В ожидании тепла

***

Весна засверкает, засмеётся. Ворох смеха в танце завернётся... Жизнь течёт, и всё цветёт, А ты всё так же хмур, точно пасмурный денёк, Угрюм и от меня до невозможности далёк... Руками глажу я лицо... И чрез него, надеюсь, дотянусь! До сердца нежного, Чтоб узреть, что всё же живо И по-прежнему важно То, что билось так долго и отважно.

***

      Было холодно, но его окутывало тепло. Вей Усянь размеренно помешивал в пиале зелёный чай, рассеянно наблюдая за пребывающем в беспамятстве Цзян Ченом: тот всё ещё не проснулся после нахождения в карточном заточении.       Вей Усянь знал, что его маленький братец будет помнить всё смутно, ведь таково было его желание. Этот весь фарс был задуман ради того, чтобы сокрыть следы его позорной слабости – Цзян Чену знать эту его сторону было ни к чему.       Цзян Чен поморщился и медленно приоткрыл глаза, сонно всматриваясь в окружение. Вей Усянь тотчас отозвался, вперив взгляд в чай:       – Да ну, мой маленький братец. Проснулся?       Тот недовольно зыркнул на него и сел на кровати, потирая висок:       – Не надо тут, Лисёныш… Я только проснулся. Не действуй на нервы… – Вей Усянь хмыкнул, но послушно замолчал, попутно украдкой рассматривая зашипевшего Цзян Чена. – Что за… Почему у меня так голова болит с самого утра?.. – он озадаченно пробурчал. – Что вчера было?       Вей Усянь как можно более равнодушно поинтересовался, выгнув бровь:       – Ты не помнишь?       – Ну… – протянул Цзян Чен. – Урывками. Я помню отчетливо, что мы зашли в лес, я отдал приказы адептам и мы остались одни. Помню темень, лианы, надоедливо лезущие мне в лицо. А ещё… – он по новой схватился за голову и замычал. – Сука, больно… Чем больше я пытаюсь вспомнить, тем сильнее моя голова разрывается на части, – но несмотря на это, Цзян Чен договорил, попытавшись разобраться в том, на каком конкретно моменте его воспоминания обрываются. – Перед взором… стоят краснющие глаза. Не знаю, кому они принадлежат. Вернее, не помню… Смотря на них, я ясно понимаю, что мне страшно. Очень. Демоническая энергия окутывает меня, но на удивление, зла не причиняет. Помню, что я бежал, пытаясь нагнать убегающего… убегающего… – Цзян Чен опустил ладонь и пристально в неё всмотрелся, будто та могла дать ему ответ на его вопрос. – За кем же я гнался?       – За Лисом, – лаконично ответил Вей Усянь, отворачиваясь и ставя так и не опробованный им чай на прикроватную тумбу. – Ты попал под его чары и чуть не пострадал.       Цзян Чен вскинул голову:       – Что? Попал под чары? – от резкости собственных движений он зашипел. – Вей Усянь, расскажи уже нормально, что произошло вчера?       – Мы с тобой шли по лесу, а потом оба ненароком попали в лисий морок. Разминулись. Лис хотел увести тебя в ловушку, но, благо, я – темный заклинатель, на которого чары действуют не так сильно, как на вас, приверженцев светлого пути. Я успел прийти вовремя и обезвредить Лиса.       Цзян Чен цыкнул:       – Так, значит, там всё же был этот Призрак Печальной флорибунды?       – Да, – кивнул Вей Усянь, продолжая создавать иллюзию активной деятельности. – Ты потерял сознание, вот и не помнишь половины. Но сейчас все хорошо. Я пристально следил за твоим состоянием, так что…       – А что с Лисом в итоге? – воскликнул Цзян Чен. – Ты сказал, что обезвредил его. Упокоил, как хотел? Мирно?       – М-м-м, не совсем, – уклончиво протянул Вей Усянь, решив занять себя наливанием чая для Цзян Чена.       – Что значит «не совсем»? Тебе помешали?       – Можно сказать и так, – Вей Усянь подал Цзян Чену пиалу. – Пей. Травяной настой поможет снять головную боль, – он скрестил руки на груди и украдкой сжал в пальцах ткань рукавов. – Лиса сожгли.       Цзян Чен поперхнулся:       – Сожгли?!       – Мгм, – подтвердил Вей Усянь, присаживаясь на краешек кровати и закидывая ногу на ногу. – Не было иного выбора. Кстати, нашим лисом оказался этот Юнь Цихао.       Эти слова заставили Цзян Чена, по новой сделавшего глоток, вновь подавиться:       – Что?!       – Ты не ослышался. Юнь Цихао таким образом хотел скинуть свою вину на стороннюю переменную, дабы замести следы, но просчитался. Я, конечно, хотел упокоить его как можно спокойнее и милосерднее, но, сам понимаешь, с бессознательным тобой и с буйным хули-цзин сложно было всё это провернуть. Как итог: теперь Призрак Печальной Флорибунды обращён в прах.       Цзян Чен покачал головой:       – Твою ж… – он хлопнул раскрытой ладонью по постели. – Зря старались, получается.       Вей Усянь пожал плечами:       – Мы пытались. Это главное. Но что сделано, то сделано. Уже ничего не изменишь, – он ткнул Цзян Чена пальцем в плечо. – Ладно. Попробуй ещё немного поспать – восстановишь силы. И будем потихоньку возвращаться в прежнее русло.       Цзян Чен отпихнул его в сторону, небрежно кинул пиалу на тумбу и плюхнулся на кровать, с головой заворачиваясь в одеяло, и уже оттуда пробурчал:       – Ну и хрен с ним. Посплю. А то с моим распорядком дня даже дышать не всегда получается.       – Значит, воспользуйся выданной возможностью и подарком судьбы, – улыбнулся уголками губ Вей Усянь и легко поднялся на ноги. – Не буду тебе мешать, – и растворился в солнечном блике, оставляя Цзян Чена наедине с собой.

***

Пару месяцев спустя.

…

      Всё сильнее разгуливалась весна. Цвела яблоня и вишня, награждая мир своим чудным, нежным ароматом и попутно тревожа душевные струны.       Лань Ванцзи с гуцинем за спиной мягко лавировал во внушительной толпе, виртуозно обходя каждое встретившееся на его пути препятствие и никого не задевая.       Каждый смертный, встречавший его на своём пути, невольно замирал в благоговении и считал своим долгом поприветствовать его кивком своей головы. Тот приветствия принимал, но нисколько не замедлял шаг. Остальные же лишь любовались им издалека, не находя в себе смелости окликнуть его.       Неожиданно из толпы вынырнула миниатюрная девчушка с двумя пучками на затылке. Она, хихикая, что-то бросила ему в грудь и тотчас скрылась, словно донельзя смутившись собственного порыва.       Лань Ванцзи, разумеется, поймал брошенное нечто и, скосив невозмутимый взгляд вниз, заметил, что подарком от девушки был белоснежный бутон, на котором ещё даже были капельки от утренней росы.       Он продолжил хранить молчание и не двигаться с места, как вдруг из толпы появилась ещё одна фигурка. Она так же бросила в него что-то и испарилась, будто её тут и не было. Лань Ванцзи принял маленький голубой цветок и обернулся вслед тотчас исчезнувшей во Всём девушке.       Третьей посетившей его незнакомкой была дева с охапкой красных бутонов. И аналогично своим подружкам она растворилась в воздухе, выполнив задуманную шалость.       Так как девицы подбегали одна за другой, в руках Лань Ванцзи собрался целый ворох всевозможных цветов, но его лицо осталось по-прежнему беспристрастным.       Картина складывалась довольно-таки комичная, но окружающие Лань Ванцзи горожане не нашли в себе смелости захихикать и показать на него пальцем.       В макушку тяжело плюхнулся увесистый цветок. Лань Ванцзи вздрогнул, когда невесомая тяжесть коснулась темечка, и, рассеянно схватив предмет, возвел глаза к небу.       За ним наблюдал с нейтральным, пристальным выражением Вей Усянь со второго балкончика постоялого двора. Ноги его были закинуты на спинку лакированной красной скамейки, в руке покоился чёрный глиняный сосуд с вином, у которого на горлышке болталась алая бечевка. Свободная рука болталась в воздухе, словно она ещё не успела понять, что более ничего не держит. Серые щёлки лучились беспристрастием и равнодушием, но Лань Ванцзи отчего-то знал, что они наблюдали за ним с довольно-таки продолжительным интересом.       Вей Усянь рассеянно протянул:       – Ой, Ханьгуан-Цзюнь, простите. Кажется, я уронил на вас свой цветок, – он фыркнул. – Но, признаюсь, вам идёт. Можете в таком случае оставить его себе.       Лань Ванцзи поднёс к глазам пышный пион:       – Снова пион?       Вей Усянь картинно выгнул бровь:       – Снова? – его выражение пыталось обмануть, говоря, что он вообще не понимает, о чем Лань Ванцзи вещает, но дрожащий уголок губ, так и норовящий скользнуть выше, дабы вырисовать шкодливую ухмылку, убеждал в творящемся обмане. – Не понимаю, о чем ты.       Лань Ванцзи с секунду подумал, воткнул пион в брошь на его верхней мантии, поудобнее перехватил остальные цветы и ответил на пристальное внимание прямым взглядом. Вей Усянь хмыкнул и кончиком пальца высвободил зажатую ручкой от балконной двери газовую шторку, тем самым скрыв половину своего лица. За его спиной показались те самые девицы, что забросали Лань Ванцзи цветами. Они окружили Вей Усяня, чуть-чуть прижимаясь к нему, но в самом деле не касаясь и не вторгаясь в личное пространство, и смущенно захихикали, отчего у наблюдающих за сценой зрителей не возникло сомнений, чьей инициативой было «дарение» цветов.       Скрытый шторкой Вей Усянь промурлыкал:       – Что-то далековато от Облачных глубин ты забрался, Ханьгуан-Цзюнь. Неожиданно видеть тебя в Юньмэне.       Лань Ванцзи опустил ресницы:       – Я проездом.       Вей Усянь хмыкнул и неопределенно махнул рукой с зажатым в ней кувшином:       – Раз проездом – значит, можешь найти времечко на простые посиделки. Мало ли, что в дороге может случиться, да? Давно не виделись. Есть желание подняться ко мне и что-то выпить?       – Да-да, господин, поднимитесь и выпейте! – захихикали девицы. Вей Усянь мазнул их ледяным взглядом, но промолчал, несмотря на то что его весьма раздражал исходящий от них шум.       Лань Ванцзи опустил голову, развернулся и пошёл прочь. Любой другой бы на месте Вей Усяня подумал, что его только что жестоким образом отвергли, но – увы и ах – Вей Усянь не любой другой. Ему было совершенно ясно, что Лань Ванцзи направляется к нему.       Подобная сговорчивость заставила уголок губ удовлетворённо приподняться. Он махнул девицам, дабы те разбежались и не мозолили ему глаза. Они послушно спрятались за его спиной и притихли.       Всего пара минут – и послышались ленивые, неторопливые шаги по скрипящим ступенькам. Лань Ванцзи поднялся, раздвинул занавеси, вплыл в комнату и положил подаренные цветы перед Вей Усянем на стол:       – Твои цветы.       Вей Усянь выгнул бровь:       – Разве ж это мои цветы? Что-то путаешь, Ханьгуан-Цзюнь, – лисьи щелки ехидно сверкнули. – Ты их принес сюда – значит, твои.       Лань Ванцзи нахмурился:       – Вздор.       – Вздор – не вздор, а цветы твои. Научись принимать подарки, Ханьгуан-Цзюнь.       – Нелепость.       – Ну какой уж есть. Лучше быть нелепым, чем снобом, согласен? – Вей Усянь откинулся на подушки и по-кошачьи потянулся. – Ну и, раз уж ты пион от меня принял, то…       Лань Ванцзи нахмурился и подогнул пальцы. Вей Усянь ясно почувствовал, что тот в бунтарском порыве едва ли не бросил подаренный пион на пол, и потому фыркающе усмехнулся:       – Не стой на пороге, – и указал взглядом на место напротив себя. – Садись.       Подобный приказной тон заставил Лань Ванцзи нахмуриться сильнее:       – Вынужден отказаться.       Девушки загалдели:       – Не противьтесь, не противьтесь, господин! Присаживайтесь! – Вей Усянь дрогнул краешком рта, показывая свое согласие с их словами.       Лань Ванцзи смерил их ледяным взглядом золотых глаз и тотчас перевел свое внимание на черную флейту за поясом Вей Усяня. Тот, уже догадываясь, о чем пойдет речь, растекся по подушкам, приготовившись мастерски игнорировать занудный бубнеж.       – Тебе не стоит проводить столько времени в компании нечеловеческих существ.       Улыбки с лиц девиц мигом схлынули, а черты ужесточились. Они шмыгнули в естественную тьму за спиной Вей Усяня и враждебно притаились. На солнечном свету не было видно, но сейчас – вполне отчетливо, что их кожа была чересчур бледна, а глазки блестели потусторонними всполохами.       Вей Усянь обворожительно улыбнулся:       – Думаешь?.. Мне… правда не стоит? – температура вокруг него значительно понизилась, а в нос Лань Ванцзи ударил могильный холод. – И почему же мне не стоит?       Лань Ванцзи нахмурился:       – Потому что ты – человек. А людям должно быть с людьми, а не с…       – Вот как… – протянул Вей Усянь, выпятив нижнюю губу. – Буду знать, Ханьгуан-Цзюнь, – и проворковал. – Запомню, что людям стоит быть с людьми, а не с… – он специально понизил тон, позволяя Лань Ванцзи закончил свое предложение.       – А не с демоническими созданиями.       Вей Усянь хмыкнул, но гнева не ощутил из-за по новой заведенной Лань Ванцзи шарманки:       – Мило, что ты называешь… их… демоническими созданиями. Даже как-то мягко выходит, – он словно искренне поблагодарил. – Спасибо за такое великодушие и мягкосердечие.       – Вей Ин, – Лань Ванцзи сделал маленький шаг к нему. – Тебе всё же стоит вернуться со мной в Гусу.       Вей Усяня, казалось, это рассмешило:       – Меня да в Гусу? – он покачал головой. – Лань Чжань. Время идет, а ты все никак не поймешь. Вроде как, должно быть все наоборот? Чай, неглупый мальчик, – Вей Усянь в пару мгновений оказался подле Лань Ванцзи и вкрадчиво начал кружить вокруг него. – Да, Лань Чжань, ты же неглупый мальчик?       Лань Ванцзи нахмурился, но назад не отступил:       – Вей Ин.       – М? Да, я Вей Ин. Что дальше? Хочешь мне что-то сказать? – он в издевательской манере приложил раскрытую ладонь к уху и наклонился к Лань Ванцзи. – Давай тогда. Я весь внимание, – понизив голос, Вей Усянь проворковал. – Нас никто-о-о не услышит…       – Прекрати, – отчеканил Лань Ванцзи, поджимая губы и все же делая маленький шажок назад. – Вей Ин. Путь Тьмы разрушает тело и душу.       Вей Усянь выпрямился, состряпал важную мину и со всей «серьезностью» кивнул:       – Да. Я помню. Ты говорил. В последние наши… – он перебрал пальцами, про себя прикидывая точное число. – Пятьдесят восемь разговоров подобной тематики. Кстати, ты бы хоть немного перефразировал, что-ли. А то, знаешь, слушать это на повторе немного устаешь.       – Я серьезно, Вей Ин, – сжал кулаки и челюсти Лань Ванцзи. – Прекрати дурачиться.       – О, ты действительно думаешь, что прекратить дурачиться – хорошая идея? – недобро ощерился Вей Усянь. По его мнению, Лань Ванцзи в самом деле не понимал, чем подобный исход ему грозит. – Прости, Лань Чжань, но уж лучше я буду дурачиться, ведь… – он почти вплотную прислонился к уху вмиг выпрямившегося Лань Ванцзи и прошелестел. – Вам очень не понравится, если я буду серьезен.       Лань Ванцзи отступил назад:       – Вей Ин. Ты…       Вей Усянь, в отличие от предыдущего раза, не сделал ответный шаг вперед, а остался на своем месте с лукавой полуулыбкой. Он играючи покачал пальцами, как бы прощаясь. Лань Ванцзи в непонимании нахмурился, но тут прямо перед его носом закрылась не пойми откуда взявшаяся дверь. А сразу после буквально в голове зазвучал певучий голос Вей Усяня:       – Вот как придумаешь что-нибудь новенькое – так мы с тобой и поговорим. А пока… – он усмехнулся. – Пока-пока, Лань Чжань…

