В ожидании тепла

***

Кровь текла брусничным соком, Услаждая вашу страсть. Жадностью сквозило, голодом, Жаждой реку времени распять. На хладеющих запястьях В цепкой хватке кандалов Терялся жизни свет в объятьях Мерзопакостных воров. Тихие мольбы забыты,

Не услышаны Судьбой — Они жестокостью забиты

Вместе с нежною мечтой...

31 октября *** года. 02:30 … Морозило. …

      Всё как будто в тумане…       Каждая секунда и воспроизведенный звук слились воедино, не позволяя уловить звук льющейся мелодии кружащего повсюду степенного бытия.       Вей Усянь помнил, что его грубо взяли под локти и поволокли куда-то. Он помнил, что вроде как пытался воспротивиться, но дрожащее и слабое тело ему не позволило этого сделать, в который раз подводя. Лишь одно было доступно: висеть тряпичной куклой в руках каких-то ничего не стоящих слабаков.       Вей Усянь помнил, что его, полураздетого, тащили по скверу резиденции Вень Лонвея, потом по коридору с ледяным и сырым каменным полом, в котором его ослепил жар от факелов, что создавали весьма удручающую атмосферу смерти.       Пахло кровью. Сильно. Удушливо.       Вей Усянь помнил, что когда они проходили мимо поста стражи, коя проверяла их на наличие неких документов и справлялась о состоянии пленника, дабы позднее занести информацию в секретный отчет, то раздался злостный лай сторожевых волкодавов, который заставил его на несколько секунд отмереть и в исступлении задергаться в хватке адептов. Стоило гавканью затихнуть, он осознал, насколько глупо и недальновидно себя повел, ибо мог подкинуть по неосторожности парочку идей для пыток, но, похоже, стражники не связали его поведение с теми собаками, пусть и смерили тяжелыми взглядами, полными неоднозначных эмоций.       Это несказанно радовало.       Их конечным пунктом назначения стало темное подземелье, по углам которого горело тусклым светом несколько факелов. Над центром повисла маленькая люстра, что освещала лишь небольшой кружок под собой скудноватым серебром.       И как раз-таки в маленьком островке света стоял среднего размера стол из черного камня, на поверхности которого, если присмотреться, можно было разглядеть засохшие пятна крови.       Был только стол и больше ничего – инструментов видно не было, – зато вокруг него столпилось несколько человек с весьма раздраженными и кислыми минами в белесых одеждах с вкраплениями кроваво-алых солнц.       При скрипе открывающейся двери с пару мужских лиц подняло голову и с досадливым поджатием губ уставилось на вошедших.       Адепты клана Вень покорно приблизились к центру комнаты, под лучи люстры, и грубо бросили Вей Усяня на пол под ноги Вень Чжао, что сердито скривился.       Вей Усянь сел и выровнялся, исподлобья упирая свои полные ненависти кристально чистые темно-серые глаза. Вень Чжао завел руки за спину и спокойно наклонился к нему, рассматривая настороженное лицо и крепко стиснутые челюсти.       Молодой господин резко двинул рукой, оставляя на щеке Вей Усяня неприятно саднящую пощечину, и равнодушно хмыкнул:       – «Вот так шлюха, вот так удивила.»       Вей Усянь лишь понурил голову от удара, не испытав реальной боли, дернул уголком губ и бесстрастно вернулся в прежнее положение:       – «Я не шлюха.»       Вень Чжао едко скривил губы:       – «А кто же ты еще? Благородный господин что-ли? Шлюха. Самая настоящая шлюха. Грязная и потасканная. Посмотри на себя. Тебя будто целая орава мужчин оприходовала… Вот те раз. Не думал, что когда-нибудь все же увижу подобную картину.»       Вей Усянь стиснул зубы:       – «Закрой рот. Уж не такому, как ты, меня шлюхой называть и попрекать в чем-то.»       Вень Чжао вскинул бровь и скрестил руки на груди, надменно взирая на него сверху:       – «Н-да? Такому, как я? Это какому же?.. Не смеши меня.» – он злостно хохотнул, важно задирая подбородок. – «Взял да убил моего дядю – неслыханно! Что за вопиющая и непозволительная дерзость. Убить члена главенствующей семьи Вень! Да ты…Вей Усянь, у меня воистину нет слов…»       Молодой господин принялся кружить над ним и высокомерно возмущаться:       – «А ведь он желал сохранить тебе жизнь…Подумать только! Сохранить жизнь какому-то неблагодарному служскому отродью…Он был готов со мной чуть ли не насмерть биться, лишь бы тебя от пыток и смерти уберечь… И что в итоге? Жестоким образом воткнутая палочка для еды в глаз, а следом – и в мозг по самую рукоять. Как подло!» – Вень Чжао резко одернул подол. – «И за что ты его убил, а? Неблагодарная сучка. Что, «гордость» не позволила, да? Подумаешь!.. Эка важная птица! Ну и ладно… Ну и пришлось бы тебе ноги раздвигать перед моим дядей. Ну и что? Ведь и жизнь имеет весьма высокую цену. Неужто ты, «возвышенный» гордец, не мог отблагодарить должным образом своего покровителя?»       Вень Чжао вновь навис над Вей Усянем, коршуном сверля чужой взгляд, и язвительно протянул:       – «Смотрю я на тебя и вижу, как расстарался дядя. Должно быть, веселая была ночка! Неужто совсем не понравилось, как он тебя трахал?» – Видя злой, красноречивый взгляд, Вень Чжао фыркнул. – «Ты погляди на него. Остальные ведь что-то не жаловались! Всем, похоже, близость с моим дядей пришлась по вкусу. Одному тебе не по нраву! Тоже мне, господин. Да если бы не эти ублюдки Цзян, то быть тебе всю жизнь беспризорным псом, коим ты, по сути, и являешься! Госпо-ди-ин! Важный какой. Тьфу ты…»       Вей Усянь сжал челюсти и принялся рассматривать ножки стола, пытаясь абстрагироваться от льющейся на него брани. К сожалению, он был не в том положении, чтобы как-то ответить. В конце концов, ему осталось всего ничего.       Ресницы в озарении дрогнули. Вот именно…Осталось всего ничего…Так почему же он терпит?..       Вей Усянь едко скривился:       – Похоже, всем остальным пришлось по нраву, потому что эти «все» не ведали, что такое чувство собственного достоинства, честь и гордость! Как может подобное прийтись по нраву?! Не суди всех по себе, Вень Чжао. Так восхваляешь своего паршивого дядю, что возникает ощущение, будто он и тебя успел «порадовать» своими «впечатляюще незаурядными, достойными восхищения» умениями!..       Вень Чжао со всей силы размашисто пнул Вей Усяня в челюсть, роняя того на каменный пол и заставляя отхаркнуть сгусток крови. Он процедил:       – Ну вот мы и добрались до твоей натуры. Весь такой из себя господин, а словечки-то совсем не господские! Не хватает тебе манер и должных знаний этикета, чтобы из себя благородного юношу строить, шлюха! Сын слуги – он и сын слуги... – ... – Что такого, если бы тебе пришлось обслуживать кого-то в постели? Тем более такого, как мой дядя. Он бы с тебя пылинки сдувал, неблагодарная шавка!.. Все равно род деятельности один и тот же – служить, служить и еще раз служить. И какая разница, что телом?       – Замолчи…       – А что, разве нет? Всем известно, что ты сын слуги. Значит, и ты сам – слуга. Подумаешь, не хлопотал бы по хозяйству да не бегал по поручениям. Очень даже непыльная работенка. Ноги раздвигаешь да раздвигаешь. Тебе бы подошло. Ведь ты весь из себя такой…слащавый.       Вень Чжао принялся ходить по кругу, задумчиво постукивая пальцем по локтю и размышляя о принятии некоего решения. Наконец, он замер перед Вей Усянем и гневно сплюнул:       – «Шалава. – … – Ну ничего…Орден Цишань Вень покажет, что бывает, когда переступаешь границы дозволенного! Что бывает, когда всякие…слуги…забывают, кто есть кто: кому надлежит стоять сверху, а кому – снизу.» – он резко махнул рукой. – «Тащите.»       Два адепта уважительно поклонились и исчезли в темноте залы.       Вей Усянь поежился от скользнувшего по полу сквозняка, подогнул пальцы и утробно прошелестел:       – «Я тебе не шалава. И не шлюха. И не обслуживающая единица. Никаким из этих слов или фраз, имеющих подобную суть! Может, у Ордена Цишань Вень свои понятия морали, но это не означает, что у всех так же! Я…Человек, имеющий честь, гордость и достоинства, кои этот ублюдок посмел осквернить и втоптать в грязь…Я говорил ему, чтобы он не смел меня трогать…Но Вень Лонвей меня не послушал…Ну так туда ему и дорога! Вы!..» – Вень Чжао ногой резко вдавил его лицо в пол и отчеканил:       – «Что ж. Ты продемонстрировал моему дяде вес своих слов и угроз. Теперь, пожалуй, моя очередь. Я покажу, что бывает, когда трогаешь кого-то из клана Цишань Вень!..»       Вень Чжао дернул пальцами, давая некий знак.       Несколько адептов подскочило к Вей Усяню: одни закрепили его по рукам и ногам, обездвиживая, а вторые резким движением сорвали с его торса верхнюю одежду, заставив ее болтаться на поясе.       Почувствовав холодок оголенной кожи и руки на своем теле, Вей Усянь взревел:       – «Не смей!!! Не смей трогать меня!!!» – ему удалось извернуться и пнуть некоторых адептов, но его быстро утихомирили, нажав на определенные акупунктурные точки.       По приказу Вень Чжао полуобнаженного Вей Усяня бросили грудью на пол, выбив воздух из легких.       Сам Вень Чжао замер над ним, чем-то покручивая в руках:       – «Такой непокорный…Ужас…Придется преподать тебе урок…Хотя нет. Не так…Мы же с тобой играть собрались, Вей Усянь. Ну так, давай поиграем…»       Молодой господин обернулся к стоявшей все это время поодаль Ван Линцзяо и сладко проворковал:       – «Цзяо-Цзяо, можешь помочь мне?»       Задумчивая женщина отмерла, очаровательно хлопая большими глазками, и робко воскликнула:       – «Молодой господин Вень, простите, я задумалась. Вы что-то спросили?»       – «Да, Цзяо-Цзяо. Не могла бы ты помочь мне?»       – «Чем?»       – «Назови…» – воздух что-то хлестко разрезало – очевидно, то, чем рассеянно взмахнул Вень Чжао. – «Назови-ка мне число. Любое число, какое тебе придет в голову.»       Ван Линцзяо в раздумьях надула губки и побегала глазами по потолку. Она не знала уж больно много чисел. И тем более у нее не было какого-то особо любимого или удачного из перечня имеющихся в недрах памяти.       Но все же она была из тех людей, что предпочитают побольше – особенно, когда дело касается богатств или же…       Потому Ван Линцзяо, недолго колеблясь, важно вздернула подбородок и объявила:       – «Сто!»       Вень Чжао отстраненно хмыкнул, вновь взмахивая чем-то, и весело хохотнул, покачивая головой:       – «Ай-да Цзяо-Цзяо! Моя девочка.» – он обернулся к Вей Усяню и пропел: «Слышал, шлюха? Моя Цзяо-Цзяо сказала: «сто». Знаешь, что это значит?»       Вей Усянь не отозвался, продолжив стоять на локтях и отрешенно созерцать пол. Вень Чжао цыкнул и пнул его в плечо:       – «Эй! Оглох?» – Вей Усянь бесстрастно выровнялся, ровно посмотрел на него и сухо проговорил:       – «Боюсь, молодой господин Вень не к тому обратился. Я шлюхи на своем месте не вижу.» – взгляд, как бы между прочим, рассеянно скользнул в сторону Ван Линцзяо. – «Разве могу я за нее отвечать?»       Очевидно уставшему от бесконечных пререканий Вень Чжао ничего не оставалось, кроме как цокнуть, и хлестко ударить по полу подле Вей Усяня дисциплинарным кнутом и вновь протянуть:       – «Ты знаешь, что значит сказанное "сто"?»       – «Откуда мне.» – Вень Чжао мерзко заулыбался и издевательски помахал кнутом перед его лицом.       – «Сейчас узнаешь.» – он свистнул кому-то. – «Несите фрукт линчи.»       – «Так точно, молодой господин Вень.»       Вень Чжао сладко проворковал:       – «Вей Усянь. Помнится мне, ты сказал, чтобы я пытал тебя как можно жестче и извращеннее, коль кишка не тонка…И что так ты сможешь обернуться свирепым демоном и станешь нашим кошмаром наяву…»       Вей Усянь нахмурился:       – «Не тяни. Раз уж удумал меня пытать – не медли. Или собираешься воодушевить себя столь театральными речами?»       – «Сколько напускной храбрости…» – Вень Чжао фыркнул. – «Но будет ли она у тебя, когда мы приступим?»

