В ожидании тепла

***

Солнце скрылось, ночь умылась Вашей кровью с рваных уст. Ветер воет и воюет, Знаменуя мою власть. И мне не стыдно, и не страшно, Что убить вас всех пришлось... И танцую в вальсе страха, Жажды мести, и пою Под радость дикой-дикой флейты, Что пирует на костях…

***

      Было холодно, но по-своему приятно. Вэй Усянь утомленно прикрыл глаза и словно бы погрузился в сон. Брови не хмурились – даже чуть-чуть. Должно быть, если ему что-то и снилось, то это самое «что-то» можно было в определенном смысле назвать приятным.       Лань Ванцзи не решался завести беседу, ведь он хорошо помнил, что Вэй Усянь не слыл любителем разговоров, потому им было выбрано нейтральное занятие: разглядывание окружения.              Внутри кибитки было на удивление тепло — совсем не вязалось с образом вечно холодного Вэй Усяня. Лань Ванцзи отчего-то отстраненно провёл параллель с Божеством Мёртвых Сюань Су, у которого профиль был весьма специфичен и далёк от человеческого тепла, но его святилища в любую погоду были хорошо отоплены. Эта ассоциация как мелькнула, так и исчезла, не успев толком закрепиться в голове.              Убранство не пестрило показной роскошью — она чувствовалась в мелочах и на уровне инстинктов, словно самая лукавая лисичка показывала свои пушистые хвосты единственно «невзначай» и щурилась, наблюдая за реакцией: вроде бы обычные, невзрачные пурпурно-черные стены нависали со всех сторон, но если коснуться их поверхности, вдохнуть запах или же приглядеться, то можно было заметить, что это была не абы какая древесина, а элегантный амарант*.              Шторки из тривиального батиста, не могущие, по идее, удивить господина, выросшего, не зная стеснения в средствах, на деле поражали своей мягкостью и плавностью — они были похожи на родник, который смущенно хихикал, когда его тканей касались аккуратные пальцы, и ускользал прочь.              Лавочки раскинули свои бока широко и заботливо — можно было развалиться во весь рост и преспокойно дремать ночи напролёт во время долгих разъездов, не испытывая неудобств, точно на самом лучшем ложе. Лань Ванцзи кольнула мысль, что Вэй Усянь именно этим и занимается, когда приходится долгое время проводить в пути.              Воображение мигом нарисовало картину: морщащийся во сне Вэй Усяня, когда в глаз тычется мокрым носом солнечный лучик; его растрепанные волосы в причёске, что грубым словом можно было окрестить «гнездо»; свернувшееся в калачик вдруг хрупкое, утонченное тело, сокрытое теплом одеяла: Лань Ванцзи подсознательно — даже в своей мимолётной фантазии — надеется, что одеяло достаточно теплое, чтобы согревать Вэй Ина, ведь тот вечно мёрзнет.              Лань Ванцзи вдруг тонко вздрогнул и украдкой скользнул смущённым прищуром в сторону реального Вэй Усяня: такого расслабленного, вроде бы и вправду спящего, но он знал, что это притворство — Вэй Усянь даже в состоянии бессознательности был готов к любому нападению.              Его это не портило. Лань Ванцзи лишь расстраивала такая «боевая готовность». Глядя на эти островатые черты, он невольно любовался, пусть и знал, что частенько о них резался, неосторожно забывая порой об этой острой и колкой особенности его Вэй Ина.              Выглядел Вэй Усянь уютно — даже эта аура морозца и инея вокруг него ничуть не бодрила, а, наоборот, убеждала погрузиться в долгий, долгий крепкий сон…              Мерный стук копыт грациозного черногривого скакуна ласкал слух и убаюкивал. Лань Ванцзи отклонился чуть назад, чтобы выглянуть за плотно зашторенные Вэй Усянем из-за боязни солнечного света шторки — друг друга сменяли живописные пейзажи: стройный ряд хвойных подруг; речушки, стремительно бегущие и пытающиеся ухватить последние секунды подвижной жизни перед холодной зимой; плетущийся в никуда и волочащий за собой пыльные цепи в надежной хватке сильных рук Призрачный Генерал…              — Вэй Ин, — тихонько позвал Лань Ванцзи. — Там…              — Знаю, — буркнул Вэй Усянь и небрежными ударами костяшек левой руки постучал по перегородке над своей головой, гаркнув. — Юй! Вэнь Нин по левому борту. Захвати бедолагу.              — Понял, — в идентичной манере бросил Юй и дернул на себя вожжи, вынуждая коня притормозить, заколотив по своим бокам крыльями. Он дрогнул ресницами и полыхнул глазами, не особо задумавшись над этими действиями, нагнулся, опершись на ручки своего сидения, и махнул рукой. — Эй, Призрачный Генерал!              Вэнь Нин вздрогнул и настороженно всмотрелся в появившуюся буквально из ниоткуда повозку, запряженную загадочным конём, и ведомую не вызывающим доверие молодым человеком.              Справедливо понимая, что Вэнь Нин за не знакомым ему в человеческом обличье Юем не пойдет, Вэй Усянь дернул шторку, просовывая лицо в окошко и небрежно подзывая:              — Вэнь Нин! Куда путь держишь?              — Молодой господин Вэй?.. — опешил Вэнь Нин, вконец замерев. — Это?..              Вэй Усянь отмахнулся, пинком раскрывая настежь дверцу:       — Некогда. Заваливайся — расскажу по дороге.              

***

             — Итак… — неуверенно пробубнил Вэнь Нин, неловко ютясь в углу кибитки. — Значит, это ваш Юй так вырос?..              — Ага, — бросил Вэй Усянь и с орлиным взглядом свысока обернулся, через плечо и сквозь перегородку укалывая исполняющего обязанности кучера Юя. — Сначала мелким был, а потом вон какой вымахал. Когда… я с ним разлучился, — сделал ненавязчивую паузу Вэй Усянь, рассматривая коготок. — То он был простым воронёнком и превращаться в человека не мог. Но когда мы воссоединились, Юй несказанно удивил меня, — вдруг Вэй Усянь прыснул со смеху. — Носился вокруг меня как бешенный, суетился. Совсем мальчишка, — полуласково, полу-едко сплюнул Вэй Усянь, не помогая своим спутникам понять: оскорбление это или же проявление любви.              — Ясно, — протянул Вэнь Нин, перебрав пальцами края взлохмаченных рубах. — Вы сейчас направляетесь на Луаньцзан?              — Именно, — подтвердил Вэй Усянь, начав задумчиво покручивать в пальцах подобранный в Облачных Глубинах осколок нефрита. — Поговаривают, «куколки» двинулись в сторону Луаньцзан. А так как я… — он кашлянул. — Допустил тотальный промах, — Вэй Усянь не заметил, но его цензурная оценка своему проигрышу чрезвычайно поразила привыкшего к его грубости в словах и действиях Лань Ванцзи. — То весь мир совершенствующихся знает, что я существую в этом Бренном мире.              Со стороны донеслось насмешливое фырканье:              — Не переживайте, Ваше Превосходительство, — усмехнулся Юй, попутно скучающе кривя губы, небрежно отбрасывая вожжи в стороны и отправляя прозорливого коня в самостоятельное плаванье до просторов Луаньцзан. Он развалился на своём местечке и скрестил за головой руки, угнездившись и будто бы приготовившись наглым образом прикорнуть вдали от господских глаз. Закинутая на свою сестру нога принялась покачиваться в такт спешно-размеренному движению кареты. — Им не известно главное. Остальное — ерунда. Всё равно не долго этим смертным плакать придётся.              — В смысле? — не понял Лань Ванцзи, внутренне напрягшись и самую малость испугавшись.              Вэй Усянь цокнул, рассеянно шлепнул лавку под собой раскрытой ладонью, и сразу же после этого действия кибитка подскочила на месте, наехав на некое препятствие. Пассажиры не пострадали, а вот ехавший в неподобающей позе Юй чертыхнулся, подпрыгнув и упав поясницей на поручень, и ударившись затылком о выступ. Ворон зашипел:              — Блять… — он выпрямился, возвращаясь в нормальное положение «сидя», наклонился вперёд, укладывая голову между коленей, зачесал макушку и потёр поясницу, шипя и ноя от противной боли.              — Ибо нехуй, — фыркнул Вэй Усянь. — Надо ехать как полагается. Ведешь повозку – так веди, а не спи.              — Я не сплю, — состроил несправедливо обиженную морду и огрызнулся Юй, про себя матерясь и всерьёз начиная думать, что у Вэй Усяня глаза и уши находились повсюду – даже в пространстве.              — Ага, конечно, — отмахнулись от его слов. — А ты, — обратился к Лань Ванцзи Вэй Усянь. — Не забивай себе голову невесть чем. Сейчас нам важно разобраться со всей этой смутой. Вэнь Нин. А ты-то что здесь забыл?              — Я услышал, что собирается новая осада на Луаньцзан, и подумал…              — Что мы также пойдём туда, — заключил Вэй Усянь, пренебрежительно закатывая глаза, тем самым будто говоря «банальщина».              Вэнь Нин кивнул:              — Да. Но на самом деле я следовал за вами ещё от Облачных Глубин, пусть и потерял потом из виду.              Вэй Усянь рассеянно цокнул:              — Потерял из виду, потому что мы сели в карету. А вот насчёт того, что ты следовал за нами по пятам… — он неясно отчего недовольно сощурился и поджал губы. — Почему же я не почувствовал тебя?              — Не знаю, — пожал плечами Вэнь Нин. — Может, тому виной ваше ранение?              Во взгляде Вэй Усяня появились злые всполохи, но он тотчас погасил их, ведь срывать свою ледяную злость на Вэнь Нина ему не хотелось. Затылок вернулся в мягкость спинки лавочки, а глаза утомленно прикрылись.              — Может, — и бросил, скрестив руки на груди и нахохлившись. — До Луаньцзан недолго. Да, Юй? — красноречиво пробрюзжал Вэй Усянь, намекая ему, чтобы ускорился.              Юю так и хотелось съязвить, начать подтрунивать или юлить, но исходящие прямо в спину потоки затаённой злобы убедили, что лучше не надо…              — Верно, Ваше Превосходительство. Вам дать время на отдых?              — Себе дай, — цыкнул Вэй Усянь. — Как можно быстрее. Не хочу растягивать «удовольствие».              Юй закатил глаза и свистнул, подгоняя коня:              — Ну тогда не располагайтесь. Поспать не удастся.       

***

             Прибыли на Луаньцзан в самом деле скоро — а именно, всего за пару озадаченных морганий Вэнь Нина и Лань Ванцзи.              Заскрипели тонкие колёса, зашуршали крылья и запыхтел конь. Юй ласково забормотал, гладя скакуна по гриве:              — Умница, Шуанъе**, — в ответ ему благодарно зафырчали и ткнулись мокрым носом в ладонь, жаждая получить угощение за старания. Юй хлопнул себя по лбу, тем самым говоря «запамятовал», нырнул за пазуху и выудил из аккуратного мешочка кусок мужского предплечья. Он любовно зацокал. — Ты ж моя лапушка. Кушай, кушай. Вкусно тебе?              Животному, судя по его рвению, выбор Юя пришёлся по вкусу и уже через пару секунд затрещала в острых зубах окоченевшая плоть.              Вэй Усянь пинком раскрыл дверь, вразвалочку, но тем не менее весьма грациозно и изящно вышел из кибитки, встав на лестнице — ни туда, ни сюда (что называется, ни себе, ни людям) — и по-кошачьи потянулся, отчего несколько позвонков хрустнуло, встав на место. Лишь завершив все свои дела, он тряхнул головой и соизволил спуститься, освобождая дорогу для Вэнь Нина и Лань Ванцзи.              — Уэ, гадость, — в явном чувстве омерзения передернулся Вэй Усянь, натянув рукава на ладони и повыше задрав воротник. — Давненько я сюда не захаживал, — он картинно обошёл валяющийся на потертой временем мощенной тропинке камень, размером с человеческую стопу, и скривился. — Луаньцзан совсем не следит за местным фэн-шуем, — и уже себе под нос пробубнил. — Зато мне в вину ставил.              — Разве может Луаньцзан за собой следить? — спокойно полюбопытствовал Лань Ванцзи, уже ничему не удивляясь.              — Может, — цокнул Вэй Усянь, поднимая подол из боязни перепачкать его в пыли. — Очень даже может, вот только… — он поморщился, задёргал кончиком носа и тонко чихнул. — Не хочет.              — Будь здоров, — тепло проговорил Лань Ванцзи и протянул Вэй Усяню шарф. — У тебя горло открытое. Надень?              — Спасибо, — между делом бросил Вэй Усянь, но шарф принял и тотчас повязал на шею, скрывая её от потоков местного кусачего ветра. Он не сказал — да и лицо промолчало, — но вокруг него обстановка и атмосфера порядком просветлела; даже дышать стало проще.              — И что мы собираемся делать? — вырос из ниоткуда Юй.              Вэй Усянь по-лисьи ощерился, «вставая на дыбы»:              — Вот проклятый! Чего лезешь? Так ещё и в человеческом обличье! Ты не в курсе, но мы с тобой очень даже похожи! Хочешь добавить мне проблем?!              Юй словно бы оказался задет:              — Эй! Я что, по-твоему, мальчишка?! Не надо меня учить подобным делам! Я из этого возраста вырос. Я, между прочим, генерал!              — «Генерал», — передразнил Вэй Усянь. — Пора бы тебя на переквалификацию отправить.              Ворон обиженно задрал подбородок и скрестил руки на груди. А когда все моргнули, то обнаружили в следующий миг, что на месте луноликого молодого человека с глазами цвета свежей сирени стоял невзрачный мальчонка лет пятнадцати с замызганным ничем не примечательным личиком и тусклыми глазами, точно два замыленных блюдца. Крысиный хвостик на затылке подпрыгивал при каждом движении, а излишне худощавые пальцы, похожие на куриные, сердито подтянули затертые ремни.              — Ну как? — буркнул Юй. — Достаточно ли я теперь похож на рядового адепта?              Вэй Усянь с минуту посмотрел на него нечитаемым взглядом, а после, наполнившись всем отвращением, что когда-либо существовало в мире, неприязненно скривился:              — Какое позорище. Ты разучился выбирать себе облик? Даже не вздумай подходить ко мне в таком виде, уродец! Перестарался!              Несмотря на достаточно обидную реакцию, «мальчонка» самодовольно, нагло ухмыльнулся, будучи довольным достижением поставленной цели:              — Не посмею. Я что, пошёл за тобой, чтобы стоять рядышком да вопли госпожи слушать? Ну уж нет. Я, пожалуй, поищу и послушаю что-нибудь интересное в округе.              Вэй Усянь отрывисто махнул рукой:              — Сгинь. Чтобы потом был послушной птичкой, что хорошие вести на хвосте принесет — иначе я тебе все перья…              — Выщиплю. Ага, — закончил за него Юй и намеренно отстал от их процессии, впоследствии слившись с естественной тенью. Голос его разнесся по пространству. — Увидимся.              — Ну, ладно, — после пары секунд молчания бодро заявил Вэй Усянь, хлопнув в ладоши. — Пора бы и делом заняться.              — А куда Юй пошёл? — догнал его Лань Ванцзи.              — Откуда мне знать? — в искреннем непонимании вскинул брови Вэй Усянь. — Он меня в свои планы не посвящал. Пусть бродит, где хочет. Главное, чтобы что-нибудь полезное делал.              — Разве ты не его хозяин?              — Чжань-эр, — насмешливо склонил голову на бок Вэй Усянь. — Хозяин. Безусловно. Но эта курица чересчур своевольна. Я могу отдать приказ, но… мне лень. Сам справится и сделает в любом случае все по-своему — так зачем воздух сотрясать понапрасну?              — Твоя правда, — согласился Лань Ванцзи, привычно обводя взглядом окружение.              Вэй Усянь скользил вверх по тропе, ни на секунду не задерживаясь, несмотря на то что долгое время здесь не был и несмотря на то что это место некогда было его домом. Взгляд был направлен четко вперед, будто точно знал, куда именно нужно идти. В мозгу не было ясно оформленной мысли, но клубившееся в груди чувство толкало его вперед, не давая больно задумываться.              Вэнь Нин несколько отстал от них и притих. Вэй Усянь, которому не нужна была «эмпатичность», чтобы уловить его настроения, бросил из-за плеча:              — Чего?              — А? — вскинул голову Вэнь Нин, рассеянно заморгав. — Вы о чём, молодой господин Вэй?              — Приуныл.              — А, — догадался Вэнь Нин и тряхнул головой. — Здесь… всё так опустело.              Вэй Усянь равнодушно пожал плечами:              — Тут и не было полно. Чтобы опустеть, нужно было чем-то наполнить.              — Но ведь было же!              — Разве? — встал Вэй Усянь и обернулся к Вэнь Нину с кукольным взглядом. — Мы были здесь гостями, зашедшими на чашечку чая. Не полноправными хозяевами и не семьёй. «Промежуточный хозяин», — усмехнулся Вэй Усянь своим шутке и сравнению. — Не то же самое, что и полноправный. Будь мы теми, то были бы полными. Но всё, чем мы здесь были, — отсроченная скорбь, — и буквально сплюнул. — Какая жалость.              Вэнь Нин не нашёл, что ему возразить. Но не потому, что в самом деле ему было нечего сказать! Он просто… не знал, как выразить всё то, что у него на душе, и донести эту самую мысль до Вэй Усяня, ведь Вэнь Нин безусловно понимал, что для него многие теплые понятия стали чужды. Вэнь Нин помнил, каким Вэй Усянь был и каким стал. Ему удалось застать три ипостаси этой личности, и Вэнь Нин с уверенностью мог сказать, что спорить в вопросе тёплых семейных уз лучше не стоит — просто-напросто Вэй Усянь не сможет понять и прочувствовать. По крайней мере, не сейчас.              Он лишь что-то рассеянно мыкнул, не соглашаясь и не отрицая, и скользнул взглядом к выстроенным его же рукой покошенным домишкам.              — Неужто печалишься из-за сараев? — усмехнулся Вэй Усянь.              — Они были частью тогдашней нашей жизни, — ломко проговорил Вэнь Нин, попутно замечая, что Лань Ванцзи навострил уши, но не сворачивая разговор. — С ними связано множество воспоминаний.              Казалось, что-то из реплики Вэнь Нина рассмешило Вэй Усяня, потому как тот со смешком цокнул, будто смакуя слово на вкус:              — Тогдашней жизни… — он покачал головой с острой улыбкой. — Именно её, Вэнь Нин, именно её.              Вэнь Нин грустно улыбнулся:              — Несмотря на всё, мы тогда были живы. И даже эти сарайчики для инвентаря своим опустевшим, запущенным видом способны пробудить в ныне мертвом мне небывалую грусть.              По Вэй Усяню было видно, что он бы спросил у него: «Что это значит?», — искренне не понимая, но присутствие рядом с ними Лань Ванцзи поумерило его пыл. Он лишь дернул плечом и снова сделался ровной линией.              — Ясно.              Лань Ванцзи подал голос:              — Когда я в тот раз был здесь, то подумал, что это ваши жилые дома. Если это место хранения инвентаря, где же вы жили? — он не нашёл в себе сил предположить: «Неужто рядом с лопатами и мотыгами спали?».              Вэй Усянь будто бы прочёл его не высказанное опасение, но всего-навсего улыбнулся краешком рта и вибрирующим от злого смеха в межстрочье голосом прошелестел:              — Жили и жили. Какая разница, где? Всё равно уже нигде.              Лань Ванцзи что-то уловил в его тоне, потому продолжать спрашивать не стал. Вместо этого замолчал и сконцентрировался на пространстве вокруг них.              Через пару шагов Вэй Усянь встал и дрогнул уголком брови, цокая и скрещивая за спиной руки:              — Надо же! А нас уже ждут.              Лань Ванцзи мигом напрягся:              — Юношеские голоса.              — И кажется, там есть и твои детки, Чжань-эр, — протянул Вэй Усянь, ускоряя ход. — Надо бы узнать у них, что они здесь забыли.              

