В ожидании тепла

***

— Истомленный дыханьем весны —

Истомленный дыханьем весны,Вдохновенья не в силах сдержать, Распахнул я окно — с вышины Над угасшею тенью рыдать… Бедный голос средь ночи поет, Будто прежняя милая тень Встрепенулась, — и слезы несет, И встречает угаснувший день!.. Кто-то шепчет под темным окном, Чей-то образ из мрака восстал И по воздуху реял крылом, И певучим рыданьем дрожал… Я почуял — опять Суждено мне рыдать! Для чего воскрешать сновиденья? Я захлопнул окно… Мне рыдать суждено Над угасшею милою тенью!..

— А. Блок.

***

Было холодно, но по-своему приятно.

…

Пустота…

Какое блаженное чувство…

      Вэй Усянь ощущал себя так, будто бы лежал в толще воды. Абсолютная невесомость. Пространство окутывало его плотной массой, не давая пошевелиться.              Но… ха-ха… если честно, то Вэй Усяню нисколько не хотелось двигаться. Зачем совершать некие телодвижения, если можно так хорошо лежать?.. Или висеть?.. В какой же позе он находился?.. Так и не понять…              Одно лишь было совершенно ясно – ему очень хорошо. Спокойно. Он уже чувствовал себя так же. Когда-то… Вроде бы давно, но в то же время совсем не давно. Время утратило привычную форму и ток, уйдя в диаметрально противоположную систему счисления.              Веки Вэй Усяня прикрылись. Не было никакого желания подорваться и раскрыть глаза, дабы увидеть наконец окружение и то загадочное место, в котором он находился в сей волшебный миг.              Вибрирующее чувство, такое пушистое, шерстяное, защекотало желудок и поползло выше – приятно. Кажется… ему это место показалось очень знакомым – потому и не поспешил его исследовать.              Уголок рта непременно приподнялся бы в краткой, почти что мнимой улыбке, будь у него возможность и достаточно сильное желание сделать это.              Вэй Усянь качался в пространстве и думал, что в самом деле хорошо лежать вот так и никуда не торопиться – всё время мира в его руках.              Вечность…              Такая спокойная. Умиротворённая. Оазис исцеления, в котором все твои тяготы, страдания, муки забылись.              — Возвышенное Божество… — услышал Вэй Усянь раскатившееся по его сознанию мягкое эхо. Голос был знаком, но в груди ничего не отозвалось на это ласковое, точно май, звучание. Ему всё равно. Но что-то внутри него всё же прислушалось к словам. — Когда-то я построил Ваш Храм здесь, невзирая на протесты близких, Старейшин. Я построил Ваш Храм, потому что поверил – пусть и смутно. Во мне никогда не было места для веры в Божеств. Но… всё же что-то во мне потянулось к Вам. Заставило, несмотря на скепсис, настоять на своём и возвести священные стены. Я делал это ради брата, ведь тот ужасно страдал, отравляясь собственной скорбью. На протяжении долгих тринадцати лет я надеялся, что когда-нибудь Ванцзи захочет выговориться. Пусть и мнимому образу. Вот и построил Храм в Вашу честь. Но этого мига не наступило.              Вэй Усянь дрогнул уголками губ в усмешке, ведь его всегда забавляло неверие заклинателей в Небесный Пантеон. Ему всё равно, о каком таком Ванцзи вещал голос; где именно был построен и забыт в его честь Храм и о чём была сегодняшняя исповедь незнакомца.              — Я уже не надеялся. Но… похоже, что мои мольбы, пусть и не подкрепленные приходом сюда и зажженными благовониями, были услышаны Вашим милосердным сердцем. Молва не врала насчёт Вас. Я был не прав. Я… искренне жалею об этом.              Пространство мазнуло смешливое чувство. Кажется, Вэй Усянь мог бы дать ему имя «снисхождение».              — Возлюбленный моего брата вернулся, и Ванцзи ожил вместе с ним. Не передать словами, как я благодарен Вам за это. Несмотря на мое неуважение, Вы нашли время протянуть руку помощи. Все эти тринадцать лет мой младший брат был лишь оболочкой прежнего себя, функционирующей по строго выведенным на Стене Послушания правилам. Но теперь… пусть я и знаю, что он по-прежнему страдает, Ванцзи жив, — незнакомец кратко вздохнул и будто бы отвлекся на некое действие, суть которого Вэй Усянь не мог узнать. Даже если бы такое желание оформилось в его голове. — Теперь я верю. Полностью и безоговорочно, милосердное Божество. Повелитель Мертвых. Властитель Небытия, дарующий покой и покровительствующий семейным узам.              Вэй Усянь чуть дернул крайней фалангой пальца, будто бы притягивая что-то за нить. В груди клубились покровительственный смешок и желание потрепать порывами ветерка чужую макушку.              Пространство вокруг него потяжелело и начало стремительно увядать, а вместе с ним – и сознание Вэй Усяня. Это было похоже на погружение в долгий-долгий беспробудный сон…              — Милосердное Божество… Знаю, что возможно не вправе просить что-то… — дальше Вэй Усянь прислушался, потому как эхо стало угасать. Он знал, что его просили о чём-то важном. Знал, что не может пропустить мимо ушей эту мольбу. Вэй Усянь напряг слух, силясь уловить чужие слова, которые прорывались сквозь пелену подступающего марева раз через раз. — Молю… помоги мне… — … — Спаси его… — … — Я… знаю, что он совершил множество преступлений, которым нет оправдания. Но… его смерть… Я не переживу… — … — Если он погибнет, боюсь, я разобьюсь больше, чем мог бы вообще… — Милостивое Божество… уверен, когда придет его час, ты воздашь ему за его грехи, обеспечишь исполнение заслуженного наказания. Но… — … — умоляю, пусть этот час наступит несколько позже. Я… — … — Сохрани жизнь А-Яо… Молю… Милосердное Божество…              Ресницы Вэй Усяня затрепетали яростно желая взлететь. Брови свелись на переносице, выдавая напряжение.              По итогу потуги принесли свои плоды: Вэй Усянь распахнул глаза и сквозь замыленную пелену смог увидеть чей-то силуэт в белом, склонившийся над несколькими огоньками, где-то в низине, в то время как он смотрел откуда-то сверху. Вэй Усянь знал, что зажженные этим смертным огоньки очень теплые. Они нравились ему. Согревали всегда.              Вэй Усяню хотелось шепнуть:              — Тепло… Зажег благовония для меня… Спасибо… — он не знал, раздались ли в самом деле его слова, но отчего-то верил, будто слушателя они достигли – пусть окольными путями, но достигли. — Просишь за жизнь… Сохраню… Сохраню… За тепло подаренное сохраню…              Быть может, он произнес бы что-то ещё, но бессвязный омут поглотил и его, и его душу вместе с сознанием. Размытый силуэт мужчины в белом исчез, равно как и он сам.              

И лишь огоньки зажженных в его честь благовоний сияли ясными звездами на его небосводе, оставаясь равнодушными к силам Небытия…

             

***

      

