В ожидании тепла

***

В лучах серебряных стою И отстраненно замечаю, Как в мириадах тех цветов Средь красных всполохов Скоротечно пропадаю... И не важно, что пропал, что навеки путь угнал, Ведь в тот ярчайший миг узнал, Что в мириадах тех огней стоял И молча лишь сгорал…

*** Два с половиной месяца назад. Гора Луаньцзан. …

      Ему было всё равно.       Было тихо. Вдалеке отстраненно слышался свист и шелест деревьев. Больше ничего. Ноздри щекотал холодок, но нисколько его не трогал: он не пробирался по дыхательным путям в легкие и не замораживал тело; просто находился на поверхности.       Было спокойно. Вей Усянь осознал, что сидит – и ему не больно. В принципе, не чувствовалась какая-либо часть его тела. Он просто…сидел. Не было ощущения, что что-то затекло, заболело, загудело и тому подобное. Его глаза были плотно прикрыты, а зрачки не бегали под веками и не недоумевали отсутствию обзора.       Было…пусто. В груди не заходилось сердце – как странно, почему оно молчит? Легкие не укалывает здешняя низкая температура и не заставляет его заходиться в кашле. Вей Усянь отстраненно подумал, что не может понять: в норме его дыхание или нет? Может…это потому, что его просто-напросто нет? Не ощущалась усталость от долгого нахождения в одной позе: не хотелось сместить куда-то руку или поерзать на месте. Он безучастно, едва-едва заметно и слышно фыркнул, про себя проведя параллель со статуей.       В голове не проносилось и мысли. Не хотелось о чём-либо думать – но может…просто было не о чем?       Но тут эту блаженную тишину в его черепной коробке нарушил чей-то голос:       – «С Днем Рождения, А-Сянь.»       Он не мог понять, кому этот голос принадлежит: мужчине или женщине. Равнодушно, словно от невозможной скуки, лениво подумалось:       «Кто такой «А-Сянь» ?.. О… Кажется… Это я… У меня День Рождения? Сегодня? А какое…сегодня число? Сколько мне лет?»       Ломано дрогнул мизинец на правой руке и вновь застыл, более не колеблясь...       Неизвестно, сколько он здесь сидел. Прошло, может, всего несколько секунд, а может – минут. А вполне возможно, что и несколько часов или дней! Точно Вей Усянь подсчитать был не в силах.       Колыхнулись цветы.       Цве…ты? Откуда им здесь взяться?       Здесь…а где это «здесь»?       – «А-Сянь.» – прозвучал чей-то мужской старческий голос прямо над ним. Но Вей Усяню все равно. Он продолжает сидеть и нисколько не меняется в лице. Некто повторяет, ласково называя его имя. – «А-Сянь.»       Кончики пальцев невесомо треплют его по щеке – словно маленького ребенка, что не желает подниматься утром из постели.       – «Просыпайся, А-Сянь. Пора вставать.» – Брови дрогнули и разгладились. Вей Усянь нисколько не отреагировал на выдвинутое требование. Донесся шершавый смешок. – «Разве ты не желал вернуться домой? А-Сянь. Тебя ждут.»       «Ждут?.. Кто… меня ждет?»       Вей Усянь качнулся и легко повалился на бок в заросли ликорисов, взметнув ввысь небольшой сноп пыльцы, что тотчас улеглась или впиталась в его кожу.       Что-то звякнуло, ударившись о пол.       Стоило ему упасть, лепестки трепетно оплели его пальцы, плечи, шею и лицо, будто гладя и укрывая от всех невзгод.       Вей Усянь не пошевелился. Лишь продолжил безвольной куклой лежать. Старческий голос устало вздохнул. Зашуршала ткань, что известила о том, что этот «некто» сел на колени подле его головы.       – «Почему ты не желаешь просыпаться?»       Красноватые губы устало шепнули:       – «Не знаю… Я как будто в толще воды… Я ничего не вешу… хорошо… спокойно…»       Голос улыбнулся:       – «Ты всегда можешь вернуться сюда. Но тебя ждут.»       На этот раз Вей Усянь задал вопрос вслух:       – «Кто…ждет?»       – «Твоя семья. Дом. Помнишь? Ты хотел вернуться домой. И чтобы тебя помнили. Заставляешь их ждать?»       – «Нет…»       – «Тогда просыпайся.» – ликорисы как будто потерлись о его щеку, убеждая встать. – «Это место всегда будет домом, в который ты можешь вернуться. Но твой первоначальный дом будет не всегда. Нужно воспользоваться моментом и вернуться, пока ты ещё в силах. Помнишь?»       – «Помню…» – ресницы затрепетали и вскоре обнажили сонные глаза цвета свежей крови. Губки приоткрылись и вдохнули свежий воздух. – «Где я?»       Теперь стало возможным увидеть того загадочного «некто».       Им оказался старик, чье лицо показалось Вей Усяню знакомым – но он не мог вспомнить, кому оно всё же принадлежало. Белесые глаза без зрачков ласково вглядывались в него сверху и терпеливо ждали, пока тот проснется.       На нем были надеты черные, словно вороново крыло, одежды старомодного кроя – не слишком вычурные, но и не дешевые.       Старик покорно ответил:       – «На горе Луаньцзан.»       Вей Усянь тупо переспросил:       – «На горе… Луаньцзан?..» – казалось, он не особо понимает, что ему говорят и что происходит вокруг.       Ответом ему был спокойный кивок:       – «Именно так.»       Вей Усянь совсем как маленький мальчик потерся кончиком носа о ликорисы, мило поморщился от щекотки и сонно проговорил:       – «Что я здесь делаю?» – он зажмурился. – «Шицзе… Где шицзе?..»       Старик мягко улыбнулся:       – «Кто такая шицзе?»       Вей Усянь простодушно ответил:       – «Шицзе это шицзе.» – тут он озадаченно моргнул. – «Шиц...зе…» – Вей Усянь пораженно вздохнул и плавно сел, отчего согнутые цветы колыхнулись, а украшения в прическе звякнули. – «Шицзе. Волнуется. Где я.»       Старик закивал:       – «Да. Именно, А-Сянь. Пора бы и в мир живых вернуться.»       Вей Усянь сощурился, по-новому всматриваясь в старика:       – «А кто ты?»       – «Меня зовут Луаньцзан.» – старик беззаботно усмехнулся. – «Дух этой горы.»       Вей Усянь задумчиво протянул:       – «Такое ощущение, будто ты мне знаком.»       – «О, нет-нет, мы с тобой прежде не виделись.» – дух легко поднялся, оправил рукава и повернулся к виднеющейся из внушительной дыры луне. – «Я кажусь тебе знакомым, потому что принял облик человека из твоих воспоминаний. Должно быть, этот старец пришёл к тебе на помощь когда-то и отпечатался в сознании как чувство безопасности, утешения и сочувствия…»       Вей Усянь схватился за голову и напряг память. Но так ничего и не вспомнил. Его сознание походило на решето, в котором было с парочку фрагментов, хранивших размытые «картинки». Он не знал, кем были люди, фигурировавшие в них, не помнил о событиях, говорившихся в них. Но на глубинном уровне чувствовал, что это те, к кому он должен вернуться, и то, что ему должно сделать.       Глаза сузились, вглядываясь в полусогнутую от возраста спину. Да, этот «старик» был и в самом деле ему знаком. Внешне. Но сопоставить с тем лицом из вынырнувшего воспоминания у него не выходило. На языке вертелось то самое – нужное – имя; правда, ясно сформировываться оно не желало.       Вей Усянь слегка кашлянул – он не понял, зачем это сделал, но внутри что-то отозвалось, как бы говоря, что это действие знакомо и привычно.       Голова всё еще будто находилась в вакууме или в толще воды, сдавливающей со всех сторон.       Пока он собирал мысли, себя и свою память по осколкам, перед ним остановился дух и протянул раскрытую к верху ладонь, в которой было что-то блестящее.       Вей Усянь незаинтересованно скользнул взглядом на представленное нечто и вздернул бровь:       – «Серьга?»       Луаньцзан мягко мыкнул:       – «Мгм. Серьга. А-Сянь, ты знаешь, что это такое?»       Губы поджались, а тон сделался чуть более раздраженным:       – «Серьга. Украшение. Что ты ещё от меня хочешь?»       Дух тягостно вздохнул, подтянул его руку за рукав и вложил в безвольную ладонь украшение:       – «Эта серьга – очень важная для тебя вещь. Ее нужно беречь, охранять как зеницу ока. Понимаешь? С ней нельзя обращаться столь фривольно.»       Вей Усянь, не будучи убеждённым, цокнул:       – «И почему эта сережка важна для меня?»       – «Ты же знаешь и помнишь, кто ты теперь такой?» – этот вопрос отчего-то поставил Вей Усяня в тупик.       Да. Кто он такой?       Рука опустилась на грудь – в то место, где должно биться сердце, – но наткнулась лишь на тишину. Он прислушался к собственным ощущениям и понял, что не дышит.       С губ сорвался бесстрастный вердикт:       – «Я мертвец.»       Луаньцзан безмятежно согласился:       – «Да. Точнее, ты призрак. Или демон. Как угодно.»       Вей Усянь вскинул на него внимательный взгляд и по-лисьи сощурился:       – «Демон? На Луаньцзан?»       Не понимая, к чему он клонит, Луаньцзан кивнул. На что Вей Усянь холодно хохотнул.       – «Вот как. Значит, я узник?»       – «Ты – нет, остальные – да. Но в твоих силах изменить все…»       Брови взлетели вверх и состряпали юноше морозно-изумленное выражение:       – «Прости?»       Поняв, что разговор будет долгим, нудным и тяжелым, Луаньцзан горестно вздохнул, про себя посетовал на свою печальную участь, и терпеливо начал:       – «Давай я расскажу тебе все по порядку, а там ты уж задашь свои вопросы. Хорошо?»       Вей Усянь кивнул, но легкую озадаченную хмурость не убрал.       – «Ты – демон или призрак. Скорее, призрак. Твое имя Вей Усянь, Вей Ин. Тебе восемнадцать лет. Находишься на горе Луаньцзан, на поверхности подземного озера. Эта серьга…» – он слегка тряхнул запястьем Вей Усяня, приковывая его внимание к украшению. – «Твой прах.»       Вей Усянь не выдержал:       – «Прах?»       – «Не перебивай меня.» – Луаньцзан строго посмотрел на него, заставив клацнуть челюстями и умолкнуть. – «Это твой прах. Причина, по которой ты сможешь оставаться в этом мире. Раз уж ты смог восстать, то пока эта серьга – твой прах – не будет уничтожена, ты останешься в целости и сохранности. Никто не сможет навредить тебе… – … – Знаешь, почему ты не узник в отличие от всех остальных? При жизни ты был весьма выдающимся человеком и достойным вознесения…»       Было видно, что Вей Усянь хочет тупо переспросить про «достоен вознесения», но наученный опытом он решил повременить с этим.       – «Достойные вознесения – очень яркие и волевые личности, понимаешь? Если они становятся демонами, то только исключительно сильными. Барьер, естественным образом созданный здесь, не пропускает остальных, потому что они не достойны вознесения, но ты – да. Ты много сильнее. Потому и сможешь выйти наружу. – … – Все, что тебе нужно знать и запомнить: серьгу надо беречь и спрятать, никому не показывать, ибо остальные могут воспользоваться этим знанием, чтобы погубить тебя и развеять душу; ты – очень сильный демон, потому сможешь стать тем, кто ничего не боится и будет руководить судьбой, а не быть ее рабом.» – он плавно поднялся и обвел руками пространство. – «Посмотри на это озеро. В тот момент, когда твое тело растворилось, а кровь слилась с местными водами, ты стал его полноправным хозяином. Как и вся гора, теперь это твои владения. И этот скромный дух также твой подчиненный.»       Луаньцзан замолчал и испытующе уставился на Вей Усяня, ожидая, пока тот переварит информацию либо же спросит что-либо. Тот не заставил себя долго ждать.       Он недоуменно скривился и цинично проговорил, рассматривая незатейливо-загадочный блеск серьги при лунном свете:       – «Значит… это всё, что осталось от моего тела?»       Луаньцзан побегал глазами по потолку и бросил:       – «Да.»       Вей Усянь состряпал брезгливую морду:       – «Допустим…» – он цокнул. – «Значит, беречь, защищать, от всего мира скрывать?»       Луаньцзан покорно ответил с выползшим на лицо усталым выражением:       – «Да.»       – «Я демон?»       Во взгляде духа явно читалось «ты серьезно?», но тем не менее прозвучало ровное:       – «Да.»       Вей Усянь открыл рот, но Луаньцзан его опередил:       – «Да, ты можешь выйти за пределы горы. Да, ты восстал. Да, ты очень сильный, так что можешь смело чесать на все четыре стороны и делать все, что твоей душе угодно.»       Губы скривились:       – «Славно.» – алые глазки вновь прошлись по сережке, а он сам в некоторой степени удовлетворенно хмыкнул. – «Допустим…» – более не медля, Вей Усянь закрепил серьгу на левом ухе и на пробу потряс головой, проверяя крепление. Держалось украшение на редкость достойно.       Благодаря всем проведенным испытаниям, он наконец обратил внимание на свой внешний вид.       Стоило заметить откровенность одежд, брови взметнулись вверх, а лицо потемнело:       – «И это моя одежда?..»       Луаньцзан спокойно протянул:       – «Что твоя душенька пожелала, то и появилось.»       – «Я не мог пожелать одеться столь откровенно.» – холодно цыкнул Вей Усянь.       Дух вздохнул:       – «А-Сянь. Ты призрак. Твой внешний вид контролируешь только ты один. В момент рождения руководило твое подсознание. Раз одежда столь откровенна – значит, ты так захотел.»       Вей Усянь сморщил нос и покрутился на месте.       Впрочем, за время осмотра его мнение несколько поменялось.       Ткани мягко кружились по воздуху при движениях в завораживающим взгляд танце, золотая вышивка очаровательно блестела, а цепочки в виде веточек смотрелись весьма утонченно. Наметанный глаз мигом прикинул, что в таких одеждах будет удобно драться и бегать.       Покрутившись и так, и сяк, Вей Усянь ровным тоном заключил:       – «Пойдет.» – в нынешнем состоянии это была наивысшая похвала.       Луаньцзан едва уловимо закатил глаза, уже замучившись с перепадами мнений своего собеседника, но покорно ответил:       – «Радует, что ты, наконец, примирился со своим внешним видом.»       Вей Усянь в упор посмотрел на него:       – «Значит, я могу принять любой облик, какой захочу?»       – «Да.»       – «Что для этого нужно сделать?»       – «Представь образ в голове – и будет тебе новый облик.»       Вей Усянь задумчиво протянул:       – «Какое сегодня число?»       Луаньцзан вздернул бровь:       – «Спрашиваешь у отрезанного от мира духа? Откуда мне знать.»       Губы сжались в тонкую линию, но тем не менее Вей Усянь переформулировал вопрос:       – «Сколько я уже здесь нахожусь?»       Луаньцзан удовлетворенно кивнул:       – «Ну наконец-то правильные вопросы. С неделю.»       Он цокнул:       – «Ноябрь уже, значит.» – и невысказанным осталось: «Значит, День Рождение Цзян Чена уже прошёл.» Взгляд перетек на дыру в «потолке». – «Я хочу прогуляться по миру живых и исследовать свою новую ипостась, прежде чем вернусь к родным и отомщу за собственную смерть.»       Луаньцзан попытался умерить его пыл:       – «Не думаю, что сейчас это хорошая идея.»       Вей Усянь в искреннем непонимания округлил глаза:       – «Почему?»       – «Ты сохраняешь здравый рассудок сейчас только потому, что находишься близ места своего «рождения». Твоя энергия обиды ещё не устаканилась, потому могут быть вспышки бессознательности и агрессии. Выйди ты сейчас наверх, на поверхность, кто знает, не одержит ли она над тобой верх? К тому же, мы не знаем, что ты можешь натворить в мире людей. Лучше освой себя в пределах горы. Тут безопаснее и для тебя, и для смертных.»       Вей Усянь подумал с секунду и равнодушно фыркнул, но в ответ ничего говорить не стал.       Он на миг замешкал, но все же в следующее мгновение легко подпрыгнул и в один мах оказался на поверхности земли. Луаньцзан проводил его задумчивым взглядом и отстраненно задумался, не стоит ли ему последовать за ним, дабы проверить, не попадет ли тот в переполох. Но все же, предпочел остаться в тени и помочь лишь в реальном случае опасности.       Босые ступни изящно опустились на студеную землю и пальцами зарылись в нее. Веки блаженно опустились, скрывая равнодушно-заинтересованный взгляд.       Языки энергии инь с любопытством подкрадывались к нему, но на пол пути замирали и в ужасе и благоговении отскакивали назад, прячась и вглядываясь в нового демона со стороны.       Вкрадчивый шаг. Ещё один.       Вей Усянь открывает глаза и внимательно осматривает окружение, желая впитать в себя все, что происходит с ним и не упустить и одной детали.       Сознание было кристально ясным – даже слишком, словно затишье перед бурей, – Вей Усянь даже успел про себя язвительно рассмеяться доводу Луаньцзана про его «не устаканившуюся энергию обиды».       Впрочем, как говорят: смеется тот, кто смеется последним.       Уже спустя несколько шагов Вей Усяня словно окатило ледяной водой. Кожу закололо и защипало. Весь мир потемнел и вновь вернулся в то же состояние, но дополнительно покрылся туманом морока. Рот, точно сведённый судорогой задергался, а зубы заскребли друг о друга.       Доселе упорядоченные мысли хаотично заметались в голове, а с губ начало срываться…рычание?       «Бросили меня здесь… Бросили… – … – Вень Чжао… ублюдок… как ты посмел причинить мне столько боли… как ты посмел убить меня?.. Оставили умирать здесь…Убили… в мой собственный День Рождения… Домой… Хочу домой…»       Глаза заполыхали зловещим светом в темноте, а шаги стали дергаными и ломаными – колени принялись подгибаться при каждом новом, отчего поступь выглядела неровной.       «Они пожелали забыть меня… Отнюдь! Я не буду забыт… Я восстал… Да…» – излишне длинный для человека язык выполз из-за нежных губ и в некоторой степени элегантным движением облизнулся. – «Отомщу… Всем отомщу… Я же обещал, что утяну его за собой… Что стану кошмаром наяву…»       Лицо исказилось, отчего стало донельзя жутким.       «Почему мне так холодно?! Почему… Почему так тихо и холодно?!» – ладонь судорожно прижалась к груди и заметалась. – «Не хватает… сердца нет!.. Где… Где мое сердце?! Нет… Нет сердца…Где оно?!»       Вей Усянь искаженным голосом проревел в пустоту:       – «Где мое сердце?!..»       Он обернулся размытой тенью, что хищно запрыгнула на одну из пик, оставила на ней борозды от когтей, после незаинтересованно отскочила от нее и бросилась дальше. Тень дико металась по горе и заглядывала во все норы и дыры.       – «Где мое сердце?!» – в ладони от ледяного гнева заискрил сгусток темной энергии. – «Нет!!! Его здесь нет!!! Где оно?! Кто забрал…» – Вей Усянь в обессиленной ярости взревел и резким и дерганым движением кинул комок всполохов в ближайшую пику.       Та не выдержала напора и оказалась пробита и раскрошена на мелкие осколки. Стоящие за ней пики также не избежали печальной участи.       Укромный закуток окутало плотное облако пыли.       Зрачки в безумных, диких глазах сузились. Рука неуловимо вскинулась и схватила одну из озлобленных душ, что неясной дымкой намеревалась в страхе уползти прочь.       Он поднес ее к лицу и то ли глухо прорычал, то ли проскрипел:       – «Это ты забрал мое сердце?»       Дух в истерике заметался, но, разумеется, не смог ему что-либо ответить. Но Вей Усяню его ответ и не нужен был. Он прошелся по всей его длине носом и вдохнул запах ужаса с шумным свистящим звуком.       Глаза в ярости заполыхали:       – «Это ты украл!!! Верни мое сердце!!!» – дух завопил, когда ладонь сомкнулась и сжалась, а демонический огонь загорелся невыносимо ярко.       Всего мгновение – и душа оказалась испепелена.       Вей Усянь раненным зверем продолжил метания по горе.       – «Сердце… сердце… сердце… Где же ты?»       В нос ударил легкий аромат энергии ян, который занесло с поселка в нескольких ли от горы.       Он заинтересованно обернулся:       – «Как пахнет…» – сделал шаг, еще шаг. И вот Вей Усянь уже сорвался на бег, но тут он на периферии сознания уловил новый аромат, всколыхнувшийся от его резких движений и волнений. Он воровато замер и ломано обернулся. – «Кровь?..»       В самом деле, в нескольких чи от той дыры, из которой он выпрыгнул, лежало нечто в островке высохшей крови.       Вей Усянь тотчас оказался рядом, сел на корточки и подобрал нечто, прикасаясь к нему точно к бесценному сокровищу.       На лицо выползла безумная счастливая улыбка:       – «Это сердце!!..» – он прижал к нему ухо и после вдохнул запах. В чертах появилось блаженное удовлетворение. Вей Усянь прогудел: «Мое…»       Он быстро поднялся.       – «Ты очень хрупкое! Раз так легко смогли вырвать… Забрать у меня… Тебя могут уничтожить… Нехорошо… Надо… Надо уплотнить! Сделать… совершеннее! Более стойким! И чтобы можно было держать при себе! Как же… Как же это совместить?» – Вей Усянь нарезал круги и лихорадочно размышлял. – «Я не хочу выпускать тебя из рук! Но и постоянно таскать тебя такого, хрупкого и беззащитного, очень глупо! Ты согласно? Конечно, ты согласно… Точно!»       Лицо озарилось от посетившей его голову мысли.       – «Я же заклинатель! А у заклинателя должно быть оружие! Но… у меня больше нет ядра… Я оставил его Цзян Чену…» – черты омрачились нездоровой печалью. – «Мой Суйбянь останется навеки на полке. Я не смогу им воспользоваться… Но это не дело! У меня… У меня должен быть меч! Точно… точно… У меня должен быть меч.»       «Что захочешь, то и будет.»       – «Правильно, Луаньцзан. Что захочу, то и будет. Я теперь не беспомощный человек. Я демон! Сейчас… сейчас… Нужно только представить!»       Для яркости ощущений он прикрыл глаза. Вей Усянь вообразил и буквально почувствовал, как сердце под его руками и током ци меняет свою форму. Уплотняется. Холодеет. Заостряется и утончается. Ложится под изгиб только его ладони. Отзывается только на его ци. Подходит только ему одному.       Сердце вспыхнуло в кроваво-черном огне. Завибрировало и запульсировало. И в самом деле, начало меняться.       На глазах из перепачканного в земле органа в бледных руках оно обернулось в зловеще блестящий меч.       Вей Усянь открыл глаза и удовлетворенно дернул уголком губ.       Пальцы сжимали длинную черную рукоять в форме шахматной фигуры, имеющую характерный металлический блеск. Вокруг неё обвивались тонкие алые перья. Рукоять к низу постепенно утончалась, а потом мягко перетекала в крестовину, образовывая заостренные на концах стоячие волны, продолжения которых уходили в длинное чёрное лезвие, на поверхности коего было вполне реально увидеть собственное отражение.       Соединение лезвия и крестовины обеспечивал аккуратный эллипсовидный рубин, от которого по лезвию, точно капля крови, стекала до самого острия тонкая красная линия.       Но чего-то не хватало.       Он смотрел на совершенный меч, который когда-либо мог бы быть у него, но какая-то маленькая, незначительная деталь била по затуманенному мозгу.       Спустя секунду до него дошло.       У меча не было имени.       Мутные глаза наполнились неким оттенком сентиментальности. И в самом деле! Как духовное оружие может бросаться в бой без имени? Не дело. Тем более, если это самое оружие было выковано из его собственного сердца?..       Как бы назвать его? В голову ничего не приходило. Воспоминания метались – равно как и мысли. Не получалось сконцентрироваться и придумать даже одно имя – что уж говорить о каком бы то ни было выборе. Но оно должно быть значимым! И отражать суть произошедшего с ним…       И тут искра мелькнула в туманном взгляде.       Определенно оно. Единственное подходящее.       Совсем недавно он потерял всё, что имел: честь, гордость, жизнь, чувства. Да…полностью отражает… его суть и печаль нового «Я».       Вей Усянь медленно наклонился, поднес меч к лицу и шершаво выдохнул:       – «Куйсун…» – вслед его шепоту на лезвии словно ножом вырезали кроваво-красные черты.

