В ожидании тепла

***

— Вечная зима —

Увядают листья по весне,

Зима приходит невзначай.

Пробираясь в лёгкие ко мне,

Он тихо просит: «Не скучай».

Не проснётся древо никогда,

Не распустит по весне цветы,

Ведь оно так же, как и ты тогда,

Умирает, не достав мечты.

Покрылись инеем коньки

Тех крыш, чьи черепицы

Мы с тобой тогда обили,

Вдвоём ещё счастливые юнцы.

Вино горчит, но не пьянею —

Без тебя не хочется хмелеть.

Солнце светит, но не лечит —

Без тебя и лету не согреть.

Не унять мне скорби, вне сомнений.

Ведь твоей жизни не видать.

Я у стойки благовоний

Твой образ буду век искать.

Я так хочу к тебе…

***

      Было пусто. Лань Ванцзи не ощущал ни холода, ни тепла. Ни-че-го. Спина от долгого нахождения в позе лотоса не ныла, благодаря привычке, но отчего-то мужчине постоянно хотелось сгорбиться, словно на плечи что-то сильно давило.              Пещера, созданная и облагороженная в их ордене для уединений заклинателей, была пропитана духовной энергией, благотворно действующей на душевное равновесие.              Но Лань Ванцзи не чувствовал эффекта.              Время тянулось бесконечно; патокой, бегущей с кончика фарфоровой ложки. Лань Ванцзи находился в прострации на границе яви и мёртвого сна. Никакое онемение, никакой дискомфорт — ничто не имело над ним власти.              Лань Ванцзи не знал, сколько прошло времени с момента его уединения; добровольного затворничества, побега от всего остального мира. До него не доходил ни рокот гроз, ни вой пурги, ни песнопение птиц, ни зной. Абсолютная тишина, идентичная которой, наверное, присутствовала лишь на той стороне.              Глаза его, в основном, были закрыты — Лань Ванцзи не хотелось смотреть на этот мир. Он не мог принять его. Не желал. Сердце билось едва-едва из-за нахождения в долгосрочной медитации, при которой пульс подстраивался под ход течения бытия.              Но Лань Ванцзи хотелось, чтобы оно остановилось насовсем.              Какой был во всём этом смысл? Какой толк в его существовании? Жизни?              Лань Ванцзи мечтал бы провалиться под землю, убежать по подводным течениям и где-нибудь на ледяном дне отыскать свой покой. Промёрзнуть по самую сердцевину, чтобы больше не ощущать этой… давящей боли… в груди.              Почему меня не было с ним рядом? Почему я позволил всему этому случиться? Почему не догадался? Почему не сложил детальки головоломки и не уберёг? Почему я снова ничего не смог сделать?              Почему-почему-почему…              Эти бесконечные вопросы крутились в его голове и лишь усиливали натугу жгута, свернувшегося в лёгких и застрявшего своим продолжением в горле. Глотать было тяжело, поэтому Лань Ванцзи всей душой желал бы остановить все процессы в организме, дабы не чувствовать этой… горечи.              В этот раз было больнее.              Лань Ванцзи на протяжении тринадцати лет носил траур. Скорбел по погибшему возлюбленному. По ушедшим надеждам, утерянному шансу сказать, защитить. Но у него был стимул жить.              Дать лучшую жизнь Вэнь Юаню, что выжил, благодаря его чаяниям. Собрать всё то, что осталось от него. Испробовать вино, что он любил; познать те раны, что ему достались.              След от тавра на его груди, пьяный туман в голове о событиях его самовольного ухода из Облачных Глубин, невзирая на запрет. Всё это было напоминанием его скорби.              Лань Сычжуй был напоминанием его тоски.              Он ушёл двадцатого января. За три дня до Дня Рождения Лань Ванцзи. Он ушёл вместе с пургой – метель замела его собой и похоронила в своих сугробах.              Так Лань Ванцзи думал.              Все эти тринадцать лет ему отчаянно хотелось знать, в какой же момент всё пошло не так. Был ли у них шанс поступить иначе?.. Что, если бы он не струсил? Что, если бы он всё же забрал Вэй Ина с собой в Облачные Глубины и уберёг от пагубного Пути Тьмы?              Ошибки прошлого терзали Лань Ванцзи, но вместе с тем служили напоминанием, что нужно жить, вопреки всему; что нужно нести на себе бремя и помнить улыбчивого юношу с вином; заботиться о его наследии.              Каждое из проступков, событий, осколков воспоминаний было тем стержнем, помогающим ему идти вперёд, несмотря на образовавшуюся с его уходом дыру.              Но сейчас этот самый стержень оглушительно треснул, измельчился в крошку и без следа исчез.              Лань Ванцзи все тринадцать лет гадал над причинами, но… лишь недавно, лишь в тот злополучный день в полумраке храма Гуаньинь что-то в нём окончательно переломилось и разбилось, стоило ему узнать.              Все вопросы, мучившие его десяток лет, смылись кровавой пеной. Всё стало такой глупостью и фарсом со стороны Лань Ванцзи – так он думал.              Что можно было изменить?.. Что, если бы он забрал его в Облачные Глубины?.. Уберёг от… Пути Тьмы?..              Бре-е-е-ед…              Никакого Пути Тьмы не было и в помине! Ничего! Всё, что Лань Ванцзи знал о нём, было не чем иным, как маской первоклассного актёра, что припас новый образ для зрителей: глупых и ни о чём не ведающих…              Лань Ванцзи даже не догадался. Не распознал в нём демона. Не отличил человека, тёмного заклинателя, от озлобленной души.              Его озлобленной души.              Сейчас Лань Ванцзи чувствовал себя последним дураком. Идиотом, что не отличался от всех прочих, не могущих видеть дальше собственного носа; не знающих… Не знающих ровным счётом ничего!              Лань Ванцзи помнил, каким был Вэй Ин, будучи человеком. Помнил и всё равно не признал! Позволил озлобленной, несчастной душе того светлого, доброго, счастливого мальчика обрасти грехами по самое горло и по новой погореть…              На раскрытых к верху ладонях лежала серебряная серьга. По её поверхности бегали блики от рва, окружавшего Лань Ванцзи, который сидел на каменном постаменте в центре пещеры.              Мужчина порой открывал глаза и подолгу на неё смотрел, гадая. Чем же был этот жест? Что значил он от Вэй Ина?              Почему он, будучи хули-цзин, поцеловал его, а потом ушёл?.. Неужели… хотел таким образом за что-то поблагодарить либо же просто отплатить за гору Байфэн?              Лань Ванцзи не хотелось думать в таком ключе. Но мысли против воли подобного содержания его всё же посещали.              Поступок Вэй Усяня был странен, Лань Ванцзи ничуть не понятен. Он безусловно помнил эту серьгу в ухе Вэй Усяня ещё в пору их молодости, но никак не мог уразуметь: что же ему таким образом желали сказать?              Но Лань Ванцзи был уверен наверняка: эту серьгу он будет хранить; беречь как зеницу ока. Не позволит ей затереться, поцарапаться либо же окислиться. Ведь это украшение… доверил ему Вэй Ин, подарил.              Последняя его вещь, что досталась прямо от него. Не окольными путями попала в руки Лань Ванцзи, а от Вэй Усяня лично.              Лань Ванцзи, когда выныривал из бесконечного омута сожалений, грызущего его чувства вины, глядя пустым взглядом на украшение, водил по его линиям пальцем. Трепетно. Нежно. Как будто оно могло развалиться, если чересчур сильно надавить.              Заклинательское нутро не подводило: от серьги ощущалась энергия обиды. Слабая, но Лань Ванцзи знал: то лишь обманка; на деле всё куда серьёзнее и опаснее.              Совсем как с самим Вэй Ином.              Никто ведь тогда так и не признал в нём демона. Вэй Усянь спокойно находился в одном зале на протяжении долгого времени с Главами Орденов, прославленными адептами. И ни один не почувствовал исходящую от него энергию обиды.              В голове Лань Ванцзи не желал уложиться сей факт, но он пытался. Всё же Вэй Усянь никогда не был слаб. Он был силён — чрезвычайно. Он был уникален – во всех отношениях.              Лань Ванцзи так хотелось о многом Вэй Усяня спросить. Он знал, что то, что было узнано в храме Гуаньинь, — лишь верхушка массивного ледника, который, радуясь незнанию зеваки, без какой-либо жалости намеревался свалиться человеку на голову, прибив.              И вместе с тем Лань Ванцзи мечтал бы быть рядом с Вэй Усянем – просто быть. Всячески помогать; облегчать жизнь, существование. Быть для Вэй Усяня тем, кем тот захочет его видеть.              Но этого не случится. Вэй Усянь ушёл, не смогши принять его и его любовь. Она для него точно яд — губительна и страшна…              Пробежалось по покатым стенам и потолкам эхо. Кто-то шёл. Лань Ванцзи не нужно было прилагать много усилий, чтобы знать, что к нему пожаловал Лань Сичэнь, который стал с завидной частотой к нему захаживать. Лань Ванцзи подумал, что это связано с волнением старшего брата за его жизнь: не покончит ли с собой?              Лань Ванцзи не хотелось с ним разговаривать.              Он никогда не был любителем разговоров, но для особенных людей в своей жизни делал исключения. Лань Ванцзи мог выдавать развёрнутые фразы при беседах с дядей, братом.              Будь у него шанс, Лань Ванцзи часами без умолку разговаривал бы с Вэй Ином.              Но теперь, когда его огорошили подробностями трагичной смерти того, кто был словно частью него самого, Лань Ванцзи не думал, что когда-либо вовсе откроет рот и заставит свой язык обернуть неясное мычание в слова.              Ведь никто не будет им.              Лань Ванцзи по ласковому порыву сквозняка понял, что Лань Сичэнь присел на циновку прямо перед ним, аккуратно заглянув в его лицо. Лань Ванцзи знал, что выглядел неважно: куда более бледная кожа, смотревшаяся очень даже нездорово; слабое дыхание, почти что смолкнувшее; и… эта скорбь, пронизывающая каждую черточку.              Но у него не было ни сил, ни желания исправить это. Ведь изменения не помогут ему быть подле Вэй Ина молчаливой, стоящей чуточку поодаль защитой.              — Ванцзи, — тихо попробовал позвать его Лань Сичэнь, искренне надеясь на ответ. Но Лань Ванцзи не мог что-либо произнести, ибо в тот день, когда вскрылось всё, перестал быть полноценным.              Ведь он полностью умер вместе с ним.              Лань Ванцзи жил сейчас, держался в жестоком Среднем Мире только потому, что сердце его не слушалось: не желало затихать и прекращать свой ход.              — Будешь чай? — мягко предложил Лань Сичэнь.              Носа коснулись нотки жасминового чая с мятой. Лань Ванцзи не помнил, когда в последний раз ел и пил. Должно быть, его организм должен был взбунтоваться и яро потребовать от него, чтобы он приоткрыл глаза и согласился на предложение Лань Сичэня.              Но Лань Ванцзи не двинулся.              Лань Сичэнь устало вздохнул, поняв, что у Лань Ванцзи нет и малейшего желания хоть как-либо откликаться:              — Ванцзи… Я даже не представляю, что ты сейчас чувствуешь. Меня, как стороннего наблюдателя, донельзя впечатлили и подробности, и истина. Меня невероятно угнетает тот факт, что юноша, которого мы с тобой знали, столь жестоко погиб, — его глаза задумчиво мазнули лежащую на неподвижных ладонях серьгу. — Ванцзи. Так нельзя. Я знаю, что тебе больно. Я и не прошу тебя перестать скорбеть. Всё же такое нельзя легко принять. Но и губить себя тоже не стоит! Думаешь… Вэй Ин хотел бы, чтобы ты заперся в пещеру до конца своих дней наедине со своим горем? Думаю, и Сюань Су тоже этого не хотел бы.              Лань Ванцзи молчал. Его не трогало то, что говорил ему Лань Сичэнь. Он и так сам это прекрасно понимал. Раз за разом в его голове мелькали всевозможные домыслы, рассуждения.              — Ты нашёл в себе силы встать на ноги тринадцать лет назад. Что тебе мешает сделать это и сейчас? Ванцзи… — Лань Сичэнь поджал губы и решился взять младшего брата за кончики пальцев. — Если тебе не хочется жить… Если… — горло его свело горестным спазмом отчаяния. — Если ты жизни после всего этого не видишь, то посвяти себя помощи ему. Сюань Су – известное на всю Поднебесную Божество! Хочешь… будь настоятелем одного из его храмов! Хочешь? Так ты ему поможешь. Ведь сила Божества берёт своё начало из последователей. Стань его самым преданным верующим и сможешь таким образом внести вклад в его существование. Что думаешь?              Лань Ванцзи обнажил свои пустые глаза и в упор посмотрел на Лань Сичэня, что, несмотря на бесконечные разговоры в никуда, не утратил надежды. Он продолжил держать тишину, будто всё то, что пытался донести до него Лань Сичэнь, — пустой звук.              — Нельзя простаивать просто так. Ванцзи, ты губишь себя. Уходишь вслед за ним. Ты нашёл в себе силы тринадцать лет назад. Вспомни, что помогало тебе, что удерживало тебя здесь. Благодаря твоей стойкости, тебе удалось встретиться с ним ещё раз. Кто знает, может, если ты поможешь выжить себе сейчас, судьба подарит шанс увидеть его вновь?              Лань Ванцзи не был уверен, что это произойдёт. Глупая иллюзия, надежда. Вэй Ин ушёл – и это неизменно.              Но…              — Ведь Его Превосходительство проснулся в теле Мо Сюаньюя. Согласись. Шанс на миллион! Но он и никто другой вернулся в смертном обличье и встретился с тобой. Ваши дороги жизни пересеклись. Может… и в этот раз произойдёт нечто такое? А до тех пор… А до тех пор помоги себе жить.              Слова против воли сами вырвались:              — Он не придёт, — голос звучал сухо, безжизненно. Сипло. Лань Ванцзи даже не удосужился повысить громкость, чтобы его было нормально слышно, оттого реплика и вышла тихой. Лань Сичэню сначала подумалось, что ему лишь показалось и Лань Ванцзи ничего не говорил. Но губы шевелились, и от этого Лань Сичэнь пришёл в небывалый восторг, ощутив воодушевление. Прогресс был! Он ответил! — Вэй Ин ушёл.              — Но ведь и тринадцать лет назад мы думали, что Его Превосходительство покинул нас насовсем, — Лань Сичэнь попытался полностью взять Лань Ванцзи в руки, но тот, возможно испугавшись за серьгу, прижал ладони к животу, скрыв украшение от захватчика. Лань Сичэнь устало вздохнул. — Ванцзи, ты уже полгода сидишь здесь, не выходя. Так нельзя. Ты можешь скорбеть вне этой пещеры. Я буду рядом.              Лань Сичэнь ненадолго задумался и предложил:              — Хочешь, мы вместе с тобой обойдём храмы Сюань Су? Они процветают. А значит, Его Превосходительство жив в сердцах людей. В их вере в него. Может… это станет стимулом, могущем помочь тебе жить?              Лань Ванцзи как будто его совсем не слушал. Прогрессом было то, что он опустил руки и по новой уставился на серьгу в своей ладони. Слабые блики от её металлической поверхности гуляли на понуром лице и делали его чуточку ярче. Живее.              Казалось, Лань Сичэнь устал ходить вокруг да около. Он зашёл Лань Ванцзи за спину и крепко его обнял, прижав к свой груди. Щека легла на макушку, а большой палец принялся поглаживать Лань Ванцзи, утешая.              — Пойдём домой, Ванцзи. Отдохни от своей скорби на чуть-чуть. Умоляю тебя.              — Ванцзи.              — Эй…              Между репликами висела длинная-длинная пауза, равная тяжёлым мгновеньям, ранящим сердце Лань Сичэня. Он не мог в этот раз винить Вэй Усяня за то, что тот своими несчастьями приносил боль его младшему брату. Он знал, что Вэй Усянь настрадался как никто другой и его гибели нужно сопереживать; по нему нужно скорбеть.              Его боль безусловно нужно помнить, чтобы уважить погрязшую в муках и мраке душу.              Но Лань Сичэнь однозначно не мог позволить Лань Ванцзи и дальше тонуть в этом омуте уныния, что затягивал его всё глубже и глубже.              Он попытался поднять его, но Лань Ванцзи обернулся безвольной куклой, что подавала признаки жизни только в том случае, если было необходимо удерживать в своей хватке загадочную источающую шлейф энергии обиды серьгу.              — Ванцзи… Если… — тут его язык защипало от возжелавшей сорваться с него лжи. Лань Сичэнь помнил, что правилами ордена она запрещена, но… Сейчас он не мог что-либо поделать с собой. Во благо брата можно было поступиться чем угодно – даже собственной жизнью. И что такое… ложь?.. Ничтожная малость. — Давай так, Ванцзи. Погуляй со мной немного. Всего денёк! И если… Если ты не изменишь своего мнения, если ты не захочешь оставаться и дальше вместе с нами на стороне яви, то я больше не буду препятствовать твоему решению. Если… Если за день со мной в Среднем Мире ты всё так же останешься верен уединению, то я больше не буду пытаться вытянуть тебя наружу. Я больше не побеспокою тебя.              Лань Сичэнь отпустил Лань Ванцзи, быстро обогнул его и порывисто присел перед ним на корточки, успев схватить молчаливого мужчину за руки и крепко их сжать, заглянув в лицо:              — Ну что скажешь?.. — полость рта сушило; слова давались всё тяжелее и тяжелее, ибо Лань Сичэнь попросту не знал, что ещё ему стоит сказать, дабы убедить Лань Ванцзи вернуться к ним. — Договорились?..              Лань Ванцзи поднял на него непроницаемый взгляд. На его дне на секунду показалась искра укоризны – должно быть, сама мысль о том, чтобы кто-то даже через защитный слой в виде ладоней коснулся подаренной Вэй Ином вещи, вызывала в нём ревностную злость и желание укрыть, сберечь.              Он безусловно понимал, что это был не кто иной, как его брат; что тот и не думал о том, чтобы навредить, отобрать то единственное, что осталось от его возлюбленного – обычная серьга! Но тем не менее единственное, что подарил ему Вэй Ин перед своим окончательным, твёрдым, непреклонным «нет».              Вопреки нежеланию Лань Ванцзи слушать какие-либо слова, что-то в нём шевельнулось на одну из тех фраз, что обронил Лань Сичэнь. Он не знал, какая именно часть этого дрожащего монолога зацепила его, но однозначно был уверен в том, что полноценно, без колебаний отмахнуться от сего предложения он не мог.              Эти полгода Лань Ванцзи безвылазно сидел в пещере для долгосрочных медитаций. Думал, размышлял. Его грызла каждая пережитая им минута всех его тридцати пяти – благодаря Лань Сичэню, он теперь знал, что тридцати шести – лет.              Детство. Юность. Молодость. Зрелость.              Каждый встреченный и провожённый день. Как много времени было упущено? Утрачено? Украдено в никуда? Столько слов не высказано; столько дел не сделано. Лань Ванцзи так много жалел!              А ведь та песня, написанная им в подростковые годы и знаменующая, олицетворяющая его любовь к этому солнечному юноше, имела название «Забыть о сожалениях». Как вышло, что всё же не забыл?              Тринадцать лет он сути сей песни был верен. Лань Ванцзи не сожалел. Пытался возродить всё то, что пытался строить в свои последние годы Вэй Ин. Растил ребёнка, которого он спас; хранил каждую частичку, оставленную им, созданную им. Лань Ванцзи не сожалел – он хранил, берёг. Жил памятью о нём.              Узнанное раскололо его на мелкие осколки без возможности когда-либо воссоединиться. Лань Ванцзи думалось, что, умри он здесь и сейчас, «Расспрос» не отыщет его души, не затронет его струн, покоящихся на той стороне.              Все эти полгода Лань Ванцзи жил лишь потому, что тело его было натренировано и по какой-то причине отказывалось сдаваться. А также… из-за Лань Сичэня, что стабильно раз в два дня посещал его. Говорил с ним.              Но Лань Ванцзи не слушал.              Слова пропускались мимо ушей и нисколько не застревали в сознании. Спустя время ему даже удалось абстрагироваться от ласковой, аккуратной речи и перестать её воспринимать совсем. Лань Ванцзи уже даже не мог быть уверен: посещал ли Лань Сичэнь его впоследствии? Говорил ли он так же с ним? Если да, то о чём?              Некая часть него твердила, что Лань Сичэнь не переставал приходить к нему. Не переставал переживать, скорбеть вместе с ним. Болеть. Но Лань Ванцзи упорно не мог вспомнить, как именно тот болел.              Оставалось загадкой то, почему именно сейчас Лань Ванцзи словно отмер? Почему именно сегодня сначала поступь, потом голос Лань Сичэня пробились сквозь эту ледяную стену и смогли его сознания достичь?              Неужто… горе его несколько поутихло?              Лань Ванцзи заторможенно моргнул.              Бред. Его горе, боль никогда не смолкнут. Эта рана останется с ним навечно. Ничто не будет способно её вырвать у него из сердца с корнем и заставить забыть. Лань Ванцзи, казалось, что, утрать он память, тупая боль в груди всё равно будет напоминать ему о том, что что-то в нём умерло.              — Что это даст? — сипло выдохнул он, ласково проводя подушечкой большого пальца по кроваво-красным граням рубина в объятиях серебряного феникса.              — Ванцзи… — не желал признаваться в своих замыслах Лань Сичэнь, опустивший ресницы. — Просто… удели мне день. Позволь мне… погулять с тобой. Мне нужен мой младший брат. Я скучаю по нему. Обещаю, если ты не захочешь остаться, я не буду препятствовать тебе, — он поднял указательный палец и поставил его перед глазами Лань Ванцзи, настоятельно приковав взор мужчины к нему. — Всего один день.              «Мне нужен мой младший брат».              И пожалуй… именно эти слова в конечном итоге и склонили чашу весов в определённую сторону.       