…

             На подходе голоса стали куда более громкими и отчетливыми. Спорили печально известный Цзинь Чань и Цзинь Лин.              — Как ты мог?! Предатель! Знал ведь по-любому, что он — Старейшина Илина!!! Как ты мог пустить его в Башню Кои?! Как ты мог подпустить его к нам?!              — Отвали! — злобно прошипел Цзинь Лин. — Не твоего ума дело.              — Как же это не моего?! — сорвался Цзинь Чань, до скрипа напрягая связки. — Ты хоть знаешь, что он с нами сделал?!              Цзинь Лин надолго замолчал, но после чуть повысил тон:              — Сами виноваты! Вы позволили себе отвратительные мысли, слова и намерения по отношению к даме. За что боролись — на то и напоролись!              — Как ты смеешь?! Вот ведь!.. Неужто эта распутная хули-цзин тебя настолько одурачила?!              Лицо Цзинь Лина потемнело, и он едва ли не зашипел от болезненной, ядовитой злости:              — Ублюдок!..              — Да хватит орать! — гаркнул Лань Цзинъи. — И так тошно, а вы тут ещё раскудахтались. Цзинь Чань, если Вэй Усянь что-то и сделал тебе, то поделом! Навлёк на себя гнев самого могущественного заклинателя на свете, так и нечего жаловаться! А если всё так, как говорит Цзинь Лин — а я склонен ему верить, — то тем более заслужил! Что бы там с тобой ни сделали, — он тягостно вздохнул. Зашуршали одежды, оттого стало понятно, что Цзинъи отвернулся, словно знать этого человека не желал. — Меня вот, что волнует: если они хотели нас убить, то почему не сделали это сразу? Лучше б я помер в бою на ночной охоте, чем так, от голода! — и уже куда тише добавил. — Эх… зря я на том пиру не доел ту бадью ароматного мяса… и ведь Ханьгуан-Цзюня тогда рядом не было… Что я потерял!..              Но его стенания не слушали, и Цзинь Чань, зацепившись за первую часть монолога Цзинъи, задохнулся от ярости:              — Ты встаешь на его сторону?! Да ты… — он не договорил, ибо наткнулся на два горящих алым глаза во тьме, оттого мигом побелел и заблеял. — Э-эт-т-о…              — Я. Угадал, — с холодной, шершавой улыбкой на губах вальяжно прошествовал из мрака Вэй Усянь, игриво покачивая в пространстве пальцами скрещенных на груди рук. Алые всполохи чуть утихли, потому как он вышел на свет, но насовсем не исчезли.              Если и были на этой площадке какие-то звуки, то с приходом Вэй Усяня воцарилась идеальная тишина, которая, очевидно, пришлась ему по вкусу:              — Верно, — ощерился Вэй Усянь, зловеще нависая над вжавшим голову в плечи и задрожавшим от страха Цзинь Чанем. — Послушные детки должны молчать, когда я рядом, — и пренебрежительно цыкнул, тотчас порывисто от него отодвигаясь, будто воздух вокруг юноши был загрязнен и он боялся испачкаться. — Да и вообще. Верещишь так, словно всё запомнил из того урока. Вроде как… вы тогда лишь облапали друг друга да максимум ртом поработали, отмывая язык от той грязи, что лилась с него, а наутро даже не поняли, было ли все это наяву. Разве нет? — обнажились плотоядные клычки. — Может… тогда мне стоит повторить всё с теми уклоном и полнотой наказания, как ты всё это преподносишь?..              Цзинь Чань в ужасе замотал головой:              — Н-не н-а-ад-д-до!….              Цзинь Лин, глядя на Вэй Усяня большими глазами со своего места, побелел и будто бы окаменел. Цзинъи и Сычжуй, что успели вскочить с радостными улыбками облегчения, вытянули лица и упали назад не в силах издать и звука.              Вэй Усянь досадливо скривился, точно вопль, изданный Цзинь Чанем, неприятно резанул его по ушам. Он пренебрежительно махнул рукой, словно отгонял назойливую муху, и Цзинь Чань замолчал из-за настигнувшего его заклятья молчания. Вэй Усянь прочистил горло, скрестил за спиной руки, плавно прошествовал к глядящим на него большими глазами Цзинъи и Сычжую и разочарованно зацокал:              — Ай-яй-яй. И это адепты клана Лань? Чего сидите в сыром, грязном гроте? Позорники.              Успевший было обрадоваться и без прикрас соскучившийся по своему учителю после разлуки Цзинъи помрачнел, а после и вовсе взвился, заколотив в ребяческом возмущении связанными ногами по каменному полу:              — Эй!!! Нас вообще-то похитили!! Ни капли сострадания в тебе нет!!! Держат тут неизвестно сколько в связанном состоянии, а ты!!!              Вэй Усянь наклонился, криво улыбнулся и без всякого признака совести щелкнул Цзинъи по лбу, обидно кривляясь:              — Бедный, бедный ма-а-альчик. Что такое? Как же вышло, что вас похитили? Бедные мои детки. Без меня никак справиться не могут…              У Цзинъи едва ли не пошёл пар из ушей. Вэй Усянь открыто и специально провоцировал его, надеясь и искренне желая услышать из его уст парочку нецензурных слов в свою сторону. Намеренно делая обидное и насмехающееся выражение лица, лисья морда жаждала добиться с незавидным рвением ожидаемой реакции — больше потому, что ему нравилось злить конкретно этого мальчишку, ибо в самом деле считал, что тот смешно бесится; но ещё и потому, что за его спиной во тьме стоял вечно бдящей тенью Ханьгуан-Цзюнь.              — Да ты!.. — Цзинъи осёкся и прикусил язык, так и не сказав задуманное «пидорас».              Лань Ванцзи, очевидно не ведавший о подлых намерениях Вэй Усяня, вышел из тени, являя себя многочисленным парам глаз. Вэнь Нин робко ступал за ним, не меняясь в лице.              Вэй Усянь, спиной почувствовав чужое приближение, про себя с чувством выругался, но винить Лань Ванцзи в своей расстроенной шалости не стал. Вместо этого вся лисья насмешка схлынула, сделав его черты привычно невозмутимыми и мертвенно спокойными.              — Ханьгуан-Цзюнь!!! — просияли мальчишки, а остальные подать голос не решились. Даже Цзинь Чань, на языке которого наверняка крутились едкие и недоверчивые замечания, остался в стороне — хотя у него не было выбора в этом вопросе из-за всё ещё действовавшего заклятья молчания.              — Ханьгуан-Цзюнь, — бесцветно бросил Вэй Усянь, чуть дрогнув ресницами. — Одолжишь ножичек?              Лань Ванцзи послушно опустил руку на Бичэнь, вынул его из ножен и без малейших колебаний протянул Вэй Усяню, что тотчас растянул губы в зловещей улыбке:              — Спас-с-си-и-ибо-о…. — он повернулся к Цзинъи и нарочито демоническим шипением прошелестел. — Сейчас буду вас всех резать.              — Что?! — заломил брови Цзинъи, нисколько не веря его словам и прекрасно зная, что это лишь очередная шалость. Он настолько устал за последние дни в заточении в этом сыром гроте в пещере Фу Мо, что каждое поддразнивание Вэй Усяня было для него точно красной тряпкой для быка.              Вэй Усянь издевательски покрутил мечом перед его лицом, а затем щелкнул пальцами — и путы с каждого пленника попадали, мигом отпустив на свободу. Не став звать Лань Ванцзи, Вэй Усянь кратким броском отправил Бичэнь в ножны и скучающе протянул, выпячивая бедро и нахохливаясь:              — Неинтересно с вами. Беситесь только, а не пугаетесь. Неужто я совсем не создаю впечатление пробирающего до костей злодея?              Цзинъи по-дедовски забурчал что-то про больную поясницу себе под нос, неровно поднимаясь и хватаясь за затекшую и заледеневшую спину, и с явным внутренним удовлетворением подтвердил:              — Нисколько!..              — Вот ведь… — Вэй Усянь замялся, оглянувшись краем глаза на Лань Ванцзи. — Паршивцы.              Освободившиеся пленники собрались в кучу и в момент оказались на другом конце пещеры. Они начали жаться друг к другу как можно ближе и вести себя как можно тише, дабы не привлечь его внимание.              Сычжуй с нажимом потер руки и размял затекшие кисти, а после с детским доверием и солнечностью повернулся к Вэй Усяню:              — Учитель Вэй, вы пришли нас спасти? Это же не вы посылали людей, чтобы схватить нас, — последняя часть реплики звучала без какого-либо вопроса, потому не оставалось сомнений в том, что Сычжуй нисколько не верил в это. Лишь констатировал факт.              Вэй Усянь вдруг ощутил, как в груди свернулось некое чувство. Оно звучало в нём так странно и неловко, что дать ему какое-то имя было весьма сложно. Вэй Усянь не мог понять, может ли он его принять или же ему хочется поскорее от него избавиться.              Это абсолютное доверие юноши к нему отчего-то тяжелым мешком с мукой свалилось на его голову и дезориентировало. Он что-то забурчал себе под нос и отвернулся — лишь бы только не видеть сияющее юное лицо.              — Мне делать, что ли, нечего? Хватать вас ещё. Сами как оленята придёте ко мне в руки в случае чего, и капканы ставить не надо.              Цзинъи вскинулся, совершенно искренне возмущаясь:              — Какие мы тебе олени?!              — Пятнистые, — тотчас отозвался Вэй Усянь и скользнул взглядом в сторону стоявшего без всяких усилий и неудобств Цзинь Лина. Тот не мигая смотрел на него — как Вэй Усянь чувствовал, уже долгое время: а точнее, с самого его прихода сюда. В персиковых глазах клубилось море и нависали над стеклянными блюдцами тучи. Эти очи не знали, хотят они расплакаться или же нет, но одно было ясно наверняка: им сложно, до одури.              Вэй Усянь также промолчал, лишь ответил на прямой взгляд в свою сторону.              Цзинъи, Сычжуй и Лань Ванцзи с Вэнь Нином заметили их молчаливые переговоры, потому тотчас отвели глаза в разные стороны, нарочито внимательно разглядывая непримечательные валуны то тут, то там, но Вэй Усянь заметил, что и Цзинъи, и Сычжуй сделали несколько незаметных шажков в его сторону, как бы загораживая своими спинами его от Цзинь Лина, а спина Вэй Усяня зазудела от навязчивого присутствия Лань Ванцзи в непосредственной близости от неё.              Цзинь Лин сжал челюсти и кулаки, отчего на скулах загуляли желваки. Он по-прежнему безмолвствовал, никак не реагируя.              Вэй Усянь рассеянно глянул на выглядывающие из-под рукавов запястья Цзинь Лина и отметил их здоровую белизну. Это показалось ему достаточно странным, ведь и у Сычжуя, и Цзинъи остались легкие красноватые следы от пут. Вэй Усянь уколол холодом своего серебра мигом вздрогнувшего Цзинь Чаня, осматривая его запястья, и увидел, что у того всё выглядело как надо и соответствующе ситуации: ярко-алые следы от вервия в некоторых местах кровоточили.              Но он не стал заострять на этом внимание.              — Снаружи как-то шумновато. Кажется, собираются осадки в виде назойливых марионеток Тигриной Печати, — Вэй Усянь как бы невзначай глянул на Вэнь Нина и надул губы. — Генерал, не поможете?              Вэнь Нин сразу же кивнул:              — Да, — и шмыгнул на улицу.              Сбагрив работу на другого, Вэй Усянь преисполнился довольства и скрестил на груди руки, по-лисьи привольно сощурившись.              — Кто вас похитил? — спросил он Цзинъи и Сычжуя, отчего-то вдруг возжелав во что бы то ни стало избежать разочарования во всех чертах Цзинь Лина.              Цзинъи с готовностью и всем буйством эмоций затараторил, словно только этого вопроса и ждал:              — О, да это полностью прогнившие смутьяны! Сил моих и гнева на них нет! Так бы и отпинал их, ежели б попались мне на глаза! Бесстыжие! Схватили нас и бросили здесь на произвол судьбы. И лица свои скрыли черным туманом, а остальное — забыли! Убожества! Я ж их найду! И тогда они узнают силу моей ярости!              Вэй Усянь хмыкнул:              — О, ад не знает ярости страшней… Уверен, они все тотчас разбегутся, когда ты покажешься у них на пути.              Цзинъи, вопреки воспитанию клана Лань, в котором была запрещена ложь, мгновенно уловил в его словах сарказм и едкую иронию, потому помрачнел, поджимая губы:              — Не смешно.              — А как по мне — очень, — отмахнулся Вэй Усянь. Он хотел было сказать что-то ещё, но тут воскликнул Сычжуй:              — Там столько мертвецов… Нужно помочь Призрачному Генералу. Боюсь, он там один не справится. К тому же вервия уже сняты, мы можем чем-то помочь! Не сидеть же нам здесь вечность в конце концов!              Лань Ванцзи кивнул с одобрением во взгляде:              — Верно.              Мальчишки с боевым звоном обнажили мечи и бодро двинулись за Вэнь Нином. В толпе пробегавших мимо Вэй Усяня и Лань Ванцзи юношей был замечен тот юноша, что «имел счастье» отметить при Вэй Усяне красоту А-Цин — кажется, товарищи звали его Цзычжэнем. Среди смельчаков несложно было узнать ещё и тех, кто был с ними в городе И.              Подобная сговорчивость и доверчивость Вэй Усяню была понятна, ведь ребята уже были с ним знакомы и знали, что боятся его не стоит. Остальные по-прежнему стояли в темноте пещеры, страшась пошевелиться.              Вдруг от толпы отделилась хрупкая тень в желтых одеждах клана Цзинь. То был щуплый мальчишка с серой внешностью — ничем не запоминающейся и ничем не выделяющейся. Но именно своей невзрачностью и незаметностью она привлекла взор Вэй Усяня. Он знал, что Юй, нацепивший на себя фальшивую личину по технике Небесных чиновников, был где-то поблизости, но это был точно не он.              Догадаться о личности загадочного «адепта ордена Цзинь» не составило труда, когда вроде бы по внешности робких и ломкий, нескладный юнец едко скривил уголки губ и с надменной злостью зыркнул исподлобья на Цзинь Чаня с его свитой:              — И что вы, благородные адепты ордена Цзинь? Будете стоять в углу, не делая и шага? Что за девицы! А гонору — тьма!              Цзинь Чань рассвирепел и хотел было пнуть адепта, но тот легким, грациозным движением ноги сделал подсечку, повалив молодого человека на спину.              Он цыкнул, закатив глаза:              — Какой позор. Жалкое зрелище. А ещё сделать что-то хотели, — и едко скривился, подбоченившись. — Силёнок не хватает: как физических, так и мужск…              — Сколько ты ещё собираешься болтать? — прервал её насмешки Вэй Усянь. — Денься уже куда-нибудь.              «Паренёк» фыркнул, перекрутив в руках меч, и уже куда более неуверенно приблизился. Глаза его блуждали по полу и не решались скользнуть в сторону Цзинь Лина.              Цзинь Чань со своей свитой воспользовался смещением внимания и ринулся в самую гущу битвы.              Вэй Усянь в упор посмотрел на Цзинь Лина и наконец-то понял, что било по его глазам: на бедре у него не было меча. Он вскинул бровь и не удержался от вопроса:              — Где твой Суйхуа? — прозвучало довольно-таки властно и неуместно требовательно, с ноткой недовольства. Вэй Усянь и сам не понял, почему вместо его своеобразной заботы и участия в голосе зазвенела грубость.              Цзинь Лин побелел и сипло ощерился, отворачиваясь и обнимая себя за плечи:              — Заткнись!..              Вдруг «адепт» тихо-тихо пробубнил:              — Вот…              Цзинь Лин вытянул лицо и мигом повернулся в его сторону, потому как голосок стал чересчур девичьим. Глаза и вовсе полезли на лоб, когда на месте адепта он увидел прекрасную девушку, по которой против воли тосковало и болело сердце. На его ярое удивление, на нежном морозном личике не было привычного самодовольства и стервозности; незнакомая робость, неуверенность и… чувство вины… пронизывали черты и не уступали место ничему другому.              Яньли закусила губу, сделала шажок ближе к Цзинь Лину и ещё тише — почти мнимо — шепнула, ткнув ему в грудь целый и невредимый меч:              — Вот. Твой Суйхуа…              — Это… — округлил в неверии глаза Цзинь Лин. Воздух застрял в диафрагме и потерялся. Дрожащие руки тут же вскинулись и как к сокровищу — наверное, всё-таки именно им оружие и было — прикоснулись к блестящему от новизны и духовной силы лезвию. Казалось, теперь меч сиял ярче прежнего и едва ли не звенел от светлой ци. Даже смелая мысль о том, что теперь не составит труда разрубить легким мановением руки гору, не показалась глупой и самонадеянной. — Это… — смог лишь выдавить из себя Цзинь Лин.              Яньли порывисто спрятала руки за спиной, скрывая подрагивающие пальцы, которые она незамедлительно заломила от нервозности:              — Мне не составило труда его починить. Всё-таки духовных сил у меня хоть отбавляй, — девушка помялась, но всё же решилась и вскинула взгляд блестящих от тщательно скрываемых и сдерживаемых слез кристально-голубых глаз. — Возьми. Твой. Нужно защищаться чем-то.              Цзинь Лин окаменел, не зная что делать: схватить меч покрепче или же бросить его со страху. Он так и остался держать его самыми кончиками пальцев. Во все глаза смотря на эту гордую девушку, что вдруг сделалась исключительно смущенной, Цзинь Лин не верил, что всё происходящее ныне — реальность. Ему как никому другому за их проведенное вместе время стало известно, что Яньли — исключительно гордая, властная особа, что не привыкла считаться с другими. Она так же, как и он, частенько говорила и действовала сгоряча, и только потом жалела о содеянном.              Цзинь Лин знал, что эта девушка горда. И так же, как и он, лучше наступит себе на хвост, нежели извинится или признает свою неправоту.              Неосторожная мысль о хвосте кольнула. Взгляд потяжелел и наполнился солью. Цзинь Лин порывисто — даже как-то грубо — скривился, прижал Суйхуа к груди и с неясными эмоциями отошел на несколько шагов, глядя на девушку исподлобья.              — Чжихао… — обращение хлесткой пощечиной пришлось на щеку Яньли. — Ты… в самом деле… хули-цзин?.. — губы пересохли, равно как и горло, точно туда насыпали мерзкого песка иль дорожной пыли. — Это ведь… твой очередной трюк, да?.. Ты же не хули-цзин?..       Яньли побелела и забегала глазами:              — Я… — она скользнула взглядом в сторону Вэй Усяня, что тоже застыл от этого вопроса, но твердо ей кивнул, сказав по связи духовного общения:              — Ты же знаешь и чувствуешь, дочь. Он видел всё своими глазами. Твоя ложь — такая наглая и глупая — сделает только хуже. Отвернёт от тебя ещё больше.              Уголки рта Яньли дернулись вверх, вниз, и она непроизвольно задрала подбородок, вставая в надменную, высокомерную позу, потому как привычка, выработанная в течение всей её жизни, была чересчур сильна. Страх, волнение, слёзы, чувство вины — всё это клубилось в её сердце, заставляя его заходиться в сумасшедшем беге, но девушка старательно прятала его наличие, чтобы никто не подумал, что она чувствует и что она совсем не та голодранка и хабалка, не думающая о других, которой всегда хотела казаться.              — Да, — решилась Яньли. — Трёххвостая хули-цзин.              Голова Цзинь Лина дёрнулась, точно девушка только что отвесила ему грубую, жестокую пощёчину. Во взгляд просочились разочарование, обида; чувство, будто его только что предали, ненависть и… ничем не прикрытое отвращение.              — Так вот почему ты… — Цзинь Лин попятился, щурясь и стискивая до треска зубы. Рот скривился так, будто перед ним кого-то только что стошнило или произошло непередаваемо омерзительное нечто. — Теперь всё ясно.              — Что… тебе ясно? — напряглась Яньли и сделала ему навстречу шаг. — Что — ясно? Скажи ты уже что-нибудь нормальным языком!              — Нормальным?.. — Цзинь Лин ревностно сжал ножны Суйхуа, с облегчением чувствуя подушечками пальцев знакомые выступы драгоценных камней и резных рисунков-завитков. Свободная рука опустилась на рукоять меча и вытащила его на пару цуней. — Думаешь… такая лиса, как ты, может понять человеческую речь?.. Ты же… — он замялся и произнес таким тоном, каким обычно разъясняют нечто очевидное. — Лиса…              Яньли вздрогнула и донельзя прямо вытянулась, точно в спину ей вонзили кол, призвав не горбиться. Ногти впились в ладони до первой крови, а губы ошеломленно приоткрылись.              — Лиса… и что дальше?.. — она вновь оглянулась на Вэй Усяня, чьи кукольные глаза непременно окрасились бы в убийственный алый, произнеси эти слова кто-то другой, а не Цзинь Лин. Осознанности в них не было, потому как Вэй Усянь словно перенёсся в другое место; словно эти слова и пронизывающие их чувства пренебрежения, отвращения, омерзения и пошлого неуважения навеяли ему о чьих-то похожих фразах.              «Неосознанное озабоченное животное».              Должно быть, Яньли ощутила вес этой фразы на своей коже из-за собственной сущности от Цзинь Лина. Его истинное отношение перебивало все те светлые зарождения, что на самом деле были, и оставляли на душе мерзкий осадок.              Цзинь Лин скривился и отшатнулся:              — Да ты же… Водила меня за нос всё это время!              — Что значит — водила за нос?! — опешила Яньли. — Объяснись!              — То-то я думаю, что со мной что-то не так!.. Сам не свой стал! — обидно, нервно рассмеялся Цзинь Лин, схватившись за грудь, в глубине которой сердце билось, игнорируя магические флюиды и искренне чувствуя. — А это ты, мерзкая лиса, на меня свои чары испустила! Плела сети, в которые я по незнанию угодил! Заставила меня увлечься собой, чтобы… чтобы…              — Нет!! — воскликнула Яньли, в самом деле не понимая. — Зачем мне делать это?.. Неужто думаешь, будто бы я опустилась до этого?!              Цзинь Лин обидно ощерился:              — А что? Ты же разбила меч, зная, что это последнее, что осталось мне от отца. Что тебе помешало использовать на мне свой лисий дурман, дабы привязать меня к себе и использовать? Ты же лиса! И этим все сказано! У вас только одно на уме! — он передернулся и процедил, скривившись всем телом и душой. — Какая гадость… И ты посмела ещё осквернить мой Суйхуа своей грязью…              — Я… — не нашла в себе слов Яньли, что часто-часто заморгала. — Я…              — Цзинь Лин, хватит, — жестко припечатал Вэй Усянь. Названный резко обернулся и шикнул:              — Не лезь! Это не твое дело! — и тут его словно озарило. — Так… она же твоя ученица… — Цзинь Лин захохотал, схватившись за голову. — Какой кошмар… Чжихао — ученица Вэй Усяня… Ну конечно! Всё же было так просто!!! А ты оказывается… — в смех стали пробиваться слёзы. — Куда более жесток, чем я думал, — и тут же исправился. — Хотя нет. Это вписывается в концепцию великого и ужасного Старейшины Илина!              Лань Ванцзи опасно нахмурился, но не успел сказать и слово, потому как в стену пещеры Фу Мо влетел, проделав собой глубокую дыру, Вэнь Нин.              — Вэнь Нин? — выгнул дугой бровь Вэй Усянь, ненавязчиво приближаясь к Яньли и приобнимая её одной рукой. — Ты что творишь?              Вэнь Нин грубым движением приделал на место оторванную руку и отозвался:              — Ничего…              Все, стоявшие в пещере, обернулись на порог пещеры Фу Мо и увидели статный силуэт мужчины в фиолетовых одеждах, вокруг которого искрил наэлектризованный Цзыдянем воздух.              Цзян Чэн.              Вэй Усянь неосознанно впил пальцы в плечо Яньли и, наклонившись к её уху, шепнул:              — Потом. Сейчас не место выяснять отношения.              — Дядя… — сдавленно выдохнул Цзинь Лин.              Цзян Чэн резко вздернул подбородок и орлиным взглядом осмотрелся вокруг. За его спиной в тумане мельтешили всё стремительнее проявляющиеся тени воинственно настроенных заклинателей, а Цзыдянь постепенно успокаивался, но в кольцо обращаться не спешил. Цзян Чэн холодно велел:              — Цзинь Лин, подойди сюда, — его цепкие глаза мигом нашли утробное предостережение во взгляде исподлобья от Вэй Усяня; замершую без движения хорошо знакомую ему девушку, при виде которой зазудели от электрических, несерьёзных, но довольно-таки неприятных ожогов предплечья, и подоспевшего Лань Ванцзи, что замер чуть впереди них неумолимой горой.              Цзян Чэн нахмурился, видя Лань Ванцзи и Вэй Усяня, но ещё сильнее его брови свелись, когда он снова обратил свой взор на Яньли. Воспоминания с Башни Кои ещё были слишком свежи, а полученные ранения напоминали о себе просто превосходно. К тому же понимание, кто стоит перед ним и в опасной близости от его попавшего под воздействие дурмана племянника, отрезвляло как нельзя великолепно и поднимало волну гнева матери-защитницы в груди.              — Иди сюда, — велел Цзян Чэн ещё более властно. Ему хотелось поскорее почувствовать присутствие племянника рядом с собой, чтобы сердце улеглось, поняв, что всё хорошо, теперь он с ним и в безопасности.              Цзинь Лин заметался отчего-то вдруг. Несмотря на все его уничижительные речи, что-то внутри него заставило застопориться. Он мельком глянул на не отрывающую от него своих большущих влажных глаз Яньли и поджал губы, тут же отвернувшись, словно совершая над собой усилие.              Снаружи послышались радостные возгласы юношей, что были рады воссоединению с семьёй.              И только один Цзинь Лин неясно почему колебался. Персиковые глаза буравили пол и пытались испепелить щебенку, ненароком закатившуюся внутрь. Желчь концентрировалась в полости рта и выжигала слизистую. Равно как и соль в носу и глазах не давала трезво мыслить.              — Не могу, дядя… — проскрежетал Цзинь Лин, решаясь прямо и уверенно посмотреть девушке в глаза, что стали ему милы, но теперь чрезвычайно противны. Он процедил. — Я попал в ловушку хули-цзин и не могу двинуться с места, чтобы уйти от неё. Мне нужна… — и сжал челюсти, прикусывая язык. — Твоя помощь. Пробуди меня, — прозвучало как глупая надежда. Глупая и совершенно бесполезная, ведь лекарства от этих чар не было.              Цзян Чэна дважды просить не пришлось. Всего пара секунд — и он был рядом с Цзинь Лином. Схватив его за плечо, Цзян Чэн хорошенько его тряхнул и проверил ток ци в меридианах.              По тому, как напряглась каждая мимическая мышца Цзян Чэна, можно было легко понять, что… нездорового отклонения он не обнаружил.              Но это не дало ему успокоиться. Цзян Чэн тисками сдавил локоть Цзинь Лина и дернул юношу на себя, как бы давая всем присутствующим понять, что он под его защитой. Злой прищур нашёл тёмное рычание в алых всполохах в отражениях ожившей куклы и приготовился плеваться ядом, оберегая.              Цзян Чэн хотел было что-то сказать, но поток возможной брани остановило обнаружение целого Суйхуа на бедре Цзинь Лина. Не успел он прокомментировать это, а в пещеру ворвалась толпа заклинателей, чьё число приближалось к отметке в две бодрой тысячи.              Среди прибывших на героическую осаду горы заклинателей был и Лань Цижэнь, что стал заметно старше и приобрел седину в своей любимой козлиной бородке.              — Ванцзи, — позвал он, но Лань Ванцзи не двинулся с места, давая свой непоколебимый ответ. А Лань Цижэнь, видя чужое окончательное решение, не посмел сказать и слово против и только поджал губы, признавая поражение.              Воскликнула в толпе заклинательница:              — Как же так, Ханьгуан-Цзюнь! Вы же… Вы же с ним были всегда, словно лед и пламя! Что же он вам сказал, какими чарами одурманил и обольстил, раз вы переметнулись на его сторону?!              Вэй Усянь зло подумал:              «Я же неосознанное озабоченное животное. В крови моей ядовитой заложено инстинктами совращать и уводить в беспроглядный мрак и безнадежные вязкие топи таких хорошеньких мальчиков, как Чжань-эр».              Лань Ванцзи не удостоил заклинательницу вниманием, отчего та с сожалением воскликнула:              — Как недостойно для столь прославленного заклинателя!              Вэй Усянь угрожающе прошелестел, не препятствуя хищным уголкам губ, неумолимо ползущим вверх:              — Так-так… кто пожаловал к моим дверям, — он обвел холодным, надменным взглядом толпу, благодаря чему в людских сердцах всколыхнулся давно позабытый первородный ужас, от которого стыла кровь. Мороз своими щупальцами прошёлся по позвонкам, плотоядно облизав их, и затерялся в складках одежд, вознамерившись обернуть всех прибывших смельчаков в ледяные статуи наподобие тех божественных костяных, на коих построен его руками зал Тяньтан Чжисы*** в его Дворце в Пристани Сиу.              Вэй Усянь не боялся этого сброда — помилуйте, разве способен он бояться кого-либо? Он?.. Бред.              Демон и «Божество», чьё имя дрожит на устах Небес, не может бояться. Он — на вершине. Он — сила. Он — Небытие.              Вэй Усянь задвинул себе за спину Яньли, что пребывала в прострации и состоянии шока из-за прибившей её к полу ненависти. Такой ядовитой… концентрированной… Она попадала через поры в кровь и вызывала гипоксию клеток, мозга. Она будоражила сердце, принуждая его разрываться в агонии.              «Именно поэтому я и не пускал тебя в мир людей, А-Ли», — черство подумал Вэй Усянь, про себя ничуть не удивившись подобному исходу. — «Тебе никогда не будут рады здесь, потому что ты — лиса. Ограниченное мышление и ненависть не позволят тебе быть счастливой здесь. Теперь ты это видишь».              Вэй Усянь обводил глазами лица, которые вопреки своему желанию запомнил благодаря демонической сути, и ничуть не страшился. Он знал, что такой, как он, не позволит и не допустит втоптать себя в грязь. Не позволит втоптать в грязь его дочь.              Его маленькая девочка… Его маленькая А-Ли… такая нежная, хрупкая, ранимая…              Невинная…              Юная…              Почти не знавшая ненависти и благодаря его опеке он ней забывшая, Яньли не ведала, каково это, когда твоей смерти столь сильно желают.              Чем дольше Вэй Усянь смотрел на всё сильнее распалявшийся сброд, чем больше ненависть нависала над их головами тяжелыми тучами, тем яснее и полнее Вэй Усянь понимал:              «Вы не отберете у меня А-Ли. Не позволю. Хотите драки — вы её получите. И… Раз уж вы запамятовали… То я буду любезен с вами и…», — Вэй Усянь пропустил момент, в котором на его лицо выползла кровожадная улыбка, полная безумия, дикости и лисьего боевого азарта. — «Напомню вам о Вечном».              