      Приходить в себя тяжело. Особенно тогда, когда марево не желает выпускать тебя из своих крепких объятий.              Пространство вокруг него всё ещё тепло. Пусть Вэй Усянь и чувствовал, что его руки по-прежнему ледяны – его это не пугало и не расстраивало, ведь ему хорошо было известно, что мертвые не могут согреться: холод их вечный спутник.              На этот раз никакого сопротивления он не встретил, и потому смог беспрепятственно открыть глаза и узреть окружение. Стены хижины, отдаленно ему знакомой, были бы словно размазаны чьей-то небрежной рукой. Будто художнику не понравился итог своего произведения искусства и он в порыве расстроенного гнева нанёс кистью несколько сокрушительных для картины ударов.              В нём не было каких-либо эмоций. Пустота. Мертвое спокойствие – даже равнодушие. Это радовало в особенной манере, ведь быть колышущимся на ветру чувствительности бамбуком ему не хотелось. Некогда он уже обжегся о пламя собственной искренности и эмпатии, и потому в нём точно не было желания повторить всё снова.              Вэй Усянь неспешно прошёлся вдоль стены, проведя по ней невесомо кончиками пальцев и смахнув с досок призрачную небесно-голубую пыль. Та осталась на подушечках, но не успела закрепиться в памяти, ибо вмиг рассеялась, неизвестно чего испугавшись.              Крутанувшись на месте, Вэй Усянь вдруг увидел женщину, сидящую на кровати в углу. Вокруг неё витала атмосфера равнодушного холода – такая же – он хорошо это знал, – как та, что витала вокруг него самого. Склонив голову на бок, Вэй Усянь приблизился, дабы рассмотреть её получше.              Женщина была, безусловно, прекрасна. Аристократичная бледность, точеные скулы — такие, какие Вэй Усянь уже видел на чьём-то лице, — чуть недовольные брови и золотые-золотые глаза, глядящие на мир с ледяным отстраненным равнодушием.              Вот только… по мнению Вэй Усяня эта аристократичная бледность была скорее болезненной. Точеные скулы, пусть и смотрелись изящно и чрезвычайно похоже на чьи-то, навеивали мысли о нездоровой худобе. Вэй Усянь чувствовал, как флюидами от неё исходили слабость и чрезвычайное утомление.              Вэй Усянь долго смотрел на неё и словно проникал «внутрь», заглядывая в закрома её души. Он видел, что та глубоко несчастна – да настолько, что ей уже было глубоко всё равно на собственное несчастье.              Вдруг в ней что-то вспыхнуло, загоревшись летним солнцем. Глаза блеснули, отчего стали похожи на живые. Вэй Усянь сначала не понял, а потом услышал шажки двух детских пар ног – одни побольше, другие поменьше.              Вэй Усянь обернулся ровно в тот момент, когда раздался тактичный стук.              — Матушка? — мелодичный голосок мальчишки лет так девяти мягко донесся с порога по ту сторону.              Скользнув взглядом в сторону женщины, он заметил, как та засверкала. Точно солнце вышло из-за туч и озарило собой небо. Черты потеплели от выпорхнувшей на лицо улыбки.              — Кто же там? Неужто мои мальчики пришли? — голос у неё мягкий, завораживающий, звонкий, мелодичный, схожий с пением иволги. Такой теплый… совсем не вяжется с её морозной аурой. Нежный… Может, он звучал так, потому что его обладательница обращалась к своим детям? — Заходите быстрее. Замерзнете же.              Дверь тут же скрипнула, пропуская в и без того прохладную комнату морозец. Показались на пороге два белощеких мальчишки с легким румянцем на мочках ушей – один старше, другой младше: как Вэй Усянь и понял по звуку их поступи.              Старший робко улыбался и было видно, что он едва удерживается от того, чтобы прыгать вовсю и чересчур громко радоваться долгожданному событию. Этот день был тем самым днём, наступление которого они оба ждали с величайшим нетерпением.              За его руку – а точнее, за безымянный палец – цеплялся малец лет шести. На его личике нельзя было найти отображения той же радости, что блуждала во всех чертах его старшего брата. При определенном взгляде можно было даже подумать, что ему безразлична эта встреча и что он, напротив, желает убраться отсюда как можно скорее. Но Вэй Усянь чувствовал, что это ложь; что мальчик на самом деле рад приходу сюда даже больше своего брата.              Отчего-то Вэй Усянь задержал на нём свой взгляд. Ему захотелось рассмотреть и его, и ауру души – ему стало интересно: какая на вкус его душа? Теплая или же холодная? Вокруг него витает морозец – даже черты его будто вылеплены из снега! Может ли его душа быть теплой?              Вэй Усянь не стал гадать. Он дождался, пока приблизятся к кровати своей матери дети, и присел на корточки подле неуверенно топчущегося заинтересовавшего его мальчишки.              Тот не видел его – ожидаемо. Всё внимание золотых глазок оказалось во власти женщины, что сейчас ласково трепала за щёки его старшего брата. Он по-прежнему держался за его палец, потому как донельзя боялся, что заблудится, потеряется или вовсе оступится, если не будет этой «нити», связывающей его и брата.              Вэй Усянь замешкался, ибо вспомнил, что его аура весьма разрушительна и далека от светлой – в противовес этой юной, невинной душе. Когтистые пальцы застыли в паре цуней от маленькой головы в нерешительности, не зная, двинуться вперёд или же отступить.              На удивление в этом ему помог сам мальчик. Он склонил голову на бок, в сторону замершего в нерешительности Вэй Усяня и задел краем своего виска призрачные когти.              Не заметив чего-либо пагубного и восприняв сие как знак, Вэй Усянь аккуратно коснулся макушки мальчика, считывая его духовную ауру.              Та была… кисловатой – похожей на лимон, — но Вэй Усянь не посчитал это недостатком: приятно на вкус. Холодноватая – хотя нет, свежая – точно выросшая в горах мята. Она вызывала желание зарыться носом в эти волосы и блаженно вдыхать уникальный аромат души.              Ещё аура была сладкой. С вкраплениями горечи. Как будто клубника или земляника, собранная рано утром и ещё мокрая от посленочной росы. Опять-таки ассоциация со свежестью.              Свежесть… юность… невинность… непорочность… Такую душу хочется по-особенному беречь. За свою пока что ещё краткую вечность он успел коснуться издалека душ многих детей. Узнать их прошлое, настоящее и будущее. Касался их аур, дабы те смогли поведать о своих печалях. И эта душа… показалась Вэй Усяню особенной. Исключительной. Ни на одну не похожей. Он не знал, чем именно она отличалась от остальных. Дело ведь было даже не во вкусе. А… ох, даже имени этому ощущению не дашь… Вэй Усянь просто знал, что таких, как она, больше нет.              Вэй Усянь расправил пальцы и мягко пригладил и без того причесанные по всем канонам волосы на макушке. Белая лента, надежно связывающая пряди и огибающая лоб, отчего-то вызвала в нем нечто отдаленно похожее на раздражение. Ему хотелось сдернуть её, дабы эту душу ничто не сковывало, окольцовывая.              Женщина нежно улыбнулась и протянула раскрытые руки к мальчику, забирая его у Вэй Усяня.              — А вот и мой А-Чжань, — она поцеловала его в лоб и потерлась щекой о висок, устраивая у себя на коленях. — Ну-ка, расскажи маме, как у тебя дела.              Мальчик слегка нахмурился и лаконично ответил:              — Хорошо.              Женщина капризно надула губы и заканючила, ущипнув «А-Чжаня» за щёку и кончик носа:              — И все? А-Чжань, ты такой немногословный! Как всегда. Мы не виделись с тобой целый месяц. Я так соскучилась по тебе, — она постучала ногой, покачав на ней сидящего А-Чжаня. — Расскажи маме что-нибудь, — женщина на пару мгновений отвлеклась, чтобы привлечь к себе свободной рукой старшего мальчика. — Как учёба? Что интересного?              А-Чжань опустил ресницы, нахмурившись сильнее и чуть надув губы:              — Хорошо. Ничего интересного.              — Мама, — вдруг подал голос старший с легкой улыбкой. — А-Чжань недавно научился писать слово «мама». А ещё, он очень красиво рисует. Правда… дядя забрал все его рисунки, но мы постараемся принести тебе хотя бы один в следующий раз!              Взор лучистых золотых глаз потеплел, и женщина рассмеялась, погладив старшего ребёнка по щеке и крепче обняв:              — Приносите, если дядя позволит. Не нужно ссориться с ним.              — Вздор, — буркнул А-Чжань. — Принесу.              Женщина промолчала, лишь вновь улыбнулась ему и прижала к своей груди:              — Эх, мальчики мои… Хорошие мои… Маленькие… — она поцеловала их обоих в лбы и прошептала ласково. — Не ругайтесь с дядей. Он вас любит. Я уверена, что А-Чжань рисует просто великолепно! Было бы здорово, получись у меня глянуть хотя бы на одно из твоих творений. Но если дядя не разрешает, то не просто так. Ничего страшного, если…              А-Чжань прямо посмотрел на неё и твёрдо бросил, повторяя свои предыдущие реплики:              — Вздор. Принесу. Даже если нельзя. Принесу.              — А-Чжань… — больше для дела пожурила его женщина. — Нарушать правила нельзя. Это запрещено.              — Я хочу показать тебе рисунки, — сильнее помрачнел А-Чжань. — Почему запрещено?              Казалось, женщина сама не знала ответа – либо же не ведала, как именно преподнести истину. По итогу она ограничилась легкой улыбкой и покачиванием головы:              — А-Чжань… просто… нельзя. В Облачных Глубинах жизнь зиждется на дисциплине. Нельзя – значит, нельзя. Это незыблемо и не подвергается сомнению.              