…

      – «Знаешь, Вей Усянь, ты совершил донельзя ужасное преступление, убив моего дядю, потому – думаю, это весьма справедливо – ты заслужил наказание. Обычно, за деяния внушительной тяжести адептов приговаривают к нескольким ударам дисциплинарным кнутом – и Цзяо-Цзяо уже выбрала для тебя это "несколько".»       Вей Усянь наконец ощутил, как ледяной ужас сковывает кости и проникает по самую сердцевину. Он оторопело выдохнул:       – «Что?.. Она…выбрала?..» – В голове эхом прокатилось роковое число «сто». Вей Усянь нервно фыркнул: «Это невозможно. Сто ударов дисциплинарным кнутом не пережить. Ты сумасшедший, если думаешь, будто мне это по силам.»       Вень Чжао невозмутимо парировал:       – «О, я прекрасно знаю, что сотню ударов тебе не пережить – поверь, последнее, что мне нужно – чтобы ты откинулся в наших стенах. Я таковой цели не преследую, ибо риск…м…твоего становления демоном, признаю, велик. Стоит в подобных вопросах быть весьма осторожным и внимательным. Наказание должно быть полным, но не отрекошетить по мне, понимаешь? Для этого случая…» – он неспешно провел по воздуху поднятой к верху ладонью. – «Существует фрукт линчи. Тебе известно о нем, не так ли?»       Вей Усянь ужаснулся и позволил лицу несколько треснуть.       Фрукт линчи – весьма и весьма необычное создание природы, похожий по виду на помесь персика и манго в красно-зеленых тонах и обладающий неожиданно причудливыми свойствами.       Он воистину оказывал чудотворное действие на организм каждого живого существа. Фрукт линчи способен на протяжении часа поддерживать жизнь, невзирая на ранения любых тяжестей. Пусть даже сердце будет вырвано – ты не умрешь. По крайней мере, до истечения срока.       Сок его лишь самую малость заживляет нанесенные раны: к примеру, останавливает кровь или покрывает слоем новых клеток, уберегая от заражения. Но зачастую этой «самой малости» не хватает, чтобы сберечь чью-то жизнь – она, малость, может замедлить процесс или помочь увеличить шансы на спасение. Но не стать лекарством.       Самый «сок» этого фрукта в сложившейся ситуации – как мигом понял Вей Усянь – в том, что можно вынести все пытки, кои предложит ему Вень Чжао, испытать их в полном объеме, прочувствовать каждый оттенок и тональность разного вида боли и не умереть.       Осознание укололо:       «Я не умру здесь. Мне не позволят.»       Вей Усянь неуверенно проговорил, несколько запинаясь:       – «Но ты же все равно жаждешь моей смерти…Как ты собираешься осуществить пытки и мою смерть, но так, чтобы я не обернулся демоном? Неужто думаешь, будто я сойду с ума и истрачу все свои обиды после той агонии, что ты предложишь?»       Вень Чжао невозмутимо выдохнул:       – «О, я и не надеялся на это. Не волнуйся. У меня уже есть прекрасный план. Ты о нем узнаешь…под занавес нашей игры. Пока не думай об этом.» – Он неспешно проплыл мимо и замер за его спиной.       Вей Усянь дернулся, намереваясь подняться и уйти от линии удара Вень Чжао, но не успел.       Спину полоснуло режущим ударом, что заставил болезненно вскрикнуть. Мигом потекла кровь из рассеченной раны, окропляя пол и ворот опущенных одежд.       Вей Усянь упал обратно, содрогаясь и загнанно дыша.       Вень Чжао переложил кнут в руку поудобнее и бесстрастно отчеканил:       – «Девяносто девять.»       Ван Линцзяо, стоявшая в стороне и имевшая «счастье» видеть разворачивающиеся «забавы», несколько побледнела и медленно отвернулась, нарочито внимательно осматривая каменную укладку стен.       Вень Чжао холодно продолжил:       – «Вколите ему дозу сока линчи. Да побольше. Чтобы он точно не думал бежать. Так у нас будет ровно один час до следующего обязательного приема.»       Два уже знакомых ему юноши и мужчина средних лет – должно быть, лекарь –послушно подскочили к Вей Усяню, что принялся дергаться и отбиваться. Но несмотря на все его громкие и буйные сопротивления, фрукт линчи был вколот.       – «Каждый раз, нанося удар, я буду вести счет. Все сто ударов окажутся претворены в жизнь. Пусть…это будет разогревом и обещанием на продолжение утром. Все же, вы вырвали нас с Цзяо-Цзяо из постели. Я хочу спать. Посему…у тебя будет весь остаток ночи и часть утра, чтобы осмыслить наказание. А уже там…начнется настоящее веселье.»       Договорив, Вень Чжао занес руку:       – «Девяносто восемь.»       Вей Усянь до крови закусил губу, стиснул челюсти и руки в кулаки, зажмурился – только бы не показать свою слабость и то, что ему больно…Только не перед псом клана Вень…Только не перед еще одним ублюдком…Он вытерпит…Пожалуйста…Вытерпи…Только не кричи…Не моли о пощаде…Сохрани свою гордость…       – «Девяносто семь.»       Он дрогнул, точно от удара током. Все спина невыносимо горела – словами не передать, как. Кожа после «плотских утех» с Вень Лонвеем была более чувствительна, нежели обычно, – а если учесть, что и обычно его нельзя было не назвать чувствительным…       – «Девяносто шесть.»       Вся спина покрылась горячим липким слоем. Кровавые капли стекали ниже, постепенно покрывая собой пол. Сначала несколько пятен, дальше – больше; вот уже маленькая лужа, а там – больше.       – «Восемьдесят пять.»       Во рту появился привкус железа – кажется, он прикусил язык. И теперь уже и с губ спадала кровь.       – «Восемьдесят.»       Вей Усянь уже не сидел, опираясь на локти. Он уткнулся лбом в пол, пытаясь уцепиться за его холодность. Пальцы на руках выгнулись и впились в камень, царапая его и стачивая ногти в мясо. Живот прерывисто дрожал от рваных вдохов и выдохов. В горле и легких горел и драл чувствительные стенки саднящий, истошный крик.       Больно…       Как же больно… Еще чуть-чуть и будет, как во время операции…       – «Семьдесят.»       Он взвыл, не выдержав и дернувшись вперед. Но тело, ожидаемо, не послушалось. Ноги, сидящие в одном положение вот уже… – сколько?.. – затекли, а если принять во внимание недавно пережитый стресс и нагрузку на них, то было отнюдь не удивительно, что очень скоро Вей Усянь перестал их чувствовать.       Голова гудела. Те обезболивающие, коими поделился с ним Лао Цзан, заканчивали свое действие, и начинала накатывать на затылок и темя знакомая боль. Лоб, что грубо упирался в камень, тоже уже ныл. Щеки, скулы завибрировали и покрылись онемением – от недавних увесистых пощечин Вень Лонвея и насильного минета.       – «Шестьдесят семь.»       Вей Усянь понял, что сознание плывет. Спина уже одеревенела. Он отстраненно обратил внимание на ощущения, связанные с ней, и понял, что хлюпающие звуки укалывающего его кнута ясно свидетельствовали о скором превращении его спины в кровавое месиво – если оно уже не обернулось им.       Сойти с ума от боли не хотелось. Наученный опытом он решил, что будет лучше вести счет. Мыслительная деятельности уменьшит риск поехавшей крыши.       Сколько еще осталось?.. Шестьдесят семь?.. Как много…Что ж… Пусть будет счет, противоположный Вень Чжао – не сколько осталось, а сколько сделано.       «Тридцать три…»       …       – «Шестьдесят.»       «Сорок…»       На сороковом ударе он ясно услышал, что тихо воет.       Как…Вей Усянь даже не заметил, когда отклонился от собственного решения «не кричать» … Почему он воет?.. Как недостойно…       Удалось рассеянно открыть глаза: все застилает пелена, картинка кружится и размывается, темнея. Под плотно смеженными веками пылают искры и расходятся круги.       Как…неприятно…       Хочется отключиться – организм желает отправить его в беспамятство, – но он не может. Все тело морозит, расходясь шипящим холодом от места уколов и постепенно просачиваясь в каждое из мышечных волокон.       Вот, что за… «фрукт» этот линчи…       – «Пятьдесят пять.»       Вей Усянь сбился со счета.       Мысли спутались и слились в хаотический поток внутреннего крика, внешнего воя и одной единственной мольбы:       «Больно, больно, больно, больно…Хватит…Хватит…Тяжело…Я не могу больше…»       Организм не выдерживал, работая на износ: сердце колотилось как бешеное – пульс точно под сто пятьдесят или много выше, – все его части вибрировали, будто готовились взорваться и разложиться на атомы.       – «Пятьдесят…»       Вей Усянь сорвавшимся голосом оглушительно громко взвыл, выброшенной на берег рыбой открыл рот, выпучил глаза, дернулся назад, насаживаясь на кнут, и грузно упал обратно, лицом в пол, более не шевелясь.       Вень Чжао застыл:       – «А?..» – он дернул пальцами, дабы подоспел лекарь.       Вей Усяня перевернули на спину, хлопнули пару раз по щеке и посветили духовным огоньком на кончике пальца перед глазами, проверяя реакцию зрачка.       Поведение «подопытного» было весьма причудливо.       Он ломано трепал ресницами; взгляд подернулся бессознательной пеленой, что раз через раз прояснялась. Зрачок то сужался, то расширялся, мечась по радужке в сумасшедшем темпе.       Наконец, Вей Усянь окончательно вернулся в сознание, отхаркнув фонтан крови изо рта и судорожно закашляв.       Вень Чжао ошарашенно шепнул:       – «Вот те раз…Что с ним?»       Лекарь сбивчиво, но твердо ответил:       – «Он умер от болевого шока. Но сок фрукта линчи не позволил ему «уйти насовсем». Потому сделал…как бы сказать… «перезапуск» мозга.»       Вень Чжао восторженно выдохнул:       – «Вот оно что…Как здорово-то. Я в пытках ни разу еще не доходил до момента, когда пленники умирают под фруктом линчи. Может, отец или дядя доходили?»       – «Верно. Поэтому…В этом нет ничего удивительного. Распространенное дело, когда пытки излишне…болезненны.»       Вень Чжао захлопал в ладоши:       – «Что ж, отлично. Так мы убедились, что линчи действительно работает! Ха-ха! Цзяо-Цзяо, ты слышала?!»       Ван Линцзяо нервно улыбнулась, оборачиваясь к нему с нездоровой бледностью, что была сокрыта полумраком подземелья:       – «Да-да, молодой господин Вень! Очень радостно это слышать.»       Вень Чжао заметил ее странное состояние и ласково проворковал:       – «Что с моей Цзяо-Цзяо?»       Женщина непринужденно отмахнулась:       – «Ни к чему переживать, мой господин. Здесь просто несколько душно. И кровью пахнет слишком…»       Вень Чжао расхохотался:       – «Что ж моя Цзяо-Цзяо сразу не сказала? Пойди, отдыхай. Я скоро закончу с ним и вернусь. Ты устала.»       Ван Линцзяо была счастлива услышать это и поспешила откланяться, перед этим кокетливо проведя ногтем по плечу Вень Чжао:       – «Я буду ждать своего господина в спальне…Не задерживайтесь.»       Молодой господин пошло ухмыльнулся и непринужденно шлепнул ее:       – «Постараюсь, Цзяо-Цзяо.»       Стоило женщине покинуть подземелье, весь спектр внимания сместился на валяющегося в луже собственной крови рвано отдыхивающегося с гнусавым оттенком Вей Усяня:       – «Ну-с, а мы продолжим. Вколите ему еще линчи.»

