В ожидании тепла

***

Ты цвела, и ты сияла; А я нет – я угасала. Распускались твоей яблони цветки; Моей же – увядали. Руки колет от осколков, Что впиваются как змеи. Глаза горят, соль лицо грызет. А сердце кровью упивается, Когда твои улыбки, подобно мне, Столь же скоро умирают.

***

Несколько месяцев спустя. Гора Луаньцзан. …

      Было холодно, и этот холод окутывал его со всех сторон, пусть Вэй Усянь знал, что где-то далеко-далеко есть то место и те люди, что могут его согреть, – а это знание оставляло на душе теплый след и разгоняло мрак.       Гора Луаньцзан встретила своё утро как обычно – пасмурно и в некоторой степени уныло, но появившиеся на этих серых землях люди смогли привнести сюда что-то прекрасное. И Вэй Усянь мог сказать абсолютно точно и наверняка, что принесли они вместе с собой в его обитель то, что никогда бы за свое отныне вечное существование не смог бы принести он – жизнь.       Вэй Усянь раскладывал по полкам книги. Интересно, откуда они у него взялись? Зачем они ему? Он ведь сам их писал, совершенствуя темный путь и таким образом увековечивая собственные наработки в этой стезе.       Ногу обхватили маленькие горячие ручки:       – Сянь-гэгэ! Сянь-гэгэ!       Вэй Усянь холодно бросил:       – Прекрати.       А-Юань заулыбался:       – Сянь-гэгэ! Ну Сянь-гэгэ! Не хмурься! Пойдем! Я тебе кое-что покажу!       – И что же ты мне покажешь? – вроде бы с равнодушием спросил скосивший глаза вниз Вэй Усянь. – Думаешь, сможешь меня этим «кое-что» удивить?       Мальчишка, казалось, буквально светился:       – Конечно!       Вэй Усянь хмыкнул, поднимая ногу вверх и тем самым катая на ней ребёнка будто на качели:       – Да ну? Хочешь сказать, мой ворон Юй не смог передать мне, что ты там готовишь и чем ты там занимаешься? Хочешь сказать, что я не в силах заглянуть в твою головушку, чтобы узнать, что же такое это «кое-что»?       А-Юань перезвоном колокольчиков засмеялся и весело опроверг его слова со снисходительным выражением личика, словно то, что он собирался сказать, было общеизвестной истиной:       – Конечно мог бы! Но ты не стал бы!       – И почему же? – искренне недоумевал Вэй Усянь. Он принялся методично качать ногу вперёд и назад, постепенно чуточку ускоряясь, но пристально следя за тем, чтобы ребёнок не упал. – С чего бы мне не делать этого?       А-Юань важно кивнул и задрал к Небесам палец, точно один из тех мудрецов, чьи выражения изображало несколько книг с нового стеллажа в комнате Вэй Усяня:       – Потому что ты не стал бы портить сюрприз! – видя вздернутую бровь, мальчишка замахал на него рукой. – Ну Сянь-гэгэ! Это же очевидно! Ты меня очень любишь! К тому же, ты всегда говоришь, что сюрпризы портить нельзя, потому что в противном случае это будет значить, что старания твоего близкого человека пойдут насмарку!       – Вот как… – протянул Вэй Усянь и одним легким движением подбросил А-Юаня под его задорный смех ввысь. – В таком случае, пойдём.       Ребенок лицом пол не встретил, ибо в воздухе его поймал лисий хвост, что мягко усадил его на пушистую спину большого грациозного лиса. Остальные «сестрички» с алыми кончиками тут же подоспели и обхватили мальчишку за талию и ножки, надежно закрепляя.       Лис зафырчал, обернувшись к А-Юаню мордой, задергал усами и тряхнул головой, отчего ушки смешно перекрутились.       А-Юань захихикал и ласково погладил лиса по холке:       – Какой Сянь-гэгэ красивый! – и заговорщически добавил, пригладив маленькими ладошками выбившийся из общей композиции мех. – И пушистый! – Лис фыркнул и вновь тряхнул головой. – Я держусь! Не сердись, Сянь-гэгэ, – мальчишка заёрзал от нетерпения. – Пойдем же! Скорее! – на это ему ответили ударом свободного хвоста по полу. – Ну… На улицу! К бабушке!       Вэй Усянь фыркнул и послушно поскакал вперёд. От движения А-Юань весело засмеялся и чуть было не поднял руки, чтобы захлопать в ладоши, но лис тотчас предупреждающе зарычал, мол, «упадешь».       По указке А-Юаня они выбрались к озеру в глубине Луаньцзан, в которое Вэй Усянь ещё давно хотел посадить лотосы, ведь негоже водоему пустовать и страдать от вопиющего одиночества.       Ещё на подходе чуткий нюх уловил знакомый аромат. Вэй Усянь на секунду встал, поставил уши торчком и, счастливо запищав, ускорился. А-Юань вцепился ему в мех сильнее и, смеясь, припал к шее, дабы обрести более устойчивое положение:       – Не торопись так, Сянь-гэгэ! Никуда сюрприз не денется! Обещаю! – но лису, очевидно, было всё равно.       Их встретила бабушка А-Юаня, что с видным внутренним волнением топталась на месте и поглаживала своими пальцами нежные лепестки. Завидев их, она широко улыбнулась и тепло проговорила:       – Молодой господин Вэй, смотрите, что мы с А-Юанем сделали.       Вэй Усянь снял ребёнка со своей спины, аккуратно поставил его на землю, погладил хвостом по макушке и во весь рост выпрямился, принимая человеческий облик и скрещивая за спиной в излюбленной манере руки.       Честно говоря, будь это их первый разговор в виде человека, то женщине впору было обидеться, ведь выражение Вэй Усяня нельзя было назвать располагающим или радостным. Впору было подумать, что молодому человеку не понравился сюрприз, что он считает это глупым и не достойным своего внимания.       Но так как они общались уже несколько месяцев – из-за А-Юаня по большей части – и довольно-таки близко, то женщина не купилась на этот внешний обман. Почти всем была видна отчужденность и холодность, но сквозь них ей было по силам увидеть искреннюю детскую радость.       Женщина знала, что Вэй Усянь погиб в возрасте восемнадцати лет – по факту, семнадцати, ведь нельзя сказать, что он достойно встретил свою новую возрастную отметку, и потому воспринимала его как ребенка, как своего старшего внука. Не могло её чуткое сердце не пожалеть мальчика, что столь жестоко погиб, ведь… он же демон! К тому же, лис…       Ей хотелось его порадовать! Хоть чем-то. Хоть какой-либо мелочью! Но она не знала как. Этот, по идее, демон спас их от ужасной, медленной, мучительной смерти, поклялся защищать и теперь всячески окружил заботой – своеобразной, но всё же заботой. И ей хотелось сказать ему за это «спасибо», но она не знала как.       И тут на помощь ей пришел маленький А-Юань, что, благодаря своей детской непосредственности, видел больше, нежели взрослые; чувствовал больше, нежели взрослые. Он предложил своей бабушке посадить в озеро лотосы, потому что его Сянь-гэгэ много раз рассказывал про речные долины, полные живописных нежно-розовых цветов, что исключительно прекрасны в эту пору. А-Юань предположил, что его Сянь-гэгэ может скучать по своему дому, и потому посаженные в пустое озеро цветы могли бы хотя бы немножко – даже на жалкий цянь! – поднять угрюмому, холодному, но в то же время такому теплому гэгэ настроение.       Женщина поражалась тому, как её маленький внук умел находить ко всему живому и неживому подход. Ведь он даже смог договориться с вороном! Пусть тот и был не совсем обычным.       Именно благодаря смышлёному Юю стало возможно добыть цветы лотосов и доставить на Луаньцзан в целости и сохранности…       Вэй Усянь долго смотрел на это озеро, прежде чем холодно сказал:       – Спасибо, – лаконично и весьма равнодушно. Но то, как он медленно подошел к цветам, как трепетно и нежно коснулся их лепестков, словно страшился ненароком сломать или помять, дало понять, что его истинное отношение далеко от той морозной ауры, окружающей сурового молодого господина на протяжении всего времени.       Женщина широко улыбнулась:       – Рада, что вам пришлись цветы по нраву, молодой господин Вэй, – она обняла подбежавшего к ней надувшегося от гордости мальчишку. – Это А-Юань предложил.       – Вот как, – Вэй Усянь выпрямился и спрятал руку за спину, хмыкнув. – А А-Юань хорошо знает, что может мне понравиться.       – А то! – подпрыгнул мальчишка на месте и закрутился на месте, точно юла. – Сянь-гэгэ же рассказывал о речных долинах! Рассказывал, какие там красивые цветочки! Разве мог А-Юань не упомнить?       – Конечно не мог не упомнить, – дрогнул уголками губ Вэй Усянь. – Иначе и быть не могло. А-Юань умный мальчик. И к тому же, – вдруг теплый ветерок ласково мазнул щеку А-Юаня, заставив его смешно поежиться от неожиданности и захихикать. – Очень заботливый.       – Вэй Усянь! – рявкнула со стороны Вэнь Цин. – Скажи-ка мне на милость. Где редис, который я просила купить?!       Вэй Усянь сделал вид, что не услышал её, и продолжил с отстраненным видом «мудреца» созерцать прекрасное цветущее озеро. Вэнь Цин, казалось, чуть не взорвалась от этого. Она выставила на него палец и заверещала:       – Ах ты собака! Все же прекрасно слышишь! Хватит меня игнорировать! Думаешь, раз лис, то можешь делать все, что тебе вздумается?! Нет уж! Если ты сейчас же не обернешься ко мне, то знай, я пущу в ход иглы! Они не понравятся даже тебе!       Вэй Усянь с притворным испугом обернулся и заканючил:       – Ай-яй-яй, госпожа Вэнь. Суровая госпожа Вэнь. Не обижайте меня. Мне же грустно.       – Грустно ему! – едко фыркнула Вэнь Цин. – А мне не грустно?! – она всплеснула руками и сделала в его сторону несколько шагов. – Я тебе сказала: купи семена редиса. Ты что сделал?       – Купил семена, как ты и просила.       – Дурья твоя башка! Это даже не семена! Это ебаные побеги! Сука! Ясным языком сказала тебе, чтобы ты купил редис! А ну иди сюда!       – У меня дела! – воскликнул Вэй Усянь и растворился в солнечном блике.       – Стоять, собака! – закричала ему вслед Вэнь Цин, взявшая в руки несколько штук картошки. – Думаешь, раз растворился во всём, то сможешь от меня убежать?! Как бы не так! Я же тебя найду! Что я, не заклинательница, что-ли?!

