В ожидании тепла

***

Глаза бездонны, молчаливы, В них отныне не видать искры. Великий холод их измучил, Солнца свет бесстыже утопил. Тепла уж боле не узреть, И человека там не сыщешь — Лишь пепелище встретит, Холодами завлекши…

***

Настоящее время. Луаньцзан.

…

      Было холодно. Сырость пещеры ложилась на кожу и залазила под ворот, заставляя тело промерзать быстрее, а облака пара — срываться с губ.              Вэй Усяню хотелось смеяться. Холодно. Жестоко. Убийственно. Ядовито. Серость радужек потихоньку меркла, и иные оттенки не стали заметны только из-за превалирующего дневного света, что попадал со входа в пещеру Фумо.              Кончик языка играючи щекотал тыльную сторону ряда зубов и изнывал от желания ощутить на себе кислинку свежей крови.              «До чего же распоясалась моя энергия обиды в смертной оболочке», — досадливо подумал Вэй Усянь и одернул себя, дабы не разгорячиться и сохранить трезвость рассудка. — «Не стоит уходить мыслями в этом направлении, иначе мозги уедут. Сейчас я нахожусь в уязвимом состоянии, поэтому за самосознанием стоит следить пристальнее».              Тем временем заклинатели кричали о чём-то, обвиняли его. Кажется… поминали родственников, что погибли в Безночном Городе.              «Н-да», — цокнул в мыслях Вэй Усянь. — «Что ж вы зануды такие! Сходили б в храм милосердного Сюань Су да помолились бы. Отчего ж лезете ко злу во плоти? Хочется самим перепачкать руки в крови, а не оставить разборки Божеству?», — он холодно усмехнулся. — «Рассуждаю, как этот Безликий Бай. Это что, получается, я украл понемногу черт у каждого бедствия? Что у ныне действующих, что у отставных. Чэнчжу научил проценты ни за что приписывать, Черновод со мной кур ворует да метёт всё, что плохо и хорошо лежит. Ци Жун…», — Вэй Усянь неприязненно дернул уголком брови, продолжая витать в облаках и мастерски игнорировать кружащую вокруг болтовню. — «Не хочется признавать, но нас объединяет бич с поеданием человечины. Какой отврат… А теперь ещё Безликий! Ну драть вашу ж мать и за ногу хватать…».              — Вэй Усянь! — рявкнул один из мужчин и притопнул ногой, клокоча от гнева. Он надеялся, что такой резкий вскрик привлечёт рассеянного демона и зло во плоти, но тот и бровью не повёл, продолжая смотреть «сквозь них». — Что за высокомерие!              — Вэй Ин, думаешь ты лучше других?! Да ты… Ты…              Яньли гаркнула из-за спины Вэй Усяня:              — Сволочь! Как ты смеешь разговаривать с ним таким образом?! Шваль!              — Женщине слова не давали! — мужчина сплюнул. — Особенно демону-шлюхе!              Тон лица Яньли побелел, а черты её на миг окаменели, но «господская ярость» оказалась сильнее прочих эмоций. Она встала на дыбы и зашипела:              — Что сказал, смертный?.. — Тяньфа заискрила, готовая из слейв-браслета обернуться плетью, на которую так и просилась чья-то шея.              Вэй Усянь только из-за Яньли смог прийти в себя и скосил на неё глаза, намереваясь одернуть, дабы она не забывалась и не развязывала ненужных драк.              Но тут случилось то, чего никто не ожидал.              Не говоря и слова, без каких-либо предупреждений и вскриков из толпы смазанной тенью вылетела юношеская фигура, что с короткого замаха врезала кулаком по лицу мужчины, повалив его наземь.              Лань Цижэнь исказил лицо и сурово воскликнул:              — Лань Цзинъи!              Цзинъи скривился, тряхнув кистью, и изобразил на лице такое отвращение, что всем поголовно показалось, будто он не сплюнул только потому, что являлся членом клана Лань:              — Ты не достоин зваться мужчиной, если позволяешь себе подобные грязные слова в сторону дамы! — он задрал подбородок, в обход ошарашенных взглядов толпы повернулся к точно такому же пораженному Лань Цижэню и поклонился, твердо отчеканив. — Учитель Лань, по правилам запрещается развязывать драки, поэтому я готов принять наказание по возвращении в орден. Но я, — глаза его холодно сверкнули. — Не извиняюсь и нисколько не раскаиваюсь в содеянном, — и следом солнечно улыбнулся, но никому эта солнечная улыбка не понравилась. — И ещё я готов принять наказание по возвращении в Облачные Глубины за непозволительную для члена клана Лань ругань и оскорбление человека.              Лань Цижэнь мрачно пригладил бородку и пробрюзжал:              — В твоей речи не было брани, за которую стоит принять наказание.              Цзинъи весело пропел:              — Не было. Вы правы, Учитель, — и обнажил ровный ряд белоснежных зубов, будучи исключительно довольным. — Сейчас будет, — повернувшись к валяющемуся на земле от шока мужчине, что держался за поврежденные нос и челюсть, он унял улыбку и злобно процедил. — А сейчас слушай меня сюда, пидор обрезанный! Чмопушила драный! То, что ты мужчина, — и то, я б тут поспорил, свои яйца ты, небось, по пьяни в карты проебал! — не даёт тебе права оскорблять женщину. Да и к тому же, чтоб ты знал, Вэньлин сильнее тебя в стократ, и если захочет, то подвесит тебя на одной из еловых веток в качестве игрушки к Новому Году! Не спорю, она та ещё стерва, но кричать на неё и обзывать её как только можно — моя прерогатива! Говоришь, не давали слова «демону-шлюхе»? Я тебя сейчас так огрею, мудозвон, что ты напрочь забудешь, как раскрывать свою гнилую хлеборезку, которую с мылом бы промыть как следует! И уже тебе не дадут слова!              Цзинъи перевёл дух и через секунду продолжил:              — И что, что Вэньлин — демон? И что, что она — хули-цзин? Да у неё человечности будет побольше вашей! Чтоб ты знал, Вэньлин всегда приходит на выручку! Всегда всем помогает и защищает слабых. Она хороший, верный друг и… — он не выдержал и сплюнул в ноги мужчине. — Человек! А вот ты… — Цзинъи упер руки в бока и навис над своей жертвой, вжавшей голову в плечи, мастерски игнорируя готовящегося словить искажение ци Лань Цижэня. — Редкостное чучело! Ебанат! Из твоего рта в последние несколько минут лилось отборное дерьмо, непомерного количества, — так какой же вывод? Или ты — говноед, или твои родители так самозабвенно и грязно трахались, что получили в итоге урода, что не помер в младенчестве только из-за омерзения и нежелания марать свои возвышенные руки Божеств? Чмо! Сам ты шлюха!              Выдав тираду и облегчив душу, Цзинъи разгладил лицо, вернув ему невозмутимость непорочной юности, и с миловидной полуулыбкой и со спокойствием во взоре повернулся к Лань Цижэню, которому определенно стоило привести лекаря:               — Спасибо большое, Учитель! — и юркнул за спину Вэй Усяня и Лань Ванцзи так быстро, что чуть не упал на повороте. Замерев подле Яньли, Цзинъи прерывисто выдохнул, чувствуя, как дрожали поджилки, и, как цикада зимой, затих.              Вэй Усянь раньше всех оправился от удивления и внутренне одобрил поступок Цзинъи:              «Ну хоть чему-то вы у меня научились! Молодец, Цзинъи, перестал быть тряпкой производства Гусу Лань».              От необходимости придумывать, как сгладить неловкую паузу, всех избавило внезапное рычание лютых мертвецов вдали. Половина из толпы отделилась, чтобы пойти и разобраться с ними, а другая половина вытащила из ножен мечи и наставила их на «преступников».              Вэй Усянь на это закатил глаза и посчитал, что он — роза среди навоза, поэтому тратить силы на разборки со всяким сбродом не желает. Отряхнув руки, Вэй Усянь цокнул и развернулся, дабы пойти вглубь пещеры и с удобством разместиться где-нибудь, чтобы как следует всё обдумать.              — Эй! — воскликнул кто-то из толпы. — Как ты можешь просто взять, повернуться к нам спиной и уйти?!              Но для Вэй Усяня эти крики были так же, как рокот цикад. Он пихнул Яньли в плечо, дабы та не простаивала поразительно тихой и растерянной, и потрепал Цзинъи по голове, шепнув:              — Горжусь, — и двинулся дальше, делая то, что считал нужным.              Цзинъи пусть тайком, но засиял, точно начищенный медяк, и даже решился чуть задрать нос от гордости и важности.              Цзян Чэн, видя подобное нежелание с кем-либо говорить от Вэй Усяня, скривил губы и натянул в руках Цзыдянь, намереваясь с его помощью притянуть «беглеца» назад и тем самым его унизить. Но неожиданно для него плеть в его руках вспыхнула и обернулась кольцом. Побелев, Цзян Чэн замер и с ошарашенным взглядом уставился на свою ладонь, на которую следом упало две ярких капли крови.              Цзинь Лин мигом подскочил к нему:              — Дядя! — сказано это было столь высоко и громко, что Вэй Усянь, будучи обладателем весьма чуткого слуха даже в смертном теле, скривился, равно как и Яньли, что сморщила кончик носа, но на удивление промолчала, а не воскликнула, как сделала бы это раньше, чтобы потребовать вести себя тише.              Со стороны битвы послышались изумленные вскрики и звон падающих мечей. Большая часть оружий поблекла, а кровь полилась рекой.              — Что происходит?!              — Мои духовные силы пропали!              — Шисюн, шисюн, помоги! Со мной что-то происходит!              Лань Ванцзи продолжил прикрывать опешивших заклинателей, тем самым помогая им отступить. Бичэнь не вернулся в ножны и продолжил озарять площадку своим белоснежным светом.              Постепенно возле пещеры Фумо собралась внушительная толпа — теперь уже все были в полном составе.              Вэй Усянь, что доселе занимался тем, что рассматривал скучающим взглядом магическое поле, кое нарисовал некогда с целью потренироваться в познании темных практик, искоса посмотрел на дерущегося в полную силу Лань Ванцзи, что задействовал и гуцинь, и меч, и с неясными эмоциями задержал на нём взгляд, словно о чём-то размышлял.              В конце концов что-то в нём пересилило другое, и Вэй Усянь небрежно махнул рукой.              Несущиеся на Лань Ванцзи мертвецы врезались в глухую стену и повалились навзничь. Некоторые даже вспыхнули, будто их только что немилосердно подожгли.              Лань Ванцзи застыл, так и не отпустив струн, и Вэй Усянь, поняв, что завладел его вниманием, легко посвистел:              — Эй, Чжань-эр, идём сюда. Тут от тебя больше толку.              Лань Цижэнь свёл брови и процедил:              — Как смеешь ты подзывать его, словно собаку?..              Вэй Усянь промолчал, видимо про себя уже отмахнувшись от его слов. Он был человеком – или демоном – слова, не любящим делать что-то зазря. Поэтому если Вэй Усянь считал, что говорить что-то в ответ Лань Цижэню не имеет никакого смысла, то он и не говорил.              — Что такое, Вэй Ин? — спокойно спросил Лань Ванцзи, приблизившись, как попросили. Ему уже давно была знакома манера общения Вэй Усяня, поэтому обижаться на то, что его «подозвали как собаку» он не стал, ведь ему было известно, что Вэй Усянь подобного уничижительного смысла не вкладывал.              Лань Цижэнь, видя это, сжал челюсти, крепко зажмурился и отвернулся, словно то, что он видел, оскорбляло его взор. Вены на висках вздулись, а костяшки рук щелкнули, словно Лань Цижэнь был бы не против повторить подвиг своего воспитанника Лань Цзинъи.              Тем временем Вэй Усянь выпрямился и цокнул, щелкнув пальцами:              — Тот барьерчик не продержится долго. Всё-таки у меня запасы сил в смертном теле не бесконечны. А если быть точнее, весьма и весьма малы. Использовал я его, чтобы найти альтернативу в спокойной обстановке.              Лань Ванцзи ласково заглянул ему в лицо, отмечая бледность чужого лица:              — Я бы продержался.              Вэй Усянь посмотрел на него как на дурака:              — Я знаю. Но неужто тебе хотелось защищать этих уродов? Нечего тратить силы на настолько бесполезные вещи. Тем более, что у меня есть возможность позволить тебе посидеть спокойно и быть там, где ты можешь быть полезен.              — Мгм, — мыкнул Лань Ванцзи. — Ты сказал, что долго этот барьер не продержится.              — Ага, — бросил Вэй Усянь и кивком указал на подпорченное временем поле. — Когда-то я нарисовал его, практикуясь. Если подлатать его, то, в принципе, оно сможет защитить нас до того момента, пока не придумаем, как без лишних усилий избавиться от этой головной боли.              Лань Сычжуй, слышавший каждое его слово, тотчас воскликнул:              — В таком случае нужно поскорее его восстановить, чтобы люди могли укрыться!              Было видно, что Вэй Усянь хотел бы в привычной манере прокомментировать «зачем мне беспокоиться об остальных людях?», но по некой причине он не стал этого делать, лишь отмахнулся:              — Хуочжуй! Хватит нести бредни. Займись лучше делом и помоги учителям.              Сычжуй возмущенно свёл брови:              — Я Сычжуй! — поджав губы, он добавил. — И помогать людям — не признак недостатка ума! И это вовсе не ерунда!              — Ага, как знаешь, — по-лисьи фыркнул Вэй Усянь, взмахнув хвостом. — Чжань-эр, посвети мне. Ни черта не вижу…              Яньли тотчас взволнованно вскинула голову:              — Как не видишь?              Вэй Усянь оглянулся на неё из-за плеча и выгнул бровь, как бы говоря: «Сама догадаешься или всё же подсказать?». Впрочем, Яньли обладала гибким умом и быстро смекнула, к чему клонили, потому больше лишних вопросов не задавала и быстро умолкла, вновь сделавшись чрезвычайно тихой.              — Учитель! — взволнованно позвал Цзинъи. — Ваш барьер, кажется, вот-вот спадёт!              Вэй Усянь рассеянно промычал:              — Н-да… плохо дело. Ну что поделать, — он выпрямился и потянулся, пропевая. — В таком случае предлагаю вам укрыться внутри. Поле восстановить несложно — дело пары секунд. Теперь, когда я увидел, что тут написано, мне не составит труда подправить текст.              Не Хуайсан, стоявший чуть поодаль с охраной, воскликнул:              — Ох, то есть мы можем уже зайти и укрыться в безопасном месте?              — Как вам угодно. Можете остаться снаружи и сдохнуть. А можете быть умнее и по-тихому юркнуть внутрь, пока мне нет до вас дела, и укрыться от напасти, начав восстанавливать силы.              — В таком случае, — улыбнулся Не Хуайсан. — Я предпочту укрыться внутри, если позволишь, Вэй-сюн, — он покачал сложенным веером в воздухе и повёл за собой адептов клана Не, игнорируя направленные на них взгляды.              Видя подобные действия от Не Хуайсана и слыша его общение с Великим и ужасным Старейшиной Илина, каждый совершенствующийся поголовно решил, что глава ордена Не — тот ещё никчемыш и крыса, готовая стелиться перед кем угодно, лишь бы спасти свою шкуру.              Они определенно были не такими, нет.              Сычжуй искренне воскликнул, искажая от беспокойства лицо:              — Прошу вас, не стойте снаружи! Тут небезопасно. У вас пропали духовные силы. Ни к чему рисковать! Внутри и вправду есть поле, которое Учитель Вэй способен восстановить! Не упрямствуйте!              Его волнение, идущее от сердца, тем не менее никого не тронуло. Заклинатели как смотрели на Вэй Усяня с недоверием и враждебностью, так и смотрели, не делая шага ни вперед, ни назад.              