В ожидании тепла

***

Моя ты радость и отрада, Что сердцу моему услада, Прошу, не лей ты горьких слез. Уймут же пусть дожди свои угрозы, И разойдутся в небе грозы, В душе ж наступит свой рассвет… Ты будешь счастлив, Ведь все не вечно, и Что, что золото то вечное уж не в моей груди горит? Пройдет и эта боль…

***

20 октября *** года. … Начинало холодать. …

      Что для Вас счастье? Может, богатства? Или же успехи в любимом ремесле? Любовь? Семья? Или же Вы — преисполненный альтруизма герой, сошедший со страниц книги о Небесных столпах?       Что же объединяет всех нас? Стремления. Принципы. Желания достичь своей цели.

Цель…

      Как много мы готовы положить на чашу весов, дабы достичь ее?       …Все мы хотим чего-то своего. Мы можем идти по головам, покоряя немыслимые вершины. А можем, напротив, пытаться сберечь каждый цветок, не оглядываясь на себя. Каждый из нас холит и лелеет свои принципы и личностные устои.       Мы говорим, что готовы на все во имя достижения целей и исполнения принципов. Но…       Готовы ли мы поступиться ими во имя…кого-то?..       Когда рассуждаешь о лишениях кого-то другого во имя собственного Я, то все предельно просто. Ты не колеблешься, коль встанет вопрос насчет любимого тебя. Но что, если…говорить о ком-то, кто немыслимо дорог тебе?.. Ах, это ведь уже совсем другой разговор.       Мерно застучали каблуки истертых в долгих дорогах и бегах сапог по гулкой древесине. Вокруг была сплошная мгла, не дававшая и одной возможности разглядеть окружение. Был лишь стол посреди всей этой непроглядной темени, что выделялся ярким пятном, виднеясь донельзя отчетливо — как будто кто-то повесил над ним маленькое солнышко, что было согласно освещать лишь его одного.       На столе лежал трактат. И больше ничего. Белоснежные листы, вдоль и поперек исписанные некими словами, растеклись по темно-красному дереву, привлекая к себе взор.       О чем же был этот трактат? О врачевании? Лекарственных техниках, сборе полезных трав или совершенствовании духа? А может…этот трактат намеревался поставить вставшего на край темной бездны читателя перед этим самым выбором?

Ты или ближний?

      Рассуждать о красивых подвигах легко.       Звон мечей, утонченные пируэты в облаках, смертоносные взмахи и победа над врагом.

Он не боялся такой смерти.

      Воистину, умереть в бою — честь для любого воина. Это то, ради чего он рос, учился и жил. Это его принцип, стезя.

Это его жизнь.

      Бледные подрагивающие пальцы в неверии подцепили тонкий краешек страницы, желая рассмотреть написанное поближе.       А что, если…на чашу весов нужно было поставить…все?       Показалось, будто от стола во мрак утекло две дороги. Их конечных пунктов видно не было, но он знал, куда они вели.       Один путь — донельзя простой, если думать о нем самом.       Дорога, предназначенная для воина, в которой рука не дрогнет, сжимая поклявшийся тебе в верности меч. Это свершения, это пыл схватки, что отстоит принципы и поможет защитить тех, кто дорог.       Это твои идеалы. То, к чему ты шел всю свою жизнь. Ради чего потел, стирал ноги в кровь на изматывающих тело и душу тренировках. Оружие и твои умения — ресурс для отмщения и защиты. Твое будущее, весь твой смысл, вся твоя жизнь.

Путь меча — это и есть ты. Отказаться от себя? Вздор. Но…

      Белое, потускневшее личико повернулось в левую сторону.       Его слишком часто настигали ситуации, когда необходимо было сделать выбор. Он не всегда был тяжел, а порой, даже лишен какого-то конкретного смысла. Простой выбор, важное в мелочах.       К примеру, развилка на дороге. Какой путь ты выберешь: лево или право? От принятого тобой решения зависит, придешь ты вовремя или нет; заблудишься или же выйдешь из темной, хищной чащобы живым?       Что сделать? Признаться в содеянном или же умолчать? Принять наказание или же юлить? Рассказать доверенный секрет или сохранить?       Или же отдать свое будущее кому-то другому?       Дрожащие губы в судороге исказились, а челюсти неумолимо сжались. Что ты выберешь? Пожертвуешь собой или же сохранишь успешное будущее при себе? Кто знает, как жизнь повернет. Ты талантлив, силен. Пройдет некоторое время и станешь велик. Может, даже достигнешь Небес. В твоих руках будет все то, что ты заслужил, пройдя сквозь бури и гром.       Но…что насчет него?       Человек, что бесконечно любим тобой, останется позади? Или же будет безропотно ступать подле тебя безмолвной тенью? Наблюдать за твоими победами, не в силах повторить то же, что и ты, ибо по несчастью и злому року судьбу погорел?       Что ты выберешь?

