В ожидании тепла

***

Моя ты путеводная звезда! Гори, гори, гори. Прошу тебя. Молю тебя. Не покидай меня. Страшусь того, что боле Узреть тебя окажется не в поле Моих возможностей и сил. Боюсь, что, пропади ты, Не выбраться из мерзкой мглы мне, Из того мрака, что так душу мне сковал, Пронзил, убил и вечный холод подарил. Моя ты путеводная звезда! Гори, гори, гори! Прошу тебя. Молю тебя. Побудь со мной ещё любя…

***

      Было холодно, но закатное солнце пыталось его греть. Вэй Усянь неспешно ступал по выложенной им самим мраморной дорожке, ведущей в точно такой же им построенный дом. Ему навстречу выбежал успевший потерять его А-Юань. Мальчишка бежал так быстро и взволнованно, что даже несколько раз споткнулся. На последний такой раз он почти упал – и не сделал этого потому, что его поддержал выскочивший из-под подола Вэй Усяня блестящий черный хвост.        Вэй Усянь в холодной насмешке вздернул бровь:       – Куда так торопишься?        А-Юань весело захохотал и захлопал в ладошки, которые потом тут же потянул к нему:       – К тебе! К тебе! Сянь-гэгэ! Уже поздно! А тебя не было...       Вэй Усянь усмехнулся и взял ребенка на руки:       – Ты, вообще-то, должен уже спать.       А-Юань надул губы:       – Но как же?.. – в его больших глазах отразилась печальная обида и расстройство. – Ты же мне ещё не рассказал интересную историю!       – Оу, – опомнился Вэй Усянь. – Косяк, – он подбросил мальчишку в воздух и оставил его болтаться в пространстве, будучи обмотанным несколькими хвостами. – Ну тогда сейчас будет история.       Его драгоценная ноша просияла и заболтала ногами:       – Ура!        – Какую историю ты хочешь?       А-Юань призадумался, постучав пальчиком по губам, и воскликнул:       – Про Пристань Лотоса!        Вэй Усянь вскинул брови:       – Почему именно про неё? Я тебе и так постоянно про неё рассказываю.       – Не всё. Уверен, у Сянь-гэгэ найдётся что-то ещё!       Тот хмыкнул:       – Посмотрим, – пройдя несколько чжанов в тишине, Вэй Усянь неожиданно произнес, будто бы невзначай. – А у меня есть для тебя небольшой подарок.       На слове «подарок» А-Юань воодушевился:       – Какой?        – Я виделся с Цзян Чэном...       – С дядей Цзяном?! – перебил А-Юань с вытянувшимся лицом. – Ну вот!.. – сокрушенно протянул он и опустил голову. – Как жалко, что ты меня с собой не взял!..       – Ну... – хмыкнул Вэй Усянь. – Надеюсь, у вас ещё будет шанс увидеться.       – Так, что за подарок? – не удержался от вопроса заинтригованный мальчишка.       – Конечно, ты можешь не воспринимать его как подарок. Ты... Вовсе можешь отмахнуться от него, потому что.... Мы всё-таки с тобой не кровные родственники... Может, Вэнь Цин или твои бабушка и дяди будут против...       – Не говори так, Сянь-гэгэ! – замахал на него руками А-Юань, в предвкушении закусывая губу. – Что за подарок?!       Вэй Усянь обернулся на него из-за плеча:       – Имя в быту.       А-Юань, очевидно не знакомый с тонкостями имён и этикета, склонил голову на бок и озадаченно округлил глазки.       – Имя в быту... – начал Вэй Усянь и запнулся, пытаясь подобрать наиболее верную формулировку. – Понимаешь, так принято, что у людей есть два имени: при рождении и в быту. К примеру, меня сначала звали просто Вэй Ин. А потом, когда я стал немножко старше, начали звать Вэй Усянем.        А-Юань воскликнул:       – Но ведь красивый гэгэ звал тебя Вэй Ином!       – Красивый гэгэ? – недоуменно вскинул брови Вэй Усянь. – Ты о Лань Чжане?       Мальчик кивнул:       – Ну конечно! О ком же ещё?       Вэй Усянь неопределенно фыркнул, не согласившись, но и не возразив.        – Мы оба зовём друг друга именем, данным при рождении...       – Почему? – простодушно спросил А-Юань. – Зачем тогда вам имя в быту?       – Все зовут нас именем в быту.       – Тогда почему вы друг друга зовёте именем при рождении? – не укладывалась в детской голове сия непростая задачка.        – Ну... – внезапно не нашелся с ответом Вэй Усянь. – Как-то так… повелось?.. С нашей юности, – он кашлянул и призадумался. – Обычно, если человек зовет тебя именем при рождении, то это значит, что вы чрезвычайно близки. В противном же случае – это проявление неуважения.       – Значит, вы близки с красивым гэгэ?       Вэй Усянь усмехнулся:       – А может, мы не уважаем друг друга настолько, что принципиально называем именно таким образом?       А-Юань надул губы и протянул, словно то, что он собирался сказать, было всему миру очевидно:       – Смотря на Сянь-гэгэ и красивого гэгэ, я никогда бы не подумал, что они друг друга не уважают и не ценят. Я бы подумал ровно да наоборот.       Вэй Усянь щёлкнул его по лбу и порывисто отвернулся:       – Городишь ты какую-то ерунду, А-Юань...       – Ничего подобного! – оскорбленно воскликнул мальчик. – Ты просто смущаешься!       Тут уже воскликнул резко обернувшийся к нему Вэй Усянь:       – Это я-то смущаюсь?! Да мне не знакомо чувство смущения! – он быстро взял ребенка на руки и принялся его щекотать, дразнясь. – Я смущаюсь, значит?!       Сквозь хохот А-Юань закачал головой:       – Кто угодно, но точно не ты!!! – он нахохлился и пошел на попятную. – Ладно-ладно, Сянь-гэгэ! Я понял! Понял! Не надо больше меня щекотать!! – на его искреннее детское удивление, Вэй Усянь тотчас прекратил. А-Юань в силу возраста не смог уразуметь причину, по которой тот прислушался к его «нет» столь четко и неукоснительно, и потому не стал заострять на этом внимание. – Так, что же за имя в быту мне дал дядя Цзян?       Вэй Усянь хмыкнул, приподнимая полы одежд и опуская носок на ступеньку:       – Он придумал для тебя имя Цзыгуан.       А-Юань восторженно округлил глазки и рот:       – Краси-и-ивое имя! А как оно пишется?       Вэй Усянь насмешливо фыркнул:       – Ты все равно писать не умеешь. К чему мне пачкать бумагу и показывать тебе написание имени? Все равно не запомнишь.       Ответом ему было сердитое возмущение подвешенного на хвосты А-Юаня:       – Это же подарок!!! Как я могу просто принять его и даже не узнать, как оно пишется?! Тем более, что этот подарок от дяди Цзяна!       – Ладно-ладно. Не сердись. Сейчас придём, и я покажу тебе, как пишется имя, – миролюбиво дрогнул уголками губ Вэй Усянь и в два шага оказался в уютной комнатке на втором этаже дома, построенного им в его первый осознанный бессмертный день.       Окно было приоткрыто, дабы за время отсутствия здесь ребёнка пространство насытилось свежим – пусть и относительно с учетом окружавшего их климата – воздухом. Темно-красные батистовые занавески легко трепыхались на редких порывах ветерка.       С небольшого стеллажа с аккуратными полочками на вошедших взирали сделанные Вэй Усянем фигурки из кристаллов его застывшей демонической ци. Все они были исключительно прекрасны, ничуть на друг друга не похожи и отражали разного рода лучи от своей идеальной поверхности на стены, создавая прыгающих по ним зайчиков.       Хвосты осторожно крутанулись в воздухе и бережно уложили захихикавшего А-Юаня на кровать, а после шустро и сноровисто укутали его в теплое-претеплое одеяло и потрепали по голове.       Отойдя к столу за бумагой, Вэй Усянь вскользь бросил:       – Что конкретно тебе рассказать про Пристань Лотоса? Сферу, хотя бы. Про что хочешь послушать? Про природу? Праздники? Или просто-напросто забавные истории?       А-Юань вытащил из плотного кокона руку и постучал пальчиком по губам:       – Можешь рассказать про природу и про ваши приключения с дядей Цзяном?       Хмыкнув, Вэй Усянь присел на краешек кровати, под пристальный детский взгляд небрежными движениями вывел два чрезвычайно изящных иероглифа и показал лист А-Юаню:       – Вот. Такое имя для тебя придумал Цзян Чэн.       А-Юань захлопал в ладоши:       – Оно не только красиво звучит, но ещё и красиво выглядит! Если в следующий раз встретишься с дядей Цзяном без меня, передай ему от меня большое спасибо! – он широко развел руки, показывая, насколько его «спасибо» велико. – А-Юаню… – мальчик замялся и следом, важно задрав подбородок, исправился. – Цзыгуану понравился его подарок.       Вэй Усянь улыбнулся уголками губ:       – Хорошо, – и заверил. – Передам.       А-Юань, не уняв торжественной важности, по новой кивнул и велел:       – Теперь зовите меня только так! Не А-Юанем! А Цзыгуаном!       Брови Вэй Усяня в картинной печали взлетели:       – Как же так? А если мы захотим нашего мальчика-зайчика назвать ласково?.. Что, теперь только официально тебя звать?       А-Юань призадумался и хихикнул:       – Ну только если иногда! Но в основном зовите меня Цзыгуаном – и никак иначе!       Вэй Усянь надул губы:       – Ну ладно… – а про себя подумал, что если бы сейчас этого мальчишку слышал Цзян Чэн, то тот точно бы надулся от гордости и самодовольства. Узнай его маленький братец, что ребёнок уже – даже не имея и одной личной встречи – восхищается им настолько, что неимоверно рад подаренному им имени, то он непременно бы ходил с улыбкой до ушей ещё несколько недель – а то и месяцев. – Так что ж… история? – Вэй Усянь строго задрал палец к потолку. – Только недолго. Уже поздно. Спать пора.              А-Юань послушно улегся в кровати, поёрзал и во все глаза уставился на него, ожидая начала рассказа.              Каждый такой поздний вечер А-Юань неизменно ждал Вэй Усяня у своей кровати, дабы тот рассказал ему что-либо интересное. Благодаря этому мальчик был уже достаточно хорошо знаком с Юньмэном, Пристанью Лотоса и Облачными Глубинами.              Вэй Усянь рассказывал ему, как в Облачных Глубинах они с Цзян Чэном и Не Хуайсаном бегали на реки ловить рыбу и плавать. Как играли в азартные игры и воровали алкоголь. А-Юань уже знал, что в Облачных Глубинах до невозможности много правил – целых три тысячи!!! И ведь все их нужно соблюдать. А-Юань тогда ужаснулся, узнав, что каждое положение со стены Послушания требует неукоснительного исполнения. Тогда он зарекся, что никогда не станет членом клана Лань. Что он никогда не переступит порог места, запрещающего громко смеяться и быстро-быстро бегать, ведь мальчик так любит играть в догонялки и звучно радоваться каждой исключительной вещи, что преподносит ему новый день!              Вэй Усянь рассказывал ему, как он и Цзян Чэн воровали лотосы с озера у одного очень страшного для них старика. А любимой частью этой истории у А-Юаня был момент, когда Вэй Усянь, сокрушаясь, поведывал ему о том, как его исключительно не справедливо били веслами по обнаженной спине.              Вэй Усянь рассказывал ему, как цветут в речной долине лотосы. Что там жарко почти круглый год и светит приветливое солнышко. Что нежный ветерок гладит щеки и совсем их не щипает, заставляя краснеть. Небо в этих краях лазурно-голубого цвета, а на небе не сыщешь и одного хмурого облачка! Поистине, в речных долинах среди лотосовых полей и ивовых рощ не было места печали. Даже природа избегала уныния!              В городе под названием Юньмэн всегда было шумно. Кружили вальсы ароматов, пестрели яства и улыбки на загорелых лицах. Язык жгли остроты сычуаньского перца и задорные песни. Тело двигалось в такт песнопению улиц и городской жизни. В таком месте хотелось остаться навечно – так говорил Вэй Усянь.              И А-Юаню – а теперь, важному-преважному Цзыгуану – нравились эти рассказы. Он любил наблюдать за тем, как почти не уловимо разглаживались черты его хмурого Сянь-гэгэ. Как они теплели. Слушая каждую его историю про речные долины с лотосовыми полями и ивовыми рощами, Цзыгуан не мог не влюбляться по новой в эти живописные края – даже если он их никогда в своей ещё такой недолгой жизни не видел. Чем больше мальчик слушал, тем сильнее его тянуло туда, в этот город танцев и живого смеха, душевности и летнего тепла, что витает в воздухе круглый год.              И Вэй Усянь рассказывал и сегодня – сей вечер не стал исключением. А-Юань невольно засмотрелся на своего Сянь-гэгэ своими восторженными глазами, что уже норовили сомкнуться под такой обволакивающий уютный баритон.              Вэй Усянь говорил неспешно – в некоторой степени, лениво. Он погружал в свои воспоминания так, что мальчик думал, будто бы в этот самый миг он не лежал в тепле своей кровати, а гулял на праздниках Юньмэна, убегал от разъяренного старика с веслом, у которого «маленькие дьяволы» украли едва выросшие лотосы; ступал по ожившей вокруг него лесной аллее Облачных Глубин и слышал тихое пение иволг.              – Знаешь, А-Юань…              – Цзыгуан, – сонно поправил мальчик.              Вэй Усянь закатил глаза, но мнение принял:              – Цзыгуан. У нас Цзян Чэном было множество стычек – порой, таких глупых. Мы множество раз ссорились и бранили друг друга на чем свет стоит. Но… эти моменты тем не менее не являются чем-то обременительным для меня. Ты думаешь, может, что это странно. Как это ссоры с близким тебе человеком в силах отпечататься в сердце и отдавать нежным теплом? А вот так. Это… особенные ссоры, – он тихо усмехнулся. – Братские. Мы тогда с Цзян Чэном подрались из-за последнего печенья-лотоса. Оно оставалось одно. И… не то чтобы кто-то из нас очень хотел это печенье. Но чисто из принципа и нежелания уступать мы устроили целую битву, разгромили комнату и даже подарили друг другу пару синяков. Весело было. Конечно, тогда я допустил маленькую оплошность, вследствие чего Цзян Чэн с таким довольным, ехидным и язвительным выражением картинно сожрал у меня это дурацкое печенье на глазах – но не суть…              – А у меня будет брат? – вдруг спросил А-Юань. – Я бы тоже называл его маленьким братцем…              – Я слышал, что если посадить ребенка в грядку и регулярно поливать, подобно редису, то из земли покажутся ещё такие же чудесные дети, – бесстыже соврал Вэй Усянь с нарочито серьезным выражением лица. – Хочешь, завтра я посажу тебя в землю? И таким образом вырастим тебе твоего маленького братца.              А-Юань сонно просиял:              – Хорошо… Уверен, Сянь-гэгэ в этот раз меня не обманет… – он улыбнулся. – Ура… у меня тоже… будет братец…              – Непременно, – Вэй Усянь подтянул одеяло ближе к подбородку А-Юаня и сделал большие глаза. – Разве я тебе когда-нибудь лгал?              – Много раз.              Вэй Усянь непременно задохнулся бы, будь он в силах:              – Что?!              А-Юань захихикал:              – Шучу, Сянь-гэгэ. Шучу.              – Вот маленькая зараза. Назло тебе буду теперь звать тебя А-Юанем, а не Цзыгуаном. Будешь для меня всю жизнь маленьким мальчиком, которого я ласково зову его именем при рождении! – мстительно прошелестел Вэй Усянь.              – Нечестно!!!              – А вот и честно. Не будешь больше клеветать на порядочных лисят! – по-лисьи фыркнул Вэй Усянь. – Спокойной ночи.              А-Юань пробурчал, прикрывая глаза:              – Спокойной ночи…              И уже в дверях Вэй Усянь обернулся и из-за плеча шершаво выдохнул, дразнясь:              – Спокойной ночи, А-Юань… – но мальчик, разумеется, его не услышал, ведь сон уже забрал его в свои объятия. Стоило ему прикрыть дверь, вся нежность и ласка пропала из его черт. Вэй Усянь властно воззрился на вынырнувшую из тьмы демоницу, что была наиболее осознанной из всех пробужденных им душ, и холодно протянул. – Глаз не спускать. Стеречь. Беречь как зеницу ока.              Демоница преданно кивнула и встала подле двери А-Юаня – как делала это всегда. Ей, возможно, было не ведомо, почему Вэй Усянь повторял одни и те же слова перед каждым отходом ко сну, но она не задавала вопросов.              Вэй Усянь медленно двинулся вверх по лестнице и отстраненно шепнул, любовно скользнув ладонью по перилам:              – Пора спать… – Юй вспорхнул с ветки и по-детски суетливо закружился, пристраиваясь к Вэй Усяню, на что тот хмыкнул и подставил плечо. – И тебе пора спать, должник, – он почесал его тыльной стороной пальца под клювом и выдохнул. – Что, и тебе сказочку на ночь рассказать?              Юй каркнул, не соглашаясь и не отказываясь, и Вэй Усянь решил отмахнуться:              – Думаю, тебе и так благодаря нашей возникшей связи многое известно. Достаточно будет и того, что я пущу тебя к себе в постель, пернатый негодник.              Ответом ему было возмущенное карканье.              – А что? Летаешь хрен пойми где целыми днями. Я тебя вижу только по ночам. Готовишься упорхнуть из гнездышка?.. Ох, как быстро растут дети… – Вэй Усянь театрально вытер кончиком когтя мнимую слезу и «шмыгнул».              Юй, видя эту драму, как будто бы закатил глаза и клюнул его в плечо, на что справедливо получил по морде.              – Ну-ка! Не наглеть! Ирод, – Вэй Усянь покачал головой и отстал от бедного ворона. – Всё. Пойдём спать. А то до завтра здесь проторчим из-за тебя.              Ворон так и хотел бы сказать: «Из-за меня?! Ты уверен, дебил пушистый?», – но к его превеликому сожалению у него не было возможности говорить. Да и даже будь она у него, Вэй Усянь с вероятностью, равной одному, натянул бы ему его клюв на клоаку.       …       – Спокойной ночи… Юй… – прошелестел Вэй Усянь, позволив ворону устроиться в изгибе своей шеи. Что бы он ни говорил, а свою птичку Вэй Усянь любил и позволить ей спать абы где было выше его сил.