***

      Солнце неприятно резало глаза. Щурясь, Лань Ванцзи понимал, почему оно так не нравилось ему.              Мимо носились дети, радующиеся расцветающей весне. Их звонкий смех бил по ушам, привыкшим за долгое время к гулкой тишине, и провоцировали ноющую головную боль в висках.              Лань Ванцзи незаинтересованно водил глазами по округе, белокаменным домам Цайи.              Вовсю цвёл апрель.              Вишня уже образовала набухшие почки на своих изящных чёрных ветках и за их счёт пускала по воздуху утончённый аромат.              Но для Лань Ванцзи он был тошнотворен. Лишь воспитание, которое, казалось, впиталось в его кости, не позволяло ему кривиться в открытую.              — Ванцзи! — пытался привлечь его внимание хоть к чему-нибудь Лань Сичэнь, пока они шли к построенному им в конце октября храму Сюань Су. — Погляди! Лавка с локвами – хочешь, мы купим немного?              Лань Ванцзи промолчал, не удостоив Лань Сичэня и взглядом.              Локв не хотелось. Точнее… не хотелось их от кого-либо вовсе. Если бы он предложил, Лань Ванцзи ни за что не отказался бы.              — Сестрица, а он, по-вашему, красивый? — воспроизвёлся в голове щебечущий голосок юноши, который сидел в низине лодки и задорно ухмылялся, воркуя с миловидной девушкой, продающей локвы. — Тогда, может, кто-нибудь из Вас желает подарить локву и ему? Если я получу от Вас подарок, а он – нет, то, боюсь, он начнёт ревновать, когда мы вернёмся домой!              Любимый голос любимого человека тем не менее ранил, всколыхнув глухую грусть и тоску.              Вода в каналах, испещряющих город, приглушённо пела, омывая камни склонов мостовых. Маленькие лодки пришвартовывались к ним, и торговцы вываливались на дорогу, выгружая упитанные мешки с продуктами, которые было необходимо сбыть уже сегодня.              Лань Сичэнь взял Лань Ванцзи под руку и отвёл его за неё чуть в сторону, ибо Лань Ванцзи настолько увлёкся рассматриванием окружения, слушая попутно шум воды, что не заметил, как чуть не врезался в повозку.              — Ванцзи, здесь есть храм, стоящий буквально на воде. Представляешь! Я подумал, что подобное размещение святилища было бы уникальным – всё же, в основном, их строят в кленовых парках вдали от города. А тут прямо в центре да на воде! Здорово, да?              — Я не прогадал, — продолжил Лань Сичэнь, когда не получил ответ. — К нам в Цайи специально приезжают, чтобы посмотреть на этот храм. Сюань Су его стороной не обходит. Напротив, храм процветает. Не буду уж слишком рассыпаться в подробностях, сам всё увидишь!              — Кстати, Хуайсан тоже не остался равнодушным. Он и раньше жертвовал немалые средства Сюань Су, но теперь стал намного щедрее! Благодаря его финансовой помощи, на стенах храмов появились живописные фрески от приглашённых художников, являющихся лучшими в Поднебесной, а статуи стали выглядеть как живые воплощения Божества!              Лань Ванцзи даже не кивал, пытаясь поддержать видимость диалога. Он смотрел себе под ноги, пропуская многочисленные лица. Их радость вызывала приглушённое раздражение и злость.              «Почему они такие счастливые?.. Такое случилось, а они… — невольно допускал он подобные мысли. Лань Ванцзи пытался пресекать их на корню, но они то и дело пробирались в голову, используя окольные пути. — Вэй Ин так настрадался и даже после смерти помогает им. А они… Ничуть не скорбят, — и зло продолжил, цедя. — Только требуют, требуют, требуют…».              «До чего же мерзкие их улыбки…».              Проходя мимо перевозной лавки с засахаренными фруктами, Лань Сичэнь и Лань Ванцзи услышали хохот городских мальчишек, что рассказывали друг другу различные шутки.              Смех вообще сейчас казался Лань Ванцзи нисколько не уместным, а в исполнении детей так и вовсе воспринимался им как издёвка.              Возрастом юноши были около шестнадцати-девятнадцати лет. Подобный диапазон чисел заставил лицо Лань Ванцзи ужесточиться и посуроветь.              «А у Вэй Ина не было возможности смеяться в этом возрасте... Его…».              — Ванцзи, Ванцзи! — потёр его плечи Лань Сичэнь. — Погляди, засахаренные фрукты. Хочешь, купим несколько шпажек?              — Не хочу, — холодно обрубил Лань Ванцзи, едва ли не прорычав эти резкие слова, и мазнул ледяным взглядом юношей, что вмиг вытянулись по стрункам и как цикады зимой замолчали, чуть не выронив сладости. Он двинулся вперёд, оставляя Лань Сичэня позади, — совсем как Вэй Ин делал раньше с ним…       

