В ожидании тепла

***

Раз игрок, и два игрок, Тут и там нам поле! Раз ячейка, два ячейка, Ну же, ставь скорей фигуру! Я хожу, и я вожу, Ты пока не в доле. Раз секунда, два секунда. Хоб! – и ты в неволе. Раз момент, и два момент – Что ты будешь делать?.. Тик-так, тик-так. Скоро утро к нам нагрянет, Должно будет всем вставать. И забавам стоит завершиться, Коль уж время всё ушло. Тик-так, тик-так… Ты попался, мой дружок! И теперь уж твой кружок – Тот, в котором ты станцуешь нам Свой последний пам-пам-пам…

***

      Было холодно, но его окутывало пламя азарта.       Вей Усянь стоял с нарочито спокойным выражением лица, равнодушно глядя на то, как главы кланов, напыщенно задирая носы к небу, объясняют суть охоты и посвящают каждого прибывшего на ночные игрища адепта в детали: где, когда, как видел; что именно видел.       Уже спустя десять минут все стоящие на площади – и даже некоторые любопытные зеваки – знали, кого именно видел адепт клана Яо.       Некоего… юношу… Длинные чёрные волосы, стройный, бледный профиль с точёными скулами; вытянутые с окрашенными в белый кончиками ушки, припавшие к затылку; примерно в пять с половиной чи ростом.       Только пару минут назад стихли волнения и возмущения. Заклинатели не хотели верить, что хули-цзин, кою они будут сейчас ловить, при жизни был мужчиной. Для их картины мира было нонсенсом, что молодой господин может стать жертвой похоти другого господина и в муках уйти в мир иной. Многие в один голос твердили, что адепт Яо обознался и на самом деле то была не очень складная женщина.       Не получившие должного удовлетворения охотой на горе Байфен заклинатели ордена Цзинь вовсю шушукались между собой и враждебно поглядывали на стоящего в отдалении без малейшего признака интереса к происходящему Вей Усяня.       Цзян Чен топал ногой и лихорадочно пытался придумать план действий. Недавний разговор повлиял на его восприятие этого вида нечисти, потому теперь у него не выходило спокойно охотиться на лису и думать о том, чтобы отправить её на костёр – совестно было.       И потому он старательно придумывал вариант, при котором стало бы доступно не задеть репутацию ордена, свою, брата и не дать хули-цзин умереть во второй раз донельзя мучительно.       А вот Вей Усянь ничуть не был взволнован мыслью о предстоящей охоте.       Охоте на него.       Всё естество заполнил азарт. Жгучий. Животный. Ему приходилось закрывать нижнюю половину лица веером, дабы никому не был виден его полный сумасшедшего предвкушения от скорой динамичной игры и хищного буйства оскал.       «Говорите, говорите… А я пока…» – его голодный взгляд упал на задравшего подбородок молодого человека. Совсем ещё юноша, но надменности в его облике уже было столько, что впору всем им захлебнуться, стоя рядом с ним лишние пары секунд. – «Придумаю, что делать с тобой…»       – Слушайте все сюда! – объявил глава клана Яо, чрезвычайно гордый тем, что именно его адепт обнаружил хули-цзин – да и не абы кого, а саму Флорибунду! – Часть наших адептов останется здесь, дабы отрезать лису путь отхода и в случае чего обезопасить от неоправданных рисков местных, – чем больше он говорил, тем больше раздувалось от самомнения его лицо. – А остальные разделятся. Кто быстрее поймает и приведёт на площадь этого Лиса, должен запустить в небо сигнальный огонь, чтобы остальные прекратили поиски и вернулись на зрелище…       Толпа зааплодировала и засвистела, предвкушая пламя кострища.       – Прошу, товарищи-заклинатели, возьмите каждый по сигнальному огню и выдвигайтесь!       Как было оговорено, часть адептов из разных кланов осталась на площади и упёрла свои сосредоточенные щелки в темень, чтобы в случае чего молниеносно среагировать на появление врага.       Вей Усянь продолжил беспечно обмахиваться веером, чем знатно подбешивал Цзян Чена. Тот раздраженно шепнул ему:       – Вей Усянь! Мы на ночной охоте, а ты с веером возишься?! Не ты ли мне говорил, что лисичкам нужно оказывать больше уважения? Сейчас нам нужно сосредоточиться, дабы перехватить её… – он кашлянул и исправился. – Точнее, его. Найдём этого лиса и упокоим. А заклинателям – шиш с хреном!..       Вей Усянь рассеянно кивнул, продолжая сверлить глазами спину того сдавшего его адепта. Юркий язычок плотоядно вылизывал задние стороны зубов, искренне жалея, что сейчас ему остается довольствоваться лишь поверхностью собственных зубов, а не… чьих-то костей…       Он с глухим щелчком одним кратким движением захлопнул веер, выгнул бровь и, усмехаясь не вызывающей хороших предчувствий в глубине сердца улыбкой, проворковал:       – Конечно, маленький братец… А как иначе? – Вей Усянь по-лисьи опасно сощурился и прошелестел. – А как иначе…       Они бок о бок последовали на северо-запад по наводке Вей Усяня – ведь тот адепт пошёл на север, – но их перехватил на секундную перепалку Цзинь Цзысюнь, выставивший на Вей Усяня палец:       – Вей Усянь! – Цзян Чен застыл, но спустя секунду сделал шаг вперёд, закрывая своего шисюна собой, и прорычал:       – Даже не думайте, молодой господин Цзинь… Сейчас не время для ваших возмущений. Если и вправду считаете себя достойней – покажите свои умения на деле, а не на словах. Не тратьте воздух на бессмысленные вопли. Увидимся, – он не стал дожидаться, пока Цзинь Цзысюнь оправится после того, как его грубо перебили, и, схватив Вей Усяня за запястье, потащил его дальше, попутно сердито шипя. – Этот павлин-младший уже мне оскомину набил! Ирод! Как чёрт из табакерки вылазит, ей Богу! Что старший, что младший – два разукрашенных чмошника.       Вей Усянь фыркнул, молча соглашаясь, ненавязчиво высвободил запястье из хватки Цзян Чена и стремительным шагом буквально полетел вперёд, не оставляя на земле следов, на ходу тихонько бросая Цзян Чену свой шершавый шепоток, полный урчащих ноток:       – Тише, маленький братец, тише. Ты же в курсе? На охоте стоит быть как можно незаметнее…       Тот цыкнул, оправляя рукав, и поспешил за ним следом, приглушённо бурча:       – Вей Усянь, когда ты стал таким быстрым?..       – Это не я стал быстрее, а ты – медленнее. Побольше чай с выпечкой на пару с главами орденов на пиршествах распивай.       Цзян Чен задохнулся и замахнулся на него в полушутливом возмущении:       – Скотина! У меня почти что идеальная физическая подготовка!       Вей Усянь резонно заметил:       – Вот именно. «Почти что», – инстинктивно ощущая подступающие вопли Цзян Чена, он решил пойти на попятную и свернуть в иное, более насущное, русло. – Ладно. Об этом потом. Сейчас – охота, – Вей Усянь отвернулся, пряча алый блеск в глазах, яблоки которых в сумасшедшем темпе завертелись и безошибочно отыскали летящего на всех парах в сторону озера близ канавы того адепта клана Яо – Юнь Цихао, кажется. Хули-цзин утробно заурчал, вставая на дыбы. – Сейчас… охота…