Ты или он? Отдать или сохранить? Победить или погореть?

      В этом выборе нет иного решения. Нет той третьей дороги, что помогла бы тебе сохранить все: близкого и себя. Всегда есть только два — третьего не дано.       Из горла вырвался хриплый, тяжелый смешок. Фигура тихо отпустила краешек смявшейся под её натиском бумаги и отступила от стола, замерев напротив развилки. Она замялась в секундном колебании, но сразу после решительно повернула налево, оставив правую сторону без внимания.       В конце концов, развилки всегда были его слабой стороной. И возможно, для кого-то эта слабость обернется вторым шансом и билетом в счастливое будущее, в котором, увы, ему места не будет.

***

      Они были здесь уже четыре дня.       Вень Лонвей сдержал свое слово, и им, действительно, здесь помогали, помогают и будут помогать до тех пор, пока они не встанут на ноги. Вень Цин и Вень Нин делали свою работу исправно, будучи чуть ли не лучшими врачевателями своего поколения. Цзян Чен, что очнулся в их первые минуты пребывания здесь, думал бунтовать и буйствовать, но был утихомирен игольной техникой Вень Цин и отправлен в долгое беспамятство.       Вей Усянь почти в тот же день восстановил свои физические силы, благодаря отварам Вень Цин, и, если бы не Цзян Чен, то уже давно покинул бы это место.       Дни сменяли друг друга, на удивление, относительно спокойно. Их не тревожили — как и было обещано Лонвеем. В течение этих четырех дней Вей Усянь ломал голову над решением проблемы Цзян Чена: как восстановить золотое ядро? Он думал, думал, но ничего на ум не приходило. Все же, врачевание — не его сильная сторона.       Вей Усянь подумывал спросить об этом Вень Цин, но ее искрящий пренебрежительным снисхождением и отвращением взгляд выводил из себя. Поначалу, он считал, что это из-за приказа Вень Лонвея или из-за нахождения по разные стороны баррикад, но… С Цзян Ченом она себя так не вела. Взор ее был спокоен и лишен той уничижительной эмоции. Ухаживала женщина за ним с должным уважением — как и подобает врачу. А с ним… Вещи чуть ли не швыряла — словно он был вшивой собакой!       Невольно прострелила в один из дней ассоциация: так же приняли Ван Линцзяо в Пристани Лотоса он, мадам Юй, Цзян Чен и все остальные. В сторонних взглядах было такое же отвращение — и Вей Усянь не сомневался, что в его взгляде оно тоже было. Но чего он не мог уразуметь: с чего бы Вень Цин так на него смотреть?       Стоило держать язык за зубами, ибо они были не в том положении, чтобы выяснять отношения, но в один из таких случаев Вей Усянь не выдержал:       — «Может, хватит?»       Вень Цин, что складывала иглы в маленькую шкатулочку, озадаченно вскинула брови, поворачиваясь к нему в пол-оборота:       — «Прости?»       Вей Усянь свел в негодовании брови и нарочито любезным тоном произнес:       — «Хватит смотреть на меня так.»       Вень Цин скривила губы:       — «Как «так»?»       — «Смотришь на меня, будто я шалава какая-то, что пользуется благосклонностью вышестоящих.»       Глаза Вень Цин озадаченно побегали из стороны в сторону, словно она еле сдержала на языке слова: «А что, разве не так?»       Женщина кашлянула:       — «Ну, ты же протеже Лонвея…» — она красноречиво повела бровями, заглушая смешок. — «А его покровительство заслужить…»       Вей Усянь резко перебил ее:       — «Ничего я не заслуживал! Я вообще не ебу, что это за «покровительство» такое и в чем оно заключается! Вень Лонвей сам ко мне прицепился, сказав, что я ему приглянулся. Сам начал помогать и выказывать особое отношение. Я ни о чем его не просил. Ни ранее, ни более. Это было его решение приказать вам укрыть меня и Цзян Чена.» — он сердито тряхнул головой и взмахнул руками. — «Да и с чего бы мне просить его о чем-то?!»       Вень Цин, казалось, растерялась и стушевалась:       — «Но…если он защищает тебя, то…»       Вей Усянь вскипел:       — «То «что»?! Может, объяснишь мне тогда? Вдруг, пойму, чем я ему так приглянулся!» — он едко хмыкнул, будто раздумывал. — «Неужто я заработал его покровительство, когда споткнулся на лестницах и кубарем свалился ему под ноги?»       Вень Цин заморгала и покраснела:       — «То есть, ты… Ты просто упал ему под ноги?.. И…»       Вей Усянь фыркнул:       — «Да. И больше мы с ним не разговаривали до… До падения Пристани. Все действия — его инициатива.»       Вень Цин смущенно выдохнула «О» и лицом слилась с вставками на одежде. Вей Усянь дал ей время переварить разговор и нетерпеливо гаркнул:       — «Ну так что? О чем ты подумала? И почему смотрела так, будто я стелюсь под него и являюсь копией мерзавки Ван Линцзяо?»       Вень Цин отмерла, судорожно собрала свои инструменты и вылетела из комнаты, на ходу бросив:       — «Забудь.»       Вей Усянь проводил ее озадаченным взглядом. Стоило двери захлопнуться, он фыркнул, покачал головой и подумал, что лекарь весьма странная особа.       Но тем не менее, разговор свои плоды принес. С той самой небольшой беседы она изменила свое отношение к нему: начала смотреть по-другому и вести себя с куда большим уважением. В целом, впоследствии их взаимодействие можно было назвать очень даже мирным.       Правда, у Вей Усяня более не возникало желания о чем-либо ее просить.       В комнате и без ее поддержки стояли стеллажи с огромным количеством медицинских трактатов. Потому Вей Усянь подумал, что раз он тут торчит без дела, то обязан прошерстить каждый свиток, покоящийся в этих шкафах! Он обязательно найдет способ вернуть Цзян Чену его ядро!       И…Такой способ нашелся.