***

      Лань Ванцзи встал на месте, будто его гвоздями прибили к полу. Лань Сичэнь терпеливо ждал рядом, не говоря и слова, точно понимал все те чувства, что мигом свалились на голову его младшего брата.              Храм Сюань Су. Его храм.              Лань Сичэнь, ожидаемо, не обманул. Святилище и в самом деле процветало. Красные стены, чёрная крыша, алые фонарики у входа — воистину, здание очень выделялось на фоне белокаменных домов.              Но, по факту, это лучше прочего отражало суть Божества, которому здесь поклонялись.              Вместо кроваво-красных клёнов, что так любил Сюань Су, цвели не менее красные розы в клумбах. Лань Ванцзи отстранённо поразился: как они не завяли? Ещё достаточно холодно ведь. Но он быстро догадался: заклинания удерживающие тепло.              Лань Ванцзи крепко сжал кулаки, вспомнив об ещё одной вещи, по отношению к которой применили подобное заклинание.              «Что же сделал с лентой Ваньинь?..», — понуро прикусив с внутренней стороны губу, Лань Ванцзи выдохнул через нос, отметая такие ненужные сейчас мысли. Тем более что Лань Сичэнь неустанно бдел, кружась вокруг и не давая ему уйти по новой с головой в печальные размышления.              Храм, высотой в два этажа, смотрелся аккуратно и изящно. Несмотря на свою броскость, выделяющую его на общем фоне за счёт контрастных цветов, он смотрелся достаточно органично и неприметно – легко можно было пропустить сие столь яркое пятно, а потом удивиться: «И почему же я заметил его только сейчас?».              Опять же… подходит ему.              Лань Ванцзи решил, что стоять они могут так хоть весь день, а посетить его храм и возжечь ему благовония ему наверняка больше не удастся. Отчего-то Лань Ванцзи считал, что их с Лань Сичэнем прогулка ничего не даст и не заставит его чувствовать себя иначе, и потому не за горами было его возвращение в пожизненное уединение.              Так что… почему бы и нет?              Он вновь встал – только уже на пороге. Мимо некоторое время ходили люди, но они быстро сбежали прочь, стоило им узнать в лицах прихожан знаменитых Цзэу-Цзюня и Ханьгуан-Цзюня.              Быстро стало тихо и безлюдно.              Лань Ванцзи пальцами левой руки тронул сейчас не горящий ввиду господства ясного дня алый фонарик с выглядывающим из его дна колокольчиком в виде свернувшегося в клубок серебряного феникса. Тот покачнулся и звякнул. Звук разошёлся рябью по пространству и быстро растаял, словно его и не было.              Сжав руку в кулак и заторможенно опустив её вдоль тела, Лань Ванцзи отвернулся и, приподняв подол мантии, переступил через неожиданно высокий порог.              Внутри было тепло.              Лань Ванцзи даже удивился этому. Снаружи буйствовал холод — всё же не май месяц! А внутри… Внутри было тепло. Даже жарко. Лань Ванцзи показалось, будто не пускали сюда непогоду эти маленькие зажжённые на алтаре палочки благовоний. Они преспокойно стояли в серебряных курильницах с изображением лотосов на боках, источая ненавязчивые благоухания. Подле них в окружении свежего пепла стояли пиалы с острым супом — да настолько острым, что Лань Ванцзи даже со входа почуял аромат специй.              Фрукты, серебряные и золотые слитки, украшения, бумажные деньги, супы и сладости — каждый из даров лежал на алтаре аккуратно и достаточно компактно. Не громоздко. Всё на своих местах и как надо. Одним словом: порядок.              Теперь, когда он оказался в храме Сюань Су, зная всё, Лань Ванцзи всматривался в интерьер иначе, нежели в городе И. Тогда им тоже довелось посетить заброшенный храм, что, несмотря на свою запущенность и одиночество, выглядел не то чтобы плохо и отдавал нотками былого величия. Лань Ванцзи не вглядывался в декор, ибо тематика религии никогда не трогала его, не интересовала, оттого многое было упущено из виду.              Сейчас же Лань Ванцзи с упоением разглядывал каждый завиток на колоннах, каждую фреску, каждую батистовую шторку и икебану в вазе.              Коридор был не слишком большим, чуть продолговатым. В нём Лань Ванцзи успел заметить ведёрки для зонтов и лавочки, сидя на которых можно было любоваться видом, открывающимся из главных ворот.              Красная дверь, ведущая непосредственно в зал храма, была распахнута, оттого-то Лань Ванцзи и смог увидеть подношения на алтаре в ногах у статуи. Тут голову показало странное удовлетворение, проурчавшее: «Да, всё так и должно быть. Эти дары… к его ногам…».              Лань Ванцзи хотел было двинуться вперёд, но застопорился, так и не ступив дальше, ибо наткнулся взглядом на табличку, которая существовала в храме каждого Божества. Конкретно в этом храме она находилась над внутренними дверьми, а не у внешних.              Сверкающая металлическим блеском табличка цвета меди хранила в себе слова:              «Время всё расставит по своим местам. И в конце концов каждый обретёт то, что ему судьбой предначертано и прошлыми жизнями заслужено».              И выделено отдельной строчкой:       

«Небытие тому свидетель».

      — Небытие тому свидетель… — тупо повторил Лань Ванцзи, не отрывая взгляда от таблички.              — Эти слова – знаменитое изречения Божества, — тотчас отозвался Лань Сичэнь, который был рад любой теме разговора. — Когда я занимался постройкой храма, то узнал от верующих горожан, что в храме каждого Божества подобного типа табличка есть.              — Мгм, — мыкнул Лань Ванцзи, не отрываясь от высеченных на плитке слов.              Лань Ванцзи не знал, когда Вэй Усянь сказал таковые слова, но отчего-то на душе у него стало совсем тоскливо.              «И в конце концов каждый обретёт то, что ему судьбой предначертано и прошлыми жизнями заслужено… — процитировал он, опуская невольно плечи. — И чем же ты заслужил это?..».              Стараясь вновь не ускользать в пропасть, Лань Ванцзи насилу отвернулся от таблички и шагнул дальше. К статуе, что приковала взор.              В этой части храма было ещё теплее, чем в коридоре. В воздухе витал аромат свеч, ладана и благовоний, имеющих пряную нотку. Лань Ванцзи неосознанно захотелось потереть ладони, которые тотчас принялся кусать исчезающий уличный мороз.              Лань Ванцзи замер у алтаря, задрал голову и так и застыл, глядя на такое до боли знакомое лицо, высеченное из нефрита.              Статная стройная фигура. Расправленные плечи и протянутая вперёд раскрытая к верху ладонь. Величественная поза.              «Предлагаешь помощь…».              «Но кто… поможет тебе?..».              Статуя была вылеплена искусно. Точно скульптор особенно над ней старался, силясь придать своему детищу как можно больше жизни. Чаяния были не напрасны, и фигура из нефрита в самом деле была как будто живая. Лань Ванцзи даже начало казаться, что ресницы, обрамляющие нежные глаза, трепетали от сдерживаемого смеха.              Флейта Фэнхуан за поясом — Лань Ванцзи мигом вспомнил: именно о ней говорил Вэй Усянь в тот злополучный вечер на постоялом дворе.              Лань Ванцзи вдруг захотелось обнять статую. Крепко обвить её руками и прижать каменную голову к груди, укрыв ото всех. Защитить. Глаза щипало, но слёзы не текли – закончились.              Он опустил взгляд, а вместе с ним – и ресницы. Как во сне зажигая благовония, Лань Ванцзи по очереди ставил их в курильницу, чувствуя как молчат зубы, что попервой в тиши пещеры звонко стучали друг о друга.              «Моё милосердное Божество…».              Лань Ванцзи был столь рассеян и не в себе, что случайно задел кончиком мизинца одну из палочек, отчего пепел с неё осыпался, испачкав кожу. Но мужчина едва ли заметил это.              «Моя молитва такова: пусть у тебя всё будет хорошо. Ты будешь счастлив. Я молюсь, чтобы тебе стало наконец тепло, а всего, что ты захочешь, было в достатке. Пусть душа твоя не будет отягощена мраком, ненавистью, обидой».              «Моё милосердное Божество, снизойди до меня», — просил Лань Ванцзи, ставя последнюю палочку благовоний, дабы Вэй Усянь либо же Сюань Су – кто угодно – услышал его молитву и нашёл время – хотя бы минутку, — чтобы её исполнить.              Лань Ванцзи ещё очень долго смотрел на одно только лицо статуи. Лань Сичэнь не торопил его. Вместо лишних слов он тоже зажёг с десяток благовоний, о чём-то попросив.              В конце концов находиться в храме Лань Ванцзи стало тяжело. Ладан душил, а пряный запах жёг нос, лёгкие и сердце.              Хотелось сбежать. Но в то же время – остаться здесь навечно.              Лань Ванцзи быстрым шагом вышел наружу и с наслаждением вдохнул куда более свежий воздух. Ветер гладил его горячие щёки и остужал их, забирая болезненную лихорадку.              Откуда-то сверху упал кленовый лист. Лань Ванцзи прикрыл глаз, который тот уколол своими остриями, и двумя пальцами схватил, не дав улететь. Разместив его на ладони, Лань Ванцзи отметил, что кленовый лист убегать и не спешил. Словно поначалу он лишь хихикал над ним, дразнясь и угрожая собственным уходом.              И тут Лань Ванцзи осенило.              Вокруг этого храма не было ни одного клёна. От улиц здание отделял большой ров – и то, по краям мостовых нельзя было сыскать и одного подходящего под описание дерева.              Листу не было откуда прилететь.              В таком случае… как он здесь оказался?..              Порыв ветра ударил в лицо, забавляясь. Лань Ванцзи прикрыл глаза, чуть хмурясь, и отвернулся, спрятав нос в ворот. Это движение помогло ему развернуться – если честно, то Лань Ванцзи и не понял, как ему удалось вновь оказаться лицом к статуе, ибо ветер не был настолько сильным, чтобы принудить его так сильно сдвинуться.              Но тем не менее он стоял лицом, а не спиной к статуе.              Сюань Су протягивал к нему свою нефритовую ладонь и взирал на него сверху вниз своим спокойным, точно водная гладь, непроницаемым застывшим взглядом.              Лань Ванцзи посмотрел на него, игнорируя обеспокоенного Лань Сичэня, на лист в своей руке и растерялся, недоумевая.              Но пока он думал, налетел новый порыв ветра, который выбил из руки пребывавшего в смятении Лань Ванцзи лист и унёс его прямиком в раскрытую ладонь статуи. Он лёг чётко ей в центр и затих, а статуя как будто улыбнулась.              Правда… быть может, Лань Ванцзи показалось?..              Двери от сквозняка захлопнулись, отрезав Лань Ванцзи от внутреннего зала храма и статуи. Он вздрогнул, заморгав, но Лань Сичэнь очень быстро окружил его и увёл прочь, в следующий их пункт назначения.       

