В ожидании тепла

***

Вскрывая карты и снимая маски,

Я в лунном свете без огласки

Понурым предстаю в снегу,

Как нежный лотос поутру.

Хвосты кружатся, похищая взор,

Отравляют горе и любовь.

Хрусталем слёзы на ковёр

Спадают, искажая явь.

Знаю, что повинен,

Скорби я твоей мучитель!

В жестокости своей губителен

Израненных манер учитель!..

Заря взойдёт, прогонит морок,

А вместе с тем исчезну я,

Забрав те грубость и порок,

Что беспощадно ранили тебя…

***

      Было холодно. Речная сырость ложилась на кожу, немилосердно остужая её. Вэй Усянь во сне нахмурился, не найдя эту свежесть приятной. Ещё недавно она была желанной, но сейчас, когда в груди поселился неприятный осадок после произошедшего, хотелось отмахнуться от сквозняка, свернуться в пушистый лисий комок и залезть в утеплённую листвой нору между корней любимого дерева, к подножью которого Вэй Усянь уже долгие годы мечтал вернуться.              Вэй Усянь ощутил, как вытянулся по струнке Вэнь Нин, стоило ему пошевелиться. Должно быть, за тот период их существования, который им довелось провести вместе, Вэнь Нин научился различать малейшие проявления его эмоций.              Что ж… раз уж его пробуждение рассекретили, а они движутся в неизвестном направлении, в то время как его дочь и подчинённый остались в Пристани Лотоса наедине с невменяемым Цзян Чэном, Вэй Усянь более не был намерен сохранять видимость сна.              Тут он напрягся.              Его голова, очевидно, на чём-то лежала. Опыт в определённой области подсказал: то было чьё-то плечо. Не было сложно догадаться, кому именно оно принадлежало.              Вэй Усянь скривился нарочито ярко, чтобы Лань Ванцзи увидел его отношение к подобной вольности. Отстранившись от него, Вэй Усянь помассировал висок тяжёлой головы, в закромах которой слышался отдалённый звон, — должно быть, активное использование скудных запасов демонической ци и просто усталость давали о себе знать.              Что-то в его общем состоянии смущало. Вэй Усянь никак не мог понять, что же не так. Почему тело ощущалось иначе? Будто куль с мукой. А бок тянуло.              Бок…              Вэй Усянь пропальпировал область, не вызывающую доверия, и понял, что это рана, причинённая Цзинь Лином, гудела, уведомляя, что перенапрягаться лишний раз не стоит. Благодаря лекарствам клана Лань, она не кровоточила, но неприятные ощущения доставляла, пусть и они были довольно-таки относительными в его-то случае. Боль больше являлась надоедливым задним фоном: точно назойливая муха, что посмела быть слишком громкой.              Вот только, в отличие от мухи, Вэй Усянь не мог просто прихлопнуть раздражитель и наконец получить успокоение и душевное равновесие.              — Вэй Ин?.. — осторожно позвал его Лань Ванцзи, будто боялся, что звуком своего голоса сделает только хуже. — Ты в порядке?              Вэй Усянь неприязненно дёрнул щекой и выплюнул:              — Был бы, не позволь ты себе вольности. Мог бы положить меня на лавочку, — он чересчур резко поднялся и отошёл на некоторое расстояние. — Как ты дотащил меня досюда?              Лань Ванцзи поспешил оправдаться:              — Я не позволил себе коснуться тебя. Только так, как было дозволено. Мы же уже проходили это. Я…              — Понял. Прекрати галдеть, — скривился от прошедшегося по черепу импульса Вэй Усянь — похоже, что сейчас любой звук, громкость которого превысит шелест травы и рокот воды в реке, рисковал причинить глухую боль. Неровно ступая, он приблизился к борту, тяжело на него опёрся и опустил голову, глубоко вдохнув и выдохнув.              Потянув шею, дабы мышцы прекратили зудеть и ныть, Вэй Усянь зажмурился, отчего между бровей пролегла складка.              — Я ему помогала, — раздался голосок с крыши джонки. Вэй Усянь недовольно забурчал и стукнул кулаком по «потолку». Яньли, как кошка, зашипела и свисла с торца навеса, недовольно хмуря брови. — Поясни.              Пробуравив дочь взглядом, Вэй Усянь шикнул:              — Тише, — потерев подбородок, протянул. — Что ты здесь делаешь?              Яньли фыркнула:              — Сначала переживаешь, что я осталась с этим… Цзяном, а потом спрашиваешь, почему же я всё же пошла на опережение и сбежала с тобой?              Вэй Усянь не удосужился даже выгнуть бровь из-за стоявшего в черепе напряжения:              — И с чего ты решила, что я переживал?              — Будто бы я не знаю и не чувствую, — сделала на последнем слове акцент Яньли. Она соскользнула со своего места и оказалась на палубе. Впоследствии присев на борт, Яньли вцепилась в него пальцами, дабы ненароком не упасть, и испытующе в своего отца вгляделась. — Не знаю, что он тебе наговорил, что ты даже сбежать не успел и потерял сознание от гневного истощения, но…              Вэй Усянь ядовито оборвал:              — Не твоё дело, девчонка! Лезешь, куда не просят! Какое ещё гневное истощение? У меня? Следи за языком!              Несмотря на вопиющую грубость и ледяную злость в тоне, Яньли не обиделась, вместо этого небрежно фыркнула:              — Вот только не надо на мне срываться!.. Не я виновата в том, что случилось. И да: с каких пор ты стал отрицать очевидное? Факт остаётся фактом: ты потерял сознание. А вот, что это недомогание вызвало, так это, так и быть, позволю оставить тебе неузнанным и не оглашённым! Важно лишь то, что ты пришёл в себя, — Яньли искоса глянула на Лань Ванцзи. — И да, Ханьгуан-Цзюнь очень сильно переживал за тебя! Чего лаешь на него, будто он съел весь твой запас тофу?              Не ожидавший от неё поддержки Лань Ванцзи дрогнул ресницами, поражённо на неё уставившись и не найдя слов. А вот Вэй Усянь их нашёл. Он вплотную приблизился к девушке и опасно прошелестел:              — Забываешься.              Яньли невольно втянула голову в плечи и понурила взор, потому как понимала, что наглеть ей можно неограниченно, но если отец не в настроении, то ходить по острию ножа нужно очень аккуратно, ибо подобные «выкидоны» могли обернуться против неё самой. Иногда стоило вовремя прикусывать язык.              — Прости, папа, — покорно отозвалась она, вскинув смелый взгляд. — Но ты знаешь, что я права, — радужки её чуть полыхнули. — И ты знаешь, что не сможешь меня переубедить.              Кто, как не лиса, лучше знал, что чувствует человек?              Вэй Усянь темно посмотрел на неё и грубо щёлкнул по лбу.              — Возвращайся в Пристань к пернатому. Ни шагу от него. Слушай, запоминай, держи под контролем.              Вроде бы… выглядел этот приказ как конец перебранки и возобновление ровной линии взаимоотношений, но Яньли, видевшая своего отца насквозь, поджала губы:              — Гонишь меня? — Вэй Усянь отвернулся, не ответив. Он сел на лавочку, прислонился спиной к борту и прикрыл глаза, показывая, что разговор окончен. Невысказанным осталось «Не путайся у меня под ногами».              Уголки губ Яньли обиженно дрогнули вниз и вернулись в исходное положение. Она понимала, что сама виновата и что отец гонит её прочь, чтобы не причинить зла в порыве ярости. Возможно, его сумасшествие бурлит из-за неполадок в смертном теле и приближающихся в скором времени даты и полнолуния, и потому Вэй Усянь считал, что дочери опасно находиться подле него.              Яньли, безусловно, всё это понимала, но… Обидно было всё равно. И понимание злости не умаляло. Она сжала балки борта до треска дерева и зло цыкнула:              — Прекрасно. Удачи, — порывисто подпрыгнув, Яньли дымкой исчезла в ночи, будто речная гладь иль туманный мрак поглотили её. Лань Ванцзи инстинктивно кинулся в её сторону, испугавшись за состояние девушки, но вовремя себя одёрнул, поняв, что его беспокойства беспочвенны.       

…

      Аура вокруг Вэй Усяня уплотнилась с уходом Яньли и потяжелела. Казалось, отсутствие дочери заставляло его напрягаться сильнее, чем её присутствие. Но он не спешил отзывать её назад, ведь его трезвая оценка для Яньли «путаться под ногами» была как-никак заслуженна.              Вэнь Нин и Лань Ванцзи не решались завязать разговор, несмотря на обременённость тишины. Чужие злость и раздражение душили, но они не смели что-либо с этим поделать. Лань Ванцзи раз в несколько минут поглядывал на Вэй Усяня, но продолжал медитировать, дабы хоть немного прийти в себя. Узнанное несколькими часами ранее знатно выбило его из колеи и повергло в жуткое уныние. А Вэнь Нин… Вэнь Нин был очень хорошо знаком со своим другом, потому уже даже не обращал внимания на его недовольства и относительно спокойно с ними мирился, продолжая грести.              И продолжал он это до тех пор, пока Вэй Усянь хлёстко не потребовал:              — Прекрати.              — Почему? — удивился Вэнь Нин.              — Течение само принесёт, — Вэй Усянь дёрнул крайними фалангами пальцев правой руки, и весло вылетело из хватки Вэнь Нина, переметнувшись к нему. Вэй Усянь небрежно поставил древко перпендикулярно дну реки и при помощи силы реакции опоры и плотности водного слоя скорректировал направление движения джонки. Закончив, он кинул весло на дно лодки — да так, что его рукоятка чуть не переломилась пополам, а судно испуганно закачалось, пустив по глади крупную рябь.              Вэй Усянь затих, и течение — как и было сказано ранее — самостоятельно понесло по своему ходу джонку. Лань Ванцзи, заметив целенаправленное движение Вэй Усяня, решился на вопрос:              — Куда мы отправились?              По всей видимости, Вэй Усянь хотел грубо проигнорировать его, но что-то внутри него намекнуло ему, что Лань Ванцзи — а точнее, его флюиды — не даст ему покоя своим недоумением и озадаченностью. Именно поэтому Вэй Усянь снизошёл до ответа:              — Юньпин, — и всё. Ни зачем туда, ни почему туда Вэй Усянь так и не объяснил. Ограничился отрезанным названием населённого пункта и вновь замолчал, уподобившись статуе без единого признака жизни. В свете выглянувшей луны его лицо выглядело до одури белым, оттого можно было смело начать паниковать на второй минуте его какого-то мертвого бездействия.              Лань Ванцзи понимал, что волноваться за него не стоит; что тот отдыхает и его расспросы только помешают, но ничего поделать с собой не мог. Его сердце тревожно сжималось, стоило только глазу упасть на эти пепельные щёки и чересчур острые скулы, лёгкие синяки под глазами и, в целом, усталое выражение лица. Лань Ванцзи было искренне жаль, что он не может что-либо сделать; что он бессилен и не имеет права предложить Вэй Усяню свою руку помощи, ибо тот в ста случаев из ста отклонил бы её, не возжелав прикосновения.              — Прекрати, — потребовал Вэй Усянь.              Лань Ванцзи озадаченно заморгал:              — Что прекратить?              Вэй Усянь лишь на секунду и на жалкий фэнь приоткрыл глаза, мазнув Лань Ванцзи нечитаемым взглядом со своего места на расстоянии в несколько чи от него, и отрезал, будто выплёвывая нечто гнилое и противное:              — Пялишься. Прекрати.              — Прости, — искренне извинился Лань Ванцзи, тотчас отвернувшись. Последние события было убедили его в том, что ему наконец удалось нащупать нить доверия Вэй Усяня, но теперь всё разбилось после встречи с Цзян Ваньинем, который, казалось, надавил на больную точку Вэй Усяня, тем самым всколыхнув по новой колючую настороженность.              Вэнь Нин вцепился в край подола своей покромсанной рубахи и вжал голову в плечи, не ведая, как лучше поступить. Ситуация складывалась неловкая. Он-то прекрасно понимал, что послужило причиной отстранённости Вэй Усяня, его грубости и обособленности, но сказать о ней Лань Ванцзи, дабы успокоить и дать понять, что он ни в чём не повинен, не мог…       

…

      Кости ныли. Вэй Усянь легко мог бы игнорировать ломоту, не будь его настроение чересчур уж скверным. Хотелось тишины и уединения, но суматоха, вызванная третьей переменной, рушила все его планы. В одном Вэй Усянь был уверен наверняка: он точно открутит голову тому, кто всё это устроил и выдернул его из Пристани Сиу.              Хотелось съехать по стене и свернуться в клубок, обняв себя руками крепко-крепко, а после выпустив хвосты, которыми было бы неплохо укрыться. Вэй Усянь жаждал вновь облачиться в родные меха, пропищать что-нибудь нечленораздельное, неясное, но определённо недовольное и надолго уснуть, восстанавливая силы.              Похоже, что пребывание в смертном теле тяготило его не только потому, что приходилось выполнять муторную работу без помощи его демоническо-божественных сил, но ещё и из-за того, что, будучи духом, любящим свободу, Вэй Усянь просто не мог принять на подсознательном уровне наличие… клетки. Хотелось свернуть самому себе шею, чтобы выйти на волю, но Вэй Усянь понимал, что сейчас это лишнее и только вставит палки в колёса.              Сейчас полнолуние.              Вэй Усянь давно перестал обращать на него внимание — с момента восстановления в колыбели дерева Юньхэн Мэн неподалёку от ныне существующей Пристани Сиу Вэй Усянь заметил, что полнолунное время перестало его беспокоить: что в мире духов, что в мире смертных. Словно долго не могущее найти покоя озеро наконец перестало кипеть и разгладилось, остыв. Внутри ничего не тянуло его к мужчинам; не принуждало желать единения и энергии ян. Абсолютное безразличие и тишина.              В дни лунного цикла Вэй Усянь разве что делался чрезвычайно вялым и заторможенным, оттого большую часть времени спал, свернувшись в клубок в лисьем обличье. Наверное, и сейчас того требовала его суть: сна.              Вот только, к сожалению, он не мог в сей миг подарить желанный отдых своему внутреннему лису: смертное тело могло свалиться от резкого превращения в духа, покалечиться, а то и вовсе взорваться. Случай в городе И был иным. Тогда его переполняла энергия обиды после поедания Сюэ Яна. Тогда тело оказалось способно это пережить — и то, последствия изредка заявляли о себе.              Второго раза это тело не переживёт.              Оттого Вэй Усяню приходилось сейчас, наступая на горло себе, а лису – на хвосты, сидеть тихо-мирно и держать себя в узде. Человеческое тело несколько сдерживало и умаляло влияние беспокойной луны. Сейчас он не был хули-цзин – по крайней мере, физиологически.              Примерно таким же методом пользовался Чэнчжу до встречи с Его Высочеством во время призыва горы Тунлу: становился маленьким мальчиком и терял большую часть своих сил. А Ци Жун и вовсе один раз так избавился от неприятных ощущений, спрятавшись в теле смертного.              Как бы Вэй Усянь ни хотел вернуться в своё истинное обличье, терять время и следы из-за своей сонливости ему не улыбалось. Посему стоило терпеть и сидеть в теле Мо Сюаньюя, хотя бы относительно функционируя.              Напрягало ещё то, что в груди поселилась некая… тяжесть. Похожая на зуд. Будто поместили внутрь колкого ёжика, что ни с того ни с сего начал крутиться, вызывая дрожь. Вэй Усянь изнывал от неудовлетворённости, но никак не мог понять, что же конкретно ему было нужно.              Нервирующее состояние досаждало. Присутствие с ним в одной лодке Лань Ванцзи порождало стойкое желание выпотрошить его, как рыбу. Вэй Усянь помнил, что ещё в самом начале его «пути» Лань Ванцзи успел настроить лиса против себя.              Смутный страх, сидящий в Вэй Усяне, призывал его держаться от Лань Ванцзи подальше, дабы не спровоцировать спящие инстинкты хули-цзин. Всё-таки… сейчас полнолуние, он в смертном теле с ослабшим контролем и голодным лисом… Ведь уже были тревожные звоночки! Он уже забывался с Лань Ванцзи и постепенно сходил с ума, приставая к нему, позволяя себе лишний раз прижаться к сильному мужскому телу или почти что поцеловать, легкомысленно кокетничая.              Вэй Усяню этого не хотелось.              Последнее, что было в списке его желаний, — напасть на Лань Ванцзи с определённой грязной целью, пойдя на поводу у собственных животных инстинктов. Всё-таки ему сия деятельность никогда не нравилась — и это мягко сказано. Он это ненавидел.              Сандал кружил голову, заставляя млеть, подобно кошке, наслаждающейся мятой, и терять над собой контроль. Вэй Усяню хотелось сжать это человеческое тело в руках и сдавить до сдавленного выдоха. Вонзить зубы в беззащитную шею, которую этот величественный, невозмутимый, во всех отношениях невинный Ханьгуан-Цзюнь любезно бы подставил ему.              Вэй Усянь шумно вдохнул через нос.              «Опять двадцать пять», — выругался он.              Фразочки Цзян Чэна, призванные уколоть и вывести из себя, к превеликому сожалению Вэй Усяня, своей цели достигли. Они пошевелили тлеющие угли и распалили их, обратив в огонь ярости, отвращения и страха.              — Воркующая парочка пришла преклонить колени!              «Убожество! — мысленно огрызнулся Вэй Усянь, отворачиваясь от Лань Ванцзи, чтобы даже краем глаза не видеть его лица. — Что за вздор! Мы с Лань Чжанем лишь спутники, преследующие идентичную цель. Сотрудничаем. Мы даже не друзья. Какие… — процедил он. — Любовники?..».              Слово неприятно садануло язык, отчего Вэй Усянь принялся скрести его кончиком по тыльной стороне верхнего ряда зубов. Кадык сердито задёргался, загуляли желваки от глухой ненависти.              «Знаю я этих благородных любовников в белых одеждах!.. — нога принялась нервно дёргаться и отбивать по половицам палубы тревожный ритм. Дерганным движением рука приблизилась ко рту, и Вэй Усянь прикусил палец до крови, впоследствии начав высасывать её из маленькой ранки. — Нельзя позволить себе опасаться его. Я уже почти у цели. Цзян Чэн… Этот паршивец вносит смуту! Его грязный язык… Грязный!.. Грязный-грязный-грязный! Вырвать бы его с корнем за такое!.. Лань Чжань не может быть обрезанным рукавом. Это клевета. Клеве-т-та-а-а… Если Вэнь Лонвэя можно было подозревать в чём-либо превратном – он из клана Вэнь, — то в сторону праведного человека, годами это доказывающего, из клана Лань это… некрасиво. Неправильно. Я уже думал над этим. Лань Чжань спасает утопающего, потому что так ему велят его принципы. Флаг ему в руки. Пусть спасает, пока мне выгодна его помощь. Последний рывок… Последний… И мы разойдёмся. Всё будет хорошо. Спокойно. Вернусь в Пристань… Лань Чжань не обрезанный рукав, ему всё равно на меня в таком ключе».              Вэй Усянь на секунду отвлёкся от усиленных размышлений и понял, что источником настырного стука, гуляющего на периферии его сознания в течение всего этого времени, были его же зубы, колотящиеся друг о друга.              Картинка перед глазами дребезжала, как флажок на ветру. Лёгкие горели, и Вэй Усянь только сейчас смог провести параллель: точно так же ощущались долгие прогулки по речному дну, когда приходилось надолго задерживать дыхание.              Он… не дышит?.. Почему он не дышит? Этому живому телу нужен кислород!..       

Почему он не дышит?

«Почему…»

«Я не дышу…».

«Вэй Усянь… сделай вдох…».

«Сюань Су… сделай вдох…».

«Ин…».

«Кем бы ты ни был… какое бы у тебя имя ни было…

сделай вдох».

«Сделай вдох!!!!».

«Ну же…»

      Уголок рта задёргался. Вэй Усянь сжал дрожащие пальцы до хруста костей и медленно, натянуто выгнул их, подобно хищному ястребу. Стараясь быть как можно более незаметным, Вэй Усянь хлопнул себя несколько раз по лицу раскрытой ладонью, дабы заставить себя дышать.              «Приди в себя. Сейчас ты смертен. Вспомни, что тебе нужно дышать…».              «Ну же…».              Голова начала заваливаться на ладонь. Стук сердца отдавал в виски, напоминая ему о его жизни. Язык свело так, что показалось, будто его пригвоздили к нёбу, запретив двигаться.              Вэй Усянь давно так ярко не чувствовал каждую косточку и хрящик его челюстей и полости рта.              — Молодой господин Вэй… — позвали его откуда-то сверху. Вэй Усянь затравленно вскинул взгляд исподлобья, призывая оставить его в одиночестве. Но Вэнь Нин не сдвинулся с места. Его глаза наполнились большим сочувствием, а он сам медленно, в силу закоченелости мышц, присел перед ним на корточки. — Молодой господин Вэй, что же в Юньпине? Зачем вы приняли решение туда ехать?              В голове эхом пронёсся голос Вэнь Цин:              — Отвлекись. Поможет прийти в себя.              Вэй Усянь зажмурился, невольно начав качаться вперёд, назад. Он гулко сглотнул и заставил себя отвечать, пусть его слова и звучали заторможенно, и произносились с явным усилием и дрожью.              — У этого… сучонка на полках… Договор о владении недвижимостью в Юньпине… Чую, там что-то есть, — проговорил Вэй Усянь сквозь стук зубов.              Вэнь Нин округлил рот в понятливом «О» и, казалось, несколько растерялся, не зная, что ещё спросить.              — Почему вы отослали Яньли? Она могла бы нам помочь, — начал он, лишь бы не давать Вэй Усяню молчать и простаивать, дальше утопая в водах свалившей его панической атаки.              — Нет, — отрезал Вэй Усянь. — Путаться под ногами будет. Безопаснее.              Лань Ванцзи, уже долгое время смотрящий на Вэй Усяня треснувшим, растерянным взглядом, покосился на Вэнь Нина, совсем не выглядевшего удивлённым.              «Неужели такое происходит не в первый раз?.. — с горечью подумал Лань Ванцзи, осторожно приближаясь и готовясь в случае чего отступить. — Вэй Ину плохо, но как я могу ему помочь?».              Вэй Усянь резко побелел – ещё сильнее, чем до этого, — его выгнуло, и он перегнулся через борт, содрогаясь.              — Молодой господин Вэй!              — Вэй Ин!              Одновременно вскрикнули Вэнь Нин и Лань Ванцзи. Последний хотел было придержать Вэй Усяня за ладони, но Вэнь Нин преградил ему путь, мягко качнув головой:              — Не надо, Ханьгуан-Цзюнь. Нельзя. Самое худшее, что мы сейчас можем сделать, — коснуться его. Молодой господин Вэй не любит, когда его трогают.              — Я помню, — болезненно ответил Лань Ванцзи, заламывая брови. — Но я и не собирался переступать черту! Вэй Ин говорил, что можно касаться ладоней. Придержать за них…              Вэй Усянь выдавил:              — Мне не… нужна… помощь, — и по новой содрогнулся, опустошая и без того полый желудок.              — Молодой господин Вэй!.. — сочувствующе воскликнул Вэнь Нин. — Может, пристанем к берегу?.. Найдём воды?              Глубоко дыша через широко открытый рот, Вэй Усянь впил пальцы обеих рук в борт и вжался лбом в дерево:              — Нет… Чем быстрее мы доберёмся… тем быстрее всё сделаем… Ни к чему растягивать удовольствие…              Лань Ванцзи понимал, что Вэй Усянь чувствовал себя неважно после стычки с Цзян Ваньинем, но никак не мог связать разрозненные факты. Неужели тому стало настолько плохо из-за подозрений в их романтической связи?..              — Молодой господин Вэй не любит, когда его трогают.              «Почему? — недоумевал Лань Ванцзи, болезненно глядя на Вэй Усяня, что, очевидно, нуждался в помощи, но не подпускал к себе даже Вэнь Нина, выглядя при этом точно раненный зверёк, что обнажает клыки и самостоятельно зализывает раны, не доверяя кому-либо в этом жестоком, сером мире. — Молодой господин Вэнь знает, — твёрдо добавил Лань Ванцзи про себя, поджав губы и подогнув пальцы. — Значит, это было ещё до осады Луаньцзан. Не любит, когда трогают…».              Лань Ванцзи вновь всмотрелся в Вэй Усяня, и ему вдруг показалось, что тот под его пристальным изучением задрожал сильнее. Отведя взгляд, Лань Ванцзи удручённо вздохнул:              «Не понимаю…».              «Что же с тобой случилось, Вэй Ин?..».       

***

      Поутру они прибыли в Юньпин. Осень радовала обывателей лёгким инеем на пожухлой траве, непривычной наледью на мощёных дорожках улиц и зябкостью. У воды было особенно прохладно — да настолько, что поёжился даже Лань Ванцзи.              «Вэй Ин сейчас наверняка очень замёрз…», — вспомнил он о его отношении к холоду…

…

      Вэй Усянь неровно спрыгнул на дорогу с носа джонки и, лишь благодаря силе воли и опыту в подобных передрягах, устоял. Беглым взглядом осмотрев окружение и не обнаружив чего-либо опасного, он передёрнул плечами и, стараясь придать поступи привычную твёрдость, двинулся вперёд, отметая все обуревавшие его на протяжении долгого утра мысли…              Они уже долгое время пребывали с Лань Ванцзи бок о бок. Замышляй тот что-то неприличное; будь он тем, кого стоило бы подозревать в чём-либо тёмном и превратном, он уже давно воспользовался бы их уединением и слабостью Вэй Усяня.              Успокаивал себя таким образом он.              В последний раз глубоко вздохнув, Вэй Усянь, казалось, в самом деле смог отыскать покой внутри себя, и привычный холод вновь коснулся его сердца.              «Перебесился, — оглянувшись в поисках Лань Ванцзи, он вскинул бровь, когда заметил, что мужчина что-то ищет в мешочке цянькунь, предназначенном для сменной одежды. — Это всего лишь Лань Чжань. То, что он мужчина; то, что он сейчас сильнее меня, ещё не значит, что его нужно остерегаться. Цзян Чэн всё себе выдумал. Ничего он не видел! — на секунду отвернувшись, Вэй Усянь подумал о Хуа Чэне и Вэнь Лонвэе, как о противоположностях для одного и того же понятия. — Я видел, как выглядит любовный интерес. Разный. Мне не важно: здоров он либо же пагубен. Во взгляде Лань Чжаня нет ничего даже отдалённо похожего ни на Чэнчжу, ни на Лонвэя. Он безразличен ко мне, — казалось, ему удалось окончательно убедить себя. — И это просто прекрасно. Лань Чжань не интересуется мной, а значит, я могу быть спокоен. Никаких сюрпризов. Только дело».              «Это всего лишь Лань Чжань».              Вэй Усянь привычно невозмутимым, холодным тоном цыкнул, оборачиваясь:              — Чего ты там возишься? — поторопил он. — Хочешь до следующего утра здесь простоять?              — Держи, — протянул ему Лань Ванцзи сложенную накидку. — Зябко. Ты всегда мёрзнешь. Надень? — звучало как предложение, подразумевающее: «если не нужно, я не стану настаивать, но если и вправду угадал, и тебе холодно: бери».              Лань Ванцзи удалось попасть в точку: Вэй Усяню на самом деле было холодно. И эта накидка, прошитая множеством заклинаний по периметру швов, могла бы хоть немного скрасить это унылое утро. Но Вэй Усянь за сегодня успел сто раз себя накрутить и стать в миллион раз настороженнее. Любое неоднозначное действие, проявление заботы в его сторону вызывало… испуг.              Вэй Усяню хотелось бы принять накидку — в любой другой предыдущий день он без всяких колебаний сделал бы это. Но слова Цзян Чэна проносились в голове раз за разом и топтали его сговорчивость.              Ведь уже однажды, поведшись на «простую» заботу в его сторону, он жестоко обжёгся.              Иррациональный страх… такая противная вещь. Мешающая. Грязная. Тягостная. Вэй Усяню хотелось от него избавиться, привести тысячу и одну причину в качестве аргумента, что тревожиться глупо; что Лань Ванцзи не был ему врагом и что воспринимать всё в штыки от каждого встречного мужчины было слишком. Но… не выходило. Смущённый ум, растормошенные нервы и полнейший хаос, вызванный скорой датой, заставлял Вэй Усяня чувствовать себя загнанным в клетку зверем.              Возможно, не скажи Цзян Чэн тех слов, Вэй Усянь относился бы к Лань Ванцзи как прежде, не воспринимая его как потенциальную угрозу; никакая «дата» не стала бы преградой между ними.              Но Цзян Чэн сказал. Ткнул его носом, и теперь инстинкт самосохранения Вэй Усяня; старая рана, которая срослась неправильно и теперь временами ныла, напомнила о себе, когда на неё безжалостно нажали, спровоцировав болезненный импульс.              «Мне просто нужен отдых, — обрубил Вэй Усянь. — И всё встанет на места».              Отшатнувшись от протянутой накидки и обняв себя за плечи, Вэй Усянь холодно, ядовито, категорично, отрывисто огрызнулся, чеканя фразы:              — Я тебя не просил. Убери, — крутанувшись на пятках, Вэй Усянь стремглав бросился в конец улицы, словно убегая от Лань Ванцзи.              Вэнь Нин, застрявший на причале из-за обступивших его детей, не мог спуститься на берег. Его дергали за края одежд и дразнили, но в силу своей характерной мягкости, он не мог прикрикнуть на них и убедить отстать.              Лань Ванцзи поджал губы и опустил ресницы, пряча горечь и боль. Убрав в мешочек цянькунь накидку, он строго посмотрел на скачущую детвору. Хватило одного его ледяного взгляда свысока, чтобы ребятня вытянулась по струнке и быстро ретировалась.              Вэнь Нин, казалось, «выдохнул» и спокойно спустился.              — Спасибо, Ханьгуан-Цзюнь, — тот ничего не ответил: ни привычным «мгм», ни кивком – настолько он был расстроен и не в духе. Вэнь Нин, видя это, сочувствующе скривился. Он потоптался на месте, не зная, что сделать, чтобы утешить обособленного по своей сути мужчину. — Ханьгуан-Цзюнь, — тихо позвал Вэнь Нин. — Не принимайте это на свой счёт. Молодой господин Вэй давно такой. Ещё… до осады на горе Луаньцзан. До той роковой даты он уже был таким. Это…              Лань Ванцзи категорично замотал головой:              — Нет… — выдавил он. — Нет… Вэй Ин… он…              Вэнь Нин потупил взор:              — Как бы вы ни желали это не принимать, факт остаётся фактом, — растерявшись, Вэнь Нин на пару мгновений застыл. Сложно было поверить в то, что человек, славившийся своей твёрдостью духа, что заключалась в смелом отказе от лжи и глупого отрицания реального положения дел, вот так не желал принимать то, что близкий ему человек изменился прямо у него под носом, а он оказался бессилен и не смог этому помешать. — Ханьгуан-Цзюнь… Я понимаю, вам больно из-за того, каким молодой господин Вэй стал, но этого не изменить. Либо вы сможете принять нового его, попрощавшись со старым, либо… отпустите его навсегда.              Сжав ткань подола мантии, Лань Ванцзи выдавил:              — Почему… что с ним случилось?.. Неужели… на него так повлияла потеря золотого ядра?..              Вэнь Нин уклончиво ответил:              — Потеря не является причиной, по которой молодой господин Вэй столь кардинально изменился, но, несомненно, входит в ряд событий, приведших к этим переменам.              Лань Ванцзи вскинул голову, в упор на него уставившись:              — Что это значит? — видя, как Вэнь Нин растерянно замолчал, Лань Ванцзи от захватившего его волнения сделал порывистый шаг к нему. — Молодой господин Вэнь! Что это значит?.. — осознание настигло его. — Неужели… что-то случилось с ним после потери?.. То время, когда Вэй Ин отсутствовал…              Не отнимая глаз от пола, Вэнь Нин примирительно пробубнил:              — Ханьгуан-Цзюнь, я не буду мучить вас неизвестностью. Но и всю истину рассказывать не буду: это не мои секреты; не мне их выдавать. Достаточно и того, что я нарушил один из запретов молодого господина Вэя. Будь он сейчас… — Вэнь Нин на миг осёкся, словно вовремя спохватился, чуть не проболтавшись о чём-то важном. — Тем, кем был в последние месяцы до осады горы Луаньцзан, то непременно узнал бы об этом и был бы в ярости. Молодой господин Вэй… не любит, когда предают его доверие. Очень не любит. Даже в мелочах он очень категоричен. Ежели уж дал ему какое бы то ни было обещание, то обязан выполнить его. В общем… давайте, как мы и договаривались, вы сделаете вид, что вам ничего не известно, хорошо?              Лань Ванцзи пробуравил его взглядом, заставив стушеваться. Вэнь Нин скользнул глазами в конец улицы и не обнаружил там Вэй Усяня.              — Вы правы в своих догадках, — тихо, словно боясь быть услышанным, подтвердил он. — После потери ядра молодой господин Вэй был беззащитен; не в силах постоять за себя. И этим… воспользовались.              Сердце Лань Ванцзи сжалось, и он несдержанно выдохнул:              — Кто?.. — казалось, Вэнь Нин прикусил язык, пребывая в смятениях и не зная, как далеко нужно зайти и как много стоит рассказать, чтобы не пострадала ни одна из сторон. — Молодой господин Вэнь!.. — подошёл ближе Лань Ванцзи, насилу понижая голос до едва различимого шёпота. Волнение пронизывало его черты и совсем с ними не вязалось. — Кто воспользовался беззащитностью Вэй Ина? — Вэнь Нин вновь не ответил, лишь вскинул взгляд, по которому позеленевший Лань Ванцзи мигом всё понял. — Вэнь Чжао.              Вэнь Нин нашёл в себе силы и кивнул:              — Вэнь Чжао долго точил зуб на молодого господина Вэя. И угрозы исполнял он исправно.              Земля ушла из-под ног Лань Ванцзи. Сдавленно просипев, он ощутил, как ему не хватало воздуха и материальной опоры:              — Что он с ним сделал?..              Вэнь Нин покачал головой:              — Этого я вам не скажу, Ханьгуан-Цзюнь. Я и сам знаю лишь в общих чертах. Молодой господин Вэй делился яркими подробностями только с сестрой. А мне известны одни основные события. Без дополнительных фактов.              Было видно, что Лань Ванцзи очень хотел бы попросить Вэнь Нина поведать ему даже об основных, сухих событиях, ведь каждая крупица информации была ценна. Но Вэнь Нин был верен своим словам:              — Ханьгуан-Цзюнь!.. — жалобно воскликнул он. — Я, правда, не могу… Я завёл этот разговор, чтобы вы не ощущали себя виноватым. Глава Ордена Цзян… Должно быть, он сказал что-то, что было связано с теми событиями, которые ему пришлось пережить по вине Вэнь Чжао. Не вините себя. Дайте ему время остыть. Молодому господину Вэю нужно отойти от всего случившегося. Просто… будьте чуть поодаль. Не наседайте. Когда он будет готов, то сам придёт к вам.              Лань Ванцзи по природе своей был упрям. А уж когда волнение и беспокойства били через край, то он и вовсе не мог отыскать себе места. Откровения, узнанные от Вэнь Нина, всколыхнули в нём давно позабытые переживания, метания. Теперь появилось больше информации, но вместе с ней – и вопросов, на которые точно так же не было ответа. Мысли путались. Лань Ванцзи знал, что стоящий перед ним человек владеет нужными ему сведениями; что он может пролить свет на тайну под именем Вэй Усянь!.. Лань Ванцзи хотелось стиснуть плечи Вэнь Нина и вытрясти из него всё то, что тот упрямо носил у себя в мёртвом сердце, не собираясь обнажать.              Но Лань Ванцзи, несмотря на своё пылкое желание, не мог и не делал этого. Ему оставалось лишь опустить печальный взгляд, сжать до онемения кулаки и челюсти, чтобы зубы затрещали. Сердце сдавливало тисками. Хотелось подорваться к Вэй Усяню, что опять куда-то убежал: далеко-далеко вперёд. Так, что не дотянуться!.. Лань Ванцзи готов был выть от переживаний и тревоги, боли и скорби. Ему очень хотелось бы подорваться и нагнать Вэй Усяня; укрыть его у себя в объятиях. Чтобы никто не смог причинить ему боль. Чтобы… чтобы он ничего больше не боялся!.. Хотелось заверить его, что, невзирая на что-либо, он будет с ним рядом! Будет его…              Но Вэй Усянь ему не доверял — Лань Ванцзи сделал вывод, что тот никому в этом мире не доверял. Ни своему верному другу, стоявшему сейчас рядом с Лань Ванцзи; ни дочери; ни подчинённому. Никому. Вэй Усянь был сам по себе — до одури колючий, ядовитый, готовый чуть что встать на дыбы.              «Насколько же был велик вред, причинённый Вэнь Чжао, что ты так озлобился на мир?.. — прорыдало сердце Лань Ванцзи. Мужчина поднёс руку к груди, чтобы вслушаться в бешенный, рваный ритм. — Моё несчастное солнышко…».       