***

      Вернувшись в Пристань Лотоса, Вей Усянь в неосознанных поисках поддержки и тепла долго сидел в обличье лиса в объятиях Цзян Яньли в храме предков.       В такие моменты, как этот, они не разговаривали. Лишь изредка Цзян Яньли могла сказать пару тихих слов, но те слишком быстро таяли в дымке от благовоний, чтобы остаться висеть тяжким или неловким грузом в воздухе. Её аккуратные руки нежно поглаживали черную шерсть и почёсывали зверька за ухом под его довольное фырчанье и мурлыканье. В такие моменты глаза Цзян Яньли частенько наполнялись слезами, а она сама подтягивала пушистый комок, по-ребячески жмущийся к ней, к себе ближе и крепче обвивала руками, дабы не позволить своему лисенку почувствовать себя не в безопасности.       Сегодняшний день не стал исключением. Дымок от благовоний витиевато уходил к потолкам, задевая отлитые из сплавов хрома и меди иероглифы на именных табличках. Они таинственно блестели в траурных огоньках и отражали их свет, создавая атмосферу своеобразного уюта.       Вдруг Вей Усянь поднял голову и поставил уши торчком. Усы задёргались. Мордочка повернулась в сторону двери и воровато притихла.       Цзян Яньли ласково прошептала:       – Что такое, Сянь-Сянь? Что-то услышал? – правое ухо лиса два раза покрутилось вправо-влево и замерло. Хвост, обвивший запястье Цзян Яньли, зашевелился и завертелся в воздухе, отпуская девушку из своих объятий. – Идёт кто-то?       Лис тихонько зафырчал и соскользнул с коленей Цзян Яньли, и по-кошачьи выгнулся всем телом дугой, потягиваясь. Девичьи глаза наполнились теплым умилением, и она не удержалась от порыва потрепать лиса по холке:       – Раз кто-то идёт, то пора бы тебе вернуться в свой облик, Сянь-Сянь.       – Мгм, – не успела Цзян Яньли моргнуть, а на полу, подле её ног, уже сидел невозмутимый Вей Усянь, который выглядел так, будто не он только что пищал от удовольствия, подставляясь под ласковые пальцы для глажки. – Цзян Чен идёт, – он повёл носом и заинтересованно привстал. – Чую аромат твоего супа, шицзе.       Цзян Яньли заулыбалась:       – Похоже, А-Чен решил устроить нам сюрприз и предложить поужинать, – она постучала по скамейке рядом с собой. – А-Сянь, на полу холодно. Садись рядышком. А-Чен по другую сторону от меня присядет.       Вей Усянь мыкнул, соглашаясь, и в один мах запрыгнул к Цзян Яньли, совсем не заметив от приглушенного взволнованного предвкушения, как из кармана выпал футляр с заключенной в него алой лентой.       Цзян Яньли заметила это, но известить об этом Вей Усяня не поспешила. Погладив его по спине, она ненавязчиво скользнула вниз и кратким движением задвинула футлярчик за нижние именные таблички, дабы потом наедине с собой рассмотреть находку получше.       В самом деле, через пару мгновений с важным видом на пороге вырос Цзян Чен с зажатым в руках подносом. Правда, его надутый вид испарился, стоило ему понять, что его приход рассекретили:       – Эй, только не говорите мне, что вы меня слышали! – возмутился он.       Вей Усянь заговорил с таким саркастичным видом, что у Цзян Чена возникло навязчивое желание треснуть его по этой ехидной физиономии подносом:       – Нет, что ты. Конечно, нет. Ты сама скрытность, Глава ордена Цзян.       Тот цокнул:       – Ну ты и собака.       Предвкушая зреющий спор, Цзян Яньли мягко вклинилась в их перепалку:       – Мальчики не ссорьтесь. Мы так редко вместе собираемся. Давайте посидим спокойно, – она улыбнулась им обоим и поманила ладонью Цзян Чена. – А-Чен, идем к нам. Не стой в дверях.       Тот мигом просветлел и едва ли не прыгающей поступью приблизился к ним, и плюхнулся подле Цзян Яньли, протягивая им с Вей Усянем тарелки:       – Я подогрел суп, – он зыркнул на Вей Усяня. – Слышал, Лисеныш? Подогрел! Давай, жуй быстрее, чтобы согрелся, а то ледяной как труп ходишь!       Вей Усянь фыркнул:       – Какой заботливый маленький братец! Конечно-конечно! Как я могу тебе отказать? Может, ещё и свою порцию мне отдашь, чтобы я точно и наверняка согрелся?       Цзян Чен задрал подбородок:       – Спешу и падаю.       Они ещё пару раз укололи друг друга обрывками фраз, попутно пережевывая мясо и корни лотосов. Цзян Яньли покачала головой и погладила их по макушкам:       – Эх, мальчики… Годы идут, а вы все как кошка с собакой.       С набитым ртом Цзян Чен пробормотал:       – Я, чур, собака!       Вей Усянь быстро закивал:       – Рад, что ты наконец это понял! Самая настоящая собака!       Цзян Чен подавился и обвинительно выставил на него палочки:       – Я не это имел в виду! Я с той позиции, что ты собак боишься! Пугать тебя буду!       – Конечно-конечно… – с ехидной миной согласился Вей Усянь, уклоняясь от пинка Цзян Чена.

…

      Уже впоследствии сидя будучи окутанным сытым теплом, Вей Усянь, прислонившись щекой к колену вяжущей что-то спицами Цзян Яньли, с прикрытыми глазами рассеянно вспоминал о том, как впервые попробовал этот суп…       Как Цзян Чен поначалу знаться с ним не желал, но по итогу стал с ним не разлей вода. Как шицзе, такая маленькая и хрупкая, тащила их, оболтусов, на своей спине до самой Пристани Лотоса, а после кормила своим фирменным супом…       Эти воспоминания отдавались в его демонической душе приятным теплом и согревали. Уменьшали безумие, клубящееся в его нутре; делали похожим на человека. Вей Усянь уже давно заметил, что энергия обиды не давила так сильно, когда он дома с шицзе и Цзян Ченом.       Он не удержался от полуулыбки.       Да. Пусть он и стал демоном, но… Пожалуй, это стоило того, ведь именно благодаря своей новой ипостаси у него вышло вернуться домой, увидеть дорогих сердцу людей, поесть снова того горячего супа и вспомнить, каково это, когда ты любим…

***

Неделю спустя. Юньмэн.