***

      Лань Сичэнь настаивал, чтобы они продолжили свой путь в Ланьлин, ибо «там самые живописные храмы». На вопрос «с чего ты так решил?» он неясно пожал плечами и отмахнулся, сказав, что это, возможно, из-за молодого господина Цзинь Лина, бывшего в своё время ярым последователем Сюань Су.              Но Лань Ванцзи дураком не был, оттого смутно начинал понимать план, которого придерживался Лань Сичэнь: увести его как можно дальше от дома без каких-либо талисманов, чтобы впоследствии потратить точно такой же день на возвращение домой, тем самым предоставив больше времени для манёвров или придумывания нового плана действий Лань Сичэню.               Он на это ничего не говорил – ожидаемо, — но на ус мотал.              Прибыли они в Ланьлин лишь вечером, пройдя неспеша перед этим многие ли. Во время их долгого пути через многочисленные города и деревни Лань Сичэнь не оставлял попыток возбудить интерес Лань Ванцзи хоть к чему-нибудь.              Они заходили в каждый храм Сюань Су, который им попадался: они неизменно оставляли щедрые подношения и зажигали все благовония, которые там имелись.              — Смотри, смотри, Ванцзи! — не оставлял попыток Лань Сичэнь. — Кажется, птицы возвращаются. Как их много. Здорово, правда?              — Ванцзи, может, передохнём? Слышал, в этой чайной неплохие сорта чая имеются.              — Ванцзи! О Небеса! Бедный ребёнок… — сказал он, когда какой-то мальчишка свалился с дерева у них на глазах. Несильно, не стоило шума, но у Лань Сичэня были свои мотивы.              И в самом деле. Привыкший помогать всем и вся в своё время Лань Ванцзи уже чисто на рефлексах подскочил к начавшему плакать мальчику и помог ему подняться.              Но… может… помогал он плачущему ребёнку не из давней привычки?.. А потому… что видел в этих детских слезах кого-то?..       

…

      Лань Сичэнь украдкой заламывал пальцы, лихорадочно придумывая, чем бы ещё занять Лань Ванцзи. До последнего храма в их маршруте было рукой подать, оттого нервозность давала о себе знать всё сильнее и сильнее. В конце концов, Лань Ванцзи ещё не дал ответа и, судя по его реакциям, предположительный вердикт далёк от радужного.              — Ну-с, ха-ха, — натянуто рассмеялся Лань Сичэнь. — Вот и… м-м-м… Последний храм Сюань Су. Погляди-ка, какой высокий и величественный! Не зря в Ланъя нам говорили, что на территории ордена Цзинь самые прекрасные храмы! Что ж, нам определённо есть к чему стремиться, да, Ванцзи?              — Мгм, — что ж… Он теперь хотя бы таким образом отвечал. Прогресс!              В последний раз зажёгши благовония, Лань Ванцзи вскинул голову и посмотрел в глаза статуе – совсем как в первый раз в начале этого до одури длинного дня. Серьга в его левом ухе чуть качалась на гулявшем в зале сквозняке, и Лань Ванцзи подсознательно до ужаса боялся, что она не сдержится и упадёт, отчего потеряется. Неизвестно благодаря чему он ещё не начал каждые пять секунд трогать украшение и проверять, на месте ли она.              «Моё милосердное Божество, снизойди до меня…», — Лань Ванцзи с пару мгновений выждал, будто после этих слов должно было что-то произойти. Но чуда не свершилось. Опустив плечи, Лань Ванцзи встал на носочки и положил последний кленовый лист, подобранным им по пути сюда, в ладонь статуи, совершая своё крайнее подношение, при этом нисколько не касаясь нефритовой кожи, держа данное полгода назад обещание.       