***

Некоторое время спустя.

Башня Кои.

…

      Пестрели цветы, падающие плотным дождем с Небес. Били своей краснотой по глазам свадебные одежды и золотые вкрапления.              Вэй Усянь, слившийся с темнотой колонны с Юем на плече, со скрещенными на груди руками стоял в отдалении, скрытый множеством штор и канделябров. Толпа не замечала его – да и не смогла бы даже при всем желании.              Ведь он не хотел, чтобы его видели.              Его выражение было далеко от счастливого или даже хотя бы приветливого. Или хотя бы живого. Бледность в сложившемся в полумраке не походила на аристократичную – слишком уж выделялась своими мертвенными, пепельными тональностями.              Челюсти не сжимались от гнева – спокойно покоились друг на друге: как и положено. Глаза не сужались от недовольства – они спокойно взирали на то, как нежная девушка ступает вверх по лестнице, покрытой золотым махровым ковром, бок о бок с мужчиной в точно таком же красном, что и она. Превосходное зрение демона помогло увидеть вышивку на плечах жениха – Вэй Усянь моментально понял, что это ручная работа Цзян Яньли.              На его плече сидел сметливо помалкивающий Юй. Он как никто другой понимал, какие именно эмоции сейчас в глубине души испытывает Вэй Усянь. Чувствовал, что его хозяин, пусть и стоит сейчас с непроницаемым, мертвым выражением, нервничает, печалится и одновременно по-своему радуется.              Клятвы пара приносит торжественным шепотом. Сокровенным. Интимным. Посвященным только им двоим. Вэй Усянь огородил себя барьером, дабы не слышать того, что они скажут друг другу, какие слова и фразы посвятят – не хотелось ему лезть в эту личную зону его драгоценной шицзе, ведь…              Она заслужила того, чтобы быть любимой женой. Просто за то, что Цзян Яньли такой прекрасный, до невозможности чувственный человек, она заслужила того, чтобы получить свое счастье. Такое, какое пришлось по нраву её сердцу, – пусть Вэй Усянь и не разделял её выбор, он всё равно был рад, что отныне его шицзе будет счастлива.              Пара кланяется. Три поклона: Небу, Земле, Близким. Вэй Усянь видит Цзян Чэна, что изо всех сил держит лицо, и кратко усмехается его нелепым потугам.              В честь новобрачных звучат искренние аплодисменты: правда, местами – не очень. Вэй Усянь хлопает вместе со всеми. Даже Юй не удерживается и начинает перетаптываться на его плече. Вороньи глаза горят, когда смотрят на сияющую девушку в алом, ведь ему хорошо знакома её доброта и большое сердце, и потому маленький вороненок был не в силах противостоять её чарам.              Пиршество начинается, и все разбредаются по своим местам, поднимая впоследствии бокалы за молодоженов. Звучат тосты – вычурные, красивые, полулживые или склизкие. Разные довелось услышать пожелания.              Вэй Усянь легко мог бы слиться с толпой – достаточно было бы просто принять чей-то облик: неприметный, серый и ужасно скучный. Никто не запомнил бы такое невзрачное лицо – особенно, тогда, когда тут такая пара во главе залы.              Но Вэй Усянь не стал. Посчитал, что не достоин. Что грязный.              Демону не место среди поднимающих тосты в честь новоявленной супружеской пары людей. И потому он… остался там, где ему положено быть: в тени.              Его взгляд неотрывно следил за каждом шагом Цзян Яньли. Иногда, когда существовал даже малейший риск казусной ситуации, вызванной многочисленными подолами платья, он оказывался тут как тут, и тень ненавязчиво убирала ткань из-под подошвы туфелек.              Цзян – или уже Цзинь – Яньли и Цзинь Цзысюань с улыбкой принимали подарки гостей. Им преподносили различные драгоценности и артефакты, шелка и произведения искусства. И когда уже, казалось бы, каждый подарил всё, что хотел, в залу вбежали робкие слуги, что под заинтригованные взгляды поставили перед удивленно вскинувшими брови молодоженами шкатулочку.              Крышка и стенки были покрыты темно-красным бархатом, а замочки отливали золотом. Сусальные завитки блестели на алой поверхности и приковывали к себе взгляд.              Вдруг шкатулочка сама по себе открылась: легко и неспешно. Внутренняя мягкая отделка не отличалась от внешнего декора по цветовой гамме. Но… ничего в этой шкатулочке не было.              Помимо необычного появления и открытия, в этой шкатулочке не было ничего примечательного. Но…              Стоило солнечным лучам коснуться золотой окантовки, в центре дна шкатулочки появилась искорка света. Она разгоралась всё ярче и ярче, пока не накалилась до нужной отметки. Из маленькой точки медленно расползлись линии и родилась нежная золотая яшмовая ветвь. А подле неё опустилась записка, сотканная из точно таких же солнечных лучей.              Цзян Яньли первая подобралась к шкатулке и взялась за листок, словно почуяв, что это предназначалось именно ей. Поднеся поближе к взору текст, она прослезилась. Рука легонько зажала рот, а слезы, пусть и оформились в глазах, по щекам не побежали. Губы тронула счастливая улыбка:              – Я знаю, что должен был присутствовать здесь в этот столь значимый для тебя день как полноценный гость. Но увы. Жизнь распорядилась иначе. Возможно, это эгоистично и до жути неправильно, но… Мне радостно, что я всё же смог застать это зрелище. Пусть так, но застать. Это дорогого стоит.              Драгоценная золотая ветвь с яшмовыми листьями, прекрасная и сияющая, точно самый редкий и искусный бриллиант. Сияй и украшай своим светом этот мир так долго, как только сможешь. Свети, а я сделаю всё, что будет в моих силах, чтобы твой свет сберечь.              Надеюсь, подарок придётся тебе по вкусу. Эта ветвь целебна. С ней ваше здоровье будет выше всяческих похвал. Забудете, что такое – лекарь.              Поздравляю тебя с этим днём (и муженька твоего тоже). Погода благоволит вам, а звёзды сошлись, чтобы окропить водой родника долголетия ваш союз. Да будет он мирен и крепок – и не изменится это и вовеки веков.              Будьте счастливы!              

С Уважением и бесконечной любовью,

      

Ваш Лисёныш.

             Цзян Яньли утерла выступившую в уголках глаз влагу и рассмеялась. Она показала записку недоуменно щурящемуся Цзинь Цзысюаню и принялась лихорадочно обводить взглядом толпу, при этом горя взглядом.              Поиски увенчались успехом, потому как Цзян Яньли застыла, стоило ей наткнуться на искомое лицо. Вэй Усянь был на своём месте и смело отвечал на её взор. Уголки губ девушки дрожащими движениями поползли вверх, пропуская тихий-претихий шепот:              – Спасибо…              Вэй Усянь легко помахал ей рукой на прощанье и растворился в тени, напоследок бросив:              – Будь счастлива.

***

Несколько месяцев спустя.

31 октября **(*+1) год.