Яньли встала на пороге пещеры, обняв себя за плечи, и скользнула взглядом в сторону молчаливого Цзинь Лина, что напряженно всматривался в Цзян Чэна, лицо которого было весьма бледно. Что-то для себя решив, девушка тряхнула головой и бесшумно подошла к юноше и мужчине, тихо-тихо шепнув:              — Эй.              Цзинь Лин вздрогнул, равно как и Цзян Чэн, что тотчас зашипел, заведя племянника за спину:              — Ах ты озабоченное животное! Что пристраиваешься?!              Черты Яньли окаменели, точно от злости, но она заставила себя успокоиться:              — Глава Цзян, не нужно искать в моих действиях злой умысел. Я всего лишь хотела помочь.              Цзян Чэн ядовито скривился:              — Да что ты. Так я и поверил. Демоница да помогать?              Цзян Яньли не выдержала и пропустила в тон холод:              — Кто вам сказал, что я демон?..              Выражение лица Цзян Чэна усмехнулось, сделавшись столь едким и язвительным, что, не будь этот гадкий мужчина дядей Цзинь Лина, Яньли безо всяких сомнений подвесила бы его на Тяньфе с обрыва или скормила монстрам. Но так как она делала всё это из желания извиниться перед юношей, девушка пояснила:              — Я жива. Моё сердце бьётся. Я родилась такой. А значит, демоном не являюсь. Я добрый дух. Принадлежу ответвлению Божественных Лис. Разве можно искать злой умысел у порождения половины ян?              — Ни разу не слышал об «ответвлении Божественных Лис», — не поверил её словам Цзян Чэн и обидно рассмеялся. — Придумай что получше, лиса. И не смей виться возле Цзинь Лина! Убью!              Яньли обнажила клыки, а глаза её вспыхнули голубизной:              — Да что ты?! Убьёшь?! А не ты ли в дорожной пыли ползал в поединке один на один?!              Цзян Чэн побелел и встал на дыбы:              — Как ты…              — Дядя! — позвал Цзинь Лин и стиснул челюсти, когда на него с надеждой посмотрела Яньли. — Я… тоже не верю ей. Но в пещере и вправду безопасно. Пойдём внутрь. Я сам видел и поле, и планировку.              Яньли побледнела и опустила ресницы, так ничего и не сказав. На языке у неё вертелось доселе предложение о помощи, не связанное с магическим полем, но теперь лисья гордость не позволила ей озвучить его. Не успели Цзян Чэн и Цзинь Лин и ухом моргнуть, а девушки рядом с ними уже не было. Когда пропажа обнаружилась, Цзинь Лин помрачнел — даже воздух вокруг него сделался каким-то сырым и кислым. Но тем не менее искать Яньли он не пошёл, вместо этого потащил Цзян Чэна за локоть внутрь.              Материализовавшись на входе в пещеру, Яньли увидела Цзинъи, что приглушенно матерился, очищая испачканный о каменную стену подол мантии. Не став ходить вокруг да около, она бесшумно приблизилась и подёргала юношу за рукав, ломко шепнув:              — Цзинъи…              Цзинъи подскочил подстреленным зайцем и едва ли не заверещал. Он медленно обернулся и с укоризной посмотрел на неё, зашипев:              — Ну стерва! Убить меня удумала?! Я чуть с инфарктом или искажением ци не слёг!              Яньли вдруг потупила взор, отпустив ткань:              — Прости.              Цзинъи застопорился, не ожидав извинений, и большими глазами уставился на виноватое лицо. Его голос сломался и зазвучал неуверенно:              — Да ладно, чего ты. Я ж несерьезно ругаюсь. Что ты там хотела?              Девушка вскинула взгляд:              — Почему хули-цзин зовут демонами-шлюхами?              Казалось, этот вопрос выбил Цзинъи из колеи. Он протянул нечленораздельное, задумчивое «ну» и кашлянул, почесав затылок:              — Ну как… — внезапно юноша смутился. — Ты не подумай, я и Сычжуй отношения к тебе не поменяли и… такой тебя не считаем. Вообще, это варварство и вопиющая несправедливость в сторону лис, поэтому…              — Цзинъи, — пробурчала Яньли. — Ближе к делу.              По-дедовски забубнив себе что-то под нос, Цзинъи наконец «перешел к делу»:              — В общем, исходя из условий вашей… смерти… люди стали предвзято относиться к лисам. Да и вы ж энергию ян из смертных высасываете определенным способом. Вот и повелось так в обиходе.              Брови Яньли взлетели:              — Из-за этого?! — она зло усмехнулась. — Это же идиотизм!              Цзинъи развёл руками:              — Так уж повелось. Я к этому руку не прикладывал, — взгляд его наполнился сочувствием. — Вэньлин, ты это, не думай ничего такого. Я, пусть и браню тебя, на самом деле ничего превратного не имею. Если тебя это пугает или вызывает тяжелые воспоминания о…              — Я живая, — оборвала его Яньли, едко заломив брови.              — Чего? — тупо заморгал Цзинъи, склонив голову на бок. — Ты же лиса?              Закатив глаза, Яньли решила не тратить силы на бессмысленные объяснения, поэтому обратилась к действенному способу: к наглядности. Порывисто схватив юношу за запястье, она прижала его ладонь к своей груди.              Не успевший толком сообразить, что произошло, Цзинъи заалел и запищал, попытавшись отпрянуть:              — Чего творишь?! Это!.. Это… Нам запрещено касаться женщин!              — Угомонись ты! — рявкнула Яньли. — И слушай.              Цзинъи не сразу понял:              — Чё… — а потом прислушался, и глаза его в откровенном шоке округлились. — Это?..              Яньли сделала такие же большие глаза, как у него, будто раскрывала секрет мироздания:              — Представляешь?.. Это бьющееся сердце. Я ещё и дышу!.. Бу!              Цзинъи вскрикнул, одергивая руку, точно ошпаренный.              — Уйди, проклятая! Пугаешь меня тут! — он заскрипел зубами и топнул, сжав руки в кулаки. — Вот те раз! Я-то уж успел начать тебе сочувствовать и думать: «Вот поэтому-то она такая стерва…», — а ты, оказывается, такой уродилась! Хабалка!              Девушка на миг отринула свои тягостные думы и в привычной манере скривила губы, и язвительно поцокала:              — Ой-ой! Это ты просто неженка!              Цзинъи фыркнул и показал ей кулак, мол, «ну погоди ты у меня». Яньли же в ответ лишь хихикнула и показала язык.              Видевший эту сцену Цзинь Лин сложил два и два и получил в ответе пять, потому лицо его помрачнело, а зубы стиснулись. Он насилу отвернулся и попытался заглушить темное чувство в груди, что толкало его вперёд, дабы разлучить хихикающих о чём-то друг с другом Яньли и Цзинъи.              Но выходило не очень.              — Ну а если серьезно, — зевнул Цзинъи, проверяя ток ци в своих меридианах. — Как так вышло, что ты треххвостая хули-цзин и при том живая?              Яньли при этом вопросе чуть опустила плечи, но следом задрала подбородок. Тон несколько похолодел:              — Мама.              — Что — мама? — захлопал глазами Цзинъи.              — Пострадала в этом плане моя мама. Она понесла дитя от надругавшегося над ней мужчины и затаила обиду и на него, и на ребёнка под сердцем. Затаённая злоба не заставила себя долго ждать. На свет появилась девочка-лиса.              Цзинъи неловко выдохнул, заломив брови:              — Оу… — он постучал пальцем по локтю, пытаясь подобрать слова. — Ну ты это… Эм…              Яньли тряхнула головой и весело фыркнула:              — Дела минувших дней. Меня это не тяготит. Мой папа, — она смягчившимися глазами указала на Вэй Усяня. — Сделал для этого всё возможное.              Проследив за направлением её взгляда, Цзинъи впал в ступор:              — Но Учитель же только недавно воскрес в теле сумасшедшего Мо! Как так вышло….              Яньли лишь загадочно улыбнулась:              — Когда-нибудь я тебе расскажу об этом, — и ущипнула юношу за нос. — А до тех пор ты пока придумай, что преподнести мне взамен. Сегодня я расщедрилась, потому что ты вступился за меня. Но то была разовая акция!              Загудев и начав тереть нос, Цзинъи свободной рукой показал ей кулак и буркнул:              — Ну лиса! Плутовка! Всё-то тебе подавай. Меркантильная какая! Нет бы по старой дружбе, «за так» …              Подбоченившись, Яньли широко-широко улыбнулась:              — Деньги вне дружбы, а своевременное возвращение кредита облегчает заимствование во второй раз. Помни об этом.              Вдруг из-за угла вынырнул Сычжуй, что от беспокойства искусал все губы:              — Много людей остается снаружи. А ведь беда подбирается… — он оглянулся на топчущийся в смятениях народ и заломил пальцы.              Яньли сощурилась, опустив руку на бедро:              — И нравится тебе тратить нервы на дураков?              Узнав определенную манеру определенного человека, Сычжуй устало выдохнул:              — Я не могу просто закрыть глаза на это.              — Ты всегда был слишком сердобольным, — цокнул Цзинъи и размял плечи. — Ну если тебе это так важно, то можем пойти и прикрикнуть на них. Как сказал один раз Учитель Вэй: иногда надо дать отрезвляющего пинка под зад — полетит хорошо.              — Цзинъи! — слабо шикнул Сычжуй, оглянувшись вокруг. — Тебя же могут услышать!              Цзинъи нервно рассмеялся, оттянув ворот, словно ему не хватало воздуха:              — Сычжуй, меня и так без сомнений высекут дисциплинарным кнутом по приезде за позор ордена. Какая разница, если я буду сейчас молчать и сдерживаться? Так или иначе выебут — думаешь, моя цензура поможет мне заслужить вазелин?              — Как?! — побелела Яньли. На её восклицание что Цзинъи, что Сычжуй крякнули, испугавшись. — Ты же сделал благое дело. Заступился! Как могут тебя высечь? Тем более дисциплинарным кнутом!..              Цзинъи замахал руками:              — Да я так, утрирую. Просто Учитель Лань точно меня за такую выходку прибьёт! Я, как представлю… — больше он ничего не сказал, лишь передёрнулся всем телом, красноречиво показав свои страхи.              Яньли нахмурилась и тихо пробубнила:              — Тогда зачем ты, зная, что за этим пойдёт, встал на мою сторону? — она опустила взгляд и скомкала подол рубашки. — Тем более на сторону лисы…              Цзинъи и Сычжуй мрачно и сочувственно переглянулись. Цзинъи твёрдо ответил:              — Потому что ты мой друг. А за друзей нельзя не заступиться. Кем бы ты там ни была, — он улыбнулся и щелкнул её по лбу, с удовлетворением наблюдая за тем, как Яньли зашипела, встав на дыбы и схватившись за лоб. — Хоть стервой, хоть лисой.              Сычжуй мягко и тепло заверил её:              — Вэньлин, для нас ты друг, а не демон.              Вдруг девушка шепнула, глядя в пол:              — Яньли.              Юноши не поняли:              — А?              Подняв взор и смерив им обоих юношей, Яньли отчеканила:              — Меня зовут Яньли. Это моё настоящее имя, — она чуть помедлила и улыбнулась. — Вэй Яньли.              Стоявшие чуть поодаль Цзян Чэн и Цзинь Лин всё прекрасно слышали. И то, что им удалось пусть украдкой, но узнать, вызвало в них неоднозначные чувства.              Цзян Чэн, услышав, что девушка признаёт себя человеком с фамилией Вэй, сжал челюсти и ощутил тяжесть на сердце и в то же время ядовитую злость, желание начать насмехаться сильнее и язвительнее. А также, это открытие развеивало в его душе думы и следом как нечто ясное, точно Божий день, заявляло: «Ну да, нет ничего странного в том, что эта девушка столь сильна. Она же дочь Вэй Усяня!». Вот только… вопрос «откуда она у него?» оставался по-прежнему открытым.              Цзинь Лин… не мог прийти к согласию с самим собой. Его разрывало и таскало из стороны в сторону. Вроде как… «Я жива. Не демон» должно было убедить его в том, что никаких чар на нём не было; что Вэньлин… а точнее, Яньли не преследовала злого умысла, общаясь с ним; что её действия по отношению к нему не были ложью.              Но в то же время Цзинь Лин не мог сердцем по-настоящему поверить в это. Не мог принять. Она же разбила меч его отца! Она же… Она же хули-цзин! Кто знает, может, она использовала дурман, чтобы Цзинъи и Сычжуй поверили в её жизнь?              Цзинь Лин… не мог верить ей.              Ему казалось, что, скажи сейчас девушка что угодно — он не поверит; попытается уличить во лжи и убедить самого себя, что того и следовало ожидать; что всё подтвердилось и не нужно… колебаться. Ведь если она солжёт — она лиса. Плутовка! Демоница! Жестокая ученица ублюдка-Вэй Усяня! Этого и следовало ожидать от сторонницы темного практика. Цзинь Лину казалось, что, скажи девушка сейчас, что небо — синее, он бы не поверил и сказал бы ей, что оно голубое: а ведь это лишь обычная придирка и мнение касательно оттенка! Глупая попытка отыскать в её словах ложь. Глупая. Но отчаянная.              В таком случае Цзинь Лин бы не колебался. Цзинь Лин бы знал, как к ней относиться.              Всё было бы гораздо проще…              Цзинь Лин прислонился спиной к ледяной стене пещеры и не ощутил её сырого холода. Глаза его приковались к девушке и двум юношам. Мышцы сдавливало от навязчивых, но весьма противоречивых желаний. Ему хотелось подойти, заговорить с ними и так же вместе посмеяться при случае, как было это в городе И, но в то же время он понимал, что зол на всех них. На Вэньлин, что на самом деле была Яньли; на Цзинъи и Сычжуя, что смогли найти в себе силы ни о чём таком не думать и просто быть с Яньли друзьями.              Яньли…              Цзинь Лин украдкой коснулся губ подушечками пальцев и почувствовал, как их кольнуло, точно током. Он хорошо видел, как Яньли обращается с плетью и дерётся в полную силу. О, это было похоже на самое настоящее бедствие, сошедшее на землю! В тот момент, Цзинь Лин на самом деле подумал, будто земля и Небеса расколются, а его самого оглушит громовой раскат неописуемой мощи.              Профиль девушки был неизменно нежен и прекрасен — как у Небожительницы, посетившей бренный мир. Но… как у лисы может быть лик Небожительницы? Что за вздор! Она… Она демон. Распутный. Жестокий. Бессердечный. Ей нельзя верить. Эти чистота, нежность обманчивы. Эта плутовка… лишь играет с ним. Использует.              Вот только для чего?.. Неясно.              Яньли…              Это имя отдавалось в сердце легкой дрожью благоговения и искреннего восхищения — впрочем, Цзинь Лин всеми силами пытался эти чувства заглушить. Им было не место в его душе. Не было места в его сердце… любви к хули-цзин. Тем более к той, что являлась дочерью убийцы его родителей.              Яньли…              Имя такое нежное, ласковое, светлое, точно май. Такое же, как у его матери. Девушки, названные идентично, но такие по своей натуре различные: да настолько, что эта противоположность захватывала дух и кружила голову.              Цзинь Лин крепко зажмурился от пронзившей его боли — кажется, в порыве тягостной задумчивости он прикусил язык, от чего рот быстро наполнился кровью.              Это отрезвило.              «Не сейчас. Да и не о чем гадать. Вэньлин… Яньли… Кем бы она ни была, как бы себя ни называла, лгала мне. Во многом. Она… разбила Суйхуа, а следом — и меня самого. Она в ста случаев из ста использует меня. Она же хули-цзин. Всё в ней — маска и притворство. Не позволю… запятнать меня», — Цзинь Лин в последний раз задержал на девушке взгляд и отвернулся, не заметив, что та так же наблюдала за ним с ничем не прикрытыми сожалением и печалью.              