***

      Они бродили по лесу в течение часа или полутора, но ожидаемо ничего и никого не нашли.       Взятые на ночную охоту адепты Цзян разбрелись по указу Цзян Чена, и они остались одни: только он и Вей Усянь…       Ночной лес был тих: не пели свои песни цикады или чем-то вечно взволнованные совы; даже речушки не журчали, заливаясь смехом от их неудач. Абсолютная пустошь – точно вакуум, который создали, выкачав все звуки, а вместе с ними – в определённых ареалах – и воздух.       Цзян Чен в очередной раз закашлялся, потёр ноющий от недостатка кислорода висок и грубо отбросил в сторону вставшую на его пути на уровне лица лиану, выругавшись:       – Да что ж за блядство! Никого нет: глушь и пустошь. Даже зверей нет – все попрятались и дрыхнут спокойно. Одни мы, как дебилы, ходим-бродим, хернёй страдаем, ищем море-погоду… Может, этот придурок обладает первоклассно херовым зрением и великолепным воображением? Авось, и нет тут никого!       Вей Усянь сухо ответил, не оглядываясь:       – Терпи и внимательнее вглядывайся в окружение, – его радужка сверкнула нетерпеливым алым, а язычок мимолетным движением мазнул губы.       Уже прошло достаточно времени, чтобы стало возможным воплотить в реальность созревший в его голове план…       Цзян Чен состряпал корчащуюся рожицу, передразнив идущего к нему спиной Вей Усяня, и махнул рукой, не желая даже обращать лишнюю крупицу внимания на этого неожиданного сноба, напустившего на себя личину его брата. Он пробурчал, расчищая от зарослей себе дорогу:       – Кошмар, Вей Усянь, куда ты нас завёл. Сюда точно не ступала нога человека! Ты погляди, курмыши какие. Без какого-либо источника света, вдвоем – мне кажется, мы просто-напросто подвернём себе ногу об эти коряги, свалимся в какую-нибудь яму и свернем себе шеи! Пойдём обратно. Если кто-то что-то и найдёт, то всё равно притащит на площадь. Будем действовать по ситуации, – Цзян Чен приглушённо зевнул, прикрыв рот рукой. – Да и к тому же, уже скоро рассвет. А у нас и без того день был весьма насыщен. С ног валюсь…       Вей Усянь скосил в его сторону кукольные глаза и безэмоционально протянул:       – Терпения, мой маленький братец, терпения…       Тот фыркнул, язвительно передразнивая:       – Терпения, братец, терпения…       Лежащий в чащобе холодок пробежался по оголенным участкам тела и заставил передернуться Цзян Чена, что неосознанно приобнял себя за плечи и, едва ли не стуча зубами, пробормотал:       – Вей Усянь, что-то лес какой-то тут стрёмный… Не нравится он мне… Здесь тут точно что-то не чисто. Может, парочку талисманов сожжём?       Вей Усянь чуть повернул по направлению к нему голову и бесстрастно протянул голосом, лишённых человеческих чувств:       – Можно...       Цзян Чен полез в мешочек цянькунь за талисманом, обнаруживающим нечисть, и огненным талисманом, дабы, наплевав на всё, разжечь маленький походный факелок.       Ледяной лоскут сквозняка мазнул линию челюсти Цзян Чена и исчез во мгле за его спиной. Тот вздрогнул и, напряженно щурясь, уставился себе за спину:       – Вей Усянь.       – М?..       – Тут всё же, в самом деле, не всё так просто, – он опустил руки, так почему-то и не достав из мешочка цянькунь талисманы; мышцы его напряглись, а поза стала куда более крадущейся, вороватой и внимательной. – Ты что-нибудь заметил?       Вей Усянь рассеянно мурлыкнул, поворачиваясь в его сторону ещё на пару градусов:       – М-м-м?.. И что же я должен был заметить? Маленький братец…       Цзян Чен цыкнул:       – Дурак. Нашёл время. Серьёзнее. Тут правда что-то не так. Внутри все от внезапной тревоги свело, а кожу колет волнение на пару с заклинательскими инстинктами, – но вопреки собственным словам касательно просьбы «быть серьёзнее», съязвил. – Что такое, старший братец, навыки слабеют? Уже простого учуять не можешь?       Уголки губ Вей Усяня медленно поползли выше:       – Может…       Цзыдянь полыхнул краткой-краткой вспышечкой. Цзян Чен дрогнул и зашипел:       – Что такое?! – он поднёс руку к лицу и сощурился, пытаясь разглядеть причину секундного «короткого замыкания». – Лисёныш, ты это видел? Почему Цзыдянь вдруг полыхнул зарядом?       – А что?..       – Ну… – сухо протянул Цзян Чен. – Ты же помнишь, да? Цзыдянь начинает сходить с ума, если рядом, в непосредственной близости от его хозяина, притаилась сильная тварь, грозящаяся напасть. Видел? Неужто… – Саньду клацнул, показываясь из ножен на пару цуней. – Здесь и вправду кто-то есть? – он побелел. – Или… Здесь этот хули-цзин?       Вей Усянь, не отнимая ступней от земли, начал медленно поворачиваться к Цзян Чену… Тот вскинул взгляд, чтобы продолжить вслух рассуждать, но застыл, а тугой жгут испуганного волнения и напряжения в груди затянулся туже.       Идеально прямой силуэт, крутясь на месте, точно поставленная на вращающийся постамент куколка, поворачивался к нему. На бледном – таком знакомом, но сейчас почему-то нет – лице красовалась жуткая полуулыбка с белыми острыми зубками и… вместе с ней – алые-алые глаза… зловеще сияющие во тьме…       Неожиданно красные губы разомкнулись и выпустили змеиный шепот, совсем не вяжущийся с образом человека:       – Может… – он сделал шаг вперёд: колено подогнулось, словно «шарнира» у куклы была сломана; плечи с щёлкающим звуком работающего механизма передвинулись, дабы сымитировать человеческую поступь; уголки рта поползли выше вместе с каждым сделанным по направлению к постепенно отступающему и достающему из ножен Саньду бледному от испуга Цзян Чену и образовали на прекрасном зимнем личике кровавый оскал от уха до уха. – Как думаешь, мой маленький братец, где же это неосознанное озабоченное животное?       Цзян Чен шипящим шепотом ругнулся:       – Какого черта?! – меч звякнул и разместился в ладони. – Кто ты такой?! Вей Усянь? Или?..       Цзыдянь вновь заискрил, но уже сильнее. Чем ближе оказывался к Цзян Чену некто, тем ярче были вспышки. И в конце концов, когда до него оставалось всего несколько чи, Цзыдянь обернулся плетью и змеёй окружил в пространстве Цзян Чена, готовый обороняться.       – Кто ты такой?!       Вей Усянь искаженным голосом захохотал, а его заливистый смешок прокатился по древесному коридору, отразился от спрятанных в ночной вязкой темени потолков эхо, имеющим тональность юношеского мелодичного голосочка:       – Да, мой маленький братец, кто я такой?..       Цзян Чен глубоко нахмурился и злостно прошипел, правой рукой хватая Цзыдянь, а левой – Саньду:       – Как смеешь ты называть меня так?! Ты точно не Вей Усянь!       Вей Усянь захлопал в ладоши, делая новый шаг к нему, и по новой засмеялся:       – Думаешь? Точно-точно я не Вей Усянь? – голова с щелчком и новым приступом безумных искорок в кровавых глазах склонилась на бок. – Тогда… где же Вей Усянь? И кто, по-твоему, я?..       Цзян Чен потерялся, но сразу же исправился, смело гаркнув:       – Ты – хули-цзин!       – Верно! – казалось, искренне порадовался Лис. – Но ты не ответил. Где тогда твой старший братец?       – Должно быть, ты его так же подверг своей гнусной иллюзии и завёл в укромную чащобу! – взвился Цзян Чен, делая храбрый шаг вперёд, складывая ручную печать и отправляя Саньду кружить вокруг него бдительной гадюкой, и поудобнее переложил в ладони Цзыдянь, что накалился добела. – Отвечай! Где он?!       Вей Усянь закачал головой под новый приступ искаженного смеха и смазанной тенью метнулся ближе к Цзян Чену:       – Это ты мне скажи…       Цзян Чен сверкнул глазами и, крутанувшись на месте, рубанул Цзыдянем по воздуху. Плеть разрезала пространство, но, к сожалению, цели не достигла, вместо этого заставила треснуть и обуглиться и без того печальное древо.       Он принялся наносить точные, хлесткие удары, желая отрезать хули-цзин руку, но тот танцующе уклонялся от каждого выпада гибкой родниковой волной и, казалось, вовсю забавлялся происходящим:       – Что такое? Навыки слабеют?..       Цзян Чен гаркнул, сильнее хмурясь:       – Не неси вздор, ублюдская лиса! Между прочим, мы собирались подарить тебе достойное забвение, а ты нападешь! Чучело! Неблагодарная сволочь!       Вей Усянь хохотал:       – Думаешь, раз я эмпат, то должен ведать о мыслях и намерениях, роющихся в ваших светлых головушках?? Это не так работает!!       – Да плевать я хотел, как там что работает! Отвечай на вопрос! Где Вей Усянь?!       Вей Усянь голой рукой перехватил летящую к нему на всей скорости накалённую плеть и за её конец дёрнул к себе опешившего Цзян Чена. Свет озарил белое лицо Вей Усяня и его полные безумства алые глаза:       – Здесь…       Цзян Чен, старательно заглушая испуг раздражением, цыкнул и попытался высвободить Цзыдянь:       – Что значит «здесь»?!       – То и значит! – заулыбался от уха до уха Лис. – Я, быть может, и юлящий плут, но когда отвечаю, то говорю одну только истину! – голова припала к груди, коснувшись подбородком горла, и Вей Усянь жутким воем пропел. – Это я, Вей Усянь! Я и есть Призрак Печальной Флорибунды! – и откинув голову резким движением назад, безумно захохотал, скаля зубы.       Цзян Чен побелел и возмущенно выдохнул:       – Чего?!       Вей Усянь взревел, схватил уже и второй рукой плеть, дёрнул Цзян Чена на себя и, упершись пятками в землю, закрутился вокруг собственной оси, вынуждая крепко держащегося за Цзыдянь Цзян Чена выругаться и приняться раскачиваться, точно на карусели, вокруг него и задевать собой торчащие в разные стороны сучья.       Он сумасшедше хохотал:       – Как тебе, маленький братец, как тебе? Как тебе наша игра? Нравится, нравится, нравится? Нравится же?!       Цзян Чен отплевался от попавшей в рот листвы и гаркнул:       – Пошёл на хуй! – он напряг руки и подтянулся ближе, намереваясь пнуть Лиса в грудь, но Вей Усянь разгадал его манёвр и, хитро хихикая, швырнул Цзян Чена в ближайший вековой дуб.       Тот вскрикнул, больно приложившись затылком о кору, но шустро встал, замерев на полусогнутых ногах, и воинственно наставил на Вей Усяня плеть.       Но Лису было более не интересно драться. Он игриво сверкнул глазами, улыбнулся краешком рта и лукаво поманил его указательным пальчиком. Цзян Чен цыкнул, собравшись напасть, но ему не хватило времени даже на то, чтобы моргнуть, а Лис уже ринулся в неизвестном направлении.       Он исказил в ледяной ярости лицо и крутанул в воздухе Цзыдянем, тем самым разрезав ближайшие ветки и обуглив их:       – Стоять! – и бросился за ним.       Цзян Чен высоко подпрыгнул, оттолкнулся от сука, что тотчас треснул и переломался, стоило ему уже исчезнуть впереди. Он несся, перескакивая с дерева на дерево, и пытался выследить то пропадающий, то выныривающий из мрака хохочущий силуэт.       С учётом возникшей погони в труднодоступном для драки и иных манёвров месте Цзян Чену оставалось лишь цыкнуть, вернуть Цзыдянь в обличье кольца и сосредоточиться на преследовании.       Насмехающийся над ним Лис танцующе перекрутился в воздухе, в полете повернулся к нему лицом, послал воздушный поцелуй, сделал сальто назад и вновь растворился во мгле.       Цзян Чен зарычал от гнева и ускорился.       Таким образом они быстро достигли укромной полянки, скрытой от всего мира сосновым кольцом. Меж стволов сгустилась неестественная темень, а коряги от тех встречавшихся им по пути почти что иссохших кедров, оплетённых повиликами и лианами, выворачивали свои костлявые руки под невозможными, неприятными глазу углами и в жуткой плотоядной манере тянули к ним из темноты свои когтистые пальцы, обтянутые тонким слоем древесной кожи.       Шаркнула подошва по сухой, будто бы погоревшей некогда траве, звуча в вакуумном безмолвии чрезвычайно громко.       Поляна была открыта и являлась прекрасной площадкой для боя. Впереди показалась знакомая спина, и Цзян Чен поспешил этим воспользоваться, потому как тотчас оттолкнулся носком от земли, полетел вперёд, на ходу намереваясь обернуть Цзыдянь плетью и полоснуть по тылу врага.       Но… не тут-то было.       Он исказил лицо, инстинктивно затормозил, когда буквально на глазах в пространстве, мигая неприятными кровавыми помехами, случилась иллюзия: бегущий в противоположном направлении от него Лис никуда не делся, словно Хули-цзин переступил некий барьер. Тот будто бы отзеркалил его траекторию пути, отразив фигуру. Казалось, что теперь точно такой же демон бежал прямо на него, демонстрируя хищные щёлки и угрожая растопыренными в разные стороны когтистыми пальцами.       Цзян Чен не успел бы среагировать в любом случае, ведь это было за пределом человеческих возможностей. Глаза испуганно округлились до размера расплющенного телегой медяка, а зрачки, напротив, – сузились.       Вот, казалось бы, только что угрожающе несущийся на него мужчина был в нескольких чжанах от него, а теперь, едва Цзян Чен приоткрыл глаза, – он уже перед ним!       Два сведённых пальца – указательный и средний – под довольный, шкодливый смешок ударили его между бровей.       Цзян Чен закатил темнеющие от исчезающего признака присутствия сознания глаза и, запутавшись на ходу в ногах, повалился в готовые подхватить его объятия.       Вей Усянь прикрыл свободной от удерживания Цзян Чена рукой рот, дабы заглушить лисье фырканье и хихиканье.       – Попался, маленький братец, попался… – Цзыдянь возмущенно заискрил и гадюкой взвился, но оказался вновь перехвачен твёрдой рукой. Он поднёс кончик плети к своему лицу и любовно проворковал, придавая тембру сладость и чарующую низость… – Цзыдянь… Что ж ты на меня нападешь?.. Нехорошо так… Это же я, Сянь-Сянь. Неужто не узнал меня, м? – Вей Усянь кокетливо усмехнулся и склонился ещё ближе к будто бы завороженной плети. – Ну же… расслабься… не нападай на меня. Мне же больно… Я не причиню вред Цзян Чену. Я же… Вей Ин… Помнишь меня?       Цзыдянь, полностью очарованный, потух и безвольно повис в ладони Вей Усяня, что ласково улыбнулся:       – Умница, Цзыдянь, – радужки сверкнули мистическим цветом. – Ты только не выдавай меня больше так, ладненько? – плеть, точно самый преданный зверёк, обвила кисть Вей Усяня и затихла, готовая повиноваться. – Отличненько…       Цзыдянь, ведомый мыслями Вей Усяня, сверкнул и обернулся кольцом на изящном безымянном пальце. Лис удовлетворенно усмехнулся и звонко щёлкнул пальцами.       