…

      Вэй Усянь ещё за неделю – нет, за месяц – до этой даты понял, что ощущает себя каким-то… потерянным. Он не мог объяснить это чувство – для него невозможно было вычленить из великого множества слов какое-то одно конкретное, точно отражающее суть снедающего его месива эмоций.       Осень налетела незаметно, и гора Луаньцзан стала казаться Вэй Усяню несколько темнее и угрюмее, нежели в иные дни. Старик Луаньцзан тяжело поглядывал в его сторону, но ничего не говорил, смотря на то, как Вэй Усянь начал заявляться на ликорисовое поле всё чаще и чаще. Очевидно, он всё просто-напросто понимал – дух же. К тому же, тесно связанный с ним.              Вэй Усянь неожиданно для себя разулся и начал ходить босиком. С того момента, как его сознание прояснилось, он терпеть не мог ходить с нагими ступнями – ни в доме, ни на улице. Всегда на его стопах должно было что-то быть: носки, чулки, сапоги, любая другая обувь.              Лишь бы не босиком.              Всё чаще в голову стали закрадываться расплывчатые фрагменты былого. Они появлялись пред взором яркими вспышками, больше похожими на разбитое зеркало, осколками которого решили уколоть глаз. Изображение попервой не выходило отчетливым – лишь каким-то смазанным – и появлялось и исчезало оно столь быстро, что Вэй Усянь не мог даже понять, что конкретно это было.              Правда, позднее, когда эти самые «вспышки», почуяв брешь, стали подкрадываться все более явно, ему всё же удалось уразуметь, что именно это было.              Отрывки из последнего дня – вернее, суток – его жизни.              Прогуливаясь в надежде отвлечься и привести в порядок мысли по территории горы Луаньцзан, что стала уже в некоторой степени родной, Вэй Усянь не раз замечал за собой, что глаза невольно прослеживают траекторию их с Вэнь Чжао пути; замечают пик, с которого его сбросили и об убористые выступы которого он обил все каким-то чудом уцелевшие кости; видят ту каменистую корягу с отколотым кончиком – именно за неё зацепилась перед окончательным падением его рука. Сам Вэй Усянь каким-то боком, по итогу, приходил неизменно к тому самому месту, где оказалось вырвано его сердце и где остыло его дрожащее израненное тело.              Вэй Усянь злился на себя – приглушенно, но злился.              Ему не хотелось ворошить прошлое. Ещё при жизни эта практика не являлась его излюбленным занятием. Он был… человеком-настоящим. Живущим одним моментом. «Завтра обязательно наступит, поэтому о событиях «завтра» я подумаю завтра!», – определенно его девиз.              Тогда почему же… его ноги сами проводят его по тому самому маршруту? Останавливают подле того места, где обвалилась земля, на которой лежало его тело?              Неясно…              Руки рассеянно обхватывают себя за плечи, когда отчего-то холодный ветряной порыв заглядывает под открытую одежду. Странно то, что он способен ощущать на себе перепады температур – он же мертв? Как такое возможно?              Но тем не менее это было.              Может быть… причина крылась в том, что Вэй Усяню посчастливилось некоторое время пожить в родной Пристани Лотоса вместе со своей семьёй? Вновь ощутить тепло на себе? Наверное, именно так оно и было.              Оказаться брошенным во тьму, едва легких коснулся свежий воздух, а сухого языка – чистая вода, куда больнее, чем не покидать эту тьму вовсе. Вэй Усянь отчетливее понимал, что скучает по дому сильнее, чем должен был.              Умом он, безусловно, понимал, что само его существование и возможность выйти за пределы горы – не иначе как чудо и подарок судьбы. Вэй Усянь не имеет права жаловаться или грустить. Но…              Пальцы ног зарываются в мертвую землю – такую же, как он сам. Хвосты, ведомые его внутренними порывами, не кружатся в воздухе хаотичным вихрем, а лениво метут землю, вздымая вверх на пару цуней облако пыли.              Вэй Усянь не мог сказать точно и наверняка, чего именно сейчас бы хотел. Он просто… хотел лечь и не встать. Оказаться в невесомости наедине с чем-то теплым…              С кем-то теплым.              По некой причине, несмотря на окутывающее его тело марево, что-то внутри него толкало его куда-то – Вэй Усяню было не ведомо, куда именно. Какие края желало увидеть его металлическое сердце.              А… быть может… оно желало увидеть не края, а кого-то?..              Хотелось зарыться в чьи-то объятия, точно в снежную нору, и скрыться от всего мира за чьей-то надежной спиной. Прижаться к горячей груди и вслушаться в мерный стук живого сердца.              Хотелось выть, прижимая к холке уши и дергая усами, и скрести когтями землю, пряча мордочку за пушистыми хвостами; и делая это так, чтобы торчали лишь мутные красные глаза.              Но… ему не пришлось бы хотеть это делать, если бы он обнял его и прижал к себе. Погладил, почесал за ухом и сказал, что всё будет хорошо.              Только вот… кто этот… он?              Вэй Усянь не понимал собственного состояния. Это была первая годовщина его смерти. Естественно, для него всё в новинку.              – Как странно… – шепнул Вэй Усянь, возводя глаза к пасмурному небу. – Почему я себя так чувствую?..              – Как – так? – спросил женский голос со стороны. Вэй Усянь, вопреки своей появившейся нелюбви к чьему-то нахождению за его спиной, не обернулся и даже не шелохнулся. – Что ты тут делаешь? А-Юань… – Вэнь Цин поморщилась, точно от головной боли, отряхивая ладони. – Вернее, Цзыгуан хочет, чтобы ты рассказал ему сказку на ночь. Заснуть без тебя подле кровати не может. Бабушка вся извелась, – она уперла руки в бока и сощурилась. – Вэй Усянь! – в ответ: тишина. – Вэй Усянь? – наконец, ей удалось заметить что-то странное в его поведении. Вэнь Цин опустила руки вдоль тела и озадаченно склонила голову на бок. – Что-то не так?              Вэнь Цин приблизилась и встала подле него. Её задумчивый взгляд оценивающе прошёлся по его блуждающему где-то далеко-далеко выражению и застрял на алых кукольных глазах. Она поджала губы, отворачиваясь и невольно скашивая взгляд на зарытые по костяшки пальцев стопы:              – Что ты тут делаешь, Вэй Усянь? Почему… ты босиком?              – Не знаю… – такой рассеянный, совсем не похожий на него тон. Вэнь Цин вскинула брови, по новой в него всматриваясь и щурясь:              – Ты будто бы пьян. Неужто уже прикладывался к вину? Хотя… – она потерла подбородок и скривила губы. – Навряд ли на тебя будет действовать спиртное. Ты же мертв?              – Мертв… – подобно эхо отзеркалил Вэй Усянь, не сводящий глаз с неба.              – Ты… – и тут Вэнь Цин вспомнила. Она пораженно вздохнула, прикрыв рот ладонью, и забыла выдохнуть. – Годовщина смерти. Ведь… сегодня тридцать первое число…              – Да… – Вэй Усянь отстраненно прижал руку к сердцу и словно бы попытался обнаружить пульс. – Мне сегодня девятнадцать лет… – его губы вдруг дрогнули в детской – но такой пьяной – улыбке, а из горла донесся смешок. Он принялся, по-прежнему обнимая сам себя, покачиваться из стороны в сторону и напевать. – С Днем Рожденья, А-Сянь… С Днем Рожденья, А-Сянь…              Вэнь Цин стало так жутко, что все внутри от пяток до макушки промерзло. Она гулко сглотнула, очевидно переживая за моральное состояние Вэй Усяня:              – Эй… – памятуя о том, что он не любит прикосновения, Вэнь Цин заглянула ему в лицо и неожиданно мягко позвала. – А-Ин. Уже поздно. Пойдем домой. Я заварю нам чай и приготовлю пирог. Будешь?              – Буду… – тут же согласился Вэй Усянь, прикрывая глаза и не унимая улыбки. – А Чэн-Чэн придёт?              – Чэн-Чэн? – выгнула бровь Вэнь Цин.              – Мгм… – заторможенно, будто бы с усилием, закивал Вэй Усянь. – И шицзе… шицзе придёт?..              Во рту у Вэнь Цин пересохло, а сердце упало. Это был первый раз, когда она попала в ситуацию такого рода. Конечно, она усмиряла призраков – и не раз. Но… когда этот призрак знакомый тебе человек – к тому же, ставший другом, – который в большинстве своем вел себя так, будто бы и не мертв вовсе… Вэнь Цин порой даже забывала, что Вэй Усянь – демон, и потому подобное отклонение от привычного ей поведения выбило её из колеи, заставив растеряться.              Её глаза бегали по лицу Вэй Усяня, пытаясь отыскать достойный ответ. В конце концов она сдавленно шепнула:              – Я не знаю, – и тут ответ на её вопрос всплыл сам собой. – А ты пригласил их?              Ресницы Вэй Усяня вроде бы взлетели, обнажая подернутый дымкой взор, но тотчас, затрепетав, опустились обратно. Он поджал губы, словно их свело, и закачался вперед-назад:              – Нет… Я не пригласил их… – в голосе почудилась печаль. – Они не придут меня поздравить… Как же так?.. Почему… Почему я не позвал их?.. – и тут Вэй Усянь тихонько воскликнул. – А он придет?              Вэнь Цин недоуменно заморгала:              – Кто – он?              Вэй Усянь замотал головой:              – Не знаю… Он. Я знаю, что это «он», но кто он?.. А он придёт? Он уже был здесь. Ему будет не сложно найти дорогу ко мне… Виделись… Виделись… – его амплитуда начала постепенно увеличиваться, равно как и скорость качания и хаотичность его шатания. – С кем же я виделся? – Вэй Усянь глубоко нахмурился, будто бы от сильной головной боли, и точно маленький капризный ребенок замычал. – Не вспомнить… Не помню… Кого… я жду?..              Вэнь Цин попыталась мягко направить его:       – Может быть, если ты скажешь, как он выглядит, то я могу узнать его?              – Да… – улыбнулся Вэй Усянь, но следом опечаленно надул губы. – Не могу… Черты… – он прерывисто вздохнул, откинув голову чуть назад, и ещё тише зашептал, качая головой. – Смазаны. Смазаны, смазаны, смазаны… Ни имени, ни лица, ни фигуры – ни одной отличительной черточки не вспомнить… Лишь…              – Лишь?              – Поёт.              – Поёт? – совсем уже опешила Вэнь Цин. Она пыталась усиленно соображать, дабы смочь понять, кто же этот «он», которого Вэй Усянь так ждёт. Будь это начало их разговора, ей была бы выдвинута кандидатура Цзян Чэна, но его Вэй Усянь назвал первым делом. Следовательно, Цзян Чэн не он. – И… что… поёт?              Вэй Усянь будто бы призадумался, а потом принялся напевать мелодию, продолжая покачиваться с закрытыми глазами.              Вэнь Цин внимательно всмотрелась в него и отметила, что его движения стали напоминать вальс – равно как и мелодия, кою он напевал. Она была наполнена таким ураганом чувств, что Вэнь Цин невольно увлеклась прослушиванием, забыв отслеживать состояние пациента.               От неё на душе становилось теплее и спокойнее. Мелодия рассказывала о многом, но в то же время – и умалчивала. В ней чувствовались все слова мира, которые так и не смог произнести автор, но вместе с тем она давила своим молчанием. Хотелось двигаться и кружиться вслед её нотам – что Вэй Усянь и делал, в принципе.              Настолько увлеклась Вэнь Цин, что не сразу обратила внимание на то, что Вэй Усянь и в самом деле поёт, произнося раз через раз бессвязные, а порой даже созвучные строки:              – Бу-дешь ты вновь со мной в тот миг, ког-да один… Словно в прошлом ожило чьих-то бережных рук тепло… Зеркала в ян-та-ре мой восторг отража-ют… кто-то пел песню мне в тот миг, когда один… Будем вновь с тобой в тот миг, когда, когда… – … – Вэй Усянь будто бы начал задыхаться, а из-под плотно прикрытых глаз полились кровавые слёзы. – Когда… Когда… А что – когда?.. – он приподнял веки и сквозь перепачканные ресницы пьяно воззрился на вконец растерявшуюся Вэнь Цин. – Чьи это слова? Что за песня? Я… не слышу в этих строках его, но в мелодии – да… Тогда… кто автор этих строчек?              Вэнь Цин не задумываясь ответила первое, что пришло в голову:              – Ты, – развив собственную мысль, она согласилась со своей первоначальной идеей. – Ты скучаешь. И твоё состояние сейчас не стабильно. Ты… так скажем… и не там, и не тут. Так как это твоя первая годовщина смерти, то тебе «не уютно». И тебе хочется, соответственно, от этого состояния избавиться. Похоже, что мелодия, которую ты напевал сейчас, ассоциируется у тебя со спокойствием и с ощущением защиты. А слова… их наложил уже на композицию ты, обличив собственные эмоции в песню.              – Вот как… – протянул Вэй Усянь, не до конца уразумевая происходящее. Его взгляд вернулся к небу и там и потерялся. – Кого же я ищу, А-Цин?..              Вэнь Цин вздрогнула на это обращение и чуть было по привычке не огрызнулась, но одернула себя, поняв, что сейчас Вэй Усянь не в себе. Он ищет поддержки и человеческого тепла. Не время спорить с находящимся в прострации призраком. Да и к тому же… недавно она сама назвала его ласковой формой. Что ж… пусть сейчас будет так. Но только один раз!!!              – Не знаю, А-Ин, – честно призналась с тяжким выдохом Вэнь Цин. – Правда. Но… полагаю, ты всё же владеешь ответом на свой вопрос. Если не можешь вспомнить, попытайся узнать его в тех строках, что были тобой изложены.              Вэй Усянь обессиленно покачал головой:              – Я… я не знаю… – слезы ускорили свой ход и принялись окроплять собой землю. – Он не хочет выходить ко мне из бесконечных коридоров моей дырявой памяти. Мне холодно… Он не хочет меня согреть… Он ненавидит меня за то, что я холодный… – Вэй Усянь застыл. – А почему… ему нужно ненавидеть меня?.. Чем я прогневал его?.. Он поэтому не приходит? Ему холодно со мной?              От такого обилия вопросов Вэнь Цин замешкалась:              – Ну… не думаю, А-Ин, – она почесала нос и в раздумьях слегка прикусила кончик языка. – Может, он сам пока не может найти к тебе дорогу? И потому пока не приходит к тебе. Плутает. Так же, как и ты.              – Ищет… – задумчиво выдохнул Вэй Усянь, открывая глаза. – Но я же не прячусь… Зачем… меня искать?..              Вэнь Цин не успела ответить, ибо пронесся по угрюмому небу громовой раскат, сотрясший Средний Мир. Она вздрогнула, когда ей в лоб прилетела ледяная дождевая капля.              – А-Ин, – попыталась воззвать к его разуму Вэнь Цин. – Пойдем домой. Дождь начинается.              – Дом?.. – рассеянно спросил Вэй Усянь, поднимая раскрытую к верху ладонь и подставляя её начинающемуся расходиться дождю. – А где этот дом?              Вэнь Цин показала пальцем вглубь горы и терпеливо ответила:              – Там.              Вэй Усянь искоса посмотрел в указанном направлении и отчужденно кивнул:              – Хорошо, – его ноги вдруг подкосились, а он сам кленовым листком осел наземь и повалился на спину, продолжая удерживать уже две раскрытые к верху ладони на весу и подставляя их слезам природы. – А-Цин… можно… мне побыть здесь?.. Здесь так спокойно… А потом… а потом пойдем домой? – его шепот, сорвавшийся после этих слов, был наполнен обремененной печалью и невозможной тоской. – Может, если я буду на одном месте, он когда-нибудь найдёт меня?              Вэнь Цин пожала плечами:              – Может, – чувствуя себя здесь лишней, она дернула краешком рта и развернулась по направлению к их поселению. – Что ж. Как… придешь в себя, мы ждем тебя дома. Цзыгуан тоже будет ждать.              Но Вэй Усянь не желал её отпускать. Вэнь Цин ничуть не ожидала, что тот попросит:              – Побудь со мной, – на вопросительный взгляд в свою сторону он пробормотал. – Мне… одиноко… и холодно. Если и ты уйдешь, то я точно пропаду.              На это Вэнь Цин не было, что ответить. Ледяные иглы уже вовсю хлестали её по щекам и морозили. Ей хотелось поскорее уйти домой, а не оставаться здесь, на проклятой сырой земле, под студеным ливнем.              Но что-то всё-таки заставило её, несмотря на свою чистоплотность, сесть на грязь подле оказавшегося во вмиг образовавшейся луже Вэй Усяня.              – Хорошо, – проскрежетала Вэнь Цин и уперла неоднозначный взор себе в колени. – Я буду рядом с тобой.              Вэй Усянь искренне поблагодарил:              – Спасибо… Мне легче… от этого… – он опустил руки – точнее, они будто бы сами легли в одну конкретную позу: очевидно, хорошо знакомую. Вэй Усянь непроизвольно изобразил всем телом звезду и затих, прикрыв глаза и словно бы погрузившись в долгий, беспробудный сон. – Спасибо… А-Цин…              Та что-то мыкнула в ответ по типу: «Не благодари», – и также погрузилась в тишину, думая о чём-то своём.              …              Демоны не видят сны. Но Вэй Усянь неожиданно видел.              …              Он скользил по черному стеклянному покрытию, словно по катку. Его тело двигалось отдельно от него и вытанцовывало замысловатые движения. На губах блуждала легкая, задумчивая улыбка, несущая в себе в то же время глубокую печаль и тоску.              Вокруг него мелькали силуэты. Неясные, размытые – и лишь он один обладал поразительной четкостью. Каждый проносящийся мимо него вальсирующий человек тотчас исчезал в тумане морока и сливался с невзрачным задним фоном – таким незначительным и безразличным, ведь весь Вэй Усянь погрузился лишь в свой танец, который, как он знал, вел его к нему.              Он продолжал напевать некую мелодию, а в голове звучали оформленные им самим строчки. Они звучали в унисон с композицией, идеально передавая большую часть творившейся в его душе сумятице, тем самым помогая её упразднить.              На ходу его перехватили чьи-то горячие руки – трепетные, аккуратные и донельзя нежные. Вэй Усянь, не открывая глаз, улыбнулся и позволил незнакомцу увлечь его за собой. Чужие пальцы почти не касались его, лишь щекотали прикосновениями легче крыльев бабочки хладные ладони и чувствительные лопатки.              Вэй Усянь невольно прильнул к нему и глубоко вдохнул исходящий от незнакомца жар и присущий ему аромат.              Хорошо… приятно… тепло…              Он уткнулся этому мужчине носом в изгиб ключицы и принялся размеренно дышать, наслаждаясь бережливыми объятиями. Уютными, несущими в себе один лишь долгожданный покой, усмиряющий душу.              Ресницы его задрожали и помогли увидеть незнакомца. Тот тоже был неясной дымкой – только белоснежной и чуть более четкой, нежели все остальные; и куда более яркой. Он словно бы сиял – и этот исходящий от его фигуры свет выделялся громким пятном среди общей темени и притягивал к себе.              Вэй Усянь глупым мотыльком, летящим на огонь, затрепетал и прижался к мужчине ещё ближе, ища защиты и словно бы не боясь в нём погореть.              Ведь ему было доподлинно известно, что тот, кто погорел, вновь не сможет этого сделать.              Они танцевали и танцевали, ни на миг не сбиваясь. Их тела двигались друг другу в такт, словно став продолжением друг друга. Похоже, на инстинктивном уровне им удавалось понимать песню сердца партнера по вальсу лучше, чем кому-либо другому.              Их танец мог бы длиться вечность, но мужчина начал таять. Вэй Усянь побитым лисенком смотрел на то, как надежные плечи под его пальцами распадаются и исчезают. Он отчаянно пытался ухватиться за него, поймать хотя бы жалкие крохи и оставить у себя, но туман рассеивался – равно как и морок, – исчезая в ночной пьяной пустоте.       

      

Сон стремительно разрушился…

             Белоснежные искорки усеяли собой пространство вокруг него и снегом осели, после впитавшись в мертвенно-черное стекло и унеся с собой чужой уют и тепло.              