А-Чжань опустил голову и совсем скис, закрывшись. Его старший брат, что завел об этом разговор, почувствовал себя ужасно виноватым:              — Простите… мне не следовало заводить об этом разговор, — на что женщина покачала головой и тяжко вздохнула.              — Что ты, А-Хуань. В этом нет ничего такого, — она повернулась к А-Чжаню и с явным сожалением в голосе прошептала. — А-Чжань, мне очень жаль. Я правда хотела бы посмотреть на твои рисунки. Правда. Но… нельзя. Это запрещено.              — Ясно, — буркнул А-Чжань, и его черты буквально заледенели, словно их облили водой прямиком из проруби.              …              Картинка сменилась. Теперь Вэй Усянь снова стоял в том же доме, возле той же кровати, но действия разворачивались иные.              Знакомая ему женщина затвердевшим взглядом смотрела на листок в своей руке. Та подрагивала, равно как и губы – но их дрожь, в отличие от кистей, она с явным усердием пыталась скрыть.              — А-Чжань… — просипела она. — Правилами запрещено…              — Пусть, — твердо ответил А-Чжань, стоящий подле ног Вэй Усяня. — Пусть. Если нельзя, приму наказание. Мне не жаль.              — А-Чжань, так нельзя, — женщина быстрым движением протерла уголки глаз и едва слышно шмыгнула. — У тебя и вправду талант. Рисунки просто потрясающие. Загляденье. Но… А-Чжань, твой дядя запретил их показывать мне.              — Главное, что ты их увидела, — стоял на своём А-Чжань. — Я принесу извинения дяде, если он так хочет. Но, — он надул губы. — Я не мог не показать их тебе. Тем более, что ты хотела посмотреть.              — Ох, А-Чжань… — выдохнула устало опустившая плечи женщина.              …              Все как в тумане завертелось. Вэй Усянь в иррациональном притупленном испуге дернул рукой вперед, намереваясь схватить А-Чжаня за руку, дабы не потерять, но тот морской пеной или же вихревым снегопадом растворился в ворохе дыма.              Теперь он стоял на улице. Глаза мазнули поле из колышущихся на ветру горечавок и там и задержались. Но ненадолго, ибо Вэй Усянь мигом потянулся к сидящему на коленях на веранде перед дверью А-Чжаню.              На нём не было достаточного количества теплых одежд – это наводило на мысль, что он самовольно сбежал. Волосы его были как обычно причёсаны подобающим образом, на подоле и рукавах нельзя было найти и складочки, а руки расположились на коленях в благопристойной манере.              Сидел А-Чжань тихо, неподвижно, сверля глазами сосновую дверь, что не желала открываться.              Вэй Усянь медленно приблизился, неслышно поднялся по ступенькам и замер за маленькой спиной чересчур прямой линией. До этого его зоркому глазу не было заметно, но сейчас – вполне. Юные плечики дрожали. А подрагивающие пальцы сводились, прячась в ладонях, всё глубже и глубже.              Он не поменялся в лице, заведши руки за спину в излюбленной манере, ступил на пару шагов вперёд и плавно присел рядом, с отстраненным интересом принявшись наблюдать со стороны. От ребёнка флюидами исходили детские слёзы обиды и непонимания, которые так и грозились вырваться наружу. Вот только, по некой причине, кою Вэй Усяню никак не удавалось разгадать, тот усиленно сдерживал их внутри себя и прогонял как можно глубже в сердце, стремительно закрывая на тысячу и один замок.              Вдруг А-Чжань нарушил тишину:              — Мама, — голос его слегка дрожал и звенел. Что-то в Вэй Усяне дрогнуло при его звучании. — Мама, — … — Не злись на меня, — … — Прости меня, — … — Пожалуйста, — между его фразами висела длинная пауза в пару минут. Иногда казалось, что А-Чжань не закончит предложение вовсе. — Прости меня. Я виноват. Я не должен был показывать тебе свои рисунки, раз дядя запретил. Не злись на меня. Я… — голос его ощутимо дрогнул. — Был не прав…              Вэй Усянь присел на корточки и заглянул мальчику в лицо, непонятно что намереваясь найти, но то было ровно и непроницаемо. Не подрагивай плечи, голос и пальцы А-Чжаня, Вэй Усянь бы и не подумал, что тот почти плачет.              — Я больше так не буду… — … — поговори со мной… Мама…              Вэй Усянь холодно позвал:              — Эй, — он знал, что мальчик его не услышит, ведь всё происходящее – чей-то искусный морок. Но отчего-то ему захотелось сказать хоть что-то. Попытаться… попытаться… что же он хотел сделать?.. Как… называется это слово?.. — Она не откроет дверь.              Мальчик вздрогнул и обернулся к нему, чем вызвал притупленное удивление в Вэй Усяне.              — Кто ты такой? — в нём не было и капли испуга. Лишь невысказанные слезы и неясная растерянность.              Вэй Усянь не стал задаваться вопросом, почему тот способен видеть его и почему тот не заметил его раньше.              — Я.              — Кто – я? — не понял А-Чжань.              — Просто Я, — безэмоционально бросил Вэй Усянь и указал взглядом на дверь. — Не откроется.              А-Чжань поджал губы и упрямо отвернулся:              — Откроется, если я как следует извинюсь. Мама простит меня когда-нибудь и откроет дверь.              — Нет, — возразил Вэй Усянь. — Мама давно открыла бы дверь тебе, будь достаточно твоих извинений.              А-Чжань по новой вздрогнул:              — Что это значит? — он мельком глянул на дверь и в упор посмотрел на Вэй Усяня. — Если я извинюсь, если мама простит меня, то впустит меня.              — Нет, — бесцветно отклонил его слова Вэй Усянь. — Не откроет, — он ясно видел, что его жестокие, циничные слова ранят, но ничего не мог с этим поделать. В груди клубилось неясное чувство, природу которого нельзя было определить. Вэй Усянь лишь знал, что просто отбросить как что-то ненужное эти наполнившиеся детской обидой и болью глаза он не может: во всяком случае, слишком просто, как делал это всегда. Для него по-прежнему оставалось загадкой, почему он вообще сидит рядом с этим незнакомым ему мальчишкой, разговаривает с ним и пытается освободить из цепких лап пустых надежд, что могли погубить его. Вэй Усянь не понимал, почему ему не всё равно; что именно заставило его не пройти мимо, проигнорировав, и остаться рядом. — Не сможет.              — Почему? — звенящим голосом спросил А-Чжань.              — Мамы нет там, — тот окаменел, задумавшись и будто бы в самом деле испугавшись. Уголки рта поползли было вниз, но мальчик самолично их одернул и вернул на место, натянув нездоровую невозмутимость на детские черты. Золотые радужки оказались скрыты веером длинных пушистых ресниц и поцарапали покрытый давним инеем пол и зазубрины на досках под чуть затертой циновкой для ног.              — А где она?              — Там, — без внутреннего сопротивления ровно ответил Вэй Усянь. — Это далеко. На своих двух не дойдешь. Пытаться бесполезно.              А-Чжань опустил голову, и голос его треснул:              — Ты лжёшь.              — В Облачных Глубинах запрещена ложь, — прохладно протянул Вэй Усянь, обозначив небрежным движением плеч своё равнодушие, и заметил, что на его словах мальчик без движения застыл, уподобившись маленькой статуе, словно те напомнили ему о чем-то.              После продолжительного молчания А-Чжань надломленно пробормотал, опустив низко голову и схватившись за тесемку, точно за чей-то палец:              — Мама злится на меня за то, что я нарушил правило. Она не хочет видеть меня.              — С чего ты взял?              — Я показал ей свои рисунки, несмотря на запрет, — просипел А-Чжань. — Я знал, что нельзя, но всё равно ослушался. Дядя говорил, правила нарушить нельзя. Мама говорила, что правила нарушать нельзя. А я всё равно сделал всё по-своему. Ослушался.              — И? — на жалкий фэнь вздернул кончик брови Вэй Усянь, по-лисьи сужая глаза в хладно-лукавом прищуре. — Что с того? Разве это повод игнорировать? — он цыкнул и цинично обрубил. — Дурья голова. Сказал же, не может она открыть тебе. Нет её там. А каракули твои ни при чём.              — Вздор! — махнул на него ладошкой А-Чжань, чуть привставая от прорвавшихся наружу сквозь толстый заслон эмоций. — Она говорила «нет»! А я сделал! И после этого она не открывает мне. Она никогда не выходила из дома. Всегда открывала. И лишь после моего самовольного поступка, после моего непослушания она не ответила мне, — А-Чжань спрятал дрожащие пальцы в кулаках и сжал губы в тонкую линию. — Провинился… Выучу каждое правило… до последнего… может, тогда мама…              — Думаешь, твоё усердие в учёбе как-либо поможет? Бесполезно. Бред.              — Неправда!              — Заладил, — дернул краешком рта Вэй Усянь. — Правда-неправда. Что, не можешь взглянуть в глаза истине? Я тебе ясным языком сказал, твоё сидение здесь бессмысленно. Только дни свои тратишь. Жизнь человека слишком коротка, чтобы тратить её на что-то настолько… непродуктивное, лишённое здравого смысла и…              — Ты! — в гневе воскликнул А-Чжань, вскочив. — Да кто ты такой?! Прочь! Не смей! Мама – не бессмысленно! Я хочу её увидеть. И я буду её ждать! Даже если это непродуктивно и лишено здравого смысла!              Вэй Усянь холодно хмыкнул, так же поднимаясь и мельком осматривая маникюр:              — Флаг тебе в руки. Вперёд. Сиди. Только потом, когда встретишь мать, не забудь поведать, как ты свои законные дни жизни проводил здесь, у её порога. Думаю, она будет очень счастлива.              Не знакомый с таким словом, как «сарказм», А-Чжань нахмурился. Он знал, что лгать было запрещено в Облачных Глубинах, и увиливать, недоговаривать — тоже. Но тем не менее в словах Вэй Усяня злую иронию уловить ему оказалось по силам.              — Т-ты!              — С возрастом ты ничуть не поменялся, — склонив голову на бок, рассеянно протянул Вэй Усянь. — Такой же идиот.              — Я не идиот!              — Почему же нет? Какой прок от того, что ты сидишь тут? Сбежал от живых родственников, заставляешь их переживать. Морозишь себя, нанося вред здоровью. Занимаешься всякой ерундой вместо того, чтобы отдохнуть как следует или в самом деле выучить правила, — по-настоящему не понимал позицию ребёнка Вэй Усянь, считая её глупой. — Ты же должен быть умным. Почему тогда, несмотря на мой ясный и чёткий ответ, продолжаешь стоять на своём и биться головой о стену своего никчёмного упрямства? Это…              — Видимо… — процедил А-Чжань. — У тебя никогда такого не было, раз смеешь говорить подобным образом.              — Поясни, — с темной, чуть дрогнувшей усмешкой уколол прищуром Вэй Усянь. — Что значат твои слова?              — То и значат, — А-Чжань задрал подбородок и поджал губы. Эта манера напомнила Вэй Усяню кого-то: этот Некто так же делал в то время, когда он был ещё настоящим Вэй Усянем, а не подлой, бесчувственной фальшивкой-самозванцем. — Будь у тебя те, на кого бы тебе было не всё равно, ты бы не обвинил меня в бессмысленности моих действий. Тебе не понять моих ожиданий, не понять моей печали и тоски. Ты жестокий. Ужасный человек. Хотя, — он неприязненно сморщил кончик носа, точно его коснулся отвратительный смрад. — Ты даже не человек. Монстр. Бесчувственный садист. Неужто тебе доставляет искреннее удовлетворение говорить такие слова мне? Ты же знаешь, что мне больно. Знаешь, как задевает меня твои холодность и равнодушие.              Внезапно тембр А-Чжаня понизился, став мужским, взрослым. Вэй Усянь моргнул, а на месте мальчика стоял хорошо знакомый ему мужчина в неизменных белоснежных одеждах, с идеальной лобной лентой на лбу и гладким водопадом волос по спине. Выражение лица привычно ровно, безмятежно и отрешенно, но Вэй Усянь знал, что за этой маской скрывался бушующий океан множества непроизнесённых слов и чувств. Внутри разгорелись недоверие и даже глубинный страх, который всегда показывал голову в подобных ситуациях, когда догадки и здравый ум иссякали.              Брови свелись на переносице, придав чертам суровость. Но глаза потускнели, а плечи поникли. Пальцы, лежавшие на рукояти Бичэня, сжались и тем самым выдали положение дел с головой. Вэй Усянь даже не понял, что конкретно изменилось, ведь перемены были незначительны, оттого почти не заметны. Но на инстинктивном уровне почудилось, как всё то, что долго томилось в глубине чужих «потемок», вдруг выползло наружу и ущипнуло своим жаром.              Лань Ванцзи приоткрыл суховатые губы и с придыханием прошептал:              — За что ты так со мной?..              — Я… — попятился Вэй Усянь, хмурясь и напрягаясь всем телом. Сидящее в нём нечто вдруг потребовало от него только одного. Бежать. Далеко. Без оглядки. Бежать быстро, спотыкаясь и стаптывая идеально гладкие после старательного марафета стопы. — Ты…              Ресницы Лань Ванцзи дрогнули, опустившись и придав его очам более тоскливую, глубинную, печальную, скорбную окраску. Он сделал в его сторону осторожный шаг, выпрямляя напряженную спину, и на пару децибел повысил голос:              — За что ты так со мной?.. Я ведь… правда не понимаю… Я не сделал тебе ничего плохого. Почему ты так поступаешь со мной?.. Чем мной заслужен твои холод и грубость? Жестокость? Ты же знаешь всё. Прекрасно понимаешь. Но продолжаешь наступать, топтать…              Вэй Усянь ощетинился, обняв себя за плечи и дико уставившись на идущего на него мизерными, но твердыми шагами мужчину:              — Стой на месте… Не смей подходить… — вопреки его подсознательным мыслям и далёким образам прошлого, что всегда настойчивыми, сумасшедшими призраками стучались в двери его разума, напоминая о себе и дразня душу своими неясными пугающими образами, мужчина услышал его «нет» и остановился. Причём без каких-либо колебаний. Было достаточно первого «стой на месте», чтобы стопа повисла в воздухе и непоколебимой статуей замерла в статической позе.              — Ответь мне, — не унимался Лань Ванцзи. — Почему ты так жесток со мной?              — Боюсь, — непроизвольно вырвались слова. — Не делай в мою сторону и шага, — предупредил он, прежде чем вновь продолжить. — Грублю, колю, отталкиваю, чтобы чувствовать контроль. Я Арлекин. Нити власти сконцентрированы в моих руках, слышишь? — по-змеиному темно прошипел Вэй Усянь. — Я руковожу ситуацией. И никто другой. Контроль только у меня. Захочу – подпущу. Не захочу – оттолкну, втопчу в грязь, чтобы ты не почувствовал вседозволенность или расслабился. И что ты сделаешь? Ничего. Я силён. Во мне больше нет уязвимости. Что ты можешь противопоставить мне? Я демон. Сильнейший. Ты не причинишь мне вреда, даже если захочешь. И что? Почему бы мне не нагрубить тебе?              — Больно делаешь, — опустил ногу Лань Ванцзи.              — И что с того? — огрызнулся Вэй Усянь, всё же отходя назад на несколько поспешных, убегающих шагов. — Какой мне с этого интерес? Не моя вина, что ты столь нежен!              — Но ведь и ты был когда-то таким, — подогнул пальцы Лань Ванцзи, сильнее сводя брови.              — Каким — таким? — зло фыркнул Вэй Усянь. — Прекращай говорить загадками. Иначе разговору конец!              — Живым, — Вэй Усянь споткнулся, но устоял благодаря собственной природе. Лань Ванцзи остался глядеть на него со своего места, но Вэй Усяню казалось, будто этого белоснежного мужчины было слишком много. От его золотых глаз, пронизывающих своей глубиной, не спрятаться, не убежать. Они окутывают, поглощают. Давят… — Ты ведь тоже чувствовал.              — «Чувствовал», — согласился Вэй Усянь, оскалившись. — Вот именно, что в прошедшем времени! Это было давно. Сейчас мне всё равно. Хорошо тебе, плохо ли. Не моя это забота! Мертв ли ты, жив ли ты – не мое дело!              — Я не Вэнь Лонвэй, — вдруг произнес Лань Ванцзи, отчего из Вэй Усяня будто бы выпустили весь воздух. Всё внутри заледенело, хотя, казалось бы, это ни в коем случае не возможно. Лань Ванцзи сильнее поник и печально прошептал. — Я не Вэнь Лонвэй. Не держи на меня зла.              — Конечно, ты не Вэнь Лонвэй! — зашипел Вэй Усянь, впив когти в плечи. — Я не позволю тебе стать им! Не наступлю на одни и те же грабли! Этот урод смог меня одурачить, я подпустил его слишком близко, поведшись на его искренность ко мне! Но… — он ядовито, обидно рассмеялся. — Тебе такого шанса не выпадет, — Вэй Усянь буквально выплюнул. — Не подпущу. Ни за что. Зайдешь дальше дозволенного – так и знай… — глаза Вэй Усяня загорелись демоническим алым и окутали смазанное пространство тьмой. — Убью…              Окружение стало рассыпаться – в прямом смысле этого слова. Небесный потолок треснул и стеклянным дождем стал на них падать. Лань Ванцзи рассеянно задрал голову и без всякой боязни приготовился встретить острые зазубрины – такие же, какие пускал в него в словесной перебранке Вэй Усянь.              — Но я ведь не он, — задумчиво прошептал Лань Ванцзи, стремительно белея и исчезая в тумане бредового сна. Он посмотрел на дикого, вставшего на дыбы демона и со слезами в тоне воззвал. — Я не он. Почему же ты боишься меня? К тому же держишь рядом, но не отпускаешь. Зачем?..              — Потому что… — Вэй Усянь опустил ресницы, задумавшись, но не отыскал внутри себя ответа, лишь прошипел. — Ты рядом, потому что я позволяю тебе. Закончим с делами – расстанемся навсегда… Ты…              — Ты так часто говоришь об этом, — уныло усмехнулся Лань Ванцзи, поймав раскрытой ладонью осколок неба. — Мне всё сильнее начинает казаться, что ты меньше всего хочешь, чтобы момент расставания настал.              — Вздор.              — Вздор-не вздор, а истина совершенным образом ясна, — Лань Ванцзи дрогнул краешком рта в слабой улыбке, прикрыл глаза и покорно принял несколько хлестких пощечин от острозубого дождя. — Вопрос лишь один: почему, раз не хочешь отпустить, отталкиваешь?              Вэй Усянь будто бы призадумался. Но даже после мучительно долгих минут не сказал и слова. От Небесного потолка не осталось и следа; вместо него теперь зияла кромешная пустота, а исходящая из неё витками тьма хищными щупальцами потянулась поглощать пространство.              И только когда уже никто из них не ждал ответа, Вэй Усянь вдруг проговорил в никуда:              — Лишь потому, что не хочу отпустить, отталкиваю, ведь если подпущу, позволю себе узнать, то не смогу быть рядом дальше. Это выше моих сил. Знание — не всегда сила. Не… Не смогу… Подпустить к себе близко, — Вэй Усянь упал на колени и встретил ими вязкую лужу, которая подобно болоту потащила его на глубину. Он хорошо знал, что это пучины его распоясавшегося сумасшествия. — Пока ты для меня просто напарник, я в безопасности. Ты не сможешь причинить мне вред… Ты не Вэнь Лонвэй, правда. Но что тебе мешает стать им?..              Наблюдая за тем, как смутный образ поглощает мрак, Вэй Усянь проскрипел:              — Благородный Нефрит Ордена Гусу Лань… Протягивающий руку каждому страждущему… Не просящий ничего взамен… Скажи мне… Только честно – в твоем ордене запрещено лгать… Если я поверю тебе… Если в самом деле приму твою помощь… Я не обожгусь?.. Не повторю ошибку?.. Не придётся ли мне заплатить ту самую цену?..              