…

      Но тем не менее Вэнь Цин, несмотря на её громкие слова, найти Вэй Усяня не удалось. Она долгое время кружила с талисманами по округе, но находила лишь призрачных слуг проворного лиса, что испуганно ежились, видя в руках разъяренной женщины полыхающие от светлой ци талисманы.       – Падла! – выругалась Вэнь Цин и пнула ближайшее к ней дерево.       – Я не падла, – легко парировал взявшийся из ниоткуда Вэй Усянь. Женщина задрала голову и увидела, что тот стоит на одном из коньков крыши и с приглушенным любопытством взирает на неё сверху. Она исказила от ярости лицо и швырнула в него картошину, которая, впрочем-то, цели не достигла. – А вот кидаться едой нехорошо, Вэнь Цин.       – Нехорошо со мной в свои игры играть! – рявкнула Вэнь Цин и сердито оправила подол платья. – Бесстыжий лис!       – Какой есть.       – «Какой есть», – передразнила Вэнь Цин и дернула подбородком в сторону земельных участков. – Иди-ка, поработай, коль заняться нечем. Там от тебя больше толку будет.       Вэй Усянь скорчился, будто от головной боли:       – Не.       – Что значит – не? – вспыхнула мигом порядком уставшая Вэнь Цин. – У тебя есть альтернатива получше, разбойник?!       Вэй Усянь плавно осел на черепицу, вальяжно на ней развалился, элегантно вытянул носок, разместил локти на коньке крыши и подпер кулаком подбородок, а хвост принялся лениво бить черепицу и крутиться в воздухе:       – Ну… – он махнул рукой. – Я зря, что-ли, сознание пробудил многим здешним душам и переманил их на свою сторону в качестве слуг? Пусть они и помогают.       – Они-то помогут. А ты что будешь делать? – стрельнула в него гневным взглядом Вэнь Цин.       – А я что? – недоуменно взлетели брови Вэй Усяня. – Я свою задачу выполнил. Рабочую силу предоставил, Вэнь Нина тебе вернул. Что ещё от меня нужно?       Вэнь Цин поглядела на него с минуту и покачала головой:       – Я бесконечно благодарна тебе, что ты поглотил большую часть темной ци А-Нина, благодаря чему он относительно пришел в себя и пусть с перебоями, но способен функционировать, но…       – Но? – подсказал Вэй Усянь.       – Но тебе необходимо чем-нибудь заниматься, – взгляд Вэнь Цин посерьезнел, а вместе с ним – и тон. – Иначе твое сознание расклеится. Мозговая деятельность нужна, мозговая деятельность важна. Что для человека, что для демона. Вэй Усянь, ты умный. Будет катастрофой, если подобно подверженному деменции больному ты утратишь рассудок и станешь истинным безумцем, не отдающим себе отчет. Пойми, тебе нельзя сидеть без дела. Помимо энергии обиды, у тебя беды с головой из-за… – она не нашла в себе сил произнести это слово вслух. – Из-за этого.       Вэй Усянь в холодной язвительности фыркнул:       – Называй вещи своими именами, врач. Разве твоя профессия ещё не убила в тебе это неумение выдать суровую правду без дрогнувшего на лице мускула?       Вэнь Цин шикнула:       – Тебе и так известно, почему для меня тяжело сказать это тебе в лицо! Не заставляй меня повторять!..

…

      …Когда они прибыли на Луаньцзан, то Вэнь Цин была бесконечно потеряна. Её родственники жались друг к другу и едва ли не тряслись от ужаса. Гора встретила их неприветливо. Буйствовала стихия: рычала гроза, ломал деревья дождь, выл ветер, нарочно пугая дрожащие сердца.       Вэй Усянь в тот день, поджав губы, продемонстрировал им свои демонические умения. И, по большей части, свою истинную суть. Он возвел для них не продуваемые дома в укромной, еще живой части Луаньцзан, скрытой пиковой оградой от всего мира, дабы им было, где жить; забрал с собой в свой дом не соображающую ничего Вэнь Цин и маленького А-Юаня, заявив, что ребенку нужно тепло, ибо его дом был уже обжит. Остальные смогут пережить одну ночь в пустом, достаточно холодном и немного сыром здании.       Сказать, что адепты клана Вэнь были в ужасе, – ничего не сказать: они были готовы умереть на месте от охватившего их страха.       Прознавшая, что Вэй Усянь не просто темный заклинатель, а демон, пожилая женщина перепугалась так, что чуть не слегла от сердечного приступа – и то, она не сделала этого только из-за волнения за маленького внука, коего циничный демон вырвал у неё из рук, не спросив разрешения, и из-за отчаянного желания вернуть его.       Вэй Усянь и без того пребывал в ужасном расположении духа. В тот раз его хватило только на то, чтобы по-змеиному прошипеть что-то по типу: «Не лезть!» или «Я не враг вам. Довольно. Хватит вставлять палки в колеса тому, кто вас спасает!», – и призвать к себе на подмогу призрачных слуг, которые пусть ломано и неровно, но все же смогли проводить потерянных смертных по их новым домам.       Он ведь даже и не задумался тогда. Сделал всё неосознанно – настолько пребывал в прострации, что даже и не понял, что вырвал из пространства несколько дюжин призраков и заставил их выполнять его указания – лишь потом Вэй Усянь, конечно, основываясь на опыте работы с Вэнь Нином, смог пробудить им сознание: пусть по какой-то причине не до конца, потому как они по-прежнему были похожи на марионетки – чуточку думающие, много чего, безусловно, понимающие, но…       Тогда Вэй Усянь уложил А-Юаня на свою кровать, поскольку только у нее было одеяло, а Вэнь Цин… та сидела рядом с ним плечом к плечу на протяжении целой ночи на крыльце и тихо плакала, вываливая всё то, что скопилось на душе.       После многих слов ей наконец удалось переварить многое из произошедшего, и потому только тогда до неё дошло, что Вэй Усянь не человек. В тот момент Вэй Усянь ощутил её неверие, шок и новую порцию горя. Боли. Она заставила его рассказать всё до последнего пункта. Как произошло? Когда?! Кто?..       …Вэнь Цин не могла сказать, что ей всё равно. Все-таки она – врач. Тот, кто спасает людские жизни, перевязывает раны и варит целебные отвары. Смысл её существования завязан на помощи и сострадании людям.       И потому, осознав, что её помощь помогла Вэнь Чжао устроить ему встречу с Вэй Усянем и… удовлетворить свои садистские наклонности:       – Мне жаль… Вэй Усянь… – задушенно плакала тогда Вэнь Цин. – Прости… Прости меня…       – За что? – равнодушно бросил Вэй Усянь.       – Если бы… Если бы я не спасла тебя, то… твоя смерть не была бы… настолько… настолько…       – Грязной?       Вэнь Цин вздрогнула и закачала головой, зажимая себе рот, дабы заглушить рыдания:       – Нет… Да… Не знаю… Но… она бы точно не была такой… болезненной… Ведь… Ты смог бы уйти достойно, без сожалений и тяжести на сердце, а не стать… демоном… Это моя вина… Я должна была позволить тебе уйти спокойно, чтобы ты не страдал потом, попав в Дом Кандалов…       – Ты не могла знать, что меня поймает Вэнь Чжао, – хмыкнул Вэй Усянь, опуская взгляд на лужи. – Ты исполнила свой долг врачевателя. В противном случае, груз вины за неспасенную жизнь висел бы на тебе. Вэнь Цин, ты в любом случае винила бы себя. Но так… я хотя бы могу сказать, что тебе ни к чему извиняться передо мной. Не спаси ты меня, можно было бы предъявить тебе неполное исполнение своих обязанностей, ведь ты могла спасти, но не спасла. А тут… ответственность лежит не на тебе.       Вэнь Цин, дрожа, шмыгнула:       – И всё же.       – И всё же не забивай себе голову, – студено отрезал Вэй Усянь. – В мире достаточно сожалений. Не добивай себя лишними.

…

      Вэнь Цин кашлянула:       – Как бы то ни было, я тебе уже сказала: тебе нужно заниматься активной деятельностью, чтобы твои мозги не уплыли. Понимаешь? У тебя сто процентов поехала крыша из-за вылитой на твои раны соленой воды. Такое не проходит бесследно для психики. Лишь… потому, что… – она замялась и выдавила. – Я знала тебя ещё здоровым человеком…, мне по силам увидеть разницу. Причем, колоссальную. Ты словно стал другим человеком. Мне… не понять, как никто этого не заметил – даже твоя семья ведь до сих пор находится в неведении.       Вэй Усянь протянул:       – Моими стараниями.       – Зря, – цыкнула Вэнь Цин. – Так бы они знали причину и могли бы тебя защитить в случае чего. Ты поступаешь жестоко, скрывая от них правду.       – Может и так, – незаинтересованно согласился Вэй Усянь. – Но я не хочу, чтобы мои близкие знали о моей смерти. Я не хочу, чтобы кто-либо знал о моей смерти. Об обстоятельствах. Ты не видела, но я – вполне. Как сожгли того юнца, который, как они думали, был хули-цзин. Знаешь, мне… не хотелось бы подвергать себя риску. Не хотелось бы, чтобы мой брат смотрел на меня большими от горя глазами, внутренне содрогаясь от рыданий, пока остальные кидали бы в меня мусор и поджигали, злорадствуя моим мучениям перед окончательным забвением. Я хочу лишь сохранить свою поломанную, оскверненную и исковерканную честь – для этого никому не нужно знать.       – Но тем не менее… Нам, адептам Вэнь, ты показался.       – Потому что вы находитесь на горе Луаньцзан под моей опекой. Мне… было бы проблематично защищать вас, скрывая свою суть. Поэтому… так проще для всех нас.       – Ясно, – она мотнула головой. – Мы отвлеклись от первоначальной темы. У тебя куча психических проблем: твоя безэмоциональность – тому свидетель. Подозреваю, что и потерей контроля над собой ты грешил.       – Да понял я, – отмахнулся Вэй Усянь и соскользнул с крыши. – Знаешь, пожалуй, наведаюсь-ка я в посёлок. Куплю этот вонючий редис, чтобы ты от меня отстала. И прогуляюсь, и полезное дело сделаю, и А-Юаню свет покажу.       – А-Юаню? – вскинула брови Вэнь Цин. – А кто тебе его доверит?       – Бабуля, – легко парировал отсалютовавший двумя пальцами от виска Вэй Усянь. – Давай, Вэнь Цин, занимайся делами. Быт организовывай, а то твои мозги обленятся и уплывут.       Вэнь Цин гаркнула:       – Собака! Я именно этим и занимаюсь! Чья бы корова мычала. Попрекает он меня тут! – она передернула плечами, фыркнула и задрала подбородок, подбоченившись. – Да покупай ты что хочешь. Сдались мне твои подачки! Купишь картофель – сам его выращивать будешь, ирод.       Вэй Усянь сделал вид, будто согласился, и, вертляво покачивая бедрами, двинулся в сторону озера, дабы забрать А-Юаня с собой в посёлок за покупками.