- «Потеря.» -

      Руки крепче сжали приобретенное оружие. Странно, но как только он вернул себе свое сердце, на душе стало спокойнее, а безумство чуть улеглось. Возвратилась прежняя относительная трезвость рассудка. Пусть ледяная ярость, ненависть и темная печаль никуда не ушли. Он по-прежнему желал вернуть Вень Чжао должок.       Вей Усянь прикрыл глаза и прислушался к себе.       Меч, находящийся в непосредственной близости к груди, пульсировал и словно тянулся к нему, желая проникнуть в ребра, свернуться там клубком и заснуть, возрадовавшись возвращению в свой родной «дом».       Он не стал противиться. Расслабился. Несильно прижал лезвие к груди. Чрезвычайно легко вышло настроиться с ним на одну волну: оружие было его частью и потому не было проблем с налаживанием «контакта». Секунда – и клинок обернулся дымкой и проник к нему в грудь – в то место, где некогда билось живое, трепещущее сердце.       Вей Усянь дрогнул и чуть пошатнулся, а на лицо выползла пусть холодная, но все же довольная улыбка.       Ток ци стал равномернее. Часть его снова с ним. Спокойнее.       От возврата утерянного Вей Усянь смог настроиться на изучение нового собственного «Я».       Тело не отзывалось тем прежним привычным жаром. Оно ощущалось спокойным и непоколебимым, твердым и холодным. Сильным.       Слух много обострился. Получалось замечать не только передвижения и колыхания бродящих здесь душ, но и слышать биение сердец отдыхающих в ближайшем поселке людей.       Полость рта словно наполнилась голодной слюной от этого открытия.       Сердца… сколько их там? Живые… Пульсирующие…       Отстраненно Вей Усянь недоумевал своему внезапному желанию и голоду.       Он же вернул себе сердце? Тогда… почему же не чувствует «успокоение» касательно этой области?       Губы дрогнули. Вей Усянь твердо решил, что потом, когда его голова будет чиста, то непременно задумается над этим.       Со стороны послышался язвительный смешок.       Вей Усянь приоткрыл глаза и уставился в сторону источника «шума».       Чуть в отдалении на большом валуне, свесив ноги, сидел знакомый ему юноша в белых одеждах и с распущенными волосами. Личико его было нежно и по-весеннему прекрасно. Но в чертах сквозило пренебрежение, отвращение и злость.       Он вздернул бровь:       – «Что-то не так?»       «Вей Усянь» фыркнул:       – «О. Все так. Вот, смотрю, как ты после смерти вместо того, чтобы отомстить Вень Чжао, этой сучке и Вень Чжулю, размышляешь об убийстве ни в чем не повинных людей и жаждешь их сердца. Смотреть тошно.»       Призрак нарочито уязвленно посмотрел на него:       – «Я не собирался их убивать. Пусть сейчас я не в себе, но у меня и в мыслях не было, чтобы начать причинять вред и боль невинным.»       «Вей Усянь», будучи совершенно не убежденным, цокнул, глядя на него сверху вниз:       – «Ага. А то я не знаю о чём ты думаешь. Мы вроде как это уже проходили перед твоей смертью.»       Он округлил рот в понимающем «А» и студено хохотнул:       – «А, так ты то мое надоедливое «подсознание», что поразительно похоже на Цзян Чена и прочих, кто мне любил читать на протяжении всей моей жизни нотации?»       «Юноша» скривился:       – «Ни в коем случае. Просто у тебя все еще остались осколки трезвого рассудка и человечности. Сейчас ты окутан энергией обиды. Твоя затаённая злоба так и полыхает, мешая тебе здраво мыслить.» – он соскользнул с валуна и ткнул двумя указательными пальцами на себя. – «И раз уж ты не в состоянии думать «сам», то на этот случай есть «я», что будет тебе в этом помогать.»       Призрак уставился на него кукольными глазами и бесцветно протянул:       – «Я всё ещё не понимаю, как это работает.»       «Вей Усянь» смерил его взглядом, полным сочувствия, и устало пояснил:       – «Вспомни, что ты учил на протяжении всей своей жизни, Вей Усянь. Ты заклинатель. Не демон. Сейчас, твоя новая ипостась нужна тебе, чтобы вернуться домой, прожить рядом с близкими отнятые года и просто быть счастливым. Ты будешь делать всё, что делал бы, не произойди все ужасающие события по вине этих паскудных псов.»       Брови едко дрогнули:       – «Допустим. И… что? О чём я должен был понять из этой речи?»       «Юноша» сузил глаза в намечающемся раздражении и уколол:       – «Встревать меньше надо… – … – Итак. Слушай внимательно и запоминай. Когда Вень Чжао облил тебя соленой водой, то у тебя основательно поехала крыша. Фрукт линчи как мог, так и восстановил твой рассудок. Но полностью, до адекватного и здорового состояния, увы, нет. Поэтому можно считать тебя сошедшим с ума, но в притупленной и в не вот тебе очевидной фазе. Когда ты находишься… м… в состоянии «покоя», то твой мозг способен анализировать события, информацию и собственные действия самостоятельно. Но тогда, когда твоя энергия обиды дает сбой и овладевает тобой, то подключаюсь я.» – он указал на себя пальцами. – «Я это ты, как мы выяснили в прошлый раз. Так скажем, я остаток твоего здравого смысла, человечности. Или просто-напросто «остаточное сознание Вей Усяня-человека». Можешь для удобства воспринимать нас как двух разных личностей – хотя, по сути, так оно и есть. В какой-то степени я и вправду галлюцинация, но не несущая вреда – наоборот, тормозящая тебя и не дающая уехать в сторону ещё большего безумия. Чтобы ты не стал той тварью, сородичей которых искоренял основную часть своей осознанной жизни.»       Вей Усянь мыкнул:       – «Допустим.» – он развел руками. – «Резюме: ты мой глюк, изображающий меня-человека, что обладает теми же принципами и качествами, что и я при жизни. Так скажем, мой тормоз, индикатор испытываемых мною эмоций и моя «человечность». Верно?»       «Юноша» поддакнул:       – «Именно.» – «Вей Усянь» отряхнул ладони, поднял два пальца вверх, приковывая чужой взгляд к ним, и успокаивающим тоном замурлыкал. – «Твоя ци сейчас неустойчива. Ты легко можешь поддаться безумию – это никуда не годится, понимаешь? Чтобы облегчить задачу, держи у себя в голове, что ты не демон, а человек. Будешь считать себя нечистью – и затаенная злоба одержит над твоим сознанием верх. Коль это произойдет, ты и в самом деле… станешь демоном, что уничтожает простой люд, и пойдешь против всего, чему посвятил свою жизнь. Закрепи это у себя в мозгу…»       «Вей Усянь» схватил его за плечи, установил зрительный контакт и заговорил обволакивающим, гипнотизирующим голосом:       – «Ты человек. Просто немного другой. Изменилось тело, но не душа. Держи себя в узде. Не убивай невинных. Ты че-ло-век.»       Вей Усянь завороженно пробубнил:       – «Я человек… Изменилось тело, но не душа. Я по-прежнему Вей Усянь, что является заклинателем.»       «Юноша» удовлетворенно кивнул и отстранился:       – «Да. И ты восстал, чтобы вернуться к близким и быть счастливым. Не ради мести – она, конечно, имеет свой вес, но незначительный. Помни, ты вернулся ради близких и счастья. Остальное – дело второго плана.»       Призрак кивнул, но все выражение так и кричало о том, что Вей Усянь всё ещё не до конца собрал мозги в кучу. Все-таки энергию обиды просто так не усмиришь – особенно, если та в большом объеме.       Тем временем подсознание наставляло:       – «Сейчас тебе нужно примириться с новым собой. Для этого необходима трезвая голова. Чтобы ее достичь, требуется потратить большую часть энергии обиды.» – он принялся загибать пальцы под названные пункты. – «Это не только твоя демоническая ци, но и эмоции, снедающие тебя против воли. Тебе обидно, больно и грустно. Злишься. Ненавидишь. Презираешь. Выплесни всё. Позволь чувствам завладеть тобой. Выпусти пар.» – морок обвел руками пространство. – «Посмотри. Здесь ни одной адекватной души. Полная глушь. Вполне возможно разрушить большую часть местного фэн-шуя. Ну как, побуйствуешь немного? Используй меч. Так привычнее. Как раз его способности и размах исследуешь.»