— Скажи, что ты просто хороший человек… —

             

***

             Солнечный блик мазнул глаз. Вэй Усянь по-лисьи поморщился и фыркнул, чихнув. Голова утопала в мягкой подушке, а тело — в одеяле. Было довольно-таки уютно, и даже естественная прохладца вокруг него нисколько не портила этот своеобразный комфорт.              Вэй Усянь навалился на что-то горячее, зажатое в кольце его рук, и плотнее обхватил. Он стал похож на енота, что ревностно защищал приобретенное сокровище.              Уткнув нос во что-то мягкое, но в то же время твердое, Вэй Усянь по-лисьи засопел. Он испытал острое желание обмотать захваченное в плен нечто своими хвостами, но к своему превеликому сожалению не почувствовал их.              Судя по всему, что-то отразилось на его лице, потому как знакомый голос позвал его:              — Вэй Ин?              Вэй Усянь замычал что-то неясное в ответ, не засыпая, но и не пробуждаясь.              — Вэй Ин, — в тон протиснулись теплые, ласковые нотки, словно говорившему самому было бесконечно жаль тревожить его сон. — Вэй Ин… просыпайся. Вставать пора.              Тот в полудрёме поелозил кончиком носа по плечу Лань Ванцзи и сипло буркнул неясно кому:              — Не хочу.              — Надо, Вэй Ин. Дела ждут.              Вэй Усянь сонно фыркнул и властно отрезал:              — Я руковожу делами, а не они мной. Когда мне будет надо, вот тогда и займусь ими. А до тех пор пусть ждут, — и добавил резко. — Умолкни.              Лань Ванцзи не обиделся:              — Жетон сработал. Кто-то без приглашения вторгся в Облачные Глубины. Нужно узнать личность прибывшего и его цель. Вэй Ин…              Вэй Усянь, услышав «Облачные Глубины», замер. Каждая черточка, кроме подрагивающего кончика носа, застыла. Он медленно распахнул глаза и мутным взглядом уставился в мягкое выражение лица Лань Ванцзи, ненавязчиво нависающее над ним. Золотые радужки не давили своими прикосновениями – напротив, мягко гладили, щекотали, плавно пробуждая и возвращая в реальность.              Дремота и послевкусие от сна не давали ясно мыслить. Вэй Усянь ощущал себя всё ещё находящимся на границе между бодрствованием и сном. Он смотрел на не торопящего его Лань Ванцзи и не мог понять, что не так; почему в закромах подсознания что-то шевелится, побуждая его неясно к чему: то ли бежать, то ли, наоборот, подобраться ближе.              Вэй Усянь помнил, что ему что-то снилось. Что-то странное и не сказать чтобы приятное. Но и не отвратительное. Скорее, пугающее, тяжёлое для осознания. Мозги кипели и будто бы ныли от напряжения и усталости. Ему хотелось зажмуриться и провалиться обратно в сон. От этого мысль о том, чтобы оттолкнуть будившего его Лань Ванцзи, стучала в его черепную коробку всё настойчивей и настойчивей, ведь у него, Вэй Усяня, не было и малейшего желания подняться. И вообще, кто он такой, раз смеет заставлять его что-то делать?              Эта мысль — «раз смеет заставлять его» — всколыхнула волну слабого протеста и негодования.              Вэй Усянь забурчал, впиваясь ногтями в плечо до первой крови и шикая:              — Нет. Не хочу вставать, — руки парой удавов сдавили в своих объятиях Лань Ванцзи до хруста и отказались отпускать. — Эти ваши Блядские Глубины подождут.              Лань Ванцзи будто бы улыбнулся взглядом. Было видно, что он собирается встать, чтобы сделать то, что должно, — годами выработанная привычка требовала от него этого: сначала дело, потом твои желания.              Но сейчас ему очень не хотелось поступать так, как надо. Хотелось… оставить все дела на потом. Хотелось проигнорировать всё и вся, ведь он не один в ордене, есть кому проверить и установить личность нежданного гостя. Может, всё не так уж и плохо там? А Вэй Ин…              Ох… подумать только! Вэй Ин… не отталкивает его. Лежит рядом с ним и обнимает его руку. В этом было что-то завораживающее и чрезвычайно будоражащее. Лань Ванцзи не хотелось двигаться. Хотелось позволить этому «зверьку», что доселе лишь вставал на дыбы и царапался, обнимать себя столько, сколько тот пожелает, ведь он не был уверен, что нечто такое когда-либо повторится.              Он смотрел на эти скривившиеся в детском капризе черты и едва удерживался от улыбки. Такой сонный, разомлевший, с утра колкий, но по-своему милый. Поначалу, когда они только встретились после стольких лет разлуки, эта грубость пугала, даже обижала, но теперь Лань Ванцзи, похоже, вышло к ней привыкнуть и полюбить. Ведь это он. Его Вэй Ин. Пусть и в новом своём проявлении.              Его возлюбленный изменился — это факт. Но разве может Лань Ванцзи… говоря, что любит Вэй Ина, не смочь полюбить его новое проявление? Он демон. Познавший страдания дух. Нет ничего удивительного в том, что Вэй Ин огрубел.              И…              Лань Ванцзи по-прежнему знал, что этот плюющийся ядом демон всё ещё его Вэй Ин. Он знал — непременно знал, — что и в «Арлекине» теплится человеческая, теплая ласка. Заблуждайся он, Вэй Ин бы не вёл себя так с его маленькими адептами, не вырастил бы дочь, что стояла за него горой.              Да и просто…              Лань Ванцзи знал, что его Вэй Ин не может состоять лишь из одной только стороны медали. Даже во времена их юности в нём была тысяча и одна сторона.              И что, что теперь на одну грань его личности стало больше?              Теперь… когда он знает, что его Вэй Ин стал демоном, принять его новое Я стало куда проще и легче, ибо понимание причинно-следственных связей успокаивало и вносило в душу своеобразную гармонию.              И не просто принять, а… полюбить. Даже такого колючего и «ядовитого».              Сейчас, когда Лань Ванцзи узнал эту важную деталь нового Я его Вэй Ина, он просто не может злиться или обижаться на него за эти грубость и холодность. Наоборот, ему хочется лишь быть с ним ещё более мягким и внимательным.              Просто восстать из мертвых, будучи призванной в мир людей душой, не то же самое, что быть заключенным в смертную оболочку демоном, ведь… в первом случае это значило бы, что его Вэй Ина похитили из его законного «покоя», а во втором… у его Вэй Ина не было этого покоя и в помине. Он был блуждающей озлобленной душой, что много страдала при жизни и в момент смерти – да настолько сильно, что даже Небытие не смогло поглотить его и Средний мир привязал его к своей бренной земле.              «Как же тебе было больно… Вэй Ин…», — думал Лань Ванцзи, глядя на Вэй Усяня, что, кажется, не до конца пока что понимал, кто он, где он и с кем находится.       — Не ругайся. Не такие уж они и плохие, — золото потеплело, и Лань Ванцзи мягко спросил. — Как ты? Тебе лучше?              Вэй Усянь цыкнул, смутно возвращая себе осознанность и недовольно хмуря брови:              — Забыл? Я ничего не чувствую. Какая разница, плохо мне было или хорошо? Боль для меня понятие, пусть и знакомое, отныне чуждое, — он тряхнул головой и мимоходом отодвинулся, покидая личное пространство Лань Ванцзи и усаживаясь на кровати. Вэй Усянь схватился за висок, поскольку картинка перед взором закружилась, но он едва ли обратил на это внимание.              — Тебе было неприятно, когда тело страдало от демонической ци, — возразил Лань Ванцзи, скользнув взглядом по неспешно накидывающему мантию Вэй Усяню, который одевался так, словно весь мир обязан был его подождать.              — Да ну? — Вэй Усянь обидно то ли фыркнул, то ли прыснул со смеху. — Чжань-эр, неприятно – всего лишь неприятно. Да и к тому же, мне всегда неприятно. Как можно тогда говорить, стало ли мне лучше? — он качнул головой и небрежно бросил, не вкладывая и толики негативных эмоций в равнодушный прохладный тон. — Дурак. Глупый вопрос.              Лань Ванцзи застыл, опешив, и поджал губы:              — Прости. У вас, демонов, свои понятия, — он поднялся и отвернулся с замершим выражением лица, закрепляя за спиной зачехленный гуцинь и Бичэнь. Смена темы на столь тяжёлую ударила его обухом по темечку и заставила вспомнить, что он многого о своём возлюбленном не знал. Несмотря на открывшееся знание о природе его Вэй Ина, воспринимать такие неожиданные откровения было всё ещё весьма тягостно, ибо те выбивали его из колеи и промораживали внутренности от осознаний, каждое из которых было страшнее предыдущего.              Конечно, Вэй Усянь не раз говорил, что он «ничего не чувствует», но слышать это было по-прежнему больно. И… внезапно. Лань Ванцзи не знал почему, но по прошествии времени он постоянно будто бы забывал про факт бесчувственности своего Вэй Ина. Оттого и подобные напоминания отрезвляли донельзя грубо.              — Верно! — усмехнулся Вэй Усянь. — Конечно, большая часть нечисти чувствует боль, эмоции, но меньшая – мне подобные – равнодушна ко всему и вся. Нас раздражает всё творящееся в этом мире.              — Почему? — в искреннем недоумении вскинул взгляд Лань Ванцзи, обернувшись и в упор посмотрев на него.              Загадочно искря глазами, Вэй Усянь сделал несколько вкрадчивых шагов по направлению к Лань Ванцзи и, словно размышляя, постучал пальцем по губам:              — Почему? Ну… — он протянул что-то нечленораздельное, а потом легко бросил, будто говоря о погоде. — После мучительной смерти радоваться как-то не очень хочется. Невольно разочаровываешься в мире, людях и во всём, что существует – даже в себе, ведь, по факту, мы тоже «просто существуем», ибо наше блуждание по миру есть не что иное, как бесцельное существование, а не жизнь.              Окаменевшему Лань Ванцзи на это было нечего ответить. Лишь выйдя уже потом из хижины и пройдя мимо поля из горечавок, он проговорил вслед ускакавшему как всегда вперёд Вэй Усяню:              — Чем больше я узнаю о новом тебе, тем сильнее мне становится страшно…              Вэй Усянь легко повернулся к нему в пол-оборота и насмешливо вздернул бровь:              — Боишься страшного демона? Правильно. Бойся, смертный. В рогалик без всякого сожаления скручу.              Но Лань Ванцзи его «смешливого» настроя не разделял:              — Нет. Не тебя боюсь.              — Н-да? — мрачно протянул с темными искрами во взгляде Вэй Усянь. — А стоило бы. Особенно в господствующую сейчас пору сорока дней.              — Мне страшно осознавать, насколько ужасной и болезненной была твоя смерть, раз ты «ничего не чувствуешь», «тебя всё раздражает» и раз ты… столь кардинально изменился. Это убивает, — пояснил Лань Ванцзи и озадаченно нахмурился. — Что за «пора сорока дней»?              Вэй Усянь пожал плечами и завёл руки за спину:              — Период, когда я начинаю особенно сильно бесоебить. Конечно, я слабею в определенном смысле, но в то же время и становлюсь опаснее. Этот период сорока дней до даты смерти обычно у меня выходит достаточно кровавым.              Лань Ванцзи будто бы споткнулся:              — Сорок дней до даты смерти? — взгляд его чуть затуманился, словно он прикидывал примерный день. — Годовщина твоей смерти…              — Конец октября. Именно: тридцать первого числа.              Тут уже Лань Ванцзи совсем встал, белея до цвета своих одежд. Выражение лица стало чрезвычайно сложным – да настолько, что аж до костей пробрало.              И пробрало бы, будь на месте Вэй Усяня кто-либо другой. Тот лишь так же встал, полностью повернулся к нему и выше задрал бровь, скрестив руки на груди:              — Ты вроде как торопился, ибо «дела ждут»? — видя, что Лань Ванцзи нисколько не отреагировал на его слова и продолжил тупо смотреть ему в лицо, Вэй Усянь вскинул и вторую бровь. — Что? Сломал я тебя?              — Вэй Ин… — напряженно протянул Лань Ванцзи.              — Что? — с тягостным вздохом спросил Вэй Усянь, отмечая, как внутри Лань Ванцзи всё холодело с космической скоростью. — Спрашивай уже. А то, мне кажется, ты сейчас взорвешься.              — Вэй Ин… Осада горы Луаньцзан была в январе…              Вэй Усянь легко улыбнулся, по-лисьи шкодливо щурясь:              — Верно. Осада горы Луаньцзан, трагедия Безночного города были зимой.              — Но… — Лань Ванцзи сделал несколько ломаных маленьких шажков в сторону Вэй Усяня, качая головой в неверии. — Как… Ты погиб зимой… двадцатого января… До даты твоей смерти не сорок дней…              — М? По-твоему, я ошибаюсь? — сгорая от темного веселья, мурлыкнул Вэй Усянь. — Думаешь, я дату своей смерти не знаю? Или у меня проблемы со счётом?              — Тогда…              — Ш-ш-ш, — призвал его к тишине вмиг оказавшийся подле него Вэй Усянь и похлопал в издевательской манере по плечу. — Меньше знаешь – крепче спишь… Помнишь?              — Вэй Ин!..              — Кажется, — сверкнул кукольными глазами Вэй Усянь и отстранился, вытирая о пояс руку, которой он только что коснулся Лань Ванцзи. — Хватит на сегодня откровений. Начнем с того, что я не обязан отвечать на твои вопросы, — и зло добавил. — Не смей давить на меня.              Лань Ванцзи послушно отступил, подогнув пальцы и распрямив плечи:              — Я не думал давить на тебя. Прости за бестактность, — он перепроверил состояние жетона и бесцветно проговорил. — Просто эта несостыковка…              — В мире много странных вещей, Чжань-эр, — со знанием дела протянул Вэй Усянь и… подмигнул. — Всему свое время, — и продолжил свой ход как ни в чем не бывало. Словно не он только что поверг Лань Ванцзи в крайнюю степень шока и ступора.              