…И Вэй Усянь снова остался один.

***

      На его беду, на первую неделю ноября выпало полнолуние.       

Как же Вэй Усяня ломало…

      Он взревел, растягиваясь по сосновому полу и выгибаясь глубокой дугой. Удлинившиеся против его воли клыки блеснули в лунном свете и будто бы заострились ещё сильнее. Когти скребли пол, словно пытаясь сорвать на древесных досках свою злость.       Энергия обиды пронизывала каждый фэнь комнаты и удушливым дымом концентрировалась по углам. Вошедшая проведать его Вэнь Цин едва ли не свалилась от недомогания, когда её дыхательных путей коснулся сей зловонный концентрат.              – Во имя Небес… Вэй Усянь… ты чего? – ответом ей был несдержанный рёв, местами переходящий в животный вой. Вэнь Цин побелела и, несмотря на собственное отчаянное желание сбежать, подскочила к нему. Едва сдержав порыв прикоснуться к нему, она затараторила. – Эй, ты слышишь меня? Вэй Усянь?!              Вэй Усянь болезненно замычал и выгнулся:              – Мужика хочу… – его голос пронизывали жалобные нотки, томление и вожделение. Тяга. Неудовлетворенность. Голод. – Прошу, Вэнь Цин… Приведи ко мне кого-нибудь… Я не могу… больше… – он смазанным пятном вскинулся и, приблизившись к глядящей на него во все глаза женщине, схватил её за плечи. – А, быть может, я сам спущусь в Илин?.. Ничего же не будет, да?.. Я осторожно… Никто не заподозрит хули-цзин, верно? Ведь Призрак Печальной Флорибунды мертв… Его сожгли. Разве может…              Вэнь Цин одернула его, грубо гаркнув и пихнув в грудь:              – Очнись, дурень! Что городишь?! – так как она несла в его комнату таз с водой, то за ней не заржавело вылить эту самую воду прямо Вэй Усяню в лицо. – Приди в себя! Как можешь ты поддаваться собственным инстинктам?! Окстись! Знаешь же, что тебе это чуждо! Противно! Мерзко!              Губы Хули-Цзин в инфантильной манере надулись, а он сам развязно и пошло заулыбался, кокетничая и изгибаясь мягкой волной:              – Ай-я… Сестренка Цин… Какая ты скучная!.. Грубая!.. Мужчинам… – Лис со знанием дела покачал когтистым пальчиком у неё перед глазами. – Такое не нравится! Они предпочитают… – и с придыханием принялся перечислять. – Чувственные натуры… Утонченные. Нежные, точно весенняя яблоня. Понимаешь? – Хули-Цзин прикрыл веки и закусил нижнюю губу, изнывая от желания. – Ах, как они несдержанны, когда от тебя веет этой аурой невинности и юности! Все удавки и цепи слета-а-ают…              Вэнь Цин ужаснулась:              – Во имя Небес… Ты себя слышишь?.. – она щелкнула на него пальцем. – Слышишь себя?              Вэй Усянь простонал, выдохнув и сжав свою грудь:              – Да-а… – его ноги разъехались в разные стороны и закрутились, извиваясь.              Вэнь Цин схватилась за голову:              – Драть твою мать и за ногу хватать… – она выругалась и, выхватив из внутреннего кармана бумагу для рисования талисманов, прокусила палец до крови, дабы начертить текст усмиряющего дух заклинания. – Допрыгались… Блядское полнолуние.              Вэй Усянь тем временем канючил:              – Я весь горю… Лишь только благородный муж, прекрасный, точно возвышенная зима, сможет остудить мой пыл… Где же он?.. Я же так жду его…              Губы Вэнь Цин лишь поджались. Она больше не нашла в себе сил что-то сказать против, ведь не стало тайной, что разговор не имел смысла. Вэй Усянь погрузился в пучины беспамятства и по новой стал рассыпаться на крупицы разврата, теряя себя.              Также ей была совершенно ясна причина слов Вэй Усяня.              «Ах, как они несдержанны, когда от тебя веет этой аурой невинности и юности!», – разве может Вэнь Цин злиться и ругаться на Вэй Усяня за эти слова?..              Ведь именно Вэнь Лонвэй привил ему это. Именно из-за её младшего дяди и его пристрастий её друг сейчас так страдал не в силах совладать с собственной сутью в полнолунных лучах.              Женское сердце обливалось кровью от сочувствия. В голове её никогда не укладывалось, как взрослый мужчина мог хотеть только-только повзрослевших юнцов? Они же ещё вчера были глупыми мальчишками!              Её цепкий взгляд на секунду оторвался от талисмана и всмотрелся в окрашенные похотью и жаром такие ещё детские черты. Подобная картина выглядела несуразно и вздымала ярое желание скривиться и в ярком приступе омерзении отбросить сие нелицеприятное зрелище от себя. Лишь бы только не видеть грязного разврата в мальчишеских чертах…       Вэнь Цин ясно понимала – ещё когда они впервые встретились, – что Вэй Усянь выглядит довольно-таки молодо. Она знала, что ему около семнадцати-восемнадцати, но, глядя на него, ей удавалось дать ему от силы шестнадцать – а так, и вовсе пятнадцать. Именно поэтому в её мозгу не могла уложиться мысль, что такой ещё совсем мальчишка с миловидными чертами, не приобретшими взрослость, может ублажать в постели зрелого мужчину.              А теперь… ей было больно. Всё внутри сжималось от осознания, что этот самый «зрелый мужчина» всё же испортил эту юную, невинную красоту. Опорочил и осквернил. Заразил своим развратом и не оставил от него лекарства.              Вэнь Цин, поджимая губы, склонилась над ним и успокаивающе зашептала:              – А-Ин, посмотри на меня. Тебе плохо. Но ничего страшного. Я же – врач, помнишь? Я вылечу тебя, – она поднесла талисман к его груди, но тот тут же вспыхнул и пеплом осел на обугленный от лисьего жара пол. Вэнь Цин цыкнула без тени реальной злости. – Блядство.              Вэй Усянь захныкал, начав ластиться к её руке:              – Сестрёнка Цин… – пылкий взгляд с расширенными зрачками вперился в неё исподлобья и отказался отпускать. Он замурлыкал. – Помоги мне… я изнываю от желания… хочу жатву… Как в тот раз… Тогда я столь здорово порезвился с теми мужчинами… Сколько их было! Хочу столько же… Мне мало… Не ругайся на меня… Мне же плохо…              В голове Вэнь Цин роилась тысяча и одна мыслей, но ни одна из них не давала ясного ответа на вопрос: что с ним делать? Глаза бегали по пьяному лицу и недоумевали. Ледяная кожа ищущего ласки призрака будто бы в самом деле горела, не в силах вернуться в норму.              Как врач она должна была найти решение. Вылечить. Облегчить чужую боль. Но у неё не выходило, ибо эта сфера была ей не знакома.              – Вэй Усянь, – попробовала она воззвать к нему. – Вэй Усянь.              – Не поможет, – донёсся циничный голос старца со стороны. Вэнь Цин резко обернулась, укалывая взглядом темноту угла, в которой замер силуэт пожилого мужчины с белёсыми глазными яблоками без зрачков. – Пока небо не окрасится в рассветные тона – ты хоть обзовись его. Он по-прежнему будет выть, не слушая твоих слов.       – Кто ты такой?.. – напряженно процедила Вэнь Цин, инстинктивно закрывая Вэй Усяня рукой.       Эта глупая попытка и это желание защитить вызвали у духа усмешку:       – Я не враг. Я дух этой горы. Меня зовут Луаньцзан.              Вэнь Цин вскинула брови:              – Луань…цзан?              Луаньцзан кивнул и приблизился, взирая на неё сверху:              – Истинно так, – он со старческой снисходительностью осмотрел дрожащее тело на истерзанном полу и сокрушенно поцокал. – Ничему-то тебя жизнь не учит, А-Сянь. Заклинатель же всё-таки. Неужто не знал, что демонам нужно пополнять запасы светлой энергии и утолять голод?              – То есть, он будет так каждое полнолуние?! – побелела Вэнь Цин. – Но... В предыдущие Вэй Усянь не был таким! Я… ни разу не видела его в подобном состоянии. Это…              – Я знаю, – перебил её Луаньцзан. – Это потому, что в свою последнюю жатву А-Сянь истребил около пятидесяти человек, а потом внедрился в среду заклинателей, где его энергия обиды «успокоилась» и «затаилась». Сейчас, потеряв сдерживающий фактор в лице семьи А-Сяня и необходимости скрываться, демоническая ци вновь заявила о себе. Совершенно естественно, что призрак испытывает голод – тем более после такого длинного перерыва, – а лис тянется к энергии ян, – Луаньцзан легко присел на корточки и пальцами подцепил подбородок Вэй Усяня. – Тц-тц-тц, А-Сянь, А-Сянь… И что же это такое?              Вэй Усянь развязно заулыбался и повилял бедрами:              – Луаньцзан…              – О, не надо. Я слишком стар для этого, – небрежно отмахнулся Луаньцзан и словно бы между прочим попросил у Вэнь Цин иглы. – Врачеватель Вэнь, поделитесь со мной несколькими медицинскими иглами из вашего арсенала. Боюсь, без них мне не справиться.              Вэнь Цин, если и удивилась, виду не подала. Она нырнула за пазуху и вытащила оттуда железный коробок с несколькими рядами игл разных длин и толщин.              Луаньцзан точным движением выудил парочку игл, сжал их в ладони, после удовлетворенно хмыкнув, и склонился обратно, ласково сюсюкаясь:              – Ну-ну, мой дорогой А-Сянь. Нехорошо тебе?              Вэй Усянь с придыханием заканючил:              – Очень плохо, дедушка Цзан… Не могу… Не могу… – он пораженно раскрыл глаза, вытаращив их, когда Луаньцзан воткнул несколько игл в акупунктурные точки Вэй Усяня в области шеи.              – Ну вот. Другое дело, – фыркнул Луаньцзан, отстраняясь и строго объясняя Вэнь Цин. – Твои иглы сделаны из чистого, наполненного светлой духовной ци серебра – хули-цзин такое не любят. Я дополнил их несколькими свойствами, которые сводят на нет… м-м-м… – он неопределенно махнул рукой, подбирая верное слово. – Буйство. Воткнешь пару таких иголочек – и будет тебе послушный лисеночек, – Луаньцзан похлопал опешившего и словно скованного Вэй Усяня по щеке и легко поднял на руки. – Беспорядочные связи с мужчинами в безумном порыве разрушают его душу. Это тяжело бьет по нему и травмирует. Нам это не нужно. Ты же лекарь – следи за его состоянием. Будешь очищать иглы и колоть их ему накануне ночи, дабы предотвратить подобный эффект.              – Откуда вам известны такие тонкости?              – Мне много лет. А за века, прожитые мной, я слышал и знавал множество способов укрощения хули-цзин. Эти эпохи уже давно канули в никуда, а их учения всё ещё хранятся в моей памяти – пусть те и не дошли до ваших дней.              Уложив Вэй Усяня на его кровать и оставив на попечение Юя, Луаньцзан пальцем поманил Вэнь Цин за собой:              – Идём, я покажу, что нужно делать. И как. У тебя будет в арсенале два типа игл: как процедура и как жесткий рычаг воздействия.              – Жесткий рычаг воздействия? – протянула Вэнь Цин. – Это если профилактика не поможет и он все равно потеряет над собой контроль?              Луаньцзан кивнул:              – Верно. Они жестче. И будут его буквально вырубать. Эти же помогут ему выровнять ток его энергии обиды и стабилизировать гомеостаз*. В целом, ты правильно сказала – профилактика. Не более. Потому мягче.              Выйдя на улицу, Вэнь Цин смогла полноценно вдохнуть. Сознание прояснилось и цепче ухватилось за новую информацию:              – Иглы нужно будет очищать?              – Само собой, – Луаньцзан вернул несколько игл Вэнь Цин, дабы та спрятала их в отдельный короб. – Для должного эффекта нужно соблюдать наивысшую степень чистоты. Будешь выдерживать их под прямыми солнечными лучами в течение долго времени – так долго, как сможешь. Чем дольше, тем лучше. Серебро зарядится солнечной энергией и сможет более стойко держать напор демонической ци.              Вэнь Цин скользнула взглядом в сторону комнаты на втором этаже и поджала губы:              – Сделаю.

В конце концов, врач она или не врач?

***

      Всё то время, пока цвела полная луна, Вэй Усянь был готов лезть на стенку.              Его выворачивало, выгибало и прошивало разрядами. Каждый фэнь комнаты покрылся множеством порезов от когтей и пропах лисьей демонической ци.              – Позволь мне спуститься в поселение… – выл Вэй Усянь. – Я уже не могу!.. Пусть я потом с ума сойду от чувства вины!.. Умоляю! Лишь одно способно облегчить мои страдания!              – Терпи! – в один голос цинично обрывали Вэнь Цин и Подсознание. – Помни, ты – заклинатель. Нельзя убивать людей. Нельзя потакать собственным инстинктам. Ты не животное. Человек. Просто немного другой. Уймись, – говорила Вэнь Цин и вкалывала ему иглы. Несколько раз даже доходило до очень сильных, что могли вырубить его на несколько часов. Никто его не жалел.       ...Но иногда Подсознание всё же в тиши ночи, когда приступы достигали пика, сжаливался над ним и сидел подле него, гладя по голове и успокаивая.       