…

      Перекрошив большую часть Луаньцзан, Вей Усянь успокоился. Чтобы у него ушло как можно больше энергии обиды, он крушил, затем восстанавливал в прежний вид, потом вновь крушил и снова восстанавливал.       Когда он почувствовал, что «набесился», то обернулся, дабы увериться в стабильности свое состояния, и не нашел силуэт «подсознания». Это радовало: значит, точно порядок.       С явным удовлетворением перекрутив в руке Куйсун, Вей Усянь легким движением спрятал его в своей груди.       Весьма полезный навык! Противник не видит меча, расслабляется, а тут такая уловка! Клинок прямо из груди! Вот, что значит, оружие из собственного органа.       С приятным чувством «усталости» Вей Усянь спрыгнул назад к озеру. Мягко спланировал и приземлился на кончики пальцев. Луаньцзан ждал его там.       Наладивший состояние нервов дух непринужденно поприветствовал его:       – «Ну что? Как успехи в познании себя?»       Вей Усянь опустился рядом, зарылся в цветы и ровным тоном рассказал:       – «Перекрошил половину твоей горы. Восстановил все, как было – говорю, чтобы ты не тратил нервные клетки зазря. Выпустил пар и, в принципе, мне легче. Теперь из эмоций ничего – одна лишь пустота.»       Луаньцзан похвалил:       – «Молодец. Это всего-навсего первые минуты после рождения. Каждый демон или призрак проходит это. Все переживания, горести и прочее, и прочее, что охватывали душу перед смертью, разом берут верх и сводят с ума. Неудивительно, что и тебя повело. Радует, что ты все же смог сообразить и "выпустить пар"».       Вей Усянь опустил голову, пряча по-лисьи шкодливый взгляд. Чисто в теории он и вправду сам додумался, но сделал это весьма неоднозначным способом.       Вместо того, чтобы заострять на этом вопросе внимание, он спросил:       – «Луаньцзан, не мог бы ты проинструктировать меня?»       Дух вскинул брови:       – «Зачем и в чём? Ты вроде и так справляешься. Если уж обуздал без сторонней руки собственную энергию обиды в столь краткий срок, то я навряд ли чем-то могу еще помочь.»       Вей Усянь настоял:       – «И все же.»       Луаньцзан вздохнул, устроился поудобнее и внимательно посмотрел на него, мол, давай, спрашивай, но только без глупых вопросов.       – «Луаньцзан. Как ты знаешь, для меня призрачная ипостась не совсем знакома. Конечно, мне, как заклинателю, многие аспекты известны, но не их механизмы… Не мог бы ты?..»       Луаньцзан дернул плечом:       – «Все просто. Представляешь – получаешь. Хочешь сменить облик – представь его в голове. Управляешь собственной духовной энергией так же, как при жизни. Ничего нового. Ты же заклинатель, разберешься. Ты можешь быть как плотным, так и бесплотным – то есть, просачиваться сквозь стены и тому подобное. Способен проникать в сны или еще куда. В общем, фантазия, воображение – твое главное оружие, а духовные силы – ресурс. – … – Что-то еще?»       Вей Усянь с минуту поглядел на него пристальным кукольным взглядом и отпрянул:       – «Вроде как понятно.» – он легко поднялся и по-лисьи холодно ощерился. – «Спасибо, Луаньцзан.»       Развернувшись в сторону выхода на поверхность, Вей Усянь вознамерился уйти, более ничего не говоря, но все же из-за плеча бросил:       – «Я побуду на поверхности горы. Разработаю план и привыкну к себе. Потом уйду.»       Луаньцзан легко согласился:       – «Хорошо. Если что, я всегда здесь. Коль вопрос не глуп – я всегда рад тебе помочь.»       Он вздернул бровь:       – «И как же ты определяешь: глуп вопрос или нет?»       Дух задумчиво промычал:       – «Ну, к примеру, если ты тупо переспрашиваешь то, что я тебе только что сказал. Или спрашиваешь очевидные вещи, не подумав над ними перед этим самостоятельно. Это глупо – ты умный парень, должен мочь без сторонней поддержки разбираться в «базе». Если вопрос касается области, которая тебе никак не может быть известна: какие-либо тонкости и прочее. То я буду рад рассказать тебе подробнее и направить.»       – «В чем проблема ответить на вопрос, даже если он и вправду глуп?»       Луаньцзан состряпал мудрый вид и весомо проговорил:       – «Для твоего развития. Чтобы мозг работал, а не полагался на сторонний источник.»       В какой-то степени согласившись с ним, Вей Усянь спокойно кивнул:       – «Понял.» – более не задерживаясь, он вспорхнул и принялся уже в более трезвом состоянии исследовать свой новый «дом.»

***

      Внимательно приглядевшись к окружению, Вей Усянь отметил понижение концентрации темной ци на горе и некоторое просветление по сравнении с моментом его смерти. Он допускал мысль, что, возможно, все разнилось с воспоминаниями из-за его человеческого восприятия, но почему-то такая «гипотеза» не находила отклика в его душе.       Прогулявшись по тонким тропам, Вей Усянь принял во внимание должный вид дорожек – конечно, он же их и восстановил; приемлемые леса – преимущественно хвойные; неплохое освещение и внушительная площадь. Если строить здесь резиденцию, то получится довольно-таки неплохой участок.       В глубине территории горы, на возвышении, стояла большая часть массивных пик, что, как оказалось, стоя друг к другу плотной кольцевой стеной, скрывали за собой равнину с парочкой прудов, куда более здоровыми лесами и свежим воздухом.       Вей Усянь про себя притупленно изумился и, казалось, что-то придумал.       Не долго размышляя над этим, он ускорился, дабы осмотреть всё как можно более основательнее: каждый закуток, выемку и откос.       Он совершенно точно не ожидал, что на Луаньцзан может оказаться такое ухоженное и чистое – по сравнению с остальной частью горы – местечко. Достаточно уединенное и спокойное.       Вей Усянь мысленно прикинул свои запасы демонической ци. Её было неимоверно много. За то время «безумства» он будто-то бы сбросил излишки, оставив столько, чтобы было комфортно. И даже после этого казалось, будто ему все нипочем. Словно он мог щелчком пальцев раскрошить гору, разверзнуть небеса и осушить море.       Про себя хмыкнув из-за подобного сравнения, Вей Усянь покачал головой, представил образ в голове, собрал демоническую ци в ладони и с силой ударил по земле.       По ней прошелся донельзя сильный импульс. Деревья затряслись, по воде в прудах пробежала рябь, с веток взлетела стая воронов и улетела ввысь. А спустя пару мгновений на относительно свободном закутке прямо из-под почвы стали вырастать стены, колонны и ограда.       Всего ничего – и на еще недавно пустом месте стоял среднего размера дом, вид которого указывал на хозяина состоятельного и манерного.       Зданьице в два этажа из черного дерева с темно-красными перилами, балками; панорамные окна; точно вороново крыло черепица на треугольной крыше: коньки без изысков в виде статуэток – обычные коньки.       Оно стояло на фундаменте из мрамора, отчего возвышалось на несколько цуней над землей.       От главной двери вела небольшая лесенка из все того же мрамора с темно-красными перилами. К входу вела мощёная дорожка из камня, отливающего серебристым или цинковым блеском.       Если отводить глаз от дома и осматривать все остальное, то сердце невольно обливалось кровью от столь очевидного диссонанса. Довольно-таки красивый и ухоженный дом против глуши – н-да, у дизайнера проблемы со вкусом.       Вей Усянь качнулся, но тут же выровнялся. Затрата ци ударила по нему, но не ощутимо. Словно бы дали по лбу увесистого щелбана, заставив от неожиданности дернуться.       Домик вышел довольно-таки неплохим по его скромному мнению. Он рассеянно обернулся и подтвердил свою догадку: несколько деревьев иссохло и повалилось, тотчас истлев в труху.

- Ничто не приходит из ниоткуда и не уходит в никуда. - Здесь тот же принцип.