***

      

      

Тринадцать лет назад, зима.

      

Гора Луаньцзан.

      

…

             Вэй Усянь поморщился и попытался приподнять ватную голову. Но не вышло. Это озадачило его настолько, что вялые хвосты закрутились и обиженно затерлись о его ноги, ища ласки, утешения и защиты. Он приоткрыл глаза, но увидел перед взором лишь муть и чьи-то силуэты, сокрытые тенью, потому обратно опустил веки, дабы не тратить силы на бесполезные действия.              — А-Ин… — тихо проговорила Вэнь Цин, и Вэй Усянь буквально кожей ощутил, как она заломила пальцы. — Как ты?              — Опять эти иглы вколола, — заплетающимся языком цыкнул Вэй Усянь, падая обратно на подушку. — Какого хера? Сейчас не полнолуние. Честь свою беречь от меня не надо. С какого я тогда лежу здесь, прикованный этими блядскими иглами, кои тебе любезно всучил этот сучий пёс Луаньцзан?              — Какое твоё последнее воспоминание? — вдруг спросила Вэнь Цин, игнорируя его брань. Кто-то рядом тяжело затоптался.              Вэй Усянь мыкнул:              — Чего спрашиваешь? Зачем?              — Просто ответь, — в голосе не было привычного гнева, который появлялся каждый раз, стоило Вэй Усяню начать показывать иголки. — Что последнее ты помнишь?              — Я… — начал Вэй Усянь и затих. Кровавые мазки расступились, пропустив в сознание корчащееся в предсмертной агонии белое лицо Цзинь Цзысюаня, что, харкаясь кровью, смог сказать ему о том, что его всё же ждали. Он холодно констатировал. — Точно. Я убил мужа своей сестры.              Вэнь Цин замолчала и лишь после того, как Вэй Усянь уже было подумал, что вновь оказался на границе существования и Небытия, ломко прошептала:              — Орден Цзинь ищет возмездия у входа на гору.              — Пусть ищут. Им тут не рады. У меня нет настроения выяснять отношения, — пробрюзжал Вэй Усянь, жмурясь и видя, как от прикладываемых усилий под веками начинают бегать кровавые образы, неустанно борющиеся. Каждая частичка его звенела и просилась в битву, дабы выпустить то, что собралось в груди, отравляя и отягощая. Куйсун не мог найти себе места, жаждая пронзить чьё-то сердце и умыться кровью.              — Они требуют выдачу Тигриной Печати и… — она замялась, но всё же закончила фразу. — А-Нина. Говорят, что если ты выполнишь выдвинутые условия ультиматума, то тебя не тронут и оставят в покое.              Вэй Усянь незаинтересованно фыркнул:              — Опять им нужна моя игрушка. Да пусть забирают и катятся на все четыре стороны, — и процедил. — Но Вэнь Нина я им не отдам, — фыркнув, прохладно отмахнулся. — Они всё равно не отстанут. Какая разница, выполню я их «условия» или нет?              Казалось, голос Вэнь Цин потеплел:              — А-Ин… — лба Вэй Усяня коснулись чуть прохладные пальцы, что ласково погладили его не трепещущие мертвые веки и ресницы. — Не нужно противиться.              Брови Вэй Усяня равнодушно дрогнули:              — О чём ты? — он нахмурился сильнее, потому как что-то уловившая демоническая ци оказалась не согласна и начала бунтовать. Она принялась бурлить, поднимаясь по горлу и туманя разум. Вэй Усянь ощущал, как начинает постепенно шататься его сознание. — Вэнь Цин, о чём ты?              Прохладные пальцы ощутимее погладили макушку и щеку, как бы говоря слова утешения и проявляя своеобразную ласку. Вскоре к ним присоединился моросящий дождь, что полился из таких колких и ядовитых обычно глаз.              — О том, что мы с А-Нином согласимся на условия. Мы уйдём сами.              Вэй Усянь обнажил кукольную муть и сощурился, силясь сделать обзор куда более чётким:              — Поясни, — и попытался приподняться, но иглы с дозой, более сильной, нежели обычно, не дали ему этого сделать. Кажется, в них ещё добавили аконит, смешанный с лисьим дурманом-вербеной, оттого состояние сделалось особенно скверным.              Вэнь Цин замялась:              — Понимаешь… — и вдруг улыбнулась: устало, грустно, но тепло. — Мы виноваты перед тобой, — видя, что Вэй Усянь не может сдержать свой язык от едкой колкости, она призвала его к тишине. — Ш-ш-ш… позволь мне сказать, — кровать, на которой Вэй Усянь в данный момент лежал, промялась под весом севшей на неё Вэнь Цин. — Ты столько для нас сделал, несмотря на то что сам находился в незавидном положении. Не представляю, каких усилий тебе стоило постоянно быть настороже, чтобы не выдать себя, находясь среди весьма сильных заклинателей. Ты столько сил потратил на то, чтобы вновь обрести шанс на счастье, чтобы вернуться домой к семье…              Вэнь Цин замолчала, словно что-то мешало ей говорить.              — Тебе было так больно… у меня всё внутри сжимается от мысли, насколько тебе было больно. И страшно. Дом Кандалов — ужасное место. В нём тяжело находиться, будучи даже по сторону баррикад клана Вэнь. А уж в качестве пленника, коего непременно ждала бесчеловечная казнь… Уму непостижимо.              Вэй Усянь никак не мог понять, к чему Вэнь Цин клонила. Да, она уже сказала, что собирается сдаться, но в мозгу укладываться у него это не хотело. Мотивы по-прежнему оставались для него тайной, равно как и внезапно открывшееся для откровений сердце гордой, холодной девы Вэнь.              — Я виновата перед тобой, — прошептала Вэнь Цин, уже не скрывая слёз. — Очень виновата. Я врач. Я должна спасать людей, избавлять их от боли. Но… так вышло, что я сделала всё ровно наоборот. Из-за моих усилий ты попал в Дом Кандалов и стал демоном, которого начали презирать. Я помню тебя ещё человеком и теперь, видя твои метаморфозы, мне больно. Чувство вины грызет меня. Ты… должен был прожить долгую счастливую жизнь вместе со своей семьёй, а не вернуться на Луаньцзан и всё-таки обернуться её узником. Всё потому, что я попросила тебя о помощи. Я стала причиной, по которой ты так страдал, и я стала причиной, по которой ты вновь лишился того, чего добивался непосильным трудом, и снова стал страдать.              Голос Вэнь Цин выровнялся, словно его разгладило смирение.              — А-Нин стал причиной смерти мужа твоей сестры. Бесспорно, он виновен…              — Нет, — отрезал Вэй Усянь. — Он не мог воспротивиться моей ауре. Всё-таки моя затаённая злоба сильнее его.              — И всё же, — мягко покачала головой Вэнь Цин. — Он убил Цзинь Цзысюаня. Это незыблемый факт.              — Простите меня, молодой господин Вэй… — не выдержал стоящий в сторонке Вэнь Нин. — Простите меня… Я… не хотел…              — Я знаю, — бесцветно проговорил Вэй Усянь, искоса посмотрев в его сторону. — Виновен я, ибо поддался своей энергии обиды, — он сощурился и холодно процедил. — Так что, прекратите нести вздор. Оба.              Вэнь Цин словно бы не слышала его.              — Ты должен жить, — решительно прошептала она, наклоняясь к нему ближе и всматриваясь в стеклянный прищур. — Ты должен ожить. Понимаешь, А-Ин?.. Ты оказал нам бесценную помощь. Знай, что на той стороне и во всех своих последующих жизнях я этого не забуду. Ты… хороший человек. Даже будучи демоном, ты не утратил своей человечности, пусть и желаешь всему миру доказать, что это не так. Благодаря тебе мы прожили лишние года, смогли попрощаться с этим миром достойно и обнять своих близких.              …              — Но теперь твоя очередь жить. Твоя очередь быть со своей семьёй, говорить ей, что ты её любишь. Твоя очередь прожить отнятые Вэнь Чжао года. Я хочу, чтобы ты вновь стал счастлив, и поэтому… — кровать опустела, и Вэй Усянь остался один. Вопреки путам аконита и наркотическому влиянию дурно действующей на лис вербены, Вэй Усянь приподнялся на локтях, шатаясь, и исподлобья уставился на застывшую в проходе девушку, что словно сияла в лунном свете, и на её брата, что виновато, но твердо глядел на него в ответ: никогда ещё Вэй Усянь не видел в этих глазах такой непреклонности. — Мы уходим.              — Нет, — отрезал Вэй Усянь, проползая вперед и напрочь игнорируя слабость. Казалось, он был настроен встать и догнать их, несмотря ни на что. — Вы оба несете вздор. Два дебила — это сила. Но иногда, пожалуй, это бедствие. Поумней ты, Вэнь Цин. Ничего не изменится с вашим уходом. Заклинатели не простят смерть Цзинь Цзысюаня. Я обречён. Я стал демоном и проклятьем своей семьи. Глупо надеяться, что я смогу всё вернуть. Ваша смерть не искупит мои грехи. Ваша смерть не очистит меня. Я запятнан в крови и прочей грязи по локоть, если не по самую сердцевину — хотя и тут есть сомнения, ведь и сердцем я отныне обделен. Не несите вздор и наконец-то прекратите идти на бессмысленную смерть. Если хотите покончить с собой, то преподносить это таким образом — верх идиотизма и жестокости.              — Может быть, это и бессмысленно, — смиренно согласилась Вэнь Цин, легко улыбаясь. — Но я не могу сидеть спокойно сложа руки, зная, что тебе угрожает опасность, потому что мы рядом.              Вэй Усянь зло расхохотался:              — Думаешь, мне угрожает опасность? Мне? Демону? Ты совсем сбрендила, женщина? Головой ударилась? — и, утратив всякую веселость, потемнел лицом и мрачно процедил. — Я сам кого хочешь вздерну. Коль заявятся ко мне на порог — костей не соберут, — он дрогнул уголками рта, с желчью в голосе признавая. — Тропа Цюнци показала, что мое возвращение в Мир Смертных — ошибка. Я не собираюсь наступать на одни и те же грабли дважды. Если мой удел — сидеть безвылазно на Луаньцзан, что ж, я приму свою участь с гордо поднятой головой, а не стану всему вопреки пробиваться к солнцу. Мне хватает мужества понять, что отныне мне места среди людей нет. Мне хватает сил признать, что я причинил своей семье, своей сестре, что была мне большую часть жизни как мать, невыносимую боль. Она едва стала любимой женой и матерью, а я тут же стал причиной ужасного горя. У меня нет права вернуться и, сказав «прости», начать всё с начала. Слышишь? Я знаю, что вина лежит на мне, но мои сожаления не вернут Цзинь Цзысюаня к жизни. Как бы я ни хотел всё исправить, эта дорога перекрыта. Заточение и всеобщее презрение, ненависть — это моя кара за бессмысленные надежды повернуть все вспять и зажить как прежде. Моя, но не ваша. Потому остановись и не смей идти сдаваться, иначе я вас непременно догоню и обоим переломаю ноги!              Вэнь Цин слушала его не перебивая, а следом внезапно улыбнулась ещё шире, словно ей довелось услышать нечто забавное и в некоторой степени умилительное:              — Слышала, Цзян Ваньинь играется такими фразами. Говоришь как он.              — Да плевать! — сплюнул Вэй Усянь. — Вэнь Цин! Так и знай! Посмеешь помереть — с того света достану и собственными руками придушу!              На миг Вэнь Цин вернулась её прежняя заносчивость:              — Кто-то мне только что сказал, что достать покойника с той стороны — бессмысленная и невозможная задачка, — она погрустнела и тяжко вздохнула. — А-Ин. Как ты прекрасно понимаешь и гордо принимаешь свой удел, так и мы — свой. Нам хватает сил понять и принять, что отныне псам клана Вэнь жизни нет. Что даже если мы, являясь врачами, спасали во время господства нашего клана, с коим нас роднит лишь фамилия, чужие жизни, то нам прощения и места в этом мире нет. Нам хватает мужества признать, что мы не можем прятаться всю жизнь за спиной у того, кто по нашей вине стал чрезвычайно несчастен. Это… — Вэнь Цин сжала кулаки. — Не в наших силах и принципах, уж извини.              Вэнь Цин улыбнулась, погладив Вэнь Нина по голове, что не добавлял в сестринскую речь ничего от себя потому, что согласен был с каждым её словом.              — Мы всё решили. И наше решение окончательно и бесповоротно. Мы хотим для тебя счастья. Хотим, чтобы ты жил. И поэтому… — она отвернулась, из-за плеча солнечно улыбаясь краешком рта, и махнула рукой. — В нашей с А-Нином следующей жизни встретимся, А-Ин. А до тех пор я говорю тебе за всё: спасибо и прости.              Кадык Вэй Усяня задергался:              — А-Цин, — в ответ: лишь тишина. Шелест посаженных им голых кленов снаружи, накрапывание расходящегося снегопада и завывания ветра — и на этом всё. Но тем не менее Вэй Усянь мог слышать удаляющиеся твердые шаги. Ни капли сомнений не пронизывало их душевные ауры. — А-Цин! — тверже шипит он. Но Вэнь Цин не оборачивается в сторону одинокого дома в окружении кленового леса, чтобы проводит его усталым взглядом, несмотря на то что прекрасно слышит его зов. — А-Цин!!! — прокричал искаженным демонической сутью голосом лис.              Кровь застилает глаза, и Вэй Усянь осознает, что плачет. В холодном мозгу звенит понимание, что эти люди, думая в первую очередь о нем, пошли на верную смерть, дабы подарить ему шанс на счастье.              Но Вэй Усянь не мог оставить всё это просто так.              «Каковы идиоты… Ни цяня здравомыслия… Погодите у меня… Вы просчитались… Для меня ваши ухищрения – ничто! Аконит и вербена меня не остановят. Я вас догоню… И в самом деле без ног оставлю…», — холодная рука, клешнеобразно выгнутая, опустилась на его макушку и с силой вдавила в матрац.              — Нет, А-Сянь, — холодно припечатал Луаньцзан. — За ними ты не пойдешь.              Вэй Усянь мотнул головой, скидывая с себя чужую руку и прогудел:              — Не смей меня трогать, паршивый пес! Следи за языком! Как посмел ты их отпустить?! — и тут он взбеленился. — Неужто это ты их надоумил?!              — Нет, — честно ответил Луаньцзан, вставая перед его лицом. — Но я и не препятствовал им, — он поднял вверх ладонь, призвав Вэй Усяня к молчанию. — Не надо. Не спорь. Они смертники, и их час, как и некогда твой, пришел.              — О чём ты говоришь?! — зло прошипел Вэй Усянь, щурясь и вставая на дыбы. — Вершитель судеб, тоже мне! С какого хуя ты решил, что можешь решить, пришел их час или же нет?!              Луаньцзан спокойно пояснил:              — Они решили умереть. А значит, их время в этом мире закончилось. Когда у человека появляются мысли о собственной смерти, то её приход не за горами. Как бы ты ни старался этому помешать, они всё равно тем или иным способом уйдут. От болезни, несчастного случая или же по собственному желанию, — дух сузил глаза. — Ничего не напоминает?              Пытаясь встать, Вэй Усянь огрызнулся:              — Что мне должно это напомнить?              — Тебя.              Вэй Усянь завалился и поцарапал торец кровати.              — А я-то каким боком сюда вписываюсь?!              — Когда… ты провалился в озеро Кайши****, то мне удалось увидеть несколько твоих воспоминаний, а также — мыслей, — протянул бесцветно Луаньцзан, садясь на корточки перед Вэй Усянем и склоняя на бок голову. — Помнишь, как по возвращении в Пристань Лотоса незадолго до ее падения ты чувствовал приближение своей смерти? Тебя настигали кошмары и плохое самочувствие. Ты постоянно чувствовал себя так, будто умираешь. Ты даже один раз поделился этим со своим братом.              Вэй Усянь замер и воровато, медленно поднял взгляд.              — И что?              — И в скором времени ты умер, — Луаньцзан взмахнул рукой. — Причём дважды тебя смерть настигала. Помнишь? Ты умер на операционном столе, но тебя спасла Вэнь Цин. А потом ты умер уже здесь после пыток Вэнь Чжао.              Вэй Усянь злобно прошипел, комкая простыню:              — Как это связано с Вэнь Цин и Вэнь Нином?..              — Я к тому, что если они произнесли слова о своей скорой кончине всерьез, то твои вмешательства лишь приведут к тому, что их смерть будет куда более жестокой и болезненной, чем должна была быть изначально, — в голос духа проступило сочувствие. — Тебе грустно, А-Сянь, я знаю… Но отпусти их. Так нужно.              Вэй Усянь замотал головой:              — Нет! Ты мне не указ! Если я сказал «нет» — значит, «нет»! Я не позволю им умереть! Я!.. — он широко распахнул глаза, когда Луаньцзан вонзил в его шею иглу с лошадиной дозой аконита, а симметрично этой стороне — иглу с вербеной.              Он не успел что-либо сказать, потому как голова его тотчас упала в мягкость матраца, а сознание затуманилось. Луаньцзан легко поднялся и постепенно угасающему Вэй Усяню с сожалением объяснил:              — Ты ещё молод, А-Сянь, и не понимаешь, когда нужно сказать «хватит». Если ты пойдешь за ними, то сделаешь только хуже. Я не хочу, чтобы жертва брата и сестры Вэнь сошла на нет. И уж тем более не желаю, чтобы на твою голову свалилась новая порция боли, которую ты пусть неосознанно, но почувствуешь, — он заломил брови. — Ты силен, поэтому мне пришлось воспользоваться старинным и давно забытым жестоким средством для борьбы с лисами. Даже ветвь Божественных Лис была бессильна против аконита. А вербена… что ж, это базовое оружие против лис-оборотней. Вы с неё дуреете как коты от валерьяны или люди от наркотических трав. Боюсь, что иглы, напитанные энергией солнца, не помогут, если ты будешь настроен всерьез уйти. Знаю, это жестоко и подло, но иначе поступить не могу.              Голос Луаньцзана стремительно угасал. И прежде чем Вэй Усянь погрузился в дурманное беспамятство, он услышал:              — Прости их, А-Сянь. И живи.              