…

      – А-Цин!!! – болезненно проскрипел искажённым от демонической ци голосом Вэй Усянь. – Развей мою душу!!! Это уже выше моих сил!!! Сколько можно?! При смерти страдал, сейчас – страдаю… Используй талисманы! Пронзи меня своим мечом! Я уже не могу…              Вэнь Цин раздосадованно поджала губы:              – Даже если бы я захотела развеять твою душу, то не смогла бы этого сделать. Талисманы сгорают, едва я их подношу к тебе, и никакого вреда не причиняют. Что уж говорить, ты долгое время пробыл среди заклинателей высокой руки и никто из них не заподозрил в тебе демона. Ты силён. Навряд ли у меня найдётся способ подарить тебе забвение.              Увидев, что после ее слов Вэй Усянь вдруг странно задышал, ломано выгнув пальцы и впив их в доски, и согнулся пополам, крупно дрожа, Вэнь Цин встревоженно воскликнула:              – Вэй Усянь? – она вытащила заготовленные иглы и приготовилась вкалывать их. Но всё же, по какой-то причине сделать этого не поспешила. – Что с тобой? Состояние изменилось? Расскажи мне. Что ты чувствуешь?              Но Вэй Усянь словно бы в самом деле утратил рассудок. Едва Вэнь Цин пинком перевернула его на спину, дабы заглянуть в лицо, она увидела, что глаза и зрачки Вэй Усяня донельзя расширились, взгляд подернулся туманной пеленой безумного страха и рассеялся. Черты исказились и потерялись в смазанном ворохе ужаса.              – Эй! – побелела Вэнь Цин. – Ты чего?! – она плюнула на его нелюбовь к каким бы то ни было прикосновениям и, схватив за грудки, с чувством затрясла. – Посмотри на меня, Вэй Усянь!!!              Тот, ощутив на своей одежде вес чужих рук, по-детски испуганно взвыл и отшатнулся прочь. Вэй Усянь раненным зверем забился в угол, ошалело глядя из темноты на Вэнь Цин, и, обвив себя руками, точно плетями, лихорадочно затараторил:              – Руки, руки, руки… Не трогай меня… Не трогай…              Вэнь Цин показательно вскинула ладони, немедленно давая Вэй Усяню понять, что не станет прикасаться к нему, и таким образом подставляя их под направление загнанного взора.              – Не трогаю, – твердо заверила Вэнь Цин и сощурилась, начав о чём-то догадываться. – Ты узнаешь меня?              Но Вэй Усянь словно бы почти её не слышал:              – Не хочу быть забытым… Не хочу кануть в никуда… Я хочу домой… домой… Не трогайте меня… Умоляю, не трогайте меня…              – Тебе страшно?              Вэй Усянь всхлипнул, уронив кровавые слезы на ладони, и закрыл ими лицо, по-прежнему давясь ненужным для его функционирования кислородом:              – Почему я так хочу лечь под кого-то?.. Я же не люблю прикосновения! Я боюсь их! Почему я хочу мужчин, которых боюсь?! Не надо… Не слушайте меня… Я не в себе… Не… Не… Не подпускайте их ко мне… Не развеивайте меня… Я хочу жить…              Лицо Вэнь Цин треснуло:              – Да у тебя паническая атака…              – Я сошёл с ума, – истерически рассмеялся Вэй Усянь и поднял на растерявшуюся женщину свои полыхающие алым светом и истинным безумством глаза. – У меня поехала крыша!.. – он с нажимом провел ладонями по своему лицу, размазав кровь и придав ему куда более жуткий, призрачный вид. – Какой кошмар… Я в самом деле сумасшедший… Безумец… Как же… Как же так?.. Почему я двинулся?..              – Потому что тебе было слишком больно, – бледнея до пепельного оттенка прохрипела Вэнь Цин. – И страшно. Всё-таки твоя смерть была совсем не милосердной.              Вэй Усянь захихикал:              – Пожалуй! – он откинулся затылком на стену, крупно содрогаясь и рвано вдыхая, вследствие чего давясь воздухом. – Задыхаюсь… Где я?.. Кто ты?.. – пальцы поползли выше и впились с силой в волосы, будто бы хотели их вырвать. – Уходи!!! Оставь меня одного!!! Не смей трогать меня!!              – Я не трону, – Вэнь Цин сделала осторожный шажок вперёд и, создав зрительный контакт с мечущимся в огне собственного сумасшествия и паники зверем, села на пол, продолжая держать руки на весу. Голос её лишился привычной грубости и эмоциональности и, напротив, смягчился, став обволакивающим и успокаивающим. – Обещаю, что не трону.              – Он тоже обещал!!!              – Кто – он?              Этот вопрос словно бы спустил стрелу с готового к атаке арбалета. Вэй Усянь заверещал:              – Этот урод!!! Он… Он… Он… Рядом был… Защищал… А потом… Потом…              Взор Вэнь Цин наполнился неприкрытым сочувствием:              – Вэй Ин, ты слышишь меня? – она не стала заострять внимание на Вэнь Лонвэе, потому как перво-наперво его нужно было успокоить.              Вэй Усянь всхлипнул и согнулся пополам, спрятав лицо в коленях. Он замер без осознанного движения, не говоря и слова. Вэнь Цин повторила вопрос:              – Вэй Ин, ты слышишь меня?              Обхватив руками голени, Вэй Усянь поелозил лбом по коленям, изображая «нет».              – Как же – нет? Ты ответил мне. Значит, слышишь. Давай ещё разок, Вэй Ин. Скажи, ты слышишь меня? Поговори со мной.              – Не надо…              – Почему не надо? Тебе страшно? Больно? Что мешает тебе говорить?              – Я сейчас умру… Вибрирую… Вибрирую… Всем своим телом вибрирую и содрогаюсь… Меня рвут на куски, а легкие горят… Говорить… тяжело… Дышать… Не могу дышать… Почему, делая вдох, я не чувствую себя лучше? Почему кислород не доходит до легких и не впитывается в кровь?..              Поняв, что Вэй Усянь напрочь не осознает, что уже мертв, Вэнь Цин не стала его разубеждать в этом. Она мягко заговорила:              – Хорошо. Я не буду тебя торопить. Поговорим тихонько. Неспешно. Постепенно. Пока что слушай мой голос. Договорились? Тебя не пугает он? Можешь подать свой ответ как тебе угодно.              Вэй Усянь промычал нечто похожее на «да».              – Славно, что он тебя не пугает. В таком случае мне будет куда легче помочь тебе. Не бойся, ты не умрёшь. Легкие горят, потому что тебе страшно. Воздуха не хватает – естественная реакция на сильное состояние испуга. Тебе просто нужно немного структурировать дыхание. Позволишь помочь? Давай вместе? – ломаный кивок. – Сможешь сесть? Посмотри на меня, пожалуйста.              Вэй Усянь заторможенно приподнял голову – так, чтобы видеть Вэнь Цин, – и подпер её обеими руками, потому как она всё норовила упасть.              Вэнь Цин улыбнулась уголками губ, подбадривая:              – Замечательно. Ты большой молодец. Давай, смотри на меня и повторяй, – она медленно вдохнула глубоко, положив себе руку на грудь и не прервав зрительного контакта. – У тебя всё получится. Нужно просто повторить за мной. Это не страшно. Мы вместе будем дышать, чтобы тебе стало легче. Ты мне веришь?              – Нет, – незамедлительно проскрипел Вэй Усянь. – Но другого… выхода… у меня нет.              – Для начала и это сгодится, – попыталась сгладить углы Вэнь Цин. – Обещаю, тебе станет чуточку легче. Делай как я.              Она принялась показывать, как дышать: медленно, глубоко вдыхать, сосредотачивая всё своё внимание на этом действии и ни на чём более. Вэй Усянь, дико глядя на неё исподлобья, пытался повторить каждое её движение по максимуму. Он так же приложил к груди свою дрожащую руку, прикрыл рот и сконцентрировался на дыхании через нос.              – Вот так. Видишь? Всё совсем не сложно. Дышать нужно через нос – и только через него. Иначе в твоем состоянии возможна гипервентиляция легких. Это плохо. Из-за этого у тебя кружится голова, – Вэнь Цин прекратила демонстрировать дыхательный процесс и повторила заданный ранее вопрос. – Вэй Ин. Ты слышишь меня?              – Да, – ответ уже куда более чёткий и ясный, пусть ещё и хрипящий, и самую малость звенящий. Взгляд не вернул себе осознанность, но немного прояснился.              – Ты узнаешь меня?              – Да.              – Отрадно, – похвалила его Вэнь Цин. – Делаешь успехи. А теперь, давай пойдем дальше, – она покрутила головой, задумчиво цепляясь за каждый предмет в комнате, который каким-то чудом уцелел. Она ухватилась за закатившуюся под тумбу кристальную бабочку и, просияв, спешно переудила её в свои руки. – Как тебе эта фигурка? Красивая, правда?              Вэй Усянь мазнул её взглядом и заторможенно кивнул.              – Красивая, – Вэнь Цин протянула ему бабочку, поставила в нескольких цунях от него и отодвинулась обратно. – Расскажешь о ней немного? Всё, что знаешь. Откуда она у тебя. Для кого сделана. Кем сделана.              Явно не понимая, зачем это требуется, Вэй Усянь задергал уголками губ, но тем не менее послушно рассказал:              – А-Юаню сделал. Я. Из моей ци.              – Какой ты молодец. Я так не умею. И что, просто выделил ци, и она затвердела?              – Мгм, – подтвердил её догадку Вэй Усянь. – Я выделил. Заставил принять форму и затвердеть. Красиво. А-Юаню нравится.              – Главное, что нравится, – Вэнь Цин вновь закрутила головой и переключила внимание Вэй Усяня на книгу. – Что это за книга?              – Мои рукописи.              – О чём они?              – Темные практики, – незамедлительно ответил Вэй Усянь. – Учусь. Исследую. Создаю.              – Что создаешь? – не давала ему времени на раздумья Вэнь Цин, старательно принуждая мозг Вэй Усяня отдаляться от опасного, безумного пограничья.              – Разное.              – И какое оно – разное?              – Я ещё подростком хотел придумать что-то, что могло бы облегчить ночные охоты, – скрипуче прошелестел Вэй Усянь, залезая в закрома своей памяти. – Потому придумал флаг, притягивающий нечисть. Сейчас работаю над компасом.              – Ничего себе. Это поражает, – искренне удивилась Вэнь Цин. – Как тебе удается придумывать и реализовывать столько всего интересного?              – Не знаю, – пожал плечами Вэй Усянь.       

…

      Вэнь Цин ещё долгое время что-то спрашивала у него. Просила рассказать. Что угодно. Любое, приходящее в голову. И Вэй Усянь рассказывал.              По прошествии часа он вдруг понял, что больше не задыхается, а дикий страх и непонятный ужас исчезли, растворившись во мгле. Вэй Усянь точно в замедленной раскадровке прижал руку к сердцу и расстроенно осознал, что там пусто.              – Как ты? – обратила на себя его внимание после продолжительного затишья Вэнь Цин.              Вэй Усянь шепнул:              – Странно. Но, в принципе, спокойно.              Вэнь Цин кивнула:              – Это хорошо, – она поднялась и отряхнула ладони. – У тебя была паническая атака, спровоцированная приступом энергии обиды, – уколов взглядом, Вэнь Цин защелкнула коробок с медицинскими иглами и ткнула им в него. – А я говорила. Активная деятельность нужна, активная деятельность важна. Вэй Усянь, тебе жизненно необходимо чем-то себя занимать, иначе мозги уедут напрочь. Ты меня не слушал всё это время и как итог словил паническую атаку. Не окажись меня рядом, неизвестно, как скоро ты бы выбрался из этого состояния.              – Что мне делать, если меня накроет снова, а тебя не будет рядом? – серьезно спросил Вэй Усянь, тяжело опуская на колени руки и откидываясь спиной на стену.              – Вспомни, что сейчас делали мы с тобой. Следи за дыханием и отвлекай свое внимание. Смотри подолгу на какую-нибудь стороннюю вещь, описывай её, рассуждай, из чего она сделана, кем сделана, для какой цели сделана. Что угодно. Но заставляй свой мозг работать. И главное: не думать в том направлении, что могло спровоцировать этот самый приступ. К примеру, как сейчас.              – А что сейчас было? – недоуменно моргнул Вэй Усянь, на что Вэнь Цин устало потерла лицо.              – Тебя пугает, что ты жаждешь лечь под мужчин. Ты боишься их, но в то же время желаешь. Подсознательно, – она ткнула пальцем себя в висок. – Для тебя мужчины – самый главный страх. Ты чувствуешь себя беззащитным перед ними. Уязвимым. Ты им не доверяешь и не ощущаешь рядом с ними себя в безопасности. Именно поэтому это возмутительное желание провоцирует «столкновение сторон» внутри тебя, которое как раз-таки и достает тяжелые воспоминания и впечатление от них. Как итог: дикий испуг и ужас.              – Понятно, – бросил Вэй Усянь, прикрывая глаза. – Этого мне ещё не хватало… – несколько подумав, он напряженно процедил. – А паническую атаку… можно предугадать? Избежать как-то её возникновение.              – Думаю… – вдумчиво протянула Вэнь Цин. – Нет. Пусковой механизм паники может привести в действие что угодно. Любое незначительное событие – и даже фраза. Тяжелый для тебя момент и воспоминание, хранящее в себе самое травмирующее для тебя событие, может напомнить о себе тогда, когда ты даже не помыслишь о нём. Просто… нужно знать, как свести твою панику на нет.              – Буду иметь в виду, – прохрипел Вэй Усянь и затих. – Сон.              – Да, – Вэнь Цин двинулась к двери. – Нам всем необходимо отдохнуть. Пойду-ка поищу бабушку и А-Нина. Приготовим что-нибудь. Тебе ужин принести?              Вэй Усянь дернул уголком рта:              – Нет нужды, – помолчав, всё же добавил. – Вэнь Нин и бабушка в сараях.              – В каком конкретно? – пробурчала Вэнь Цин. – У нас их целое поселение!              – Крайнее здание. Ближе к жилому комплексу.              – Так бы и сразу, – вздохнула Вэнь Цин и поспешила удалиться. – Давай, отдыхай. Спокойной ночи.              – Спокойной ночи… – Юй неусидчиво потоптался на жердочке и неуверенно каркнул, спрашивая. Вэй Усянь, не открывая глаз, хмыкнул. – Коль так хочется посидеть со мной – идём.              Ворон ощутимо просиял и в момент оказался у него на колене, ненавязчиво умолкая, дабы даже ненароком не разозлить или не потревожить хозяина.              Вэй Усянь, перед тем, как провалиться в долгожданную пустоту и тишь, отстраненно порадовался тому, что период полной луны кончается и он сможет вернуться в привычное себе русло.

***

Полтора года спустя.

