолчало.              Приоткрыв глаза, обведя ими пространство и не уловив какого-либо продолжения — а что самое главное, присутствия, — Ванцзи осторожно позвал:              — Эй, — но никто не ответил, а с губ сорвалось опрометчивое. — Вэй Ин?.. — тут же хлопнув себя по рту и там и оставив ладонь, Ванцзи сделал несмелый шажок вперёд, отчего половица скрипнула, зазвучав в воцарившейся вакуумной тишине донельзя громко.              Всё было так же, как и всегда: обычно. Безмолвие пика; природа, спящая за пределами здания; полумрак, рождённый подступающей ночью и далёкий-далёкий рокот цикад, представлявшийся сейчас мнимым: существующим только лишь в его воображении.              Всё было так же, как и всегда: ничьего присутствия не ощущалось. Никакого злого тяжёлого взгляда на спине, одной из сторон лица и на каждой точке его тела.              Теперь точно… полная тишина.              Руки вдоль тела обессиленно опустились, расслабив бывшие в той или иной степени напряжения всё это время пальцы. Ресницы припали к нижним векам и замерли. Дыхание успокоилось, полностью и в самом деле перестав волноваться. Сердце пропустило стук вместе с пониманием.              Ушёл.              Он развернулся и покинул его, так и не дождавшись ответа, не пояснив странную фразу. Просто взял… и ушёл. Оборвал разговор, оставил неясный осадок на душе и ещё больший беспорядок. Не прогнал, но и не подтвердил, что ему можно остаться.              Конечно, Ванцзи знал, что если бы Вэй Усянь не возжелал более видеть его и позволять ему находиться на территории своего дома, то его бы уже тут не было; пространство вмиг сменило бы себя, не спросив его мнения.              Но огонёк опасения по-прежнему не смолкал, не слушая рациональный голос внутреннего Я.              «Не прогнал», — бесцветно выдохнул через нос Ванцзи, продолжив успокаивать себя.              Линия его стана колыхнулась, обозначив движение. Мужчина быстро навёл порядок, приведя вид зала в самый что ни на есть идеальный, и отправился плавной походкой в свои покои, которые довольно долгое время почти что пустовали.              Для всякого стороннего взгляда его поступь была ровна, совершенна и грациозна, однако только Ванцзи знал, что одна из его ног хромала; что пальцы раз через раз простреливала боль. Лишь он сам — и больше никто во всех Трёх Мирах — знал, насколько было тяжело идти и какую значимую роль играла давняя привычка, ведь, не будь у него её, всем здешним жильцам стало бы видно, как его мотало из стороны в сторону.       

…

      …Покои встретили его своим привычным полумраком и прохладой. Из-за того, что здесь долгое время регулярно никто не ночевал, комната не то чтобы была похожа на жилую — больше на склад красивых дорогих вещей, пригодных для ежедневного использования.              На поверхностях столов, полок и шкафов пыли не наблюдалось. По пространству гулял свежий воздух, оттого ощущения затхлости или духоты не возникало. Икебаны по-прежнему лучились изяществом и радовали глаз.              Чей угодно, но только не глаз Ванцзи.              Мужчина аккуратно прикрыл за собой дверь, по давней привычке озаботившись, чтобы не доставить другим обитателям неудобств своим несдержанным шумом, и как в тумане проделал всё то, что делают обычные люди по возвращении домой после долгого изнурительного дня: купание, переодевание и сон.              Ужином Ванцзи пренебрёг, даже об этом не задумавшись, ибо тот обязан был окутывать семейным теплом и уютом, оттого и пища становилась полезнее, вкуснее. И потому он, практиковавший инедию с самого своего ухода в уединенную медитацию год назад, справедливо решил, что, раз всех тех чувств ему познать не удастся, трапеза никакого смысла не имела.              Собственное одиночество сковывало и давило на него со всех сторон. Оно грызло мышцы, пробираясь к костям и обессиленному смятению. И дело было даже не в отсутствии людей рядом. Дело было в отсутствии кого-либо рядом.              В отсутствии его рядом.              Когда Ванцзи понял, что собственные мысли начали его потихоньку «поедать», то поспешил отправиться в постель, дабы заснуть и больше… не думать.              Однако ему помешал стук в дверь. Это озадачило, ибо никто не приходил к нему. Никогда. Точнее… Ежели не юлить и быть предельно честным… Та, что могла бы заявиться к нему на порог, более не разговаривала с ним, оттого вероятность нежданных гостей резко сводилась к нулю. Никто не мог прийти к нему, потому как никому не было до него дела. Ванцзи не был кому-либо нужен здесь настолько, чтобы к нему пришли — тем более в довольно позднее время — ради чего-либо.              Пусть Ванцзи и был уверен в нереальности своей смешной, глупой догадки, против воли в груди созрело взволнованное трепещущее чувство, от которого было не спастись, ибо оно жило в нём вместе с тем, что люди обычно именуют любовью, и потому даже при малейшей намёке то беззастенчиво давало о себе знать.              Стараясь не слишком спешить, но в то же время – и медлить, Ванцзи как-то чересчур отрывисто распахнул дверь, нелепо надеясь там увидеть его.              Но, вопреки его отчаянным сокровенным желаниям, там стояла одна из воронят. Судя по одежде, та принадлежала отряду разведчиков. Её обсидиановые глаза удовлетворенно сверкнули — должно быть, ей было невероятно радостно понимать, что ждать лишнюю минуту в ожидании хозяина комнаты на пороге не придётся. Время было позднее, и потому велика была вероятность, что Ванцзи просто-напросто спал.              Однако тот среагировал быстро, чем избавил её от ненужной траты своего времени.              Сделавшись куда более сговорчивой и миролюбивой, девушка сложила перед собой кулаки в уважительной манере и кратко поклонилась, приветствуя:              — Доброго вечера, Ханьгуан-Цзюнь. Прошу прощения за поздний визит, — каждое её слово звучало, точно заученный стишок, и потому Ванцзи, порядком удручённый своим неуместным волнением и прошившим его разочарованием, не сомневался в том, что искренности в словах девушки искать не стоит.              — Всё в порядке, — сухо отозвался он, не понимая, что же от него могло понадобиться. Тем более столь поздно.              — Моё имя Лэнфэн . Я одна из второго отряда разведчиков. Так скажем, в нём я главная, — решив, что со вступлениями покончено, она торопливо заговорила, очевидно желая как можно скорее отправиться с чистой совестью отдыхать. — Вы неоднократно изъявляли ранее желание быть одним из разведчиков, помогать и служить Дворцу Хуоху Люлан Ци. Что ж, с учётом ваших данных ходатайство рассмотрено и одобрено. Завтра в восемь утра мы отправляемся на задание в Средний Мир. Будьте готовы к выходу. Слуги принесут вам одежду вместе с завтраком, а в детали посвятим по пути — к слову, так делается всегда. Идти нам долго, а торопиться нет нужды. Вечность не терпит спешки.              Сказать, что Ванцзи опешил, — ничего не сказать. Слишком... мягкое заключение.              Открыв и закрыв рот, он пару раз хлопнул глазами и уточнил:              — На задание… как разведчик? — это была больше попытка понять, правильно ли он понял и расслышал, однако для Лэнфэн это был повод усомниться в его умственных способностях.              Смерив его бесцветным взглядом, девушка сухо произнесла:              — Я именно об этом и сказала секунду назад. Да, как разведчик. Завтра в восемь утра. Будьте готовы. Если поймёте, что всё было зря и вы на деле не очень хотите этим заниматься, то просто скажите слугам, когда те принесут форму. Не тратьте ничьё время, — тут её выражение лица на секунду замерло, а после как будто бы вздрогнуло. Словно она о чём-то подумала, спохватившись о наличии некоего нюанса. Лэнфэн украдкой передернулась, прочистила горло и сделалась куда более почтительной. Даже тон её порядком подобрел. Слишком резко отчего-то. — Прошу прощения за резкость. У Вас остались ещё какие-то вопросы?              Ванцзи моргнул и уже было качнул головой, дабы дать понять, что ему все ясно, однако, когда Лэнфэн уже повернулась, чтобы уйти, подал голос:              — Госпожа Лэнфэн.              Девушка обернулась и невозмутимо бросила:              — Слушаю.              — Почему вы вдруг изменили своё мнение? — едва выражение лица напротив на секунду исказилось в искреннем непонимании, Ванцзи дополнил. — Воронята на протяжении нескольких месяцев мне постоянно отказывали. А сейчас вдруг — нет. Почему?              Казалось, Лэнфэн была согласна ответить на любой его вопрос. На любой, кроме этого. Губы её поджались, обернувшись тонкой линией, а вроде как молодое девичье лицо посуровело, приобретя взрослую строгость. Теперь она в самом деле походила на главу своего отряда: жёсткую, властную и неумолимую. Черты несколько заострились, сделав облик Лэнфэн на порядок старше.              Она перекатилась с пятки на носок, словно придумывая честный, но тем не менее расплывчатый ответ. Такой, какой устроил бы всех.              Всех, кроме, пожалуй, Ванцзи.              Тот нахмурился, увидев, что его хотели обмануть. Ему очень не нравилось, когда от него пытались утаивать что-то, что касалось непосредственно его самого и близких ему людей. Будучи взвинченным и уставшим, а также не терпящим ложь в любом её проявлении, Ванцзи резко реагировал на подобные метания. Он бы принял ответ «нет», ведь разные бывают ситуации.              Ему не хотелось, чтобы ему лгали. Делали из него дурака.              — Госпожа Лэнфэн, — твёрдо отчеканил Ванцзи, уколов знаменитым холодным взглядом Ханьгуан-Цзюня.              По некой причине показавшей себя как прямолинейную особу Лэнфэн отвечать не хотелось. Глаза неловко сверлили его лицо и очевидно тормозили. Было заметно, что что-то мешает ей с чистой совестью безо лжи ответить на вопрос. Каждая из её мимических черт боролась с самой собой и металась, не скрывая ничего в силу своей натуры. Ей не хотелось увиливать и придумывать отмазки, оправдания. Изворачиваться, дабы предоставить удобный ответ. Однако…              Приказ есть приказ.              — Я не могу ответить Вам на этот вопрос, — сдалась девушка. Она извиняющимся движением неловко повела плечами и кратко дёрнулась в сторону лестницы, дабы уйти, но что-то внутри неё, видимо, вынудило её остановиться, чтобы пусть с небольшой заминкой, но сказать. — Мы, воронята, не смеем оспаривать его слова. Приказ есть приказ. Не серчайте, что Вам до этого не шли на встречу. Но мы правда не решаем ничего касательно тех, кто принадлежит ему. Это не наша прерогатива. Мы лишь склоняем голову, беспрекословно подчиняясь. Как бы никому из нас ни хотелось принять Вас в наши ряды ещё полгода назад, это было не в нашей власти.              И, кивнув на прощанье, повернулась к нему спиной, показывая, что больше никаких откровений не будет. Она быстро оглянулась вокруг, зыркнув опасливо во тьму, будто боясь, что оттуда может прилететь нагоняй за неисполнение строго наказа.              — Доброй ночи, Ханьгуан-Цзюнь, — как-то впопыхах проговорила Лэнфэн, а после исчезла во мраке коридора. Совсем как кое-кто, по кому тяжко вздыхало сердце Ванцзи.              Постояв подобно истукану в проходе с минуту, Ванцзи вернулся в покои — уже куда более расслабленный, пусть и ошарашенный. Надо было идти спать, однако мысли роем пчёл или же ос носились по черепной коробке, жаля её внутренние стенки своими смелыми догадками.              В голове так и громыхала опытным умом вычлененная из общего вороха слов фраза:              — Приказ есть приказ.              «Вэй Ин не позволял мне быть частью воронят, — твёрдо заключил Ванцзи, будучи полностью уверенным в правильности вывода и положив руку на затрепетавшее сердце. — А теперь… выходит, что позволил».              Одна из ставней резко дернулась, раскрывшись наружу и ударившись о стену с внешней стороны здания. Ванцзи вздрогнул и подскочил к окну, пытаясь понять, что же могло потревожить ставни.              На улице стоял полный штиль. Ни сквозняка не наблюдалось. Прохладца была приятной, вечерней. Ёжиться не хотелось — лишь наслаждаться. Листья не качались, оттого молчали.              Хули Чаншэн Чу да Дворец Чунтянь погрузились в сон.              