***

      А дальше все слилось в одну сплошную какофонию из влажных ударов кнута, рвущихся мышц, образующихся борозд на костях лопаток, ребер и на позвоночнике, вскриков, воя, визга до нового срыва голоса и счета Вень Чжао, что постепенно приближался к столь желанной отметке «ноль».       Под конец Вей Усянь не соображал вообще ничего.       Иногда сознание прояснялось, и Вей Усянь пытался цепляться за него во имя сохранения рассудка, но очень скоро претерпевал неудачу и вновь с головой погружался в кипящие бескрайние воды адской боли и агонии.       Каждый пройденный десяток ему стали вкалывать сок, дабы он точно не умер. Оттого его руки вмиг покрылись кроваво-красными точками от грубо проткнувших нежную кожу ледяных игл.       Лишь будто сквозь толщу воды удалось расслышать желанное слово «ноль». И боль прекратилась – точнее, прекратила поступать. Спина онемела вконец. Не получалось ощутить хоть что-то оттуда – возможно потому, что было нечему ощущаться. Каждая мышца разрезана, кожа рваными краями свисала, держась благодаря маленьким кускам ткани, что по счастливой случайности не оказалась отрубленной до конца. На костях остались углубления в полцуня.       Вей Усянь урывками ощущал, как его куда-то несут, а после бросают, словно мусор на точно такой же ледяной пол, покрытый слоем влажной грязи и плесени.       В чем был явный недостаток сока линчи – для него, как для испытателя? Как минимум, в том, что он не давал забыться в желанном сне. Не позволяя организму «поспать», все естество буквально звенело и вибрировало от стресса, натуги и напряжения. Будто бы каждую единицу его организма с силой то растягивали, то сжимали.       А еще. Сок линчи невероятно холодил. Он проникал в клетку и будто замораживал её, заставляя покрыться инеем изнутри.       Холодно…Как же холодно…       Возможно, ему было так зябко ещё из-за колоссальной потери крови, голодания, лишений и пережитых потрясений.       Тяжелая дверь громозвучно закрылась, хлопнув железной кругообразной ручкой по стальной поверхности.       И он остался один.

***

      По прошествии времени ему удалось понять, как отключиться. Не заснуть, не окунуться в истинное беспамятство, а…отключиться. От боли, эмоций, потрясений и прочего. Практика, схожая с медитацией – может, то она и была.       Сквозь пелену и стену, что он воздвиг между своим сознанием и окружающим миром, Вей Усянь смутно ощущал, как к нему подходили, грубо вкалывали новую порцию «мороза» и уходили, громко хлопая дверью.       Самое лучшее, что по своему скромному мнению у него получилось сделать, так это отключиться от собственной боли, вырубив эмоции и восприятие чего-либо напрочь. Правда, в силу неопытности этот «барьер» был донельзя слаб и хрупок – войди сейчас к нему кто-нибудь и заговори с ним, то эта самая стена тотчас рухнет, подобно карточному домику от едва заметного дуновения выдоха с чьих-то губ.       В который раз скрипнула дверь. Но что-то в этом скрипе было не так: он был тихим, аккуратным. Вошедший старался не шуметь.       Вей Усянь приподнял свинцовые веки и из-под ресниц мутным взглядом уставился на присевшего подле его лица человека.       Робкие пальцы, не касаясь кожи, убрали упавшую на лицо и глаз прядь, откидывая ее на макушку.       – «Эх, А-Сянь…Что же ты так…»       Он узнал этот старческий, по-доброму спокойный и в некоторой степени уютный, заботливый голос. Вей Усянь дрогнул уголком губ в намеке на тяжелую, усталую улыбку.       Лао Цзан тем временем шепнул:       – «Я же говорил тебе: не буйствуй. Побыл бы с ним с пару дней – не беда. Там бы и помощь пришла. Господин Вень с тобой ничего не сделал бы…Что ж ты так…»       Вей Усянь сипло усмехнулся:       – «И позволить этому ублюдку лапать себя, целовать? Ни за что…» – он скользнул в сопереживающий взгляд сверху. – «Но спасибо... За совет… Дедушка Цзан.»       Лао Цзан покачал головой:       – «Какой же ты упрямец…Как теперь твою спину лечить?.. Во имя Небес…Что он вытворил с тобой…Кошмар…Будто…»       – «Будто я на взрывной талисман нарвался?»       – «Будто.» – Старик что-то пробурчал, по-дедовски возмущаясь, и выудил из рукавов несколько склянок. – «Вот, А-Сянь. Это обезволивающее, кровеостанавливающее… Выпей. Будет легче.»       Вей Усянь послушно разомкнул губы и позволил влить себе лекарственные снадобья. Прокашлявшись после горечи, он проскрипел:       – «Спасибо, дедушка Цзан.»       Лао Цзан покачал головой, мол, не стоит благодарности, с трудом поднялся, еле-как переставляя ноги, направился к двери и уже у выхода бросил:       – «Может, у тебя есть тот, кто мог бы примчаться сюда до наступления утра? Молодой господин спит обычно до десяти. Есть время, пусть и малое. Кому весточку передать?»       Вей Усянь чуть двинул головой в намеке на отрицание, шаркнув щекой по камню:       – «Не нужно, дедушка Цзан. Спасибо. Ты и так много для меня сделал на свой страх и риск. Мне все равно уже не жить. Сам видел, в каком я состоянии. Можно сказать, осталось жить мне всего несколько часов. Уже к полудню я буду остывающим трупом. Но…» – он гулко сглотнул. – «Не мог бы ты…Потом…Как-нибудь, когда представится случай…»       – «Да?»       – «Не мог бы ты передать Цзян Ваньиню и Цзян Яньли о…» – Вей Усянь поджал губы и выдавил. – «О моей смерти? Не нужно говорить в подробностях. Просто…Скажи, что я попал в плен к клану Вень, меня убили и…сожгли. Вероятно, Вень Чжао заточит мои останки где-то, дабы я не пришел к нему после смерти. Не знаю даже, что случится с моей душой. Вполне возможно, ее уничтожат без шанса на перерождение. Так что…Кремирование будет правдоподобно объяснять отсутствие тела… Сделай так, чтобы они не пребывали в неведении и не тешили себя глупыми надеждами и верой в то, что я все еще жив.»       Лао Цзан молчал где-то с пять минут, находясь в терзающих его сердце и душу думах. Наконец, он тихонько проговорил:       – «Хорошо.» – старик сжал челюсти, дабы заглушить проступившие на глазах слезы. – «Я сделаю. А-Сянь.» – он сделал рваный вдох, поморщился от уколовших нос скорбных слез и неожиданно спросил: «Скажи…Сколько… тебе лет?»       Вей Усянь подумал немного и робко поинтересовался:       – «А какой сегодня день?»       – «Ночь тридцать первого октября. Где-то…Без пятнадцати четыре часа утра.»       – «Вот как…» – губы Вей Усяня задрожали, а глаза обессиленно закрылись. Юноша сдавленно прошептал: «Восемнадцать. Мне сегодня восемнадцать.»       Показалось, старик вздрогнул во тьме камеры:       – «В-восемнадцать?.. Сегодня?..»       – «Мой День Рождения тридцать первого октября. Получается…Раз сегодня тридцать первое, то…да. Сегодня.» – он тихо хохотнул. – «Сегодня мне исполнилось восемнадцать лет.»       Лао Цзан сжал кулаки и спросил:       – «Точно ничего нельзя сделать? Назови любой способ. Я…помогу.» Вей Усянь отстраненно хмыкнул:       – «Пожалуй, ничего. Ведь… это мое последнее утро. – … – Дедушка Цзан, ты…ты ведь передашь им?..»       Лао Цзан твердо отчеканил:       – «Да. Любой ценой передам.»       Вей Усянь с проступившей на лицо…солнечной…улыбкой сквозь траурную радость и покрывшие глаза слезы усмехнулся:       – «Спасибо…Мне…От этого мне легче. На душе и сердце. Спасибо…»       Более не говоря ни слова, Лао Цзан с силой сжал дверную ручку и поспешил покинуть камеру, но его все равно настиг шепот:       – «Прощай, дедушка Цзан…Спасибо…и прощай…»

