В ожидании тепла

***

Музыка тона затянет И в воды дурмана отправит. Ритм тех плавных изгибов закружит, Рассудок в огне страсти задушит. А все в закулисье искрят, звуча твоему пульсу в такт, – Давай не будем робеть и в вихре танца гореть. О, мой очарованный странник, ты пропал, Когда в огонь моих чаровниц по незнанью попал…

***

      Ему было всё равно.       Казалось, развернувшиеся здесь гуляния полностью поглотили ночной зимний холод и растопили его в собственных утробах, благодаря чему создавалось ощущение, будто лежишь в горячей-прегорячей ванне.       Вей Усяню было очень непривычно – для него как будто всё было в новинку. Он даже успел отпустить пару язвительных замечаний в собственную сторону по этому случаю.       Раньше для него не было чем-то особенным сходить на обширные празднества и гуляния – в Пристани Лотоса такое отнюдь не редкость. Конечно, не столь прекрасно и завораживающе с эстетической точки зрения, как то, что он видел сейчас перед собой, но всё же.       Вей Усянь, неспешным шагом прогуливаясь под теплым рыжим светом фонариков и карпов и поедая засахаренные фрукты с юаньсяо, отстраненно подумал, что будь он сейчас жив и столь радостен, как раньше, то непременно носился бы меж лавок, скупал всё, что только можно и нельзя, громко хохотал бы и не мог бы устоять на месте от охватывавшего его восторга. Эта мысль вызвала скребущееся неприятное чувство в груди, будто Куйсун обливался кровью и отравлял его изнутри.       В моменте Вей Усянь решил, что ему не следует думать о себе в данный момент, как о том, кем он был когда-то раньше и размышлять над своими возможными реакциями, ибо это отнюдь не способствовало адаптации к новому «Я» и лишь сбивало с толку.       Он стойко решил остаться в этом городе на целую неделю, как следует отдохнуть и…познакомиться с новым собой.       На удивление, при такой практике удалось узнать много необычного о новом себе.       К примеру, его взгляд неожиданно стали приковывать сладости – при жизни, не считая творений его маленького братца, он не особо любил сладкое; украшения – раньше в его рукавах всегда водился целый ворох разного типа заколок и шпилек для женщин, но никогда не для него: Вей Усянь, вообще, мало уделял времени марафету: одет, причесан вроде как – и ладно; разные варианты дорогой, вычурной одежды и – что его больше всего изумило – веера.       Вей Усянь стоял в одной из самых дорогостоящих лавок и с орлиным взглядом исследовал ассортимент.       Ещё при учебе в Гусу он частенько шутил над Не Хуайсаном, когда тот слишком много говорил о веерах и восхищался ими. Но теперь, Вей Усянь ни за что и слова этому пристрастию не сказал бы.       – «Молодой господин выбрал?» – молоденькая девушка аккуратно выросла подле него и учтиво улыбнулась.       Вей Усянь смерил её незаинтересованным взглядом и бросил, указывая пальцем на один из вееров:       – «Вот этот.»       Его выбор пал на черный веер с золотой кисточкой и волнообразной ручкой – почему именно такой, а не другой? Ручка походила на лезвие и на веточки с его брошей и заколок в истинном воплощении.       При жизни прогулка по магазинам не очень-то радовала его юную душу - если это был поход, конечно, не в алкогольную лавку. Сейчас же он с хладнокровным удовольствием обошел едва ли не все лавки на улице и скупил едва ли не большую часть товаров.       Вей Усянь приобрел для себя комплект темно-синих одежд – для разнообразия в цветовой гамме – с изображением летящих журавлей на подоле. Горло облегал черный воротник нижних одежд из плотного материала, а надетая поверх них рубашка под верхней мантией имела благородный песочный цвет. Талию подчеркивал почти черный пояс, от которого зеркально относительно друг друга, ближе к застежке по центру, спадали на несколько цуней вниз золотистые кисточки.       Собрал волосы в высокий хвост и украсил прическу нежно-голубыми заколками в виде льдисто прозрачных завитков с вставляющейся перпендикулярно им – параллельно земле – шпилькой с длинными синими лентами и соответствующими цепочками на концах.       Покрутившись перед зеркалом на пару с веером и так, и сяк, Вей Усянь наконец-то удовлетворился своим внешним видом.       Зачем потребовалось тратить столько денег на одежду, которую он и так мог для себя создать, благодаря способностям призрака? Все просто: таким образом Вей Усянь заново привыкал быть человеком – а люди сотворить себе одежду из ничего не могут.       Постепенно Вей Усянь начал оттаивать. Огромное полчище заревых карпов очень и очень пришлись ему по душе, оттого его серые глазки так и приковались к каждой мелькающей вокруг рыбке.       Настроение улучшилось настолько, что уголки губ не удержались и на целый миллиметр приподнялись.       Шли минуты, что неумолимо складывались в часы.

На часах: пол-одиннадцатого.

      Вей Усянь неспешно прогуливается под гирляндами и фонариками. Доедая последний из засахаренных фруктов, он размышляет над тем, чтобы отправиться на постоялый двор и уснуть, предварительно помедитировав. На сегодня приключений достаточно.       Отстраненно-вовлеченная полуулыбка блуждает на лице, но в один момент будто застывает. А вместе с ней и окрасившийся в напряженные нотки сумасшедшей увлеченности взгляд.       Вей Усянь встал посреди дороги и изваянием замер на месте, не шевелясь и никак не колеблясь: ничто в его облике не указывало на то, что он жив. Зрачок не мечется естественным образом по радужке, плечи не поднимаются и не опускаются, дабы сымитировать дыхание. Он…застыл.       Его словно окатили ледяной водой, что сразу после сменилась на удушающий жар. Невыносимый. Сводящий с ума. Зудящий и покалывающий кожу, будто побуждающий к чему-то.       Вей Усянь совершенно искренним образом растерялся.       «Что со мной? Почему… я себя так странно чувствую?.. Как жарко… И в то же время холодно…» – рука медленно подобно пауку подкрадывается к месту у сердца и воровато замирает. – «Будто изнываю от чего-то…Что не так?.. Всё же было хорошо. Я… я не чувствую, чтобы моя демоническая энергия буйствовала. Это… это что-то… другое… Меня как будто дурманом опоили…»       Кукольные глаза вдруг зацепились за прошедшего мимо человека. За мужчину.       Рот вмиг наполнился голодной слюной. Нос по-лисьи задергался, когда его коснулись нотки сладкого парфюма. Язык плотоядно пробежался по ровнехоньким зубкам и спрятался в глотке, подобно лисичке в норке.       Вей Усянь не повернул голову ему вслед, но глаза в кукольной манере – двигались только они – проводили его пристальным вниманием.       Стоило тому мужчине исчезнуть, глаза Вей Усяня подобно волчку закрутились в глазницах, тугой жгут образовался в низу живота и стал затягиваться всё крепче и крепче. Жар усилился: как будто в него поместили пылающие угли. Тело начало ломить, отчего появилось навязчивое желание потянуться на кошачий манер.       Мысли заметались вместе с глазами:       «Мужчины… Мужчины… Аха… Сколько здесь мужчин…» – Вей Усянь словно от сильного голода гулко сглотнул. А его взор хаотично принялся цепляться за каждого проходящего мимо мужчину. Он бегал и бегал от одного к другому, словно ища кого-то одного конкретного. – «Мужчины… Хочу… Мужика хочу…» – нога шаркнула подошвой, сделав вкрадчивый шаг вперед. Пусть шажочек был и мал, но он обещал скорое ускорение. Оскал на лице приобретал все большую и большую маниакальную окраску.       Взгляд поймал мужчину средних лет: уже имеющий седину на висках и пару морщин, чуть полноват и как будто немного сальный.       Вей Усянь по-лисьи сморщил носик:       «Мерзкий.»       Зацепил молодого господина: стройный, на личико смазливый, но что-то в нем ему не понравилось. Мысль сформировалась сама:       «Скорострел.» – он не смог понять, как именно это определил: скорее на подсознательном уровне ощутил. И Вей Усянь не смог понять, зачем он вообще это определяет. Мозги поплыли и потекли в одном конкретном направлении, а Вей Усянь – им вслед.       «Мужика хочу… О, небеса… Сколько здесь их… А сколько энергии ян!.. Затащить бы кого-нибудь… да даже вон того!» – взор ухватил неплохого паренька среднего достатка, по лицу интеллектом не обделен и вместе с тем и – как Вей Усянь почувствовал – мужской силой. – «Затащить бы в темный уголок…Тут их много…Затащить…соблазнить…отдаться, а после сразу же выпить все жизненные силы!» – казалось, ломота достигла своего пика, отчего Вей Усянь был готов кататься по земле и выть. – «Мужика хочу…»       Нос заинтересованно принюхался, когда уловил в воздухе горьковатый шлейф до боли знакомого аромата…       Зрачки вмиг сузились, а ноги сами понесли к источнику заманчивого благоухания. Вей Усянь уже не задумывался над тем, что делает. Он без задней мысли летел смазанной тенью между людьми, не останавливаясь ни на одном из промелькнувших мимо него лиц. Казалось, будто Вей Усянь следовал к одной-единственной намеченной цели…       Вместе с его остановкой налетел слабенький, но все же ощутимый порыв ветра. Вей Усянь хищно заозирался, а когда его цепкие и юркие щелки ухватились за то, к чему всё его естество столь отчаянно и ревностно стремилось, то завороженно замер.       У входа в одну из роскошных лавок стоял воз, сверху до низу загруженный бочонками с чем-то терпким – как чуткий нюх сразу же уловил, то было вино.       А у воза стоял молодой господин лет двадцати-двадцати двух с изящным и утонченным личиком, отдающим колким морозцем ранней, но оттого не менее суровой зимы. Он был высокого роста, обладал стройной, подтянутой фигуркой с сильными плечами и тонкой талией. Брови вразлет, заостренные на концах, чуть-чуть хмурились, выдавая недовольство своего хозяина, – более ничего не могло сказать о том, какие сейчас эмоции переживает молодой господин. Реснички трепетали, а на дне персиковых глазок застыла суровая укоризна. Белоснежные одежды с нежно-голубыми вкраплениями, могущими посоревноваться по чистоте с самим летним небом, легко развевались на воздухе, придавая молодому господину весьма и весьма волшебный вид. Убранные в высокий хвост точно вороново крыло волосы помогали увидеть астеничную шею и аккуратные ушки, которые так и хотелось прикусить…       Молодой господин нахмурился чуть сильнее, свернул некую бумагу, кою в данный момент сейчас держал в своих музыкальных пальчиках, и вернул ее извозчику:       – «Благодарю за достаточно скорую доставку. Пусть вы и задержались, но все же, не критично. Похоже, господин Ло знает, как справляться с внеплановыми трудностями.» – ах, этот голос… Вей Усянь невольно поплыл, заслышав его легкую бархатистую нотку: чуть мурчащий, по-зимнему обволакивающий баритон… По звучанию у него возникла ассоциация с хрустом снежка под ногами в морозное солнечное утро… Он не услышал, что тот господин сказал дальше, потому как по-лисьи сощурился и совсем не заметил, как на лицо выпорхнула кокетливая улыбка, полная весенней игривости и исключительно прозрачных намерений.       Мозг отключился напрочь. Мимика, жесты, язык тела, тембр голоса – всё теперь двигалось отдельно от головы и отнюдь ему не подчинялось.       Плечики элегантно изогнулись, язычок мимолетным движением облизнул пересохшие плотоядные губки.       «Хладнокровный пай-мальчик в белом…» – Вей Усянь кратко усмехнулся и стремительно направился к молодому господину, ловко лавируя между людей в толпе и про себя утробно рыча. – «Ты мой.»

