В ожидании тепла

***

Своею властною рукой Ты мою юность наставлял, И этикету поучал, И нормы чести прививал. Провел урок ты мне исправно, Поверь, усвоил все сполна, Но я боюсь, что все напрасно, И честь твоя мне не дана. Прошу тебя о снисхождении, О жалости, о милости прошу... Ведь больше выдержать твои уроки Уж я не в силах - ты прости. Даруй свое мне великодушие, О мой наставник роковой! Ведь все, что ты вложил в меня, Останется со мною на века. Ах юности мое честное зерцало!

*** 30 октября *** год. … Было зябко. …

      Вей Усянь мало, что помнил после того, как его выволокли из той чайной. В памяти осталось лишь, как его за непослушание приложили чем-то по голове, и весь мир поблек. В последние секунды бодрствования он успел понять, что под дых уткнулось нечто жесткое, похожее на плечо, к мозгу прилила кровь, а правое бедро до боли сжали и возмутительным образом шлепнули.       Он несколько раз приходил в себя, но лишь за тем, чтобы вновь упасть в беспамятство.       Было мокро. Очень. Будто его облили с ног до головы сначала невыносимо холодной, а после горячей водой – подобная разность градусов больно колола кожу и мышцы, заставляя стискивать зубы и глубоко морщиться во сне. Кажется, он слышал, как чьи-то женские голоса между собой тихо переругивались насчет выбора как раз-таки температуры ванны.       Его…купают? Зачем?       Сначала холод сковал все естество и заставил, насколько это возможно, пробудиться, но последовавший за ним уютный жар разморил вконец и размягчил тело, сделав его чрезвычайно податливым и нежным, а уставшее сознание зацепилось за минутку комфорта и провалилось в пустоту за желанным отдыхом и сном.       Сквозь полудрему чувствовался мягкий ворс расчески, что расправлял непослушные пряди. Ухоженные девичьи руки вмазывали в его кожу лица, рук и ступней нечто похожее на крем. Впоследствии распаренное тело спрятали под нежный шифон и атлас. Стало в какой-то степени уютно, но из-за свойств материала его продувало, пока приходилось идти по длинным коридорам.       Правой стороны лица коснулась еще прохладная наволочка, и сон насовсем забрал его в свои объятия.

Вечер. 30 октября *** год. … Было относительно спокойно, но тело начинали сковывать тревога и озноб. …

      Вей Усянь глубоко поморщился и пошевелился.       Голова неприятно гудела, заставляя чувствовать назойливое раздражение. Ребра ломило, словно его подвесили на что-то жесткое и неудобное и заставили висеть на нем довольно продолжительное время. Правое бедро также ныло – он на пробу перенес на него вес и зашипел, ибо мышцы прострелила резкая боль. Похоже на нем остались хорошие такие синяки.       Было тепло, но некий сквозняк все же гулял по комнате.       По…комнате? Где он?       Внезапно проснувшийся мозг отдал команду «сесть» и «оглядеться». Вей Усянь схватился за голову, что закружилась от резкого движения. В глазах потемнело, а в ушах зазвенело.       Едва органы чувств прояснились, удалось все-таки осмотреть окружение.       Он находился в просторной комнате, похожей на чью-то спальню – возможно и наиболее вероятно, та принадлежала высокопоставленному лицу, ибо интерьер, всякий хлам, артефакты, безделушки и декор, а также сам размер апартаментов не давал усомниться в статусе хозяина.       Высокие потолки с резными вставками в виде живописных фресок, что изображали неясный его уму сюжет. Широкие окна, из которых открывался вид на захватывающий дух свежий лесной пейзаж: горы, шумная река, на гладкой поверхности которой сияли лунные блики, хвойные и лиственные деревья, слегка потряхивающие своими прическами от дуновений осеннего ветерка.       Стояли по углам расписные вазы, в которых красовались искусно составленные икебаны в стиле, подобающем эстетике царствующего ныне месяца и времени года. Дорогой стол в нескольких чи от противоположной стены был заставлен множеством книг, свитков, схем и артефактов; помимо, можно было рассмотреть на нём пуховые кисти и весьма не дешевые чернила.       У стен замерли открытые полки темно-древесных стеллажей с недурной коллекцией различных видов оружия: метательные ножи, несколько клинков маленького размера, пригодных больше для дамской руки, боевые веера и серебристые кастеты.       Стоило задрать голову, взгляд уперся в ярко-красный батистовый полог, что прятал под своим покрывалом всю площадь кровати и покоящихся на ней людей от посторонних глаз. Левая часть полога была полностью опущена, отчего входную дверь было смутно видно, а правая и передняя части оказались закреплены под сосновыми лакированными балками, что чуть ли не царапали тот самый резной потолок.       Рука на пробу сжала постель: комплект из белоснежной кади, что ласкал чувствительную кожу и казался донельзя хрупким – одно неосторожное движение и порвешь.       В чащобе пели свои песни цикады, знаменуя приход к рулю власти госпожи Ночи. Света становилось все меньше и меньше; мгла распускала свои рукава, потопляя в себе все живое.       Вей Усянь внимательно осмотрел себя, ибо происходящее ставило его в конкретный ступор.       Кожа едва ли не хрустела от чистоты и податливо проминалась под потерявшими свою грубость пальцами, от нее исходил ненавязчивый сладко-цветочный аромат и, без прикрас, утраченный признак долгого пребывания в бегах.       Некогда непослушные волосы струились по плечам и спине ровным водопадом и блестели, выглядя так, будто на них вылили несусветное множество чудодейственных средств. Пальцы «гребнем» прошлись по прядям и уловили их непривычную мягкость и покорность.       По фигуре растекся комплект одежды молочного цвета из шифона, а тонкую талию подчеркивал пояс из нежно-голубого атласа.       Вей Усянь глубоко нахмурился, ибо материалом для штанов и верхней одежды был шифон, что являлся весьма воздушным типом ткани и для основного кроя не слишком подходил из-за своей полупрозрачности и легкости.       Штаны второй кожей обтягивали бедра и расширялись ближе к голени, а по длине не доставали в несколько цуней до щиколоток, тем самым обнажая большую часть ноги, и открывая быстрый доступ к тому, что выше колен.       Верхняя одежда плотно запахивалась, но все же при неосторожном наклоне вперед становилось возможным разглядеть очертания груди и хрупкие выступы ключиц – будто ненавязчивый способ раздразнить чье-то воображение и подогреть интерес к сокрытому тканью. Этот факт заставил некоторое смущение подняться в груди вечно бесстыдного Вей Усяня.       Ступни были непривычно открыты, отчего выглядели невероятно уязвимыми в своей наготе. Неосознанно пальцы коснулись пяток и подвешенной поверхности стоп – те так же, как и все остальные части тела, стали чрезвычайно нежными. Подобный факт несказанно удивлял, ибо, сколько он себя помнил, все время бегал босиком по грубым тропам лесов Юньмена, подводным берегам рек и озер и скалам – очень трудно было назвать его стопы нежными и гладкими! Они ведь почти всегда оказывались стертыми и стоптанными…       Все происходящее было чем-то из ряда вон выходящим.       Как он здесь оказался? Кто…Кто привел его в безупречный порядок?!       С губ сорвался язвительный смешок:       «Умыли, причесали да в дорогие ткани облачили…Как девка на выданье, ей богу! Даже в кровати валяюсь ещё чьей-то…»       Стоило последней мысли сформироваться, как ледяной ужас сковал внутренности:       «Вот именно…Я. В чьей-то. Кровати. Весь умытый, причесанный, намарафеченный!.. Какого хера…»       Он подобно подстреленному зайцу подскочил и закрутился вокруг собственной оси, осматривая комнату по новой. Его несколько повело, ибо слабость после операции и долгой отключки никто не отменял.       «Что я здесь делаю? Как я здесь оказался? Кто…Кто принес меня сюда?!»       В памяти стали всплывать туманные фрагменты последних дней и становилось совершенно ясно:       «Вень Лонвей притащил меня сюда. В свою резиденцию.»       Вей Усянь гулко сглотнул и попятился, нервно качая головой:       «Какова бредятина…Что за херня? Почему надо мной расстарались в самом деле как над невестой в первую брачную ночь?! Что за…» – он отрывистым движением мазнул ладонями по рукавам и поежился. – «Ткани слишком легкие. Будто я в платок или занавеску обмотался!.. Почему они такие прозрачные…»       Сквозняк от открытого окна заглянул под широкие полы штанов, заставив Вей Усяня вздрогнуть:       «Какие короткие…Это точно штаны?!»       По полу дуло, потому его ноги вмиг заледенели. Руки обхватили себя за плечи:       «Что вообще творится…Зачем меня притащили сюда…Лонвей же не может в самом деле оказаться отрезанным рукавом, правда?.. Это…это слухи. Образ. Он…он же не причинит мне вреда?..»       Зубы с силой сжались, а Вей Усянь дал себе мысленную оплеуху, внезапно разозлившись и гневом заглушая липкий страх и животный ужас:       «Очнись, кретин!!! Подумай хоть немного!!! Пошевели извилинами!!! Все факты перед тобой…Во имя Небес…Во что я вляпался…Надо было сразу догадаться, когда он начал выказывать свое расположение! Ну кто будет за так помогать?! Провизию поставлять, жизнь облегчать, спасать и протягивать руку помощи?!.. Идиот…Идиот, Идиот, Идиот! Надо было бежать сразу же и не показываться ему на глаза лишний раз…Он же…Он же с меня все долги спросит! Блять…Правильно Цзян Чен говорил: «Остерегайся» …Блять… Но тогда же Лонвей…Тогда же он еще более ебнутый, чем о нем ходят слухи!»       Теперь получили объяснение те красноречивые взгляды Вень Цин, что опешила, узнав об истинном положении дел. Захотелось рассмеяться в истерике, ибо его параллель с взглядами на Ван Линцзяо не была преувеличением! Вень Цин и в самом деле думала, что он – ОН – обхаживает этого мудака в постели, а после пользуется его благосклонностью во имя собственных прихотей!.. Блядство…       А из сказанного Вень Цин, более не было загадкой, что за взаимоотношения у Вень Лонвея были с его «протеже».       Стало мерзко.       «И он…И он считает меня своим «протеже»?! Фу, какое слово противное! Как будто личная шлюха! Гадость! Как он посмел думать обо мне в таком ключе?! Отвратительно!»       Вспомнились слова, сказанные будто невпопад:       – «Едва распустившийся бутон белого лотоса, что еще не успел наградить мир своим чудным ароматом… – … – Юньменские лотосы в цвету самые сладкие… – … – …Привести в порядок, то он станет исключительно прекрасным юношей…»       Во имя Небес…Вот почему те слова звучали так странно и несуразно…Наивное дите! Как можно было быть таким узколобым?! Это же так очевидно…       Хотелось рвать на себе волосы и выть. Что теперь делать? Бежать? Успеет ли? Сможет ли? В таком виде…Да дураку понятно, что здесь неимоверно много стражи! Его тотчас притащат обратно…       Но с другой стороны…Остаться здесь и смиренно ждать? Отнюдь! Одно дело быть убитым в пытках воином, а другое дело – обесчещенным юнцом! Ну уж нет. Честь, гордость и достоинство – это то, что даже пытки отобрать не смогут! Если он и подохнет здесь, то точно не использованным телом! Этот ублюдок не посмеет его и пальцем коснуться!       Дыхания от переизбытка эмоций стало не хватать. Казалось, еще чуть-чуть и его свалит паника.       «Я должен сбежать любой ценой…Если и погибну, то с незапятнанной честью!.. Это то, что принадлежит мне…Не позволю воспользоваться мной! Если…Если у меня нет ядра, то это не значит, что я не в силах постоять за себя!..»       Руководствуясь этими мыслями и ухающим сердцем, Вей Усянь навострил уши. Тишина. Ни звука шагов, ни звяканья цепей оружий или украшений. Пусто. Никого.       Он метнулся к широко раскрытому окну и осторожно выглянул. По наружным коридорам, то и дело скрываясь под черепичными навесами беседок, сновали адепты клана Вень. Что радовало: их было не так уж и много. Для того еще озорника в прошлом, что регулярно сбегал из-под зоркого глаза адептов Ордена Гусу Лань за вином, проскользнуть мимо этих идиотов, кои даже меч в руках едва держат, не будет такой уж непосильной задачей!       Подобные рассуждения воодушевили. Вей Усянь на секунду задумался и тотчас оказался у стеллажей с оружием. Наметанный взгляд отыскал метательный нож – самый острый на вид и удобный руке. Вооружившись, он вернулся к окну, спрятал ножик за пазуху, одной ногой вскочил на подоконник, приготовился сигануть на ближайшую сосновую ветку, но почувствовал, как все тело от поясницы онемело.       Сердце в ужасе упало, а за спиной послышалось сладкое мурлыканье:       – «Дышишь свежим воздухом, мой белый лотос?»       Казалось, Вей Усянь не смел даже вздохнуть от охватившей его паники.       «Как же так?! Я же прислушивался! Там не было каких-либо шагов! Вообще никаких звуков не было!.. Как он…Как он подкрался?!»       Нет, нет, нет, нет, нет, нет! Что делать… Что делать?!       Вень Лонвей бархатисто усмехнулся и неспешно приблизился к согнувшемуся в весьма «опасной» позе юноше.       Корпус был наклонен вперед, за оконную раму, одна нога задрана и согнута, а вторая на вытянутом носке стояла на полу, готовясь оттолкнуться для прыжка.       От поясницы до лопаток по позвоночнику с нажимом прошлись два смеженных между собой горячих пальца, заушную область опалило дыхание, а мужская рука опустилась подле юношеской с правой стороны, тем самым не давая иного пути отхода, кроме окна, и заключая в подобие объятий.       – «Мой лотос, зачем тебе понадобился мой ножик? Я знаю, что ты весьма искусен в обращении с оружием, но все же с ним стоит быть весьма осторожным.»       Левая рука огладила бок Вей Усяня с той же стороны и, виртуозно заползши под шифоновые складки, выудила припрятанный нож.       Вень Лонвей низким тоном поцокал:       – «Ну, ну, ну. Чего дрожишь? Уже? Настолько приятно?» – он усмехнулся, склоняясь к ушной раковине и фыркая в нее. – «Радует, что мой лотос такой чувствительный мальчик.»       Вей Усянь, несмотря на обездвиживающий талисман дернулся. Но из-за сковывающего действия несколько не рассчитал силы, оттого лишь усугубил положение, врезавшись в каменную грудь за собой и уменьшив между ними дистанцию.       Рука, не разрывая контакта, переползла с бока на живот, притягивая юношу к себе еще ближе. Мужчина шептал, точно довольный кот, объевшийся сметаны:       – «Торопыга. Всему свое время. Надо же растянуть момент…Не стоит спешить…» – Вень Лонвей невесомо поцеловал его за ухом и следом прикусил мочку, едва ли не мурлыча. – «Как быстро у тебя сердце бьется…Не волнуйся… Я знаю, что у тебя никого не было... Мой юный, невинный лотос…Обещаю, что как следует позабочусь о тебе. Всего-навсего будь хорошим и послушным мальчиком…И тогда не будет больно.»       Губы Вей Усяня в омерзении задрожали. Хотелось съежиться и осесть, дабы уйти от этого отвратительного рта, что шептал на ухо непристойности и шершаво целовал.       Вей Усянь замычал что-то несогласное и всем телом напрягся, отчаянно желая покинуть плотное кольцо рук. Из всех приложенных усилий вышло только несколько изогнуться, отчего увеличилось трение между телами и потяжелело мужское дыхание.       Вень Лонвей утробно прошелестел:       – «Ш-ш-ш, мой лотос, терпения…Не елозь так…»       Глаза Вей Усяня округлились, когда ему в поясницу начало упираться нечто, начинающее твердеть.       «Во имя Небес…Пусть это будет рукоять меча…Что угодно, но только не то, о чем я подумал…»       Но увы, это было именно то, о чем он подумал.       Вей Усянь по новой дернулся, но в этот раз в верном направлении – в сторону окна. Согнутая нога ломано двинулась назад, целясь в то самое место выставленной пяткой. И судя по сдавленному выдоху и впившимся пальцам, он был близко.       Вень Лонвей без тени злости цыкнул:       – «Какой неугомонный. Даже талисман тебя не сдерживает...» – Вей Усянь благословил всех известных ему Богов, когда мужчина, наконец, отстранился и покинул его личное пространство.       Юноша, потеряв опору, неловко повалился на подоконник, прерывисто выдыхая и теряя все силы. Вень Лонвей тяжко вздохнул и, сжалившись над ним, на свою беду убрал талисман.       Стоило злосчастной бумажке отпустить юное дарование, нога взвилась, ударяя Вень Лонвея в челюсть. Следом сделал выпад плотно сжатый кулак, что прилетел с той же стороны, намереваясь закрепить эффект, но встретил бесстрастную ладонь, запросто блокирующую его удар.       Мужчина сокрушенно покачал головой:       – «Ну же, мой лотос, не нужно драки.»       Вей Усянь вырвал свою руку и отскочил в сторону окна, но обнаружил лишь то, что ставни чудным образом закрылись. Он обрушил все свои гнев и чувство отвращения на Лонвея, передергиваясь всем телом и вытирая мочку уха:       – «Т-ты…Мерзкий отрезанный рукав! Ч-что тебе надо от меня?! Возжелал долги содрать?! Не смей! Я не просил тебя о помощи! Не стоит считать меня должным и вешать свою инициативу на меня! Я…Я не отрезанный рукав! Мне нравятся женщины. Н-не подходи ко мне.»       Вень Лонвей удивленно вскинул брови:       – «Мой лотос? Что ты такое говоришь? Я и не думал ставить тебе в вину мои ухаживания. Это…»       Вей Усянь взревел, ошалело искажая лицо и отскакивая к стеллажам с оружием:       – «Какие еще ухаживания…Какие еще ухаживания?! Мерзость!.. Т-ты…С чего ты вообще взял, что я захочу с-с тобой…Так еще…Чем я дал свое согласие, чтобы ты руки распускал?! Не смей меня трогать!»       Вень Лонвей, ничуть не обидевшись, скрестил за спиной руки и спокойно протянул:       – «О? Но разве я не могу желать взаимности от приглянувшегося мне юноши? Что в этом такого?»       Вей Усянь прошипел:       – «Что в этом такого?!.. Ты посмел говорить обо мне в таком ключе в той чайной, точно я твоя игрушка! «Поиграть на разок», гадость! И не смей называть меня белым лотосом! Мерзость! Что за фривольное обращение!» – он тяжело задышал, продолжая отступать до тех пор, пока не наткнулся спиной на стеллаж. – «Очнись! Сам же сказал, что я юноша! А ты взрослый мужчина! Что тебе от меня нужно?! У нас разница в возрасте в восемнадцать лет! Ты…Ты…»       Вень Лонвей подсказал:       – «Слишком стар для тебя?»       Вей Усянь замялся, отчего-то смутившись и не смогши произнести эту фразу вслух. Но мужчина отнюдь не уязвился, лишь бархатисто рассмеялся:       – «В этом нет ничего такого. Ты просто слишком юн и неопытен, вот и не понимаешь, что к чему. Позволю себе наглость…Предложить тебе свои наставления в этой области...» – его темный взгляд обвел напряженную фигурку, зацепив все: и выглядывающие из-под съехавшей рубашки ключицы и грудь, тонкую талию и неосознанно крепко сведенные бедра. Язык невесомо прошелся по внезапно пересохшим губам мимолетным движением, но Вей Усянь смог уловить сей плотоядный жест. Он завопил:       – «Не смотри на меня!!! Не смотри, не смотри на меня! Я не хочу с тобой спать, слышишь?!» – юноша отчеканил каждый слог: «Не. Хо. Чу.»       Вень Лонвей простодушно возразил:       – «Но я хочу.» – Вей Усянь поперхнулся, внезапно теряясь, а мужчина невозмутимо продолжил. – «И что же будем делать?..»       Он вкрадчивыми шагами начал приближаться к нему, а Вей Усянь отполз от стеллажа и попятился дальше, отчаянно мотая головой и тяжело дыша.       Мужчина рассуждал, «ненавязчиво» наступая:       – «Как я и сказал, у нас с тобой небольшое разногласие во мнении. Его нужно устранить, дабы все были довольны. Все-таки…Лично я очень ждал этого дня, а ты…столь прекрасен в этот не менее прекрасный вечер, что я не в силах отступить от своего намерения, уж прости.»       Вей Усянь воскликнул:       – «Позволь узнать, это ты велел так расстараться надо мной?!» – он оправил ворот, плотнее его запахивая. Это дерганое движение вызвало досадливое поджатие губ у мужчины и не заметную стороннему взору искру недовольства в глазах. – «Что за наглость! Как ты мог так…Подлость и мерзость! Взрослый мужчина да возжелал юношу! Где это видано?! Сумасшествие и безумие! Не думай, что я дамся тебе лишь только потому, что у меня нет золотого ядра! Ни за что! Даже через мой труп не смей! Посмеешь взять меня, даже пальцем коснуться, пожалеешь! Вовек не переродиться тебе!»       Вень Лонвей невозмутимо парировал:       – «Если мне удастся насладиться тобой, то я согласен вовек не обрести новой жизни.»       Вей Усянь донельзя округлил глаза и потрясенно выдавил:       – «Т-ты…Т-ты… больной…»       Вень Лонвей пожал плечами:       – «Как знать. Может, я и вправду болен. Итак, мой лотос, не забывай, на чем мы остановились. Как отыскать компромисс?»       Вей Усянь вскричал, махнув на него рукой:       – «Никак! Ни при каких условиях я не разделю с тобой постель, слышишь? Ни при каких!» – он краем глаза заметил стол и тотчас юркнул за него, обретая материальную преграду между ним и не отступающим мужчиной. – «Я сказал: «нет» – значит, «нет»! Неужели нужно дополнительно что-то объяснять? Или ты все же намерен исполнить задуманное, несмотря на мой ответ?!»       Вень Лонвей замер у стола и элегантно оперся на него, задумчиво вздергивая бровь и пряча в лакированном покрытии темное животное желание:       – «Что ты. Кому понравится сопротивление? Напротив, я буду счастлив предложить тебе альтернативу, что могла бы прийтись тебе по вкусу.»       Вей Усянь скривился:       – «Вздор! Я уже сказал, что мне нравятся женщины!»       Вень Лонвей возразил:       – «Никогда не будет лишним попробовать что-то другое. Вот ты когда-нибудь был с мужчиной?»       Вей Усянь растерянно пробормотал:       – «Н-нет.»       Вень Лонвей важно кивнул:       – «Тогда, как ты можешь утверждать, что тебе не понравится?» – он обворожительно оскалился, но эта улыбка показалась Вей Усяню чрезвычайно сальной. – «Какие качества тебе кажутся привлекательными, мой лотос?»       Вей Усянь гаркнул, взмахивая руками:       – «Не зови меня так! Я тебе не белый лотос! И да, качества, что могли бы мне приглянуться? Ну к примеру, ты должен быть женщиной!»       Вень Лонвей обессиленно вздохнул:       – «Упертый, недоступный лотос…Я тебе про одно, ты мне про другое.» – он в раздумьях постучал кончиком пальца по дереву и внезапно улыбнулся, отчего внутренности Вей Усяня сковало тревожное предчувствие. – «Хм, почему бы и нет?»       Вей Усянь вжался в стену:       – «Ч-что значит: почему бы и нет? Что ты задумал?» – юноша моргнул, а когда в следующий раз взглядом отыскал человека напротив, то крик застрял в горле, сердце в ужасе упало вниз, а зрачки тотчас сузились.       Впрочем, визг все равно просочился в его голос:       – «Сумасшедший!!! Что это значит?! Больной!!! Э-это…Мерзко!!! Как тебе в голову такое пришло?!»       Тот ухмыльнулся и развел руками:       – «Отчего бы мне не принять его облик? Разве ты не был с ним почти все время? Давай-ка подумаем вместе…Он тоже крутился вокруг тебя постоянно. Защищал, обнимал. Ах, а как этот юноша рвался тебя спасти! Достойно, достойно…К тому же и ты пришел вытащить его из плена. Чем не…»       Вей Усянь взвизгнул:       – «Больной! Больной! Это мой брат! Брат! Как ты посмел подумать, будто я могу желать с ним…» – он всем телом содрогнулся, даже не найдя подходящего слова для продолжения фразы.       «Цзян Чен» хмыкнул, сверкнув… – обсидиановыми?.. – глазами исподлобья:       – «Лотос, ну я уж не знаю, чем тебе угодить. Все тебе не по нраву…»       Вей Усянь в омерзении скривился, не считая нужным как-либо комментировать это. Все внутри заледенело от отвращения. Хотелось крепко зажмуриться, дабы не видеть непривычно черных глаз на лице брата и…столь сального и плотоядного выражения.       «Цзян Чен» щелкнул пальцами, точно придумал прекрасное решение их дилеммы:       – «Давай-ка так, мой лотос. Как насчет…» – он стрельнул в него хищным взором и уколол голодным оскалом. – «Игры?»       Вей Усянь оторопело выдавил:       – «Иг-ры?..»       «Цзян Чен» кивнул:       – «Да-да, игры.» – он поднял вверх палец и покрутил им в воздухе. – «Смотри. Моя резиденция невероятно велика. Здесь множество перипетий и коридоров – как темных, так и светлых. Вполне реально затеряться в них, и есть где побегать.»       – «На что ты…Намекаешь?»       – «Давай так, мой лотос.» – «Цзян Чен» упер в него свой темный взгляд. – «Время тебе до восхода солнца. Сможешь не попасться ко мне в руки и выйти за пределы резиденции – я отпущу тебя и скажу А-Чжао, что ты исчез под покровом ночи, когда в одиночестве находился в комнате, а я – на важном заседании.» – он указал пальцем на ограждение за окном. – «Видишь ту стену? Выйдешь за нее до восхода солнца – и свобода твоя. И я более не потревожу тебя.»       Вей Усянь неуверенно пробубнил:       – «А что будет…если не выйду?»       «Цзян Чен» оскалился:       – «А если не выйдешь, то я буду волен делать с тобой все, что захочу. Ты согласишься на все, что я предложу тебе.» – он цокнул. – «Будешь моим маленьким послушным мальчиком..., моим сладким белым лотосом.»       «Цзян Чен» по-птичьи склонил голову и проворковал:       – «Ну что, по рукам?»       Вей Усянь открыл, закрыл рот и в нерешительности застыл. Ему доводилось играть в прятки. И сбегать от чужих глаз за пределы стен ему также доводилось, но…Этот…сумасшедший – другой. Кто знает, что у него припрятано в рукаве. Да и к тому же… Играть на собственную девственность и честь… Ставка слишком рисковая даже для него.       Нос мазнул шлейф от темного талисмана.       «Вот оно что…Иллюзорный талисман, работающий на темной ци… И довольно сильный, раз полностью перекроил его внешность.»– Вей Усянь воровато фыркнул с едва заметным злым смешком через нос. – «Но даже он не полностью освоил его, ибо глаза выделяются…»       «Цзян Чен» поторопил его:       – «Ну так что, мой лотос? Согласен? Время идет. Тик-так.»       Вей Усянь поджал губы, исподлобья рассматривая «Цзян Чена».       С одной стороны, это был вполне реальный шанс сбежать, но…Что-то было не так. Определенно не так. Неспроста этот ублюдок предлагает ему пари. Планирует поиграть с ним? Вымотать, вывести на эмоции и все равно взять свое? Возможно. Вей Усянь даже не услышал его шагов, когда пытался сбежать в первый раз. Если Вень Лонвей оказался культиватором, что, помимо светлой, использует темную ци, то это точно не к добру. Это ловушка. Он не даст ему уйти и хочет сковать его по рукам и ногам условиями спора! Раз согласился на правила, будь добр их соблюсти.       Блядство.       «Цзян Чен» с легкой довольной улыбкой наблюдал за его мыслительной деятельностью, но не торопил с принятием решения, ибо знал, что Вей Усянь согласится.