*** 31 октября *** год. 8:00 … Морозило. … ***

      Его бросили сюда уже давно. А вроде и недавно. Неизвестно, сколько точно прошло времени с того момента, как ушел Лао Цзан.       Ощущение часов, минут, секунд значительно исказилось, уступив место единому чувству. Он знал, что времени прошло достаточно и скоро должно встать солнце. Скорее всего, уже встало. Потому как к нему уже раз пять приходили эти ублюдки повторять раз за разом отданный приказ.       Фрукт линчи, конечно, несколько залечивал полученные раны, но боль не забирал.       Вей Усянь болезненно скривился, передвигая руку на несколько фэней дальше. Даже это мизерное телодвижение принесло адски жгучую боль. С губ слетел рваный сиплый выдох. Действие любезно выданного Лао Цзаном обезболивающего уже давно как закончилось, потому ощущение всех полученных ранений нахлынуло на него с новой силой, заставляя корчиться.       Даже просто лежать, не используя части тела, было невыносимо. Каждая клеточка тела горела, моля о снисхождении, хоть каком-то милосердии своего хозяина. Но к сожалению, желаемого они не получали. О, не гневайтесь. Ваш хозяин сам мечтал бы получить освобождение от оков боли, но увы, ключом от них он не обладал.       Вей Усянь судорожно съежился в маленький дрожащий комок. Такой ма-аленький. Такой хрупкий... Беззащитный перед возвышающимися над ним демонами в человеческом облачении. Перед невероятно бурно надвигающимся поразительно ужасающим будущим, чей ход он мечтал остановить навек.       Ему…было страшно. Вопреки всем произнесенным бравым словам, дерзкой улыбке и исполнению роли храброго воина даже перед самим собой.       На глазах выступили против его воли слезы, а губы в горькой судороге исказились, после предательски задрожав.       Он столько держался... Столько терпел...Вей Усянь думал, что все слезы пролиты там, в том смердящим сыростью и тухлой кровью подземелье, и в постели Вень Лонвея. Он думал, что уже не способен закричать, ибо лёгкие его, несмотря на какие бы то ни было лекарства, горели невыносимым огнем, что сжигал изнутри, оставляя после себя безучастное к тяготам и страданиям пепелище.       Его изломанное тело крупно содрогнулось, а после мелко задрожало с кончиков пальцев ног до самой макушки. Рука, несмотря на прострелившую боль и взвизгнувшие мышцы и кости, подтянулась ко рту, дабы заглушить рвущийся наружу рев.       Он стойко терпел, старался держать себя в руках, дабы Вень Чжао не получил тех эмоций, которых ждал от него…       И сейчас, в уединенной обстановке напряжённого, хрупкого утра...Вей Усянь не выдержал.       Осознание никчемности, безнадёжности своего положения неприподъемным грузом обрушилось на него, придавив намертво к ледяному каменному полу. Самым, пожалуй, тяжёлым оказалось понимание неизбежности своей скорой невероятно мучительной кончины. Столько планов, целей и мечтаний, уподобившись карточному домику, рухнули в одночасье. Да так скоро, что даже их конец иль хоть жалкую остаточную крупицу зацепить, даже углядеть, не удалось.       Он разрыдался. Горько. Навзрыд. Прижимающаяся к лицу с силой рука, что отбивала мелкую дробь, старательно пыталась заглушить его отчаянный плач. Прерывистые, рваные вдохи и выдохи выдавали истерику и оплакивание собственной трагедии, ибо он, несмотря на заверение Лао Цзана, не был уверен, что известие о смерти дойдет до его маленького братца и шицзе.       В любом случае…Никто никогда и не узнает о том, как именно он был убит. Что испытывал в тот момент? Было ли ему больно или страшно? Умер ли быстро аль скоро?       Все эти нюансы невероятно угнетали.       Ах, как бы ему хотелось должным образом попрощаться с ними! Сказать, что любит, скучает, что не хотел уходить столь внезапно. Хотел обнять, прижать к себе и произнести те слова, кои не решался произнести в те дни, когда у него было время.       Ему хотелось, чтобы от него что-то осталось. Чтобы они могли коснуться каких-то личных вещей, что могли напомнить о нем. Вей Усянь желал, чтобы у него было место, в котором бы он мог заснуть тем вечным беспечным сном…       Неосознанно такое местечко отыскалось среди осколков воспоминаний.       То дерево, на которое он залез по приезде в Пристань Лотоса…С которого он упал, когда спрятался от собак, но его поймала шицзе…Его любимое место…Его обитель спокойствия и уединения…Тихая гавань…       Да…Пожалуй…Подножие того дерева вполне можно было бы назвать идеальным последним пристанищем для него.       Но увы. Вей Усянь четко знал, что от него не останется даже костей и его не смогут похоронить. Ничего от него не останется. То, что он сейчас называет своим телом, развеется и исчезнет в бесконечном мире, слившись с песчинками пыли и грязи под подошвами чужих сапог. Возможно, его прах развеют по площади, на которой они стояли во время учений…       …И Вей Усянь верил, что когда-нибудь по ней пройдется с триумфом Цзян Чен.       Эта мысль вызвала горькую усмешку.       И Цзян Чен даже не узнает, что прошелся по тому, что некогда было его Лисенышем…       Вот такая истина. Он – совершенно потерянный и канувший в небытие разбитых воспоминаний фрагмент печальной истории книги с ничтожным количеством потертых, изувеченных страниц.       В тишине камеры послышались тихие тяжёлые всхлипы. Внезапно рука, что должна была прятать несдержанную слабость, отнялась от лица, позволяя бледным губам отчаянно, словно утопающему в надежде о столь желанном спасении, сдавленно прошептать:       – «Мам....мама...» – каждое вымолвленное слово прерывалось новой порцией плача и всхлипа. – «Мама...помогите мне... кто-нибудь...помогите мне... пожалуйста...заберите меня отсюда...» – Эти слова слетали с губ и исчезали в никуда, оставаясь никем не услышанными.       Но Вей Усянь продолжал их шептать в слепой надежде на чудо. Возможно кто-нибудь сейчас услышит его и придет спасти? Заберёт прочь от неизбежного? Укроет от жестокой боли? Хоть кто-нибудь…Даже тот же дедушка Цзан! Зачем он ушел?.. Почему он ушел?.. Оставил его совсем одного…       – «Помогите мне…Умоляю…» – Губы шептали, но слушателя не находили. Но в конце концов, Вей Усянь понимал, что надежды его тщетны.

Ведь именно здесь, по итогу, его последнее пристанище.