***

       Вэй Усянь вперил свой ледяной взгляд в торговца:       – То есть, вы хотите сказать, что эта картошка имеет справедливую цену?       Тот поежился под такими приветливыми лучами и едва ли не промерз изнутри, но, дабы сберечь свою честь продавца, рявкнул на Вэй Усяня, словно на самого страшного врага в своей жизни:       – Чего тебе надо?!       – Картофель пророс, – он показательно разжал руку и корнеплод упал на прилавок. – Погляди. И не стыдно ли тебе такую цену просить? Испорченный товар, – Вэй Усянь цыкнул. – Каков бесстыдник. Я, между прочим, отец. Видишь? – он отвел ногу, на которой повис в своей излюбленной манере А-Юань, в сторону и чуть поднял. – Это мой маленький сын. Растущий организм. Ты хочешь, чтобы я ему дал твою проросшую картошку, купленную втридорога? – он едко фыркнул, возвращая ребенка на место. – Да хера с два.       Мужчина вскричал, указав на него пальцем:       – Не нравится – иди в другую лавку! Что ты ко мне-то пристал?! Не нравится, а требуешь ещё что-то! Что я, по-твоему, смогу в один миг сделать картошку не проросшей просто потому, что ты попросил?!       – Сбрось цену, – хлестко припечатал Вэй Усянь.       – Ещё чего!       Они продолжили спорить – ну как «спорить»: продавец всячески цеплялся за свою гордость, пытаясь стойко держать оборону, а Вэй Усянь шел на таран, используя свою давящую ауру зла – вот уж действительно достойное применение демонической ипостаси!       Бедный А-Юань, доселе не бывавший в подобных местах, старательно держался за ногу своего Сянь-гэгэ, дабы не потеряться. Но маленькие ручки настолько ослабели, что он невольно отпустил свой «якорь» – этого хватило, чтобы плотный поток снующих туда-сюда людей подхватил его и понес вверх по человеческому течению.       А-Юань едва ли не пищал, силясь обрести устойчивое положение и найти знакомые длинные ноги и черные сапоги на шпильке в пару цуней, но по итогу претерпевал сокрушительное поражение. Перед глазами мелькали лишь замызганные плотные серые штаны – и ничего даже приблизительно похожего на знакомые сапоги!       Во всем этом хаосе А-Юань каким-то чудом умудрился повернуться и со всего маху удариться лицом о кожаные сапоги. Белоснежные. Такие чистые, что впору было удивиться – как это так они не несут на себе даже пятнышка? Тут же столько народу!       А-Юань поднял взгляд, осмотрел нефритовую подвеску и белоснежный пояс с вышитыми на нем плывущими облаками, аккуратные отвороты верхних одеяний и… ледяные глаза цвета золотого стекла.       Он вздрогнул от неожиданности, но не заплакал. Подобная отчужденность, пусть и на чужом лице, была ему привычна. Теперь она уже не пугала его, как раньше. Ведь А-Юань знал, что, хоть лицо сурово, а взгляд – строг и холоден настолько, что хочется бежать прочь и плакать, внутри может скрываться добрый, внимательный человек.       Мальчишка вмиг обхватил белоснежный сапог, внутренне почувствовав расположение к ледяному молодому господину из-за найденной ассоциации и проведенной параллели. Большие глаза цвета весеннего неба уставились снизу вверх на прекрасное лицо с зимними чертами, а язык так и не повернулся что-либо сказать.       Мужчина также молчал. Меж невозмутимых бровей пролегла легкая складка, что вмиг выдала его озадаченность с головой. Должно быть, он был напуган и растерян не меньше двухлетнего А-Юаня.       Кто-то из прохожих по неосторожности пихнул А-Юаня в спину, заставив его влететь по новой лицом в сапоги и ушибить нос. Он вскрикнул, сильнее обхватил сапоги и тихонько заплакал от боли. Прохожий мимоходом обернулся, бросил искреннее: «Простите, пожалуйста!», – и растворился в толпе.       Новый «спасательный якорь» А-Юаня неодобрительно нахмурился, посмотрев прохожему вслед, а потом со сложными эмоциями воззрился на хнычущего мальчишку, жмущегося к его ноге. Он невольно замер в нелепой позе, ведь его остановили буквально на ходу. На лице отразилась активная мыслительная деятельность, а также – приглушенная злость: но не на А-Юаня, а на себя, ведь, похоже, у него не получалось отыскать достойный выход из сложившейся ситуации…

…

      Вэй Усянь зашипел:       – Да пошел ты к черту! Ирод! Чтоб тебе подавиться! – взмахнул рукавами и исчез в толпе.       Торговец бросил ему парочку ласковых вслед и покачал головой:       – Крикливый петух, – он утер лоб тыльной стороной ладони, потянулся за флягой, дабы расслабиться после стресса, но неожиданно подавился и закашлялся. – Блядь… Кх-ха… – с чувством прокашлявшись и проревевшись, торговец выдохнул. – У-ух, чуть не помер! – вспомнив, какие именно слова бросил незадачливый покупатель, он внутренне поежился. – Кошмар какой!..

…

      Вэй Усянь уже давно заметил, что А-Юаня с ним рядом нет, но не посчитал нужным тотчас сорваться на сумасшедшие поиски. Нет, не потому, что он не волновался – хоть он и не умеет волноваться взаправду – теперь, – а потому, что на очень активном А-Юане, который легко терялся на Луаньцзан, висела подвеска в виде маленькой иволги, что помогала Вэй Усяню находить его в два счёта, не прибегая к демоническим чарам.       Но в этот раз не пришлось воспользоваться даже подвеской.       Чуткий слух мигом уловил знакомый плач. Вэй Усянь выгнул бровь и закатил глаза, про себя отстраненно сочувствуя тому, кого он сейчас спустит с лестницы за слезы на глазах его маленького А-Юаня.       Скользнув бесплотной тенью между толпы и материализовавшись во втором ряду сформировавшейся публики, Вэй Усянь затаился и стал свидетелем занимательной картины.       Не кто иной, как Лань Ванцзи стоял посреди площади в чрезвычайно комичной позе. Его лицо изображало исключительную растерянность, которая буквально исходила от всего его естества флюидами. Вэй Усяню даже не нужно было подключаться к «эмоциональному каналу» Лань Ванцзи, чтобы ощутить весь спектр испытываемых им эмоций.       А-Юань заходился громким плачем. Выражение Вэй Усяня вмиг посуровело, но несколько разгладилось, когда он понял, что тот плачет из-за ушибленного носа – конечно, Вэй Усянь пожалеет его позже как следует, но сначала, в таком случае, понаблюдает за устроенным представлением.       Зеваки шушукались между собой и показывали на Лань Ванцзи пальцем. Один из них, не отвлекаясь от дынных семечек, хмыкнул:       – Что происходит? Малец так плакал, что я аж до смерти перепугался.       Кто-то уверенно заявил:       – Его явно отругал отец.       Брови Вэй Усяня взлетели:       «Отец?», – он перевёл взгляд на чуть округлившего глаза Лань Ванцзи. – «Он?», – и, когда до его мозга дошла вся абсурдность ситуации, под непривычный вид выбитого из колеи Лань Ванцзи Вэй Усянь не выдержал и… рассмеялся.       Он отвернулся от представшего его взору зрелища, поднес кулак ко рту и затрясся от смеха.       «О Небеса… Ха-ха-ха-ха-ха! И смех, и грех!», – Вэй Усянь уже вовсю бесстыдно хохотал, когда до него продолжили доноситься реплики зевак:       Лань Ванцзи поднял взгляд от А-Юаня и возразил:       – Я не его отец.       Обычно, когда детям страшно или больно, они зовут самых близких, потому А-Юань, всхлипывая, позвал:       – Папа! Папа...       – Слышите? – сразу же заявил прохожий. – Говорил же, это его отец.       Некоторые, даже начиная видеть сходства, будучи вовлеченными зрителями закивали:       – У них носы определенно вылеплены по единому оттиску. Тут и думать нечего!       Кто-то не удержался и посочувствовал:       – Бедняжечка. Только посмотрите, как плачет. Неужели его правда отругал отец?       – Разве он не видит, что ребенка надо взять на руки и утешить?! – ругался кто-то. – Позволяет сыну трогать грязными руками лицо, глаза да кататься по земле! Что это за отец такой?!       – Да ладно вам, – отмахнулся какой-то мужчина с пониманием. – Вы поглядите, как он молод. У него наверняка первенец! Я когда-то тоже таким был, ничего не умел. Он всё поймёт, когда жена подарит ему ещё пару-тройку ребятишек. Всему научится постепенно…       Вэй Усянь едва ли не выл в голос со смеху. Все его естество буквально вибрировало.       «О Небеса… Я не могу…», – он бы и продолжил бессовестно хохотать, если бы А-Юань не начал давиться от плача. Вэй Усянь в последний раз прыснул со смеху, мотнул головой, собрал между пальцев маленький сгусток демонической ци, что, будучи дымкой, легко обернулся изящной бабочкой, и, позволив волшебному насекомому пересесть на раскрытую к верху ладонь, легонько подул на неё, побуждая её лететь в сторону А-Юаня.       Бабочка неспешно пролетела над головами зевак, мягко обогнула Лань Ванцзи и А-Юаня, покружила над ребяческой макушкой и играючи села мальчишке на нос.       А-Юань, словно мигом забывший боль, замолчал, скосив глаза на сидящую на кончике его носа бабочку.       Лань Ванцзи замер и сосредоточенно нахмурился:       – Это…       Мальчик перестал плакать и, напротив, весело улыбнулся. Он поднес ладошку к носу, и бабочка послушно пересела на подставленный пальчик. А-Юань прислушался и нагнулся, благодаря чему палец с бабочкой оказался у его уха. Он словно бы внимательно вслушался и заговорщически хихикнул.       Не оглядываясь по сторонам, А-Юань отлепился от ноги Лань Ванцзи и побежал прочь.       Зеваки вытаращили глаза:       – Папаша! Лови его быстрее! Потеряется же!       Лань Ванцзи побелел и устремился за мальчиком.