У него нет другого выбора.

      Вей Усянь сжал руки в кулаки и прогудел, глубоко жмурясь:       – «Я согласен.»       «Цзян Чен» картинно удивился:       – «Вау, мой лотос, ты все же решился! Радует, радует…» – он белозубо улыбнулся, а Вей Усянь весь так и сжался. – «Ну что ж, до рассвета мы играем…А там уж…»       Вей Усянь внезапно перебил:       – «А что если…А что если до рассвета мне не удастся выйти за пределы резиденции, но ты меня не обнаружишь? Ничья? Или…»       «Цзян Чен» сладко пропел:       – «Помнишь, что я сказал, лотос? Твоя задача – выбраться отсюда до рассвета. Не выберешься – и ты мой.»       Вей Усянь гулко сглотнул и с силой выдохнул через плотно сжатые зубы:       – «Что ж… Идет...»       «Цзян Чен» с приторной ухмылочкой на устах галантно махнул рукой в сторону выхода, а дождавшись прихода «на старт» своего товарища по игре, промурлыкал:       – «Я дам тебе фору в несколько секунд, мой лотос. Уж используй их как должно.»       Вей Усянь оторопело вскинул брови, оборачиваясь к все еще стоящей у стола фигуре:       – «С-секунд?! Это же мало!»       «Цзян Чен» развел руками:       – «Могу вообще не давать фору. По правилам она не предусмотрена.»       Вей Усянь сжал зубы и сердито отвернулся. Он прикрыл на секунду глаза, глубоко вдохнул и выдохнул, а после молниеносно распахнул дверь, оглушительно хлопнув ею по стене с противоположной стороны комнаты, и исчез в темноте коридора.       «Цзян Чен» подбросил в руках монетку, растянул губы в предвкушающем охоту оскале, обнажая клычки, и элегантной неспешной поступью двинулся в сторону выхода, попутно нарочито громким тоном, дабы до ушей Вей Усяня точно дошло, щебеча:       – «Раз, два, три, четыре, пять… долго буду Я искать… не видать покоя мне, пока не отыщу тебя во мгле… Буду рвать, буду метать, будем весело играть…Где ты, друг мой, где же ты, счет идет – и ты спеши. Не будем время мы терять, давай скорей, пойдем играть...»

Игра началась.