*** 31 октября *** год. 10:00 … Он замерз. Но сердце в исступлении гоняло кровь, отчаянно пытаясь согреть тело. …

      С полноправным наступлением утра его подхватили под локти и поволокли обратно, в все то же подземелье.       В этот раз Ван Линцзяо не пришла посмотреть на пытки, но остальные люди – даже большее количество, нежели ночью, – присутствовали.       Света в подземелье стало больше, оттого удавалось рассмотреть то великое разнообразие приспособлений для пыток по углам и вдоль стен. Стол по-прежнему располагался в центре. И Вей Усяня опять бросили подле его ножек.       Прошло всего немного времени перед тем, как Вень Чжао с вальяжной походкой прибыл.       – «Так, так, так. Кто это тут у нас? Неужто наша шлюшка?» – Он замер над ним с глумливой улыбкой, всматриваясь в уставший взгляд. – «Ну как тебе наши темницы, Вей Усянь? Удобно ли? Просторно ли?»       Вей Усянь никак не поменялся в лице, но на дне взора мелькнули раздражение, ненависть и злость.       Вень Чжао хмыкнул:       – «Думаю, все было замечательно. Надеюсь, ты отдохнул и готов к продолжению наших игр…»       Со стороны входа послышалось хищное рычание.       Глаза Вей Усяня округлись, уподобившись блюдцам, а он сам непроизвольно дернулся, проскальзывая по полу. Вень Чжао хищно оскалился:       – «Значит…Я не ошибся, когда подумал, что ты боишься собак.»       Вей Усянь растерянно уставился на него, не понимая, к чему тот клонит. На что получил терпеливое пояснение:       – «Вчера я с нетерпением ждал твоего прибытия и имел счастье увидеть, как ты шарахнулся на входе при звуке собачьего лая.»       Внутри все похолодело.       «Блять…нет…»       Словно уловив его мысли, Вень Чжао проворковал:       – «Да…» – он обернулся, поманил пальчиком, и с пеной у рта, рыча, подле его ног опустилось три волкодава, что скалили свои зубы и плотоядно облизывались, смотря на съежившегося и явно испуганного Вей Усяня. – «И чего ты их боишься?» – рука легко опустилась на одну из голов и почесала за ухом. – «Смотри, какие хорошенькие. Послушные…»       Вей Усянь, несмотря на ранения и усталость, попытался отползти:       – «В-вень Чж-жао…Т-т-ты…Кр-рети-ин…Ч-т-то ты у-удумал…»       – «О, ничего такого…Просто решил предложить тебе небольшой ультиматум.»       – «Ультима-тум?..»       Вень Чжао опасно кивнул:       – «Да-да, ультиматум. Смотри…» – он подцепил двумя пальцами одну из собак за ошейник и издевательски потряс ее мордой на Вей Усяня. – «Они очень злые, когда кусаются. Такие острые зубы… Могут даже пальцы оторвать.»       – «Ч-ч-чт-о т-ты х-хочеш-шь от ме-н-ння?!» – Слыша эту заикающуюся речь, Вень Чжао оскаливался все шире и шире.       – «Скажи мне, где сейчас находится мальчишка Цзян, и я отзову собак.»       – «А ин-н-наче?»       – «Я натравлю их на тебя. Все же, ты должен Цзяо-Цзяо руки.»       Вей Усянь дрогнул уголками губ и, не колеблясь, прошипел:       – «П-пош-шел к ч-чер-рт-ту…»       Вень Чжао без всякого сожаления фыркнул и, картинно разжав руки, бесстрастно приказал:       – «Фас.»       Зрачки Вей Усяня сузились, а он сам истошно взвыл, отталкиваясь ладонями от пола и благодаря бушующему в крови адреналину смог отползти на целый чи. Но к сожалению, сторожевым волкодавам, что привыкли ловить беглых пленников, подобное отступление было ни по чем. Они вмиг настигли Вей Усяня: один запрыгнул на его грудь, поднес морду к лицу и оскалился с глухим рычанием; остальные два опустились по обе стороны возле рук, намереваясь вонзить клыки в плоть.       Вень Чжао свистнул, дабы собаки застыли без движения, с наслаждением всматриваясь в искаженное животным ужасом лицо Вей Усяня, что, казалось, сейчас либо впадет в истерику или безумство, либо же вовсе потеряет сознание:       – «Точно не хочешь поделиться местоположением своего дорогого братца? Обещаю, мы окажем ему теплый прием.»       Вей Усянь крепко зажмурился, сжал дрожащие губы в тонкую линию и напрягся всем телом, силясь абстрагироваться от мысли, что на нем, больно упирая лапы, стоит скалящий зубы монстр, что захлебывается собственной пеной живого бешенства из пасти. Он, крупно содрогаясь и стуча зубами, прогудел:       – «Ид-ди н-на хуй, уш-шлепок…»       Вень Чжао равнодушно пожал плечами:       – «Как знаешь. Мы так-то все равно найдем его и притащим в дом Кандалов. А вот ты…Мы могли бы обойтись без собачек, но раз уж ты так…» – он отдал команду. – «Приятного аппетита.»       Волкодавы хищно зарычали, припали к земле и набросились на беззащитную жертву, вонзая зубы и раздирая мышцы.       Вей Усянь заверещал и конвульсивно задергался:       – «Не надо! Не надо! Не надо!!! Уйди! Уйди от меня!!!»       Пес, что стоял на груди, сделал свой выбор в пользу правого плеча и вгрызся в него, погружаясь по кости. Уже спустя всего какую-то секунду под пронзительный вопль боли он оторвал внушительный кусок плоти и, мотая мордой, откинул его в сторону.       Запахло концентрированным железом и защипало нос.       Две другие собаки принялись с явным рвением обгладывать пальцы. Их шершавые влажные языки проходились по ранам, слизывая кровь и мясо.       Раздался неприятный хруст, за которым последовал душераздирающий визг с болезненным выдохом в конце. Оторванные пальцы полетели в сторону, оставляя за собой цветастый след.       Стоявшие подле стола мужчины – скорее всего, доверенные лица среди слуг, что дослужились до помощников в пытках, – побелели, сжали челюсти и отвернулись, со всем вниманием и интересом рассматривая окружение.       Вень Чжао оперся бедром о торец стола, скрестил руки на груди и с неким умилением наблюдал за «обедом» своих дорогих питомцев.       Спустя минут десять он свистнул:       – «Довольно. Место.»       Волкодавы послушно отпрянули и с окровавленными мордами сыто устроились у хозяйских ног, облизывая морду и когти на лапах.       Вей Усянь был ни жив ни мертв: в луже собственной крови, весь бледный, дрожащий и с обезумевшим от ужаса и боли взглядом. На руки – или их остаток – было страшно смотреть: по обе стороны не хватало на привычном месте по три пальца – преимущественно средних, указательных и безымянных; во многих местах на предплечьях и плечах особенно не хватало кусков мышц, выглядывали из-под сжиженной массы кости.       – «Ну как, шлюшка? Как тебе мои дорогие питомцы? Я же сказал, они весьма грубые и кусачие, когда голодны и злы.»       Ответа он не получил, ибо Вей Усянь с мутновато-пустыми глазами уставился в никуда, рвано вдыхая и выдыхая с интервалом в несколько секунд. Лицо, перепачканное в крови и слезах, исказилось в невыносимых муках.       Вень Чжао непринужденно фыркнул, приказывая увести собак и поднять пленника на стол.       Вей Усяня уложили на ледяную поверхность аккурат под серебряный свет люстры.       Он непроизвольно зажмурился и отвернул голову, уклоняясь от прямых лучей. Тем временем Вень Чжао задумчиво рассуждал, интересуясь у Вей Усяня:       – «Итак. С моими собачками ты поиграл... Вколите ему еще линчи, пока мы готовимся к следующей игре.» – он щелкнул пальцами. – «Дабы я больше не напоминал, запомните: вкалывайте ему сок каждые полчаса, чтобы наверняка.»       Пока лекари были заняты тем, что выполняли приказ, Вень Чжао с подачи адептов принял в свои руки длинный меч с крепко заточенным концом и, покручивая его меж пальцев, продолжил:       – «Скажи мне, Вей Усянь, ты когда-нибудь интересовался легендами о Божествах?» – разумеется, и на этот вопрос ему не ответили. По существу, пленник находился в таком состоянии, что даже себя осознать был не в силах. Но Вень Чжао это нисколько не напрягало, ибо он намеревался продолжить, несмотря на возможный ответ. – «Не важно, я напомню. Недавно мне довелось залезть в библиотеку и древние фолианты с легендами о Божествах, и я наткнулся о преданиях об одном Боге Войны. Может быть, если ты хоть раз вникал в вхожих в Небесный Пантеон Богов, то точно слышал о Наследном Принце Сяньлэ. Трижды вознесшийся Наследный Принц, держащий в одной руке меч, в другой – цветок. Как думаешь, что же за легенду я о нем прочел?»       Вей Усянь, едва отдышавшись, скользнул в его сторону бесцветным взглядом. Заметив в руках плотоядно ухмыляющегося Вень Чжао острый клинок, он понял, что ему это определенно ничего хорошего не сулит. Ему оставалось лишь молча внимать словам мучителя и хотя бы начинать морально готовиться к тому, что его ждало всего через пару минут.       – «В народе ходили слухи, передаваемые обывателями из уст в уста от родственников погибших в одном заброшенном святилище людей. Несчастные приходили во снах к своим близким и плакали, сетуя на свою горькую судьбу. Так появилась легенда о Боге, что принял на себя удар сотни мечей во имя спасения своих последователей от тиранящей тогда народ чумы под названием Поветрие Ликов. Конечно, большого распространения она не получила. По какой-то причине легенда быстро забылась в народе и осталась увековечена лишь в нескольких сборниках.»       Вень Чжао остановился возле лица Вей Усяня, наклонился и показал ему лезвие меча, что блеснуло зловещим серебром:       – «Сотня ударов мечом! Ты только представь. Говорят, Бог обладал бессмертием, потому смог выжить, несмотря на ранения. Говорят, его каждый раз поражали в жизненно важные органы, намереваясь убить и тем самым исцелиться от чумы, насланной демоном. Жутко и невероятно будоражит, правда?» – в глазах Вень Чжао горел безумный огонь предвкушения. – «Как думаешь, каково это – умирать? И делать это раз за разом от пронзающего тебя меча? Погляди-ка, ты под действием сока фрукта линчи, не могущий умереть, даже если сердце вырвать…»       Во взгляде Вей Усяня мелькнуло понимание, к чему клонит Вень Чжао.       Он хотел повторить на нем ту легенду о Наследном Принце Сяньлэ.       Изо рта вырвалось несколько капель крови несогласия, но возбуждение Вень Чжао было уже не остановить:       – «Давай узнаем, Вей Усянь, каково это – умирать?..» – с этими словами он с силой воткнул в его живот перпендикулярно поверхности стола меч.       Вей Усянь широко раскрыл глаза, отхаркнул обильный фонтан крови и сорванным голосом вскричал, конвульсивно выгибаясь.       Тем временем Вень Чжао заглянул ему в лицо, намереваясь отследить реакцию. В самом деле: зрачки подопытного то сужались, то расширялись – совсем как в тот раз во время наказания дисциплинарным кнутом. Уже спустя пару мгновений Вей Усянь пришел в себя, судорожно глотая воздух. И на этом вдохе Вень Чжао резко вытащил меч и вонзил его обратно, но уже выше – ближе к желудку, заставляя Вей Усяня подавиться сделанным вдохом, захрипеть и повалиться обратно, на то же количество секунд затихая.       – «Как поразительно выглядит момент твоей краткой смерти…Занимательное зрелище. Скажи, что ты чувствуешь в этот момент? Замирает ли твое сердце? Остывает ли разум?»       Но Вей Усянь не думал об этом. Все его мысли занимало лишь понимание того, как ему больно. Были только страдания и больше ничего. Отключаясь на жалкие пары секунд он чувствовал некоторое облегчение: его будто бы бросало в ледяную воду – словно проваливаешься под лед не до конца замерзшего водоема. А потом Вей Усянь пробуждался заново, впитывая в себя многоголосье испепеляющих его мучений. Вень Чжао, всматриваясь в его черты, медленно повел острием наверх, вспарывая юношу, точно рыбу перед готовкой.       Вей Усянь закатил глаза, захлебываясь кровью, задергался и закричал, срываясь на низковатое бульканье.       Дойдя до грудины, Вень Чжао остановился.       – «Забавно смотреть, как ты раз за разом умираешь. Смотреть на то, как жизнь исчезает из твоих глаз, а затем возвращается. Своеобразное произведение искусства.» – меч с влажным шлепком покинул тело Вей Усяня, заставив дернуться всем телом и хрипло кашлянуть. – «Но, пожалуй, у меня есть еще пара идей, кои следовало бы осуществить. Если ты сейчас сойдешь с ума, то будет уже не так весело.»       Вень Чжао задумчиво цокнул:       – «Что-то ты какой-то печальный. Не улыбаешься совсем. Непривычно как-то. Помню, во время учений и соревнований по стрельбе ты все время лыбился – да столь широко и счастливо, что один твой вид вызывал стойкую тошноту. Но знаешь, за тот период я успел привыкнуть к этой улыбке на твоем лице, отчего теперь смотреть на тебя такого совсем не комфортно. Никуда не годится. Лучше…если твоя широкая улыбка будет вечной. Понимаешь о чем я?»       Вей Усянь бессознательно посмотрел на него, не понимая, о чем он говорит. Но Вень Чжао это нисколько не оскорбляло.       Молодой господин лишь протянул, разговаривая с самим собой:       – «Да. Будет лучше, если ты не перестанешь улыбаться и навек останешься тем тошнотворно улыбчивым мальчишкой.» – с этими словами он медленно вложил лезвие в рот Вей Усяня.       Тот бессильно замычал, пытаясь отстраниться – но увы, ему было некуда.       Правда, голова все же сползла, сбиваясь с намеченного курса, отчего Вень Чжао недовольно цыкнул, левой рукой крепко-накрепко закрепил за макушку его лицо и со всей сосредоточенностью направил лезвие в сторону правого уголка губ, разрезая его и проходя выше – к щекам и скулам, тем самым вырисовывая улыбку.       Вей Усянь задергался, заверещал и попытался поднять ослабевшие руки, дабы оттолкнуть Вень Чжао. Но потерпел в этом неудачу. Ему оставалось лишь опустить язык пониже, дабы его ненароком не отрезали.       Наконец, Вень Чжао отстранился:       – «Ну вот. Другое дело.»       Слезы текли безудержной рекой, заставляя ежиться и изнемогать от неприятной солености на лице. Вей Усянь плакал и плакал, даже рыдал, но теперь, несмотря на слезы, на его лице красовалась широкая рваная улыбка. Какие бы печали и горести ни обуревали его в данный момент, как бы больно и мучительно ему ни было сейчас, он будет широко улыбаться. И ничто отныне этого не изменит. Увековеченная радость на лице…       – «Скажи, Вей Усянь, ты доволен нашими играми? Тебе достаточно? Готов ли ты принять смерть?»       Вей Усянь сквозь влажную пелену посмотрел на Вень Чжао.       О, да. Ему хотелось умереть. Он об этом мечтал. Только бы сбежать от боли и холода, избавиться от страданий, что сжигали его душу в пепел.       – «Если ты готов принять смерть, то поднимись со стола, встань передо мной на колени и моли о снисхождении. Моли о смерти.»       Ресницы дрогнули.       Да…такое желание возникло…       Какая разница, если придется встать на колени и просить о пощаде?.. Он ведь…все равно почти труп…Какой толк от гордости и чувства собственного достоинства, если их, по сути, все равно уже осквернили? Просто встать, удержаться на коленях и пробормотать слова прошения милости. Достаточно просто, не так ли?..       Он мог бы подняться. На это нашлись бы силы – да даже если бы и нет, хватило бы одного поползновения, одной единственной попытки, чтобы Вень Чжао удовлетворился. Чтобы своей властной господской рукой даровал ему освобождение от сует грешных…       Но Вей Усянь не сдвинулся.       Ни на фэнь. Не дрогнул на лице ни один мускул. Он продолжил не мигая смотреть на Вень Чжао и молчать. Слезы и кровь текли, оставляя вокруг него целую цветочную поляну под серебряными лучами на черном глянцевом столе… И Вей Усянь молчал.       – «Вей Усянь, ты слышал, что я сказал?»       Горло саднило после долгих криков, звучащих на постоянной основе последние два-три дня. Получалось только хрипеть или сипеть. Чтобы сказать хоть слово, приходилось напрягать силы, коих и так осталось очень мало.       Но Вей Усянь все же напряг их, дабы твердо сказать:       – «Пошел на хуй.»       Вень Чжао недовольно цыкнул:       – «Даже кнут, собаки и меч тебя не изменили…Что ж. Будь по-твоему. Поверь, Вей Усянь, я не хотел, но ты меня вынудил. Это необходимая мера. Будет тебе уроком на следующую жизнь. Ах, да…» – он весело расхохотался, будто от самой лучшей шутки в его жизни. – «Запамятовал, запамятовал…У тебя же не будет следующей жизни…»       «…Уж я-то об этом позабочусь.»       – «Я, правда, не хотел быть столь жестоким и кровожадным, но, увы, Вей Усянь, ты вынуждаешь меня таким быть.» – он мотнул подбородком в сторону объемного механизма и гаркнул. – «Тащите ее.»       Мужчины заколебались:       – «Молодой господин Вень…Может, ну его?.. Не слишком ли?..»       – «Д-да-да…Ногти ему вырвем на оставшихся пальцах, подвесим, может, но это…»       – «Не совсем уж бесчеловечно ли?»       Вень Чжао с искрой осуждения и злости уставился на них:       – «Бунтовать удумали?..» – он гаркнул. – «Если не притащите мне ее, то сами окажетесь на его месте! Живей!»       Мужчины побелели, но все же поспешили выполнить приказ.       Вей Усянь внутри похолодел от тревожного предчувствия и скосил глаза, дабы увидеть, что же такой за механизм, из-за которого его хотели пожалеть.       По полу заскрипел аппарат с дощечкой, нисходящей внутрь какой-то металлической коробки. По бокам было видно несколько рычагов, похожих на педали – вероятно, с их помощью механизм и будет работать.       Его остановили в нескольких цунях от Вей Усяня, коего инстинктивно кольнул небывалый ужас.       Сформировалась отстраненная мысль:       «Что же это такое?.. Если даже эти адепты не хотели пускать его в ход?.. Что ты задумал, Вень Чжао?..»       Вень Чжао тем временем в предвкушении потер ладони и велел:       – «Положите его на дощечку ногами вниз.»       Адепты неуверенно отрапортовали:       – «Так точно…»       Вей Усянь не почувствовал на своем теле рук – должно быть, оно онемело от боли настолько, что лишилось чувствительности.       Затылок грубо стукнулся о нелицеприятную деревяшку. Мужчины крепко-крепко схватили его за более или менее целые участки рук, тисками удерживая на месте. Нижняя часть тела сползла в то загадочное углубление, а ноги уперлись во что-то холодное. Металлическое.       Глаза округлились так, как никогда до этого.       – «Вень Чжао…» – Вей Усянь задергался, отчаянно пытаясь отползти повыше, напрягая все свои целые мышцы, дабы оттянуть ноги. – «Вень Чжао, это слишком…Одумайся…Одумайся…Чего ты хочешь этим добиться?! Причинить мне еще боли?! Свести с ума?! Что?!»       Вень Чжао хохотнул:       – «О, Вей Усянь, все просто. Твой коленопреклоненный вид мне пришелся бы по душе. Такой гордец! Сын слуги, а самомнения – тьма! Так не годится. Слугам должно преклонять колени. Так что…Не хочешь встать на них сам, когда просят, – будешь стоять на них вечно и перед всеми.»       Он махнул рукой, стоявшим у рычагов адептам:       – «Начинайте.»       Совсем ещё юноша слился с цветом своих одежд и пробулькал:       – «Молодой господин Вень…»       Вень Чжао, начиная терять терпение, прошипел:       – «Молчать!.. Вы!.. Вы начинаете мне надоедать. Ещё одно слово сострадания в сторону пленника, и вы окажетесь на его месте!»       Юноша сделался совсем плох, дрожащими руками схватился за ручку и большими глазами уставился в такие же большие глаза Вей Усяня. Он облизнул внезапно пересохшие губы, стиснул челюсти, глубоко зажмурился, чтобы не видеть умоляющего взгляда, и…сделал первый круг.       Механизм с тугим скрипом пришел в действие. Железные крепко наточенные лопасти принялись равноускорено раскручиваться, пока еще только царапая подтянутые ноги Вей Усяня.       Несмотря на сорванный в хлам голос, он заверещал, в истерике дергаясь в стальной хватке рук:       – «Не надо!!! Не надо, не надо, не надо!!! Вень Чжао, прекрати! Прекрати! Это слишком!!!»       Вень Чжао невозмутимо оправил рукав:       – «Я говорил, чтобы ты встал на колени. Теперь поздно молить о пощаде.»       Когда стало понятно, что Вей Усянь, невзирая на вспоротый живот, умудряется подтянуть ноги и уйти от лопастей, Вень Чжао гаркнул:       – Пропихните его дальше.       – Не надо!!! Не надо!!!       Отполированные, нежные пяточки коснулись грубых лезвий. Всего на два фэня его ног коснулись лопасти, а слой кожи уже был снят.       Вей Усянь не своим голосом завизжал. Игнорируя его визг, мужчины продолжили опускать его, пока уже стало просто некуда.       Визг стал громче, истошнее, пронзительнее и мучительнее.       Тот, кто лишь наблюдал за процессом и не участвовал в нем, побелел, зажал рот, дабы сдержать тошноту, и сбежал за порог. Любопытная стража, также белее снега от раздающихся воплей, шепнула вышедшему адепту:       – «Что с ним такое делают, раз он так кричит?..»       Дверь тяжело захлопнулась. Адепт гулко сглотнул, стараясь умиротворить положение в желудке, и сипло выдавил:       – Ноги… мясорубкой… в фарш…       Раздался влажный хруст костей и мышц.       Вей Усянь как никогда раньше изогнулся, отчего поясница тонко взвизгнула, и подземелье разрезал его истошный надрывный крик боли. Изломанные руки заколотили по деревяшке, силясь помочь своему хозяину отползти выше. Даже сильным мужчинам стало тяжело его удерживать.       Прошло всего с минуту, и нечто с влажным шлепком упало на ледяной пол пыточной.       Вень Чжао отклонился, дабы узреть результат своей работы, и поморщился:       – «Фу, ну и гадость.»