***

      Молодой господин наклонился, чтобы заглянуть в привезенный товар и что-то отыскать в груде бочек.       Извозчик суматошно закивал:       – «Конечно-конечно, Достопочтенный господин Ли! Хозяин всё понимает и ничуть не оскорбится. Осмотрите, проверьте. Если что-то не так, то мы всё возместим!»       Молодой господин Ли уколол его глазами исподлобья и ровно проговорил:       – «Я проверю. Не сомневайтесь.» – он указал аккуратным пальчиком на одну из бочек в вышине и велел. – «Подайте мне тот маленький бочонок. Он мал, и ничего не случится, если я открою его на пробу.»       Извозчик порывисто поклонился, сопровождаемый наполненным легким презреньицем взглядом, и потянулся за бочонком. Достав то, что просили, он покорно протянул господину:       – «Вот, держите.»       Молодой господин Ли дрогнул кончиком брови и протянул:       – «Благодарю.» – стройные пальцы откупорили крышку. Молодой человек отвернулся от извозчика, дабы спокойно принюхаться к вину. Опытные чутье и взгляд сразу отметят, если что-то не так.       Запах его устроил, потому он решил снять с вина небольшую пробу – в буквальном смысле на язык – и, покрутив головой и найдя необходимый инструмент взглядом, устремился немного в сторону.       Но молодой господин отнюдь не смотрел, куда идет, потому для него стало совершенным удивлением, когда он врезался в неспешно идущего по дороге человека и, неловко дрогнув, опрокинул большую часть вина из сосуда на него.       Он вытянул лицо и суматошно забормотал:       – «Во Имя Небес! Молодой господин, прошу, простите! Я…»       Пострадавший застыл в исключительно нелепой позе, словно совсем не понял, что только что произошло. Но как только до него дошло, он сокрушенно воскликнул:       – «Мои одежды!..»       В самом деле, все его роскошные темно-синие одеяния с изображением летящих журавлей на подоле оказались безнадежно испорчены! Теперь почти все слои ткани от места столкновения на груди и рукаве через пояс и до подола окрасились в бордовый и насквозь пропахли концентрированным запахом спиртного.       Молодой господин Ли порывисто поставил на одну из придверных коробок бочонок и процедил извозчику:       – «Иди разгружай. Скажи, что я дал свое дозволение!»       Извозчик испуганно кивнул, согнулся и скрылся за дверью.       Молодой господин Ли с сожалением во взгляде подскочил к пострадавшему от его неуклюжести человеку:       – «Молодой господин, мне так жаль. Простите меня. Я всё возмещу. Сколько стоили эти одежды?»       Вей Усянь ломано улыбнулся и, пряча взгляд в полу, пробормотал:       – «Ничего страшного, молодой господин, не стоит переживать так. Всё же, мне стоило смотреть, куда иду…»       Молодой господин Ли покачал головой:       – «Нет-нет. Это я не смотрел никуда. Уткнулся в вино! Мне так жаль. Вы ведь шли по дороге спокойно, а я вылетел из ниоткуда. Здесь отнюдь нет вашей вины. Прошу…» – он обхватил его за плечи, но тем не менее не коснулся кожи – лишь обозначил свое действие. – «Давайте отойдем с дороги и спокойно все обсудим.»       Вей Усянь печально кивнул и проследовал к обочине. Он рассматривал свой испорченный наряд с явным сожалением.       Молодой господин Ли на секунду прикрыл глаза, сделал глубокий вздох и с улегшимися волнениями обернулся к нему:       – «Молодой господин, прошу. Не упрямьтесь. Я виноват. Все же, вижу: ваши одежды весьма и весьма не дурны. Наверняка стоили довольно много. Но я и моя семья в состоянии возместить. Давайте…»       Он хотел продолжить и сказать: «давайте я выдам вам сумму, покрывающую цену одежд, и добавлю немного в качестве моральной компенсации – и разойдемся», но все слова мигом вылетели, стоило Вей Усяню поднять на него лицо и посмотреть ему в глаза.       Ресницы ломано затрепетали, а все лицо разгладилось, точно оказалось полностью поражено чем-то.       Вей Усянь смотрел на него кукольными широко раскрытыми глазами, зрачки в которых то сужались, то расширялись. Его голос, пусть и нежный, и спокойный с вкраплениями смущения и печали, звучал с нотками, не различимыми сторонним взглядом, обволакивающей сладости и мурлыканья:       – «Молодой господин столь добр. Но вправду не стоит. Ежели… ежели вы все-таки хотите мне помочь, то не могли бы подсказать, где можно снять в узких денежных рамках комнату на ночь и отправить письмо?» – он неловко замахал руками. – «О, не подумайте превратно! Я прошу о меньшем отнюдь не потому, что беден! Просто со мной по приезде в этот городок издалека случилось нечто чрезвычайно ужасное! Не буду рассыпаться в подробностях и грузить ими, но у меня украли весь мой кошель и я донельзя растерян.»       Вей Усянь побегал невинным взглядом по округе и вернул его на замершее в благоговении лицо молодого господина Ли. Он еще больше округлил глазки и встревоженно нагнулся к нему:       – «Молодой господин? Вы в порядке?» – от возникшей между ними близости, аромата сладости и вишни, что пришёл с Вей Усянем, молодой господин, казалось, отмер, затем кашлянул и принялся рассыпаться в искренних чаяниях.       – «А? Да, да, простите, молодой господин, простите. Я что-то… задумался немного. Совсем застыл.» – следом сконфуженные черты окрасились в участливое волнение и серьезность. – «Вы сказали, что у вас украли кошель?»       Вей Усянь смущенно улыбнулся и защебетал, оправляя прядь из выбившейся прически:       – «Да. Так уж вышло. Я такой неуклюжий… Похоже, подобные празднества не для меня!» – он рассмеялся перезвоном колокольчиков и благопристойно опустил перед собой руки, сцепляя их между собой указательными пальчиками в инфантильной манере. – «Нужно отправить письмецо семье, дабы те прислали мне с извозчиком немного средств, и отыскать местечко, в которое меня могли бы принять до того момента… Правда, я ведь совсем не знаю, куда мне пойти! Вполне вероятно, что никто не поверит сложившейся ситуации и воспримет меня как пьянчугу… Но если господин даст наводку на постоялый двор, что позволит повременить с оплатой, то я буду чрезмерно благодарен!»       Молодой господин Ли открыл и закрыл рот, а после, обхватив его сложенные перед собой ладони, заглянул в лицо и со всеми серьезностью и пылом заговорил:       – «Молодой господин! Не нужно переживать об этом. Моя семья весьма состоятельна. Вы можете остаться у нас. Безвозмездно. Все-таки у вас такая ситуация… Грех не помочь! К тому же, я ведь ещё и ваш наряд испортил…»       Вей Усянь открыл было рот, чтобы продолжать тактично отказываться, но молодой господин Ли его опередил и решительно покачал головой:       – «Нет, нет, и ещё раз нет. Я не приму отказ. Позвольте мне озаботиться. Прошу не беспокоиться! Можете быть уверены, вы не будете ничего никому должны! Мои слуги отправят письмо вашей семье и вы сможете дождаться от них передачки в нашем доме. Взгляните!» – он указал подбородком на здание за ними. – «Это одна из наших точек. Здесь мы будем жить на протяжении двух недель, так что… Но если вам потребуется больше времени, то я придумаю, как задержаться здесь!»       Вей Усянь заалел и рассмеялся:       – «Ну что вы, молодой господин, к чему такие траты? Не стоит…»       Но молодой господин Ли был непреклонен:       – «Считайте это моей прихотью.» – он улыбнулся уголками губ и повел его, держа за ладони, в сторону двери. – «Как там говорится? «Любой каприз за ваши деньги». Ну вот считайте мои инициативу и рвение капризом. К тому же, вы полностью испачканы вином! Никуда не годится. Такой прекрасный молодой господин, как вы, не должен разгуливать по залитым огнем улицам в подобном виде. Идемте же, идемте.»       Вей Усянь зарделся, потупил взгляд и, неловко улыбаясь, пробормотал слова благодарности. Он покорно последовал за ведущим его за руки молодым человеком, отдающим приказы о подготовке горячей ванны, комплекта качественной одежды и ужина.       И никто из них не видел по-лисьи хитрого взора, прячущего свои хвосты под ресницами.