***

             Все три дня, что он провёл, яростно пытаясь бороться с вечным лисьим врагом и цепляясь за нечто, отдаленно напоминающее рассудок, Луаньцзан неизменно отправлял его в бездну Небытия — одним чётким циничным ударом.              Но в конце концов, что-то в Вэй Усяне взбунтовалось.              В один из таких подходов, когда аконит и вербена проникли в тело, Вэй Усянь привычной мерзлоты не ощутил, равно как и надоедливой сонливости. Более ничего не сковывало его. Словно он… привык.              Луаньцзан ни о чем таком не ведал. Спокойно насвистывая что-то себе под нос, дух принялся собирать пришедшие в негодность иглы, совсем не замечая, как угрожающе медленно распахнул свои убийственно алые глаза Вэй Усянь.              Отвернувшийся дух пропустил момент, когда кровать опустела. Он обернулся, чтобы пожелать «уснувшему лису» спокойной ночи, но обнаружил лишь пустоту. Ресницы Луаньцзана взлетели, обнажая «слепую белизну». Он закрутил было головой, чтобы отыскать беглеца, но тут из-за спины раздалось холодное, циничное:              — Облом, деда, — ледяная ладонь ребром ударила в сонную артерию, а длинные когти впились в шею, пуская ядовитую призрачную кровь. Луаньцзан не посмел вскинуть руки, чтобы спросить чужую хватку, ведь знал, что это лишь заставит Вэй Усяня рассвирепеть ещё больше. Он только затрясся, потому как колкая демоническая ци, проникшая в его призрачные сосуды, выпустила свои иглы и сделала духа похожим на большой круглый кактус. Черная кровь потекла вниз, прожигая своей желчью пол. Вэй Усянь равнодушно встал перед его лицом и без всякого сожаления прошелестел с абсолютно не колышущимися эмоциями в глазах и чертах. — Неприятно, да? Когда колют иглами, — он тисками сдавил челюсти «старца» и, вплотную наклонившись, злобно прошипел. — Не прощу за такое самовольство. Так и знай, что навеки мы отныне с тобой враги. Посмел проигнорировать мое «нет»… Не прощу!              Он небрежно отбросил от себя чужую голову и стремительно вылетел наружу, на ходу сбрасывая с себя иглы и скованность призрачных мышц. Вэй Усянь хотел было уже обернуться вороном и улететь на всех парах в Башню Кои, но тут чьи-то крылья заколотили в решетку клетки.              Мигом обернувшись в сторону шума, Вэй Усянь изумленно вскинул брови:              — Юй? — ворон, заметивший его, счастливо зачирикал и стал нарезать по клетке круги. Впрочем, оковы недолго еще просуществовали. Золотая ограда, порядком покусанная, будто бы вкусила «царской водки»***** и в момент растворилась, выпуская птицу на свободу. — Что ты здесь делаешь?              Ворон закружился вокруг него, о чём-то обиженно вещая. Брови Вэй Усяня в ледяной злости дрогнули:              — Луаньцзан. Этот пес запер тебя, — когтистый палец почесал Юя под клювом, а сам Вэй Усянь цокнул. — Не думал, что ты будешь таким золотком, птенчик. Пытался украсть иглы… Ты ж мой зайчик, — он холодно хмыкнул. — Ну раз так, ладно. Пойдем со мной.              

***

             В отчаянном порыве отыскать брата и сестру Вэнь первым делом Вэй Усянь посетил Башню Кои. Конечно, в его душе уже не было места пустым надеждам, ведь некогда ему преподали на этом поприще хороший урок.              Но тем не менее, вопреки всем пройденным испытаниям, что-то вблизи Куйсуна дрожало, искренне веря, что Вэнь Нина и Вэнь Цин могли запереть и отложить казнь на некоторое время.              Хотя бы на четыре дня. Хотя бы на неделю. Хотя бы на то время, которое хватило бы ему, чтобы успеть прийти.              Юй вспорхнул и без всяких лишних слов обследовал местность. Благодаря его помощи, Вэй Усянь, не испытывая трудностей, просочился в Башню незамеченным. Ворон исследовал каждый уголок здешних темниц, подслушал каждый разговор бродившей в ночи стражи, но… ничего касательно брата и сестры Вэнь не услышал. Словно их и не было никогда, словно их смерть была столь быстрой и незначительной, что теперь даже их имени ни в разговорах, ни в чьей-либо памяти не осталось!              Совсем как когда-то его, Вэй Усяня, смерть. Ни обрывка разговора, ни чьего-либо воспоминания — всё оказалось смыто парой месяцев. Ни надгробного камня, ни панихидных песнопений. Ничего. Абсолютная тишина, холод и кровь.              Вэй Усянь, чем дольше здесь находился и чем дольше впустую бился головой о непробиваемую стену, тем сильнее сжимал челюсти и стискивал кулаки.              Юй дальновидно помалкивал, сидя на его плече, ведь прекрасно понимал, что сейчас весьма тяжелый для его хозяина момент, — да и к тому же, будучи довольно-таки сметливым птенчиком, он думал, что не оправдал оказанной ему милости, раз не помог отыскать тех людей, которых его хозяин столь отчаянно искал, потому пребывал в весьма удрученном состоянии.              Ноги завели Вэй Усяня к некой зале, чьи двери были настежь раскрыты. В тусклом свете свеч блестел черный гроб, блики которого промораживали своим мертвым холодом душу. Перед ним на мягкой циновке стояли две женщины: обе в белом, точно безмолвные призраки, обдуваемые бризом.              Одну из них Вэй Усянь сразу же узнал, ибо не смочь этого сделать был не вправе: то была Цзян Яньли, чью спину он безошибочно узнает из тысячи других. Именно эта женщина носила его на своих плечах, не жалея сил и своего здоровья. Она была старше его лишь на два-три года, но всегда была рядом с ним как настоящая мама: теплая, ласковая и нежная. Заботливая.              Вэй Усянь встал как вкопанный, не смея пошевелиться. И только тогда, когда вторая женщина шевельнулась, демоническое нутро взбеленилось и принудило его мигом обернуться тенью и слиться с мраком здешних углов.              — А-Ли… — ломко прошептала госпожа Цзинь, коснувшись плеча Цзян Яньли. — Ты уже давно так стоишь. Пошли домой? Тебе нужно отдохнуть.              Цзян Яньли покачала головой, продолжив как и раньше смотреть пустым, тоскливым взглядом на гроб:              — Нет, мама, я останусь здесь, — младенец, коего она покачивала на своих руках, плакал, словно чувствуя, какое их семью настигло горе. — Я не могу оставить его здесь одного. Ему… одиноко.              Госпожа Цзинь побелела и поджала губы:              — Ты уже стоишь здесь долгое время. Ты устала. Вспомни, у тебя ещё А-Лин есть. Тебе нужно позаботиться и о нём. Солнышко мое, давай хотя бы ты поешь?              Цзян Яньли отстраненно кивнула, думая о чём-то своём. Госпожа Цзинь знала, что она могла сказать что угодно, но Цзян Яньли в любом случае не обратила бы на нее и её речи внимание, ведь вся она была сосредоточена на гробу — а точнее, на человеке, заключенном в нем и преспокойно видящим свой вечный сон.              Госпожа Цзинь что-то забормотала себе под нос и стремительно вышла из залы в ночной холод. Пусть она и покинула комнату быстро, Вэй Усянь успел увидеть, что женщина порядком постарела. На его памяти она всегда была бойкой, стервозной и гордой особой — такой же, какой жила в воспоминаниях Вэй Усяня лучшая подруга Госпожи Цзинь Мадам Юй.              Женщина всегда была роскошной дамой — пышущей красотой и пламенем. Она была настолько увлечена своим внешним видом, что благодаря приложенным стараниям ей можно было смело дать лет двадцать. Но теперь виски съела седина, а губы потрескались. Глаза устало потухли и потерялись. Вэй Усянь смог увидеть, как, покинув Цзян Яньли, она смогла дать волю чувствам: она задрожала и протерла с силой лицо, словно пытаясь вернуть себе и своему лицу прежнее величие и силу.              Лис потянулся к Госпоже Цзинь своими призрачными хвостами и ненавязчиво коснулся эмоционального сознания: горечь, скорбь и душевная боль тотчас укусили его, легши на каждый обнаженный участок кожи слоем злого инея. Во рту собралась ядовитая желчь, от которой, сколько бы ты не глотал, невозможно было избавиться.              Женщина спешно ушла, не решившись оставаться в таком состоянии в месте, где каждый слуга мог её увидеть.              Вэй Усянь отчего-то не смог отпустить её со спокойной душой, потому приковался взглядом и проводил глазами до самых ворот, оставаясь по-прежнему в темном углу сгорающим от смятенья призраком.              Но тут Цзян Яньли тихо и грустно шепнула:              — А-Сянь, я знаю, что ты здесь.              Вэй Усянь по струнке вытянулся, напрягшись, и замер, не решившись двинуть и пальцем. В голосе Цзян Яньли, когда она внезапно обратилась к нему, не было злости или ненависти — лишь бесконечная скорбь и горечь. Усталость.              Несмотря на то что ответа получено не было, Цзян Яньли продолжила говорить, попутно качая на своих руках ребенка:              — Я знаю, что ты прячешься, А-Сянь. Боишься выходить, — она покачала головой. — Не надо.              Было видно, что говорить ей ужасно тяжело. Очевидно, она долгое время молчала и использовала свои голосовые связки только тогда, когда требовалось кому-то ответить. Судя по всему, то был первый раз за все это время, когда ей было по собственному желанию что-то сказано. Из-за долгого безмолвия её голос звучал сипло и ломко — хотя, быть может, то было не из-за молчания…              — Если ты думаешь, будто, стоя в углу и молча, сможешь остаться незамеченным, ты глубоко заблуждаешься, А-Сянь, — слабо улыбнулась Цзян Яньли. — Для меня никогда не составляло труда найти тебя. Ты же помнишь.              На клюв Юя упала алая капля, а рука, замершая на манер жердочки, задрожала.              — Иди ко мне. Прошу, не молчи. Выходи. Я… так давно тебя не видела, — она заглянула в лицо к успокоившемуся младенцу. — А-Лин… хочет с тобой познакомиться.              Вэй Усянь, не вытирая алых слез, вышел из своего укрытия, решив, что больше так не может.              Не может… что? Чего он жаждал добиться раскрытием правды перед женщиной? Что она поймет его? Что поймет, что он не хотел? Что вина лежит на его демонической сути?              Неужто он смел таким образом обелить себя?              Вэй Усянь, поймав себя на этой мысли, спешно утер кровь с лица, застыл на расстоянии в пять шагов от Цзян Яньли, что не спешила поворачиваться к нему, и только открыл рот, чтобы что-то сказать, как со стороны входа раздался визг:              — Стража!!! В Башне Кои вторжение!!! Сюда пробрался Вэй Ин!!!              Цзян Яньли испуганно выдохнула и порывисто обернулась:              — Мама!! — она хотела бы попросить женщину не кричать, не звать стражу. Предупредить, что не боится «вторжения», что хочет с этим самым вторжением поговорить.              Её большие глаза нашли стремительно тающего в пространстве Вэй Усяня и наткнулись на стеклянные блюдца, которые выглядели такими растерянными, что сердце у неё сжалось. Что ни говори, а демона или же убийцу её мужа и отца её сына она не видела и увидеть ни за что бы не смогла.              — А-Сянь!.. — только всхлипнула задушенно она, когда образ мнимой дымкой колыхнулся на порыве ветра, вбежавшего в залу, и исчез, словно его тут и не было; словно чужое лицо и эти растерянные глаза, похожие на блюдца, были лишь плодом её воображения.              — А-Ли! А-Ли! Девочка моя, не плачь! — подскочила к ней Госпожа Цзинь и поймала начавшую оседать Цзян Яньли, и прижала к своей груди. — Чш-ш-ш… всё хорошо, всё хорошо. Я рядом. Что этот ублюдок сделал? Скажи мне, скажи!              — Мама… — прорыдала Цзян Яньли, всхлипнув и согнувшись пополам, и прижала к себе сына. — Мама…              Разве могла она ей сказать, что только что к ней пришёл её любимый, её хороший младший брат, который — Цзян Яньли знала наверняка — бесконечно сожалел. Она и не думала его винить. Лишь хотела ему сказать — и сказать столько же бесконечно много…              

***

             Алая дымка летела по городам и селам, стремясь как можно скорее покинуть Башню Кои и не видеть возможного разочарования, обиды или ненависти на лице горячо любимой им шицзе.              Юй со всем доступным ему усердием, работая на износ, махал крыльями, стараясь поспеть за его темпом.              Сначала дымка, потом тень, а теперь лис бежал по темным улочкам. Вэй Усянь не ведал, сколько обличий сменил, сколько городов прошел и сколько ли миновал. Для него всё это не имело значения, ведь сейчас, позорно прижав к холке уши и поджав многочисленные хвосты, он как маленький побитый зверек бежал.              Кровь застилала взор и мешала ориентироваться, но тело само двигалось, не испытывая стеснения из-за отсутствия возможности нормально всматриваться в дорогу. Лапы не оставляли после себя следов, потому как лис почти что летел по залитым лунным светом тропкам, унося себя как можно дальше — желательно так далеко, чтобы никогда не смочь выбраться оттуда.              Он остановился только тогда, когда понимание бессмысленности бегства все же настигло его. Юй, не успев скоординироваться, влетел в приоткрытую деревянную ставню и болезненно каркнул. Вэй Усянь не нашел в себе сил поднять его и в своей особенной манере утешить. Он продолжил движение, но уже в человеческом облике.              Вэй Усянь скользил по мощеной дороге и не осознавал, где он находится, в какое именно время и день. Всё слилось в один сумасшедший вихрь событий, чей ход он бы мечтал остановить — а желательно, вовсе обернуть вспять на лет так пять.              Юй, ковыляя и хромая, двинулся за ним, преданно продолжая следовать и быть молчаливой, пусть слабенькой, но поддержкой. Он двигался вдоль сырых плинтусов домов, по ещё не высохшим лужам и грязи, дабы остаться незамеченным и продолжить беспрепятственный ход.              Вэй Усянь также не особо торопился, потому для ворона не составило труда замечать его передвижения и… не отстать совсем.              Так бы и продолжились бесцельные брожения, если бы чуткий лисий слух не уловил жестокие слова:              — Вот и поделом этому Вэй Усяню.              Он тотчас встал на месте, так и не опустив до конца ногу. Лисье ухо «встало торчком» на макушке, как делало это каждый раз, когда резкий звук настигал его.              В одном месте возле некой арки собралась толпа мужчин, что переговаривались, раз через раз плюясь ядом.              — Теперь-то он наверняка познает страх! Его верный пес Вэнь обращен в прах. Что ему делать без верного оружия?              — Да-да! К тому же я поражен, насколько они подлые! Пришли, что называется, с повинной, а потом устроили погром! Сколько человек погибло… Просто неслыханно! Бедный орден Ланьлин Цзинь…              — Больше всего мне жаль орден Гусу Лань. Их адептов с тридцать человек погибло. А ведь они пришли помочь! — мужчина с сожалением покачал головой. — Этот Вэй Усянь… одни беды только из-за него!              «А ведь они пришли помочь!» так и въелось в мозг. Покрасневшие глаза на миг озарились злым ехидством, а брови язвительно изогнулись.              «Помочь?.. Так этот праведный орден Лань, что протягивает руку каждому страждущему, не остался в стороне?.. Как мило. И странно», — он зашипел в мыслях, начиная медленно поворачиваться в сторону галдящей толпы. — «Тогда почему же эти сострадающие всему живому праведники не помогли Вэнь Цин и Вэнь Нину с их родственниками?.. Почему не помогли врачам, что, рискуя своими шкурами, помогали каждому нуждающемуся во время господства солнца?.. Чем же они не заслужили вашей избирательной милости?..».              Несправедливо… Обидно… До одури обидно!.. Чем же заслужили эту жестокость и ненависть те, кто себя не жалел? Кто так же, наравне со всеми, старался нести в мир лишь добро и тепло по отношению к ближнему?..              Слово «несправедливо» начало неугомонным роем носиться по черепной коробке и бить, бить, бить… жестоко царапать, укалывать, отравлять пребывающий в подвешенном состоянии разум в последние три дня из-за воздействия вербены.              Уголок рта в зарождающейся злости нервно задёргался.              — Хорошо, что их обоих обратили в прах! Если б я знал, что такая тварь ходит по округе, не сидя на цепи, я бы не смог спокойно уснуть! — мужчина в картинном облегчении всплеснул руками. — Да и этот Вэй Ин!.. Тоже надо бы его в прах обратить. Не помешает предать забвению на очищающем костре! Тогда он точно оплатит все свои грехи перед миром и предками!              «Предать… забвению?..»              Иногда бывает такое, что, стоит чему-то незначительному случиться, и может конкретно так перемкнуть. Вот и Вэй Усянь, что держал себя и своё сознание в узде до этих слов, замер и ощутил, как в мозгу что-то… щелкнуло. Громко. Оглушительно. Точно вдели стрелу в арбалет, закрепив как должно механизм и приготовившись нажать на курок.              И всё это происходило в звенящей, гробовой тишине его мыслей.              Щёлк…              И Вэй Усянь провалился вниз, начав катиться по оползню своего безумия с небывалой скоростью…              — Оу?              Мужчины моментально обернулись, услышав выбивающееся из общей концепции притворно спокойное несогласие. Их взору предстал луноликий молодой человек — почти юноша — в черных одеждах, развевающихся за его спиной дымкой, и с красными, точно свежая кровь, глазами.              — Прям сжечь и предать забвению? — Вэй Усянь опасно прошелестел, делая вкрадчивый, жестоко-игривый шаг. — Меня?              Поняв, с кем имеют дело, заклинатели побелели и исказили лица в животном ужасе. Мужчина, сказавший столь смелые слова, так и вовсе заблеял, пытаясь сохранять гордость и бравировать, но не очень-то в этом преуспевая из-за чересчур высокого голосочка:              — В-Вэй Ин?!              — Он самый, — Вэй Усянь остановился на расстоянии в четыре шага от толпы и миловидно улыбнулся — но эта улыбка выглядела до одури жестоко и безумно, ибо вкупе с мертвенной бледностью кожи и отчего-то вдруг красных глаз назвать её милой и добродушной было чрезвычайно сложно. Вэй Усянь вальяжно завел за спину руки и промурлыкал, очаровательно щурясь лежащим на солнышке ленивым котом. — Ну так… что же вы бы со мной сделали, м? Говорите прямо, не стесняйтесь. Буду рад послушать вашу богатую фантазию! А то… — он играючи размял плечи и шею. — Досуг что-то уж больно серый пошел…              — Вэй Ин! — воскликнул один из мужчин. — Ты совсем страх и стыд потерял! Как смеешь ты вот так представать перед всем честным народом и показывать свой гонор?! Как посмел ты вылезти из своей норы?!              Тут мужчина закашлял, давясь чем-то, захрипел, закатив краснеющие от лопнувших сосудов глаза и схватившись за горло, и повалился навзничь без единого признака жизни. Из его цицяо полилась кровь, а несколько зубов высыпалось изо рта, оттого стало понятно, что подавился убитый именно ими.              Остальные ошалело застыли в ужасе, не смея даже вздохнуть. Их ноги затряслись столь сильно, что, даже решись они на побег, не смогли бы миновать и несколько чи.              Вэй Усянь, памятуя о ходившей вокруг его флейты молве, весело перекрутил Чэньцин меж пальцев, продолжая допытываться:              — Ну что вы какие. То громкие были, то теперь вовсе стихли, — вскинув лукавый взгляд исподлобья и дрогнув ресницами, Вэй Усянь склонил голову на бок. Это движение было исполнено столь четко и механически, что очень походило на движение марионетки или же самого настоящего демона. Он чуть «приоткрыл завесу» и позволил незначительной части своей энергии обиды показать хвост. По позвонкам голодранцев пробежались холодок и вполне себе ощутимая аура угрозы, давшая понять, что шутить с ними и болтать о погоде не собираются, и что эта дружелюбная улыбка — не что иное, как фальшь. — Ну? Я жду.              Так и не дождавшись ответа от окаменевших смельчаков, Вэй Усянь разочарованно надул губы в инфантильной манере, закинул флейту на плечо и требовательно гаркнул тому мужчине, что призывал остальных сжечь его на костре во имя забвения и очищения от грехов:              — Эй. Я на тень похож немую? Спросил вас — значит, отвечайте, — он опасно сузил глаза. — Или я заставлю тебя сказать.              — Что ты хочешь от меня услышать?! — махнул рукой мужчина, испуганно отступая назад. — Зачем мне повторять, если ты все и так прекрасно слышал?!              Вэй Усянь вдруг миловидно улыбнулся, точно согласился с ним, склонил голову в противоположную сторону на бок, и вслед за этим движением пролетел чужой отрезанный призрачной леской язык.              — И в самом деле. Зачем тебе говорить, если я и так все прекрасно слышал?              Мужчина завыл, упав на колени и схватившись за рот, с губ которого полилась безудержным потоком горячая почти черная кровь.              Звякнули мечи вставших наизготовку заклинателей. Один из них вскричал, тараща в ужасе глаза:              — Да ты же… Да ты же демон! От тебя… исходит энергия обиды…              Казалось, его товарищи не были готовы это принять. Им проще было думать, что стоявший перед ними человек — лишь сошедший с ума приверженец темного пути, нежели опасный демон, которого наверняка было тяжело — если не невозможно — победить.              — Не неси вздор! — шикнули на него.              Вэй Усянь тем временем увлеченно покрутил в руках Чэньцин, словно это было самым увлекательным занятием в его жизни, и невзначай поинтересовался:              — Хм-м… вздор?.. — он свистнул, и его демоническая ци, сотканная из ночного мрака, обернулась лисьим хвостом, что обхватил туловище мужчины и, дернув за него, повалил его на пол. Вэй Усянь с видимым удовольствием и злой насмешкой наступил ему на лицо, ломая челюсть и протыкая насквозь обе щеки длинным острым каблуком. — Итак… что бы ни было, я всё ещё хочу знать, что вы были намерены делать со мной до моего реального прихода сюда. Любопытно, насколько широка ваша фантазия, — Вэй Усянь, точно нашкодивший ребенок, злорадно усмехнулся. — Боюсь, ваш дружок говорить не сможет, но я уверен, что вы знаете, какие мысли преследовали его… — он прокручивающими движениями вдавил чужое лицо до треска черепа в камень. — Правда?..              В конце концов голова мужчины не выдержала и с треском раскрошилась, явив на всеобщее обозрение умытые кровью мозги. Вэй Усянь в омерзении поморщился и убрал ногу, вытирая подошву и каблук об одежды трупа. Заклинатели, что были пока еще живы, вереща, в ужасе разбежались в стороны, и улица вокруг Вэй Усяня опустела. Но тот не расстроился. Просто-напросто пожал плечами и легко дернул пальцами, отчего его пряди волос у лица взметнул резкий порыв ветра, а беглецы, будто притянутые за призрачные нити куколки, прилетели обратно и приложились о мощеную дорожку тяжелыми мешками с мукой.              Послышался синхронный хруст множества костей: у кого-то треснули ребра, у кого-то — позвоночник; а кто-то и вовсе лишился жизни от «милосердного» возвращения в игру.              Вэй Усянь повторил свой вопрос, медленно унимая улыбку и понижая начинающий искажаться благодаря энергии обиды голос:              — Я жду. Бравые заклинатели. Что бы вы сделали с Вэй Усянем?.. Как бы вы предали его забвению?..              Смелости ни у кого не нашлось, чтобы ему ответить, потому того, кто объяснился бы перед ним, Вэй Усянь нашел сам. Подняв «жертву» на тонких красных нитях в воздух, он кончиками пальцев сдавил чужую голову под челюстями и велел мурлычущим тоном:              — Может… ты мне расскажешь?..              Заклинатель затрясся:              — Вэй Ин! Если ты… Если ты настолько силен, то зачем ищешь возмездия у нас, заклинателей низкого уровня?! Почему бы тебе не отправиться искать ответа у глав Орденов, что сейчас приносят обет?! Что ты докажешь, убив нас?              Вэй Усянь задумчиво принадул губы, будто всерьез размышлял над его вопросом, а потом злорадно хихикнул и кратким движением оторвал заклинателю голову, и, начав держать её за волосы, играючи закрутил ею в воздухе, как будто прикидывая направление, в котором запустить её.              — Ты прав, дружище. Ничего не докажу. Вообще, я трачу слишком много времени на общение с вами, — он хмыкнул и, не придумав ничего лучше, насадил успевшую надоесть голову на столб с висящим на ней красным фонариком. Вэй Усянь, тут же о ней забыв, рассеянно покрутил в воздухе рукой, точно таким образом придумывал достойное завершение своих слов. — Вы лишь отбросы, не стоящие внимания. Но… — его глаза загорелись от безумной ярости, и Вэй Усянь процедил. — Какого хрена я должен терпеть вас?.. Просто потому что вы — ничего не стоящие куски дерьма в муравьиной куче? Отнюдь. Я не позволю кому-то — ни главам орденов, ни заклинателям высокого или низкого уровня, ни даже простым смертным — говорить обо мне в таком ключе…              Вэй Усянь взревел, резко вскинув руки ввысь, отчего все, кроме одного бедолаги, съежившегося в уголке, подлетели в воздух вслед движению его кистей.              А после каждого постигла различная участь: кто-то растворился в воздухе, оставив после себя лишь кровавую лужу; кто-то, вопя так, что у заставших эту бесчеловечную жестокость свидетелей все внутри ухнуло и съежилось, в самом деле вывернулись наизнанку, оставив снаружи на всеобщее обозрение свои внутренности — Вэй Усянь прокомментировал это небрежным: «И пусть все увидят твой богатый внутренний мир, отродье»; кого-то Вэй Усянь оставил свисать вниз головой с арки, будучи прибитым к балке их же мечом за ноги, и истекать кровью, медленно умирая. Повезло лишь тем, кто умер мгновенно, ударившись о каменную дорогу.              Закончив развлекаться, Вэй Усянь весело улыбнулся и хлопнул в ладоши:              — Ну-с, а теперь… — уголки его рта опустились, изобразив страшную гримасу, взгляд запылал ледяной ненавистью и жаждой крови. — Поквитаемся с «верхушкой»… — мельком глянув на объявление, висящее на стене, Вэй Усянь узнал, что на площади заброшенного Безночного Города собираются развеять по ветру прах брата и сестры Вэнь и поклясться в вечной вражде со Старейшиной Илина. Вэй Усяня это, казалось, рассмешило. — Вечная вражда? Ха-ха-ха! — он щелкнул пальцами и объявление обернулось пеплом. — Что ж… вечная так вечная…       