…

      Вечерело.              Ещё днём было весьма свежо, а сейчас, когда уж солнце встретило своим полукругом горизонт, и подавно. Холод стоял редкостный – совсем не похоже на Ланьлин с его умеренным климатом. Но Лань Ванцзи его не чувствовал. Ему было всё равно: холодно ли, жарко ли. Всё едино.              Всё-таки не сдержавшись и коснувшись прохладцы серьги, Лань Ванцзи как будто отыскал гармонию в себе. Теперь уже не так тягостно было идти вслед за Лань Сичэнем, который упрямо вёл его на постоялый двор, настаивая, что им необходимо отдохнуть и что возвращаться домой – такая себе затея.              Лань Ванцзи окончательно отвёл пустой взгляд от неизменно изящного храма Сюань Су, что уже давно остался позади, и уставился в сменяющие друг друга плитки грубого бетона, в который раз задумываясь: может, эта прогулка всё-таки была зря? Может, ему не стоило нарушать уединения?              Какой во всём этом был толк?..       Но тут его внимание что-то привлекло.        Край подола чьего-то платья вдалеке: белый, ничем не отличающийся от одежд, к примеру, адептов клана Лань. Он вынырнул из общей массы сонно ступающих по своим домам с рабочей смены горожан и вновь с ней слился. Но Лань Ванцзи словно инстинктивно почувствовал, что это был не просто чей-то подол платья.       Ноги сами понесли его вперёд.       Лань Сичэнь открыл было рот, чтобы спросить, куда он направляется, но препятствовать не стал, а просто-напросто последовал за ним.       Беглянка петляла, уводя попавшихся на её крючок мужчин как можно дальше.       Лань Ванцзи с каждой секундой все ускорял шаг и ускорял, уже нисколько не сдерживаясь от подскочившего к горлу волнения, которое на краткий миг вернуло в его душу нечто, похожее на жизнь, и расталкивая встававших на его пути людей. Лань Сичэнь мимоходом извинялся за него, отчего ругань не то чтобы долго звучала им вслед.              Очень скоро им удалось нагнать девушку, которую узнать даже со спины не составило труда.        — Яньли?..       Девушка округлила глаза в нарочитом удивлении, резко повернувшись к ним лицом и хлестнув кончиками собственных волос себе по лицу:       — И вам доброго вечера, Ханьгуан-Цзюнь, — Яньли чуть вбок отклонилась, выглянув из-за вытянувшегося по струнке Лань Ванцзи, и кивнула, приветствуя. — Цзэу-Цзюнь.       Лань Сичэнь выглядел так, будто вместо девушки перед ними предстала пятая прекраснейшая картина. Он в заметном облегчении выдохнул, словно на его голову свалился ещё один козырь, и расслабился, поняв, что всё же их вылазка была не зря.       — Дева... Вэй, — не стал он посреди, пусть и постепенно пустеющей, улицы упоминать её настоящую фамилию.       — Яньли, — твёрже позвал Лань Ванцзи, словно не верил своим глазам. Он кинулся вперёд, забывая обо всех правилах приличий, и схватил девушку за запястья, словно желая убедиться, что она реальна; что это не плод его воображения сейчас стоял перед ним. Глаза Лань Ванцзи чуть расширились, стоило его пальцам ощутить под собой чужую кожу, говорящую, что происходящее не морок.              Лань Ванцзи почувствовал, как земля ушла из-под ног, а сердце, доселе полгода томившееся от желания остановиться, забилось быстро-быстро, начав качать застоявшуюся кровь по всему телу. Стало в каком-то смысле дурно от такого резкого усиления циркуляции и ударившей в мозг крови, но Лань Ванцзи, несмотря на всё, сознание от охватившего его волнения терять не спешил и вместо этого испытующе смотрел на Яньли так, будто она была ключом ко многим ответам на кружащиеся в его душе ядовитые вопросы.              Сейчас та, к которой некоторое время назад Лань Ванцзи успел в каком-то смысле привыкнуть, казалась ему призраком далёкого прошлого, утекшего в одночасье сквозь пальцы.       Яньли, невзирая на сдерживающий фактор в виде «оков», вскинула руки на капитулирующий манер, точно их ничего не утяжеляло:       — Воу, — она не стала вырываться из крепкой хватки Лань Ванцзи, но посмотрела на вцепившиеся в её запястья руки весьма красноречиво. — Полагаю, раз уж мы столь чудно пересеклись, ты захочешь воспользоваться шансом узнать как можно больше. Я, между прочим, тоже хотела бы знать кое-что, поэтому, думаю, мы сможем устроить обмен информацией, — Яньли ехидно скривилась – так знакомо... — Но не на улице, н-да? — и кивнула в сторону таверны, у которой они остановились. — Я как раз выбрала для нас прелестное местечко.       Лань Сичэнь понятливо дрогнул ресницами:       — Так вы знали, что мы идём за вами по пятам, дева Вэй?       — Ну конечно! — фыркнула Яньли, подбоченившись. Сей жест вызвал у Лань Ванцзи приступ ностальгии, и запылившиеся воспоминания наложившись, заставив его чувствовать себя так, будто они и не расставались вовсе. — Сложно вас не заметить! Вы весьма выделяетесь на общем золото-зелёном фоне.              Тут уж Яньли не выдержала и потрясла руками, призывая окаменевшего Лань Ванцзи к совести:              — Ханьгуан-Цзюнь! Хватит столь грубо держать меня! У меня кожа нежная… Вдруг оставите синяки?              Лань Ванцзи опомнился и отпустил девушку, но не отстранился. Можно было подумать, что в нём буйствовал страх, что если он сейчас позволит себе отойти на вежливое расстояние, то Яньли испарится, взмахнув хвостом, и мороком исчезнет, оставив на душе горький осадок.              Ведь она была его дочерью.              Хотелось, вопреки собственной природе, начать засыпать девушку вопросами. Это было совсем не похоже на него, ибо несдержанность ему несвойственна, но… кто сказал, что за эти полгода он остался тем же Ханьгуан-Цзюнем, которого знал Цзянху?              Уголки губ незаметно дрожали от наплыва эмоций, приключившегося с очень долгое время бывшим невозмутимым Лань Ванцзи. Впрочем, для Яньли, выросшей под началом Вэй Усяня, улавливать таковые проявления эмоций мимолётным взглядом не составляло труда – к тому же она была хули-цзин, что легко считывали чужие чувства.              Поняв, что сейчас не до шуток, Яньли посерьёзнела и, оглянув улицу тяжёлым взором, махнула им рукой, и повела мужчин внутрь, петляя меж столиков белой смазанной тенью – лишь синие журавли изредка выделялись из общего урагана белизны.              Она увела их как можно дальше, чтоб ни одному любопытному уху слышно не было – а если б и было слышно, то Яньли наверняка бы его открутила, запретив вникать в чужие разговоры.              Но кому нужны были сейчас разборки, верно?              Усадив за стол взволнованных неожиданной встречей Лань Сичэня и Лань Ванцзи, Яньли будто о чём-то вспомнила, слегка хлопнула себя по лбу и, бросив «сейчас вернусь», шмыгнула в тёмный коридорчик, ведущий на кухни таверны.              Лань Ванцзи то и дело ёрзал на месте от снедающих его беспокойств, но всё же заставлял себя сидеть смирно.              Очень быстро Яньли вернулась. За ней, будучи весьма очарованным, следовал молоденький официант, чьи глаза сверкали от дурмана и походили на плохо промытые блюдца. Яньли незаинтересованно велела, чтобы поставили поднос с едой и напитками на стол и катились прочь. Юноша возражать не посмел.              Устроившись на подушке, девушка довольно щёлкнула миндалевидными тёмно-алыми коготками и подтянула к себе указательным пальчиком пиалу с тофу. Крутанув палочками, она миролюбиво мурлыкнула:              — Угощайтесь. Помню, вы предпочитаете более пресный рацион.              Лань Сичэнь, что был очень благодарен Яньли за её своевременное прибытие — пусть она и не подозревала, что оказала ему невероятную помощь, — не смел ей отказывать, и потому тотчас кивнул, наливая чай Лань Ванцзи и только потом себе.              — Итак… что вы здесь делаете, дева Вэй?              Пригубив чай, Яньли цокнула:              — Судьба завела сюда. Так бывает.              Лань Сичэнь выпятил губу, принимая ответ и прикусывая язык, дабы не сказать: «Ваш отец вроде как против того, чтобы вы посещали Средний Мир – тем более в одиночку. Разве нет?».              Но Лань Ванцзи не был столь разборчив со словами.              — Вэй Ин всегда очень переживал за тебя, не позволяя лишний раз самостоятельно пребывать в Среднем Мире… — сердце скакануло к горлу. — Неужели… он тоже здесь?              Яньли догадалась, к чему он клонит, и потому язвить не стала:              — Моего шифу здесь нет. Он занят делами в Небесных Чертогах. Молитвы разгребает, отчёты…              Лань Ванцзи заметно приуныл:              — Ясно.              — Со мной Юй, — решила зачем-то сказать Яньли, будто бы это что-то поменяло. — Шифу не знает, что я слиняла в Средний Мир, — она крутанула кистью со слейв-браслетом, хрустнув ею. — Думаю, мне не поздоровится, если он узнает.              Лань Сичэнь хмыкнул:              — Вроде как Его Превосходительство и в тот раз был не в восторге и обещал обеспечить вам наказание.              Яньли поморщилась:              — И назначил, — она украдкой потёрла ладони, что полгода назад едва ли не слезали из-за долгого и упорного мытья полов в Главном Зале Дворца Тяньтан Чжисы. — Мне плевать, если накажет снова. Я не могла не сунуться сюда снова.              — Давно вы здесь? — спросил, отпивая чай Лань Сичэнь.              — Недельку-две, — Яньли доела тофу, отставила пустую тарелку в сторону, перетекла вперёд и, сложив ладони друг на друга, поставила на них подбородок. — Итак, обмен информацией? Вы мне вопрос, и я вам вопрос. Всё честно.              Лань Ванцзи кивнул:              — Задавай.              — Как там Цзинь Лин? — выпалила она. А заметив чуть вытянувшиеся лица, она ощетинилась. — Что?! Ваше дело ответить, а не судить!              Лань Сичэнь прочистил горло, пряча приглушённое удивление, и покорно ответил:              — После того, как… Главу Цзинь, Ляньфан-Цзуня, передали после обсуждения на Совете Кланов в руки ордена Лань и приговорили к заточению в доме на задворках Облачных Глубин, молодой господин Цзинь Лин стал Главой Ордена Ланьлин Цзинь. Насколько мне известно, сейчас он усиленно работает, пытаясь укрепить своё положение и удержать власть в руках.              — Неужели он занят этим в одиночку? — подогнула пальцы, щёлкнув ими, Яньли и невольно подалась вперёд. — А Глава Цзян?              Лань Сичэнь улыбнулся:              — Это уже второй вопрос, — и искоса глянул на Лань Ванцзи, что, получив добро, выдохнул.              — Как Вэй Ин?              — Нормально, — цокнула Яньли. — Вернулся в прежнее русло. Сначала дал нам с пернатым по шапке: мне за самовольный уход из Пристани, Юю за то, что не уследил за мной и… — хихикнула она. — Проворонил госпожу!              