Но только вот… этот способ имел слишком огромную цену.

***

      Вень Цин аккуратно постучалась и безмолвно вошла в комнату, неся в руках очередной поднос с лекарствами. Она намеревалась как можно быстрее выполнить свою работу и удалиться, дабы уделить время более насущным задачам, что входили в ее первоначальный план. Но, похоже, по-быстрому закончить свои дела здесь у нее не выйдет.       За последние дни она привыкла, что Вей Усянь зачитывается медицинскими трактатами, сидя в основании стеллажей. Но сегодня что-то изменилось. Юноша сидел с идеально прямой осанкой у маленького столика и молчал. Вень Цин не могла видеть его лица, ибо тот сидел к ней спиной. Инстинктивно подобное поведение ей показалось достаточно странным, потому она невольно напряглась и бросила:       — «Неужто успел все трактаты перечитать?» — Вей Усянь не ответил, вместо этого лишь едва-едва повернул в ее сторону голову.       Вень Цин отчего-то смутилась. Она все еще чувствовала себя виноватой, оттого что скверно подумала о порядочном человеке, потому в своей манере старалась в мелочах исправиться. Женщина вздернула бровь, ставя поднос на стол:       — «Вей Усянь, ты чего?» — да, она ко всему прочему стала звать его по имени, а не пренебрежительным «этот».       Вей Усянь, наконец, поднял на нее глаза, и Вень Цин от стоявших в них эмоций стало не по себе. Спокойный, излишне спокойный взор, что прятал на своих глубинах уйму бушующих чувств. Кожей буквально ощущались исходящие от него вибрационными волнами напряжение, боль и страх.       После некоторого молчания безмолвный юноша все же смог заставить себя тихим ломким голосом выдавить:       — «Госпожа Вень. У меня…у меня есть просьба к Вам. Прошу, отнеситесь к ней серьезно и с должным вниманием. Я…буду Вам очень признателен, если…»       В душе Вень Цин зародилось неприятное предчувствие. Она на подсознательном уровне поняла, что разговор будет донельзя тяжел и уж точно не придется ей по вкусу. Женщина вздернула бровь, медленно села и сухо полюбопытствовала:       — «И что за просьба?»       Вей Усянь потупил треснувший взгляд в стол и на несколько мгновений замолчал. Вень Цин не торопила его. И наконец, пересохшие бледные губы все-таки смогли едва различимым хриплым шепотом продолжить:       — «Как Вы наверняка знаете…у Цзян Чена нет золотого ядра…»       Предчувствие набрало оборот, заставив нахмуриться:       — «Да, знаю. И что?»       — «Вы превосходный лекарь… Я бы сказал, лучший…»       Вень Цин оборвала его метания:       — «Не тяни кота за яйца. Скажи, как есть. Что тебе надо?»       Вей Усянь сжал челюсти, опустив точно в судороге уголки губ. Пальцы судорожно скомкали ткань одежд на коленях, а брови исказились в неясных эмоциях, заставив лицо выглядеть подобно треснувшей фарфоровой вазе. Он опустил голову, не смея поднять ее от охватившего его волнения и скорби.       Но говорить все же надо было. Это единственный возможный шанс, который он обязан поймать и должным образом использовать! Один на миллион… Все или ничего. Не осталось времени на раздумья… Ну же! Не колеблись. Все уже решено.       Бледные губы приоткрылись, грудь поднялась, делая вдох, а Вей Усянь вернул внезапно твердый взгляд на лицо Вень Цин:       — «Госпожа Вень, я молю Вас. Если не поможете Вы, то не поможет никто.»       Он сглотнул вставший в горле ком и собственноручно подписал себе смертный приговор, затянув последний узелок смазанной мылом веревки на шее и качнувшись на любезно подставленной под ноги табуретке:

— «Пересадите Цзян Чену мое золотое ядро.»

***

      Вень Цин резко вскочила, грубо отрезая:       — «Нет!»       Вей Усянь вздрогнул и оторопело выдохнул, потерянно глядя на нее:       — «Нет?..»       Вень Цин глубоко зажмурилась, подняла в капитулирующей позиции руки, отошла от стола в сторону выхода, на ходу обрубая:       — «Нет и еще раз нет! Подобная операция — один лишь сплошной риск, ибо является чистой гипотезой! Я не возьму на себя такую ответственность. Забудь. Существует множество разных факторов того, что может пойти не так!.. Это… Смирись, наследник Цзян — калека. Не видать ему заклинательства и пути меча как своих ушей.»       — «Н-но…»       Вень Цин уколола его взглядом и холодно отчеканила:       — «Я все сказала.» — и нарочито скорым шагом отправилась прочь, но бросившийся ей в ноги коленопреклоненный Вей Усянь этого не позволил:       — «Госпожа Вень!» — он ударил пол лбом, подобно рабу склоняясь и отчаянно моля: «Госпожа Вень! Молю! Вы моя единственная надежда! Если не Вы, то… То Цзян Чен пропал!» — Вей Усянь как в бреду замотал головой, елозя челом по дереву. — «Я не могу оставить это просто так! Я…Вы ничем нам не будете обязаны в случае провала! Я беру ответственность на себя! Умоляю, госпожа Вень!»       Вень Цин скривилась и гаркнула:       — «А ну встань! Чего коленями да лицом пол протираешь?! Я все сказала. Я не буду делать эту операцию. Она полна недочетов и построена на одной лишь теории, не имея под собой экспериментально доказанного фундамента! Забудь, забудь и еще раз забудь!» — она замахала на него руками и стремительно полетела в сторону выхода, обходя его.       Вей Усянь тонко задрожал, ломано сел и, уже не скрывая своих слез, плаксиво взвыл:       — «Госпожа Вень!» — и что-то в его голосе заставило сердце Вень Цин дрогнуть, а ее саму — остановиться и обратиться в слух. — «Молю, госпожа!» — Вей Усянь сорвался на горький плач. — «Для… Для Цзян Чена заклинательство — все! Он…он жил искусством меча, постоянно тренировался, намереваясь достичь небывалых высот! Он не переживет эту потерю…» — Вей Усянь отчаянно замотал головой. — «Не переживет! Он уже потерял к жизни интерес… Я не могу потерять его! Пожалуйста, госпожа Вень!»       Вень Цин глубоко нахмурилась, сжимая зубы и борясь со своей природной эмпатией. Она стойко вознамерилась уйти, даже схватилась за дверную ручку, но следующие наполненные небывалыми страданием, печалью, сердечными терзаниями и отчаянием слова выбили у нее из-под ног почву, заставляя усомниться в принятом решении:       — «У-у В-вас же т-тоже есть младший брат-т… Вы должны понять меня! Должны понять, почему я поступаю так! Неужели…н-неужели В-вы не поступили бы так же?!» — он усмехнулся сквозь слезы и вставший в горле ком. — «Поступили бы… Поймите меня, молю… Пересадите ему мое золотое ядро…»       Вень Цин опустила голову, а рука с силой сжала дверную ручку. Она скрипнула зубами и резко гаркнула:       — «Нет!» — дверь с оглушительным треском раскрылась и точно так же закрылась, оставляя всхлипывающего Вей Усяня в одинокой тишине.       От грохота он вздрогнул, а после прерывистые громкие всхлипы запели из его груди. Юноша упал на сложенные на полу ладони. Его тело с кончиков пальцев на ногах до макушки крупно задрожало. Зубы звонко застучали друг о друга. Легкие принялись судорожно сжиматься, лишая Вей Усяня кислорода и возможности сделать нормальный вдох.       Пальцы на руках поджались, царапая лакированное покрытие, а сухие губы в сумасшедшем горьком помешательстве зашептали в пустоту, уповая на то, что слова достигнут ушей конкретного адресата:       — «Прости меня, маленький братец… Лисеныш не справился… У меня…у меня больше нет идей… Я не знаю, как тебе помочь…»       Прислонившаяся по другую сторону к двери Вень Цин с силой сдавила в руках отобранный у Вей Усяня в спешке трактат об операции и тотчас унесла себя прочь от чужой трагедии с тяжелым грузом на сердце.