***

      Юньпин не был маленьким городком. Народу здесь было хоть отбавляй. Люди сновали туда-сюда и сливались в бесконечный смазанный поток заднего фона. Поначалу он раздражал восприятие, но впоследствии мозг как-то смирялся с его наличием и постепенно прекращал обращать на него внимание.              От изобилия лавок рябило в глазах. Нос щипало от аромата специй и вина.              Вэнь Нин никогда не любил места подобного рода, потому очень быстро откланялся, напоследок Лань Ванцзи бросив:              — Не сожалейте. Прошлого не изменить. Нужно научиться что-то делать с настоящим, чтобы преобразовать будущее, — он смутился. — Это молодой господин Вэй однажды так сказал. Может… его совет вам сейчас поможет?              Лань Ванцзи смог выдавить из себя один лишь кивок. Вэнь Нин опустил плечи, по-прежнему себя за что-то коря, и слился с толпой, покинув его.              Замерев посреди дороги, Лань Ванцзи устремил свой взгляд в никуда. Тот бегал по фигурам людей и не задерживался ни на одной из них. Все они были на самом деле безлики. Лань Ванцзи не видел никого из них. Словно… смотрел сквозь.              Ему нужно было одно конкретное лицо. Его Вэй Ин. Но того нигде не было. Словно он наконец поймал момент и сбежал от него, вновь сделавшись дымчатой тенью в его воспоминаниях. Осколком. Но не реальным человеком, могущим посмотреть в глаза: просто посмотреть и ничего не сказать. Для Лань Ванцзи даже этот взгляд был ценен. Он значил, что Вэй Усянь ещё существует.              Теперь, когда многое было известно, но в то же время – нет, Лань Ванцзи знал, что Вэй Усянь все эти тринадцать лет встречал восход солнца и ступал по земле. Пусть не как человек. Но встречал. Он существовал. И был относительно счастлив.              «Быть может, он ушёл назад? — горько подумал Лань Ванцзи, заставив себя идти в неизвестном направлении. — Нет, он что-то хотел здесь найти. Вэй Ин не ушёл бы, не забрав желаемое».              — И долго ты шататься хрен пойми где собрался? — донеслось до него чьё-то брюзжание. То был Вэй Усянь, что умудрился в солнечный день притаиться в тени открытой улицы. На лице не было и отголоска эмоций, но недовольство чувствовалось на уровне инстинктов. — Шевели карандашами, если не хочешь, чтобы я тебя тут бросил.              Ресницы Лань Ванцзи взлетели:              — Я думал, ты уже ушёл без меня.              Вэй Усянь отклеился от стены и буркнул:              — Надо было. Чёрт дёрнул меня всё же остановиться и подождать, пока ты соизволишь отмереть, — дёрнув плечом, он двинулся в определённом направлении, не оглядываясь на Лань Ванцзи. — Благодари солнце за то, что я не вышел и не потащил тебя за собой за шкирку, как малого ребёнка, — и фыркнул, по-лисьи усмехнувшись. — Или за ухо. Тут уж как рука б взяла.              — Ты настолько не любишь солнце? — нагнал Вэй Усяня Лань Ванцзи и вместе с ним юркнул в тёмный за счёт навесов и балкончиков проулок. В ответ Вэй Усянь лишь фыркнул, как бы говоря: «А какие порождения тьмы любят солнечный свет?».       

…

      — Храм Гуаньинь? — озадаченно спросил Лань Ванцзи, осматривая место, в которое его привёл чрезмерно угрюмый и раздражённый больше обычного Вэй Усянь.              — Мгм, — бросил тот, едва удерживая себя от открытых кривляний в пренебрежении. — Храм этой лицемерной кошёлки, — всё же сплюнул Вэй Усянь и на вопросительный взгляд в свою сторону пояснил. — Она же Богиня Милосердия! Но как оказалось, её «милосердие», — по-лисьи едко оскалился Вэй Усянь, дразнясь. — Либо нужно заслужить, либо очень даже выборочно. Ты бы видел её рожу! Слащавая до тошноты. Мило, приветливо улыбается в лицо, прекрасно при этом зная, что я чувствую и улавливаю каждый тон её эмоций и истинного отношения. И оно, — цыкнул он, делая акцент. — Далеко от приятного.              Лань Ванцзи выгнул бровь, внутренне напрягаясь:              — Ты можешь ощущать чувства людей?              Вэй Усянь странно посмотрел на него краем глаза и бесцветно протянул:              — Только в своей истинной форме. Сейчас я простой смертный и мои многие способности сильно притуплены. Спасибо на том, что я могу пользоваться хотя бы их малой частью. А что? — хмыкнул он. — Переживаешь так. Есть что скрывать? — с ноткой тёмной угрозы прошелестел Вэй Усянь, оборачиваясь на Лань Ванцзи.              Тот выдержал испытующий взгляд в свою сторону и уклончиво, но тем не менее честно ответил:              — Каждому человеку есть что скрывать. Я не исключение. Но для тебя я открыт.              Вэй Усянь в ответ лишь фыркнул.       Пока они продвигались вглубь и рассматривали убранство храма, выражение лица Вэй Усяня становилось всё мрачнее и злее. К ним навстречу выскочил один из местных священнослужителей со свойственной Гуаньинь милосердной улыбкой:              — Доброго утра, далёкие странники. Как вам наш скромный храм?              Вэй Усянь сохранил невозмутимость, но про себя закатил глаза:              «По моему лицу наверняка и так понятно, «как мне ваш дурацкий храм». Как здесь противно пахнет! Уэ! Гуаньинь, мерзкая ты падаль, специально, что ли, такие благовония выбираешь, чтобы лисы к тебе ни ногой?!», — он сделал вид, будто не замечает заискивающего выражения лица мужчины, что в самом деле начал волноваться, видя подобный спектр эмоций во флюидах прихожанина.              — Молодой господин, если у вас что-то случилось, то нет нужды носить тягости в сердце! — примирительно и светло начал он. — Милосердная Богиня Гуаньинь выслушает вас с радостью и терпением, дарует своё благословение… — мужчина осёкся, стоило ему заметить кукольные глаза напротив, молчаливую угрозу в них и широкую улыбку чуть ли не от уха до уха.              — Что вы, даочжан, — промурлыкал Вэй Усянь. — Всё в порядке. Мы просто… — уголки губ его задрожали, будто от желания стошнить. — Любовались здешним убранством. Тут так красочно и умиротворённо. Вечность отсюда б не выходил!..              У монаха всё изнутри промёрзло от такого количества яда и сарказма в тоне. Он, держа на лице вежливую улыбку, поспешно ретировался, дабы больше не видеть этого желания чужих мучений в бездонных глазах.              Стоило мужчине уйти, улыбка с лица Вэй Усяня схлынула, лишив его черты лживой приторности и сделав пусть жуткими в своей тишине, но хотя бы искренними.              — Наконец-то… — процедил он себе под нос. — Уёбок. Такой же противный, как и эта кошёлка.              Лань Ванцзи примирительно шепнул:              — Он лишь выполнял свою работу.              Вэй Усянь искоса на него глянул и ткнул Лань Ванцзи пальцем в плечо, чеканя каждое слово:              — Не сметь оправдывать их! — отпрянув, он проплыл вперёд, обводя взглядом каждую створку резных окон, дверей; высокую статую прекрасной на лик женщины, которая не имела ничего общего с реальной Гуаньинь. Губы её изгибались в лёгкой полуулыбке, должной вызывать доверие, но на деле мастерски отвращающей. Вэй Усянь по-кошачьи пренебрежительно скривился – разве что не зашипел в самом деле – и показательно отвернулся, точно статуя оскорбляла его взор.              Бок о бок с Лань Ванцзи они обошли каждый фэнь храма — благо, на пути им тот монах больше не попался; должно быть, тот целенаправленно избегал их (не сказать чтобы Вэй Усянь был против такого взаимного игнорирования).              Узнав всё, что было необходимо, Вэй Усянь стрелой, пущенной с арбалета, вылетел из храма и с наслаждением вдохнул свежий воздух, впервые порадовавшись, что ему по-настоящему доступна опция «дышать». Он тряхнул головой и кивком поманил за собой Лань Ванцзи.              Скрылись они в ближайшем переулке — ещё более тёмном, нежели те, по которым им пришлось добираться в храм.              Вэй Усянь покрутил головой в поисках чего-то, чем можно было рисовать, и досадливо поджал губы, когда ничего стоящего не обнаружилось. На ветки, валяющиеся на полу, он даже не посмотрел. Грязные. И тут у него как лампа в голове загорелась. Дёрнув рукоять Бичэня, он обнажил меч. Лань Ванцзи тотчас подал голос:              — Что ты намерен делать?              Цокнув, Вэй Усянь небрежно бросил, начав выводить острием Бичэня схему храма:              — Ничего непотребного. Просто… — хитро мурлыкнул он. — Рисую. А что, возмущён фривольным отношением к собственному духовному оружию?              Лань Ванцзи покачал головой:              — Просто интересуюсь.              — Ну раз интересуешься… — Вэй Усянь резко выпрямился по привычке, но обычной лёгкости не встретил. Поясница хрустнула, заставив его зашипеть. Потерев загудевшее место, он по-лисьи сморщил кончик носа. — Схемка храма этой сволочи сверху. Похоже, я понял, почему Цзинь Гуанъяо такой сучонок — он молится такой же суке! И денег не пожалел… Тварь! Эта Гуаньинь – лицемерная сучка, я тебе так скажу. У неё узкий круг благословений, и она толком ничем не помогает. К Сюань Су ходить полезнее, чем к ней. Больше даст. А эта… Эй! — обиженно задохнулся Вэй Усянь. — Чего смеёшься?!              Лань Ванцзи опустил голову, пряча тёплые смешинки во взгляде:              — Прости.              Вэй Усянь едко цокнул, забурчав:              — Поглядите на него, даже не увиливает! — он склонил голову в любимой манере и, вглядевшись в рисунок, принадул губы, словно ему что-то не нравилось. Как оказалось, этим «чем-то», в итоге, была лишняя черта, выбивающаяся из общей композиции. — Этот сучонок здесь что-то припрятал… — лисьи инстинкты закружились в предвкушении, стоило Вэй Усяню обнаружить чужую «нычку» . — Магическое поле что-то подавляет.              Вэй Усянь хмыкнул, броском возвращая Бичэнь в ножны:              — Надо только уничтожить глаз – и всё будет как надо, — и плотоядно, хищно облизнулся. — Всё к рукам приберём…              — Если будет полезно делу, — мягко поправил Лань Ванцзи.              — Да-да, к делу, — рассеянно покивал Вэй Усянь и спешно поплыл в новом направлении. На вопрос «куда?» ответил. — На кудыкину гору. А так – в постоялый двор. Отдохнуть никому не повредит: ни тебе, ни мне.       

***

      Хозяйка постоялого двора, находящегося в другом конце Юньпина, встретила их довольно-таки радушно. Наверное, признала в них богатых господ, вот и поспешила выстелиться перед ними — рассудил про себя Вэй Усянь, которому было глубоко плевать на отношение работников безликого постоялого двора в их сторону.              По привычке взяв одну комнату на двоих с обязательными раздельными кроватями, Вэй Усянь и Лань Ванцзи затаились, переводя дух. Ими было решено отложить расследование до позднего вечера, когда паломников будет не так много. Вэй Усянь, наученный опытом, убедил Лань Ванцзи, что соваться туда не позже конца часа собаки — глупость и пустая трата времени. Лань Ванцзи, далёкий от подобных тонкостей, спорить не стал.              — Дорогие гости, не желаете ли откушать? Наша кухарка изумительно готовит. Я сразу подам вам блюда прямо в комнату, — предложила дружелюбно настроенная хозяйка.              Вэй Усянь обвёл взглядом интерьер и, сочтя его достойным, надменно бросил:              — Сейчас будьте добры подать немного тофу, ягодного чая на двоих, а к началу часа собаки чего-нибудь плотного. На ваше усмотрение, — он даже не оглядывался, диктуя запрос. Подобное пренебрежение и высокомерие непременно должно было вызвать раздражение и недовольство, но хозяйка с радушным выражением лица по-прежнему являла собой образец терпимости и учтивости – должно быть, её успокаивал размер их кошелька, который вполне возможно было опустошить, содрав приличную сумму за обед. — Главное, чтобы присутствовала курица. И тофу тоже, — Вэй Усянь придирчиво цокнул, с нескрываемым отвращением кончиками пальцев отбросив покрывало с кушетки на пол. Очевидно, то не очень пришлось ему по вкусу… — Ну и кувшинчик вина. Чтоб не так грустно было.              — Один? — подала голос хозяйка.              Дёрнув щекой, Вэй Усянь кивнул:              — Один. Больше не надо – лишнее.              Губы женщины задрожали, словно она желала улыбнуться. Впрочем, хозяйка, по всей видимости, не привыкла одёргивать себя от фривольного общения с постояльцами, потому не удержалась от шутки:              — Господин, вы дважды просите тофу и обязательным пунктом ставите курицу… Знаете, если б вы не были мужчиной, я бы забеспокоилась, заподозрив в вас хули-цзин! — женщина захихикала, довольная своим комментарием.              Вэй Усянь натянуто улыбнулся:              — Будь я хули-цзин, вам бы всё равно не стоило беспокоиться. Лисички любят играть с мужчинами, — он обернулся и лукаво мурлыкнул. — Вы же не мужчина?              Хозяйка покачала головой со смехом, приняв правила игры:              — Нет, господин, не мужчина!              — Ну тогда нет месту беспокойствам, — резко сменив тон на ледяной, обрубил он, отвернувшись. Вэй Усянь более ничего не сказал, но в комнате ощутимо похолодало.              Почувствовав себя неуютно от неловкой ситуации и жуткой атмосферы, женщина поспешила ретироваться. Лань Ванцзи проводил её до двери, желая хоть как-то сгладить углы и разбавить осадок. Та благодарно улыбнулась и юркнула в коридор. Закрыв за ней дверь, Лань Ванцзи устало вздохнул:              — Вэй Ин, зачем ты так?              — Как – так? — равнодушно поинтересовался Вэй Усянь, словно в самом деле не видел в этом ничего такого. Он увлечённо шарился по шкафам, силясь отыскать приемлемого вида одеяло, в котором мог бы на манер кокона завернуться.              — Что ты ищешь? — сменил тему Лань Ванцзи.              — Одеяло.              Лань Ванцзи недоумённо взглянул на валяющееся на полу покрывало:              — Чем тебе не угодило то?              Вэй Усянь дёрнул плечом:              — Грязное, — кончик его носа по-лисьи задёргался. — Не буду марать твои невинные ушки, но, сидя на нём, явно не чай пили, а… работники… сего заведения не удосужились его как должно постирать.              Лань Ванцзи помолчал с несколько мгновений и кивнул:              — Я пойду попрошу у них другое.              — Не надо! — пресёк его благие порывы на корню Вэй Усянь, поморщившись. — Не уверен, что они дадут что почище… Ты только прошастаешь туда, сюда. Так вздремну… — пробурчал он.              — Может, тогда купить новое? — не оставлял надежд Лань Ванцзи. На все его потуги Вэй Усянь лишь сильнее скривился.              — Грязное! Постирать надо, прежде чем пользоваться, — Вэй Усянь плюхнулся на кушетку, сел в позу лотоса, откинулся на спинку лежанки и прикрыл глаза. — Отдохну так.              Лань Ванцзи подумал с минуту, скользнул в другую часть комнаты, разделённую ширмой, и принёс – очевидно, со своей кровати – покрывало:              — Это подойдёт?              Вэй Усянь приоткрыл один глаз, поманил пальцем, призывая подойти ближе, и несколько раз дрогнул кончиком носа, точно принюхавшаяся лиса. Во взгляде мелькнула искра, а ладонь широко раскрылась:              — Давай, — Лань Ванцзи протянул ему сложенное вчетверо одеяло, и Вэй Усянь порывисто перетянул его в своё единоличное владение. С удовольствием в него укутавшись, он, казалось, даже подобрел. В комнате стало значительно теплее.              Лань Ванцзи и сам воспрянул духом, стоило Вэй Усяню хоть немного просветлеть. Он предложил:              — Сыграть тебе мелодию Покоя? — и осёкся. — Или песни клана Лань неприятны тебе?              Вэй Усянь цокнул:              — То, что я – демон, не значит, что я начинаю верещать от ваших слащавых Гусуланьских мелодий. Они мне неприятны – тут ты попал. Но, скорее, это моя личная оценка, — он опустил ресницы и нахохлился, зарываясь носом в пуховую мягкость одеяла. — Сыграй ту мелодию, что ты мне в пещере Сюань У играл.              Пальцы Лань Ванцзи, успевшие занестись над гуцинем, дрогнули:              — Ты… Вспомнил?..              — Не надо говорить это с такой укоризной, — видя, что Лань Ванцзи собирается возразить, Вэй Усянь фыркнул. — Шучу, — он глубоко вздохнул, наслаждаясь запахом мыльного корня, что пропитал тканевые волокна покрывала. — Это воспоминания из моей жизни, оттого они смутны. Фрагменты памяти того периода моего существования замылены, перемешаны. При желании их можно восстановить, но… — Вэй Усянь хмыкнул. — Не сказать чтобы мне это было нужно.              — То есть…              Вэй Усянь оборвал:              — Не думай. Просто сыграй.              В дверь постучалась волнующаяся хозяйка двора, что принесла чай и пиалу с поражающим глаз количеством тофу:              — Господа… я принесла чай и тофу, как было велено.              Лань Ванцзи тотчас поднялся на ноги и встретил женщину, дабы та не нарвалась на очередную грубость от Вэй Усяня:              — Мгм, — попрощавшись, он прикрыл дверь и поставил на стол поднос. Вскинув взгляд, Лань Ванцзи поражённо выдохнул. — Быстро ты.              Вэй Усянь уже держал в своей ладони пиалу с тофу, а второй рукой крутил палочки для еды, прицеливаясь к самым сочным кускам:              — Когда дело касается тофу, я не могу ждать.              Взгляд Лань Ванцзи потеплел, равно как и голос:              — Не знал, что ты его так любишь.              Вэй Усянь весомо заметил, отправляя кусок в рот и вонзая в него зубы:              — Ты многого обо мне не знаешь, — и хихикнул, добавляя. — Предвещая твой вопрос и усиленную мозговую деятельность: знал ты меня человеком. Сейчас я уже другой. Совершенно.              Лань Ванцзи печально опустил ресницы:              — Я уже говорил тебе эти слова однажды. Позволь мне узнать нового тебя.              Вэй Усянь по-птичьи склонил голову и сузил глаза:              — Допустим, я позволю. Что тебе это даст? Успокоение? Умиротворение? Ты сможешь что-то для себя решить? Сведения помогут ответить на некие вопросы, которые гуляют в твоей прелестной головушке? Что, Чжань-эр?              Лань Ванцзи спокойно пожал плечами, будто признавая поражение в очень долгой, тяжёлой, кровопролитной битве, что высосала из него все жизненные силы и не оставила ничего, кроме пустоты:              — Я не знаю. Но…              — Но тебе хочется, — кивнул Вэй Усянь, словно понимая все его терзания. Он промычал нечто нечленораздельное и начал спешно перечислять, тараторя и нисколько не сбиваясь. — Мой любимый цвет – алый. Обожаю тофу, курицу, сладкое, острое – острое мой фаворит. Вино после смерти как отшибло. Конечно, могу выпить, но такой страстью, как при жизни, я к нему не пылаю, — он цокнул, зажмурившись от удовольствия. — Его место заняло тофу… Обожаю. Сам не был бы дьяволом, точно душу б продал за бесконечный приток тофу. Знаешь, в такие моменты я думаю: как хорошо, что я призрак — жри, сколько влезет. А влезет много…              Лань Ванцзи ограничился лишь кивком, продолжая слушать и ничего не говорить, дабы не сбить Вэй Усяня с мысли, и попутно принял к сведению.              «Призрак».              Вэй Усянь прожевал тофу и подумал, постучав ноготком по древку палочки для еды:              — Обожаю разного рода украшения. Как сорока — всё, что блестит и выглядит прелестно, прибираю к рукам. Не особо люблю распущенные волосы, ходить босиком. Брезглив — даже больше, чем вы, Гусу Лань. Не приемлю неприятные запахи, вкусы, виды. Чрезвычайно ценю чистоту. Не люблю… ходить грязным. Не люблю мямлей. Не люблю солнце и жару. Обожаю дождь, туман и сырость, пусть мне и вечно холодно. Ленив. Если можно что-то не делать, то…              — То ты не будешь это делать, — продолжил за него предельно внимательный Лань Ванцзи.              Вэй Усянь одобрительно выставил на него палочки:              — Совершенно верно, — и на минуту заткнул себя новой порцией тофу. — Это экономия энергии и верная расстановка приоритетов. У меня вся вечность в запасе – куда мне торопиться? Это смертным вечно что-то надо; чё-то все куда-то бегают, мельтешат, — Вэй Усянь привольно цокнул, прикладываясь к чаю и мурлыча. — Флаг им в руки…              — Что б тебе ещё рассказать? — задал риторический вопрос Вэй Усянь и промычал. — Терпеть не могу музыкальные инструменты, пусть у меня и есть флейта, являющаяся заменой Чэньцин.              — Как назвал? — спросил из искреннего интереса Лань Ванцзи.              Вэй Усянь пробуравил его взглядом исподлобья и странным, гудящим тоном выдохнул:              — Фэнхуан, — от этого выдоха каждая клеточка Лань Ванцзи в странном благоговении задрожала, будто бы этот голос отразился от всех сторон пространства и впитался в тело, доведя до неконтролируемой дрожи восхищения перед кем-то большим и важным.              Лань Ванцзи не мог дать названия прошившему его на секунду чувству, но он точно знал, что в этот миг ему на мгновение открылся образ того самого Арлекина, которого весьма уважали Верхний и Нижний Миры. Хотя, впрочем-то, Лань Ванцзи был уверен, что это был вовсе не Арлекин, а кто-то другой — вот только… кто? Какая из ипостасей Вэй Усяня только что с ним поздоровалась?              Какая из ипостасей…              У него не вышло ухватиться за эту мысль, похожую на лисий хвост. Она играючи мазнула его под носом, пощекотав, и упорхнула, больше о себе не напоминая. Оставив после себя некий привкус, «хвост» растаял в голове и вернулся туда, откуда пришёл, — в Небытие.              Пока Лань Ванцзи приходил в себя и сбрасывал некое наваждение, охватившее его, Вэй Усянь оперативно прикончил тофу и допил чай. Набив желудок, который ему пришлось сегодня утром немилосердно опустошить под давлением паники, Вэй Усянь почувствовал себя до неприличия хорошо — да настолько, что его состояние оказалось в силах выбить его из колеи на парочку секунд.              «Когда я в последний раз себя столь великолепно чувствовал? — ехидно подумал он. — Чувствовал… — прокатил вкус этого слова на языке Вэй Усянь и передёрнулся. — Ну и бред!».              — Что ты будешь сейчас делать? — позвал его Лань Ванцзи, вновь сделавшийся невозмутимым Ханьгуан-Цзюнем.              Вэй Усянь выпятил губу и рассеянно промычал:              — Вздремну. И да – ты хотел мне сыграть, — без какого-либо стеснения напомнил он в форме приказа об их недавнем разговоре Лань Ванцзи.              Впрочем, тому было в радость поиграть для Вэй Усяня. Отложив в сторону чай и поднос, Лань Ванцзи вновь склонился над гуцинем, принявшись извлекать из-под пальцев мелодию.       

***

      Вэй Усянь не знал, в какой момент конкретно уснул. Должно быть, тело окончательно засбоило из-за утомления. В конце концов, любой человек упадёт без сил, когда до этого пробегаешь на горе, потратишь почти все силы для успокаивания мертвецов, побегаешь впоследствии, проблюешься с душой и посетишь храм лицемерной шлюхи — вот уж точно: стресс!              Поморщившись, Вэй Усянь едва ли не запищал от того, насколько ему было хорошо. Будь у него сейчас хвосты, то те непременно бы закрутились, зашуршав складками одеяла, а уши задрожали бы от удовольствия.              Вэй Усянь сжал пальцами края одеяла и наполовину открыл глаза, оставив их лисьими, проворными щёлками.              Лань Ванцзи сидел на своём месте, читая одну из книг, которую тот наверняка обнаружил на полках их покоев. Глаза увлечённо бегали по строчкам, но ни на одной из них не задерживались — Вэй Усянь руку на отсечение был готов дать, что Лань Ванцзи нисколько не было интересно то, что он читал: скорее, это был лишь способ избавиться от скуки.              Должно быть, давящее внимание Вэй Усяня на протяжении некоторого времени не прошло даром, потому как Лань Ванцзи вскинул тёплый взгляд и смело встретил его пристальное изучение:              — Выспался?              Вэй Усянь позволил голове вынырнуть из-под одеяла и покрутиться, осмотрев всё то, что могло поменяться за его «отсутствие». Он цокнул:              — Как-никак уж час собаки?              — Мгм, — отложил книгу Лань Ванцзи. — Скоро принесут ужин.              Вэй Усянь потёр лицо ладонями и с видимым усилием заставил себя встать. Он пошатнулся, едва не упав. Это озадачило его настолько, что Вэй Усянь застыл на несколько мгновений в исключительно нелепой позе.              Оказалось, всему виной была дрожь и слабость в ногах после недавней рвоты — мало времени прошло с того момента и организм не успел восстановиться.              Цыкнув, Вэй Усянь плюхнулся на циновку перед Лань Ванцзи и, даже не скрывая пренебрежения, подцепил кончиками пальцев книгу, которую ещё минуту назад читали, и отбросил её в сторону. Та приземлилась на половицы с глухим шлепком и обиженно замолчала.              Лань Ванцзи проводил её бесцветным взглядом и спокойно поинтересовался — как родитель – у маленького ребёнка, что, руководствуясь «кризисом трёх лет», совершает не поддающиеся пониманию взрослого вещи:              — Зачем ты так?              — Задаёшь одни и те же вопросы, Чжань-эр, — пророкотал Вэй Усянь, более не обращая внимания на книгу и прикладываясь к чаю, который Лань Ванцзи не успел допить. Весь его вид так и кричал: «что упало, то пропало или нечего забывать о чае – потом хрена с два попьёшь». — Что, генератор идей сломался? — он фыркнул. — В юности ты тоже воображением не блистал. С возрастом нисколько не поменялся. То «убожество» и «вздор», то «зачем ты так».              Лань Ванцзи покорно опустил голову:       — Прости.              Вэй Усянь не стал тратить силы на ответную реплику, которая, по его мнению, смысла не имела — да и интереса так же не вызывала. Толку воздух гонять понапрасну?              Хозяйка двора не заставила себя долго ждать. Она порывом ветра, что старательно обходил препятствия в виде Вэй Усяня и Лань Ванцзи, дабы не спровоцировать господский гнев, поставила винтажный поднос с металлическими узорами к ним на стол, забрала грязную посуду и удалилась, не в силах пробыть в одной комнате с Вэй Усянем лишнюю секунду.              Вэй Усянь, ожидаемо, не был ею заинтересован нисколько. В силу своего равнодушия он успел уже сто раз позабыть о том, что чем-то мог госпожу обидеть или напугать, — все его мысли занимала лишь приятно пахнущая курица, которую по наводке Лань Ванцзи, зашедшего на кухню во время лисьего сна, душевно так приправили перцем.              Потерев в предвкушении ладони, Вэй Усянь склонился над курицей. И… Лань Ванцзи успел только моргнуть, а блюда уже не было. Лань Ванцзи опешил настолько, что даже рот открыл от удивления.              Промокнув рот платком, Вэй Усянь чопорно отбросил кусок ткани в сторону – разве что не сжёг сверху – и, мурлыча незатейливый мотив себе под нос, отпил горячий ягодный чай. А заметив пристальный взгляд, выгнул бровь:              — Что? — гибкий ум быстро подсказал, в чём было дело. Конечно, можно было хлопнуть себя по лбу и сказать: «Какой ты дурак! Ты же сейчас смертен! Мо Сюаньюй и так держится на твоём «Божьем» слове, а ты его ещё сверху добиваешь!.. Так и если добиваешь, то делай это не при свидетелях!», — да уж, воистину, ситуация неловкая и явно требующая объяснений.              Но Вэй Усянь и при жизни до определённого момента не знал, как пишутся слова «стыд» и «смущение», поэтому разумно порешил, что возвращаться к этой теме не стоит. Руководствуясь этими мыслями, он небрежно пожал плечами:              — Я говорил, что очень люблю курицу, — и лукаво сузил глаза. — Меньше знаешь – крепче спишь, Чжань-эр, — холодно хохотнув, Вэй Усянь фыркнул. — Во всяком случае это лучше Сюэ Яна, н-да?              Лань Ванцзи позеленел и бесцветно проговорил:              — Поверю на слово.       

…

      Их ужин протекал на ровной ноте до тех пор, пока ночь не начала вступать в свои права, а зрачки Вэй Усяня, ведомые подступающей почти полной луной, не расширились: они дрожали, то сужаясь до неразличимых размеров, то расширяясь и тем самым затапливая в своей мгле серость. В конце концов, им удалось вернуться в состояние нормы, но сознание неплохо так замутилось.              Вэй Усянь откупорил кувшин с вином, разлил его на две чарки и одну из них пододвинул кончиком пальца к Лань Ванцзи с, даже не просьбой, приказом:              — Выпей, — звучало холодно, резко, грубо. На дне глаз плескались бесы, окутанные колким мраком, но вместе с тем – болезненным огнём.              Тьма скрывалась умело – на то она и тьма. Ей нравилось крутиться в потёмках и наблюдать со стороны, поджидая свою жертву, что не ведала о планируемом нападении.              Вот так и Лань Ванцзи не заподозрил чего-либо опасного, превратного и, будучи наученным опытом, спорить не стал — да и не хотел, и не собирался. И, ожидаемо, отключился после первого же глотка.              Вэй Усянь, ведомый внутренними настроениями, благодаря интуиции, неладное чуял, но погасить свои порывы уже не мог.              

Полностью во власти лиса… Или ещё чего?..

             Вэй Усянь резко встал из-за стола и порывисто склонился над спящим Лань Ванцзи…

***

      Кончик носа невесомо прошёлся по изгибу челюсти Лань Ванцзи. Язык выполз изо рта на жалкий фэнь и повис в воздухе, смакуя витающий вокруг чужой шеи аромат сандала. Клыки несдержанно удлинились, словно желали погрузиться в мышцы и пустить горячую кровь.              Вэй Усянь глубоко, шумно вдохнул аромат Лань Ванцзи и прижался к его уху, проурчав:              — Просыпа-а-айся… — радужки заискрили, а лис, сидящий глубоко внутри, зарычал от мелькнувшей мысли, что то, за чем столько лет гонялись, наконец-то попало в лапы…              Ресницы Лань Ванцзи затрепетали, словно должны были взлететь, открыв взор.              «Давай, Лань Чжань, проснись, — смутно осознавая себя, потребовал Вэй Усянь. — У меня мысли уходят в неверном направлении. Этот лис…».              Он упёрся ладонями в стол, борясь с самим собой и пытаясь отодвинуться, но не преуспевая в этом.              «Что ж это такое… Над своим же телом не властен!.. — догадка пронзила. — Тело Мо Сюаньюя сходит с ума. Умирает под действием моей демонической ци. А лис от чего-то приходит в бешенство… — Вэй Усянь почувствовал, как его сковала тошнота. — Неужели лис счёл Лань Чжаня «подходящим под типаж» и воспользовался моментом, чтобы…».              Что ж… силе воли Вэй Усяня можно было только позавидовать. Ему всё-таки удалось отшатнуться и оказаться в другом конце комнаты с затравленным взглядом и тяжёлым, жадным дыханием.              Мысли путались, противореча друг другу, — хотя, чего ещё стоило ожидать от того, у кого было не всё в порядке с головой?              «Хочу укусить… Сжать в своих руках… Обнять… Впить пальцы во всё, до чего только смогу дотянуться!.. Он так вкусно пахнет…».              «Нет!!! Ни за что!!! Я не… Я не прикоснусь к нему!.. Хоть режьте – не возлягу с ним!!!... Не хочу!!! Да и к тому же… Лань Чжань чистый человек, я не смею хотя бы из-за этого пачкать его!..».              «Пачкать?.. Ну как я могу его испачкать?.. Он такой хороший… Такой ла-а-асковый… Сам же хочет постоянно дотронуться. Ищет повод…».              «Нет!!! — Вэй Усянь впил пальцы в волосы и потянул за них, вызывая болезненный импульс, чтобы прийти в себя. — Да что со мной не так?! Молчало моё сумасшествие тринадцать лет – и молчало!!! Заткнись!!! Это всё поганый Средний Мир виноват!.. Это всё Лань Чжань!.. Его… Его дурная аура…».              «Его аура?.. — мечтательно вздохнул Вэй Усянь. — Да-а… Бесспорно. Он чист. Невинен, — и облизнулся плотоядно, начав медленно подниматься на ноги. — Будет только мой…».              Вэй Усянь наотмашь ударил себя по щеке. Кровь хлынула из носа; сознание встряхнулось и на чуть-чуть прояснилось:              «Нет!!! Очнись!.. Хули-цзин! Это же ты говоришь?.. Чёрт бы тебя побрал! Ты же сдох, замолчал из-за удара Цзыдянем при осаде горы Луаньцзан! Ты и Подсознание!.. Исчезли! А я излечился! — отчаянно взвыл Вэй Усянь. — Избавился от этой грязи! Ну почему ты снова вылез?.. — и тут его озарило. — Или это галлюцинация? Я сам себя мучаю? Точно… — усмехнулся он. — Конечно. Мо Сюаньюй тоже был сумасшедшим. Его тело влияет на меня так же, как и я влияю на него. Всё ясно. Хули-цзин и его пошлые желания мертвы. Развеяны по ветру благодаря Цзян Чэну. А я… я целен. Мне не нужна эта грязь. И Лань Чжань ко мне не притронется!.. Никто! — сделал Вэй Усянь акцент. — Никто ко мне не притронется!».              И тот же Вэй Усянь следом добавил:              «Но ведь я же хочу, чтобы он меня коснулся…».              Вэй Усянь съехал по стене, поджал колени к груди и лицом уткнулся в них, воя и хватая себя за волосы. Он принялся качаться из стороны в сторону, сдавливая себя каждым цунем рук, будто пытаясь выдворить свою душу из смертной оболочки, что сводила с ума — даже больше, чем он уже был.              «Бред… Как я могу желать прикосновений Лань Чжаня? Ты, моя дорогая галлюцинация, несёшь вздор!»              «Но я даже не глюк! Это всё мои мысли…».              Вэй Усянь по новой сдавленно взвыл:              — Блять…              Скрипнула половица под чьим-то весом. Этого хватило, чтобы все голоса – кому бы они ни принадлежали – замолчали. Вэй Усянь отшатнулся и попытался слиться со стеной. Глаза испуганно расширились, дыхание сделалось рванным и загнанным.              Перед ним сидел на корточках не кто иной, как Лань Ванцзи, что наконец-то проснулся и вступил в стадию «пьянь».              Вэй Усянь угрожающе нахмурился и прогудел:              — Брысь.              Брови Лань Ванцзи сочувственно заломились, стоило ему увидеть, как дрожат губы Вэй Усяня. Ладонь вскинулась, на что Вэй Усянь попытался отпрыгнуть дальше, внезапно забыв все свои навыки борьбы. Он как будто бы окаменел, не в силах дать отпор.              — Макушка, — сказал Лань Ванцзи.              — Что?.. — захлопал глазами Вэй Усянь, завидев, что Лань Ванцзи дальше не продвинулся и оставил раскрытую ладонь на уровне его лица.              Тот, будто бы подумав – в какой-то степени справедливо, — что Вэй Усянь его не понял, повторил:              — Макушка, — и взглядом указал на него. — Коснуться.              Вэй Усянь холодно, ядовито процедил:              — Нет!..              Плечи Лань Ванцзи опустились, равно как и ладонь, но он не стал настаивать и отодвинулся на пару шажков, сел на пол в позу лотоса и принялся неотрывно на него смотреть.              Судя по всему, подобное Вэй Усянь не мог стерпеть, потому как он отрезал, неосознанно прикрывая себя руками:              — Не смотри на меня!!! Не смотри, не смотри на меня!..              А голос, похожий на его собственный, тут же заканючил:              «Ну же, Лань Чжань, посмотри, посмотри на меня! Не отворачивайся от меня! Коснись меня!».              В груди скапливался сгусток протеста; ярость от мысли, что кто-то будет рядом с ним даже на расстоянии в несколько чжанов — что уж говорить о прикосновении!              Но подле этого сгустка так же зрело желание.              Неизвестно, как всё это, будучи противоречиями друг другу, могло уживаться в нём, но Вэй Усянь уже давно перестал пытаться вникнуть в собственное безумие.              Его разум — сплошной хаос с отсутствием логики.              — Так смотреть или нет? — склонив по-птичьи голову, невинно спросил Лань Ванцзи, изредка моргая и скрывая веками свои такие открытые золотые глаза.              Вэй Усянь ужаснулся, поняв, что напрочь перестал контролировать свою речь. Взгляд принялся скакать по сторонам:              — Нет… да… да… нет? Я не знаю! — вскричал он и махнул на Лань Ванцзи руками, отворачиваясь. — Уйди от меня! Ты сводишь меня с ума!              — Прости, — искренне ощутил себя виноватым Лань Ванцзи и отсел ещё дальше.              — Вернись! — тут же потребовал Вэй Усянь – Лань Ванцзи даже окончательно замереть не успел.              Казалось, в жизни Лань Ванцзи не было такого момента, когда его повергали в конкретный ступор. Но если быть честным, то до Вэй Усяня в его жизни так же не было момента с его алкогольным опьянением. «Весёлый» мозг Лань Ванцзи разумно порешил, что Вэй Усянь и его суть всегда были сопряжены с сумасшествием, разницей между всем тем, чем он жил и чем был сам Вэй Усянь, потому подумал, что не стоит заострять на этом внимание и просто делать то, что велят.              Стоило то ли приказу, то ли просьбе прозвучать, Лань Ванцзи вернулся. Но и тут незадача — зрачки Вэй Усяня сузились, едва смутный силуэт в белых одеждах начал, нависая над ним неумолимой горой, приближаться, и он взвизгнул, запустив в Лань Ванцзи книгу:              — Прочь!              Покорно снеся удар в грудь, Лань Ванцзи истуканом застыл, опустив голову и словно проговорив: «Если тебе легче – кидайся». Но для Вэй Усяня понять эту истину было сложно, оттого он в непонимании выдавил:              — Ты чего застыл?..              — Если я уйду, как было велено, тебе будет труднее в меня попадать.              Вэй Усянь оторопело заморгал.              Такое было слишком даже для сумасшедшего него.              Фраза, выбившаяся из привычного хаоса, несколько остудила Вэй Усяня, и он, кашлянув, пробормотал:              — Зачем ты подставляешься под мои броски?.. — и не выдержал, воскликнув. — Ты тупой?              Лань Ванцзи нахмурился и серьёзно покачал головой:              — Нет.              «А вот мне кажется – да», — хотел бы сказать Вэй Усянь, но не стал. Он потёр лицо, виски и жалобно потребовал:              — Принеси мне таз с водой.              «Надо срочно умыться. Прийти в себя. Что ж за пиздец…».              Лань Ванцзи долго просить не надо было, и очень скоро он вернулся с тазом приятной тёплой воды. Сей жест стоило воспринять как заботу о нём, ибо «тебе же холодно; как я мог принести ледяной воды!», но Вэй Усяню нужна была именно она, дабы вернуть трезвость и «здравие» ума, оттого благие порывы Лань Ванцзи оценены не были.              Но Вэй Усянь уже настолько выдохся от собственной неадекватности, что гонять Лань Ванцзи не стал и просто погрузил лицо в воду на долгую минуту.              Он бы и продолжал ненавязчиво топить себя, не постучи Лань Ванцзи от беспокойства по борту таза.              Вэй Усянь насилу выпрямился, зажмурился и просипел, отодвигая от себя таз:              — Вон. С глаз моих, — он не стал смотреть на реакцию Лань Ванцзи. Вместо этого сконцентрировался на собственных ощущениях. На дрожи внутри, на тумане в голове. Вэй Усяню давно так не хотелось обернуться лисом и надолго заснуть, как сейчас…       

…

      Тишина звенела, но чем-то обременительным не являлась. Сейчас она воспринималась Вэй Усянем как долгожданное, наилучшее лекарство, помогающее прийти в себя и успокоиться.              Сидя наедине с собой, Вэй Усянь ещё раз убедился, что соваться надолго в Средний Мир — гиблое дело: как для него, так и для остальных.              «Что ж лису неймётся-то, — зло процедил про себя Вэй Усянь, уже куда ровнее дыша. — До этого он так не буйствовал наедине с Лань Чжанем. Были поползновения, но не более того. А тут… напал. Может, чтобы нервы успокоить? Показать, что он здесь главный и не является жертвой, а как раз наоброт? Цзян Чэн довёл… — он искоса посмотрел на темень за окном и устало нахмурился. — Надо бы делом заняться. Но Лань Чжань… — Вэй Усянь несильно ударил кулаком по стене и выругался. — Паршивый лис! Все мои планы загубил! Как я его сейчас потащу? Никак – он пьян! — дёрнув щекой, Вэй Усянь неровно поднялся. — Может, это конечно и к лучшему. Ничто не будет меня провоцировать. Поутру лис должен угомониться – вот там и можно будет рассмотреть шанс работы вместе. Сейчас велик риск напасть на Лань Чжаня. Это мне не нужно».              Вэй Усянь твёрдо решил отправиться в храм Гуаньинь в одиночестве, но перед этим не было лишним проверить, где Лань Ванцзи, могущий натворить бед в своём нетипичном состоянии. Он успел дойти до двери, когда вспомнил об этом минусе пьяного Лань Чжаня, и повернул назад, дабы исправить собственный промах, и тотчас наткнулся на пару глаз, украдкой за ним наблюдающую.              Поняв, что его поймали с поличным, и ярко испугавшись, Лань Ванцзи по-ребячески юркнул назад за ширму, мол, его тут и не было, и притаился. Лишь одна смутная тень виднелась на бумаге от света масляной лампы, одиноко стоявшей на краю стола.              Подобное поведение у Вэй Усяня попервой вызвало ступор, а затем – родительское умиление. Что-то внутри откликнулось и провело параллель с маленькой Яньли, которая так же любила играть с ним в прятки. Маленькая лисичка думала, что её не видно, но хвост, живущий сам по себе, каждый раз неизменно торчал из-за угла.              Вот и сейчас тень Лань Ванцзи портила всю малину большого маленького шпиона.              Сравнение с дочерью помогло утихнуть внутренним распрям и гневу — слаб был и Вэй Усянь, и лис перед детьми. Пусть Вэй Усянь терпеть не мог инфантильных взрослых, такой Лань Ванцзи негативных чувств не вызвал по некой причине и, напротив, заставил возжелать милосердно поиграть с ним.              Воспользовавшись техникой тихого шага, Вэй Усянь приблизился к ширме, скрываясь в это время в тени, с противоположной стороны от того края, с которого Лань Ванцзи подглядывал.              Ребёнок в теле взрослого, ничего не подозревая, услышал тишину и по новой выглянул, ища сурового Вэй Усяня. И никак не ожидал того, что тот подкрадётся к нему сзади и безжалостно опустит руки на плечи, заставив подскочить до потолка с испугу:              — Подглядываешь?              Лань Ванцзи схватился за сердце и истуканом замер, нисколько не шевелясь. Глаза его бегали из стороны в сторону, донельзя округлившись. Сейчас он походил на мышку, которую сдавил голодный полоз .              Вэй Усянь уткнул подбородок Лань Ванцзи в плечо и надул губы:              — Играешь? — тот не ответил, продолжая сохранять молчание, на что Вэй Усянь вдавил пальцы до синяков в астеничные плечи. — Я задал вопрос.              — Нет.              Губы дрогнули в снисходительной улыбке, и Вэй Усянь в ухо Лань Ванцзи притворно ласково прошелестел:              — Ложь.              «Опять заигрываюсь. Нужно отойти».              Вэй Усянь и в самом деле отпрянул, и Лань Ванцзи воспользовался этим, чтобы повернуться к нему передом и пылко ответить:              — Хочу.              Брови взлетели:              — Чего хочешь? — Лань Ванцзи не ответил, но его желания так и плескались на лице, впервые делая его таким живым и искренним, что Вэй Усянь не смог продолжить дразнить его. — Играть хочешь? — Лань Ванцзи с готовностью кивнул и затоптался на месте, словно одни лишь внутренние запреты не позволяли ему схватить Вэй Усяня за руку и потащить за собой. Вэй Усянь снова надул в лживом сожалении губы. — Но нам делом надо заняться, Чжань-эр. Не до игр.              Лань Ванцзи печально заломил брови и опустил голову, словно в самом деле был глубоко ранен отказом.              Что-то внутри — Вэй Усянь даже догадывался примерно, чем это «что-то» было — умилилось и пророкотало за него:              — И во что же ты хотел бы поиграть?              Лань Ванцзи воспринял его слова по-своему, решился схватить Вэй Усяня за краешек рукава и потянул его за собой:              — Идём!              Вэй Усяню ничего не оставалось, кроме как последовать за ним, про себя ругаясь на собственную дурость и господство полнолунной ночи, имеющей над ним огромную власть.              