Сделав определённые — верные — выводы, Ванцзи порядком потеплел взглядом, мягко обхватил торец ставни, чтобы закрыть её как должно и в пустоту проговорил, зная, что его прекрасно услышат:              — Спасибо… Вэй Ин, — ресницы дрогнули, а губы, самую малость подумав, попытались — ибо не умели делать это правильно — тепло улыбнуться. — Я не подведу тебя… Спокойной ночи.              Плотно затворив ставни из привитой ему в Облачных Глубинах привычки, Ванцзи в последний раз мазнул мягким взором смотрящие на него через стекло красоты пика и полегчавшей поступью двинулся к постели.              Но лёг не сразу. Удивлённо замерев подле изголовья, Ванцзи прерывисто вздохнул и озадаченно воззрился на оказавшийся невесть каким способом на его кровати цветок. Пальцы слегка дрогнули, а после медленно, несмело потянулись к подушке и робко подхватили веточку орхидеи, перевязанную красной лентой с воткнутым меж её хвостов листом кроваво-красного клёна.              Поднеся белоснежный с розовыми вкраплениями и золотой серединкой нежный цветок к глазам, Ванцзи озадаченно пробубнил себе под нос:              — Орхидея?..              «Что бы это значило?» — недоумевал он. За последний вечер случилось столько всего, что грамотно поспеть за творившимся хаосом было сродни чуду.              И тут как по заказу в голове раздалось эхо, голос которого был донельзя искажён, ибо звуковые волны распространялись неровно, связываясь друг с другом. Однако Ванцзи знал, кому тот принадлежал:              — Впредь без глупостей.       

***

             Утром Ванцзи проснулся в семь утра — что уже говорило о его насмерть сбитом режиме. Напрочь игнорируя ломоту, присутствующую в уставшем теле, он бодро поднялся, начав сборы.              Будучи учеником и членом клана Лань, ночные охоты не вызывали в нём волнения. Он помнил, какой была его первая вылазка вовне вместе с братом. И… Ванцзи не мог сказать, что та потрясла его; заставила улыбнуться и испытать небывалый восторг. Нет. Она была доказательством того, что его обучение не было напрасным. Она была подтверждением того, что он всё делает правильно и что никаких ошибок допущено не было. Самое главное: Ванцзи не боялся допустить промах. Не страшился облажаться.              Однако сегодня Ванцзи не мог отыскать себе места. Сколько было пройдено и успешно завершено им ночных охот — не счесть! Он был прославленным Ханьгуан-Цзюнем; тем, кто всегда там, где творится хаос. Он был наставником для молодого поколения. Разве может он волноваться? Не несите вздор!              Но именно это Ванцзи и делал. В низу живота сворачивался тугой узел нервозности; боязни, что он может не дотянуть до уровня остальных — он же человек! Вдруг… Вэй Ин убедится, что он не готов? Что было ошибкой допустить его к ночным охотам?              Тряхнув головой, Ванцзи прикрыл глаза и глубоко выдохнул через нос. Ему не стоило терять самообладание, ведь это не он. Ванцзи — Лань Ванцзи, Лань Чжань и все-все-все те, кем он раньше был — всегда держал в узде свои эмоции.              Заставив себя позавтракать, Ванцзи с каким-то детским любопытством развернул принесённый слугами свёрток с формой.              Та не представляла собой что-то особенное. Чёрные нижние одежды, состоящие из рубашки и штанов. Жилетка точно такого же цвета и верхняя мантия.              Единственное, что выделялось: брошь. Она была в форме свернувшегося в клубок серебряного феникса, чей хвост крепился за одежду, а из своего основания выпускал «продолжение» в виде недлинной цепочки, не шумящей своими камушками при движении.              Облачившись в форму и убрав волосы, Ванцзи остановился напротив зеркала в пол, начав вглядываться в своё такое непривычное отражение.              За минувшие полгода он привык к нагому лбу, так что сей факт не бил в глаз своим отличием. Однако чёрный не был его цветом. Всю жизнь Ванцзи надевал одни только светлые оттенки: голубые, белые. Чёрный ни разу не был на нём, оттого сейчас он будто по новой себя увидел.              Но было всё же что-то, что давало знать о присутствии Лань Ванцзи: белая лента, вдетая в высокий хвост и не обхватывающая лоб, а лишь струившаяся по водопаду иссиня-чёрных волос, и Бичэнь, похожий на изящную статуэтку изо льда, висящую у него за нарочито прямой спиной.              Опустив ресницы, Ванцзи спустя несколько секунд тщательного осмотра себя в форме воронят отвернулся от зеркала и вышел в коридор, дабы дождаться Лэнфэн, которая должна была его встретить.              Как и было оговорено, та забрала его к выходу с горы ровно в восемь: ни минутой раньше, ни минутой позже.              «Точность — вежливость королей», — отстранённо одобрил любящий порядок Ванцзи.              В конечном итоге отряд состоял из восьмерых воинов-тэнгу и одного человека. Отправились они в провинцию Цзянсу, отчего сердце Ванцзи в моменте ёкнуло.              Проблема была в том, что у одной из местных семей случилось несчастье: молодая мать умерла во время родов, однако души её найдено не было в течение сорока дней, оттого родные беспокоились, что с ней могло что-то случиться, ведь роды пришлись на время инцидента с разбушевавшимися ввиду скорого наступления Праздника Середины Осени призраками.              Как оказалось, те даосы храма Сюань Су, которые навестили их на панихиде и обязались позаботиться о душе, были мошенниками. Поймав душу в ловушку-артефакт, они намеревались её за жалкие гроши продать.              Благодаря навыкам воронят, уже не раз сталкивавшихся с подобными случаями, тех «даосов» в течение дня удалось выследить, а душу — вернуть туда, куда ей положено было уйти: к мосту Найхэ.              Ванцзи на протяжении всей ночной охоты никак не мог найти что-то, из-за чего его столь долго не подпускали к деятельности. Этот случай ничем не отличался от тех, в которых ему уже доводилось участвовать, будучи Ханьгуан-Цзюнем. Инцидент оказался тривиальным, скучным — обыденным. Он спокойно вставлял свои комментарии, когда его о чём-то спрашивали при появлении необходимости узнать мнение жившего в Среднем Мире члена отряда и при появлении шанса предложить метод, которым активно пользовались заклинатели при решении проблем. Конечно, ввиду того, что воронят обучал Вэй Усянь, который сам вышел из ордена заклинателей, их алгоритмы и способы были во многом схожи, однако учения ордена Гусу Лань, коими владели только его члены, очень даже пригодились, отчего воронята ни разу не пожалели о приходе Ванцзи в их отряд.              