…

      Чем больше Лань Ванцзи преследовал загадочного ребенка, тем сильнее проступала на его лицо настороженность. В своих догадках он успел дойти до того, что это вовсе нечисть, нацепившая на себя личность мальчика.       Вновь из-за поворота вынырнула маленькая спина, что тотчас юркнула в переулок, который вел к главной улице. Лань Ванцзи – за ним.       Лань Ванцзи замер в проулке, глядя на то, как ребенок ускакал вперед и скрылся в дверях приличного на вид трактира. Он нахмурился сильнее, подогнул пальцы, которые уже чесались от желания ощутить на себе прохладцу Бичэня, и сделал шаг вперёд, ступая под солнечные лучи, но тут из ниоткуда взялись бледные руки, подкравшиеся к нему со спины, что грубо зажали ему рот и дернули назад во тьму.       Он дернулся, от неожиданности вздрогнул, делая задушенный глубокий вдох, и принялся отбиваться – но безуспешно. Чья-то сильная хватка тянула его всё дальше и дальше – теперь их скрывала укромная обстановка переулочной ниши.       Ледяные руки отпустили Лань Ванцзи, и он молниеносно обернулся, нацеливая острие Бичэня на чужую шею, но замер, едва его взору предстало лицо «похитителя»:       – Вэй Ин?       Вэй Усянь, забавно округлив глаза, выдохнул:       – Отец?       Лань Ванцзи заморгал:       – Что?..       Тот, язвительно захихикав, пожал плечами и лениво растекся по кирпичу:       – Ну не знаю. У тебя надо спросить, когда ты отцом стал. Что такое, Лань Чжань? Заделал ребенка, а мне не сказал? Неужто все, что было между нами, – фальшь?.. Развод и девичья фамилия!       Лань Ванцзи зажмурился, отступил на шаг назад и убрал Бичэнь в ножны:       – Вздор и нелепость.       – Всё может быть, – прохладно смеясь, согласился Вэй Усянь и сощурился. – Но тебя это не спасает от ответственности!       Лань Ванцзи проигнорировал его колкости и сменил тему, будто бы что-то поняв:       – Этот мальчик…       – М? – вздернул бровь Вэй Усянь.       – От той бабочки исходила темная ци… Твоих рук дело?       – Моих.       – Ты меня заманил сюда, – догадался Лань Ванцзи.       Вэй Усянь, качнув бедрами, отклеился от стены и принялся медленно нарезать круги вокруг Лань Ванцзи:       – Я посчитал своим долгом спасти своего старого приятели из этой казусной ситуации. Подумать только! Благородного господина ордена Гусу Лань окружили в кольцо зеваки, тычут в него пальцем и попрекают в недолжном исполнении отеческих обязанностей! – он сокрушенно закачал головой и зацокал. – Ай-яй-яй… Что говорить-то будут?..       – Вэй Ин.       – Ладно-ладно, – поднял руки Вэй Усянь. – Прекращаю.       – Откуда у тебя этот ребенок?       Вэй Усянь шкодливо ухмыльнулся:       – Родил. А что?       – Вэй Ин, – сурово поджал губы Лань Ванцзи. – Я серьезно.       – Ну так и я, – не сдавался Вэй Усянь, но, заметив появившееся даже какое-то болезненное выражение, сделал милость и посерьезнел. – Сын, а точнее, племянник моих хороших друзей. Подумал, что нечего ему долго сидеть безвылазно на горе Луаньцзан. Вот и взял с собой.       Лань Ванцзи внимательно всмотрелся в него, но, очевидно, задал не тот вопрос, который его волновал:       – Стоит ли надолго оставлять его одного?       Вэй Усянь фыркнул:       – Ему никто не причинит вреда, – глаза полыхнули алым. – Не посмеют, – когда в его голову пришла некая мысль, он кокетливо повернулся к Лань Ванцзи и мурлыкнул. – Мы собирались пообедать. Не хочешь… составить компанию?       Бровь Лань Ванцзи чуточку выгнулась:       – Составить компанию?       – Мгм… Мы столь давно не виделись, что не будет лишним разделить трапезу. Что скажешь? К тому же, А-Юань нас заждался. Я угощаю.       Лань Ванцзи опустил ресницы:       – Хорошо.

***

      – Итак…Что ты делаешь в Илин? – как бы между прочим спросил Вэй Усянь и тотчас переключился на А-Юаня, строго протянув. – А-Юань. Что за дела? Почему ты катаешься по циновке? – он холодно цыкнул. – Грязно.       – Прости, Сянь-гэгэ, – А-Юань мигом сел и разместил в ладошках закристаллизовавшуюся бабочку. – Я просто играл.       Взгляд Вэй Усяня несколько оттаял:       – Понравилась бабочка, сделанная твоим Сянь-гэгэ?       А-Юань счастливо закивал:       – Очень! Спасибо!       – Нос больше не болит?       – Ничуть! – мальчик потер нос и не поморщился в доказательство своих слов. – Это она меня вылечила?       – Разумеется, – с ледяной иронией в тоне ответил Вэй Усянь. – Я бесполезных подарков не делаю.       – Вэй Ин, – подал голос Лань Ванцзи. – Как ты сделал эту бабочку?       – Как? – Вэй Усянь неопределенно махнул рукой в воздухе и щелкнул пальцами. – Вот так.       Лань Ванцзи, очевидно, хотел потребовать от него больше серьезности, ведь по некой причине он не верил, что сделать целебную бабочку из ничего можно «одним небрежным щелчком пальца», но не стал заострять на этом внимание, лишь ответил на поставленный вопрос:       – Я на ночной охоте. Проходил мимо.       Вэй Усянь выпятил губу:       – И заделался отцом… Так это обычно и происходит. Я просто проходил мимо и тут – бац! – папаша. Поразительно в мире все случается.       – Вэй Ин! – обвинительно нахмурился Лань Ванцзи, на что Вэй Усянь отмахнулся.       – Ага, понял, – он перекатился вперед, облокотился на стол и по-птичьи склонил голову. – Ладно. Пособачиться мы с тобой ещё успеем. Лучше давай-ка ты мне расскажешь что-нибудь любопытное.       – Например?       Вэй Усянь задумчиво замычал, возводя глаза к потолку:       – Ну… Какие-нибудь распри. Брачные союзы, – он цокнул. – Иными словами: сплетни, – его ухмылка приобрела острую, но в то же время сладкую, заговорщическую, лисью окраску. – Посплетничаем, Лань Чжань?       Лань Ванцзи опустил ресницы:       – Заключен брачный союз.       Вэй Усянь присвистнул:       – Во дела. Полезно. До меня такие сплетни естественным путем не доходят. Как славно, что я тебя встретил! Эх, как не интересно в глуши жить. Темный мы народ… кха-ха… Так, кто заключил брачный союз? Какие ордена?       – Орден Юньмэн Цзян и Ланьлин Цзинь.       Весь веселый настрой Вэй Усяня спал:       – Дева Цзян с павлином? – Лань Ванцзи не ответил, но его взгляд был весьма красноречив, на что Вэй Усянь бесцветно цокнул. – Вот пидор. Подсуетился. Я за порог, а он к шицзе.       Температура вокруг него ощутимо упала, и Вэй Усянь рассеянным движением подцепил пальцами чарку с вином:       – Этот паршивец слишком просто заполучил великую драгоценность, – он одним махом осушил чарку и наполнил её по новой. – Частенько слышал раньше, что она его не достойна, – Вэй Усянь не сдержался и фыркнул. – Да как бы не так. Все в точности да наоборот. Ему до неё как до Небесной столицы пешком, – вмиг осушена и вторая чарка. Вкуса вина Вэй Усянь к своему превеликому сожалению не ощутил. Он вновь налил алкоголя, но в этот раз в другую чарку – чарку Лань Ванцзи – и пододвинул её к нему. – На, – а сам потянулся палочками к тофу. – Вот Цзысюань собака паршивая.       Лань Ванцзи мазнул взглядом чарку и отказался:       – Алкоголь запрещен.       – А, точно, – буркнул Вэй Усянь и палочками пододвинул её к себе. – Тогда я выпью, – и взамен предложил Лань Ванцзи тофу. – Попробуй. Не острое. Вкусное.       Мочки ушей Лань Ванцзи заалели:       – Спасибо, – попробовав тофу и ещё сильнее покраснев, он согласился. – И вправду вкусно.       А-Юань побегал большими, наивными глазками от одного мужчины к другому и важно воскликнул:       – Попробуйте супа!       Лань Ванцзи, когда делал по просьбе Вэй Усяня заказ, велел принести сладкого супа для А-Юаня. Мальчику подобное кушанье пришлось по вкусу, ведь, несмотря на возможности Вэй Усяня, на горе Луаньцзан изысков не наблюдалось, пусть тот и очень старался баловать ребенка разного рода вкусностями – все же, запас его резервов был не резиновый, а идти по стопам… новорожденного себя Вэй Усяню снова не хотелось, именно поэтому разбрасываться средствами направо и налево было нельзя.       Вэй Усянь дрогнул уголками губ и подцепил кусочек сыра из тарелки А-Юаня:       – А у тебя губа не дура, – честно похвалил он.       Мальчик засиял, точно начищенный медяк, и повернулся к Лань Ванцзи, также протягивая ему тарелку:       – Гэгэ, попробуйте и вы!       Лань Ванцзи замялся, не зная, что ему стоит сделать, но молчаливое одобрение и подбадривание Вэй Усяня во взгляде побудило его сказать:       – Спасибо, – подцепить незначительный, очень маленький кусочек гриба и похвалить мальчика. – Ты очень щедр.       Казалось, А-Юань от этих похвал расцвел. Он захлопал в ладоши и показал Лань Ванцзи бабочку:       – Посмотрите! Посмотрите! Правда, красивая?       Лань Ванцзи принял из ребяческих рук кристаллическое изделие и внимательно рассмотрел:       – Красиво, – он навострил заклинательские инстинкты и явно уловил сильную энергию обиды, которая на его искреннее удивление… не холодила.       Обычно, энергия обиды разного рода нечисти выделялась из-за своего могильного холода. Из-за желания причинить боль. Убить.       Эта же бабочка не источала того самого запаха смерти. От неё шла естественная прохладца кристалла – и ничего сверхъестественного.       Лишь исключительно сильная энергия обиды говорила о том, что сие украшение – дитя темного искусства.       Лань Ванцзи заключил:       – Исключительно любопытная вещица.       – Вот спасибо, – ехидно поблагодарил Вэй Усянь и шутливо поклонился, прижав руку к сердцу. – Ваша оценка выше всяческих похвал.