Цзян Чен, доселе покоившийся в изгибе локтя Вей Усяня, весь вспыхнул и растворился во Всём. На его месте остались лишь лиловые огоньки, что степенным снежком осели на землю и растаяли.       А на ладони Лиса теперь лежала карта с фиолетовой рубашкой…       Вей Усянь весело хмыкнул, виртуозно перекрутив костяшками и тыльными сторонами пальцев карту:       – А теперь… – из зарослей вылетел чей-то меч, нацеленный прямо ему в сердце. Радужки Лиса заискрили убийственным алым. С губ слетело шипение. – С тобой…       Вей Усянь молниеносно развернулся и с легкостью остановил мчащее на него оружие, кратким движением ладони перехватив лезвие.       – Дорогой мой друг, – он виновато улыбнулся, словно извиняясь за грубость, и сладко проворковал, по-лисьи щурясь. – А ты знал, что подглядывать нехорошо?       Меч задёргался, силясь выбраться, но не преуспевая в этом. Вей Усянь скосил глаза на место у крестовины и выпятил губу:       – Синъюэ?* Симпатичненькое имечко, – он воззрился на небо и мурлыкнул. – Как раз сейчас середина лунного цикла… Тебе не кажется, что это очень удачное совпадение? А ведь удачные совпадения устилают дорогу к не менее удачным событиям и исходам! Сулит везение и благоприятный исход задуманного.       Юнь Цихао воинственно выскочил из зарослей, бросая в него стопку полыхающих светлой ци талисманов:       – Сгинь, шлюха!       Вей Усянь, будто бы борясь с надоедливой мухой, уклонился, нарочито обиженно вскидывая брови:       – За что так гру-у-убо? Я же тебя не обзываю, – он надул губы в инфантильной манере и играючи подбросил колечко. – Невежливый ты совсем! Подглядываешь, грубишь, без предупреждения нападаешь – чему вас учат в этом клане Яо? – Цзыдянь с тонким звоном приземлился на ладонь.       Молодой человек стиснул зубы и процедил:       – Ублюдок… – он проорал. – Что ты сделал с Главой ордена Цзян?!       Лис невинно поинтересовался:       – С Цзян Ченом? – точно будучи не уверенным в собственной догадке, Вей Усянь показал зажатую между кончиками указательного и среднего пальцев карту. – А что я такого сделал с моим маленьким братцем?       Юнь Цихао в гневе сощурился и принялся кружить вокруг него, выжидая момента для нападения:       – Не знаю! Но явно что-то ужасное! Ты пленил его?! Бесстыжий! Он считал тебя братом, доверял, а ты подкрался, воспользовался оказанным доверием и пленил, дабы высосать душу и пожрать сердце! – губы его едко скривились. – Или ещё чего похуже… Во всяком случае, лучше уж такая смерть, чем смерть, будучи обесчещенным такой грязной шавкой, как ты!       Вей Усянь чуть нахмурился, а градус вокруг него ощутимо упал, но тем не менее голос его остался весьма приветлив и учтив:       – Забываешься, друг мой. Цзян Чен – мой маленький братец. Как же я могу возжелать его?       Адепт в явном чувстве омерзения скривился:       – Откуда мне знать? Не я же… – он даже не нашёл в себе сил договорить, ибо искренне считал, что эти слова запачкают его язык, потому лишь передёрнулся всем телом. – Какая разница! Я пришёл сюда, не чтобы с тобой беседовать! Верни Главу ордена Цзян – и так и быть, я убью тебя быстро: просто-напросто прошью твоё сердце своим мечом! Обещаю, боли ты не испытаешь, – Юнь Цихао опасно сузил глаза. – Но в противном случае знай: я утащу тебя в город для публичной казни. Будешь полыхать в огне до того момента, пока не обратишься в прах и не смешаешься с уличной грязью!       Вей Усянь рассеянно протянул:       – А не слишком ты самоуверен? Условия мне ещё ставишь… Не боишься, что можешь проиграть? Всё-таки на моём счету пятьдесят человек всего лишь за какой-то месяц. А я ведь ещё молод! – он заулыбался, обнажая хищные клычки. – На твоем месте я бы так не распушал хвост.       Юнь Цихао пренебрежительно цыкнул:       – Но ты не на моём месте, – его оценивающий взгляд прошёлся по фигуре Вей Усяня. – Ты всего лишь грязный лис. Так ещё и мужчина. Подумать только! Как так вышло, что мужчина стал хули-цзин? Вей Усянь? Ты же в самом деле Вей Усянь? – он невольно хохотнул. – Вот так дела! Кто бы мог подумать, что первый ученик ордена Цзян позволит взять себя какому-то мужику и сдохнет! – но вслед за этим досадливо цыкнул. – Вот только… неясно, почему мы тебя не заметили… Столько времени находился у нас под носом, но никто даже намёка на твою демоническую ипостась не уловил! Как это так?       Вей Усянь простодушно оскалился:       – О, всё просто. Я очень сильный демон! – загадочно хихикая, Лис сощурился, прикрывая лицо картой. – Не стоит меня недооценивать просто потому, что я молод. Пусть мне и полгода с небольшим, я очень даже могу заставить тебя и многих заклинателей попотеть. А вот ты, – Вей Усянь наклонился вперёд и за какое-то мгновение преодолел дистанцию в несколько чжанов, оказавшись за спиной Юнь Цихао. – Если ты такой сильный заклинатель, что смеет ставить мне условия и так открыто брезговать, – в момент выросший коготок невесомо царапнул чужое плечо. – Почему тогда тоже не признал во мне лису?       Юнь Цихао отскочил, будто ошпаренный, и в отвращении скривился:       – Не смей меня трогать! – он картинно отплевался и отряхнул то место, коего «коснулся» Вей Усянь. – До чего же противно… Кто знает, чего касались эти руки… Не смей меня пачкать!       Дно алых глаз потемнело, но Юнь Цихао не уловил этого очевидного признака скорой расправы. Напротив, он резко нырнул за пазуху и швырнул в Вей Усяня новую порцию талисманов:       – Сгинь!       Вей Усянь скучающе уклонился и по новой перебросил карту из одной руки в другую:       – И это все? – он язвительно округлил глаза. – О, прославленный, могучий заклинатель! – выражение его потемнело, утратив беспечную веселость и уступив место мрачности и угрожающей тишине. – В чём дело? А? Мы уже столько времени болтаем, но ты ещё даже не задел меня… – он нарочно сделал акцент на «болтаем», так как Юнь Цихао недавно сказал, что пришёл сюда не из-за поисков дружеской беседы.       Адепт ощерился:       – Ублюдская шавка! – и бросился на него, на ходу пытаясь призвать меч – но безуспешно, ибо хватка Вей Усяня была крепкой. – Само твоё существование и столь долгое пребывание среди возвышенного общества заклинателей – оскорбительно! – он отломил брусок дерева и принялся размахивать им вместо оружия. – Ты ещё даже имел наглость поучаствовать в ночной охоте на горе Байфен! Не удивительно, что орден Юньмен Цзян занял первое место в этом состязании! Жалкая сучка! Посмел осквернить своей грязью священное мероприятие мира совершенствующихся! Даже присутствие твоё там – вопиющий нонсенс! – Юнь Цихао сделал выпад, намереваясь выбить карту, но Вей Усянь смазанной тенью отошёл в сторону и материализовался на ближайшей ветке. – Интересно, на тебя так повлияли те пять дюжин мужчин, раз ты забыл, что такое честь и достоинство заклинателя?! Должно быть, понравилось, как они тебя имели, раз все здоровые мысли из головы вылетели! Ни о чем, кроме членов думать не можешь, раз позволил себе задуматься об участии в таком возвышенном событии! – он наносил удар за ударом, выпад за выпадом, попутно выкрикивая гнусные оскорбления. – Грязно! Пошло! Унизительно! Бесстыдно! Позорище!       