…

      После той облавы на горе Байфен всё вроде как улеглось. Заклинатели более никак не хотели заводить разговоров касательно ночных охот, ибо травма, нанесённая Вей Усянем по их самолюбию, была ещё свежа. Каждый занимался своими делами, старался приподнять собственное настроение и наладить гармонию внутри дома, не суя нос в чужой.       В таком относительном затишье Вей Усянь внезапно ощутил необходимость прогуляться по улицам Юньмэна. Что-то неудержимо потянуло его на залитую солнцем площадь, где по обыкновению шумела жизнь. Зазывали к себе знакомые торговцы, у коих Вей Усянь в далекой юности только так и сгребал половину добра. В небесах летали воздушные змеи, разукрашенные детской рукой. Мимо носилась неугомонная ребятня, которая лишь благодаря своей юркости не врезалась во внезапно вставшего посреди дороги Вей Усяня.       Тот не сдержался и вдохнул полной грудью аромат его родного городка. Ах эти звуки! Ах эти запахи! Как он скучал по ним… Сидя в течение долгого времени на Луаньцзан среди мертвой пыли, грязи и груды костей, не замечаешь, как сильно по всему этому скучаешь – и, лишь вновь окунувшись в эти бескрайние реки, вспоминаешь и понимаешь, что уже не в силах оторваться от всего этого многоцветия.       Он наткнулся взглядом на тележку-лавку, продающую пирожки – его любимые. А лисий нюх тотчас учуял аромат свежего тофу. Вей Усянь не посмел отказать себе, потому в один миг оказался подле улыбчивого старика:       – Доброго дня, дядюшка.       – О, доброго, А-Сянь, – улыбнулся ему старина Мао, знающий Вей Усяня ещё с его юности. – Как-никак знакомый запах привлек?       Попытавшись прочувствовать настроения своей жизни, Вей Усянь солнечно улыбнулся во все тридцать два – правда, мышцы лица будто судорогой пронзило от непривычки:       – Разумеется, ведь вкус ваших пирожков ярок и насыщен. Подобные фейерверки чувств оставят неизгладимые впечатления в памяти и сердце. Его забыть невозможно, потому отличить среди тысячи других не составит труда!       Старина Мао шутливо махнул на него рукой:       – Вот паразит! Думаешь, рассказал мою рекламную кричалку – и я тебе все за так вывалю, маленький разбойник?       Вей Усянь надул губы и заканючил:       – Дядюшка очень добр и щедр! А моя улыбка в тон погоде – такая же солнечная! Как тут удержаться от сердечного порыва угостить? – но в противовес словам он нырнул за пазуху и ловко выудил пару серебряных слитков и несколько медяков. – Ай-я, дядюшка. Вы меня так раздразнили, что я сейчас у вас все скуплю…       Тот искренне хохотнул, схватившись за живот:       – Напугал! – он покачал головой и покачал на него пальцем. – Ладно, бандит, на этот раз твоя взяла, но впредь…       Вей Усянь важно задрал нос и скорчил серьезную мину:       – Но впредь даже не думай задобрить меня.       Старина Мао цокнул:       – Паразит… Даже эти слова мои выучил… – он набрал полный пакет пирожков и шутливо бросил в него. – Приятного, бедствие. И только попробуй…       Вей Усянь легко поймал угощение, послал старине Мао воздушный поцелуй и играючи покачал пальцем в воздухе:       – Ага-ага, дядюшка! До свидания! – он крутанулся на месте, взмахнул хвостом и был таков. Старина Мао даже ухом моргнуть не успел, а Вей Усяня уже и след простыл – словно того поглотил солнечный лучик.       Мужчина усмехнулся этой мысли, ведь в его понимании Вей Усянь являлся синонимом слова «лучик» и «солнце». Его настроение на порядок поднялось после встречи со знакомым и с непоседой, из года в год согревающим его старческое сердце.       Старина Мао, вспомнив, что надо бы достать новую порцию из повозки, захлопал себя по нагрудным карманам в поисках ключа от отсека. Но вместо ключа – тот также был, безусловно, на месте – обнаружил первым делом серебряные слитки и несколько медяков: тут было много больше, чем стоимость всех тех пирожков, которыми Старина Мао угостил Вей Усяня. Мужчина пораженно уставился на находку, а после шутливо ругнулся, в мыслях посетовав на то, что этот солнечный упрямец чересчур ловкий, и пообещал себе, что в следующий раз этот малец его точно не проведёт.

…

      Вей Усянь, наслаждаясь суетой Юньмэна, поедал пирожки на ходу и едва ли не мурлыкал. Навесы, непонятно зачем существующие на улочках, сейчас пришлись как нельзя кстати, потому как скрывали его бедную лисью голову от прямых солнечных лучей, больно бьющих своим жаром, – при таком обстоятельстве настроение Вей Усяня не портило ничто: он дома, ест вкусные пирожки и голову не печет. Сказка!       От воцарившейся в душе гармонии он шел, мурлыкая себе под нос мелодию, вынырнувшую из недр его памяти, и совсем не замечая творящегося вокруг. Но тут его окликнули:       – Вей Усянь…       Его будто холодом окатило. Мороз прошелся по коже и унял улыбку. Он спокойно обернулся и наткнулся на пару большущих глаз на хорошо знакомом ему прелестном смуглом личике.       Вей Усянь выгнул бровь и цокнул:       – Так-так. Что за встреча, – вальяжно он приблизился к мигом вскочившей от волнения женщине и так тихо, чтобы их никто не услышал, мурлыкнул. – Здравствуй, Вень Цин…

***

Тот же день. Башня Кои.

…

      Омываемые весенним ветерком Лань Сичень и Лань Ванцзи стояли у краев балкончика и всматривались в далекие края. Лань Сичень то и дело бросал взгляд украдкой на младшего брата и гадал над причиной его задумчивости. А Лань Ванцзи в это время, будучи полностью погруженным в тягостные думы, не замечал стороннего внимания к себе. Весь он был прикован к сияющему голубизной горизонту и всматривался в ровную линию, надеясь таким образом заглянуть в местечко под названием Юньмэн.       Наконец Лань Сичень не выдержал и мягко полюбопытствовал:       – Ванцзи, ты чем-то обеспокоен?       Лань Ванцзи неуловимо вздрогнул и помрачнел сильнее, чем до этого. Ресницы его печально опустились, пряча смятение и невыносимые угрызения совести. Выглядел он так, словно случись хоть одно незначительное колебание – и Лань Ванцзи тотчас полетит вниз по лестницам по направлению к горизонту в сторону речных долин с цветущими в эту пору нежно-розовыми лотосами.       – Брат… – начал Лань Ванцзи, прижав руку к груди и нащупав свой собственный бешенный пульс. – Я хочу забрать одного человека в Облачные глубины.       Глаза Лань Сиченя заметно округлились. Для него, как для старшего брата этого вечно невозмутимого и отстраненного молодого господина, было странно видеть его таким… обремененным, задумчивым и страдающим.       С тех пор, как их покинула мама, Лань Ванцзи сильнее погрузился в себя, замкнулся и перестал с кем-либо идти на контакт. За исключением ночных охот, его можно было увидеть лишь за занятиями, посвящёнными самосовершенствованию.       Лань Ванцзи не любил говорить – он любил слушать: и то, не всех. Лань Ванцзи любил слушать их маму; её нежный голос, рассказывающий захватывающие дух истории. Даже когда та подшучивала над ним, трепля за по-детски пухлые щечки, Лань Ванцзи все ещё любил её слушать, пусть и совсем не любил, когда она бессовестно подтрунивала над ним, напрочь игнорируя его ребяческие возмущения.       Лань Ванцзи не сближался с кем-либо. Его волновали лишь его старший брат, дядя и самосовершенствование. Лишь им он мог посвятить немного больше, чем пара слов – и все они, если Лань Ванцзи отважится их произнести, будут наполнены четкостью и никогда такой… печальной серьезностью и тяжестью.       Но тем не менее… Лань Ванцзи говорил. И говорил такое, что Лань Сичень и не думал когда-нибудь услышать.       Он прошептал, аккуратно положив Лань Ванцзи руку на плечо:       – Забрать?       Лань Ванцзи, уперев глаза в пол и закусив губу, кивнул:       – Забрать… и спрятать, – хлынул порыв ветра и принес будто бы издалека нежно-розовый лепесток некого цветка. Лань Ванцзи не узнал его, но подсознательно возжелал, чтобы это был лотос. Музыкальные пальцы коснулись его, отчаянно желая поймать, удержать, но не сумели, потому как лепесток мазнул подушечки его пальцев и улетел в вышину, вмиг исчезнув среди черепицы и облачной перины. Стоило ему потерять лепесток из виду, Лань Ванцзи погрустнел. Рука обессиленно опустилась вдоль тела, пальцы подогнулись, точно желали бы в этот самый миг сжать чью-то отчего-то ныне прохладную ладонь. Прозвучавший после длительного молчания голос был тих, ломок и до невозможности пронизан грустью. – Вот только он… не желает этого…       Лань Сичень заломил брови:       – Ванцзи…       Договорить ему не дала донесшая откуда-то сверху ругань. Чей-то знакомый голос на повышенных тонах возмущался, что кто-то куда-то не туда зашёл.       Вопившим на всю округу молодым человеком был Цзинь Цзысюнь, а объектом его порицаний – Су Шэ, который был ни жив, ни мертв и, казалось, слился лицом со своими белоснежными одеждами.       Разрулил всё, как обычно, вынырнувший из ниоткуда Цзинь Гуанъяо со своей неизменной улыбкой, что вклинился между ссорящимися:       – Молодой господин Су, нет ничего дурного в том, что вы заблудились, – обратился он к Су Шэ. – Здесь такие тропы – с ума сойдешь, пока путь нужный найдешь.       На его появление Цзинь Цзысюнь фыркнул, взмахнул подолом и скрылся в зале. Су Шэ округлил глаза:       – Вы… помните меня?       Цзинь Гуанъяо улыбнулся:       – Конечно, я помню. Вы – молодой господин Су, Су Миньшань, умелый мечник, который был на горе Байфен. Помню, тогда я еще подумал, как жаль, что в нашем ордене такого нет.       После его слов лицо Су Шэ вытянулось ещё больше. Тех, кто после Аннигиляции солнца перебежал к ордену Ланьлин Цзинь, было много – если не сказать дохера, – и потому для Су Шэ было чрезвычайно удивительно, что Цзинь Гуанъяо, взглянув на него мельком, смог запомнить не только его лицо, но и имя.       – Прошу, не стойте на пороге. Пройдёмте внутрь…