Пусть Ванцзи в основном откровенно скучал и видел в этой ночной охоте нечто рутинное, привычное, не могущее дать новизны и какого-то удивлённого восхищения, завершение его порядком ободрило и помогло понять, что кое-что, отличавшее ночные охоты Небожителей от ночных охот простых смертных, всё же было.              И этим самым различием был поход к мосту Найхэ. Тот находился на границе жизни — этой стороны — и Пристани Сиу — стороне мёртвых. Из-за наличия пусть скудной, но всё же энергии ян воронята позволили Ванцзи пойти с ними. Правда, перед этим использовали на нём великое множество защитных заклинаний и всучили артефакт, дабы душа его ни в коем случае не пострадала.              Добрались до него по первой же попавшейся реке. Ванцзи тогда несказанно удивился: и по этой невзрачной речушке они прибудут к самому мосту Найхэ? Что за вздор! Это какой-то розыгрыш?              На самом деле крупица истины в этом была: когда Вэй Усянь в своё время настраивал пути и наводил порядок, чтобы души без проблем могли отыскать дорогу к перерождению, то не удержался от маленькой шутки-хитрости.              Смертные в своих сказаниях очень любят говорить о том, что существует некое загадочное место, войдя в которое непременно окажешься в Царстве Мёртвых. Такое место, конечно, было — на Луаньцзан, — однако в основном тем ходом не пользовались ввиду хаотичности и сумбурности течений озера Кайши. Души просто-напросто могли затеряться в его глубинах и так и не выплыть на берег! Вылавливать их никому не хотелось.              Вэй Усянь решил, что будет гораздо удобнее позволить рекам обернуться проводником на ту сторону. Будучи мастером сотворения путей и властелином пространства, он дал благословение воронятам — проводникам душ — и позволил им при помощи своей ауры без каких-либо затруднений пролезать по водам за «ту» сторону материи, которая была наиболее тонкой в воде. Спросите, почему именно в воде?              Жизнь пошла из воды. Именно в ней цикл из рождения-молодости-старости-смерти берёт своё начало. В ней для душ есть шанс мягко скользнуть за «ширму» и достигнуть своего перерождения без риска потеряться. В конце концов все дойдут до пункта назначения, ибо тропа всего одна — попробуй заблудись! Конечно, без проводников не осознающие себя умершие будут долго брести, ибо они подобны слепым котятам, которые определённо не узнают, что дорога-то всего одна и можно смело идти вперёд. Как раз для этого и существуют воронята: чтобы помочь душам быстрее добраться до моста и не растеряться в плотном тумане, не дающем узреть что-то дальше собственного носа.              Так, садясь в призрачные лодки, проводники и души, ведомые чутьём первых, причаливали безо всяких проблем к мосту Найхэ, находящемся на границе двух сторон бытия.              Зная об этом чуде лишь из легенд, Ванцзи не смотрел на него с открытым ртом только в силу своего воспитания. Откровенно глазея, он вертел головой из одной стороны в другую не в силах насытиться зрелищем.              Пространство, в котором они в итоге оказались, не было похоже на что-либо, с чем мог бы провести аналогию Ванцзи. То была пустошь, покрытая плотным туманом, завитки которого клубились как будто везде. Даже воды, неясно в какой момент потемневшей, почти не было видно.              Один лишь мост Найхэ сверкал ввиду наличия за собой горящего белым светом портала. Именно благодаря ему и имелась возможность видеть что-то дальше вытянутой руки. Он представлял собой арку, высотой как будто в тысячу ли, из обсидианового камня, излучающую ауру смерти, но в то же время… и опаляющую теплом жизни. От прохода неспешной дымкой расходились белые потоки, которые ласково заключали в свои объятия приближающуюся к ним душу и забирали с собой, поглощая.              Словно те прозрачные образы тонули в горячем молоке, исчезая навсегда.              Что больше всего поразило Ванцзи, так это то, каким образом пропадало выражение скорби и точно вечной муки с лиц навсегда ушедших людей. Та женщина, чью душу столь подло и бесчеловечно похитили, всю дорогу себе под нос бубнила, а то и вовсе стенала, неясно к кому обращаясь и прося, чтобы её вернули домой, к новорождённой дочери, лицо которой она так и не увидела.              Она плакала навзрыд, но не отбивалась, когда воронята брали её под локти и вели вперёд. Словно женщина не осознавала прикосновений и что конкретно происходило с ней сейчас. Ванцзи предполагал, что все её мысли занимал лишь новорождённый ребёнок, которого любящая мать так хотела ощутить в своих руках. А всё прочее для неё значения не имело. Она не знала, где она, кто она и куда идёт. Лишь о ребёнке был её в основном бессвязный бред.              Но когда её тела коснулись завитки моста Найхэ, то слёзы прекратили течь. Стеклянные глаза распахнулись широко, будто она только-только пришла в себя. А после… после закрылись, попрощавшись с прошлым Я.              Как Ванцзи знал из книг, этими белыми завитками были воспоминания о жизни тех людей, что уже прошли через мост Найхэ и переродились. Они хранили только самое светлое и тёплое, чтобы дарить душам покой. А вода, по которой они как раз-таки и приплыли сюда, была чёрной тоже не просто так: то была вина скорби и боли, которых мост забирал вместе со всем прочим.              Вернулись домой только поздним вечером. Ванцзи сам не заметил, как из его тела пропали все силы. Его хватило только на омовение и ужин, который был обязателен, дабы восполнить запас энергии ян. А после Ванцзи буквально рухнул на кровать и тотчас уснул.       И совсем не заметил, как одну из прядей у лица чьи-то бледные когтистые пальцы аккуратно заправили за ухо, дабы локон не щекотал щёки, нос и губы.              Дабы ничто не тревожило его сон...       