***

      Его привели в просторные и богато обставленные покои. В них было довольно-таки тепло – по всей видимости, хорошо протапливают. Комната оказалась разделена на две половины: гостевая или для досуга и спальня с бочкой для омовения. Их границей служила расписная ширма из тонко-плотной бумаги.       Вей Усянь с искренним любопытством присмотрелся и молча одобрил изображение: летящие журавли на фоне гор и красных кленов.       Молодой господин Ли провел его к столику в части спальни, усадил на мягкие подушки и исключительно мягко и участливо проговорил:       – «Молодой господин, скоро должны подготовить ванну и принести ужин. Надеюсь, вам придется по душе мой выбор.»       Вей Усянь улыбнулся, складывая на коленях в благопристойной манере руки:       – «Ну что вы. Уверен, у молодого господина прекрасный вкус.» – он неловко потупился. – «Вы очень учтивы, молодой господин. Спасибо.»       Молодой господин Ли внезапно покраснел, отвернулся и из-за спины кашлянул:       – «Ну что вы, что вы. Не стоит. В конце концов, я виноват перед вами и должен исправиться. Я…» – он зарделся, но всё же смог перебороть себя и пролепетать. – «Могу ли я узнать ваше имя?» – молодой господин повернулся и замахал руками. – «Безусловно, по правилам нужно представиться самому. Не премину этой частью этикета! Меня зовут Ли Хуан.»       Вей Усянь растянул губы в обворожительной белозубой улыбке:       – «Приятно познакомиться, Ли Хуан. Меня зовут Чу Си.»       Губы Ли Хуана тронула очарованная улыбка:       – «Лунный Новый год?»       Вей Усянь счастливо кивнул:       – «Мгм. Матушка нарекла. Родился в канун Нового Года.»       Ли Хуан неспешно принял из рук подоспевшей служанки поднос с горячим чаем и сладостями, опустил его на столик перед Вей Усянем и следом присел сам напротив своего гостя. После тихо шепнул:       – «Тебе – если позволишь, перейдём на «ты» – подходит.» – стараясь не встречаться с серо-голубыми звездами, Ли Хуан с блестящими глазами подал наполненную до краёв пиалу Вей Усяню и пододвинул засахаренные фрукты. – «Опробуй, Чу Си. Мои повара готовят замечательные сладости. А чай! Тоже весьма не плох. Я велел принести улун.»       Вей Усянь повел носом, вдыхая цветочный аромат чая, и сладко мурлыкнул:       – «Очень вкусный. Даже по исходящему аромату можно сказать, что он весьма хорош.» – он вскинул исподлобья взгляд, укалывая загадочным блеском Ли Хуана, на что тот, казалось, поплыл ещё больше. – «Хуан-Хуан такой внимательный к деталям…»       Ли Хуан едва ли не растекся лужицей по столу от нового обращения. Лишь благодаря выдержке и природному нраву, он не позволил себе подобного. Он продолжил сидеть с идеальной осанкой и спокойным лицом, но персиковый взор сделался чрезвычайно разомлевшим, податливым и готовым сделать все, что ему скажут. Ли Хуан дрогнул уголками губ:       – «Рад стараться…» – он помялся, но все же решился. – «А-Си.»       Вей Усянь ответил нежной улыбкой и решил сам предложить тему для разговора.       Они пили чай, поедали сладости и душевно беседовали. Казалось, хладнокровный первый молодой господин Ли, что никогда не смотрел в чью-либо сторону, полностью очарован и с недюжинным благоговением молча любуется щебечущим о чем-то своем господином с аккуратным бледным личиком и невероятно яркими глазками – такими светлыми и неземными! Ли Хуану думалось, что он никогда такового цвета не видывал – может, он был и прав.       Принесли комплект белоснежных одежд с темно-синим халатом и нежно-голубым поясом. Наполнили горячей водой бочку для омовения.       Ли Хуан, отчаянно краснея, неловко проговорил что-то про мытье, «загладить свою вину», новую одежду, чья цветовая гамма подходит гостю под цвет глаз и общий облик – весьма утонченный; высказав всё, что хотел, он позорным образом сбежал за ширму под перезвон чужого тихого смеха и засел за принесенные отчеты по доставленному вину.