***

      Расположившись на местах, соответствующих их статусу, Лань Ванцзи и Лань Сичень замолчали, ибо обстановка уже не была располагающей и сокровенной, оттого на лицо неумолимого Ханьгуан-Цзюня вернулась прежняя невозмутимость и холодность.       Так как чуть ли не всей Поднебесной было известно, что в ордене Гусу Лань запрещён алкоголь, никто не подходил к ним с предложением выпить вина и поднять тост. Перед ними на столах был лишь хороший горячий чай.       Вокруг них царило спокойствие, которое, впрочем, долго не продлилось. Перед ними выросла фигура, облаченная в желтые одеяния с изображенным на груди белоснежным пионом:       – Глава Ордена Лань, Ханьгуан-Цзюнь, хочу выпить с вами вина в вашу честь! – то оказался Цзинь Цзысюнь, что уже успел хорошо так выпить.       Цзинь Гуанъяо, завидев творящееся недоразумение, тотчас вырос подле них:       – Цзысюнь, Цзэу-Цзюнь и Ханьгуан-Цзюнь – гости из Облачных глубин, где на стене Послушания высечено три тысячи правил. Лучше тебе не просить их выпить с тобой вина, а…       Цзинь Цзысюнь не переносил даже вида Цзинь Гуанъяо, оттого чрезвычайно рассвирепел, стоило ему попытаться расстроить его «грандиозные планы»:       – Кланы Цзинь и Лань – одна семья, все здесь свои люди. И если братья Лань откажутся пить со мной, я сочту это за проявление неуважения!       Несколько заклинателей подбадривающе хлопнули:       – Вот это смелость!       – Вот таким и должен быть прославленный заклинатель!       Улыбка Цзинь Гуанъяо не сошла с его лица, но некоторым могло бы показаться, что её свело судорогой от усилий, прикладываемых для её удерживания.       Лань Сичень мягко улыбнулся, поднимаясь, и вежливо отказался, но Цзинь Цзысюнь махнул на него рукой:       – Не нужно слов, Глава Ордена Лань! Уж лучше скажите мне: вы выпьете со мной или нет?!       Уголки рта Цзинь Гуанъяо начало сводить всё более явно. Он бросил взгляд, полный вины, на Лань Сиченя и коснулся плеча Цзинь Цзысюня:       – Главе Лань и его брату ещё предстоит обратный путь на мечах. Боюсь, алкоголь плохо скажется на управлении…       Цзинь Цзысюнь едко фыркнул, задрав подбородок:       – Что за вздор! Да разве падают от одной-двух чарочек? Да я даже после нескольких сосудов смогу воспарить к Небесам! – на его слова послышался одобрительный свист и хлопки.       Лань Ванцзи буравил ледяным взглядом чарку, кою Цзинь Цзысюнь поставил перед ним на стол, и сосредоточенно повторял про себя священные учения, дабы вернуть в равновесие смущенный дух и не загореться ярым желанием устроить встречу лица Цзинь Цзысюня и поверхности стола.       Но тут его хмурящиеся брови расслабились, пальцы отпустили подол, а глаза просветлели. Губы приоткрылись, словно с них было готово сорваться чьё-то имя. Взгляд метнулся наверх и оказался в плену возвышающегося над ним образа.       Чарку, доселе мирно стоявшую на столе, подцепили кончиками двух бледных музыкальных пальцев. Темная бровь едко изогнулась, а кристально серые – такие светлые и мертвенно прозрачные, что аж захватывало дух, – радужки укололи Цзинь Цзысюня и, казалось, проморозили по самую сердцевину. Вино вмиг коснулось губ, затем – языка, горла и желудка, а после впиталось в призрачную кровь.       Вей Усянь картинно облизнул влажные губы, с пристальными кукольными очами и округлившимися буквой «О» губами показал Цзинь Цзысюню пустое дно чарки и… как делают это обычно шкодливые коты, глядя прямо молодому человеку в глаза, разжал пальцы и позволил фарфоровому изделию упасть на нефритовый пол и с оглушительным звоном разбиться на маленькие осколки:       – Оу, – глумливо выдохнул нежданный гость. – Кажется, разбилось, – Вей Усянь улыбнулся во все тридцать два, но никаких иных черт, кроме губ, эта улыбка не коснулась. – Но ничего страшного, ведь и капли драгоценного вина не пролилось.       Цзинь Цзысюнь вспыхнул, мигом загоревшись точно торф:       – Вей Усянь!!!       Вей Усянь поцокал:       – Ай-я-я, да, абсолютно верно, – ресницы его взлетели, делая взор безумней. – Это я и никто другой. Скучал? Думаю, скучал, – он указал пальцем на разбитую чарку. – Какое счастье, что мы уже подняли тост за свершившуюся долгожданную встречу.       Лань Сичень выдохнул, медленно усаживаясь обратно:       – Молодой господин Вей?..       Ушей коснулся чей-то тихий взволнованный голос:       – Когда он успел появиться?..       – Я его вообще не видел! Буквально моргнул, а он уже здесь!       Вей Усянь самодовольно фыркнул:       – Только что! – пожалуй, его трюки с появлением буквально из воздуха ему никогда не наскучат.       По коже присутствующих прошёл холодок. Они смотрели на это бледное лицо с чересчур прозрачными – точно цветное стекло – глазами и невольно чувствовали неясный узел тревоги в низу живота.       Но Вей Усяню было не интересно обращать внимание на ходящие вокруг его появления сплетни. Весь он был прикован к Цзинь Цзысюню, что задрал нос и нарочито увлечённо разглядывал расписную вазу.       Он ощерился:       – Не волнуйтесь. Я не задержусь тут надолго. У меня лишь имеется парочка вопросов к молодому господину Цзинь…       Цзинь Цзысюнь напыщенно хмыкнул:       – Подождите конца приема.       Ясно понимая, что его хотят спровадить, Вей Усянь все равно спросил с выскользнувшей на лицо вкрадчивой, темной, опасной, сладкой улыбкой, воркуя:       – М-м? И сколько придётся ждать?       Клубящаяся в стекле темень создавала жуткий контраст с цветовой светлостью, отчего всем смотрящим было не по себе. Расслабившийся было Лань Ванцзи вновь весь подобрался и напряженно уставился на устрашающе спокойное и «ласковое» выражение.       Цзинь Цзысюнь расплывчато протянул, наконец-то обращая свой взор на собеседника:       – Пять часов. А может, восемь. А вполне может такое статься, что я освобожусь лишь завтра. Разброс времени велик, а я – весьма занятой человек, – его губы ядовито дернулись. – Уж простите, молодой господин Вей.       Вей Усянь сладко рассмеялся и качнул в воздухе рукой:       – Что вы, что вы, молодой господин Цзинь. Я не в обиде, ничуть, – он сделал парочку вкрадчивых шагов к нему ближе, отчего Цзинь Цзысюнь невольно попятился, на уровне инстинктов почуяв неладное.       – Вей Усянь?!.. Стой, где стоишь.       Бровь невинно взлетела, а лисьи щелки заискрили ярче:       – М? А что я делаю? Я всего лишь… – из воздуха появился в бледной кисти черный расписной веер, коим он стал лениво обмахиваться, точно в этой грандиозной, просторной зале было до ужаса тесно и душно. – Хочу задать вам парочку… – Вей Усянь выделил. – Парочку простых, ничем не обремененных вопросов, – улыбка поползла выше, благодаря чему глаза Цзинь Цзысюня упёрлись в лисьи клычки, угрожающе ему мигающие из-под чужих губ. – Вас не затруднит?       – Тц, не хочу я на твои вопросы отвечать.       – Хм-м-м… – протянул Вей Усянь, в наигранном сожалении дуя губы. – Ну как же так, молодой господин Цзинь? Невежливо же совсем давать мне от ворот поворот, даже не выслушав. Давайте так, – веер взлетел выше, смахнув игривые пряди с молчаливых ресниц, кои не колебало живое моргание. – Я начну, а вы, коль уж вам будет все-таки что-то известно, дополните. Как вам идея?       – Отвратительная, – пробурчал Цзинь Цзысюнь, но тем не менее отказываться уже не стал. Но не потому, что резко изменил свое мнение касательно этой сомнительной идеи. На его ответ повлияли все чаще и чаще стреляющие в их сторону взгляды заинтересованной в хорошей полемике и представлении публики. Ему не хотелось становиться достоянием пьяных разговоров в таком свете, потому поспешил замять начинающий разгораться невыгодный для него скандал. Он прочистил горло и приглушенно гаркнул. – Говори уже, раз начал.       – Замечательно, – недобро улыбнулся Вей Усянь. – Знаком ли тебе, молодой господин Цзинь, такой замечательный человек под именем Вень Нин?       – Вень Нин? – скривил губы Цзинь Цзысюнь. – Не припомню такого.       – Вы наверняка должны его помнить, – промурлыкал Вей Усянь, сверкнув глазами, отчего невольно посмотревший в них Цзинь Цзысюнь застыл, а его взор подернулся рассеянной пеленой. – В прошлом месяце вы…       – Да, – перебил его Цзинь Цзысюнь, начав рассказывать все, точно будучи опоенным зельем правды. – Я охотился близ Гань Цюань… На восьмикрылого Царя Летучих Мышей… В погоне случайно наткнулись на остатки клана Вень… Мы увели оттуда группу адептов клана Вень, лидером которой был как раз-таки Вень Нин, коего вы, молодой господин Вей, ищете… Вам стоит пойти на тропу Цюнци…       Видя, что что-то тут не так и ни за что не веря в подобную сговорчивость Цзинь Цзысюня, Цзинь Гуаншань сощурился и протянул:       – Молодой господин Вей…       Вей Усянь мигом обратил на него свой спокойный взор, а Цзинь Цзысюнь громко клацнул челюстями и тряхнул головой, точно его ледяной водой окатили.       – Позвольте поинтересоваться, по какому такому праву вы врываетесь на частный прием ордена Ланьлин Цзинь и допрашиваете Цзинь Цзысюня?       Ответом ему был опасный шелест:       – О, простите за вторжение, – он шутливо поклонился, словно извиняясь за собственное присутствие. – Но дело не терпит отлагательств. Я не знаю, что с тем человеком, коему я… обязан жизнью, – температура в зале стремительно упала, оглушительно разбившись хрусталем о нефрит и мрамор. Не только у Цзинь Гуаншаня, но и у всех присутствующих встали волосы на голове, когда Вей Усянь сошел едва ли не на змеиное шипение, а темная аура вокруг него утяжелила воздух и наэлектризовала его. – Глава ордена Цзинь… поглядите-ка, какой сегодня хороший денёк за окном. Солнечно так… Мы же не хотим омрачить его, правда же? – он миловидно улыбнулся, но Цзинь Гуаншань весь так и вплавился в спинку своего «трона». – Да и к тому же… Скажу вам по секрету… Я очень, очень не люблю, когда мне в чем-то мешают. Так портится настроение… – Вей Усянь в инфантильной манере надул губы, а мнимый хвост, отделившийся от тени силуэта Цзинь Гуаншаня, пустил по его коже липкий мороз. – Боюсь, вам придется озаботиться состоянием моего расположения духа, ведь в противном случае весело не будет никому из нас, – конец фразы он буквально прошипел, отчего несколько дюжин мечей испуганно звякнули, показав свои носы из ножен на пару цуней.       – Вей Усянь! Да кем ты себя возомнил?! Ты… – возмутившийся адепт засипел и испуганно схватился за горло, кое сдавил невыносимый спазм.       Вей Усянь повернулся к нему в пол-оборота и промурлыкал:       – Аккуратнее, – пусть сказал он всего одно слово, все буквально заледенели и вросли в пол. Несколько дюжин пар глаз уставилось на одну статную фигуру посреди всей этой толпы.       Но смотрящим было невдомек, что, чем больше они смотрели, тем сильнее разгоралась жажда убийства в Вей Усяне:       «Не смотрите на меня… Не смотрите… До чего же много пар глаз…»       В противовес мыслям, он не позволил и крупице эмоций проступить вовне. По-прежнему лучась миловидной улыбочкой, Вей Усянь цокнул каблуком по звучному камню, шурхнул подолом и качнул пальчиками на прощанье:       – Я уже узнал всё, что хотел. Посему… не смею вас более отягощать своим обществом, – и стоило всем только моргнуть, Вей Усяня уже не было на своем месте. Будто бы его в самом деле поглотило пространство.       Цзинь Гуаншань разъяренно вскочил со своего места, закрутил головой, но так и не смог отыскать нужного ему лица. Потерпев неудачу, он выругался, указав пальцем на попытавшего хоть как-то утешить его Цзинь Гуанъяо:       – Не лезь! Кто его вообще сюда пустил?! Так ты следишь за организацией мероприятия?! Ничего тебе доверить нельзя, бездарь! – напоследок смахнув несколько чашек и пиал со стола, глава ордена Цзинь удалился, громко топая ногами.       Цзинь Гуанъяо, уже успевший приготовить стол для нового гостя и услышавший на свои старания эти слова, встал посреди дороги и утомленно опустил плечи, принявшись массировать висок. Он скосил глаза в сторону рассеянного Цзинь Цзысюня, что, будто бы не мог оправиться ото сна, и подошёл к нему:       – Цзысюнь, ты как? Нехорошо от вина?       Тот вздрогнул, видимо не ожидав, что кто-то заговорит с ним. От его испуганного удивления так и не выпитая им чарка вина колыхнулась и опрокинула содержимое на одежду Цзинь Гуанъяо. Его рот, подобно рыбе, открылся и закрылся:       – Ой… – всё, что успел из себя выдавить Цзинь Цзысюнь. Он более ничего не сказал и с мутным взглядом направился в собственные покои.       Да уж… мероприятие сегодня – что надо!       Лань Сичень оказался подле Цзинь Гуанъяо и успокаивающе погладил его по плечу:       – Не переживай из-за этой ситуации.       Цзинь Гуанъяо покачал головой, молчаливо принимая жест утешения:       – Да ладно, что уж там…       – Тебе стоит пойти переодеться.       – Разве я могу? – устало выдохнул Цзинь Гуанъяо, понимая, что он единственный, кто в силах выровнять ситуацию на пиршестве. – Ох, молодой господин Вей своей угнетающей аурой совсем устроил тут переполох… Неужели нельзя было сделать всё потише и без ссор?.. – раздосадовано выдохнул Цзинь Гуанъяо, в странной эмоции поджав губы.       Лань Ванцзи холодно бросил:       – Пусть Вей Ин и устроил здесь переполох, но все же, не из своей прихоти. Лишь желание помочь человеку заставило его ворваться на празднество. Пойди Цзинь Цзысюнь ему навстречу сразу, то ему… – он сделал паузу, словно заставляя себя произнести эту фразу. – Не пришлось бы использовать «свою угнетающую ауру».       Цзинь Гуанъяо с неясным оттенком эмоций искоса посмотрел на него и немного подумал, прежде чем бесстрастно протянуть:       – Да… Пожалуй… – он с внезапной мрачностью оглядел всё ещё не пришедших в себя заклинателей и себе под нос пробурчал. – Говоря про свое «настроение», молодой господин Вей, все же, был прав… Опасно для всех нас провоцировать такую сильную… личность… со столь подавляющей энергией обиды, – Ни Лань Ванцзи, ни Лань Сичень не уловили мрачный подтекст в его словах.       Лань Сичень задумчиво выдохнул, мазнув сочувственным взглядом своего младшего брата:       – Характер молодого господина Вея так сильно поменялся… Иногда смотришь на него и думаешь, будто это совершенно другой человек…       В глазах Лань Ванцзи мелькнула вспышка боли и тотчас спряталась на золотом дне. Его пальцы поджались, а голова опустилась.       – Это точно…