***

      Вей Усянь упал в нишу и зажал ладонями рот.       Вдалеке послышалось неспешное цоканье каблуков и звон подбрасываемой монетки. Знакомый голос, что стал непривычно низковатым, напевал некую мелодию, неспешно ступая по своим владениям.       Он прислушался, намереваясь отследить направление чужих шагов.       Сейчас они находились на перекрестии поместья. Вей Усянь слился с темнотой ниши в южной стороне, а шаги звучали по направлению к северной. Это несказанно радовало. Нужно лишь дождаться, пока шаги совсем затихнут, и можно украдкой выбираться.       Вей Усянь беззвучно вдохнул немного воздуха через открытый рот, дабы пополнить запас кислорода в мозгу и не дать себе упасть в обморок от переизбытка паники. Сердце часто-часто билось, заставляя своего хозяина мысленно материться. Вень Лонвей точно услышит его пульс и настигнет раньше, чем он успеет ойкнуть!       Шаги стихли.       Вей Усянь опустил руки вдоль тела и сжал в кулаке в спешке нарисованный на подоле одежд собственной кровью талисман «сокрытия», который наверняка и помог остаться неуслышанным.       Он для верности еще с минуту выждал, с неимоверным усилием вслушиваясь в тишину. Никого. Вей Усянь осторожно выглянул из-за шторки и оглянулся. Также: никого. Сразу после тенью скользнул прочь и на носочках полетел по коридору по направлению противоположном Лонвею.       Уже прошло полтора часа с начала их «игры», а Вей Усянь так и не приблизился к тому, чтобы найти выход. Казалось, бесконечные коридоры смеялись над ним и тщетными попытками спасти себя, оттого петляли и петляли, раз за разом обманывая, заводя в тупик или в проход, который уводил его дальше и дальше от цели.       Стоило найти лестницу, ибо, как он успел за первый и последний свой заход за окно рассмотреть, спальня Вень Лонвея находилась на третьем этаже, а это значит, чтобы выйти наружу, ему необходимо отыскать либо лестницу, либо окно, через которое можно будет выпрыгнуть.       По пути ему никто не встретился. Ни персонал, ни кто-либо еще. Это радовало, но в то же время настораживало, поскольку никто об их «игре» знать был не должен – если, конечно, подобные забавы не являлись здесь обыденным делом.       Перед взором выросла развилка. Вей Усянь мысленно ругнулся, решительно сворачивая направо, ибо с поворотами «налево» у него ни разу в жизни еще не ладилось. И действительно! Стоило ему повернуть два раза направо, как показалась лестница, что витиевато уходила вниз, в непроглядную мглу.       Вей Усянь беззвучно перевел дух и, прижимаясь к стене, проскочил ближе к лестнице, из-за угла всматриваясь в низину – очевидно, кроме темени, ничего видно не было.       Он нервно поджал губы и, крадучись, принялся спускаться, готовый в любую секунду рвануть наверх. К счастью, преград ему не встретилось.       «Стоило сразу сворачивать направо. Левая сторона – сторона дьявола, очевидно! Никогда с ней не везло…» – Вей Усянь воровато огляделся, напряженно щуря глаза в надежде на улучшение зрения. Пусто. Несколько ниш, ваз, и хрупких столиков. – «Господи, а что если он прямо здесь…в одной из этих ниш…» – он через рот выдохнул. – «Спокойно, А-Сянь, спокойно…Все хорошо, хорошо…Его здесь нет…»       Ежась по углам, Вей Усянь приблизился к новому темному повороту и незаметно выглянул, укалывая взглядом пустоту. Никого.       «Должно быть, часть лестниц находится по правую сторону. Иное расположение было бы нелогичным.» – следующая мысль заставила напрячься сильнее. – «В таком случае, хозяин дома может отправиться штудировать территорию сюда, раз ведает о расположении путей отхода. Нужно быть начеку либо же отыскать окно…Да, наверное, так и надо сделать, ибо он наверняка будет сторожить на лестницах. Окон больше и за всеми не уследишь.»       Звяк.       Монетка сделала сальто и виртуозно приземлилась на ладонь, а вслед за ним послышалось цоканье каблуков о нефрит. Вей Усянь едва ли не взвизгнул и тотчас нырнул в нишу. Силуэт мужской фигуры мелькнул в конце коридора и исчез. И вновь тишина.       Вей Усянь положил руку на сердце, вслушиваясь в его бешеный ритм. Так и помереть от простого инфаркта недолго. Он облизнул неуловимым движением пересохшие губы и продолжил путь.       Прошло еще полчаса, но ни лестницы, ни окна обнаружено не было.       Вей Усянь про себя последними ругательствами крыл местную планировку.       «Что за блядство-то?! Кто так дома обустраивает?! Нелогично ни капли!» – он запнулся и чуть не упал, а вслед за этим его в самом деле почти тяпнул инфаркт. Благодаря этой оступке стало заметно, как трясутся его ноги. – «Блядство.»       Вей Усянь невольно увлекся тем, что начал следить за своей поступью, и совсем забыл внимать обстановке вокруг. Отвыкшие от света глаза укололо мягким пламенем свечи, и остро почувствовалось чужое присутствие прямо напротив. Он крупно вздрогнул, отшатнулся и поднял взор. На него оторопелым взглядом смотрела девушка лет пятнадцати – должно быть, одна из служанок. Она держала в руках корзину с бельем и канделябр и глупо хлопала глазами, никак не ожидав, что из темноты кто-то выпрыгнет.       Девушка открыла, закрыла рот и осмотрела его с ног до головы. Искра осознания мелькнула в ее глазах, а сразу после сменилась на явное сочувствие. Но Вей Усянь был так напряжен, что не заметил его, потому уже вознамерился вырубить несчастную служанку, но к удивлению, девушка вытянула палец и указала направление за собой.       Губы беззвучно проговорили:       – «Налево, лестница на первый этаж. Прямо, право, выход. От выхода через сквер, точно прямо. Там будет вход в поместье. Большая арка.»       Вей Усянь вздрогнул, заторможенно кивая, и, крадучись, обошел ее. Девушка не стала смотреть, куда он идет и что делает. Вместо этого она с силой зажмурилась, дабы точно не видеть, воспользовался юноша ее советом или нет, и понурила голову, нервно сжимая корзину и стискивая зубы, словно удерживала себя от неосторожного звука.       В самом деле, девушка не обманула. Он проследовал точно в указанном направлении и мигом отыскал выход. В глазах против воли загорелась надежда.       Неужели…неужели он и вправду спасется?       Ноги понесли его вперед, лавируя меж ухоженных елей и газонов. Стояла кромешная тьма, не менее глубокая, нежели в поместье. Он ей был очень даже рад, ибо можно было скрыться и уйти незаметно. Почти незаметно. Почему почти? – Белые одежды весьма выделялись ярким пятном среди всей этой композиции. Подобный факт заставлял Вей Усяня сильнее сжимать зубы, но у него не было времени на продумывание этой детали.       Как можно быстрее спастись…Как можно быстрее уйти…Как можно быстрее, как можно быстрее, как можно быстрее…       Впереди, всего в нескольких чжанах, из-за елей показалась заветная арка. Слезы облегчения непроизвольно выступили на глазах.       Он спасен! Он спасен!       За спиной не ощущалось ни присутствия, ни шагов. По бокам тоже было тихо.       Никого! Никого! В самом деле никого!       Вей Усянь в истерической радости заулыбался, позволяя нервному смеху зазвучать в горле и легких. Дыхание участилось, а ноги побежали быстрее.       Он успеет! Он уйдет! Он спасется! Хвала Небесам!       Пара чжанов. Буквально два прыжка – и свобода!       Один чжан. Полчжана. Всего несколько чи. Расстояние сокращается до цуней. Вей Усянь отчаянно вытягивает руку, словно намереваясь коснуться своей свободы.       Пальцы замерли на расстоянии едва ли не в фэнь.       Вей Усянь дернулся, но сдвинуться дальше не вышло. Ломаная улыбка треснувшим движением сползла и уступила накатывающей истерике. Он задергался еще интенсивнее, будто надеялся, что это как-то поможет. У него есть еще шанс, есть! Только бы…Только бы протиснуться вперед…Всего на несколько цуней…Ну же! Давай! Слабак, тянись! Тянись!!! Но тело не слушалось. Оно застыло каменным изваянием и отказалось сдвинуться даже на тот жалкий фэнь, о котором так отчаянно молил его хозяин. Оно подвело его.       За спиной звякнула монетка и размеренно застучали уже набившие Вей Усяню оскомину каблучки. Знакомый, – но в то же время нет – голос замурлыкал:       – «Шесть, семь, восемь, девять, десять…как же хорошо и весело играть…вот к развязке подхожу…вот ведомого ловлю…свой игра меняет ход…и теперь уж твой черед…Давай-ка поиграем…»       Слезы побежали по щекам. Уголки губ задергались, а горло сдавило безутешными, горькими рыданиями.       Нет, нет, нет, нет, нет…НЕТ, НЕТ, НЕТ…       Он же так близко! Так близко!! Он не мог попасться!! Не мог!!! Как он подкрался к нему?! Почему он не почувствовал присутствия?! Почему, почему, почему, почему?! Он же проверил все!!!       Монетка в последний раз приземлилась на ладонь и оказалась отброшена куда-то в сторону. По бокам с ощутимым нажимом проехались руки, что пальчиками «пробежались» по коже, вызывая волну мерзостных мурашек, и сцепились в замок на его животе. Острый подбородок уколол изгиб шеи.       «Цзян Чен» заворковал:       – «Попался, мой неприступный лотос. Попался.» – он фыркнул ему в ухо. – «Хотя, конечно, я тебя еще не утащил обратно да и до рассвета время есть…Так что, попытаешься вырваться или не будем тратить время и приступим к кое-чему поинтереснее?»       Вей Усянь всхлипнул и дрогнул в попытке отодвинуться, но у него, ожидаемо, ничего не вышло. Он задрожал – и не будь на нем сковывающего талисмана, то непременно осел бы тряпичной куклой наземь из-за ослабших ног.       – «Почему…»       «Цзян Чен» вскинул брови:       – «Что "почему"?»       – «Как ты нашел меня? Как смог подкрасться ко мне? Я не слышал ни шагов, ни звона. Не чувствовал ничьего присутствия! Как…»       «Цзян Чен» бархатисто рассмеялся:       – «Мой лотос…» – одна из рук съехала ниже, к внутренней стороне ближайшего бедра, и с явным удовольствием сжала ляжку, заставив крупно содрогнуться ее обладателя. В голосе зазвучал довольный оскал. – «Мой лотос, не тебе одному известно, как чертится талисман «сокрытия».»       Это конец…       Большой палец огладил не в состоянии сопротивляться ногу. «Цзян Чен» тяжело запыхтел ему в ухо, а после прикусил мочку с глухим рычанием.       – «Мой лотос…С этим талисманом не сбежишь…»       Вей Усянь медленно закрыл глаза, отчего слезы хрустальным дождем спали на плитку. Губы сжались в тонкую линию. Он обессиленно всхлипнул, пока его шею жадно выцеловывали:       – «Ты ведь и не собирался меня отпускать?..»       «Цзян Чен» невозмутимо промычал, не отвлекаясь от своего занятия:       – «О чем ты? У нас был уговор. Если бы ты смог пересечь границу, то обрел бы свободу...» – он без нотки сожаления в голосе цокнул. – «Жалко, конечно, что нет… Но да ничего страшного.»       Руки прижали безвольное тело ближе, буквально вдавливая в себя, и всем своим естеством оплели его, подобно пауку, поймавшему в свои сети исключительно прекрасную бабочку.       – «Тебе точно понравится…Ты просто не знаешь, от чего отказываешься. Вот увидишь, мой лотос…»       Чужие губы нашли его и жадно в них впились. «Цзян Чен» блаженно зарычал в поцелуй, языком разводя обездвиженный рот и прокрадываясь внутрь. Он обвел оба ряда ровнехоньких зубов, размашисто мазнул небо и принялся посасывать с оттягом нижнюю губу.       «Цзян Чен» целовал его донельзя страстно и властно, будто рот Вей Усяня был единственным чистым источником, а он – блуждающим в пустыне путником.       «Цзян Чен» прогудел в поцелуй:       – «Ну как? Неужто не нравится? Скажи же, лучше, нежели с теми девицами, что позволяли тебе целовать себя?»       Но как Вей Усянь мог сказать, что прежде совсем не целовался?.. И что для него это первый…       Благо, ответ тому был и не нужен.       Проговорив фразу в пустоту, он вновь припал к губам. Свободная рука отнялась от живота, схватила вытянутую руку Вей Усяня и переплела их пальцы, после прижала клубок из ладоней к груди.       – «Как у тебя стучит сердце, мой лотос…» – новый заход, лишающий дыхания.       Мерзко, как же мерзко…Отчего его язык столь влажен?.. Гадость…Уйди…, отпусти меня…Не надо…Я не хочу…Не трогай меня…Пожалуйста, только не он…Убери его лицо…       «Цзян Чен», наконец, отстранился и тяжело задышал, а Вей Усянь задушено сделал вдох и закашлялся. Как будто поцелуя в губы было ему мало, «юноша» решил запечатлеть ещё один на мокрой от слез щеке с оглушительным в царящей тишине влажным звуком.       Он похлопал Вей Усяня по скуле в успокаивающей манере, но для того это выглядело невероятно издевательски:       – «Не расстраивайся, мой лотос. Ты молодец. Я несколько раз даже терял тебя из виду. Ты заставил меня понервничать, признаю.» – он выдохнул ему в лицо: «Умница.»       Вей Усянь понял, что обрел одну десятитысячную власть над собственным телом, потому поспешил воспользоваться единственной маленькой прихотью, коя была на данный момент ему доступна, и с пустым взглядом отвернул голову от чужого лица.       «Цзян Чен» фыркнул и без лишних слов перекинул его себе через плечо. После на ходу бросил:       – «Ай-яй, мой белый лотос, из-за твоих капризов мы с тобой столько времени потеряли... Нехорошо.» – он приставил к глазам руку на манер «козырька» и задумчиво протянул: «Придется заняться твоим послушанием. Все-таки я планирую уберечь тебя от пыток А-Чжао и смерти заодно.» – «юноша» усмехнулся, шлепнул его по ягодице, заставив крупно вздрогнуть и захлебнуться возмущением, и после недолгого раздумья оставил на ней руку. – «Я же сказал, что ты мой. Никому не позволю навредить моему лотосу. Будь послушным мальчиком, и не познаешь печалей.»       Вей Усянь ничего не сказал, лишь бесцветно уставился в сменяющие друг друга плитки на земле. Злые слезы продолжили стекать крупным градом, мастерски игнорируя призыв хозяина к отступлению. Все же, он не хотел показывать свою слабость и уязвимость перед ним.       Тем временем «Цзян Чен» еще долго что-то ему говорил про послушание, должный этикет в высшем обществе среди знати клана Вень, сохранение жизни и про познание истинных удовольствий.       Последним, что Вей Усянь услышал, прежде чем абстрагировался от всей этой болтовни, было:

– «Посему пойдем, мой лотос, по-настоящему поиграем.»