И Вэй Усянь даже не задумался о том, что власть над ним имеет далеко не полнолунная ночь…

***

      — Позволь спросить, — сухо начал пришедший в поразительное спокойствие, такое похожее на привычное, Вэй Усянь. — Что ты делаешь? — его снедала смутная тревога, что подобное затишье буйства его лиса являлось преддверием большой беды и бури, но сейчас ему было некогда думать об этом.              Лань Ванцзи, выглядя поразительно загадочным, крался по ночной дороге, залитой лунным светом, и заговорщически манил его за собой. Вэй Усянь вдруг изумился тому, что каким-то боком они умудрились поменяться местами.              «Я же демон! — сокрушался он. — Я же лис! Я – зло во плоти! Это моя прерогатива манить его, наивного смертного, куда-то во тьму! Как так вышло, что сейчас я столь покорно за ним следую и не задаю лишних вопросов? — Вэй Усянь забурчал. — По-любому Хули-цзин с ума сходит».              Вэй Усянь не выдержал и дёрнул Лань Ванцзи за рукав, вынуждая остановиться:              — Что ты делаешь? — отчеканил он каждое слово.              Лань Ванцзи прижал палец к губам и прошипел:              — Тс-с-с… — и, буквально сгорая от воодушевления, поманил его рукой, продолжив красться.              В скором времени из-за зарослей шиповника показалась строгая лачужка одинокого лесника в окружении мрачной чащобы. К порогу дома вела опрятная тропа — судя по всему, хозяин был приветлив по натуре, оттого к нему добраться было не то чтобы трудно. Высокая ограда вроде бы защищала от недругов, но просвечивала, позволяя при большом желании увидеть всё то, что творилось внутри участка. Минималистичная крыша с простенькими коньками, дымоход, скрытый черепицей; скромный огородик и курятник, в котором, сидя на своих нашестах, спали упитанные птицы — это говорило о том, что хозяин либо очень заботливый по своей натуре, либо любящий плотно поесть.              Вэй Усянь в рассеянном уважении выпятил губу:              «Согласен. Как потопаешь, так и полопаешь. Я б тоже своих кур с душой кормил, — и усмехнулся. — Да уж. «С душой». От меня это донельзя двояко звучит. Я ж и впрямь могу покормить с душой! — язык против воли голодно скользнул по ровнёхонькому ряду зубов. — А курочки-то у него хорошие… — Вэй Усянь украдкой потёр ладони и тягостно вздохнул. — Жаль я не в своём истинном обличье… Вот уж точно, поставили защиту от лис! Заперли в смертном теле и сидят все довольные…».              «Добрая» память услужливо подкинула фрагмент воспоминаний, в котором они с Чэнчжу и Черноводом по пьяни на спор решили натаскать с дворов смертных кур. Мол, кто больше. Проигравшему начислялись нехилые проценты, а выигравшему снимали часть задолженностей.              И как они с Чэнчжу тогда были удручены тем, что Черновод их всухую обставил…              Лань Ванцзи крадучись приблизился к ограде и по новой призвал и без того безмолвного Вэй Усяня к тишине. Тот вскинул бровь, но приказ не оспорил.              Что-то замысливший камикадзе застыл в нерешительности, и потому Вэй Усянь подал голос:              — Что?              Лань Ванцзи кивком указал на козырёк ворот и шепнул:              — Запрыгнешь?              Вэй Усянь уязвлённо выгнул брови, как бы говоря: «Как я не запрыгну? В ком ты сомневаешься?». Он надменно фыркнул, грациозно оправил рукава и элегантно взлетел на крышу, всем видом говоря: «Остались ли какие-то сомнения?».              Взгляд Лань Ванцзи в восхищении засиял. Он тихонько похлопал в ладоши и поднялся следом, припав впоследствии к черепице и осмотревшись:              — Тс-с-с… — напомнил Лань Ванцзи, вновь поманил за собой и соскользнул во двор.              Интересно стало Вэй Усяню, что же был намерен творить пьяный дебошир в белоснежных одеждах, который в лунном свете выглядел точно небожитель — а Вэй Усянь знал наверняка, как те выглядят, потому мог смело сравнивать.              Спрыгнув за Лань Ванцзи, Вэй Усянь властно выпрямился и с соколиным прищуром уставился на то, как его спутник присел на корточки перед курятником, на миг затаился, сделав краткий вдох, и змеёй взвился, схватив самую упитанную на вид курицу.              Вэй Усянь замер, не ожидав подобного развития событий, и поражённо уставился на то, как Лань Ванцзи опустился перед ним на колени и, держа трофей двумя руками, в благоговении, точно самый верный последователь, делающий подношение своему Божеству, протянул ему курицу и выжидательно со своего места воззрился.              Оставалось Вэй Усяню только озадаченно округлить глаза.              Такое, что заставляло его терять дар речи, случалось довольно редко. И он не думал, что спустя столько лет первым, кто поставит его в такой ступор, будет Лань Ванцзи.              Вэй Усянь тряхнул головой и глухо клацнул челюстями. Он плотно зажмурился на несколько секунд — возможно, для того, чтобы убедиться, что происходящее лишь глупый сон, — а после широко раскрыл глаза. Но к его вящему удивлению — или нет, — замерший перед ним на коленях Лань Ванцзи с протянутой ему жирной курицей в руках никуда не делся.              Тому, видимо, надоело ждать, потому как Лань Ванцзи медленно проговорил, отчеканив каждый слог и не оторвав своего прямого благоговейного взгляда от его:              — Да-рю.              Вэй Усянь недоуменно протянул нечто нечленораздельное и с весьма сложным выражением ступора скривился:              — Вероятно, мне стоит сказать: спасибо?              Лань Ванцзи печально сдвинул брови, а после некая искорка лёгкого раздражения мелькнула в его глазах и он глубоко нахмурился — но уже отнюдь не печально. Устав ждать, когда до Вэй Усяня дойдет, что ему делают подарок, Лань Ванцзи резко впихнул в его руки бедную курицу, что тотчас испуганно вскричала.              После Лань Ванцзи повторил, но уже куда твёрже, старательно игнорируя опешивший охуевший взгляд Вэй Усяня:              — Дарю.              Вэй Усянь глупо заморгал и наконец пробормотал:              — С-спасибо?..              Услышав слова благодарности, Лань Ванцзи удовлетворённо кивнул, точно пятилетний ребенок, которого похвалил родитель за подаренную поделку.              Лань Ванцзи легко, изящно встал и сосредоточенно завертел головой. Вэй Усянь вскинул бровь и, недоверчиво щурясь, сухо поинтересовался:              — Что ты опять собрался делать? Вновь пойдешь куриц воровать? Разочарую. Это единственный жилой домик на ближайший ли. Не побежит же прославленный Ханьгуан-Цзюнь за целый ли в другой дом за одной лишь курицей? К тому же чужой.              Лань Ванцзи повернул к нему голову и прямо посмотрел на него. Вэй Усянь запнулся и вовсе умолк: отчего-то ему показалось, будто Лань Ванцзи как раз-таки это и собирался сделать.              Вэй Усянь озадаченно побегал глазами из стороны в сторону и все же решил попробовать. Тень под его ногами раскололась. Одна из частей приняла мнимую форму лисьего хвоста и потянулась к увлеченному поиском новых жертв Лань Ванцзи. Лисья тень коснулась человеческой. Ресницы Вэй Усяня затрепетали, когда он подключился к «эмоциональному сознанию» Лань Ванцзи.              Вэй Усянь сжал губы в тонкую линию, а после их уголки дрогнули в неясных оттенках.              Эмоции Лань Ванцзи были... смешанными... Но Вэй Усянь однозначно мог назвать их... милыми.              Достопочтенный Ханьгуан-Цзюнь, возвышенный и утонченный Нефрит Ордена Гусу Лань... Совершенно по-ребячески злился! А ещё... Волновался. Опять-таки, как маленький ребенок переживал о чём-то. Он... Радовался чему-то. Ему хотелось сделать что-то отчаянное. Что-то, что... могло понравиться ему, Вэй Усяню.              Вэй Усянь почувствовал, как внутри — в месте, которого совсем недавно, по пробуждении в Облачных Глубинах, касалась горячая рука Лань Ванцзи — начало пылать. Он подумал, что, возможно, то тепло чужой руки отзывалось на эмоции своего хозяина.              Вэй Усянь тряхнул головой и отнял «хвост» от Лань Ванцзи, отцепившись от его эмоционального канала. Он кашлянул и излишне резко отрезал:              — Пойдем. Твоя беготня донельзя смешна. Позоришь и себя, и свой титул, — Вэй Усянь едко процедил. — Убожество.              Не нужно было быть в истинном воплощении, чтобы почувствовать, как задели его слова Лань Ванцзи. Тот вздрогнул и опустил плечи. Даже весь его буйный запал сошел на нет.              Отчего-то Вэй Усяню стало не по себе от того, что он обидел Лань Ванцзи. Его глаза растерянными «ходиками» сходили туда-сюда и застыли на печальной фигуре замершего изваянием мужчины. В груди плотно закрутился железный прут, проделывая рваную скважину.              Стало... Как бы это назвать?.. Кажется, люди называют это ощущение... «неловкость». Да, похоже, это оно... Странное чувство...              Вэй Усянь прочистил горло и, дрогнув уголками губ, гаркнул:              — Ну и чего ты притих? Долго мне ещё куриц твоих ждать? Или ты хотел что-то другое показать мне? В таком случае, я весь нетерпение.              Лань Ванцзи поднял голову и прямо посмотрел на него. Вэй Усянь стушевался. После краткого молчания махнул в его сторону рукой и, непроизвольно, куда более мягким тоном добавил:              — Мне интересно.              Взгляд Лань Ванцзи в детской наивности просиял, «ходиками» побегал из стороны в сторону по земле. После недолгого молчания он робко сцепил пальцы за спиной и пробубнил:              — Правда?              Вэй Усянь дёрнул щекой:              — Истина.              Лань Ванцзи поднял голову и... Улыбнулся. Искренне и, воистину, счастливо. Словно он услышал что-то, что не надеялся услышать даже раз за все свои жизни              Порывом ветра подлетев к нему, Лань Ванцзи схватил его за рукав и протараторил:              — Идём, — и потянул Вэй Усяня в неведомом направлении.              Вэй Усяню, что пребывал в глубокой растерянности из-за озарившей его взор улыбки, оставалось пропищать что-то нечленораздельное в ответ и покориться судьбе: а в частности – Лань Ванцзи.       

И на удивление внутри он не встретил и цяня сопротивления.

***

      Вэй Усянь ускорился и подпрыгнул с носка, крутанувшись впоследствии в воздухе с лисьей улыбкой.              — Не отставай, Чжань-эр, — мурлыкнул он, ненавязчиво уводя Лань Ванцзи в сторону города. Тот, если и догадывался о его намерениях, говорить слова против не порывался. — Иначе нашу последнюю курицу, ставящую точку в импровизированном соревновании, умыкну я, и победа окажется за мной.              Лань Ванцзи промолчал, оставив его шпильку без ответа, и вместо бестолковой болтовни побежал быстрее, взглядом скользнув по спящим дворам. Ночь была в самом разгаре, подступала полночь. Но Лань Ванцзи и Вэй Усяню было всё равно. Они бежали по разные стороны улиц, но наравне друг с другом по крышам и выискивали подходящий для их авантюры двор. Ими уже было совершено несчётное количество возмутительных поступков: украдены финики, тофу с чужой кухни; четыре курицы на двоих и устроен переполох в одном из хранилищ на мельнице.              Вэй Усяню, как демону и лису, было искренне весело втягивать в свои непотребства смертного, который и сам был не против их устроить, оттого уже в открытую хохотал, не замечая странностей в себе. В нутре было поразительно тихо; никакие зуд и желание ёрничать, лезть к Лань Ванцзи, играясь, не беспокоили его. Стоило бы заволноваться и насторожиться, но Вэй Усянь настолько увлёкся шалостями с Лань Ванцзи, что не обратил внимание ни на эти феномены, ни на подступающую полночь.              Хотелось продолжать носиться по городу с ним бок о бок. Ненормальная лёгкость охватила тело. В нём боролись две стороны, чьи голоса не хотели заглушаться. Они перебивали друг друга, вызывая сумятицу.              «Я хочу, чтобы эта ночь не заканчивалась! Хочу… Хочу продолжить играть с ним! Не хочу уходить…», — Вэй Усянь понимал, что если найдёт в храме Гуаньинь ключ к разгадке, то уйдёт. И уйдёт навсегда, не найдя причины вернуться либо остаться. Хотелось растянуть сей миг на подольше, ибо Вэй Усянь вдруг обнаружил, что Лань Ванцзи мог быть весёлым и… интересным.              Раньше в его понимании он был тем, чьи интересы ограничивались лишь зубрёжкой, самосовершенствованием и неукоснительным соблюдением правил. Вэй Усянь и жил с этой мыслью все тринадцать лет. Но…              Сейчас Лань Ванцзи его удивил. Удивлял, удивляет. Вэй Усяню всё сильнее начинало казаться, что этот человек, прыгающий с ним по крышам и дебоширящий, был кем-то иным, но… точно не Лань Ванцзи.              Верно… это был не Лань Ванцзи. Это был Чжань-эр.              Но другой голос в нём противился:              «Как раз-таки потому, что он такой другой… Мне стоит быть с ним осторожнее. Я не могу… довериться полностью такому Лань Чжаню. С тем всё было ясно; от того Лань Ванцзи я знал, чего ожидать. Этот нарушает со мной все известные Гусу Лань правила. А что, если…».              Но этот голос не захотел закончить фразу. Не захотел предостеречь и объяснить, в чём заключалось это «если».              Вэй Усянь глубоко вдохнул через рот и спрыгнул на дорогу, крутанувшись на ногах и развернувшись лицом к Лань Ванцзи, который тоже встал на месте, стоило заметить неподвижную фигуру в низине.              Спрыгнув к нему с немым вопросом в глазах, Лань Ванцзи уставился на Вэй Усяня, чьи черты сделались чрезвычайно неоднозначными; борющимися. Словно Вэй Усянь разрывался между двумя берегами и не мог понять, к какому конкретно ему стоит причалить.              — Играть? — спросил Лань Ванцзи.              Вэй Усянь поджал губы, отступив на мизерный шажок. Эти по-детски наивные глаза, этот вопрос, этот человек. От него внутри что-то сворачивалось в шерстяной, пушистый клубок и начинало урчать. В этот раз Вэй Усянь ощущал, что это чувство не столь яркое, как обычно. Интуиция подсказывала, что стоит прекращать.              Ему не хотелось останавливаться.              Но так уж вышло, что Вэй Усянь привык слушать разум, а не сердце.              — Нет, — обрубил Вэй Усянь, грубо схватив Лань Ванцзи за локоть и потащив на постоялый двор. — Хватит. Пора… — он вдруг опомнился и одёрнул руку, точно ошпарившись. — Спать.              Плечи Лань Ванцзи опустились из-за резкого прекращения игры, но мысль о том, что Вэй Усянь собирался уложить его спать, воодушевила и заставила едва ли не вприпрыжку последовать за Вэй Усянем.       

***

      Вернувшись на постоялый двор, Вэй Усянь потёр виски и удручённо задумался о тишине внутри себя. В смертном теле она была непривычна. Для демона она была знакома, нормальна, естественна. Точно так же, как рокот цикад. Но вот в человеческом теле… в теле смертного… возмущения запертой лисы не смолкали ни на секунду. И теперь, когда они стихли, Вэй Усянь был склонен думать, что Хули-Цзин затаился на время и намеревался ещё сделать свой ход.              Он перестал обращать внимание на Лань Ванцзи, едва они переступили порог, а дверь каким-то образом оказалась закрыта. Пьяный дебошир в белом остался на пороге, топчась и бегая глазами вслед за мечущимся из стороны в сторону Вэй Усянем, что никак не мог найти себе места и ухватиться за хотя бы одну мысль.              «Схожу с ума! — выругался Вэй Усянь. — Я же хотел пойти в сучий храм! Почему я вернулся на постоялый двор с Лань Чжанем? Да при этом потратил кучу времени?! — и потёр лицо. — Пиздец. Что ж за блядство?! — он пнул вставший на его пути столик и придирчиво принюхался. — Я весь в пыли и перьях! Гадость! — передёрнувшись, Вэй Усянь залез в свой мешочек цянькунь и принялся рыться в поисках подходящего сменного комплекта одежды. — Сейчас помоюсь, избавлю себя от грязи, уложу Лань Чжаня спать и отправлюсь в храм! — он прикрыл глаза, глубоко вдохнул и выдохнул и как будто бы успокоился. — Всё. Мне не свойственна нервозность, суетливость. Я само спокойствие. Расчётливый хитрый лис, — и гаркнул. — Понял, Хули-Цзин?! Лис! Я не действую импульсивно! Поэтому – раз уж ты заткнул варежку – сиди тихо и не мешай! Не время творить безобразия».              С помощью заклинаний натаскав горячей воды, Вэй Усянь наполнил бочку. И когда уже собирался раздеться, вспомнил:              «Лань Чжань же наверняка в таком же грязном состоянии… — оглянувшись и уперев взгляд в ширму, Вэй Усянь, ожидаемо, заглянуть за неё не смог. — Может, будет логичнее дать ему помыться, уложить его и уже спокойно делать всё самому? — в сердце встретился протест, и Вэй Усянь от возмущения встал на дыбы. — Да с чего бы мне беспокоиться из-за его чистоты?! Он и так уже забрал у меня кучу времени! Помоется сам!».              Вэй Усянь всё же выглянул из-за ширмы и шикнул на Лань Ванцзи:              — Ложись спать! — он не желал ждать его ответа, потому, убедившись, что ширма выполняет свою работу исправно и что никто не посмеет к нему зайти, поспешно разделся и погрузился в тёплую, даже слишком горячую, воду с головой…       

…

      Хули-Цзин — свободный, хитрый дух. Он никогда не идёт напролом дважды. Встретив сопротивление и отпор, лис лукаво улыбается и покорно отступает, «принимая поражение». Затаивается.              Но то, что уже считает своим, никогда не отпускает.              Лисы — собственники. Им тяжело отбросить мысль об обладании чем-то, что уже возжелал. Он будет всеми правдами и неправдами пытаться добиться своего. Ни за что не отступит, не забудет.              Даже если понадобится пара месяцев либо же тринадцать лет, либо же месяц, либо же какой-то вечер.              То, что считает своим, лис никогда не упустит. Никому не отдаст. Не позволит исчезнуть. Хули-Цзин умеет ждать. Умеет юлить, пристраиваясь к тому, что ценно.              Время и средства не имеют значения. Важен результат. А именно — получение, обладание… Полное… безоговорочное…       

…

      Вэй Усянь плавно вынырнул, прогнувшись глубоко, и позволил воде стечь по блестящей глади волос. Намоченные ресницы слиплись, из-за чего придали взгляду томности и блеска.              Уголок рта дрогнул и скользнул выше, вырисовав ухмылку. Вэй Усянь медленно поднялся, отчего прозрачные капли заскользили по подтянутому телу, очертив изгибы. Пальцы проследили за их ходом и с нажимом стёрли парочку из них.              Играючи перекинув ноги через борт бочки, Вэй Усянь вылез из воды и прошлёпал босыми мокрыми ногами по дереву, даже не посмотрев в сторону сложенной край к краю одежды и не дрогнув бровью на оставленный после себя беспорядок.              Лань Ванцзи сидел на кровати, будучи готовым ко сну, свесив ноги. Сапоги устроились в низине, сложившись как полагается; лента разлеглась на прикроватной тумбочке; волосы Лань Ванцзи распустились, рассыпавшись по спине, сокрытой одеждами для сна.              Его пальцы «гребнем» прочёсывали пряди, монотонно, медленно скользя. Выглядел Лань Ванцзи так, словно в самом деле собирался вот-вот отойти ко сну.              Но у Вэй Усяня были иные планы.              — Чжань-эр… — проурчал Вэй Усянь, не узнав свой сладкий голос. Тягучий. Рокочущий. Приглушённый. Но тем не менее привлекающий внимание.              Лань Ванцзи покорно откликнулся на зов и застыл. Пальцы так и не прошли через концы прядей, а взгляд расширившихся от шока золотых глаз перестал бегать по комнате и уткнулся в обнажённого мужчину, с которого спадали на кедровые половицы хрустальные капли. Лань Ванцзи невольно увлёкся ходом одной из них. Та начала путь в ярёмной впадинке. Ненадолго задержавшись и в углублении оформившись в полноценный шарик, она неспешно поползла вниз, очерчивая изгиб груди, ореол соска, пробежавшись по рёбрам и перебежав к тазу.              Сие зрелище настолько поглотило его, что Лань Ванцзи нисколько не заметил, как тягуче, вкрадчиво ступая ближе, Вэй Усянь, подобно хищнику, подобрался к нему вплотную.              Лань Ванцзи вздрогнул и запрокинул голову, которую тотчас закрепила в таком положении прохладная ладонь Вэй Усяня с ледяными цепкими пальцами.              Во взгляде Вэй Усяня не было привычной безучастности и холодности. Он казался будто бы пьяным и обволакивающим. Тёмным. Влекущим. Горячим. Другим. Вроде бы сейчас над Лань Ванцзи стоял, возвышаясь, именно он и никто другой, но в то же время… будто бы – нет.              — Ты…              Вэй Усянь с нажимом провёл большим пальцем по губам Лань Ванцзи, оттянув нижнюю, и, наклонившись ещё ближе, прошелестел:              — Я. Ты ожидал кого-то другого, Чжань-эр? — мокрая прядь отделилась от общей части волос и, словно обернувшись одним из девяти хвостов хули-цзин, прильнула к плечу Лань Ванцзи, намертво прикрепившись.              — Нет, — тотчас отозвался Лань Ванцзи, очарованно сведя глаза к кончику носа и уставившись на губы Вэй Усяня, оказавшиеся в опасной близости от его лица.              Зрачки Лань Ванцзи расширились, точно алкоголь наконец-то окончательно добрался до цели и одурманил мозг. Руки упали, сделавшись безвольными плетями. Ресницы задрожали, опустившись и скрыв поплывший взгляд.              Теперь Лань Ванцзи полностью в его руках.              — Не бойся, Чжань-эр, — ласково прошептал Вэй Усянь, полыхнув радужками. Он снисходительно улыбнулся, взял Лань Ванцзи за запястье и поднёс его ладонь к своему животу; провёл ей выше и, направляя, опустил на свою грудь, заставив пальцы Лань Ванцзи сжать её. — Нравится? — выгнул Вэй Усянь бровь, выглядя при этом так, будто сей вопрос являлся риторическим.              Лань Ванцзи, казалось, уже ничего не соображал из-за сковавшего его дурмана. Весь его вид так и выражал готовность сделать всё, что ему скажет Вэй Усянь:              — Нравится… — тихо согласился Лань Ванцзи, выдохнув, но брови его чуть дрогнули, а рука попыталась освободиться из хватки и уползти.              Вэй Усянь вскинул ресницы от искреннего удивления:              — Что ты делаешь? — и рассмеялся, точно сталью сковав запястье Лань Ванцзи и лишив шанса на освобождение и побег. — Я предложил тебе коснуться меня, а ты сбегаешь? Неужто не хочешь? — мурлыкнул он.              — Хочу, — кивнул Лань Ванцзи, подняв доверчивый, открытый и тем не менее мутный взгляд на Вэй Усяня. — Но Вэй Ин сказал «нет».              — Как это – «нет»? — впал в недоумение Вэй Усянь и резко притянул ладонь Лань Ванцзи обратно, положив её на свою грудь. — Я тебе прямым текстом говорю: трогай, — и фыркнул. — Дурак. Дают – бери.              Лань Ванцзи смиренно покачал головой и слабо, в силу свалившего его морока, задёргал рукой, пытаясь отодвинуться:              — Хочу, но нельзя. Вэй Ин сказал мне «нет». Разве смею?..              Глаза Вэй Усяня загорелись злым алым. Он ощетинился, выпустив клыки и зашипев искажённым голосом:              — Глупый смертный! — разжав руку, Вэй Усянь отпустил Лань Ванцзи и грубо толкнул его на кровать, опрокинув. Тот пьяно нахмурился и зажмурился от головокружения, вызвавшего тошнотворную смуту и дезориентировавшего. Вэй Усянь воспользовался его состоянием, в котором было сложно что-либо возразить и дать отпор, и запрыгнул сверху, смело и вульгарно оседлав. Небрежно сдавив подбородок до синяков, Вэй Усянь в самые губы Лань Ванцзи прогудел. — Какой же ты глупый! Глупый, глупый, глупый! Глупый смертный!.. Ты же мужчина! Все мужчины хотят удовольствия. Предлагают – бери! Ломаешься… — он оскалился и мстительно укусил Лань Ванцзи за нижнюю губу до крови, принудив вздрогнуть и попытаться отстраниться. — Хочешь, но ломаешься… Хочешь показаться «не таким»? Благородный… Благородный господин из клана Лань…              Послышался треск ткани ворота одежд Лань Ванцзи. Вэй Усянь несдержанно развёл края рубашки в стороны, отчего та не выдержала и затрещала под его быстрыми, лишёнными какого-либо терпения пальцами.              Показалась белоснежная шея и ключицы; грудь, запятнанная шрамом от тавра с эмблемой клана Вэнь. Вэй Усянь по-звериному искажённо зарычал, едва увидел её, и глаза ярче загорелись. Аура энергии обиды стала более явной, удушливой. Лань Ванцзи зажмурился, словно она причиняла ему боль.              — Тоже запятнанный этим клеймом… — прогудел он и с нажимом провёл ногтями по шраму, оставив красные борозды царапин, которые начали едва-едва заметно кровить. — Не беда, — Вэй Усянь зло усмехнулся, сильнее разорвав рубашку и больше раскрыв для себя тело Лань Ванцзи, что лежал под ним пластом, не шевелясь и не давая отпор.              Но и не соглашаясь.              — Я сдеру это блядское клеймо с тебя! — Вэй Усянь впил пальцы в волосы Лань Ванцзи на затылке, намотал их на кулак и с силой потянул до глубоко нахмуренных бровей. — И ты будешь чист… — губы перестали жутко кривиться и сделались нежными, мечтательными. Они заалели, уподобившись сочной вишне, и приоткрылись, уколов током губы Лань Ванцзи. — Только мой. Ничей больше. Лишь я один… завладею тобой…              Вэй Усянь качнулся, проехавшись по паху Лань Ванцзи, и впился в его губы жадным, грубым поцелуем. Язык юркнул в чужой рот и принялся давить, подчинять себе.              Лань Ванцзи зажмурился, задержав дыхание, и кое-как поднял налившиеся свинцом руки, чтобы оттолкнуть Вэй Усяня, что тем не менее отставать не желал. Он схватил запястья Лань Ванцзи, опустил их себе на поясницу, предоставив самим себе и дав таким образом разрешение прикоснуться.              Но ладони Лань Ванцзи соскользнули обратно на постель, не возжелав и секунды пробыть на чужой сгорающей от лихорадки коже, и сжали простыни до треска.              Вэй Усянь тем временем наседал на Лань Ванцзи, давил, притеснял. Ему не было важно: ответит ему мужчина или нет. Он был занят тем, что терроризировал его губы, кусая до крови, исследуя ротовую полость, обводя каждый зуб и щекоча нёбо. Вэй Усяню не было интересно дать Лань Ванцзи вздохнуть — равно как и не было интересно дать вздохнуть самому себе. Словно Вэй Усянь забыл, что ему тоже необходим кислород. Он растворился в поцелуе, растворился в самом Лань Ванцзи. Не желал отпустить его. Вэй Усянь сдавил голенями и коленями бёдра и таз Лань Ванцзи; прогнулся, припав к его подрагивающему нагому животу; пальцами до, можно сказать, чёрных синяков вцепился в его мышцы на плечах, тем самым пригвоздив к кровати и запретив двигаться. А из-за поцелуя у Лань Ванцзи не было и малейшего шанса отвернуться.              Наконец Вэй Усянь отстранился – но ненадолго. Он широко раскрыл рот, делая глубокий, рваный вдох, похожий на несдержанный высокий стон удовольствия; и припал к линии челюсти Лань Ванцзи, начав не то что целовать – кусать.              Лань Ванцзи загнанно дышал, хватая воздух ртом и подрагивая. Он сглотнул внезапную сухость во рту и жалобно то ли выдохнул, то ли всхлипнул:              — Вэй Ин… — Вэй Усянь не тратил время на разговоры. Казалось, лимит его терпения исчерпан и теперь он ни за что от Лань Ванцзи не оторвётся, пока не утолит свою жажду сполна. — Что ты делаешь?.. Остановись… — брови Вэй Усяня свелись на переносице, выдав недовольство, а последний укус, пришедшийся на шею близ кадыка, оказался довольно-таки болезненным. Он не сотрясал воздух просто так и не отвлекался ради отрывистого «замолчи». Вэй Усяню это было не интересно. Вместо этого он впивал свои зубы так грубо, так зло и безжалостно, будто пытался разорвать Лань Ванцзи глотку – прямо как голодный зверь, дорвавшийся наконец до желанной добычи.              — Вэй Ин, ты слышишь меня?.. — слабо позвал его Лань Ванцзи, по-прежнему мечась по границе реальности и пьяного бреда. — Это неправильно…              Вэй Усянь вновь укусил его, зарычав и впив ногти в плечи, — наверняка останутся фиолетовые – даже чёрные – следы. Лань Ванцзи болезненно вздохнул от такого жестокого обращения с собой и попытался уйти от зубов Вэй Усяня:              — Вэй Ин, мне больно, — тому, очевидно, подобное по нраву не пришлось. Заткнув рот Лань Ванцзи ладонью – да так небрежно и наспех, что захватил и нос, лишив возможности дышать. Лань Ванцзи замычал и, шатаясь, упёр руки Вэй Усяню в плечи, но тот этого несогласия даже не заметил и продолжил спускаться ниже, одаривая множеством поцелуев-укусов. Вэй Усянь словно желал пометить каждый сантиметр нефритовой кожи; чтобы каждый знал, что он занят! Чтобы… Чтобы каждый знал, что он принадлежит ему и даже не смел стоять рядом!..              «Вэй Ин, остановись!..», — пронёсся чей-то голос – то ли его, то ли чужой – в зыбком сознании Вэй Усяня, но провалился в пески и утонул, затерявшись в бесконечном хаосе таких же песчинок посыпавшегося благоразумия под натиском лисьего желания.              Ладонь в последний раз надавила на рот Лань Ванцзи и уползла, напоследок оставив лёгкие царапины на подбородке. Вэй Усянь завороженно уставился на грудь Лань Ванцзи, что быстро-быстро вздымалась и опускалась из-за жадного дыхания, вызванного удушливостью. На ней уже расцвели тёмные полушария – следы его желания. Вэй Усянь сжал груди Лань Ванцзи, оставив свои отпечатки на белой коже, и кончиками пальцев невесомо сбежал ниже. Ладонями огладив живот и бока, но на них не задержавшись, Вэй Усянь поддел шнурки штанов и дёрнул их, разорвав.              — Вэй Ин, нет! — схватил его ладонь Лань Ванцзи, остановив на какую-то долю секунды. Зрачки расширились, утопив золото; во взгляде не было и цяня трезвости, но любому было бы понятно: то не от вина, а от чар лисьих; Лань Ванцзи осознавал, что сейчас происходило, но как следует воспротивиться был не в силах. — Что случилось?.. Ты… Прокляли?.. Эй… Вэй Ин... Остановись. Ты не любишь прикосновения…              Но Вэй Усянь и сам в глубине души это понимал. Понимал, что боится. Боится того, что сейчас неминуемо должно было произойти по вине плутовки, залегшей в груди.              Полнолуние, полночь и этот человек. У Лань Ванцзи с самого начала не было шансов на спасение, равно как и у Вэй Усяня, ставшего заложником собственной сути.              А быть может… и не сути вовсе?              Вэй Усянь исподлобья уставился на него то ли затравленным, то ли пылким взглядом горящих алым глаз и резко вскинул руку, сдавив шею мигом захрипевшего Лань Ванцзи.              — Замолчи… — прошипел с тёмной ненавистью Вэй Усянь и потряс Лань Ванцзи за горло, процедив. — Какими чарами тебя ещё приложить, чтобы ты не мешался?              — Вэй Ин, приди в себя… — просипел Лань Ванцзи. Но Вэй Усянь по новой заткнул его поцелуем, не дав продолжить «нести вздор».              Пока одна рука держала Лань Ванцзи за горло, другая скользнула в штаны и сжала член, который, на вящее удивление Вэй Усяня, не был сколько-либо возбуждён. Его это поразило настолько, что он даже отстранился и глянул вниз, чтобы увидеть своими глазами вопиющую странность:              — Вот это да! Чжань-эр, что такое? — потряс он самым дорогим, что было у Лань Ванцзи, в злостно-шутливой, издевательской манере. — Я перед тобой нагой, предлагаю ночь со мной, а ты нисколько не возбуждён? — Вэй Усянь подул ему в лицо и пророкотал. — Я задал вопрос.              — Отпусти меня… — отвернулся красный Лань Ванцзи и твёрдо отчеканил каждое слово. — Я. Не хочу. С тобой… — и закашлялся от недостатка кислорода, более ничего не добавив.              Вэй Усянь опешил:              — Не хочешь?.. — на лицо его выползло выражение такого искреннего удивления и непонимания, что сердце Лань Ванцзи сжалось, смягчившись. — Как это не хочешь?..              В мозг стрельнула часть фразы, сказанная Лань Ванцзи:              — С тобой.              Вэй Усянь смазанной тенью сбежал с коленей Лань Ванцзи и замер в нелепой позе. На его лице застыло обиженное выражение, а верхняя губа слабо задёргалась:              — Со мной?.. Ты не хочешь спать со мной?..              — Вэй Ин… — Лань Ванцзи завалился на бок, опустив голову между плеч и глубоко задышав, дабы наладить дыхание. А Вэй Усянь так и остался стоять, поражённо сверля глазами Лань Ванцзи, будто то, что он услышал было самым гнусным, подлым ударом в сердце.              — Ты… — будь Вэй Усянь в своём истинном обличье, то уши его непременно задрожали бы и поникли, припав к макушке. — Да как ты… — он схватился за грудь, ибо сердце сжалось так, будто готово было в самом деле разорваться.              Застучало в висках. Звон в ушах сделался невыносимым. Кажется, Лань Ванцзи попытался что-то сказать ему. Но Вэй Усянь не услышал. Хули-Цзин в нём закрутил всеми девятью хвостами и будто бы в самом деле опешил.              У лиса не укладывалось в голове. Как это Лань Ванцзи… не захотел с ним спать? Почему не возбудился от страстных ласк и чар? Тех мужчин – их число равнялось аж пятидесяти! — не нужно было долго уговаривать. Некоторые из них даже не нуждались в чарах! Они видели смазливого юношу, что готов был ублажить их ртом и раздвинуть ноги, услужливо в себя приняв, — и им было не важно, что это отнюдь не девушка, а они не обрезанные рукава.              Он был просто телом. Куклой.              Отказ Лань Ванцзи сбил с толку в первую очередь лиса. Картинка кружилась перед глазами, разбиваясь и неверными кусками соединяясь.              Абсурд.              Но сам Вэй Усянь… Сам Вэй Усянь вопил. Вопил от ужаса, истерики, возмущения и ледяной ярости. От омерзения. Отвращения. Ненависти. Ненависти ко всем — к Лань Ванцзи, к лису, к себе. Хотелось прикрыться и тереть тыльной стороной ладони губы – до тех пор, пока от них не останется ничего.              Вэй Усянь, несмотря на внутреннюю ярую потребность скрыть свою наготу, не предпринимал каких-либо попыток сделать это. Грудь горела. Кипела от желания. Вэй Усяню хотелось продолжить. Вернуться, заткнуть Лань Ванцзи куда более пылким поцелуем и придушить. Сдавить до визга руки или ноги. А потом показать ему, что он ошибался, отказываясь от единения с ним.              А потом… доказать Лань Ванцзи, что он ничем не хуже женщины. Что он может… с ним тоже может быть приятно.              Но Вэй Усянь не двигался с места, а это говорило о том, что и лис внутри него не смел сделать и шаг в сторону полуголого Лань Ванцзи на кровати. Уголки глаз защипало, а область под челюстью стало сводить спазмом.              Что же это за чувство?.. Знакомое… Но явно не приятное.              Он смотрел на расцветшие на Лань Ванцзи фиолетовые засосы и точно такие же следы от жадных пальцев; видел, как раскраснелись его губы — кажется, в уголке рта даже образовался почти что чёрный синяк. Лань Ванцзи шатался, не в силах нормально приподняться даже на локтях, ибо лисьи чары непревзойдённого демона были сильны и в смертном теле.              Вэй Усянь слышал, как в голове раз за разом повторялось:              — Мне больно, — … — Прекрати, — … — Вэй Ин, остановись.              Лань Ванцзи было неприятно. Ему не хотелось этого.              Это было насилие. Такое же, как от Вэнь Лонвэя. И это сделал он, Вэй Усянь.              Подняв к лицу руки, Вэй Усянь застыл на долгие мгновения, большими глазами глядя на пальцы, которые вопреки чужому яркому «нет» заглушали несогласие и лезли в штаны.              Вэй Усянь и сам не хотел этого. Лис решил за него.              — Неосознанное озабоченное животное, — и ведь Цзян Чэн был в каком-то смысле прав.              Странным было для Вэй Усяня то, что это «неосознанное озабоченное животное» остановилось. Прекратило наседать, когда поняло, что это «нет» серьёзно. Испугалось. Отпрыгнуло прочь и… заплакало.              Бежать.              Вэй Усянь издал нечленораздельный хрип и дико закрутил головой в поисках одежды. Теперь лис думал в идентичном направлении, что и он, оттого паника накрывала его с головой и подгоняла, поджав хвост, позорно бежать.              Он схватил первую попавшуюся накидку — белую: должно быть, она принадлежала Лань Ванцзи. Его верхние одежды. Вэй Усянь по старой памяти Печальной Флорибунды накинул на себя отрезок ткани, скрыв тело, и выпрыгнул из окна, забрав с собой дурман…       