…

      А летевший вниз по лестницам черный, точно смоль, ворон, покрытый мнимой дымкой, пронесся над гербами с белоснежными пионами и срезал их своими острыми, словно бритва, крыльями, после спикировал, перекрутился в пространстве, юркнул в темный переулок, слился с естественной тенью на стене, став с ней одним целым, и через пару секунд уже возвышался над взволнованной женщиной прекрасным молодым человеком – можно сказать, юношей – с непроницаемым выражением лица и сталью во взгляде.       Вей Усянь процедил:       – Идём, – он схватил округлившую глаза Вень Цин за плечо, грубо дернул в переулок, бросил на дверь некой каморки карту, от которой тотчас разошлись кровавые линии заклинаний, распахнул ее, толкнул женщину во тьму и последовал за ней.       Точно такой же ворон, как тот, что покинул Башню Кои, приземлился на одну величественную ель в местечке, окруженном горами и беспроглядными лесами, на одиноком утёсе и принялся наблюдать за снующими внизу людьми, облаченными в серые и – редко – в жёлтые одежды.       Алый глаз ворона приковался к одному из мужчин в золотом и отказался отпускать. Он пристально преследовал его на каждом шагу, подмечая малейшие изменения. Казалось, воронья радужка проникла вглубь мыслей этого мужчины и знала всё, о чём тот мог только помыслить.       И все эти картины тотчас отпечатались в голове Вей Усяня, что вышел на пару с Вень Цин из сторожки в четырехсот чжанах от местонахождения ворона.       Вей Усянь застопорился, случайно тряхнув мечущуюся из стороны в сторону Вень Цин, и глухо выругался:       – Блядство!.. – Хули-цзин внутри него зарычал и закрутился на месте, готовясь выпустить когти и задрать парочку петухов.       Вень Цин шепнула:       – Что такое?.. – она приглушенно вскрикнула, когда чужая рука сомкнулась на её плече чересчур сильно. – Вей Усянь!..       Когда глаза Вей Усяня уставились на нее, то Вень Цин стало дурно. Те искрили кровью и жаждой точно такой же крови в отблесках зрачков.       – Сволочи… – болезненно процедил Вей Усянь, насилу отпуская женщину из своей стальной хватки. – Перебью… всех до единого…       Вень Цин не поняла, к чему это он, но когда тот привёл её к глубокой яме на краю утёса, то взревела, впив пальцы в грудь, словно надеясь таким образом вырвать себе сердце с корнем из аорт…

…

      В тот день ни одному из стражников не удалось уйти. Они, побросав оружие, позорно сбежали, лелея намерения о получении укрытия в поселении или первом попавшемся посту своих соклановцев.       Но Вей Усянь никому не позволил уйти.       Он отыскал каждого. Завёл их в царство своего морока, полное черной вязи со стеклянными полами, из-под трещин которых показывались склизкие руки мертвецов и раздирали их в клочья…       Сначала их сожрали заживо. А потом они проснулись и увидели над собой полные бессердечной и безжалостной жестокости глаза, обещающие долгую… мучительную расправу.       Когда крики и стенания исчезли, а вместе с ними – и пара дюжин людей, то взошло рассветное солнце, отразившее свои лучи в множестве золотых одежд прибывших на место происшествия по указке Цзинь Гуаншаня адептов клана Цзинь. Свежая кровь залила собой землю и пропитала её по самое ядро. Золотые изверги ни одного живого пленного не оставили.       И лишь после долгих поисков они смогли наткнуться на потерянных своих стражей, пронзенных насквозь многочисленными ветками сухих древ, что проходили через их глаза, уши, рот, нос… да в общем, не стоит все перечислять, ведь создавалось такое ощущение, что выходили ветви из каждой клетки убиенных, отчего те стали похожи на большой колючий шар…

***

      Этот случай всколыхнул уйму волнений, доселе тихо зревших. В Башне Кои яблоку было негде упасть от количества топчущихся то тут, то там людей. А грохочущие здесь перешептывания заглушили бы даже самый яростный вой гонга.       Цзян Чен стоял с непроницаемым бледным от недосыпа лицом и не мигая всматривался в явно не очень довольное выражение главы Ордена Цзинь.       Голова его раскалывалась так, что можно было запросто сойти с ума. А тревожащие сердце и душу страхи сковывали сердце и разум так, что Цзян Чен не мог найти себе места, хоть внешне этого и не показывал, продолжая являть собой непоколебимую опору для всего ордена Юньмэн Цзян и его адептов. Пусть он сейчас и стоял здесь, ничуть не колеблясь, все его естество так и мечтало развернуться и рвануть в сторону набившей ему оскомину за последние два часа горы Луаньцзан.       Он хотел услышать хоть слово от него, а не ещё одну порцию брюзжания от напыщенных индюков, зовущих себя заклинателями.       Вокруг только и кружили разговоры о произошедшем.       «Убил жестоким образом четырех надзирателей… И всех пленников… Взял заложников… По-любому, чтобы из них новых слуг для себя сделать! Бесстыжий!.. Вдруг он соберет себе армию, чтобы уничтожить всех нас?.. Утопить Поднебесную в крови?..»       И все в таком духе.       Чем больше Цзян Чен слышал, тем крепче сжимались его кулаки.       Но как бы ему ни хотелось возмутиться, позакрывать всем рты и хоть как-нибудь защитить своего Лисеныша словом, он этого сделать не мог. Он не просто брат Вей Усяня. Он – глава своего Ордена. На нем лежит ответственность.       Эти рассуждения заставили его тихо проговорить – и его шепот заглушил весь ропот:       – Я приношу от имени Вей Усяня извинения, – слова жгли бунтующий язык, но Цзян Чен, наступая себе на горло, все равно их произносил. – Мне жаль, что так вышло. Как орден Юньмэн Цзян может восполнить нанесённый ущерб?       Цзинь Гуаншань нарочито снисходительно махнул рукой:       – Что вы, глава Ордена Цзян. Наши кланы всегда были дружны. Я не смел бы просить чего-либо, но те погибшие не были моими подчиненными. Они были выходцами иных кланов.       Цзян Чен, напрочь игнорируя спазм гортани, выдавил:       – Я прошу прощения у глав, понесших такой ущерб. Мне жаль, что погибли ваши люди, – кулаки плотнее сжались. Это… положение… его медленно, но верно убивало. Стоять, точно виновник, на поруганье толпе в центре залы и подставляться под злые людские взгляды. Никто не встанет на твою сторону – лишь осудит. Каждый едва ли пальцем на него не показывает. Только понукает, тычет в него выходкой Вей Усяня и требует извинений.       Вроде бы… немного, да? Принести извинения. Всего лишь сказать несколько слов – не важно, раскаиваешься ты в совершенном или нет. Просто принеси извинения от ордена для разрешения конфликта – и дело с концом. Но…       Для Цзян Чена это было сравнимо пытке. От природы чрезвычайно гордый и хлесткий человек. Он не любил извиняться – даже перед своими близкими. А тут, его выставили посреди всего «честного» народа и требуют… требуют!..       Невыносимо!       Но приходилось глотать все свои возмущения и обиды и… ждать. Вердикта.       – Но и Вей Усяня вы поймите…        «О Небеса, Цзян Ваньинь, что же ты творишь?», – говорит ему внутренний голос. Но он не смеет себя остановить.       – Тем человеком, за которого он вступился, был Вень Нин. Дело в том, что во время Аннигиляции солнца он и его сестра помогли нам…       Его прервал громкий голос:       – Что значит – помогли? Орден Вень омыл кровью клан Юньмэн Цзян. Или я что-то путаю?       На удивление, вмешался Лань Сичень:       – Я наслышан о Вень Цин. Не могу припомнить, чтобы она участвовала в каких-либо кровавых распрях.       Не Минцзюе фыркнул:       – Но ведь и не препятствовала. Не выступала против, молчала – не думала же она, что сможет жить в таком ритме всю жизнь припеваючи? Вздор!       Видя огромное количество недовольных лиц, среди которых было и лицо Цзинь Гуаншаня, Цзинь Гуанъяо поспешил вмешаться:       – Прошу вас, господа, не нужно горячиться! Оставьте споры, ведь мы собрались для обсуждения куда более важных вопросов, – он обратил свой лучистый взор на Цзян Чена. На дне непоколебимого спокойствия мелькнули озадаченность и пристальное внимание, словно Цзинь Гуанъяо пытался отыскать что-то в Цзян Чене, что помогло бы ему наконец приобрести в свои руки недостающий кусочек головоломки. – Давайте поговорим о вашем адепте, Вей Ине.       Цзинь Гуаншань продолжил, наклонившись вперед и опершись о колено:       – Глава Ордена Цзян. Бесспорно, все мы знаем, что вы с Вей Ином весьма близки. Что он – ваша правая рука, нам также известно. Но вот вопрос. Ценит ли Вей Ин вас как главу столь же высоко? – он с притворным сожалением поцокал. – Я ни разу в жизни не видел, чтобы слуга смел вести себя столь самовольно: приходит и уходит, когда ему вздумается. Диво дивное! А уж его дерзкие, совершенно возмутительные слова? Все присутствующие своими ушами слышали! «Я ни во что не ставлю главу ордена Цзян!» – прямо так и сказал.       – Нет, – внезапно прозвучал холодный голос.       Воодушевленный и всё больше, и больше распаляющийся от вида бледнеющего с каждым его новым словом Цзян Чена Цзинь Гуаншань при звуке этого резкого «нет» утратил воздух:       – Что?       Тем, кто столь возмутительным образом перебил его, неожиданно оказался Лань Ванцзи. Ни одна черточка не дрогнула на его лице, когда он добавил:       – Я не слышал от Вей Ина подобных речей. Также я не слышал, чтобы он выразил хоть каплю непочтения по отношению к Главе Ордена Цзян.       Цзинь Гуанъяо поспешил опешившему отцу на помощь:       – Разве? Ах, в тот день молодой господин Вей ворвался в Башню Кои столь внезапно – буквально из воздуха появился! – и сказал так много всего… Каждая его фраза звучала возмутительнее предыдущей. Возможно, он произнес что-то более-менее похожее, я уже не очень хорошо помню…       Не Минцзюе, зная, что у Цзинь Гуанъяо память, может, даже лучше, чем у Лань Ванцзи, сразу понял, что тот затеял смуту, и потому нахмурился.       Цзинь Гуаншань подхватил мысль:       – Верно. Как бы то ни было, весь его вид излучал лишь заносчивость и наглость.       Поднялось немыслимое роптание и гомон, гласящий о том, что Вей Усянь столь бессовестным и безжалостным образом устроил на тропе Цюнци резню.       Голоса звучали громко, но лишь один голосок нежной девушки смог остановить на некоторое время обсуждения. Ей оказалась та самая Мянь-Мянь, коей Вей Усянь спас жизнь.       Она была за то, что не стоит обвинять Вей Усяня во всех смертных грехах, не ведая истины, на что все выставили её на посмешище.       Не сумев стерпеть подобного, девушка гордо задрала голову, сняла клановые одежды и исчезла. А вслед за ней ушёл из Золотого Павильона и Лань Ванцзи, так более и не сказавший и слова.