…

      Примерно через пятнадцать минут Ли Хуан несколько протрезвел и смог спокойно сосредоточиться на документах. Он внимательно вчитывался в дела семьи и их торговое дело.       Семья Ли славилась в большей мере своим сортом вина и умением грамотно торговать. Сам он – первенец своих родителей, потому в скором времени должен унаследовать «руль» корабля их бизнеса. Безусловно, отец от дел не отойдет, будет помогать сыну и вносить свои правки, обусловленные опытом, но все бразды правления будут в руках достопочтенного Ли Хуана.       Именно поэтому он сейчас со всем усердием вникал в иероглифы, предоставленные цифры и что-то сопоставлял, стараясь не задумываться о том, что за ширмой буквально в нескольких чи от него купается обнаженный молодой господин весьма и весьма прекрасной наружности – такой, что сразила его наповал…       Ли Хуан настолько увлекся бухгалтерией, что совсем не заметил, как в нос ударил пряный аромат шафрана, а подле него, опершись о торец стола бедром, примостился тот самый молодой господин, что на периферии сознания дразнил горячую кровь и шаловливые мысли. Он застыл, благодаря чему капля чернил с замершей над бумагой пуховой кисти упала на ровнехонький ряд иероглифов.       Щебечущий голосок тихой иволгой рассмеялся:       – «Хуан-Хуан занят? Я не смею отвлекать…»       Ли Хуан заалел, но не смог воспротивиться внутреннему желанию отвернуться от бумаг, потому поднял полный обожания взгляд на облаченного в белое молодого господина с яркими глазками и гладкой кожей, чей блеск оттеняли точно вороново крыло распущенные волосы.       Он завороженно улыбнулся уголками губ и ощутимо засиял взором:       – «Что ты, А-Си, разве ты можешь меня отвлекать?» – Ли Хуан поспешно отложил кисть на подставку и обратил все своё внимание на Вей Усяня. – «Удобны ли одежды?»       Вей Усянь нарочито задумчиво оправил широкие рукава белоснежного шифона, сокрытого атласным темно-синим халатом и протянул:       – «Красивые. Удобные.» – а следом по-лисьи хитро сощурился и лукаво проворковал. – «Но уж больно похожи на ночные.»       Ли Хуан зарделся, но всё же не стал юлить:       – «Сейчас же ночь на дворе. Скоро спать ляжем. Наутро слуги принесут дневной комплект одежд. А-Си, не серчай за мою вольность…»       Вей Усянь внимательно поглядел на него с секунду и перезвоном колокольчиков захохотал, наклоняясь к его лицу и весело щебеча:       – «Все в порядке, Хуан-Хуан. Что ж ты так переживаешь! Мне все очень и очень нравится…»       Глаза Ли Хуана съехались, а рот приоткрылся, когда чужое лицо оказалось в опасной близости от его:       – «А-Си?..»       Вей Усянь мурлыкнул:       – «Мгм?» – и склонил голову на бок. – «Что такое?» – он взмахнул ресницами, налаживая зрительный контакт и обрывая какой бы то ни было поток болтовни.       Ли Хуан пьяно улыбнулся и шепнул:       – «Ничего…» – совсем потеряв контроль над своими действиями, он позволил взору обратиться к пухлым губам и невольно приоткрыл собственные. – «Совсем ничего…»       Вей Усянь в картинном удивлении вскинул бровки:       – «Что, прям совсем-совсем ничего?» – он чуть отпрянул, но лишь за тем, чтобы запрыгнуть на стол, обрести какую-никакую опору и пробежаться кончиками пальцев по чужому плечу. – «Даже так?»       Подобные махинации сорвали с приоткрытых губ прерывистый вздох и заставили обычно бесстрастного Ли Хуана задрожать. Зрачки его расширились и утопили в своей мгле персиковую мягкость. Он невольно прикрыл веки и подался всем своим естеством вперед, попутно шепотом бросая:       – «Даже так…»       Ладони поспешили опуститься на разведенные в сторону колени и поползти выше, скрываясь под плотной тканью халата.       Вей Усянь распутно заулыбался:       – «Ай-яй-яй, молодой господин Ли, где же ваши ручки?»       Ли Хуан подтянул его ближе к себе за бедра и впил в них пальцы с горячим шепотом:       – «Вот здесь. Организовывают ваш досуг, молодой господин Чу.»       – «Хм-м…» – Вей Усянь принадул губки, точно размышлял над таким вариантом проведения вечера, и, окрасив голосок в томные тона, протянул. – «Пожалуй, они знают толк в организации...»       Ведомый обволакивающим тембром Ли Хуан будто сорвавшийся с цепи зверь вскинулся и впился в раскрытые, полностью готовые принять его губы.       Вей Усянь блаженно замычал, когда со всем внутренним пылом его принялись целовать и когда руки осмелели и принялись исследовать податливое тело под собой. Он тоже не отстал, потому как и его пальцы зарылись в прическу с озорным намерением привести ее в полнейший беспорядок.       Ли Хуан оказался подобен торфу, что загорается зачастую самопроизвольно. Ему хватило парочки маленьких искорок в виде заигрываний, и он тотчас возгорелся яркой порочной вспышкой. И этот огонь страсти был столь велик, что напрочь смел все его самолично воздвигнутые внутри себя стены самоконтроля и позволил исполнить все запылавшие в сердце и низу живота желания.       Руки без всякого недавнего стеснения сорвали словно хрупкую обертку халат, чуть ли его не порвав, а следом – и шифоновое ханьфу.       Он повалил отнюдь не сопротивляющегося молодого человека на стол, опрокинув несколько бутылей с чернилами и перепачкав в них ещё пару минут назад составляемые со всей скрупулезностью отчеты.       Его зубы безжалостно впились в подставленную молочную шею и вырвали томный вздох. Нежные вытянутые лодыжки кокетливо проползли по его ляжкам и после обняли за талию.       Вей Усянь прощупывающим движением огладил руками его плечи, после обхватил ладонями шею и горячо выдохнул в ухо:       – «Какой напор, Хуан-Хуан. Организовываешь мой досуг со всем рвением…» – болтать ему не дали, ибо, не скрывая своих намерений и испытываемых эмоций, Ли Хуан заткнул его поцелуем.       Вей Усянь тоже был из не вот тебе покорных личностей, потому не пожелал полностью передавать контроль Ли Хуану.       Не смогши отыскать компромисс, они катались по столу, смазывая невысохшие чернила и оставляя на бумагах кляксы. В конце концов, два молодых господина едва не свалились в порыве страсти со стола, оттого Ли Хуан воспользовался моментом и подхватил запыхавшегося Вей Усяня, усадил на себя и, не отрываясь от поцелуя, понёс в спальную часть покоев, где с явным удовлетворением и приглушенным рычанием повалил на постель.       С каждой минутой, проведенной в тягучем порыве, с каждым прикосновением языка, пальцев Ли Хуан распалялся всё больше и больше. Казалось, что сейчас он загорится настолько сильно, что сгорит вовсе.       А Вей Усянь и рад был спалить его дотла.       Он кокетливо и совершенно игриво улыбался, обнажая выступившие лишь сейчас клычки, кои Ли Хуан не преминул возможностью обвести языком; пластично выгибался, по-кошачьи потягивался, позволяя рассмотреть каждый фэнь собственного прекрасного тела, позволяя коснуться себя; исключительно пошло и разнузданно стонал и вскрикивал, когда Ли Хуан несколько не сдержанно сжимал его кожу.       Казалось, что Вей Усянь горит вместе с ним, но пламя, охватывающее каждого из них, было от и до различным…       Ни капли не сдерживаясь и полностью утонув в водах вожделения, Ли Хуан напрочь забыл обо всём и одним плавным движением вошёл в него, утопив в подушках и мягком матрасе, а после, отпустив себя, принялся самозабвенно вбиваться в Вей Усяня, точно это было последнее, что он делает в своей жизни.       И тот позволил.       Всё позволил и сделал даже шаг навстречу. Он покорно обвивал стройными ногами талию, соглашался на всё, что ему предложат, томно улыбаясь и искря развратом в пылающих глазах. Зная, что Ли Хуану очень понравился его голос, Вей Усянь во всю кричал и выстанывал его имя, словно и вправду жить не мог без того, чтобы не позвать его.       Словно и вправду горел на широком ложе вместе с ним…       Сквозь приоткрытые шторы пробился свет полной луны и мазнул своими робкими лучами искаженное искренней похотью и удовольствием лицо Вей Усяня, что глубоко сводил на переносице брови, широко открывал рот и запрокидывал голову в такт резвым толчкам.       Когда Ли Хуан почти достиг кульминации, Вей Усянь с неожиданной силой перевернул их и впечатал молодого человека в постель, отчего взгляд того помутился.       Вей Усянь кончиками проступивших заостренных коготков игриво прошелся по пылающей груди, что резво вздымалась и опускалась от сбившегося дыхания, и с нажимом прокатился на чужом члене, попутно сладко воркуя:       – «Ну как? Моему Хуану-Хуану понравилось?»       Ли Хуан, дрожа всем телом от туго свернувшего жгута неудовлетворенности, впился в округлые бедра пальцами и проскрипел, тяжело отдыхиваясь:       – «Понравилось… А-Си, двигайся, прошу…»       В ответ ему снисходительно улыбнулись. Спина плавно изогнулась, помогая Вей Усяню припасть к груди. Левая рука оперлась на подушки подле чужой шеи. Из-за ресниц сверкнул красными бликами лукавый взор.       – «Конечно, Хуан-Хуан, конечно… Сейчас А-Си сделает так, чтобы ты от удовольствия отправился на Небеса…» – своей репликой он вызвал охмелевший смешок у Ли Хуана, что совершенно невменяемо смотрел на него в пьяном восторге. – «Но перед этим скажи, ты порадуешь меня? Я так старался, чтобы тебе было хорошо… Как думаешь, я заслужил награду?»       Ли Хуан покорно выдохнул:       – «Заслужил, А-Си, заслужил…»       Вей Усянь мягко и нежно улыбнулся:       – «Вот спасибо, Хуан-Хуан…» – правая рука вскинулась и тисками сдавила шею так, чтобы не перекрыть доступ к кислороду и не переломать кости, но заставить ясно почувствовать неприятно саднящие ощущения. Вей Усянь сильнее насадил себя на член, прогнулся в пояснице и сдавил Ли Хуана ногами с обеих сторон, обвивая подобно хищному удаву безвольного человека. Тот задрожал от переизбытка и контраста чувств и запрокинул голову, заканчивая.       Вей Усянь глубоко поморщился от прострелившего его облегчения, ибо звенящая ломота отступила. Он ясно почувствовал, как жар энергии ян проникают в каждую клеточку его призрачного тела и согревает, наполняя сытым удовлетворением. Но вместе с тем его десна принялись невыносимо зудеть, как будто при прорезывании зубов... У Вей Усяня появилось навязчивое желание почесать их о чью-то открытую и беззащитную шею...       Он подобно змее изогнулся и прошелестел вновь с дикой улыбкой от уха до уха:       – «Вот спасибо, Хуан-Хуан…» – Вей Усянь широко раскрыл рот, являя внезапно удлинившиеся на пару цуней клыки и искажая лицо, и, отклонившись назад на пару градусов, он резким движением бросившегося в атаку хищника на хрупкую жертву вонзил свои зубы Ли Хуану в шею, отчего на белоснежной постели расцвели кроваво-красные следы…       Вот так, всего за пару секунд сменилась композиция в покоях первого молодого господина Ли: то раздавались на всю округу сладкие стоны, вскрики и мольбы о продолжении, то теперь в наступающей ночной тиши звучали влажное чавканье покидающей тело крови и хлюпанье проникающих в сердцевину когтей…