…

      А-Юань, шкодливо хихикая, на цыпочках прокрался внутрь пещеры. Он выглянул из-за угла и увидел склонившуюся над чем-то фигуру. На детское личико выпорхнула предвкушающая скорое исполнение своей шалости улыбочка.              Подобравшись к стопке сложенных край к краю льняных одеял, А-Юань воровато выглянул, проверяя, не навострил ли уши лис. Не прогадал: те преспокойно лежали, как обычно припав к макушке.              Мальчик так сосредоточился в своих наблюдениях, что напрочь забыл следить за обстановкой вокруг. Так как глазки были прикованы к непринужденному изгибу спины, они не заметили, что сзади подкрался змеевидный хвост. Он завизжал, когда пушистая сестричка вынырнула из его собственной тени, обхватила поперек живота и потащила к столу, за которым работал Вэй Усянь.              Тот хмыкнул, не отрываясь от работы:              – Что, попался, партизан?              – Как ты меня заметил? – надул губы оправившийся от первоначального испуга А-Юань. – Я же был осторожен!              – О, все просто, – легко выдохнул Вэй Усянь. – У меня просто глаза на затылке.              А-Юань нахмурился, важно сощурился, придирчиво прошелся взглядом по затылку Вэй Усяня, но ничего, кроме черных ушек с алыми кончиками и заколок, не нашел.              – Неправда! У тебя там нет глаз.              – А вот и есть, – возразил Вэй Усянь, потрепав А-Юаня хвостом по макушке и им же подтолкнув мальчика в сторону выхода из пещеры. – Давай. Иди погуляй на улице. Там солнышко светит. Воздух свежий. Не то что здесь. Нечего тебе в темноте сидеть.              – А ты? – простодушно спросил А-Юань, склонив на бок голову. – Разве тебе не вредно сидеть в темноте? Солнышко светит! А тут – нет.              Вэй Усянь фыркнул:              – Мне не нужно солнце. Ты – растущий организм. Тебе есть резон. Солнышко тебя любит. Меня – нет.              А-Юань расстроенно протянул, надув губы:              – Почему-у-у?..              – Потому что солнышко любит людей, – Вэй Усянь повернулся к нему и дрогнул уголками губ. – А я не человек.              – Правильно, ты лисёнок! – воскликнул А-Юань. – А лисят солнышко тоже любит!              – С чего ты взял? – едко выгнулась бровь. – Оно меня только неприятно печёт, а не греет. Оно… – взгляд потяжелел, наполнившись неведомыми А-Юаню сожалениями и печалями. – Внимательно только к живым. А я мертв.              – А что такое «мертв»? – в своей неизменной детской непосредственности поинтересовался А-Юань, не сводя с него горящего искренним любопытством взгляда.              – Когда тебя больше нет в этом мире. Когда твое сердце не бьётся. Когда… – горло свело судорогой, но Вэй Усянь смог подобрать нейтральное описание. – Ты такой же, как я и твой дядя Нин.              На глаза А-Юаня наползли слезы. Он плаксиво шмыгнул:              – Сянь-гэгэ и дядя Нин такие хорошие!.. Почему солнышко их не греет?..              Вэй Усянь искренне удивился:              – Почему ты плачешь?              – Потому что я хочу, чтобы солнышко грело и Сянь-гэгэ, и дядю Нина! Я не хочу, чтобы вы сидели в темноте!..              Глаза Вэй Усяня забегали, а уши задрожали и встали торчком – они так делали всегда, когда он терялся.              – Ну… это не страшно… Даже если придётся сидеть в темноте, я не расстроюсь. Тут по-своему уютно.              – Уютно?..              – Конечно, уютно, – заверил Вэй Усянь, стирая слезы с детских щек одним из своих хвостов. – Тем более, что ты иногда заходишь. Это радует меня. Ты приносишь с собой свет и тепло. И не обязательно выходить под солнечные лучи.              А-Юань шмыгнул, но кивнул. Его взор вдруг зацепился за поделку на столе Вэй Усяня:              – Сянь-гэгэ, а что ты делаешь?              – Что делаю? – вскинул брови Вэй Усянь. – А, это, – хвост обвил А-Юаня поперек живота и поднял вверх, усаживая его ему на колени. – Смотри.              – Ух ты!!! – восторженно выдохнул А-Юань. – Как красиво!!! Что это?              – Подарок.              – А кому?              – Твоему маленькому братцу, – А-Юань пораженно вскинул голову, даже забыв спросить от удивления. Вэй Усянь фыркнул, щелкнув его по лбу. – А что, ты думал, будто я лгу тебе? Помнишь, я закапывал тебя в землю и поливал как редиску?              – Помню… – округлил рот мальчик.              – Ну вот, – самодовольно ухмыльнулся Вэй Усянь. – Теперь у тебя есть маленький братец. Ему скоро будет месяц, поэтому я пойду его навестить. Его душа и тело достаточно окрепли, чтобы такой лис, как я, смог подойти достаточно близко и не навредить своей аурой зла.              – Сянь-гэгэ не злой, – твердо возразил А-Юань.              – Многие с тобой не согласятся, – равнодушно бросил Вэй Усянь. – Не суть. Гляди лучше, какую я вещицу ему сделал.              А-Юань внимательно рассмотрел подвеску в виде серебряного лотоса с золотыми, агатовыми, хризолитовыми вкраплениями и заключил:              – Шедевр.              Вэй Усянь усмехнулся:              – Вот спасибо за оценку, – он подцепил колокольчик кончиками когтей и покрутил из стороны в сторону. – Я его ещё не доделал.              Мальчик вытянул лицо:              – А что тут ещё делать?              – Будь это бесполезная безделушка, – цыкнул Вэй Усянь. – То тут и в самом деле не нужно было что-либо ещё делать. Но она же должна быть не простой.              – О-о-о, – выдохнул А-Юань, захлопав в ладоши. – А что она будет делать?              – Оберегать от мне подобных.              – Зачем? – глупо захлопал глазами А-Юань. – Ты же хороший! Зачем от тебя защищаться?              Вэй Усянь качнул головой:              – Я – может быть, такой, как ты говоришь. Но остальные… мне подобные… вполне могут причинить вред. Этого я не хочу.              – И как ты сделаешь из этого цветочка оберег?              – Оставлю лежать под прямыми солнечными лучами на аметистовой плите до самого моего отбытия. Подвеска насытится светлой ци и приобретет защитные свойства благодаря аметисту.              – А, – выдохнул А-Юань. – Я смогу пойти с тобой? Чтобы увидеть маленького братца.              – Боюсь, пока нет, – он щелкнул его по носу. – Будешь старше – обязательно возьму тебя с собой. Пока потерпи немножко, хорошо? К тому же, и твоему маленькому братцу тоже нужно подрасти. Дашь ему время?              – Ладно… – мальчик понуро опустил плечи и просиял. – Тогда… пока он будет расти, я придумаю и сделаю подарок для него! Научишь меня, Сянь-гэгэ, как делать такие замечательные вещицы?              Вэй Усянь будто бы призадумался:              – Ну… не знаю, не знаю, – видя умоляющий взгляд, он быстро сдал позиции. – Научу. Только после праздника. Договорились? Мне нужно ещё закончить с делами.       

***

Полуденный час. Тропа Цюнци.