***

      Они вернулись в спальню довольно быстро. Действительно, с хозяином владений было бы удивительно, затрать они на это слишком много времени.       «Цзян Чен» поставил его на ноги и снял талисман:       – «Не хочу ограничивать тебя. Ведь…У нас был уговор, так, мой лотос? Думаю, что ты проявишь благоразумие…» – хлопок.       Вей Усянь отвесил ему оглушительную пощечину и раненным зверем отскочил, ежась и морщась. «Юноша» огладил пострадавшую щеку и бесстрастно протянул:       – «Ау.» – он скрестил руки на груди и сокрушенно закачал головой, цокая: «Ну опять ты за свое. И что опять не так? Я предложил тебе альтернативу и пари. Ты согласился на выдвинутые условия. Отчего ж дерешься в случае поражения?»       Вей Усянь прогудел, отступая к столу:       – «Это была иллюзия выбора…Ты играл со мной…»       «Цзян Чен» развел руками:       – «Чушь. У тебя были шансы выиграть, ведь…»       Вей Усянь в истерике и чувстве унижения завопил:       – «Замолчи! Замолчи, замолчи, замолчи! Варвар! Ублюдок! Как же ты мне противен!» – он дергаными движениями вытер губы и обнял себя за плечи. – «До чего же ты отвратителен…Для тебя это все было игрой…Ты заранее знал, что мне не уйти. Ходил тут с этой чертовой монеткой…Ты ничуть не тревожился! Так и знал, что ты воспользуешься этим пари, чтобы поставить мне в вину несоблюдение условий!..»       «Цзян Чен» вздернул брови:       – «Отчего ж тогда согласился на них?»       – «Да потому что у меня не было иного выбора! И ты это знал! Знал, что попытаюсь сохранить то единственное, что у меня осталось! Знаешь же, что я не жилец! Вень Чжао будет пытать меня, убьет! У меня уже нет золотого ядра, я уже лишился дома и многих близких, и друзей, а скоро не останется и жизни! А ты…Ты…Вил сети, дабы я по незнанию угодил в них…Несмотря на все, ты и честь мою отобрать хочешь! Чтобы вообще ничего…совсем ничего не осталось!»       Внезапно он разозлился. Гнев затопил его сознание, заглушая все остальное: инстинкт самосохранения, здравый смысл и прочее. Ему было так горько и обидно, так мерзко и унизительно, что он не мог придумать что-либо достойное для решения проблемы. Хотя, может, злость смела все на своем пути как раз-таки потому, что у него не было выхода? Знал, что все пути отрезаны и ему не спастись. Вот и зацепился за единственную возможность как-то сохранить свою гордость.       – «Ни за что не покорюсь…Даже если ты и овладеешь мной, то знай, я буду сопротивляться…Не получишь ты к себе в пользование покорного раба…»       «Цзян Чен» тяжело вздохнул, разминая шею:       – «Каков неприступный лотос…Неужто я настолько тебе противен? Подумай сам. Останешься со мной, и я смогу защитить тебя. Ты не умрешь. А впоследствии вернешься к своему дражайшему наследнику Цзян. Неужели совсем не хочешь поблагодарить меня и порадовать?»       Вей Усянь замотал головой, уперся в стену меж стеллажей с оружием и злостно сжал полки, находя в них опору и выход для гнева.       «Цзян Чен» пожал плечами, а в следующий миг, когда Вей Усянь после краткого моргания нашел его взглядом, вернул себе истинный облик. Он неспешно отряхнул руки и сделал шаг вперед.       Вей Усянь исказил лицо, метнулся к стеллажу, схватил один из кинжалов, встал в боевую позу и угрожающе взревел:       – «Не сметь! Сделаешь ко мне хоть ещё один шаг, и я метну этот самый кинжал тебе в рожу!»       Вень Лонвей замер, с секунду подумал и картинно вытянул лицо:       – «Даже так? Прям сделаю еще шаг по направлении к себе и получу кинжал в…как ты выразился, в рожу?»       Вей Усянь почуял неладное, но все же смело кивнул. Мужчина внимательно всмотрелся в его выражение, словно и вправду рассматривал его угрозу всерьез. Вень Лонвей задумчиво мыкнул, а затем, немного побегав глазами от юноши до пола под своими ногами, сделал вкрадчивый шаг вперед, с силой топнув:       – «Итак? Я сделал шаг.» – не дождавшись слов на свое действие, он сделал новый крадущийся шаг вперед. – «И еще.» – ступня вновь издевательски продавила ковер, заставив Вей Усяня вздрогнуть и растеряться. – «И еще.» – Он делал шаг за шагом, с каждым новым ускоряясь и подбираясь все быстрее.       В конце концов Вей Усянь не выдержал и завизжал, метнув кинжал:       – «Не подходи!»       Вень Лонвей отклонил голову в сторону, но лезвие все же успело отсечь одну из прядей, а после вонзилось в ковер, проделывая в нем дыру. Но мужчина не обратил на маленький клинок внимания, всецело уделяя его вжавшемуся в стену юноше, попутно разминая плечи.       Он приблизился вплотную к столу, лениво оперся на него и по-птичьи склонил голову:       – «Итак. Мы ходим по кругу. Время уходит, и, мне кажется, пора с этим заканчивать.»       Вей Усянь стиснул зубы и прорычал:       – «Ну тогда сгинь с глаз моих! Не тронь! Неужели до сих пор непонятно, что я не скажу тебе «да»?! Мой ответ не изменится! Ты…Как бы я хотел сказать все, что думаю о тебе…Но…» – он покачал головой. – «Во имя Небес, даже если я озвучу свое мнение, то оно все равно ничего не изменит.»       Вень Лонвей заинтересованно склонил голову и мурлыкнул:       – «Н-да? И что же ты думаешь обо мне? Давай, мой лотос, без прикрас. Расскажи мне все, что таится у тебя на душе, а я уж постараюсь утешить тебя должным образом…»       Этот…снисходительный, сальный тон…выводит его из себя…Разговаривает, как с маленьким мальчишкой, но в то же время теплит неподобающие намерения!..       Невиданная дерзость…Кем он себя возомнил? Почему думает, будто вправе говорить так с ним?       Вей Усянь утратил всю свою растерянность и в охвативших его злобе и ненависти проревел:       – «Да?! Хочешь, чтобы я сказал все, что думаю о тебе?!»       Вень Лонвей в предвкушении мыкнул, а юноша продолжил:       – «Ну что ж! Слушай тогда! Ты – мерзкий отрезанный рукав! Даже с уличной псиной тебя сравнить будет стыдно и несправедливо по отношению к бедному животному! Жалкий пидор, которому не дают нормальным способом, вынужденный отыгрываться на других и заставлять порядочных людей лечь с собой! Пользуешься, давишь, притесняешь…Заманиваешь в ловушки…Ты отвратителен! Удивительно, как в клане Вень мог родиться такой выродок...Быть может, вы все такие? Судя по Вень Чжао, да. Тот тоже любитель распускать руки! Только вот он хотя бы в этом вопросе нормальный. Не пидор, подобно тебе! Ты мало того, что голубой, так еще и по малолетним! Больной, воистину больной на голову! Мне мерзко, что ты вообще посмотрел в мою сторону. Мерзко, что я встретил тебя на своем пути. Ужасен. Просто отвратителен! Слышишь? Думаешь, помог мне – и я тотчас возжелаю лечь под тебя? Ха! Наивный дурень и еблан! Знаешь, если столь остро испытывал дефицит в своих про-те-же и если так хотелось присунуть кому-то, то мог бы пойти в бордель! А не лезть к порядочным людям и принуждать их!»       Он нервно рассмеялся и зло прошипел:       – «Ты даже облик моего брата принял…Брата!! Приставал ко мне в его обличье…На это…у меня слов нет…»       Вей Усянь тяжело задышал, стоило ему выговориться, и обнял себя за плечи.       Вень Лонвей слушал его не перебивая и смотрел на него в упор немигающим взглядом. Когда стало понятно, что Вей Усянь покончил со своей тирадой, он с непроницаемым выражением холодно проговорил с тембром, схожим с рычанием разъяренного хищника:       – «Говоришь…я больной?..» – Вей Усяню очень не понравился его тон, оттого он сильнее вжался в стену, напрягаясь всем естеством. – «Говоришь, я лезу к порядочным людям?..» – с каждым произнесенным словом взгляд его темнел и становился все более угрожающим. – «Тц, тц, тц, мой белый лотос, кажется, ты совсем заигрался в своих выражениях. Какие грязные словечки используешь. Сколько брани…»       Вень Лонвей говорил спокойно, даже этот темный оттенок в тоне, пускающий по телу неудержимую дрожь ужаса, нисколько не влиял на ровность голоса.       Мужчина цыкнул, повторяясь:       – «Сколько же в твоей речи брани…» – и резким движением, схватившись за торец стола, метнул бедную мебель в стеллаж, создав оглушительный грохот и расчистив себе путь.       Все книги, свитки, артефакты и канцелярия полетели на пол, создавая режущую по ушам какофонию. Несколько ножей от внезапного грубого столкновения зазвенели и, свалившись, вонзились в лакированную поверхность, исключительно не красиво разрезая ее.       Вей Усянь крупно содрогнулся, от неожиданности и внезапности испугавшись, а следом совсем по-девичьи вскрикнул, когда левую сторону лица опалило тяжестью чужого удара, а затем – онемением.       Он непременно отлетел бы на довольно приличное расстояние по направлению траектории пощечины, если бы та же рука, что и одарила его своим ударом, не сдавила шею и не приподняла над полом, заставив кончики пальцев ног лихорадочно подгибаться и вытягиваться, надеясь обрести опору и уменьшить давление на дыхательные пути.       Вень Лонвей с ледяным взглядом взирал на него сверху вниз, с равнодушием наблюдая, как Вей Усянь захлебывается в собственной крови, коя хлынула из носа от оплеухи, и изнывает от нехватки воздуха, сипя. Он наклонился к его лицу вплотную и прошелестел:       – «Похоже, мой лотос совсем забыл о приличиях и почтении. Не должно юноше выражаться такими словами.»       Вей Усянь захрипел и сжал его ладони, пытаясь оттащить их от своего горла. Ноги затрепыхались и с силой пнули нападающего в бедро. Мужчина нахмурился и невозмутимо отвесил новую не менее суровую пощечину, но уже с другой стороны лица, заставив взвизгнуть.       – «Дерешься, бранишься – куда это годится? Похоже…мне и в самом деле стоит обучить тебя манерам…» – Договорив, он с силой швырнул юношу в сторону все того же стола, грубо прикладывая о деревянную неровную поверхность.       Вей Усянь смог только глухо выдохнуть от прострелившей голову боли. Его тело распласталось по горизонтальной поверхности, не в состоянии пошевелиться. Область от затылка до темени ныла и гудела, ибо как раз-таки туда и пришелся основной удар. При падении он еще немного кубарем прокатился, оттого сильнее поранился от выступавших кинжалов, острого после слома дерева и наконечников ручек.       Он замычал, закашлявшись.       Перед глазами все потемнело. Казалось, будто смотришь сквозь едва-едва приоткрытые веки. Помимо отвратительного обзора, картинка кружилась, точно после карусели. В ушах невыносимо звенело – настолько сильно, что не удавалось услышать что-либо. Тело потяжелело. Получалось лишь на пару цуней сдвинуть одну из конечностей – и то, подобное действие отнимало неимоверно много сил и совершалось, будто под огромным давлением.       Вей Усянь отхаркнул сгусток крови и понял, что дышать ему очень тяжело. Легкие сжимались и расширялись донельзя прерывисто и с явным трудом. В нос ударил концентрированный запах железа – чрезвычайно удушливый и усугубляющий положение.       Он почувствовал, как его за щиколотку грубо подтянули к себе и забросили лодыжку на плечо. Чужие ладони по-хозяйски спустились по голени к бедрам, а затем потянулись к поясу, дабы развязать его.       Вей Усянь сжался и выдохнул:       – «Нет…»       Но насильнику было, очевидно, плевать на его протесты. Он истратил лимит чужого терпения, окончательно вывел того из себя и теперь настало время «расплаты».       Он попытался отпихнуть руки от себя, но из-за удара у него не получилось бы даже встать, что уж говорить о том, чтобы отбиться от сильного мужчины.       – «Не надо… – … – Я не хочу… – ... – Не трогай меня...»       Тяжелое жаркое пыхтение появилось в изгибе челюсти и спустилось ближе к кадыку. Вей Усянь вздрогнул и в подступающей истерике принялся извиваться, когда почувствовал, как зубы грубо сомкнулись на беззащитной коже. За укусом последовал язык, слизавший выступившую кровь.       Вень Лонвей, вероятно, давно мечтал вонзить свои клыки в его шею, иначе объяснить его особое внимание к этой области было нельзя.       Вей Усянь всхлипнул:       – «Хватит…»       От раненной головы мало что получалось соображать и делать. Хотелось яростно извиваться, пинаться, отбиваться, кусаться – делать хоть что-нибудь! Но никак не лежать неспособным даже приподняться!       Как унизительно…       Слегка грубоватые от мозолей ладони властно развели его ноги в стороны, а крупное мужское тело опустилось аккурат между ними, своей массой придавливая к столу.       Вей Усянь в крайней степени омерзения поморщился, когда ощутил набирающее обороты чужое возбуждение.       Неизвестно, сработал то адреналин либо еще что, но руки обрели силу и оттолкнули от себя мужчину; правая ладонь занеслась и отвесила хлесткую пощечину.       Он рванул назад, чуть ли не сваливаясь со стола.       Вень Лонвей сжал челюсти и без лишних слов поймал незадачливого беглеца за ляжку, оставляя на ней лиловые синяки и притягивая к себе обратно, а после возвращаясь в исходную позицию.       Они повторили подобное раза два, прежде чем у Вень Лонвея лопнуло терпение.       Он зашипел, сдавливая хрупкую шею:       – «Да что ж за морока-то. Дергаешься и дергаешься. Как тебя еще приложить, чтобы ты не мешался?»       Вей Усянь весь красный от унижения и нехватки кислорода просипел:       – «Бей, сколько хочешь, но я не покорюсь…Не покорюсь!!!»       Вень Лонвей холодно цыкнул и размашисто влепил новую пощечину, благодаря чему Вей Усянь приложился виском и, казалось, на несколько секунд потерял сознание.       Пусть он и говорил столь смелые речи, но после такой оплеухи у него не выходило даже слово сказать. Сильно тошнило, кружилась голова, а ломота проникла в каждую мышцу и утяжелила ее в тысячу цзиней.       Послышался треск ткани. То был атласный пояс, что тотчас отлетел куда-то в сторону. Ворот оказался наглым образом отодвинут в сторону, обнажив упругую грудь и живот. Темный от возбуждения взгляд загорелся адским пламенем и огладил каждый фэнь открывшейся ему кожи.       Вень Лонвей с глухим рычанием изголодавшегося животного набросился на него, принявшись вонзать свои зубы в каждый незапятнанный уголок.       Руки не остались без дела. Открыв доступ к желанной груди, они перебрались на ягодицы и с силой их сжали, вырывая болезненный всхлип. Им было мало. Всего мало. Они не желали оставаться на одном месте, потому сжимали, скручивали, гладили все, до чего могли дотянуться.       Зубы сомкнулись на одном из сосков. Вей Усянь вскрикнул и приложил весь свой запас сил, чтобы попытаться отстранить чужую голову. От него лишь отмахнулись, закрепив запястья над головой с глухим стуком о дерево.       Хотелось выть и рыдать – что, в принципе, он и делал. Его хватало лишь на невнятный скулеж, ибо голова невыносимо раскалывалась и простреливала адской болью при малейшем движении. Губы шевелились, беззвучно шепча одно и то же:       – «Помогите…пожалуйста, хватит…отпусти меня…убери руки…почему так много рук?.. у тебя же их всего две…как так выходит, что создается ощущение, будто они везде одновременно?.. хватит, мне больно…отпусти…»       Вень Лонвей глухо зарычал, отрывисто поднялся и, притаскивая безвольное тело к себе за бедра и запястья, подбросил его, буквально усаживая на себя и вынуждая обнять ногами талию.       Пока они шли к кровати, мужчина горячо шептал ему в ухо:       – «Я едва сдержался, чтобы не взять тебя на том столе, а он чрезвычайно неудобен – цени это, мой лотос.» – дойдя до пункта назначения, он опрокинул его, точно юноша являлся кулем с мукой, поваливая на постель и нависая над ним. – «Знаешь, когда ты весь такой покладистый, ты мне нравишься намного больше…Подобное послушание помогает не отвлекаться от более интересного занятия…»       Ноги вновь широко разведены в стороны. Вей Усянь пытается свести их обратно, но тщетно. Непроизвольные краткие слезы катятся по вискам, сливаются с кровью и впитываются в кади, оставляя на нем едва заметный след.       – «Знаешь, я давно ждал этого момента. Очень давно…все представлял, как ты, мое нежное дарование, окажешься подо мной…Я столько любовался тобой издалека, что, порой, сдерживать себя становилось донельзя непосильной задачей…» – Верхние одежды распахнуты до конца, нетерпеливо стянуты и отброшены куда-то вон.       Ладони завороженно с нажимом оглаживают живот. Сначала кончики пальцев, а затем и целые фаланги проскальзывают под резинку штанов и проводят по коже под ней, вызывая дрожь отвращения и новый всхлип с тщетной попыткой отползти прочь. Стальная хватка закрепила подбородок, поворачивая лицо к себе поудобнее, и Вень Лонвей навалился на него с жадным, ревностным поцелуем. И между ними шепча в губы:       – «Как ты жался с этим мальчишкой Цзян…Ох, как же меня снедала ревность. Он мог с тобой обняться, коснуться тебя, а я нет. Ты улыбался ему, а мне нет – ты даже не всегда должным образом обращался ко мне. Как сейчас, к примеру. Ну ничего, исправим это. Я научу тебя правильному общению с людьми. Мой бедный лотос, должно быть, ты столь груб и непочтителен, потому что родители погибли, а чета Цзян не была внимательна к тебе и твоему воспитанию…Не печалься, А-Нянь позаботится о тебе…»       Вей Усянь протестующе замычал, силясь отвернуться, но претерпевая в этом сокрушительное поражение.       – «Такой красивый…такой желанный…такой неприступный…Мой нежный, нежный лотос…Такой юный…такой невинный…Но вместе с тем такой страстный и порочный…Как ты заигрывал с той девицей из незначительного клана…Скажи, если бы я обернулся ей, ты бы возлег со мной?»       Вей Усяня сковал ужас. Неужели он даже в тот момент был там и следил за ним?..       – «Тогда ты был таким сексуальным…Только небесам известно, как я не украл тебя оттуда…»       Вень Лонвей отстранился, но лишь за тем, чтобы перевернуть Вей Усяня на живот и приподнять его за бедра выше, ставя на четвереньки.       Вей Усянь взвизгнул и нашел в себе силы отшатнуться вперед и перевернуться обратно на спину. Мужчина, на удивление, не помешал ему в этом.       Стоило взору Вей Усяня от нервов, ужаса, адреналина и паники проясниться, он побелел еще больше и заверещал, лихорадочно отползая и крепко-крепко сводя ноги.       Оказалось, что Вень Лонвей не помешал ему отпрянуть только потому, что был занят своей одеждой. Белоснежные верхние одеяния с вкраплениями кроваво-алых солнц вмиг отлетели на пол. Пальцы чуть подрагивали, когда развязывали стягивающий штаны шнурок и являли юноше своё внушительное возбуждение.       Вей Усянь не своим голосом завопил, продолжая отползать – откуда у него только взялись силы? Неизвестно…Может, то страх подстегнул его?..       Вень Лонвей тем временем не отрывал от него и его тела сального, темного взгляда, что, несмотря на отсутствие контакта кожи к коже, умудрялся оставлять на нем свои прикосновения.       Попытка скрыть свое тело – какая по-детски наивная и отчаянная. Дрожащие в истерике руки комкают тонкую кади, что, вероятно, являлась одеялом, и стараются прикрыться. Только бы на него не смотрели так. Только бы не оставляли на коже этот липкий, грязный слой…       Штаны отброшены в сторону, и мужчина полностью обнажен. Глаза Вей Усяня раскрылись невозможно широко, обнажая тот уникально прекрасный цвет и горькую влагу, что неудержимым дождем готова была сорваться вниз по щекам.       Он даже моргнуть не успел, а тонкая ткань уже разорвана и с животным рвением отброшена. Тело снова открыто. Его толкнули на спину, выбивая дух. Ноги сопротивляются: неловко пинаются, сжимаются между собой, припадают к постели, дабы их не развели в стороны. Но все тщетно. Треск рвущегося шифона и плаксивый вопль. Теперь и он обнажен.       Все гудит. Все звенит и полыхает искрами. Так трудно что-то разобрать и сделать. Но надо. Надо…Надо, надо, надо…Ударь, защитись, не дайся…       Мужчина зашипел, когда на скуле расцвели красные следы от ногтей. Но его не слишком это взволновало, ибо прилившая к причинному месту кровь не давала сосредоточиться на чем-то, кроме одного конкретного.       Почему он такой сильный?       А почему он такой слабый? Почему не в силах воспротивиться? Почему вместо того, чтобы сконцентрироваться и ударить, его руки безвольной плетью вскидываются и оказываются так же небрежно отброшены в сторону как нечто незначительное?