***

             

(для лучшего погружения, музыкальное сопровождение сцены: Секи-но-Ками — Genshin Impact).

      

…

             Собравшиеся заклинатели на площади Безночного Города даже не подозревали, чем обернется их «возвышенное событие»… Какое посмешище… Никто из них не знал, какая гроза должна сейчас разразиться над их головами…              Вэй Усянь алым туманом мягко скользнул на вершину одной из пик — самой высокой на крыше опустевшего некогда Знойного дворца — и утратил свой бесформенный облик, сделавшись вновь человеком. Его черный подол развевался, точно хищные лисьи хвосты. Вэй Усянь нисколько не волновался — на его лице и во всех движениях тела нельзя было найти каких-либо эмоций: ни проявления сумасшедшего восторга и даже гнева, ни радости, ни жажды убийства. Ничего. Лишь невозмутимость и спокойствие окружали его.              Но все это было напускным, ведь внутри него кипела лава. Горячая. Вязкая. Тягучая, точно патока. Сознание вибрировало, расходясь далеко за пределы его ограниченной оболочки. Вэй Усянь будто бы сливался с пространством, становясь его частью… Нет… Не частью… Он сам становился всем, что окружало и сотворяло этот мир. Это окружение становилось частью его. Он чувствовал, как всё концентрируется в его крепкой хватке. Это вызывало дикую, жадную, холодную улыбку. Вэй Усянь знал, что больше это не отпустит.              «Захотели предать забвению?.. Меня?..», — уголки губ, дрожа, поползли вверх, вырисовывая ту самую кровавую улыбку, вышедшую из-под острого лезвия чьего-то меча. — «Нет… Не бывать… Я не позволю вам изжить меня… Этот мир будет помнить меня. Вечно. И пусть все сгорит дотла… Лишь я один буду вечен…»              Вэй Усянь развел руки в стороны подставляясь порывам ветра, что были сейчас не грубее ласкового языка котенка. Он с наслаждением зажмурился, всё ещё улыбаясь. Ресницы трепала стихия, и гладил щеки лунный свет. Вэй Усянь не удержался и приподнял чуть веки, любуясь луной.              «Мой вечный спутник… Почти что полная луна… Какие-то две недели до неё… Как же вышло, что ты стала всюду сопровождать меня?», — в нос ударил мнимый запах железа, будто Вэй Усянь уже пролил реки крови. Это напомнило ему о его первоначальной цели. — «Ах да… Что-то я слишком рассеян сегодня стал. Я пришел искать возмездия у наглецов, что возомнили себя невесть кем…».              Четыре широких ряда заклинателей в разного цвета одеждах, что величественно выпрямили свои спины, дабы дать искренний обет, пестрели на площади, укалывая своей резкостью глаз.              Вэй Усянь скривился в холодной усмешке:              «Вечная вражда… Ненависть… Для меня не составит труда подарить вам вечность…».              Он слышал, как говорили пафосные речи; видел, как выносили на всеобщее поруганье урну с прахом. И в груди от этого зрелища сильнее разгоралась ненависть и горячая злость, будто кто-то бдел над его яростью, точно над тлеющими углями, и распалял её скрученным куском бересты.              Перед взором стояла эта приторная ложь… По глазам били показные величие и справедливость. Какая глупость…              Злой прищур полыхнул, когда урну захотели перевернуть, дабы развеять по ветру.              «Ну уж нет!.. Пусть лучше огонь до конца поглотит вас, чем вы окажетесь смешаны с дорожной пылью под их ногами!»              Черный огонь, неожиданно вспыхнувший, вмиг охватил расписную урну и оставил после неё за считанные секунды лишь труху — мелкий мусор от вместилища, но никак не от праха, песчинки которого хотели развеять. Тот полностью уничтожился, растворившись в дьявольском огне. Ничего отныне не осталось от них!              Вэй Усянь злорадно ощетинился, обнажив острую белозубую улыбку с начинающими медленно, но верно проступать клыками.              «Что?.. Не вышло?..», — озадаченные и местами испуганные выражения лиц определенно того стоили. Вэй Усянь был готов провернуть подобный трюк сотни, а то и тысячи раз просто из-за того, чтобы вновь застать это зрелище.              Чужие изумление и озадаченность оказались настолько нелепыми и глупыми, что Вэй Усянь не удержался и, схватившись за живот, громко рассмеялся.              Клубившиеся на небесах тучи, кружились и сгущались, тем не менее не закрывая своими пушистыми боками белую луну. Сверкнула злая молния, что вмиг озарила хохочущего демона, стоящего на пике и возвышающегося над их макушками.              Заклинатели вмиг пригнулись и задрали головы, щурясь и выискивая источник злодейского смеха. Конечно, искать долго не пришлось: такая фигура была только одна во всех трех мирах, и именно она сейчас сияла в вышине, знаменуя их скорый крах.              — Это… — просипел кто-то из рядовых заклинателей.              Цзян Чэн, ошарашенно глядя в вышину, сдавленно выдохнул:              — Лисёныш…              Вэй Усянь тем временем бесстыдно заходился смехом, что никак не желал угасать. Казалось, ничто в мире сейчас не способно умерить его безумной радости и веселости.              Цзинь Гуаншань исказил в гневе лицо и вскричал:              — Вэй Ин! Как посмел ты заявиться сюда?!              Вэй Усянь, совершив над собой усилие, прекратил смеяться и с улыбкой пропел:              — Ну а чего бы мне не заявиться, а? — он плавно провел по пространству рукой и каждого присутствующего на площади омыло морозцем. — Тут такое… забавное мероприятие… я не мог не пожаловать, — Вэй Усянь цокнул, показательно облизывая уголки рта своим излишне длинным языком. — Неужто совсем меня не ждали?..              Не Минцзюэ холодно бросил:              — Дерзкий паршивец.              — Я всегда был дерзким, — игриво промурлыкал Вэй Усянь, потягиваясь. — Но и вы не образцы благонравия. С чего бы мне не быть дерзким в таком случае?              — Что ты имеешь в виду?! — выкрикнул кто-то из рядовых заклинателей.              — Я имею в виду то, что все вы такие же бесстыжие, дерзкие паршивцы, как и я, — Вэй Усянь пожурил их. — Ай-яй-яй… в чужом глазу соринку видим, а в своем не ощущаем и бревна?              — Вэй Ин! Ты совсем потерял всякий стыд! И в самом деле утратил человеческий облик. Даже говорить как нормальный человек не можешь. Животное! Обратить бы тебя в прах вместе с этими псами Вэнь! Мир бы стал куда чище без такого отродья, как ты! Все…              Вэй Усянь зевнул, нагло перебивая его речи:              — Скучно. Придумай что-нибудь другое, — он ощерился. — Лучше давайте поговорим вот о чем. Ответьте-ка на вопрос. Вы столько раз затрагивали тему моего забвения… Неужто и в самом деле так жаждете изжить меня, отправив на костер и развеяв по ветру мой прах?..              — Догадался наконец! — хмыкнул кто-то. — Ты — бесстыжее отродье, отрицающее этику и мораль. Грязный темный заклинатель, что отринул все, что свято, и стал нести смерть направо и налево. Точно сорвавшийся с цепи безумный зверь! Разве можно позволить такому, как ты, жить?              Цзян Чэн побелел, слыша такие речи, и сжал кулаки, но тем не менее не произнес и слова, только обратил свой взгляд на Вэй Усяня, внутренне боясь услышать его ответ.              Но тот не спешил бросаться в бой.              — Сколько людей ты умертвил на тропе Цюнци? Сколько пленников и невинных было тобой убито? — продолжали, слыша его тишину, смелые голоса. — А недавний случай? Из-за тебя ведь появились новые жертвы! Именно ты создал Вэнь Нина, которого не в силах контролировать!              Вэй Усянь мысленно расхохотался, задирая ресницы и начиная покачиваться из стороны в сторону:              «О… Ты ещё не знаешь, кто есть безумнее сорвавшегося с цепи Вэнь Нина…», — смешок потихоньку пробивался вовне, распаляя неустойчивую смуту в глубине.              — И что? — невозмутимо спросил Вэй Усянь, невинно улыбаясь. — И что? Допустим, я убил тех людей. И что с того? Вы ведь тоже не чисты. На ваших руках также есть кровь. Чем я хуже вас?              — Ты нас с собой не ровняй! — задрал нос совсем ещё мальчишка. — Мы — благородные воины. Смерть, что мы несли, была лишь для тиранов, псов клана Вэнь. Это было не что иное, как справедливость и правда, кою мы доносили миру!              — Правда… — весело цокнул Вэй Усянь, склоняя голову на бок. — Но не истина.              — И что значит это? — фыркнули на его поправку. — Одно и то же!              «Не совсем…», — мысленно возразил Вэй Усянь, но спорить более не стал, заленившись.              — Вэй Ин. Ты монстр. Отступник. Скажи, чего ты добиваешься своими наглыми речами? Неужто думаешь, будто сможешь ими запугать нас?              — Думаю?.. — вкрадчиво спросил Вэй Усянь, потерев подбородок. — Но разве мне нужно прибегать к словам, чтобы вы меня боялись? — он темно улыбнулся. — Вы же и так, как кролики, разбегаетесь при звуке одного лишь моего имени. В сердцах каждого из вас живёт страх перед тем, кого вы зовёте Старейшиной Илина… Зачем же… мне делать что-то, чтобы запугать вас?              — Ах ты! — задохнулся от ярости заклинатель. — Какой же ты…              — Какой же? — расширил глаза Вэй Усянь. — Какой? Ну же! Не робей! Говори, раз начал! Не томи народ!              — Бессердечный и жестокий!              Вэй Усянь застыл, а после громко захохотал, отчего каждый стоявший на площади похолодел из-за зазвучавшего в смехе безумия. Отчего-то каждый вдруг подумал, что надеяться на благоразумие этого человека — верх глупости.              — Да! Ты прав! Умница, умница! Я в самом деле… ха-ха-ха!.. Бессерде-е-ечный! — он насмешливо выдохнул. — Воу! Угадал! Ха-ха-ха!              Цзинь Гуаншань исподлобья зыркнул на него:              — Да ты совсем… утратил рассудок… Сошел с ума… — поняв, что это может послужить достаточным оправданием для развязки боя, он выкрикнул, обращаясь к адептам и главам орденов. — Братья! Этот отступник… — но он не успел продолжить свою речь, потому как тот заклинатель, что обвинил Вэй Усяня в бессердечности, несдержанно выстрелил в него из лука, целясь прямо ему в сердце.              Вэй Усянь хохотал и хохотал без остановки как самый настоящий умалишенный. Для всех оставалось загадкой, каким это таким образом он умудряется бессовестно смеяться с обвинений и качаться из стороны в сторону, при этом стоя на пике?! Немыслимо!              Это осталось загадкой и после того, как в него со всего маху вошла стрела. Правда, мастерства лучника не хватило, чтобы этот выстрел стал летальным — наконечник ушёл чуть вниз и вонзился в ребра, миновав сердце. По факту, это ранение всё же должно было быть достаточно болезненным, чтобы вызвать негативные эмоции и заставить Вэй Усяня умерить свое нездоровое веселье.              Но на всеобщее удивление… тот словно бы не почувствовал укус стрелы.              Вэй Усянь продолжил заливаться смехом, думая о чём-то своем и совсем не замечая, что из его груди торчит изящное древко.              Удивились этому безразличию к боли все, но больше прочих — несомненно, Цзян Чэн. Тот во все глаза смотрел на определенно тронувшегося умом человека, что ни разу не обратил внимание на ранение и продолжил как ни в чем не бывало смеяться над всем в мире: над окружающими, над их обвинениями, над бытием, над самим собой. Цзян Чэн смотрел на возвышающийся в грозовом небе на фоне луны содрогающийся злой силуэт и… не узнавал в нем своего лисёныша.              — Лисёныш… — бормотал он себе под нос оторопело. — Как же так?.. Как же… Как же тебе всё равно на стрелу… Ты же… Ты же…              «Ай-яй! Маленький братец!», — возмущенно воскликнул юношеский голосок из его воспоминаний. — «Больно же! Чего тычешься?! Аккуратнее! У меня очень чувствительное тело…».              Тем временем Вэй Усянь наконец заметил, что его вообще-то ранили. Он смешно округлил глаза, натурально изумляясь и вытягивая лицо:              — Это что такое?! Х-ха-ха-ха… Стрела?! — он небрежно выдернул её из собственного тела, не поморщившись и глазом не моргнув, как будто та угодила не в него, а в дерево поблизости. Вэй Усянь хихикнул и играючи потряс ею в воздухе. — Что за детский трюк! Неужто думал таким образом подарить мне забвение?! — не меняясь в лице и безумно хохоча, Вэй Усянь кратким, резким движением метнул стрелу в обратном направлении, отчего прозвучал грохот, сравнимый с громовым раскатом. — Бам!              Стрела пронзила череп незадачливого укротителя темных заклинателей. Ей было должно всего лишь повалить уже бесчувственное тело навзничь, да только… сила, с которой она была пущена, оказалась настолько большой, что голова не удержалась на шее и отлетела, намертво прибившись к кости ноги заклинателя, стоявшего позади погибшего. Тот завопил, хватаясь за раненую голень и одновременно с этим голося:              — Старший брат!.. Брат!..              Все присутствующие внутренне похолодели и едва ли не примерзли к тем местам, на которых стояли. Подобная жестокость, окрашенная в нездоровый инфантилизм и игривость, не укладывалась в их головах. А Вэй Усянь тем временем едва ли не заскакал на месте от радости и захлопал в ладоши:              — Попал! Попал! Попал! Так тебе и надо, кретин! Попал! Попал! — он злорадно оскалился. — Видели, да?! Этот урод посмел думать, будто ему по силам какой-то жалкой стрелой умертвить меня, выстрелил в меня и погиб от своего же снаряда! Вот дурак! Дурачье! Дурачье! Поняли, да? Вот как надо стрелять! Идиот! Идиот! Идиот!              Заклинатели опешили, не ожидав, что их слова про безумие отступника столь стремительно начнут претворяться в реальность. Животный ужас постепенно охватывал каждую их клеточку, лишая трезвости и хладности рассудка. Хотелось бежать прочь, потому как спертость воздуха и концентрация в пространстве энергии обиды становилась такой сильной, что возможности для какого бы то ни было дыхания почти нереально было выцарапать из лап хохочущего некто.              Холодок ходил по полу, лукаво щекоча их щиколотки и пока что легко покусывая, таким образом лишь обозначая наличие острых зубок.              Цзинь Гуаншань вскричал:              — Он обезумел! С концами обезумел! Темная ци захватила его разум и лишила рассудка! Вот, что бывает, когда уходишь с правильного пути! Магический барьер! — обратился он к адептам. — Ставьте магический барьер! Мы не должны позволить ему уйти сегодня живым!              Клацнули мечи, вылезшие из ножен. Вэй Усянь наконец-то унял смех и посерьезнел. С лица сошли все признаки чувств, оставив место одному мертвому холоду и цинизму, пусть и то сумасшествие, жаждущее смеха, никуда не делось и продолжило трястись где-то в области звенящего от нетерпения Куйсуна:              — Ну наконец-то… Заговорили по делу… — пальцы хищно выгнулись, а проступившие на их концах когти представили, что вспарывают чьи-то глотки и вырывают бьющиеся в предсмертной агонии сердца.              Вэй Усянь танцующе крутанулся на месте, нисколько не приняв во внимание факт, что стоял он в тот момент на пике, раскинул руки в стороны и полетел спиной вниз — на крышу. Когда оставалось всего несколько чи до черепицы, Вэй Усянь перевернулся в воздухе и с силой опустился на горизонтальную поверхность, распуская ударную волну по пространству. Та прошлась рябью по воинственной толпе и сбила её с ног.              Демон плавно выпрямился, глубоко вдыхая аромат крови, донесшийся с площади. Улыбка вновь украсила лицо, а змеиный шелест защекотал слух:              — Вы все собрались сегодня здесь, чтобы дать обет вечной ненависти ко мне… — руки медленно развелись в стороны, а голова задралась — прямо к ждавшей его ласкового взора луне. — Вечной… ненависти… — Вэй Усянь усмехнулся. — Как трогательно. Вы жаждете вечности со мной… и какая разница, что эта вечность окрашена ненавистью?..              Ветер усилился, развевая пряди и принимаясь хлестать заклинателей по щекам. Глаза Вэй Усяня загорелись:              — Кто я такой, чтобы проигнорировать вашу мольбу?.. Раз вы столь отчаянно просите меня об этом… — два сведенных — указательный и средний — пальца поднялись к небу, царапнув луну, а Вэй Усянь искаженным демонической энергией голосом зашипел, словно насылая темное проклятие. — И разделим вечность вместе; те радости, что были в детстве, мы дружно вспомним под луной… Кровавый морок нас настигнет; те прелести, что грелись в сердце, мы друг дружке посвятим и в жизнь самозабвенно претворим… Танцуйте вечно вальс со мной; тот хаос буйный, дикий, волевой не угасите и по век наш длинный дорогой. Бейтесь, пойте — пусть льется жизнь горячею рекой!..              При каждом его слове взору смертных представало стремительное превращение белесой луны в алое зарево. В следующий миг, когда Вэй Усянь сказал завершающую фразу, их, едва успевших встать, ударило по головам и прибило к земле, дезориентировав и заставив усомниться и потеряться: где же реальность, а где сон?..              — Под пристальный надзором кровавой луны разделим мы чарку сладкой вечности с вами…              Последний кружок белого цвета исчез, потонув в алом море. Тучи сгустились ещё плотнее, сделав из неба непроницаемую бездну — такую вибрирующую, что, казалось, неосторожный вздох — и небеса расколются.              Вэй Усянь вскинул над головой руку и, улыбаясь широким оскалом от уха до уха, прошелестел:              — Да прибудет с нами вечность, — и щелкнул пальцами.              Вслед за этим щелчком и земля, и небеса в самом деле, как в самых худших опасениях смертных, раскололись. Площадь разверзлась, а из земляных недр показался алый свет, который помог увидеть пробирающихся на поверхность мертвецов, покрытых язвами и кривящихся в адских муках.              Небо стало похоже на треснувшую вазу, с которой вот-вот должен был политься кровавый дождь — то были слезы тех, кто так жаждал сейчас плакать, но не мог от души предаться горю.              Вэй Усянь прикрыл глаза, наслаждаясь подступающей мелодией хаоса. Он знал, что теперь, когда кровавая луна сияла над головами его жертв, никто не уйдет отсюда живым. Знал, что теперь эти несчастные заключены в ловушку, из которой нет выхода.              И знал, что теперь они будут драться и умирать, и воскресать здесь из раза в раз; проживать один и тот же момент из раза в раз, постепенно сходя с ума и становясь одним из осколков воспоминаний, неприкаянными душами на мертвой земле Безночного Города. На площади, что по желанию Вэй Усяня в скором времени станет второй горой Луаньцзан с её личными узниками в виде ничего не знающих и не помнящих о утерянной жизни душ тех, кто посмел возжелать его забвения, но в итоге потерявших самих себя.              — И лишь я один буду вечен…              