***

      Спустя пару дней Цзян Чен прибыл в Илин в сопровождении тридцати адептов.       Мертвецы, стоящие на входе на гору Луаньцзан, угрожающе зарычали, но никаких поползновений в их сторону не совершили. Цзян Чен приказал адептам ждать себя здесь и сломя голову бросился вверх по тропе, пробираясь сквозь чернющий лес.       На удивление, поначалу ветки так и норовили выколоть его глаза, но уже после нескольких чжанов лесной коридор будто бы расступился, пропуская его внутрь.       Цзян Чен хмыкнул, про себя уловив это молчаливое приглашение пройти.       Чем дальше он шел, тем ухоженней становилось окружение. Появилась выложенная мрамором дорожка, вдоль которой в ветвях висели темно-красные фонарики, освещающие путь. Жуткая темень клубилась уже не столь рьяно, оттого было ощутимо светлее.       После долгой ходьбы по мраку показавшееся из-за ветвей солнце больновато резануло по глазам. Цзян Чен отодвинул ветки в сторону и увидел занимательную картину.       Вей Усянь с вороном на запястье, закинув ногу на ногу, вразвалочку сидел на огромном валуне, возвышаясь над остальными, и равнодушно тянул:       – Я сказал: картофель.       Вень Цин топнула ногой, потеряв терпение:       – А я сказала тебе – редис! Он неприхотлив. И дешевле! И вообще. Тебе-то какая разница с этого? Ты же не нуждаешься в пище!       Вей Усянь шустро соскользнул с валуна, щелкнул Вень Цин по лбу, чье возмущение заглушило карканье, и нарочито громко протянул:       – С чего бы это? Я что, не человек, что-ли? За кого ты меня принимаешь?!       Вень Цин непонимающе округлила глаза, но в силу своего ума быстро смекнула, что к чему. Она искоса глянула в сторону чащобы и, увидев среди стволов силуэт, облаченный в фиолетовое, клацнула челюстями и воровато притихла.       Вей Усянь качнул бедром и направился в сторону буравящего его тяжелым взглядом Цзян Чена:       – Кого я вижу. Маленький братец. Ты ли это?       Цзян Чен не поддержал его полушутливый настрой. Напротив, угрюмо прошелестел:       – Ничего не хочешь мне объяснить?       Вей Усянь лениво стряхнул со своего запястья ворона, обмахнулся не пойми откуда взявшимся в его руке веером, спрятал за ним лицо и рассеянно бросил:       – Так-то много чего, но до этого насущного мы ещё дойдём. Разве в праве я тебя не поприветствовать должным образом? – ответа он не дождался, ибо его продолжили сверлить взглядом. Вей Усянь пожал плечами, уколол глазами из-за плеча Вень Цин, таким образом что-то говоря, и, заложив руки за спину, поплыл вглубь горы, минуя перекошенные строения. – Что ж, в таком случае – милости просим.       Цзян Чен сжал челюсти и нога в ногу последовал за ним.

…

      Вей Усянь вел их по извилистым тропам, кои, на очень явное удивление Цзян Чена, не были разрушены, а напротив, сияли новизной – и даже дороговизной. Цзян Чен несколько раз порывался задать ему вопрос касательно местного фэн-шуя, но из раза в раз наступал себе на хвост, напоминая в мыслях собственному любопытству о цели его прибытия. Вей Усянь, разумеется, чувствовал его внутреннюю борьбу, потому тихонько хихикал себе под нос.       Конечным их пунктом была весьма неплохая такая пещера. Цзян Чен с интересом осмотрелся и приметил, что в этом импровизированном жилище – или мастерской (Цзян Чен склонялся к мастерской) – царил чуть ли не идеальный порядок. Сей факт так его удивил, что он не удержался от восклицания:       – Как тут чисто!       Вей Усянь фыркнул, останавливаясь:       – А ты думал, я свинарнию тут устрою?       Цзян Чен стрельнул в него красноречивым взглядом:       – Ну да. Не помнишь, что-ли, состояние своей комнаты в Пристани Лотоса? – на это Вей Усянь лишь отмахнулся:       – Это было давно и не правда. Вспомни, маленький братец, последнее время в моей комнате очень чисто. Ни пылинки, ни соринки. С пола жрать можно. А на поверхности стола иль полок даже муха не ебалась! Что тебя в таком случае удивляет?       Уха Вей Усяня коснулось чье-то приглушенное ругательство, будто кто-то споткнулся. Про себя он уже знал, конечно, кто именно, потому со всем злорадством в своих чертах обернулся:       – Аккуратнее. Не запутайся в своих ногах.       – Да иди ты, – буркнул Цзян Чен, что принялся отряхивать плечи лишь за тем, чтобы занять чем-то руки и самого себя. Нехорошо ему стало после слов Вей Усяня, ведь до них он и не осознавал этого очевидного факта у себя под носом.       Цзян Чен всегда знал, что Вей Усянь не любил сохранять порядок вокруг себя. Пыль, мелкий мусор да скомканные бумажки – завсегдатаи его личного пространства. Видишь срач – знай, тут живет Вей Усянь!       А все почему? А все потому, что это не срач, а творческий беспорядок! – как сказал бы ему его Лисёныш из далёкого прошлого.       В его комнате редко, когда бывало чисто, – а когда было, то эти нечастые моменты ясно говорили о том, что кому-то хорошо так прилетело по шапке за недолжное состояние фэн-шуя выделенного в пользование казённого жилого пространства. Но надолго эта чистота не задерживалась, ведь в полёте фантазии и буйной умственной деятельности юный изобретатель устраивал вокруг себя полнейший хаос!