…

             — Вэй Ин? — подал голос после долгого молчания Лань Ванцзи. Получив ответное «м?» от не шибко вовлеченного в разговор с ним Вэй Усяня, он проскрипел, точно несмазанная заводная фигурка. — У тебя день рождения же тридцать первого октября?              — Ага, — протянул Вэй Усянь, разглядывая небесный потолок и нисколько не смотря под ноги. Пальцы скрещенных за спиной в излюбленной манере рук постукивали друг по другу и отбивали незатейливую дробь. Казалось, в его голове играл некий мотив – да настолько приятный и им любимый, что даже тело не выдерживало и начинало проецировать мелодию вовне.              Лань Ванцзи невольно прислушался и уловил, что мотив был игрив и несколько инфантилен; похож на смешок майских колокольчиков. Под такую композицию хотелось только вальсировать.              Всем, наверное, но только не Лань Ванцзи, что встал на своём месте как вкопанный.              — День Рождения?..              — Дата твоей смерти?..              Между фразами пролегла огромная пауза, отчего у Вэй Усяня задергался бы глаз, будь ему не всё равно. Впрочем, он почти пропустил эти слова мимо ушей, ведь в это время его внимание концентрировалось в небесной вышине и перине облаков, словно в сей миг Вэй Усянь бесконечно жалел, что находится в смертном теле и привязан к земле и не может как обычно и им любимо прикорнуть на одном из облаков.              Он очнулся от того, что слух на периферии всё же уловил эти слова:              — А? — обернувшись, Вэй Усянь наткнулся на болезненное выражение лица Лань Ванцзи, который выглядел так, будто ему всем табором уж давно почившей семьи Чэнчжу отдавили мизинцы. — Ты что-то сказал? — похоже на издёвку, правда, но дело в том, что, чтобы по-настоящему издеваться, нужно этого хотеть, а Вэй Усянь в сей миг был, мягко говоря, в прострации.              Лань Ванцзи уже было сложно удивить или обидеть подобной невнимательностью к его словам, потому он повторил — правда, куда тише и ломче:              — Ты сказал, что дата твоей смерти тридцать первого октября. Это же день твоего рождения?..              — А, ты про это, — отмахнулся Вэй Усянь и продолжил идти, не оглядываясь и не проверяя, пошёл ли за ним Лань Ванцзи. — Да.              Внутри что-то ухнуло вниз.              Лань Ванцзи хотел бы спросить ещё. Хотел бы продолжить разговор. Но Вэй Усянь ясно дал понять, что сейчас не заинтересован в этом; попросил «не давить». И кто Лань Ванцзи такой, чтобы проигнорировать его «нет»?              Он обязательно вернется к этому вопросу, но гораздо позже. Когда… будет к этому готов; когда переварит узнанное наедине с собой и, что самое главное, когда Вэй Ин будет к этому разговору готов.              Вэй Усянь быстро скрылся в хвое. Лань Ванцзи не слышал его поступи, дыхания или пульса. Впрочем, ничего удивительного, ведь скрываться от сторонних глаз Вэй Усянь умел и до своей «смерти».              Ему ничего не оставалось, кроме как пойти следом, надеясь догнать. Это уже стало довольно-таки привычным, ведь Вэй Усянь никогда не считал нужным ждать его: всё равно догонит же. Но Лань Ванцзи сейчас это не ранило и не отяготило. Он решил воспользоваться этим кратким затишьем и моментом с собой тет-а-тет, дабы попытаться принять тот факт, что…              «Смерть Вэй Ина всегда была подернута туманом тайн. Никому не было известно, как именно он умер. Даже очевидцам, участвовавшим в осаде горы Луаньцзан. Ни тела, ни обрывка его одежды найти не удалось. Словно… бесчувственные снега и горы трупов бесследно поглотили его и изжили с лица земли».              «Я всегда думал, что это не так. Что Вэй Ин не мог исчезнуть. Что где-то всё же есть он, ведь такой человек, как Вэй Ин, не мог бесследно пропасть».              «Я неустанно искал тебя попервой. Надеялся. Верил, что хотя бы частичка тебя всё же существует в мире — неважно: в мире духов или же живых. Желал удостовериться, что ты всё же смог отыскать для себя покой. Но так ничего и не нашёл…».              «Теперь я понимаю, где ты был, как ты был. Ты стал демоном, Арлекином, что весьма уважаем в Нижнем Мире, в мире озлобленных и не упокоенных душ. Но… теперь мне легче от этого не становится, ведь…».              «Вэй Ин… как же так вышло?..».              «Твоя смерть всегда была загадкой. Для многих. Если честно, то и сейчас никому не известна истина. Но незыблем был факт, что Поднебесная потеряла тебя именно двадцатого января. Эта истина являлась фундаментом, на котором должны были строиться теория и предположения о событиях твоей гибели».              «Как же вышло, что даже это оказалось ложью?.. Что ты погиб вовсе не в день осады на горе Луаньцзан?».              «Ты сказал, что дата твоей смерти — твой день рождения… Это… как же это жестоко и больно… Сердце обливается кровью, и хочется выть. Почему… за что так бесчеловечно обошлась с тобой судьба?.. Моё ты драгоценное несчастное солнышко…».              «Вэй Ин, когда же всё-таки ты погиб?..»              «И самый главный вопрос: как?».              

***

             Шли до ханьши молча. Лань Ванцзи больше тяжелых разговоров не заводил, а Вэй Усянь и был рад побыть в тишине. Начался тот самый ебанутый — как его окрестил сам Лис — период, когда он сходит с ума и мечется из стороны в сторону по линейке своего настроения. Радовало то, что в теле Мо Сюаньюя Подсознание и Хули-цзин о себе не напоминают шибко.              Пробравшись внутрь и скрывшись за шторкой, Лань Ванцзи и Вэй Усянь, провоженные непроницаемым взглядом Лань Сичэня, затаились.              В скором времени, колыхнув бамбуковую занавеску на входе, в ханьши прошествовал спокойной поступью Цзинь Гуанъяо, что сел напротив Лань Сичэня и положил перед ним на стол жетон.              Лань Сичэнь не сказал ни слова. Он смотрел на него в упор и молчал. Во взгляде наверняка было достаточно красноречивых тональностей, чтобы сохранять безмолвие, ведь то, что блуждало в радужках, было полнее и красочнее тысячи и одного вычурного слова.              — Возвращаю жетон, — начал первым Цзинь Гуанъяо. — Подумал, что раз уж он утратил свою силу, то стоит вернуть его законному хозяину.              Слыша столь безмятежные речи, Лань Сичэнь сильнее сжал челюсти, смотря на Цзинь Гуанъяо так, будто до сих пор не мог поверить, что всё, что ему удалось узнать, — ничем не прикрытая истина, а всё, что ему было известно до этого, — лишь очень красивая ложь.              Цзинь Гуанъяо настроения Лань Сичэня улавливал – конечно, разве мог он этого не суметь сделать? Отнюдь.              — Брат…              И только сейчас Лань Сичэнь подал голос:              — Нет, — видя, что оппонент не совсем понял, к чему это относится, пояснил. — Не смей называть меня братом, Ляньфан-Цзунь, — тон сквозил холодным разочарованием и обидой. — Как ты мог?.. Зачем явился на порог Облачных Глубин?              — Я не совсем понимаю…              — Голова брата Не. Она всё-таки была у тебя.              — Кто тебе такое сказал? — натурально удивился Цзинь Гуанъяо, вытянув лицо. — Неужто клевета Старейшины Илина стала причиной разлада?              — Клевета? — тяжело прошептал Лань Сичэнь. — Ты же знаешь, что мы с Ванцзи забрали голову из твоей потайной комнаты. Знаешь, что нам все известно. Знаешь, что все известно мне. Как смеешь ты лгать мне в лицо, заявившись на порог моего дома?..              — Брат…              — Я сказал, не называй меня так! — твердо проговорил Лань Сичэнь и, зажмурившись, сжал зубы. — Не смей, — он вздернул подбородок и холодно потребовал. — Цель вашего прихода?              Цзинь Гуанъяо помолчал с пару минут и протянул:              — Сообщество гадает над местоположением Старейшины Илина. Могилы в Молин, Ланьлин и Юньмэне разверзлись, и мертвецы двинулись в сторону горы Луаньцзан. Планируется новая осада. Цзэу-Цзюнь, — он не позволил тону звучать холодно или жестоко. Напротив, Цзинь Гуанъяо приложил усилия, чтобы тот был ласков и тепел. — Заклинатели волнуются. Я не позволил им проводить обыск Облачных Глубин, не спросив тебя. Выбери удобное время и открой врата на пару часов, дабы люди убедились, что ты не укрываешь Вэй Усяня.              Лань Сичэнь процедил:              — Какое отношение это имеет к тебе? Даже если и заклинатели волнуются, как смеешь ты заявляться ко мне на порог и говорить «я не позволил им провести обыск»? Думаешь, что ты вправе им «не позволить»? — Лань Сичэнь сощурился. — Ты… воспользовался мной, чтобы убить брата Не. И теперь… даже после всего этого… продолжаешь вести себя как ни в чём не бывало. Разве тебе самому не противно?              — Цзэу-Цзюнь, — мягко проговорил Цзинь Гуанъяо. — У нас с тобой произошли вопиющие недопонимания. Думаю, нам стоит поговорить.              — Поговорить? — с язвительным смешком в тоне переспросил Лань Сичэнь. — О чём нам с тобой говорить? О том, как ты убил его? О том, как ты вовлёк меня в своё преступление?              — Да, — без обиняков согласился Цзинь Гуанъяо. — Я хочу поведать тебе полную картину, дабы не оставить между нами недомолвок. А там уж… ты вправе будешь сам решать, как ко мне относиться, — он тепло улыбнулся и легко поднялся на ноги, оправив рукав. — Так как в скором времени планируется новая осада горы Луаньцзан, я предложил совершенствующимся собраться в Башне Кои для общего обсуждения. Не хочешь… присоединиться? Думаю, тебе захочется узнать обо всём, сидя в первых рядах. А там заодно и поговорим по душам.              Лань Сичэнь долго молчал, прежде чем проскрипел:              — Ты расскажешь заклинателям о том, что совершил?              Цзинь Гуанъяо в упор посмотрел на него и чётко, не колеблясь ответил:              — Если брат того захочет, то — да. Расскажу, — взор его потеплел, а голос полился патокой. — Не гневайся на меня, брат. Мне очень жаль и стыдно, что я вовлёк тебя в эту грязь. Прости, я не нарочно. У меня не было цели «утопить тебя с собой». Моё отношение к тебе искренне.              — Разве могу я тебе верить?.. — болезненно спросил Лань Сичэнь. — Могу ли я поверить твоим словам после всей твоей лжи?              — А уверен ли ты… — с улыбкой протянул Цзинь Гуанъяо. — Что всё, что было мною сказано тебе и сделано для тебя, является ложью? — видя на чужом лице ничем не прикрытое замешательство, он тепло рассмеялся, играючи прикрыв рот пальцами. — Брат. Прошу, не делай поспешных выводов. Без прикрас, я злодей. Вот только… в твоей ли истории? — не став дожидаться ответа, Цзинь Гуанъяо двинулся в сторону выхода и уже у занавески бросил из-за плеча. — Я буду ждать тебя в яши. Если… ты всё же скажешь мне «да», — и вышел наружу.              