Как он слаб… Как же грязно…

      Пальцы грубо зарылись в волосы и намотали их на кулак; голова задрана и откинута под неудобным углом, а после уткнута лицом в то самое белоснежное кади, кое он недавно рассматривал и на пробу сжимал. Постель заглушает рвущийся наружу плач и горестный крик несогласия. Хочется подняться, вдохнуть воздуха и как следует проораться, но хватка держит крепко и не дает и единой возможности двинуться.       Вей Усянь пытается помочь себе руками, потому упирается в матрац ладонями и напрягает мышцы, дабы воспротивиться давлению на голову. Но не выходит. Он лишь едва дергается и неловко падает грудью обратно.       Как же стыдно…       Из горла вырывается приглушенный рев и жалобный плач.       – «Ну же, мой лотос, не волнуйся…Тебе понравится…Будет хорошо…Ш-ш-ш, не плачь…»       Бедра задраны вверх – слишком вверх, а ноги широко разведены, открывая доступ ко всему.       Рот мужчины приоткрывается в немом стоне и экстазе. Ему очевидно нравится то, что он видит перед собой. Свободная рука со сведенными между собой безымянным и средним пальцами проводит по ложбинке и погружается внутрь, совсем не жалея.       Вей Усянь вскрикнул и крупно задрожал, будто от удара током.       Больно…Стыдно…Грязно…       Вень Лонвей навалился на него и тяжело задышал ему в загривок, после с чувством прикусывая.       Пальцы начинают двигаться, быстро и беспощадно разводя стенки на сухую.       Больно, больно, больно…Горит…Он горит…       Вей Усянь даже не услышал – больше почувствовал, – что плачет. Горько. Безудержно. Ревет до тугого спазма горла и легких.       На периферии сознания послышалось:       – «Мой лотос…Мой…Ничей больше…Твоя невинность моя…Весь ты мой…Мой, мой, мой…Знаешь, мой лотос, ты так безудержно плачешь…Ты сам виноват. Я говорил, чтобы ты был послушным и почтительным мальчиком. Ты сам довел меня до этого. Ты заслужил это наказание…» – пальцы вонзились по костяшки, выбивая протяжный вой и задевая чувствительное место. – «Будешь знать, с кем можно вести себя неподобающим образом, а с кем нет…Будет тебе уроком…Запомни, мой лотос, нужно быть вежливым и почтительным. Помнишь тот раз, когда я вернул тебе наследника Цзян? Помнишь, как ты обращался ко мне? Вспомни. Это то, как должно. Образец.»       К двум пальцам прибавился третий, а за ним и четвертый. Стало влажно и липко. По бедрам крупными каплями заструилась некая горячая жидкость. Мужчина цыкнул:       – «Перестарался. Прости, мой лотос. Но ты сам вынудил меня.» – Вень Лонвей поднял его голову за волосы, запечатлел на щеке влажный «утешительный» поцелуй и размашисто слизал стекающие слезы. – «Ну-ну, какой ты нежный, когда плачешь. Я даже начинаю тебе сочувствовать и жалеть, что был так груб и жесток с тобой. Все же…Это твой первый раз…» – но в противовес своим словам он безжалостно воткнул его обратно в матрац. – «Но это наказание. Ты должен усвоить урок. Потому…пока посиди так. Я не буду смотреть на твои слезы, дабы мое сердце не смягчилось…» – мужчина философски протянул: «Наказание есть наказание…»       Пальцы покинули истерзанное нутро. Ладони до лиловых синяков сжали ягодицы и развели их в стороны.       – «Мой лотос…Сегодня я буду пробовать тебя на вкус…» ... Вень Лонвей прогудел:       – «Итак…Урок первый…» – он приставил горячий член ко входу и, размашисто двинув бедрами, навалился, глухо выдыхая и приоткрывая рот в протяжном низком стоне.       Вей Усянь до одури округлил глаза и в простыни вскрикнул голосом на высоких частотах. Крик сменился на вой, а вой – на визг, что звучал в такт резким толчкам в интенсивной периодичности. Он сжал в ладонях простыни и порвал их.

      Дыхания нет…Дышать…Я не могу дышать…       Разрывает…Он везде…Со всех сторон…Горю…Я горю…Горю, горю, горю… Во имя небес…Больно!.. Больно, больно, больно, больно, больно…       Хватит, прекратите эту пытку, хватит…Хватит, хватит, хватит…