      Невозможно создать что-то новое из ничего. Задействовав свою ци как катализатор и «рабочую силу», несколько деревьев, полезные ископаемые из почвы, переливающиеся камушки и по мелочи, у него вышло состряпать достойное жилище. Не на земле же ему спать в конце-то концов! Спасибо, отоспался в грязи и прочих нелицеприятных местах до смерти.       Вей Усянь скользнул взглядом по остальным хвойным: в порядке. Истлело ровно столько, сколько ушло бы в любом случае на постройку такого дома – не больше, не меньше.       Отстраненно почувствовалось просветление в сознании. Похоже, необходимо усиленно работать и напрягать мозг, чтобы рассудок прояснялся.       «И когда я стал подвержен призрачной деменции?» – цинично фыркнул про себя Вей Усянь и бодрым шагом направился в свой новый дом.       Им было решено осмотреть свое творение вдоль и поперек, дабы выявить возможные изъяны ещё на ранней стадии.       И они нашлись.       Конечно и безусловно, его фантазия заслуживает всяческих похвал, но даже она не безгранична и не совершенна.       Во многих местах были размытые «бреши», которые он в силу ограниченности человеческого мышления пропустил и не додумал в голове. Выглядела подобная картина весьма и весьма причудливо.       Идешь, идешь по коридору и тут – бац! – размытое пространство, уходящее в никуда. Странно правда? Но на самом деле нестрашно, ибо, пройдя через него, можно было попасть в продолжение этого самого коридора. Так что, Вей Усянь быстро смекнул, что эти самые бреши всего-навсего обыкновенный туман и никакого вреда не несут.       Латались они легко. Тем же способом, что и до этого: море фантазии и совсем чуть-чуть ци.       Обставив по своему вкусу большую часть интерьера, на первый взгляд и время, всё было как надо.       Кровать, зеркало в полный рост и бочка для омовения – воду, как Вей Усянь уже сообразил, можно будет натаскать из тех прудиков или из еще каких источников, ибо, как выяснилось, Луаньцзан водой не обделена.       В качестве спальни была выбрана комната в глубине дома на втором этаже. Защищен со всех сторон! Комфорт и безопасность для хорошего сна превыше всего.       На скорую руку иссушив парочку деревьев для модной кровати с балками и пологом, Вей Усянь удовлетворенно мурлыкнул что-то себе под нос и озадаченно замер посреди комнаты.       Чем теперь заняться? Бродить более по Луаньцзан не хотелось: что там еще смотреть? А вот исследовать и обустроить фэн-шуй собственного «садика» было бы неплохо.       Все-таки, если собираешься углубиться в самопознание, то твое окружение должно быть максимально удобным. Да и к тому же, если он вознамерился здесь жить какое-то время, то неплохо было бы обустроить себе хоромы. Также в подобном занятии было несколько безусловно важных плюсов.       Во-первых, работа для мозга, а значит, уменьшение риска впасть в безумство и ускорение адаптации к новой ипостаси. Во-вторых, обустройство жилища и освоение новой территории. В-третьих, это было даже в какой-то степени увлекательно и знатно убивало время, так что, почему бы и нет?       С этими мыслями Вей Усянь выплыл на улицу и принялся прочесывать садик.       Какие-то деревья он вырвал и использовал для обустройства интерьера: а именно, добавил стеллажи для возможных рукописей, свитков, книг и талисманов, парочку столов и стульев, циновки.       В один из прудов решил в будущем непременно посадить лотосы, ибо водоем без этих чудо-цветов не водоем, а извращение. А другой оставил для набора воды.       Незаметно летели часы. Глазом моргнуть не успел, а уже наступила ночь.       На Луаньцзан время текло немного иначе, нежели в других частях Цзянху. Солнца видно почти не было – пусть этот закуток и был освещен много больше, нежели остальные. Он мог лишь чувствовать смену дня. Подобное открытие заставило Вей Усяня хмыкнуть от холодного изумления.       Ночь он решил провести за медитацией. Все же, ци она и на Луаньцзан ци – медитация еще никому не вредила.       Таким образом, ночные часы прошли спокойно и наступило утро.       Очень быстро Вей Усянь увлекся основательным обустройством своего «логова». Если честно, то он сам от себя не ожидал подобного рвения.       Юный призрак «днем» носом землю рыл, перестраивая закуток под себя. Делал, потом разочаровался в своем творении, уничтожал и переделывал. Доведя дом до «совершенства», он переключился на сад. А там аналогичная ситуация.       «Ночью» Вей Усянь занимал себя медитацией. Очень скоро его рассудок совсем устаканился, и он смог начать продумывать месть и возвращение домой. Но приводить всё в действие не спешил, ибо не был до конца уверен в собственном здравии и умениях.       В заключительный день обхода сада Вей Усянь удовлетворенно осматривал наведенный им фэн-шуй и внутренне едва ли не мурчал. Чистота и порядок – красота!       Уже повернув назад, Вей Усянь решил пройтись по траве, ибо неожиданно всколыхнулись воспоминания о детстве, в котором он любил бегать босиком по мокрым от росы зарослям.       На этом благом поприще и ностальгии его настигло разочарование, ведь того прежнего восторга от хождения босиком по траве он не получил. Ступни, конечно, впитали в себя весь спектр ощущений от щекотного соприкосновения, но никакого эмоционального отклика не нашли.       Трава как трава. Только мокрая и… противная. Захотелось помыться. Но только после этой оформившейся мысли Вей Усянь понял, что доселе вообще-то ходил босиком. Не пойми откуда взвившееся чувство брезгливости и отвращения заставило его отправиться до хруста тереть ноги в пруду и колдовать себе сапоги. Лишь только после этого ему стало куда спокойнее.       На подходе к дому он услышал краем уха жалкий писк. Тихий. Едва слышный. Какой-то свистящий и почти не уловимый, ибо свист подхватывался порывом легкого ветерка и растворялся во всём.       Бровь в студеном интересе дрогнула, а он сам – застыл. Кто бы мог пищать? Здесь ни души.       Любопытство пересилило, и уже спустя мгновение Вей Усянь очутился подле одной из туй. У ее подножия он увидел почти развеявшиеся хрупкие птичьи гнезда. А из-под еще уцелевших завалов как раз-таки и раздавался этот писк.       Вей Усянь в любимой манере склонил голову, сел на корточки и небрежно расчистил путь к источнику назойливого шума. Ресницы дрогнули.       На земле весь перепачканный в грязи и соломе от разрушившегося гнезда и мокрый от росы лежал маленький, ма-аленький вороненок. Такой хрупенький и едва живой. Не нужно было присматриваться, чтобы заметить многочисленные ранения. Должно быть, малыш только родился, но по несчастью выпал из гнезда и свалился наземь, переломав себе почти все кости. Он-то и сипел, на последнем издыхании живя.       Вей Усянь равнодушно перевернул его на спину кончиком когтя и с ледяным выражением уставился на умирающего долгой мучительной смертью птенца. Было совершенно ясно, он не выкарабкается и живет лишь потому, что ранения были недостаточно сильны, чтобы убить его сразу, но и недостаточно слабы, чтобы позволить ему жить. Этакий… «подарок» судьбы на продолжительное осознание собственной кончины.       Он без толики интереса и участия хмыкнул вороненку, словно тот мог его понять:       – «Да ты не жилец… малец.» – губы зло скривились, неясно чему усмехаясь. Длинный коготь несильно ткнул птенца в раненное крыло. – «Ты погляди. Какой жалкий. Кости из сломанного крыла торчат. Ужас. Смотреть тошно.» – Вей Усянь легко поднырнул пальцами под тельце, уместил его на ладони и поднес к глазам поближе. Морозное дыхание защекотало зажмурившегося вороненка. – «Чую, тебе от силы пару часов осталось. Помрешь ведь. Бедолага.»       Алые глаза без капли признака сочувствия цинично вглядывались в умирающее существо и не находили внутри отклика. Но несмотря на это, что-то все-таки заставило его произнести:       – «Ты не злись. Я не чудотворец. Не думаю, что тебе это поможет.» – пальцы, в противовес злой отчужденности и равнодушию во всех его чертах и голосе, трепетно обняли тельце и аккуратно стали выделять демоническую энергию, что по чуть-чуть принялась проникать по открытым ранам внутрь. – «Я не знаю, способен ли ты будешь принять от меня эту ци и залечит ли она твои раны. Но лучше же попытаться, да? Все равно ты покойник. А так… приблизит неизбежное, дабы не растягивать удовольствие. Не мучиться же тебе?»       Из-за того, что Вей Усянь делился своей ци аккуратно и бережно, процесс шел донельзя медленно. Потому он принял решение забрать вороненка в дом и продолжить уже там.       – «Все равно мне заняться нечем. Медитация уже порядком наскучила. Хоть займу себя чем-нибудь новым, да?» – вороненок ему, безусловно, не ответил.       Вей Усянь хмыкнул и утратил к птенчику свой интерес, продолжив рассеянно вливать в него свою ци в неизменных темпе и манере. Он не заметил, но по прошествии пяти минут вороненок сделал свой новый вдох куда легче и свободнее.

***

      Уже вроде как сев в позу лотоса, Вей Усянь понял, что вливать свою ци в птенчика и абстрагироваться от всего – весьма и весьма затруднительная задача, особенно, если учесть его внутренних демонов и колышущуюся энергию обиды, что толкала, несмотря на обильное использование своей затаенной злобы, в сторону скопления энергии ян и в сторону мести своим убийцам. Пусть Вей Усянь и сознавал, что сейчас не готов нанести достойный и красивый удар, удерживать себя от столь соблазнительных затей становилось с каждым днём всё труднее и труднее – лишь длительные медитации и – что удивительно – крепкий сон помогали со всеми своими ментальными недугами справиться на ура. Но вот взявшийся буквально из ниоткуда птенец в его выработанный и проверенный алгоритм уж точно не входил!       Он злыми и ледяными глазами смотрел на скорчившееся жалкое нечто, что только-только перестало хрипеть – а прошло уже достаточно времени с момента начала «лечения». Похоже, тут работы на долгий срок.       Вей Усянь темно зашелестел, вплотную нагнувшись к вороненку:       – «Знаешь, птенчик, ты начинаешь мне надоедать. Негоже злить своих благодетелей. Похоже, в прошлой жизни ты заработал недостаточно добродетелей, раз уродился на Луаньцзан и оказался обречен на долгую смерть… Может, целесообразнее было сломать тебе шею?» – поразительно то, как Вей Усянь не считал бессмысленным переговариваться с птенцом. Словно он и вправду думал, что тот его прекрасно понимает. – «И количества твоих добрых дел хватило, чтобы на помощь к тебе пришёл жестокий демон. Вот те раз.» – холодно хмыкнул он в завершение своей уничижительной речи.       Пусть Вей Усянь и брюзжал, сверля его гневными глазами, полными жажды крови, но никаких вредоносных действий не предпринимал. Напротив, когда воронёнок сделал свой первый ничуть не хрипящий, ни свистящий, а здоровый, полный вдох, он едва ли не расплакался в своей новой особой манере.       Тогда ему оставалось лишь пренебрежительно цокнуть и, будто делая одолжение, бросить: «Ладно, чёрт с тобой. Всё равно мне тратить ци полезно. Будет неплохой практикой концентрации. Но только смотри! Подохнешь – из Преисподней достану и самолично придушу вновь!»

…

      Ночь прошла их на удивление спокойно. Вей Усяню удалось погрузиться в медитацию, но урывками, в период которых он отстраненно проверял состояние энергетического нахлебника.       И очевидно, оно его не удовлетворяло, ибо брови с каждой проверкой хмурились сильнее и сильнее.       Наутро Вей Усянь безжалостно разбудил бедного вороненка, поставил его на стол и принялся со всех сторон рассматривать и дребезжать:       – «И с какого такого перепуга ты всё ещё выглядишь будто по тебе телега проехалась, а? На протяжении всей ночи делился с тобой ци, а ты словно вообще ничего не принял! Это как называется?!» – Вей Усянь небрежно дернул его за крыло, отчего птенчик болезненно запищал.       Конечно, возмущения были небезосновательны. Ранения пусть и стали меньше, но окончательно не исчезли – словно Вей Усянь филонил, а не добросовестно переливал свои сокровенные запасы духовных сил. Но что удалось заметить: вороненок стал чуточку взрослее и крупнее. А ещё, невозможно было не отметить появившийся более осознанный взгляд, начавший наблюдать за ним с явным детским интересом.       Вей Усянь разработал новый план досуга.       Ночью он будет медитировать и приводить в порядок сознание и ци, попутно вливая в несносного птенца духовную энергию, дабы тот не скопытился: ему он просто кажется довольно жалким и помогает совсем не из искреннего чувства сострадания!       Днём Вей Усянь будет тренировать и тщательно планировать план мести Вень Чжао. Всё-таки это очень важное событие – к нему нужно подойти ответственно и с размахом! К слову, за все «прожитые» дни он ни разу не опробовал смену облика. Душа исследователя невероятно негодовала из-за этого. Посему стоит исправить!       Наутро, бросив пернатого бродить по столу, Вей Усянь разместился возле зеркала и начал крутиться и так, и сяк, дабы не упустить и мельчайшей детали.       Безусловно, он был личностью талантливой и сметливой, но даже ему освоить совершенно новую и незнакомую стезю не удастся с ходу. Потому Вей Усянь решил начать с игр в «переодевания».       Испробовав на себе парочку образов, подметив всякие мелочи и не отыскав в них брешей, Вей Усянь загорелся пылким – насколько это сейчас, вообще, ему было доступно – желанием обернуться кем-то из его знакомых. Но воронёнок разрушил все его намерения своим требовательным писком.       Вей Усянь угрожающе медленно отвернулся от зеркала, вкрадчиво приблизился к столу, с нажимом упер раскрытую ладонь подле – что удивительно – ничуть не испугавшегося вороненка и, вплотную нагнувшись, темно прошелестел:       – «Если я согласен тебя терпеть и лечить, то это не значит, что ты вправе капать мне на нервы, птенчик.» – решив называть его притворно ласковым обращением, Вей Усянь буквально выплевывал произнесенное «птенчик», выражая всё свое негодование. Он скривился. – «Хватит пищать!..»       Но вороненок лишь пошатнулся от неудобной позы, дрожа на тонких лапках, поелозил чуть зажившими крылышками по тельцу, склонил в любимой манере Вей Усяня голову и открытыми, доверчивыми глазками уставился на него, словно тот нисколько не выказывал агрессивно настроенных намерений по отношении к нему.       Смотря на этот полный слепого доверия взгляд, Вей Усянь сжал губы и дрогнул их уголками. Его пальцы хищно выгнулись, нависая над вороненком, точно желали впиться когтями в беззащитное создание, но так и не приблизились даже на пару фэнь:       – «Ещё хоть один звук – и пойдешь на улицу!» – шипел он.       Но откровенное создание даже и не думало бояться. Вороненок продолжил счастливо взирать на него и преспокойно просить о чём-то, не тревожась, что его могут обидеть. Точно знал, что всё это напускное.       Воронёнок пискнул, замахал крылышками и переступил с лапки на лапку, скребнув коготками по столу.       Лицо Вей Усяня окаменело:       – «Я смотрю, тебе совершенно плевать на мои слова, да?» – он шумно выдохнул через нос, заставив птенца зажмуриться. – «Ну и что тебе от меня надо, детеныш?»       Птенец запрыгал на месте, словно и вправду понял, что его согласились выслушать. Он проковылял к краю стола и заметался на краю, точно рвясь в сторону выхода.       Вей Усянь вскинул бровь:       – «На улицу хочешь?» – согласный писк. – «Ты че?..»       Пусть он и недоумевал желанию птенца выбраться наружу, все же поспешил его выполнить, попутно рассеянно думая, когда стал потакать желаниям какого-то вороненка.       С существом на ладони Вей Усянь вразвалочку вышел на улицу и цокнул, высокомерно скашивая на него глаза:       – «Ну? Доволен? Мне бросить тебя здесь?» – птенец счастливо заскребся коготками по коже и выжидающе воззрился на него снизу. Вей Усянь вскинулся. – «Да что?! Что ты от меня ждешь?» – вороненок наводящим движением поскребся снова, будто думал, что это поможет понять его желания. Конечно, Вей Усянь всё еще кривился в выражении крайнего ступора, но в моменте настигло осознание: «Есть. Оно хочет жрать.»       Вей Усянь вздернул брови:       – «Так ты голодный что-ли?» – согласное и неописуемо радостное пищание, а также безудержное махание подобием нормальных крыльев было ему очевидным ответом. Да, оно хочет есть.       На его лицо вылезло сложное выражение: он скривился в недоумевающей, сконфуженной эмоции, заломил брови; медленно опустился на корточки, поставил птенца на плитку и сделал приглашающий жест рукой:       – «Ну… иди…» – вороненок потоптался на месте и снова упер взгляд в него. Вей Усянь взорвался. – «Да че?! Я должен тебе что-ли еду нести? Я…» – он хотел было начать возмущаться на птенца, но остановился.       Во-первых, почему он, вообще, пытается что-то обсудить с птицей и договориться. Во-вторых, ему стало четко понятно, что: да, именно этого вороненок и хотел.       «Неси мне еду, красноглазый варвар.»       Вей Усянь побегал сложным взглядом по ожидающему лицу и буркнул:       – «Чем я занят…» – но тем не менее рука припала к земле, вибрациями прочувствовала находящихся в земле дождевых червей и приманила своей энергией.       Как он это сделал и как додумался? Интуитивно. Ему настолько надоела бесполезная возня, что Вей Усянь со злости, не задумываясь над своими действиями, приманил червей, вырвал их из земли и безвольными тельцами положил перед выжидающим стервятником:       – «На.» – напыщенно бросил Вей Усянь. – «Оно?»       Недолго размышляя, вороненок накинулся на угощение, словно и вправду был стервятником. Глаза Вей Усяня на лоб полезли от такого аппетита. Рот скривился в откровенном шоке, а глаза округлились до размера расплющенного телегой медяка. Все ехидные слова мигом забылись.       За секунду из внушительной тетраэдровидной кучки высотой в пару цуней не осталось и одного червя!       Вей Усянь побегал глазами по небу, прикинул и осознал, что, возможно, помог осуществить червяковый геноцид в данном ареале Луаньцзан.       Доев, вороненок переступил с лапки на лапку – уже куда устойчивее – и снова выжидательно уставился на Вей Усяня. Тот, заметив знакомый взгляд, вытянул лицо:       – «Ты обалдел, пернатый?! Да ты сожрал больше, чем я за последние дни! А я пахал, как не в себя, между прочим.» – коготок боязливо ткнул птенца в крыло, чем вызвал задорное чириканье. – «Ты точно ворон, а не какой-нибудь монстр под прикрытием?..» – а уже под нос себе забурчал. – «То-то тебя скинули с гнезда и свалили… Небось, осознали, кого придется кормить…»       Вороненок вновь требовательно чирикнул. Вей Усянь махнул на него руками:       – «Да что?! Я тебя покормил! Всех червей с этого закутка созвал. Всё! Больше нет. Что ты от меня хочешь?! Если не наелся – иди сам ищи себе пищу.» – он мельком задумался над вероятным запугиванием нахлебника, но задним числом почуял, что данная затея обречена на провал.       Вей Усянь сердито и грубо схватил вороненка, поспешил на выход с Луаньцзан, топая ногами, и на ходу ему гаркнул:       – «Ненасытная тварюга! Знай, что я иду в поселок не ради тебя! Мне нужна бумага, ткани и прочее. Тебе еду захвачу заодно!» – но он не признался бы себе в горькой правде, что о тканях и прочей необходимой утвари Вей Усянь подумал только сейчас. – «По гроб мне будешь должен!» – он на секунду остановился. – «О! Придумал.»       Сверкая коварной, лукавой злой улыбкой, Вей Усянь пропел, нависая над довольным вороненком:       – «Ты же мой должник, да? Ещё и без имени ходишь. Раз я спас тебя, то и имя дам тоже я. Все честно?» – казалось, птенец кивнул, но Вей Усянь в моменте отметил, что точно едет крышей ещё дальше, но решил не задумываться над этим безумием. Сходить с ума – так до конца. – «Буду звать тебя должником. Как тебе имечко?»       Юй задорно чирикнул, подобно простодушному, ничем не обремененному ребенку.       Вей Усянь хмыкнул, вновь направляясь в сторону поселка:       – «Ну что ж, Юй. Пошли закупаться.» – он скосил на него глаза и не удержался от того, чтобы потрепать птенца по голове. – «Идиот пернатый.»