***

      Вей Усянь был совершенно потерян.       Ему так хотелось помочь Цзян Чену! Сделать для него что угодно, дабы вернуть возможность встать на путь меча!.. Но он не мог. Не справился. Последний шанс утек сквозь пальцы многочисленными песчинками и оказался смыт бушующими волнами реальности.       Вей Усянь сидел на краю кровати и потухшими глазами рассматривал совершенное в своей равнодушной безмятежности лицо. Болезненная бледность исчезала, уступая место относительно здоровому румянцу; дыхание перестало сопеть и хрипеть; тени под глазами стали меньше, но все же никуда не делись — все-таки такие раны быстро не проходят.       В комнате, оказывается, все это время было зеркало. Удивительно, что Вей Усянь только сейчас его заметил. Делать было все равно нечего, потому он решил впервые за несколько дней взглянуть на свой внешний вид и обомлел.       Лицо осунулось, сделавшись худым и вялым — не было уже той живости и кипучести, что была ему присуща. По всей видимости, пережитые события и потери нашли способ оставить на нем свой след. Серость стала его извечным спутником и смотрелась донельзя несуразно на все еще загорелой благодаря солнечным ваннам Юньмена коже, что раньше блестела от искрящей в нем жизни, а сейчас приобрела неприятную сухость.       Волосы разметались в беспорядке, даже несмотря на то что шнурок туго связывал их. Глаза покраснели и опухли от пролитых за последние дни слез, под ними пролегли после бессонных ночей глубокие синяки и мешки, отчего проносилась в сознании ассоциация с ходячим мертвецом.       Но что было особенно примечательным: ощутимо изменился взгляд. Раньше он неизменно сиял. Что бы ни произошло — все едино. Даже в пещере Черепахи-Губительницы — Вей Усянь был уверен — он сиял. Покойная матушка часто сравнивала своего Сянь-Сяня с маленькой звездочкой, что не потухнет даже в жестоком беспроглядном мраке.       И вот они погасли.       Вей Усянь шмыгнул от защекотавшей нос колкости. Он поднес руку, дабы почесать его, но задел щеку и обнаружил неожиданную влагу. Юноша заморгал, отчего лицо увлажнилось сильнее. Это заставило его присмотреться внимательнее и осознать, что он плачет. Опять.       Зубы скребнули друг об друга, и в груди поднялась бессильная злость на себя. Почему он столь часто плачет? Слабак! Сколько же можно лить слезы?!.. Надо что-то делать! Да… Надо… Только вот… Что?.. Что ему делать?       Скрипнула дверь, отвлекая его от тяжелых мыслей. Вей Усянь быстро стер признаки своей слабости с лица и обернулся.       На пороге нерешительно застыла с суровым выражением Вень Цин, что нервно сжимала бортики подноса с размещенными на нем фарфоровым чайником и пиалами. Женщина замерла, не решаясь войти, но и не уходя. Ее взгляд метался из стороны в сторону, не зная за что зацепиться. Она наткнулась мельком на Вей Усяня, что бесцветно смотрел на нее. Однако стоило ему заметить её неординарное поведение, на дне что-то заискрило. Может, то была…надежда?       