      Вень Лонвею показалось, что он входит недостаточно сильно, потому принялся за бедра насаживать его на себя, попутно еще резче толкаясь. Он не дал ему времени, чтобы привыкнуть к своему размеру. Принялся сразу двигаться, с каждым разом наращивая темп.       Мама…Мам…Кто-нибудь…Уберите его от меня…Прошу…Как же мне больно…       Его подбрасывало в такт толчкам. Лицо пропахивало простыни и о ставшие внезапно колкими волокна царапалось.       Как унизительно…Стыдно…Грязно…       Вень Лонвей вошел в него до основания, прогнувшись в пояснице, и вдавил в кровать, за ляжки прижимая его еще ближе, дабы углубить проникновение.       Вей Усянь в конвульсиях задрожал и завопил.       Как глубоко!.. Глубоко!.. Ах-ха…Пожалуйста, не так сильно…Пожалуйста…Хватит...Хватит…       Мужчина протяжно застонал и, чуть отклонившись назад, хлестко вонзился в него вновь. Он навалился на него всей массой, дабы уткнуться носом ему в ухо и горячо зашептать низким баритоном с ощутимой хрипотцой:       – «Как же хорошо…Тебе нравится, мой лотос? Ну скажи же, нравится? Нравится, конечно…Мх…Скажи, ты помнишь нашу первую встречу? Я вот помню…И так отчетливо…Вспоминаю ее, и возбуждение накатывает с новой силой, заставляя меня желать исключительно безжалостно вбивать тебя, мой нежный, в эту хлипкую кровать. Знаешь, ты тогда…Ох, словами не передать то, каким ты был прекрасным в тот летний день…Весь запыхавшийся, раскрасневшийся…В солнечном свете твои очаровательные глазки так сияли…Губки заалели…Словно спелая вишня…Как мне хотелось их поцеловать и испробовать!.. Я всегда думал, что они такие же сладкие, как и вишня…И не прогадал…Они и в самом деле сладкие…»       Он вновь качнулся, углубляясь и наслаждаясь пребыванием внутри и трением о тугие стенки, и глухо выдохнул:       – «Знаешь, мой лотос, только небесам известно, как я сдержался в тот день…Если бы не твои одежды участника состязания..., я бы овладел тобой еще тогда в ближайших кустах. Содрал с тебя те тряпки, поставил, как сейчас, и заставил принять себя до отказа…Опять же…» – мужчина с явным удовлетворением хрипло рассмеялся, в который раз с прогибом в пояснице вдавливая его в постель. – «Как сейчас…Там же как раз…довольно безлюдные тропы…Я знаю, о чем ты подумал. Наверняка подумал. Колокольчик адепта Ордена Юньмен Цзян нисколько меня не смутил и не взволновал бы. Мне было бы плевать, окажись передо мной простой адепт Цзян. Но ты был участником, а значит, тебя искали бы в случае задержки. Я решил подождать. И знаешь, ты меня нисколько не разочаровал. Чем больше я наблюдал за тобой, тем сильнее загоралось мое желание. Такой воинственный, но в то же время нежный…Воистину, сокровище Ордена Цзян…Мой белый, белый лотос…»       Вень Лонвей неожиданно покинул его тело и отпрянул, позволяя сделать полноценный вдох. Но ненадолго. Оказалось, что «разлука» нужна была лишь за тем, чтобы перевернуть его на спину, развести ноги и закинуть их к себе на талию с влажным шлепком соприкосновения бедер. Мужчина замялся, раздумывая над более удобным положением.       По итогу, одна нога разместилась в изгибе той самой руки, на которую Вей Усянь свалился в их первую встречу, а вторая – на плече.       Новый толчок и вход по самое основание.       Вей Усянь гнусаво вдохнул, широко раскрыл рот в немом крике-болезненном стоне, глубоко свел брови и исказил черты в горестной гримасе. Слезы градом полились, ломано спадая на простыни.       Первый заход был пробным, потому Лонвей лишь пристраивался, привыкая к новой позе. Следующий толчок уже был выверенным и заставившим Вей Усяня подавиться воздухом и в такт движениям бедер мужчины протяжно и плаксиво вскрикивать.       Он не жалел его. И выполнял обещания сполна. Сказал, что не будет бережен и преподаст урок в качестве наказания – значит, так и сделает. Мужчина, прогибаясь в пояснице, безжалостно вбивал его в кровать, отчего даже та жалобно завывала, скрипя.       Постепенно рыдания и крики Вей Усяня сошли на нет. Он молча и послушно лежал под ним, лишь изредка морщась, жмурясь и кривясь, когда член вонзался чрезвычайно грубо и глубоко. Руки уже не пытались при любой представившейся возможности ударить, отвести чужую хватку или помочь себе отползти. Ноги покорно лежали там, куда их положили. Голова болталась в такт движениям и уже не вертелась, желая уйти от линии плотоядного взгляда.       Вень Лонвей во всю отдался процессу и страсти. Зрачки расширились до ненормальных диаметров, но из-за природного черного цвета радужки разницы особо видно не было. Его ладони были везде. На уже расцветшей в лиловых и темно-фиолетовых оттенках шее, боках, истерзанных и перемазанных в крови бедрах, ягодицах, животе, груди – ох, грудь была одним из его излюбленных мест.       В первый день учений, когда Вей Усянь не ведал о чужом интересе, то без задней мысли обмахивался воротом одежд, надеясь отогнать жару. И совсем не замечал, что грудь его была в некоторой степени оголена…И приковывала к себе особое внимание. Хотелось ее сжимать, целовать и кусать. Что, в принципе, Вень Лонвей и делал сейчас – о, он отрывался вовсю.       На ней уже не было живого места. Соски раскраснелись до нездорового оттенка, повсюду сияли своим алым великолепием полукружия укусов и засосов, а сама кожа также разрумянилась от то и дело приходящихся на нее размашистых ударов.       Он в последний раз с силой толкнулся и как никогда до этого вбил его в матрац, заставив не только Вей Усяня в болезненной бесстрастности скривиться, но и кровать жалобно взвыть, и с протяжным громким стоном излился, наполняя юношу сполна.       Вень Лонвей блаженно рухнул, придавливая Вей Усяня собой и не покидая его нутра, и попытался выровнять дыхание.       – «Ох…мой лотос…Это было хорошо…» – он приподнялся на локтях, пальцами подцепил подбородок и припал к губам, влажно целуя.       Наконец, мужчина отстранился, загнанно дыша, и вышел из безмолвного тела. Но он не планировал оставить вымотанного юношу без дела. Игра и наказание продолжались.       Вень Лонвей, стоя на коленях, без сожалений схватил его за запястье, подтянул и заставил сесть, разместив напротив паха.       Вей Усянь обессиленно покачнулся, намереваясь упасть, но Вень Лонвей не предоставил ему таковой возможности: он запустил пальцы в волосы, намотал их на кулак и оттянул голову назад.       Мужчина пошло заулыбался ему сверху вниз:       – «Ай-яй-яй, какой у тебя раскрасневшийся, томный вид. Смотрел бы и смотрел на тебя такого: едва вынырнувшего из вод страсти. Я смотрю, тебе понравилось. Уже не буйствуешь. Мы обязательно продолжим с тобой. Я вдоволь порадую тебя…Но…» – он издевательски шлепнул его членом по губам. – «Наказание еще не окончено, ибо я не забыл о твоей недостойной брани. Тц, тц, тц. Нехорошо так ругаться, мой лотос. Сколько же ты всего наговорил за один непродолжительный монолог! Нужно исправлять. Подобное тебя нисколько не красит.»       Пальцы покровительственно огладили подбородок и губы.       – «Твой язычок такой длинный…С него очень часто слетали сладкие, мурчащие речи – это мне нравится, – но также еще и недостойная ругань. Вот это плохо. Думаю…Моему лотосу не составит труда показать, что еще он умеет этим язычком, да?» – он с намеком покачал перед его лицом бедрами.       Вей Усянь глубоко поморщился и попытался отодвинуться. Челюсти плотно сомкнулись – так сильно, что даже Вень Лонвею не удалось бы при всем его желании разъединить их. Голова припала к плечу и, несмотря на захват, низко опустилась, дабы не видеть чужого полувставшего члена у себя перед глазами и ртом.       Брови в намеке на злое недовольство поднялись:       – «Мой лотос?..» – он дернул его за волосы и обхватил второй рукой шею, вынуждая юношу посмотреть на него. – «Опять?..»       Вей Усянь исподлобья с тихой ненавистью уставился на него, не размыкая челюстей.       Вень Лонвей сурово хмыкнул:       – «Опять.» – пальцы с силой сдавили челюсти, намереваясь открыть рот. – «Ты же знаешь, чем чревато непослушание. Я уже продемонстрировал тебе это. И тебе, в итоге, понравилось наше занятие.» – брови понятливо дрогнули. – «А, так тебе нравится пожестче? Ах, не знал, что мое нежное дарование таит в себе такие сюрпризы…» – в обсидиановом взгляде загорелось еще большее желание – да и не только во взгляде. – «Ну что ж, тогда не буду болтать попусту. Приступим сразу к делу. Но хочу предупредить заранее…» – тон опустился до вкрадчивого, угрожающего шепота, что не давал усомниться в вероятности исполнения угрозы. – «Не стоит намеренно задевать меня зубами или кусаться. Пожалеешь. Очень сильно.»       Пальцы надавили сильнее, заставив подбородок онеметь. Вей Усянь хрипло замычал и зажмурился.       – «Тц. Недоступный.» – он отнял руку и махнул ей в сторону оружия, приманивая маленький ножик.       Вень Лонвей задумчиво покачал лезвием над Вей Усянем и как бы между прочим протянул:       – «Мой лотос. Не советую заигрываться. Я в любом случае заставлю тебя. Только вот, если сейчас я пущу в ход ножик и начерчу на тебе заклинание «подчинения», которое ты непременно знаешь не хуже меня, то, кто знает, что ты будешь делать. На первый раз я предложу тебе альтернативу – и то, в знак моего наивысшего расположения. Но не заигрывайся и не зли меня. В противном случае, ты будешь скакать на мне до потери пульса в течение этой ночи в самом грубом и интенсивном ритме.»       Уголки губ в судороге дернулись вверх и вниз, но так и не приоткрылись.       – «Уверен, что выдержишь нашу новую игру?» – Вень Лонвей холодно усмехнулся. – «Чем больше ты медлишь, тем сильнее мне начинает нравится эта идея. Вид тебя, самостоятельно скачущего на мне и стонущего в экстазе…М-м-м…» – Вей Усянь сжал обрывки простыней и…приоткрыл рот.       Вень Лонвей довольно заулыбался:       – «Ну наконец-то, мой лотос…» – рука нетерпеливо отбросила в сторону нож, за волосы притянула голову Вей Усяня к паху и уткнула носом в лобок. – «Помни, никаких зубов и прочих нежелательных вещей…»       Впрочем, мужчина уже не вслушивался даже в собственные слова.       – «Урок второй…» – он резко отнял его от себя и, просунув для верности два пальца в рот Вей Усяня и оттянув челюсть вниз, насадил чужой рот на свой стояк по самое основание, после блаженно закатывая глаза и выдыхая звонкий стон.       Вей Усянь в конвульсиях задрожал всем телом, попутно пытаясь отпрянуть и уменьшить давление на горло, и закашлялся, давясь внушительными размерами с непривычки и резкости и жмурясь.       Он не жалел его. Даже здесь. Ибо «наказание есть наказание». Грубо держа его за волосы, Вень Лонвей двигал его головой в бешеном темпе, насаживая и насаживая на себя, и подавался с той же скоростью и ритмом навстречу, ритмично трахая его.       Без прикрас, Вей Усянь думал, что сейчас задохнется здесь. Было совершенно нечем дышать. Темп был настолько жесток и быстр, что не получалось даже сделать полноценный вдох. Горло саднило и першило. Из-за размеров члена уголки губ порвались и начали кровить. Он давился и давился, издавая жалкие всхлипы и характерные хрипы. Несколько раз Вень Лонвей на пару секунд прижимал его носом в лобок, лишая возможности сделать даже тот краткий гнусавый полувдох, за счет которого Вей Усянь еще не задохнулся. Член сначала упирался в небо, царапая его, а после доходил до язычка, вызывая нешуточный рвотный рефлекс – оставалось загадкой, как его до сих пор не стошнило. После подобных чрезвычайно мучительных пар секунд Вень Лонвей отпускал его и продолжал бешено вдалбливаться в его рот. И по кругу.       По истечении трех минут в горло ударила горячая вязкая жидкость с мерзостным привкусом мускуса. Вей Усянь скривился, яро желая это выплюнуть и ожидая того момента, когда рот опустеет. Но у Вень Лонвея на это были другие планы.       Член действительно покинул его рот, но прежде чем Вей Усянь успел выплюнуть вязкое семя, мужчина с глухим стуком зубов друг о друга сомкнул его челюсти и стальной хваткой сжал, не забыв прижать нос, лишив тем самым доступа к кислороду.       Вень Лонвей жестко прогудел:       – «Глотай…»       Вей Усянь стойко хотел держаться и, несмотря на горящие глотку и легкие, не позволить себе проглотить это. Но невзирая на его желания, непроизвольный спазм прошелся по горлу, заставляя семени стечь вниз. Лишь тогда мужчина отпустил его, позволив упасть крупно содрогающимся клубком на постель, оглушительно громко кашляя и еще больше надрывая горло.       Вень Лонвей расслабленно опустился на подушки, с собственническим удовлетворением рассматривая дрожащего истерзанного юношу и все следы страсти, оставленные своей властной рукой.       Еще долго кашель не стихал. Вей Усянь откашливался и откашливался, будто намеревался таким образом вывернуть проглоченное назад – но не выходило. Он с ощутимым хрипом раз через раз тяжело дышал, рвано вдыхая. Слезы застилали глаза, но уже не лились бесконтрольным дождем.       Вей Усянь не чувствовал ни одной части собственного тела – настолько оно онемело от чужих грубых рук. Он знал, что все естество горело – даже его душа и сознание горели – и отчаянно ломило, крупно дрожа, будто от лихорадки. Все ощущения слились в одну удушающую какофонию и назойливо били по нему и мозгам.       Он сквозь влажную пелену отстраненно заметил кровавые пятна, ярко выделяющиеся на белой постели. Ему не нужно было опускать взгляд вниз, дабы осмотреть собственное состояние между ног, чтобы понять, что эта кровь принадлежала ему и именно она оставила эти позорные следы на простынях.       Вень Лонвей уже не совершал каких-либо поползновений в его сторону. Он сыто облизнулся, рассматривая хрупкую фигурку, обессиленно обнявшую себя и свернувшуюся в клубок, и непринужденно промурлыкал, будучи исключительно довольным:       – «Надеюсь, мой лотос усвоил урок…»

***

      Похоже, что, когда его тело оставили в покое, он смог наконец-то отключиться.       Вей Усянь потихоньку просыпался. Было плохо. Голова гудела, как после хорошей пьянки. Каждая частичка организма буквально вопила о том, как им больно. Во рту пересохло и отдавало неприятным привкусом горечи. Горло саднило и першило. Желудок напряженно встал колом и, казалось, вибрировал.       Вообще, Вей Усянь не ощущал свое тело от слова совсем: будто бы душа едва-едва цеплялась за свою оболочку.       Все естество обволакивало тепло, что отнюдь не проникало внутрь, потому его знобило и потряхивало.       Он не сразу осознал, что к нему со спины вплотную прижимается мужчина, что уткнул нос в изгиб шеи и неосознанно поглаживал большим пальцем низ его живота. Размеренное горячее дыхание щекотало кожу и говорило о том, что его обладатель мирно спит.       Вей Усянь бесцветным взглядом скользнул за плечо и увидел безмятежное выражение Вень Лонвея, что, с удовольствием устроившись у него за спиной, блаженно отдыхал. Ему не оставалось сделать ничего другого, кроме как отвернуться и прикрыть глаза, дабы уснуть вновь, ибо воспринимать реальность сейчас нисколько не хотелось – что уж говорить, у него просто-напросто не было сил.