***

      Поход по магазинам вышел не совсем обычным и полным на события и открытия возможностей нового «Я».       Во-первых, сам выход за пределы Луаньцзан – весьма и весьма значимое событие! Пусть Вей Усянь и не больно задумывался над тем, что некогда думал, что будет лишь узником этой горы и что вовек ему отсюда не выйти, сейчас, сделав несмелый шаг «наружу», он с явным удовлетворением внутри возрадовался ниспосланному благословению.       Во-вторых, оказалось достаточно трудным спохватиться, что ты вообще-то выглядишь как демон, а не человек и нужно сменить облик. Благодаря какой бы то ни было практике в последние дни и ночи, ему удалось это сделать аж со второй попытки!       И даже идеально – что не могло не радовать.       Проверив свой внешний вид на вероятные огрехи в водной глади близ поселка, Вей Усянь оправил некогда привычные черно-красные одежды целомудренного и важного кроя. Сережку в ухе оставил и прическу с всевозможными украшениями – тоже. Лишь заколку в виде «короны мудреца» убрал, дабы та не слишком уж привлекала внимания.       Юя посадил себе на плечо и легкомысленно бросил отрывистое: «Не захочешь упасть – удержишься.» Но не то чтобы у вороненка были проблемы с хваткой: демоническая ци Вей Усяня воистину оказывала на него благоприятное влияние. Птенец держался увереннее, но вместе с тем и наглее.       Безусловно, с птицей на плече и без гроша в кармане совершать какие бы то ни было покупки – занятие не вот тебе успешное, но у Вей Усяня вышло вполне себе достойно. Как именно? Он толком и не понял.       Лишь когда в разговоре с продавцом в первой лавке зашел разговор об оплате, его сознание непроизвольно, будто само по себе и чисто инстинктивно, поплыло, а вместе с ним и взгляд сделался донельзя обольстительным. На лицо выпорхнула дружелюбная улыбочка, а голос стал невозможно сладок.       Вей Усянь хорошо запомнил, как у того продавца – впрочем, как и у остальных последующих, – осоловели глаза и разомлели улыбки. Подобную реакцию на собственные действия он плотно закрепил в мозгу и решил в будущем уделить этой своей неожиданной способности больше времени.       Таким вот образом, совершенно без напряжения и с вороненком на плече Вей Усянь затарился многими шмотками, обильным количеством различной утвари: начиная от разноцветных чернил до дорогостоящей киновари. Все это он поместил в точно такой же «купленный» мешочек цянькунь.       И Юй без подарков не остался. Так как ему, Вей Усяню, не нужна была еда, то хотя бы для назойливого птенца следовало бы закупить что-нибудь поесть.       К ним в арсенал упало несколько мешков крупы, парочка цяней мяса, к которому присмотрелся, несмотря на всколыхнувшееся удивление, и Вей Усянь.       Так, благодаря Юю Вей Усянь узнал, что он и сам не против угоститься человеческой пищей. Отобедав в одной из чайных, довольный Вей Усянь на радостях «скупил» внушительный запас приправ, корней, зелени и приспособлений для кухни.       Уже вернувшись домой на Луаньцзан, Вей Усянь добавил в планировку кухню и обустроил её. Конечно, пришлось знатно помучиться, но, по итогу, он и вороненок остались довольны.       Как оказалось, сытым Вей Усянь куда более добрый и сговорчивый. Наевшись до отвала, он не стал брюзжать на пищащего больше обычного Юя и даже соорудил ему лежанку из соломы подле своей.       Правда, птенчик от этого щедрого предложения предпочел отказаться. Едва голова Вей Усяня коснулась подушки, Юй, важно переставляя лапками и царапаясь, выбрался со своего законного лежбища и устроился у него в изгибе шеи, свернувшись калачиком.       Безусловно, его попытались спровадить обратно, но Юй проявил небывалую для птенца стойкость. Он начал возмущенно пищать и кусаться, когда равнодушные пальцы в очередной раз подтолкнули его в сторону лежанки.       Вей Усянь, вытаращив глаза с кукольным угрожающим взглядом, попытался применить запугивания, но они по какой-то неведомой причине не возымели должного эффекта.       Сломив оборону, Юй блаженно свистел во сне, пока Вей Усянь с весьма сложными эмоциями во всех чертах пялился на него. Он в никуда шепнул:       – «И как давно я живу у тебя?» – будь вороненок в стадии «бодрствования», он со знанием дела ответил бы, что: да, давно.       Покачав головой, Вей Усянь буркнул, прикрывая глаза:       – «Вот окрепнешь и будешь отрабатывать харчи, нахлебник пернатый. Наглеет ещё, кусается. Ну погоди у меня…» – коготок рассеянно почесал макушку птенчика. – «Знай, что терплю я тебя только потому, что должен мне будешь. Понял?» – он постучал несильно коготком по клюву, чем вызвал тонкий чих. – «Мне не нужен должник-доходяга, поэтому, так и быть, полечу тебя еще немного…»       Хмыкнув какому-то доводу, Вей Усянь окончательно закрыл глаза и умолк, погружаясь в сон, а через руку, обнявшую птенца, стал передавать Юю ци.

…

      На утро он оставил свою головную боль трепыхаться на постели в окружении корма; открыл форточку, дабы его не отвлекали и не донимали во время дел насущных. Юй, в самом деле, воспользовался предоставленной возможностью: испытав острую потребность в воздухе, он доковылял до раскрытого окошка и удрюпался подле него спать, будто всю ночь занимался невесть чем. На это Вей Усянь закатил глаза и пробурчал нечто на дедовский манер себе под нос, но после всего-навсего отмахнулся.       Не мешает – и ладно. Все-таки у него и так дел по горло.       Застыв напротив зеркала, Вей Усянь сосредоточился, дабы высвободить всю мощь своей фантазии.       Ему… хотелось чего-то кровавого. И непременно жуткого!       Он покрутился и так, и сяк, ненавязчиво меняя свой облик на человеческий – в этой практике был свой смысл, ибо нужно было отточить свой навык до автоматизма, дабы не задумываться над сменой «ипостасей». Во время преображения Вей Усянь размышлял над тактикой.       Маневры с зеркалами всегда казались ему жуткими и страшными. Когда он был еще совсем мал, то любил вместе с Цзян Ченом, зарывшись в одеяло под покровом ночи, читать разного рода истории про случаи нападения призраков. Они зачастую очень пугались при прочтении и потом вздрагивали от каждого шороха, пока их не успокаивала прознавшая об их хобби Цзян Яньли.       Посему Вей Усянь решил: почему бы и нет?       Нужно… нужно мелькать по зеркалам, слиться с тенью и создать неимоверное множество вычурных эффектов для погружения в атмосферу! Скажем… освещение: колышущиеся свечи, таинственный или даже зловещий полумрак! Звуки: скрипы, внезапные грохоты и тому подобное.       Вей Усянь увел нить своих размышлений в эту стезю и невольно увлекся тем, что представил, как убивает Ван Линцзяо.       О. Эта сучка наверняка пуглива. Ее стоит гонять… Натягивать и натягивать нервы, чтобы при малейшем касании они звучали тонко и высоко…       Он не заметил как, но на лице вырисовалась жуткая белозубая усмешка, отливающая легким безумством, схожая с хищным оскалом…       Интересно… а что будет…если попытаться пролезть в зеркало? Получится ли?       Вей Усянь с замутненным взглядом приблизился к зеркальному покрытию и, не задумываясь над своими действиями, вплотную прижался к стеклу. Он страстно желал попасть по ту сторону, оттого каждая клеточка его существа буквально тянулась туда. Подобно процессу диффузии Вей Усянь скользнул в зазеркалье.       Оглянувшись, Вей Усянь отметил, что пространство точно такое же, как в истинном мире, но в то же время какое-то не такое. Искаженное. Неправильное. На уровне инстинктов бьющее своим сумасшествием по телу. В первую секунду своего нахождения там он только так себя и чувствовал. Но уже спустя оговоренный промежуток всё естество расслабилось и ощутило себя, точно дома. Точно в собственных владениях.       На пробу Вей Усянь вернулся к зеркалу и вернулся в истинный мир. Это далось куда легче, проще. Ему не пришлось даже задумываться о чем-либо. Если в первый свой проход он думал над этим, как о процессе проникновения в зазеркалье, то теперь это был обычный переход, подобно дверному проему.

Границы смылись. Итак… планирование мести успешно началось. …

      Ах, это похоже на продумывание театральной постановки! Расставлять задний план, декорации, создавать необходимые образы и соответствующие атрибуты.       Точно место свершения убийства обращалось в твою личную сцену: весь дом – большая-пребольшая сцена! Где ты и твои жертвы играют главные роли, но в то же время ты – зритель…       Оказалось несложным в полете фантазии придумать, как он будет гонять Ван Линцзяо, подготавливая, в на свой манер составленных снах… Как заберет ее душу… О, он жаждал забрать её душу, закрепить в чём-то материальном, будто в эпоксидной смоле… А потом, как найдет ей более подходящее место, устроить для нее последнее пристанище… Что подойдет лишь ей одной…       «Эпоксидная смола» нашлась быстро. А именно, в виде обычных игральных карт.       Вей Усянь проанализировал свое поведение при пробуждении в день своего Рождения и смог воспроизвести становление той размытой тенью. Дымкой. В подобном состоянии получалось передвигаться довольно-таки быстро и незаметно.       Прошмыгнув в поселок и умыкнув все партии игральных карт, он вернулся в дом и начал творить.       Детально изучив их и перекрошив в процессе экспериментов, Вей Усянь придумал, как создать свои…       Настоящие – обычные – игральные карты были всего-навсего простым куском картона, покрытым лаком. Но его – нет.       Внимательно впитав образ игральных карт, Вей Усянь научился создавать их буквально из воздуха при помощи своей демонической ци.       Покрутив их и так, и сяк, он ввел классификацию.       С кроваво-красной рубашкой без мастей будут карты для Вень Чжао, Ван Линцзяо, Вень Чжулю и если повезет отыскать эту душу – а он весь потусторонний мир перероет, но найдет, – то и для Вень Лонвея. Кроваво-красные карты без мастей – для тех, кого Вей Усянь страстно желает убить. Кого желает заставить мучиться на протяжении вечности…       Стопка карт с кроваво-красными рубашками отодвинута в сторону. Вей Усянь сидит на полу подле зеркала в позе лотоса и подобно беспристрастному судье иль стратегу разглядывает полчища карточек у себя в арсенале.       Следующие карты: черные, масти «пика». Для остальных псов клана Вень. Для всех псов.       Новая стопка распределена в строгой последовательности и отодвинута в сторону к кроваво-красным.       Нежно-фиолетовые, цвета ласковой весенней сирени рубашки с мастей «черви» – для почивших мадам Юй и дяди Цзяна. Вей Усянь не знал, где их души сейчас, и отчего-то на подсознательном уровне боялся, что они могли, подобно ему, оказаться в темной чащобе, откуда только неким «достойным вознесения» открыт выход. Он был твердо намерен впоследствии отыскать их. Как только… как только найдет в этот самый потусторонний мир путь.       Облегчали задачу жизни, кои он еще не забрал, ибо души, сейчас пока еще теплящиеся в своих оболочках, не нужно будет искать, а сразу поймать в карты.       Да, его карты – аналог ловушки для духов. Все же, чем-то заклинательская стезя ему помогает.       Следующая категория: темно-синие рубашки, масть – «крести». Для перемещения.       Вей Усянь долго ломал голову над способом передвижения. Но впоследствии всё же смог прийти к довольно-таки очевидному выходу.       Талисманы перемещения с заклятием «сжатие тысячи ли». Тривиально, но отнюдь не плохо. Привычно. Проще для освоения.       Вей Усянь создал внушительную партию темно-синих карт и на каждой написал заклинание «Сжатия тысячи ли». Но все-таки у его «талисманов» было несколько иное действие.       При экспериментах удалось установить, что карта действует при: соприкосновении с использующим карту, при соприкосновении с поверхностью предмета; можно налепить карту на дверь и, когда она откроется, попасть в то место, о котором подумаешь; бросишь карту на участок земли, на котором стоишь, – расцветет вычурное заклинание, точно нарисованное кровью, и ты перенесешься туда, куда тебе нужно: подходит, если необходимо переправить большой объем вещей или людей.       Но и для цифр в картах перемещения он ввел некую классификацию для удобства. По значению цифры или числа – область, в которую можно попасть, если есть риск отключиться.       К примеру, цифра пять означает небесных столпов – значит, либо к заклинателям, либо к ордену Лань. Смотря какая ассоциация прострелит.       Рука с пуховой кистью дрогнула во время написания очередного заклинания сжатия тысячи ли.       Зачем ему перемещаться к ордену Лань?       Вей Усянь мотнул головой и отбросил ненужную мысль, но вложенный в цифру "пять" смысл не убрал.       К слову, он также посчитал нужным довести навык написания текста заклинания до автоматизма, дабы избежать возможных негативных последствий. Безусловно, его память великолепна – что при жизни, что сейчас, – но раз в год и палка стреляет. Необходимо, чтобы Вей Усянь так же, как проникает в зеркала, становится размытой тенью и мелькает, мог создать новую карту на ходу, без предварительной подготовки.       В порыве отработки навыка он исписал около двухсот листов бумаги. Впоследствии рука уже сама чертила нужные знаки – даже до того, как Вей Усянь успевал понять, что вообще-то сменил листок.