Девушка поскребла коготками ладонь и продолжила перечислять:              — После случившегося в храме… Гуаньинь… Папа стремглав бросился проверять готовность дворцов и Пристани к Празднику Середины Осени, потом в Небесные Чертоги на само мероприятие и уже после разгребать отчёты. В принципе, ему не очень скучно. Дел по горло как всегда. Воронята ходят на цыпочках, стараясь его не тревожить, ибо он стал каким-то слишком нервным. Срывается на всех чуть что и рвёт, и мечет. Даже его друзья, господин Чэнчжу и господин Черновод, не решаются пока в гости заходить, потому как… — она кашлянула. — В один из таких визитов их едва не сожгли с воплями: «Не мешать!».              Яньли надула губы:              — Ваша очередь. Цзинь Лину помогает Глава Цзян?              — Естественно, — кивнул Лань Сичэнь. — Именно Глава Цзян и помог Главе Цзинь утихомирить дурные настроения и волнения. Сейчас всё относительно спокойно. Глава Цзян работает как проклятый – многие говорят, что от усталости он стал походить на призрака висельника из-за бледности лица. Бегает от Пристани Лотоса к Башне Кои и налаживает работу в обоих Орденах, — в голос его пробилось лёгкое сочувствие. — Ему бы не мешало отдохнуть. Многие, кстати, это ему говорили. Но, правда, очень быстро перестали, ибо был велик риск нарваться на его шипение по типу: «Не лезьте не в своё дело».              Девушка поджала губы и откинулась спиной на стену:              — Ясно. Задавайте свой вопрос.              — Вэй Ин не слишком нагружает себя? Отчего он не в духе? Из-за дел злится?              Яньли цокнула с небольшой задержкой и сузила глаза:              — Не думаю… В былые времена он и не с таким справлялся. Чего только стоило создание Пристани. Папа рассказывал, какая суматоха была. Город возведи, души размести, систему создай, оборону укрепи, Небожителей отвадь. В общем, запара похуже нынешней. Так что, не думаю, что его нервозность связана с работой. Скорее, послевкусие от прогулки в Средний Мир.              Лань Ванцзи резко вдохнул:              — Из-за?..              Поняв, к чему он клонит, Яньли покачала головой:              — Навряд ли. Хотя не знаю. Папа последние месяцы держится особняком, никого к себе не подпуская. Возможно, свою роль сыграл и случай в храме Гуаньинь.              — Дева Вэй, вы так интересуетесь молодым господином Цзинь…              Яньли покраснела и выставила палец на Лань Сичэня, шикнув:              — Не надо, — она опустила руку, глухо хлопнув ладонью по столу, и уставилась в его деревянное покрытие. — Вы и так прекрасно понимаете что к чему. Не нужно спрашивать, — Яньли поджала губы. — Не могла я спокойно уйти с концами домой. Словно… чувство незавершённости, недосказанности висит над моей головой острием гильотины. Не могу. Мы ведь даже не поговорили с ним толком. Тогда я разворошила храм Гуаньинь и, перебросившись парой фраз с Цзинъи и Сычжуем, позорно бежала без оглядки. Наверное, мне самой надо было остыть, прежде чем быть готовой говорить. Но я не уверена, что Цзинь Лин теперь меня примет. Всё же… — она передёрнула плечами. — Я – лиса. А в мире заклинателей гуляют свои предубеждения.              — В том, что ты – лиса, ничего такого нет, — выпалил Лань Ванцзи, привстав на месте.              — Скажи это Цзинь Лину, — поморщилась Яньли и застыла. Глаза её, опешив, раскрылись, обнажив уникальный голубой цвет. Зрачки сузились, и она метнулась, перегнувшись через стол, и, вцепившись стальной хваткой в чужой подбородок, прошипела Лань Ванцзи в лицо. — Откуда это у тебя?!..              — Что? — подскочил Лань Сичэнь, но Яньли движением мизинца усадила его назад.              — Говори! Откуда у тебя серьга?! — она тряхнула его голову и всмотрелась в украшение, лишь удостоверяясь, что не ошиблась и это именно та.              — Вэй Ин подарил перед уходом, — выдохнул, невзирая на онемение челюстей, Лань Ванцзи, впитывая каждое услышанное слово. — А что? Он не сказал о значении сего жеста и дара. В ней заключён какой-то особый смысл?              Яньли рывком сорвала с уха Лань Ванцзи серьгу и вернулась на своё место, темно пробуравив мужчину взглядом исподлобья. Она покрутила украшение перед глазами, проверяя его состояние, и, выдохнув с видимым облегчением, прижала к груди, гудя:              — Говоришь, он сам тебе её отдал?              — Да, — кивнул Лань Ванцзи, потерев подбородок, на котором обещали остаться синяки. — В чём дело? — начал чувствовать он странное волнение.              Продолжая сверлить его испытующим взглядом, Яньли нахмурилась:              — Он тебе просто отдал серьгу и ничего не сказал?              — Вэй Ин… — замялся Лань Ванцзи, покраснев ушами. Яньли, чуя заминку и смятение, будто хищницей, готовой разорвать глотку, обернулась и встала на дыбы.              — Говори и не юли, Ханьгуан-Цзюнь! Откуда у тебя эта серьга?!              — Вэй Ин её сам отдал! Я не лгал! — схватился за торец стола Лань Ванцзи, на самую малость повысив тон. — Вэй Ин… поцеловал меня и ушёл. И тогда я обнаружил, что в ухе моём левом была серьга.              — Что?! — воскликнули одновременно ошарашенные Лань Сичэнь и Яньли. — Поцеловал?!.. Он?!..              Лань Ванцзи сжал зубы, не ответив ни «мгм», ни что-либо ещё, словно повторяться намеревался в том случае, если Яньли, хранившая ответы, собиралась гнуть пальцы, выкобениваясь.              Яньли пристально в него вгляделась и замолчала на долгие мгновения. Судя по всему, в его памяти она нашла подтверждение его слов, и потому вновь откинулась на стену, недоверчиво посмотрев на серьгу и цокнув:              — Вот это да… — она фыркнула. — Он взял и отдал её тебе! Что за номер?!              Лань Сичэнь переглянулся с Лань Ванцзи и выгнул бровь:              — Дева Вэй… Что такого особенного в этой серьге?              Яньли замялась, но всё же сформулировала приемлемый ответ:              — Эта серьга – очень ценная для моего отца вещь. У каждого демона, достигшего осознанности, она есть. У неё может быть любая форма, и каждый демон бережёт её как зеницу ока, прячет. Для папы эта серёжка именно такая вещь, которую он никому, кроме меня и Юя, не показывал. Сколько я себя помню, он дал мне на неё посмотреть лишь раза три. Несмотря на мои уговоры, папа серьгу в мои руки ни разу не доверил, — и воскликнула, будто обвиняя. — А тебе папа её отдал! Вот так! Просто! Муа – и бери, сладкий!.. Что за несправедливость?!              — Важная для каждого демона вещь… — повторил за Яньли Лань Ванцзи, игнорируя лившуюся брань и возмущения, и прерывисто вздохнул. — Никому не показывает, прячет, как зеницу ока бережёт…              Яньли кивнула:              — Ты всё правильно понял, Ханьгуан-Цзюнь! Мои поздравления, — она в последний раз поднесла к глазам серьгу, по новой губы свои красные поджав; побегала взглядом от Лань Ванцзи к украшению и с тяжким вздохом, точно наступая себе на хвост, броском вернула Лань Ванцзи серьгу. — Лови.              Поймав украшение, Лань Ванцзи выпалил:              — Яньли…              Та вскинула ладонь, обрывая его на полуслове и принимаясь тереть виски, точно её свалила головная боль:              — Знаю, сейчас расскажу, — она вздохнула. — В мире демонов существует обычай: если… если демон влюбится – по-настоящему влюбится – в человека, то самолично отдаст то, что самым ценным для него является, дабы показать глубину своих чувств. То есть… вручит избраннику свой п… свой, — кивнула чуть не сболтнувшая лишнего Яньли, решив не заканчивать фразу и показавшая невербально, что спрашивать дальше не стоит.              Лань Ванцзи едва ли не растёкся по столу от шока:              — Чувств?.. — просипел он с ощутимой заминкой.              — Ага, — подперла кулаком голову Яньли. — Так что, в твоих руках самое настоящее сокровище, с которым нужно обращаться донельзя бережно, — лицо её ужесточилось, проступили лисьи черты. Она процедила, шипя. — Учти, если с этой серёжкой что-то случится, так и знай, я тебя четвертую и пропущу через все известные этому миру мучения, а потом заставлю до скончания веков гореть в водах цзинхуа. Ты меня понял? Ни царапинки, ни отметинки, ни пятнышка. Ценой собственной жизни беречь её должен, ясно?!..              Лань Ванцзи быстро кивнул, прижав серьгу к груди.              — Я… догадывался, что эта вещь важна, но…              — Но не настолько, — фыркнула Яньли и понуро уронила голову на сложенные на столе руки. — В общем, да.              Лань Сичэнь, недоумевая, воскликнул:              — Если Его Превосходительство, согласно существующим в мире демонов обычаям, вручил Ванцзи эту серьгу, знаменуя свою глубокую, серьёзную… любовь… то… почему ушёл?              — Откуда я знаю? — пробубнила Яньли, щёлкнув по фарфоровой чаше. — Пусть я и являюсь его дочерью, мне многое не ясно. Папа всегда был себе на уме, не подпуская меня шибко близко, хоть и знаю, что я ему чрезвычайно дорога. У шифу клубок мотивов – полагаю, он сам не слишком понимает, почему поступил именно так. Почему вручил смертному то, что все демоны ревностно прячут в течение всей своей вечности? Почему сбежал, заявив о серьёзной любви? Не знаю.              Мужчины вздохнули, не найдясь с ответом. Похоже, у них просто нервов не хватило.              — Что вы намереваетесь делать дальше, дева Вэй?              Яньли окончательно приуныла:              — Я хочу поговорить с Цзинь Лином. Выяснить всё наконец. Не могу больше молчать! Я пришла к окончательному ответу за это время и… И у меня отныне нет желания колебаться. Хочу встретиться с ним лицом к лицу и вывалить всё то, что у меня на душе. Даже если он меня и не примет из-за моей лисьей сути. Мне важно услышать это от него. Но… Я многого не знаю о Среднем Мире. Не знаю, что и как можно, а что – нет. Что для людей приемлемо, а что – нет. Да и в конце концов… судя по тому, насколько Цзинь Лин сейчас занят, ему будет не до меня, и, может, он так же, как и мой папа со своими гостями, подорвётся сжечь меня, злясь. Поэтому навряд ли у меня получится с ним встретиться сейчас.              Лань Сичэнь ощутил, как у него начала болеть голова, и про себя порадовался, что любовные муки его миновали.              Яньли выпрямилась, потянулась и фыркнула носом:              — Ладно. Времени уже много. Я откланяюсь, пожалуй, на постоялый двор. А потом… Решу, что делать дальше. Возможно, я вернусь в Пристань Сиу. А может, наберусь смелости и предстану перед Цзинь Лином. Кто меня знает…              Лань Сичэнь и Лань Ванцзи тоже поднялись, бросив на стол пару серебряников:              — Дева Вэй, я могу вас взять с собой, когда в следующий раз направлюсь в Башню Кои.              — Спасибо, Цзэу-Цзюнь, — вздохнула Яньли. — Я подумаю над этим.       