…

      Уже позже, наевшись вдоволь и наболтавшись, они вразвалочку вышли на улицу и принялись прогуливаться по улице, осматривая окружение. А-Юань привольно высиживал на плечах Вэй Усяня и со знанием дела держался за его шею.       Лань Ванцзи ступал подле Вэй Усяня и то и дело поглядывал в его сторону.       – Вэй Ин. Чем занимался последние месяцы?       Вэй Усянь призадумался и честно ответил:       – Ничем.       Брови Лань Ванцзи в искреннем недоумении взлетели:       – Ничем?       – Ничем.       – То есть…       Вэй Усянь закатил глаза:       – Да. В самом деле ничем. Я не напиздел, – он поправил съехавшего в сторону А-Юаня кратким движением руки. – Не поверишь, но я очень ленив. Если можно что-то не делать, я не буду это делать. Если нужно что-то делать, то я найду способ это не делать. Все просто.       – Так нельзя, – покачал головой Лань Ванцзи. – Нужно чем-нибудь заниматься для тонуса сознания.       Вэй Усянь схватился за голову и махнул на него рукой:       – Что ж вы за люди-то?.. То Вэнь Цин, то ты. Никакого от вас спасенья нет!       Лань Ванцзи открыл было рот, но тут заметил, что А-Юань во все глаза уставился в какую-то определенную сторону. Он проследил за направлением его взгляда:       – Ты хочешь какую-то игрушку?       Будь Вэй Усянь жив, то он непременно споткнулся бы:       – Чего? Думаешь, стоит?       Лань Ванцзи тряхнул головой:       – А-Юань.       – Да? – рассеянно бросил А-Юань, не отрываясь от лавки с игрушками.       – Хочешь что-то оттуда?       Вэй Усянь тоже обратил внимание на предмет интереса А-Юаня и – будь он, конечно, в силах – задохнулся:       – Ах ты бесстыжий! Значит, наврал мне, что тебе нравится бабочка?!       А-Юань спешно залепетал:       – Нравится, Сянь-гэгэ. Конечно нравится!       – Ну а что ты тогда поглядываешь в сторону тех игрушек? Они скучные и совсем не интересные. Я тебе лучше сделаю. Разве нет?       – У Сянь-гэгэ получаются самые лучшие игрушки! – заверил А-Юань.       – То-то же, – фыркнул Вэй Усянь и подумал, что вопрос исчерпан, но благодаря лисьим чарам заметил, что интерес мальчика к тем игрушкам не угас. Он замер. – Что, хочешь эту дурацкую игрушку?..       А-Юань замямлил что-то невнятное, а Вэй Усянь состряпал утомленное выражение лица. Лань Ванцзи побегал взглядом от одного к другому и предложил:       – Вэй Ин. Если… Если ты не будешь против, я могу купить А-Юаню игрушку.       – Нет нужды, – мигом отказался Вэй Усянь. – Это не твой ребенок. Ни к чему деньгами ордена сорить направо и налево.       – Ты оплатил обед. Позволь мне порадовать А-Юаня.       – Я угостил тебя.       – А я порадую ребенка. Равно как угостить меня было твоим желанием, сделать подарок А-Юаню – мое, – следующие слова сорвались с языка против воли. – И тебе могу что-нибудь купить.       Вэй Усянь искренне усмехнулся:       – Не думал, что ты думаешь, будто я настолько несерьезен. Не поздновато мне в игрушки играть?       Лань Ванцзи зарделся:       – Я… имел в виду, что могу сделать и тебе подарок. Куплю то, что ты захочешь.       Вэй Усянь хотел было решительным образом отказаться, но его взгляд упал на ракетку с подвязанным к ней мячиком. Он надул губы и шутливо заканючил:       – Лань-гэгэ! Лань-гэгэ! Купи мне ту ракетку, – уголки его рта дрожали, так и норовя уползти ввысь язвительным оскалом, но Вэй Усянь старательно пытался держать себя в узде.       Лань Ванцзи покраснел сильнее, и его смущение стало ещё более ощутимым. Вэй Усяня это, казалось, только раззадорило. Он открыл было рот, но Лань Ванцзи опередил его, сказав:       – Хорошо, – и Вэй Усянь буквально почувствовал, как на его языке вертелось в ответ ехидное «Ин-эр».       Уже скоро они двигались в сторону выхода из Илин. Вэй Усянь капал окружающим на нервы, методично постукивая без перерыва мячиком о ракетку. А-Юань сидел на его плечах: в руках у него был деревянный меч, а красная бабочка украшала волосы.       Лань Ванцзи умиротворенно ступал рядом с ними, не говоря и слова.       Они остановились на развилке, и Вэй Усянь бросил:       – Ну-с, нам в сторону Луаньцзан. Тебе – на ночную охоту, – он хмыкнул. – Да, кстати. На какую тварь охотишься? Может, могу подсказать? Все-таки эти земли – моя территория. Знаю каждый местный фэнь.       Лань Ванцзи отвел взгляд:       – Нет нужды.       Вэй Усянь пожал плечами:       – Ну нет так нет, – он играючи отбил в его сторону мячик и за ниточку притянул его обратно. – В таком случае: хорошей охоты.       А-Юань, поняв, что «гэгэ в белом» скоро должен будет уйти, опечаленно пробубнил:       – Гэгэ уже уходит?..       Лань Ванцзи не успел ответить, ведь его перебил Вэй Усянь:       – По идее, да. А что? Не хочешь?       А-Юань закивал:       – Я хотел бы показать ему озеро с лотосами… – Вэй Усянь сжал челюсти, словно А-Юань сказал что-то не то, но благодаря его эмоциональному затишью никто не заметил этого проявления. – Бабушка тоже была бы рада его видеть. Мы могли бы поиграть вместе! А потом и поужинали бы! Наверняка приготовят что-то вкусное…       Вэй Усянь подумал с пару мгновений и мотнул головой, делая шаг в сторону Луаньцзан:       – Если гэгэ не против, то милости просим. Луаньцзан – специфическое место, но тут рады всем, кто не имеет злых намерений.       Лань Ванцзи немного потоптался на месте и поспешил следом.

***

      – Всё, А-Юань, иди играй! – буркнул Вэй Усянь и легким пинком направил мальчика в сторону скошенной чуть набок лачужки. – Бабушка по тебе соскучилась.       Лань Ванцзи с интересом осматривался:       – Вы в этих домах живёте?       Вэй Усянь уклончиво бросил из-за плеча:       – Ну типа. Не под Небом же им жить?       – «Им»? Где в таком случае живешь ты? Так понимаю, не в этих хижинах. И у тебя нет риска «жить под Небом». В таком случае… где?       Вэй Усянь мысленно цокнул:       «Вот блять. Умный какой тут нашёлся», – он обвел взглядом пространство и вспомнил. – «Точняк».       Он махнул рукой и повел Лань Ванцзи вглубь горы:       – Ну пойдем… – Вэй Усянь кокетливо обернулся к нему из-за плеча и игриво перекрутился всем телом. – Покажу тебе свою спальню…