Волосы на макушке и затылке стянул лед. Юнь Цихао непроизвольно вскрикнул, когда его за них дёрнули назад и приподняли над землей. За спиной остро ощутился холод свежевырытой могилы, а также темень потустороннего мира вперемешку со студёной, свернувшейся кровью. В ухо зашелестел нарочито спокойный, оттого звенящий, голос:       – Что ты там сказал? – тон приобрел угрожающе рычащие в межстрочье нотки. – А то что-то на слух жалуюсь… – пальцы впились в кожу головы сильнее, отчего на глазах Юнь Цихао выступили непрошеные слёзы.       – Мерзостная тварь! Прочь! Как ты смеешь?! Отпусти меня! – он скорчился, призывая Синъюэ себе на подмогу, но тот был плотно зажат в свободной руке замершего за его спиной демона.       – Что-что?.. – Вей Усянь показательно поднял меч на уровень глаз Юнь Цихао и издевательски выдохнул с "сожалением" в тоне. – Подскажи-ка мне, это твой ножичек? Хочешь назад?       Юнь Цихао скривился, сжав зубы, и вознамерился что-то сказать, но его перебил искаженный рык:       – Мне не нравится, – и последовавший за ним треск на пару со звоном ломающегося вдребезги оружия заставил адепта в глубоком шоке замолчать. Руки небрежно стряхнули наземь металлические осколки. – А теперь…       Вей Усянь небрежным махом отбросил молодого человека на несколько чжанов, заставив того проехаться по всем корягам и если не переломать себе парочку костей, то точно вывихнуть парочку суставов.       Юнь Цихао вскричал:       – Ты! – он откашлялся и с ужасом заметил на своих ладонях кровь. Он попытался встать, но инстинкты заклинателя вынудили его первее вскинуть взгляд. – Да кто ты в конце концов такой?! – внутри у него всё застыло от прострелившего голову осознания. – Хули-цзин! Как ты смог мало того, что коснуться моего священного меча, так ещё и разбить его на мелкие осколки?!       Вей Усянь, бесстрастно шагая к нему, холодно протянул:       – Ты совсем не делаешь выводов из увиденного. Твой уровень самосовершенствования донельзя смешон, – приблизившись, он наступил Юнь Цихао на запястье и вдавил его в выступающий из земли дубовый корень. – Разве не ты высиживал там в кустах, пока я играл с маленьким братцем? Разве не видел, что я с лёгкостью ликвидировал опасность в лице Цзыдяня? – Лис насмешливо сощурился. – Разве тебе это ни о чём не сказало?       Внутри Юнь Цихао всё похолодело от страха, но так уж вышло, что инстинкт самосохранения на пару с умением держать язык за зубами, когда того требовала ситуация, у него напрочь отсутствовал:       – Хули-цзин! Сколько у тебя хвостов?! Отвечай!       Вей Усянь пренебрежительно цыкнул и оскалился:       – Хочешь знать, сколько у меня хвостов?.. – он повёл плечами, подбочениваясь, и из одной из складок одежд выполз блестящий чёрный хвост. – Давай-ка вместе посчитаем. В математике счёта у тебя не должно же быть проблем, да? Итак, смотри. Один, – следом с другой стороны от него вылез ещё один хвост. – Два, – третий хвост пополз по земле и змеёй обвил правую ногу Юнь Цихао. – Три… – четвёртый, сопровождаемый вниманием всё больше и большие расширяющихся глаз, выполз из-под юбки и обвил левую лодыжку. – Четыре… – пятый сковал одно запястье, а подоспевший шестой – другое. – Пять, шесть, – остальные три остались болтаться в воздухе на случай, если понадобится подмога. Они весело крутились за спиной Лиса и будто бы в самом деле смеялись над угодившей в ловушку жертвой. Вей Усянь мило улыбнулся, но кукольный взгляд, сопровождающий эту улыбку, придал его лицу донельзя жуткий и пробирающий до костей вид. – А за моей спиной ещё три. Итого: девять, – он склонился к съёжившемуся Юнь Цихао и выдохнул. – Я удовлетворил твоё любопытство?       Юнь Цихао лихорадочно замотал головой:       – Н-не может быть. Этого не может быть!       Вей Усянь вскинул брови:       – Почему не может?       – Тебе около полугода! Как у тебя может быть девять хвостов?! Для этого нужно совершенствоваться тысячу лет!       На его слова Вей Усянь не выдержал и рассмеялся, запрокинув голову:       – Дурачок! Ха-ха-ха! – его веселый смех медленно, но верно перетекал в истерический или даже маниакальный хохот. – Ха-ха-ха-ха-ха, какой же ты дурачок! Слов моих нет. А ещё заклинателем зовётся! – он в издевательской манере постучал его кулаком по лбу, сопровождая каждый удар словом. – Ду-рак. Совсем не думаешь го-ло-вой! Ха-ха-ха! Ну так даже лучше, знаешь? Ведь это значит, что мне не придётся лезть из кожи вон, чтобы замести свои следы! Всё складывается как нельзя лучше!       Юнь Цихао побелел и гулко сглотнул:       – Что ты имеешь в виду?!       – А то… – он вновь стукнул его по лбу. – Что я собираюсь поиграть с тобой и впоследствии бросить бедного тебя на растерзание твоим же дружкам! – Вей Усянь безумно округлил глаза. – Во-о-оу, – и по новой расхохотался.       Адепт в неверии закачал головой и пробулькал:       – Да ты же… Да ты же…       – Что? Ну же, не стесняйся! – кулак тяжелее, чем до этого, опустился на голову и проделал в земле углубление размером с чужой затылок. – Говори же! Не думай, что если будешь молчать, то сможешь убедить меня в том, что у тебя есть голова на плечах. Будь она у тебя, ты не оскорблял бы Печальную Флорибунду, находясь с ней один на один в глуши, будучи совершенно безоружным!       – Да ты же в самом деле безумен! – казалось, ещё немного – и глаза Юнь Цихао вылезут из орбит.       Он не боялся скорой смерти. Он невероятно страшился того, что это чудовище скрывалось среди них так долго и искусно, что если б не его – чудовища – малейший промах, то никто бы об этом не узнал – и Юнь Цихао был уверен, что никто и не узнает впоследствии, ведь тот, кто мог бы рассказать об этом – а именно, он, – будет скоро мёртв.       Его до дрожи холодил и пугал факт, что никто не смог заподозрить в тёмном заклинателе могущественного демона. Страшило, что никто так и не прознает об этом.       И Юнь Цихао не ведал, к каким катастрофам приведёт это незнание… Но догадываться ему было так же страшно.       Внезапно пересохшие губы оторопело шептали:       – Безумец… безумец… ты в самом деле безумец… – и то верно, будь Вей Усянь в своём уме, можно было бы ещё теплить надежду о возможном спасении мира совершенствующихся.       Но глядя в эти залитые кровью и сумасшедшим блеском глаза, он понимал, что рано или поздно мир заклинателей падет.       