***

      Расстались они поспешно. Яньли скрылась из виду так быстро, что мужчины даже ухом моргнуть не успели. А вместе с ней испарились и серебряники со стола, но никто на это на удивление не обратил и крупицы внимания.              Лань Сичэнь с некоторой тревогой глянул в проулок, в котором предположительно скрылась девушка, и повернулся к задумчивому Лань Ванцзи, что неотрывно смотрел на серьгу в своей руке.              — Ванцзи? — аккуратно спросил Лань Сичэнь. — Ну и… что ты решил?              Лань Ванцзи оторвал глаза от украшения и, помолчав немного, тихо-тихо проскрипел:              — Я обязан защитить то, что доверил мне Вэй Ин. Что бы это ни значило, я просто не могу допустить, чтобы самая ценная для него вещь пострадала.              Лань Сичэнь, казалось, позволил себе выдохнуть:              — Значит… ты не вернёшься в уединение?.. — заметив чужое смятение, он заволновался. — Нет же?..              — Я… Я не знаю, — честно признался Лань Ванцзи и опустил ресницы, и спрятал серьгу в кармане ворота на уровне сердца, не позволив ей больше находиться у всех на виду.              — Может… — приобнял его за плечи Лань Сичэнь. — Пока ты думаешь, то побудешь с нами, а не… в пещере?              Лань Ванцзи накрыл ладонью начавший слегка выпирать карман и выдохнул:              — Хорошо.       

***

             Услышав от Лань Ванцзи пусть шаткое, но согласие, Лань Сичэнь с относительным спокойствием на душе вернул его в Облачные Глубины. Проводив Лань Ванцзи в цзинши и велев адептам следить за ним и чуть что уведомлять его обо всех сомнительных событиях, Лань Сичэнь откланялся в ханьши пить успокоительную настойку, потому что ему начинало казаться, что ещё чуть-чуть – и он свалится.              Лань Цижэнь ненадолго зашёл к нему на чай, дабы узнать прогресс, и тоже с несколько полегчавшим сердцем вернулся в свои покои.              В относительном спокойствии прошло несколько дней. Яньли не давала о себе знать, и Лань Ванцзи с Лань Сичэнем предположили, что она всё же не смогла найти в себе сил показаться Цзинь Лину на глаза. Похоже, ей было достаточно знать, что тот здоров, у него относительно всё хорошо и что у него есть надёжное плечо рядом.              Лань Сичэнь тревожно выполнял свою работу Главы Ордена, то и дело боясь, что Лань Ванцзи мог вновь скатиться по склону своего уныния и свести в конечном итоге счёты с жизнью.              Сам Лань Ванцзи… Сам Лань Ванцзи часами сидел в цзинши, музицируя и медитируя. Серьга теперь маячила у него перед глазами гораздо чаще – возможно, слова Яньли о том, что эта вещь донельзя хрупка и нуждается в тщательной защите, подкрепили его уверенность в том, что упускать украшение из виду надолго ни в коем случае нельзя.              На закате некоего по счёту апрельского дня Лань Ванцзи сидел у окна, укачивая в своих объятиях серьгу. После долгого и упорного анализа он выдвинул предположение, что от доверенной Вэй Ином вещи зависело его существование, ибо что, как не собственную жизнь, будет беречь как зеницу ока каждый из демонов?              Лань Ванцзи не знал, как именно связана серьга и жизнь Вэй Ина, но этой гипотезы хватило, чтобы он начал относиться к ней в стократ бережней.              Встретив лицом рыжие лучи, Лань Ванцзи, выглянувший из окна цзинши, прикрыл глаза и аккуратно сжал в ладони серьгу.              «Я буду беречь её, моё милосердное Божество… — и заверил, подкрепляя обещание. — Небытие тому свидетель».              Лань Ванцзи устало вздохнул, «просыпаясь», прикрыл ставни и вернулся вглубь комнаты.              И тут замер.              Непойми откуда взявшийся в комнате кровавый кленовый лист крутанулся в воздухе от сквозняка, вызванного резко закрывшимися ставнями. Он витиевато завертелся, словно хихикая; пролетел мимо Лань Ванцзи, что слабо попытался схватить его, но потерпел в этом неудачу, и двинулся в сторону столика для гуциня, на котором лежал сложенный вдвое лист пепельно-белой бумаги.              Лань Ванцзи внутренне изумился, вскинув брови.              Как странно… Он не оставлял на столе бумаги. И «вдвое» у него не было привычки их складывать. Каждая из его записей была ровна и аккуратно помещена в обложку. Не валялась просто так.              Кленовый лист приземлился на бумагу и затих, словно его задача была выполнена.              Лань Ванцзи, слегка задрожав от настигнувшего его предположения, аккуратно отодвинул лист клёна в сторону, взял в руки сложенную бумагу, с внутренней стороны которой стали явно видны чьи-то написанные каллиграфичным почерком слова…       

***

      Лань Цижэнь чересчур быстрым шагом летел в сторону ханьши. Будь на его месте кто-то из учеников, он непременно отругал бы его и назначил наказание за нарушение правила «бегать запрещено».              Но сейчас ему было плевать на это.              — Сичэнь! — ворвался он в ханьши. — Сичэнь!!! — смахнув в сторону занавески и миновав порог, Лань Цижэнь, такой непохожий на себя, суматошно покрутился вокруг себя в поисках старшего племянника.              — Я здесь, — ровно протянул Лань Сичэнь, сидящий подле окна с исписанным неким суматошным текстом листом бумаги. Почерк был знаком им обоим, однако тревоги Лань Цижэня это знание не умаляло. Взгляд Главы Ордена Лань блуждал где-то в низине горы; в окрашенных закатным солнцем лесах и реках. Скучал. Печалился.              Но отпускал.              — Сичэнь! — задыхался от переживаний Лань Цижэнь. Видя, насколько спокоен его племянник, он сердито нахмурился и гаркнул. — Сичэнь! Как ты можешь столь спокойно любоваться красотами из окна, когда Ванцзи исчез?! Ты…              — Нет нужды беспокоиться, дядя, — бесцветно проговорил Лань Сичэнь, тяжело вздыхая, и повернулся к недоумевающему мужчине с меланхоличным выражением лица. Донельзя усталым, понурым, но принимающим неизбежное. Смирившимся.              — Как это не стоит? — скрипуче воскликнул Лань Цижэнь и процедил, сжав кулаки. — Сичэнь. Мало ли что Ванцзи собрался сделать с собой! Вдруг он наложит на себя руки?! Думаешь ты об этом?              — Нет, — кратко качнул головой Лань Сичэнь, устало поднялся и подошёл с зажатым в руке письмом к столику, на котором покоилась продолговатая коробочка, длиной в три цуня и шириной в один цунь. Белый бархат сверкал в закатных лучах и тоскливо плакал, чувствуя себя покинутым и преданным. — Ванцзи не покончит с собой. В его планах нет намерения вредить себе.              Лань Цижэнь заподозрил что-то неладное и обеспокоенно приблизился:              — Сичэнь?.. Что случилось?.. Где же Ванцзи? — глаза его обескураженно расширились, стоило ему увидеть содержимое загадочной продолговатой коробки. — Лента члена клана Лань?..              — Да, — тяжело, пусто вгляделся Лань Сичэнь в сложенную край к краю налобную ленту, которой отныне было суждено лишь преспокойно спать в мягкости коробки, что непременно будет стоять до скончания веков на полке в прохладной ханьши. — Лента Ванцзи.              — Что это значит?! — вскинулся Лань Цижэнь. — Как его лента?.. Что?!..              — Дядя, — прервал поток бесконечных вопросов Лань Сичэнь и протянул ему письмо. Конечно, мужчина взял его, но прочесть не поспешил. — Ванцзи покинул клан Лань.              Плечи Лань Цижэня опустились, точно тяжеленная плита опустилась на них.              — Как… покинул клан?..              Лань Сичэнь махнул рукой в сторону письма и вернулся обратно к окну, по новой уставившись вдаль, точно провожая кого-то:              — Письмо в твоих руках. Оттуда я и почерпнул информацию. Больше, чем здесь, мне не ведомо.              Пусть Лань Цижэнь и желал продолжить засыпать вопросами Лань Сичэня, он этого делать по некой причине не стал и погрузился в чтение:              «Дорогой мой брат. Дорогой мой дядя.              Знаю, вы, возможно, донельзя обескуражены моим внезапным исчезновением, но… я не могу иначе. Простите мне это.              Брат. Дорогой мой брат. Прости меня, ежели найдёшь сил. Думаю, ты как никто другой поймёшь меня – всегда с самого детства ты был тем, кто знал меня, понимал лучше прочих. Пожелай мне удачи. Я ухожу. Покидаю клан Лань. Моя лента, моя фамилия, мой титул – я оставляю всё здесь, в Облачных Глубинах, и с чистой совестью ухожу. Отныне больше нет Ханьгуан-Цзюня, «того, кто везде, где творится хаос». Нет больше Лань Ванцзи. Есть только… Ванцзи. До конца моей жизни. Я отрекаюсь от фамилии, отрекаюсь от титула и клана, я оставляю всё здесь вместе с лентой, служащей символом всего вышеперечисленного, в месте, которое было мне домом с самого рождения.              Но отныне и впредь Облачные Глубины моим домом не являются. Я ухожу в свой истинный дом. Знаю, ты спросишь: и где же мой новый дом? Я отвечу: там, где Вэй Ин.              Я ухожу к нему. Оставляю в Облачных Глубинах Лань Ванцзи и Ханьгуан-Цзюня. Я сбегаю к демону, которого бесконечно люблю.              К нему сбегает Ванцзи. Чжань-эр. Кто угодно, но не Лань Ванцзи.              С ним я буду счастлив. С ним я буду жить. Неважно, что ждёт меня; неважно, доживу ли я до седых волос. Ничто из этого не имеет значения. Я ухожу туда, где буду самым счастливым человеком на свете. Надеюсь, брат, когда-нибудь настанет день, когда ты сможешь простить меня. Знаю, что своей болью принёс тебе не меньшие страдания. Думаю, пришло время сказать тебе: я горжусь, что именно ты – мой старший брат. Спасибо тебе за всё.              Дядя. Дорогой мой дядя. Знаю, сейчас ты наверняка очень зол. Ты никогда не любил Вэй Ина и даже представить не можешь, что тот, кем ты всегда гордился, покинул клан, оставив ленту, титул, фамилию и семью, и сбежал к демону, клянясь ему в вечной любви. Знаю, ты будешь рвать и метать; знаю, ты будешь разочарован, ибо ты всегда ставил меня всем в пример…              Знаю, что не должен был влюбляться. Знаю, что из-за этого я причинил боль не только себе, но и вам. Но моя любовь к Вэй Ину – это я сам. Я дышу ей и просто не вижу жизни без неё, без него. Я влюбился в человека, что стал демоном, каждой клеточкой своего тела и напитался сим светлым чувством до краёв.              Я ухожу. И не чувствую при этом угрызений совести. Мне легко. Мне так легко и привольно! Дядя. Мне очень жаль, что приходится не оправдывать твоих надежд, возложенных на меня. С самого детства ты говорил мне, что любовь – дело вторичное; что Путь Меча, суть клана Лань – то, чем стоит жить. Но… Я не могу иначе. Надеюсь, что когда-нибудь ты сможешь мою любовь и моё решение принять.              Мой дорогой дядя. Знаю, что никогда не разочаровывал тебя. Знаю, что был твоей гордостью и отрадой…              Мой дорогой дядя. Я знаю, что никогда не подводил тебя, но, увы, придётся мне сейчас — возможно, отныне и впредь — всё же разочаровать тебя.              Прости меня. Спасибо за всё: за наставления; за то, что ты сделал меня тем, кем я являюсь сейчас. Спасибо, что был в этой жизни моим дядей. Пожелай мне удачи. И счастья.              Мой брат. Мой дядя. Надеюсь, вы не будете держать на меня зла, но я в самом деле не мог поступить иначе. Мои сердце, душа и жизнь принадлежат демону, чьё место в Нижнем Мире. Человеческое должно быть с человеческим, демоническое – с демоническим. Посему я ухожу вслед за ним. Без какого-либо страха, без сомнений. Я ухожу в Нижний Мир, покидая Средний, зная, что буду там счастлив как никогда за всё моё существование здесь.              Я не говорю вам «прощай». Я говорю вам «до свидания».              До свидания, мой дорогой брат, мой дорогой дядя.              Исполинами синими горами, изумрудными водами реки,       Будет день, ещё свидимся.              Ванцзи».              Лань Цижэнь закончил читать и понял, что всё это время не дышал. Письмо выпало из его разжавшихся ослабевших пальцев и спланировало на пол. Солнце уж давно покинуло Облачные Глубины, оставив на Небосводе золотую пену. А вместе с последними его лучами, что огладили высокие нефритовые дворцы, исчез и молодой господин в белых одеждах, что чувствовал себя как никогда живым.              — Неужели он и вправду… ушёл в мир демонов?..              — Да, — отчеканил Лань Сичэнь, признавая реальность. — Как бы мне ни было больно, я отпускаю его. И принимаю его решение.              — Но Сичэнь! — всплеснул руками Лань Цижэнь. — Это дурость! Как ты можешь отпустить его?! Он не в себе! Мы не можем позволить ему уйти в Мир Демонов! Он же погибнет там! Нужно… Нужно бежать за ним, возвращать!..              — Как Глава Ордена… — прикрыл глаза Лань Сичэнь, сложив руки за спиной и твёрдо припечатал. — Я принимаю его выход из клана. Отныне… Ханьгуан-Цзюня из ордена Гусу Лань нет. Есть только… наш маленький Ванцзи.              Лань Цижэнь тяжело дышал, вновь бегая глазами по письму – последнему, не считая ленты, что оставил после своего побега из ордена Ванцзи. Казалось, мужчина никак не мог принять тот факт, что его горячо любимый племянник и в самом деле ушёл, попрощавшись с ними через одни лишь строки. Тот знал, должно быть, что если придёт проститься лично, то его не отпустят. Помешают.              Лань Сичэнь тем временем закрыл коробку с лентой, которую принёс вместе с письмом бледный как полотно Лань Сычжуй, что услышал от стражей, караулящих у Главных Ворот, что Ханьгуан-Цзюнь с нагим лбом и в одних белых одеждах, лишённых силуэта облаков, покинул территорию Облачных Глубин с Бичэнем за спиной и оставил им свой пропускной жетон.              Прижав коробку к сердцу, Лань Сичэнь про себя прошептал:              «Доброго пути тебе… Ванцзи. Не сожалей. Живи. И будь счастлив. Облачные Глубины всегда будут тебе домом, что ни говори. Если… Захочешь вернуться – мы тебя примем. Наведаешься в гости – будем лишь рады. В любом случае я тоже не говорю тебе «прощай», — и устало улыбнулся в никуда, точно Ванцзи мог услышать его слова. — До свидания, мой маленький Ванцзи. До свидания. Удачи».       