…

      У него осталось еще немного карт, но он не придумал им назначения. Пока. Отлично, примерный план готов. Остальное – мелочи в виде шлифовки. Самое муторное и тяжелое позади.       А теперь… облик.       Облик… Облик, облик, облик… Одна из самых ключевых частей в его бытии призрака. Ведь, если он не научится ориентироваться в смене своих образов и оперировать их механизмами действия, подобно рыбе в воде, то ему никогда не видать возвращения домой, как своих ушей.       Вей Усянь сначала тренировался над своими обличьями. Все же, его лицо ему знакомо лучше всех.       Он принимал свой истинный облик – то, как выглядит сейчас.       Принял образ того, кем мог бы быть, не случись смерти. Серо-голубые глаза: кристально чистые и невинные, точно лучистое небо. Обычной формы уши – чрезвычайно привычные взору. Укороченные ногти без той сверхъестественной бледности и мертвенной синевы. Вроде бы… малочисленные изменения, но всё-таки значительные, весомые. Вей Усяню стало интересно: заметна ли его демоническая ци в этом облике или нет?       Этот вопрос естественным образом встал ребром, когда он коснулся смены обликов. И это заставило его задуматься и начать перелопачивать все свои знания.       Почему совершенствующиеся чувствуют присутствие призраков? Правильно, из-за исходящей от них энергии инь. Хочешь остаться незамеченным – следует уменьшить её. Как? Вопрос хороший, но Вей Усянь предположил, что это зависит от силы его принятого облика. Чем слабее будет «ипостась», тем слабее будет исходить энергия инь, а уж её малейшие признаки он как-нибудь придумает, как скрыть. Позднее.       Наигравшись в переодевания, Вей Усянь смог отточить эту практику до автоматизма. Стало вполне осуществимо повторять про себя правила ордена Гусу Лань, сутры этики и прочие, прочие занудные учения.       Когда он преодолел один рубеж, то тут же приступил к следующему. Все-таки копировать кого-то другого – не одно и то же, правильно?       Выбор пал на Цзян Чена. Почему он? Глупый вопрос. Вей Усянь знает его лучше всех остальных за время, проведенное вместе, а также разделенное на двоих солнечное и теплое детство.       Вей Усянь стоял напротив зеркала в полный рост, кое притащил сюда сам. Оно было ему знакомо за время практик – точно так же, как и силуэт, стоящий в нем. Он хорошо знал, где какой шрам и ушиб, где когда-то были холодящие кровь раны, как выглядела лучезарная улыбка на этом некогда сияющем лице и как горели когда-то серо-голубые глаза.       Вей Усяню так же хорошо было знакомо лицо его маленького братца. Как он вечно хмурится, губы поджимаются, а колючие голубые глазки щурятся, поражая и отпугивая «нежеланных» собеседников. Ему было хорошо знакомо и понятно, что на самом деле эти колкие глазки никакие не колкие, а робкие и нерешительные, добрые и с избранными людьми чрезвычайно ласковые.       Пара штрихов в уме под плотно закрытыми веками, и новый силуэт украсил собой зеркальную поверхность. Но Вей Усянь не порадовался проведенной работе, а в ледяной злости сжал зубы.       Да, лицо приобрело черты Цзян Чена. Одежды окрасились в благородный фиолетовый, а волосы собрались на затылке. Но одна весьма значительная деталь портила всю картину.       Есть такое поверье, что глаза – зеркало души.       И вот сейчас, его глаза ясно показывали, что перед зеркалом стоит никакой не Цзян Чен. Радужка сияла убийственным алым, точно только-только пролилась свежая кровь. Помимо прочего коготки отнюдь не укоротились, а остались такими же хищными.       Воистину, удерживать чужой облик было несколько трудновато.       Вей Усянь прочистил горло и попробовал гаркнуть что-нибудь Юю, дабы проверить свой голос.       – «Идиот пернатый.» – Юй поднял голову и озадаченно воззрился на «Цзян Чена». Взор его всего с пару мгновений поискрил недоумением, а уже после засиял задорными смешинками, будто Вей Усянь, подобно игривому родителю, развлекал таким образом свое маленькое чадо.       Голос его был далек от баритона Цзян Чена. Конечно, звучали в парочке мест нужные тональности, но они быстро сменялись искаженным завыванием Вей Усяня. И от этого, в противовес Юю, ему было не смешно.       Вей Усянь страшно злился. И эта злость колола ледяными иглами его «внутренности», заставляя промерзать сильнее. Он не понимал, что делает не так, почему не выходит с первого раза. Ведь у неразумных призраков получается все! И без практики и знаний основ заклинательства! Он же отнюдь не глуп! Почему… почему не выходит?.. Отчего приходится упорно тренироваться, оттачивать умения, которые к неразумным, охваченным затаенной злобой приходят сразу, точно вселенское озарение?..       Что с ним не так?       Луаньцзан, услышав это из уст своего дражайшего «борца за справедливость», мягко рассмеялся, чем вызвал темную ярость в алых всполохах.       Дух покачал головой и пригласил его сесть рядом с собой.       – «А-Сянь, ты не глупее и не менее талантлив – я бы сказал, ты даже более талантлив, – нежели "неразумные" призраки.»       Вей Усянь прогудел:       – «Тогда почему я словно бьюсь головой о стену?»       Луаньцзан лукаво вскинул бровь:       – «Неужто в самом деле ещё не понял?» – Вей Усянь дернул уголком губ, побуждая его уже наконец сказать ответ, иначе он за себя не ручается. Дух со смешком дал наводящую фразу. – «Горе от ума.»       Призрак вскинул брови:       – «Поясни.»       Тяжко вздохнув, Луаньцзан слегка мурчащим тоном заговорил:       – «Знаешь, иногда люди сами усложняют себе задачу. Они могут много чего знать, но думают слишком много, оттого всё лишь только ухудшается. Ибо ищут какие-то подводные камни и разбирают все досконально. Понимаешь? Порой, тот, кто владеет меньшим, сможет больше, нежели, тот, кто владеет большим. Посему так и говорят: горе от ума. В некоторых вопросах нет необходимости слишком много думать.»       Брови в непонимании нахмурились, отчего Луаньцзан устало повел плечами:       – «Ты много задумываешься над причинно-следственными связями. Пытаешься понимать механизмы действия. Разобрать их. Как ты делаешь и почему. При жизни заклинатель, ты стараешься подойти к этому вопросу основательно, используя знания, наработанные при обучении. Расслабься.» – он усмехнулся. – «И получай удовольствие.»       Вей Усянь прошелестел:       – «Переформулируй. Не понял.»       Луаньцзан махнул рукой:       – «Ну…давай тогда так. Вот, ты ходил, как я почувствовал, в поселок и закупился инвентарем. Скажи, как ты приобрел вещи?»       Вей Усянь потупился:       – «Не знаю. У меня не было денег. Но…»       Дух растянул губы в наводящей улыбке:       – «Но не понимаешь, как именно ты это сделал?»       Он скривился, но все же кивнул, отчего Луаньцзан важно подсказал:       – «Вот про это я тебе и говорю. Нужда прижала, и ты сам все прекрасно смог. Без подготовки, без ничего. Это…» – дух постучал его по макушке, из-за чего Вей Усянь поморщился. – «То же самое, что твои руки и ноги. Проблема твоя в том, что ты воспринимаешь все это, как заклинательские практики. Не надо. Это другое. Это продолжение тебя. Так же, как ходить или дышать. Ты же все умеешь это, правильно? Конечно, к этому примеру не вот тебе подойдет «ходить», ибо когда-то ты этому учился. Давай возьмем умение дышать. Это же «заводская настройка», да? Едва появившись на свет, ты уже знал, как сделать вдох и выдох. В каком количестве и как. Ты не задумываешься над механизмами этого действия.»       Вей Усянь кукольным взглядом уставился на цветущий ликорис и спустя пару минут медленно протянул:       – «Кажется… уловил, о чем ты.» – он плавно поднялся, оправил рукав и кивнул. – «Благодарю за наводку.» – и исчез в лунном блике. Луаньцзан проводил его приятно удивленным взглядом, что порадовался и возгордился тому, что его «дражайший ученик» все же смог чему-то научиться.

***

      Дни летели за днями, а Вей Усянь, наконец, более или менее вошёл во вкус. Прошло два месяца, и Вей Усянь освоился в своей новой ипостаси и начал чувствовать себя комфортно. Прислушавшись к совету Луаньцзана, он перестал «слишком много думать» и дела в самом деле наладились в освоении.       Вей Усянь опробовал карты перемещения и захвата душ – благо, Луаньцзан располагала «ресурсами» – и убедился в их работоспособности.       Поиграл со сменой облика и отныне для него это была самая любимая игра…       …Вей Усянь стоял напротив зеркала, думал над словами Луаньцзана и старательно опустошал голову от ненужных дум. Он стоял и смотрел на свое отражение, кое желал сменить на отражение Цзян Чена. Желал увидеть там его лицо.       В этот момент, едва ему удалось отключиться, Вей Усянь подумал, что хочет – не представил, а просто подумал о том, что хочет принять облик Цзян Чена, – моргнул и увидел в зеркале своего маленького братца, что посмотрел, посмотрел на самого себя непроницаемым взглядом, а после улыбнулся кукольной довольной улыбкой.       Рот непривычно резанул по глазу кривизной своей хищной улыбки, а шелест, сорвавшийся с языка – по слуху:       – «Ну наконец-то…» – и голос вышел точь-в-точь. Вей Усянь склонился к зеркалу, чопорно осмотрел свое лицо, коснувшись кончиками пальцев щек и подбородка. – «Иногда этот старикан дает неплохие советы.» – он цыкнул, отодвигаясь. – «Оказывается, все было так просто.»       И тут в нём всколыхнулось давно забытое чувство озорства. Маскируя свою природную шалость желанием практики и отработкой навыка, Вей Усянь принялся примирять личины своих старых знакомых и совершенно по-детски кривляться!       Вот у зеркала стоял Цзян Чен, а теперь – Цзян Яньли, что мило улыбается, а потом корчится, передразнивая своего А-Чена, когда тот чем-то недоволен. Краткий миг моргания – и в зеркале мадам Юй, что чопорно задирает подбородок, картинно водит плечами, точно голосистая певица из важных заведений, и пританцовывает – на её лице подобная картина выглядела несколько нелепо, ибо ничуть не вязалась с привычным восприятием истинной мадам Юй.       Жену сменил в зеркале Цзян Фенмянь, что, хватаясь за голову, на что-то горько сетует – довольно жалкое и комичное зрелище.       А вот Лань Цижень, что состряпал важную мину и, поглаживая бородку, едким голосом язвит и возмущенно кривляется, браня в шутливо-строгой манере Вей Усяня, называя то распутником, то последним негодяем – правда, отнюдь не цензурными словами. Вей Усянь чуть не вышел из образа и не расхохотался – впервые за восстание, – когда выдал пошлую частушку с важным выражением Лань Циженя, с коим тот обычно зачитывал сутры этики в лекционном зале.       Много людей повидало одинокое зеркало в исполнении одного-единственного актера, что крутился перед отражением, кривясь и воспроизводя ту или иную манеру.       Вот крутанулся силуэт в желтых одеждах, что до этого, смешно исказив голос, жаловался на плохую погоду для своей павлиньей кожи, а на его месте возник лик прекрасного молодого господина в белоснежных одеяниях с неизменно строгим, по-зимнему утонченным выражением.       «Лань Ванцзи» замер на месте, внезапно забыв все всплывшие в голове язвительные, бранные, ехидные, пошлые, шутливые речи. Он уставился на «самого себя» большими от неясной эмоции золотыми глазками. Музыкальные пальчики несмело, завороженно и неспешно коснулись личика и вкрадчиво наклонились ближе, словно та сложившаяся дистанция была невероятно велика для осмотра.       Приблизившись, он застыл, будто самое настоящее изваяние, и не посмел отвести глаз. «Лань Ванцзи» смотрел на себя так, будто впервые увидел "себя" и оказался сражён наповал.       «Лань Ванцзи» в любимой манере актёра, вышедшего из образа, склонил голову и завороженно шепнул в никуда, точно совсем запамятовал, что это всего-навсего отражение:       – «Какой же ты бледный… Но тебе идёт. Такой… зимний… Ты точно не ледяная статуя? Слишком…»       «Слишком утонченная, возвышенная, недосягаемая и ограненная, словно самый чистый алмаз, статуя…»       «Лань Ванцзи» тряхнул головой, настороженно зыркнул на отражение, отпрянул и сбросил «маску».       Вей Усянь застыл, воровато глядя туда, где ещё секунду назад был Лань Ванцзи, и не смог понять, что именно под толщей льда и соли дрогнуло при виде вроде как знакомого и привычного лица.       Юй настойчиво чирикнул, привлекая внимание. Вей Усянь рассеянно обернулся и увидел, что вороненок топчется на месте и крутится вокруг своей оси на подушке, как бы призывая к отходу ко сну.       Вей Усянь цокнул:       – «Что, чучело, спать меня зовешь? А сам че?»       Юй, казалось, возмутился и даже перестал мельтешить, обращая на него полный негодования взор, чем вызвал равнодушное хмыканье:       – «Что-то ты уж больно осознанным взглядом на меня смотришь, птенчик.» – он рассеянно приблизился и почесал кончиком когтя вороненка под клювом, отчего тот блаженно зажмурился. – «Что за дела, пернатый? Я в тебя ежедневно конские запасы ци вливаю, а ты все еще дохликом ходишь, а? Нестыдно ли тебе? Куда ци деваешь?»       Юй с готовностью зачирикал, будто и вправду рассказывал, куда. Вей Усянь со знанием дела кивал, будто и вправду понимал, куда.       – «Вот так дела.» – он щелкнул его по клюву и фыркнул. – «Карманник.» – Вей Усянь изящно плюхнулся на кровать, свернулся клубком под одеялом и привычным движением притянул вороненка себе в изгиб шеи. – «Так и быть, пошли спать, коль ты без меня боишься. Малышка ж ещё.»       Похоже, вороненку такое обращение не понравилось, ведь тот, по всей видимости, желал выглядеть очень взрослым, а небрежно брошенное «малышка» больно било по вороньему самолюбию. Дабы выказать всё свое обширное негодование, Юй цапнул господскую руку за палец и так и остался.       Вей Усянь вскинул бровь и, ничуть не уязвленный, потряс укушенным пальцем, отчего голова вороненка заметалась вслед его легким движениям:       – «Да ну? Кусаешь руку, что тебя кормит? Каков бесстыдник.»