Вень Цин кашлянула и буркнула:       — «Чаю?»       Вей Усянь сипло прошептал:       — «Можно.»       Вень Цин отрывисто кивнула, прошествовала к столику, разместила на нем поднос и молча села, ожидая Вей Усяня. Юноша понятливо и без промедлений опустился напротив. Женщина внимательно всмотрелась в его лицо, по-прежнему не зная с чего начать. Вей Усянь не торопил.       С минуту помолчав, она тряхнула головой, дернула бровями и принялась суетливо наливать чай. Тот был на удивление — или нет — неплох. Горячий, приятно пахнущий он растекался по горлу, стекая вниз, в самое сердце, и прогоняя холод. Кажется, то была успокаивающая настойка.       Вень Цин поболтала напиток в пиале и тихо начала:       — «А-Нин всегда был застенчивым мальчиком. И вместе с этим…у нас…не то чтобы дружный клан. Напротив, невероятно жестокий. Здесь слабаков не любят и не жалуют. Иногда я боюсь, что если со мной что-либо приключится, то он не сможет за себя постоять.» — она замолчала, но лишь за тем, чтобы отпить немного чая, и продолжить. — «Ты спросил меня: поступила бы я так же, как и ты? Решилась бы так же отчаянно просить о пересадке ядра?» — Вень Цин опустила взгляд. — «Думаю, я бы не просила.»       Вей Усянь озадаченно уставился на нее, но Вень Цин опередила его мысли и слова:       — «Я бы приперла того, кто был бы моей единственной надеждой, к стенке и любыми способами заставила помочь мне. Я думаю… Мне было бы все равно, с какими рисками эта операция сопряжена. Я…» — она покачала головой. — «Как ты и сказал. А-Нин мой младший брат. И ради него я пойду на все.»       Вень Цин в упор посмотрела на него:       — «Я верю, для тебя риск — ничто. Тебя цепляет сама возможность, ибо та, как спасательная соломинка для утопающего… Но ты… понимаешь, что это будет значить?..»       Вей Усянь воспылал духом, и взгляд вновь приобрел тот самый блеск. Он, не веря собственным ушам, солнечно улыбнулся, отчего лицо озарилось прежними красками, даже сухость и бледность кожи и тени пролегшие под глазами нисколько не портили его вид:       — «Меня не волнует это. Если есть шанс помочь Цзян Чену вернуть его ядро, я без колебаний воспользуюсь им.» — он затоптался на месте. — «Госпожа Вень, я не буду сожалеть о содеянном. Если понимаете меня, то… Нет нужды объяснять мои мотивы.» — с губ слетел беспечный смешок. — «Главное, что Цзян Чен вновь будет счастлив и встанет на путь меча.»       Вень Цин неуверенным взглядом уставилась на него и пробубнила:       — «Но…а как же ты?..»       Вей Усянь с неизменной улыбкой простодушно ответил:       — «А я? А я переживу.»

***

      Вот на этом было и порешено. Вень Цин пообещала, что проведет операцию, и сделает так, чтобы ее успех вырос с пятидесяти процентов до максимально возможного.