***

             С тех самых пор Ванцзи каждый день ходил на поручения Дворца Хуоху Люлан Ци. Чем больше заданий он выполнял, тем более выносливым становился.              С искренним рвением вызываясь выполнять те или иные задачи, Ванцзи активно погружался в работу, и здесь теперь оправдывая своё прозвище в Среднем Мире: «Тот, кто везде, где творится хаос».              Вэй Усянь больше о себе не напоминал, но Ванцзи не считал это чем-то печальным. Потому как теперь он ощущал немалый душевный подъём, считая, что ему удалось подняться на целую ступень выше, стать сильнее и полезнее ему.              «Всему своё время», — позитивно рассуждал Ванцзи, отправляясь в очередную миссию с другим отрядом воронят. Ему неожиданно очень понравилось сопровождать души к мосту Найхэ, исследовать эту сторону самосовершенствования.              Теперь Ванцзи знал о многих тонкостях, а также понимал, что одних книг мало, чтобы как следует прочувствовать и уловить суть всех тех вещей, о которых древние трактаты вещали.              Для Ванцзи всё было в новинку. Даже молитвы, которые он разбирал, активно помогая другим кастам воронят, представали перед ним дивом. Несмотря на то что он досконально знал, как и что происходит, благодаря книгам в библиотеке Дворца Чунтянь и Яньли, ему казалось, будто всё то, что он делал на практике кардинально отличалось от прочитанного.              С этим «да» от Вэй Усяня Ванцзи будто бы ожил вновь. Ему… Хотелось столько всего делать! И усталость совсем-совсем не ощущалась. Несмотря на то что загруженность была просто колоссальной, а человеческое тело падало без сил из-за влияния «той» стороны под конец дня, он не чувствовал себя угнетённым или печальным. Напротив, он был живее всех живых и ощущал готовность покорять даже гору Тайшань.              «Вот увидишь, Вэй Ин, — обещал он Вэй Усяню мысленно, выполняя выпады стиля фехтования Гусу Лань во время тренировок, которые выпадали на дни «затишья». — У меня получится. Я… Буду достойным того, чтобы стать твоей опорой, защитой. Ты заботишься обо всех – на твоих плечах немалая ответственность: Средний Мир, Гнездо и Дворец. Но кто в таком случае позаботится о тебе? — движения с течением времени становились всё быстрее и плавнее. Ванцзи уже был не тот, что полгода назад: его фехтование походило на вихрь снегопада в февраль, а различить его силуэт простому человеческому глазу не представлялось возможным. — Я обещаю, ты сможешь положиться на меня».              В таком ритме они прожили до двадцать девятого сентября: Праздника Середины Осени.              Тот подобрался тихо, незаметно: должно быть, так было потому, что Ванцзи с головой погрузился в разного рода работу и мало что замечал вокруг.              Дворец Чунтянь расцвёл. Фонари-лотосы сверкали теперь не только ночью, но и днём, отчего создавалось ощущение, будто клёны, которые и отражали их свет, горели ярким пламенем.              Задания сошли на нет, отчего у Ванцзи появилась возможность отдохнуть. Правда, не то чтобы он хотел ею пользоваться, но Лэнфэн настояла, чтобы Ванцзи угомонился хотя бы на период Праздника Середины Осени, ибо потом помощь будет нужна как никогда до этого.              Только такой аргумент убедил Ванцзи прижать хвост и прекратить носиться подобно угорелому, ведь «желания и нужды Вэй Ина выше его собственных».              За неделю до праздника Ванцзи как-то столкнулся с Лэнфэн в одной из зал Дворца и полюбопытствовал:              — Чем будет занят Дворец во время торжества?              Подув на лезвие меча, который она без устали полировала всё это время, Лэнфэн подняла на него сухой взгляд и отрапортовала:              — Пристально смотреть за движением нечисти, которая особенно любит пакостничать, пока Божества заняты и отдыхают. А также зажигать в честь Его Превосходительства фонари. Вы же в курсе, что они значат?              Ванцзи мигом отозвался:              — Состязание Божеств.              — Ага, — рассеянно кивнула Лэнфэн, вновь вернув себя приведению клинка в должный вид. — Так что… Мы будем заняты. Как и всегда, — с некоторым усталым сожалением признала она.              — Когда начнём готовить фонари? — озадачился Ванцзи, прикинув оставшееся время до Праздника и присев рядом на лавочку, и разложив перед собой молитвы, которые он продолжал разбирать, дабы себя чем-то загрузить.              Лэнфэн замерла на секунду и стала натирать меч куда медленнее — это красноречиво говорило о том, что что-то было не так, как представлял себе Ванцзи.              — Что?              Девушка бесцветно протянула:              — Мы – это воронята, — предвещая шквал возмущений, успевшая достаточно изучить характер Ванцзи Лэнфэн мигом понизила голос и повернулась к нему. — Его Превосходительство сказал, что Вы должны наслаждаться Праздником, а не работать. Мягко говоря, ему очень не нравится идея Вашего участия в процессе подготовки к торжеству.              Сглотнув образовавшуюся на языке горько-кислую вязкость, Ванцзи сделал вид, будто это его ничуть не опечалило, и вернул глаза прошениям верующих, сделав несколько пометок в записной книжке:              — Мгм.              — Не дуйтесь, — сухо и небрежно бросила Лэнфэн. — Приказ есть приказ. Слушайте, что говорит Его Превосходительство, — и будет Вам счастье. Он не делает ничего, что угнетало бы нас. Ежели Вы у него под крылом, то не ищите двойного дна в его намерениях. Его Превосходительство заботится о своих подданных, — на секунду на обычно суровое и холодное лицо Лэнфэн выползла улыбка маленькой девочки, которая говорила о своём любимом взрослом. Правда, она очень быстро посерьёзнела, спрятав мягкость, которая была ей так или иначе присуща. — Мы – его воронята. И этим всё сказано.              Ванцзи не нашёл, что сказать, кроме как:              — Мгм.              Больше они в тот закатный вечерок ничего не сказали, ибо оба по своей натуре не слыли любителями бесед. Изредка у них выдавалось настроение, чтобы поговорить. Но и те разговоры длились недолго: максимум три минуты.              Оставшееся время до праздника Ванцзи занимал себя тем, что структурировал молитвы и составлял примерный график ночных охот. Хотелось по новой броситься в бой, однако «приказ есть приказ» и…              «Вэй Ин хочет, чтобы я отдохнул, — заключил Ванцзи, с сожалением подумав. — Надеюсь, праздник не доставляет ему хлопот. Он не любит работать».       

…

             В том, чтобы встречать Праздник вдали от самого торжества, была своя особая прелесть. На и без того тихом пике Хули Чаншэн Чу жизнь застыла, перестав как-либо течь. Казалось, с уходом хозяина он погрузился в сон, отказавшись развиваться или существовать без него. Ванцзи очень даже понимал его, оттого, в принципе, подобный застой его нисколько не тяготил.              Воронята сбежали — большинство из них — выполнять насущные дела. Последние три дня они сильно суетились, создавая немыслимый шум и гомон, отчего сегодняшнее спокойствие воспринималось как глоток свежего воздуха в знойный день.              Проснулся Ванцзи рано — как обычно, в пять утра. За то время, что он провёл в стане разведчиков, ему удалось вернуться в режим и форму. А после решил, что праздник можно использовать для спокойных работ с прошениями верующих, сидя в одной из беседок на воде. Там ему будет хорошо видно, как взойдут на Небо фонари.              Ванцзи знал о событиях Праздника Середины Осени в общих чертах, а о более глубоких подробностях не ведал. Оттого он про себя с горечью осознавал, что понять, когда взойдут фонари, зажжённые для Вэй Ина, не сможет. И узнать, выиграл ли он, выйдет у Ванцзи только на следующий день, когда воронята, бывшие в центре событий, соизволят поделиться с ним новостями.              Разместив вещи на столе и налив чай, Ванцзи невольно подумал об Облачных Глубинах.              С его переезда сюда прошло полгода. И с тех пор он ни разу не видел и не слышал ничего ни о брате, ни о дяде, ни о Сычжуе. А ведь они так и не попрощались достойно в тот день. Ванцзи ощутил укол совести за то, что не удосужился прийти и как следует объясниться хотя бы перед братом, который и так понял бы его.              Ведь всегда понимал.              Ванцзи не набрался смелости и не пришёл, забоявшись, что его могут не пустить. Тогда в нём превалировал над всем прочим страх того, что если он не успеет, то потеряет свой шанс уйти с Вэй Ином навсегда. Вот и не тратил время попусту.              Однако сейчас… Ванцзи тосковал. Он не жалел о принятом решении уйти. Но узнать о том, как дела у близких ему людей хотелось.              Удачно ли идут дела в ордене? Не перенапрягается ли брат? Не болит ли сердце у дяди и не сбоит ли ци, гуляющая у него по меридианам? Как занятия с гуцинем у Сычжуя? Достиг ли он новых высот?              Ни о чём из этого Ванцзи узнать никак не мог, ибо, уйдя с Вэй Ином, он ушёл навсегда. Оставляя письмо, он думал, что сможет хотя бы редко, но отправлять весточки семье.              Однако это было ошибочным мнением.              «Божественное должно оставаться с божественным. Человеческое — с человеческим». Третьего не дано. Ванцзи перестал быть частью Среднего Мира, когда ушёл, и потому ему не стоило туда возвращаться.              Даже на жалкий день.              Приходилось учиться жить без них, жалея лишь о том, что не вышло как следует попрощаться.              Тряхнув головой, Ванцзи взялся за кисть и склонил голову над записями.              «Забудь о сожалениях, Ванцзи, — обратился сам к себе мужчина, призывая отпустить то, что и так уже оставил позади. Тоска по близким будет жить в его сердце, однако жалеть о том, что было сделано, а что – нет, было лишним. Ведь они не помогут исправиться. — Как сказал Вэй Ин, не надо горевать о прошлом, ибо оно неизменно. Подумай о будущем: его можно преобразовать».              Спина заискрила от мурашек. Кто-то пришёл к нему.              Ванцзи плавно выпрямился и отложил кисть в сторону на маленькую подставку, гадая над личностью гостя. Судя по тому, как «Некто» неловко переступил с ноги на ногу и чем-то зазвенел, почесав нагую кожу, загадочный визитер сгорал от чувства вины и не знал, как начать разговор.              Мужчина не обронил и слова. Вместо ненужных приветственных фраз он отложил записи как можно дальше и с присущей ему грациозной неспешностью налил во вторую пиалу чай, молча приглашая присесть.              