…

      …Взмахнув хвостом, плутовка бежала, испугавшись чужого отказа и неприязни. Бежала от непонимания, почему человек, которого она так хотела, не ответил ей «да».              Многие мужчины заводились с пол-оборота. Им было не важно, кого иметь. Кого трогать и целовать. Им нравилась страсть, инициатива. Прельщала мысль получить удовольствие. Лис знал, что пьянчуга из подворотни – мужчина; благородный господин, продающий вино, — мужчина; даос – мужчина.              А каждому мужчине свойственно желание.              Для лиса это было истиной. Для лиса это было естественно. Вэнь Лонвэй любил лиса – оттого желал.              Почему, когда лис кого-то полюбил и возжелал, тот ответил ему «нет»? Неужто… Побрезговал?..              Вэй Усянь перескакивал с крышу на крышу, не издавая и звука. Лис, сидящий глубоко внутри, выл, поджимая хвосты и уши, но Вэй Усяню было всё равно на его печаль.              Пока Хули-Цзин сокрушался из-за отказа, Вэй Усянь… был ему благодарен.              Будучи не в себе; будучи подвластным внутреннему демону, Вэй Усянь не смог совладать с самим собой. Он вновь наступил на те же грабли и едва ли не погрузился в пучину этого ада вновь.              Как грязно…              Но если в предыдущие разы… когда он был Призраком Печальной Флорибунды… Вэй Усянь ощущал грязными… других… То теперь Вэй Усянь чувствовал грязным… себя.              Подлая, пошлая лисица!.. Ужас! Отвратительно!.. Осквернила порядочного человека, такого, как Лань Ванцзи!..              «Наверняка я отобрал у него первый поцелуй…», — ужаснулся про себя Вэй Усянь, на всех парах несясь к ближайшему храму в честь Сюань Су. Хотелось отмыться, но это был первый на его памяти случай, когда Вэй Усяню хотелось очиститься, дабы не пачкать… других.              По всей видимости, отказ ранил Хули-Цзин настолько сильно, что Вэй Усянь явственно услышал его юный голос, что прорыдал:              — Он побрезговал мной!.. Не захотел… Не захотел со мной… Потому что у меня уже было много мужчин!.. Я грязный!........ Отвратительный!.. — он прокатился эхом по голове и стих, точно лис накрыл себя хвостами и спрятался в нору, не возжелав более когда-либо в жизни показываться.              Но Вэй Усяню было некогда его жалеть. Да и, честно говоря, Вэй Усяню не хотелось ему сочувствовать и сопереживать.              «Поделом тебе, грязный лис! — шикнул он на него, спрыгивая на порог своего храма и проносясь внутрь. — Меньше лезть будешь, куда не надо! Я давно говорил: хватит! А ты… Ты… Хорошо, что Лань Чжань непорочен! Хорошо, что он не обрезанный рукав и не хочет меня».              Вэй Усянь со знанием дела забежал за статую и нырнул под алтарь, постучал по половице и открыл тайник, который существовал в каждом его храме. О нём знали только он и воронята, ибо хранящиеся здесь вещи использовались исключительно ими.              Выудив из него комплект одежд, Вэй Усянь поспешно оделся, осел на пол, прислонившись виском к холоду нефрита, из которого был высечен его же образ, и… ощутил, как на кафель спадают слёзы. Прозрачные слёзы.              То плакал Лис. Настолько он был ранен этим «нет» — искренним «нет», — что лисьи слёзы пробились даже сквозь толстый слой соли и льда, и демон проронил кристальные капли на плитку.              Вэй Усянь привык быть грубым. Привык быть властным. За эти годы он стал тем, кого все зовут Сюань Су. Он был сильным. Он был жёстким, не в меру порой жестоким. Он был Непревзойдённым Князем Демонов; Великим Небесным Бедствием; Божеством Мёртвых и Властителем Небытия.              Он был Сюань Су. А значит, не мог кого-либо бояться. Никто не мог навредить ему. В его руках сила, власть. Сердца не касались эмоции – у него его попросту не было. А следовательно… как он мог волноваться?              Сюань Су и Вэй Усянь были бесчувственны. Им было всё равно, кто умрёт, а кто будет жить. Всё утратило свою ценность. Всё… до единого. Каждый новый день безлик. Тянется лениво и бесцветно. Равнодушно. Вэй Усяню и Сюань Су плевать на то, как к ним относятся; плевать, пока это кружится вокруг него, а не касается непосредственно.              Если Сюань Су будет знать, что его недолюбливают, поливают грязью за спиной – ему будет всё равно, он ничего не предпримет; но если Сюань Су кто-то скажет всё то же самое в лицо – он и мокрого места не оставит.              Возможно, тому виной был обидчивый лис. Возможно, именно из-за него Сюань Су порой был злопамятен. Возможно и наиболее вероятно, под влиянием чувствительной натуры лиса Вэй Усянь сейчас лил слёзы, скрывшись за мрачным алтарём собственной статуи.              Рыдания душили. Вэй Усянь терпеть не мог это чувство – если быть предельно честным, то какие-либо чувства вызывали у него отвращение: будь то печаль, боль, ненависть, злость, омерзение или же радость. Вэй Усяню – и Сюань Су впоследствии – нравилось быть ровным, как безмятежная водная гладь. Без каких-либо подводных течений.              Именно поэтому Вэй Усянь сейчас сжимал до треска зубы, прикусывал этот грязный язык до чёрной вязкой крови, чтобы заставить и это тело огрубеть. Вэй Усянь считал, что всему виной живой сосуд, именуемый Мо Сюаньюем. Именно из-за него Лис смог коснуться его души; смог заставить утратить над собой контроль и пустить рябь по спокойному зеркалу.              Вэй Усянь не мог этого простить.              Ему не хотелось вновь окунаться в это. Хотелось… вновь замолчать. Вэй Усянь, имей он таковую возможность, без каких-либо колебаний отрезал бы лису язык, вырвал его с корнем, чтобы тот не смел что-либо сказать впредь; задушил бы собственными руками, чтобы тот не смел выть.              Боль отрезвляла. Она заставляла тело и сердце молчать.              Отталкиваясь от своего опыта, Вэй Усянь желал причинить телу Мо Сюаньюя нестерпимую боль, страдания. Чтобы сердце его тоже замолчало: как некогда – его собственное. Это… живое сердце было виной стука в висках; этого… спазма в груди, мешающего дышать и принуждающего слёзы быстрее бежать по щекам.              Вэй Усянь знал, что плакал сейчас далеко не он, а лис. Вэй Усянь был рад, что в эту ночь рядом с ним оказался именно Лань Ванцзи, ведь тот, как оказалось и проверилось, был верен своим словам и принципам.       

«Будь праведен».

      Вэй Усянь и Сюань Су ценили истину. Не терпели ложь. Всегда были за реальность, несмотря на то что повелевали сном.              Вэй Усянь и Сюань Су никому не доверяли. Ни своему спутнику. Ни подчинённым. Ни фамильяру. Ни дочери. Ни себе. К кому-то просто недоверия было меньше, а к кому-то – больше. Вэй Усянь и Сюань Су, в принципе, не верили ни единому слову каждого существа, ступающего по тропе жизни иль существования, будь то Божество, Демон или Человек.              Будь сам себя. Будь тем, кто защитит сам себя. Никому нельзя верить на все сто – в этом Вэй Усянь убедился на горьком опыте.              Цзян Чэн – тот, кто был его братом. Остался далеко позади, обвинил в том, чего он не делал, и не отомстил за то, что было им сделано. Как бы Вэй Усянь ему ни доверял в прошлом, с Сюань Су тот не остался.              Вэнь Лонвэй – тот, кто был на его стороне. Всегда учтив, галантен. Благородный господин из именитого клана и великого ордена. Терпелив. «Праведен». Тот, кто протянет руку помощи, ежели будет нужно…              И чем же в итоге… Вэй Усяню пришлось отплатить за сие великодушие?..              Лань Ванцзи… ему ни Вэй Усянь, ни Сюань Су не могли дать характеристики точной. Он оказался настолько многогранен и на себя прошлого непохож, что, кем бы наш лис ни был, ему не удалось полностью понять его.              Но сегодня как минимум Вэй Усянь мог сказать, что твёрдое «нет» и следование собственным принципам даже под действием чар от Лань Ванцзи стоят хотя бы крупицы доверия в его сторону.              Вэй Усянь не верил ему полностью – он не верил никому: ни фамильяру, ни дочери, ни себе. Абсолютное доверие – роскошь. Но Лань Ванцзи сегодня доказал, что, возможно, Вэй Усянь во многом заблуждался, характеризуя его.              — Ты не любишь прикосновения, — обосновал свой на удивление трезвый отказ Лань Ванцзи.              «Надо же, — холодно цыкнул Вэй Усянь, чувствуя, как застывают на щеках слёзы. — Не забыл, — и фыркнул. — Ну да, это же благородный господин клана Лань. Праведный. Разве мог он поступить иначе? Отнюдь».              Ни Сюань Су, ни Вэй Усянь не любили, когда лились слёзы от быстро бьющегося раненого сердца. Ему – кем бы он ни был – хотелось протрезветь. Именно поэтому Вэй Усянь был готов сломать все двадцать пальцев с рук и ног, дабы вернуть себе хладнокровие и заставить сердце замолчать.              Вот только пока что… не выходило.

***

      Храм Гуаньинь даже в тиши ночи поражал своими величием и особой атмосферой. Особая аура проникала сквозь поры в кровь и растекалась по всему телу благоговением.              Пожалуй, так было у кого угодно, но только не у Вэй Усяня, что, в принципе, имел пристрастное негативное отношение к хозяйке храма, в честь которой были возведены стены и статуя.              Он, в привычной манере скрестив за спиной руки, наслаждался неспешной прогулкой, старательно отмахиваясь от местной духовной ауры, и издевался над побитым лисом, что наконец-то прикусил язык – и Вэй Усянь надеялся, что на этот раз это было навсегда.              Чуткий слух подсказывал, что в храме уже кто-то был – и Вэй Усянь даже догадывался, кто именно. Не сказать чтобы это являлось минусом.              Пора было возвращаться в Небытие. Загостился он в Среднем Мире. Руководствуясь этой мыслью, Вэй Усянь безмятежно ступал в сторону главных ворот храма, дабы войти как человек. Было лень перемахивать через стену и нахально врываться внутрь – всё же какие-то понятия чести и знания правил приличий были ему знакомы.              Спина улавливала чужую хитрую, крадущуюся поступь — Вэй Усянь знал, что это был не кто иной, как Цзинь Гуанъяо, что привык не пускать серьёзную ситуацию и важное дело на самотёк. В принципе, это было понятно, Вэй Усянь и сам, будучи недо-Божеством, привык держать всё под контролем в своих цепких лапках.              Но, даже зная о наличии слежки за собой, Вэй Усянь не повернулся, не улыбнулся Цзинь Гуанъяо в лицо своей фирменной улыбочкой и не предложил выпить чаю. Он продолжил заниматься тем, чем занимался до обнаружения чужого внимания. Почему? Какая разница – идёт кто-то за ним или нет? Пусть идёт, флаг ему в руки.              Вот только… что Вэй Усяню точно не понравилось, так это любопытный Цзинь Лин, что на пару со своей шавкой сначала постучался в двери храма, получил вместо ответа только от ворот поворот, не отчаялся и полез на стену, чтобы заглянуть во двор, ибо «ему почудилось, что здесь творится что-то неладное» — справедливо, конечно, пусть и всё равно глупо.              «Идиот мелкий, — дёрнул щекой Вэй Усянь, скрестил руки на груди и прислонился плечом к стене, пристально наблюдая за тем, как Цзинь Лин старательно карабкается по ней на крышу. — Неймётся ему».              Понимая, что Цзинь Лин мог вот-вот на что-то нарваться, Вэй Усянь чуть отклонился назад, приблизившись лицом к самому тонкому участку стены в непосредственной близости от него, и использовал демоническое зрение, помогающее на секунду увидеть что-то даже через стену – а длилась возможность обзора всего секунду, потому что Вэй Усянь сейчас находился не в истинном воплощении.              Но пусть время осмотра было кратко, Вэй Усянь смог всё запомнить.              По периметру стояли в боевой готовности адепты ордена Ланьлин Цзинь, словно защищая что-то. Вэй Усянь видел, как шевелились их губы – а значит, ходили разговоры. Но до ушей его и слова не доходило. Это объясняло одно: барьер.              А ещё вместе с ними стоял бледный, поникший Лань Сичэнь, выглядевший весьма опечаленным, разочарованным и задумчивым. Он был во всеоружии, но не предпринимал и попытки уйти. Адепты относились к нему уважительно и почтительно, но тот едва ли обращал на это внимание.              От мельтешений Цзинь Лина адепты вложили в луки стрелы и встали наизготовку. Вэй Усянь заметил, как потемнело и окаменело лицо Лань Сичэня, словно тот и в самом деле испугался.              Адепты, слыша шорох падающих камушков со стены и крыши, навели стрелы в сторону карабкающегося вверх Цзинь Лина.              Выражение лица Вэй Усяня потяжелело, а уголки губ пару раз дрогнули вверх и вниз:              «Пусть только попробуют, — на кончиках пальцев образовались уходящие в никуда красные нити, а сам Вэй Усянь притаился, готовясь в любой момент дёрнуть за них и увести Цзинь Лина с линии атаки. — Я им кишки на шею намотаю, — и обратил своё недовольство непосредственно на юношу. — А тебя своими же руками за дурость придушу».              Цзинь Лин наконец залез наверх и, увидев направленную на него дюжину остриёв наконечников древков, опешил. Зрачки его сузились, а он сам побелел. Стрелы свистнули, покинув тетиву, — по этому признаку Вэй Усянь понял, что среди этой оравы не было ни одного дилетанта. И, если бы он всё же не дёрнул пальцами и не увёл юношу от стрелы, Цзинь Лин бы погиб от удара точно в лоб.              Вэй Усянь хмыкнул:              «Было бы «в яблочко»! — проводив взглядом стрелу, что вонзилась в конёк крыши одного из домов на периферии, он выпятил губу. — Пойдёт, — Вэй Усянь примерно рассчитал траекторию полёта стрелы и вычислил адепта, который посмел попытаться убить Цзинь Лина. — Разберёмся, А-Лин».              Тем временем Цзинь Лин сделал кувырок, распластавшись по земле. Вэй Усянь свистнул и лениво помахал ему из темноты, белозубо оскалившись.              Цзинь Лин вытянул лицо:              — Ты?!..              Вэй Усянь приложил ладонь ко рту на манер рупора и одними губами произнёс:              — Уёбывай, — юноше дважды повторять не надо было, но, к сожалению, путь отхода им был выбран не то чтобы верный. Да и момент благодатный был уже дважды упущен. Вэй Усянь слышал, как несколько мужчин пустились за ним в погоню и наверняка уже настигли.              Пожав плечами, Вэй Усянь отклеился от стены и зевнул, ибо смертное тело было смертным телом и после всей беготни дня и ночи минувших порядком устало.              «Придётся ещё и с тобой возиться», — досадливо подумал он и краем уха уловил чужое фырканье, донёсшееся с расстояния в несколько чи от его спины.              — Поразительная техника. Никогда такой не видел. Ваше личное изобретение?              Вэй Усянь пропел, скрестив руки за спиной и чуть повернув голову вбок, как бы обозная, что слушает:              — Три попытки угадать, Ляньфан-Цзунь. Как думаете, что же это?              Инстинктивно почувствовалась смешливая ухмылка:              — Ваше изобретение, — кивнул Цзинь Гуанъяо и вышел под лунный свет из тени. — Вы не выглядите удивлённым. Неужто рассекретили меня до этого?              Надменно фыркнув, Вэй Усянь холодно, едко припечатал:              — Вы топаете, как слон. Ещё спросите: услышал ли я звон предвечерних колоколов!              Цзинь Гуанъяо приблизился с неизменной учтивой улыбкой:              — Я был лучшего мнения о своих навыках слежки. Что ж, спасибо за науку, в будущем учту, — и склонил голову набок. — Не хотите ли проследовать к нам, во двор храма? Полагаю, вам необходим отдых, а А-Лину — знакомая фигура. Что думаете?              Вэй Усянь плавно повернулся к нему и нисколько не поменялся в лице:              — Я и так туда шёл.              — Зачем же? — задал вопрос, ответ на который им обоим был известен, припустивший за его смелым, бодрым шагом Цзинь Гуанъяо.              — Три попытки угадать, — ответил Вэй Усянь и замолк, вообразив, будто ступающее подле него жёлтое пятно, — блик или надоедливое насекомое, от которого пока не представлялось возможным избавиться.              Ступив внутрь, Вэй Усянь, ожидаемо, наткнулся взглядом на Цзинь Лина, что испуганно подобрался, подумав, что его тоже каким-то образом захватили в плен, а следом заметил и Цзинь Гуанъяо рядом с ним и выдохнул:              — Дядя!              Цзинь Гуанъяо улыбнулся:              — Здравствуй, А-Лин, — от этой реплики у Вэй Усяня чуть не свело скулы. — А что с собакой? — спросил Цзинь Гуанъяо, повернувшись к одному из своих адептов. Вэй Усянь присмотрелся и понял, что это один из настоятелей, что мозолил ему глаза накануне.              — Пёс-оборотень слишком умный. Кусает всех, кто приближается. Сбежал, — его глаза быстро сбегали к Вэй Усяню, ощутимо напряглись и вернулись к Цзинь Гуанъяо, что равнодушно отчеканил:              — Найти и убить.              — Слушаюсь! — поспешил откланяться настоятель, чтобы более не находиться под прямым немигающим взглядом Вэй Усяня.              Ворота храма захлопнулись, и с этим грохотом вздрогнул Цзинь Лин, что в неверии уставился на безмятежного Цзинь Гуанъяо, лицо которого совсем не вязалось с жестоким приказом, только что им отданным. Будто бы он велел принести лишнюю порцию чая или накрыть ещё один стол, но никак не убить питомца горячо любимого племянника.              — Ты правда приказал её убить? Но ведь это ты подарил мне Фею! — опешил Цзинь Лин, отступив на маленький шажок.              Цзинь Гуанъяо, судя по всему, не знал, чем оправдать свой приказ, оттого ответил вопросом на вопрос:              — А-Лин, зачем ты прибежал сюда?              Цзинь Лин скользнул взглядом в сторону Вэй Усяня и не нашёлся с ответом. Вместо него голос подал Лань Сичэнь, что, тщательно выговаривая слова, словно это давалось ему очень тяжело, напомнил:              — Глава Ордена Цзинь, Цзинь Лин – всего лишь ребёнок, — и сделал акцент. — И к тому же твой племянник.              Цзинь Гуанъяо посмотрел на него в упор:              — Я знаю, — и не удержался от улыбки. — Брат, о чём ты подумал? Разумеется, мне известно, что Цзинь Лин – ребёнок и мой племянник. Что, по твоему мнению, я раню Цзинь Лина, избавившись тем самым от свидетеля?              Лань Сичэнь промолчал, но набежавшая на его лицо тень была более чем красноречива.              — Слышал, Цзинь Лин? — повернулся Цзинь Гуанъяо к внимательно слушающему Цзинь Лину. — Не убегай и не шуми, иначе я могу, возможно, сделать что-то нехорошее. Решай сам.              Цзинь Лин побелел и не успел и слова сказать, а Вэй Усянь холодно улыбнулся и протянул:              — Уверен, что это стоит сделать? — всё это время он был молчаливым наблюдателем, никак не обозначая свою роль во всём этом спектакле. Цзинь Гуанъяо на секунду себе позволил думать, будто тот безобиден, но это было в корне неверно.              Миролюбиво улыбнувшись, Цзинь Гуанъяо обратился к Вэй Усяню:              — Молодой господин Вэй, ну вы же понимаете, я лишь хочу дисциплины и не намереваюсь в самом деле причинять Цзинь Лину вред. Всё же он, как напомнил мне мой брат, мне племянник.              Вэй Усянь прошелестел:              — И лучше тебе об этом не забывать, — и сузил глаза, замерев подле Цзинь Лина молчаливой горой, всем своим видом говорящей: «Тронешь – убью».              И Цзинь Гуанъяо прекрасно это понял.              Вскинув руки на манер капитулирующего жеста, он отпрянул, продолжив заниматься своими делами, но Вэй Усянь знал, что тот пристально за ним наблюдает, готовясь в случае чего принять меры.              «Правильно, сучонок, — цыкнул он. — Чувствуй от меня угрозу и ребёнку вредить не смей, а мне – мешать».              Убедившись, что Цзинь Гуанъяо и остальные адепты разошлись достаточно далеко от них и потеряли к ним какой-либо интерес, Вэй Усянь избавил черты от тёмной угрозы, вновь сделавшись беспристрастной статуей, и отвернулся, решив начать украдкой уничтожить поле, дабы как следует разворошить здесь всё и наконец добраться до истины.              Перед ним вырос Лань Сичэнь, что обнажил на пару цуней блеклый Шоюэ, тем самым показав, что его духовные силы запечатаны. Вэй Усянь выгнул бровь, как бы говоря: «И что мне с этого? Чечётку станцевать? Сказать, какой вы молодец, попали в ловушку?». Лань Сичэнь прекрасно уловил подтекст в этом жесте и поджал губы, вернув меч обратно в ножны и шепнув:              — Вам лучше знать, на что и кого стоит рассчитывать в случае чего.              Вэй Усянь холодно протянул:              — Я всегда рассчитываю только на себя и не впускаю в свой алгоритм сторонние переменные, если не готов от них отказаться. Поэтому… — он оскалился, не оторвав от лица Лань Сичэня кукольных глаз. — Не тревожьтесь, Глава Ордена Лань.              Цзинь Лин перевёл напряжённый взгляд с одного мужчины на другого и стиснул кулаки, потерявшись.              Ухо Вэй Усяня мнимо дёрнулось, когда Цзинь Гуанъяо в отдалении велел:              — Установите магическое поле. Скоро сюда наверняка явится Ханьгуан-Цзюнь.              Вэй Усянь не удержался и едко прыснул со смеху:              — Я, конечно, знал, что ты дурень, но не настолько, — и двинулся в сторону стены, начав ненавязчиво её рассматривать и покручивать меж пальцев неприметный камушек.              — Что вы, — улыбнулся Цзинь Гуанъяо. — Не нужно звать меня дурнем и гневаться на меня, молодой господин Вэй, за то, что я разгадал ваш козырь и теперь буду к нему готов.              Вэй Усянь упёр свою свободную руку в бедро, задрал голову и рассеянно прицокнул:              — Нет… Я ошибся. Ты не дурень. Ты редкостный долбоёб, — он оскалился, сильнее запрокинув голову и встретившись глазами с ошарашенными лицами Цзинь Лина, Лань Сичэня и озадаченными – Цзинь Гуанъяо. — С чего ты вообще решил, что сюда заявится Лань Ванцзи? — Вэй Усянь вернулся в нормальную позу и легко покрутил плечами, замурлыкав себе что-то под нос и начав прицеливаться к центру мнимого круга.              — Ну как?.. — протянул Цзинь Гуанъяо, взглянув на мигом напрягшегося Лань Сичэня. — Вы всегда с ним вместе.              — Поражён вашей логикой.              — Молодой господин Вэй, что-то случилось? — вырос перед лицом Вэй Усяня явно обеспокоенный Лань Сичэнь.              Вэй Усянь отклонил голову в сторону, чтобы иметь возможность снова видеть стену, и всем своим видом показал, что Лань Сичэнь его нисколько не интересует:              — А должно было что-то случиться?              Лань Сичэнь нахмурился:              — Вы назвали Ванцзи именем в быту.              — Да, я назвал, — рассеянно согласился Вэй Усянь и снизошёл до того, чтобы наконец посмотреть на своего собеседника, и принялся методично подбрасывать камушек. — И что? — фыркнул он. — Да хоть Ханьгуан-Цзюнь – какая разница?              — Вы в юности называли его именем при рождении. А в последнее время, — Лань Сичэнь кашлянул. — И вовсе… «Чжань-эр», — и посерьёзнел. — Вы поругались?              — Очень надо постараться, чтобы со мной поругаться, — протянул Вэй Усянь и склонил по-птичьи голову. — Чжань-эр, — проурчал он. — Не дотягивает по своей натуре до того, чтобы смочь довести меня до состояния, когда я буду с ним ругаться.              Лань Сичэнь натянуто кивнул:              — Вот и хорошо, — и сузил глаза. — Тогда почему вы здесь один? Я слышал, что ваше здоровье оставляет желать лучшего из-за истощения на горе Луаньцзан. Разве отпустил бы Ванцзи вас в таком состоянии одного?              Вэй Усянь дрогнул кончиком брови:              — Цзэу-Цзюнь. Напомните мне, когда я и мои действия, передвижения стали привязаны к Чжань-эру? Да и вдобавок… — угрожающе понизил он тон. — С чего бы ему вдруг обладать правом решать, куда мне идти одному? Захотел я – и занялся делом в одиночку. И что? — Вэй Усянь дёрнул плечами. — Лань Чжань остался в покоях. Спит наверняка. Отдыхает. Вы как хороший брат должны порадоваться, что ваш младшенький преспокойно сидит на постоялом дворе и не лезет на рожон, — и искоса посмотрел на Цзинь Лина, словно следующие его слова являлись камнем в его огород. — В отличие от некоторых.              — Эй! — верно уловил подтекст Цзинь Лин и вскинулся. — Откуда мне было знать, что здесь… здесь… — он неопределённо взмахнул рукой. — Такое!              Вэй Усянь припечатал:              — Ты с самого начала должен был быть в Пристани Лотоса подле дяди, а не шляться где попало!              Цзинь Лин вернул ему его же слова:              — А ты мне не указ! Когда я и мои действия, передвижения стали привязаны к твоему слову? Мало ли что я должен! Я захотел покинуть Пристань Лотоса – и покинул! И что с того?              Вэй Усянь щёлкнул его по лбу и отвернулся:              — Малолетняя дрянь. Не научишься никак язык за зубами держать. Весь в своего дядю!              — А что?! — вдруг вскипел Цзинь Лин и протиснулся вперёд, отодвинув Лань Сичэня и встав перед лицом Вэй Усяня. — Хочешь сказать что-то про мои манеры?!              Вэй Усянь странно скривился:              — Не мне учить тебя манерам, — и холодно отрезал. — Пошёл прочь, — грубо пнув Цзинь Лина в бедро, Вэй Усянь подтолкнул его в сторону ворот. — Дуй в Пристань Лотоса. Чтоб я тебя не видел здесь.              Цзинь Лин оглянулся на Цзинь Гуанъяо, но Вэй Усянь пнул его ещё раз:              — Прочь!              Цзинь Лин замахал руками и сердито воскликнул:              — Повторюсь: не тебе решать, где мне быть и что мне делать! Я останусь здесь! Я… — он осёкся, потому как лицо Вэй Усяня ужесточилось так, что впору было подумать о том, что он намеревался взять юношу за шкирку и насильно выдворить за порог.              Лань Сичэнь тем временем никак не мог унять беспокойство за младшего брата:              — Молодой господин Вэй… Ванцзи и вправду отдыхает? Он не придёт сюда?              Вэй Усянь склонил голову набок в любимой манере и лукаво на него воззрился:              — Цзэу-Цзюнь, вы переживаете, что останетесь без подмоги или за младшего брата?              На лицо Лань Сичэня набежала тень. Он зажмурился на секунду, дабы привести в порядок эмоции, и повторил просьбу:              — Скажите, с Ванцзи правда всё хорошо?              — Ага. Спит в своей кроватке, как убитый, — отмахнулся Вэй Усянь, а Цзинь Гуанъяо, всё это время гревший уши, поддакнул:              — Ага… — почувствовав на себе внимание, он расплывчато улыбнулся. — Не поймите меня превратно, молодой господин Вэй. Просто ваше отношение к Ханьгуан-Цзюню столь холодно и безучастно, что, зная всю историю, не можешь остаться равнодушным.              — А каким оно ещё должно быть? — не понял Вэй Усянь и хмыкнул. — Или вы хотите, чтобы я трясся над простым лишь своим спутником?              Лань Сичэнь помрачнел, заслышав эти резкие слова, и тихо молвил:              — Молодой господин Вэй… вы можете относиться к Ванцзи как угодно, но, пожалуйста, давайте без резких слов. Если… Если ваш ответ «нет», то не нужно, зная всё, быть столь жестоким, — он покачал головой. — Мне не надобно знать, отчего вы стали таким, но если это касается Ванцзи… то, уж простите, я не могу смолчать.              — Вы в курсе, что несёте околесицу? — выгнул бровь Вэй Усянь, сбегав глазами к Цзинь Гуанъяо и Лань Сичэню. — Оба.              Цзинь Гуанъяо вдруг произнёс:              — Уж простите наши беспокойства, молодой господин Вэй. Не поймите неправильно, но сложно просто уложить в голове как минимум тот факт, что чуткий даже во сне Ханьгуан-Цзюнь пропустил ваш уход. Мы вынуждены искать двойное дно и подозревать, что что-то тут не так.              Вэй Усянь моргнул:              — Как наши взаимоотношения с Лань Ванцзи связаны с моим присутствием здесь?              После недолгого молчания Цзинь Гуанъяо обратился к Лань Сичэню:              — Похоже, Ханьгуан-Цзюнь имел несчастье чем-то провиниться перед беспристрастным Старейшиной Илина.              — Молодой господин Вэй, — Вэй Усянь на этот зов закатил глаза, нисколько не смущаясь, и тяжко вздохнул, словно вся эта ситуация в скором времени обещала вызвать у него головную боль. — Что у вас с Ванцзи случилось?              Вэй Усянь, видимо, настолько устал тратить драгоценное время на болтовню, потому как хлёстко огрызнулся:              — Ничего у нас не случилось. Ничего у нас и не могло случиться. Вы слишком переоцениваете важность Лань Ванцзи в моей жизни! — он зашипел, ядовито скривив лицо и уставившись свысока на Цзинь Гуанъяо. — А теперь слушайте меня сюда. Моё терпение себя исчерпало. Сейчас мне очень хотелось бы услышать предельно кратко, чётко и ясно ответы на следующие вопросы, которые я собираюсь вам задать.              — Вэй Усянь! — повысил голос Лань Сичэнь, отчего Вэй Усянь, мягко говоря, прихуел. — Прекрати немедленно!              — Это ты прекрати немедленно, Лань Сичэнь, — процедил Вэй Усянь, полыхнув глазами. — Как смеешь ты говорить со мной в таком тоне?..              — У меня встречный вопрос! — негодовал он. — Мне всё равно, как будешь ты относиться ко мне, моему клану, ордену и кому-либо ещё в этом мире! Но я больше не могу стерпеть твоего отношения к Ванцзи! Нет! — перебил Лань Сичэнь Вэй Усяня, что сделал вдох, чтобы возразить. — Я не закончил!..              Лань Сичэнь стиснул кулаки:              — Ты… В самом деле бессердечный человек! Неужели в тебе не осталось ничего светлого и чуткого? Понимаю! Ты… Ты не обязан относиться к Ванцзи по-особенному, но это переходит всякие границы! Сколько раз подобное было при мне, при других? Страшно представить, как ты ведёшь себя с ним наедине! Мне больно понимать, что ты вытираешь о него ноги, а Ванцзи в силу своих искренних чувств не может даже толком возразить!              Он замер, тяжело дыша и старательно пытаясь сдержать свою ярость. Взгляд его полыхал и, казалось, будь его воля, то Лань Сичэнь непременно придушил бы Вэй Усяня прямо здесь и сейчас.              Вэй Усянь оторопело моргнул:              — Чего?.. — его пальцы подогнулись, зажимая воздух; глаза сузились, обернувшись лисьими щёлками, что цепко схватились за Лань Сичэня, который был готов чуть что рваться в бой. — Какие такие искренние чувства?              Цзинь Гуанъяо вскинул брови, опешив, но Лань Сичэнь уже настолько завёлся, что не посмотрел на эти слова как на настоящее непонимание и воспринял как издёвку.              — Издеваешься?.. — прошипел он. — В самом деле издеваешься!.. — Лань Сичэнь сердито рассмеялся. — Вэй Усянь! Ответь мне немедля! Какое же зло Ванцзи совершил тебе, как он так ранил тебя и обидел, что ты таким образом мстишь ему?! Я поражён до глубины души! У меня… У меня просто нет слов! Как же так можно?! Играешься… Наглым образом играешься! Ванцзи… Как же Ванцзи не повезло встретить тебя на своём пути! Жестокий… Просто безжалостный, бесчеловечный! Иного объяснения я не могу дать – ты самый настоящий садист!.. Как смеешь ты… как смеешь ты, зная о том, что Ванцзи любит тебя, вести себя с ним так?.. Повторюсь: какое тебе зло он совершил, что теперь ему приходится расплачиваться? Невыносимо! Ты причиняешь ему ужасную боль, заставляешь страдать! Зная о его искренней, беспрекословной любви, ты продолжаешь с наслаждением его топтать и заявлять во всеуслышанье, что тебе на него плевать и что мы слишком возвышаем его важность в твоей жизни... Да ты паршивец!              — Закрой рот!.. — прошипел Вэй Усянь, напрягшись каждой клеточкой своего тела и будто бы по-настоящему встав на дыбы – только волосы в самом деле не распушились. — Что значат твои слова?.. Какие ещё искренние чувства?.. Какая любовь?! Объяснись! И лучше тебе сделать это весьма лаконично и доходчиво, иначе тебе не понравятся мои методы узнавания истины…              Лань Сичэнь зло бросил, махнув рукой:              — Просишь от меня объяснений? Строишь из себя дурака?.. Старейшина Илина, а ты в самом деле до ужаса высокомерен и жесток – даже больше, чем я опасался! Вот уж точно, смог удивить! — он с едким смехом покачал головой. — Что ж. Ежели эго твоё просит объявить это во всеуслышанье, то я с радостью ткну тебе в лицо твою бессердечность! Вдруг что-нибудь внутри тебя откликнется и устыдится! А если и нет… А если и нет, то хотя бы всем присутствующим здесь будет ясно, какой же ты гнилой… — он буквально выплюнул. — Демон!.. В тебе не осталось чего-либо от человека! Тьма пропитала тебя и лишила какого-либо светлого начала. Озлобленная, одержимая ненавистью тварь! Неспособная на состраданье и что-либо доброе! Меня тошнит от тебя! В самом деле тошнит!              — Ванцзи… — стиснул кулаки Лань Сичэнь. — Ванцзи столько сделал для тебя! Ванцзи столько пережил во имя тебя! Когда ты наслал на всех нас в Безночном Городе ту ужасную иллюзию, каждый выживший едва не погиб от наложенного тобой проклятия! Восемнадцать месяцев нас мучили последствия той кровопролитной битвы. Восемнадцать! Все ранения, полученные в том безумном сне и хаосе, сводили нас с ума… Некоторые даже так и не смогли оправиться и скончались, не встретив и одного светлого, безболезненного утра!.. Ванцзи… Сколько же проблем с сердцем было у Ванцзи! Когда до него дошли известия о вашей смерти, он едва ли не скончался от, в буквальном смысле, разрыва сердца! Вы только задумайтесь хоть на миг!.. Когда иллюзия спала, много кто даже пошевелиться не мог, а Ванцзи заставил себя подняться на ноги и отвести вас в безопасное место. Он укрывал вас в пещере близ Луаньцзан. Мы с дядей… Нам пришлось сквозь то и дело исчезающее сознание молить Старейшин, высоко ценивших Ванцзи, протянуть руку помощи и забрать его от вас!..              …Внутри Вэй Усяня уже долгие годы свирепела зима. Стужа не смолкала ни на секунду, а всё, что некогда цвело, обернулось безжизненным ледником. Вэй Усянь мог смело сказать, что всё в нём – это сплошная наледь. Там нечему промерзать. Но в сей миг, когда голова едва ли не раскололась надвое из-за Лиса, вспыхнувшего от начавших валиться на него один за другим откровений; когда замыленные фрагменты сумасшедшим ворохом, метелью ворвались в сознание, Вэй Усянь удивлённо понял, что нет предела холоду в его душе.              Голос Лань Сичэня прокатывался по пространству эхом. Всё вокруг Вэй Усяня исчезло – только злой тон рассерженного закулисного рассказчика вещал, удерживая его в настоящем.       