…

      Дверь скрипнула, а из-за неё показал свой любопытный нос Цзян Чен, который тут же скривил его:       – Лисёныш! Чем это ты занят? – он выглянул сильнее, увеличивая возможность обзора, и ахнул. – Драть твою мать и за ногу хватать… Вей Усянь… Это что за?..       Вей Усянь издал некий нечленораздельный звук, похожий на кряканье утки, задрав голову и застыв в весьма нелепой позе. Руки его были задраны на уровень плеч, одна нога в согнутом состоянии подпирала правую руку, а вторая нога удерживала мальчишескую фигурку в состоянии равновесия, цепляясь за половую поверхность лишь несколькими пальцами стоп:       – А что? – мальчишка весело шмыгнул, помахав ладошкой с зажатыми в ней некими исписанными вдоль и поперек листами в качестве приветствия. – Творческий беспорядок! Мне так легче думается.       Цзян Чен шире раскрыл дверь, тараща глаза, и схватился за голову:       – Ебучий случай… Вей Усянь… Ты что за помойку тут устроил? – он пораженно уставился на пол, полностью усеянный какими-то каракулями; перевел взгляд на стены, так же не видные за плотным бумажным слоем. Казалось, записей не было только на потолке…. Хотя взглянув и туда, Цзян Чен убедился, что недооценил фантазию Вей Усяня. – Ты хоть представляешь, что скажет нам мама, если это увидит?..       Вей Усянь фыркнул, высоко задирая перепачканный в чернилах нос:       – Ха! А ты говори меньше да в пороге столь же мало стой. Заходи быстрее, пока кто-нибудь очень любопытный и проходящий мимо не увидел это!       Цзян Чен послушно юркнул внутрь, прикрывая за собой дверь и неосознанно всматриваясь в неровные иероглифы:       – А что ты делаешь, позволь узнать?       – Заклинание новое придумываю! – важно заявил надувшийся от чувства собственной важности Вей Усянь. Его юное личико так и сияло от восторга, который пришел с новой гениальной, по его мнению, идеей. – Иди скорее сюда! Посмотри, что я успел вывести! – он быстрыми движениями ладони поманил его к себе, но перед этим шикнул, когда Цзян Чен сделал неосторожный шаг. – А ну-ка! Разбойник! Аккуратнее! Не испорти мне мои записи!       Тот вздрогнул и принялся с большей осмотрительностью ступать на кончиках пальцев, попутно приглушенно возмущаясь:       – Разбросал свои каракули… Пройти невозможно… – но так как любопытство было сильнее, Цзян Чен оказался не в силах просто закатить глаза и остаться на своем прежнем месте. – Не томи! Что ты придумал?!       Сверкая, точно начищенный медяк, Вей Усянь упер руки в бока и солнечно заулыбался:       – Я почти подобрался к окончательному выводу формулы нового, моего личного заклинания молчания!       – Чего? – захлопал глазами Цзян Чен. – Заклинание молчания? – от удивления он даже забыл сделать новый шаг.       – А-а-га´, – бодро кивнул Вей Усянь, вставая в позу «ласточки» и подавая ему один из листов. – Гляди-ка! Это самый лучший вариант из того, что я успел придумать! Это… – он обвел руками комнату. – Предыдущие варианты. Они не столь хороши, как этот, поэтому…       Цзян Чен скорчился и внимательно всмотрелся в каракули:       – Что б тебя. Ни черта не понятно! Глаза сломаешь. Неужто нельзя писать ровнее?       Вей Усянь обиженно воскликнул, показав на него пальцем:       – Между прочим, это я еще старался! – взглядом указав на один из закрепленных на потолке листов, он защебетал. – Смотри. Вон то-о-о-о-от лист. Тут даже я не в силах разобрать, что я там такое написал, – Вей Усянь колокольчиковыми переливами захихикал. – Я просто ночью это писал! Когда меня настигло вдохновение. Считай, это самая первая версия!       – Дела-а… – протянул Цзян Чен, возвращая взгляд бумаге в своей руке и поворачивая её другой стороной. – Но мне, знаешь ли, от этого не легче, – он вернул лист и неловко качнулся. – Лучше расскажи мне суть. Так я пойму куда больше.       Вей Усянь, словно ждавший этот вопрос, оживленно защебетал:       – О-о-о, сейчас я тебе всё объясню! Смотри-смотри! – он указал пальцем на лист, закрепленный у окна. – Там есть один иероглиф, который я отрыл в библиотеке Гусу Лань, когда отбывал наказание. Он послужил основой! А вот там, – Вей Усянь показал на лист, закрепленный аккурат над головой Цзян Чена. – Там есть составляющая, помогающая связать несколько заклинаний воедино, – он пожал плечами и тут же качнулся, потеряв на пару секунд равновесие. – Но есть одна загвоздка: я не отыскал заклинание, с которыми мог бы связать первоначальное – основу.       Цзян Чен вскинул брови:       – А скажи-ка мне на милость, – он потряс стопкой бумаг перед носом Вей Усяня. – Нахрена тебе это?       – Ну как «нахрена»? – воскликнул Вей Усянь в искреннем непонимании, словно суть его увлечения созданием заклинания молчания была ясна как Божий день. – Разумеется, чтобы Лань Чжаню отомстить!       Цзян Чен вытянул лицо, изображая яркое недоумение:       – Что?.. А при чём здесь Лань Ванцзи?       Состряпав снисходительную мину и всем видом показав, что воспринимает его в данном разговоре как маленького, несмышленого ребенка, Вей Усянь важно объяснил, попутно ища кисть, кою он несколькими минутами раннее использовал в качестве заколки для волос и впоследствии потерял:       – Ну… Лань Чжань частенько накладывал на меня заклинание молчания. И меня это жутко раздражало! А я не хочу, чтобы меня это раздражало, понимаешь?! Постоянно меня затыкал, – даже как-то обиженно буркнул Вей Усянь. – Я ему слово, а он мне – заклинание молчания. Я просто побеседовать с ним, не дразнясь, а он мне – заклинание молчания, – он всплеснул руками. – Ну кто так делает?!       Цзян Чен невозмутимо вставил:       – Лань Ванцзи, – Вей Усянь, услышав его реплику, махнул на него рукой:       – Ой, да иди ты, – он большим и указательным пальцами правой ноги подцепил лист и поднёс к рукам, дабы те приняли «передачку» и поднесли текст поближе к глазам. – В общем. Этот гордец слишком много о себе возомнил. Ходит весь такой важный хуй бумажный! – скорчил кривляющуюся мину Вей Усянь и передразнил, закачав плечами. – «Шуметь в Облачных глубинах запрещено», «Вести себя разнузданно запрещено» – тьфу ты! Замучил. Ты бы знал, как меня раздражает это заклинание! – он неосознанно потер губы. – Бесит! Вот ты представь, как Лань Чжань удивится, когда я использую на нем свое личное заклинание молчания! А? Здорово же! – Вей Усянь восторженно потер ладони, предвкушая будоражащую кровь шалость. – И причём, это заклятье будет требовать контрзаклятье! Будет ходить со склеенными губами без возможности и рта открыть! Посмотрим, как он запоет!       Цзян Чен усмехнулся, запрыгивая на свободный участок стола:       – Напугал козла капустой. Будто бы Лань Ванцзи – любитель разговоров! Он скорее выскажет всё, что думает о тебе, лишь силой своего тяжелого взгляда и уйдёт самостоятельно придумывать контрзаклятье, нежели просить его у тебя!       – А ну цыц! – гаркнул Вей Усянь. – Не порть мои фантазии! – он ойкнул, наконец наткнувшись на потерянную кисточку. – Вот увидишь. Я обязательно придумаю это заклинание – и Лань Чжань у меня попляшет!       Цзян Чен качнул ногой и весело протянул:       – О, ад не знает ярости страшней… – он обвел глазами комнату и махнул рукой. – Сначала порядок наведи, а потом уже злодейские планы строй, умник! Если мама тебе ноги переломает за твой срач, то как же ты до Лань Ванцзи доползешь?       Вей Усянь не сдержался, опустил ногу и с чувством топнул:       – Да сколько раз говорить?! Это не срач! Это творческий беспорядок! Мне так легче думается! – он замахал на него руками. – Все, ирод, не мешай мне. Сиди тихо да помалкивай. Я думаю…