…

             — Эй! — рявкнул Цзинъи, вышедший на улицу и махнувший рукой. — Охота помереть?!              Сычжуй воскликнул, всплеснув руками:              — Идите же! Защитить себя будет тяжело!              Яньли юркнула за спину юношей и скрыла себя заклинанием бессмертных Небожителей от глаз заклинателей. Прикрыв глаза, она сосредоточилась и выпустила свою лисью суть. Голос сделался чистым и звонким, точно колокольчики поутру, когда Яньли затянула мелодию, которая вмиг достигла ушей упорствующих неясно зачем совершенствующихся.              В этот момент показалось, будто толпу одновременно огрели чем-то по голове или опоили дурманом. Черты разгладились, сделав лица весьма умиротворенными и смиренными. Из глаз исчезли заносчивость и упрямство. Переглянувшись, несколько особо громогласных заключили, что спорить с Вэй Усянем можно и внутри, вдали от мертвецов: в конце концов их больше, а он один!              

Пещера Фумо наполнилась тысячью заклинателей.

      

***

             Лисьи чары, использованные Яньли, не несли в себе зла, ибо она была лисой божественной ветви. Очень скоро, когда задача «загнать тупых ягнят в загон» была выполнена, девушка спокойно отпустила их сознания, предоставив заклинателей самим себе. Те тотчас заморгали, словно удивляясь своим порывам. Все дружно подумали на проделки лисы, но так как в их памяти не осталось ничего, отсылающего на её присутствие, они решили повременить с этим и разобраться с более насущной проблемой: их нахождение один на один со Старейшиной Илина в замкнутом пространстве и исчезнувшие куда-то духовные силы.              Вэй Усянь дернул уголком рта и бросил, не отрывая взгляда от текстов и протянув руку к Лань Ванцзи:              — Бичэнь.              Ответила вместо Лань Ванцзи, догадавшегося о замыслах Вэй Усяня и намеревавшегося воспротивиться, Яньли, что отточенным движением обернула браслет изящным мечом и поднесла к своей ладони:              — Я сама. Будет мне практикой в восстановлении текстов заклинаний, — совершить задуманное ей не дала рука Вэй Усяня, быстро накрывшая её ладонь и не давшая Яньли порезать себя.              Вэй Усянь неожиданно ласково прошептал:              — Не надо.              Яньли сердито нахмурилась:              — Почему?              — Кровь твоя ценная. Беречь нужно и лишний раз не лить, — Вэй Усянь медленно рассек свою ладонь крепко заточенным лезвием Тяньфа и отодвинул меч от руки Яньли. — Не то что моя.              Девушка хотела было возразить, но грузный взгляд исподлобья пресёк все её намерения на корню. Отойдя к текстам, Вэй Усянь присел на корточки и быстрыми движениями стал исправлять черты.              Толпа наконец перестала хоть как-либо роптать, потому воцарилась идеальная, гробовая тишина. Тысяча пар глаз неотрывно стала глядеть на то, что творил Вэй Усянь, и ожидать худшего. Одни только юноши, бывшие в качестве подмастерья у него в городе И, нисколько не боялись и жаждали завалить его кучей вопросов, но не решались, страшась потревожить, сбить с мысли и вызвать наставнический гнев.              Одному Цзинъи уже не было, что терять, потому он смело прискакал к Вэй Усяню и, скрестив руки за спиной, любопытно наклонился, грубым и наглым образом сунув нос в творимые его учителем дела. Говорить пока не говорил — придумывал вопросы, но его желание начать перескакивать с темы на тему, жаждая узнать всё и вся было осязаемым.              — Учитель Вэй, — наконец не выдержал Цзинъи. — Как вы думаете, что стало с духовными силами заклинателей?              Всем тоже было интересно, потому заклинатели навострили уши, тем не менее не признавая, что они полагались на рассуждения Вэй Усяня. Но Вэй Усянь молчал, не радуя их взволнованного сердца и не развеивая страхи касательно состояния золотых ядер.              Цзинъи насупился:              — Ну Учитель Вэй! — помолчав, он обернулся с мольбой к Сычжую. — У тебя есть идеи?              Сычжуй развёл руками, но предположил:              — Может, яд?              Вэй Усянь тихо-тихо фыркнул, но благодаря гробовой тишине оказался услышан, от чего Сычжуй вновь развёл руками, с явным сожалением признав:              — В таком случае у меня больше нет идей.              Оуян Цзычжэнь почесал затылок и предположил:              — Может, пока все они убивали мертвецов, то пострадали от трупного порошка? Как мы тогда в городе И, — его отец, Глава клана Оуян, тяжело схватился за голову и, сгорая от стыда, резко дернул сына за локоть и усадил рядом с собой, таким образом говоря «помалкивай».              Лань Ванцзи также думал над этим вопросом, но своих гипотез не высказывал, ибо не был до конца уверен в их логичности и правильности. А говорить попусту он никогда не любил, равно как и Вэй Усянь, что довольно-таки быстро закончил с восстановлением поля и вразвалочку уселся на самом чистом местечке из возможных и, нахохлившись, угнездился в складках одежд, прикрыв глаза и будто бы уснув.              Цзян Чэн на подобную беспечность заскрипел зубами и ощутил, как зачесались кулаки от навязчивого желания хорошенько стукнуть этого наглеца по физиономии. Нервы натянулись до предела из-за переживаний, оттого ему хотелось раненным зверем метаться по пещере, тряся каждого, кто мог бы успокоить его хорошими вестями.              От клана Лань отделились лекари, что всегда их сопровождали. Они тихо, в обход «спящего демона», осмотрели нескольких человек и шепнули, пуская молву один через одного, дабы гомон не спровоцировал зло во плоти напасть:              — Это временно. Духовные силы просто запечатаны.              Услышав это, Цзян Чэн заметно выдохнул и смог расслабиться.              Тем временем юноши пытались нащупать ниточку, что непременно должна была привести их к разгадке:              — Так. Рассуждаем. Учитель Вэй, Учитель Вэй! А вы как поднимались на гору? — в ответ: тишина, но Цзинъи догадался, потому кивнул. — Понял, раздельно. Виноват, глупый вопрос, — он взволнованно повернулся к активно думающим Яньли, Сычжую, Цзычжэню и другим юношам. — Учитель Вэй и Ханьгуан-Цзюнь поднимались отдельно. Насколько мы знаем, их… — Цзинъи кашлянул и исправился. — Духовные силы Ханьгуан-Цзюня в целости и сохранности. Дальше идём мы. Нас держали в этой пещере — наши духовные силы тоже не пострадали! Получается, стоит искать ответ у тех, кто сражался, поднимаясь на гору.              Сычжуй протянул:              — Может… туман? Хотя нет, не годится. На вершине горы он более плотный, а мы не пострадали. Порошок отметаем, он так не действует.              Почувствовав, что их размышления зашли в тупик, юноши синхронно посмотрели на Яньли, всегда всё знающую и понимающую. Та, заметив на себе дюжину пар глаз, огрызнулась:              — Мне не хватает данных. Откуда мне знать, что там было?! Имей я на руках события от первой до последней переменной, то мне удалось бы отыскать причину, — Яньли хотела было попросить рассказать обо всём, что было, Цзян Чэна, но, вспомнив его «дружелюбие», осеклась. А никого иного она не знала из толпы заклинателей, потому не ведала, к кому можно было без зазрения совести обратиться.              Цзинь Лин, услышав её слова, поджал губы и дернул Цзян Чэна за рукав, делая вид, будто спрашивает, потому что сам того хочет и сам об этом подумал, а не потому, что так сказала Яньли:              — Дядя, можешь рассказать, что вы делали, поднимаясь на гору?              Цзян Чэн ощерился:              — Сражались. Что нам ещё делать?              — Какая глупость! Юнцы делают вид, будто им по силам отгадать сию странность! — раздался напыщенный голос. — Гусу Лань снова делает вид, будто на них ответственность за всё и вся, поэтому лезут туда, куда не надо, и пытаются разгадать то, чего нет. Ясно же, как Божий день, чьих это рук дело!              Разумеется, то был Су Шэ, что по некой причине никак не мог найти покоя.              «Подстрекатель», — про себя охарактеризовал его Вэй Усянь и вновь погрузился в прострацию, не желая участвовать в балагане смертных. Он не был частью этого мира, потому спорить и пытаться что-то доказать было не в его интересах.              Главное, что он уже знал, как обстоят дела и что же всё-таки произошло.              Вэй Усянь мысленно уже просчитывал ходы наперёд, дабы добиться желаемого результата без мороки и лишних усилий.              Лань Цижэнь неодобрительно скользнул в сторону Су Шэ взглядом, но промолчал. А вот его адепты за словом в карман не лезли:              — Что значит — лезем, куда не надо?! В отличие от вас, глава ордена Су, ребята пытаются отыскать ответ на волнующий нас всех вопрос, пока вы стоите и молчите!              — Да! — подключился его товарищ. — Обвиняете нас во всех смертных грехах, а сами стоите в стороне! И вообще. Говорите, что ясно, как Божий день, чьих рук дело исчезновение духовных сил? Ну так просветите народ! Не томите!              Су Шэ задрал подбородок и рявкнул:              — И это прославленный орден Лань! Где ваши хваленые манеры? Что-то за сегодняшний день вы знатно так разубеждаете нас в этой вроде как незыблемой истине! То оскорбляете и кричите нецензурной бранью на всю округу! — на этих словах Цзинъи потревоженной цикадой замер, внутренне холодея и покрываясь мурашками страха, которые пустил по нему злой взгляд Лань Цижэня. — Дерётесь! А потом ещё и хамите, и не уважаете старших! Где это видано!              — Не уходите от темы! Или вы только и можете, что обвинять нас во всём? Ну конечно, мы у вас всегда во всем крайние! И в исчезновении духовных сил, и в… — тут говоривший сострил. — Плохой игре на цине! Сыграть даже уже готовую мелодию без ошибок не можете! Смех да и только!              Су Шэ набрал в грудь воздуха, дабы выдать гневную тираду, но тут его губы слиплись. Это означало только одно — на него наложили заклятье молчания. Су Шэ выжидательно посмотрел на Лань Цижэня, дабы тот снял с него заклинание молчания, которым его наградил невозмутимый Лань Ванцзи, прокомментировавший это лаконичным «Шумно».              Брови Лань Ванцзи чуть сдвинулись, словно он, благодаря гулявшим спорам, смог ухватиться за некую мысль, и потому вопли Су Шэ сейчас для него были, как пятая нога собаки.              Попытавшись разлепить рот, дабы вновь обрести способность говорить, Су Шэ обнаружил странность: язык его был намертво приклеен к нёбу и сдвинуть его не представлялось возможным. Как бы он ни старался, а избавиться от этой напасти не получалось. Горло уже начинало хрипеть и сипеть, а губы намокли от крови, но язык остался на своём месте, невзирая на приложенные усилия.              Яньли опустила взгляд, размышляя. Она хмурилась всё сильнее и сильнее, ибо ясно понимала, что ей не хватает для разгадки одной важной составляющей. Скользнув глазами в сторону Вэй Усяня, Яньли отметила его невозмутимость, и потому внутренне расслабилась, начав спокойнее относиться к загадке, ведь если Вэй Усянь не тревожился по этому поводу, то и ей не стоило.              Никому на ум не приходило ничего путного. Цзинь Лин, как бы ни старался, вычленить из вороха догадок хотя бы одну вразумительную и цельную не мог.              Лань Ванцзи в силу своей молчаливости и нелюдимости предположения вслух не высказывал, лишь усиленно думал, оттого общий мозговой штурм пока плодов не приносил.              Тем временем Цзинъи вконец утратил терпение. Он повернулся к «спящему» Вэй Усяню и взмолился:              — Учитель Вэй! — получив в ответ тишину и игнорирование, юноша заканючил. — Ну Учитель Вэй! Мы подумали. Не получается, — и снова итог один. — Нет, мы хорошо подумали. Честно.              — Учитель Вэй, — подключился к уговорам Сычжуй. — Даже узнав немного о событиях, мы не можем выдвинуть приемлемой гипотезы. Может, у вас есть какие мысли?              — …              — Ну хотя бы подсказочку!              Лань Ванцзи присел рядом с Вэй Усянем:              — Вэй Ин. Ты…              По воздуху пробежала рябь усталого смешка и снисходительного фырканья, будто кто-то очень утомился слушать окружающий его шум и гомон и теперь желал только одного — покоя, умиротворения…              — Чжань-эр, вспомни о чём у нас был недавний разговор. И прислушайся к тому, что говорили твои адепты. Истина рядом.              Цзян Чэн едко хмыкнул, скрещивая руки на груди:              — Похоже, что ты в самом деле понял, в чем дело. Весело тебе, да? Играть с нами. Забавляешься. Великий Старейшина Илина первым разгадал загадку и теперь ломает нам головы, смеясь над нашим неведением!              Сычжуй примирительно всплеснул руками:              — Не гневайтесь, Глава ордена Цзян. Учитель всегда так. Он немногословен. И хочет, чтобы мы могли сами догадываться и рассуждать. Учитель…              Цзян Чэн холодно рассмеялся:              — Он-то? Немногословен? — и обратился к Вэй Усяню, язвительно цыкая. — И когда ж ты у нас таким загадочным и молчаливым стал?              Последовал незамедлительный, неожиданно серьёзный и чёткий ответ:              — Шестнадцать лет тому назад, — и больше ничего. Цзян Чэн опешил, не ожидав подобных слов на свой выпад, и даже как-то растерялся. В голове подсчитав, он нахмурился, ибо расчёты говорили ему, что «некая причина» брала своё начало незадолго до Аннигиляции Солнца. Это сбило с панталыки настолько, что Цзян Чэн не продолжил пустую ругань.              А Вэй Усянь и рад был этой тишине. Вот только та была недолгой. Цзинъи присел перед ним на корточки, сложив на коленях руки, и надул губы, заломив брови:              — Ну Учитель! Я правда уже не знаю. Сейчас с ума сойду! Не понимаю.              — А ты и не должен, — припечатал Вэй Усянь и, подняв веки, в упор посмотрел на него. — Тебе не хватает сведений, поэтому-то и не сможешь воспользоваться подсказками, находящимися вокруг. А вот, — он цокнул. — Чжань-эр и Учитель Лань вполне способны прийти к ответу.              Лань Ванцзи и Лань Цижэнь задумались. Что же такое было известно только им, что не было ведомо остальным?              — Вэй Ин, — шепнул Лань Ванцзи. — Какой смысл в…              Вэй Усянь загадочно улыбнулся:              — Иногда нужно немного покружить над мышкой, чтобы захлопнуть дверцу клетки. Вдруг… что-нибудь любопытное вскроется? У нас времени много, — Вэй Усянь как бы невзначай мазнул взглядом багрового от гнева Су Шэ и снова прикрыл веки, сделавшись молчаливой статуей.              За пределами барьера бушевали мертвецы, число которых стремительно росло. Они наваливались на непробиваемую стену толпой и скапливались не в силах просочиться дальше.              В пещере же царило тягостное безмолвие. Никому из присутствующих слова Вэй Усяня не нравились. Что ещё за «мышка»? Неужто… то был намёк на предателя в их кругу?              Заклинатели невольно напрягались и чувствовали нарастающую в груди дрожь. Взгляды бегали из стороны в сторону, а ум порождал подозрения даже к ближним.              Того и гляди, накинутся друг на друга.              Вдруг Су Шэ получил назад в свои руки возможность говорить. Он засипел:              — Довольно твоих игр, Вэй Усянь! Что значат твои намёки?! Заняться нечем?!              — Поразительно, — сухо отозвался Вэй Усянь. — Все сидят, волнуются, усиленно думают над разгадкой, а тебе лишь бы поскандалить. То призовешь своих товарищей по оружию остаться снаружи и встретить лапками к верху смерть; то голосишь, сбивая с мысли. Я смотрю, тебе тоже заняться нечем? — он усмехнулся. — Может, тогда расскажешь остальным, зачем ты лишил своих же союзников духовных сил и заманил их на Луаньцзан, и тем самым скрасишь нашу скуку?              