…

      В следующий раз он проснулся, когда за спиной было пусто, а за широко раскрытыми ставнями, впустившими в хоромы свежий воздух, стояла еще более глубокая темень и ярко сияла полная луна.       Его укрыли одеялом – удивительно, что оно вообще было цело; а еще более удивительным было, что его просто-напросто укрыли, так еще и полностью, заботливо подоткнув края.       Вей Усянь с трудом приоткрыл глаза и скользнул взглядом за спину, дабы осмотреть окружение. Полог был задран, оттого беспорядок на кровати выставлялся напоказ: россыпь алых цветов – красноречивый признак успешной жатвы весеннего вора, лоскуты простыней и ее рваные края, смятые подушки и несколько малых белесых следов.       Вень Лонвей, полностью одетый, лениво замер у пришедшего в негодность стола и перебирал поломанные в суматохе артефакты, смятые свитки и перепачканные в чернилах записи. Много оружия погнулось, когда Вей Усянь упал на них, оттого уже не подлежало использованию и клинкам была одна дорога – на выброс.       Вей Усяня радовало, что по комнате гулял холодок – пусть тот и жестоко кусался, – ибо при первом пробуждении в нос ударил удушливый запах секса и давящей страсти, что нисколько ему не понравился. Сейчас же царила приятная лесная свежесть и осенняя сырость – кажется, был дождь, оттого аромат мокрых листьев ощущался особенно ярко. Он уцепился за него, поскольку думать о случившемся, зацикливать свое внимание на присутствии рядом с ним в радиусе нескольких чжанов мужчины и на воспоминании о другом гулявшем здесь «зловонии» ему точно не хотелось.       – «Мой лотос, ты проснулся?» – Вей Усянь ожидаемо не ответил.       Он лишь отвел свой заторможенный взор от господствующего вокруг беспорядка, уткнулся в свое правое запястье – его состояние заставило Вей Усяня отстраненно изумиться: темно-синие, почти черные, следы чужих пальцев, кроваво-красные укусы, засосы и порезы от наконечников ручек – и вознамерился отключиться вновь.       Но даже такой малости ему не дали.       – «Мой лотос?» – кончики пальцев невесомо скользнули по бедру и уперлись в постель подле него, обеспечивая тем самым мужчине опору. – «Мой лотос, чего молчишь? Неужели я настолько вымотал тебя?»       Вей Усянь дрогнул уголком губ и более никак не показал, что вообще услышал, что ему говорят.       Вень Лонвей тягостно вздохнул и похлопал его по ляжке:       – «Не нужно серчать на меня, лотос. Ты сам виноват в том, что случилось. Ты меня спровоцировал. Будь ты послушным мальчиком, все было бы по-другому.» – он наклонился к нему, чмокнул в тот самый уголок губ и ласково прошептал: «Мне нужно отлучиться. Я подумаю над тем, как оградить тебя от А-Чжао. Попробую поговорить с ним и убедить в твоей неприкосновенности. Не бойся. Никто не посмеет тебе навредить…»       Мужчина оставил на его прикрытых веках, бровях, скулах и щеке еще несколько невесомых поцелуев и направился на выход, а уже в дверях напоследок бросил:       – «Отдыхай пока, мой нежный. Не думай о смерти. Все будет хорошо. Я велю, чтобы тебе подготовили горячую ванну, принесли свежий комплект одежды и накормили. Скажи, какие твои любимые блюда? Не стесняйся, называй любые. Клянусь, приготовят все, что пожелаешь.» – Но Вей Усянь продолжил безмолвствовать.       Вень Лонвей с минуту выждал и с нежностью в тоне мурлыкнул:       – «Устал, мой хороший… Ну ладно, не трогаю тебя больше. Спи. Я обо всем позабочусь. Позволю себе на первый раз выбрать меню самостоятельно.» – Дверь тихонько щелкнула, скрывая за собой мужчину. Поцокали каблучки, унося своего хозяина прочь.       Стихло.       Вей Усянь еще довольно долгое время лежал, совершенно не двигаясь. Пустой взгляд всматривался в икебану в углу, ибо сон не шел – сей факт несказанно расстраивал, поскольку думать и бодрствовать не хотелось. Чего он точно сейчас желал, так это уснуть и в идеале не проснуться.       Вскоре даже лежать стало невыносимо. Чем дольше он пребывал в сознании, тем больше настигали его сознание воспоминания о случившемся. Стало мерзко находиться на пережившей его опыт кровати.       Попытавшись сесть и потерпев на этом поприще сокрушительное поражение, Вей Усянь волоком сполз на пол, утянув за собой накрывавшее его одеяло. Падение вышло глухим и неприятным – но не более неприятным, нежели произошедшее.       Удалось насилу усесться, опираясь на стену и грузно, хрипло дыша. Подрагивающие пальцы накрыли не менее подрагивающие плечи и укутали поплотнее все остальное. Вей Усянь подтянул коленки к груди и обхватил их руками. Спина и затылок тяжело прислонились к холодному камню.       Взгляд невольно наткнулся на валяющиеся под кроватью его порванные верхние одежды.       Ведомый неким предчувствием, Вей Усянь, превозмогая боль, дотянулся до ткани и, подцепив ее, поднес к глазам, после внимательно рассматривая.       И интуиция его не подвела. Напротив, она заставила внутренне усмехнуться в злости и гневном сожалении, ибо на спину оказался приклеен маленький-маленький талисман.       Талисман «отслеживания».       Вей Усянь с ненавистью хохотнул и посетовал на свою недальновидность:       «Как банально…Неудивительно, что он был столь уверен. Этот ублюдок с самого начала знал, где я нахожусь. На протяжении каждой. Ебаной. Минуты. Этой блядской игры…Он знал, в какой части поместья я нахожусь. Лишь из-за того, что в этот талисман вложена духовная сила, а в мой нет, у него получилось уследить за моим местоположением. Начерченное мной заклинание лишь создавало небольшие помехи, но отнюдь не скрывало меня.» …       «Как тупо...»       «С самого начала…Это была лишь игра для него…Дабы удовлетворить свою животную натуру…Поиграть со мной...точно кошка с мышью…» …       «Гори в аду, Вень Лонвей…Просто…, сгори там дотла, мерзкий ублюдок…» …       Отбросив ставшую до тошноты противной ткань, он угнездился возле той самой икебаны, чьи раскидистые ветви невольно скрыли его от взора нежданных гостей, лишь завернутые в тонкую кади ножки выглядывали из-под красно-рыжих высушенных листьев.       Вей Усянь прикрыл глаза, наслаждаясь приятным холодком от стены, ибо расходящаяся вибрациями по затылку боль добивала и без того разбитое сознание.       В голове было пусто. Мысли не метались в сумасшедшем хаосе, как несколькими часами ранее, и отказывались появляться. Он просто…смотрел на что-то. Или лежал, или сидел с закрытыми глазами. Больше…ничего.       Как он устал…       За последние две недели случилось столько всяких событий, что не получалось вспомнить, когда он чувствовал себя отдохнувшим и…счастливым. С того самого дня отбытия на учения к этим псам все пошло наперекосяк. То спартанские условия во время пребывания в резиденциях Вень, то Черепаха. А потом и вовсе…настоящий ад.       Ах, как ему хотелось, чтобы все случившееся оказалось просто-напросто дурным сном! Кошмаром, навеянным параноидальными настроениями Цзян Чена, гневными нотациями Мадам Юй и тяжкими вздохами дяди Цзяна.       Но увы. Сейчас ему не суждено проснуться в своей комнате в Пристани Лотоса, не суждено встретить в Обеденном зале зевающего маленького братца, ласковую шицзе, спокойного дядю и строгую Мадам Юй. Не суждено ему растянуть губы в солнечной улыбке, встретить влажную погоду Юньмена и поиграть со своими маленькими шиди…Не суждено направить свой Суйбянь в виртуозный полет, заставив обывателей и остальных адептов восхититься его умениями…       С глухим стуком опустился поднос на…кажется, на подоконник, и тихонько звякнула посуда о железные бортики.       Вей Усянь испуганно вздрогнул, непроизвольно съежился, запахивая края одеяла поплотнее, и темным взглядом уставился исподлобья на подкравшегося к нему внезапного гостя.       Посетившим его человеком оказался низковатый старичок лет так семидесяти. Весь седой, с морщинами и очевидно больной спиной – должно быть, обычный смертный. Старец был весьма ухожен, носил белые одежды слуг-адептов клана Вень с характерными вкраплениями. Вей Усянь успел окинуть его лишь мимолетным взглядом, но уже отметил его среднюю хромоту и тяжелое дыхание – вполне вероятно, выполнить свои обязанности ему было несколько трудновато.       Его сморщенные от старости руки неловкими движениями с концами опустили поднос с супом из корней лотосов и чаем на подоконник и, сложив поудобнее предплечья за спиной – дабы уменьшить давление на поясницу, очевидно, – спокойно воззрился на ощерившегося Вей Усяня.       Взгляд старца был ровен и нисколько не озабочен внешним видом юноши – учитывая его возраст, он наверняка повидал здесь много таковых бедолаг. Он немного постоял, не говоря ни слова и без всяких усилий отвечая на настороженную ненависть во взгляде напротив, а после, опираясь на колонну кровати, неспешно сел в нескольких цунях от него.       Мужчина прочистил горло, силясь убрать нежеланную хрипотцу, и размеренно начал:       – «Я знаю, что тебе мои слова сейчас не нужны будут – напротив, ты их и не захочешь услышать. Скажу сразу, дабы избежать лишних проблем: я обычный старик, не владеющий ци и никогда не культивировавший, донельзя немощный и еле-как способный ходить. Захочешь убить меня и сбежать – дерзай. Я не буду держать на тебя обиду на том свете.»       Он перевел дух и продолжил:       – «За всю свою жизнь я выполнял работу лишь обычного слуги и ни разу не держал в руках меч. На моих руках нет крови – какой-либо крови…»       Вей Усянь сипло проскрипел сорванным голосом:       – «Зачем ты мне все это рассказываешь?»       Старик невозмутимо ответил:       – «Чтобы ты меня не боялся и не планировал убить в целях самозащиты – хотя, как я уже сказал, даже если ты все же решишься на это, то не буду держать зла.»       Вей Усянь равнодушно прохрипел:       – «Мне все равно на тебя. Делай, что хочешь. Меня в любом случае ждут пытки либо…» – он зло хохотнул, звуча при этом, как скребущаяся об фарфоровую тарелку вилка. – «Либо должность личной шлюхи. Если только ты мне не хочешь предложить быструю и безболезненную смерть – вот тогда я тебя выслушаю. В противном случае не звени тут, и иди выполнять свою работу.»       Старец ничуть не обиделся, лишь безмятежно парировал, словно говоря о погоде:       – «Что ты, юноша, я обычный рабочий. Разве ведаю я простом и безболезненном уходе из жизни в твоих сложившихся условиях? Боюсь, что тебе об этом вопросе известно лучше моего.»       – «Тогда вали отсюда.»       – «Как много злобы, юноша.»       Вей Усянь вскинулся:       – «Что?! И ты мне про манеры затирать будешь?! Ну давай, боялся я тебя! Тебе тоже показать, на что мой я-зы-чок способен?! Вот, чё ты пришел! Старый извращенец!»       Мужчина лишь слегка вытянул лицо:       – «Бог с тобой! Мне лет-то сколько! Я могу, конечно, пожурить тебя, но не думаю, что даже на это буду иметь право. Все же, молодому господину, что парил в облаках, о манерах и этикете ведомо больше моего.» – он без тени злости покачал головой и ровным тоном продолжил: «К тому же, я вдовец, что горячо скорбит по ушедшей любимой. У меня некогда были мои любимые внучата. Я обычный старик. Не суди всех по Вень Лонвею. В мире полно хороших людей. Не спеши ненавидеть и не бери тяжесть на душу – а коль возьмешь, то обернешься демоном, что не сможет обрести покоя. Неужели тебе нужно такое?»       Вей Усянь со злой усмешкой на губах откинулся обратно и, прикрыв глаза, цыкнул:       – «Я ничего уже не хочу. Может, в виде исключения лишь того, чтобы Вень Лонвей и все псы клана Вень сдохли самой мучительной смертью.» – он хмыкнул. – «Ну, только если уж чтобы претворить это в жизнь, я согласен обернуться демоном.»       Старец тяжко вздохнул, но не подумал о том, чтобы пожурить его. Заместо этого столь же непринужденно проговорил:       – «Думаю, что раз уж мы познакомились с тобой, то стоит представиться. Зови меня Лао Цзан.»       Вей Усянь никак не прокомментировал это: не мигнул, не кивнул, даже глаз не открыл. Но Лао Цзана это не напрягало. Нисколько не напрягало. Казалось, ему было достаточно и того, что юноша его слушал – а он знал наверняка, что его слушали.       – «Не держи это в себе, юноша. Найди способ выплеснуть все снедающие тебя сейчас эмоции. Позволь, я скажу несколько слов. После сразу же уйду, и тебя не потревожат. Думаю, господин Вень еще не скоро вернется сюда. Будет время побыть наедине с собой.»       Вей Усянь неожиданно перебил:       – «Ты сказал, что у тебя были внучата. Были?»       Лао Цзан чуть улыбнулся в приятном изумлении:       – «Ты обратил внимание? Отрадно. Да, были. Всю мою семью убили адепты клана Вень. Жену, детей, внуков. Один я остался.»       Вей Усянь с отстраненным интересом приоткрыл глаза:       – «Убили? Клан Вень?» – он скривил губы. – «И ты служишь им?»       Лао Цзан пожал плечами:       – «Мне некуда идти. У меня никого не осталось. А так…А так хоть какая-то польза будет. Вот и продолжаю существовать на этом свете. Все же, таких деток, как ты здесь побывало много…»       Вей Усянь несколько приподнялся, едва заинтересовавшись разговором:       – «К чему ты клонишь?»       – «Я не клоню, а говорю, как есть.» – …       … – «На службе у клана Вень я с самой юности. Сирота ведь. Подобрали на улицах Цишаня да уволокли, ибо свободные руки нужны были. Помогал по хозяйству, чем мог. Но это клан Вень. Здесь даже среди слуг слабаков не любят. А я, уличный беспризорник, что мог противопоставить местным устоям? Правильно, ничего. Но мне повезло. Меня защищал уж почивший господин Чу. Он-то и научил меня заботиться о других – особенно, о вас, несчастных детках, коим всего-навсего не повезло.»       – «Я рос, привыкал к жизни здесь и по чуть-чуть закалялся. Научился жить даже в таком месте. А впоследствии мне посчастливилось встретить свою драгоценную А-Шень. У нас появились дети, а через пару десятков и внуки. Чем дольше я работал на клан Вень, тем больше вникал в весь тот ужас, что творился за возвышенными стенами. Слышал крики, плач и стенания ни в чем не повинных людей. Подумать только! Сколько юношей и девушек встретило свой конец в этих стенах…А мне…Мне всегда было так горько за них... Так жестоко…Еще такие маленькие, а уже столкнулись с нечеловеческой жестокостью, что отняла их года.»       – «Памятуя о благословении, что ниспослала мне жизнь в самом начале моего пути, я не мог – не из чувства долга, а из тех принципов и морали, коим меня научил достопочтенный господин Чу, – остаться в стороне. Благодаря доступу к кухням, прачечным и госпиталям я мог несколько облегчить их последние минуты. Успокоить как-то, поговорить, выслушать, обезболить. А если есть еще шанс – хотя бы маленький шанс – спасти, то делал для этого все возможное.»       – «Подобные альтруистические мотивы и действия нисколько не радовали верхушку, потому моих близких очень скоро устранили в качестве наказания. Из-за этого я…очерствел. За это я нисколько не хвалюсь, конечно, да ничего поделать с собою не могу…Но…Пусть ко многим взрослым я стал равнодушен, к вам, юным и малым, я охладеть оказался не способен.»       Вей Усянь зло хмыкнул:       – «И что? Несмотря на все произошедшее, ты продолжаешь помогать, строить из себя благодетеля? И мне ты тоже помочь хочешь?»       Лао Цзан простодушно ответил:       – «Да. И я не строю из себя благодетеля – мне это не нужно. Я просто…Просто хочу помочь.»       – «Ну так знай: не нужна мне твоя помощь, старик. Во-первых, отныне я не верю в то, что могут помочь просто так, от большого сердца и широкой души – на этом поприще уж я усвоил урок. А во-вторых, я – труп. Вень Чжао самолично с меня три шкуры сдерет и на площади в назидание остальным повесит. Мне…»       – «Но ведь еще не повесил.»       Вей Усянь растерянно хлопнул глазами:       – «Что?..»       – «Но ведь еще не повесил.» – Лао Цзан устало улыбнулся. – «Все еще можно изменить, юноша…, и я уже тебе вроде как сказал, что не все люди в мире подобны господину Вень. Есть как и хорошие, так и плохие. Ты можешь не доверять мне, но вопреки твоему неверию я постараюсь сделать для тебя все возможное – да так, чтобы не навредить. Все же, ты еще так молод. Есть во имя чего постараться. Разве не ради этого старшее поколение и живет – чтобы защищать младших?»       Старик легко хлопнул себя по колену, с кряхтением поднялся, отошел к подоконнику, взял поднос и опустил его подле непроизвольно съежившегося при чужом приближении Вей Усяня, а после сел обратно.       – «Покушай. Хотя бы бульон от супчика выпей. Чудодейственный. Я попросил именно старшую кухарку его приготовить: золотые руки! Она уроженка Юньмена, так что, думаю, тебе ее стряпня придется по вкусу.»       – «Я не хочу есть.»       Лао Цзан пожал плечами:       – «Сейчас – нет. А потом можешь захотеть. Силы нужны, поешь. А даже если не из сил, то для душевного равновесия. Наша дорогая кухарка – Лянь Цзы – рассказывала про Юньмен: у вас ценят хорошую домашнюю кухню да тепло рук человека, приготовившего блюдо. Оно успокаивает и приводит в порядок разбередившееся сердце. Не хочешь есть – не нагружай себя. Потому и говорю: попей бульона. Станет легче, а тело прогреется.»       Старик говорил спокойно и с едва проступающей мягкостью в голосе – будто дедушка со своим маленьким внуком. От подобной интонации и слов о родных краях на глазах непроизвольно выступили краткие слезы, кои Вей Усянь тотчас сморгнул.       – «Меня тошнит.» – он кончиками пальцев отодвинул от себя поднос. – «Не хочу переводить хороший суп.»       – «Нестрашно, если тошнит. Посиди, подыши. Окошко открыто. Подожди. Суп от тебя никуда не убежит. Захочешь – покушаешь. А если даже и нет, то ничего. Заберу.»       – «Лонвей все равно заставит меня поесть в порыве своей "заботы."»       – «Я скажу, что ты поел.»       Вей Усянь хмыкнул:       – «Сколько заботы о расходном материале, что скоро сдохнет.»       Лао Цзан ровно возразил:       – «Ты в первую очередь человек. А во вторую – маленький мальчик, смотря на которого, у меня невольно начинает болеть сердце. Ты же ведь еще такой юный…Да и на моего внука так похож. Тот тоже был таким же шумным непоседой и невероятно солнечным мальчиком…Знаешь, если ты боишься принять мою помощь, то просто думай, что так я искупляю вину перед своим погибшим внуком…»       – «Скажи, я ведь правильно помню, тебя Вей Усянем зовут?»       Вей Усянь отстраненно кивнул и сипло фыркнул:       – «Ага.»       – «Значит, правильно помню. Видел тебя много раз издалека… – … – Послушай, А-Сянь – если позволишь, я буду тебя так называть, – все еще можно изменить. Ты не повинен ни в том, что произошло, и ни в чем-либо еще. Тебе просто не повезло. И не вздумай называть себя расходным материалом. Это невероятно грубо по отношению к самому себе. Да и…»       Вей Усянь со злыми слезами на глазах истерически рассмеялся:       – «А кто я еще? Ресурс для удовлетворения похоти? Подстилка? Игрушка для утех и тестировщик новых приспособлений для пыток? Балласт без ядра для брата?»       Лао Цзан спокойно покачал головой:       – «Нет, А-Сянь.» – и Вей Усянь не воспротивился подобному обращению. – «Ты всего лишь А-Сянь. Не будь к себе столь суров. Постарайся поласковее с собой. Ты заслужил отдых и заботу. Я знаю, ты пытаешься бравировать, дабы не показать свои страхи и горести. Не нужно. Все еще можно изменить. У тебя же ведь еще брат есть. Я видел со стороны, как вы заботитесь друг о друге. Слышал о ваших узах. Ты не балласт, а любимый старший брат. Уверен, он очень за тебя переживает и все сделает, дабы помочь тебе…»       Вей Усянь напрягся:       – «На что ты намекаешь? Хочешь, чтобы…»       – «Нет, А-Сянь, не об этом.» – он принялся помешивать суп, дабы тот не застаивался, и попутно говорить. – «Я лишь говорю тебе о том, что есть на свете люди, что готовы прийти за тобой. Еще не все потеряно. Ты будешь жить. И жить счастливо. Ты вон какой талантливый мальчик. Умница. Разве можешь ты погибнуть? Поверь, даже после такого можно жить. Тебе просто нужно немного постараться. Ты еще обязательно вернешься домой...»       Лао Цзан коснулся кончиками пальцев дна пиалы, проверяя суп на температуру:       – «Скажи мне, как тебе помочь. Подумай над способом, коим твоему брату весточку передать. Сделаю все на твоих условиях, дабы тебе было спокойнее…Молодой господин Цзян обязательно заберет тебя отсюда. Это лишь вопрос времени.»       – «Не заберет…»       Лао Цзан изумленно поднял взгляд, стоило ему вместо злого хрипа заслышать полный детских слез надломленный голос.       – «А-Сянь?..»       Вей Усянь прикрыл дрожащие ресницы, отчего крупные капли упали на колени, сжал губы, силясь заглушить плач, и попытался избавиться от спазма, сковавшего горло. Но несмотря на усилия, слезы проступали все более явно и явно. Он закачал головой, плаксиво шепча:       – «Он не придет…Цзян Чен не придет…Не заберет…»       Лао Цзан сочувственно нахмурился, тихонько подсел поближе – и Вей Усянь не отстранился – и аккуратно заглянул ему в лицо:       – «А-Сянь... Ну-ну…Не бойся…Придет. Конечно, он придет. Нужно только…немножко подождать и потерпеть. Знаешь, господин Вень еще никогда ни о ком так не заботился, как о тебе. Воспользуйся этим. Он благоволит тебе – так вей из него веревки. Достаточно просто правильно подобрать слова – думаю, для эрудированного А-Сяня это не станет трудностью. Он поможет тебе потянуть время. Ты только не противься – подыграй. И сможешь заставить его танцевать на своих условиях. А там…А там и молодой господин Цзян сможет спасти тебя.»       Вей Усянь не выдержал и навзрыд зарыдал – совсем по-детски. Словно сейчас сидел на полу огромной чуждой спальни не почти восемнадцатилетний юноша, а маленький, маленький мальчик, что лил горькие слезы и выл от обуревавших его боли и страха.       Он закрыл лицо ладонями, – как делают еще совсем малыши, когда плачут, – лихорадочно замотал головой и завыл:       – «Он не придет…Цзян Чен не заберет меня…Мне никто не поможет…Вень Чжао убьет меня…Я…» – Плечи его дергано поднимались и опускались, а он сам – дрожал с головы до ног.       Вей Усянь хотел было продолжить говорить, но тошнота наконец догнала его. По телу прошелся тугой спазм, а желудок свернуло. Он зажал рот рукой, пытаясь сдержать рвотный позыв.       Лао Цзан повертел головой и подтянул к нему вазу:       – «Вот, держи…А-Сянь, ш-ш-ш…Давай, давай…Тебе станет легче…»       Вей Усянь выхватил из его рук вазу и содрогнулся.       Его тошнило и тошнило. Казалось, что еще чуть-чуть и на дне фарфорового сосуда окажутся и его внутренности. Воздуха не хватало, а спазм все проходился и проходился, сдавливая каждую мышцу и связку. Помимо рвоты его обуревали судорожные рыдания, что также неимоверно опустошали.