***

      Заухала в чащобе сова. Над среднего размера городом предстала во всем своем великолепии полная луна.       На постоялом дворе было тихо. Так как царила уже глубокая ночь, то большинство персонала мирно спало, отдыхая перед началом нового дня.       Празднования стихли. Народ попрятался по домам и с блаженной усталостью зарылся в свои начинающие согреваться от их собственного тепла постели. Лишь некоторые из гуляк сидели по углам близ подъездов на улицах и, щелкая семечки да запивая их вином, обсуждали насущные новости и проблемы.       Другая часть населения – небольшая и, в основном, редкая – сновала по улочкам, то выныривая из темноты, то вновь в ней исчезая. Их толкали к бесцельному брожению в ночной мгле некие личные заботы, что не терпели отлагательств. Изредка они мелькали в свете оставшихся с праздника фонарей, а после стремительно растворялись во всём, словно их тут никогда и не было.       Белая размытая тень скользнула по темным стенам неясной дымкой и скрылась за легкими плотно задернутыми шторами, чуть колыхнув ими.       В не вот тебе большой, но всё же уютной комнате царила тишина, холодок и темень, ибо доселе сие пространство пустовало: было некому зажечь парочку свеч да приятных благовоний и согреть воздух своим теплом.       Но была загвоздка: даже будь здесь хозяин скромных, но достойных апартаментов, воздух местный всё равно был бы гораздо холоднее и тяжелее.       Штора едва заметно дернулась на ветру и опустилась на прежнее место, успокаиваясь и вновь полностью закрывая комнату от полнолунных лучей.       Тень в момент обернулась высоким стройным юношей в белоснежных длинных одеяниях, чей подол блестящей волной покрыл пол.       Музыкальные пальцы неестественным образом выгнулись, заостренные когти процарапали доселе идеальную лакированную деревянную поверхность, а с мягких пухлых губ сорвалось никоим образом не вяжущееся с нежным личиком рычание.       Стройная фигурка изогнулась, становясь похожей на ломаную линию. Излишне длинный язык выполз из-за алых губ и сыто облизнул уголки рта и бледные щеки, смывая капли крови.       «Ещё хочу… Мало… Мало, мало, мало…»       Юноша медленно поднялся, неустойчиво упираясь полусогнутыми босыми ногами в пол. Стоило ему выпрямиться, стала заметна обильная россыпь алых пятен на белой ткани: на подоле, поясе и вороте – особенно, на вороте.       В комнате было довольно-таки много зеркал: неизвестно, была ли то придурь хозяина постоялого двора или же пожелание заселившегося в хоромы гостя.       Напротив окна тоже стояло зеркало: пожалуй, самое большое из них. Оно вытянулось в полный человеческий рост и позволило увидеть свой внешний вид без прикрас.       Юноша по-птичьи склонил голову, крадучись, подобрался, выглядя при этом так, словно был готов в любой момент накинуться на вставшего перед ним человека. Какого было его удивление, когда лишенные осознанности, пьяные глаза наткнулись на отражение собственного Я – без сомнений, это был он сам, но… почему-то… такой другой… Незнакомый.       Взор несколько прояснился, и в нем загорелась искорка узнавания. Рука подтянулась к распущенным волосам и на манер гребня прочесала слегка взлохмаченные пряди. Картинка перед ним вибрировала, а тело будто сдавливало прессом со всех сторон – должно быть, окажись он способным чувствовать боль, ему было бы очень плохо в данный момент.       Хотя…даже несмотря на отсутствие восприятия боли, ему было откровенно паршиво.       Ему казалось, будто каждый фэнь его кожи наэлектризовался и от малейшего прикосновения к себе был готов взорваться.       «Кто это?.. Это ведь…не я…Кто-то другой…Но…» – голова медленно покрутилась из стороны в сторону. – «Почему у этого «кто-то» мое лицо?..»       Юноша искаженным голос завыл:       – «Он украл моё лицо!!..»       Фигура подорвалась резким движением руки разбить зеркальную поверхность, но внезапно остановилась, ибо почувствовала нечто странное.       Выражение вмиг страшно треснуло, а лицо вплотную прижалось к зеркалу, будто желая проникнуть по ту сторону.       «Что со мной? Почему я такой? Я…Я ведь был с тем…С кем я был?.. Как звали того молодого господина?.. Кажется, кажется… Ли Хуан, точно! Я был с Ли Хуаном…Почему я здесь…А не… с ним… Почему мои руки в крови? Почему весь я в крови?.. Что произошло? Почему меня ломает? Это…»       Ноги коснулось нечто пушистое, и юноша подскочил на несколько чи, испугавшись. Он уставился диким взглядом вокруг и зашипел неестественным голосом:       – «Кто здесь…Убью…»       Безумство в алых глазах стало более очевидным, а язык плотоядно показался из-за нежных губ:       – «Ты хочешь отдать мне сердце? Или…Может, я пришелся тебе по вкусу? Хочешь… Провести со мной ночь? Прошу, я не против!.. Только… Взамен… Отдай мне свою душу!..» – Юноша принялся носиться по комнате и с сумасшедшей широкой улыбкой от уха до уха тихо шипеть. – «Ну куда же ты спрятался?! Наглец! Коснулся моей ноги, а платить не желаешь! Ты…»       Взор уперся в новое зеркало, и он смог узреть свой вид сбоку.       Зрачки сузились, а из горла вырвался искаженный… вой? Почему он воет, подобно раненному зверю? Реальному зверю…       Юноша метнулся к этому зеркалу и задрал подол, открывая вид на своё обнаженное тело.       Вокруг лодыжки сиротливо обвился черный лисий хвост. А его остальные сестрички в нерешительности плелись по полу, не находя смелости заявить о себе и обмотаться вокруг ноги своего хозяина.       Выражение в испуганном гневе исказилось, став исключительно ломаным, жутким и совсем не красивым.       «Что это?! Откуда у меня хвосты?! Лисьи!!! Меня прокляли?! Это…»       Когти, повинуясь его эмоциям, скребнули по зеркальной поверхности, оставляя на ней глубокие борозды. И тут… вслед за этим звуком… Что-то на его макушке возмущенно шевельнулось. Ладони тотчас опустились на неё и нащупали… два длинных лисьих уха.       Вей Усянь взвыл:       – «Что это?!.. Что. Это. Такое?!» – он вплотную припал к зеркалу и в ужасе покрутился, пытаясь найти такое положение, при котором мог бы ясно увидеть свой затылок.       Ему удалось таковое отыскать благодаря наличию в комнате зеркал. Вей Усянь замер, стоило двум лисьим ушам попасть в поле его зрения.       Они были длинными и весьма аккуратными. В основаниях виднелся легкий черный пушок, защищающий вертикальный канал. Уши полностью были с черным блестящим мехом, но кончики оказались окрашены в кроваво-красный. Точно Ли Хуан их собой окропил…       В лунном свете блеснула по левую сторону серебряная серьга, закрепленная в алом мехе.       Вей Усянь присмотрелся и обнаружил, что его привычных человеческих ушей у него нет.       Он ломанными движениями опустил руки и натурально завыл. Уши припали к макушке, ведомые его настроением, а хвосты взволнованно заметались по полу, не зная, куда себя деть.       Будь он сейчас в трезвом уме и твердой памяти, то непременно порадовался бы своей предусмотрительности, ибо сейчас мог преспокойно выть и создавать сколь угодно шума, поскольку ещё накануне, по прибытии в комнату, закрепил по углам звуконепроницаемые талисманы.       Вей Усянь заметался:       – «Почему у меня лисьи хвосты и уши?! Что со мной? Что, вообще, произошло?!.. Я же… Я же хотел просто-напросто гулять на празднике!» – он рвано всхлипнул, будто бы ему недоставало дыхания. – «Почему мое сознание помутилось? Почему я внезапно возжелал лечь с ним?! И что… произошло впоследствии?..» – не в силах устоять, Вей Усянь осел на пол, держась за прижатые к макушке уши. – «Почему я ничего толком не могу понять…»       В голове гудело и царствовала совершенная сумятица. Будто весь поток мыслей во многих местах в клочья разорвали, а потом бессвязным клубком спутали.       