***

             Ванцзи безо всяких колебаний бежал — буквально летел! — в сторону утёса на окраине Облачных Глубин. Солнце уже почти полностью скрылось за горизонтом, но свет от него всё ещё присутствовал, украшая собой Поднебесную. Кроны сосен и елей пылали рыжим, колыхаясь и словно расступаясь стройным коридором перед Ванцзи.              Ничто не стояло у него на пути. Ни ветки, ни камни, ни горы — ничего. Ванцзи сейчас казалось, будто ему всё по плечу и ничто не сможет помешать ему прийти на встречу к нему.              Белые одеяния – такие непривычно нагие из-за отсутствия нежно-голубых облаков на плечах, наручах, поясе, подоле. Любой случайный прохожий подумал бы, что этот несчастный молодой господин настолько отчаялся, настолько погрузился в свой траур, что не выдержал и теперь на всех парах нёсся в сторону утёса, под которым простиралась ледяная пропасть и глубокие быстроходные реки, дабы свести счёты с жизнью.              Но они ошибались.              Ванцзи был окрылён и, казалось, лишь сейчас ему стало доступно вздохнуть полной грудью. Как будто грузные оковы, массой в тысячу цзиней, наконец-то слетели с его запястий, лодыжек, шеи и теперь валялись где-то позади.              В Облачных Глубинах.              Звенели в ушах слова, вычитанные в загадочном письме, которое неясным образом появилось на его столе. Ванцзи прокручивал их в голове раз за разом, чувствуя, как они придавали ему сил и позволяли ускориться так, как ему никогда в жизни не удавалось.              «На закате буду ждать тебя на краю утёса Сиван .              Если твой ответ и в самом деле не изменился; если ты и в самом деле по-прежнему говоришь мне «да», приходи туда один, оставив Средний Мир позади.              Ежели не придёшь, я восприму это как «нет» и больше не дам о себе знать.              Но в любом случае я буду ждать.              Время тебе на раздумья до захода солнца и начала господства мрака. Подумай как следует и реши, что нужно тебе, а что – нет.              С наилучшими пожеланиями,       Твой Властелин Небытия».              Ванцзи бежал, едва ли не спотыкаясь, — поразительно, не так ли? Непривычно, никак не укладывалось в голове, что он мог нестись, так ещё и делать это несколько неровно.              Но ему было всё равно. Он оставил позади прежнего себя, забрав с собой одну лишь любовь.              Без сожалений. Забыв о них.              Видя то, как солнце стремительно покидало Небосвод, Ванцзи начинал донельзя сильно нервничать от беспокойства, что он опоздает; что Вэй Ин уйдёт, так и не дождавшись и восприняв его отсутствие как «нет». Именно поэтому Ванцзи всё увеличивал и увеличивал темп. Лёгкие горели, ноги болели с непривычки, стук сердца уже пел где-то в горле, готовясь вырваться наружу – прямиком в ладони, чтобы Ванцзи мог вручить его ему.              До утёса было рукой подать, но стройный ряд хвои всё ещё загораживал ему обзор.              Слуха коснулась нежная мелодия. Та самая мелодия. Их.              На глаза против воли навернулись слёзы. Ванцзи внутренне отстранённо поражался тому, насколько сейчас он не был похож на самого себя.              Но… это не было чем-то плохим. Отныне и впредь – он сам так сказал – нет больше Ханьгуан-Цзюня, который следил бы за своими манерами, держал эмоции в узде и переживал о том, что шаг чересчур скор. Безусловно, многое с ним останется, не в силах покинуть жилы, но Ванцзи знал, что как останется, так и покинет его это самое «многое».              Лишь одно было незыблемо, бессмертно, вечно: любовь.              Ванцзи выскочил из-за елей и, шаркнув подошвой сапог по гравию, замер, чувствуя, как дрожат щиколотки.              — Вэй Ин… — прерывисто выдохнул Ванцзи, до сих пор не в силах поверить своим глазам.              Он стоял на краю утёса — в самом деле на краю. Казалось, всего одно неосторожное движение – и Вэй Усянь отправится вниз. Его облачённая в чёрные одежды с алыми вкраплениями на ремнях, поясе и золотой вышивкой феникса на длинном подоле мантии фигура статно возвышалась над пропастью. Казалось, Вэй Усянь нисколько не беспокоился из-за возможного падения. Ванцзи не знал, то было из-за отсутствия страха как такового либо же из-за знания, что упасть ему не удастся?              Шажки, на которые хватало Ванцзи, были ничтожно малы. Несмелы. Он ступал так, словно не знал: дозволено ли ему это? Неверие в то, что происходящее реально, плескалось в каждой клеточке тела. Если честно, то Ванцзи до этого момента не мог быть уверен на все сто, что Вэй Ин в самом деле позвал его.              Вэй Усянь не шелохнулся, когда его окликнули. Он с тягучей ленцой отнял от рта длинную блестящую чёрную флейту Фэнхуан с золотой фигуркой феникса вместо кисточки на конце и продолжил молча стоять к мужчине спиной.              Ванцзи обратил внимание на то, что ни лисьих хвостов, ни ушей не было. Возможно, Вэй Усянь нарочно их прятал, находясь в Мире Смертных. Либо же просто настолько не любил собственную лисью суть, предположил Ванцзи, что не желал видеть её проявления в собственном обличье.              — Ты пришёл, — прокатился низковатый мурчащий голос по пространству неспешным эхо. Ванцзи внутренне задрожал, ибо ему показалось, что сей баритон на деле отражался от стенок его тела и вибрациями искусал органы.              — Да, — выдохнул Ванцзи, зная, что это именно тот ответ, который желал бы сейчас услышать Вэй Усянь.              И он оказался прав. Этого честного, пылкого, от всего сердца произнесённого «да» хватило, чтобы заставить Вэй Усяня повернуться к нему. Сначала голова и стрельнувшие из-за плеча красные, точно рубины с доверенной серьги, глаза показались, а потом уже всё тело развернулось, являя Ванцзи ожившую статую.              Лань Сичэнь не соврал, когда сказал, что приглашённые скульпторы воплотили в статуях Сюань Су истинный лик Божества и вылепили из бесчувственного камня словно живую копию Великого Властелина Небытия.              Фэнхуан мягко крутанулась на триста шестьдесят градусов и кратко вспыхнула красным светом, растаяв впоследствии и осыпавшись пеплом по вечернему ветру.              Испытующий, такой знакомый, взгляд вонзился в лицо Ванцзи, что топтался на месте, не решаясь преступить черту и приблизиться больше, чем на чжан к нему. Луноликий молодой господин, ещё такой юный, не проявлял внешне каких-либо эмоций, и казалось, будто сия встреча ничего для него не значит. Но что-то говорило Ванцзи, что это не так.              Вэй Усянь — или Сюань Су? — сузил глаза, заметив изменения во внешности мужчины, и на фэнь дрогнул кончиком брови:              — Лента. Где?              Ванцзи по привычке коснулся лба, но нащупал лишь обнажённую кожу. Вспомнив, он умиротворённо опустил ресницы:              — В Облачных Глубинах.              — Чудеса, — протянул, прицокнув, Вэй Усянь, по-прежнему не делая в сторону Ванцзи и шажка. — И как же это вышло? Ты всегда таскался с этой лентой, — и фыркнул носом. — Сегодня особенный случай?              — Я оставил её насовсем, — взволнованно добавил Ванцзи, чувствуя, что ему необходимо это сказать. — Вэй Ин. Я оставил свою прежнюю жизнь в Облачных Глубинах.              В это лаконичное предложение было вложено в межстрочье столько невысказанных слов, что Вэй Усянь, по природе своей могущий улавливать чужие эмоции, уловил многое из того, что хотел таким образом донести до него Ванцзи.              И это его выбило из колеи. Да так, что Вэй Усянь оторопело заморгал, будто бы забыв, что для него сей процесс чужд.              — Зачем? — к чему-то придя, он по новой сузил глаза. — Говоришь, оставил всю прежнюю жизнь?..              — Да, — кивнул Ванцзи, вновь давая свой чёткий, непреклонный однозначный ответ.              — Лань Чжань… — недоумевал Вэй Усянь. — Ты…              — Ванцзи, — на чужое непонимание добавил, пусть и покраснел ушами впоследствии. — Чжань-эр для тебя. Кто угодно. Но только не Лань Ванцзи. Не Ханьгуан-Цзюнь.              — Зачем? — склонил голову набок Вэй Усянь. — Покинул не то что дом, но ещё и клан, — и холодно цыкнул. — И всё ради демона?..              Ванцзи, точно наконец познав истинную гармонию, улыбнулся, смотря на Вэй Усяня донельзя нежно:              — Ради того, кого люблю. Вэй Ин, я уже сказал тебе тогда. Твоя память превосходна, мне нет нужды повторять. Ты и так прекрасно всё знаешь и помнишь.              Вэй Усянь за одно моргание Ванцзи оказался у него за спиной и провёл тыльной стороной указательного когтистого ледяного пальца по скуле, пристально на него глядя:              — Глупый смертный, — Ванцзи вытянулся по струнке. Но не от испуга, а от ожидания. Вэй Усянь считывал всё, чем был полон этот такой не похожий на всех людей мира мужчина, и поражался. — Какая самоотверженность. Готов покинуть Средний Мир; оставить всё, чем жил. Заклинательство, статус, семью. Готов уйти в Мир призраков и демонов. И ради кого? Ради того, кто сердце в мираже тебе вырвал, убив; кто топтал, унижал; погубил несчётное количество людей, — Вэй Усянь пренебрежительно цокнул, прекратив нарезать вокруг Ванцзи круги и приподняв коготком его подбородок, дабы поставить невозмутимое, но готовое треснуть от обилия чувств лицо так, как было ему нужно. — Да хотя бы ради лиса. Ради грязной хули-цзин. Серьёзно? Думаешь, действительно стоит покидать мир людей, чтобы пойти туда, где ты буквально никто и звать тебя никак, ради… лисы?..              В это обращение было вложено столько глухого яда и пренебрежения, что внутри Ванцзи всё сжалось:              — Не говори так! — глухо воскликнул он. — Как ты можешь быть столь груб в отношении себя?..              — Это истина, — цинично обрубил Вэй Усянь, рассматривая золотые глаза, которые в остаточном солнечном свете сделались ещё ярче и прекраснее. Ванцзи предстал перед ним таким тёплым сейчас, несмотря на то что раньше всегда казался Вэй Усяню будто изо льда высеченным. — Чего ходить вокруг да около, выбирать выражения? Не говорить?.. Не думал, что за эти полгода ты станешь тем, кто откажется смотреть в глаза истине.              — Я и не отказываюсь, — качнул головой Ванцзи, не разрывая зрительного контакта. — Но это неправильно. Это не истина. Ты заблуждаешься, вкладывая подобный подтекст в собственную суть!.. Вэй Ин. Да… Ты – лис. Но это не про пошлость и грязь.              Вэй Усянь небрежно отбросил лицо Ванцзи от себя и, отступив на какой-то шаг, отвернулся, прижав руку, которой только что касался чужой кожи, к полой груди – к месту, в котором когда-то билось живое сердце.              — Мы с тобой можем спорить об этом хоть до посинения, но так ни к чему и не прийти, — последний мазок света отразился в радужке цвета свежей крови и исчез, словно этот демон его поглотил. — Да и разговор у нас не об этом. Не ради этого я позвал тебя сюда.              — Вэй Ин, — тотчас отозвался Ванцзи. — Я…              — Нет, — оборвал его на полуслове Вэй Усянь, таким образом показывая, что говорит сейчас он. — Знаешь, зачем мы встретились сегодня здесь? Я позвал тебя потому, что места найти себе не могу. Ты, глупый смертный, что-то сделал со мной, и потому у меня никак не выходит вновь вернуться в прежнее русло. Словно все те двенадцать лет, что я положил на сбор самого себя по кускам, улетели в трубу!.. — приглушённо прошипел он, комкая лоскут пространства в жёсткой, непоколебимой хватке. — Мне постоянно чего-то не хватает. Кого-то не хватает. Тебя. Возможно, я настолько привык к твоему присутствию рядом, что теперь не представляется выполнимым находиться без тебя. Я не могу понять, в чём заключается природа этого назойливого чувства, которое все эти полгода настойчиво толкало меня к тебе; почему что-то не даёт мне существовать дальше так же, как я существовал все эти двенадцать лет. Бесишь меня. Проклял меня по-любому!.. Умом понимаю, что это невозможно, но всё равно… Понимаю, что благодаря чему-то ты обрёл надо мной власть. Да такую, что я отдал тебе собственный прах...              — Отдал… что?! — задохнулся Ванцзи, широко распахнув глаза.              Вэй Усянь не рассердился – как сделал бы это раньше – на то, что его столь нагло перебили ненужным восклицанием. Он обернулся, в холодной насмешке глядя на Ванцзи, который оказался обескуражен настолько, что позабыл сохранить излюбленную им невозмутимую манеру и маску на лице.              Выгнув бровь, Вэй Усянь безошибочно отыскал собственный прах и указал на него пальцем:              — Вот.              Схватившись за выпирающий внутренний карман ворота, Ванцзи чуть не осел на землю. Выудив серьгу из тайника под сердцем, он в неверии уставился на неё:              — Но…              — Что — но? — хмыкнул Вэй Усянь, в момент оказываясь возле него и проводя подушечкой большого пальца по металлическим завиткам. — Чжань-эр, — пророкотал он. — Ты же не дурак. И всё с первого раза слышал. Помнишь? Я не делаю бесполезных подарков. Мне хотелось отблагодарить человека, что столь беззаветно меня любит. Вот я и отдал свой прах, — Вэй Усянь, искренне считая, что эта информация будет для Ванцзи новой, протянул. — В мире демонов существует обычай: если демон влюбится в человека, то…              — То отдаст самое ценное, что у него есть, — собственное существование, — закончил за него Ванцзи, потускневшими от грусти глазами глядя на бесстрастное лицо Вэй Усяня.              Вэй Усянь удивлённо вскинул взгляд и выгнул бровь:              — Откуда?..              Ванцзи опустил ресницы, не желая сдавать Яньли. Впрочем, Вэй Усянь не стал допытываться и лишь фыркнул, возвращая внимание серьге:              — В общем-то, да. Прах – источник существования демона. Якорь. Если уничтожишь прах, то уничтожишь и демона. Поэтому-то каждая тварь Нижнего Мира хранит, бережёт собственные останки как зеницу ока, — алые щёлки окрасились в ехидные нотки, и Вэй Усянь лукаво проворковал. — Понимаешь, да?..              — Значит… — ощутил, что ему не хватает воздуха, Ванцзи. — Это… всё…              — Ага, — равнодушно согласился Вэй Усянь, не отрывая глаз от Ванцзи. — Всё, что осталось от моего человеческого тела. Когда я помер на территории Луаньцзан, то мой труп впоследствии провалился под землю, размякшую из-за бушующей в день моей смерти стихии. Под грунтом находилось и находится озеро, что растворило тело и чуть позже одарило призрака украшением из него.              Подрагивающие пальцы Ванцзи сомкнулись вокруг серьги. Осознание того, что сейчас одна лишь ладонь умещала в себе тело того солнечного мальчика, который перед своей кончиной настрадался так, как никто на свете, грубо и больно било под дых.              — Чжань-эр, — накрыл его ладонь своей Вэй Усянь и сжал до хруста. — Я написал тебе в письме, чтобы ты приходил, если твой ответ «да». Скажи… после всего узнанного; после того, что я сейчас поведал, твой вердикт не изменился? Ты готов… оставить мир людей и уйти в мир призраков, став одной из безликих теней моего дворца?              — Кем угодно, — сдавленно, но тем не менее искренне подтвердил Ванцзи. — Я желаю делать всё, что хоть как-то поможет тебе; облегчит существование. Я желаю быть мечом, который ты направишь на неприятеля. Пусть он и будет донельзя мал и слаб, но всё же… лучше, чем ничего. Даже если, как ты сказал, «я никто и звать меня никак», я хочу пойти с тобой. Хоть в Нижний Мир, хоть куда. Мой ответ: «да». Забери меня с собой, Вэй Ин.              …Несмотря на то что Вэй Усянь в своих речах был груб, несмотря на то что могло показаться, будто ему хотелось лишь поиздеваться над по-настоящему любящим его «глупым смертным» … он нервничал. Волновался, ожидая ответ. Этого не было видно, но что-то в глубине, под толстым слоем льда и соли, с тревожным предвкушением ждало, что же Ванцзи всё-таки ответит? Оскорбится на резкие слова и уйдёт? Либо… останется с ним, несмотря ни на что?              Этому явлению было простое объяснение: Вэй Усянь не был – не хотел – жестоким и бесчеловечным с тем, кто относился к нему со всей душой. В очередной раз видя подтверждение тому, что Ванцзи отдавал ему всего себя без остатка, Вэй Усянь не мог не попытаться повторно убедиться, что тот полностью готов; что не пожалеет о принятом решении впоследствии. Он нарочно говорил грубо, нарочно делал предполагаемую реальность хуже, дабы, возможно, отвадить от себя Ванцзи и… освободить его от заразы в лице себя.              Всё же он был грязным лисом, а Ванцзи человеком чести. Чистой душой без греха за спиной. Будет грустно, если такой, как он, спустится вслед за ним в Преисподнюю.              И пусть Вэй Усянь подсознательно желал Ванцзи счастья, пусть желал ему освобождения от, как он считал, пагубной любви к нему, ему было страшно услышать «нет». Страшно было увидеть, как этот невозможный мужчина уходит, оставляя его в одиночестве.              С другой стороны, это могло послужить хорошей отрезвляющей пощёчиной для Вэй Усяня; помочь отринуть бесполезные мысли, неуместные желания. Но… всё-таки он не хотел, чтобы Ванцзи его покинул.              Мысль и знание не сформировывались в голове ясно, но для подсознания и Лиса всё было очевидно: ему нужен был этот человек. Не как безликая тень его дворца, не как «ты никто и звать тебя никак», не как подручное средство и преданный последователь, готовый ради него на всё что угодно.              Ему просто нужен был Ванцзи. Его Ванцзи.              …Когда-то, когда он только восстал, Лань Ванцзи без устали звал его с собой в Облачные Глубины. При каждой их встрече он преграждал Вэй Усяню путь, зазывая его в Гусу.              Теперь всё переменилось. И теперь уже Ванцзи отдавался ему. Просил, чтобы он, Вэй Ин, забрал его с собой. Куда угодно. Хоть в Нижний Мир, хоть куда. Лишь бы с ним.       — Ты уверен? — не мог успокоиться Вэй Усянь. — Не пожалеешь о принятом решении?              — Ни за что не пожалею. Моё «да» неизменно.              Ванцзи прерывисто вздохнул, намереваясь сказать что угодно, дабы убедить Вэй Усяня в искренности своих слов:              — Вэй Ин, я… — но тот не дал ему договорить. Всё тело Ванцзи вспыхнуло, рассыпавшись на белоснежные искры. Карта с голубой рубашкой легла в ладонь демона, который смерил её нечитаемым взглядом и констатировал, погружая человека, запертого в надёжности картона, в полую область в груди:              — Хорошо. «Да» — значит, «да».              Стоило только телу срастись, спрятав тайник с картой и Куйсуном, Вэй Усянь хмыкнул, мазнув глазами засыпающие вдалеке Облачные Глубины:              — Прощай, Лань Ванцзи. Я забираю Чжань-эра себе.              Оттолкнувшись носком от края утёса и быстро полетев вниз, Вэй Усянь широко раскинул руки на птичий манер, крутанулся в воздухе, образовав подолом одежд чёрное солнце, и обернулся статным вороном, что, рассекая пространство, взмыл в ночную мглу и отправился в сторону разместившейся словно на границе миров горы под названием Хули Чаншэн Чу , о которой не ведал ни один из обывателей заклинательского Цзянху.