…

      

      Хаос… Море хаоса…              Вэй Усянь захохотал и крутанул на ладони флейту, от которой вмиг по воздуху разошлась алая рябь.              В его пространстве царило безумие… Мертвецы не были основной проблемой заклинателей, как поначалу они считали. Те перестали волновать их сразу после того, как окутанные дурманом и чарующим воздействием кукловода люди, выборочно ставшие жертвами, стали нападать на своих же товарищей. Они не утратили сознания, не перестали понимать, что творят, что вокруг происходит. Ими полностью отдавался отчет своим действиям, правда… контролировать эти самые действия было им не по силам — их маневрами распоряжался кукловод.              Мелодия зловещей флейты звучала отовсюду. Словно в каждое волокно пространства просочился маленький флейтист и играл, играл…. Одурманивал разум своими композициями — каждая из них звучала уникально, ничуть не похоже на свою соседку, но это не мешало общей песне звучать прекрасно и в равной степени — из-за различия в партитурах — безумно, сумасшедше, дико.              Сознание каждого бойца в центре площади потихоньку, полегоньку начинало искажаться, стираться или разжижаться.              Но того, кто всё это затеял, подобный поворот событий вполне устраивал. Он, улыбаясь, открывал свою завесу энергии обиды всё больше и больше, заполняя собой весь сотворенный им самим вдали от внимания смертных купол, под потолком которого светила кровавая луна. Воздух угасал, становясь более спертым и тяжелым. Запах железа, тухлятины, мертвечины усугублял положение дел, отчего большая часть адептов погибла элементарно от того, что они потеряли сознание и стали легкой добычей для реальных мертвецов или задохнулись.              Звучали крики, боевые кличи, звон мечей, хруст костей и мышц.              Одним словом — хаос.              Вэй Усянь захихикал, по-лисьи сощуриваясь и вскидывая палец, что тут же заскользил по морю из крутящихся в пылу битвы голов, выбирая одну-единственную. Глаза задорно сверкнули, когда они нашли то, что было им нужно, а язык играючи слизнул каплю крови, каким-то образом попавшую на его щеку:              — Ты, — флейта на его раскрытой ладони разогналась до немыслимой скорости, а шлейф, расходящийся от неё, стал сгущаться и образовывать тонкие-тонкие нити, чье начало концентрировалось в клапанах музыкального инструмента, а конец уходил в никуда.              Но как выяснилось, не в никуда.              — Сичэнь?! — вскрикнул от неожиданности Лань Цижэнь, когда Лань Сичэнь вдруг дернулся в его сторону и сделал выпад, целясь острием Шоюэ мужчине в сердце.              — Дядя!!! — казалось, это был первый случай на памяти Лань Цижэня, когда он видел на лице своего племянника такие растерянность, непонимание и, пожалуй, даже какой-то детский страх. — Я не понимаю!! — глаза его расширились, а каждая мышца тела напряглась, пытаясь остановить свои вытворяющие немыслимые виражи, словно по чьей-то указке, руки и ноги. — Я ничего не делаю! Оно само! Дядя, осторожно! — в этот момент Шоюэ вихрем перекрутился на вытянутой вперед правой руке Лань Сичэня, образовав своей вспышкой в замутненном красном пространстве четкий белый круг вокруг его предплечья, и коброй взвился к горлу Лань Цижэня, дабы оставить на нём тонкий, хирургический разрез.              — Вижу! — прошипел Лань Цижэнь, уклоняясь. Безусловно, им давно уже была замечена подобная странность: адепты нападали на своих же товарищей по оружию, но пребывали при этом в ясном сознании и двигались как заговоренные.              Будь у него хотя бы пара минут на осмысление всего происходящего, то он непременно отыскал бы причину. К его сожалению, этому мешал пыл схватки, который отягощали выпрыгивающие из ниоткуда мертвецы, что вонзали свои ледяные пальцы жертвам в ноги и разрывали сухожилия, лишая возможности бежать.              Многие детали ускользали от взора. Не желали быть замеченными. А теперь, когда Лань Сичэнь оказался в плену «проклятья», то решить проблему стало ещё сложнее.              «Чёрт…», — выругался в мыслях Лань Цижэнь, когда Лань Сичэнь попытался сделать ему подсечку, а подгадавший момент мертвец также совершил выпад, дабы вспороть ему бок. — «Как же ими управляют?..», — его цепкий холодный прищур метнулся к выжидательно на него глядящему сверху Вэй Усяню. — «Этот демон… Смотрит… Наблюдает… А в глазах ехидство и злорадный смех… Это точно его рук дело, вот только… Как?..»              Воистину, бороться с изобретателем и гением своего поколения было донельзя тяжело. Все использовавшиеся сейчас им выпады, ловушки и приемы были исключительно его авторства, оттого в условиях битвы не на жизнь, а на смерть это значительно снижало их шансы на победу или хотя бы на выживание.              Тут Лань Сичэнь, что занёс ногу над невольно задумавшимся Лань Цижэнем, намереваясь пробить ему череп острием своего каблука, пошатнулся, неловко меняя траекторию удара, дабы не задеть дядю.              Тяжело отдыхиваясь, он просипел:              — Кажется… я снова подвластен самому себе… — его колотило с ног до головы, но, вероятно, это было из-за резкого скачка адреналина, нежели из-за пагубного воздействия проклятья. — Дядя, ты в порядке?..              Лишь убедившись, что Лань Сичэнь в самом деле больше не является марионеткой в чужих руках, Лань Цижэнь резко отвернулся и гаркнул, отбивая ненароком отлетевший в их сторону выбитый из чьей-то руки меч:              — Не зевай, Сичэнь! Не время!              Лань Сичэнь сжал челюсти, кивнул, концентрируясь, и по новой ринулся в бой.              Вэй Усянь тем временем в детском возмущении и сожалении надул губы, тряхнув флейтой:              — Моя игру-у-ушка!.. — он топнул ногой, продолжая кривиться, а потом, злобно шипя и сверкая демоническим огнем в краснющих глазах, повернулся к вмешавшемуся в его симфонию Лань Ванцзи. — По-о-одлый… — Вэй Усянь по-звериному ощерился, обнажив зубы. — Как посмел ле-е-з-зть?.. Убью! Мою игрушку-у отобрал!..              Лань Ванцзи, белея до оттенка своих одежд, повысил голос:              — Вэй Ин! — он убрал быстрым движением Бичэнь, коим разрезал оплетшие Лань Сичэня нити, в ножны и опустил пальцы на струны гуциня. — Прекрати! Ты сходишь с ума!              Вэй Усянь склонил голову на бок, выглядя при этом чрезвычайно неестественно:              — Какое тебе дело?! Хочу схожу с ума — хочу не схожу. Не лез-зь-ь!.. — он зашипел, чуть пригибая голову, будто хищник, готовящийся напасть на добычу. — Какой глу-у-упый Лань Чжань… Глупый! Глупый! Глупый! Не было тебя здесь — зачем пришел?! Слышал же, что творится безумие и хаос! Зачем пошел на верную смерть?! Глу-у-упый!.. — и в противовес своим явно пронизанным злостью на его приход словам, Вэй Усянь захихикал. — Убью же теперь!.. Не выпущу… Ежели прошел через границу сна, не выйдешь… Узником стал… Таким же, как все остальные…              Лань Ванцзи ущипнул струны, играя первые ноты, попутно прокрикивая:              — Вэй Ин! Прекрати! Это сплошное безумие! Ты же не такой!              — Какой — не такой?! — весело заулыбался Вэй Усянь, ненавязчиво начиная приближаться к Лань Ванцзи, чьи инстинкты заклинателя тут же завопили о приближающейся угрозе. — Какой же я не такой?! — сорвался на искаженный вопль он и ускорил шаг, собирая в ладонях неприятные сгустки темной ци. — Просвети меня, о, светоч среднего мира!              Губы Лань Ванцзи в испуганном напряжении задрожали, когда он понял, что игра песни Очищения не приносит каких-либо результатов: исключительно бесполезно. Вэй Усянь как шёл на него со взглядом, напрочь лишенным признака рассудка, так и шёл, напротив, распаляясь ещё больше. Гуцинь скользнул за астеничную спину и притих, готовясь в случае чего броситься своему хозяину на выручку. Бичэнь клацнул, обнажаясь и вставая наизготовку.              — Вэй Ин! — Лань Ванцзи выдохнул сквозь плотно сжатые зубы и надрывно прокричал. — Прекрати! Ты зашел слишком далеко! Останови этот хаос! Остановись сам! Это безумие! Твой рассудок… Он… помутился. Прошу, успокойся!              Вэй Усянь усмехнулся, с силой топая на черепицу и резким пинком отправляя выбитый кусок обожжённой глины в голову Лань Ванцзи:              — Как бы не так! Хера с два я успокоюсь! — он зло оскалился. — Я зол. Черто-о-овски зол… Они посмели возжелать моего забвения! — тон лица стал ещё белее – даже каким-то мертвенно-пепельным. Это значило лишь одно: Вэй Усянь вконец потерял над собой контроль и вся его маскировка стремительно сходила на нет, являя его истинное лицо. — Они убили ни в чем не повинных людей! Посмели поднять руку на тех, кто спасал многочисленные жизни! На врачей!              Лань Ванцзи отбил брошенную в него черепицу — затем ещё одну, и ещё. Он нахмурился, сжимая дрожащими пальцами рукоять меча и отражая атаки, и… сделал первый отступающий шаг.              — Вэй Ин! Послушай же ты меня! Темная ци завладела твоим разумом и мешает здраво мыслить! Приди в себя! Погляди, что ты творишь! Ты убиваешь людей! Остановись! Все ещё можно решить мирным путем! Обещаю, всё будет хорошо!              Вэй Усянь холодно промурлыкал:              — Обещаешь?.. Что всё будет… хорошо? — он зарычал, вставая на дыбы. — Вздор! Ложь! Лань Ванцзи! Так и знай! Я не верю ни единому твоему слову! Ты лжец! Жестокий лжец! — каждое выплюнутое им слово напиталось ядом, что действовало не хуже самых жестоких проклятий из когда-либо существовавших в истории трех миров. — И орден твой! И ты вместе с ними! Корчите из себя праведников… Лицемеры! Говорите, что нельзя убивать… Придерживаетесь морали пацифизма!.. А на деле — что?! — он сопровождал словесный выпад физическим, продолжая пинать в Лань Ванцзи черепицу, при встрече с которой Бичэнь начинал звонко плакать, грозясь треснуть пополам. — Почему вы, призывая к истине, не удосужились найти её и встали на сторону палачей?! Почему никто из вас не пощадил невинных?! Почему ты, зная и видя поселение из обычных стариков, хилых мужчин и нескольких женщин, бывших простыми врачевателями, что не имели своего слова в собственном ордене, не встал на их сторону?!              Лицо Лань Ванцзи утратило краски:              — Вэй Ин! Все не так!              — А как же — не так?! — цыкнул Вэй Усянь, смазанной тенью скользнув в сторону и материализовавшись в точке, куда более близкой к Лань Ванцзи, за считанную наносекунду. Несколько массивных прядей выправились из прически и упали на лицо, скрыв большую часть живой жажды жестокости, садизма во всех чертах и ненависти. — Никто из вас не сделал и маленького шага в сторону истины, о которой вещает ваша блядская стена послушания! Кичитесь своими манерами… Кичитесь своей праведностью… Но на деле вы — пустышки! Ничего не стоите! Ваши слова о святом и светлом — пустой звук, созданный для демонстрации и восхваления своего Я! Думаете… что раз в вашем ордене три тысячи правил, дисциплина и прекрасные манеры, то вы чем-то лучше остальных?!              Вэй Усянь ядовито захохотал:              — Да как бы не так! Вы — лицемеры! Такие же, как и все остальные! Гнилые лицемеры под маской святости! Мне тошно от вас! Я ненавижу вас. Больше всех остальных. Даже больше ордена Цзинь! А знаешь почему?.. — Вэй Усянь в момент оказался за спиной Лань Ванцзи, не оставив ему и шанса на то, чтобы среагировать, и опалил его ушную раковину дыханием смерти. — Потому что вы лжёте. Строите из себя тех, кем вы не являетесь. Мне тошно от ваших масок. Вы противны, — Лань Ванцзи хотел было дернуться в противоположном от него направлении, но Вэй Усянь ему этого не позволил. Он сжал его горло и в ухо процедил. — Ты мне противен.              Пнув Лань Ванцзи в поясницу и заставив его пролететь несколько чжанов, Вэй Усянь нисколько не оказался тронут тем, что чужие кости немилосердно хрустнули, причинив своему обладателю несусветную боль.              Лань Ванцзи собрал своим телом каждую живую черепичку на крыше, каждый выступ и отступ. Его затылок встретил бетонную колонну и тяжело о неё приложился, оставив в ней треснувшую вмятину.              Но это не остановило его.              Неровно поднявшись, Лань Ванцзи превозмог потемнение в глазах и звон в ушах и по новой наставил острие Бичэня на вкрадчиво ступающего к нему Вэй Усяня.              — Никто из вас, — демон выделил. — Никто не протянул руку помощи невинным людям. Вы встали на одну ступень с палачами, показав себя как часть неразумного стада. Вы солгали. Обещая беречь жизни, вы их с ледяным равнодушием и цинизмом, напротив, губили, — губы его уничижительно, холодно скривились. — Вы солгали, — глаза его сверкнули, уколов обвинительными шипами Лань Ванцзи. — Ты солгал, о, светоч среднего мира, пример для подражания для всех. Праведник… Как после этого ты смеешь говорить об обещаниях?.. Какой вес имеют твои слова?!              — Вэй Ин!.. — болезненно выдавил из себя Лань Ванцзи, делая ему навстречу шаг. — Ты не прав. Я не лгал тебе. Ни в чем и никогда. Смерть брата и сестры Вэнь — не вина клана Лань!              Вэй Усянь холодно цокнул:              — И всё же ты — лжец.              Лань Ванцзи опустил голову не в силах ему возразить. Спустя мгновение он всё же её поднял и смело прошептал:              — Вэй Ин. Может, я и лжец. Может, я в чём-то и солгал по незнанию и собственному заблуждению, — Лань Ванцзи надрывно прокричал. — Но тебе я никогда не лгал! Мои слова в твою сторону искренни! Прошу! Всё, чего я пытаюсь добиться, — чтобы ты перестал убивать себя! Приди же в себя наконец! Темный Путь уничтожает тебя!              — Лань Ванцзи, — припечатал Вэй Усянь, суживая глаза. — Это тебе следует прекратить, — он вдруг весело улыбнулся и показательно покачал перед лицом Лань Ванцзи флейтой. — Я добр буду к тебе сегодня. Раз уж ты столь заботишься обо мне, — Вэй Усянь фыркнул, словно на самом деле не считал так, а лишь иронизировал. — Уходи. Граница купола пропустит тебя и ты проснешься. Но так и знай… — воздух вокруг Лань Ванцзи уплотнился, едва не удавив его. — Откажешься — убью.              Вэй Усянь не лгал, предлагая Лань Ванцзи уйти, и не играл — он не знал, почему поступал так. Вообще, в его душе сегодня не было места состраданию. Им без зазрения совести совершались жестокие убийства — многие: конкретно в этот самый миг. За ним не заржавело сталкивать близких людей друг с другом лбами, заставлять их убивать друг друга.              Сегодня был акт его отмщения. Сегодня на мир заклинателей сошла небесная кара. Возмездие. И ничто не колебало его.              И только стоявший на дрожащих после сильного удара ногах Лань Ванцзи, перепачканный пока в ещё малых каплях собственной крови, всколыхнул в нем желание помиловать его.              Лань Ванцзи стиснул Бичэнь и проговорил сквозь плотно сжатые зубы:              — Не уйду… — он закачал головой и повысил тон. — Не уйду! Вэй Ин! Я не могу уйти, пока ты тут! Ты же знаешь! Пожалуйста! — голос его ощутимо дрогнул. — Перестань!.. Оглянись вокруг! Посмотри, какой хаос ты учинил! Это… Буквально Нижний Мир!.. Зачем тебе это?.. Неужели твоя ненависть настолько сильна?..               Вэй Усянь опасно прошелестел:              — Я даю тебе последний шанс, — и отрезал. — Уходи.              Но тот его будто бы не слышал:              — Ты сказал, что, если уйду, то проснусь… Значит ли это, что сейчас мы находимся в пространстве сотворенных тобой иллюзий?              — Много говоришь, — аура зла сгустилась вокруг Вэй Усяня и приняла форму девяти хвостов. Лань Ванцзи долгое время пытался делать вид, будто ему показалось и что это игра его находящегося в смятении разума, но… теперь он явно увидел, что эта темная энергия вокруг Вэй Усяня чересчур сильна и темна.              В этот миг Лань Ванцзи и впрямь подумал, что перед ним стоит не Вэй Ин, которого он знал, а самый настоящий демон.              Вдруг что-то схватило его за пояс и бросило в ту сторону, откуда он впервые ступил в схватку. Тело опять встретило собой помост крыши, а сознание на пару секунд покинуло его.              Но даже эти раны не шли ни в какое сравнение с теми, что сейчас кровоточили в его душе и сердце. Потому Лань Ванцзи, ведомый этими травмами, без всяких затруднений поднялся, пусть и шатаясь, и попытался воззвать к Вэй Усяню в который раз, но тот, очевидно, утратил свое желание разговаривать.              — Мне надоела эта бессмысленная болтовня. Ты тратишь мое время, куколка, — Вэй Усянь скользнул по помосту и выбросил в Лань Ванцзи сгусток демонической ци, который тот пусть и с трудом, но отбил. — Внизу царит выстроенная мной симфония, а ты мешаешь мне быть её дирижером. Мой спектакль нуждается в своем кукловоде, ведь без него постановка лишится своей красоты и структуры — это надругательство, — и вновь нанес удар, не колеблясь. — Ты пренебрег оказанной мной милостью и подаренным шансом на жизнь — вини в этом только себя. Более не смей молить о снисхождении и пощаде. Теперь ты не уйдешь, — Вэй Усянь пригнул голову и искаженным голосом проскрежетал. — Ты теперь мой…              — Вэй Ин!.. — но тот был верен своим словам, потому, прекратив «нежничать», без всякого сожаления напал, вскинув ногу для пинка.       Лань Ванцзи отскочил назад, уворачиваясь. Подошвы испачканных в пятнах собственной крови сапог шершаво скребнули по помосту крыши, на котором они сейчас сражались.              Его любовь нападала на него стремительно, нисколько не колеблясь и нанося удар за ударом — Вэй Усянь твердо стоял на произнесенных им самим словах, держа обет честности.              Но он колебался.              Оттого Лань Ванцзи неумолимо сдавал позиции и съезжал ближе к краю. Руки не слушались, а ноги дрожали. Меч не был тверд, подобно его треснувшим воле и сердцу. Не зря говорят, что оружие имеет душу и по своей натуре является отражением своих хозяев.              Удар, а затем тонкое звяканье отлетающего меча, что был схож с горьким вскриком боли.              Бичэнь отлетел в сторону – в никуда, исчезая в пылу разразившейся где-то внизу битвы. Кажется, он кому-то угодил в голову – какому-то мертвецу. Это несказанно обрадовало мельком задумавшегося о последствиях Лань Ванцзи. Ему не хотелось, даже ненароком, стать причиной смерти товарища по оружию, что не успел бы среагировать на летящий сверху клинок, что направил свое острие точно в темечко.       Лань Ванцзи успел сделать прерывистый вздох, после чего всем своим естеством почувствовал леденящую душу угрозу. Опасность. Жажду крови и…убийства. Ярое желание чужой боли и страданий. Такое, какого Лань Ванцзи не знавал ранее. Ледяная сталь сомкнулась на его шее и притянула, словно тряпичную куклу, ближе, к самому лицу. Дыхание свежей зимы опалило щеку колким морозом, чуть ли не заставив её покрыться инеем.              Лань Ванцзи от потрясения и резкого недостатка кислорода прохрипел что-то нечленораздельное, а руки взлетели ввысь, дабы скинуть с себя чужую хватку. Вероятно, подобное стремление сохранить себе жизнь несказанно разозлило нападающего. Аура зла сгустилась ярче, став, можно сказать, осязаемой. Ее черные тени вытянулись и сформировались в нечто, похожее на хвосты, которые потянулись и обвились вокруг его ног и рук, крепко-накрепко сковывая и замораживая.              — Уверен, что хочешь попытаться, Лань Ванцзи?.. — прошипел Вэй Усянь, сильнее стягивая его шею. Прищур ужесточился и пристально вгляделся в опешившее золото, проникая внутрь и намереваясь переворошить его сознание без всякого стеснения.       — Я тебе давал шанс, но ты его упустил… Помереть тебе здесь вместе с остальными. Стать одним из тысячи призраков, что населяют это место. Безночный город станет вашим последним пристанищем, но и новой горой Луаньцзан для всего Цзянху! Вы пожалеете, что пошли против меня… Вы пожалеете, что возжелали моего забвения. Я заставлю мир запомнить меня. Я не кану в Небытие, слышишь?! Вы… — ладонь сжалась еще сильнее и приподняла Лань Ванцзи над землей так, что носочки едва-едва касались пола. Так создавалась мнимая надежда, что совсем чуть-чуть — и ты сможешь обрести опору, а вместе с тем — и шанс на выживание. Но то были лишь игры, в которых исход был предопределен.              — Заклинатели возжелали забыть меня… Не беда. Я покажу вам, что бывает и будет, если попытаться заставить меня исчезнуть. Лань Чжань. Лань Ванцзи. Ты и весь твой Орден. Сгинуть вам всем. Сгинуть, сгинуть, сгинуть! Всему твоему пресловутому Гусу Лань погореть в огне мучений, что будет подтапливаться вашими лживыми добродетелью и праведностью! А начну я с тебя…              Свободная ладонь почти что любовно огладила перепачканную в крови раненную щеку Лань Ванцзи, и Вэй Усянь с притворным сочувствием промурлыкал:              — Больно тебе?.. — Лань Ванцзи захрипел, начав трепыхаться, но Вэй Усянь холодно фыркнул. — Так тебе и надо, — ладонь переползла с щеки на макушку и часть затылка, стянула волосы и за них подняла, а второй рукой принялся безжалостно душить. — Будет тебе уроком, что отступать нужно тогда, когда тебе позволяют, — он склонился к уху задыхающегося Лань Ванцзи и злорадно фыркнул. — Ах да, точно. Вы же не переродитесь. На кой хрен тебе мой урок?..              Вэй Усянь с момент подумал и, удовлетворенно мыкнув и стянув покрепче волосы, отправил Лань Ванцзи лицом прямо в черепицу, с чувством ударяя, а после притягивая его назад за длинные пряди и нарочито учтиво спрашивая:              — Больно?..              У Лань Ванцзи не было и шанса, чтобы что-то ответить — помилуйте, даже вдох сделать было почти что не выполнимой задачей!              А Вэй Усянь, казалось, совсем потерялся в своих чувствах и не мог понять, что конкретно он хочет сделать. Он то бил Лань Ванцзи лицом о крышу, наслаждаясь причинением боли, то застывал на пару секунд, не понимая, что он делает и зачем.              