…

      Лишь когда бесформенная масса образовала достаточного размера кровавую кучу на полу, Вень Чжао велел прекратить.       Он заглянул внутрь, дабы проверить результат. На секунду отшатнулся, ибо концентрированный запах крови снес напрочь. Вень Чжао помахал рукой, дабы отогнать этот навязчивый «аромат», но все же заставил себя вернуться, чтобы удостовериться в полноте проделанной работы.       И его удовлетворило.       Вень Чжао велел:       – «Вытаскивайте его. На стол.»       Бледные адепты на пробу дернули тело прочь, но потерпели в этом неудачу. Они попытались еще с пару раз и провалились.       – «Молодой господин Вень…»       – «Ну что еще?! Даже вытащить его не можете?!»       – «Сухожилия, видимо, вокруг лопастей обмотались…»       – «Ну так вырвите его оттуда! Тоже мне!»       Адепты гулко сглотнули и резко дернули Вей Усяня на себя. Послышался мокрый треск рвущихся тканей, и тело, повиснув на чужих руках, оказалось освобождено из мясорубки.       Его повалили обратно на печально известный стол.       Вень Чжао с явным весельем и интересом принялся его осматривать.       От ног мало что осталось. Голени по колено оказались полностью перерублены в фарш и теперь бесформенной лужей валялись на полу под мясорубкой. Торчали с острыми неровными краями сломанные кости; рваные края сухожилий, мышц и тканей свисали с обрубков.       Вень Чжао хмыкнул:       – «Вот теперь ты точно будешь стоять на коленях вечно. Улыбаться и стоять на коленях. Как тебе наши игры, Вей Усянь? Понравились?.. Вей Усянь?»       Не получив какой-либо реакции, Вень Чжао подошел к изголовью и хлопнул его несколько раз по щеке. Но в ответ ему был лишь подернутый мутной дымкой взгляд, что устремился в никуда и, казалось, лишился рассудка.       Вень Чжао задумчиво поинтересовался:       – Когда в последний раз мы вкалывали сок линчи?       Лекарь послушно отозвался:       – Последний раз мы вкололи сок перед…мясорубкой.       Вень Чжао побегал глазами по потолку и ужаснулся:       – Так ведь час на исходе!.. Час!.. Во имя Небес, дуралеи, тащите сок! Если он здесь подохнет и придет по наши души, то вы первыми встанете на мою защиту!       Лекарь побелел и тотчас вытащил заготовленный шприц.       На самом деле…Так паниковать не стоило, ибо за последние сутки в него было вколото столько сока, что умереть сразу же по истечении часа было бы сложно.       В этот раз план перевыполнили: заместо привычной дозы ему вкололи даже две – чтобы наверняка.       Вень Чжао по новой склонился над Вей Усянем, пристально вглядываясь тому в глаза. Зрачки пометались, пометались из стороны в сторону и вновь окрасились признаком жизни – пусть и очень малым.       Он ударил его по щекам, дабы привести в чувства – ему это несколько удалось, но не особо. Все-таки после подобной боли навряд ли можно легко и быстро прийти в себя.       Вень Чжао отстранился и фыркнул:       – «Ладно. Достаточно в подземелье торчать. Дышать здесь нечем. Пойдемте. На помост.»

*** 31 октября *** год. 12:30 … Было холодно, но тепло ещё могло проникнуть в тело. …

      Вей Усяня вынесли на среднего размера полупустую площадь, что располагалась аккурат под зенитным солнцем. По периметру росли густые парки из лиственных деревьев, что создавали ощущение, будто площадь оказалась в плену природной ограды.       Посередине площади стоял помост в виде небольшого квадрата чи на чи. Перед этим квадратом возвышалась одна единственная статуя некого воина, облаченного в одежды с вкраплениями солнц – должно быть, кто-то из прославленных предков Ордена Цишань Вень. Бравый мужчина в самом рассвете сил замер в величественной позе, вытянув руку перед собой с растопыренными пальцами, сведя на переносице брови и с неумолимым взглядом уставившись вперед – очевидно, за горизонт, намереваясь покорить новые вершины или территории.       Вей Усяня бросили на помост, принудив сесть на колени. Более или менее уцелевшие участки запястий туго связали между собой галлиевой проволокой и подвесили как раз-таки на раскрытую ладонь воина, заставив пленника вытянуть руки до вывиха локтей и повиснуть на них, ибо высота крепления была выверена так, что полностью сесть не получалось, потому оставалось висеть в паре цуней от земли, не имея возможности сдвинуть ноги так, чтобы с меньшей нагрузкой осесть. Спина до невозможности выгнулась, заставив Вей Усяня поморщиться от напомнивших о себе все ещё открытых и донельзя серьёзных ранах.       Вень Чжао вальяжно завел руки за спину, проплыл к статуе, замерев у пленника над душой, и размеренно начал:       – «Вей Усянь, ты знаешь, что это за статуя и помост?»       Тот лишь скользнул в его сторону усталым взглядом и промолчал.       – «Это статуя одного из моих предков, Вень Цзинсю, известного своей рьяной расправой над преступниками. В мемуарах сказано, что он истязал убийц, воров и прочих преступивших закон, а после оставлял их под палящим солнцем на этой самой площади – намек на символ нашего Ордена, бдящего за исполнением наказания. И вот, впоследствии после его смерти эту практику продолжили. Возвели статую Вень Цзинсю и помост, на котором стали подвешивать преступников в знак покаяния перед солнцем. Данную площадь и помост стали называть «площадь Покаяния Грешника».»       Вей Усянь прикрыл глаза, внутренне устало усмехаясь:       «Как мило, я ещё и грешник…»       – «Я решил не пренебрегать данной традицией, потому и привел тебя сюда встретить свое последнее наказание. Покайся перед смертью под солнцем, Вей Усянь. Сегодня как раз день выдался довольно-таки жарким. Что весьма удивительно для поздней осени! Ты посмотри, почти как в середине лета! Чуешь, как печет? А, ты, наверное, не чувствуешь, если учесть, сколько ты крови потерял. Но да не страшно. Согреешься ещё до вечера и прочувствуешь весь пыл Величественного Солнца, что царит над не менее Величественным Орденом Цишань Вень! А уж вечером я со всем достоинством провожу тебя в последний путь, в твое последнее пристанище…»       Вень Чжао посмотрел на него, ожидая увидеть хоть какую-либо реакцию на свою пламенную речь. Но удалось заметить лишь прикрытые в усталости глаза и безмятежное выражение.       Он цыкнул:       – «Очаровательно. Ты уже каешься. Похвально, похвально...»       Кажется, Вень Чжао сказал что-то еще. Вроде как, он попросил принести что-то и прошелся по его внешнему виду. Но Вей Усяню было неинтересно, что еще ему было приготовлено.       За последние сутки он страшно вымотался и был не способен что-либо адекватно воспринимать. Рассудок держался на волоске. Ему приходилось ходить буквально по грани: всего шаг, колебание, толчок – и он полетит в бездну безумия и сумасшествия.       «Совсем немного осталось потерпеть. Всего чуть-чуть. До вечера…И эти мучения кончатся…Как славно…Жаль только, что я не смогу отомстить...» – Вей Усянь медленно сделал глубокий вдох и закашлялся, но все же получил истинное удовлетворение от этого, казалось бы, обычного действия. – «Скоро я прекращу испытывать необходимость в кислороде. В таком случае, почему бы не воспользоваться этими часами, чтобы, ха-ха, надышаться свежим воздухом перед смертью?.. Да, звучит не так уж и плохо. В конце концов, здесь совсем не то, что в подземелье среди удушливого запаха крови...»       Вей Усянь чуть шевельнул оставшимися пальцами:       «Почти не гнутся. Должно быть, они весьма холодны. Вот почему солнечные лучи обжигают…Но приятно…Может, согреюсь перед смертью и мне будет не так холодно на той стороне…Интересно, куда Вень Чжао меня…кха-ха…проводит в последний пу-…» – Мысль оборвалась. И ей больше не суждено было оформиться вновь.       Все тело окатило мутноватой ледяной водой, что заставила Вей Усяня подлететь на несколько цуней, крупно дрогнуть, широко раскрыть глаза с резко сузившимися зрачками, открыть рот в безмолвном крике и вновь повиснуть безвольной плетью, опустив голову и более не шевелясь.       Вень Чжао хохотнул, возвращаясь на прежнее место у него над душой:       – «Я подумал, что ты уж больно грязный и выглядишь жалко… Знаешь, ты как раз уже в белых одеждах – тебя и переодевать не надо! Но все-таки мы пропустили важную часть: омовение покойника. Как тебе наша водичка, Вей Усянь? Не показалась ли она тебе слишком со-лё-ной?»       Он склонился, заглядывая ему в лицо. Но у него ничего не вышло, ибо голова была опущена очень низко, а намокшие волосы плотными шторами закрыли своего хозяина от любопытных глаз.       Вень Чжао не побрезговал. Он схватил его за волосы на макушке и поднял голову выше, открывая лицо.       Оно…было пустым. Взгляд не менялся, как во время кратких смертей на пытках. Он…застыл. Окрасился в мутные тона и сделался…Кукольным. Да, пожалуй, чуть закатившиеся глаза Вей Усяня можно было в самом деле назвать кукольными.       Вень Чжао озадачено хмыкнул:       – «Что это с ним? Непохоже, чтобы он умер. Эй, посмотри, что с ним.»       Подоспел лекарь и после мимолетного взгляда терпеливо ответил:       – «Вы вылили на его открытые раны концентрированную соленую воду, молодой господин Вень. Что вы еще от него ожидали? Этот юноша – простой человек, а не механизм – хотя даже тот от такого обращения не выдержал, что уж говорить о хрупком человеческом организме.»       – «Что ты имеешь в виду?»       – «Я имею в виду, что вы уничтожили его нервную систему напрочь. Теперь это не человек, а овощ.»       Вень Чжао раздосадовано выдохнул:       – «Да разве?» – он тряхнул головой Вей Усяня, но не получил какой-либо реакции. Словно он пытался добиться чего-то от обычной куклы. – «Хм, ну может, он посидит немного и очухается?»       Лекарь открыл, закрыл рот и устало покачал головой. Видимо, он бросил затею пытаться донести что-то до молодого господина.       Вень Чжао пренебрежительно отбросил голову Вей Усяня обратно:       – «Ладно. Сиди, кайся, грешная шлюха. Зарабатывай добродетели и приходи в себя. Вечером отправишься в последний путь.»