***

             — На что ты намекаешь?! — сделался пепельным Су Шэ.              — Я и не намекаю, — плавно поднялся Вэй Усянь, отряхнувшись, и нахмурился, следом поднимая за рукав Лань Ванцзи и вновь возвращая внимание Су Шэ. — А говорю прямо.              — Я закончил, — прозвучал в его голове голос Юя. — Теперь местоположение нашего могильщика и любопытные сплетни нам будут доступны.              — Прекрасно, — цокнул Вэй Усянь. — В таком случае можно сворачиваться, — и скривился. — Долго же ты возился.              — Могли бы и сами тогда этим заняться! — гаркнул Юй и насупился. — Это чучело бдело и кружилось постоянно, не позволяя кому-либо подойти к себе. Лишь ваше заклятье молчания и разговоры хоть как-то ослабили его бдительность.              Вэй Усянь скучающе заметил:              — Да мы просто прекрасная команда!..              Юй закатил глаза:              — Очень смешно.              Лань Ванцзи поводил глазами по полу и прерывисто вздохнул:              — Плохая игра на цине… — процитировал он слова одного из своих адептов, чем вызвал отголосок удовлетворенной улыбки на лице Вэй Усяня.              — Думать начал?              Глядя большими глазами на Вэй Усяня, Лань Ванцзи наконец сложил головоломку.              — О чём вы там шепчетесь?! — начал нервничать Су Шэ.              Яньли заметила его волнение, тщательно сокрытое в глубине, и потому заинтересованно обернулась из-за плеча, уколов испытующим взглядом. Она сощурилась и будто бы что-то поняла. Дернув головой в его сторону, Яньли лаконично констатировала:              — Он виновен?              Вэй Усянь не ответил, но что-то в нем было красноречивее всех фраз и слов. Яньли хохотнула, мол, «А всё было так просто».              Вокруг Су Шэ мигом образовалась пустота. Заклинатели зароптали, начав шушукаться между собой. Верить они никому не хотели, но происходящее сбивало с толку, поэтому предпочтение было отдано «не смеющим лгать» заклинателям клана Лань, и потому каждое их слово стали ловить с упоением.              Лань Ванцзи ужесточил лицо и кивнул:              — Ясно, — видимо, каждая часть этой путаницы встала на своё место, благодаря приложенным усилиям, и Лань Ванцзи смог стать таким же «ведающим», как и Вэй Усянь.              — Что тебе ясно?! — сипло вскрикнул Су Шэ, напрягшись и тихонько отступив ко входу в пещеру.              Лань Цижэнь, похоже, не особо поспевал за умозаключениями племянника, потому попросил:              — Ванцзи, объясни нам всё.              — Хорошо, дядя, — проговорил Лань Ванцзи и холодно отчеканил, хмурясь. — Глава ордена Су использовал ноты из Собрания Смятения. И именно таким образом во время сражения, умышленно сделав ошибку в игре на цине, лишил бьющихся с ним бок о бок духовных сил.              Казалось, гробовая тишина — на то и гробовая тишина, чтобы быть полной. Но после слов Лань Ванцзи впору было начать сомневаться: а не затихла ли насовсем от удивления даже природа, лишив мир каких-либо звуков, как в вакууме?              — Какое ещё «Собрание Смятения»? — начал было нападать Су Шэ, но тут его прервал холодный смешок мальчонки из толпы его адептов. Он пораженно обернулся, не ожидав, что ответ придёт оттуда. Заклинатели также уставились на говорившего и обомлели.              «Как он здесь оказался?!» и «Кто это такой?» — два справедливых вопроса, что мигом озарили головы каждого из присутствующих. И вполне себе справедливо. Такое серенькое, невзрачное, щуплое и нескладное лицо не каждый день увидишь! Особенно среди заклинателей, где внешность ряда «дурнушка» даст фору любому эталону деревенской красоты. При взгляде на этого юношу думалось, что, стоит ему только исчезнуть из виду, ты тут же его забудешь и никогда не вспомнишь — настолько оно ничем не отличалось. Даже камень в прозрачном роднике имел больше индивидуальности и особого шарма, чем это лицо!              Но внимательный зритель с легкостью мог заметить, как блестели от далеко не заурядного ума глаза. Их радужки были тусклы — как и каждая черта его облика, — и походили на два замыленных осколка зеркала. Но за этим слоем «пыли» и «мыла» скрывался цепкий взгляд и интеллект, который встретишь далеко не в каждой голове.              — А ты ещё кто такой?! — не удержался от восклицания Су Шэ.              Юнец нагло ухмыльнулся:              — Какая разница? — он показательно сорвал с себя мантию ордена Су и бросил её на пол. — Всё равно отныне я для вас враг! — оскалившись, «адепт» фыркнул. — Вот уж воистину! Лапши на уши нам навешал, а оказалось, что сам плетешь интриги! И как это понимать, достопочтенный глава Су? Не стыдно ли вам? Говорили, что учите нас уму-разуму, а в итоге делали нас соучастниками своего преступления?! Или же вовсе — пешками в своей большой игре?              — Следи за языком! — скрипнул зубами Су Шэ, отступая на два куда больших шага. — Слова Ханьгуан-Цзюня ещё ничего не доказывают! Я…              — Я-я-корова-не-моя, — передразнил Юй. — Вам ясным языком уже все по полочкам разложили. Вы прокололись, глава ордена Су. Ханьгуан-Цзюнь не изменяет себе и весьма точен в конечном ответе. Нечего искать в нём подводные камни и сомневаться в формулировке! И да, «какое же такое Собрание Смятения»? — он скривил губы. — Вам лучше знать, глава ордена Су.              По толпе прошелся рокот:              — Неужто в самом деле он?..              — Да ну, разве можно верить!..              — Но Ханьгуан-Цзюнь…              Лань Цижэнь нахмурился и мрачно процедил:              — Такое и вправду имеет место быть… — он в упор посмотрел на Су Шэ. — Глава ордена Су, позвольте проверить ваши духовные силы?              Заклинатели единогласно благословили Лань Цижэня и настороженно воззрились на Су Шэ, что лишь увеличил шаг отступления.              — Глава ордена?.. — сдавленно позвали адепты ордена Молин Су. Они-то уж никак не ожидали, что всё может так обернуться, потому пребывали в крайней степени растерянности.              И тут из скопления адептов — со стороны Юя — вылетел клинок, целящийся Су Шэ точно в сердце. Инстинкты заклинателя Су Шэ сыграли с ним злую шутку, потому как он незамедлительно парировал удар.              И тогда всем всё стало видно.              Наньпин — меч Су Шэ — блестел от духовной энергии.              

***

             Вэй Усянь присвистнул и равнодушно бросил, хлопнув в ладоши и всплеснув руками:              — Вау.              Поняв, что окончательно себя выдал, Су Шэ цыкнул и встал на тексты, недвусмысленно на них уставившись.              — Уверен, что стоит это делать? — спокойно спросил Вэй Усянь, начав медленно ступать к нему.              Заклинатели, видя, что Вэй Усянь пришел в движение, напряглись и трусливыми зверьками попятились, искренне начав жалеть о своем неумении сливаться с окружением.              Воздух резко похолодел, принявшись колоть кожу. Тени сгустились и будто бы зашевелились в особенно непроглядных углах. В нос ударил резкий запах тухлой крови и гнилого мяса, органов — точно в мясную лавку зашёл.              Лань Ванцзи нагнал Вэй Усяня и постарался не отстать, но Вэй Усянь мотнул головой, отклоняя предложение следовать за ним и попросив оставаться в стороне.              Су Шэ выставил вперёд меч, пытаясь бравировать — но безуспешно. Поджилки против воли начали трястись, ибо знакомое ощущение пробежалось от кончиков пальцев ног по позвонкам к загривку, заставив волосы встать дыбом. Это был не обычный холодок, а самый настоящий могильный мороз, ударяющий в лицо тогда, когда цинично вскрываешь чью-то гробницу.              Животный ужас поднялся от живота к горлу, начав трястись и стучать по трахеям. Он мешал мысли и сводил всю мозговую деятельность к разработке лишь одного плана: бегства. Рациональные идеи покинули голову Су Шэ, страх посеял в сердце и разуме смуту и обернул скользкого мужчину в бегущую с корабля крысу.              А крыса — она на то и крыса, чтобы пакостить перед тем, как бежать.              Мечущиеся из стороны в стороны глаза упали на тексты защитного поля. И в этот миг все с ужасом поняли: он собирается нарушить его и позволить жаждущим плоти мертвецам ворваться внутрь.              Но Вэй Усянь не изменился в лице и не ускорил шаг. По-прежнему неспешно ступая, он напоминал крадущегося хищника семейства кошачьих: такой вальяжный, вкрадчивый, тягучий, ленивый, но от того не менее угрожающий. Вэй Усянь заставлял кровь стыть даже в тот момент, когда просто стоял и смотрел. Одно лишь его существование ускоряло пульс и порождало вопль страха в глотке.              Су Шэ захотелось бежать. Опрометчиво. Бездумно. Но он понимал, что, пусть правда о нём вскрылась, он не должен был навлечь беду на своего господина. Не должен был бездействовать.              И потому единственное, что было на этот момент ему доступно, — нарушить поле и натравить мертвецов на лишенную духовных сил толпу. Правда на его стороне. Никто не поверит, что заговор был не в том стане, на который думали. Все начнут грызть и отравлять имя Старейшины Илина, на чьих землях погибли герои.              Никто не подумает на них.              Су Шэ вознамерился прикусить язык и сплюнуть кровью на тексты. В любой другой миг он бы сделал это, ни на секунду не задумавшись.              Но сейчас… Сейчас что-то заложенное в инстинктах самосохранения заставило его задуматься: а не спровоцирует ли запах его крови хищника на начало охоты на него?.. Не раззадорит?.. Не натравит ли он на себя этого монстра?..              Времени колебаться не было.              Как бы то ни было, Су Шэ понимал, что этот демон уже точит на него зуб. В прошлый раз ему удалось выменять свои жизнь и сердце на Сюэ Яна и уйти. Теперь же таковой роскоши в виде разменной монеты у него не было. Су Шэ знал, что у него осталась последняя жизнь. Малейший промах — и зверь по новой пойдёт по его следам.              Если уже не пошёл.              Вэй Усянь все эти клубившиеся в чужом трепещущем сердечке мысли улавливал. Чувствовал страх на коже, пусть и притупленно. Ему не нужно было напрягаться, чтобы воспользоваться своими силами в смертном теле, дабы ощутить этот животный ужас; инстинкт добычи, чувствующей на своей шее захват голодных клыков.              Но это не побуждало его напасть. Нет. Вэй Усянь был из тех, кто любил играть. Просто убить жертву — скучно, верно? Почему бы не… поиграть с ней? От осознания того, как у чувствующей на своей спине тяжелый, плотоядный взгляд мышки будет кипеть от страха кровь, Вэй Усянь приходил в жестокий восторг. Нечасто ему удавалось выйти на охоту, дабы выгулять свою животную суть.              В основном, всеми проблемами занимались воронята. И на ночные охоты, дабы исполнить молитвы последователей, ходили тоже они. Там, где они не могли справиться, Вэй Усянь уже действовал сам.              Но то всё было скучно и тривиально — связано с успокоением, умиротворением.              За годы работы Божеством Вэй Усянь ненароком усмирил своего внутреннего зверя. Лис успокоился, вроде как даже насытился и нашёл своё умиротворение, покой. Лис сделался ленивым домашним зверьком, что был весьма послушен и не выпускал когтей.              Его почитали. Боялись. Не решались высказать слова против. С ним считались. Не высказывали даже внутренней ненависти. Тем самым не провоцировали лиса.              Верхний мир был мудр. Он за многие тысячелетия научился находить общий язык с Нижним. И сосуществовать на мирной ноте — тоже. И потому Вэй Усяню не было нужды обнажать клыки и когти.              Но здесь же… В Среднем Мире… Был интерес за кем-то погоняться. Желающих напороться на его зубы было много.              Вэй Усянь ещё с Вэнь Чжао знал, что в нём есть такая манера: сначала томить жертву, а потом с треском закрывать крышку клетки и с размеренным наслаждением отрывать один за одним жизненным волокном и высасывать впоследствии жизнь.              И потому сейчас, глядя в эти вороватые глаза, мельтешащие из стороны в сторону, Вэй Усянь знал, что отпустит его; для начала даст вспомнить, каково это — бояться, а после с наслаждением, смотря прямо в душу, отнимет возможность жить.              Всякой крысе не стоит задерживаться в этом мире.              

…

             Су Шэ с силой прикусил язык и сплюнул на тексты заклинаний, впоследствии размазывая границы поля и применяя талисман перемещения, загоревшийся тотчас голубым пламенем.              Острую боль от языка притуплял страх и звон в ушах. Су Шэ чувствовал, как легчало тело, как резкое спокойствие от понимания спасения охлаждало и расслабляло мышцы.              И лишь эти кукольные глаза, исчезающие во мраке и дыме, что смотрели сквозь его радужки прямо ему в душу и, казалось, проделывали в нём дыру, обещали: следующая встреча наша будет скорее, чем ты думаешь.       

***

             Вэй Усянь прекратил движение и преспокойно замер, будто ничего такого не случилось.              Юноши исказили от страха лица и уставились на начавшие мигать прозрачно-красные стены барьера.              — Учитель! — воскликнул Сычжуй, в ужасе вздыхая. — Барьер скоро…              Вэй Усянь в ответ лишь тряхнул головой и взглядом призвал к тишине. Он цокнул, оправил край рукава и протянул:              — Теперь, когда сделано и узнано то, что запланировано, можно уходить, — Вэй Усянь оглянулся, пальцем поманил Лань Ванцзи и Яньли и завёл руки за спину, начав как ни в чём не бывало покидать пещеру Фумо.              Юноши переглянулись, равно как и все заклинатели, и засеменили за Вэй Усянем:              — Учитель! Учитель! Но там же… Там же мертвецы!              — Я заметил, — равнодушно бросил Вэй Усянь.              — Как же мы тогда сквозь них проберёмся?! Мы столь долго прятались внутри, но не продумали и пункта в нашем плане спасения! — затараторил Сычжуй.              — Этот… глава Су!.. — процедил Цзинъи. — Неужто именно он стоял за нашим пленением?! — Вэй Усянь промолчал, но юноше его ответ вслух не требовался. — Проклятье! — выругался он.              — Вэй Усянь! — рявкнул Цзян Чэн. — Отродье, такой умный, да? Собрался сбежать и оставить нас здесь?              Вэй Усянь обернулся из-за плеча и ровно протянул:              — Если у вас есть мозги, стоять столбом не будете и пойдёте следом. Ежели тугодумы, коих надо вести за ручку, то — да.              Цзян Чэн исказил лицо и сжал руки в кулаки:              — Ты… Каким же ты стал…              Но Вэй Усяню не было интересно слушать, каким же он стал. Ему не была интересна оценка Цзян Чэна, ведь его мнение для него уже давно утратило свой вес.              — Вэй Ин, — подал голос Лань Ванцзи. — Как ты собираешься пройти сквозь мертвецов, контролируемых Тигриной Печатью?              Вэй Усянь выпятил губу и скучающе пропел:              — Наверное… вразвалочку? — он краем глаза глянул на опешившего Лань Ванцзи. — Неспеша? Вальяжно? Я не хочу торопиться. Тебе есть куда бежать? — Лань Ванцзи покачал головой. — Вот и мне некуда. Спокойненько спустимся с горы и решим, куда нам податься, — Вэй Усянь глубоко вдохнул сквозь плотно сжатые зубы богатый темной ци воздух и хлопнул двумя раскрытыми ладонями по дрожащей стене барьера, ломая его и отбрасывая в противоположную от них сторону преграждающих им путь лютых мертвецов.              Заклинатели в нерешительности затоптались, не зная, куда податься. А вот «Незнайка» такими проблемами и кризисами не страдал — он, только услышав, что Вэй Усянь собрался уходить, построил всех своих адептов и, пристально следя, чтобы ни с кем ничего не случилось, спокойно последовал за статной фигурой, не наступая на ей пятки, но и не плетясь в хвосте.              Лань Цижэнь, прекрасно понимая, что под его началом тоже достаточное количество адептов, не мог сидеть сложа руки, потому, выбирая между гордостью и спасением жизни подчиненных, выбрал второе и, пусть скрепя зубами, последовал примеру Не Хуайсана.              Цзян Чэн схватил Цзинь Лина за шкирку и потащил его за собой, мастерски пропуская мимо ушей возмущения. Цепкий взгляд приковался к спине Вэй Усяня, что шёл «вразвалочку», как и обещал, и напряжённо принялся следить за обстановкой вокруг.              В целом, переживать по поводу мертвецов не стоило. Как оказалось, Вэй Усянь слов на ветер не бросал, потому воспринимать его «идти вразвалочку, спокойно и не спеша» стоило в прямом их смысле.              Брызжущие пеной и смердящие гнилью мертвецы хватались при приближении Вэй Усяня за горла, спустя секунду вздрагивали и резко падали без признака движения — совсем как марионетки, коим отрезали ниточки и открепили от ваги.              Цзян Чэн уже на подходе к выходу с Луаньцзан успокоился, и потому, растолкав большую часть народа, продвинулся вперёд, к Вэй Усяню, и встал подле него, зашипев:              — Весело тебе, да? Устроил концерт — и радуется! К чему всё это было? Поиздеваться над нами? Раз мог в любой момент выйти, зачем было ждать? Понравилось чувствовать своё превосходство?!              Вэй Усянь со сквозящим во всех чертах безразличием повернул к нему голову и смерил пустыми глазами пылающее от негодования лицо:              — Хочешь секрет?              — Ну? — ядовито усмехнулся Цзян Чэн.              — Мне на всех вас всё равно, — по-птичьи склонив голову, Вэй Усянь темно, глумливо прошелестел. — Чтобы наслаждаться, надо быть увлеченным. А мне по широте и долготе плевать на каждого из вас: помрете, выживете ли — без разницы. Я узнал то, что мне было надо; сделал то, что было мной запланировано, и поэтому ухожу.              Кадык Цзян Чэна задергался, равно как и уголки губ, и он зашипел:              — Высокомерия тебе не занимать.              Вэй Усянь вскинул брови:              — Не думал, что безразличие можно считать высокомерием, — и пожал плечами. — Но если тебе хочется так думать, то — пускай. Мне не жалко.              — Ты…              — Дядя! — воскликнул Цзинь Лин, вынырнувший из ниоткуда, и, схватив Цзян Чэна за локоть, потянул его вперёд, бурча. — Нечего с ним обсуждать. Не гневайся. Тебе же плохо…              После последних слов Цзян Чэн будто бы вспыхнул и выдернул руку:              — Молоко на губах не обсохло, чтоб диктовать мне, что делать! Это ты лучше помалкивай. А я буду делать то, что считаю нужным. А ты… Вэй Усянь? — когда Цзян Чэн спохватился, то Вэй Усяня рядом с ним уже не было. Тот за какую-то секунду переместился вперёд на несколько чжанов и продолжил двигаться в необходимом ему направлении, нисколько не обращая внимание на происходящее вокруг.              Закипев от подобного отношения к себе, Цзян Чэн стиснул зубы и прикрикнул на адептов Цзян, чтоб те не плелись в хвосте и поторапливались.              