***

      – Ну что? Как тебе моя спаленка? – не унимался ехидный лис, развалившийся на гнезде из льняных одеял. – Как по мне, скромненько, но со вкусом.       Смотря на выражение Лань Ванцзи, ему неожиданно хотелось смеяться – настолько то было изломано сложными эмоциями.       – Ты… здесь?..       Вэй Усянь закатил глаза:       – Ага. Сплю. Вижу сладкие-пресладкие сны, – он похлопал по импровизированному лежбищу подле себя и поиграл бровями. – Присядешь? Что как не родной…       Лань Ванцзи с тяжелым сердцем отвернулся от него и сменил тему:       – Почему здесь пахнет кровью? И так… душно?       Вэй Усянь надул губы:       – Что ты имеешь в виду?       – Концентрация демонической энергии столь высока, что тяжело даже дышать. А спертый запах крови кружит голову. Отсюда хочется сбежать. И как можно быстрее, – с болью на дне глаз Лань Ванцзи посмотрел на него. – Я чувствую себя здесь ужасно. А ты… – столь непринужденно. Неужели на тебя не оказывает здешняя энергия обиды такого влияния?       Вэй Усянь соскользнул с лежанки и играючи приблизился к Лань Ванцзи, постукивая по локтю:       – М-м-м… – и кончиками подушечек пальцев провел с невесомым нажимом по его плечу. – Думаю, что нет. Мне очень комфортно, – он вгляделся в выражение Лань Ванцзи и равнодушно сощурился. – Ты бледен. Может, выйдем на свежий воздух? Всё же за пределами стен пещеры Фу Мо много лучше дышать.       – Н-нет нужды.       – И все же, – вздернул бровь Вэй Усянь и пальцем поднял подбородок Лань Ванцзи выше, покручивая его лицо из стороны в сторону. – Ц-ц-ц… Конечно, аристократичная бледность тебе к лицу, но болезненная – нисколько. Пойдем.       Вэй Усянь потянул его прочь из пещеры, но Лань Ванцзи решительно сжал его запястье:       – Вэй Ин, – совсем не видя потемневших искорок предупреждения на дне притворно серых радужек, Лань Ванцзи выдавил. – Позволь мне… сыграть Покой.       – Зачем?       – Ты спишь здесь, – беспокойство, искренняя забота и волнение легли на выглядывающую из-под одежды кожу Вэй Усяня и приятно укололи теплом. – Нехорошо, если даже во сне тебя будет окружать столь давящая энергия обиды.       – Думаешь? – усмехнулся Вэй Усянь. – И как мне может это навредить? Видишь? – он обвел себя рукой. – Совершенно здоров.       – Ты бледен. А руки… ледяны. У живого человека не должно быть столь холодных рук, – Лань Ванцзи уверенно потянул его в сторону лежбища, пальцами свободной руки прощупал ткани и поджал губы. – Лен. Неужели у тебя не нашлось других одеял? – он покачал головой. – Лучше бы вместо обедов в трактире и выпивки ты купил теплую постель.       – Боюсь, это не поможет мне согреться, – холодно протянул Вэй Усянь, высвобождая запястье. – Бессмысленно. Холод – отныне мой вечный спутник.       Лань Ванцзи поджал губы:       – И всё же.       Вэй Усянь насмешливо склонил голову:       – Что, так хочется продемонстрировать свое блестящее исполнение мелодии Покоя? – он плавной линией скользнул на лежанку и развалился на льняных одеялах, картинно зевая. – Ну раз так хочется – бренчи. Кто я такой, чтобы отказываться от хорошей музыки? Спать лучше буду.       Лань Ванцзи просветлел, кивнул, сел на лежанку, разместил на коленях гуцинь и начал играть.       На первых нотах Вэй Усянь непроизвольно нахмурился, но быстро расслабился. Покой поначалу неприятно резал уши, ведь его душу нельзя было назвать светлой – вполне очевидно, что ему будет неспокойно. Но после некоторого времени стало в некоторой степени даже умиротворенно. Мелодия прекратила оскорблять его слух – а, напротив, ласкать.       Едва отзвучали последние ноты, Вэй Усянь сделал вид, что спит. Все его тело расслабилось. Голова упала на самый плотный изгиб одеяла, замещающий подушку; руки клубком свернулись на груди, притихнув. Волосы разметались по лежанке и мягко очертили линию челюсти.       Лань Ванцзи с полегчавшим сердцем обернулся и застал именно эту картину. Черты Вэй Усяня разгладились – в них больше не было той холодности и саркастичности. Просто… Вэй Усянь. Пусть и на порядок бледнее того Вэй Ина, коего он видел в последний раз в Облачных Глубинах.       Губы тронула легкая улыбка. Лань Ванцзи неслышно поднялся, зачехлил гуцинь, который впоследствии закрепил за спиной, и, в последний раз ласково посмотрев на «спящего» Вэй Усяня, покинул пещеру Фу Мо, а следом – и гору Луаньцзан.

***

      Вэй Усянь смотрел на пришедшего в совершенно ясное сознание Вэнь Нина и размышлял.       – То есть?..       – Первое… помню… Покой…       Вэй Усянь цокнул:       – Знаешь, подслушивать за чужими встречами в спальне не хорошо.       Будь Вэнь Нин жив, то он непременно покраснел бы:       – Молодой… господин… Вэй… формулировка…       Тот отмахнулся:       – Какую хочу формулировку использовать, такую и буду, – Вэй Усянь перекатился вперед, нависая над Вэнь Нином. – Поразительно. То есть, моего паразитарного действия не хватило, чтобы привести тебя полностью в сознание, а подслушанная игра Лань Чжаня на гуцине – вполне, – он холодно усмехнулся. – Во дела.       – Возрадуйся тому, что А-Нин пришел в сознание! Лишь поэтому мне по силам простить то, что ты спустил все деньги на дружеские обеды! – рявкнула на Вэй Усяня зашедшая в пещеру Вэнь Цин. Она поставила таз с водой на каменный постамент и отжала марлевую тряпку. – Паразит.       – Какой есть, – не задумываясь парировал Вэй Усянь, о чем-то увлеченно думающий. Он щелкнул пальцами и с безразличием в тоне ругнулся. – Вот блять. Ничего без этой светлой ци сделать нельзя! Даже сознание пробудить окончательно…       – Что поделать, – равнодушно бросила Вэнь Цин и принялась вытирать Вэнь Нину перепачканный в чернилах лоб. – Будешь учитывать в будущем. А пока… – она важно задрала нос. – Придется тебе уделить больше времени своему обучению. Если хочешь, чтобы все думали, будто ты – темный заклинатель, нужно соответствовать, – Вэнь Цин всплеснула руками. – А если окажется, что ты полный неуч в темных искусствах, то к тебе возникнет куча вопросов.       – «Куча вопросов», – пробурчал Вэй Усянь, передразнив. – Ну и пусть возникнут. Я все равно на Луаньцзан безвылазно сижу. Они в любом случае свои очень важные вопросы не смогут задать. Так что…       – Так что, – подтвердила Вэнь Цин. Она утерла рукавом лоб, подхватила тазик и поманила Вэнь Нина за собой. – Пойдем. Нечего тебе в пещере сидеть. Будем разрабатывать механику мышц. А то за все прошедшее время ты не больно-то двигался.       – Хорошо… сестра… – проговорил Вэнь Нин и послушно последовал за Вэнь Цин, а Вэй Усянь эгоистично порадовался, что с окончательным пробуждением Вэнь Нина от него отстали.

***

      Не прошло и трёх дней, а в мире заклинателей уже ходили волнения. Вэй Усянь создал осознанного лютого мертвеца! Теперь никто не сможет сравниться с ним на ночной охоте!       А вот сам Вэй Усянь, абсолютно равнодушный ко всем этим слухам, ленивый проныра и хитрый лис, который, по идее, сам мертвец, нашёл Вэнь Нину применение и, прикрываясь лозунгом Вэнь Цин, принудил его заделаться рабочей силой, поднимающей и спускающей различный груз на гору и с горы.       Теперь Вэй Усянь и вовсе обленился. Если раньше он хотя бы заставлял щелчком пальца двигаться повозку на своей демонической ци, а потом сидел на ней вразвалочку, играясь с верным Юем, что сопровождал его при каждом его походе в поселок – не считая того раза, когда Вэй Усянь спустился с А-Юанем, – то ныне Вэй Усянь заставлял Вэнь Нина катить повозку!       – «Активная деятельность нужна, активная деятельность важна», – так, кажется, говорит твоя сестра? – беспечно спросил Вэй Усянь, качая в воздухе ногой, закинутой на другую, и дразня уже начинающего терять терпение Юя. – Твои мышцы закоченели, посему тебе стоит как можно больше двигаться.       Вэнь Нину, конечно, было в радость быть полезным. Ему нравилось трудиться и помогать близким – особенно, если он не устает. И потому он, даже зная, что Вэй Усянь нагло отлынивает, ничуть не злился:       – Хорошо, молодой господин Вэй.       – Хорошо, – согласился Вэй Усянь. – У меня таких проблем нет. Я – призрак. У меня нет тела, которое могло бы закоченеть. А вот ты… Ты – лютый мертвец, понимаешь? У нас разные демонические касты, поэтому способы приспособления к миру, будучи мертвыми, у нас разнятся.       – Разнятся, – тупо повторил Вэнь Нин, чтобы между ними не висела тишина и чтобы создать видимость диалога, а не монолога.       Они прибыли на торговую площадь и приготовились торговать. Вэй Усянь наставлял, не отвлекаясь от поддразниваний своего фамильяра:       – Смотри-ка. У нас есть выращенный стараниями всех твоих родственников редис…       – И при помощи ваших слуг, – добавил Вэнь Нин.       Вэй Усянь цокнул, махнув рукой:       – Ну да, и при помощи них. Так вот. Совместными усилиями выращенная редиска! Один цзинь стоит либо десять медяков, либо один серебряный. Понял?       Вэнь Нин неуверенно пробубнил:       – Разве один серебряный – не много?       Вэй Усянь возмущенно воскликнул, рассеянно обращая внимание на то, что его палец оказался безжалостным образом закушен немилосердным клювом:       – Кто из нас изучал расценку на рынке? Я, – он пожал плечами. – Это ничуть не много. Тем более у нас такая вкусная и сладкая редиска! – против воли Вэй Усянь поморщился и едва ли не зашипел, а призрачные лисьи усы задергались от омерзения. – Не то что ваша проросшая картошка.       Тут Вэй Усянь по-лисьи задергал носом и искоса посмотрел на мглу переулка напротив них. В темноте стоял, прислонившись плечом к каменной кладке, Цзян Чэн со скрещенными на груди руками и задумчивым, подернутым пеленой размышлений и блуждающим в дали неких воспоминаний взглядом, который в следующую секунду прояснился.        Судя по всему, то, что Вэй Усянь заметил его, стало для него неожиданностью – Вэй Усянь сразу догадался, что тот использовал талисман сокрытия, который не позволял кому-либо увидеть его носителя.       Вэй Усянь прекратил покачивать ногой и вздернул бровь. Юй, заметив, что палец больше вырвать не пытаются, скосил свои красные глаза в сторону переулка и так же узнал Цзян Чэна.       Тот, уразумев, что его появление рассекречено, дернул уголком рта, поманил пальцем и отступил назад, сливаясь с тьмой.       Вэй Усянь хмыкнул, похлопал ладонью по корпусу повозки с внешней стороны и бросил:       – Вэнь Нин. Потом поторгуем. Покатили, – он небрежно указал пальцем. – Туда.