Когда до него дошло, что еще несколько ударов — и голова Лань Ванцзи окажется размазана по крыше, Вэй Усянь остановился и, сжав едва ли не до хруста шею, прошипел:              — Видишь, Лань Ванцзи? К чему привела твоя гордыня? Думал, будто сможешь мне помешать, но в итоге тебе не по силам сохранить даже собственную жизнь. Я вбиваю твое прелестное личико в черепицу, причиняя боль, а ты и возразить мне не можешь! Совершенно беспомощен… — а затем, сам не зная зачем, утробно пророкотал, вкладывая в голос всю темень, что в данный миг переполняла его. — Ты принадлежишь мне…              Рука, что не держала его за волосы, кончиками пальцев невесомо прошлась от разбитых носа и губ по подбородку и шее к быстро бьющемуся сердцу. Два когтя покружили над ним, щекоча кожу и злобно дразня. Вэй Усянь прошептал:              — Слышишь, как бьется?.. — он холодно рассмеялся. — Бьется, потому что я ему позволяю это делать. — Вэй Усянь невольно, не отдавая себе отчета, прильнул носом к изгибу челюсти Лань Ванцзи и шумно вдохнул помесь аромата сандала и крови. — Чувствуешь, что душа твоя пусть трясется, но все ещё держится в теле?.. Это всё потому, что я ещё не забрал её у тебя…              Лань Ванцзи, захлебываясь и задыхаясь, прохрипел:              — Вэй… Ин…              Вэй Усянь прикрыл веки, губами, едва касаясь кожи, собрал текущую с виска Лань Ванцзи каплю крови и остановился на пульсирующей вене:              — Пульс твой… ты живешь, потому что я так решил… — он усмехнулся. — Какой напрашивается вывод?.. — в который раз вернувшись к уху, Вэй Усянь зашептал, точно говоря о погоде, а не как о чем-то донельзя жестоком и варварском. — Твои сердце, душа, жизнь, тело, судьба — весь ты… принадлежишь мне… Понял, да, Лань Ванцзи?.. — и выделил каждое слово. — Ты принадлежишь мне…              С площади сторонними шумами доносились крики, предсмертные стоны и рыдания. Это все сладкой, чистой музыкой ложилось на уши Вэй Усяня, но так убивало Лань Ванцзи.              Вдруг Вэй Усянь остро оскалился и предложил:              — Хочешь… посмотреть на кое-что?.. — огонек мстительности и злорадства проскользнул в тон и взгляд. Лань Ванцзи ясно уловил его, оттого напрягся, но, как уже Вэй Усянь упомянул, не смог как-либо воспротивиться.              Вэй Усянь, держа Лань Ванцзи за намотанные на кулак волосы, поволок его к краю крыши, точно собираясь показать некое занимательное зрелище, сидя в первых рядах. Он поставил Лань Ванцзи на ноги, тисками сдавил щеки и велел, направив его взгляд, дабы тот наверняка увидел то, что Вэй Усянь жаждал ему представить:              — Смотри. Не смей закрывать глаза и пропустить даже малейшую часть представления.              Лань Ванцзи с видимым усилием нахмурился и вгляделся в вихревой поток убивающего друг друга люда. Сквозь этот хаос явно выделялись две фигуры в белом, что сражались бок о бок. Вэй Усянь тем временем мимоходом мурлыкнул:              — Ты не дал мне поиграть со своим старшим братцем… — он капризно надул губы. — Вот беда… Отобрал у меня игрушку… — Вэй Усянь дунул ему в ухо и хихикнул. — Но я не хочу, чтобы то, что мне не удалось заполучить, свободно существовало в мире. Понимаешь?..              Лань Ванцзи сделался в самом деле серым. Сапоги его заскреблись о помост, а тело извилось:              — Что ты намерен делать?!..              О… Вэй Усянь прекрасно уловил этот напряженный испуг в его голосе… Такой чистый… ничем не прикрытый… искренний…              Эта находка послужила маслом, вплёснутым в пламя его сумасшествия; распалила жестокость и садизм. Казалось, Вэй Усянь упивался страхом Лань Ванцзи, потому нарочито вкрадчиво и ласково проворковал, не спуская взгляд с Лань Сичэня:              — Ты не дал мне поиграть со своим старшим братцем… мне теперь очень грустно… Я буду счастлив, если… — Вэй Усянь шумно вдохнул через нос. — Эта игрушка больше не достанется никому.              Лань Сичэнь, не ведавший о творившихся заговорах, был сосредоточен лишь на битве. Услышав сдавленный выдох со стороны своего дяди, он в ужасе округлил глаза и порывисто обернулся:              — Дядя!.. — но это было последним, что он успел сказать.              Ледяное, жалящее лезвие меча Лань Цижэня вошло в его горло и отсекло от позвоночника череп. Голову с широко раскрытыми прекрасными золотыми глазами подбросила чуть вверх инерция, а потом повалила в кровавое месиво гравитация.              Лань Цижэнь оторопело смотрел на то, как голова его племянника, кою он своими же руками отделил от тела, падала наземь, и не верил, что это — реальность. Из его горла вырвался истерический вопль:              — Сичэнь!!! — путы, руководящие его руками исчезли, потому Лань Цижэнь тотчас упал на колени и, не зная, за что первым делом ухватиться, взревел. — Сичэнь!!!              Лань Ванцзи вскричал вслед за дядей и дернулся вперед, иррационально желая оттолкнуть брата в сторону с линии атаки. Слезы полились из глаз и смешались с кровью, услаждая взор бесчувственного демона, что пристально следил за его реакцией, как за самым завораживающим дух зрелищем, и улыбался.              — Как тебе?              Лань Ванцзи задушенно всхлипнул и повернул к Вэй Усяню голову, не веря, что произошедшее только что — его рук дело. Но, что больше всего поразило его: улыбка. Этот дьявол улыбался. Холодно. Равнодушно. Забавляясь. В Вэй Усяне не было и капли человечности, сострадания или сожаления. Он убил его брата у него на глазах из желания развлечься, из жажды отомстить.              — Ты сам виноват, — простодушно надул губы Вэй Усянь на полный слез ошарашенно-пустой взгляд Лань Ванцзи. — Я не люблю, когда у меня что-то отбирают. Это… — он указал пальцем на Лань Цижэня, склонившегося над трупом, и выдохнул. — Только твоя вина…              — Нет… — сдавленно всхлипнул Лань Ванцзи, впившись в удерживающие его шею кисти. — Нет… Я не верю… Ты… Ты… Ты не мог…              — Отчего же я не мог? — искренне удивился Вэй Усянь и плавно провел ладонью вперед, указывая на трагедию. — Мог и сделал. Прямо у тебя на глазах.              — Вэй Ин… — задрожал Лань Ванцзи, жмурясь. — Ты не мог… — в его голосе послышалась мольба. — Пожалуйста… Хватит… Скажи, что это лишь иллюзия… Скажи, что ты так мстишь мне… Прошу… Умоляю… хватит… Прекрати…              — Прекратить? — Вэй Усянь холодно запрокинул его голову. — Я предлагал тебе уйти. Ты отказался. Теперь поздно молить о пощаде, — глаза по новой вспыхнули убийственным алым. — Я же сказал: сегодня умрут здесь все без исключения. Вы канете в бездну забвения, ибо возжелали изжить меня. Вы станете узниками второй горы Луаньцзан. Это… — он клацнул зубами. — Ваш личный ад. Запомни хорошенько сей момент, Лань Ванцзи. Его ты будешь проживать вечность…               И без всякого предупреждения Вэй Усянь, окончательно закрепив шею Лань Ванцзи в своей хватке, поднял его над землей и свесил с крыши Знойного Дворца. Тот заболтал в воздухе ногами в инстинктивном желании отыскать опору и уменьшить давление на дыхательные пути и отчаянно схватился в сжимавшие его тисками кисти.              Вэй Усянь тихо-тихо пророкотал:              — Лань Цижэнь…              Несмотря на шум и гам, бродящий вокруг, до адресата этот рокот дошел. Лань Цижэнь с застывшим лицом поднял голову и заторможенно уставился на позвавшего его Вэй Усяня.              Вспыхнувшая ненависть не успела толком оформиться, ибо смертельный ужас и замершее сердце пересилили всё остальное:              — Ванцзи!!! — надрывно прохрипел Лань Цижэнь. Он неровно поднялся, порывисто хватая меч и не дожидаясь прочего, и сорвался на отчаянный бег. — Ванцзи!!! — мужчина подпрыгнул, оттолкнулся ногами от голов вставших на его пути мертвецов, и оказался на нижних ярусах крыши. — Не смей!!! — истерично орал он Вэй Усяню. — Демон!!! Не смей!!! Не трогай Ванцзи!!! Не трогай!!! Убери руки!!!              — Убрать? — невинно поинтересовался Вэй Усянь и вскинул бровь, показательно заглядывая в корчащееся лицо Лань Ванцзи, и хмыкнул. — Но если я разожму хватку, он упадет…              — Верни мне его!!! Верни мне Ванцзи, демон!! — с ненавистью и страхом вопил Лань Цижэнь, на всех парах несясь наверх. Мужчина не щадил себя: легкие горели огнем, множество сломанных костей напоминали о себе, кружилась голова; но он заставлял себя бежать — и делал он это на износ, ускоряясь так, как никогда раньше. Казалось, в сей миг Лань Цижэнь впервые в жизни узнал, что может так быстро бежать.              Лань Цижэнь был на тоненьком помосте крыши в нескольких чжанах от них, когда Вэй Усянь весело фыркнул:              — Хочешь, чтобы я отдал тебе Ванцзи? — он мельком глянул на Лань Ванцзи и пожал плечами. — Ладно. Но сначала…              Раздался влажный хруст. Когтистая рука, умытая в свежей крови, показалась из груди Лань Ванцзи. Голова запрокинулась, глаза вытаращились, впервые раскрасив безэмоциональное личико в живые тона. Тело крупно содрогнулось, но тут же обмякло в крепкой хватке.              Вэй Усянь резко выдернул руку из бездыханного тела, отчего крупные капли и сгустки крови горькими слезами упали на нижние ярусы крыш и их коньки.              Лань Цижэнь раненным зверем взвыл, намереваясь со своего места взмыть и вцепиться в глотку извергу в человеческом обличье. Но ему преградил путь брошенный пренебрежительным движением Вэй Усяня труп Лань Ванцзи. Тот влетел в него на всей скорости и отправил мужчину ровно в противоположную сторону.              В полёте руки ревностно прижали к себе уже прохладное тело и полностью покрыли, защищая от возможных нападок и ранений. Лань Цижэнь сгруппировался и совсем не обратил внимание на то, как спина встретила каменную выкладку площади. В ушах зазвенело, в глазах потемнело. Лань Цижэнь понял, что тело более ему не подвластно. Позвоночник, ребра — все кости от первой до последней оказались сломаны. Вероятно, Лань Цижэнь не умер на месте только благодаря навыкам самосовершенствования.              Но пусть Лань Цижэнь находился на грани смерти, пусть все естество его выло и вибрировало, его руки по-прежнему хватались за Лань Ванцзи и прижимали его к своей груди, укрывая от всего в мире. В замутненном мозгу не было мысли, что защищает он каждой частичкой своего тела молодого господина, павшего от рук монстра.              Была мысль, что защищает он маленького-маленького мальчика. Своего племянника, который вырос у него на глазах. Его гордость, его надежды, его Ванцзи.              Окровавленная рука с переломанными пальцами ползущими, слабыми движениями потянулась к мертвенно равнодушному лицу Лань Сичэня, желая защитить и его.              Но задумке не было суждено осуществиться: на кисть с силой опустился чужой сапог с невероятно острым каблуком, что пронзил мышцы насквозь. Подошва вкручивающими движениями с наслаждением вдавила ладонь в камень.              — Больно, Учитель? — в холодной насмешке поинтересовался демон.              Лань Цижэнь с ненавистью поднял затуманенный взгляд, и зрачки его сузились, когда наткнулись на сердце в белых когтистых руках.              Вэй Усянь заметил направление его взора и пожал плечами:              — Я говорил ему, что он целиком и полностью принадлежит мне. И жизни, и тело, и душа, и… — Вэй Усянь демонстративно склонился к органу в своей руке, глядя Лань Цижэню в глаза, выпустил клыки и, точно смакуя момент и вкус, вонзил их в мягкую плоть, чуть ли не мурлыча от удовольствия.              Кровь потекла по подбородку, спадая на некогда идеально белый подол выглядывающего из-под защиты Лань Цижэня Лань Ванцзи.              — М-м-м… — промычал Вэй Усянь, утирая щеку. — А у Лань Ванцзи чудное сердце… — он хихикнул. — Сла-а-адкое…              Лань Цижэнь не верил своим глазам. Конечно, он знал, что этот темный заклинатель — безумец. Что он — жестокий убийца. Но… чтобы съесть человеческое сердце с таким наслаждением?..              — Да ты и в самом деле демон… — проскрипел оторопело он. — Демон…              — Мгм, — мурлыкнул Вэй Усянь, любовно опуская острие каблука на точку между бровей Лань Цижэня. — Он самый… — он играючи склонил голову на бок и поинтересовался. — Как вы там говорили, Учитель? Правило Трех У? — уголки губ поползли неровно вверх. — Какое же «У» ко мне стоит применить?..              Лань Цижэнь захрипел, давясь кровью, пока пытался превозмочь себя и подняться, чтобы голыми руками умертвить его. На эти потуги Вэй Усянь равнодушно хмыкнул:              — Какая поразительная сила воли. Тащусь прям. Но увы, — хрустнул череп от вонзившегося в него каблука. — Не судьба, — криво усмехнувшись, Вэй Усянь обратил голову Лань Цижэня в кашу выпущенным из стопы импульсом. — Ночки, Учитель. Кажется, время близится к девяти. Вам пора спатеньки.              Вэй Усянь выдернул каблук из кровавого месива и брезгливо вытер подошву о ворот одежд трупа. Флейта игриво закрутилась в музыкальных пальцах, сгорая от нетерпения и жажды снова броситься в бой. Но тут безучастный взгляд упал на тусклые золотые глаза, глядящие в никуда.              Что-то остановило его.              Он хотел уйти. Двинуться дальше, навеки забыв, что им убиты два нефрита и учитель Лань. Хотел продолжить лить кровь, даря забвение ненавистным ему лицам. Хотел продолжить извлекать из-под своих пальцев дьявольскую трель, что увлекала бы в предсмертный дикий танец заблудшие души.              Но что-то шевельнулось внутри, остановив его, когда Вэй Усянь встретил эти мертвые глаза.              Всего каких-то несколько минут назад они смотрели на него, ища ответа на свои некие вопросы. Глядели на него с испугом, отчаянием, какой-то глупой надеждой и… ещё чем-то: природу этого чувства ему не удавалось понять даже с его умением улавливать чужие эмоции.              А теперь эти очи молчат — и это он заставил их замолчать. Потому что ему не нравилось, что они говорили.              Вэй Усянь неясно чему хмыкнул и опустился на корточки, касаясь кончиками когтей перепачканного лица. Брови его нахмурились, словно грязь пришлась ему не по нраву. Подушечки пальцев потерли пятна, жаждая избавиться от них, но добились лишь того, что всего-навсего размазали её и усугубили положение дел.              — Каков вздор… — непонятно к чему буркнул Вэй Усянь, сердито хмурясь и поджимая губы. — И как тебе не стыдно, Гусу Лань, ходить таким грязным?.. — он порывисто поднялся и цыкнул.              Нити, образовавшиеся на пальцах, подняли бесчувственное тело, закрепляя в положение «стоя». Вэй Усянь подцепил чужой подбородок, поворачивая голову так, как ему надо. Скривившись, он отбросил её от себя и утер ладони о рукава:              — Отмою. Когда сделаю одним из своих слуг-мертвецов, — казалось, эта мысль его воодушевила. — Будешь моей послушной куколкой. Красивой. Не смеющей возразить или в чем-нибудь упрекнуть. Со мной будешь, — Вэй Усянь широко улыбнулся, всматриваясь в золотые глаза и словно бы подсознательно ожидая от них реакции на свои слова. — Вечность…              Вэй Усянь заулыбался, неожиданно подняв себе настроение этими речами.              — Ты пока постой тут, — он махнул ему рукой, будто бы Лань Ванцзи мог его слышать, двинулся в мечущуюся в массовой истерике толпу, расслабленно покачивая бедрами, и весело мурлыкнул себе под нос. — А я пока повеселюсь…              — А-Сянь!!! — вдруг прорезался в его сознание голос.              И Вэй Усянь очнулся.              Он вскинул голову и озадаченно заморгал:              — Шиц…зе?.. — откуда бы ей здесь взяться?.. Она же… Она же в Башне Кои… Дома… с сыном… Что бы ей здесь делать?.. Вэй Усянь с темным смехом покачал головой и потер лицо.              «Очередные образы моего больного ума».              — А-Сянь!!! — но тем не менее голос не умолкал, а, наоборот, становился более явным и ярким. Удавалось уловить сквозящие в нем страхи, горечь и ужас. Даже… скорбь. — А-Сянь!!! — голос Цзян Яньли надрывался. Казалось, она была готова кричать столько, сколько потребуется, чтобы дозваться до него.              Цзян Чэн, что доселе пребывал в прострации и, казалось, был готов принять любой исход для себя, в ужасе вскинул голову:              — Сестра? Сестра!!! — он побелел и вскочил на ноги, начав вертеться вокруг собственной оси. — Где ты?!              Вэй Усянь похолодел при мысли, что Цзян Яньли оказалась среди смертников, которым он уже подписал приговор.              «Нет…», — утробно урча, подумал он. — «Кто угодно, но только не она…».              Вэй Усянь с бесстрастным выражением лица щёлкнул пальцами и по куполу пошла трещина. Темно-красное стекло разбилось с оглушительным визгом и пылью осыпалось, тотчас по ветру развеявшись. Луна вернула себе естественную окраску.              Но на площади пестрел алый.              Трупы устилали собой каждый квадратный фэнь. От былого величавого построения орденов и кланов не осталось и следа. Тела легли, застыв в разных позах: многие из них изображали собой суть понятия «мука». Тех, кто сегодня стал жертвой и уже никогда не сможет приоткрыть глаза, поедали любящие человечину ходячие мертвецы — их было немного: всего штук десять. Им не нужно было собираться внушительной армией, чтобы смочь выполнить поставленную задачу.              Те, кто смогли пережить иллюзорный катаклизм, повалились навзничь не в силах подняться — их мертвецы не трогали, подсознательно считая их тяжелой добычей и предпочитая тех, кто не двигался вовсе и чье сердце не билось.              Лань Сичэнь, вынырнувший из пространства иллюзий и не пострадавший от реальных ран, жадно вдохнул воздух, выгнувшись и задрожав. Он крепко жмурился, не приходя в себя до конца. Лань Сичэнь болезненно замычал, находясь в состоянии нездоровой полудремы, и пошевелился, хватаясь за чересчур больное горло, что горело адским пламенем. На шее виднелось почти не заметное светло-красное пятно, выглядящее как старый шрам от разреза.              Лань Цижэнь отхаркнул фонтан крови и на секунду пришел в состояние осознанности. Его рука по инерции схватилась за рукоять меча, но тотчас разжалась из-за нехватки сил. Он, едва успевший привстать, повалился назад, прерывисто вдыхая сквозь плотно сжатые зубы из-за обуревающей его невыносимой головной боли.              Лань Ванцзи упал на колени и уткнулся лбом в перепачканные камни, отдыхиваясь. Сердце металось в сумасшедшей агонии, грозясь разорваться от аритмии или внезапного инфаркта. И несмотря на все пережитое во сне, он был в достаточно ясном сознании, в отличие от своих брата и дяди.              Нападение в пространстве иллюзий, что создал демон, определенно оставило на них свой след — какой? Пока не ясно. Но очевидно то, что просто так для них полученные во сне ранения не прошли и не пройдут.              Но тем не менее они были живы.              Уцелело несколько дюжин человек — дай бог бы сотня набралась. Вэй Усянь мог чувствовать их медленный, но всё же пульс, знаменующий хрупкое присутствие жизни.              Когда морок спал, Цзян Чэн оступился, поскользнувшись на склизкой крови и запнувшись о чью-то руку. Он повалился в самую грязь, заторможенно моргая.              Чавкающие звуки ложились на сознание в некоторой степени умиротворенно, потому как крики и рыдания, бьющие по голове, хаос и ворох безумия воистину сводил с ума — подобное затишье и даже какое-то спокойствие выглядели, как родник с чистой водой в знойную погоду.              Тонкий ряд мертвецов, двигающийся медленно и размеренно, ощущался лишь на периферии сознания.              Цзян Чэн, не могущий до конца прийти в себя, ломано поднялся, пытаясь собраться и отыскать пришедшую на бойню Цзян Яньли.              — Сестра… Сестра… — с колотящимися друг о друга зубами прошептал он, потерев плечи, дабы постараться хоть немного себя взбодрить.              — А-Сянь! А-Чэн! — раздался мелодичный голосок откуда-то со входа на площадь.              Цзян Чэн и ломано, точно бездумная марионетка, ступавший Вэй Усянь синхронно посмотрели в ту сторону.              Цзян Яньли была бела — в тон своим одеждам. Судя по дыханию, она долго безостановочно бежала. Глаза были широко раскрыты и окрашены слезами. Они бегали повсюду, вбирая в себя устроенное здесь побоище, и от этого зрелища сильнее расширялись, грозясь выпасть из орбит.              Она схватилась за сердце, тяжело дыша, и надломленно прошептала:              — Ох, А-Сянь… что же ты… что же…              — Сестра!.. — гудящим голосом проскрипел Цзян Чэн с пепельным лицом и, хромая, поковылял к ней. — Сестра!..              — А-Чэн!.. — воскликнула Цзян Яньли и метнулась было к нему, но…              Но никто из них не учел, что если мертвецы вели себя тихо и не нападали на живых, будучи чересчур увлеченными мертвыми, то они не перестали быть угрозой.              Один из ходячих мертвецов распрямился и рубанул когтями по спине замешкавшейся Цзян Яньли. Та даже вскрикнуть не нашла в себе сил — лишь пораженно расширила глаза и открыла на выдохе рот.              Цзян Чэн едва ли не испустил дух прямо на месте, вскрикнув:              — Сестра!!! — он испугался от неожиданности и удивился настолько, что не сразу понял, что только что произошло.              Мертвец не успел сделать и малейшего шага: спустя мгновение он распался на труху, перед этим испытав недюжинные страданья.              — Шицзе!.. — вмиг оказался возле неё рассеянный, но очень пытающийся собраться в кучу Вэй Усянь.              Цзян Чэн не отстал: он доковылял до пепельной Цзян Яньли в рекордные сроки, поднял её за плечи и устроил у себя в объятиях.              — Сестра… — сипел он, до сих пор не отличая: реальность сейчас или же морок. — Сестра… — по взгляду его можно было смело понять, что в данный миг он как никогда желал, чтобы это оказалось жестокой шуткой мира иллюзий. Цзян Чэн поднял злой, затуманенный, непонимающий, вопрошающий и полный некоторой надежды взгляд на Вэй Усяня. — Прошу… скажи, что это всё ещё твои проказы… Скажи, что это не сестра… Это плод моего воображения?.. — он истерически усмехнулся, впив пальцы в хрупкие плечи. — Я реален?.. Или всё вокруг — один лишь сплошной кошмар?.. Где я?.. Я существую?..              Из самого Вэй Усяня как будто выжали все соки. Казалось, он должен был чувствовать себя просто прекрасно, впитав за краткие сроки все жизненные силы угодивших в его лапы адептов. Но…              Сейчас он был дезориентирован не меньше Цзян Чэна.              Рассудок его успел уплыть настолько, что он навряд ли мог бы сейчас себя осознать: кто он такой?.. Зачем он здесь?.. Что делает?.. Непонятно…              Было ясно лишь одно: ему хотелось крови. Рвать и метать. Царапать когтями людские лица, сдирая с них мясо, — не для пропитания и не для удовлетворения жажды мести. Просто… так. Потому что Вэй Усянь окончательно утонул в хаосе собственной сбрендившей энергии обиды, уподобился тем низкоуровневым темным тварям, что не имеют собственного сознания и не отдают отчета своим действиям.              