…

      

      Гора Луаньцзан провожала их спокойно из своей обители и никоим образом не препятствовала спуску. В прошлую осаду здесь всё бушевало: ветки хищно выгибались и будто бы пытались выколоть заклинателям глаза; земля плыла под ногами и поглощала ступни, утягивая в свои недра. Ветер хлестал щёки, оставляя ноющие порезы, а темная аура душила. Всё говорило о том, что природа или же сама Гора намеревалась сделать заклинателей своими узниками.              Все поголовно тогда перепугались и впоследствии ещё долгое время носа туда не совали. Выбрались лишь благодаря Благословению Небожителей — не иначе.              Сегодня всё было спокойно. И эта тишина, с одной стороны, настораживала. Заклинатели ерзали и терли плечи, оглядываясь воровато и напрягая органы чувств. Те очевидцы-ветераны, что застали катаклизм минувшей эпохи, ощущали старый страх и ужас, и холодок, гуляющий по позвонкам. Волосы вставали на голове дыбом, а глаза терли спину Вэй Усяня, что в самом деле не обращал на них внимания. Будто и вправду ему не было до них никакого дела.              Голос подать не решались. Они чудом избежали смерти — и то, благодаря Вэй Усяню. Не известно, что было бы, не помоги он им выйти. Неужели… те мертвецы смели бы их безо всякого сожаления? Сделали себе подобными? Похоронили под грудой костей и пленили в бесконечных коридорах изнанки Луаньцзан?..              Едва эта мысль проскальзывала в голове, заклинатели передергивались и с облегчением думали, что всё позади; что опасность миновала и теперь они уже двигаются в сторону «света».              Но опять-таки… благодаря кому?..              Яньли перескочила несколько ступенек разом и оказалась подле Вэй Усяня, что и глазом не моргнул на её появление. Девушку это не обидело, потому как она прекрасно знала, что её отец реагирует на всё и вся и ничего мимо себя не пропускает.              — Папа, — заклинатели тотчас навострили уши и принялись выжидательно ловить каждое слово тихого разговора, ибо жажда понимать хоть немного произошедшее, происходящее и то, что собиралось произойти, было ярче прочих. — Почему ты спас их?              Вэй Усянь искоса посмотрел на неё и по новой отвернулся:              — Не понимаю, о чём ты.              — Прекрасно понимаешь, — сощурилась Яньли. — Не лги мне, — она фыркнула через нос: совсем по-лисьи. — Сам же говорил, что нечего защищать этих дураков. Что только силы зря тратить будешь. А сам в итоге? Потратил большую часть своих духовных сил и теперь еле стоишь на ногах! Будешь полагаться на защиту смертного? — девушка красноречиво мазнула взглядом впитывающего каждое слово Лань Ванцзи, что моментально напрягся, стоило ей сказать про физическое истощение Вэй Усяня.              — Потратил силы? — Лань Ванцзи заглянул ему в лицо и присмотрелся как следует. В темноте мало что было видно, а бледность кожи была уже как родная. Но теперь та стала чересчур явной — даже пепельной. А синяки, непойми откуда взявшиеся, прибавляли болезненности. Лань Ванцзи вдруг подумал, что Вэй Усянь в шаге от обморока. — Зачем?.. Почему ты опять сделал всё втихомолку и по-своему?.. Я бы помог!..              Вэй Усянь слабо улыбнулся — и эта редкая чистая, искренняя улыбка заставила сердце Лань Ванцзи пропустить удар.              — Чжань-эр. Будь умным мальчиком и не задавай глупых вопросов. Я сделал так, как надо. Да и вдобавок у меня нет потребности стоять за чьей-то спиной, — в пустых блюдцах мелькнула почти что мнимая искорка озорства и лисьей хитринки. — В состоянии справиться самостоятельно.              Лань Ванцзи печально заломил брови и выдохнул:              — Я и не прошу стоять за моей спиной. Рядом.              Вэй Усянь удивился настолько, что даже вскинул брови и округлил глаза в искреннем непонимании и недоумении:              — Рядом?              — Мгм, — Лань Ванцзи взглядом мазнул их, идущих бок о бок. — Рядом. Не нужно делать всё самостоятельно. Я могу быть твоей опорой. Пусть не защитой. Но опорой.              Вэй Усянь на несколько мгновений застыл, а после тряхнул головой, будто сбрасывая с себя наваждение, и пробрюзжал хриплым, точно после долгих криков, голосом:              — Не говори ерунды, — и бросил Яньли, отвечая на ранее заданный вопрос. — Я помог им не из альтруистических соображений. Просто прикинул, сколько потом нам работы будет.              — Работы? — вскинул брови Лань Ванцзи.              Вэй Усянь отмахнулся:              — Не обращай внимания.              — Вот-вот, Ханьгуан-Цзюнь, не обращайте внимания, — пропел ехидный голос из толпы. Поразительно бодрый и беспечный, ярко выделяющийся из общей массы. Понуренные адепты ордена Молин Су боялись сейчас излишне громко вздохнуть и не желали обращать на себя чужие взоры из-за поступка их «главы», а теперь из их строя донесся столь наглый, громкий говор. — Лучше подумайте о том, что нам теперь делать. Неужто мы просто так разбредемся по углам и сделаем вид, будто этого позора не было?              Заклинатели синхронно обернулись и увидели всё того же серого мальчонку с поразительно цветными эмоциями и прозорливым, вороньим взглядом.              Юй.              — Все вымотаны, лишены духовных сил. Как же без повозок и прочей ерунды они доберутся до своих домов и займутся самолечением? — ворон потер подбородок и с притворным сожалением поцокал. — Вот беда-то. Хотели погеройствовать, а в итоге — смех да и только. То же самое, что детишки полезли на того, кто старше и сильнее.              Лань Цижэнь, пребывавший в скверном расположении духа, гаркнул:              — Ты кто такой, раз смеешь подобные речи толкать?! — он видел, что этот юнец был далеко не глуп, но вспомнить его никак не мог. Понимая, что тот прибыл с орденом Молин Су и явно сражался с ними бок о бок при подъёме на гору, Лань Цижэнь думал, что обязан вспомнить его хотя бы на периферии сознания.              Да, действительно. Серый силуэт взаправду мелькал где-то в сторонке неосязаемой тенью, но сознание не желало цепляться за его наличие, словно считало настолько неинтересным, что даже усидчивость и концентрация клана Лань нисколько не помогали.              Юй с неясными тональностями смерил его взглядом свысока и снисходительно протянул:              — Какая разница? Всё равно не вспомните, а пути наши не пересекутся, смертный.              — Смертный? — нахмурился Лань Цижэнь и обратил свой взор на Вэй Усяня, что присел на корточки подле кромки воды и призадумался. — Так значит, это один из твоих прихвостней?              Вэй Усянь отряхнул руки от влаги и шмыгнул, сбрасывая железный привкус:              — Мне не нравится это слово, но по сути, да.              — Не нравится ему это слово, — напыщенно фыркнул Цзян Чэн, скрестивший на груди руки. — Мало ли что тебе не нравится! Тоже мне, господин нашелся. Может, вам ещё ковровую дорожку постелить, вытянуться по струнке и принести дружно извинения на пару с отдачей благодарности за спасение?              — Было бы славно, — пробурчал Вэй Усянь, принимая от Лань Ванцзи платок и украдкой вытирая потекшую из носа кровь. — Вы мне столько головной боли из-за своей неусидчивости и набожного чувства справедливости доставили, что ваши извинения или хотя бы «спасибо» в качестве заслуг были бы кстати.              — Какие ещё заслуги? — не поняли заклинатели, воскликнувшие хором.              Цзинь Лин нахмурился и мрачно протянул:              — Заслуги — это благодарность за оказанную помощь, которую преподносят Божествам их последователи в виде зажжённых благовоний, — его брови свелись на переносице теснее, а голос пропитался ядом и настороженным холодом. — Какое ты имеешь к Божественной тематике отношение, отступник?              Вэй Усянь уставился на него загадочным темным взглядом исподлобья и уклончиво прошелестел — да так, что у каждого человека пробежались по коже тревожные мурашки:              — Как знать, — он кратко улыбнулся, обнажив зубы, чья белизна в этой густой мгле выделялась ярко и жутко. Хищно. — Ну что, верный последователь Сюань Су, поможешь заплутавшим во тьме грешникам заработать Добродетели? Помнишь, что говорил Божество? Благодарить за помощь — есть не что иное, как одна из Величайших Добродетелей.              Брови Цзинь Лина задергались, а он сам зло процедил, сжав кулаки:              — Не смей… Порочить его имя!              — Как же я его порочу? — усмехнулся Вэй Усянь.              Цзинь Лин рявкнул:              — Достаточно и того, что ты просто произносишь его имя!.. — он замолчал на несколько мгновений, потому как горло прошил болезненный спазм, а детские слёзы обиды принялись душить. — Не смей… очернять его! Не смей насмехаться над ним!..              — Он не насмехается, — нахмурилась Яньли, загораживая Вэй Усяня собой и спокойно отвечая. — В его словах нет злой иронии, молодой господин Цзинь. Папа лишь предлагает вам сделать полезное дело и больше не тратить время и моральные силы на ненужные думы, — она скривилась, пренебрежительно оглядывая заклинателей. — А то изнервничаетесь все от понимания, что вы обязаны жизнью темному практику! Так хоть успокоитесь и не будете обременены чувством долга.              На лицо Цзинь Лина набежала тень, но он ничего в ответ Яньли не сказал — лишь стиснул челюсти, прикусывая язык, дабы не огрызнуться, и насилу отвернулся, чтобы не терзать своё сердце этим лицом и этими голубыми глазами цвета родника.              Яньли погрустнела, но также зацикливаться на этом не стала.              Вэй Усянь отряхнул ладони и вытер их о платок, задумчиво протягивая и ни к кому конкретно не обращаясь:              — Мой дорогой прихвостень прав, — на этих словах Юй едва не каркнул от возмущения. — Нам стоит определиться, что делать дальше.              «Возможно, держаться близ этого стада — необходимая мера», — угрюмо подумал Вэй Усянь, стирая весьма устойчивое пятно крови с фаланги пальца. — «Так можно будет контролировать течение этой неспокойной реки. Направив её ход, я смогу быть уверен, что никто мешаться под моими ногами не будет», — ощутив, как намокли глаза, Вэй Усянь прикрыл веки, позволяя кругам расплыться под ними. — «Остался последний рывок. Прикрыть лавочку Цзинь Гуанъяо, тем самым отыскав того, кто запер меня в Мо Сюаньюе. Все нитки ведут к Ляньфан-Цзуню, а это значит, что именно третья переменная толкает меня прямиком к нему. Хочет, чтобы я с ним расправился».              Бросив платок в сторону и спалив его дотла, Вэй Усянь глубоко вдохнул и выдохнул, давая секундную передышку своему слабому вместилищу:              «Но выгодна ли мне расправа над Верховным Заклинателем? Не факт. Нужно подумать. Вполне возможно будет предоставить мышонку шанс выторговать у меня свою жизнь, и тогда с этого можно будет больше поиметь, нежели просто убив его. Всё равно мне с его душой потом разбираться», — Вэй Усянь поднял свой взгляд и исподлобья уставился на Цзян Чэна, что так же неотрывно за ним наблюдал, изучая. — «Пока Су Шэ бегает то тут, то там, таская за собой воронят, у меня расширяется сфера влияния и вырастают ниточки, за которые можно будет дернуть. Торопиться не стоит, но и затягивать — тоже. Третья переменная явно не сидит без дела и возможно таким же образом пребывает на месте событий, контролируя процесс».              «Что же я упускаю?..»              «В таком случае, стоит идти по наводке переменной, играть по его правилам, а уже потом, когда всё станет ясно, перевернуть всё так, как будет надо мне. Переговоры и торговля. Как обычно. А до тех пор…», — Вэй Усянь сощурился, глядя прямо в глаза Цзян Чэну. — «Разберусь с этой неугомонной толпой. Здесь вся «элита» заклинателей. Повлияв на них, повлияю на многие структуры. Успокою их и могу быть спокоен сам. Да и вдобавок моему вместилищу не помешает передышка. Сейчас я не демон, а простой человек, не имеющий даже ядра», — он цокнул. — «Проблема».              Лань Цижэнь мрачно протянул:              — До своих орденов в состоянии, как сейчас, мы навряд ли доползём. Предполагаю, что если Цзинь Гуанъяо организовал эту ловушку для всех нас, то и позаботился о возможных «казусах». Такой, как он, вполне мог предположить, что кто-то из нас пробьётся сквозь толпу мертвецов. Должно быть, на дорогах, ведущих к нашим орденам, стоит другая засада. Из этого следует вывод, что разделяться — такая себе идея.              Вэй Усянь выпятил губу:              — Логично.              Лань Цижэнь поджал губы, но ничего не сказал. Лань Ванцзи кивнул, показывая, что согласен и с ним, и с Вэй Усянем и что будет следовать плану.              Так как один из самых влиятельных здесь людей уже высказался — Не Хуайсана в расчёт не брали, — то остался один лишь Цзян Чэн. Тот не сводил глаз с Вэй Усяня и о чём-то долго-долго думал.              Они на протяжении долгого времени сверлили друг друга взглядами, и Цзян Чэн — чем дальше, тем больше — понимал, что с Вэй Усянем что-то не так. По идее, тот был мёртв — как бы ему измениться за эти тринадцать лет? Но что-то в нём подсказывало ему, что эти мрачные искры в глазах напротив, больше похожие на стеклянные бусины на лице куклы, и бегающий в нутре ужас от нависающей над головой угрозы — реальны. И исходит всё это от Вэй Усяня. Того, кто без всяких проблем, «вразвалочку» прошёл сквозь толпу мертвецов и бровью не повёл.              Вэй Усянь смотрел прямо, пристально, как будто бы даже не моргая. Он вглядывался в самую душу и будто разбирал на части, как одну из своих вещичек; как поломанный компас; как ещё один любопытный артефакт. Цзян Чэн чувствовал себя прикрепленной к стене на булавки бабочкой, не могущей двинуться.              И это его злило до дрожи.              «Если сейчас откажусь — посрамлю репутацию ордена», — сердито думал Цзян Чэн, крепче стискивая Цзыдянь, по свету которого он проверял силу своих восстановленных духовных сил. — «Бросил товарищей на произвол судьбы…», — ядовито цыкнул он. — «Да и вдобавок… Позволить ему ускользнуть?»              Цзян Чэн, блуждавший глазами некоторое время хода своих мыслей по поверхности плети, вернул взор обратно Вэй Усяню. Его лицо, освещаемое фиолетовым, чуть красноватым светом духовного оружия вкупе с мрачным, тяжелым блеском радужек, смотрелось донельзя таинственно и в то же время величественно. Вид его поражал благоговейный дрожь в глубине живота и захватывал дух, заставляя невольно чувствовать пробирающее до костей уважение к этому строгому мужчине. Воистину, Глава Ордена.              «Никогда».              Дернув краешком рта и обернув Цзыдянь кольцом, Цзян Чэн хмыкнул:              — Посмеешь вернуться в Пристань Лотоса…              Вэй Усянь плавно выпрямился, от чего у смотрящих на него заклинателей высоко ранга промелькнула ассоциация с порождениями тьмы, смотрящими на них обычно на ночных охотах из своего мрака голодными глазами.              — Посмею, — он шутливо поклонился. — Если пригласите, Глава Ордена Цзян. В чужой дом без приглашения не хожу.              Цзян Чэн едва сдержался от того, чтобы огрызнуться, но тем не менее промолчал и насупленно двинулся, поведя за собой растерянную толпу.       