…

      Воспоминание смахнулось усиленным морганием и уступило место темени угрюмой, чуть сыроватой пещеры с идеальным порядком. Вей Усянь с неожиданно бледным лицом – чуть ли не белым, точно будучи перемазанным испанскими белилами* – вздернул бровь:       – Ты чего застыл?       Цзян Чен тряхнул головой, возвращаясь в реальность, и буркнул внезапно хриплым голосом:       – Ничего, – он ещё раз пробежался глазами по пещере и остановился на непонятной груде материала на каменном постаменте, от которого устрашающими витками расходилась темная ци. – Что это?       – Повежливее, – одёрнул его Вей Усянь. – Не «что», а «кто». Это Вень Нин.       Цзян Чен вздрогнул и в неверии указал на Вень Нина пальцем:       – Это этот Вень? Что это с ним?       Вей Усянь дернул плечом:       – Пока ещё пребывает в бессознательном состоянии. Я ещё не успел вытянуть из него излишки темной ци и привести в чувства. Но я работаю над этим.       Цзян Чен промолчал, но говорить ему ничего не требовалось, ибо буквально кожей ощущалось его отношение.       – Ты… – начал он. – Расскажи мне, пожалуйста, что произошло.       Вей Усянь из-за плеча равнодушно бросил ему:       – А что, тебе не рассказали ещё?       Цзян Чен сжал челюсти:       – Рассказали. Много чего и в подробностях, но… – он прикрыл глаза. – Я хочу услышать твою версию.       – Хм? Ну-с, – Вей Усянь сделал малюсенький шажок к нему и цокнул. – Я пришел в поисках человека, который нам оказал когда-то неоценимую помощь, но обнаружил лишь его труп. Над ним издевались, Цзян Чен, – он выделил. – Издевались, – Цзян Чен ясно уловил, как при этом слове черты Вей Усяня ожесточились так, что узнать его стало сложно. – Эти нелюди убили ни в чем не повинного человека, коему было еще жить и жить. Они истязали его, бросили медленно умирать, а потом оправдали это тем, что он всего лишь пес клана Вень, – Вей Усянь процедил. – Они посмели подумать, будто им все дозволено; будто орден Цзинь – абсолютная сила и власть, пришедшая на смену солнцу, – он вскинулся. – Не бывать этому, не бывать! Орден Вень уничтожен – и будет уничтожен орден Цзинь, если те преступят грань дозволенного! Никого не пощажу. Никто… – Вей Усянь отступил во тьму. – Никто не в праве убивать ни в чем не повинного. Вень Нин никого не убил и не обидел за всю свою жизнь. Он был… хорошим человеком с большим сердцем! Разве… заслужил он это?.. – Вей Усянь покачал головой. – Не заслужил. Именно поэтому я и убил этих извергов с лицами людей! Они получили то, что им надлежало. Что посеешь, то и пожнешь! – сердито оправив подол, Вей Усянь шикнул. – Вот так. Да, я убил тех надзирателей, но на моих руках нет крови заключённых людей Вень.       Цзян Чен слушал его не перебивая:       – Что ж… Мне нужно было это услышать, Вей Усянь, – посмотрев на Вень Нина, он сощурился. – Не знаю, чем и когда ты стал обязан этому Вень, но я не могу… бросить тебя с этим одного, – Цзян Чен сделал парочку осторожных шажков. – Заклинатели настроены против тебя весьма решительно. Нас пытаются притеснять. Я… – он покачал головой, делая новый шаг и как бы невзначай опуская ладонь на рукоять Саньду. – Я, боюсь, буду очень грустить без своего Лисёныша, – губы его тронула легкая улыбка. – А то кто же мне все-таки подарит годовой запас фиников?..       Вей Усянь утробно прошелестел:       – Я их тебе уже подарил.       – Я помню… – сделать новый шаг Цзян Чену не дала вставшая на его пути рука и угрожающее урчание.       – Только попробуй…       – О чем ты?       – Ты понял, о чем я. Не делай из меня дурака, – сверкнул глазами Вей Усянь. – Я очень рад тебе, мой маленький братец. Но знай. Добить Вень Нина – не есть хорошая идея.       Какая бы то ни было улыбка спала с лица Цзян Чена, а Саньду клацнул, показываясь ещё на несколько цуней:       – А что ты предлагаешь?.. – он медленно сузил глаза. – Хочешь продолжить защищать их, ратуя за справедливость? В ущерб себе? – не дождавшись ответа, Цзян Чен убедился в верности своей догадки и зло хохотнул. – Вей Усянь! Лисеныш! – он схватил его за плечо и дернул на себя, словно таким образом пытаясь пробудить. – Очнись же ты, альтруист мой! Не в твоих силах сейчас встать на их сторону! Будь ты трижды лучший заклинатель, ты все ещё остаешься отступником! – Цзян Чен едко дернул уголком губ. – Ты же помнишь, да? Как к тебе относится сообщество совершенствующихся? Тебя боятся, презирают исподтишка. Ждут момента, когда ты оступишься, – он несдержанно ткнул его пальцем в грудь. – И ты это, мать твою за ногу, сейчас и делаешь! Куда ты лезешь, Вей Усянь? Очнись! Это такой вздор! Не надо. Будь ты хотя бы на пути меча, то твои слова имели бы хоть какой-то вес. Ты не можешь пытаться защитить горстку людей клана Вень будучи в неустойчивом положении. Тебе бы самого себя уберечь!..       Вей Усянь недобро сощурился:       – Цзян Чен, – уловив темные нотки в голосе, тот сметливо умолк. – Следи за языком…       «Меня уже не убережешь. Я мертвец. Если я могу помочь невинным людям, то я это сделаю, ведь… Когда-то мне тоже пытались протянуть руку помощи, пока сами были в неустойчивом положении.», – грудь отстраненно кольнуло сожаление, но Вей Усянь его быстро отмел. – «Лао Цзан пытался. Хоть и служил клану Вень, он был светлым человеком. Так же, как эти люди. Хотя бы ради него… и его жертвы… Я должен попытаться спасти их. Если не оглядываться на мое собственное мнение, то Лао Цзан тоже играет весомую роль в этом дурацком спектакле, Цзян Чен…», – он отошел от него на пару шагов и отвернулся. – «Это… сильнее меня.»       Цзян Чен цыкнул, скрещивая руки на груди и отворачиваясь:       – И что же ты в таком случае намерен делать?       Вей Усянь, нисколько не задумываясь, ответил:       – Я останусь на горе Луаньцзан, – услышав его ответ, Цзян Чен вздрогнул и, округлив глаза, повернулся к нему. – Да, ты не ослышался. Я намерен защищать этих несправедливо обвиненных людей. Понимаю, как мои действия выглядит с твоей стороны, но факт остается фактом: я не могу поступить иначе.       – Вей Усянь! – Цзян Чен в два шага оказался у него и схватил его за плечо. – Ты понимаешь, что говоришь?! Для тебя это шутка какая-то или что?! Все уже настроены против тебя. Зачем ты подливаешь масло в огонь?! Твое положение и так не устойчиво! Мне уже тяжело защищать тебя от нападок со стороны. Не усложняй мне задачу! Прошу! Пускай ты увел их оттуда – Бог с ним! – твоя задача выполнена! Пошли со мной. Оставь их тут и пойдем домой…       Глаза Вей Усяня остекленели:       – До…мой?       – Да! – закивал Цзян Чен, понадеявшись на то, что ему все же удалось что-то в Вей Усяне задеть. – Домой, Лисеныш, домой. Пойдем скорее… – тот опустил взгляд в пол и промолчал. Цзян Чен будто бы сдулся. – Лисёныш?.. Эй… Эй-эй-эй, – быстро заговорил он и за подбородок поднял чужое лицо выше, нахмуриваясь. – Не надо. Ты же помнишь, да? Два героя Юньмэна. Два адепта. Глава Ордена и его правая рука. Оружие, которое способно пронзить всех врагов одним махом, и его мечник… – он быстро закачал головой. – Я не буду на тебя ругаться, пусть и очень хочется. Честно. Я закрою глаза на случившееся и продолжу быть на твоей стороне. Только встань на мою и забудь про этих отбросов! Ты же погибнешь!.. Изживут тебя и в порошок сотрут. Мне хватило ношения траурных одежд и отпевания родителей и воинов Пристани Лотоса. Мне хватило пить по несколько раз на дню успокоительное, не зная, найду ли я тебя вообще. Не зная, жив ли ты ещё; а если нет, то была ли твоя смерть достойной, быстрой и безболезненной?.. И кто… виновник?.. Мне хватило этого, Вей Усянь, по горло! – наконец не выдержал Цзян Чен, схватил его за запястье и потянул безмолвного Вей Усяня в сторону выхода из пещеры. – Слышишь?! Я сыт этим по горло! Мне надоел траур! Я хочу спокойствия! Хочу, чтобы это самое спокойствие и новый день я встретил со своей семьей! Не в моих силах после тех трёх месяцев трястись из-за тебя снова! Хватит упираться, пойдём!       – Цзян Чен.       – Нет! Не хочу ничего слышать! Ты мне надоел! Альтруист хренов! Помогатор! Даже не смей подавать голос! Всё! Забудь, что я сказал! Запру тебя в Пристани Лотоса, чтобы шагу без моего ведома ступить не мог! И флейту твою дурацкую отберу! Получишь её лишь тогда, когда на путь Меча вернешься и забудешь про эту свою дурь!       – Цзян Чен!       – Я сказал: не смей подавать голос! Тем более – повышать его на меня! – он тряхнул Вей Усяня за запястье и прогрохотал не своим, звенящим тоном. – Я Глава Ордена Юньмэн Цзян! Слышишь?! – и отчеканил каждое слово. – Я! Глава! Ордена! Юньмэн Цзян! А ты! Мой адепт! Я сказал тебе идти со мной – значит, ты идешь со мной! Приказ – и точка! Не терплю от тебя пререканий!       Цзян Чен хотел было сказать что-то ещё, но почувствовал, что его легкие покинул воздух, горло защипало морозом, и он смог лишь с утихающим стремительно голосом просипеть что-то нечленораздельное.       Вей Усянь мягко высвободил руку и сделал шаг назад с непроницаемым выражением лица. Кукольные глаза смотрели не отрываясь от Цзян Чена, а ноги методично ступали во тьму – да так смело, будто у Вей Усяня были глаза на затылке. Мрак сделался будто бы осязаемым: дымчатые щупальца скользнули по белому лицу, утопили в вязкой черноте шею, щеки, всё тело и лицо.       Цзян Чен отчаянно вытянул руку вперёд и подорвался вслед за таящим, точно снежинка на ладони, Вей Усянем.       – Лисёныш!!! – болезненно сипел он, но слова в самом деле не звучали, потому как тонули в непроходимом коридоре чем-то заполненным горла.       Пещера исчезла вместе с тем непривычным идеальным порядком. Пропал и Вень Нин, скрытый грудой бумажек, исписанных какими-то нелепыми карикатурами, изображающими чьё-то возмущенное лицо.       Всё растаяло во мгле – и Цзян Чену показалось, что вместе со всем утонул и он сам.       Его будто бы бросило в ледяную воду, а зазвучавший, казалось бы, отовсюду родной голос хладнокровно, безразлично протянул:       – Забудь, Цзян Чен. Нет больше двух героев ордена Юньмэн Цзян. Я – отступник. И… уже не смогу быть героем. Тем более таким, какой был бы достоен встать рядом с тобой. Я знаю, тебе тяжело. Заклинатели обвиняют орден из-за меня… – голос в приглушённой солью печали усмехнулся. – В таком случае… Объяви меня предателем…       Цзян Чен забарахтался в толще воды, пронзительно закричал, но получилось лишь распустить по отчужденной мгле лишь многочисленные пузыри драгоценного воздуха.       – Скажи, что я – позорная псина. Предал тебя. Нанёс ножевой удар в спину. Что оказался пригретой на груди змеёй. Скажи… что я больше не являюсь адептом ордена Юньмэн Цзян, ведь адепты ордена Юньмэн Цзян – герои. Не отступники, подобно мне… Не… не такие, как я. Они чистые, благородные и с честью несущие в мир добро и процветание, – голос повторил, выделяя. – Не такие, как я.       Цзян Чен безудержно крутил головой и точно безумец в самой яркой стадии бил руками по плотным стенам вокруг него, и кричал, кричал, кричал… Он знал, что его почему-то не слышимые слова доходили до адресата, но… ему было также известно, что эти полные горечи, непонимания и пылкого возмущения слова были жестоким в своем равнодушии образом отвергнуты.       – Скажи, что всё, что делал, делает и сделает Вей Усянь, никак отныне не касается ордена Юньмэн Цзян. Я – отдельная от него переменная. Братские узы забыты, а я брошен во тьму, будучи потерявшим человеческий облик отступником… Ты всё ещё мой маленький братец, посему...       – Вей Усянь!!!       Цзян Чен судорожно глотнул воздух и закашлялся, внезапно ударяясь коленками о гравий. К нему подскочили, точно переполошенные птенцы, адепты и взволнованно загалдели:       – Глава Ордена! Глава Ордена! Что с вами?!       – Я… – просипел Цзян Чен, неприятно чувствуя яркую сухость во рту. – Где… я?..       – Вас долго не было, а потом вы, будто подвязанная марионетка со стеклянным взглядом, ломано ступая, вышли из-за деревьев!       – И упали, содрогаясь от нехватки воздуха!       – В чем дело?! Что случилось?! Неужто шисюн…       Цзян Чен поднес к глазам ладонь и увидел, что та сильно дрожит – как и весь он, впрочем: буквально с головы до пят. Гулко сглотнув, Цзян Чен просипел, наступая себе на хвост:       – Отступник…       – Что?.. – не поняли адепты и склонились к нему ближе, дабы не пропустить и слова.       Бледность стала куда более выраженной, когда Цзян Чен прокрутил у себя в голове каждое услышанное им слово:       – Предатель…       Глаза юношей широко округлились в неверии. Половина из толпы закачала головами не в силах принять реальность.       Цзян Чен стеклянными глазами принялся созерцать гравий и… понимать.       Понимать, что вес его слов для его Лисёныша – ничто. Что тот уже всё для себя решил… Что тот предпочтёт погореть вместе с «ни в чем не повинными людьми». Для него лучше стать отступником и предателем, чем позволить горсте адептов клана Вень погибнуть.       Его спина обессиленно согнулась, а лоб упал на сложенные на земле ладони, упершись в костяшки. Плечи ломко затряслись, а с губ сорвалось искреннее, плаксивое, задушенное:       – Предатель…       И никому из толпы не было ведомо, что прямо в этот момент на верхушке одной из иссохших елей стояла натянутая, точно струна гуциня, фигура. Не могущие задрожать от переизбытка чувств руки скрылись за спиной. Хлесткие черные волосы угрожающими змеями крутились в воздухе и разрезали собой пространство.       Ледяной взгляд, ровный, будто водная гладь в штиль; полный безразличия, отстраненности и отчужденности, равнодушия – но такой вибрирующий и готовый взорваться под слоем соли и льда – приковался к согнувшейся спине и отказался её отпускать.       Алые капли стремительным потоком уливали щеки и ворот одежд. Губы изображали собой невозмутимую линию, и лишь Небытию было известно, как бы им сейчас хотелось исключительно не красиво скривиться от невыносимой боли – лишь бы не тишина… – совсем как в тот самый день… – лишь бы не тишина…       – Прости, мой маленький братец, – шепнул Вей Усянь. – Но так нужно. Я уже приношу тебе проблем. Моя задача выполнена. Я вернулся… Я увидел вас… Попрощался… Но мое присутствие рядом с людьми – нонсенс. Я хочу остаться с тобой дома. Хочу быть человеком. Но не могу. Я убийца. Я приношу тебе проблем. Может быть… когда-нибудь… Все уляжется, и я смогу вновь вернуться домой, пусть уже и не как адепт ордена Юньмэн Цзян, – он невесело усмехнулся. – Ведь я уже давно не адепт ордена Юньмэн Цзян. На самом деле настоящий адепт прославленного именитого ордена давно уже сгинул, а на его место встал самозванец… Цзян Чен… Ты всё ещё мой маленький братец, посему… Посему мне должно отступить во тьму, где мне самое место. И… уже оттуда наблюдать. Я по-прежнему на твоей стороне. Пусть… ты меня и не видишь.       Сверкнул солнечный блик, и фигура исчезла. Но увы, именно в этот момент Цзян Чен, будто бы что-то почувствовав, резко обернулся и наткнулся лишь на глухую пустоту.

– Пока над нашими головами горят звёзды и светит яркое солнце, пока мы оба существуем в этом мире, нашим дорогам жизни будет суждено пересечься вновь…