***

      На исходе второго месяца Вей Усянь решил, что готов постепенно претворять месть в жизнь.       Он стал ненавязчиво, потихоньку-полегоньку, сначала лишь неясными тенями и образами мелькать, а с каждой ночью все более явно и явно появляться во снах Ван Линцзяо.       Пока по ночам таким образом Вей Усянь подготавливал почву для главной мести, он решил испробовать все наработанное на обычных адептах клана Вень.       Навестив один из надзирательных пунктов, ему удалось узнать следующее.       Во-первых, он оказался очень падок на человеческие сердца. Не критично, но навязчивое желание обескровить и сожрать людское сердце било по мозгам, принуждая преследовать жертв. Благо, до убийства ни в чем не повинных людей не дошло. Пострадали лишь адепты клана Вень.       Во-вторых, карты, смена облика работали как надо. Проникновение в сон так же исполняло свою роль в скором спектакле на ура.       В-третьих, пользоваться Куйсуном оказалось затруднительно – если говорить про «общение» с живыми людьми. Он побуждал его рваться в битву, лить кровь и вырезать из тел сердца. Конечно, это была вина не меча, а его собственная, поскольку, беря в руку оружие, распалялся от знакомого и любимого пыла битвы Вей Усянь сам, а уже из-за этого начинала бурлить ещё не привыкшая к состоянию покоя энергия обиды.       К тому же, открылось две неожиданной способности меча, кои Вей Усянь, едва обнаружив, тотчас обсудил с Луаньцзаном.       Во-первых, когда он хотел потренироваться в пленении душ в карты: сначала требовалось убить, затем нитями, образованными его ци, вытянуть душу и поместить в карту. Просто же? Конечно! Но не тут-то было.       Изранив по самое не могу одного адепта Куйсуном и извлекши душу из тела, Вей Усянь обомлел. Та была ранена в тех же местах, что и тело.       Таким образом и узналось, что лезвие Куйсуна вместе с телом ранит и душу.       Во-вторых, клинок агрессивно реагировал на его кровь: когда Вей Усянь, дабы напугать трусов клана Вень, порезал лезвием собственное горло, испачкав его в крови, и после ранил им одного из адептов, то стал свидетелем самой быстрой смерти в своей жизни.       От места ранения кожа мигом по самые кости, обуглившись, растворилась и пошла дальше, пока угольная чернота не поглотила все. За считанные секунды от живого человека даже мокрого места не осталось.       Напросился вывод: перепачканное в его крови лезвие обладает агрессивно ядовитыми свойствами.       Вей Усянь не сказал бы, что это его расстроило – напротив, поделом его врагам, но…       Волнующаяся энергия обиды рушила все планы и малину, а вместе с тем и возможность вернуться домой.       Долго размышляя над этим фактом, им было принято решение отложить Куйсун пылиться на свое законное место в его собственном сердце в качестве тяжелой артиллерии на крайний случай.       А для обычных битв отыскалась альтернатива в виде флейты: компактно, удобно, не будоражит затаенную злобу.       Вспомнилось, как когда-то при жизни он мимоходом предложил использовать чужую энергию обиды и использовать себе в плюс. Сейчас Вей Усянь бы озверел, допусти мысль, что кто-то может воспользоваться им для претворения в жизнь собственной мести. Но когда он подумал о создании марионеток из ходячих трупов для борьбы с орденом Вень, то эта мысля отошла на второй план. Безусловно, шпилька по поводу собственного эгоизма, высокомерия и лицемерия вставлена была, но увы и ах, не рассмотрена.       По итогу, в большинстве своих нападок на орден Вень Вей Усянь стал использовать флейту, сделанную из бамбука, растущего подле того подземного озера на Луаньцзан. Растение он обработал пастой из перемолотого ликориса и пропитал собственной демонической энергией. Высушил также лепестки тех же ликорисов и изготовил с их помощью кисточку в качестве украшения. Благодаря тому, что бамбук и цветы были взяты из того озера, в котором он родился, получилось найти «контакт» даже с флейтой – хотя ее мощь по сравнению с Куйсуном была ничтожно мала.       Когда пришло время призывать мертвецов, то Вей Усянь несколько впал в ступор, ибо... А как?.. У него не было опыта в подобном.       Но потом появилось неосознанное знание где-то глубоко внутри, и Вей Усянь не стал идти против течения и поступил по наитию, воспользовавшись поговоркой "зачем придумывать колесо, если оно уже придумано?" Тот же принцип. "Зачем пытаться придумать способ призыва мертвецов, если ты его уже знаешь."       Как оказалось, весь сок был в его чарующем голосе. Он не использовал никаких заклинаний или ещё чего, а просто... играл на флейте, мысленно призывая мертвецов к себе на службу. И они отзывались.       Так Вей Усянь душевно понял, что достаточно просто мысленно устремиться к кому-то, оформить на подсознательном уровне желание, кое должны выполнить, и попросить-велеть-ещё какой угодно глагол подобного смысла. И всё будет исполнено! Вот уж да, свои плюсы в становлении озлобленным призраком определённо есть! Это также дало ответ на то, как он приобрел без гроша в кармане столько вещей.       Воистину, не способность, а мечта!       Безусловно, даже имея флейту и такое ленивое оружие, Вей Усянь все равно хотел бы биться при помощи меча, но рациональная часть него понимала, что это невозможно. Только если на крайний случай – или когда он, наконец, сможет обуздать и взять под контроль собственную энергию обиды.       В общем, методом проб и ошибок он отыскал оружие и ресурс для основной борьбы с орденом Вень в лице ходячих трупов и магии музыки.       Когда Вей Усянь впервые опробовал Ченьцин в действии, то не успел вызвать и одного мертвеца, а адепты Вень уже опустили свои мечи и уподобились безвольным куклам, что завороженно вслушивались в мелодию флейты. И вслушивались они с такими очарованными и безоружными лицами, будто бы для них исполняла композицию красивейшая и нежнейшая из женщин, а не безжалостный убийца.       Благодаря воспроизведенному эффекту, Вей Усянь легко смог убить тех адептов и заключить их души в карты.       От Луаньцзана, на удивление, ничего путного добиться не удалось по этому поводу. Он лишь смерил его сложным взглядом и отмахнулся. Вей Усянь знал, что тот о чем-то догадался, но давить не стал, ожидая момента для хитровыебанного маневра.       Посему ему пришлось довольствоваться лишь собственными гипотезами касательно природы влияния собственного голоса на окружающих.

...

      За пару недель сложился четкий рутинный день: вырезание адептов Вень из надзирательных пунктов, эксперименты с их телами и душами, сокрытие следов собственной деятельности от любопытных лиц, проникновение в сон Ван Линцзяо и завершение подготовки «декораций».       Помимо вышеперечисленного, Вей Усянь внимательнее присмотрелся к Юю и отметил, что тот с каждым днем смотрит на него все осознаннее и осознаннее, будто и в самом деле понимает, что тот делает и говорит. Словно взрослеющий в стремительном темпе ребенок.       На харчах в виде его демонической ци Юй из вороненка стал красивым, статным чернокрылым вороном, что следовал за ним по пятам. Вей Усянь пытался его спроваживать, но тот был непреклонен и отправлялся ему вслед, едва хозяин отворачивался.       Но ворону в очередной раз за свое короткое существование улыбнулась удача. Вей Усянь разглядел в нем полезность и позволил сопровождать себя в военной кампании против ордена Вень.       Оказалось, что тот вполне может с высоты своего полета осматривать план местности, возвращаться и досконально описывать её. Благодаря своей природе, его не воспринимали как угрозу, потому Юй с легкостью мог проникнуть во многие места, рассмотреть всё как следует, возвратиться и передать информацию хозяину.       Пораздумав над подобными метаморфозами личности у вороненка, Вей Усянь пришел к выводу, что всему виной влитая демоническая ци.       Должно быть, именно поэтому вороненок исцелялся невозможно долго. Ведь вся полученная духовная сила шла на развитие ясного сознания, а уже потом – на восстановление здоровья.       Рассудив, что все-таки вложенные затраты себя начинают оправдывать и для его сценического образа вполне подойдет ворон, Вей Усянь с легкостью на сердце позволил Юю сопровождать себя – и впоследствии нисколько не пожалел, ибо он помогал скоротать временные затраты на исследование местности и узнавание свежей информации. Благодаря его вкладу ему удалось выведать сведения об Аннигиляции солнца и последние новости, связанные с ней.       По прошествии двух с половиной месяцев Вей Усянь решил начинать спектакль.

***

      Ах, до чего же это оказалось приятно! Вей Усянь получил недюжинное удовольствие от устроенной им комедии.       Вначале расстановка второстепенных ролей, затем похищение в зазеркалье Ван Линцзяо, пленение души и становление ее преданной марионеткой.       Затем Вень Чжао…       К сожалению, Вень Лонвей оказался уж давно как кремирован и похоронен, потому не вышло использовать его тело как должно – но Вей Усянь не отчаивался, ибо у него ещё вся вечность впереди, чтобы исправить данное упущение. Но удалось сотворить его куклу, что, в принципе, со своей задачей справилась.       Было забавно устроиться в первом ряду на ветке могучего дерева и наблюдать. Наблюдать, как Вень Чжао теряется, когда каждый раз после смерти пробуждается и видит на столе измененное количество карт. Видеть, как он постепенно сходит с ума, невероятно боясь, что этот порочный круг никогда не закончится.       Было забавно предстать во всем своем великолепии перед чуть не отправившимся к праотцам Вень Чжао, что осознал свое печальное и весьма прискорбное положение. Одной из самых сладких частей перед «антрактом» стало прокручивание всего произошедшего с ним за тот круг в увеличенном объёме в реальности.       Ах, как он верещал, когда над ним исключительно грязно надругалась дюжина крупных изголодавшихся по близости мужчин, включая подключившегося Вень Лонвея и оболочку Ван Линцзяо, что пошла под завершение и окончательно лишила его возможности когда-либо иметь детей в совершенно кровожадной и плотоядной манере.       Ах, как он верещал, когда мертвый младенец своими острыми зубками откусывал ему пальцы и куски плоти. Медленно… очень медленно. Словно смакуя момент. Вень Чжао молил прекратить, но Вей Усянь его не слушал. Ему было мало. Младенец неуверенно тогда поднял голову, зажимая между рядов зубов отгрызенный палец, словно спрашивая дозволения продолжать. И Вей Усянь охотно позволил, снисходительно кивнув. И тем самым поощрил его на неспешный обед.       Ах, как он верещал, когда уголки рта Вей Усяня треснули и вырисовали на его лице хищную улыбку Арлекина, когда выполз из-за нежных губ длинный-предлинный язык, что играючи слизал выступившую от улыбки кровь, и когда неестественным образом выгнувшиеся пальцы с заостренными когтями вонзились в его собственную грудь, окропили своей кровью выползший подобно змее из сердцевины меч. Ах, как Вень Чжао вопил, когда Вей Усянь с совершенно обворожительной улыбочкой, лучезарно и задорно смеясь, размашистым движением вонзил ему сначала в одну ногу, а затем в другую отравленный клинок и прокрутил с нажимом.       О, разумеется. Он не дал бы ему легко умереть. Потому, когда площадь «заражения» пошла выше допустимого, Вей Усянь взятым со служского двора топором отрубил сгнившую, почти растворившуюся плоть.       Ах, как он верещал, когда Вей Усянь вытер лезвие клинка, прочистив его от яда, присел перед его лицом на корточки и лукаво спросил: «Почему ты столь не весел?»       Ах, как он верещал, когда после этих слов Вей Усянь нарочито медленным и внимательным движением нарисовал исключительно уродливую рваную улыбку, что на лице Вень Чжао выглядела донельзя жалко.       Ах, как он пытался верещать, когда на его вопли прибыл ошеломленный Вень Чжулю.       Вей Усянь тогда ласково похлопал Вень Чжао по макушке и мурлыкнул, что наступило время антракта и он, пожалуй, отправится передохнуть. Но перед самым уходом откровенно пообещал скорую встречу с кукольной улыбкой и приветливым помахиванием ладошкой на прощание.

***

      С того дня прошло около трех недель.       Вей Усянь, как обещал, занимал себя тем, что самозабвенно отдыхал, пребывал в обществе смертных, тренируясь и привыкая к нахождению в Среднем мире.       Юй был занят тем, что тенью следовал за подавшимися в бега Вень Чжулю и Вень Чжао. Вей Усянь, благодаря впоследствии еще больше влитой ци, стал ощущать ворона на расстоянии и принимать на интуитивном уровне его сообщения. Это-то и обеспечило возможность «охоты».       Весь сок этой части спектакля был в том, что Вень Чжао и Вень Чжулю верили в шанс сбежать и спастись.

- «Ожидание расправы действует на загнанного в угол человека хуже, нежели сама расправа». -

      Вей Усянь раз в несколько дней – никогда не выбирая равный промежуток времени для пущего эффекта – навещал их в разных частях Цзянху и обликах.       Вот они в Куйчжоу. Господин и подчиненный воровато оглядываются на обочине проселочной дороги и ждут свою телегу. Уже с несколько дней тишь да гладь, и они невольно расслабляются, не ожидая прихода зловещего демона. Вень Чжулю строго осматривает окружение на предмет опасностей и не улавливает ничего необычного. И тут его дергает чья-то маленькая ручка за подол дорожных одежд, а по-детски тоненький голосок щебечет: «Дядюшка! Не могли бы вы мне помочь?» Было около четырех часов дня – не день, но ещё и не вечер. Вень Чжулю равнодушно смотрит вниз и холодеет с макушки до кончиков пальцев, когда видит, что детские пальчики подобно клешням ястреба выгнулись и чуть ли не рвут ткань, а на по-ребячески милом личике зияют черные-черные глазищи без проблеска белизны глазного яблока и та жуткая треснувшая улыбка от уха до уха вместе с как будто бы сгнившими сосудами у глазных впадин. Тогда они отбились и бежали прочь с не виданной доселе прытью и Вей Усянь позволил им уйти, впоследствии не появляясь с неделю.       Вот они в Линсу. Полдень. Вень Чжулю пристально вглядывается в проходящих мимо людей и волоком тащит на себе Вень Чжао в сторону постоялого двора. Вокруг плотная толпа, мельтешащая беспорядочным течением. Приходится расталкивать людей локтями, чтобы пробраться в нужном тебе направлении. Вень Чжулю проводит орлиным взглядом по головам и натыкается на такой же внимательный, но куда более хищный взор угольно-черных глаз, что не мигая смотрят на него, ожидая, пока тот его поймает. Стоит контакту установиться, Вень Чжулю истуканом замирает на месте, заводит Вень Чжао за спину и смотрит. Смотрит и смотрит, ожидая следующих действий. Но и демон смотрит. Взирает из-за бесконечных голов, снующих туда-сюда, единственный непоколебимый в этой хаотической массе и в равной степени вечный. Черные глаза выглядят бездонными – настолько велика в них мгла, что не видать зрачков. Но Вень Чжулю знает, что он смотрит прямо ему в глаза. И улыбается. На лице не видать улыбки, но Вень Чжулю знает, что она есть. Широкая. Кровавая. Треснувшая. Безумная. Хищная. Голодная. Играющаяся с ними, точно кошка с мышью. И на подсознательном уровне Вень Чжулю знает, что когда-нибудь кошка захочет сделать свой полноправный ход. В тот день он, сохраняя зрительный контакт, увел Вень Чжао прочь. И ему позволили это сделать.       Конечно, Вей Усянь не забывал от скуки наведываться к Вень Чжао во снах, в которых он совершал с ним мыслимые и немыслимые вещи. Погружал в хаос безумия, поглощал мглой беспроглядной бездны, откуда нет выхода.       И Вень Чжао знал,