***

      — В тот день на землю, благодаря мановению твоей руки, на землю снизошёл ад. Каждый человек возненавидел Старейшину Илина и возжелал над ним самой жестокой расправы….              Вэй Усянь не видел, куда шёл. Если быть предельно честным, то он не осознавал себя от слова совсем и теперь ничем не отличался от того же сошедшего с ума от энергии обиды, пришедшего в буйство Вэнь Нина.              Просто… обезумевшая тварь. Нечисть. Без единого признака сознания. Оболочка прежнего себя. Погрязшая в пучину ненависти и собственной обиды душа.              Вэй Усянь ступал босыми ногами по рекам крови и не удосуживался даже переступить через хладные тела.              Кто-то вёл его. Но делал это чрезвычайно медленно, оттого даже спустя несколько бесконечно долгих минут они всё ещё были на печально известной площади.              — Ты стал тем абсолютным злом, чьё имя вызывало лишь страх и ненависть. Присутствие рядом с великим и ужасным Старейшиной Илина было бы концом для Ванцзи. Он не щадил себя, не думал о себе – лишь о тебе. Превозмогая боль в сердце, превозмогая истощение и прочие ранения, Ванцзи увёл тебя с поля боя на Бичэне.              Блеклый силуэт юноши в белых одеждах, что каким-то образом остались в этом хаосе чисты, виднелся подле шатающегося демона с черными глазами, похожими на обсидиан. Они выглядели почти как холодные бусины у куклы, изображающие глаза, — такие же жуткие и бессознательные…              И пустые.              Юноша вёл под руку ничего не осознающего демона и ошалело крутил по сторонам головой. Его большие глаза цвета грозового неба с вкраплениями голубого наполнились влажным блеском и в открытую лили слёзы. Уголки мягко очерченных губ дёргались от обуревавших его рыданий и лишь изредка открывались, чтобы позволить горькому сипению прорваться вовне:              — Нет… Нет… — как в бреду повторял он, не сбавляя шага и продолжая утягивать свою куклу прочь. — Как же так… Как же так?.. — Подсознание с болью во взгляде водил глазами по бессчётному количеству мёртвых тел и будто до сих пор не мог поверить в то, что это – реальность. — Простите… Простите меня… Я… Я не хотел… — хрупкая ладонь неосознанно начала поглаживать куклу по спине, словно пытаясь успокоить. — Не хотел… Не хотел убить… Не хотел… чтобы меня ненавидели… Я просто хотел вернуться домой…              Подсознание сквозь слёзы вздохнул, когда, шатаясь из стороны в сторону и опираясь на Бичэнь, быстрым шагом к ним приблизился Лань Ванцзи: весь залитый кровью, безжалостно раненный… Поражало то, что он был до сих пор жив:              — Лань Чжань…              Но Лань Ванцзи, разумеется, не мог его слышать. Ведь Подсознание был лишь отголоском прошлого Вэй Ина – мальчика, с которым была донельзя жестока судьба; мальчика, что погиб в пепелище бесчувственной горы Луаньцзан.              Лань Ванцзи обхватил несопротивляющегося Вэй Усяня за талию и поставил на Бичэнь.              Подсознание в открытую зарыдал, словно Лань Ванцзи был тем, при ком было нестрашно плакать; тем, перед кем хотелось показать свои боль и ужас. Он попытался своими призрачными руками помочь кукле встать на лезвие меча, попытался стереть с нефритовых щёк Лань Ванцзи успевшую засохнуть кровь и подул на раны в отчаянном, глупом, детском желании облегчить чужую боль.              — Забери его отсюда… забери… — Подсознание всхлипнул, проводив взглядом взлетевшего и исчезнувшего в направлении Луаньцзан Лань Ванцзи. — Забери меня отсюда…              Юноша, стоя на дрожащих ногах, обхватил себя за плечи и прорыдал, по новой оглядев остывающее побоище:              — Простите меня… Я не хотел… — призрачное тело начало снегопадом рассыпаться. Точно сонливый морок по пробуждении. Лик юноши бледнел всё сильнее и пургой исчезал. Лишь его отчаянный, горький плач отказывался покидать новоиспечённое кладбище. — Простите меня…       

…

      — Ванцзи, невзирая на своё состояние, смог принести тебя к безымянной пещере близ Луаньцзан. Она была больше похожа на окоп. Мы с дядей и тридцатью тремя Старейшинами обнаружили ваши следы лишь спустя два дня. Когда мы ворвались внутрь, ты сидел на камне: оцепенело, обособленно, затравленно. Ты отказывался подпустить к себе Ванцзи. Постоянно вырывался и не позволял передать себе и крупицу духовных сил. Повторял лишь одно: «Проваливай!».              Вэй Усянь понемногу приходил в себя, но воспринималось всё урывками. Он чувствовал, как его то и дело хватали за запястье. Волна тошноты, что поднималась вслед прикосновению, заставляла мычать что-то нечленораздельное и пытаться отползти как можно дальше.              Вэй Усянь сквозь сильный прищур видел, что перед ним маячил чей-то силуэт, но не мог понять, кому он принадлежал.              По крайней мере, до тех пор, пока тот не заговорил.              — Ну что ты так… — мурлыкнул Хули-Цзин, коснувшись его колена. — Давай вернёмся…              Вэй Усянь дёрнулся, огрызнувшись:              — Проваливай!.. — пепельный лик юноши с губами, накрашенными бордово-красной помадой, и точно такого же цвета глазами проступил более явно. Лис широко улыбнулся и заканючил.              — Давай вернёмся!.. Мы им всем покажем, вот увидишь! Зачем ты ушёл? Заче-е-ем? М? Они возжелали нашего забвения, мы обязаны им отомстить! Ты слышишь меня? Разве мы можем позволить им изжить нас? Забыть?.. Не-е-ет… Мир не забудет меня!..              — Вэй Ин!              — Слышишь меня, Вэй Усянь? Ты же демон. Это нормально, что мы жаждем крови. Представь, как мы сможем напиться! Пусть мы и вырвали у большинства сердца, но там осталось ещё! Пошли. Пошли-и-и… Давай вернёмся?              — Проваливай, — Вэй Усянь заломил пальцы, нахохлился и прислонился к стене без температуры. Он уставился исподлобья на призрака собственного сознания и процедил, шипя. — Проваливай.              — То, как он говорил с тобой; то, как он смотрел на тебя… Ни у кого не возникло и малейшего сомнения касательно отношения Ванцзи к тебе! Когда дядя всё же спросил его о том, что бы это могло значить, Ванцзи ответил: «Это значит то, что значит». Ванцзи ранил тридцати трёх Старейшин, защищая тебя! А знаешь… что за этим последовало? Какое наказание Ванцзи пришлось принять за свою глубокую, незыблемую любовь к тебе?!..       

…

      Вэй Усянь медленно обнял себя за плечи и просипел:              — Любовь… ко мне?.. Лань Чжань… лю-бит?.. Меня?..              Лань Сичэнь как будто истерически рассмеялся, отворачиваясь от него, словно только один его вид вызывал в нём яркое желание чужой многократной мучительной смерти.              — И ты ещё говоришь это таким тоном? Такими фразами?!              Цзинь Лин крутил головой, не зная, на ком остановить свой взгляд. Услышанное настолько его шокировало, что он на некоторое время забыл обо всём.              — Ванцзи жестоко поплатился за свою любовь к тебе. Тридцать три удара дисциплинарным кнутом! Ты не можешь даже представить, насколько это больно. Тридцать три – каждый удар за одного раненного Старейшину. А вкупе с пострадавшим сердцем… Радовало то, что Старейшины позволили исполнить наказание, когда твое подлое восемнадцатимесячное проклятие спало! В противном случае Ванцзи бы просто не выжил!              Лань Сичэнь схватился за ворот на уровне быстро бьющегося сердца и сдавленно выдохнул, словно гнев забирал все его последние силы:              — Бесчеловечно!.. Бессердечно!.. Не укладывающаяся в голове жестокость! Ты подверг его стольким страданиям и испытаниям. Из-за тебя Ванцзи был на пороге смерти не один и не два раза. И всё из-за своей любви! Будь проклят тот день, когда я решил помочь вам сблизиться; будь проклят тот день, когда ты переступил порог Облачных Глубин! Ответь мне, Вэй Усянь, за что? За что ты столь грубо вытираешь о него ноги и насмехаешься над ним и его любовью? Как ты поступал с ним каждый день после своего возвращения? Уму непостижимо! И ты продолжаешь это делать и сейчас. Какое высокомерие! Ты был с ним бок о бок несколько недель и не упускал и шанса, чтобы ткнуть ему в лицо его чувства к тебе! Унизить! Оскорбить! Лишь потому, что Ванцзи любит преданно и глубоко, он не отказался от тебя даже после этого! Скажи… Скажи, как долго ещё ты намерен мучить его?! Ты…              — Брат, — вдруг оборвал Лань Сичэня на полуслове Цзинь Гуанъяо. — Прекрати.              Лань Сичэнь, которого столь резко перебили, растерялся и оглянулся на Цзинь Гуанъяо в непонимании. Запал ярости спал, сбросив с глаз пелену. Он уставился на мужчину, молчаливо требуя пояснений.              Но тот не смотрел на него. Его взгляд был направлен куда-то в сторону, мимо него. На человека, что стоял напротив Лань Сичэня.              Когда сам Лань Сичэнь это понял, то вернул своё внимание Вэй Усяню, на которого как раз-таки и смотрел Цзинь Гуанъяо своим пристальным, озадаченным, пытливым и осторожным взглядом, и обомлел.              Брови его взлетели, глаза округлились:              — Вэй Усянь?              На того было страшно смотреть. Вэй Усяня колотило с макушки до мизинца на ногах. Каждый цунь его тела дрожал так крупно, будто через него пропустили поражающий восприятие разряд тока. Пальцы впивались в плечи так, будто намеревались через мышцы перемолоть кости в труху.              Лицо его было бесстрастно. Оно ничего не выражало – и это пугало больше, чем если бы он искажал его от ужаса. Безмолвие потрясало до глубины души. Тон кожи побелел, сделавшись таким же, как цвета одежд ордена Лань. Глаза выпучились, застыв. Пожалуй, это было самое страшное в его облике.              Глаза. Большие. Напуганные. Взгляд упёрся в никуда, рассеявшись в лоскутах пространства.              Как кукла. Очень испуганная кукла.              Лань Сичэнь искренне ужаснулся – всё же, несмотря на его злость, он не был жестоким человеком, и, видя, насколько кому-то стало плохо, у него не получилось остаться равнодушным:              — Что с тобой?              — Учитель! — подскочил к мужчине Цзинь Лин, что тоже перепугался не на шутку. Он положил ему руку на плечо, но Вэй Усянь никак не отреагировал: не вскинулся, не сбросил его ладонь с себя. Лишь сжался, будто это единственное, что оставалось ему доступно; единственное, что ему было по силам осуществить, чтобы сбежать от страшной руки.              Цзинь Гуанъяо приблизился, стараясь ступать бесшумно. Его взор не отрывался от Вэй Усяня, который вдруг резко оказался оторван от всего мира.              Лань Сичэнь порывисто повернулся к нему и нахмурился:              — Что с ним?              — Я догадываюсь… — медленно проговорил он, заглядывая Вэй Усяню в глаза. — Но не уверен до конца… Молодой господин Вэй, вы… — тут Цзинь Гуанъяо прерывисто вздохнул, легко оттолкнул Цзинь Лина в сторону, зашёл Вэй Усяню за спину, чем-то перетянул его шею – впоследствии выяснилось, что этим «чем-то» оказалась золотая струна, которая тотчас впилась в кожу, слегка пустив кровь. — Вам лучше не двигаться, Ханьгуан-Цзюнь.       

***

      Лань Ванцзи заметно побледнел, когда увидел Вэй Усяня в состоянии паники в хватке Цзинь Гуанъяо, что сметливо отскочил на пару шагов от Лань Сичэня и Цзинь Лина.              — Вэй Ин!.. — приглушённо воскликнул он, не сдержавшись. Испуг охватил каждую его часть и почти что лишил возможности здраво мыслить. Глаза Лань Ванцзи мигом отметили руки Цзинь Гуанъяо, что так или иначе соприкасались с Вэй Усянем.              — Я не люблю, когда меня трогают.              — Отпусти его! — потребовал Лань Ванцзи, стиснув рукоять Бичэня.              Цзинь Гуанъяо миролюбиво улыбнулся, чуть отодвигаясь от Вэй Усяня и сохраняя между их телами дистанцию в несколько цуней:              — Не нужно беспокоиться, Ханьгуан-Цзюнь. Конечно, отпущу его. Только для начала верните Бичэнь в ножны, — послышался звон – Лань Ванцзи немедленно выполнил требование. Но Вэй Усянь и бровью не повёл на эту готовность жертвовать. Он продолжил стоять дрожащей куклой в чужих руках. Абсолютно неподвижный. — Очень хорошо. А теперь запечатайте свои духовные силы.              Лань Сичэнь воскликнул:              — Ляньфан-Цзунь! — таким образом он надеялся воззвать к его совести, но Цзинь Гуанъяо даже не взглянул на него, показав, что совесть у него в отпуске.              Лань Ванцзи долго уговаривать не надо было. Перед его взором стоял белый Вэй Усянь, что, казалось, лишился рассудка от испуга. Воображение рисовало всевозможные события, которые могли этому предшествовать. От свалившей его паники Лань Ванцзи не мог толком стоять на месте. Ему хотелось броситься вперёд, вырвать любимого из рук захватчика, ведь Вэй Усянь не любит, когда его трогают, и, заглянув в лицо, узнать, как он.              Но Лань Ванцзи не мог это сделать, не запечатав духовные силы. Поняв, что жизнь возлюбленного в чужих руках и для её сохранения необходимо исполнять все требования, Лань Ванцзи отточенными движениями сделал два нажима и перекрыл каналы.              Бичэнь поблек.              Цзинь Гуанъяо улыбнулся и на удивление мигом отступил, напоследок мазнув странным взглядом Вэй Усяня.              — Забирайте своего… — он замялся, впился глазами в трясущуюся фигуру и протянул, не отнимая взора и следующими словами как будто проверяя реакцию на них и собственную теорию. — Возлюбленного.              Вэй Усянь тонко вздрогнул, подскочив, и одеревенел. Взгляд сделался исключительно потерянным и ломким. Губы дрожали, как и каждая его мышца, хрящик и косточка.              Цзинь Гуанъяо отошёл, и Лань Ванцзи мигом этим воспользовался, чтобы подлететь к Вэй Усяню, которого не посмели загородить Лань Сичэнь и Цзинь Лин.              — Вэй Ин!.. — но Лань Ванцзи не было суждено договорить.              Стоило ему приблизиться взволнованно, раздался звонкий хлопок. Голова Лань Ванцзи дёрнулась резко в сторону от грубой, нервной пощёчины. Плитку, устилавшую всю площадь дворика перед храмом, окропила полившаяся из его носа кровь. Лань Ванцзи на несколько мгновений застыл и лишь потом смог посмотреть на Вэй Усяня.              Что ж… этот взгляд Лань Ванцзи не забудет никогда.              Испуганный. Расширенные глаза заволокли слёзы истерики и ужаса. В треснувшем, сломленном взоре не было и капли узнавания – словно перед Вэй Усянем предстал монстр, что очень долго имел счастье от него скрываться.              Затравленный. Мечущийся.              Вэй Усянь насилу сжал повисшие в воздухе дрожащие пальцы в кулак; прижал его к груди, спрятав ото всех, — будто даже такое соприкосновение с Лань Ванцзи являлось для него чем-то весьма травмирующим, болезненным.              Он ничего не сказал. Не воскликнул, не хмыкнул холодно, не вскинул в привычной манере бровь, не стал насмехаться или пытаться уколоть.              Вэй Усянь порывисто развернулся на носке сапога и стремглав бросился внутрь храма, словно и вправду сбегал. Он напоминал собой маленького мальчика, который встретил на своём пути страшного злодея, который доселе только и делал, что наступал ему на пятки, грозясь совершить над ним нечто воистину бесчеловечное и не поддающееся воображению.              Очень скоро Вэй Усянь скрылся в полумраке храма, миновав адептов, статую и колонны. Он затерялся где-то между гобеленами и холстами со стихами. Дрогнули огоньки благовоний, зафиксировав его передвижение, и вернулись в прежнее невозмутимое состояние.              Тишина удушливо опустилась на дворик. Казалось, подобного развития событий не ожидал никто. Лань Сичэнь ошарашенно смотрел Вэй Усяню вслед и никак не мог уразуметь причину таковой реакции. Естественно, он знал, что у Вэй Усяня нет ответной любви к Лань Ванцзи. Но… Что вызвало неподконтрольную дрожь, слёзы в глазах и… Бегство?              Цзинь Лин совсем потерялся и то открывал, то закрывал рот в удивлении.              Цзинь Гуанъяо округлил рот в шокированном «О», побегал глазами по полу, поджав губы, и тихонько, поспешно юркнул к адептам, дабы отдать им необходимые приказы и продолжить прерванное занятие.              Лань Ванцзи… медленно поднял руку к онемевшей половине лица и бесцветно проводил Вэй Усяня взглядом. Он не поспешил следом за ним. Наверное потому, что сей жест был очевиден.              Вэй Усянь ставил им точку.              Лань Сичэнь приоткрыл рот на глубоком вдохе. Брови его заломились, а он сам растерянно посмотрел на Лань Ванцзи, не зная, что сказать.              — Ванцзи… Я… — ведь именно он был тем, кто завёл с Вэй Усянем этот скользкий разговор на повышенных тонах; он был тем, кто, возможно, лишил Лань Ванцзи шанса даже просто побыть со своим возлюбленным рядом. — Ванцзи… Мне жаль…              Лань Ванцзи опустил голову и ломко проговорил:              — Ты не виноват.              Лань Сичэнь побелел.              Уж лучше бы Лань Ванцзи накричал на него! Уж лучше бы… Уж лучше бы обвинил в лишней пристрастности! Предъявил, что если б он не высказал всё Вэй Усяню, то тот бы не отреагировал на него так; тот бы… не отказался от него окончательно.              Казалось, Лань Ванцзи вот-вот заплачет.              — Ванцзи!.. Во имя Небес, Ванцзи, прости меня! Прости! — Лань Сичэнь подскочил к нему и крепко-крепко обнял, прижав к себе. — Ванцзи… Мне… Мне очень жаль. Я не хотел… — он, мельтеша, достал из кармана платок и принялся аккуратно, но тем не менее спешно утирать с чужого лица кровь, попутно шепча слова бесконечных извинений.              Лань Ванцзи просипел:              — Я знаю.              Полыхнул гром, нос защипала сырость. Несколько ледяных капель пронзило темечко и разбилось, обрызгав пряди.              Цзинь Гуанъяо поджал губы и тихо окликнул их:              — Дождь. И гром. Пройдём внутрь?       

…

      В храме было холодно, влажно. Источников тепла было мало, оттого они не справлялись и ничуть не согревали.              Лань Ванцзи был как в прострации. Лишь когда они прошли вглубь, он чуть оживился и стал жадно водить глазами по мраку, силясь отыскать хотя бы силуэт Вэй Усяня, чтобы убедиться, что он в порядке.              Но тот ещё тринадцать лет назад научился не давать себя обнаружить.              Вэй Усянь на самом деле был ближе, чем он думал. За ближайшей к алтарю колонной, где было больше всего тени из-за статуи, стоявшей напротив. Вэй Усянь глубоко дышал и никак не мог насытиться кислородом. Шумно глотая ртом воздух, Вэй Усянь в самом деле задыхался.              «Опять… Опять…».              «Опять!.. Опять на те же грабли!!!.. — истерично взревел в мыслях Вэй Усянь, потянув себя за волосы и съежившись в маленький-маленький комок. — Благородный господин… В белых одеждах… Взрослый…».              — Надо было сразу догадаться, когда он начал выказывать свое расположение! Ну кто будет за так помогать?!..              Вэй Усянь нервно рассмеялся.              «Ничему меня жизнь не учит, — он горестно взвыл. — Ничему!!! Что Вэнь Лонвэй, что Лань Ванцзи… Одно и то же!!!».              — Ванцзи любит тебя!              «Любит… — Вэй Усянь задышал чаще и глубже. — Значит, хочет… Но тогда почему не?.. Ослабил бдительность? Хотел расположить к себе?».              Осознание того, что он в очередной раз ошибся, било больно.              «Сколько времени он пробыл рядом со мной… Сколько раз я позволял ему подходить к себе?!.. Убью… Убью!.. Лжец! Подлый лжец! Запрещена ложь… Глупец! Какой же я дурак! Как я мог поверить в эти сказки?! Сколько я его оправдывал… Сколько раз не желал смотреть истине в глаза… А ведь всё было как на ладони!.. Во имя Небытия!!!.. Он был всё это время рядом со мной!.. Тот, кто лю-ю-юбит-т-т меня…».              Вэнь Лонвэй тоже любил его. Благородный мужчина в возрасте, облачённый в белые одеяния… Сколько раз он протягивал ему руку помощи, был рядом?..              Как же с Лань Ванцзи они похожи… Всё об одном!!!              «Слепец… Какой же я дурень!.. Сколько раз я заигрывал с ним, прикидываясь Мо Сюаньюем; сколько раз я заигрывал с ним, ведомый лисом?..».              «А если б… если б Лань Ванцзи всё же плюнул на свои принципы и сорвался?.. И… И…».              Произнести даже в мыслях, что бы сделал с ним Лань Ванцзи, когда Вэй Усянь наверняка находился бы в осознанном состоянии, ему оказалось донельзя сложно.              Вэй Усянь всегда старался мыслить трезво. С момента надругательства над собой он считал глупым надевать розовые очки и предпочитать жить в неведении, надеясь, что суровая истина и угроза его минуют. Вэй Усянь пренебрежительно относился к тем, кто до последнего не обращал внимания на «тревожные звоночки», а потом удивлялся так, будто доселе всех этих знаков не замечал. Некогда он уже напоролся на это и более ранить себя подобными промахами не желал.              Все эти годы Вэй Усянь неукоснительно следовал этому принципу. Он всех видел насквозь благодаря таковой установке и опыту Призрака Печальной Флорибунды.              Но почему-то… когда пришлось столкнуться с Лань Ванцзи… Вэй Усянь будто бы разом забыл всё то, что было им наработано и узнано за последние почти что двадцать лет.              Он как будто снова обернулся тем наивным семнадцатилетним мальчишкой, что верил и искренне считал, что если они оба – мужчины, то ничего, кроме деловых отношений, между ними быть не может; что «нравится» и «приглянулся» не имеют никакого романтического подтекста; что переживать за свою невинность ничуть не стоит – он же не девица!              Лань Ванцзи же благородный человек, праведный; ему запрещено лгать; он всегда там, где творится хаос; помогающий всем страждущим – именно поэтому он и протягивал ему руку помощи, был рядом!..              Безусловно, это так…              Но самым главным было то, что Лань Ванцзи любил его. Любил так же, как Вэнь Лонвэй. Ведь тот… тоже выражал свою благосклонность, выделял его из всей толпы, заботился, искренне проявлял участие и вообще… выглядел прекрасным человеком высокой морали, не могущим совершить жестокость.              Совершить жестокость с ним.              Так Вэй Усянь думал. Когда всё же замечал на себе его мимолётные взгляды, когда Вэнь Лонвэй вставал прилюдно на его сторону и нисколько не смущался этого. Будем предельно честны – в такие мгновения Вэй Усянь внутри раздувался от гордости при мысли, что сам младший брат Вэнь Жоханя, что держался особняком, вдруг выделил его из общей толпы и теперь относился к нему весьма тепло и ласково.              До первой и последней постели.              Лань Ванцзи тоже… был до его возвращения к нему безучастен. Лишь попрекал. А после… вдруг стал таким другим…              Стал взрослым тридцатипятилетним мужчиной с великолепными манерами, держащийся особняком; вдруг выделивший его из толпы и всегда ступавший с ним рядом; ухаживающий; проявляющий участие; заботящийся; помнящий о его нелюбви к прикосновениям…              «Ну конечно… — ядовито рассмеялся от нервозности Вэй Усянь, чуть ли кожу с лица не содрав. — Ну конечно!.. Ох… Как я сразу не понял!.. Ханьгуан-Цзюнь – знаменитый Ханьгуан-Цзюнь! – так хорош в самоконтроле, он так обуздал свои желания и подчинил их себе, что оказался способен не возбудиться в постели с тем, кого любил. Просто превосходно!.. Он же… Он же ещё сделал акцент на том, что я прикосновений не терплю… Хотел расположить к себе… Так же, как Вэнь Лонвэй, когда обернулся Цзян Чэном, чтобы… уговорить меня с ним…».              «Отвратительно».              «Вэй Усянь, успокойся. Тебе нельзя… быть слабым. Ты будешь беззащитен. Тебе никто не поможет, и он… он…».              Ужасало осознание того, что Лань Ванцзи всё это время прекрасно мог воспользоваться шансом и овладеть им. Слабый… Что он мог возразить в своём тщедушном смертном теле Второму Нефриту клана Лань? Пошла б битва на истощение – и он бы пал…       

…

      Полыхнула молния, а гром оглушил. За порогом стихия разбушевалась не на шутку — будто была солидарна с ним по настроению.              Вэй Усянь заставлял себя успокоиться; найти нечто, могущее послужить отрезвителем, дабы… быть сильным. Дабы не позволить вновь надломить себя.              Паника душила. Паника лишала здравомыслия – но с другой стороны, разве он не был безумцем? Разве мог он лишиться того, чего у него и в помине не было?              Подобная мысль заставила сквозь слёзы усмехнуться. Напряжение в висках не таяло, но голова прояснялась. В конце концов, его умениям подчинять истерику в критическом состоянии можно было позавидовать.              У него был в подобных передрягах опыт.              Вэй Усянь заставлял себя дышать, действовать по алгоритму Вэнь Цин и не давать себе погрузиться в воды хаоса. Это было не нужно.              «Я узнал вовремя. Ничего не случилось. Лань Ванцзи… Лань Ванцзи ещё поплатится за свою ложь».              Он знал, что должен ненавидеть Лань Ванцзи, ведь тот за всё время их путешествия ни разу не обмолвился о своей люб-ви. Даже тогда, когда Цзян Чэн сравнил их с воркующей парочкой, он промолчал.              Разве было ему после этого хоть какое-то доверие?..              Те песчинки, которые Лань Ванцзи «заработал» несколькими часами ранее, осыпались, растворившись в плавиковой кислоте              — Какой пиздец… — пробрюзжал он себе под нос и несильно, даже как-то устало ударил кулаком по колонне, в который раз убедившись, что никому в этом мире нельзя было верить.       