***

      Цзян Чэн сжал челюсти и холодно приказал:       – Выйди.       Вэнь Нин вжал голову в плечи и вместе с повозкой остался за порогом, а Вэй Усянь и Цзян Чэн оказались на внутренней территории огороженного каменным забором дворика некого здания.       Вэй Усянь танцующе развернулся и, передразнивая манеру Цзян Чэна, скрестил руки на груди:       – Какие люди в наших зловещих краях. Тут снуют демоны, лютые мертвецы и озлобленные звери – и все прямо посреди дня. О, не удивительно, что сюда забрел могучий заклинатель. Прошу! Пощади! Не убивай меня!       – Лисёныш… – закатил глаза Цзян Чэн. – Годы идут – ты не меняешься.       Вэй Усянь загадочно улыбнулся и расплывчато пропел:       – Как знать, как знать, маленький братец, – он развел руки в стороны. – Отрадно, что судьба свела нас в этот день с тобой и… – Вэй Усянь скис и обернулся из-за плеча, куда тише добавляя. – С шицзе.       Доселе молчавшая фигура, облаченная в черную накидку, словно бы улыбнулась всем телом. Цзян Яньли аккуратно сняла капюшон, скрывавший все это время её лицо, и ласково улыбнулась:       – Здравствуй, А-Сянь.       – Здравствуй, шицзе, – постарался ответить не менее ласковой – искренней – улыбкой Вэй Усянь. – Как поживаешь? Слышал, ты замуж выходить надумала.       – Это откуда ты это слышал? Неужто в этих ваших «зловещих краях» ходят подобные слухи? – вздернул подбородок пихнувший Вэй Усяня локтем в бок Цзян Чэн. – Или тебе… – он с ноткой пренебрежения озадаченно осмотрел сидящего на запястье Вэй Усяня Юя. – Птичка на хвосте принесла?       Вэй Усянь, мысленно проведя параллель между «принесшей ему новость на хвосте птичкой» и Лань Ванцзи, не удержался от ехидной улыбки.       – Все может быть, – он тыльной стороной пальца погладил птицу под клювом. – Юй хороший мальчик. Всегда приносит мне свежие сплетни. Но… – Вэй Усянь цокнул, возжелав рассказать истинное положение дел Цзян Чэну назло, дабы тот не оказался прав. – Узнал я о свадьбе не от Юя. Тут этот позорник и нахлебник оплошал, – гладивший птицу палец вскинулся и хлестко ударил её по клюву, на что Юй обиженно каркнул и, вспорхнув, перелетел поближе к Цзян Яньли, ища у неё утешения.       Девушка тепло засмеялась и притянула ворона поближе к себе:       – Здравствуй, здравствуй, Юй. Давно не виделись с тобой.       Цзян Чэн смерил их неоднозначным взглядом и возмущенно воскликнул:       – Похоже, что пернатый у тебя давно.       – Давно, – не стал юлить Вэй Усянь. – Всю Аннигиляцию Солнца прошел со мной. Драгоценный информатор и шпион!       – Вот ты собака! – по новой пихнул его в плечо Цзян Чэн. – А мне и слова не сказал! Сестра знает, а я нет!       Вэй Усянь фыркнул:       – Сам собака, – но оправдываться, почему Цзян Яньли знает о Юе, а Цзян Чэн – нет, не стал. – Лучше расскажи, как вы тут очутились, – он картинно схватился за голову и запричитал. – Эх, предупредили бы вы меня, что-ли… А то столько товара теряется… Сейчас же час-пик, между прочим!.. Плакали мои денежки…       – Слышь, предприниматель! – подбоченился Цзян Чэн. – Я тебя сейчас прибью!       Вэй Усянь мигом задрал голову и «поставил уши торчком»:       – Не надо. Я хороший лис.       – Хороший он лис, – передразнил Цзян Чэн, пряча его голову в изгибе своего локтя. – А по-моему, тебя выпороть надо! Накаленным добела Цзыдянем! Ишь какой! Мы тут перлись к тебе хрен знает сколько ли, поджидали тебя, ловили. А ты про свою редьку думаешь? Позорник!       Вэй Усянь зафырчал и взъерошенным лисом высвободился из хватки:       – У меня сын голодный! Деньгу в дом нести надо!       – Какой сын?! – возмущенно воскликнул Цзян Чэн. – Да у тебя даже жены нет! Сын! Тоже мне, отец и глава семейства нашелся! Я тебе щас как что-нибудь откручу! И будешь ты «деньгу в дом нести»!       – Мальчики, не ссорьтесь, – попыталась примирить их Цзян Яньли. Она поднялась из-за стола, усадила ворона на стол, погладила его по голове и вернула свое внимание Вэй Усяню. – А-Сянь… – глаза её наполнились влажным блеском, а руки принялись снимать накидку, из-под которой резанули глаз ярко-красные свадебные одежды. – Как уже было сказано… Да. Я выхожу замуж. Совсем скоро. И я… хотела бы… чтобы ты меня увидел, – она отошла в сторону и принялась медленно кружиться, красуясь.       Вэй Усянь замер без движения, не смея оторвать от этой девушки глаз. Казалось, он полностью попал в плен её красоты. Притворно серая радужка не заблестела – как сделала бы пару лет назад, – а, напротив, осталась ровной гладью: пустой и безжизненной. Улыбка, пытающаяся быть ласковой, пусть и тронула губы, глаз не коснулась – как бы ни желала этого сделать. Вэй Усянь смотрел на Цзян Яньли и понимал, что женщину прекрасней этой за всю свою вечность больше не увидит.       Он искренне шепнул:       – До невозможности прекрасна. Сияющая, точно самый идеальный бриллиант.       Вэй Усянь старался – правда, старался, – чтобы его голос наполнился его истинным мнением. Все это время он активно развивал свою мимику, чтобы быть похожим на живого человека, но так этим увлекся, что напрочь забыл научиться чувствовать.       Да. Улыбка на его лице вырисовалась – такая, какая, по идее, должна была быть. Но… в ней чувствовалось что-то неправильное. Что-то… пустое, неживое, оттого и… сухое. Не цепляющее душу.       Глаза – зеркало души. Потому… как бы широко Вэй Усянь ни улыбался, как бы ни пытался придать голосу тепла, его взгляд выдавал его с головой.       Пустота.       Равнодушие.       Холод.       Пусть и под слоем льда и соли было что-то такое, что пусть будучи полуживым, но пыталось шевелиться и что-то из себя выжимать.       И Цзян Яньли это видела – безусловно, кто, кроме неё, сегодня смог бы это сделать? Она знала, что Вэй Усянь очень старается передать ей свои истинные чувства, но… не может.       И потому Цзян Яньли не нужно было, чтобы Вэй Усянь что-то говорил или пытался превозмочь себя. Ей было достаточно знания, о чем Вэй Усянь думает и что именно считает – для этого ему не нужно было что-либо делать.       Она тепло улыбнулась:       – Спасибо… – девушка сцепила пальцы и смущенно потупилась. – Я пришла сегодня одна. Боюсь, жениха ты не увидишь.       Вэй Усянь прохладно фыркнул:       – Не хочу я его видеть. Обойдусь, – он принялся кружить вокруг Цзян Яньли и придирчиво осматривать свадебное платье. – Вижу утонченную работу. Твоя рука, шицзе?       – Моя, – зарделась Цзян Яньли.       Вэй Усянь кивнул:       – Оно и видно. Все по красоте. Глаз радуется. Только моя шицзе могла что-то такое по-настоящему прекрасное сделать, – он прекратил движение, возвратясь на свое прежнее место, и заключил. – Прекрасно.       Цзян Чэн кивнул, скрещивая на груди руки:       – А я говорил.       Но Цзян Яньли имела собственное мнение на этот счет. Она уверенно ответила:       – Ваша похвала не считается! Ее нельзя считать искренней…       Цзян Чэн устало закатил глаза, будто этот разговор был далеко не в первый раз:       – Неужели тебе непременно нужно услышать то же самое от Него, чтобы поверить?       Цзян Яньли зарумянилась по самую линию роста волос и поспешила сменить тему разговора:       – А-Сянь, выбери имя в быту.       – Имя… в быту? – тупо переспросил Вэй Усянь.       По лицу Цзян Чэна было видно, что он так и порывается съязвить. Лишь Богам известно, как он сдержался.       Цзян Яньли кивнула, подтверждая его догадку.       Вэй Усянь опустил ресницы и задумался.       По идее… подобное предложение – оказанная честь. Большая! Но… Вэй Усянь не чувствовал себя достойным. Ему казалось, что он слишком грязный и порченный, чтобы дать ещё даже не зачатому ребенку имя.       А что, если он его случайно проклянет? Он же – лис; каждое его наполненное чувством слово исполняется!       А что, если он обратит на него взор неудачи? Он же – демон! А демоны не умеют… благословлять.       Он грязный. Что, если Вэй Усянь его испачкает, дав имя?       Следом грудь опалило огнем бунтарства. Что значит, «имя в быту»? Нет, Вэй Усянь ни в коем случае не против – он только за! – чтобы у шицзе были дети. Но… при мысли, что у его шицзе – у его шицзе!!! – должно будет произойти это – да не абы с кем, а с человеком, которому он ни коим образом не доверял, – собственный травмирующий опыт давал о себе знать.       Вэй Усянь давно не поднимал эту тему в собственной голове. С тех пор, как заглушили свои голоса Подсознание и – тем более – Хули-Цзин, он, можно сказать, напрочь забыл о своем… недуге. Просто принял как данность, что теперь ему по силам обращаться в лису. Принял вытекающие из этой ипостаси способности. Научился эту самую ипостась по-своему любить.       Но именно эту сторону этой темы он обходил стороной за тысячу ли. Потому что Вэй Усянь боялся – и боялся так, что будь у него возможность, то у него непременно дрожали бы коленки!       Вэй Усянь боялся вновь кануть в эту бездну, затягивающую в себя, точно зыбучие пески.       Ему не хотелось вновь заострять на этой своей непроработанной проблеме внимание, ведь это значило бы новый риск потерять себя – а ему не хотелось… снова…       …Снова думать о том, что ты грязный.       «Как бы отмыться?», – раньше очень часто мелькавший вопрос в его мыслях. Прорва мужчин, побывавших в нем, на нем, так просто не забудется. Равно как и не забудется так просто Вэнь Лонвэй.       Этот… урод в человеческом обличье… Вэй Усянь до сих пор жалел, что тогда убил его в порыве отчаяния! Ведь… в противном случае у него вышло бы наиграться с ним как следует! Отомстить за причиненные боль и унижение.       Вэй Усянь никогда не забудет, как его, семнадцатилетнего мальчишку, гоняли по темноте поместья, всерьез грозясь надругаться. Никогда не забудет, как его натянутые нервы едва ли не звенели от натуги.       Вэй Усянь никогда не забудет, каково это, когда чужой мерзкий язык, несмотря на ярые сопротивления, лезет в твой рот и помечает как свою собственность. Как грубые руки сдавливают до онемения челюсти, дабы сделать более удобным поцелуй.       Вэй Усянь никогда не забудет ощущение рук на собственном теле. Как его сжимали, стискивали, скручивали, царапали, стягивали чужие пальцы. Трогали там, где Вэй Усянь не касался даже сам из-за невинного смущения. Трогали так, как Вэй Усянь никогда бы не позволил.       Вэй Усянь никогда не забудет, как его душили; били так, что казалось, будто прямо сейчас умрешь. Никогда не забудет то чувство унижения, когда кто-то, кто сильнее тебя физически, пренебрежительно шлепает тебя по лицу и что-то цокает, дразнясь и в глубине души наслаждаясь твоими сопротивлением и мольбами. Никогда не забудет, каково это, когда твое зареванное лицо пошло и исключительно грязно вдавливающими движениями, точно мячик, вбивают в постель, дабы ты прекратил выть и капать на нервы.       Вэй Усянь никогда не забудет, как на него залез этот зверь крупной комплекции. Такой тяжелый и массивный по сравнению с пусть натренированным, но все же по природе худощавым мальчишкой.       Вэй Усянь за всю свою вечность ничего из этого не забудет. Чувство грязи, унижения не покинет его никогда. За прошедшее время оно столь плотно в него въелось, что даже не получится вырезать. Эту скверну не убрать из него. Он… уже вывален в этой порочной пыли, что в стократ хуже дорожной.       И Вэй Усянь боялся – правда боялся, – что его драгоценная, такая светлая и нежная шицзе может испытать все то же самое, что и он. Она ведь… хрупкая, точно весенний, едва распустившийся цветок. Такую, как она, нужно беречь и пылинки трепетно с неё сдувать.       Что, если ее обидят? Что, если она познает те же чувства, что и он?..       Стоило ему представить, что Цзян Яньли заходится задушенным плачем под Цзинь Цзысюанем не в силах вырваться, все внутри сворачивалось и холодело. Вэй Усяню хотелось обнять свою шицзе так крепко, как только бы смог, и окружить ее со всех сторон, чтобы никто – особенно этот урод! – не посмел бы ее и пальцем коснуться!       Сейчас, услышав этот вопрос – безобидный, впрочем-то, – Вэй Усянь ощутил себя чрезвычайно беспомощным.       Он ясно понимал, что не в силах что-либо предпринять. Кто он такой, чтобы сказать ей «нет»?       Слова Вэй Усяня не имеют веса.       Цзян Яньли не послушала бы его, даже решись он это произнести. Ведь она любит этого человека.       Вэй Усяню было обидно, что его драгоценная шицзе влюбилась в того, кто столь сурово и бесчеловечно пренебрег с любовью и искренней, бескорыстной заботой приготовленным супом; кто столь часто становился причиной её слез; кто столь часто говорил про неё ужасные слова.       И именно все это вызывало у него стойкое недоверие. Боязнь. Вэй Усянь не мог без всяких тревожных чувств отпустить её замуж за него!       Ведь этот мужчина хочет ее… Наверняка хочет… Абсолютно вероятно… Это же мужчина!       А что, если Цзян Яньли окажется на месте Вэй Усяня?.. Такая хрупкая, даже меч ни разу не державшая за всю свою жизнь?..       Если кто-то – точнее, тот – обидит её, Вэй Усянь не вынесет. Он разобьётся ещё сильнее, чем до этого, ведь ему очень хорошо известны все те чувства, что не утратят свою силу даже с течением вечности.       – А-Сянь? –тихонько спросила заглянувшая ему в лицо Цзян Яньли.       Вэй Усянь вынырнул из прострации и прямо посмотрел в такие светлые глаза женщины, что носила его на своей спине, гладила по голове, успокаивая, что готовила ему чудотворный суп со свиными ребрышками и корнями лотоса и сидела подле его изголовья, когда он редко, но метко болел.       Он бегал глазами по её лицу, ненавязчиво проникал чарами хули-цзин глубже, в самое сердце, чтобы найти то самое подтверждение, что его драгоценную шицзе не нужно защищать, что он отдает её замуж за мужчину, а не за изверга, могущего над ней надругаться, могущего разбить её и погубить.       Коснувшись её сердца, Вэй Усянь почувствовал тепло. То была любовь к тому мужчине, коего Вэй Усянь подсознательно боялся и остерегался. Он мог чувствовать, как Цзян Яньли доверяет ему, всей душой верит, что может положиться на него, что считает, будто Цзинь Цзысюань тот, кому она с легкостью доверит свою жизнь и судьбу, не моргнув и глазом. Вэй Усянь кожей чувствовал, как Цзинь Цзысюань заботился о ней всё это время, спрашивая: «Не холодно ли?», «Не голодна ли ты?», «Устала ли ты?», – и сквозь омут чужих чувств Вэй Усянь мог видеть, что в этих вопросах нет лжи и фальши.