- что ему не отыскать этот выход. - ***

      Прошло полмесяца с того момента, как он начал гонять Вень Чжао.       Конкретно в данный момент им был объявлен период «Антракта»: период, когда он не донимает бедолаг, а, напротив, оставляет их на попечение Юя и занимается, чем хочет, в свое удовольствие.       А так как Вей Усянь буквально нутром чуял, что очень скоро его спокойные и беззаботные деньки кончатся, он решил посветить большую часть своего свободного времени кутежу и расслаблению. И можно сказать, думать забыл об «охоте».       За время своей кампании по надзирательным пунктам ему удалось наскрести неплохое состояние, за счёт которого он сейчас, в принципе, и развлекался.       В данный момент ему захотелось остановиться в одном из городков территории ордена Не, что славился не только оружейной индустрией, но и выпивкой, сладостями, шелками, камнями, многочисленными яствами и певчими женщинами. Проще говоря, это торговая точка территории ордена Не. Сюда стекались все, кто желал сбыть товар и получить прибыль. А также неимоверное количество туристов.       Еще при жизни Вей Усянь был наслышан об этом городке, поэтому не преминул возможностью заскочить в него на парочку недель – может, именно отсюда он и пойдет на апофеоз* своего драгоценного спектакля.       На город опустилась ранняя ночь – всего около восьми-девяти вечера – и народ высыпал наружу. Загорелись вычурные фонарики, искорки огоньков и иных других причудливых приспособлений, коих Вей Усянь раньше никогда не видывал! Одна из торговых лавок рекламировала фонарики в виде полыхающих карпов! Рыжих-рыжих! И таких огро-о-омных! Казалось, плавники только одной рыбы занимают половину улицы. А как они развевались на ветру при проходе! Ух!       Вей Усянь без внешнего интереса проводил процессию взглядом, но внутри – где-то глубоко, глубоко, на уровне подсознания – закопошилось нечто, что раньше бы он назвал человеческим словом «восторг».       Наверное, ради, как минимум, этого стоило восстать…       Он скучающе отхлебнул вина из сосуда, поставил его на столик подле перил балкончика его комнаты в одном из самых престижных постоялых дворов, плавно выпрямился, вальяжно оглянулся по сторонам и незаметной тенью скользнул на улицу с этого самого балкончика, поленившись выйти, как все нормальные люди, через дверь.       Толпы поражали своей плотностью. Даже в Линсу, где он зажал бедолаг, было меньше, хотя Вей Усянь полагал, что больше уже быть не может.       На каждом встречающемся лице ему удавалось увидеть полную радости улыбку, такую теплую и далекую от ужасов войны. Да, должно быть, орден Не на ура справляется с защитой мирных граждан – или как минимум, с охраной главной торговой точки своего ордена и с поднятием морального духа населения.       Разливающееся здесь веселье оказалось таким ощутимым, что Вей Усянь, отвыкший от человеческого общества, и, казалось, просто-напросто одичавший, совсем не мог оторвать глаз и унять взбунтовавшуюся в душе сумятицу – ему тяжело было понять свое отношение ко всему этому: раздражен он излишним шумом или же, наоборот, соскучился по нему; режут по чувствительным к свету глазам огоньки или же, напротив, привлекают; печалиться он или же радуется?       Своих эмоций, можно сказать, отсутствовали, но если они и были, то очень скудные и спутанные. Ему так хотелось понять, что именно сейчас ощущает, но у него просто-напросто не получалось. Чувства смешались в беспорядочный комок ниток, покрылись солью и льдом и отказались ответить ему хотя бы на один вопрос.       Разливающееся здесь веселье дало ему сейчас ощутимо понять, что он чрезвычайно отвык быть человеком.       Проведенные на Луаньцзан месяцы среди блуждающих душ с единственными собеседниками в виде духа и ворона и долгая серия бесчеловечных убийств, казалось, ещё больше уплотнили ту скорлупу, в которую он загнал себя – точнее, не он – конечно, не он, – а Вень Чжао.       Вей Усянь за все это время так и не смог ясно понять, что умер. Ему казалось происходящее каким-то затянувшимся сном, испытанием, кое он должен пройти перед той самой белой полосой в жизни, или всего-навсего глупым фарсом перед днем Рождения. Каким-то мороком, что походил на самый худший кошмар.       Вей Усянь за это время не смог толком осознать свою смерть. Да, он прекрасно помнит, как вырвали его сердце, как он бродил по темной чащобе и пытался найти путь домой. Он помнил, как проснулся на поле из ликорисов, в котором каждый цветок говорил с ним, а потом умолк насовсем, словно никогда в жизни не знавал и слова.       Теперь ему кажется, что и это было лишь утешительным сном…       Осознать свою смерть не то же самое, что принять. Вей Усянь воспринял это знание, как факт, но…не смог его прочувствовать. Само слово «смерть» никоим образом не откликалось в его душе, словно это то понятие, что было для него ещё далеко, что оно ему ещё не скоро пригрозит, постучавшись в жизненную дверь. Он просто принял его как знание о состоянии погоды за окном. Но никак что-то важное для себя…       Вей Усянь не особо задумывался над тем, что больше не человек. Что демон. Озлобленный призрак. Он кто угодно, но больше не человек.       Не тот мальчишка, что носился по Пристани Лотоса босиком. Что громко хохотал со всяких мелочей, запускал фонарики в бескрайнее небо на каждый новый год вместе с новообретенной семьей.       Не тот мальчишка, что дергал свою драгоценную шицзе за пальчики и просил рассказать одну из уютных сказок на ночь – такую сказку, какую могла рассказать только она одна.       Он больше не тот, кто своим лучезарным смехом и лишь ему присущей солнечной улыбкой разгоняет серые тучи, сгустившиеся над головами.       Мальчишка с именем А-Сянь больше не прибежит, шлепая босыми ногами по звучному дереву пристани, чтобы рассказать новую забавную историю, чтобы рассмешить своих загрустивших шиди или чтобы показать им свои умения в фехтовании и стрельбе, а после самодовольно задрать нос. Он…потух. И растворился во всём.

А-Сяня больше нет…

      И вот сейчас, стоя посреди пылающих и сердцем, и душой людей, он как никогда осознал, что мертв. Как далек от всего этого. Что больше никогда-никогда не будет частью этого. Даже если он налепит личину прежнего человека, коим когда-то был, то не сможет взаправду стать им. Это будет…роль. Которую можно будет прочувствовать и сыграть, но… это уже будут не твои эмоции и чувства, а чьи-то другие… наверное, как раз-таки того мальчишки со звонким смехом, что шлепал босыми ногами по звучному дереву пристани, чтобы как можно быстрее прибежать на обед и вкусить супа из корней лотосов, который всегда такой по-особенному теплый и важный – наверное, потому, что его готовит любимая шицзе и пропитывает каждую частичку, вхожую туда, своей любовью к ним, своим младшим братишкам, что так часто ссорятся и столь же часто мирятся.       В него влетел какой-то маленький мальчик, что нес в ручках цветастого воздушного змея и звонко смеялся. Запнувшись и выровнявшись, он бросил слова извинений и бросился дальше.       Вей Усянь медленно обернулся ему вслед и увидел, что мальчик бежал к своим родителям. Увидел, как тот широко улыбался и хохотал, с упоением рассказывая о чем-то. Ну, конечно же, о том, какой змей красивый: разве мог Вей Усянь не услышать, о чем мальчик говорил? Тем более с такого маленького расстояния…       – «Эй, молодой господин? Молодой господин! Вы в порядке?»       Вей Усянь рассеянно повернулся в сторону звавшего его человека и наткнулся на обеспокоенный взгляд мужчины средних лет, торгующего юаньсяо и засахаренными фруктами. Он, будто обухом по голове ударенный, выдохнул:       – «А?..»       Мужчина выскочил из-за лавочки-тележки и подлетел к нему, сверкая искренним волнением:       – «С вами все хорошо? Со здоровьем неладно? Вам привести лекаря?»       Вей Усянь, все ещё далекий отсюда, пробормотал, словно находился не в себе:       – «Лекаря?.. Зачем мне лекаря?»       Взор мужчины окрасился тревогой ещё больше. Он покрутил головой, аккуратно приобнял его за плечи и отвел на обочину улицы, скрывая от волн толпы. Там было несколько темнее и укромнее. Можно было спокойно поговорить и не бояться, что на тебя налетят в праздном порыве.       – «Вы совсем плохи. Бледный какой… А холодный!.. Молодой господин, вы слышите, что я говорю вам?»       Вей Усянь с мутными глазами уставился на него:       – «Мгм.»       – «Вот беда-то…» – не скрывая своего искреннего сочувствия, мужчина полез в карман, выудил идеально белый носовой платок и принялся что-то вытирать с его лица. – «Что ж за напасть... Вас прокляли? Или ещё что? Вон как разодет… Господин, ты же заклинатель? Пострадал на ночной охоте?»       Вей Усянь, казалось, только сейчас очнулся – именно на слове «заклинатель»:       – «Я?.. Да… заклинатель…» – он с потерянным, треснувшим выражением заозирался. – «Я заклинатель, заклинатель…»       Мужчина отнял перепачканный в чем-то красном платок и забормотал:       – «Может, вам к другим заклинателям надо, коль случилось чего? Мы на территории ордена Не, он вхож в пятерку сильнейших! Не нужно бравировать, если беда и впрямь сильная.»       Вей Усянь опустил взгляд и заметил, что платок, скомканный волнующейся рукой, испачкан кровью:       – «Кровь?..»       Мужчина спохватился:       – «А? Да. Это с вашего лица, господин. У вас из глаз кровь текла. Сейчас перестала.»       Вей Усянь неровно улыбнулся – возможно, он хотел так сгладить углы возникшей неловкости, но из-за этого вышло только сделать более треснувшим и без того побитое выражение:       – «А? Кровь?.. А… Кровь…» – он дотронулся подушечками пальцев бледной щеки и шепнул. – «Я не заметил. Задумался, наверное…»       Мужчина заглянул ему в лицо:       – «Может, лекаря, господин?»       Вей Усянь, будучи словно далеко-далеко отсюда, прошептал:       – «Не нужно. Я… в порядке. Это нормально. Я просто… потерял кое-что и… заплакал.»       Брови мужчины взлетели:       – «Так вы таким образом плачете?»       Вей Усянь мыкнул:       – «Да. Плачу.» – он поднял на него бесцветный взгляд, сейчас столь поразительно похожий на кукольный – больше, чем когда-либо до этого. – «Я просто… проклят.» – завидев, как мужчина хочет предложить какую бы то ни было помощь, Вей Усянь покачал головой. – «Не страшно. Спасибо. Я в порядке…»       Мужчина поджал губы, но согласился, пусть и с ощутимой печалью:       – «Ну смотрите. Раз в порядке… Вам, заклинателю, много виднее, нежели мне. А…» – он спохватился. – «А что вы потеряли?»       «Себя…»       Вей Усянь дрогнул уголками губ:       – «Я… уже и не помню… Странно это, наверное, но я не помню… Может, много чего сразу потерял, вот и не могу вспомнить что-то одно?..»       Мужчина потрепал его за плечо:       – «Что потеряно, то всегда найдется. Хоть, может, и не в том виде, в каком было утеряно. Где-то убыло, где-то прибыло. Пусть вы сейчас и потеряли… многое, но поверьте, то же самое многое – а может, даже и больше – вернется к вам. Вот увидите! Не грустите. Смотрите, как город гуляет! Скоро ж новый год!»       Вей Усянь пораженно воззрился на него:       – «Новый год?..»       Мужчина ободряюще закивал:       – «Да-да, новый год! Совсем скоро уж. С пару недель – и сменится год. Всего чуточку, но в то же время так много еще. А народ уже гуляет! Ну, по крайней мере, в нашем городе так. Все-таки времена тяжелые. Столько печалей и скорби вокруг. А хорошего так мало…Вот и стараемся скрашивать дни и ночи, как можем.»       Вей Усянь бесцветно согласился:       – «Да… это точно…»       Мужчина побегал глазами от смотрящего несфокусированным взглядом в толпу Вей Усяня до лотка со своими товарами. Видимо, какое-то решение всё же сформировалось в его голове, потому как он бросил: «Секунду, братец.», сбегал в сторону, принес охапку сладостей: несколько палочек с разными видами засахаренных фруктов и с пяток юаньсяо и впихнул ему с полными праздного задора словами:       – «Знаешь, братец, как бы ни было плохо, всегда наступает момент, когда пробиваются сквозь непогоду солнечные лучи. Не всегда ж гроза бушует! И на твоей улице будет праздник. Смотри, как люд гуляет – и ты погуляй. Повеселись! Позволь текущему здесь настроению проникнуть в себя и своим течением вымыть все горести из души и сердца.» – он положил руку на собственное и важно задрал нос. – «Оставь все печали и скорби в уходящем году и открой двери для новых радостей и души трепетных волнений. Пусть юаньсяо и фрукты от Лао Мина скрасят смену лет!» – Лао Мин мягко подтолкнул растерянного Вей Усяня в сторону толпы и весело махнул на прощание. – «Что утеряно, то вернется. Не забивай себе голову. И на твоей улице будет праздник, братец! А чтобы он настал быстрее, устрой его себе сам! Угощайся сладостями и веселись. Счастливого нового года!!!»       Вей Усянь с глазами треснувшего сервиза проводил уходящего обратно к ларьку мужчину и пораженно уставился на охапку сладостей в руках. А после словно эхо повторил:       – «Счастливого нового года…»       Он совсем забыл, что уже так много времени прошло. Что упустил столько много дней! А ведь все могло быть иначе…       «Как бы ни было плохо, всегда наступает момент, когда пробиваются сквозь непогоду солнечные лучи.»       «Я же ведь пришел сюда, чтобы отдохнуть и вспомнить, какого это, быть живым…» – Вей Усянь глубоко вдохнул летающие здесь ароматы и твердо уверился в мысли, что просто обязан отгулять свой восемнадцатый день Рождения.       Преисполненный первым самым горячим и страстным желанием за все эти дни Вей Усянь с потухшими, но наполненными заинтересованным волнением, где-то на дне серой радужки, глазами впитывал каждый мелькнувший огонек и каждую теплую улыбку. Он пытался напитать себя счастливыми эмоциями, проникнуться простым человеческим счастьем и оживить себя. Выбить искорку из тех огоньков, что зажжет его. Вспомнить, какого это, быть человеком.       Вспомнить, какого это, когда твое сердце бьется.