Вей Усянь искаженным голосом взревел от охватившей его ломоты и принялся кататься по полу и извиваться. Все естество вновь стало простреливать ярое желание энергии ян. Захотелось опять ощутить на себе вес мужского тела, почувствовать жар внутри себя и волны страсти, окутывающие тебя с головой.       Внутри него словно все разделилось. Одна часть желала стойко держаться и противиться своим недостойным порывам до конца. А вторая… вторая желала подорваться на улицу и, исключительно развратно и пошло заигрывая, затащить мужчину – и может, даже не одного, а целых пять! – в темный переулок. Чтобы каждый из них мог поразвлечься с ним, чтобы каждый отдал ему всю свою энергию ян, кровь и горячее сердце. Хотелось поглотить их души... Они ведь такие сладкие на вкус! Особенно, в момент своей страсти... При достижении момента кульминации, как оказалось, сердца насыщаются кровью и великим множеством эмоций, отчего они становятся только слаще... Удовлетворение напитывает мозг, отчего душа так и светится! А от этого она тоже... вкуснее.       Рот наполнился голодной слюной, а десна обожгло саднящим зудом. Вей Усянь не сдержался и в кровь разодрал их когтями. Но легче не стало. Теперь, помимо всех прочих неприятных ощущений, полость рта кололо приторным привкусом железа.       Он прогнулся в спине и уперся пятками о пол, заорал, надрывая легкие и горло, а после сорвался на недостойный вой.       Картинка перед глазами плавилась подобно воску и гудела, сверкая алыми всполохами.       Было жарко. Сильно жарко. Будто его и в самом деле отправили гореть заживо на костре.       Хотелось когтями сорвать с себя куски плоти, снять с себя всю кожу, только бы она не жгла его так.       О тыльную сторону ляжек и коленей при его суматошных метаниях бились пушистые хвосты, что не знали, куда себя пристроить, дабы не доставлять своему хозяину ещё больших потрясений.       Но тот все равно их ощущал.       Поясница каждый раз взвизгивала, а нервные окончания в отросших хвостах извещали о себе кратким всполохом боли, спустя секунду утихающим, при новом неудачном повороте.       Вей Усянь обессиленно рыкнул, не зная, как утихомирить это состояние.       Это было не то же самое, что и «не устаканившаяся демоническая ци», ибо ощущалась иначе. Эта энергия была другой. Она… пылала в нем, бурлила и кипела, призывая отправиться сеять не боль, а похоть.       По всей видимости, Вей Усяню надоело кататься по полу, потому как он не придумал ничего лучше, чем попробовать потратить свою ци и «выпустить пар», ибо в тот раз ему помогло. Конечно, не было полноценной уверенности в успехе, но лучше так, нежели ничего.       Первыми пострадали несчастные зеркала, в которых Вей Усянь видел свой выявленный изъян. Они показывали тот позорный факт принадлежности к унизительной касте демонов. Он крушил их, опрокидывая и тяжело прикладывая о пол, отчего те с визгом разбивались на мелкие осколки о ламинат.       Следом не избежала своей участи мебель: полог оказался изодран, балки – искрошены в щепки, остались лишь неловкие обрубки; стол перевернут, благодаря чему от курильницы и вазы ничего, кроме фарфоровых осколков, не осталось. По итогу, и десяти минут не прошло, а в некогда благопристойных покоях красовалась разруха и хаос.       Вей Усянь тяжело задышал от бурлящего в нем безумия и желания.       И тут, в стороне раздался горький плач, что разрезал его безумие донельзя резко и внезапно, появившись из ниоткуда.       Он прерывисто повернул голову в сторону источника безутешных рыданий и увидел Подсознание, что сидел на полу в море из зеркальных осколков, обхватив подтянутые колени руками и откинув голову на торец кровати. «Юноша» заходился искренним ревом, сердечно оплакивая кого-то.       Заметив внимание к себе, Подсознание поднял веки и обнажил блестящий от горя взгляд, что окрасился в злые нотки, когда наткнулся на застывшего посреди комнаты дикого Вей Усяня.       «Вей Усянь» плаксиво гаркнул ему:       – «Зачем ты убил его?! Зачем?.. Доволен теперь?! Потаскуха! Не хватает силы воли, чтобы сдерживать свои животные инстинкты – сиди в своей норе на Луаньцзан, а не… А не…» – он всхлипнул и зажал ладонью рот. – «Ты мало того, что обесчестил его, так ещё и убил! Полностью обескровил, похитил душу, пленив ее в карту, и вырвал сердце! Что ты… за монстр такой?! Во Имя Небес! Как… Как у тебя, вообще, рука поднялась?! У тебя есть совесть, Вей Усянь? Гордость? Честь? Или тебе так понравилось под Вень Лонвеем, что не устоял от того, чтобы «поразвлечься» с другими? Что ж ты тогда убил этого ублюдка?! Жил бы с ним да жил бок о бок! Всем хорошо бы было.»       Подсознание замотал головой, по новой заходясь рыданиями, и плотно закрыл лицо ладонями, не сдерживая подрагивающих плеч:       – «Ему же всего двадцать два было! И он был наследником своей семьи! Что они без него будут делать?.. А он?.. Разве он заслужил смерти? Тем более столь унизительной! – … – Ты воистину ужасен, Вей Усянь. Убожество. Ты мне противен! Ты же делал успехи на Луаньцзан! Отчего сейчас тогда не смог воспротивиться своей животной сути?!»       Вей Усянь открыл, закрыл рот и пробубнил:       – «Я не знаю…»       «Юноша» зло рассмеялся:       – «Н-да? Не знаешь? А кто знать будет? Кто?! Может, молодой господин Ли, коего ты убил?!.. Ты же учился сдерживать свою демоническую суть… Так почему дал ей волю?.. Как ты собираешься вернуться домой, если покорить свои инстинкты не в силах?! Что дальше будет? Цзян Чен? Шицзе? Кого ещё ты втопчешь в грязь рядом с собой? Себя мало?»       Вей Усянь не ответил, но голову понурил. До этой тирады от собственного подсознания ему хотелось жаловаться, ныть и выть; хотелось, чтобы кто-нибудь пришёл и обнял его, успокоил, сказал, что все хорошо, чтобы он не боялся. А теперь… ему впервые за все свое существование стало стыдно и по-настоящему грязно на душе.       После Вень Лонвея он чувствовал себя грязным, безусловно. Но сейчас… это чувство усилилось в стократ. Вей Усянь внезапно ощутил себя мерзостной тварью, что не погнушалась вкусить чистой и непорочной энергии.       Подсознание продолжил его мысль, холодно цыкнув:       – «Ага, своей-то светлой энергии больше нет! Тебя втоптали в грязь, обесчестили и убили – значит, и ты можешь делать так же?» – он сузил глаза, посмотрев на него со своего места, и процедил. – «Какое же ты отвратительное убожество.» – «Юноша» скривился. – «Правильно Лань Чжань тебя убожеством называл. Он оказался весьма точен, когда охарактеризовал твою гнилую и проститутскую натуру!»       Вей Усянь хотел защититься, и оттого огрызнулся:       – «Я не проститутка. И не шалава, и не шлюха.» – следующие слова вырвались, будто по старой памяти. – «И не обслуживающая единица. Ни…»       Подсознание фыркнул и едко продолжил за него, передразнивая:       – «Никаким из этих слов или фраз, имеющих подобную суть. Да, помню.» – он уколол его пренебрежительной яростью исподлобья. – «Вот только несмотря на такие горделивые слова, ты все равно шлюха.» – «Юноша» едва ли не сплюнул. – «Гадость. Смотреть на тебя тошно. Сам разрываешься от чувства омерзения ко всему, что охватывает эта тема, но по итогу, самолично делаешь шаги навстречу, дабы устроить все и повторить! Ты погляди на себя! Вчера человек, страдающий от унижения, будучи изнасилованным, сегодня демон, что жаждет сесть на чей-то член – да даже не на один! Уму не постижимо, Вей Усянь! Как ты, вообще, допускаешь подобные мысли?! Грязно, пошло, фу. Мерзость. Ты ещё смеешь брыкаться и защищаться?! После того, как заманил в ловушку честного и порядочного человека, а впоследствии и унизил? Или, может, тебе сказать «спасибо», что ему было приятно в этот момент?»       