…

      Каждый в зале сидел молча, как воды в рот набрав. Лань Сичэнь ощущал себя виноватым перед Лань Ванцзи, что сидел мрачнее тучи, грозящейся разразиться ливнем. Цзинь Лин так и вовсе пребывал в таком смятении, что его можно было только пожалеть.              Цзинь Гуанъяо занимался своими делами, отдавая приказы, следя за ходом работы и то и дело поглядывая в сторону колонны, за которой притаился Вэй Усянь, — должно быть, по некой причине он считал его довольно-таки опасным и терять из поля зрения не желал.              Встретив Су Шэ и оставив его ненадолго «за старшего», Цзинь Гуанъяо прошёл за гобелены, но Вэй Усяня там не обнаружил, и потому шепнул:              — Молодой господин Вэй, — ожидаемо, ему не ответили. — Я не буду рушить ваше успокоительное одиночество. Просто дайте мне знать, где вы находитесь, — он попытался улыбнуться. — Думаю, вы меня понимаете. Вы весьма влиятельная фигура на доске, и я чувствую себя несколько тревожно.              Из ниоткуда в его затылок донельзя ощутимо прилетел камушек. Цзинь Гуанъяо потёр ушибленное место и покрутил головой, пытаясь вычислить местонахождение Вэй Усяня, но дело было в том, что…              Камушек прилетел из абсолютно голой стены.              Голос Вэй Усяня прокатился рокочущим эхо в его голове:              — Не трогай меня, смертный… Живее будешь.              Ясно уловив угрозу, Цзинь Гуанъяо решил не дёргать тигра за усы и просто быть готовым в случае чего отражать атаку. А ещё он подумал, что лучше бы ему хорошо скрыть от Су Шэ факт присутствия Вэй Усяня вместе с ними на территории храма, потому как тот весьма боязливо к нему относился по объективным причинам.              Не Хуайсан, которого Су Шэ как раз-таки и притащил, валялся на ледяной плитке без сознания. Лань Сичэнь сочувственно прикрыл его мантией, чтобы тот, не дай небеса, не заболел.              В общем говоря, воцарилось относительное затишье, которое, как известно, долгим не бывает.              С оглушительным грохотом распахнулась дверь, прогнувшаяся под давлением ноги Цзян Чэна: злого до жути. Цзыдянь в его руке полыхал белым, а взгляд утяжелился в тысячу цзиней. Глаза, едва он ступил за порог и откинул зонтик в сторону, тяжело прошлись по толпе, но того, кого искали, не нашли.              Зато Цзинь Лин мигом оживился, увидев его на пороге:              — Дядя! — вскочил он со своей подушки.              Поджав губы, Цзян Чэн хмыкнул:              — Вспомнил, что я твой дядя? Так отчего ж сбежал?!..              Цзинь Гуанъяо дрогнул верхней губой, словно на его голову свалилась ещё одна морока:              — Не храм, а проходной двор, — пробубнил он себе под нос и уже куда громче поприветствовал. — Доброй ночи, Глава Ордена Цзян! Вы вовремя. Рады видеть вас на наших дружеских посиделках!              Цзян Чэн цыкнул:              — Прекрати эти притворства! Они противны мне до тошноты!..              В залу вбежало четверо мужчин с мечами наперевес, а Цзинь Гуанъяо юркнул во тьму, из-под тумбы выудив гуцинь.              — Глава Ордена Цзян! Берегитесь мелодии гуциня! — предупредил Лань Сичэнь.              Но и Цзян Чэн был далеко не глуп и на ошибках своих учился. Сбив с ног без шанса на подъём сразу четверых жестоким ударом Цзыдяня, Цзян Чэн носком поддел выпавший вражеский меч, свободной рукой поймал и, дополнительно вооружившись Саньду, принялся издавать клинками возмутительный скрежет, который немедля резанул по ушам что Лань Сичэня, что Лань Ванцзи.              Он бы и продолжил так наступать, не решись Цзинь Гуанъяо начать нападать словесно:              — Глава Ордена Цзян, как вы сюда попали? — Цзян Чэн же упорно делал вид, будто ничего не слышит. Впрочем, Цзинь Гуанъяо сам догадался. — Ах, это Фея вас привела. Досадно, досадно… Всё же это я подарил её Цзинь Лину, а она не проявляет по отношению ко мне ни капли уважения…              — Глава Ордена Цзян! — не отступал он. — Вы столь внимательно оглядываетесь. Кого-то ищете? — Цзинь Гуанъяо изобразил дурачка. — Но Цзинь Лин, ваш племянник, и так здесь… Вон, даже встретил вас. Что же вы не прекращаете своих поисков?              Цзян Чэн вновь метнулся взглядом в сторону Лань Ванцзи и помрачнел. Цзинь Гуанъяо проследил за направлением его взора и сметливо вздохнул:              — А, ищете верного спутника Ханьгуан-Цзюня, молодого господина Вэя, — на этих словах Лань Ванцзи болезненно окаменел и стиснул ткани штанин. — Ох, боюсь, что теперь вы рядом с ним Вэй Усяня не сыщете…              Цзян Чэн вмиг сделался пепельным:              — Что это значит?!              Цзинь Гуанъяо небрежно покачал рукой:              — О, это не страшно. Не пугайтесь. Друзья поссорились, всякое бывает. Разругались и, кажется, больше никогда не смогут помириться. Грустно, грустно, конечно, что история их взаимоотношений встретила подобный финал, но что уж тут…              — Где Вэй Усянь?! — гаркнул Цзян Чэн, сердито клацнув лезвиями и продолжив наступление. — Где он?!              Цзинь Гуанъяо запнулся, глянув на Су Шэ, для которого он хотел оставить присутствие Вэй Усяня здесь неузнанным, но так как Цзян Чэн разъярялся всё сильнее и сильнее и, казалось, терял терпение, ему пришлось раскрыть карты:              — Здесь, — взглядом указал он. — За колонной, отдыхает, — и доверительно покивал. — Лучше не трогайте его сейчас. А то, знаете, молодой господин Вэй не в духе, а… — Цзинь Гуанъяо странно скривился, будто намекая на что-то, что было известно лишь им двоим. — Вы и так прекрасно понимаете, чем чревато злить или трогать таких, как молодой господин Вэй, когда они… не в настроении.              Цзян Чэн сердито дрогнул бровями, не поняв:              — «Таких, как молодой господин Вэй»? Что ты подразумеваешь под этим?!              Глаза Цзинь Гуанъяо странно заблестели – так обычно выглядят азартные игроки, что уже потеряли всякую надежду на победу, но тут им улыбается удача и под руку подворачивается неплохой такой козырь.              — О, — в притворном сожалении вздохнул он, округлив рот. — Так вы не понимаете, о чём я? — Цзинь Гуанъяо покачал головой и хлопнул себя по лбу. — Кажется, я сболтнул лишнего. Виноват!              За последние часы на Цзян Чэна свалилось столько открытий, которым он ни разу не был рад, что теперь, когда Цзинь Гуанъяо намекал на ещё один вопиющий секрет, он пришёл в небывалую ярость:              — Прекрати говорить расплывчато, поганый змей! Выкладывай всё как на духу, иначе – клянусь – я вздёрну тебя на этой статуе!!!              Цзинь Гуанъяо чуть отступил и принадул губы:              — Вы думаете, что это будет хорошей идеей? — выглядел он так, словно в самом деле сочувствовал Цзян Чэну. — Ох, Глава Ордена Цзян, эти откровения… Они весьма и весьма тяжелы. Боюсь, вам будет трудно такое принять – особенно когда вы в таком подвешенном состоянии.              — Глава Цзинь, — перетянул его внимание на себя Лань Сичэнь. — Что ты имеешь в виду?              — О! Ты не поверишь, брат! — прицокнул Цзинь Гуанъяо. — Страшная правда! Трагичная до безобразия! Уж не знаю, как Глава Цзян её перенесёт. Всё-таки они с молодым господином Вэем при его… — он знающе кашлянул. — Жизни… были весьма близки.              — Мне надоела твоя болтовня!!! — метнулся было к нему Цзян Чэн, но его прервал холодный голос Вэй Усяня, донёсшийся со стороны уже известной колонны.              — Какая такая правда, сучонок?              Все взгляды тотчас обратились на него, но ничего странного в его облике не нашли. Вэй Усянь был привычно спокоен, словно не было той минутной слабости; словно его реакция на открывшиеся чувства Лань Ванцзи была не чем иным, как глупой выдумкой самых заядлых сказочников.              — О, молодой господин Вэй! — выдохнул Цзинь Гуанъяо так, точно в сей миг ему удалось обрести рычаг давления не только на Цзян Чэна, но ещё и на него. — А я как раз говорил о…              — Мне плевать, — отрезал Вэй Усянь, отчётливее проступая на свет. — Мне глубоко всё равно, что ты там хотел обсудить. Я потратил кучу времени на разговоры с вами – больше совершать те же ошибки у меня нет и малейшего желания.              Горло горело от подступающей крови – усталость и истощение запасов демонической ци давали о себе знать.              — Так что сейчас я завершу свои дела, и вы можете хоть до усрачки молоть языком.              — Вэй Усянь! — воскликнул Цзян Чэн с блеснувшим взглядом. Пальцы плотнее обхватили рукояти обоих мечей и извлекли несдержанные ярко-красные искры светлой ци.              Но Вэй Усянь и бровью не повёл на его зов. Казалось, он намеревался твёрдо следовать выбранному пути.              Лань Ванцзи при его появлении привстал и бегло осмотрел лицо. Да, то было бледно; порядком осунулось и уподобилось дешёвой бумаге. Но взор был непреклонен и наполнен сталью – а также… совершенно равнодушен к нему. Лань Ванцзи заставил себя отвернуться, ибо искренне посчитал, что даже смотреть на него он отныне не вправе.              Цзинь Гуанъяо сдаваться отказывался:              — Ну что вы. Не спешите так. Грустно же будет, если ваш брат…              — Брат? — опасно выгнул брови Вэй Усянь и прошелестел, суживая глаза: и этот жест никому не понравился. — Где ты увидел здесь моего брата?              Цзян Чэн резко вдохнул через нос и напряг плечи, вспомнив кровавую баню Безночного Города, в которой Вэй Усянь ясно сказал ему: «У тебя больше нет брата».              — Ты… — процедил он, бросив лишний меч на пол, отчего по зале прошёлся неприятный звон. — Всё так же высокомерен! Ты… — Цзян Чэн замолчал, потому как язык его намертво приклеился к нёбу.              Вэй Усянь властно отчеканил:              — Сейчас я говорю, — и вновь повернулся к Цзинь Гуанъяо. — Итак. На чём же я остановился? Точно. На том, что здесь, — Вэй Усянь вскинул палец к потолку и покрутил им на триста шестьдесят градусов. — Запечатано ой как много озлобленных душ. Причём все… — он сделал акцент шипящим голосом. — Все-е-е… Обвиняют тебя. Мне кажется это любопытным. Гораздо более любопытным, чем тот секрет, который ты откопал в моём грязном белье.              Цзинь Гуанъяо окаменел:              — Какие такие души?..              — Вам показать? — Вэй Усянь обезоруживающе улыбнулся оскалом от уха до уха.              На его словах на стенах храма вспыхнули начертанные чьей-то кровью символы. Пол задрожал, словно скоро должно было снизойти сюда новое Великое Небесное Бедствие.              Но оно не снисходило. Дрожь ходила по полу – и на этом всё. Цзинь Гуанъяо догадался: то было предупреждением.              — Думаю… вы и так прекрасно знаете, что же за призраки тут заключены. Понимаю, вам невыгодно раскрывать всю истину прилюдно, — мурлыкнул Вэй Усянь. — Я не настаиваю. Помогите мне ответить на вопрос – и мы разойдёмся как в море корабли.              Цзинь Гуанъяо очутился между двух огней: за спиной – кипевший от гнева Цзян Чэн, на него возможно было бы повлиять, имей бы эта авантюра смысл; перед ним – обретший куда более твёрдую и устойчивую абсолютную трезвость Вэй Усянь, который, как чувствовалось, не собирался вестись на какую-либо провокацию.              — И всё же, — попытался хоть немного вывернуть так, как ему надо, ситуацию Цзинь Гуанъяо. — Молодой господин Вэй, вы так отнекиваетесь. Не хотите, чтобы я осветил один из ваших… м… скелетов… который вы заперли в своём шкафу на тысячу замков шестнадцать лет тому назад?              Ресницы Вэй Усяня дрогнули. Нос Цзинь Гуанъяо защипало от начавшей окружать его тёмной ци. Вэй Усянь не исказил лицо от гнева, не зашипел. Он лишь оказался за какую-то долю секунды возле его уха и в него прошелестел:              — По тонкому льду ходишь, — и отстранился. — Не зли меня.              Цзян Чэн же, заслышав фразу «шестнадцать лет тому назад», взбеленился, но из-за заклятия молчания не смог выдавить и слова, несмотря на какие-либо ухищрения. В конце концов, он плюнул на это бесполезное занятие и сорвался вперёд, чтобы показать своё отношение действием. Но Вэй Усяню, казалось, эти проявления были не нужны. Он небрежно поймал его за запястье и отбросил в сторону, как что-то отвлечённое и крайне надоедливое, мешающееся.              — Не лезь, — бросил Вэй Усянь Цзян Чэну. — Иди к племяннику. Тут ты не нужен.              К Цзян Чэну вернулась способность говорить, которой он немедленно воспользовался:              — Как ты смеешь!!! — он выставил палец на Вэй Усяня. — С тобой я потом разберусь, — и перевёл внимание на Цзинь Гуанъяо. — Мерзкий сын шлюхи!!! Скелеты в шкафу, значит?! Шестнадцать лет назад?! — Цзыдянь вновь обернулся плетью и озарил полумрак залы. — Сволочь…              Вэй Усянь выгнул бровь, присмотрелся к Цзян Чэну, сопоставил факты, закатил глаза и прицокнул, констатировав:              — Узнал всё-таки.              Эта небрежность, это высокомерие. Они больно били по сердцу Цзян Чэна, искренне посчитавшего себя виноватым. Ведь…              Он не был со своим Лисёнышем, когда тот пожертвовал ему своё золотое ядро.              Сжав кулаки до хруста, Цзян Чэн воскликнул:              — Узнал! — он прерывисто вздохнул, отмахнувшись от подоспевшего к нему Цзинь Лина, что намеревался попытаться хоть немного сгладить углы.              Лань Ванцзи и Лань Сичэнь замерли чуть поодаль, пока что не встревая, но обстановка сложилась напряжённая.              Адепты ордена Цзинь выставили свои мечи, стрелы и приготовились по приказу атаковать. Су Шэ, пыша гневом вперемешку с животным страхом где-то в глубине, схватился за Наньпин и встал наизготовку.              Из углубления под статуей Гуаньинь шёл лёгкий белоснежный дымок – судя по недавним звукам, раскопщики напоролись на ловушку, оставленную тем, кто добрался до первоначального содержимого раньше.              Да уж, обстановка не то чтобы расслабленная!              Во всём этом хаосе Цзинь Лин пытался держаться поближе к Цзян Чэну в силу своей растерянности и смутного детского страха. Он свободной рукой хватался за брелок в виде лотоса, оплетённого фениксом, и шептал про себя все известные ему молитвы для успокоения.              Но Цзян Чэн был настолько взволнован, что то и дело норовил уйти вперёд, напрочь забыв о племяннике.              Лань Сичэнь натянуто проговорил:              — Суматоха ни к чему хорошему не приведёт. Не нужно ворошить прошлое друг друга – оно не сыграет нам на руку, — сделал он отсылку на недавний их разговор о любви Лань Ванцзи. — Молодой господин Вэй, о каких духах вы говорили?              Вэй Усянь внаглую его проигнорировал и продолжил вести разговор с Цзинь Гуанъяо:              — Моё предложение будет в силе ещё каких-то две секунды, — радужки зловеще сверкнули. — Потом не жалуйся на мои методы. Информацию, нужную мне, я так или иначе достану. А если… — Вэй Усянь мрачно сощурился, а мнимые хвосты, волокущиеся по тени, хищно закрутились. — Ты и правду, господин сучонок, знаешь о моих скелетах в шкафу, то в твоих же интересах о них промолчать, иначе… — он лукаво подмигнул. — У кого-то мы не досчитаемся языка.              Цзинь Гуанъяо сухо протянул:              — И как же вы тогда вытащите из меня информацию, если я буду не в силах говорить?              — О, — сверкнули кукольные блюдца, отразившись в белизне широченной улыбки. — Тебе лучше не знать.              Вэй Усянь открыл было рот, чтобы ещё что-то сказать, но тут зрачки его сузились, а он сам резко вскрикнул:              — Цзинь Лин! В сторону! — разумеется, тот среагировать не успел.              Внимание каждого из присутствующих было приковано к Вэй Усяню и Цзинь Гуанъяо, которые, казалось, вот-вот должны были устроить битву то ли на ножах, то ли на словах, и оттого совсем не заметили, как к ним со спины подкрался преданный последователь Цзинь Гуанъяо – Су Шэ.              Цзинь Лин машинально обернулся и широко раскрыл глаза от испуга. Су Шэ просунул к нему под челюсти крепко заточенное лезвие Наньпина и собрался взять юношу в заложники, тем самым обеспечив для своего господина неплохой перевес сил в переговорах.              Вот только Су Шэ запамятовал, что глаза Вэй Усяня были в каждом слое пространства; его внимание не ограничивалось одним только объектом, а реакция у него самая что ни на есть демоническая!              Не оглянувшись на других, Вэй Усянь взвился вперёд. За долю секунды он оказался рядом с Цзинь Лином, схватил его за руку и толкнул в сторону Су Шэ – прочь от лезвия, тем самым спасая от резкого движения, которое незадачливый помощник ненароком совершил от испуга и вздрагивания Цзинь Лина.              Лезвие Наньпина было двусторонним, а рефлексы Су Шэ – отнюдь не плохими. Вэй Усянь в иррациональном порыве оттолкнуть Цзинь Лина наклонился вперёд всем телом и невольно подставился под удар.              Щёки упавшего навзничь Цзинь Лина украсила россыпь свежей крови. Глаза его донельзя раскрылись, уставившись в точно такие же блюдца Вэй Усяня, который, казалось, сам не понял, что только что произошло и откуда взялась кровь.              Су Шэ выронил испачканный Наньпин и ошалело отступил на несколько бодрых шагов.              Лица каждого из присутствующих вытянулись в ужасе.              — Вэй Ин! — испытал на себе всю цветовую палитру Лань Ванцзи и, не задумавшись ни на секунду, бросился к замершему Вэй Усяню, что, казалось, даже не заметил смертельного пореза на шее.              Лань Сичэнь побелел, обвинительно уставившись на Су Шэ, что сам был не рад подобному развитию событий.              Цзинь Гуанъяо оперативно прикинул, чем это может сулить, неодобрительно сверкнул взглядом исподлобья в сторону Су Шэ и так же, как недавно – Цзинь Лин, принялся вспоминать все известные ему молитвы и заклинания защиты от особенно злобных демонов…              Цзян Чэн схватил Вэй Усяня за плечо, подобравшись к нему быстрее Лань Ванцзи, и с пепельным лицом вскричал:              — Лисёныш!!!              Вэй Усянь не заметил ни Цзян Чэна, подхватившего его, ни Лань Ванцзи, что также пытался его звать. Он сделал несколько шагов вперёд и попытался что-то сказать Цзинь Лину, чьи глаза, размером с блюдца, стремительно наполнялись влагой.              Но с его губ сорвался только нечленораздельный хрип.              — ..инь… ин… — Вэй Усянь в обход Лань Ванцзи и Цзян Чэна сделал шаг вперёд и к своему вящему удивлению завалился, не устояв на подкосившихся онемевших ногах.              Пол стремительно приблизился, и Вэй Усянь непременно встретил бы лицом кафель, не поймай его Лань Ванцзи и Цзян Чэн.              Цзян Чэн, накрыв рану ладонями, оглянулся на Лань Сичэня, что уже рылся в своих мешках цянькунь в поисках быстро действующего лекарства:              — Быстрее! — и вновь склонился над ним. — Лисёныш! Эй!! Ты меня слышишь?!              — Вэй Ин!!! — Лань Ванцзи сам затрясся вслед за Вэй Усянем и, плюнув на все запреты, одновременно с Цзян Чэном зажал сильными ладонями открытую рану. — Вэй Ин! Тише! Тише… Я пытаюсь помочь!.. — начал оправдываться он, когда Вэй Усянь протестующе захрипел и попытался резко отстранить его от себя.              Но неожиданно Вэй Усянь обнаружил, что его рука обернулась безвольной плетью. Она быстро упала, повиснув, и онемела от плеча до кончиков пальцев – так, что не пошевелить.              Вэй Усянь закашлялся, начав захлёбываться собственной кровью. Очень быстро голоса и суматоха вокруг поблекли, сделавшись чрезвычайно далёкими. Тело стало лёгким, совсем ему неподвластным. Вэй Усянь напрягал связки, пытаясь позвать юношу; пытался поднять руку, чтобы коснуться задубевшими пальцами Цзинь Лина, что уже готов был взорваться.              Хотел успокоить. Сказать, что всё в порядке; что, Слава Небытию, он не ранен. Вэй Усянь желал заверить, что это ерунда; что Су Шэ поплатится за свою дерзость, что… что…              Что же ещё он хотел сказать?.. Мысли перемешались и замедлились, уподобившись болоту.              Лицо Цзинь Лина завертелось и потемнело, растаяв. Руки на его шее, плечах и под грудью перестали ощущаться.              Вэй Усянь в последний раз царапнул пол внезапно закровившими ногтями; что-то то ли пробулькал, то ли прохрипел и не смог удержать на весу голову, которая тотчас упала на грудь и несколько раз качнулась, прежде чем её начали удерживать Лань Ванцзи и Цзян Чэн.              Вэй Усянь сделал свой последний вдох, пропустил последний удар живого сердца, доставшегося ему от Мо Сюаньюя, и затих.       

Теперь уже навсегда.

***

      Вокруг витал неприятный запах пудры, румян, чьих-то удушливых духов и сальных тел. Радовало то, что эти зловония проносились как бы мимо него, лишь заявляя о себе и возвращаясь обратно в Небытие.              Вэй Усянь чувствовал, как его несло по подводному течению. По каким-то каналам, рекам. Но это не вызывало испуга или настороженности.              Лишь удовлетворение.              Наконец-то.              Пальцы пошевелились и поскребли кончиками когтей ладони; нащупали покалывание привычной абсолютной силы.              Пространство – в прямом смысле этого слова – перевернулось с ног на голову, и Вэй Усянь обнаружил себя стоящим на поверхности водной глади. Он опустил холодный, незаинтересованный взгляд вниз и пренебрежительно потряс сапогом, чей каблук утоп в вязкости чёрного водоёма из-за неподвижности.       

***

Озеро Цзинхуа. Та сторона Луаньцзан.

***

      Вэй Усянь опустил ресницы и с явным наслаждением шевельнул ухом, которое по привычке встало торчком из-за слишком долгой тишины. Хвосты радостно закрутились, наконец обретя свободу.              Губы дрогнули, приоткрывшись. Шипение украсило мрак:              — Свобо-о-о-да-а…              В темени над кромкой воды вырисовался дымчатый силуэт девушки – Вэй Усянь знал: это душа, которую он ненароком зацепил, покидая тело Мо Сюаньюя, и утянул за собой по мировым течениям времени и бытия в озеро цзинхуа. Её здесь ждала одна лишь участь: очищение и круг перерождений.              Девушка – Аньсинь, кажется, — сверкнула своим грустным, усталым взглядом и поклонилась, поблагодарив за освобождение. Вэй Усянь не снизошёл до ответа, холодно проследив за тем, как обнажённое девичье тело погрузилось в воду, стремительно утонув, и впоследствии вспыхнуло уже на глубине ярким сероватым светом, очень быстро заглохнув.              Воцарилась привычная вечная тишина…              Вэй Усянь размял шею, отмечая, что теперь ничего не ныло, а тело безмолвствовало, полнясь силой.              «Слава Небытию, я снова Сюань Су», — он хмыкнул и, широко разведя руки, резко повалился навзничь, погрузившись в воду и отправив себя назад, в храм печально известной сволочи по имени Гуаньинь.              Вот только теперь летел на встречу с милыми беседами далеко не Вэй Усянь, а кое-кто другой…       

Непревзойдённый демон снова в строю.

***

      Тишина…              Цзинь Гуанъяо, напряжённо хмурясь, спеша, заметал следы и соскребал улики вокруг прошлого тайника. Ему было важно найти то, что было отсюда украдено. Но больше всего ему было важно уйти из этого храма целым и невредимым.              Лань Сичэнь то и дело возвращался к нему глазами, полными разочарования. Плечи его были низко опущены без возможности расправиться.              Лань Ванцзи сидел на подушке, на которую его настоятельно усадил Лань Сичэнь, и пустым, полным тихой скорби, безнадёги; омертвевшим взглядом смотрел на пепельное заострившееся лицо, перепачканное в крови, что принадлежало быстро окоченевшему телу, лежавшему подле него на постеленной мантии Лань Сичэня. Затылок с вычурными шпильками в причёске утопал в сложенных край к краю на манер подушки верхних одеждах Цзян Чэна. Всё тело от носков сапог до ключиц укрывала мантия Лань Ванцзи, которую тот то и дело подтягивал к острому подбородку, неосознанно боясь, что мертвец мог замёрзнуть.              В один из таких подходов Лань Сичэнь болезненно шепнул:              — Ванцзи… — он не стал пытаться произнести что-то; оттого лишь мягко сжал край рубашки, в которой Лань Ванцзи остался, и удержал руку от нового подтягивания «одеяла».              Цзян Чэн не ёжился от частых сквозняков, приходящих с порога храма, несмотря на присутствие на нём одной лишь тонкой рубашки. Казалось, он до сих пор не мог прийти в себя и не сорвался с мечом наперевес на Су Шэ только из-за шока. Его расширившиеся глаза, полные слёз, не отрывались от сухого, бумажного лица и будто надеялись на то, что это очередная шутка…              — Хэй, мой маленький братец! Да ладно тебе! Я всего лишь разыграл тебя! — всплеснул руками Вэй Усянь, попытавшись взъерошить ему волосы.              Цзян Чэн дёрнул плечом, целясь локтем Вэй Усяню под дых, и гаркнул:              — Эти твои… шуточки!.. Я чуть не утратил цвета волос! Нахрен так пугать меня?!              — Да ладно! Ты же знаешь, что я превосходно плаваю. Разве смог бы я в самом деле утонуть?              Цзян Чэн зашипел:              — Лисёныш! Раз в год и палка стреляет!.. Ты тоже не всесилен. Вдруг ты в действительности пострадал. Мало ли что могло случиться! А ты… ты… — он передёрнулся от гнева. — У меня просто нет слов! Взял – и притворился мёртвым!              Вэй Усянь виновато присел рядышком, всем видом являя покорность:              — Ну прости меня, маленький братец. Я не хотел тебя напугать.              — Не хотел он! — огрызнулся Цзян Чэн. — Не хотел – так чего продолжал ломать комедию, пока я тебя тут надрывно звал, ловя инфаркт; пытался реанимировать. Я чуть всю Пристань Лотоса на уши не поднял!              Вэй Усянь обнял крепко его за туловище и положил голову на плечо, смиренно продолжив извиняться:              — Мне очень жаль, маленький братец. Я не хотел пугать тебя. Честно-честно. Только разыграть, — он солнечно улыбнулся. — Чтоб ты знал: я так тебя, мой маленький братец, люблю, что обещаю: ни за что не посмею умереть у тебя на глазах! Ежели и умру, то так тихо и неприметно, что ты даже не узнаешь...              Цзян Чэн сверкнул глазами и зашипел, всё-таки пихнув его локтем под рёбра:              — А ну брысь! Чего всякий вздор несёшь! Вон с глаз моих. Хватит с меня твоих шуточек!..              Задубевшие пальцы ткнули тело в плечо и взвыли от секундной боли, ибо плоть уже успела достаточно окоченеть, сделавшись чрезвычайно твёрдой.              Цзинь Лин неотрывно смотрел на замолчавшие черты. Он обнимал поджатые к груди колени и не смел даже моргать. Слёзы лились неконтролируемым потоком, смачивая пересохшие глазные яблоки. Закусанные губы крупно дрожали. Зубы звонко стучали друг по другу от со всех сил сдерживаемого плача.              «Он же не мог… в самом деле умереть?..», — крутились одни и те же слова, точно мантра, у него в голове. Цзинь Лину, несмотря на всё, не хотелось принять тот факт, что его учитель… человек, что ехидно улыбался, огрызался некоторое время назад и… спас ему жизнь, вот так скоропостижно скончался.              Всех здесь присутствовавших била одна только мысль: они не успели. Были лекарства, но не было времени. Всё случилось так резко, так внезапно, а тело Мо Сюаньюя оказалось столь слабо, что не смогло продержаться дольше.              Они снова его потеряли.              Лань Ванцзи погрузился в поразительную тишину. Исчезли какие-либо звуки. В этот раз не было неверия, не было глупых надежд – всё случилось прямо перед ним, а он оказался бессилен.              Они снова расстались, поругавшись. Вэй Усянь умер, ненавидя и презирая его за любовь.              Боясь его.              Столько всего осталось неузнанным! Столько… Столько им нужно было обговорить! Лань Ванцзи, казалось, только-только обрёл второй шанс быть рядом с тем, кого всем сердцем, всей душой любит! Но… по новой потерял.              Сколько дней они провели бок о бок в безмолвии? Сколько дней Лань Ванцзи просто ступал рядом, так ничего и не сказав?              Сейчас Лань Ванцзи сожалел, что те минуты упали в пропасть и среди мрака затерялись.              Ничего не хотелось. Совершенно. Лань Ванцзи думал, что всё уже окончательно рассыпалось. Даже слёз не осталось! Только одна мёртвая тишина… Лань Ванцзи вдруг понял, что сегодня его сердце остановилось вместе с ним.              Это было точкой; концом для их истории, написанным кровью.              …Безусловно, Лань Ванцзи помнил, что Вэй Усянь – демон. Что тот наверняка вернулся в Нижний Мир, где ему хорошо. От этого становилось чуточку легче – от осознания, что Вэй Усянь лишь перешёл в другую ипостась, в иное агрегатное состояние.              Но теперь они точно никогда не встретятся. Теперь Лань Ванцзи потерял его навсегда без шанса хотя бы сказать своё слово. Хотя бы последнее признание, чтобы оправдаться; чтобы Вэй Усянь услышал слова любви… от него самого. Лань Ванцзи хотелось произнести слова любви самостоятельно, глядя Вэй Усяню в глаза. А не чтобы… Лань Сичэнь сделал это за него.              Теперь у него нет и не будет такой возможности.       

...

      Из каких-либо звуков, кружащих вокруг, было только редкое излишне шумное дыхание адептов – преимущественно Су Шэ, что не мог отделаться от тревожного предчувствия; гроза и ливень, бьющий в массивные ворота и хлопающий ставнями.              Но внезапно всю эту дождливую идиллию нарушил прокатившийся по куполообразному потолку смех нежного, как блик реки, юноши.              Волосы на затылке у каждого из присутствующих встали дыбом, а табун мурашек, прошедшийся от макушки до пят, заставил передёрнуться.              Никто не понял, кому этот странный смех принадлежал: что за призрак или демон к ним пожаловал? Но Су Шэ, мигом побелевший и взревевший, этот смех узнал.              — Нет!!! — исказил своё лицо от ужаса он, схватившись за сердце, которое заскакало сумасшедшим галопом.              Лань Ванцзи, что уже успел напряженно привстать на звуке смеха, медленно осел на пол, гулко ударившись коленями о кафель, точно из него выпустили весь воздух. Выражение его оглушительно треснуло и посыпалось мелкими осколками.              Лань Сичэнь обеспокоенно заломил брови, подскакивая к брату, и протянул к Лань Ванцзи руку, но в ту же секунду ломко замер, не решаясь в самом деле лишний раз коснуться его. Он не имел на это права. По крайней мере, после совершенной им фатальной ошибки. Рука так и осталась висеть в воздухе, не поднимаясь и не опускаясь.              Цзян Чэн, недоумевая, нахмурился и отгородил своей сильной рукой Цзинь Лина от возможных опасностей. Он сильнее сжал челюсти. Что-то было не так и совершенно странно. Тревога, что сменила оглушительную скорбь и грохочущие слезы, вскочила в груди и принялась колотить по ребрам. От-откуда этот смех?.. Это ведь… Его смех…              Цзинь Лин схватился обеими руками за дядю, зажимая его плечо внезапно одеревеневшими от ужаса пальцами – будто бы стальной хваткой. От недавнего стресса и потрясения его всего колотило, а зубы гулко стучали друг о друга, грозясь прикусить случайным образом сведшийся судорогой язык.              Цзинь Гуанъяо напряженно нахмурился и плотнее сжал рукоять меча. Он знал, чей это был смех. И он абсолютно точно знал, благодаря Су Шэ, что – или, точнее, кто – за ним последует, оттого предусмотрительно напряг все органы своих чувств, намереваясь стойко держать оборону и оперативно бежать. Все его подчиненные последовали примеру своего господина. За исключением, пожалуй, бедного Су Шэ, который уже встречал этот смех и испробовал его следствия на себе, оттого медленно, но верно начал сходить с ума, едва показались первые признаки его прихода.       Стоило первым нотам этого невинного перезвона колокольчиков эхообразно разнестись по высоким потолкам, его начало крупно колотить, а на лицо выползла страшная паника, которую, казалось, не в силах было перекрыть что-либо в этом мире – за исключением, может, исчезновения источника этого самого смеха.       Губы Лань Ванцзи задрожали, а обернувшиеся ледяным изваянием пальцы крепче сжали дорогие черные ткани. Его шёпот был совершенно неразличим в какофонии вопля ужаса Су Шэ, его суматошного метания по храму и этого до боли знакомого и любимого смеха, что в сложившейся обстановке звучал до невозможности страшно – от подобного хохота все внутри свернулось в тугой комок нервов:              — Вэй Ин… Это… — его ресницы трепетали, а треснувшее выражение с преданным и наивным чувством вертелось в поисках смеявшегося.              Но найти его не могло. Человек, который и издавал этот невинный хохот, был, казалось, везде – но в то же время его не было нигде.              Заливистый перезвон стал громче, словно его хозяин увидел что-то невероятно забавное, и потому никак не мог успокоиться.              Су Шэ истерически завопил, дергая себя за волосы:       — Умоляю!!! Не трогай меня!!! Я не хотел! Я всего лишь хотел припугнуть его! Н-но, н-но…Я не причинил бы ему реального вреда!!! Э-это… — зрачки его сузились, а он сам устремил свой обезумевший взор на застывшего в донельзя разбитом и расфокусированном состоянии Лань Ванцзи, что лишь рассеянно сжимал складки одежд уже успевшего остыть тела и вертел головой, не останавливая взгляда на чём-то конкретно одном. Можно было даже подумать, что он тоже обезумел.       Су Шэ метнулся к нему. Лань Сичэнь отмер и выставил Шоюэ в отчаянном порыве защитить своего брата. Но, видимо, нападавшему не очень-то и нужно было подбираться к Лань Ванцзи вплотную. Он упал в нескольких чи от него на колени и, уставившись на равнодушное тело сумасшедшим взглядом, молельно взревел, всхлипывая:              — Молю!!! Старейшина!! Я виноват!.. Молю… Молю… Не надо… Не убивай меня, я… — он хотел продолжить свой поток бессвязных прошений, но внезапно застыл, крупно вздрогнув. Его лицо окаменело и будто бы разбилось, покрывшись широкими бороздами трещин. Очевидно, Су Шэ овладели совершенные ужас и паника – да такие, что он не смог выдавить и слова, лишь продолжил вместо слов сипеть, всхлипывать и шевелить губами.       Мужчина дрожал, точно осиновый лист на неумолимом ветру.       Глаза Лань Ванцзи широко-широко раскрылись, а взгляд замер, не в силах дернуться в какую-либо сторону или уделить внимание чему-то другому… кому-то другому… Взор намертво приковался к нависшей над Су Шэ фигуре, что стальной хваткой вонзилась в его волосы и тисками сдавила голову, будто желала ее раздавить меж своих пальцев.       Остальные присутствующие в храме пошатнулись от резкого порыва давящей темной энергии – да такой, какой прежде не видывали и уж тем более не ощущали. Сердца в благоговейном страхе затрепетали, а широченные глаза устремились на всю ту же фигуру.       Цзян Чэн, что до этого хмурился, обомлел, перед этим ломко подскочив и упав назад. Рот раскрылся, так и не издав и звука. Рука продолжила загораживать Цзинь Лина, но тем не менее казалось, что она полностью утратила связь с предыдущей задачей и обернулась безвольной плетью, что лишь висела в воздухе.       Сам юноша благоговейно замер, смотря на выросшую из ниоткуда фигуру. Этот образ, что за долгие годы поклонения Божеству намертво отпечатался в памяти – возвышенное в своей зимней красоте лицо и величественная, покровительствующая своим последователям поза… Цзинь Лин тихо-тихо выдохнул в никуда:       — Сюань Су… — его шёпот остался не услышан кем-либо из присутствующих в храме людей, но… Он… уловил. А потому медленно поднял голову, уперев в него бесстрастный взгляд горящих отрешенным алым глаз. На дне жутких радужек плескалось готовое взорваться сумасшествием и поделиться с миром своим красным цветом месиво.              Длинные лисьи уши на чужой зов дрогнули и встали торчком на макушке, тотчас повернувшись в его сторону. А многочисленные хвосты завертелись – кто в воздухе, кто по полу, – точно смеясь над выражениями собравшихся. Видимо, они думали, что сейчас являются центром циркового представления, потому посчитали нужным показать себя и свои умения во всей красе.       Демон уставился на Цзинь Лина своим неизменным кукольным взглядом, что не умел моргать, и холодно усмехнулся уголками губ, по-лисьи шершаво прошипев:       — Он самый, — его безумно-бесстрастный взгляд спустился на «дрожащего мотылька» в своих руках. — Вы же не думали, что от меня будет так просто избавиться? — он ехидно вздернул бровь и хохотнул так, что у всех услышавших этот смешок пробежала неприятная дрожь по всему телу. Сюань Су склонился чуть ниже, нависнув над ухом Су Шэ, и сладко проворковал:       — Кажется, кое-кто задолжал мне выигрыш.       

***

      Цзинь Лину поплохело. Казалось, за сегодня случилось всё, что только могло случиться, но… нет.              Перед ними предстало Божество. То самое, лик которого сопровождал его во снах и взирал на него сверху вниз во время частых молений. Сейчас оно выглядело чуть иначе: накрашенные тёмно-красным губы, алые одежды с многочисленными вырезами, выглядевшие донельзя откровенно; высокая причёска с золотыми украшениями – то единственное из образа, что хоть как-то согласовывалось со статуей.              — Старейшина… — просипел Су Шэ, съёжившись всем телом от гулявшей по позвонкам, подобно голодным языкам, энергии обиды. — Помилуйте…              Вопреки его надеждам и желаниям, сыграл метод от противного: хотел спасения, а добился только ухудшения ситуации.              Похожие на ветки ивы пальцы согнулись, впив кончики когтей в кожу головы, будто собираясь содрать скальп. Пойманный зверёк задёргался в исступлении, видимо решив, что покорность ни к чему полезному приведёт.              Да, зерно благоразумия в его размышлениях было, но, на его беду, мельтешения лишь больше обратили на себя внимание демона, что безо всякого труда, упиваясь своей силой, поднял мужчину за волосы над полом и скучающе осмотрел искажённые черты:              — И ты ещё смел лезть ко мне?.. — нос по-лисьи задёргался, а все девять хвостов крутанулись «солнцем» и слились воедино, спрятавшись впоследствии под одеждой. — Глупый смертный… — с интонацией строгого, разочарованного учителя пожурил мужчину Сюань Су. — Разве ты не должен знать, что богомолу не стоит лезть на чижа?..              — Лисёныш! — воскликнул Цзян Чэн, вскочив на ноги и во все глаза уставившись на знакомое до боли лицо. — Ты… Это…              Лань Ванцзи и Лань Сичэнь промолчали, никак не прокомментировав внезапное появление, поскольку им было и до этого известно, что Вэй Усянь был не просто мертвецом – демоном. Они лишь не ожидали, что тот всё же вернётся закончить начатое.              Кулаки Лань Ванцзи стиснулись, и он принялся с упоением водить взглядом по таким изменившимся чертам. И чем больше Лань Ванцзи это делал, тем сильнее холод пробирал лёгкие, сердце, желудок; и всё в нём в конце концов ухнуло.              Хвосты?.. Лисьи уши?.. Что…              Лань Сичэнь тоже это заметил, оттого вытаращил глаза, придав своему лицу исключительно глупое выражение — посмотри на него сейчас Сюань Су; будь ему сейчас это интересно, то он непременно рассмеялся бы.              Но он этого не делал – было занятие получше.              Звон мечей, покинувших ножны, неприятно резанул по ушам, отчего чувствительный к звукам Сюань Су встал на дыбы и искажённым голосом прошипел, резко крутанув голову на сто восемьдесят градусов, оставив остальное тело в исходном положении, благодаря чему у многих, увидевших это, мнимо заболели шеи.              — Тихо!!! — от его рёва, отразившегося от высоких потолков, у воинственных мужчин лопнули головы. Тела попадали с глухим лязгом и грохотом, а фонтаны крови омыли статую Богини Милосердия.              Ни один из адептов ордена Цзинь, пришедших под начало Цзинь Гуанъяо, не выжил.              Цзинь Лин завопил, заткнув рот обеими ладонями, и отшатнулся ближе к стене, съёжившись.              — А-Лин! — обернулся к нему Цзян Чэн и порывисто бросил. — Успокойся! Всё в порядке! — ни черта не было в порядке: и он сам это прекрасно понимал.              Цзян Чэн, Лань Ванцзи и Лань Сичэнь моргнули – только и всего. А когда вновь подняли веки и увидели своё местоположение, то обнаружили, что они теперь стояли возле статуи Гуаньинь, в то время как Цзинь Лин остался на своём месте – у стены в нескольких чжанах от них.              А перед ним… Перед ним опустился на корточки демон. Подол его одежд растёкся по полу кровавым морем. Мужчины пригляделись: кажется, «Вэй Усянь» что-то протягивал юноше и это «что-то» ему очень не понравилось – вернее, напугало до дрожи и почти что обморочного состояния.              Лисьи уши встали торчком от сдавленного вопля, а затем, дрожа, опустились.              — Не нравится?.. — как-то печально спросил демон, склонив голову набок – эта манера Цзинь Лину показалась знакомой. — Не противься, — попытался уговорить он и всучил юноше в руки увесистое нечто. Лицо Цзинь Лина позеленело. Выглядел он так, будто был готов вот-вот потерять сознание.              Цзян Чэн сорвался вперёд, намереваясь увести племянника и наладить контакт с «Вэй Усянем» самостоятельно. Но к своему вящему удивлению, пусть ему и удалось пробежать несколько чжанов и оказаться подле Цзинь Лина, Цзян Чэн обнаружил себя на прежнем месте. Как будто и не двигался вовсе.              — Что за… — выругался он и попытался приблизиться снова, но всё повторилось. — Да какого хрена! — Цзян Чэн взволнованно вскричал. — Вэй Усянь!!!..              Но фигура, склонившаяся над юношей и выжидательно на него смотрящая, даже ухом не повела, когда к ней обратились «Вэй Усянь». Точно к ней это не относилось.              Цзинь Лин, давясь слезами, выдавил:              — Э-э-эт-т-о…. — глотая ртом воздух, он никак не мог им насытиться. Демон, видя это, опустил ресницы, вскинул их обратно и легонько погладил юношу по макушке в порыве успокоить.              — Не плачь, — равнодушно сказал он, словно после его слова Цзинь Лин и вправду должен был перестать плакать. — Не бойся, — Сюань Су наклонился, зашуршал чем-то и покачал рукой с надетым на неё нечто: той вещью, из-за которой так сильно испугался юноша. — Смотри-и… Щёлкает.              Мужчины насторожились. Эта вещь клацала, в самом деле щелкая. Как будто челюсти у черепа.              Их носов коснулся железный шлейф. Удушливый. Концентрированный. Они синхронно повернулись в сторону наибольшего скопления запаха и сами едва не вскрикнули.              На полу в луже собственной крови лежал обезглавленный Су Шэ. Несмотря на то что головы у него не было, руки конвульсивно дёргались, пытаясь помочь себе встать. Ноги не отставали от рук по дёрганьям, но какой-то структуры и цели в этих мельтешениях не наблюдалось: они ничем не помогали своему хозяину подняться.              — Где… — просипел Цзинь Гуанъяо, медленно, напряжённо переведя взгляд на играющего с Цзинь Лином «Вэй Усяня». — Где голова Су Шэ?              Сюань Су поставил уши торчком, уловив его фразу, и хихикнул: играючи, заговорщически, шкодливо. Что-то тяжеловатое – не слишком увесистое, но и не лёгкое; скорее, похожее на плотную веревку – ударилось о пол и по нему прокатилось. Демон поднялся на ноги и смазанной тенью к ним приблизился – да так, что мужчины даже вздохнуть толком не успели.              Цзинь Гуанъяо по струнке вытянулся, когда его обдало смрадом крови и могильной сырости, мороза. Энергия обиды играючи его обступила и уколола кожу.              На него смотрели горящие алым радужки. Ему широко, от уха до уха – в прямом смысле этого слова – улыбались красные губы. Клыки клацнули, передразнив кого-то: мужчины сначала не поняли, кого. А затем опустили взгляд вниз.              Впрочем, демон не собирался томить их.              — Щёлк-щёлк! Ха-ха-ха!.. — захихикал Сюань Су, поиграв пальцами со своей «носочной куклой». — Щёлк-щёлк!              Лань Сичэнь позеленел:              — Су Шэ…              Голова нашлась. Её Сюань Су использовал в качестве «носочной куклы» и подарка для Цзинь Лина, которого «этот негодник» посмел напугать и попытаться ранить. Демон пришёл в бешенство и не нашёл причин оставить это дело без внимания. Он оторвал голыми руками голову, оставив тело жить на энергии обиды даже без связки с ней. Когти насадили череп на пальцы, проткнув область под нижней челюстью и выйдя через мышцы диафрагмы рта.              Мужчины не ошиблись, сравнив звук со стуком друг о друга челюстей. Демон, закрепив голову на пальцах, сгибал и разгибал их на манер игры с носочной куклой. Делал он это быстро и небрежно, благодаря чему как раз-таки голова и «щёлкала».              — Вэй Ин… — просипел Лань Ванцзи, потерянно уставившись на, очевидно, довольного Сюань Су, который широко улыбался, сохраняя во взгляде равнодушный холод, и играл со своей новой игрушкой.              На зов Лань Ванцзи демон не откликнулся – отозвался на голос. Уши дёрнулись, встав на макушке, и повернулись в его сторону, словно были чрезвычайно заинтересованы.              И опять звук бьющейся о пол плотной верёвки.              Мужчины нахмурились, сначала не поняв, откуда шёл стук, но, стоило им посмотреть чуть вниз, все вопросы отпали.              Правда, появились новые.              Цзян Чэн издал всполошённый нечленораздельный вскрик. Отшатнувшись и зажав ладонями рот, он уподобился своему племяннику, когда тот испугался.              — Это?!.. Это… Лисий хвост?!              Сюань Су оставил это восклицание без внимания и приблизился к Лань Ванцзи вплотную, начав сверлить его пристальным взглядом исподлобья. В глазах не было и капли узнавания, словно они не понимали, на кого смотрели. Но им определённо было весело.              — Щёлк! Щёлк! — повторил Сюань Су, угрожающе подёргав головой Су Шэ перед лицом Лань Ванцзи. Мужчина шумно вдохнул через нос, когда увидел, как умоляюще на него смотрели осознанные глаза ещё каким-то чудом не умершего Су Шэ. Демон, по всей видимости, нашёл тишину и невозмутимость Лань Ванцзи скучной, потому как не стал более рядом с ним стоять и вернулся к Цзинь Лину. — Возьми… Подарок.              Цзинь Лин взвыл, не желая принимать в свои руки оторванную живую голову, чьи вытаращенные «пешки» крутились в глазницах на триста шестьдесят градусов. Су Шэ захлёбывался кровью, сходил с ума от боли, но умереть не мог.              Не мог до тех пор, пока ему не позволят.              Сюань Су вновь погладил Цзинь Лина по макушке и, глядя неотрывно, захихикал, нисколько не смущаясь предобморочного состояния юноши. Ему было смешно. Ему было весело. И он искренне считал, что Цзинь Лину этот подарок должен прийтись по вкусу.              — Видел? — попытался демон закрепить эффект и ткнул пальцем в затылок головы. — Щёлкает.              Цзинь Лин скользнул взглядом в сторону пребывавших в не меньшем шоке взрослых и нашёл помощь у Цзинь Гуанъяо, что, говоря одними губами, попросил подыграть. Гулко сглотнув, Цзинь Лин неровно улыбнулся и поблагодарил:              — Спасибо большое… — губы дрожали, из-за чего улыбка была похоже на судорогу. — Дядя.              Сюань Су искренне просиял и с ещё большим рвением принялся вокруг юноши кружить, всячески утешая и заботясь. Он обнял Цзинь Лина всем телом и прижал обеими руками его голову к своей груди, впоследствии начав укачивать как маленького ребёнка, при этом методично поглаживая по спине.              — Всё хорошо. Мой маленький А-Лин. Никто тебя не тронет. Ты со мной. Значит, безопасно, — Сюань Су обдал щёку замершего от испуга Цзинь Лина морозом. — Ты мне веришь?              Цзинь Лин не задумываясь кивнул:              — Конечно верю… Дядя.              Су Шэ завыл от боли, подав голос. Цзинь Лина заколотило так, что он чуть не выпрыгнул из объятий Сюань Су, на что тот слегка нахмурился, ещё раз погладил Цзинь Лина по спине, смазанной тенью вскочил на ноги, держа голову за волосы и внимательно посмотрел ей в глаза:              — Шумишь? — он не стал дожидаться, пока голова ему что-то ответит, и неодобрительно шлёпнул Су Шэ по щеке. — Нельзя, — краткий взмах – и голова забулькала, завопив.              Что-то упало на пол: влажное, скользкое, небольшое. Люди присмотрелись и выпали в осадок: оторванный язык.              Казалось, созданное впечатление удовлетворило Сюань Су, и он кивнул, повернувшись к Цзинь Лину. Демон показательно тряхнул головой:       — Надо?       Уголки рта Цзинь Лина задёргались вверх и вниз от омерзения и страха, но он заставил себя кивнуть с улыбкой:              — Это же подарок от дяди.              Сюань Су опустил руку вдоль тела, сильнее нахмурился и поджал губы. Он стоял как обиженный пятилетний ребёнок с опущенной головой и руками вдоль тела – лишь изредка качался подвешенный за волосы Су Шэ.              Цзинь Лин выдавил:              — Ч-что-то не так?.. Дядя…              Сюань Су фыркнул носом и резко дёрнулся, приложив голову о пол. Череп лопнул и украсил мозгами пол.              — Лжёшь! — хвост сердито закрутился, уши, припавшие к затылку, задрожали. — Тебе не нравится!              Цзинь Лин затараторил:              — Конечно мне нравится! Дядя! Это же твой подарок! Как… как мне может он не понравится?              Но Сюань Су уже его не слушал. Он подскочил к телу Су Шэ, с силой наступил на живот и принялся его топтать. Демон взревел, наконец опустив босую ногу на пол и сжал в руке вырванное неясно в какой момент сердце – да так сильно, что оно лопнуло.              — Урод! Одни только беды и расстройства от него!.. — Сюань Су вернулся к Цзинь Лину за долю секунды и искренне поинтересовался. — А что бы тебе хотелось? Хочешь… я испепелю его душу?.. Устрою кровавый дождь! — Сюань Су вскочил на ноги и захлопал в ладоши, закрутившись вокруг собственной оси. — О, это воистину прекрасное зрелище!!              — Вэй Усянь… — сдавленно выдохнул Цзян Чэн. — Какого хрена…              Лань Ванцзи и Лань Сичэню брань пришлась не по нраву, но, впрочем, они были с ним согласны.              Лань Ванцзи сделал несколько шатких шагов в сторону Вэй Усяня и болезненно позвал:              — Вэй Ин…              Тот, увидев, что Лань Ванцзи двинулся к нему, всем телом припал к полу и встал на дыбы, закрутив хвостом, исказив лицо и загудев:              — Прочь!!! Не подходи ко мне!!!              — Я не желаю тебе зла! — воскликнул Лань Ванцзи, напрочь игнорируя пытающегося остановить его Лань Сичэня. — Вэй Ин, прошу, приди в себя! Энергия обиды взяла над тобой верх из-за выхода из смертного тела! Пожалуйста! Ты…              Вроде бы… Сюань Су был демоном – самым сильным. Разве мог он убегать от смертного? Ему было достаточно взмаха ресниц – и Лань Ванцзи бы распался на мельчайшие куски!              Но почему-то этот «самый сильный демон» зашипел, резко обернулся лисой, взмахнул хвостом и трусливым образом сбежал, юркнув за спину Цзинь Лина и свернувшись там гудящим клубком.              Обомлели все.              — Лис… — выдохнул Цзинь Гуанъяо, и его озарило. — Хули-цзин.              — Что?! Какая ещё хули-цзин?! — побелел Цзян Чэн, нервно рассмеявшись. — Нет. Нет! Это бред, — он накинулся на демона. — Вэй Усянь! Кончай со своими играми!!! Что это такое?! Какие-то… Какие-то глупые фокусы!!!              Лис зарычал и теснее прижался к Цзинь Лину подрагивающим комком, а после и вовсе перебрался к нему на колени и заурчал, обмотав хвостом одну из его рук, ткнулся мокрым носом в ладонь, красноречиво попросив погладить, и пискнул.       Лань Ванцзи остановился на расстоянии в пять шагов от не знающего, куда себя деть, но всё же начавшего приглаживать блестящий чёрный мех Цзинь Лина и осел на пол.              — Вэй Ин… — его взгляд не отрывался от лиса с умными красными глазами, что дрожал, прижимаясь к юношеским коленям и щекоча их своим мехом. — Вэй Ин… Это…              Как бы Лань Ванцзи ни хотел не принимать того, что напросилось в голову первым делом при виде ушей, лап и хвостов, отрицать очевидное было глупо. Всё в нём стихло, разбившись. Многие вопросы, доселе висевшие без ответа, наконец-то оказались разгаданы.       