…

      Должно быть, в его взгляд просочилось что-то, потому как Цзян Яньли более не торопила Вэй Усяня. Она терпеливо ждала, пока он что-то скажет, не отводя глаз.       Найдя то, что искал, Вэй Усянь распрямил плечи и прошептал:       – Следующее поколение мужчин клана Цзинь должно непременно носить иероглиф «Жу» – так скажем, моя маленькая прихоть, – он отстраненно усмехнулся, по-прежнему не отводя от лица Цзян Яньли «кукольные блюдца». – Посему… почему бы не… Цзинь… Цзинь Жулань?       Где-то со стороны фыркнул Цзян Чэн, едко вздернув бровь:       – «Лань»? Серьезно? Почему это потомку клана Цзинь и Цзян по твоему мнению стоит назвать «подобным синеве»? Ведь это невольно ассоциируется с кланом Лань!       Вэй Усянь рассеянно уколол в ответ – чисто по привычке:       – Что тебе не нравится? Орхидея – благороднейшая из цветов, а клан Лань – среди людей. Не вижу в этом ничего дурного, – следующие его взволнованные в межстрочье слова были обращены Цзян Яньли. – Правда? Как тебе имя, шицзе? Если оно ужасно, то отклони его.       Цзян Яньли ласково улыбнулась ему и погладила по макушке:       – Очень хорошее имя.       – Отвратительное, – чисто для галочки съязвил Цзян Чэн. А Вэй Усянь ему рявкнул:       – Что-то ты раскритиковался больно! Меня попросили выбрать имя, а не тебя!       – А-Сянь! – покачала с улыбкой Цзян Яньли. – Не ругайся на А-Чэна. Ты же знаешь, каков его характер. Между прочим, это была его идея, предложить тебе выбрать имя.       Вэй Усянь напыщенно отвернулся и скрестил руки на груди:       – Но это не значит, что он вправе критиковать мой выбор! Раз такой умный, то сам бы предложил вариант!       Цзян Чэн скривился:       – На кой черт мне ломать голову, если все равно последнее слово за тобой?       – Ты мне тут не увиливай, – неожиданно серьезно буркнул Вэй Усянь. – Скажи. Вот, если бы я тебя попросил выбрать имя в быту, то какое бы выбрал ты?       Цзян Чэн побелел:       – Ты мне здесь не тут! Что за разговорчики пошли? Сидит там на своей горе, по слухам, имеющий сотню девственниц по несколько раз на дню, и тут такие вопросы задает! То деньгу в дом сыну нести, то имя в быту… Вэй Усянь?!       Вэй Усянь отмахнулся:       – Нет, об этом не может идти и речи.       – Тогда зачем спрашиваешь?! – недоверчиво сощурился Цзян Чэн.       – Хотелось бы знать, какое имя ты дал бы моему ребенку.       Казалось, Цзян Чэн воспринял это как вызов и даже призадумался:       – Ну… Если думать серьезно, то… – он щелкнул пальцами. – Придумал! – Цзян Чэн с блеском в глазах подскочил к столу и, взяв в руки кисть, написал подле имени «Цзинь Жулань» другое имя. – Вот!       Цзян Яньли и Вэй Усянь одновременно склонились к листу – даже Юй не остался в стороне.       Вэй Усянь вскинул бровь:       – Полярное сияние?       – Мне нравится, – похвалила Цзян Яньли. – Цзыгуан. Красиво звучит. Вэй Цзыгуан.       Цзян Чэн закивал:       – Вот и я так думаю. Со вкусом! – Вэй Усянь закатил глаза, на что он взвился. – Что-то не нравится?!       – Нет-нет… Все нравится…       – Мальчики! – грозно воскликнула Цзян Яньли и, когда те испуганными зверьками замерли, в ее голос вернулась привычная мягкость. – Давайте покушаем.       Вэй Усянь и Цзян Чэн послушно сели, а Цзян Яньли, разлив им суп по пиалам, шепнула:       – Я сейчас, – и поспешила за порог, очевидно намереваясь угостить Вэнь Нина.       Цзян Чэн, воспользовавшись тем, что они остались одни, как бы между прочим спросил:       – Как твоя рана?       Вэй Усянь настолько не обратил на тот самый случай внимание, что даже не понял, о чем вещает Цзян Чэн:       – Какая рана?       Тот воспринял это на свой счет:       – Ах ты бесстыжий! Хочешь сказать, мой удар был настолько плох, что ты даже не почувствовал?!       Вэй Усянь мигом вспомнил:       – А-а-а… Ты про тот удар в мою бедную печень…       – Да. Туда, – буркнул Цзян Чэн. – Ну так что?       – Порядок, – отмахнулся Вэй Усянь. – Лучше скажи, как твоя рука?       Цзян Чэн показательно покрутил ей и так, и сяк:       – Работает как надо. Какому-то там Призрачному Генералу меня руки не лишить! – важно задрал подбородок Цзян Чэн. – Трепещи, Великий и Ужасный Старейшина Илина! Правосудие в лице Саньду Шэншоу ещё настигнет тебя!       Вэй Усянь изобразил страх – правда, не очень успешно:       – Ой как страшно!       – Дурень, – шутливо шикнул на него Цзян Чэн.       …Обменявшись парочкой колких замечаний, они погрузились в мирную трапезу, наслаждаясь украденной у судьбы возможностью просто так посидеть наедине друг с другом за одним столом…