***

             Было решено ехать в джонках. Народу было много, оттого приходилось большому количеству людей ютиться в маленьких каютках. Из-за массы, числовая отметка которой приблизилась к предельно допустимой, плыть быстро не получалось, потому прибытие в Пристань Лотоса обещало отложиться на некоторое, к сожалению, весьма продолжительное время.              Вэй Усянь стоял подле перил и тяжело всматривался вдаль, игнорируя тот факт, что периферия его зрения как-то подрагивала, а голова всё чаще и чаще делалась настолько тяжелой, что впору было забояться, что она упадет, не обращая внимания на волю хозяина.              Лань Ванцзи встал рядом, продолжая выдерживать тишину. Он присоединился к молчаливому разглядыванию проплывавших мимо красот, сокрытых осенней ночью, и наслаждению простого нахождения подле друг друга.              Вдруг Вэй Усянь тихо шепнул:              — Когда-то я в такую же темень, неся на себе Цзян Чэна, покидал Пристань Лотоса, когда её занял орден Вэнь, — Лань Ванцзи вздрогнул и затих, начав с упоением ловить каждое редкое слово. — Тогда, правда, уже брезжил рассвет. Но всё-таки. Так же… темно было, — Вэй Усянь глубоко вдохнул влажный воздух и впервые не передёрнулся от его холода. — И такой же воздух был. Всё-таки осень. Конечно, тогда уж начало октября было. Но тоже… вполне себе.              Лань Ванцзи слушал и не знал, что и думать. С чего бы вдруг Вэй Усянь заговорил об этом?..              Вэй Усянь холодно фыркнул:              — Много воды с тех времён утекло, — уголок рта слабо дрогнул в циничной улыбке. — Ты прости, что гружу. Просто Пристань Лотоса и края Юньмэна всегда повергают меня в некую особенную меланхолию. Вызывают наплыв воспоминаний о… том времени.              Особую нотку Лань Ванцзи уловил, и потому, понимая, что в том времени кроется что-то ещё, помимо известных ему событий, вкрадчиво спросил:              — В том?              Усмехнувшись, Вэй Усянь повернулся спиной к перилам, схватил их обеими руками, закрепляя себя, и чуть наклонился назад:              — Верно. В том.              — И дело ведь… — Лань Ванцзи сощурился. — Не в падении Пристани?              — Не в падении, — похвалил его более видной улыбкой Вэй Усянь и глубоко прогнулся, начав, подобно летучей мыши, свисать с перил.              Шея его выгнулась, от чего бриз заглянул под одежду. Но Вэй Усяню было всё равно. Не потому, что резко перестал чувствовать холод. А потому, что это был холод Юньмэна. Холод рек и озёр, запах отцветших лотосов и водорослей.              Запах его некогда дома.              Здесь он оставил человечность, здесь покоится часть него. Пристань Лотоса и сам Юньмэн Вэй Усянь никогда не сможет забыть — как бы ни хотел искоренить из себя эту слабость, могущую сделать его уязвимым.              Волосы развевались и почти что касались кромки воды, намокая. Вероятно, они потом будут мочить и одежду, но Вэй Усяня это не волновало. Сегодня ему легче терпеть холод. А этим водам можно его холодить. От них он примет и прохладу в летний зной, и кусачий холод в позднюю осень.              Джонка не была высокой. Потому при случае, если позволить себе перекинуться через перила больше, можно было оказаться прямо у воды. Что Вэй Усянь и сделал, в принципе.              Выгнувшись сильнее и опершись стопами о выступы, Вэй Усянь извернулся так, что смог едва-едва касаться щекой пробегавшей воды. Тонкие, почти что мнимые капли отлетали в глаза, заставляя жмуриться. Ресницы трепетали, выдавая жизнь.              Вэй Усянь не удержался и… глубоко-глубоко вдохнул. Почувствовал, как расширяются легкие, а от опасной позы начинает биться сердце. Быстро. Гулко. Так, что в висках отдавался пульс. Руки немели от неудобной позы и нагрузки. Немели… Холодели… Ныли… Были такими… живыми.              Затекла спина, а к голове прилила кровь. Вэй Усянь прикрыл глаза, оставляя щелку в пару фэней. Ресницы то и дело взлетали, ведомые бьющим в лицо ласковым свежим ветром. Вэй Усянь не заметил, как начал с упоением дышать — точно дорвавшийся до воды в знойную погоду человек.              Человек…              Сейчас он был именно им. Человеком. Живым. С бьющимся сердцем, бегущей по венам кровью, нуждающимся в кислороде организмом. А также без сомнений — в еде, питье, отдыхе.              От свежего ветра слизистую носа щекотало и кололо. Легкие и гортань начинали болеть от его холода, но Вэй Усянь не мог остановиться и перестать дышать.              Как странно… Он ведь уже довольно-таки много времени провёл в этом смертном теле… Так почему же… ему удалось заметить свою собственную жизнь только сейчас?..              Внезапно Вэй Усянь понял, что смеётся. Не сумасшедше иль дико, как это бывало, а… счастливо. Искренне. В самом деле радуясь ветру, опасной позе и воде в непосредственной близости от его лица.              От улыбки начало сводить скулы и щеки — не привыкли потому что. Но Вэй Усяню было плевать. Впервые за долгое время у него не выходило заглушить настоящий, истинный смех, звучащий в его лёгких и идущий от сердца. Живого сердца. Пусть не его, украденного у Мо Сюаньюя, но всё же… его.              Когда находиться в таком состоянии стало уже в самом деле опасно и Вэй Усянь понял, что ещё чуть-чуть — и свалится в воду, он открыл глаза и наткнулся взглядом на небо. Оно было таким чистым этой ночью. Оттого и звёзды были видны. Вэй Усянь всегда считал, что звёзды — его проводники в бесконечной мгле. Всё-таки он — порождение тьмы. Ему не место на дневных улицах и тропах, залитых солнцем. Его друг — луна и звёзды. Единственные, кто могли помочь ему увидеть дорогу перед собой.              И тут Вэй Усянь застыл.              Чуть отведя взгляд вправо, он уставился в лицо Лань Ванцзи, что спокойно наблюдал за ним со стороны, следя, чтобы Вэй Усянь ненароком не свалился в воду, и готовясь подхватить.              Эти золотые глаза лучились спокойствием и поразительно были похожи на самые чистые драгоценные камни, которые Вэй Усяню доводилось видеть. А ему в ноги приносили многие украшения и ценности — всё-таки он был Непревзойдённым Князем Демонов и Божеством. Желающих угодить ему было много.              Но эти «камушки» были такими чистыми и по неясной причине такими привлекательными, что Вэй Усянь не заметил, как оказался не в силах отвернуться от них.              Что-то было в них. Такое ласковое, нежное, спокойное. Теплое. Да, определенно теплое. Не жаркое, не знойное, а именно теплое. Приятное. Вэй Усянь, глядя на них, не чувствовал дискомфорта, потому как их участие и покой не пугали, а, напротив, притягивали к себе.              Лань Ванцзи вдруг разомкнул губы и позвал его:              — Вэй Ин, — это было так тихо, что Вэй Усянь невольно подумал, будто это было шуткой бьющего ему в ухо течения. Но эти глаза говорили ему, что всё было по-настоящему.              — Да?..              Лань Ванцзи наклонился, перегибаясь через перила, и протянул ему руку раскрытой ладонью к верху, и застыл. Больше ничего не сделал. Просто протянул ладонь и стал ждать его ответа. Да или нет? Примешь или оттолкнешь? Холодно посмеешься или же… Или же?..              Вэй Усянь вдруг не смог жестоко оскалиться и небрежно отмахнуться. Что-то в нём встало от осознания, что этот человек, в этот миг определенно его сильнее, беспокоится о его «да» или «нет». Лань Ванцзи мог бы нахмуриться и, дернув его за рукав, вернуть на палубу, сказав: «Так неприлично» или «Опасно». Нет. Он продолжал спокойно на него взирать сверху, точно олицетворение Небожителя — настоящего Небожителя, а не тех недоразумений, что разгуливали по улицам Небесных Чертогов. Рука его не двигалась и нисколько, даже краешком рукава, не касалась его кожи, ведь… Лань Ванцзи обещал ему, что не прикоснется без его дозволения.              И сейчас, когда можно было сослаться на «я забыл», Лань Ванцзи чётко придерживался данного ему обещания и ждал его «да».              Вэй Усяню вдруг захотелось специально сказать «нет», дабы проверить: послушается или же сделает по-своему?              — Нет, — шепнул Вэй Усянь, глядя на ладонь Лань Ванцзи и как будто намекая, что не примет, и следом куда твёрже добавил. — Нет.              Лань Ванцзи отреагировал неизменно спокойно. Он протянул своё привычное ровное «мгм» и начал отстраняться.              Ресницы Вэй Усяня взлетели, а отчего-то вдруг такой открытый взгляд блюдец уставился на удаляющуюся от него руку.              Что-то внутри взбунтовалось и зафырчало от несогласия.              Вэй Усянь не понял, в какой именно момент порывисто, точно гадюка, дернулся вперёд и тисками сдавил ладонь Лань Ванцзи в своей правой руке. Продолжая его удерживать, Вэй Усянь замер на весу, разглядывая горячую ладонь: местами мозолистую после долгих музицировании; покрытую редкими светлыми шрамами от порезов, полученных во имя написания текстов заклинания.              Сам не зная зачем, Вэй Усянь чуть переместил руку и переплёл с Лань Ванцзи пальцы.              — Да, — вдруг почувствовал необходимость сказать он. Вскинув испытующий взгляд исподлобья, Вэй Усянь твёрже шепнул. — Ладонь. Да.              Лань Ванцзи замер, потому как Вэй Усянь, потянувшись за ладонью, переполз выше и неясно как умудрился усесться на перила, от чего их лица оказались в непосредственной близости друг от друга. Глаза Лань Ванцзи свелись к кончику носа и уставились на приоткрытые бледноватые губы, маячащие перед взором.              Ладонь Вэй Усяня холодила, но до конца тепло не забирала. Казалось, это вовсе невозможно — остудить Лань Ванцзи полностью. Ведь что-то в нём горело настолько сильно, что никакие морозы не имели над ним власть.              Жар Лань Ванцзи обжигал кожу, но Вэй Усянь не отнимал руки. Большой палец Вэй Усяня, чуть надавливая, прошёлся от костяшки до ногтя Лань Ванцзи, соскребая этот самый жар.              — Горячая, — шепнул Вэй Усянь неясно кому.              — Мгм, — протянул Лань Ванцзи, чувствуя, что обязан составить Вэй Усяню компанию в «разговоре», не тянущем даже на монолог.              — А у меня холодная… — Вэй Усянь будто бы с искренним интересом осмотрел их сплетенные руки и слабо усмехнулся, точно от веселого удивления. — Забавно.              Лань Ванцзи опустил ресницы, оказавшись точно таким же зачарованным, как и Вэй Усянь:              — Что именно?              Вэй Усянь медленно качнул головой:              — Не знаю, — он сильнее сдавил ладонь Лань Ванцзи в своей хватке и тут же ослабил её. И так по кругу. — Когда-то мои руки тоже были теплы. Цзян Чэн часто мёрз, потому использовал их, чтобы согреться, когда не было возможности «прямо сейчас» оказаться в тепле дома. А потом… — Лань Ванцзи не переспрашивал, дабы поторопить, а терпеливо ждал, когда Вэй Усянь окажется в силах продолжить. — А потом мои руки охладели. И я… забыл, что такое тепло. Я пытался найти его везде. Но… ни в одном уголке Поднебесной не нашлось ничего, что смогло бы согреть меня. Мне… так холодно, Чжань-эр.              Взгляд Вэй Усяня замутился:              — Как думаешь?.. Как долго мне ещё потребуется пробыть в ожидании тепла? Как скоро… я смогу согреться?              Лань Ванцзи ощутил, что ему не хватает дыхания. Что легкие скрутило и захотелось закашляться.              Но он молчал. Лишь прошептал ответ, идущий от сердца, — искренний, истинный:              — Мои ладони горячие.              — Горячие… — подтвердил Вэй Усянь, озадаченно осматривая лицо Лань Ванцзи из-под ресниц.              — Если ни в одном уголке Поднебесной не нашлось и средства, могущего тебя согреть… почему бы тебе не попробовать использовать мои ладони?              Вэй Усянь усмехнулся:              — Не знаю, — он выгнул пальцы и опустил их, оплетая Лань Ванцзи так крепко, что казалось, будто тому ни за что будет не выбраться при желании. — Но твои ладони и вправду горячи…              

…

             На коньке крыши каюты каркнул ворон. То был Юй, что странно перетаптывался с лапки на лапку и косился взглядом в сторону одной из джонок. Вэй Усянь повернулся к нему и выгнул бровь, молча задавая вопрос.              — Там Цзинь Лин. И Вэнь Нин. Обстановка весьма напряженная.       