*** 31 октября *** год. 20:00 … Ему было все равно. …

      Тело сняли с помоста к вечеру, когда солнце опустилось за горизонт, скрывая начинавшую остывать землю в сгущающемся ночном мраке. Набежали угрюмые тучи, что буквально давили своими тяжелыми боками на смертных, готовясь разразиться безутешными рыданиями, точно оплакивая кого-то…       За целый день стояния под прямыми солнечными лучами галлиевая проволока несколько расплавилась, потому пришлось отдирать кожу от впившегося в неё металла с некоторыми усилиями.       Сок фрукта линчи за последние часы ему так же исправно вкалывали: не нарушая графика, каждые полчаса.       Вень Чжао пару раз подходил, дабы проверить состояние пленника, но к его сожалению, состояние Вей Усяня нисколько не поменялось. Лекарь также качал головой, говоря, что с этой нервной системой уже сделать ничего нельзя. Молодой господин опечаленно пофыркал, попинал осыпавшиеся камешки и откланялся.       На закате он в сопровождении Вень Чжулю, Ван Линцзяо и ещё пары адептов вышел к Вей Усяню, дабы отвезти его в «последнее пристанище».

*** 31 октября *** год. 21:00 … Ему было также все равно. …

      Тем «гениальным» планом и последним пристанищем для Вей Усяня оказалась печально известная гора Луаньцзан.       Они прилетели туда на мечах, остановились на самой высокой пике с небольшой устойчивой площадке и бросили Вей Усяня на колени, не забыв придержать его в сидячем положении за волосы.       Вень Чжао вальяжно разместился от Вей Усяня по правую сторону, задумчиво всмотрелся в беспроглядную глубину мрачной бездны и, мазнув пленника взглядом, размеренно начал:       – «Вей Усянь, думаю, тебе не меньше моего известно, что это за гора.»       В ответ – тишина.       Вень Чжао поджал губы, но не умолк:       – «Эта гора основана на месте одного из самых кровавых побоищ в истории. Можно сказать, данная гора – одно сплошное кладбище. Куда не копни – везде чьи-то кости. В чем ее отличительная черта: она оцеплена естественным путем образованным барьером, что не выпускает умерших здесь озлобленных душ…»       Вень Чжао опустился на одно колено перед Вей Усянем и, внимательно следя за его реакцией, зашелестел:       – «Понимаешь, что это значит, Вей Усянь? – … – Ты так хотел стать демоном, чтобы отомстить мне и моему клану, перенес пытки и держишься только за счет сока линчи…Но теперь, понимая, что ты будешь сброшен на Луаньцзан и твоя месть обречена на провал…Должно быть, тебя снедает ненависть… – … – Молчишь, да? Что ж, не говори со мной. Но это все равно ничего не изменит.» – Вень Чжао поднялся и небрежно махнул рукой в сторону бездны. – «Это твое последнее пристанище. За счет всех тех пыток и перенесенной боли ты непременно станешь демоном – я на это и рассчитывал. Но загвоздка: ты ни за что и никогда не сможешь отсюда выйти. Этот барьер устроился так, что, чем выше твоя демоническая сила, тем крепче тебя удерживают на территории горы… Надеюсь, ты оценил мои старания, Вей Усянь. Я выбрал для тебя одни из самых болезненных испытаний, чтобы ты стал достаточно сильным демоном или озлобленным призраком – будешь вечность грызться с такими же всеми забытыми, брошенными и забитыми душонками за место «под солнцем»! Ха-ха.»       Вей Усянь никак не отреагировал, а Вень Чжао тяжело вздохнул:       – «И чего я тут распинаюсь? Похоже, ты и вправду сошел с ума и отныне просто тело, лишенное рассудка… – … – Вей Усянь, тебе есть, что сказать напоследок?» – …       Вень Чжао покачал головой, занес руку, чтобы махнуть ей и отдать приказ сбросить тело вниз, но неожиданно услышал тихий-тихий хриплый шепот. Глаза загорелись садистским воодушевлением. Он тотчас сел подле Вей Усяня, дабы яснее услышать, что тот пытается произнести.       Лицо Вей Усяня было изранено, перепачкано в грязи и крови. Взгляд подернулся мутной бессознательной пеленой, уподобившись кукольным блюдцам. Раненные губы с вырезанной улыбкой пересохли и потрескались, но все же они изо всех сил пытались открыться и произнести что-то.       Вень Чжао наклонился ближе, напряг слух и все же уловил те последние слова, что хотел сказать Вей Усянь:       – «Дев…из…Орден…а…Юньмен…Цзян… «Стремись…достичь…невоз…можного» …» – каждые слово или слог прерывались молчанием, восстановлением дыхания и тяжелыми выдохами. Договорив первую часть из задуманного, Вей Усянь поднял стеклянный взгляд на Вень Чжао и так твердо, как только мог, равнодушно, но оттого не менее жутко, прохрипел: «Я…из Преисподней…Выйду…Но…Утащу тебя…С собой…Мерзкая тварь…Я…стану твоим…личным кош…маром…»       Уголки губ в гневе задергались. Вень Чжао стремительно поднялся и взревел:       – «Вей Усянь, подлая ты псина!.. Мнишь себя невесть кем даже сейчас…Но знаешь что?! Говоришь, станешь свирепым демоном, что отнимет наш покой? Говоришь, что из Преисподней выйдешь, но утащишь меня за собой? Ха! Что ж. Удачи. Даже если ты отнимешь мой покой, то знай, что все равно не будешь счастлив! Месть не принесет тебе удовлетворения, а вслед за моей смертью ты потеряешь все, что когда-либо имел, имеешь и будешь иметь! Быть тебе вечно одиноким, ибо ты не сможешь отыскать покоя для самого себя! Потерянная душа…Что за трагедия! Вей Усянь, стремишься достичь невозможного во славу ордена? Вперед. Отыщи для себя покой. Коль сможешь, то я преклонюсь пред тобой…Но знаешь? Этого никогда. Никогда. Не случится. Потому что это за гранью возможного даже для тебя!..»       Вень Чжао злостно хохотнул, перевел дух и продолжил голосить:       – «Все люди, которые когда-либо окружали тебя – уйдут, яро возненавидев человека…Ой, да какого человека, раз ты собрался заделаться демоном? Все твои близкие проклянут демона по имени Вей Усянь и пожалеют, что когда-либо вообще повстречали его на своем пути!» – он пнул его в плечо, выбивая голову из рук держащих пленника адептов, и схватил за волосы. – «Никто не будет ласков с тобой. Никто не захочет быть с тобой. Ни от кого на свете ты не получишь и крупицы тепла! Тебя будет окружать лишь мертвый холод, пустота и вечное одиночество! Стремишься стать демоном и обернуться моей погибелью? Не смею тебя останавливать – иди. С радостью подтолкну навстречу! Ибо это будет значить, что я всё же выиграл. Ты никогда не отыщешь пристанище, кое сможешь назвать своим домом! Никто не придет туда, кроме тебя самого, и никого из проходящих на улице мимо тебя людей ты не сможешь когда-либо назвать семьёй. Для всех в мире – для каждого, для самого последнего человека в мире – ты будешь самой страшной тварью, что не заслуживает любви и ласки. Никто не полюбит тебя… Вей Усянь, ты будешь смотреть, как летят года и умирают люди, что некогда знавали тебя человеком. Ты будешь смотреть на смену эпох и всё также будешь один. Даже если наступит день, когда Небеса рухнут на Землю, ты встретишь его один. Вот она, твоя вечность. В холоде и одиночестве.»       Вень Чжао подтащил Вей Усяня к краю бездны и, держа за волосы, наклонил его туда.       – «Понял, Вей Усянь? Ни тепла, ни любви, ни признания, ни дома, ни семьи. Лишь холод, пустота и одиночество. А сейчас, сдохни, Вей Усянь! Сдохни, сдохни, сдохни! Помри той бесхозной дворнягой, грязной шлюхой, скотским служским выродком, коим ты и являешься! Прими хоть перед смертью свое истинное обличье! Сдохни, Вей Усянь! Сдохни!»        С гневным рёвом Вень Чжао вырвал из рук лекаря шприц, безжалостно вколол объёмную дозу линчи Вей Усяню в шею, затем отклонил его назад и бросил вперед, ускорив падение увесистым пинком в раненную спину.       Вей Усянь глубоко изогнулся, отстраненно отметил последний мазок заходящего солнца на горизонте, а затем…улетел в пропасть и растворился в темноте.