Благодаря времени, проведённому вместе, это самое приглашение понято было. Стоило Ванцзи только моргнуть, напротив уже сидела Яньли, облачённая в роскошные белые одежды с золотыми силуэтами фениксов на краях рукавов, многочисленных подолов платья и поясе. Её высокая причёска смотрелась элегантно, включая в себя золотые камушки янтаря и яшмы, сидящие в металлических веточках, оплетающих косы, которые убирали пряди от лица.              На губах, совестливо поджимающихся, как всегда присутствовала кроваво-красная помада. Уголки рта были чуточку опущены и подрагивали. Ванцзи видел, как стискивала девушка свои челюсти, очевидно удерживая себя от чего-то.              Глаза не отрывались от поверхности стола, не решаясь посмотреть в лицо Ванцзи. Длинные ресницы царапали нижние веки и прорезали собой пространство, трепеща.              Румянец играл на щеках нежными переливами, однако Ванцзи видел: то было не от косметики, а от стыда.              — Прости, — наконец сипло проговорила Яньли. Да так тихо, что мужчина подумал, будто ему послышалось. — Я была неправа.              Ванцзи не ответил, продолжив прямо на неё смотреть. Во взгляде не было ни укоризны, ни тяжести и ни обвинения. Ничего. Одно лишь спокойствие.              Ведь он прекрасно понимал, что обижаться и сердиться на того, кто сильно младше тебя, на полном серьёзе — глупость. Уже давно отпустив всякий негатив и перестав тяготить себя им, Ванцзи не держал зла на лисицу.              Однако Яньли воспринимала его тишину по-своему. Она сильнее вжала голову в плечи и скомкала подол платья.              — Прости!.. Я была неправа! — громче повторила девушка. — Мне не стоило так говорить! Я поняла, что эта шутка не шутка вовсе! И что отпускать её я была не вправе! — она вскинула свои полные кристально чистых слёз голубые глаза, которые хаотично искрили, а зрачки, бегающие в них, делались то вертикальными, то обычными. Хвосты раз через раз норовили вылезть из-под юбок, однако Яньли ногами задвигала их обратно.              Как будто стыдясь.              — Мне очень-очень жаль, что я сорвалась и наговорила всякого плохого! Ты всего лишь указал на мою ошибку, а я столько грязи вылила на тебя, — Яньли закачала головой. — Это потому что мне было стыдно уже тогда! Я понимала, что виновата! Меня никогда, кроме папы, никто не ругал. Не стыдил. Не указывал на ошибки. Для меня это было неприемлемо. Я не люблю чувствовать себя слабой и неправой! И потому разозлилась. А, разозлившись, дала волю языку… Я ни в коем случае не оправдываюсь! Ибо виновата и признаю это. Если ты захочешь, накажи меня! Я… Я буду мыть полы и драить статуи. Перепишу кучу-кучу правил! Вызубрю их назубок! Не злись на меня. Не обижайся на меня. Я поняла свою ошибку. И… И перед папой я ещё тогда извинилась! Когда сбежала. Я в тот же вечер пришла к нему и всё-всё-всё рассказала! Точь-в-точь слова передала.              Ванцзи удивлённо вскинул ресницы и ошарашенно выдохнул:              — Рассказала?..              — Да! — надрывно воскликнула Яньли. — Потому что была неправа. Я не говорю гадостей за спиной. Даже когда я хочу сказать что-то паршивое, то не делаю это за глаза!.. Но суть не в этом… Я… В общем… И… И я подумала, что будет лучше, если он узнает об этом от меня, чем от кого-либо другого! Я была неправа и… И извинилась перед ним!.. — она отвела глаза. — Он не наказал меня. Даже не накричал. Просто посмотрел на меня спокойно и сказал, что всё так и есть. Что мне не за что извиняться. Что я была целиком и полностью права. Что «твой шифу в самом деле бурно проводил свою молодость». Однако мне стало ещё больше стыдно! Он не укорил меня, но я готова была сквозь землю провалиться! Он… Он такое пережил, а после ещё и признаёт, что всё так и есть. Даже говорит, что я была чересчур мягка в своей рецензии. Вдобавок я посмела об этом пошутить! Мне стоит язык с мыльным корнем вымыть за такие слова!..              — Яньли… — заломил брови Ванцзи.              — Я сама себя наказала. Мыла полы и переписывала правила. Тренировалась вдвое усерднее. Лишила себя тофу на неделю! И сладкого! — Яньли прикусила нижнюю губу и затараторила. — Тот случай я не забуду и извлеку из него урок. Я давно уже успокоилась и больше не держу тяжести на сердце за те мои слова. Однако… Однако перед тобой я не нашла смелости извиниться в тот же день! И даже спустя неделю! И даже месяц! Перед тобой я также виновата. Донельзя. И… Мне очень жаль. Так и знай. Мне правда очень-очень-очень жаль. Мне не стоило говорить всё это. Твои старания не бессмысленны. И… я уверена, папа их очень ценит!              Ванцзи потеплел глазами:              — Мгм, — а затем пододвинул кончиком пальца в сторону Яньли пиалу. — Я не сержусь.              — А стоило бы! — плаксиво шмыгнула носом девушка. — Я бы не простила такие слова… — лисьи уши, которые всё же вырвались наружу, печально поникли, задрожав. Она порывисто протянула руки, на детский манер обхватила двумя ладонями пиалу и пробубнила. — В общем. Прости меня. Я приму любое твоё наказание. Всё, что только скажешь. Я больше так не буду! Честно-честно!              Будто бы улыбнувшись, Ванцзи кивнул:              — Мгм.              Яньли вскинула на него глаза, полные детской надежды, и резким движением поставила уши на макушке торчком. Даже хвосты не удержались и в радостном неверии закрутились:              — Правда-правда не злишься?..              — Мгм.              Широко улыбнувшись во все тридцать два и заблестев выступающими клычками, лисица захлопала в ладоши и, не сдержавшись, подскочила к мужчине, чтобы крепко обнять его и прямо в ухо затараторить:              — Я честно-честно больше так не буду! Обещаю! Впредь буду слушать наставления спокойно. И не повторять ошибок.              Похлопав девушку по спине, Ванцзи согласно хмыкнул:              — Мгм.              Отстранившись спустя несколько мгновений, Яньли не села на своё прежнее место, а угнездилась рядышком с ним, под боком, пододвинула чашку с чаем к себе и принялась оживлённо болтать, попутно смаргивая остатки слёз:              — Знаешь, я помнила всё это время, что ты хотел быть разведчиком! Правда! После отбытия собственного наказания я ходила за папой хвостом и просила разрешить тебе ходить на миссии. Но он ни в какую! И вообще, дошло даже до того, что папа хотел и меня на пике запереть. Пришлось отступить, — насупилась она. — Поэтому ты не подумай! Я про тебя не забыла! Я бы не пошла просто так без тебя. Я затаилась просто.              — Верю, — с улыбкой в голосе проговорил Ванцзи.              Яньли быстрым движением облизнула губы и защебетала:              — И вообще, я… Я приготовила для нас программу на праздник! — не дав Ванцзи ответить, она заговорщически понизила тон. — Мы с тобой отправимся в Средний Мир! Конечно, с людьми болтать не будем, но как следует там погуляем. Покажешь мне всё там. А потом с высоты одной из гор Облачных Глубин полюбуемся фонариками, — Яньли подняла на него свои большие глаза, полнившиеся надеждой и взволнованным ожиданием ответа. — Что скажешь?              Ванцзи немного подумал и решил, что прогуляться будет лучше, чем сидеть за отчётами. Вдобавок он довольно-таки соскучился по Среднему Миру и дому в принципе, оттого перспектива пройтись по родным тропинкам и никуда при этом не спешить очень даже его обрадовала, откликнувшись теплом в сердце.              — Он не будет гневаться?              — Даже если будет, — заверила Яньли, приставив три пальца к виску в клятвенном жесте, а другую ладонь положив себе на сердце. — Я всё возьму на себя. Скажу, что это я тебя уговорила. Шантажом! Тебе ничего не оставалось, кроме как пойти в Средний Мир следом за горе-ребёнком в лице меня, — она опустила руки и протянула правый кулачок к Ванцзи с оттопыренным в его сторону мизинцем, и предложила палец ему. — На мизинчиках клянусь! Мы же с тобой друзья, Ханьгуан-Цзюнь. Я тебя прикрою!              Честно?.. В жизни Ванцзи было мало моментов, когда ему хотелось смеяться. Если ещё таковые моменты имелись. Но сейчас, пожалуй, наступил тот самый случай, когда его лёгкие буквально распирало от хохота.              Каким-то чудом сохранив невозмутимое выражение лица, Ванцзи протянул мизинчик и со всей серьёзностью скрестил пальцы с Яньли, закрепляя клятву с торжественным, важным:              — Мгм.              — Ура! — воскликнула Яньли, улыбнувшись. — Так, — и прицокнула. — А теперь… Хватит сидеть со своей писаниной! — она фыркнула и порывисто поднялась на ноги, за локоть утащив за собой Ванцзи. — Пора гулять. Праздник! Работа потом. Работа когда угодно, но только не в выходной! — и вдруг добавила то, отчего Ванцзи на несколько мгновений завис. — В скором времени у нас не будет возможности отдыхать. Будешь вспоминать эти беззаботные деньки с тоской на сердце. Никого из Дворца без дела не оставят. Даже тебя. Открытие горы Тунлу не терпит празднеств. Я от господина Черновода слышала, что совсем скоро врата царства Медной Печи скоро распахнутся!              Порой Яньли щебетала шустро. И в такие моменты от радостного волнения забывала, что конкретно говорил её язык. Она целиком и полностью теперь доверяла Ванцзи, и потому совсем не держала себя в узде.              Неожиданная новость о том, что Медная Печь, место рождения каждого из Непревзойдённых Демонов, скоро будет открыта, потрясла Ванцзи. Он знал об этом событии из книг и представлял его как что-то сводящее с ума ввиду своей разрушительности. Открытие горы Тунлу было сродни воцарению господства Нижнего Мира на территории смертного Цзянху.              Таковое бедствие сотрясало Поднебесную каждые сто лет. И потому Ванцзи больше удивило то, что они это довольно редкое явление столь скоро застанут.              Новость обернулась ушатом ледяной воды, что смыла весь весёлый настрой. Ванцзи резко стало не до смеха при понимании того, чем грозит завершение праздника.              Хаос настигнет их в любой момент, в любой день и час, и потому им непременно нужно будет быть готовыми.              Но, что ещё больше всего волновало Ванцзи, так это Вэй Ин. Из книг он знал, что демонов зовёт Гора, делая это чрезвычайно безжалостно; что они в момент внезапного приступа в самом красочном проявлении сходят с ума и испытывают немыслимой силы боли.              Беспокойство сделалось столь сильным, что всё ушло на второй план: и перескакивающий с темы на тему щебет Яньли, и праздничная суета.              Ноги обернулись кулём с рисом, а голова потяжелела, зазвенев. Взгляд рассеялся, а одна мысль превратилась в булат, с треском опускающийся на его темя:       

«Гора Тунлу скоро будет открыта».