«Почему ты не любишь, когда тебя трогают?».

      Лис задрал голову и, прижав к холке уши, испуганно запищал, и зашипел, обнажив клыки. Но несмотря на его ухищрения, Лань Ванцзи не устрашился – лишь ощутил, как в горле стоят рыдания и дрожь.              — Но как… как?.. — не мог уразуметь он. — Ты же… Ты же умер на Луаньцзан, когда… когда…              — Когда была осада! — вскричал Цзян Чэн, также останавливаясь в двух больших шагах от Цзинь Лина. — Как ты… Как ты мог стать хули-цзин?!.. — закачав головой, он зло рассмеялся. — Не мог ты… Не мог. Всё просто. Ты – лиса, которая решила прикинуться Вэй Усянем и сбить нас с толку! Ты не он! Ты точно не он!              Лис перестал шипеть, отпугивая Лань Ванцзи, и в упор посмотрел на Цзян Чэна с посерьёзневшим, уже куда более осознанным взглядом — как будто бы наконец узнал его. Ухо качнулось туда, сюда и вернулось в исходное положение.              Обернувшись дымкой, лис с ног Цзинь Лина исчез. Раздался холодный, едкий голос – привычный, знакомый, пусть и несколько подзабытый.              — Отчего ж не мог?              Мужчины синхронно обернулись, уставившись на развалившегося на алтаре юношу – да, именно юношу, даже не мужчину, которым его помнили Лань Ванцзи и Цзян Чэн, и другие. Этому лицу на вид было около пятнадцати лет: полное детской миловидности и солнечности: казалось, его только украсит улыбка – и оно тотчас засияет.              Но улыбка не появлялась – лишь безумный оскал заглядывал.              Руки по локоть в крови; ноги — по колени. Щёки так же в ней перепачканы. Ничего общего с тем Вэй Усянем, которого они некогда знали.              Демон спрыгнул вниз и покружил вокруг Цзян Чэна, принюхавшись и ничего не произнесши; потом перешёл к Лань Сичэню и последним делом – к Лань Ванцзи, к которому приблизиться больше, чем на чи, он не смог.              — Нет… — болезненно констатировал Лань Ванцзи. — Это именно Вэй Ин и никто другой. Только он… так смотрит.              Цзян Чэн вскинулся:              — Думай, что говоришь, Лань Ванцзи! Вэй Усянь – Величайший Тёмный Заклинатель в истории! Как… Как он мог бы стать хули-цзин?! Ха! — зло хохотнул он. — Да не родилось ещё такого мужчины, который мог бы… мог бы…              Его обрубило хихиканье демона, что прикрыл рот ладошкой и покачал головой:              — Ду-ра-чьё… — брови Цзян Чэна дрогнули в немом вопросе. — Дурак! — весело бросил Сюань Су с широкой улыбкой, смеясь при этом так, будто разговор был не о нём самом. — Вэй Усянь – Величайший Темный Заклинатель в истории! Ха-ха-ха! — искажённо рассмеялся он. — Вот умора! Такой же, как он! — указал Сюань Су кончиком пальца на ни живого, ни мёртвого Лань Ванцзи и отчеканил каждый слог, сопровождающийся дразнящимся ударом кулака в лоб Цзян Чэна. — Ду-ра-чьё! — и по новой рассмеялся.              Цзян Чэн избавил свои черты от гнева и теперь только растерянность в них цвела:              — Ты… — не узнал он представшую перед ним душу. — Безумен... — и твёрдо добавил, всей душой в этом уверившись. — Ты не Вэй Усянь.              Сюань Су простодушно улыбнулся и ответил так, будто объяснял какую-то простую истину:              — Конечно. Я же Сюань Су, а не Вэй Усянь!              Цзинь Лин, который всё это время думал, что ему показалось, ведь это же стоял перед ними не кто иной, как Вэй Усянь, или у него начались галлюцинации, подскочил, воскликнув:              — Сюань Су?!.. — а вместе с ним и мужчины лишились дара речи.              Демон сморщил кончик носа и стал играть со своим хвостом:              — Он са-а-амый, — и принялся наклонять голову то в одну, то в другую сторону на каждом слове. — Бог Небытия, Бог Мёртвых. Сюань Су… — он замер, будто что-то уловив. Что-то странное, выбивающееся из общей картины. Сюань Су медленно повернул голову к Цзинь Гуанъяо, вмиг оказался у него за спиной и шумно вдохнул его запах, проведя носом в опасной близости от шеи. — Ты не пахнешь удивлением...              Цзинь Гуанъяо не смел шевелиться. Бегали только его глаза. Лис крутился вокруг него непоседливым зверьком. Хвост с нажимом прошёлся от щиколотки до бедра и уполз.              Сюань Су закончил осмотр, замер перед лицом Цзинь Гуанъяо и растянул губы в широкой улыбке, забыв затронуть глаза:              — Поразительно. Ты не удивлён! — он установил с мужчиной зрительный контакт, и тот как будто окаменел не в силах двинуться даже на фэнь. Сюань Су вскинул ресницы, чуть отпрянув, и повторил. — Поразительно.              Смазанная маленькая тень, похожая на пушистый ком, толкнула Цзинь Гуанъяо, уронив его на пол, и сбежала в сторону Цзян Чэна, вновь став человеком.              — А-Яо! — не сдержавшись, воскликнул Лань Сичэнь.              — Я в порядке, — кашлянул Цзинь Гуанъяо, приподнявшись на локтях. — Он просто опрокинул меня и… забрал…              — Что забрал? — не понял Лань Сичэнь, но заливистый искажённый хохот демона не дал ему продолжить расспрос.              — Поразительно! — забавлялся Сюань Су, крутясь вокруг собственной оси. — Вот оно что! Вот это да! И как я это пропустил? То-то ты такой спокойный! — он согнулся пополам от смеха. — Вот, что ты имел в виду, сказав про «скелета» в шкафу, запертого там шестнадцать лет тому назад!              — Хватит! — взбеленился пепельный Цзян Чэн. — Говори ты уже ясным языком! — Цзыдянь вспыхнул белым светом, но тем не менее плетью не обернулся. — Что значит: ты Сюань Су, а не Вэй Усянь?! Тогда почему у тебя его лицо?! Причём такое юное! Тебе… Тебе как будто семнадцать! Почему у тебя лицо семнадцатилетнего Вэй Усяня?!              Сюань Су промолчал, начав мурлыкать что-то себе под нос и увлечённо что-то читать, то и дело хихикая.              — Надо же! — комментировал он. — Кто бы мог подумать…              — Вэй Ин! — выдохнул Лань Ванцзи. — Прошу тебя! Ты…              Сюань Су материализовался перед его лицом и дважды хлопнул какой-то тонкой книжкой по лбу:              — Ду-рак…... Перебиваешь! — и пожурил его важно, строго; как ребёнка малого. — Не мешай!              — Что это? — всё же спросил Лань Ванцзи, не обратив внимания на грубость и ощутимо заволновавшись. — Вэй Ин, откуда у тебя лисьи уши? Хвост?.. Ты…              — Давай. Загадка! — затоптался на месте Сюань Су, уперев стеклянный взгляд в Лань Ванцзи и улыбнувшись. — Кто я такой? Ну давай же! Для тебя не должно быть сложно! — когда Лань Ванцзи сделал взволнованный шажок к нему, Сюань Су ощетинился, прижав уши к затылку. — Стой, где стоишь, смертный!              — Хорошо, — поднял раскрытые ладони на манер капитулирующего жеста Лань Ванцзи. — Вэй Ин, пожалуйста, ответь…              — Какой такой Вэй Ин? — в искреннем недоумении задал вопрос демон, склонив голову набок и очаровательно округлив накрашенные глаза, и хихикнул, вновь шлёпнув Лань Ванцзи книгой по лбу. — Нет здесь никакого Вэй Ина! Он у-у-уме-е-ер! Есть только Сюань Су! Вэй Ин не был демоном. Он хороший мальчик, человек. Не путай! Ха-ха-ха, дурачок!              — Но тогда…              — Что – тогда? — хихикнул Сюань Су, шмыгнув за спину поверженного энергией обиды Цзян Чэна, что вытянулся по струнке и окаменел. — Хочешь знать: хули-цзин ли я? Не буду мучить, это и так общеизвестная истина: да.              — Но как?.. — оступился Лань Ванцзи, налетев спиной на грудь Лань Сичэня, что заботливо его поймал. — Ты же… — он замялся, не решившись произнести «умер». — Во время осады! Чтобы стать хули-цзин, нужно…              Сюань Су подсказал, уткнув подбородок в плечо не могущего отодвинуться Цзян Чэна:              — Чтобы тебя оттрахали и прибили следом? — Лань Ванцзи прерывисто вздохнул, но Сюань Су и не думал смягчаться. — Ага. Именно так. Ты всё правильно помнишь, Лань Ванцзи. Не переживай, у тебя нет пробелов в знаниях!              Лань Сичэнь побледнел:              — Вэй Усянь… Если ты умер во время осады на горы Луаньцзан, то…              — Неправильно.              — Что… неправильно? — непонимающе нахмурился Лань Сичэнь.              Сюань Су надул губы, всучив Цзян Чэну в руки пока что закрытую книжку с потёртой из-за времени серой обложкой, по углам рваной и с эмблемой красного солнца на корешке:              — Сейчас узна-а-аешь, — он подул Цзян Чэну в ухо и, полыхнув радужками, прошелестел. — Открывай книжечку, мой маленький братец. И чита-а-а-й.              Цзян Чэн сжал челюсти и попытался воспротивиться:              — Что это? Что ты делаешь?! Лисёныш… Вэй Усянь! Ты сбиваешь с толку!.. — Сейчас Цзян Чэн так сильно волновался и путался от недоумения, что начинал злиться больше обычного. Он ясно видел, что это именно Вэй Усянь; что глаза его не обманывают и что демон с лисьими ушами и хвостом, убивший с особой жестокостью человека у него на глазах и явно не блещущий адекватностью рассудка, — это не кто иной, как его «ненавистный» старший братец.              Невзирая на твёрдое решение Цзян Чэна не открывать и не читать странную книгу, которую ему всучил Сюань Су, его руки, как заколдованные, перелистнули обложку и остановились на титульной странице. Стоило мужчине прочесть название, он с головы до пят задрожал и проскрипел, искренне надеясь, что это чей-то глупый розыгрыш, фарс, глупость и что он резко разучился верно истолковывать иероглифы:        — Это…              — Читай.              Цзян Чэну ничего не оставалось, кроме как начать пусть заторможенно, но в то же время громко, чётко читать:              — Главе ордена Вэнь, отчёт. Досье на заключённого номер четыре тысячи четыреста сорок четыре, — Цзян Чэн замолчал и просипел. — Вэй Усянь… что это?..              Сюань Су холодно заметил:              — Ты не к тому обратился, — ледяные пальцы нажали на виски и опустили голову Цзян Чэна, заставив его смотреть только на текст. — Давай, Глава Ордена Цзян. Все ждут — в особенности Лань Ванцзи, — когда же ты всем расскажешь замечательную историю; суть «скелета», сокрытого в шкафу Вэй Усяня шестнадцать лет тому назад. Читай.              Цзян Чэн гулко сглотнул и подрагивающими пальцами перевернул страницу. Глаза его расширились, а в горле застрял вопль и ярое желание с криком отбросить книжонку прочь, дабы более ни за что в жизни её не видеть.              Но к его сожалению, сейчас его действиями руководил кукловод Сюань Су, а не он сам, и потому ему пришлось, перешагивая через свои желания и наступая себе на хвост, заставлять свой голос быть твёрдым и громким, предельно ясным и чётким, чтобы каждому слушателю был понятен смысл текста:              — Заключённый номер четыре тысячи четыреста сорок четыре. В возрасте семнадцати лет – на вид пленнику и вовсе пятнадцать, оттого ставим сей пункт под сомнение – доставлен в Дом Кандалов. Имя заключённого в быту… — язык свело спазмом, но энергия обиды принудила Цзян Чэна сложить звуки в слова. — Вэй Усянь.              — Что?! — задохнулись Лань Ванцзи и Лань Сичэнь, что одновременно вытянули свои позеленевшие лица и сделались почти что зеркальными отражениями друг друга. — Заключённый Дома Кандалов?!              Сюань Су лукаво подмигнул им и прижал палец к губам, протянув хитрое «Ш-ш-ш».              — Имя заключённого при рождении: Вэй Ин. Предположительная дата рождения: тридцать первое октября, — пальцы Цзян Чэна крупно затряслись, когда пришло время переворачивать страницу. Его глаза уже были на мокром месте, потому как на листе с основной информацией красовался искусный портрет, изображавший хорошо Цзян Чэну знакомого избитого юношу с пустым, тяжёлым взглядом в обрамлении гематом. — Заключённый поступил в Дом Кандалов ночью тридцать первого октября после резиденции Второго молодого господина Вэнь, Вэнь Лонвэя, – из этого следует пункт о допыточных ранениях. По сведениям адептов *** и *** заключённый номер четыре тысячи четыреста сорок четыре являлся «протеже» Второго молодого господина Вэнь, Вэнь Лонвэя. Повреждения средней тяжести.              — Второй молодой господин Вэнь, Вэнь Чжао, настоял на проведении серии пыток и тестировании нововведений на пленнике. Так как заключённый номер четыре тысячи четыреста сорок четыре убил Второго молодого господина Вэнь, Вэнь Лонвэя, молодым господином Вэнь Чжао было принято решение о дополнительном наказании для пленника, помимо всего прочего им запланированного, в виде сотни ударов дисциплинарным кнутом под действием дозы сока фрукта линчи.              — Стой, — холодно приказал Сюань Су и вскинул на серо-буро-малинового Лань Сичэня прямой, ледяной, глумливый взгляд, и выгнул бровь. — Как ты мне сказал часом-двумя ранее, Глава Лань? Твой бедный Ванцзи перенёс тридцать три удара дисциплинарным кнутом, а я даже понятия не имею, насколько это болезненно?              — Я… — вжал голову в плечи Лань Сичэнь, потерянно уставившись в ответ на Сюань Су.              Демон надул губы, с ребяческой обидой в тоне прицокнув:              — А знает ли твой бедный Ванцзи… насколько болезненна сотня ударов дисциплинарным кнутом? — Сюань Су сместил своё внимание на Лань Ванцзи, что стоял на ногах лишь благодаря недюжинной силе воли, и игриво провёл когтем от уголка рта выше, по скуле, будто разрезав себе щёку и удлинив улыбку. Он понизил голос до громкого шёпота, как если бы делился с ними секретом. — Так и быть, расскажу, как это было больно: я отбросил копыта на пятидесятом ударе. И избавился бы от дальнейших мучений, не будь в моей крови сока линчи! Эта противная ерунда проморозила меня нахрен! И вернула к жизни, заставила вынести ещё пятьдесят! — Сюань Су в искренней печали заломил брови и по-детски слезливо всхлипнул. — Больно-о!..              Казалось, Сюань Су искренне забавлялся тем, как его слова ранили сердца присутствовавших с ним рядом мужчин. Нравилось ужесточать истину и резать правду-матку, и доводить едва ли не до сердечного приступа.              Именно поэтому Сюань Су, решив подлить масла в огонь, фыркнул в ухо Цзян Чэну, играючи ударив его по ноге хвостом:              — Маленький братец сяо-Ина знает, каким тот был чувствительным мальчиком!              Цзинь Лин, сидевший всё это время в отдалении, отмер и шатко приблизился, схватив Цзян Чэна за локоть и потянув его на себя:              — Дядя! — взмолился он, глядя на Сюань Су. — Сжалься над ним! Посмотри, ему же плохо! Он же… Он же сейчас сляжет, не выдержав! Не заставляй его…              — А-Лин, — склонил голову набок Сюань Су. — Не пытайся манипулировать мной – дохлый номер, — и усмехнулся. — Прямо как я, — он щёлкнул пальцами, игриво обхватив ногу юноши одним из хвостов, что в какой-то момент опять шаловливо разделились. — Глава Ордена Цзян желает узнать всё. Точно так же, как и Лань Ванцзи, и Лань Сичэнь, и… — он указал пальцем на Цзинь Гуанъяо. — Он тоже хочет что-то знать, несмотря на то что всю эту книжонку от корки до корки пять раз ещё шестнадцать лет назад прочёл. Но к нему потом, — фыркнул лис.              Сюань Су постучал коготком по плечу Цзян Чэна, велив продолжать.              — По завершении наказания заключённый номер четыре тысячи четыреста сорок четыре был помещён в одну из темниц Дома Кандалов вплоть до наступления десяти утра. После указанного времени начался пыточный процесс. Как выяснилось Вторым молодым господином Вэнь, Вэнь Чжао, пленник панически боялся собак… — тут Цзян Чэн даже с учётом чар, заставлявших его продолжать читать, прервался, шумно втянув воздух через плотно сжатые зубы. Сюань Су не стал давить – лишь испытующе на него уставился, начав всё выше и выше поднимать уголки рта от охватившего его приступа заливистого забавляющегося смеха. — Собаки?.. Он…              — Читай дальше, — промурлыкал демон. — И узнаешь…              Бумага шелестела и стучала из-за сильного тремора рук Цзян Чэна; голос его звенел от напряжения и слёз, но слова были неизменно идеальны:              — Пленник отказался выдать местоположение своего шиди, наследника клана Цзян, главенствующего в одном из пяти Великих Орденов Ордене Юньмэн Цзян. Не сдавшись под угрозами расправы, пленник не выполнил приказ и не ответил на поставленный вопрос. За это в качестве наказания молодой господин Вэнь Чжао велел трём сторожевым волкодавам отгрызть пленнику пальцы. Всего было оторвано шесть пальцев: по три с каждой руки и выгрызено несколько кусков плоти из плеч и предплечий, длиной в два-три цуня…              — Продолжай.              — Дядя! — упал на колени Цзинь Лин, хватаясь за подол Сюань Су. — Дядя! Ваше Превосходительство! Смилуйся! Перестань давить! Прояви снисхождение! Умоляю! Дядя… Дядя не выдержит! Отпусти его, прошу!              Но Сюань Су ничуть не тронули его мольбы:              — Это моя смерть. Всего лишь моя смерть. Это истина, — Цзинь Лин на этих словах шумно вздохнул и уронил на колени руки от бессилия. — Я умер так. В течение целых суток я в муках погибал. Неужели… — Вэй Усянь сузил глаза. — Ему так сложно просто прочитать?..              Цзинь Лин не ответил – просто не смог подать голос. У него до сих пор не укладывалось в голове, что озвучиваемые ужасы реальны; что некогда существовавший человек, юноша всего на пару лет старше его, погиб вот так. С него уже сошло семь холодных потов, а сердце не желало прекращать свой дикий пляс. Цзинь Лину было одновременно больно и страшно, ведь ум заклинателя прекрасно понимал, что если человек перенёс такое, то демон, получившийся из него, будет не иначе как безумцем без капли благоразумия и милосердия.              Да, ему было жутко от мысли, что герой из читавшегося вслух ада стоял сейчас рядом с ним, излучая нереальную энергию обиды. Но ещё больше ему было жутко от мысли, что этот самый герой в сей миг жестоко давил на близкого ему человека; топтал сердце и доводил до изнеможения. Цзинь Лин просто не мог позволить этому демону ещё хоть секунду мучить его дядю!..              Вместе с тем Цзинь Лин понимал, что в словах этого демона есть зерно справедливости: он умер так. Для него это было трагичным, болезненным концом, а не строчками в какой-то безликой книжке. Для него это было реальностью, а не далёкой историей, кажущейся жестокой выдумкой.              Конец чужой жизни вне всяких сомнений заслуживал того, чтобы о нём узнали; тот юноша, столь бесчеловечно погибший, заслужил, чтобы его оплакали; чтобы о нём помнили и чтобы по нему скорбели. Но Цзинь Лин не мог допустить, чтобы ноша «чтеца» лежала на плечах его дяди, который более был не в силах её поддерживать!              — Я могу прочесть! — предложил отчаянно Цзинь Лин. — Только отпусти его. Ему больно – разве ты не видишь?! Учитель! Каким бы ты ни был жестоким, это чересчур! Неужели ты не понимаешь, что причиняешь боль тому, кого прежний ты очень сильно любил?!              И тут остальных мужчин словно громом поразило после слов Цзинь Лина и многое стало очевидно.              «Прежний ты». Верно. Вэй Усянь, которого они знали, никогда не был жесток. Он улыбался, заражал своим теплом и хорошим настроением. Он был грубоват лишь в скверном расположении духа, но никогда – жестоким.              Тот, кто стоял перед ними, упивался чужой болью; нисколько не волновался из-за смертей и без всякой жалости убивал. Вспомнить хотя бы Су Шэ – он сделал из его головы «носочную куклу»! Притом живую!              Лань Ванцзи почувствовал, как земля ушла из-под ног – она уже давно желала его покинуть, но ему удавалось цепляться за неё кончиками пальцев и стоять. Но теперь… теперь у него не осталось и цяня сил. Лань Сичэнь подхватил его, но Лань Ванцзи не пожелал стоять дальше. Сев на пол, Лань Ванцзи позволил плечам упасть, устав держать их расправленными.              Он разрешил себе скорбеть.              Низко опустив голову и скрыв лицо водопадом волос, Лань Ванцзи не шевельнулся более никак, но на пол стекли крупные капли хрустальных слёз.              Ещё вчерашним утром он гадал над тем, что же случилось с его солнышком; что сделали с ним после потери золотого ядра. Лань Ванцзи желал узнать всё от первой черты до последней, потому что просто не мог пройти мимо этой трагичной части истории – последних часов жизни – своего возлюбленного.              Безусловно, он и сейчас не отказывался от своих слов. Лань Ванцзи ни за что не призвал бы Цзян Ваньиня к тишине, отчаянно моля замолчать, чтобы не слышать этих рубящих сердце на мельчайшие куски подробностей.              Но эта непоколебимость не умаляла испытываемой им боли.              Кто бы мог подумать… что всё… настолько… страшно. Лань Ванцзи плохело только от одной мысли о том, что его маленькое солнышко перенесло всё это и погибло, став тем, кого все знают как Старейшина Илина. Он же был столь юн!.. Ему было всего семнадцать! Сейчас, будучи уже взрослым мужчиной, Лань Ванцзи понимал, насколько юноши в семнадцать ещё дети. Он оглядывался на Сычжуя, Цзинъи и прочих адептов как своего клана, так и чужих, и… просто не мог представить, что их, таких маленьких и глядящих на всё своими большими невинными глазами, столь жестоко убьют в сырых, заплесневелых подземельях.              Только от одной мысли об этом всё внутри сжималось в тугой жгут.              А его Вэй Ин…              Дальше Лань Ванцзи не смог продолжить думать об этом, рассыпаясь на тысячи осколков. Он понял, что если продолжит, то попросту утонет в скорби и не сможет как должно уважить память того солнечного мальчика Вэй Ина, что, сверкая своей фирменной улыбкой, однажды перемахнул через ограду Облачных Глубин с двумя сосудами вина наперевес и предложил один ему.              Сюань Су поморщился из-за мазнувшего его чувства. Он передёрнулся, выстроив между ним и Лань Ванцзи «эмоциональный барьер», как делал это всегда, отгораживаясь от чужих эмоций, но… Привкус скорби и глубокой печали никуда не делся. Да, он уменьшился…              Но не исчез.              Наверное, так было потому, что Сюань Су подсознательно хотел, чтобы Лань Ванцзи скорбел и плакал по нему.              Передёрнувшись и отмахнувшись от странных мыслей, что посетили его лисью голову, Сюань Су рыкнул, отметая мольбу Цзинь Лина:              — Нет. Это будет читать он! И никто другой!              — А-Лин, — просипел Цзян Чэн, смаргивая слёзы и прерывисто вздыхая. — Я обязан это прочесть.              — Верно, — холодно прошелестел Сюань Су.              — Второй молодой господин Вэнь увлекался чтением легенд о Божествах. В одном из древних сборников ему попалась под руку история о Боге Войны, Наследном принце Сяньлэ, которого пронзили сотни мечей. Он выжил, приняв на себя множество ударов клинков во имя спасения людей от заразы. Господину Вэнь Чжао захотелось узнать: каково это, умирать?              Сюань Су цинично хмыкнул:              — Неприятно.              — Господин Вэнь Чжао нанёс пленнику двадцать ударов мечом в жизненно важные органы и вспорол живот от пупка до грудины, мотивировав таковое количество ударов нежеланием быстрого схождения с ума заключённого. После этого господин Вэнь Чжао разрезал пленнику рот от уха до уха, решив, что тот должен улыбаться вечно в силу своего некогда чересчур солнечного, и оттого надоедливого характера.              — Мгм, — равнодушно кивнул Сюань Су, выпятив губу. — И теперь, когда у меня особенно сильно едет крыша, я всегда улыбаюсь… — он красноречиво ухмыльнулся. — Ну вы видели. Я увлёкся, играясь с идиотом Су Шэ.              — Заключённому было предложено условие: преклонить колени и умереть либо же остаться при своём мнении, гордости и продолжить мучиться. Пленник выбрал второе. Господин Вэнь Чжао разгневался и велел испытать на нём механизм для… перерубки мяса в фарш, взятый с одной фермы. Лезвия не были крепко заточенными, оттого процесс… Шёл… М-мед-д-д-дленно… И-и-и… д-д-достаточно…              — Эй! — шикнул Сюань Су. — Я же просил: читай нормально!              Но Цзян Чэн не мог. Никакие чары, никакое принуждение, никакая энергия обиды больше не могла заставить его продолжать. Он закрыл рот ладонью, давясь рыданиями, скатился по Сюань Су вниз и согнулся пополам от неконтролируемых спазмов, прошивающих всё тело.              Цзян Чэн всегда умел читать быстро, и потому глаза его легко убежали вперёд и успели прочитать больше, чем было озвучено.              И от того, что крылось в последующих строках, всё в нём разбилось.              Цзян Чэн содрогнулся от рвотного позыва, едва не выворачивая внутренности.              — Дядя! — Цзинь Лин склонился над безутешным Цзян Чэном, что в голос выл не в силах остановиться и готовился извлечь органы посредством рваной тошноты. Его колотило столь крупно, что впору было подумать: а не обернулся ли против него Цзыдянь?              Сюань Су холодно цокнул и безразлично протянул, подняв брошенную книжку:              — Н-да, никакой выдержки. Сколько сентиментальности! Что ж, прочту дальше я сам, — он раскрыл книгу на нужной странице и голосом не вовлечённого читателя продолжил. — Лезвия не были крепко заточенными, оттого процесс шёл медленно и достаточно болезненно. Пленник сотрясал своими жалкими надрывными воплями всю территорию Дома Кандалов и никому не давал покоя. Затыкать его было бесполезно – слышно было даже через импровизированный кляп. Многим адептам, участвовавшим в процессе, стало плохо, и они покинули пыточную. По окончании было засвидетельствовано: заключённому номер четыре тысячи четыреста сорок четыре перемололи ноги в фарш плоть до коленных чашек.              Демон хмыкнул и гаркнул на Цзян Чэна, что не переставал всхлипывать, давясь:              — Вот как надо читать! А ты лишь воешь! — он тряхнул книгой. — Почти как я. А тебе ноги не перемалывают! — и хохотнул. — Грозишься всем ноги переломать… Вот, догрозился в юности! Мне переломали…              — Молодой господин Вэнь Чжао более испытывать на заключённом пыточный арсенал не пожелал, сославшись на усталость. Оттого было принято решение повесить пленника на Площади Покаяния Грешников под палящим солнцем у статуи Вэнь Цзинсю Великого. Заключённого по приказу господина Вэнь Чжао облили ушатом, объёма средней бочки для омовения, концентрированного раствора соли – по заключению присутствовавшего в процессе врачевателя, пленник лишился рассудка.              Сюань Су покривлялся, соглашаясь:              — Ну да, нехило двинулась у меня крыша тогда, — и хихикнул, грубо постучав себя кулаком по виску и выпучив глаза. — Ку-ку! Ха-ха-ха!.. Весело. Только вот глюки замучили потом, тьфу!              — Вечером тридцать первого октября *** года, примерно в девять часов, заключённый номер четыре тысячи четыреста сорок четыре был сброшен на гору Луаньцзан и по расчётам скончался от прекращения действия сока фрукта линчи приблизительно через час-полтора. Заключение: смерть пленника Дома Кандалов под именем Вэй Усянь из ордена Юньмэн Цзян возраста ровно восемнадцати лет датируется тридцать первое октября *** года в десять часов тридцать минут от всех вышеоглашённых пыточных процессов.              Сюань Су с глухим хлопком закрыл книгу и отбросил её в сторону, как что-то исключительно скучное и неинтересное.              — Ну вот, — всплеснул он руками. — Догнали? Или мне разжевать?              Лань Сичэнь призадумался и непонимающе нахмурился, продолжив рассеянно массировать плечи Лань Ванцзи, тем самым удерживая его в реальности:              — Но если вы и вправду умерли тридцать первого октября *** года, то…              — То? — поторопил ухмыльнувшийся Сюань Су, что запрыгнул обратно на алтарь, привольно на нём разлёгся, свесил нагую ногу, вытянув носок босой стопы и принявшись лениво покачивать одним из хвостов на кошачий манер.              — То как тогда вы выбрались с Луаньцзан? Это же тюрьма для всех призраков! Как… Как вы смогли присутствовать на Аннигиляции Солнца? Вас же должны были почувствовать заклинатели!              — Должны да не должны! — хихикнул демон, шкодливо оскалившись. — Я же лис! Для меня в таком случае всё просто, — легко ответил он. — Я очень сильный демон. Очень-очень. Даже сейчас я могу «спрятать хвосты» и вы, о прославленные заклинатели, сочтёте меня совершенствующимся на Тёмном Пути.              — Совершенствующимся на Тёмном Пути… — бесцветно повторил за ним Лань Ванцзи, что до сих пор не разогнул спину. Он обессиленно прикрыл глаза и медленно скрыл лицо в ладонях, и замолчал.              Все всё поняли.              Никогда ещё не было таких сильных Тёмных Заклинателей в истории, как Вэй Усянь. С учётом всего узнанного, стало очевидно: самый сильный тёмный заклинатель — умело скрывающийся демон.              Сюань Су холодно мурлыкнул:              — Лань Ванцзи. Помнишь… тогда на почтовой станции ты спросил меня, почему от меня исходит энергия инь? — и хмыкнул. — Теперь тебе известен ответ на этот вопрос?              Лань Сичэнь с неугасающим поражённым ужасом всмотрелся в лицо лиса и тяжело вздохнул, покачав головой:              — Как ужасно…              — Ага, — небрежно махнул хвостом Сюань Су. — Ужасно, трагично, нелепо. Демон всех наебал, заставив признать в себе тёмного заклинателя. Несколько лет пробыл в среде совершенствующихся и ни один не заподозрил в нём нечисть, — он хохотнул. — Я участвовал и в Аннигиляции Солнца, и в ночных охотах. Вспомните облаву на горе Байфэн! Вот умора! Нечисть пошла охотиться на нечисть!.. И мне ведь потом ещё предъявили, что я такой плохой, загнал всех достойных внимания тварей в округе в сети ордена Юньмэн Цзян! Дураки! При этом же сами и упустили из-под собственного носа самую сильную тварь во всей Поднебесной! Я сейчас помру со смеху! Ха-ха-ха-ха! Ай!.. — хлопнул он себя по лбу. — Виноват, я не могу помереть. Простите! Ха-ха-ха!              — И вы так спокойно на тему своей смерти шутите?.. — ошарашенно спросил Лань Сичэнь.              — Я демон! — прыснул со смеху Сюань Су. — Уже шестнадцать лет! К тому же я безумец! Поехавший в край! Лань Сичэнь, ты ждёшь от меня адекватности после того, что услышал? — он состряпал кривляющуюся, дразнящуюся мину. — Серьёзно?              Тут уже Цзинь Лин подал голос:              — Но до этого… До всего этого! В городе И, в Башне Кои, на горе Луаньцзан! Ты же был нормальным! Ты не вёл себя… так!              Сюань Су надул губы, сладко потянувшись, и почесал себя за ухом, выпятив нагое бедро, выглядывающее из смелого выреза:              — Ну так, не научись я контролировать своё сумасшествие, меня нахлобучили бы ещё во время Аннигиляции Солнца. Да и вдобавок… — Сюань Су пощёлкал пальцами, подбирая подходящую фразу. — У меня несколько состояний. Я могу быть, в принципе, «нормальным» — это нормальная фаза, логично. А могу быть чокнутым в край, когда мне хочется рвать, метать, громко смеяться без причины и творить всякие безобразия и смертоубийства. Вот это уже острая фаза моего безумия. Как, к примеру, во время Безночного Города, когда я взбесился из-за смерти брата и сестры Вэнь. Или когда Цзинь Цзысюнь на тропе Цюнци возомнил себя невесть кем, обвинил меня в том, что я проклял бедного его «Сотней дыр и тысячей язв», а потом сломал мой подарок для А-Лина, который я несколько месяцев делал! Он такой урод! Неуч! Как демон может кого-то проклясть? «Сотни дыр и тысячи язв» только от руки человека может появиться! — Сюань Су кивнул в сторону кровавой каши, некогда именуемой Су Шэ. — Я заглянул к нему в память: именно он проклял Цзинь Цзысюня из-за личной неприязни! А я остался, в итоге, крайним! Моя энергия обиды сошла с ума, и пошло-поехало…              Цзинь Лин щёлкнул костяшками рук и стиснул челюсти, не найдя слов. Его попервой возмутило то, как равнодушно Сюань Су об этом говорил, но потом он вспомнил, что, во-первых, это был демон, а во-вторых, тот был безумцем, спокойно отпускающим шутки по поводу собственной донельзя трагичной смерти.              Тем временем Сюань Су по новой вернулся к характеристике своей больной головы, пусть Цзинь Лин и пропустил начало этой части его речи:              — …Я понимаю; прекрасно осознаю, что это ненормально – делать из человека живую «носочную куклу», — сделал он отсылку на Су Шэ. — Но мне так весело и так похуй, что я ничуть себя не останавливаю. Уж простите. Щёлк-щёлк! Ха-ха-ха-ха!..              — Скажите, как к вам обращаться? — вдруг задал вопрос Цзинь Гуанъяо. — Делая вывод из ваших фраз, могу заключить, что вы считаете себя и Вэй Усяня разными людьми. К тому же я заметил, что вы не откликаетесь, когда вас зовут именно Вэй Усянем.              Сюань Су как будто призадумался:              — У меня много имён: я демон. Я не привязан к какому-то одному конкретному имени. Меня именовали и Печальной Флорибундой, и Старейшиной Илина, и Сюань Су, и Арлекином – только чьим-то дедушкой не назвали, ха-ха-ха!              — А если серьёзно, — вдруг опомнился Сюань Су и посуровел. — То Вэй Усянь – моя человеческая ипостась. Я… не хочу, чтобы я как демон ассоциировался у всех с тем, кто ко мне никакого отношения не имеет. Я двинулся. С момента, когда меня облили солёной водой и я сошёл с ума, я стал совершенно другим человеком. А если я – другой человек, то как я могу называть себя Вэй Усянем и порочить его имя? Пока я был заперт в Мо Сюаньюе, я откликался на Вэй Усяня либо же Вэй Ина, потому что был человеком. Пусть в определённой плоскости, но был. Теперь я снова демон – и имя Вэй Усянь вновь умерло, оставшись… — протянул он, бегло перелистнув страницы досье на заключённого номер четыре тысячи четыреста сорок четыре. — На страницах подобных книжек. Посему обращайтесь ко мне как Ваше Превосходительство либо же Сюань Су.              Цзинь Гуанъяо сощурился:              — Ваше Превосходительство, вы сказали, что как демона вас звали Печальной Флорибундой?              Все замолчали. Даже Цзян Чэн заглушил свою скорбь, выровнялся и вопросительно уставился на Сюань Су своими красными от слёз глазами.              — Лисёныш?.. — плаксиво выдохнул он и кратко покачал головой из стороны в сторону. — Какая ещё… Печальная Флорибунда?.. Это же… Это же был Юнь Цихао из ордена Яо!..              Сюань Су ухмыльнулся, утерев краешек рта кончиком пальца:              — Ага, а ещё небо зелёное. Ты знал, Глава Ордена Цзян?              Цзинь Гуанъяо мазнул взглядом странный распущенный внешний вид Сюань Су и сложил два и два:              — Вы подставили его и замели следы.              — В точку! — похвалил Сюань Су, мурлыкнув и крутанув хвостами, и воззрился на сдувшегося Цзян Чэна сверху вниз. — Я – то самое неосознанное озабоченное животное.              Цзян Чэн крупно вздрогнул, сгорбившись:              — Нет… — он закачал головой. — Нет… Ты… Ты… — он метнулся к книжке и пролистал её. — Тут нет ничего такого! Нет… Тут нет и слова об… этом! Ты не мог стать хули-цзин и Печальной Флорибундой!              Сюань Су выгнул бровь и красноречиво уставился на свои лисьи хвосты:              — Думаешь, я не мог?              Тут Лань Ванцзи подал голос и тихо прогудел:              — Кто?..              — Всё-то тебе расскажи, — фыркнул Сюань Су и подпёр подбородок кулаком, а свободной рукой махнул в сторону книжицы. — Его имя уже называлось сегодня.              Цзинь Гуанъяо впил взгляд в досье и отказался оторваться от него. Сюань Су мог кожей чувствовать, как у него крутились в голове «шестерёнки». Пока Цзян Чэн как сумасшедший листал страницы, вглядываясь в каждое написанное кровью слово и крутя книжку и так, и сяк, Цзинь Гуанъяо думал.              И сей процесс свои плоды принёс.              — Протеже! — воскликнул он обрадованно. Обычно так выглядят люди, которые получили ответ на загадку, которая мучила их несколько долгих лет. — В досье сказано, что вы – протеже Вэнь Лонвэя! И упоминается это в ключе «допыточные ранения». Когда я был среди адептов клана Вэнь в качестве шпиона, то, разбирая досье минувших лет, спрашивал об этой характеристике. «Ветераны» отмахивались, говоря, что расшифровка теперь не имеет смысла ввиду смерти Вэнь Лонвэя, а раньше слово «протеже» для пленников было нарицательным и экономило им, адептам, при составлении отчётов чернила!              Цзинь Гуанъяо сделался исключительно взволнованным, стоило ему получить разгадку, оттого так много и скоро наговорил.              Сюань Су скучающе хлопнул пару раз в ладоши:              — Браво.              А вот остальные ответу рады не были. Цзян Чэн так и вовсе раскрыл рот от шока и вытаращил глаза так, что Цзинь Лин испугался, как бы они не выпали из орбит.              — Лонвэй?.. — просипел он голосом заядлого алкоголика и повысил тон, вскрикнув. — Он?!..              Сюань Су посмотрел на него как на дурака, не понимающего очевидного:              — Я же сказал. И он сказал, — кивнул он на Цзинь Гуанъяо, что, казалось, обрёл душевный покой. — Хорошо, повторю ещё раз, чтобы вопросов больше не осталось!              Лань Ванцзи медленно поднял голову и вперил в него пустые, угаснувшие золотые глаза, внутренне готовясь услышать его констатацию факта минувших дней, бывшего для него, точно контрольным выстрелом из арбалета прямо в покалеченное сердце.              — Да, меня трахнул Вэнь Лонвэй! Да, я не смог из-за отсутствия ядра дать ему отпор! Да, меня как девицу заткнули мордой в постель и обесчестили. Я выл и подставлялся. А потом меня «учили манерам и должному общению со старшими» и в добровольно-принудительном порядке показывали, куда лучше всего направить своё искусное владение языком. Я затаил обиду и сдох! Так понятно? Теперь точно нет вопросов: а мог ли я стать хули-цзин?              — Из-за отсутствия… ядра… — ошалело выдавил Цзян Чэн, схватившись за сердце и за нижний дяньтянь и часто-часто задышав.              — Дядя!.. — обеспокоенно обнял его Цзинь Лин и принялся передавать духовные силы. Губы его дрожали, но больше он попрекать Сюань Су в жестокости не смел.              — Предвещая ваши бесконечные вопросы: да, я, обернувшись после скотской грязной смерти, будучи попользованным телом, на Луаньцзан, пошёл выкашивать пышущих энергией ян мужчин. Да, я – шлюха. Да, я - неосознанное озабоченное животное. Да, мне нисколько не жаль тех, кого я «затрахал и убил». Каждый из них по большей части сам залезал на меня – мне даже дразнить их не нужно было, чтобы они загорелись страстью. Что уж тут поделаешь. Ничего не попишешь! Мужчины – те ещё озабоченные сволочи, а не только одни лисы. Мы не можем создать «искру». Если нет влечения, то мужчина и не попадётся на удочку хули-цзин! Мы лишь распаляем их уже существующее желание. Так что… — Сюань Су лёг на спину и расслабленно свесил голову, ничуть не волнуясь по поводу собственной речи. — Можете называть меня и других лис «демонами-шлюхами», презирать за нашу суть сколько влезет, но не забывайте, что есть другая сторона медали.              — Лис… — осёкся Цзян Чэн.              — Что? — усмехнулся Сюань Су. — Больше не сможешь, как прежде, назвать меня Лисёнышем? — и хихикнул. — Н-да. Какое-то своеобразное предсказание вышло! Цзян Чэн, а Цзян Чэн! Как тебе? Лисёныш взаправду стал Лисёнышем! Классно, да?              — Нет!.. — всхлипнул Цзян Чэн, укрыв лицо в кулаках.              Цзинь Гуанъяо, выросший в среде борделя и будучи сыном «шлюхи», прекрасно понимал, что никакие слёзы это очерствевшее сердце не тронут, и потому знал, что если он цинично начнёт задавать интересующие его вопросы, то ничуть не ранит:              — Ваше Превосходительство, можно как Призраку Печальной Флорибунды вопрос?              — Валяй.              — Почему именно хладнокровные мужчины в белых одеждах?              Сюань Су затих на пару мгновений, прислушавшись к быстро бьющимся сердцам в грудях мужчин, запертых с ним в полумраке храма, к грому за дверьми, дождю и скорби, невозможной боли, исходящей от них, состраданию, что ложились на кожу. Спустя миг он фыркнул, мечтательно затянув:              — Ах мужчины в белых одеждах! Хладнокровные… такие страстные и пылкие внутри… М… Я больше всего любил тех, кто был образован и горд. Моей первой жертвой стал первый молодой господин семьи Ли. М-м-м… Какой же он был душка! Как ухаживал, как краснел передо мной… Стоило мне состряпать невинный взгляд – всё! – плыл. Вы как мужчины не желаете признавать, но вы – все до единого – просто обожаете невинность, — Сюань Су цокнул. — И Лонвэй любил. Его больше всего будоражил факт того, что он будет у меня первым. И единственным. Я ж даже не целован был. Наверняка он об этом догадался, когда полез ко мне в рот. Ха-ха. Он просто сходил с ума от моей невинности – во всех смыслах этого слова. Когда он пригляделся ко мне на стрельбище на территории его клана; когда имел возможность вставать на мою сторону прилюдно – ему нравилось «защищать меня», быть моим покровителем. Это льстило его самолюбию. Ему нравилось показывать своё увлечение, ухаживать за мной, завоёвывать моё расположение. Заботиться. Да, Лонвэй говорил, что любил меня…              — С того самого момента… Это началось так давно… — просипел Цзян Чэн, пусто уставившись в пол. Но никому до его бормотаний не было дела.              Сюань Су из-под ресниц взглянул в глаза Лань Ванцзи, установив зрительный контакт, и пожал плечами:              — Ему было тридцать пять. Мужчина крупной комплекции. Невозможно сильный. Хладнокровный, почти что не проявляющий эмоций: вместо жизни на лице один лишь лёд. Галантный. Заботящийся обо мне. Всегда бывший то ли рядом со мной, то ли следящий издалека. А эти белые одежды…              Выражение лица Лань Ванцзи сделалось таким сломленным и треснувшим, что у любого хоть немного способного на сострадание человека сжалось бы сердце. В красных глазах собирались крупные слёзы и текли по нефритовым щекам – но Лань Ванцзи не предпринимал попыток стереть их или заглушить.       Внезапно Сюань Су на долю секунды, на какую-то фразу сделался меланхоличным, печальным и искренне задумчивым:              — И тянет же ко мне таких влюблённых…              На этих словах Лань Ванцзи понял всё.              Сюань Су видел в нём, в его чертах своего насильника.              — Честно говоря, Цзинь Гуанъяо, я не дам тебе точного ответа, почему я выбирал только хладнокровных мужчин, причём в светлых одеждах. Думаю, дело было даже не в том, что они могли дать мне больше энергии ян или стать похожими на Лонвэя по своей грубости в постели. Я просто… срывался. Мозги, сознание отключались напрочь – я даже не думал, под кого ложусь. Просто… так. По одному сценарию. И всё во власти лисы. Просто… — Сюань Су помрачнел. — Неосознанное озабоченное животное.              Эти слова были для Цзян Чэна подобны ударам хлыста:              — Прости меня… — всхлипнул он. — Ли-лисёныш… прости меня…              Сюань Су холодно усмехнулся:              — Ты не к тому обратился. Чхать я хотел на твои извинения, — он рассеянно провёл когтем вдоль горла. — Мне уже тринадцать лет как всё равно на твои слова, мнение и извинения. Да, быть может, мне было обидно, когда ты, сам того не подозревая, в лицо Печальной Флорибунде сказал, что она - неосознанное озабоченное животное, тварь и шлюха; убила столько порядочных людей, лишив их чести перед смертью. Я и сам это прекрасно знал. Всё же что-то от заклинателя, имеющего честь и гордость, у меня осталось.              — Как-то так, — хмыкнул он. — Теперь… Теперь вы знаете, кем был Старейшина Илина – ебнутым на голову демоном; мальчишкой, умершим обесчещенным, от пыток; и никогда – тёмным заклинателем. Это глупость. А-Сянь, Вэй Ин, первый ученик ордена Цзян – он умер ещё до начала Аннигиляции Солнца в свой собственный восемнадцатый день рождения, и никто об этом, — Сюань Су студёно хохотнул. — До сегодняшнего дня, — и хрустнул шеей, потянувшись. — Так и не узнал. Всё как и сказал Вэнь Чжао: уличной псине, служскому выродку своя смерть. Заслуженная и в равной степени грязная.       