…

             Оставшись в одиночестве, Лань Сичэнь устало опустил плечи, будто бы на них что-то неумолимо давило. Вэй Усянь смотрел на эту трагедию из-за ширмы немигающим, холодным взглядом — пытливым, изучающим. Эта сцена напомнила ему о чём-то, что он позволил себе забыть. Кажется, сие наваждение было связано с его недавним сном, вызванным болезненным бредом периода «сорока дней».              Вэй Усянь смотрел, смотрел на полусогнутую спину и чувствовал, что от него требуется что-то сделать. Пусть и ясного и искреннего желания в нём не было.              Пальцы подогнулись и превратили ладонь в небрежно сжатый кулак, который на пару мгновений окрасился в алый из-за кратких всполохов огня демонической ци.              Лань Ванцзи искоса посмотрел на него и вопросительно склонил в его сторону голову.              Вэй Усянь, конечно, проигнорировал немой вопрос в свою сторону. Его изучающий прищур сверлил спину Лань Сичэня и будто проникал внутрь. На раскрытой ладони материализовалась маленькая красная бабочка, сделанная точно из стекла. Он легко подул на неё, отчего насекомое плавно поднялось и опустилось на плечо Лань Сичэня, долетев до него.              Едва бабочка это сделала, она вспыхнула и растворилась в пространстве, как будто бы её тут и не было. А вместе с тем плечи Лань Сичэня расправились, а он сам выпрямился. Напряжение несколько покинуло его черты.              Он поднялся и медленно подошёл к ширме:              — Я пойду с ним, — голос его был ровен и безэмоционален, без толики переживаний и тяжести. — Вы выдвигайтесь в сторону Луаньцзан. Будем действовать раздельно.              Лань Ванцзи мягко в него всмотрелся, пытаясь что-то отыскать в его облике. Лань Сичэнь воспринял его внимание превратно:              — Потакать чувствам не стану. Буду предельно внимателен.              — Я знаю.              Вэй Усянь дрогнул ресницами, в последний момент удержавшись от того, чтобы закатить глаза и едко скривиться на эти «сентиментальные» взаимодействия двух братьев.              

…

      

      Рука об руку они неспешно спустились по лестницам к Главным Вратам Облачных Глубин. Вэй Усянь мазнул незаинтересованным взглядом по высеченным на колоннах рунам заклинаний и неприязненно скривил губы, словно эти тексты чем-то обидели лично его.              Мнимое лисье ухо дернулось, когда в нескольких чи от них зашелестели кусты.              Вэй Усянь рассеянно обернулся, приготовившись кого-нибудь испепелить чисто из отчего-то вдруг скверного настроения, но остановил занесшуюся в атаке руку, когда увидел, что «затаившимся во тьме неприятелем» оказался безобидный кролик с длинными ушами.              Обнажились плотоядные клыки, и Вэй Усянь как бы невзначай пропел, наблюдая за тем, как Лань Ванцзи также обращает на выползших через миг из леса кроликов и теплеет чертами:              — Какие зайки…              — Мгм. Нравятся?              — Очень, — язык мимолетно прошелся по ровнехонькому ряду зубов и почесал кончики внезапно зачесавшихся клыков. Вэй Усянь с пару мгновений подумал и решил, что продолжать свою искреннюю оценку вслух лучше не стоит. Не скажешь же хозяину кроликов, что те пахнут очень аппетитно?!              Лань Ванцзи тем временем элегантно опустился на корточки, подхватил одного из кроликов на руки и протянул Вэй Усяню:              — Держи.              Вэй Усянь опешил:              — Зачем?              — Тебе понравились, — простодушно парировал Лань Ванцзи и по новой предложил кролика Вэй Усяню. — Мягкие.              «Лучше тебе не характеризовать своих питомцев такими эпитетами, Чжань-эр…», — угрюмо подумал Вэй Усянь, с явной неприязнью и омерзением, даже брезгливостью в чертах принимая в руки кролика. — «Сожру же…».              — Ну как? — тотчас спросил Лань Ванцзи, словно вердикт Вэй Усяня ему был очень важен.              Вэй Усянь дергано изогнул уголок рта в подобии улыбки и пробрюзжал:              — Мягкие, — он зыркнул в глаза трясущемуся животному сверху вниз и заторможенно почесал ногтем место между прижавшихся к макушке ушей. — Но, кажется, я ему не очень нравлюсь.              «Чует задница, что сожрать могут», — хищно прошелестел в мыслях Вэй Усянь. — «Правильно. Законы природы и пищевой цепи никто не отменял. Лисы едят милых заек. Да, милашка? Ты же не в обиде на меня за следование заведенным миром порядков?».              В испуганном взгляде явно читалось дерзкое «лицемер».              Решив не заострять на этом внимание, Вэй Усянь пренебрежительно перекинул в руки Лань Ванцзи кролика и мимоходом бросил, отряхивая от мнимой шерсти ладони и вытирая их о подол:              — Пора идти. Мертвецы восстали. Наверняка кто-то моей игрушкой пользуется, хотя я ясно дал понять, что так делать нельзя. Деток за такое непослушание надо бить.              Лань Ванцзи опустил кролика на землю и поспешил следом, игнорируя припустившую за ним пушистую армию.              — Вэй Ин.              — Чего тебе?              — Зачем ты создал Тигриную Печать, если считаешь её всего лишь игрушкой?              — Скучно было на досуге, — зевнул Вэй Усянь. — Подумал, что не будет лишним попрактиковаться в темных практиках. Да и лень было уделять внимание бою. Тигриная Печать помогала не особо задумываться над резнёй.              — Ясно, — бесцветно бросил Лань Ванцзи и сменил тему. — Что ты сделал с братом?              — В каком смысле? — сделал вид, будто не понял, Вэй Усянь.              — Та бабочка из твоей демонической ци.              Что-то в его голосе, по всей видимости, подсказало Вэй Усяню, что в этот раз Лань Ванцзи не отступит, пока не получит ответ, потому он закатил глаза и отмахнулся:              — Подумал, что он слишком нервный. Не помешает расслабиться. Бабочка — мной придуманный адсорбент*. Успокоил. Если он будет на эмоциях, то может накосячить. Не хочу, чтобы из-за него у нас всё полетело к хуям собачьим, — глянув на то, как Лань Ванцзи буквально наступил себе на хвост и пропустил его ругательство мимо ушей, Вэй Усянь усмехнулся. — Правильно, нечего попрекать демона в брани. Это самое приемлемое из того, что я творю, — а затем без всякого предупреждения сорвался вперёд. — Не отставай, Чжань-эр. «Дела ждут»!              