Он язвительно поклонился и в той же манере скривился, пропитывая ядом каждое произнесенное слово:       – «Да. Признаю. Ты ему приглянулся, ведь Ли Хуан, в самом деле, был отрезанным рукавом. Не стоит же тебя винить, что ты лишь разжег страсть, изначально имевшуюся! В чем же твоя вина? Выходит, что ты просто-напросто распалил ту искру внутри него... Безусловно, если он посмел присмотреться к тебе в романтическом ключе, то обязан был заплатить за это, да? Все честно, получается?» – «Вей Усянь» холодно хмыкнул и сменил тональность изречений. – «Вот почему ты смог без лишних усилий воздействовать на него и использовать как катализатор для собственного обращения... – ... – Но все же, Ли Хуан ни за что бы не позволил этому случиться так скоро и грязно! А ты…» – Подсознание обессиленно покачал головой и уткнулся лбом в колени, по новой себя обнимая. – «У меня слов на тебя нет. Я разочарован... – ... – Какой ты грязный...» – вывалив всё накопленное, «юноша» замолчал.       А вот Вей Усянь застыл как вкопанный посреди комнаты, не решаясь двинуться или сказать что-либо.       Он смотрел на уткнувшегося в колени рыдающего «Вей Усяня» и… почувствовал себя как никогда скверно.       «Резюме: ты … – … – и мой индикатор эмоций?..»       Вей Усянь одними губами повторил:       – «Мой индикатор эмоций…»       Подсознание приглушенно хмыкнул:       – «Именно. Возможно, у тебя проблемы с памятью, Вей Усянь, поэтому, так и быть, напомню: я это ты – как ни прискорбно это признавать; после соленого «душа» ты не можешь проживать эмоции в явном виде, оттого существую я – ответвление в твоем мозгу, отвечающее за последнюю частичку адекватности в тебе. И да, именно то, как я себя сейчас чувствую и какие эмоции сейчас проживаю, – это все принадлежит тебе. Да, ты сейчас плачешь, искренне сожалея о случившемся… И тому подобное…»       Он снова замолчал и глубже уткнулся в колени, словно таким образом ставя точку в их разговоре. Лишь напоследок бросил:       – «Ты безнадежен.»       Вей Усянь поджал губы, но тоже воздержался от ответа и продолжения бессмысленной дискуссии. Спорить с самим собой – то еще занятие…       Сходить с ума ему сегодня больше не хотелось.       Несмотря на прозвучавший разговор, ярое желание близости никуда не делось. Оно продолжило настойчиво стучаться в дверцу его самоконтроля, ожидая, когда же его сопротивление падет.       Подсознание добился лишь того, что Вей Усянь стал держаться усерднее и отказывать себе в желаниях более стойко и решительно.       Размытая тень мелькнула и материализовалась подле панорамного окна. Вей Усянь распластался на балкончике и пьяно заскулил, изнывая от нехватки прикосновений и страстных ощущений. Лишь благодаря недюжинной силе воли, нагоняю от Подсознания и холодному чувству вины, он не сорвался с этого самого балкона и не утащил мужчин без всякого согласия последних в темноту для грязных развлечений.       Когти скребли пол и косяки, оставляя на них глубокие борозды и извлекая жалобный писк дерева.       Лунный свет полностью охватил раскинувшегося на полу балкончика демона и мягко огладил его черты. Вей Усянь расслабленно выдохнул после проведенных минут в полнолунных ваннах.       Тело по-прежнему ломило – ему оставалось цинично радоваться, что он не чувствует боли, ибо в противном случае точно сошел бы с ума ещё больше, – но сейчас это недомогание чувствовалось несколько по-иному. Оно будто бы массировало его кости и мышцы, побуждая к некому действию. Вей Усянь не хотел думать о природе этого ощущения, потому позволил ему направлять себя.       Вей Усянь изогнулся, неестественно выгибаясь, и свернулся в клубок, уподобившись размытому пятну.       Меха стало больше, а тела – меньше.       Влажный лисий нос задергался, и демон с фыркающим звуком чихнул, тряхнув мордой и взметнув ввысь стоящие торчком усы. Хвосты, почуяв вольность, напрочь проигнорировали какие бы то ни было пожелания хозяина и принялись играючи кататься по лакированному дереву и крутиться в воздухе.       Вей Усянь пролежал в свернутом положении с час и лишь впоследствии смог понять, что сознание несколько прояснилось: настойчивое похотливое желание никуда не делось, но на порядок притупилось. Он поднял голову и озадаченно сморщился. Ему показалась странной собственная поза. До этого тело ощущалось донельзя иначе, нежели сейчас. Сместив угол обзора, Вей Усянь не взвизгнул лишь благодаря приглушенному восприятию.       Заместо привычного человеческого тела он обнаружил лисье: лапы, девять хвостов, пушистый и блестящий мех, покрывающий каждый его цунь.       Вей Усянь неровно поднялся и замер в неловком положении. Уши нелепо задергались в разные стороны, точно не ведая, как и куда себя деть; хвосты не изменили самим себе, потому продолжили крутиться и так, и сяк, являя миру собственное великолепие.       Алые глаза сделались размером с расплющенный медяк и ошалело осмотрели нового себя. Вей Усянь отмер и… запищал. Ему хотелось воскликнуть что-то по типу: «что за дела?!» или «что за чертовщина?!», но из пасти вырвалось лишь лисье пищание и фырканье.       Вей Усянь непроизвольно закрутился вокруг собственной оси, внезапно возжелав прикусить кончик одного из хвостов, но замер, осознав, насколько глупо и несуразно это выглядит.       Подсознание, глядя на эту нелепицу, не выдержал и хохотнул:       – «Похоже, у тебя проблемы.»       Лис поднял голову и беспомощно уставился на него, чем вызвал снисходительное хмыканье и тяжелый вздох:       – «Иди сюда. Лисёныш.» – с жалким писком лис потрусил в его сторону, а приблизившись к Подсознанию, свернулся подле него в клубок, изнывая от чего-то невероятно желанного – но ясной мыслью оно не сформировывалось, отчего лис совсем не мог понять, что именно хочет. Но подсознание не обманешь. Холодные пальцы опустились на холку и почесали ее. – «Гладиться хочешь. Вот и с ума сходишь.»       Взор Подсознания наполнился виноватым сожалением, а голос смилостивился:       – «Ты, безусловно, виноват в смерти Ли Хуана, но полностью обвинять тебя – слишком. Все же, у тебя не было и шанса пойти против инстинкта хули-цзин…»       Вей Усянь удивленно поднял голову и поставил уши торчком. Подсознание почесал его за ухом и пояснил:       – «Да, Вей Усянь. Ты стал хули-цзин, ибо перед смертью пережил травмирующий опыт. А полнолуние, что царствовало тогда, усилило эффект.» – рука рассеянно огладила пушистую морду и положила ее себе на колени. – «Вот и наступил третий лунный цикл после смерти. И твоя природа вынудила тебя пойти искать близости, дабы запустить механизм обращения.» – глаза в отстраненном сочувствии сузились. – «Я не могу тебе простить смерть невинного, но и безжалостно костерить не смогу. Все-таки, кроме меня, тебя никто утешить не сможет… А ты ведь тоже… жертва…»       Лис печально заскулил и потерся о поглаживающую его руку. Подсознание тяжело вздохнул и принялся старательно наглаживать пушистому зверьку бока, ликвидируя потребность в энергии ян и распитии крови:       – «Может, если я буду давать тебе больше утешения, ты…сможешь оправиться? Как думаешь, Вей Усянь?»       – «У-у-у…»       Взор «Вей Усяня» смягчился, а пальцы стали двигаться аккуратнее:       – «Согласен…» – а лис, почувствовав крупицу тепла и сочувствия, безутешно завыл; хвосты беспорядочно заметались, звуча в тон своему хозяину.