…

      Наконец, его отпустило, и он обессиленно повалился на холодный пол, всхлипывая и дрожа. Лао Цзан подцепил край одеяла и поплотнее укрыл его, нисколько не касаясь кожи.       Вей Усянь сквозь плач шепнул, вызывая более яркую искру сочувствия в старческом взгляде:       – «Я не выйду отсюда живым…Я…Я…» –

– «Я здесь умру…»

*** 31 октября *** год, 02:00 … Морозило. …

      Умытый Вей Усянь сидел с чрезвычайно идеальной осанкой на кровати, одетый в принесенный Лао Цзаном комплект такой же белой шифоновой одежды, но уже с куда более длинными штанами и плотным воротом.       Суп все же ему удалось поклевать – после обильной рвоты свалила недюжинная слабость и нервозность, а полу-остывший бульон все же помог несколько скрасить последние часы, сведя на «нет» истерику – насколько это было вообще возможно.       Постель привели в порядок и сменили знатно потрепанную белую кади на комплект из бордового шелка, потому сидеть на нем было в какой-то степени спокойно и допустимо для внутреннего состояния.       Перед Вей Усянем стоял привезенный слугами столик с куда более разнообразным обилием блюд – с их слов, господин Вень пожелал предоставить ему большую возможность выбора. Подобная «забота» вызвала у Вей Усяня злую усмешку в уголке губ.       Яства источали приятный аромат и так и соблазняли своим аппетитным видом, но тем не менее палочки для еды лежали нетронутыми, равно как и все кушанья.       Скрипнула дверь, извещая о прибытии полноправного хозяина апартаментов. Поступь его была степенна, спокойна и явно удовлетворена.       Вей Усянь лишь дрогнул ресницами, более никак не выказав знание о чужом приходе. Пальцы, спрятанные под опущенными рукавами, слегка подогнулись.       Матрац прогнулся под чужим весом. За спиной остро почувствовалось стороннее присутствие, заставив все естество в невольной ярости завопить, но тем не менее Вей Усянь приказал себе не шевелиться. В ухо замурлыкал сытый баритон:       – «Мой лотос, отчего вся еда на месте?»       Вей Усянь опустил ресницы и ровно ответил:       – «Господина ждал.»       Вень Лонвей откинул распущенные пряди и поцеловал расписную шею, от вида которой внутренний собственник довольно рыкнул:       – «Я польщен, мой нежный. Но ты же наверняка сидел так очень долго. Не стоило дожидаться меня. Такая глубокая ночь на дворе…Неужто совсем не вымотался?» – он сально засмеялся. – «Может, на еще парочку заходов моего мальчика хватит?»       Вей Усянь, не изменившись в лице, спокойно произнес:       – «Отнюдь. Господин мчит во весь опор, не давая передышки. Боюсь, что ваш лотос будет не в силах вынести темпа.»       По животу пробежались руки, сцепились в замок и легко опрокинули Вей Усяня к себе на колени, словно тот совсем ничего не весил. Вень Лонвей покачал ногой, подбросив юношу несколько раз на себе, и мурлыкнул:       – «Мой нежный, нежный лотос, как я рад, что ты наконец-то заговорил со мной. А то молчал да молчал все… Я же говорил, тебе понравится. Просто ты не знал, что это такое, м?» – он чмокнул его в висок. – «Какой хороший, послушный мальчик. Всегда бы так. Но больше так не засиживайся, мой нежный. Не утруждайся так. Покушал бы да лег отдыхать. Я понимаю, тебе пришлось нелегко, чтобы принять…» – Вень Лонвей шлепнул его, пошло ухмыльнувшись. – «Всю мою страсть и любовь к тебе.»       Мужчина обнял его и, подобно коту, жаждущему ласки, потерся щекой о юношеское плечо:       – «Я бы очень хотел остаться тут с тобой на подольше, но к сожалению, не могу. Все это довольно долгое время, что нам с тобой пришлось провести в разлуке, я размышлял над словами для А-Чжао, узнавал где он сейчас и чем занят. А еще мне удалось найти несколько…довольно весомых аргументов, чтобы мой дорогой племянник оставил тебя в покое. Так что, думаю, уже завтра мы сможем в мире и спокойствии провести день в объятиях друг друга. Ну как, ты рад? Мой лотос?»       Вей Усянь скосил на него бесцветный взгляд и ровно бросил:       – «Очень.»       Вень Лонвей заулыбался и позволил ему слезть с себя:       – «Ну и замечательно.» – он соскользнул с кровати и неспешно направился к двери. – «Пойду тогда, побеседую с племянником и вернусь к тебе. Не жди меня, поешь и ложись спать. Я тихонечко возвращусь, бесшумно лягу рядом с тобой и согрею своими жаркими объятиями. Тут такой сквозняк гуляет, что ужас. Не замерзни.»       Вей Усянь свесил ноги с кровати и, опираясь на руки, ничего не выражающим взглядом пристально уставился на две палочки для еды, что мирно лежали на салфетке. Не тратя много времени на раздумья, правая кисть отнялась от постели и медленным, едва ползущим движением, подобралась к одной из палочек, бесшумно подобрала и спрятала в рукав, крепко сжав между пальцами.       Он с абсолютным штилем и «гармонией» в душе повернул голову и окликнул:       – «Господин Вень.»       Вень Лонвей в приятном удивлении вскинул брови и обернулся:       – «Да-да, мой сладкий?»       Вей Усянь с неизменным выражением лица и тоном проговорил:       – «Вы и вправду…Убедите Вень Чжао не убивать меня?»       Мужчина нарочито уязвленно воскликнул:       – «Ну конечно! Я же обещал. А А-Нянь свои обещания выполняет. Особенно, те, что он дал своему лотосу.»       «О, не сомневаюсь…»       Вей Усянь медленно поднялся:       – «Но ведь…, чтобы отвести от меня гнев Вень Чжао, господину нужно столько усилий…»       – «К чему мой лотос клонит?»       Юноша степенно подошел к мужчине и замер напротив, спокойно смотря тому в глаза и не испытывая каких-либо эмоций:       – «Да к тому, что мне…Стоит поблагодарить господина Вень за заботу.»       Вень Лонвей умилился:       – «Мой лотос…Как же чудотворно на тебя действуют мои уроки! Сразу весь такой хорошенький…» – он заулыбался, искря глазами. – «Оу, мой лотос, не смотри ты на меня столь покорно и открыто. Клянусь, еще одна минута под лучами твоих чаровниц, и я полностью тебе сдамся! Будешь исключительно бессовестным образом вить из меня веревки…»       Вей Усянь простодушно ответил:       – «Что вы. Куда мне.»       Мужчина ласково огладил его щеку и мурлыкнул:       – «Ты недооцениваешь собственную красоту, мой очаровательный…» – он весело фыркнул с явным намеком. – «Но если ты хочешь меня отблагодарить, то я отказываться не стану…»       Вей Усянь улыбнулся уголками губ, не отрывая от его лица своих кукольных глаз:       – «И правда, не стоит. Ваш лотос столь юн и стеснителен, что вновь собраться с духом, дабы отблагодарить своего господина, будет выше его сил.» – он приподнялся на носочках и приоткрыл губы, пряча стеклянный взгляд под ресницами. – «Пусть данная благодарность…станет обещанием на продолжение в будущем…»       Вень Лонвей тотчас по-хозяйски опустил руку на его талию и притянул к себе, склоняя голову для поцелуя. Он не спешил впиваться в сочные губы, несмотря на свое желание, ибо хотел, чтобы юноша сам поцеловал его – как тот и предлагал.       Вей Усянь прикрыл глаза и приблизился почти вплотную к его лицу. Хрупкая ладошка левой руки скользнула по крепкой мужской груди, робко зарылась в волосы и потянула голову к себе. Вень Лонвей окончательно разомлел под его руками и позволил делать с собой, что угодно.       И Вей Усянь воспользовался этим дозволением «делать, что угодно».       Раздался мерзкий влажный треск, что схож в некоторой степени с опусканием ноги в вязкую топь или грязь.       Вень Лонвей точно от высокоамперного удара током содрогнулся, широко раскрывая глаза. Его взгляд на какую-то миллисекунду откровенно опешил и уставился с небывалым потрясением на юношу перед собой. Но то было лишь жалкое мгновение. Сразу после взор утратил осознанность, жизненную искру и подернулся мертвенной пеленой.       Рука ослабла и соскользнула с тонкой талии безвольной плетью.       Вей Усянь с бесстрастным выражением сжал так сильно, как только мог, чужие волосы и медленно отпрянул, позволяя телу осесть на пол с глухим стуком ударившихся колен о плитку.       Густые капли крови окропили дерево.       Равнодушный взгляд скользнул в сторону механизма, что служил для определения времени.       Два часа и пятнадцать минут.       Голос цинично шепнул смотрящему в никуда трупу:       – «Не только ты прячешь у себя козыри в рукавах.» – Вей Усянь наклонился, невзирая на прострелившую поясницу и ноги дрожь, и темно прошелестел: «И не только ты исполняешь свои обещания. Я же сказал, чтобы ты не смел прикасаться ко мне. Спешу порадовать тебя желанным забвением, жалкий пидор.»       Он с нескрываемым омерзением отбросил от себя чужую голову, позволив телу с влажным шлепком повалиться навзничь. Под упавшим затылком вмиг образовалась широкая лужа почти черной горячей крови. Палочка для еды, воткнутая в глаз, вонзилась по самую резную рукоятку, оттого ее почти не было видно – большая часть столового прибора отныне покоилась в чужом мозгу.       Вей Усянь отстраненно вытер тыльной стороной ладони алые капли со своих щек и век. Задушенный хрип сорвался с губ и растаял в звенящей тишине и начинающем распространяться запахе смерти. Потеряв источник угрозы и почуяв минутную безопасность, задрожало все: руки, щиколотки и внутренности.       Не в силах выстоять он тяжело осел на пол, сипло дыша. Вей Усянь прикрыл глаза и попытался успокоить себя, совершенно не обращая внимания на новую порцию слез:       «Он сдох…Я убил его…Во имя Небес…У меня получилось…» – истерический смех зазвучал в горле. – «У меня получилось…Гори в аду, Вень Лонвей, гори в аду…»       Не успел Вей Усянь толком вздохнуть, в дверь робко постучали. А следом, не дождавшись какого-либо ответа, в проеме показалось чуть вытянутое лицо адепта, что тихонько проговорил:       – «Второй молодой господин Вень, молодой господин Вень согласился на аудиенцию и ожидает Вас в доме Кандалов. Вы готовы…» – стоило ему увидеть обстановку, длинное и без того лицо вытянулось еще сильнее. Рука непроизвольно дрогнула, распахивая двери настежь. Адепт испуганно попятился, пораженно уставился на Вей Усяня и, врезавшись в противоположную от входа стену, заверещал на всю округу:       – «У-убийство!.. Убийство!!! Господин Вень Лонвей убит в своей спальне!!! Все сюда!!! Вей Усянь убил его, убил!!!»       Все внутри Вей Усяня заледенело, свернулось и застыло. Веки обессиленно опустились, руки, подобно рукам кающегося грешника, покорно сложились на коленях, а в мыслях оформилось совершенно очевидное и простодушное:

- «Мне конец.» -