Вей Усянь маниакально зашептал:       – Да, да, да… Ты всё правильно понял, – он, не касаясь кожи, прошёлся носом по линии чужой челюсти, шумно вдыхая запах и высовывая изо рта длинный язык. – М-м-м… каков на вкус твой глубинный страх… – Лис шутливо, издевательски дунул ему в лицо. – Сладок!.. – когти принялись любовно вырисовывать на чужой щеке замысловатые узоры и потихоньку царапать её до крови.       Откуда-то сверху донеслось взбудораженное карканье. То был пришедший с новостями Юй. Вей Усянь выпрямился, по-прежнему удерживая свою игрушку хвостами, и подставил запястье в качестве жёрдочки для ворона. Он прошелестел:       – Чем порадуешь?..       Ворон возбуждённо защебетал о чём-то. Вей Усянь внимательно всматривался в его мордочку и слушал. Будто бы и вправду что-то понимал.       Юнь Цихао смотрел на них со своего места и всё больше и больше промерзал. Ему было жутко. В черепной коробке роилась тысяча и одна мыслей по поводу этого... демона. У него всё ещё не укладывалось голове то, что хули-цзин, коего он воспринимал, как обычную шваль, оказался обладательницей аж девяти хвостов. Подобное обстоятельство заставляло его против воли дрожать и желать трепыхаться пойманной в сети паука бабочкой – всё же, умирать не хотелось никому, что уж тут не говори.       Но, стоит отдать Юнь Цихао должное, винил он в том, что оказался в смертельной западне, лишь самого себя, а не кого-либо ещё. Юнь Цихао сознавал, что если он сейчас погибнет самой ужасной и мучительной смертью, то виноват будет в этом он и его длинный язык.       Дослушав вороний донос, Вей Усянь удовлетворенно дрогнул уголками рта и повернулся к мигом вжавшему голову в плечи адепту:       – Дорогой мой друг... Кажется, нас уже потеряли, – он жутко хихикнул. – Плохи дела. Нужно закругляться, – Лис чуть подкинул птицу ввысь, и Юй плавно приземлился на ближайшую ветку. – Не переживай, я уделю тебе достаточно времени, – хвосты невольно затянулись вокруг конечностей Юнь Цихао плотнее и приподняли его над землей. – Мы с тобой... вдоволь наиграемся...       Хвосты сумасшедшим вихрем закружились, словно не могли найти себе места от предвкушения, а затем резко подняли молодого человека ввысь и швырнули на другую сторону поляны, грубо приложив о землю.       – Я всю дорогу думал над тем, какую же из игр тебе предложить...       Юнь Цихао, громко и тяжело откашливаясь, приподнялся на руках и мутноватым после удара затылком о грунтовку взглядом уставился на медленно крадущегося к нему Лиса.       – Надеюсь, ты оценишь мои старания... – шурхнула карта в белесых руках, непроизвольно приковав к себе глаза Юнь Цихао. – Моему маленькому братцу нечего присутствовать во время наших игр... Пусть даже сейчас он находится в обличье обычной игральной карточки... – он миловидно улыбнулся. – Не волнуйся, я своего маленького братца в обиду не дам. С ним всё будет хорошо. Завтра проснётся, как ни в чём не бывало. Просто мало что будет помнить. Но это не страшно! Правда же?.. – веки опустились ниже, создавая плотоядный прищур. Резкость потустороннего алого света и концентрация крови в пигменте повысилась. – Знаешь, мне кажется, будь маленький братец сейчас здесь, то он непременно отчитал бы меня за то, что я собираюсь сделать с тобой... – Вей Усянь безумно усмехнулся. – Посему лучше будет, если даже карта не сможет этого видеть...       Вей Усянь картинно поднял руку вверх, приковав к ней внимание Юнь Цихао. Вмиг выросли притупившиеся неизвестно в какой момент когти. Пальцы хищно выгнулись, извернувшись под неестественными углами, и медленно... очень медленно... провели остриями миндалевидных лезвий по груди – в той области, где когда-то билось горячее сердце.       Хлынула по грудине кровь, чьи капли исчезли под воротом. Юнь Цихао неосознанно попятился от ужаса, когда его взору предстали глубокие рваные раны. Темень убеждала в глубине пореза, а будто бы щекочущий нос – даже с такого внушительного расстояния – запах свежего мяса и крови заставлял Юнь Цихао чувствовать подступающую тошноту и рвоту: те неприятные ощущения осели в глотке и застыли на подходе к желудку, мерзко дразня восприятие.       – Нечего маленькому братцу видеть наши игры, – Вей Усянь поставил карту нижним её торцом к своей груди и медленным чётким движением погрузил её в своё собственное тело: будто бы в самое сердце. По окончании ладонь любовно пригладила грудь, залечивая порезы. Раны исчезли, словно их и не было, а карта с заточенным в ней Цзян Ченом бесследно пропала в недрах груди Вей Усяня, затерявшись в реберной клетке. Он легко постучал по области над сердцем. – Здесь он будет в безопасности, да? – Вей Усянь хохотнул перезвоном колокольчиков и лукаво приставил указательный палец к губам, изображая прошение о молчании. – Чш-ш-ш, – уголки рта дрогнули и шкодливо поползли вверх. – Мы же никому не скажем об этом, да?       Юнь Цихао будто бы сдулся, вжимая голову в плечи и обессиленно опуская взгляд в темную землю. Ногти скребнули чернозём, но царапин на нем не оставили – настолько та промерзла:       – Скажи мне, Вей Усянь, – голос его был тих и ломок, и словно смиренен. – Скажи перед тем, как убьешь меня, – из глотки вырвался задушенный выдох. – Что ты собираешь делать с миром заклинателей?.. Какова была цель твоего возвращения?       Замерший над ним демон честно ответил:       – Пока меня не трогают и не притесняют – я самый милый и пушистый лисёнок, – от неожиданно босых ступней вязким потоком поползла угольная чернь, что стремительно поглотила всю поляну и паразитарным течением перебралась по стволам на древесный потолок. Пара секунд – и всё погрузилось в беспроглядный мрак. Если раньше удавалось отследить очертания почти что иссохших древ, то теперь их окружала одна лишь пустота.       Юнь Цихао ладонями ощутил, что земля из-под его рук исчезла: теперь он лежал на мертвом льду, грозящемся поглотить его.       – Но вот когда кто-то пытается приструнить меня, – уха коснулся подбирающийся ледовый треск, а бурление ледяной воды под хрупким слоем природного морозного стекла защекотало натянутые нервишки. – Когда кто-то думает, будто вправе изжить меня, отправить в вечное небытие и забвение, – большой палец мертвенно холодной ноги подцепил подбородок и задрал голову Юнь Цихао вверх: прямо навстречу кукольным алым глазам, чей обладатель бесстрастно отчеканил. – Я ни за что не буду милосерден.       Юнь Цихао тихонько выдохнул:       – Ты уничтожишь Цзянху, девятихвостый?       Вей Усянь очаровательно улыбнулся:       – Если Цзянху пожелает забыть меня, то... – он оскалился. – Непременно.       Нога исчезла, и Юнь Цихао, от неожиданности повалившись, жестко приложился подбородком о лёд, чуть не выбив себе целый ряд зубов. Тембр Лиса, наконец утративший какую бы то ни было учтивость и "мягкость", зазвучал урчаще, утробно, хлестко, грубо, жестоко, маниакально и безумно: он огибал с прощупывающим нажимом своих склизких щупалец позвоночник, шею и уши и стягивал их до потемнения в глазах и сознании:       – А теперь... нет смысла более тянуть. Давай поиграем, Юнь Цихао.