***

      На утро все стихло. Стоило показаться первым рассветным лучам, вой, стенания и рычание исчезли. И ничего более не скрежетало и не громыхало в одной из комнат на постоялом дворе.       Сквозь батистовую шторку просочился робкий солнечный лучик.       Вей Усянь вмиг подтянул ноги, спрятав их под полами одежд. Все девять хвостов последовали его примеру и исчезли в складках тканей – кто просто лег, затерявшись меж шифона, кто обмотался вокруг голени в поисках защиты и ласки. Уши прижались к макушке, словно не желая слышать первых признаков утра.       Уголки губ дрогнули вниз и застыли, вернувшись в прежнее состояние. Все его выражение было ровно и безучастно, словно не он несколько часов назад самозабвенно разбивал в мелкие осколки зеркала и крушил мебель, перемалывая ее в труху.       Ладони медленно поднялись к голове и плотно зажали уши: как Вей Усянь успел уже понять ещё ночью, теперь у него были только лисьи уши – человеческие исчезли без следа. И как вернуть их, он не знал. Для него это было весьма тяжелой загадкой, ибо в предыдущие дни до этого… инцидента… у него были человеческие уши! – и что, что заостренные на концах!..       Бессмыслица…       Неужели…неужели он и вправду стал… Хули-…       Мысль не пожелала закончиться. Вей Усянь приказал себе не думать об этом, только бы не подтверждать, находясь в трезвом уме и твердой памяти, горькую истину.       Из-за того, что при жизни был заклинателем, он прекрасно понимал, что к чему и почему. Он прекрасно сознавал, что иначе быть не могло. Что это было ясно как Божий день. Но…от понимания легче не становилось. Было…унизительно.       Подсознание – а точнее, он сам – разложил все по полочкам, помогая утрамбовать всё случившееся в голове.       Вень Лонвей изнасиловал его за день до наступления смерти. А хули-цзин становятся те, кто переживает сексуальное насилие.       Стоило догадаться о своей демонической касте ещё раньше. До того, как он убил человека. Ведь были же предпосылки, как минимум, в виде чарующего голоса!       Итак. Подводим итог.       Чтобы стать демонической хули-цзин требуется пережить сексуальное насилие перед смертью – если в полнолуние, то обращенная лиса будет сильнее.       Какими способностями обладает? Очевидно, может превращаться в лису; мастерски накладывать иллюзии, заставлять повиноваться собственной воле посредством использования голоса, – если лиса хочет усилить эффект или закрепить его на долгое время, то необходим зрительный контакт и концентрация.       Все это Вей Усянь знал и так, но… одно дело знать, другое – проживать на собственной шкуре.       Почему-то когда сам становишься определенным демоном, то все твои знания по поводу его функционирования испаряются, оставляя тебя в недоумении и растерянности... Все... было таким новым и сложным, что голова ходила кругом...       Но одного Вей Усянь уж точно никак не ожидал и не знал, даже будучи заклинателем, так это именно того, что, чтобы ему окончательно завершить обращение, нужно… лечь под другого мужчину!       Непонятно отчего хули-цзин устроены так, что для запуска механизма обращения нужно большое количество энергии ян. А откуда ее взять? Правильно, от мужчин. Но просто так ее не возьмешь, ибо непосредственно перед смертью хули-цзин пострадали от них. Именно поэтому лисы, помимо энергии ян, высасывают из мужчин жизнь, убивая.       Но проблема в том, что у Вей Усяня появилось навязчивое предчувствие, что одним Ли Хуаном не ограничится и в скором времени его настигнет новый приступ…       Теперь-то понятно, почему хули-цзин называют демонами-шлюхами. Это, по его скромному мнению, отнюдь не преувеличение. Заслужили. По крайней мере, он заслужил этот статус.       "Как я мог... По собственной воле... Кретин! И в самом деле, шлюха! Никакого чувства собственного достоинства!.. Как же низко ты пал, Вей Усянь! Убожество... Стыдоба..."       Конечно, умом он понимал, что по-другому быть не могло. Вень Лонвей подписал ему приговор, когда впервые коснулся, поцеловал и наполнил собой. Но… легче от этого понимания не становилось. Омерзение к самому себе и своей новой ипостаси никуда не исчезали.       Алые капли окропили колени, на что Вей Усянь озадаченно вздернул ресницы, отчего кровавый дождь лишь усилился.       Одна из рук отнялась от уха и коснулась щек: на подушечках пальцев осталась его собственная кровь.

Так вот оно как…

      Он плачет… Но почему он плачет? Он же… Не чувствует печали. Он вообще не чувствует каких-либо эмоций, могущие заставить его лить слезы! На душе… пусто!.. Если не считать приглушенного ледяного гнева и отвращения…       Но тогда отчего льются слезы?..

«Демоны плачут кровью…»

Так вот… оно как…

      Вей Усянь утер рукавом слезы и, шмыгнув носом, затих. Он не имел права на какую бы то ни было печаль. Сегодня день не его смерти и не его скорби.       Сегодня он всему виной…       В одном из зданий недалеко отсюда чуть выше по улице тоже расцвело утро. Проснулись слуги, что принялись тихонько сновать у дверей первого молодого господина Ли, силясь не потревожить его сон.       Ведающие о приходе загадочного гостя по фамилии Чу со знающими улыбками перешептывались, в наглую сплетничая, ибо все знали о неприступном характере своего господина, и гадали над тем, кем бы мог оказаться Достопочтенный господин Чу. Их нисколько не волновало, что он…       Рассказывающий последние новости своему коллеге слуга застопорился и озадаченно прикусил язык.       Когда его спросили о причине заминки, тот честно признался, что совершенно не может вспомнить, был ли то господин или же госпожа. А когда его попросили описать внешность любовного гостя, посетившего господина Ли, то и этого сказать не смогли, ибо всё, что отложилось в их памяти, – лишь черные, точно вороново крыло волосы, и ясно-серые глаза луноликой чаровницы – или же чаровника – на фоне белоснежных шифоновых одежд.       Любопытство пересилило, когда на часах показалось около десяти утра, и слуги затоптались в нетерпении, ибо их господин всегда был жаворонком, просыпающимся чуть ли не в шесть. А тут, сон аж до десяти!       Слуги переглянулись с красноречивыми улыбками, радуясь за господина, мол, «умотался».       Но всё же требовалось просыпаться.       Отправили на разведку самую юную служанку, коей в силу своего возраста благоволил господин Ли, что позволял и прощал ей некоторые оплошности.       Она робко подошла к двери, намереваясь постучаться, но нос уловил доносящийся из комнаты запах застоявшейся крови. Девушка испугалась, но постаралась унять свой страх и постучалась, позвав господина по имени.       Но тот не отозвался.       Собрав свою смелость в кулак, служанка вошла и краем глаза заглянула в комнату: тишина и гуляющий по покоям сквозняк. Подобное открытие озадачило ее, ибо господин не любит холод.       Она несмелыми шажками прошла вглубь комнаты и позвала господина тоненьким голосочком, замерев подле ширмы. Но даже так ей не ответили. Запах крови стал более отчетливым, и девушка, не выдержав, заглянула в спальную часть. Увиденное заморозило в ее жилах кровь, а из легких зазвучал визг, полный ужаса.       Служанка закрыла ладонями глаза и отшатнулась прочь.       На кровати лежал белый, точно постельный комплект, Ли Хуан с синяками под глазами, фиолетовыми иссохшими губами, разорванной в клочья шеей и грудиной; по всему телу расцвели уже почерневшие – настолько было сильно давление зубов – укусы и синяки. Помимо следов от клыков, не составляло труда заметить борозды от острых когтей. Вся кровать оказалась залита пятнами засохшей крови. Ли Хуан лежал, раскинув руки и ноги на манер звезды, и стеклянным взглядом взирал в никуда.

- Колокола скорой панихиды уже были готовы начинать свой -похоронный марш.