…

      Сюань Су хлопнул в ладоши и спрыгнул с алтаря:              — Ну что ж, с исповедью закончили. Всякому пиршеству наступает конец. Сейчас я откручу голову последнему человеку, и мы разойдёмся как в море корабли.              Никто его шутливого, беспечного настроя не поддержал.              — Лисёныш, — сипло окликнул его Цзян Чэн с застывшими слезами. — Почему ты мне ничего не сказал?..              — А должен был? — склонил голову набок Сюань Су и прицокнул. — Знаешь, жил на свете Лао Цзан, слуга из клана Вэнь. Он был незначительным «мальчиком на побегушках», но всегда старался в меру своих возможностей помогать несправедливо пленённым Дома Кандалов. Он скрашивал последние дни тех, для кого не было и шанса на бегство; забирал боль, даруя лекарства; если было куда бежать, помогал уйти. Этот дедушка поплатился семьёй и в конце концов – собственной жизнью.              Сюань Су склонился над телом Мо Сюаньюя, нырнул во внутренний карман ворота и выудил футлярчик, расшитый лотосами:              — А лишился он жизни потому, что помог мальчишке, что в слезах встречал свой восемнадцатый день рождения, будучи обесчещенным и избитым, в одной из сырых темниц Дома Кандалов. Он… забрал у прачек ленту, что с пятнадцати лет ежедневно украшала волосы мальчика, — демон присел на корточки перед замершим Цзян Чэном, по новой всхлипнувшим и задохнувшимся, и открыл футлярчик, явив взгляду его содержимое. — Она, лента, ещё хранила человеческое тепло, потому Лао Цзан прошил её заклинаниями, чтобы энергию ян удержать, — Сюань Су провёл кончиком когтя по вышитым текстам, что не поблекли даже со временем. — И сделал своими руками «от» и «до» футлярчик. Расшил лотосами, ибо мальчик этот был из речных долин, где круглый год тепло и лотосы цветут. Он спросил его: «Каким будет твоё последнее желание, раз некуда бежать?». А мальчик попросил… — демон не удержался от пусть холодной, но искренней улыбки. — Передать известие о собственной смерти своим брату и сестре. О ленте он ничего не ведал, добрый дедушка Цзан прибрал к рукам памятную вещь впоследствии, когда намеревался, несмотря ни на что, слово данное сдержать.              Сюань Су кратким движением с глухим стуком захлопнул футлярчик, ледяными руками обхватил горячую ладонь человека и вложил в неё скрытую вместилищем ленту, накрыв её впоследствии подрагивающими от рыданий тёплыми пальцами Цзян Чэна.              — Ты спрашиваешь меня, почему же я ничего не сказал… — он поднялся, пожав плечами. — Лао Цзана поймали и повесили на Площади Покаяния Грешников, когда он тайком собирался улизнуть в лагеря ордена Юньмэн Цзян, чтобы передать футлярчик с последним, что осталось от мальчика по имени Вэй Ин. Футлярчик лежал у него в кармане, не забранный либо же не обнаруженный адептами клана Вэнь. Лао Цзан не смог известить о смерти, а мальчик по имени Вэй Ин смог выбраться из тюрьмы под названием Луаньцзан. Зачем… было говорить о смерти, если мальчик всё же заявился на порог?              Цзян Чэн всхлипнул и, уронив лицо в ладони, по новой безутешно зарыдал: громко, навзрыд.              — Прости меня… Во имя Небес, прости меня, Лисёныш… Мне так жаль… Прости… — он согнулся пополам, прижав к груди футлярчик, и ему показалось, будто сокрытое в ленте тепло отозвалось на объятие, сочувственно начав греть. — Ты должен был мне сказать…              — А что бы это дало? — цинично припечатал Сюань Су. — Ничего. Я мёртв. И это неизменно. Моё сердце вырвали озлобленные души, когда я свалился на бесчувственные земли, — и перевёл взгляд на расширившего свои влажные от выступивших слёз глаза Лань Сичэня. — Я в самом деле бессердечен. Во мне нет и цяня сочувствия, человеческого тепла. Разве что-то мой рассказ изменил бы? — он хмыкнул. — Нет. Ничего бы он не изменил. На меня стали бы вести ночные охоты. Меня бы, как мальчишку Юнь Цихао, сожгли на священном костре, крича и тыча в меня, что я – шлюха и грязная лиса. А мне… Мне не хотелось таковой участи. Я уже умер однажды. И мне не хотелось позориться снова, умирая грязно и трагично. Так что… Ничего бы это не изменило. Мой маленький братец.       

***

      После завершения разговора в храм ворвался Вэнь Нин, за которым гнался Не Минцзюэ в обличье лютого мертвеца, части которого наконец-то воссоединились. На вопрос: «Что ты здесь забыл?», — Вэнь Нин ответил, что держался неподалёку, хотел проведать перед сном молодого господина Вэя, но наткнулся на разгуливающего Не Минцзюэ, что тоже, как и Вэнь Нин, «любовался полной луной».              Хватило одного взгляда, чтобы затаённой злобы в лютом мертвеце не осталось. Поглотив каждую каплю ци до последней, Сюань Су сыто облизнулся, спрятав пушистые хвосты и уши. Теперь на месте юного хули-цзин в распутных одеждах стоял вполне себе приличный молодой господин лет двадцати со стеклянными серыми глазами, убранными в привычную причёску волосами, чёрными одеждами в пол и сапогами на шпильке в цунь. Лишь заострённые уши с вычурной серьгой в одном из них – а именно в левом – выбивались из общей композиции и выдавали в нём демона.              Не Хуайсан, что – как Сюань Су знал – всё это время лишь притворялся потерявшим сознание из-за полившихся один за другим откровений, «отчего-то» досадливо и удручённо стискивал веер, глядя нечитаемым взглядом на труп старшего брата.              Когда двери распахнулись, впустив свет поднимающегося солнца и последождевую сырость, Сюань Су мазнул глазами из-за плеча Не Хуайсана, отчего тот схватился за висок от прострелившей голову боли, и преспокойно отвернулся, словно ему вообще не было какого-либо дела до «Незнайки из Цинхэ».              Также Сюань Су мягко намекнул всем, что распространяться обо всём том, что было в стенах храма услышано, — себе дороже; вспомните Вэнь Чжао. Но, конечно, все волнения и предосторожности были излишни: каждый стойко намеревался унести открывшуюся им истину с собой в могилу.              — Я сохранил ему жизнь, — шепнул Сюань Су Лань Сичэню, что внимательно сузил глаза, поняв, что ему говорили о Цзинь Гуанъяо. Глава Лань заломил пальцы и скользнул взглядом в сторону бессознательного мужчины в роскошных одеждах с изображением белоснежного пиона на груди, что был чрезвычайно бледен после того, как ему безжалостный демон уничтожил золотое ядро. — Так бы я ему голову открутил с удовольствием. Но я помиловал его, потому что ты попросил об этом.              — Когда? — не понял Лань Сичэнь, мигом начав прикидывать, когда это он просил Вэй Усяня о милости, и тотчас вспомнил.              Да. Вэй Усяня он не просил. Он просил Сюань Су – и тот его услышал.              — Ты зажёг для меня благовония, — пояснил демон. — Просил от всего сердца за жизнь. Я обещал, что сохраню.              Лань Сичэнь в благоговении выдохнул:              — Так вы и вправду… Божество?              — Неужто ещё не догадался?              — В это трудно поверить, — мотнул головой Лань Сичэнь и искренне поблагодарил, уважительно поклонившись. — Благодарю, Ваше Превосходительство. Будьте уверены, мы не допустим в Вашем Храме запустения.              Сюань Су едва удержался от того, чтобы закатить глаза… Хотя почему удержался? Он это сделал.              — Как вам угодно, — Сюань Су цокнул, понизив голос. — Имейте в виду, что теперь Цзинь Гуанъяо – ваша головная боль.              Лань Сичэнь кивнул:              — Я понимаю.       

…

       В храм Гуаньинь по прошествии четверти часа заявились переполошённые Лань Цижэнь, Цзинъи, Сычжуй, Яньли, Юй и другие.              Последние двое ошалело раскрыли рты и выпучили глаза, когда в тени, меж колонн, увидели Сюань Су в своём истинном воплощении – но, конечно, вопросов задавать не стали и внимание привлекать – тоже.              Когда Лань Цижэнь занялся делом и принялся руководить адептами, припрягая их к наведению порядка – в особенности бедолагу Цзинъи по объективным причинам, — Сюань Су позволил себе выплыть на залитый утренним солнцем порог и смерить строгим взглядом Яньли, что покорно опустила голову и сказала, что понимает, что по возвращении в Пристань её ждут добротные отцовские пиздюли.              Юй дальновидно не приближался и делал вид, что созерцание коньков крыш – самое лучшее в мире занятие: правда, от зоркого взора Сюань Су его это не спасёт. Но о нём позже.              Позднее Яньли радостно сбежала внутрь храма, потому как Сюань Су велел ей как следует поиздеваться над статуей «печально известной кошёлки» и свалить всё впоследствии на «издержки кровопролитной битвы».              Пока он не ушёл, Цзинь Лин успел его перехватить, замерев перед ним молча укоряющим изваянием.              — Что? — вскинул бровь Сюань Су.              — Учитель Вэй, — начал Цзинь Лин и тайком стиснул брелок в виде лотоса, оплетённого фениксом, что, разумеется, не укрылось от демоническо-божественных глаз. — Ты в самом деле… Сюань Су?              — Я рад. Ты наконец-то «устаканил» это у себя в голове. Мои сердечные поздравления.              Цзинь Лин поджал губы и огрызнулся:              — Я серьёзно! Побудь ты хоть немного таким, каким должен быть!              Сюань Су лукаво склонил голову набок:              — А каким я должен быть?              — Серьёзным! — шикнул Цзинь Лин и потёр висок, опустив низко плечи. — Скажи мне… Как тот, кто убил моих родителей и кого я ненавидел почти всю свою осознанную жизнь, мог быть в то же время тем, кем я восхищался и восхищаюсь до сих пор?..              Сюань Су холодно скривил губы:              — Это реальность, Цзинь Лин. В ней не бывает чего-то чисто белого и чисто чёрного. Всё – помесь. Одна из моих ипостасей причинила тебе невероятную боль. Но другая же сделала всё, чтобы её забрать. Как относиться ко мне, решай сам, я не смею влиять на твой выбор. Откажешься от веры в Сюань Су – что ж, я приму это; пусть мне и будет грустно без моего самого верного и ярого последователя.              Цзинь Лин поёжился, ибо слышать подобное было донельзя дико и странно. В голове никак не мог уложиться факт, что он разговаривает с Божеством. К тому же с тем, которому он всю осознанную жизнь поклонялся!              — Сюань Су всегда примет тебя на пороге храма и подержит свой зонт над твоей головой в дождливый день. Сюань Су выслушает и поддержит. А Учитель Вэй будет рад подъебать и дать несколько советов, могущих пригодиться в жизни.              Цзинь Лин скривился:              — Можно было без последней части.              — Нет, — с кукольными глазами и явным удовлетворением припечатал Сюань Су. — Без тёмного нет и светлого. Без подъёбов от дяди Вэя нет и божественно спокойного Сюань Су.              — Во имя Небес! — всплеснул от гнева руками Цзинь Лин. — Я больше не могу слушать, как ты несёшь свои бредни!              Сюань Су невозмутимо парировал:              — Тогда я буду нести сети.              Цзинь Лин запнулся, услышав каламбур, открыл и закрыл рот, и махнул на него рукой:              — Уж лучше бы ты оставался просто статуей… — Сюань Су покривлялся, мол, бойся своих желаний, но вдруг окаменел, потому как юноша влетел в его грудь и крепко-крепко обнял, уткнувшись носом в ключицу и прошептав. — Спасибо, Ваше Превосходительство…              Выражение лица Сюань Су стало исключительно странным и нелепым – судя по всему, таких тёплых объятий он не ожидал. Впрочем, оно быстро разгладилось; рука мягко – в противовес кружащему вокруг холоду и жестокому морозу – легла на спину и пару раз пригладила, думая, что сейчас юноша отстранится, но тот снова его удивил:              — Спасибо, дядя Вэй.              Сказав это, он действительно отстранился, порывисто развернулся и сбежал обратно в храм – наверное, обратно к дяде: уже Цзян. Сюань Су проводил его взглядом и зацепился как раз-таки за Цзян Чэна, что сверлил его глазами. Губы его всё ещё дрожали, поджимаясь. Руки ревностно прижимали к себе футлярчик – Сюань Су не знал, что тот намеревался с ним сделать, но, если честно, и не желал знать и узнавать.              Вдруг Цзян Чэн подорвался к нему, начав целенаправленно, бодро идти.              Но у Сюань Су были иные планы. Не предвкушая с ним разговора, он степенно кивнул, лукаво дрогнув краешком рта и вспыхнув радужками.              Цзян Чэн не понял, что бы это могло значить, но когда ему удалось заплутать в трёх соснах и каким-то боком вместо беспрепятственного прохождения пути «по прямой» сделать крюк и оказаться в глубине храма, в какой-то подсобке, то чужой коварный замысел дошёл до него и заставил его сжать до боли кулаки и глухо выругаться.              Довольный своей шалостью хитрый лис, плавно развернувшись, элегантной поступью двинулся прочь, не желая более и секунды пребывать на территории ненавистного ему храма. Его статная фигура постепенно удалялась, растворяясь на горизонте увядающего к зиме сада.              Лань Ванцзи стоял на крыльце и тяжело провожал потухшими глазами его спину, не делая и попытки последовать за ним. Яньли, что проходила мимо, ошарашенно на него посмотрела, словно не ожидала его здесь встретить. Она поправила в руках увесистый ящик а-ля набор юного вандала, проследила за направлением его взгляда и опешила, воскликнув:              — Ханьгуан-Цзюнь! — тот искоса на неё глянул, но промолчал. Лань Сичэнь, стоявший ближе к стене от Лань Ванцзи, вопросительно вскинул бровь, но девушка на него не обратила и цяня внимания. — Как это понимать? — предъявила она. — Что вы здесь делаете?              — Стою, — просто ответил Лань Ванцзи, не понимая, что от него хотят.              Яньли саркастично хохотнула:              — Стоите! — передразнила она. — А должны идти! — и глянула вслед своему шифу. — Или уже бежать! Вы чего тормозите?! Он же уйдёт!              Вместо Лань Ванцзи ответил обескураженный Лань Сичэнь:              — Дева Сюань, почему же Ванцзи стоит…              Яньли фыркнула:              — Ханьгуан-Цзюнь, вы меня, конечно, извините, но вы – идиот! — она указала пальцем на фигуру Сюань Су вдалеке и понизила голос. — Где вы видели, чтобы демоны пешком уходили? Да ещё так медленно? — увидев округлившиеся глаза, девушка поняла, что её отец точно нашёл свою пару и зеркальное отражение по пониманию «намёков». — Он вас таким образом зовёт пойти с собой! — Яньли не сдержалась и пнула Лань Ванцзи в поясницу, подтолкнув в сторону выхода из храма. — Простите, Ханьгуан-Цзюнь, мне мой несдержанный ангельский, но – пиздуйте! Ради Небытия, пиздуйте скорее! Ваша любовь зовёт вас и уже уходит!!              Лань Ванцзи резко вздохнул, крутанул головой в сторону Сюань Су, точно до конца не был уверен, но непреклонный взгляд Яньли, который обещал, что она сама потащит его за шкирку при необходимости, убедил его, что он не ослышался и что его… звали с собой…              Не став более медлить, Лань Ванцзи сорвался на свой самый отчаянный бег, на который он только был способен, и очень скоро исчез на горизонте вместе с силуэтом в чёрном.

***

      Лань Ванцзи, запыхавшись, остановился, уперев взволнованный взгляд в спину так же вставшего Сюань Су. Яньли была права, и это оказалось «очень прозрачное» приглашение пойти с ним.              — Вэй… Сюань Су.              Сюань Су холодно усмехнулся, выпустив из «плена» скрещенные за спиной руки и расположив их вдоль тела, но ничего не сказал, отчего Лань Ванцзи против воли заволновался.              — Сюань Су, я…              Но договорить ему не дали. Подлетевшая к нему тень воспользовалась окружающей глушью, чтобы показать своё истинное лицо. Ледяная рука стальной хваткой пригвоздила несопротивляющегося Лань Ванцзи к ближайшему дереву и сжала шею, ощутимо придушив.              — Лань Ванцзи, — холодно припечатал Сюань Су, с безжалостным равнодушием и тяжестью глядя на его бледное лицо. — Вот ты и попал в мои руки, — когда Лань Ванцзи хотел что-то сказать, демон сильнее сжал руку на его горле, отчего мужчина засипел, но в то же время не предпринял попытки вскинуть руки и сбросить с себя оковы. — Что такое? Даже не попытаешься вырваться?              Лань Ванцзи горько, искренне выдохнул:              — Нет нужды. Если Сюань Су… Если Сюань Су хочет меня убить, если ему будет легче – я готов принять это.              — Вот как? — выгнул дугой бровь Сюань Су. — Скажи-ка. Вижу, ты хочешь назвать меня Вэй Ином, но в итоге кличешь Сюань Су… Просто потому, что я так потребовал? Или не хочешь примерять на грязного лиса образ невинного мальчика из своих весенних снов?              — Не говори так… — болезненно просипел Лань Ванцзи.              — Я буду говорить то, что посчитаю нужным, — отрезал Сюань Су, чуть приподняв Лань Ванцзи над землёй и заставив носки его сапог заскрестись по пожухлой траве. — Разве это не правда? Скажи. Меня вот что интересует. Если ты и вправду меня лю-бишь, то почему не поддался на провокации на постоялом дворе? Искра была. Но она не распалялась. Почему?              — Это не было твоим «да».              — Только и всего? — удивился Сюань Су и опасно нахмурился. — Лань Ванцзи, не лги мне.              — Я не лгу. Запрещена ложь.              — Тогда почему? — настаивал демон, пристально присматриваясь к Лань Ванцзи со стороны «эмоционального канала связи».              — Потому что я люблю тебя, — выдохнул Лань Ванцзи, и Сюань Су почувствовал: то не было ложью.              Сюань Су, недоумевая, прошипел в лицо Лань Ванцзи:              — Вэнь Лонвэй тоже любил меня. Тогда почему он не услышал моё «нет», а ты – да?              — Любовь – когда твоё «нет» выше моего «да», — просипел Лань Ванцзи. — Судя по всему, для него это было не так, если он посмел обидеть тебя, — кулаки его от наплыва эмоций сжались. — Совершить непростительное… — он покачал головой. — Это не любовь.              — Хочешь сказать… — холодно протянул Сюань Су. — Что ты «не такой»?              — Мне нет нужды что-то доказывать тебе, Вэй Ин, — выдохнул Лань Ванцзи и закашлялся, потому как пальцы впились сильнее при смене обращения, но не отступил. — Моя любовь к тебе искренна и чиста. Мне не нужно твоё вынужденное «да». Моё «да» не изменится, не осквернит твоё «нет», не оспорит, — сейчас Лань Ванцзи вываливал всё как на духу, потому что знал: иного момента не представится. В этот миг его сжигало горе, боль. Любовь. И он не мог промолчать. — Я лишь хочу, чтобы ты был счастлив; чтобы тебе было тепло и не было больно. Хочу быть полезным тебе; хочу быть рядом, чтобы занять ту роль в твоём спектакле, которую ты для меня выберешь. Сердца радуется при виде тебя; сердце болит за тебя от мысли обо всех жестокостях, что тебе пришлось перенести. Полностью и безоговорочно люблю тебя. И это… — он покачал головой. — Не про желание. Я люблю тебя, Вэй Ин. Я люблю тебя, Старейшина Илина. Я люблю тебя, Сюань Су. Я люблю тебя, Арлекин. Каким бы ты ни был. Каждое из твоих проявлений, — Лань Ванцзи посинел от нехватки кислорода и непроизвольно сильнее и чаще зацарапал ногами землю. Но говорить не перестал. — Одинаково прекрасно. Будь ты грубый, холодный и жестокий; будь ты солнечный, улыбчивый и тёплый; будь ты возвышенный и недосягаемый. Я буду любить тебя, несмотря ни на что.              — Даже если это навредит тебе самому? — недоверчиво спросил Сюань Су, показательно сдавливая руку до невозможности.              — Да. Потому что люблю.              — Даже если я сейчас сломаю тебе шею и убью, как жалкое насекомое? Слабое и беззащитное.              — Да. Если это хоть немного облегчит тяжесть, возложенную на твою душу. Если твоя обида на весь этот мир хотя бы немного угаснет. Я приму смерть. Даже если она будет от твоей руки — особенно от твоей руки.              Сюань Су хмыкнул:              — Признайся, хочешь избавить мир от демона? Поэтому стремишься «ослабить мою энергию обиды»?              — Хочу согреть тебя. Хочу осчастливить тебя…… Если этот мир так с тобой обошёлся… — прохрипел Лань Ванцзи. — То пусть он горит.              Сюань Су вздрогнул и на долгие минуты уставился на постепенно задыхающегося в его хватке Лань Ванцзи.              — Примешь… смерть от моей руки?..              — Потому что люблю, — Лань Ванцзи сквозь подступившие слёзы улыбнулся. Тепло. Ласково. Нежно. И Сюань Су не смог отпустить холодный саркастичный комментарий, что уже вертелся на языке, ибо всё его внимание поглотила эта улыбка, которую наверняка ни один человек во всех трёх мирах не видел. — Моё милосердное, доброе, самое лучшее на свете Божество. Мой тёплый, незаменимый Вэй Ин. Моё солнышко. Мой воинственный, великий, несгибаемый Старейшина Илина. Мой прозорливый, вдумчивый Арлекин. Да, я приму смерть от твоей руки, если тебе станет легче, — он прерывисто вздохнул, хватая ртом воздух. — Я люблю тебя…              И на этом выдохе Вэй Усянь прижал Лань Ванцзи к дереву поцелуем, мигом расслабив хватку, но оставив руку на израненной его зверствами шее. Лань Ванцзи окаменел, не отвечая, но воспаряя изнутри от поцелуя. От настоящего поцелуя, а не той пошлости, что была минувшей ночью на постоялом дворе.              Язык Вэй Усяня чуть-чуть коснулся его губ и его языка. Прижавшись с силой к Лань Ванцзи до искр в глазах и кругов под веками, Вэй Усянь запустил правую ладонь ему в волосы.              Лань Ванцзи зажмурился от многоцветия ощущений и понимания, что смотреть на это прекрасное лицо в такой неописуемой близости от него запрещено. Язык припал к мышцам диафрагмы рта, отказавшись даже краешком своим задеть язык Вэй Усяня из трепетного чувства уважения и любви.              Вдруг целовавший его демон порывисто отстранился, и Лань Ванцзи перестал ощущать его присутствие. Он осел наземь, жадно глотая воздух ртом и компенсируя недостаток кислорода в крови и мозге.              Завидев тишину и обнаружив собственное одиночество, Лань Ванцзи заозирался по сторонам и обеспокоенно воскликнул, насилу поднявшись:              — Вэй Ин! — ноги ослабли и крупно заходили ходуном из стороны в сторону, то и дело норовя подкоситься и уронить его обратно в траву. Руки тоже обессилели, но попытались помочь своему хозяину держаться стоя, схватившись за кленовый ствол. — Вэй Ин! — вновь позвал сиплым голосом Лань Ванцзи, чувствуя, как горят зацелованные губы.              Но ему ответом была лишь тишина. Шелестящая и холодная. Словно в этом саду остался только он один и подступающая семимильными шагами зима.              Лань Ванцзи метнулся вперёд, дабы отыскать хотя бы краешек чужой одежды, выглядывающий из тени. И от этого резкого движения что-то звякнуло. И источник сего звука находился по левую сторону от его лица: в ухе. Лань Ванцзи обескураженно и порывисто коснулся кончиками пальцев мочки, что несколько потяжелела.              Отстегнув не пойми откуда взявшееся украшение, Лань Ванцзи разместил его у себя на раскрытой ладони и узнал в нём вещицу, принадлежавшую Вэй Ину:              — Серьга… — оторопело шепнул он в никуда.              И тут по пространству прокатилось эхо:              — Теперь мы квиты за гору Байфэн. Спасибо и прощай...       

— Чжань-эр.