***

      Дальше всё слилось в один сплошной ураган хаотичных звуков, стонов и криков. Все они отдавались в глубине души Вей Усяня до боли знакомым эхо, но того самого ужаса и тревоги не вызывали. В его случае, наверное, стоило бы невзлюбить кровь и вонь от свежего мяса, жалобные всхлипы и вопли, но... По какой-то причине они стали его лишь распалять, побуждая усиливать и усиливать напор...       Вей Усянь привольной походкой ступал по лесной тропке, уже достаточно освещенной, ибо та находилась в непосредственной близости от поселения. На плече его сидел ворон, сметливо присматривающий за окружением. Кулак безжалостно намотал на себя перепачканные в крови после долгих и утомительных "игрищ" волосы и за них волочил переломанную, перекособоченную тушку, оставляющую за собой алый цвет, по грунтовке.       На лице блуждало сытое умиротворение. Не было более никакого гнева или печали: ни на Цзян Чена, ни на заклинателей, на мир или на того же Юнь Цихао – вот, что значит "отвел душу".       Несколькими минутами ранее он запустил в Небеса сигнальный огонь ордена Юньмен Цзян – а это значило, что все адепты от первого до последнего ждут лишь их. Вей Усянь знал – мог упустить эту деталь, кто угодно, но только не он, – что заклинатели не довольны, но в то же время горят животным, стадным, хищным желанием расправы. Эти неотесанные гиены едва ли не рычат и не выгибают пальцы, царапая собственные ладони, от осознания того, что скоро здесь, на этой самой площади, всё будет полыхать.       Полуулыбка чуточку расширилась, а ресницы плавно опустились, окончательно туша лисье пламя.       Живой на честном слове – его, Вей Усяня, честном слове – Юнь Цихао, заслышав вдалеке знакомые голоса, затрепыхался, изнывая от яростного желания закричать или хоть что-нибудь произнести, дабы его товарищи узнали, что идёт хули-цзин; что сейчас – прямо в этот самый момент – их собираются в который раз обвести вокруг утонченного, лукавого, до невозможности игривого пальца.       Но он не мог.       Разумеется, Юнь Цихао не мог что-либо сказать. Это было трудноисполнимо, ведь... языка у него не было.       Да, это абсолютная правда. Свежие воспоминания ласково лизнули своим шершавым языком стальное сердце в его груди. Оно тоже едва ли не мурлыкало от удовольствия, ведь спустя довольно долгое время соскучившееся по крови и чужим страданиям лезвие ощутило на себе горячую сладость. Вей Усянь ещё долго будет лелеять у себя в голове то, как его лезвие медленно, даже играючи, погружается в сопротивляющийся рот: Юнь Цихао, пусть и был храбрецом, каких ещё поискать, не желал так просто позволять отрезать ему язык.       Но Вей Усянь заставил его позволить ему.       И как раз-таки из-за оказанного сопротивления Вей Усянь лишал его способности говорить медленно. Чрезвычайно медленно. Хвосты обмотали тогда все его тельце и до хруста костей сдавили – и это отнюдь не сравнение, ведь каждый хрящик, суставчик и косточка оказались просто-напросто раздроблены: даже года и лечение у самых знаменитых врачевателей за всю историю Цзянху не смогли бы их восстановить.       Холод укалывал сначала уголки рта, затем плавно проскальзывал внутрь, выжидал момент, а потом, пока Вей Усянь неотрывно глядел своими кукольными глазами в расширенные от испуга и боли "пешки" перед собой, начинал резать мышечный орган точно нож – масло; а если случалось такое, что лезвие каким-то образом "затуплялось", то Вей Усянь с "сожалением" качал головой, цокая, и, сдавливая до онемения и треска челюсти, продолжал давить.       Вей Усянь знал, что Юнь Цихао ни в коем случае нельзя оставлять возможность говорить, ведь...       Если когда-нибудь случится такое, что адепту дадут слово, то... никто не поверит в легенду, придуманную Вей Усянем.

...

      Юнь Цихао искренне считал его, Вей Усяня, грязным. Он считал себя выше него просто потому, что его никто никогда не брал – особенно, в таком, негативном, ключе. Юноша боялся – Вей Усянь не мог этого не чувствовать, – что проклятый хули-цзин заберёт его душу и обесчестит. Что ж... Вей Усянь не мог не ткнуть его в эту грязь.       Но самому ему было противно брать его – или же отдаваться самому. Вей Усянь, злобно хихикая и колко оглаживая напряженную до судороги скулу, добровольно-принудительно предложил Юнь Цихао посмотреть на этот процесс с его стороны: правда ли это настолько грязно, как тот говорит, и... была ли в этом... вина Вей Усяня?       Вей Усянь не мог не улыбнуться и не сказать:       – Знаешь... я же призрак, да?.. А у призраков есть... – огромная капля крови потекла с виска по скуле Юнь Цихао вниз, и Вей Усянь размашисто слизал её своим длинным шершавым языком. – Такое неприятное свойство, как насильственно утягивать бедных заклинателей в сопереживание. Так почему бы мне... – он проворковал. – Такому грязному и злобному... не утянуть тебя в сопереживание?..       Тогда Юнь Цихао лихорадочно замотал головой, ведь, даже находясь в чужих воспоминаниях, он не желал оказаться на... этом... месте.       Но так уж вышло, что Вей Усянь решил "преподать ему урок". Дабы глупый, глупый Юнь Цихао узнал, каково это, быть грязным.       И Юнь Цихао узнал.       Вень Лонвей из воспоминаний сношал его долгое время – на повторе, – ведь Вей Усянь не хотел отпускать Юнь Цихао так просто. Он желал, чтобы этот нахальный мальчишка, посмевший распустить свой язык, узнал, каково это, когда тебя унижают, перемалывают и топчут, вдавливая в перемазанную в белесых пятнах постель; каково это, когда тебя раздирает со всех сторон, когда ты горишь не в силах спастись из этого ада...       К слову, Вей Усянь и Юнь Цихао – они оба – знали, что вот уже через несколько минут ждёт решившего перейти Печальной Флорибунде дорогу.       Вей Усянь продумал этот момент до мелочей: сейчас он выйдет, бросит заклинателем под ноги эту... грязную шваль... преспокойно объяснит, куда же пропал Цзян Чен, так и не раскрыв правды; а потом будет, внутри ликуя, а внешне излучая равнодушие, наблюдать за тем, как сгорают ткани и денатурируются клетки; будет чувствовать – обычно неприятный, но сегодня вполне себе желанный – аромат паленого мяса.       Заклинатели будут кричать, требовать расправы; поднимать вверх мечи на манер ножей и деревенских вил; всё, лишь бы только жестокий лис, чудовище во плоти, являющееся оскорблением всей Поднебесной просто по факту своего существования, сегодня навсегда исчез.       И никто так и не узнает, что в эту ночь – вернее, уже рассветное утро – спалили дотла совсем не того...       Вы спросите... почему же никто не заподозрит обман? Вей Усяню же никто не верит!       