…

      Вэй Усянь подкинул Юя вверх, помогая ему взлететь выше, чем он мог бы самостоятельно. Проводив птицу взглядом и позволив своему «воспитаннику» порезвиться, он искоса посмотрел на ступающего подле него безмолвного Вэнь Нина:              – Чего такой хмурый?              – А? – «вздрогнул» Вэнь Нин. – А, простите, молодой господин Вэй. Задумался.              – Тогда… – Вэй Усянь играючи пощекотал его бок кончиком своего выглянувшего из тени хвоста и зафырчал. – Моя прерогатива не дать тебе задумываться, ведь это означает скуку! Не дело, – он закрутился вокруг Вэнь Нина и задразнился. – А-Нин, а, А-Нин, что такой хмурый? – Вэй Усянь, как обычно играют с маленькими детьми, закрыл ладонями глаза и пропел. – А где наш веселый А-Нин? – и отвел ладони, символизирующие ставни. – Ах, вот он!              – Молодой господин Вэй… – смутился Вэнь Нин.              – А вот нечего провоцировать меня, – шкодливо ощерился Вэй Усянь. – Ты же знаешь. Лисья натура – она такая, – он вернулся в исходное положение и продолжил ступать параллельно ему. Видя, что Вэнь Нин не слишком разговорчив, Вэй Усянь всё же твердо уверился в своем желании поболтать с ним. Он юркнул во внутренний карман ворота и выудил оттуда бархатную коробочку.       Задорный блеск привлек чужое внимание:       – Что это такое, молодой господин Вэй?              Вэй Усянь, довольный своей выходкой, вздернул нос и важно объявил:              – Замысел Небес никому знать не дозволено, – Вэнь Нин округлил рот в понятливом «О» и умолк. Вэй Усянь потерял терпение и зафырчал. – Вэнь Нин, разве тебе не известно, что в такие моменты нужно продолжать спрашивать, дабы утолить свое любопытство? Неужели ты и вправду не хочешь узнать, что же это такое?              Вэнь Нин остолбенело посмотрел на него с пару мгновений, а после наконец отреагировал:              – О. Молодой господин Вэй, что же вы всё-таки приготовили?              Вэй Усянь по-лисьи заулыбался и играючи открыл перед его носом коробочку.              – Вуаля.              Вэнь Нин подорвался было склониться к коробке, дабы заглянуть внутрь, но поморщился, когда светлая ци легкой ударной волной ущипнула ноздри и щеки. Вэй Усянь зашипел и одернул руку, другой спешно закрывая коробку:              – Вот блин. Опять забыл. Прости, Вэнь Нин. Нам нельзя касаться этого колокольчика ввиду его сильной светлой ци.              – Откуда она в нем?              – Я спросил у Луаньцзана, куда можно деть этот колокольчик, чтобы напитать его огромным количеством светлой ци. Тот сказал, что в глубине горы есть самое-самое чистое место, в котором ещё теплится немного духовной энергии.              – Там, где жилой комплекс, – догадался Вэнь Нин.              – Ага, – подтвердил Вэй Усянь и спрятал коробку обратно в карман, неустойчиво закрепив его. – Я попросил помочь мне в этом Вэнь Цин. Так как… я демон… то моя энергия могла отравить позитивные свойства колокольчика. Она отнесла изделие вглубь горы, нашла аметистовую плиту, что впитала в себя все «демонические примеси» и напитала колокольчик светлой ци, вытянутой из земли, – он перекатился с пятки на носок и пропел. – Как-то так. Теперь это целебный колокольчик.              – Здорово! Молодой господин Вэй, вы мастер на все руки! – искренне похвалил Вэнь Нин.              – Ой, не заливай, – начал было улыбаться Вэй Усянь, но все какие бы то ни было задатки хорошего настроя иссякли, когда по связи с Юем поступило предупреждение об опасности. Вэй Усянь замер посреди дороги и ужесточил лицо. – Кажется, нам тут не рады.              – Молодой господин Вэй? – не понял Вэнь Нин и прислушался. – Я ничего не чувствую. Тихо так.              – Вот именно, – он враждебно скосил глаза в вышину, в заросли, где, как Вэй Усянь почувствовал ещё давно, но списал на простых прохожих, скопились притаившиеся адепты клана Цзинь. Он шершаво улыбнулся и нарочито приветливо проворковал. – Ну что вы как не родные. Не ютитесь по кустам. Выходите.              Из-за веток тут же вылетела стрела, кою Вэй Усянь, хмыкнув, кратким движением руки скучающе перехватил.              – Как жалко, – безучастно цокнул Вэй Усянь. – А я думал, нам суждено встретиться за одним столом на семейном пиршестве, – он по-лисьи ощерился. – Цзинь Цзысюнь, как тебе не стыдно столь бессовестно нападать на меня исподтишка без объявления войны? Фашист.              Возмущенный Цзинь Цзысюнь выглянул из-за кустов и, пылая от гнева, выставил на него палец:              – Это я-то бессовестно нападаю?! – он едва ли не задыхался. – Это я-то фашист?!              Вэй Усянь выпятил губу и без обиняков бросил:              – Ага.              – Да ты!.. – побелел Цзинь Цзысюнь. – Вот же ж сволочь… – он зашипел. – Немедленно сними свое проклятье, демоническое отродье!              Вэй Усянь замер:              – Что ты сказал?              – Что слышал! – хмыкнул мужчина, сунув руку в колчан за новой стрелой. – У меня, в отличие от тебя, грязная тварь, слух превосходный! Вот те раз. А я-то думал, в чем фишка. А тут все настолько пошло! Кто бы мог подумать, что темный заклинатель окажется демоном!              Осознание обухом ударило по голове. Они все слышали. Каждое слово, сказанное Вэй Усянем Вэнь Нину. Все. До последнего словечка.              Глупый Лисеныш не учел, что помимо простых прохожих здесь вполне могут затаиться недружелюбно настроенные заклинатели.              Но он не собирался так просто раскрывать карты.              Вэй Усянь ядовито скривился:              – На кого-то солнышко плохо влияет. Перегрелся? Или алкоголь, выпиваемый тобой в течение долгих лет, вызвал тяжелое отравление твоего мозга?              – Ты мне не заливай! Поздно отпираться. Мы все…              – Всё слышали, – перебил его Вэй Усянь, вкрадчиво делая шаг вперед. – Я понял. Вот только фильтровать информацию и осмысливать вы её не научились, – он едко фыркнул. – Дурачье.              – Как бы то ни было! – побелел от злости Цзинь Цзысюнь. – Кем бы ты ни был! Сними свое блядское проклятье!!              – Какое проклятье?.. – утомленно закатил глаза Вэй Усянь. – Говори уже быстрее. Мне до тебя нет никакого дела. Меня шицзе с А-Лином ждёт.              – Да как ты смеешь! – вскипел Цзинь Цзысюнь и следом ядовито уколол. – Неужто ты и вправду думал, будто бы тебя всерьез пригласили на мероприятие?              – Поясни.              Но вместо потребованных пояснений в него полетели все вдетые в многочисленные тетивы стрелы.              Вэй Усянь не двинулся. Лишь демонстративно зевнул и прикрыл ладонью рот. Стрелы сгорели дотла, так и не успев его достигнуть.              Цзинь Цзысюнь думал отвлечь его таким маневром, чтобы подкрасться сзади с мечом, но Вэй Усянь прервал на корню его намерения, легко перехватив лезвие меча голой рукой. Нападающий замер в нелепой позе без возможности двинуться ни вперед, ни назад.              – А теперь… – Вэй Усянь зашипел, склонившись к его лицу. – Поясни.              – Сгинь! – Цзинь Цзысюнь извернулся и попытался пнуть Вэй Усяня в плечо, дабы выбить меч, но тот лишь изогнул руку, уходя от стопы вниз, и хотел резко поднять её вверх, чтобы перекинуть чужую ногу через собственное предплечье и лишить возможности отхода, но Цзинь Цзысюнь ужом крутанулся и… поймал что-то выпавшее из ненадежного кармана.              Отскочив на несколько чжанов от недоуменно хлопающего глазами Вэй Усяня, Цзинь Цзысюнь гаркнул:              – Бесстыжий! Сколько же в тебе высокомерия, ублюдок!              – Это здесь причём? – начал терять терпение Вэй Усянь. – Верни коробку и сгинь с глаз моих. И быть может, нам удастся избежать драки. Хотя… это будет даже не драка, а избиение.              – Твое, – рявкнул Цзинь Цзысюнь, возражая и распахивая ворот. – Видишь это? Сволочь. Живо снимай свое дрянное проклятье!              Вэй Усянь застыл и не понял, рассмеяться ему или закатить глаза.              – Проклятье Сотни дыр и Тысячи Язв?              «Безмозглый дурень. Демоны таких проклятий наслать не в силах. Не в моей компетенции. Я могу расшибиться в лепешку, но порчу такого рода не нашлю. Не тот функционал и способности. Не к тому обратился».              – Идиот. С чего ты взял, что это моих рук дело?              «И чего схватился за мою коробочку? Отдай-ка лучше поскорее. Лисы не любят, когда у них что-то отбирают», – Вэй Усянь поднял раскрытую к верху ладонь и поманил:              – Пока ты думаешь над пояснением, верни украденное.              Поначалу Цзинь Цзысюнь даже не понял, что это, украденное, но потом, скосив глаза вниз, едко хмыкнул:              – Это? – он более вдумчиво всмотрелся в находку и расхохотался. – О, Небеса милостивые! Что это ещё такое? И да, – Цзинь Цзысюнь сплюнул, запахивая одежды. – С чего я взял, что это ты? Да все просто! Никто, кроме тебя, не посмеет сотворить нечто настолько безнравственное и темное! Ты в самом деле демон в человеческом обличье! Что ты мне ни говори, а я все сильнее начинаю убеждаться в том, что ты и не человек вовсе! Потому что человек не может быть такой бесстыдной сволочью и тварью, насылающей на людей проклятья просто так!              Выражение Вэй Усяня потемнело:              – Да ну? Сдался ты мне. Слишком лень позволять напыщенному индюку долгое время ходить перед носом да глаз мозолить. Разозли ты меня, ты бы сдох в рекордно быстрые сроки! Так что, отвали и беги искать другого, кого ты прогневал. Больше толку будет.              Вэнь Нин напрягся:              – Молодой господин Вэй…              – Вижу, – холодно шикнул на него Вэй Усянь. – Не дергайся. И сохраняй спокойствие.              «Это касается и меня тоже. Иначе это добром не кончится», – мрачно подумал Вэй Усянь. – «Мы с Вэнь Нином темные твари, легкие на подъем. Нам много не надо, чтобы утратить от эмоций контроль над собой. Пусть мелодия Покоя и пробудила его сознание окончательно, не уверен, что она сделала его устойчивым. Что уж говорить про меня… У меня этой энергии обиды до ебени матери. Если потеряю контроль над собой я, то Вэнь Нин просто не сможет удержать свой. Моя аура подавит его сознание и призовет к безумству. Надо держать себя и свой гонор в узде».              Тем временем Цзинь Цзысюнь в их затишье рассматривал коробку. Едва Вэй Усянь вернул ему свое внимание, он уничижительно расхохотался, дразняще покачав вещицей перед его глазами:              – Это подарок для А-Лина? Ха-ха-ха-ха! Вот умора!              На лицо Вэй Усяня наползла тень, но он призвал к себе все свое хладнокровие – он не мог сказать, что слова Цзинь Цзысюня его задевали; они его лишь раздражали и вызывали назойливое желание прихлопнуть дурака как надоедливую муху.              – Ты совершенно прав, – холодно процедил Вэй Усянь, делая шаг вперед. – А теперь, верни. Я жду.              – Ну-ну, жди, – сквозь смех отмахнулся Цзинь Цзысюнь, с насмешливым любопытством рассматривая восемь иероглифов, обозначающих гороскоп рождения, и покачал головой. – Повторюсь: неужто ты и вправду подумал, будто тебя пригласили принять участие в торжестве в честь полной луны А-Лина?              Вэй Усянь всем естеством ощутил напряжение из-за направленных в их с Вэнь Нином сторону стрел. Такая враждебность пробивалась даже через выстроенный им ментальный барьер и давила на нервы (тут должна быть шпилька от Подсознания, но для неё пока не место).              Будь он жив, у него непременно бы задергался глаз:              – Уйди прочь отсюда, пока не убили. Не беси меня.              – Оу? – протянул Цзинь Цзысюнь. – И что же ты сделаешь? – он обвел руками пространство и пропел. – Здесь нет ни одной твари. Ни одной. Кроме тебя и этого пса по фамилии Вэнь. Ничто в этом ущелье не придет тебе на помощь! Ты беспомощен. У тебя нет при себе меча. Только твоя дурацкая флейта. Что в таком случае… ты намерен делать?              – Засадить тебе её в сраку, если не укоротишь язык, – по-лисьи зашипел Вэй Усянь. – Я сказал: уйди с дороги и не провоцируй меня.              Из-за плеча Цзинь Цзысюня показался с нейтральным выражением Подсознание:              – Немного сбавь обороты. Заводишься. Потакаешь своей ярости. Он тебя бесит, а ты и рад пойти на поводу у собственной злости. Помни, чем это чревато. Если тебе все равно на себя, посмотри на Вэнь Нина за твоей спиной. Полетишь ты – полетит и он.              «Помню я», – мысленно буркнул Вэй Усянь.              – Сколько же в тебе высокомерия… – насмешливо цыкнул Цзинь Цзысюнь. Его палец дрогнул, и один из адептов клана в вышине выстрелил в Вэй Усяня, целясь ему в ногу. – Но будет ли оно у тебя, когда мы прижмем тебя к стенке? Нас триста человек. Ты со своей шавкой совершенно один.              – «Прижмете к стенке»? – вкрадчиво прошелестел Вэй Усянь, делая шаг в направлении Цзинь Цзысюня. Тот, несмотря на свои смелые речи, все же отступил на точно такой же шаг назад. – И что же это значит?.. Будете пытать меня, чтобы получить от меня желаемое?..              Цзинь Цзысюнь задрал подбородок:              – Тебя за язык никто не тянул! – он словно бы призадумался. – Ну да. Может быть, если ты все-таки не пойдешь навстречу, то увы, прости уж, нам придется пойти на столь крайние меры. Конечно, назвать это пытками будет уж слишком неправильно. Переговоры и методы убеждения. Все для достижения консенсуса!              – Оу, – выдохнул Вэй Усянь, чувствуя, как демон внутри него бунтует. – Пытки они и в Ланьлин пытки… Хочешь сказать… ты? – он демонстративно обвел его с ног до головы взглядом. – Сможешь меня хотя бы пальцем коснуться?              Цзинь Цзысюнь изогнул губы в мерзкой улыбочке:              – Ты слишком грязный, чтобы я тебя трогал. Боюсь испачкаться, – и свистнул. – Пусть тебя коснутся наши стрелы!              Взвизгнули тетивы, выпуская тонкие древки. Цзинь Цзысюнь отступил в сторонку, глядя на то, как Вэй Усянь не двигается с места и продолжает сверлить его своим кукольным, до одури жутким взглядом. Игнорируя вставшие на голове волосы, Цзинь Цзысюнь напыщенно пропел:              – Похоже, что с твоим высокомерием мы не придем к соглашению. Проклятье ты не снимешь, но, знаешь, умирать мне не хочется. Посему вывод только один! Смерть наведшему порчу!              Как и в прошлый раз стрелы вспыхнули и истлели ещё на расстоянии в несколько чжанов от Вэй Усяня.              Видевший обвал из стрел Цзинь Цзысюань встревоженно вскричал:              – Прекратите!!! – и грациозно спрыгнул вниз в ущелье к Цзинь Цзысюню, Вэй Усяню и Вэнь Нину. – Что вы творите?!              Вэй Усянь отряхнул рукава от пепла и незаинтересованно протянул:              – Спроси у своего братца. Я старался не опоздать на торжество, шел, шел да не дошел. Мне перекрыли дорогу и… – он отклонился чуть в бок, чтобы ясно видеть застывшего Цзинь Цзысюня, и пропел. – У меня отобрали подарок для А-Лина.              Мстительный лис внутри него загоготал:              «Что, съел, сучонок? Туда!», – он протянул руку и вслух вновь потребовал:              – Пусть вернет.              «Конечно, я не верю, будто у тебя хватит мужества с моим драгоценным колокольчиком что-то сделать, но мои лисьи инстинкты, знаешь ли, бередят мою энергию обиды из-за факта присутствия подарка в твоих грязных лапах», – Вэй Усянь, будь он в истинном обличье, едва ли не бил окружающих своими возмущенными хвостами. – «Лисы очень ревнивые собственники. Не беси меня».              Подсознание искоса посмотрел на него:              – Сбавь обороты. Чую, расходишься. Тормози Лисёныша.              «Не могу», – буркнул Вэй Усянь. – «Я ничего не могу с собой поделать. Меня едва ли не трясет от того, что этот придурок держит в своих лапах подарок для А-Лина! Мне хочется его придушить».              – А нельзя, – обрубил Подсознание. – Прекрати мыслить как демон. Это человек. А убийство – есть убийство. Бесит он тебя или нет, нельзя лишать кого-то жизни из-за собственного отношения.              «Но он же хочет меня убить!», – возразил Вэй Усянь. – «Именно ради моей «смерти» все это и было задумано! Почему он может думать о покушении на меня, а я – нет?!»              – Потому что, – отрезал «юноша» и отвернулся, кривясь, будто от головной боли. – Успокойся.              Тем временем потерянный Цзинь Цзысюнь, которого только что сурово отчитали, в явном чувстве вины произнес, обращаясь к брату:              – Цзысюань, прошу, не говори пока ничего невестке. Когда я избавлюсь от этой чертовщины, принесу вам официальные извинения!              Цзинь Цзысюань, порядком посерьезневший после свадьбы и рождения сына, нахмурился:              – Мы всё ещё можем уладить конфликт мирно. Уберите оружие.              Цзинь Цзысюнь вспылил:              – Все обернулось таким образом, а ты все еще предлагаешь решить конфликт мирно?! Ты видел, что происходит с моим телом?!              Цзинь Цзысюань поморщился и вскинул руку, останавливая брата от демонстрации собственного израненного тела:              – Не нужно! Цзинь Гуанъяо мне все рассказал!              – В таком случае, раз тебе все известно, ты должен понимать, что я больше не могу ждать! Что, памятуя о том, что этот – шиди твоей невестки, откажешься от спасения брата?!              – Ты же знаешь, я не такой человек! – задохнулся Цзинь Цзысюань. – Тот факт, что именно он наслал проклятье, ещё под вопросом. Не стоит действовать столь скоропалительно! Все-таки лично я пригласил Вэй Усяня на торжество в честь А-Лина. В какое положение вы ставите меня своими действиями? И в какое положение вы ставите мою жену?!              Вэй Усянь, внимательно слушавший слова Цзинь Цзысюаня, расслабленно пригладил хвосты:              «Посерьезнел… Не такой, как его отец… Вдумчивый… С шицзе все точно будет хорошо с таким мужем».              Цзинь Цзысюнь повысил голос:              – Будет лучше, если Вэй Усянь вовсе не сможет прийти на торжество!              «Это почему это?..» – утробно прошелестел в мыслях Вэй Усянь, напрочь игнорируя побелевшего Подсознания. – «Это потому что я – тварь, которой среди людей не место, да?..»              – Кто он такой?! Разве он достоин находится на нашем семейном банкете?!              «Разве он достоин» эхом пронеслось по черепной коробке Вэй Усяня и ядовитыми иглами впилось в металлическое сердце, заставляя его корродировать.              – Любой, кто с ним общается, очерняет себя навечно! Цзысюань, неужели ты не беспокоишься, что, пригласив его, запятнаешь и себя, и невестку, и А-Лина несмываемым клеймом?!              Цзинь Цзысюань выкрикнул:              – А ну замолчи сейчас же!              Гнев, ненависть и ярое чувство справедливости неприятно укололи кожу Вэй Усяня и просочились внутрь, подчиняя себе.              Цзинь Цзысюань, изрядно разгневанный, вопреки уверенности Вэй Усяня… сомкнул кулак и обратил серебряный колокольчик вместе с коробкой в труху.              Всё внутри Вэй Усяня заледенело и ухнуло вниз, разбиваясь вслед колокольчику. Он во все глаза смотрел на то, как блестящий в солнечных лучах дождь из драгоценных осколков опадает наземь.              Цзинь Цзысюань побелел:              – Цзинь Цзысюнь!!! – он ахнул и обернулся на Вэй Усяня. – Вэй Усянь! О Небеса! Прости его! Знаю. Это… – глаза его метнулись в сторону перемолотого в опилки и бессвязный мусор некогда произведения искусства. – Это же был подарок для А-Лина… Это очень ценно! Не гневайся. Прости его, дурака, – обернувшись на опешившего Цзинь Цзысюня, он зашипел. – Что ты наделал?! Какое право ты имел ломать чужой подарок?! – Цзинь Цзысюань глубоко вдохнул, пытаясь успокоиться, и процедил. – Дома у нас будет с тобой отдельный разговор по этому поводу.              Не слушая бессвязные лепетания брата, Цзинь Цзысюань повернулся обратно к Вэй Усяню и приготовился всерьез извиниться:              – Вэй Усянь, я…       

Но тот его уже не слушал.

             Лицо страшно исказилось и побелело до пепельного цвета, потому как иллюзия, помогающая ему выглядеть как человек, таяла на глазах. Клыки удлинились, равно как и когти. Из горла донеслось рычащее шипение.              Подсознание весь заледенел и вырос перед лицом Вэй Усяня, чей внутренний запас пороха только что подожгли:              – Вэй Ин! Вэй Ин, Вэй Ин, Вэй Ин! Эй, эй, эй. Полегче… Ты слышишь меня? Слышишь? – он уперся обеими руками в плечи и попытался остановить его угрожающе вкрадчивое движение вперед. – Не надо… Это выльется в большие проблемы… Очнись же…              Но в голове Вэй Усяня горела лишь одна мысль огромными красными иероглифами:

«Убить».

      Должно быть, вырвавшаяся энергии обиды и ее подавляющая аура порядком дезориентировали всех присутствующих людей.              Цзинь Цзысюань закашлялся:              – Вэй Усянь…              Но все его внимание было приковано лишь к начавшему в ужасе пятиться Цзинь Цзысюню, ведь ему как скорой жертве было хорошо видно его истинное воплощение.       Он заверещал, отскакивая назад:              – Демон!!! – если до этого Цзинь Цзысюнь ни за что не был уверен в том, что Вэй Усянь – озлобленный призрак, и лишь пытался его поддеть, то теперь он воочию убедился, что его пущенная между делом глупая острота имела под собой весьма прочный фундамент.              Вэй Усянь, видя отступление и чувствуя на языке привкус ужаса жертвы, полетел к чертям. Его шаги, поначалу вкрадчивые и угловатые, переросли в стремительное нападение изломанного нечто, которое не пожелаешь увидеть даже при свете дня.              – Как ты посмел!!! – искаженно взревел Вэй Усянь, стрелой взвиваясь на Цзинь Цзысюня и хищно выгибая пальцы. – Это был подарок А-Лину!!! Урод!!!              Зрачки Цзинь Цзысюаня сузились, и он метнулся вперед, намереваясь закрыть брата собой, но демон не обратил на его выпад внимания. Вэй Усянь бесплотной дымкой прошел сквозь его руку, принудив закашляться от прошившего его тела с ног до головы могильного мороза и пошатнуться, и, не дав Цзинь Цзысюню опомниться, левой рукой до хруста сдавил его шею и поднял над землей, а правой без промедления вонзился ему в грудь и с мерзким чавкающим звуком вырвал начавшее гнить из-за проклятья сердце.              Правда… чего Вэй Усянь точно не ожидал… так это того… что за его спиной раздастся идентичный чавкающий звук и треск сломанных ребер.              Вэй Усянь порывисто обернулся и увидел, что потерявший рассудок Вэнь Нин держит Цзинь Цзысюаня за шею над землей, а второй… второй по наитию пытается нащупать сердце.              Цзинь Цзысюань прогнут в спине и с белым – даже пепельным – от боли лицом во все глаза смотрит на истинное обличье Вэй Усяня. Рот его наполнился вязкой кровью, затекающей ему в нос и дыхательные пути через горло.              Несмотря на адскую боль от того, что кто-то грубо роется в твоем теле, силясь оборвать вместе с сосудами и аортой твою жизнь, Цзинь Цзысюань постарался просипеть:              – Вэй Усянь… ты…              У того также глаза были размером с расплющенный медяк. Рука от шока сжалась так сильно, что шея уже мертвого Цзинь Цзысюня не выдержала и переломилась пополам, отчего голова, хлюпнув и хрустнув, упала наземь. От столкновения с гравием глаз вытек, а нос сломался, отчего крови стало на порядок больше.              – Демон?.. – казалось, сей факт изумил Цзинь Цзысюаня больше, чем факт того, что его сердце сейчас безжалостно вырывали и выворачивали внутренности. – Как же… Как же так…              Цзинь Цзысюань захрипел, чуть закатив заслезившиеся от чего-то глаза:              – Ты не думай… Ждали… И А-Ли… тоже… всё ещё… ждёт… – Вэй Усяню на миг подумалось, что он хотел бы сказать что-то ещё, но затекшая в глотку кровь и победный рык лютого мертвеца пресекли его намерения на корню. Цзинь Цзысюаню ничего не оставалось, кроме как хрипло кашлянуть напоследок с пару раз и умолкнуть. Радужка и хрусталик побледнели, а жизненный огонь погас.