***

      Приземлившись на палубу, Вэй Усянь с Юем на плече и Лань Ванцзи застали неоднозначную картину: юноши настороженно смотрели на Цзинь Лина, наставившего на Вэнь Нина меч; бледный — даже пепельный — Сычжуй, что на трясущихся ногах пытался разнять их; Яньли, замершая чуть в стороне безмолвным изваянием.              — Что здесь происходит? — бросил Вэй Усянь, присаживаясь на перила.              — Ты!.. — перевёл на него взгляд Цзинь Лин и наставил меч. Правда, тут же перевёл его обратно на Вэнь Нина. И снова на него. И снова на Вэнь Нина. Он метался, не зная, на кого наставить меч, кого атаковать и кого же ненавидеть.              Яньли была мрачнее тучи и, казалось, была готова разразиться плачем. В глазах её стояли хрустальные капли слёз, которыми можно было смело лечить тяжелые раны. Она не позволяла им сорваться с ресниц, оттого радужки цвета родника в приглушенном ночном свете сияли много ярче.              Наконец Яньли на что-то решилась и встала напротив застывшего Цзинь Лина, чья рука подрагивала. Она заслонила собой Вэй Усяня и не проронила и слова.              Цзинь Лин стиснул челюсти, заглушая поток ядовитой брани, и крепче сжал меч, тем самым давая понять, что Яньли не переубедит его, что он не отступит и продолжит угрожать Вэй Усяню оружием.              Но и Яньли не намеревалась отступать — правда, и мешать - тоже. Потому Цзинь Лин, видя это, процедил:              — Прочь, лиса.              — Нет, — спокойно ответила Яньли, точно некую простую истину. — Не уйду. Ты же знаешь, это невозможно.              — Учти, что я не отведу меча! — Цзинь Лин сделал показательный шаг вперёд, на что юноши загалдели.              — Эй! Цзинь Лин! — воскликнул Цзинъи, начав глядеть на него, точно на дикого зверька. — Убери меч!              — Не уберу! — вскричал Цзинь Лин с покрасневшими глазами. — Это меч моего отца! Я не уберу!              Памятуя о том, что даже мертвую лису можно убить ударом в сердце, что уж говорить о живой, Цзинъи, беспокоясь за жизнь подруги, свел брови:              — Цзинь Лин, не сходи с ума. Ты угрожаешь ей мечом. Она, между прочим, живая! Ты до сих пор злишься на неё из-за сломанного Суйхуа? Глупость! Она извинилась перед тобой. Да и не просто извинилась, а ещё и починила меч! Неужто тот факт, что она — лиса может поколебать твое отношение к ней и заставить забыть всё, что между вами было?              Цзинь Лин сплюнул:              — А что между нами было? — он сделал новый шаг вперёд. — Она - лиса! По-любому одурачила вас, болванов, заставив поверить в свою жизнь. Я не доверяю ей! Она лиса! Плутовка! Использовала меня, чтобы ослабить бдительность или ещё ради чего! Может, ей понравилась моя духовная энергия. Откуда мне знать? У лис только одно на уме! А с учетом того, что мы не распознали в ней хули-цзин, можно сделать вывод, что она весьма сильна. Так как ты смеешь, Цзинъи, верить, что она жива?              — Ах ты… — угрожающе зашипел Цзинъи, хватаясь за рукоять меча.              — Что ты?! — воскликнул Цзинь Лин, расширив глаза от шока, когда Яньли сделала пару шагов вперед и позволила слезам сорваться с ресниц, смазать щеки и окропить блестящую от невероятной духовной силы, вложенной в него, лезвие.              Теперь острие Суйхуа упиралось ей точно в сердце.              Яньли смотрела большими, открытыми глазами на Цзинь Лина и ничего не говорила. Лишь впоследствии всё-таки шепнула:              — Я живая. Я не демон-шлюха. Я невинна во всех смыслах этого слова. На моих руках нет чьей-либо крови. Я чиста. Обычная девушка. Просто лиса. Всю жизнь я прожила в ареале одной горы и пристани. Мной было посещено за все мои пятнадцать с небольшим лет всего четыре места, взаимосвязанных так или иначе между собой. Осознанно я… не была в Среднем Мире. Ни разу. Только Нижний и Верхний Мир был мне домом. И я никогда не слышала, чтобы лис называли демонами-шлюхами. Я слышала про демонических хули-цзин, имела и имею с ними дело, но…              Яньли покачала головой, не смыкая глаз:              — К ним я никогда не относилась, — она чуть наклонила вперед голову, точно смиренная грешница, готовая к казни через отсечение головы. Слезы вновь окропили лезвие Суйхуа, от чего оно по-настоящему засияло. — Потому как я не была в Среднем Мире, то не ведала о предрассудках. Моей целью было нахождение моего отца. Я искала его, потому что потеряла. Я очень люблю его, и потому не могла смириться с пропажей. Я рискнула и пошла в мир людей, затерялась в нём, чтобы отыскать того, кто стал мне любящим отцом, и случайно встретила тебя.              Губы Цзинь Лина задрожали, равно как и меч.              — Предполагаю, что ты и сам прекрасно знаешь, что было дальше, — Яньли усмехнулась. — Нет смысла рассказывать тебе. Но думаю, ты понимаешь, к чему я клоню. С самой нашей встречи я была с тобой честна. И никому из вас, кроме своего имени, я не сказала и слова лжи. Заметьте, даже про свою суть и место, откуда я была родом, я не упоминала, оттого не солгала. Лишь имя, — девушка неслышно всхлипнула. — Лишь имя не было моим настоящим!..              От этого голоса Цзинь Лин невольно отступил.              — Я была с тобой искренна. Что Вэньлин, что Яньли — мы обе открыты перед тобой, — девушка обвела себя руками. — Так чем же я провинилась перед тобой? Сколько мне нужно глотать обиду, злость на грубости и пропускать их мимо ушей, делать добра, чтобы заслужить твое прощение? Я знаю! Знаю, что была не права! Знаю, что не должна была ломать твой меч! Но я… Я не специально! Когда я делала тот выпад, то не имела цели разбить то единственное, что осталось тебе от отца! Правда!              — Яньли… — сорвавшееся против воли имя девушки обожгло язык Цзинь Лина. А вместе с теми — и глаза, что уже давно намокли.              Яньли застыла, когда Цзинь Лин назвал её этим именем. Её именем. И потому не смогла продолжить. Только шепнула напоследок, сменив гнев на милость, потому что ей были ведомы все его тревоги:              — Я всегда была на твоей стороне. Это незыблемый факт. Не винила за грубость, колкость. Даже в ту нашу ссору на постоялом дворе после города И. Я уже в ту ночь простила тебя, когда ты крикнул мне те слова вдогонку, — она опустила глаза и заломила пальцы, искренне признаваясь. — Я на твоей стороне.              И это… было точным попаданием в цель.              С самого детства Цзинь Лин ощущал себя одиноким. Когда он был маленьким, то никто не хотел играть с ним, а уж когда подрос, то никто не пожелал идти за ним. Вроде как… он был племянником главы ордена и верховного заклинателя, но никто не желал знаться с ним. И даже сейчас, когда он ненароком излишне сильно толкнул Сычжуя, все встали против него и никто — рядом с ним.              Вот только тут, пожалуй, Цзинь Лин перед собой лукавил. После слов Яньли он понял: не никто. Лишь юноши столпились вокруг Сычжуя и стали укорять Цзинь Лина в излишней вспыльчивости. Но не Яньли. Она стояла в сторонке, сожалея Сычжую, которому было очень плохо из-за качки. Но она не присоединилась к всеобщему поруганью.              Она осталась в стороне, чуть позади Цзинь Лина, будучи его надежным тылом, сокрытым в тени. Яньли не знала, как подступиться к нему, ибо чувствовала себя виноватой перед ним.              И теперь Цзинь Лин знал, что утверждать, будто он был одинок — в корне не верно. Пусть это знание в его голове и сердце не укладывалось. Ему, будучи человеком сложного характера, трудно подпускать к себе людей. Особенно после предательства и даже сотни, и даже тысячи их извинений.              Яньли знала, что Суйхуа очень дорог ему. Знала и всё равно разбила. Знала и впоследствии ушла, перед этим избив его дядю.              И потому Цзинь Лин не мог… просто взять и забыть после того, как ему сказали «прости» и подкрепили тысячу извинений тысячью действиями. Особенно если то была прекрасная девушка с искрящими дерзостью лисьими щелками, что в самом деле оказались лисьими.              Пожалуй… Цзинь Лин смог бы простить ей Суйхуа, смог бы простить её конфликт с дядей, но…       

Простить ей её сущность хули-цзин не мог.

      

***

             Цзинь Лин не смог остаться на одной джонке с юношами и Вэй Усянем с Лань Ванцзи, и Вэнь Нином, потому ушёл к Цзян Чэну, что будто бы сердцем почуял неладное и вынырнул, сметливо сгребши племянника в свои надежные объятия.              Вэй Усянь, пожалуй, слишком долго изнурял своё вместилище всевозможными трудностями, потому оно вполне ожидаемо дало сбой. Вэй Усянь упал в обморок прямо в объятия Лань Ванцзи, что даже так не нарушил своего обещания и использовал только предплечья, а ещё… Он смог себе позволить коснуться его ладони.              Яньли бдела над ними не столь рьяно: лишь мазнула взглядом их, уходящих в каюту, и проследила за тем, чтобы Лань Ванцзи не переступал черты.              Так они тихо-мирно, пусть и относительно, добрались до Пристани Лотоса, дабы в спокойной обстановке прийти к единому мнению.              

***

              Пристань Лотоса даже в глубокой ночи поражала своей величественностью.              Высокие башни, коньки крыш с фонарями искусной работы, ворота с изображением лотоса о девяти лепестках; размашистые кроны ив и прочих древ, надежно скрывающих жильцов Пристани от взора неприятелей.              Высадившись на пристань, Вэй Усянь оправил подол и сидящего на его плече Юя и огляделся. Его в Пристани Лотоса не было уж лет как двенадцать. В последний раз он сюда захаживал, когда ноги занесли в порыве ностальгии и столь же быстро унесли.              — Как здесь всё разрослось… — неясным тоном протянул себе под нос Вэй Усянь, грузным взглядом водя по стенам с оттиском лотосов: такие же были и у него во Дворце, но… всё равно те были иными. Эти же родные, подлинные.              Но не он один осматривал строения. Сычжуй тоже по некой причине не сводил с них глаз. Юноша чувствовал, как что-то, спрятанное в груди, толкало его с упоением разглядывать каждое проявление Пристани Лотоса: листок отцветшего лотоса, спускающийся по течению; влажный воздух, донесшийся со стороны причала; аромат перца, неизменно витающий так или иначе вокруг.              «Откуда… мне все эти тонкости известны? Я же ни разу здесь не был», — озадаченно думал Сычжуй, смотря снизу вверх на высокую-высокую башню.              А пока он смотрел на башню, Вэнь Нин смотрел на него нечитаемым взглядом, точно про себя что-то решал.              — А-Юань, — позвал он. Видя, что Сычжуй отмер и готов его слушать, Вэнь Нин робко продолжил. — Прости, что из-за меня случился такой переполох.              Сычжуй слабо улыбнулся и покачал головой:              — Вы не виноваты, господин Вэнь, — он просиял и воскликнул. — Давайте не будем о печальном и лучше продолжим наш с вами разговор!              Вэнь Нин запнулся и, наткнувшись на непроницаемый взор Вэй Усяня из-за плеча, качнул рукой, говоря:              — Я подожду вас снаружи, — Вэй Усянь прекрасно понимал его решение, потому больше простаивать не стал. Проводив их взглядом до ворот, Вэнь Нин удивленно спросил. — Разве ты не пойдёшь с ними?              Сычжуй покачал головой:              — Старшие всё равно будут обсуждать важные дела. Навряд ли я им пригожусь. Вы уж лучше расскажите, правда ли, что Учитель Вэй закапывал двухлетнего малыша в землю, точно редиску, и учил его делать бабочек из духовной ци?              До ушей Лань Ванцзи и Вэй Усяня эти слова дошли и заставили их двоих на пару мгновений встать. Бровь Лань Ванцзи выгнулась, но спустя секунду вернулась в предыдущее положение, будто и не было никаких волнений на его лице. Вэй Усянь же сжал челюсти так сильно, что зубы чуть не треснули, а он сам помрачнел так сильно, будто на его глазах кого-то убили.              Но Вэй Усянь не стал стоять столбом. Напротив, он дернул Лань Ванцзи за рукав, принуждая идти, и буквально полетел внутрь.       

***

      Разместили их в Зале Познания Меча. Довольно просторном и навевающем воспоминания. Вэй Усянь примостился с краю, почти что у входа, а Лань Ванцзи — с ним, ожидаемо. Вот только их положение порядком отличалось: Лань Ванцзи выделялся ярким пятном — даже не из-за одежд; просто из-за своей ауры, — а Вэй Усянь слился с тенью и сделался таким тихим и неприметным, что, не подай он голос, никто и не заметит его присутствия. Про таких обычно говорят: «Человек-Призрак».              Яньли тенью скользнула на крышу и там и осталась, наблюдая сверху, — так ей было привычней.              Не прошло и нескольких минут, как Цзян Чэна куда-то увели, испуганно пообещав вопиющие новости. Спустя пятнадцать минут они уже вернулись — не успели заклинатели даже дух перевести.              Прибыли три женщины, лица двух из которых были измучены старостью. Одна из них пострадала ещё от порезов, сделавших её облик весьма уродливым, если не жутким.              Но больше всего привлекла внимания третья женщина — Цинь Су.              — Мадам Цзинь, — удивленно воскликнул глава клана Яо. — Вы здесь какими судьбами?              От прежней Мадам Цзинь не осталось и следа. Взгляд потух и смотрел словно бы над чужими головами, не вглядываясь ни во что конкретно. Пролегли синяки под глазами. Кожу точно пеплом покрыли. У многих, вообще, закралось ощущение, что, не поддержи её две женщины позади, она бы упала и ни за что бы не сдвинулась.              — Моё имя Цинь Су, — начала бесцветно она. И то, что было сказано ей следующим, повергло всех в шок. — И я сестра Цзинь Гуанъяо.       

***

             Открывшаяся истина никого не смогла оставить равнодушным. Подробности холодили кровь и порождали множество дум и сомнений. Взгляды заклинателей ползали по полу и не решались смотреть на оскорбленную судьбой женщину, некогда бывшей счастливой супругой и матерью.              Вэй Усянь слушал чужие истории с всё сильнее и сильнее темнеющим лицом. Ему как никому другому была известна тяжесть жизни, будучи «шлюхой».              Понимание их горестей и сопереживание им Вэй Усяня угнетало. Эта тема им забылась после «смерти» во время осады Луаньцзан, ибо даже в последующие полнолуния его Хули-цзин молчал. Ни разу после его «смерти» Вэй Усянь не испытывал жажды мужчин. Словно он и вправду… освободился от этих оков.              Был он в этом болоте всего несколько месяцев, а эти женщины — почти всю свою жизнь. Вэй Усянь просто не мог уложить у себя в голове этот факт: что они не сбежали и не наложили на себя руки.              Вэй Усянь думал: что сделал бы он на их месте? Наверное… покончил бы с собой. Не смог бы. Гордость не позволила бы ему продавать себя осознанно. Он не мог сказать, что его эра Печальной Флорибунды была… его выбором.              Стало душно и тесно.              Вэй Усянь понимал, что это значит. Ему хотелось бежать от собственных мыслей и страхов. Хотелось зарыться в нору в обличье лисы и спрятаться от всего в мире. От обид, горестей, унижения.              То, как заклинатели после открывшейся им истины стали ярыми противниками Цзинь Гуанъяо, не трогали Вэй Усяня. Ему было плевать….              Какая разница, что Цзинь Гуанъяо — урод? В конце концов, кара все равно так или иначе его настигнет. Какая разница, что кто-то плел интриги? Как можно было говорить об этом сейчас, когда три несчастные женщины поведали о таком ужасе?..              Неужто они были настолько равнодушны?              Вэй Усяню хотелось смеяться. Конечно, они были равнодушны. Они же мужчины! Те, кто выше; те, кто кого-то, а не кто-то их. Они думают, будто раз они мужчины, то не могут оказаться на их месте.              О… Вэй Усянь на своей собственной шкуре знал, что вполне себе возможно это.              — Вэй Ин? — позвал его взволнованный Лань Ванцзи, отметивший дрожащую пустоту в чужих глазах. — Ты в порядке?              Вэй Усянь порывисто вскинул ладонь и схватил Лань Ванцзи за руку, чувствуя его жар. Продолжая созерцать пустоту, он ломко просипел:              — Уведи меня отсюда. Уведи.              Лань Ванцзи не нужно было повторять дважды. Держа Вэй Усяня за руку, он помог ему подняться и увёл прочь, оставшись никем не замеченным.              — Папа, тебе плохо? — догнал его беспокойный голосок Яньли.              — Проследи за тем, чтобы эти женщины оказались в покое и достатке до конца своих дней, — проскрежетал Вэй Усянь, слепо ступая за Лань Ванцзи и держась за его руку как за спасательный якорь. — Скажи Юю, чтобы дал им всё, что они только пожелают. И не дайте Цинь Су погибнуть.              Яньли долго молчала, прежде чем шепнула:              — Хорошо, — и отключилась от сети.              