Но... у заклинателей не будет выбора и... сил, способных устоять перед этими "доказательствами" – что пусть и будут лживыми, но донельзя убедительными в своей иллюзии.       Что такое хули-цзин? Это демон. Это небьющееся сердце; специфический, ярко выраженный запах темной, приторно-сладкой похоти.       Ни у кого не возникнет вопросов, если в теле Юнь Цихао не найдут и следа светлой ци, кою некогда – какой-то час назад – гоняло золотое ядро: ведь Вей Усянь выпил через поцелуй всю его духовную энергию, заменив своей, лисьей.       Ни у кого не возникнет вопросов, если Юнь Цихао не сможет возразить: ведь у него больше нет языка. Всем известно, что хули-цзин – мастера иллюзий, способные зачаровать одной лишь силой своего баритона: у Вей Усяня не было выбора, кроме как отрезать этому лису язык.       Ни у кого не возникнет вопросов, если Юнь Цихао не сможет доказать факт собственной человечности, если при проверке пульса у него не обнаружится сердце: ведь Вей Усянь вырезал его Куйсуном и пожрал – сделал это так же медленно, с явным наслаждением, с животным удовлетворением наблюдая за тем, как закатываются от боли чужие глаза и как из горла доносится не могущий оформиться в какие-либо слова вой.       Вы спросите: как же Юнь Цихао тогда... жив?       Но, ха-ха, конечно... Юнь Цихао уже почти что мертв, ведь если бы не то количество демонической ци, что на манер искусственного сердца гоняет остатки крови, кислород и заставляет его функционировать лишний час, то...       Юй при появлении огоньков факелов легко взмывает ввысь и растворяется во тьме. Его маленькая пернатая фигурка видна смутно – одному лишь Вей Усяню. Он бдительно следит за происходящим, подмечая каждую мелочь, дабы в случае чего известить об этой мелочи хозяина.       Злые и понурые заклинатели от очередной победы Вей Усяня скрипят зубами и скребут носками сапог пол. А когда причина их негодования появляется на горизонте с источающим на всю округу радиусом в ли лисью ци Юнь Цихао, то все забывают о собственной злости. Они... пугаются, изумляются, а некоторые – как, к примеру, глава клана Яо – так и вовсе едва ли не падают навзничь без чувств.       На удивление, первым из толпы к нему навстречу выскочил Лань Ванцзи – хотя, наверное, это нельзя назвать удивительным, ведь, кто, как не он, выскочит к нему в первых рядах, чтобы в чём-либо укорить.       Но сейчас его лицо, пусть и неизменно ровно, до одури встревожено, а голос непривычно тих:       – Вей Ин?..       Вей Усянь равнодушно фыркает и бросает ему под ноги Юнь Цихао:       – Вот, – золотые глаза – да и не только они – напротив в шоке округляются и выражают явное непонимание. – Я нашёл хули-цзин. Это... – Вей Усянь едко, темно сощуривается, а тон режет не хуже ядовитого Куйсуна. – Неосознанное озабоченное животное поймано. Призрак Печальной Флорибунды не представляет опасности. Он ваш.       Далее слышны лишь вопли неверия, кои по прошествии долгих проверок сменяются на вопли возмущения.       – Как он посмел так поступить?! – но его перебивает:       – О чём ты?! Лучше спроси: как он смог так долго скрываться среди всех нас?! Мы ведь даже не учуяли его!       Много ходило споров, а в клане Яо сосредоточилась тишина и холодное разочарование. Глава клана сверху взирал на пребывающего на последнем издыхании Юнь Цихао:       – Каков позор, – тон его был тих, не громче травяного шелеста в предночное время, а также наполнен невыносимой болью. – Сжечь его!       Юнь Цихао с не менее болезненным выражением смотрел своему главе вслед и искренне жалел, что сейчас не может даже выдохнуть жалобный всхлип, ведь многочисленные осколки от сломанных ребер впились в легкие и мешали даже сделать более или менее приемлемый вдох. Ему оставалось только сипеть, свистя от бесцельно входящего и точно так же выходящего воздуха.       Ему было жаль и больно, когда Глава его клана отказался даже взглянуть на него – просто-напросто ушёл, выражая своё глубинное разочарование и презрение. Юнь Цихао знал, что после этого дня вся его родня будет покрыта несмываемым позором.       Ему было жаль и обидно, когда все его товарищи последовали за своим Главой. Когда грубые, исключительным образом безжалостные руки подхватили его под локти и, ничуть не церемонясь, посреди площади привязали к толстой балке жесткой бечевкой и вдавили костяные осколки в кровоточащие органы сильнее, и бросили в и без того изломанные ноги готовые к кострищу поленья.       Каждый имел счастье подойти к нему и плюнуть ему в ноги, бросить в него что-нибудь и крикнуть жестокое "шлюха". Юнь Цихао видел презренье в сотне направленных на него глаз, омерзение и... чувствовал себя таким униженным, потому совершенно не мог поднять бессильно опущенную голову.       Когда его забросали горящими от светлой ци талисманами, а после бросили подожженный огненный талисман в постеленное под поленья сено, то Юнь Цихао все же рискнул поднять взгляд и... наткнулся на мертвенно невозмутимый взор студеных серых глаз, без всякого признака сочувствия глядящего на него через гармошку черного веера и толпу.       Юнь Цихао совсем не понял, в какой именно момент все его тело, подобно фениксу, вспыхнуло и он начал гореть; когда его сознание начало тускнеть, а жизнь – исчезать в этом "священном" огне.       Но единственным, что он запомнит навечно; единственным, что он пронесёт впоследствии с собой даже на ту сторону, были эти горящие глумливым пламенем на своем черном дне грозовые щелки, кои в открытую над ним сейчас насмехались, радовались собственной победе.       Каждый, кто смотрел сейчас на Юнь Цихао, в отличие от последнего, не мог видеть, что прямо сейчас, скрытый множеством спин и ночных теней, вдали от людского внимания, стоит в своем истинном обличье демон с темно-красными глазами, девятью хвостами и длинными ушами, вставшими торчком, что беззаботно наслаждается созданным им самим представлением, лениво обмахиваясь веером и перекручивая меж пальцев игральную карту с фиолетовой рубашкой.       Юнь Цихао горел, горел и телом, и душой, не в силах осознать даже себя самого и свои последние ясные мысли.       Но все же, было кое-что единственное, что ему удалось услышать даже сквозь вой пламенных языков и вопли собачьей своры:       – Из огня пришёл – в огонь и уйдёшь. Да искупит огонь вину твою, злобу и ненависть испепелит. Освободишься ты от всего навеки... – Юнь Цихао совершенно ясно видел, как Хули-цзин отклеивается от косяка, прячет сложенный веер за пазуху и, по-прежнему покручивая в руках карту, исчезает в темном коридоре постоялого двора, сливаясь со Всем. – Из огня пришёл – в огонь и уйдёшь...       И себе Вей Усянь сказал, темно щурясь и полыхая диким алым:       – Но вот Я буду вечен...