Раздался влажный хруст и сердце покинуло тело Цзинь Цзысюаня.

***

…

…

…

      ………Вэй Усянь чувствовал, будто он пропал. Окончательно……       Босые ноги ломано ступали вперёд по чему-то холодному и склизкому. Очевидно мокрому. Под стопами что-то твердое хрустело – то был снег, стекло или же чьи-то кости? Вэй Усянь не знал. Но было одно совершенно ясно: с каждый новым шагом становилось куда более мокро.       С губ не срывалось дыхание – как долго его легкие уже молчат? Вэй Усянь не мог вспомнить и посчитать. От какого дня стоит… вести отсчет?.. И до какого?..

…Какой сегодня день?..

…

А имеет ли... это значение?..

      – В…й…. н… – чей-то голос. Далекий. Неслышный. Прерывистый. Волнующийся – Вэй Усянь знает это наверняка.

О чем он волнуется?..

И волнует ли это его? Чужие тревоги и беспокойства?

      Идти тяжело. Что-то давит. Окутывает сверху и снизу, справа и слева. Отовсюду. Нет возможности сбежать… Смешно...

…Будто бы он имеет право на бегство…

      Кто он? – странный вопрос.       Что он здесь делает? – уже лучше, но следом вытекает следующее: где находится это – здесь?              – Вэ….н!…. – снова он. Этот голос. Вэй Усянь морщит кончик носа, находя в этом маленьком действии выход для своего истинного отношения и дозволение на проявление остатков эмоциональности, что отличали его от настоящей фарфоровой куклы.              У него нет сил, чтобы поднять руку и отмахнуться от голоса, что раскатывался эхом по пространству и капал ему на отчего-то излишне осязаемый мозг, – как непонятно… Почему демон, у которого бесконечные запасы сил, не может выполнить такое простое действие, как поднятие руки?              – й…Ин… – ничего нового. Голос по-прежнему о чем-то вопрошает. Может, это кто-то из его верующих что-то желает настолько отчаянно, что даже сквозь оболочку и нагнавшее его Небытие смог донести до него свою мольбу?..

Верующие…. Кто это?..

…

      С того самого рокового дня, что отмечен в календаре как его восемнадцатый день рождения, Вэй Усянь всегда ступал твердо. Он мог идти ломано и угловато, дабы напугать своих жертв в лице недругов, но никогда не обессиленно.              Нонсенс – идти ослабленно настолько, что получалось бы только волочить по земле ноги.              И тем не менее правая ступня Вэй Усяня подворачивается и роняет его не сопротивляющееся тело в эту склизкую грязь.       

Туда, где ему самое место.

      Вэй Усянь не предпринимает попыток подняться. Ему все равно. Безразлично, что он лежит непонятно где не в силах отчего-то встать. Равнодушны его перепачканные в чем-то горячем и железистом щеки, все правая сторона его тела и исколотые в чем-то остром ступни.              Он на пробу шевелит ими – чисто из отстраненного любопытства – и обнаруживает, что – слава Небытию – это не кости убиенных им людей или душ потустороннего мира. Это всего лишь осколки. Стеклянные. Неясно чему принадлежащие. Возможно, кто-то что-то разбил здесь и забыл убрать.              В который раз в голове всплывает вопрос: а где это – здесь? Где он?       

Какое сегодня число? Где он находится? Как сюда забрел?

Откуда он сюда забрел?

      Все это – справедливые вопросы, возникающие у любого обычного человека. Но дело в том, что Вэй Усянь далеко не обычный человек.       

Он – отродье.

Порождение тьмы, валяющееся в крови и стекле.

…

В крови?..

      Он неслышно хмыкает, поняв, что ему подсознательно удалось установить, что эта склизкая, вязковатая жижа под его ногами – кровь. Ведь сидящее в ноздрях и мертвых дыхательных путях железо говорит яснее, чем все прочее.              – В…й…н… – не оставляет своих попыток достучаться до него некто. Вэй Усяню не ведома личность взывающего к нему человека – а он был уверен, что это не кто иной, как человек, – да, впрочем-то, ему не хотелось узнавать её.              Что-то внутри него твердит – даже приказывает, – чтобы он поднялся и пошёл искать выход из этого места. Но…       

Какой в этом смысл?..

Зачем искать дорогу из тьмы, если все тропы,

по которым Вэй Усянь когда-либо проходил,

вели его так или иначе обратно во Тьму?

…

      – В…н…! – не унывает он.              – Перестань… – сипло морщится прикрывший веки Вэй Усянь. От этого простого действия ничего не поменялось: как было темно, так и осталось темно. И холодно. Никакой разницы. Совершенно. – Не взывай ко мне. Не отвечу.              – …й…И…!              – А ты надоедлив, – чуть фыркает Вэй Усянь, потому как больше этого «чуть» у него не вышло бы сделать. – Говорю же: не выйду отсюда. Из тьмы нет дороги на свет.              Голос умолкает. Будто бы до него доходят слова Вэй Усяня. Это его отстраненно радует, ведь тешить иллюзорным эхо его одиночество ему не хочется.       

Тишина…

Мертвая…

…

      Всё тело гудит. Под веками расплывается кругами пламя и прошивает собой глазные яблоки, заставляя их ныть и вибрировать – да делать это так, что Вэй Усяню начинало отстраненно казаться, будто те взорвутся прямо в его глазницах.              Кости потяжелели – да сделали это так, что ему даже удалось в самом деле почувствовать их. Вот так дела-а…              Живот в области печени в большей степени искрил могильным морозом, нежели все остальное тело. Там будто бы образовалась сквозная дыра, по которой свободно гулял мертвый холод, продувая каждую его бездыханную клеточку.              Вэй Усянь понимает, что двигаться у него нет ни малейшего желания. Возможно, его заставил бы сдвинуться с места висящий на его плечах долг – или обещание.       

Но все его долги оплачены.

Никакие обещания ему больше не надо держать – да он и не сдержал бы его.

…

Никто не ждет его.

Зачем ему вставать?

      Брови слегка хмурятся, когда их укалывает иней бело-голубого света маленькой искорки у его лица. Ресницы недовольно трепещут, надеясь таким образом создать поток ветра и тем самым отогнать назойливое нечто прочь.              Но оно никуда не девается.              – В..э…й… И…н…– знакомое эхо, заставившее своим возобновившимся звучанием скривиться от досады Вэй Усяня. Правда, он с притупленным удивлением отметил, что слоги, произносимые этим некто из вечной пустоты, стали куда отчетливее и громче.              Под веками – пусть чуточку, но именно её Вэй Усяню не хватало – чуточку посветлело. По картинке пробежался легкий градиент, окрасивший черное полотно в – на самую малость – посветлевшие тона.              Это всколыхивает любопытство, похороненное под толстенным слоем соли, льда и сугробов, обернувшихся с годами прогоняющих все и вся частоколом.              Вэй Усянь лениво приоткрывает веки, чтобы хотя бы из-под ресниц увидеть, что же это за посетившая его в этой вязкой глуши странность. Следом они – веки – приподнялись ещё выше и спустя пару мгновений вовсе обнажили кукольные очи.              Перед его взором металась из стороны в сторону голубая – такая светлая, что почти белая – искорка. Она кружилась, кружилась, точно снежинка, – такая маленькая, хрупкая и взволнованная.              Увидев, что Вэй Усянь все же подал признаки жизни и обратил на неё своё внимание, она счастливо запрыгала и воодушевленно мазнула собой кончики его ресниц.              Вэй Усянь просипел:              – Что ты такое? – разумеется, ему никто не ответил. И это молчание пробудило нотку интереса. – Что ты?              Искорка разгорелась от восторга ещё ярче, став похожей на распрекрасную, самую уникальную звездочку на Небосводе. За ней расходился водопадом туманный голубоватый шлейф, что моментально таял в пространстве, стоило её пролететь в неизвестном направлении всего несколько цуней.              Вэй Усянь, видя, что загадочное нечто начало удаляться, непроизвольно сел.              – Эй, – окликнул он. Искорка остановилась, но по ней было видно, что всего секунда – и её ход будет возобновлен. – Эй, – повторил Вэй Усянь, таким образом приказывая остановиться.              Но вопреки его думам и намерениям… Искорка ускорилась. Она, словно вознамерившись сбежать, безудержно полетела вперед, ни разу на него не оглянувшись.              А Вэй Усянь…       

Что-то потянуло его за этой искрой.

…

Ему не было известно, что бы это могло быть. В его голове, вообще, не родилось и одной мысли. Он всего лишь, не отдавая собственным действиям отчета, вскочил на ноги и побежал за беглянкой следом.

      – Эй! – уже повысил голос Вэй Усянь. – Стоять.              Но его приказ, разумеется, проигнорировали. Точно его слово было пустым звуком.              Вэй Усянь, раздраженный тем, что, несмотря на все, неведомое чувство – полуживое и покореженное ветрами и временем – толкает его вперед, заставляя следовать за искрой все крепчающего света.              – Стой, – в который раз зачем-то потребовал Вэй Усянь. Будто бы он искренне верил, что его «стой» приобретет вес.              Искра неожиданно свернула за угол. Вэй Усянь пораженно застыл на месте без движения.              Угол?.. Здесь есть стены?..       

Тогда… почему… он

не наткнулся за все это время ни на одну из них?..

…

      Вэй Усянь по наитию подходит ближе к возможному углу вкрадчивыми шагами и тянет хищно раскрывшуюся ладонь. И в самом деле ему удается обнаружить ледяную стену – такую же, как и он сам. Хранящийся в камне холод не пугает его, ведь он хорошо знаком ему. Из такого могильного мороза соткан и он сам.              Ему остается лишь студено хмыкнуть и смазанной тенью юркнуть за поворот в отчего-то отчаянной надежде догнать эту искру.              Ноги больше не волочатся по земле. Они бегут – и бегут быстро. Так, как делали это обычно в его демоническую рутину.              Носа касается знакомый горьковатый шлейф. Вэй Усянь по сторонней наводке двигается чуть вправо.              Спустя несколько таких витиеватых виражей ему удается заметить краем глаза знакомый отсвет.              В груди вспыхивает позабытое чувство безумного азарта.              

Догнать. Поймать. Пленить. Чтобы это загадочное нечто

      

принадлежало только ему одному!

      Беглянка мелькает прямо перед его носом. Кажется, только руку протяни – и кончики пальцев мазнет теплая прохладца. Но увы. Искра ускользает прочь, дразня и словно таким образом заманивая и побуждая к движению вперед.              Вэй Усянь начинает ощущать бессильное раздражение.              Забытое для него чувство поражения. Ну уж нет! Он не позволит какой-то искорке уйти от него! Демон он или не демон?              – Стой! – кричит Вэй Усянь, змеей вскидываясь и пролетая одним махом несколько чжанов. Но желаемого не достичь.              – Вэ…й… н… – громче звучит эхо. Вэй Усянь не может понять, кому принадлежит этот голос, но уже в его силах сказать наверняка, что взывал к нему молодой мужчина с нежным низковатым баритоном.              Через пару поворотов Вэй Усянь видит чудесатое действо: искра приобретает форму чьей-то тени.              

И вместо искры Вэй Усянь имеет счастье видеть теперь убегающего от него человека.

      Он цыкает и ускоряет свой ход.              Чем дальше они заходят, тем плотнее становится силуэт. Вэй Усянь видит молодого мужчину, полыхающего белоснежной… такой – в противовес холодному типу цвета – теплой и трепетной аурой.              Её свет разгоняет мрак и уничтожает его в тех местах, куда опустились изящные стопы.              Вэй Усянь начинает чувствовать ревность, отчаяние и горечь, и потому вытягивает руку, жаждая коснуться:              – Стой!!! – и это уже не приказ. Больше – мольба. – Не уходи! Не убегай! Остановись!              Силуэт не слушает его, а эхо становится громче и четче:              – В…эй…Ин… – он по-прежнему не узнает, кому принадлежит этот низковатый баритон, но Вэй Усянь улавливает в нем калейдоскоп чувств и фейерверк волнений. Ему хочется тянуться к нему сильнее. – Вэ…й… Ин…              Голос откликается в его груди, отражаясь от чего-то. И Вэй Усяню хочется вдруг потянуться ему навстречу, а не наоборот – сбежать.              Пытающийся уже на протяжении долгого времени скрыться от него силуэт по четкости и яркости достигает пика – равно как и голос. И теперь Вэй Усянь понимает: именно этот морок пытался столь душераздирающе дозваться до него.              Он тянулся за ним в эту тьму донельзя смело. Рискуя утратить свой уникальный свет, чистоту и тепло, этот некто бросился в вязкий омут с головой –              

– лишь бы только дотянуться до него.

      

И вывести… оттуда…

      – Стой! – выгибается Вэй Усянь всем телом и тянется, тянется к нему, ведь подсознательно он чувствует, что ещё чуть-чуть – и эта хрупкая реальность обвалится и похоронит их обоих под грудой своего ядовитого стекла. – Стой!              Равнодушный к его зову на протяжении всей погони мужчина вдруг на ходу разворачивается и так же тянет к нему свою призрачную белую руку:              – Вэй Ин! – Вэй Усянь не видит его лица, ибо оно смазано: есть лишь правильный нос, строгие брови и точеные скулы. Есть многое, но нет важного.              

Глаз.

      

У этого лица Вэй Усянь не мог увидеть глаз.

      

И потому не в его силах было узнать.

      

Узнать…

      

Узнать…

      

Его.

      Вэй Усянь широко раскрывает в детском рвении и жажде защиты и ласки глаза. Тянется каждой частичкой своего хладного и ничуть не гнущегося должным образом тела, чтобы хотя бы кончиками пальцев смочь дотронуться до этого теплого чуда в его беспроглядном ледяном мраке.              – Вэй Ин! – и он касается. И делает это сам.       С его губ срывается влажный кашель вперемешку с кровью. В правой руке зажата чья-то не сопротивляющаяся ладонь, чьи пальцы чуточку подрагивают. Вэй Усянь сжимает эту ладонь так сильно, как только может. Пальцы впиваются в кожу до лиловых синяков – но для него это не имеет значения.              Картинка перед взором крутится, точно после долгой-предолгой карусели. Она смазана и мутна. Постоянно темнеет – но лишь за тем, чтобы в следующий миг проясниться и просветлеть.              Вэй Усянь совершает над собой усилие и поднимает безвольную, словно плеть, и чуждую, точно конечность куклы, наполненная ватой, вторую руку, чтобы та присоединилась к первой и остервенело схватила горячую ладонь.              Потрескавшиеся белесые губы, перемазанные в собственной крови, пропускают прерывистый выдох, а следом – и рваный вдох.              Вэй Усянь ошалело смотрит на ладонь в своей хватке как на пятую прекраснейшую картину** и трепетно подносит её ближе к глазам, шепча:              – Какая… горячая…              Его, касаясь предплечьями, усаживают и прислоняют на что-то горячее, надежное. А сверху слышится взволнованное, радостное и в какой-то степени даже плаксивое:              – Вэй Ин!