В сей миг он был чуть лучше слетевшего с цепей Вэнь Нина. И был лучше только потому, что был мизерный шанс поговорить с ним.

             Превозмогая боль, Цзян Яньли открыла слезящиеся глаза и позвала:              — А-Сянь…              Вэй Усянь рассеянно опустился на колени и всмотрелся в белое лицо Цзян Яньли.              — Шицзе, — он повел носом и явно уловил, что эта женщина — настоящая. Что это его горячо любимая шицзе, которую он клялся беречь. — Шицзе, — куда тверже позвал он. — Что ты здесь делаешь?              Цзян Чэн болезненно выдавил после некоторого молчания:              — Так значит… это всё не сон?..              Цзян Яньли сочувственно погладила его по предплечью и шепнула:              — А-Чэн, не плачь, всё закончилось. Всё хорошо. Я рядом, — она умоляющим взглядом посмотрела на Вэй Усяня и успокаивающе зашептала. — Чш-ш-ш… А-Сянь… мой хороший, маленький А-Сянь… Слышишь меня? Слышишь мой голос? Я здесь… и А-Чэн тоже… Не злись… Не злись, ладно?.. Не надо больше злиться… Прошу тебя… — Цзян Яньли всхлипнула. — Не ненавидь… Ненависть губит тебя… Ты теряешь себя… Мой А-Сянь… мое маленькое солнышко… Послушай нас с А-Чэном, пожалуйста…              Вэй Усянь поджал губы и потупил взгляд, тихо говоря:              — Мне жаль, — он зажмурился, словно видеть лицо сидящей перед ним женщины было не в его силах. — Я не хотел…              Ему не удалось договорить, но Цзян Яньли и так прекрасно всё понимала. Она слабо улыбнулась:              — Я знаю… — слезы украсили её лицо, сделав его таким чистым и нежным… — Мой А-Сянь не хотел. Я знаю это… Не злюсь… Не ненавижу…              Конечно, она не ненавидела его. Разве… могла Цзян Яньли это сделать? Ей была прекрасно известна истина — ну как… она может винить его?.. Он так… Он так страдал… Её маленький А-Сянь. Как бы ни была велика её боль и скорбь по потере любимого мужа, как бы ни разбивали сердце свершившиеся в эту ночь убийства тысяч людей, она не могла презирать и упрекать его, ненавидеть, обвинять.              Для неё это был её маленький несчастный мальчик, которого в свое время она не смогла уберечь.              Вэй Усянь вскинул серые глаза и смиренно прошептал:              — А нужно. Я повинен, — он дернул уголком рта, сжимая пальцы в кулаки. — Я не раскаиваюсь в произошедшем сегодня. Я не сожалею, что умертвил их всех до единого, — сумасшедшая энергия обиды, не успевшая толком улечься, вновь закипела в нем и заставила задрожать уголки губ. — Но мне жаль, что я причинил тебе боль.              — Ох… А-Сянь… — начала было Цзян Яньли, но её перебил ошарашенный Цзян Чэн, что смотрел на Вэй Усяня так, будто впервые его увидел.              — Да что с тобой такое… — он правда не понимал, кого видит перед собой: то был его Лисеныш или же кто-то другой, нацепивший на себя его черты? Это был Вэй Усянь или же Старейшина Илина? — Как ты… Как ты можешь говорить так?.. — Цзян Чэн закачал головой. — Ты несешь… какой-то вздор…              В его мыслях бродили воспоминания, в которых на него с большими серо-голубыми глазами смотрел мальчишка, что гладил бродящих кошек и порой упрашивал его забрать одну с собой; в которых всё тот же мальчишка дул губы в искренней обиде, когда кто-то сделал или сказал что-то не то; в которых его Лисёныш защищал и слабого, и сильного — любого, кто нуждался в помощи и поддержке.              — Я не узнаю тебя… — проскрипел Цзян Чэн. — Кто ты?.. Где мой Лисёныш?..              Вэй Усянь не вздрогнул, не отпрянул и не отвернулся, не изменился ни в лице, ни во взгляде — остался ровной, неизменной линией, словно говорили вовсе не о нем.              Цзян Яньли всё знала, потому опустила ресницы, скрывая проскользнувшую в глаза душевную муку, и сжала предплечье Цзян Чэна, шепнув:              — А-Чэн… — она хотела бы попросить Вэй Усяня быть с Цзян Чэном откровенным, ибо сегодняшняя трагедия дала ей понять, что скрывать это больше невозможно; что если умолчать об этом, то в следующий раз всё может статься ещё хуже. — А-Сянь, ты… — но её речь оборвалась.              Зрачки сузились, а в горле застряли запланированные слова. Цзян Яньли не знала, что так умеет, — равно как и не ожидали от неё подобного пребывавшие в хаосе после иллюзорного сна Цзян Чэн и Вэй Усянь. Она с небывалой силой толкнула Вэй Усяня в грудь, опрокидывая его на спину, а сама заняла его место.              Блеснувшее в начинающем подниматься над горизонтом солнце лезвие мягко вошло в её горло. Голова запрокинулась под неестественным углом, а меч всё продолжил давить, потому что набросившийся на Вэй Усяня полуживой адепт запланировал перед смертью утянуть собственного врага с собой, потому приложил все силы и скорость, имевшиеся в его запасе.              Было больно. Очень. Но гораздо больнее было видеть, как расширяются равнодушные глаза, впервые за долгое время окрашиваясь в искренние эмоции. Не напускные, не вызванные безумством — искренние. Совсем как в далекую пору его юности и детства.              Полость рта заполнилась кровью, а зубы, от резкости движений клацнувшие, прикусили язык. Слезы неумолимым потоком хлынули из глаз, делая картинку ещё чётче, чем она должна была быть.              Сквозь пелену угрожающе подступающей смерти, сквозь боль, дурноту и звон она видела вытянувшееся в отложенной истерике лицо и не могла отыскать в прояснявшихся чертах демона — пусть всё и кричало о том, что это именно он и был.              Цзян Яньли видела маленького мальчика, что упал тогда с дерева и подвернул лодыжку, а после незначительного проявления заботы пропустил момент, когда в глазах застыли слезы боли и обиды.              В этой кровавой красноте она видела синеву и серость переменчивого неба, его улыбку и печаль, гнев и задор, смелость и трусость. В бледности кожи Цзян Яньли улавливала загар, вызванный знойным солнцем их родных краев. А волосы, стянутые на затылке в пучок, не казались такими уж идеальными, ведь на её памяти те всегда торчали в разные стороны, даже когда были приложены старания для сотворения совершенного.              Она ясно ощущала, как душа покидает тело. И потому её глазам открывалось то, что было сокрыто множеством масок: белое лицо с красными радужками, изображением огненного феникса на переносице и длинными черными лисьими ушами, что дрожали на макушке от подступающих слез.              Но для неё всё равно это был её маленький мальчик, что показывал ей свои раскрашенные фонарики в новогоднюю пору; что искрил глазами, рассказывая очередную захватывающую дух историю со всем доступным ему пылом и упоеньем.              Что бы кто ни говорил, для неё Вэй Усянь не был демоном, не был хули-цзин, что посмела вылезти с той стороны и отравить многим людям жизнь. Для неё это был глубоко несчастный мальчик, что когда-то был всем миром покинут.              Цзян Яньли часто думала на эту тему. Особенно завсегдатаями её головы эти думы стали в тот период, когда Вэй Усянь вернулся на гору Луаньцзан и стал причиной гибели её мужа. Мысли каждую минуту крутились вокруг этой темы.              По подсчетам её А-Сяню было всего семнадцать лет. Всего семнадцать!.. А из того, что оказалось ей доступно, напрашивались неутешительные выводы.              В момент своей смерти её маленький А-Сянь был всем миром покинут. Ему было одиноко, холодно, больно и страшно.              Она не смогла его уберечь в тот злополучный день. Но…              «Мой А-Сянь…», — подумала с умиротворенной улыбкой Цзян Яньли. — «Пусть в тот день я не смогла защитить тебя, укрыть, встать между тобой и смертью, но…», — голова её запрокинулась и приготовилась отделиться от позвоночника. — «Хотя бы сейчас… Хотя бы в этот раз… Твоя шицзе смогла тебя уберечь… Хотя бы в этот раз я не позволила кому-то причинить тебе боль…».              «Хули-цзин можно убить, отсекши голову», — говорил в её затухающем сознании голос нежно любимого Цзинь Цзысюаня. — «Или же спалив на священном костре».              «Будь счастлив, А-Сянь… Ты… ты… не плачь… Мой маленький лисенок… Тебе было так больно… И страшно… Но не волнуйся… У тебя есть А-Чэн… Будьте с ним вместе, бок о… бок… И у вас теперь есть А-Лин… я… вверяю своего сына вам…».              Последний позвонок отпустил череп, но сил нападающего не хватило, и одна из мышц не оказалась разрезана, оттого свалившаяся с плеч голова осталась болтаться на ней.              Совершившим выпад адептом оказался брат погибшего незадачливого стрелка. Но он не успел осознать, что им был убит не тот, что акт мести не свершен, что демон по-прежнему существует. Адепт кубарем завалился вперед и замер без движения, испустив дух.              Цзян Чэн округлил глаза, не поверив в то, что увидел. Он сипло выдохнул:              — Сестра… — моргнув, Цзян Чэн всё же осознал произошедшее, потому уже куда громче взревел. — Сестра!!!...              Вэй Усянь в мыслях затрясся, видя перед собой помехи и искаженные образы, что принялись плясать, прыгая вверх и вниз.              «Я бы не умер… Я бы не умер… Я бы не умер!!!!!!», — он схватился за голову и процарапал виски до черной крови. — «Это всё сотворенный мною сон… Я просто не развеял чары… Просто не развеял чары…», — облик Цзян Чэна и тела Цзян Яньли исказился помехами, а самосознание стремительно поплыло, утопая в водовороте безумия и буйства энергии обиды. — «Нет… Я не мог… Не мог… Не мог убить её…», — дикий взгляд метнулся к трупу адепта. — «Он!!... Он повинен!!! Он-н пов-и-и-инен-н-н…»              Вэй Усянь неровно поднялся на полусогнутых ногах, не обратив внимание на склонившегося над телом Цзян Яньли Цзян Чэна, что в голос выл, надрывая связки и легкие.              Раздавшееся сзади циничное:              — Нет. Не он, — шлепком легло на затылок, заставив встать на месте в исключительно нелепой позе. То был Подсознание, что с болезненно спокойным выражением лица пусто глядел на него и самых близких ему людей, которым причинил невозможное количество боли и страданий. — Ты виноват, Вэй Ин.              Вэй Усянь под нос себе озадаченно пробубнил:              — Я?.. Виноват?..              — Да, — спокойно проговорил юноша, подойдя к нему и положив руки на плечи со спины. — Именно ты и никто другой. Ты устроил эту бойню. Мертвец ранил шицзе. А тот адепт хотел убить тебя. Он же не мог знать, что это бесполезно. Равно как и шицзе не знала, что её жертва не имела смысла, — кукольные глаза наполнились слезами, и Подсознание тихо-тихо, ломко прошептал. — Достаточно, Вэй Ин. Ты сотворил всё, что только можно и нельзя. Сейчас, когда до твоего мозга дойдёт понимание утраты, ты потеряешь над собой контроль насовсем. Если шицзе ещё и могла пробудить тебя, то её смерть обречена стать спусковым крючком для ещё большего безумия и хаоса.              Вэй Усянь растерянно пробубнил:              — Как же… Как же так?.. Глюк, ты же врешь, да?.. Хочешь вызвать во мне муки совести, дабы я развеял иллюзию и…              — Ты уже её развеял. Сам, — оборвал его Подсознание. — Ты хотел защитить её. Увести отсюда. Потому и снял чары, таким образом сохранив жизнь многим. Пусть ненароком, но благодаря приходу шицзе останутся в живых те, кого в реальности не убили призванные тобой лютые мертвецы. К примеру, Лань Чжань, Цзэу-Цзюнь и Учитель Лань будут жить, — юноша огляделся и перечислил. — Ещё, пожалуй, несколько глав орденов и важных лиц, умений которых хватило, чтобы сохранить свою шкуру в пространстве сновидений.              Казалось, взгляд Подсознания немного смягчился, а рука на плече сжалась:              — Вэй Ин. Пойдем отсюда. Хватит. Ты… — он сжал челюсти. — Тебе всё-таки не место в Среднем Мире. Тебе не стоило возвращаться. Демоны… — юноша понурил голову. — Должны оставаться во тьме, а не рваться к свету. Мы с тобой заблуждались и вконец заигрались. И вот… к чему это привело. Мы потеряли самих себя и причинили боль тем, кого мечтали бы защищать. Пора сделать для этого мира и для своих близких что-то хорошее. Пойдём. Нам стоит вернуться обратно во мрак — туда, где нам самое место.              Вэй Усянь сделал шаг вперед, уходя от рук Подсознания и качая головой:              — Нет… Нет… Нет… Я… Я не хочу в темноту… Там страшно… Одиноко… Холодно… Я… — он обхватил себя за плечи. — Я… — голос повысился, утратив маскировку, и стал непривычно юношеским: таким, каким на самом деле был; плаксивым. — Я не хочу… Не хочу быть забытым… Не хочу в темноту… Не хочу пропасть и исчезнуть… Домой хочу… Домой…              — Лисёныш!!! — проревел знакомый голос. Вэй Усянь замер и рассеянно обернулся, наткнувшись на дрожащий взгляд Цзян Чэна, что надрывался. — Лисёныш!!! Ответь мне!!! Сейчас же!!! Что это такое?!.. Что… Что… — из-за переизбытка чувств он начал задыхаться. — Что… С-скажи… Что это всё сон… Что сестра… она… н-не… н-не…              Вэй Усянь заторможенно моргнул, тупо повторяя слова Подсознания:              — Не сон… Мертва… Убил…              Цзян Чэн вздрогнул, точно от удара током. Вэй Усянь отвернулся, продолжив ступать по ногам, рукам, торчащим из плоти костям и лужам крови.              — Старший брат!!! — Вэй Усянь застыл. — Не смей уходить!!! Не смей!!! — Цзян Чэн задушенно всхлипнул и прорыдал. — Старший брат… Что ты такое?.. Что ты сделал с моим Лисенышем?.. Что… Что это всё значит?.. Ответь мне!.. Не уходи!!! Скажи мне хоть что-нибудь!!!..              Вэй Усянь помедлил и, чуть повернув голову, из-за плеча холодно припечатал:              — У тебя… больше нет брата.              — Что?.. — ломано заморгал Цзян Чэн, уронив хрустальные капли на хладные девичьи колени.              — У тебя больше нет брата, — тверже добавил Вэй Усянь, чувствуя, как мир стремительно темнеет, а голоса затихают. Всё перестаёт иметь значение, и тело тяжелеет, становясь чужим и ему совсем не подвластным. Язык заплетается, коченея, но он заставляет себя произнести. — Нет больше Лисёныша… Нет… Вэй Усяня… Есть только Я…              — А кто же тогда ты?! — сорвался Цзян Чэн.              — Кто угодно, — Вэй Усянь опустил веки, ибо созерцание окружения не имело никакого смысла: лишь помехи да искаженные образы, вызванные его безумием, были вокруг, жаля глаза и ещё больше сводя с ума. — Но только не твой брат. — … — Мы кто угодно, но только не братья.              «Я… кто я?.. Самозванец… Фальшивка… Кукла, пытающаяся быть живой, выдавать себя за того, кем не являюсь. Вэй Усяня больше нет. Он умер тридцать первого октября после пыток от руки Вэнь Чжао на горе Луаньцзан. Лисёныш, брат Цзян Чэна, истёк кровью от вырванного сердца и стал узником бесконечных коридоров. Лисёныш… не вышел из темных перипетий. А я… я кто угодно, но не Вэй Усянь. Я… кукла. Бесчувственная кукла. Такая глупая, механическая. Безумная. Я кто угодно, но не Вэй Усянь».              И всё же мысль разрезает пьяный мозг:              «Тогда кто же ты? Есть ли у этого «кто угодно» имя?»              «А заслужил ли «кто угодно» имя?..»              За спиной зашёлся задушенным плачем Цзян Чэн, что согнулся пополам, уткнув нос в кровавую рану на шее погибшей сестры. Его тело тряслось с ног до головы, а крик разрывал легкие, глотку и мозг. Он не пытался более звать уходящего Некто, ведь знал, что не достучится; ведь знал, что…              

Пытаться отыскать в чужом человеке своего ушедшего в никуда брата — тщетно и глупо.

      

Этот демон был ему не знаком. Чужд.

      

И потому Цзян Чэн знал, что может его ненавидеть.

      

Он забрал его брата, отнял сестру. Адептов. Мужа сестры и отца племянника.

      

Цзян Чэн знал, что за это может ненавидеть.

      

И лишь эта ненависть помогала не сойти с ума…...