…

             — Вэй Ин? — остановился Лань Ванцзи, но Вэй Усянь выдернул руку, обнял себя за плечи и продолжил идти — почти что бежать, — потому Лань Ванцзи ничего не оставалось, кроме как трусцой нагнать его. — Вэй Ин! Как ты? Тебе плохо? — он попытался вновь коснуться его ладони, но Вэй Усянь приглушенно вскрикнул, затравленно на него глянув:              — Нет! — пальцы Лань Ванцзи замерли в фэне от кожи Вэй Усяня и тотчас одернулись, дабы даже случайно не преступить черту.              Лань Ванцзи сочувственно заломил брови, чувствуя себя беспомощным:              — Вэй Ин… Что случилось? — он помялся. — Как я могу помочь тебе?              Вэй Усянь уставился на него рассеянным взглядом: таким побитым, даже растерянным; в этих кукольных глазах плескалось столько всего и одновременно ничего, что Лань Ванцзи терялся в этих контрастах, не зная, как подступиться. Промелькнула ассоциация с диким раненным зверьком, что метался из стороны в сторону, кусая каждого, кто посмел бы приблизиться, и при этом отчаянно жаждал бы утешения, страдая от собственных страхов.              — Вэй Ин… — успокаивающе прошептал Лань Ванцзи, подняв к лицу руки: так, чтобы их отчетливо было видно. — Я не касаюсь тебя, видишь? Мои руки здесь.              Лань Ванцзи не знал причины, по которой Вэй Усянь вдруг отреагировал таким образом. Не знал, почему Вэй Усянь испугался прикосновения и теперь выглядел таким подавленным. Но единственное, в чем Лань Ванцзи был однозначно уверен: он должен был его успокоить.              — Скажи мне, что тебя напугало?              — Напугало? — ядовито воскликнул Вэй Усянь, поджав дрожащие губы, и скрипящим голосом процедил. — Они… циничные твари! Все… Все до единого!              Лань Ванцзи удивленно вскинул брови:              — Почему? — этот вопрос будто бы настроил Вэй Усяня против него, потому как тот буквально встал на дыбы и приглушенно взвыл.              — И ты ещё спрашиваешь?! Неужто в самом деле не понимаешь?! Значит… ты такой же, как они!              Лань Ванцзи порывисто закачал головой, не смея делать и шага вперед, ибо на уровне инстинктов чувствовал, что это лишь напугает Вэй Усяня:              — Нет! Вэй Ин, пожалуйста, успокойся. Всё хорошо. Всё в порядке.              Вэй Усянь замотал головой:              — Нет… Нет, не в порядке. Всё точно не в порядке!.. — обняв себя за плечи, Вэй Усянь начал отступать. — Неужели и вправду не понимаешь?.. — видя растерянность в чертах Лань Ванцзи, он холодно хмыкнул. — Ну конечно! Вы же, мужчины, не понимаете, в чём дело! Вам не понять, что такого во всей этой трагедии!              Лань Ванцзи смутно начал понимать:              — Тебя тронули истории этих женщин? — нутром почувствовав положительный ответ, он прерывисто выдохнул. — Вэй Ин, их трагедия безусловно печальна и горька. Никто не недооценивает то, что они пережили.              Вэй Усянь обессиленно опустил руки вдоль тела и мрачно усмехнулся, глядя прямо ему в глаза:              — Именно поэтому они сконцентрировали своё внимание на Цзинь Гуанъяо, влияние которого касается их напрямую? — Лань Ванцзи вздрогнул. — Они отмахнулись от Сысы, Цинь Су и Би Цао! Просто… Отбросили тему, будто она не стоила даже простой минуты молчания в знак уважения и сочувствия их трагедии! Как будто бы обсудили убитую на ночной охоте тварь! Или погоду за окном! Или новый сорт вина! А не… А не…              Лань Ванцзи молчал, ведь ему было не ведомо, что именно будет правильным произнести. Он никогда не слыл мастером красноречия, и эта его «слепая зона» в этот миг подвела. Единственным, что всё же Лань Ванцзи произнес, было:              — Мне жаль.              Вэй Усянь холодно усмехнулся:              — Жаль… — он прокатил это слово на языке, будто пробуя на вкус, и сплюнул. — Жаль ему. Ты даже не представляешь, каково это — быть шлюхой, на которую каждая собака смотрит либо плотоядно, либо с презрением. Не знаешь, каково это, когда чувствуешь отвращение от самого себя, но поделать с этим ничего не можешь!.. — Вэй Усянь ядовито оскалился и процокал, отворачиваясь. — Нет... Тебе не жаль.              Лань Ванцзи окаменел:              — Почему… ты говоришь так… будто это известно тебе?              Вэй Усянь долгое время безмолвствовал, стоя к нему спиной, а впоследствии шепнул:              — Чжань-эр. Прогуляйся со мной по Юньмэну, — и Лань Ванцзи не смог отказать.       

***

             Они долго ходили кругами по улицам Юньмэна в тишине. Говорить не смели. Лишь изредка Вэй Усянь делился пришедшими в голову воспоминаниями. Рассказывал, в основном, о жизни. Как воровали куриц, будучи юнцами; как убегали от дедушки с веслом и многое другое.              Рассказ о чём-то теплом и далеком усмирил смуту в душе Вэй Усяня, пусть и оставил в ней горький осадок и угрюмую тоску. Ноги привели его к дереву, в подножье которого он некогда мечтал обрести последнее пристанище.              Должно быть, он долго стоял без движения и, можно сказать, даже не дышал, потому как Лань Ванцзи позвал его сам:              — Что тебя связывает с этим деревом?              Вэй Усянь честно ответил на выдохе:              — Когда-то меня поймала, падающего с самой высокой ветки, шицзе. Оно было для меня впоследствии обителью спокойствия, моей тихой гаванью, — он повернулся к застывшему Лань Ванцзи и, из-под ресниц глядя, шепнул. — Я хотел, чтобы оно стало для меня последним пристанищем.              Лань Ванцзи резко сжал руки так сильно, что костяшки щелкнули, и вдохнул сквозь плотно стиснутые зубы воздух.              — Но оно… — опечаленно выдохнул Вэй Усянь. — Им не стало. Одна лишь Луаньцзан была уготована мне. Грязная… Холодная… Унылая… — он тяжело вздохнул, опустив плечи и уже несколько цинично констатировав. — И одинокая.              Взгляд Лань Ванцзи стал болезненным — да и он сам выглядел не лучше. Побитый зверёк, готовый взвыть, — вполне себе подходящее описание.              Неожиданно Вэй Усянь предложил:              — Чжань-эр. Посидишь со мной под этим деревом, перед тем как я свожу тебя кое-куда?              — Мгм, — пожалуй, Лань Ванцзи был в таком состоянии, что согласился бы на что угодно, лишь бы Вэй Усяню стало чуточку легче.       

***

             Просидев под тем деревом с будто бы вечность, Вэй Усянь повёл Лань Ванцзи в последний пункт их маленького путешествия. В храм предков семьи Цзян. Вэй Усянь некогда частенько там бывал, словно верный дух охраняя ушедшую на покой ветвь фамилии Цзян. Он часами мог пролежать там подле зажженных благовоний в обличье лисы и не сдвинуться даже на фэнь — так ему было там хорошо.              И теперь, после стольких лет, Вэй Усянь чувствовал, что просто не может не зайти.              Теперь уже будучи «Божеством», ему были известны многие тонкости. Вэй Усянь знал, что это не что иное, как просто таблички. И что зажженные благовония нисколько не скрасят им жизнь на той стороне. Как минимум потому, что Вэй Усянь уже давно проводил души всей почившей семьи Цзян на круг перерождений.              Но сама атмосфера храма ему была близка. Уютна. Ему хотелось ощутить на себе легкость благовоний, их особый запах и тепло. Хотелось вновь очутиться в знакомых стенах, будто возвращаясь в материнские объятия.              Вэй Усянь замер прямо перед табличками с выведенными на них именами и внезапно оробел. Непривычно, да? Вэй Усянь думал, будто перенёс уже достаточно всяких бедствий, чтобы потерять такие понятия, как «стыд», «неловкость» и «робость». Даже при жизни ему не было известно, как пишутся эти слова! Что уж говорить про существование после смерти.              Пальцы легко огладили гладкие таблички, отлитые имена. Губы беззвучно зашевелились, про себя произнося написанное. Вэй Усянь давно не был по эту сторону баррикад, потому возжигать благовония и преклонять пред алтарём колени было чем-то волнительным в силу своей необычности, непривычности и торжественности.              Всё-таки это были их таблички.              С Лань Ванцзи они дважды преклонили колени, отдав дань уважения. Эти вроде бы простые, привычные ему действия, знакомые, ставшие рутиной, успокоили — да так, как ни одна из сцен, засвидетельствованных им за всю его практику.              Лань Ванцзи не смущал его своим вниманием, потому разглядывал пол под своими ногами, когда впоследствии Вэй Усянь сидел на знакомой кушетке в той же позе, в которой любила часами вязать спицами Цзян Яньли. Глаза его были полуприкрыты, а пальцы водили по вышитым узорам на знакомом футлярчике с лотосами.              Футлярчик с его лентой.              Вэй Усянь думал, что потерял его, но он, оказывается, все эти годы лежал здесь. Футлярчик закатился за одну из табличек, сиротливо пристроившись «как часть корабля» во тьме.              Нос щипало, и глаза — тоже. Но Вэй Усянь чувствовал лишь пустоту и холод.              «Не думал, что когда-либо ещё смогу подержать в руках этот футлярчик. Моя лента… То единственное, что осталось от меня…».              Лань Ванцзи, заслышав его слезы, бесшумно приблизился и присел чуточку поодаль на циновку, составляя Вэй Усяню молчаливую, ненавязчивую компанию.              — Эта лента… — начал было Вэй Усянь. Ему вдруг так захотелось рассказать Лань Ванцзи!.. Рассказать, что эта лента — единственное, что осталось от него, Вэй Ина. Что эта лента была свидетельством того, что мальчишка с солнечной улыбкой некогда всё же существовал на свете; и что она по-прежнему хранит его тепло. Пусть крупицу, но всё же хранит.              Но поделиться этим ему не дал холодный, едкий голос Цзян Чэна, цокающий:              — Как мило… Воркующая парочка пришла преклонить колени!              Вэй Усянь мигом заледенел и смахнул слезы с щек, которые тем не менее, он был уверен, Цзян Чэн уже увидел.              — Слезы льёшь, Вэй Усянь? — оскалился он. — Правильно, лей. И три коленями пол как следует! Чтоб всё блестело!              Вэй Усянь медленно поднялся, отмечая, как угрожающе нахмурился Лань Ванцзи и загородил его собой.              — Для мытья полов у тебя есть половая тряпка, — холодно протянул Вэй Усянь, в последний раз мельком осматривая футлярчик и складывая его в карман. — А я всё же сижу на циновке, потому, уж прости, протереть тебе полы не смогу.              Цзян Чэн процедил:              — Что ты там умыкнул? Воруешь? Да уж. Всякий сброд здесь ходит и таскает семейные реликвии Цзян!              Вэй Усянь сузил глаза и сухо ответил:              — То, что принадлежит семье Цзян, осталось на месте. Я лишь забираю то, что осталось здесь от меня много лет тому назад. И это, — он выделил. — Принадлежит мне.              — Да ну? — выгнул брови Цзян Чэн, протягивая к нему руку. — Может, тогда дашь мне посмотреть, чтобы я точно убедился, что ты не стащил у меня чего, чтобы сбыть?              — Цзян Ваньинь, — холодно отрезал Лань Ванцзи, загораживая Вэй Усяня предплечьем и глубже сводя брови. — Следи за выражениями. Вэй Ин не вор, чтобы «что-то у тебя таскать». В конце концов, он пришел лишь для того, чтобы уважить твою семью, а не оскорбить.              Цзян Чэн зашипел:              — Не лезь. Тебя вообще здесь быть не должно! — он хмыкнул, задирая подбородок. — Не думал, что ты такой же, Лань Ванцзи.              — Какой — такой? — ответил вместо него Вэй Усянь, пропустив вовне свою демоническую натуру, благодаря которой внутри что у Лань Ванцзи, что у Цзян Чэна всё промерзло и свернулось от ужаса. — Давай, Глава Ордена. Не стесняйся. Ты же у себя дома. Мы с удовольствием послушаем, какой у нас Лань Чжань…              — Обрезанный рукав. Такой же, как и ты. Миловались там, сидя нос к носу под деревом. Думаешь, я не видел? — взгляд Цзян Чэна наполнился ничем не прикрытым отвращением. — Ну и мерзость. И ты посмел прийти с ним к моим родителям? Посмел осквернить их своей пидорской рожей? Да ты…              Цзян Чэн захрипел, потому как Вэй Усянь двумя пальцами сдавил его шею под подбородком, лишив возможности говорить. Он схватился за кисть, душившую его и будто бы в самом деле намеревающуюся сломать трахею, но этим добился лишь того, что хватка на его шее усилилась.              — Вэй Ин! — побелев, воскликнул Лань Ванцзи. — Вэй Ин! Тише!.. — он замер за спиной Цзян Чэна, что начинал дрожать от бессильного ужаса. Теперь гнева у него не было — только страх, ибо эти кукольные глаза в непосредственной близости от него, искрящие поразительной, бездонной пустотой, промораживали так, как ничто другое на свете. А сгустившаяся вокруг него энергия обиды забила дыхательные пути, перекрыв кислород.              Вэй Усянь поднял Цзян Чэна на пару цуней над землей, пододвинул к себе вплотную и, вжавшись ему в ухо, прошелестел, смотря Лань Ванцзи в глаза:              — Если ещё хоть раз я услышу от тебя нечто подобное… язык вырву с корнем. Даже не отрежу. Вырву. Своими пальцами выдерну и при тебе скормлю свиньям. Чтоб они знали, насколько грязной может быть человеческая речь. Хочешь бранить меня — брани сколько влезет. Но называть Лань Чжаня так не смей. Этот человек чист. А это… — он провел отчего-то вдруг острым ногтем вдоль его шеи, от челюсти до яремной впадины, будто вспарывая. — Грязь.              Лань Ванцзи побелел и попытался позвать ещё раз, не смея прикоснуться. Не зная, как ещё привлечь внимание, он положил руку на плечо Цзян Чэну — так, чтобы Вэй Усянь увидел:              — Вэй Ин, прекрати. Ты делаешь ему больно.              — Я знаю, — простодушно выдохнул Вэй Усянь, чувствуя как под пальцами бьется ненависть Цзян Чэна. — Но нужно же нашего Главу Ордена научить манерам. Ему должно знать, что можно говорить, а что — нет. Иначе ему этот урок могут преподать другие, — он цокнул и протянул. — И этот урок ему совсе-е-е-ем не понра-а-а-авится…              Но тем не менее Цзян Чэна он отпустил. Наверное потому, что услышал треск электричества от готового обвить его шею в ответ плети.              Откашлявшись, Цзян Чэн взревел, накаляя добела Цзыдянь:              — Вэй Усянь!!! Урод!!!              Лань Ванцзи крутанулся, вставая перед Вэй Усянем и вынимая Бичэнь:              — Цзян Ваньинь! Мы уже уходим.              — Да черта с два!! — заорал Цзян Чэн, игнорируя преграду в виде Лань Ванцзи и, сгорая от ярости, бросился на Вэй Усяня. — Думал, я боюсь тебя?! — он зло рассмеялся. — О нет, старший брат! Ничуть тебя не боюсь! Вырвешь мне язык? Ну так попробуй!!!              Несмотря на его слова, Лань Ванцзи ему протиснуться вперед не дал. А Вэй Усянь… не зря он был циничным демоном. Он воспользовался тем, что Цзян Чэн и Лань Ванцзи сцепились в полноценной схватке, и двинулся на выход, но небесная кара настигла его и тут, и потому в глазах его потемнело и в следующий миг встретил он собой темноту…