***

             Отойдя со своим спутником на приличное расстояние от Облачных Глубин, Вэй Усянь понял, что ему очень лень продолжать идти на своих двух дальше. Он привык, что в своём настоящем теле ему чужда усталость, но эта тщедушная оболочка оказалась настолько ничтожной, что не выдержала и четырёх часов на ногах.              Вэй Усянь начал поглядывать на идущего рядом с ним Яблочко, но не мог заставить себя сесть на него.              «Да меня же Чэнчжу засмеёт, если узнает, что я на этом осле ездил… Как я мог спокойно, без задней мысли использовать это животное в качестве ездового сразу после «перерождения»?.. Да у меня явно крыша тогда поехала окончательно. Какой же позор!.. Я, Непревзойденный Князь Демонов и «Божество», по-вашему, должен ехать на нём?.. Где мои грациозные скакуны?!.. Где мои кареты?.. И ведь всё в Пристани!.. Мне срочно нужен мой экипаж».              — Ваше Превосходительство, — раздался голос Юя в его голове.              Будь Вэй Усянь способен, то он непременно расплакался бы:              — Юй, во имя Небытия! Какая радость, что ты объявился!              На такое теплое приветствие ответа не последовало. Лишь боязнь получить по шапке вынудила ворона всё же подать голос — правда, та самая боязнь не уберегла его от скользнувших в его тон иронии и едкости:              — Ваше Превосходительство, неужто рана оказалась весьма серьёзной?              Вэй Усянь мигом ощерился, утратив добродушный настой:              — Ах ты неблагодарная курица! Я к тебе по-доброму, а ты язвишь?!              Пойманный на горяченьком Юй прикусил язык. Стало совестно, что он укорил Вэй Усяня в тронувшемся уме на фоне полученной раны, но, так уж вышло, что у него была особая привилегия, которая помогала ему говорить всё, что вздумается:              — Ну простите. Что мне надо было думать? Вы так… тепло меня поприветствовали, что я уж было подумал, что ошибся адресом или Мо Сюаньюй забрал своё тело обратно.              — Пернатая дрянь, — сплюнул Вэй Усянь. — Пришёл мне на мозги капать? Драпай отсюда! И без тебя тошно. Пиликать до этих ебаных курмышей ещё хер знает сколько, а ты клюв засунуть себе в клоаку не хочешь. Не показывался, так и нечего!              — Ну вот теперь узнаю… — протянул Юй после продолжительной заминки.              — На хер сходи со своим «узнаю», — отрезал уставший Вэй Усянь.              — Почему вы не взяли с собой экипаж? — в искреннем недоумении воскликнул Юй. — Этот ваш Лань Ванцзи вроде как богат! Неужто он оказался недостойным спутником, раз не озаботился об экипаже для вас? Вы же пострадали. А он заставляет вас идти!              Вэй Усянь пробрюзжал:              — Где ты видел, чтобы заклинатели с экипажами на секретные задания ходили?              В тоне Юя послушалось едкое сомнение:              — Разве вам не составило бы труда скрыть повозку с лошадьми от сторонних глаз?              Ясно поняв, что он попросту не подумал об этом из-за своего высокомерия, Вэй Усянь почувствовал ярую необходимость огрызнуться:              — Так! Свали на хер отсюда! Бесишь меня! — он незаметно крутанул головой, злобно обводя взглядом окружение. — Где затаилась, дрянь? Попадись ты мне на глаза! Все перья вырву и похлебку из тебя сделаю!              — Я здесь, — смело отозвался Юй с ближайшей ветки. — И не надо в меня ядом плеваться из-за усталости. Не я виноват в том, что вы не взяли с собой экипаж, — замеченный Вэй Усянем ворон надменно вздернул клюв. Правда… тут же будто бы чем-то подавился. — А вот это подло…              — Обнаглел уже совсем, — прошипел Вэй Усянь, надул губы и отвернулся, припустив вперёд.              Не понявший резкого ускорения Лань Ванцзи поспешил следом, взволнованно бросая вслед:              — Вэй Ин? Что-то случилось?              — Ничего не случилось! — огрызнулся Вэй Усянь и зашипел от уколовшей его мышцу судороги. Он пнул вставший на его пути камешек и сбил им одну из веток среднего размера. — Всё просто прекрасно!              — Ты устал? — спросил заметивший непривычную глазу хромоту Лань Ванцзи. — Хромаешь. Может, привал?              Казалось, добить Вэй Усяня было нельзя, но Лань Ванцзи преуспел в этом с блеском.              Вэй Усянь обернулся к нему со страшным выражением лица и угрожающе выставил на него палец:              — Заткнись, — и запустил в полёт новый камушек, что незамедлительно вызвал всполошенное карканье. — Я ничуть не устал.              Лань Ванцзи внимательно в него всмотрелся, вдруг опустил ресницы и как бы невзначай бросил:              — Мы идём без продыху вот уж четыре часа. Может, всё-таки привал? Даже заклинателям нужен отдых. Боюсь, мы можем встретить на своём пути всё, что угодно. Посидишь со мной немного? Иначе я могу не смочь защитить тебя в случае чего.              Вэй Усянь ядовито оскалился:              — Хочешь сказать, я нуждаюсь в твоей защите, Чжань-эр? — и нарочно выделил обращение, которое выдало его отношение к Лань Ванцзи с головой.              Тот качнул головой:              — В таком случае из меня выйдет ужасная подмога. Давай устроим привал. Ненадолго. Я не задержу нас.              Вэй Усянь странно посмотрел на него и фыркнул:              — Врать ты не умеешь, Чжань-эр. И юлить тоже. Но за попытку — так и быть. Привал, — так как они прибыли в окрестности одной невзрачной деревеньки, то ими было решено остановиться подле колодца со сделанной местными скамейкой. На ней-то и развалился Вэй Усянь, что оставил для Лань Ванцзи лишь маленький уголок. Он прикрыл глаза, подпер щеку кулаком и будто бы погрузился в сон.              Довольный тем, что цель всё же удалось достичь, Лань Ванцзи просветлел и неспеша набрал воду сначала для них с Вэй Усянем, а потом и для Яблочка.              А затем… на удивление Вэй Усяня, и для следующего за ними по пятам неизвестное количество времени ворона.              Опешивший Юй не сдержался и каркнул, когда Лань Ванцзи подошел к нему с наполненной чистой водой ковшом.              — Пей. Наверняка устал лететь за нами все эти ли от Облачных Глубин, — произнесены были слова без тени злости или враждебности, но тем не менее Юй весь так и напрягся.              А вот Вэй Усянь, напротив, рассмеялся и сквозь смех обидно пропел:              — Конспиратор херов, ха-ха-ха…              Юй возмущенно каркнул в его сторону и переступил с лапки на лапку, не зная, принять ли ему воду или же отклонить. Лань Ванцзи же не торопил, лишь спросил у Вэй Усяня:              — Так значит, я правильно подумал. Твой ворон.              — С чего ты взял, что он мой? — усмехнулся Вэй Усянь, шкодливо щурясь в сторону фамильяра.              — Всегда следует за тобой. Защищает. Присматривает. Да и просто, — Лань Ванцзи опустил ресницы, подбирая подходящее слово. — Похожи.              Вэй Усянь хохотнул:              — Ясно, — и махнул рукой. — Твоя взяла, угадал. Мой птенчик, — и обратился к Юю. — Ну и чего застыл, а? Прими воду.              Ворон посмотрел на него с укоризной в своем птичьем взгляде, немного подумал и сделал то, чего Вэй Усянь не ожидал: вспорхнул с ветки и приземлился на землю в своем человеческом обличье.              — Спасибо, Ханьгуан-Цзюнь, но в воде не нуждаюсь, — ровно проговорил Юй, задрав подбородок и оправив рукав, и с вызовом обратил свой бунтарский взгляд на окаменевшего Вэй Усяня.              Что ж… раскрыть карту стоило хотя бы ради выражения лица Лань Ванцзи, который ожидал подобного преображения в последнюю очередь — если вообще ожидал.              — Вот ты… — цокнул Вэй Усянь, недовольно дергая краешком рта. — И что ты сделал, позволь узнать? — опасно протянул он.              Но Юй нисколько не испугался:              — А что? Он всё равно союзник. Будет лучше, если Ханьгуан-Цзюнь будет знать, что может рассчитывать хотя бы на меня! — ворон тряхнул головой, отчего кудрявые локоны рассыпались игривым каскадом по плечам. — Мы идём биться с оравой неразумных смутьянов. Не лучше ли использовать все имеющиеся ресурсы и продумать несколько возможных вариантов развития событий?              — Каков умник, — цыкнул Вэй Усянь и скользнул взглядом в сторону Лань Ванцзи. — Пока что ты добился только того, что сломал мне напарника. Идиот.              И в самом деле Лань Ванцзи выглядел донельзя смешно. Глаза вытаращились от изумления — насколько было возможно с учетом его характера; каждая мимическая мышца окаменела, а протянутая рука с ковшом так и замерла в пространстве. Весь он приковался к вдруг ни с того, ни с сего обернувшемуся человеком ворону и рыбой замолчал.              Юй дернул плечом и выгнул дугой бровь, гаркая:              — Что не так? Ты же заклинатель! Разве не знал, что есть духи, могущие обращаться животными иль птицами?              — Знал, — после долгого молчания парировал Лань Ванцзи, опуская руку. — Но ваше появление было весьма внезапным. Да и… — он в упор посмотрел на него и озадаченно бросил. — Почему вы так похожи на настоящего Вэй Ина?              — Что ты подразумеваешь под «настоящим»? — спросил вместо Юя Вэй Усянь.              — Твоё истинное обличье. Почему он так похож на тебя?              Вэй Усянь цокнул, усаживаясь и разминая шею:              — На моей ци вскормлен. Ещё б ему быть на меня не похожим! Выкармливал его, выкармливал, ночами из-за него не спал. А теперь вон, каков неслух.              Сгорая от стыда, гордый генерал скрестил руки на груди и резко отвернулся:              — Ваше Превосходительство! Нет нужды говорить об этом, — дабы сменить тему и избавиться от неловкой паузы, он щелкнул пальцами и из воздуха появилась изящная карета, запряженная гордым черногривым скакуном с обтянутыми кожей крыльями. Как говорил сам Вэй Усянь, они были похожи на крылья летучих мышей.              Грива была черна, точно ночь, и дымкой развевалась на ветру. Крылья «летучей мыши» шуршали, пока конь пытался их устроить поудобнее. Такой же дымчатый хвост играючи бился об упряжку. Полностью черные глаза, похожие на бусины, взирали на мир весьма пытливо и умно, словно конь всё в самом деле прекрасно понимал. От него веяло аурой могильного холода и той стороны.              Карета по всем канонам дорога и статна — подходяще такой знатной и гордой особе, как Вэй Усянь. Батистовые алые шторки закрывали внутреннее убранство повозки от посторонних глаз. Коньки крыши в смутном, ненавязчивом образе фениксов держали в своих «зубах» мрачные фонарики, что наверняка излучали приятный глазу алый свет в ночи. Аккуратная лесенка вела к высокой двери с золотой ручкой. Колеса вроде бы обычные на первый взгляд, но на уровне инстинктов думалось, что если захочешь пальцами коснуться их, то не нащупаешь и спицы.              Юй скосил глаза в сторону опешившего Яблочка и снова щелкнул пальцами. Ослик вспыхнул, и серые искорки устелили собой тропу. И теперь уже не успевшая долго пробыть пустой карта с серой рубашкой стала хранить в себе осла. Ворон с надменностью, присущей знати, и чопорностью во всех чертах перекрутил карту меж длинных пальцев и виртуозно убрал её в колоду.              Он едко поклонился и сделал приглашающий жест рукой:              — Карета подана, ваша светлость.              — Вот же ты сука, — без толики злости буркнул Вэй Усянь. — Все слуги как слуги, один ты у меня и фразы без едкости и сарказма сказать не можешь.              — Какой хозяин – такие и поданные, — не смутился ворон и, посерьезнев, обратился к вконец опешившему Лань Ванцзи. — Прошу, Ханьгуан-Цзюнь, садитесь в экипаж вместе с Его Превосходительством. Доберемся куда быстрее. К тому же вы сможете сохранить силы.              — Какой галантный, — язвительно протянул Вэй Усянь, по привычке расправляя гордо плечи, задирая подбородок и высокомерно поднимая полы одежд. Он замер перед дверью, и Юй, поняв молчаливый приказ, открыл её перед ним, пропуская своего господина внутрь.              Юй указал раскрытой ладонью внутрь, намекая Лань Ванцзи:              — Прошу.              И Лань Ванцзи ничего не оставалось, кроме как последовать в карету.