***

24 октября *** год. Начинало холодать, но собственное тепло еще грело. …

      Вей Усянь и все еще пребывающий в беспамятстве Цзян Чен прибыли в один из маленьких поселков близ Илин.       Благодаря поддержке Вень Цин и Вень Лонвея, да и просто при помощи собственных средств, он смог отыскать домик, в котором они с Цзян Ченом могли остановиться на период этой их «кампании».       Так как Цзян Чен был вырублен медицинской иглой, Вень Цин пояснила, каким образом нейтрализовать ее действие. Руководствуясь выданной инструкцией, Вей Усянь уложил постепенно просыпающегося Цзян Чена на единственную кровать в их домике и вышел на кухню, дабы приготовить им завтрак.       По возвращении он обнаружил, что тот уже бодрствует и безразличным взглядом созерцает потолок. Вей Усянь это никак не прокомментировал, лишь спокойно опустился подле маленького столика на циновку, поставил две миски с рисом и нейтрально протянул:       — «Тебе особое приглашение нужно? Идем есть. Рис скоро остынет.» — Цзян Чен ничего ему не ответил, даже не моргнул в его сторону.       Вей Усянь тяжело вздохнул и, нацепив на лицо солнечную безмятежную улыбку, прощебетал:       — «Маленький братец. Пойдем есть. В противном случае мне придется кормить тебя в самом деле как маленького с ложечки.»       Цзян Чен лишь благодаря подобной угрозе удостоил его тихим:       — «Какой смысл в приеме пищи?»       Вей Усянь надул губы, промычал что-то задумчивое, попутно делая пробу приготовленного им риса, после недовольно хмурясь и подсыпая в свою тарелку куда больше приправ, и весело промурлыкал, словно говоря о погоде:       — «Смысл? Ну, к примеру, если ты не поешь, то не сможешь пойти со мной в дальний путь, дабы восстановить золотое ядро.»       Цзян Чен тупо моргнул и, приподнявшись на локтях, переспросил:       — «Что ты сказал?»       Вей Усянь с рассеянным выражением лица обернулся к нему и прощебетал:       — «А? Со слухом проблемы?» — он по-птичьи склонил голову, сощуривая в любимой манере глазки, и протянул: «Мне лень повторять тем, кто не хочет пробовать мои старания.»       Вей Усянь напыщенно вздернул подбородок, поудобнее перехватывая тарелку и вонзая в рис палочки, и возмущенно воскликнул:       — «Все утро на кухне простоял, дабы сварить рис приемлемой остроты во имя соблюдения диеты моего маленького братца, а он отказывается есть! Ишь какой!»       Взгляд Цзян Чена несколько приобрел осознанность. Он взволнованно сел на кровати и, комкая одеяло, с все набирающим частоту колебаний голосом воскликнул:       — «Ты сказал… Ты сказал… Восстановить мое золотое ядро?!»       Вей Усянь что-то рассеянно мыкнул, продолжая трясти баночкой со специями, кои, очевидно, в ней закончились. Поняв, что его затея провальная, он забурчал и лениво поднялся, дабы насыпать еще из ближайшего шкафчика, поворачиваясь к Цзян Чену спиной. Тот не в силах справиться с переполнявшими его чувствами подскочил, но пошатнулся на ослабших ногах. Лишь тогда Вей Усянь удостоил его словом:       — «Не торопись. Успеется. Садись и ешь, негодник.»       Цзян Чен тяжело задышал, уселся за стол и, тупо глядя на рис, прошептал:       — «Вей Усянь, ответь… Ответь, ты…правда, сказал, что знаешь, как восстановить мое золотое ядро?»       Вей Усянь отстраненно подбросил мешочек с паприкой, промычал нечто согласное, пустым взглядом изучая ассортимент, но солнечная беззаботная улыбка не покинула его уст:       — «Ага, именно это я и сказал. Восстановить твое золотое ядро. Коль мой маленький братец жаждет подробностей, то пусть сидит и жует. Иначе я обижусь.» – Цзян Чен заморгал, а после принялся невероятно интенсивно поедать рис, забыв при этом взять палочки как должно.       Вей Усянь нашел то, что искал, с силой моргнул, прогоняя из своих глаз печаль и мрак, и вернулся назад к Цзян Чену, лучась и сияя как всегда. Он пропел, подпирая подбородок кулаком:       — «Ай-я, Цзян Чен…ты бы хоть палочки что-ли нормально взял. Кто ж так их держит? Где твои манеры? Позорник.»       Цзян Чен сверкнул на него возмущением исподлобья и между порциями пробурчал:       — «Рассказывай.»       Вей Усянь тяжело вздохнул, картинно сокрушаясь:       — «Ну что ж ты за человек такой, меркантильный!.. Ладно, слушай. Я долго думал, как восстановить твое ядро, и вспомнил, что когда был совсем маленьким, то моя мама говорила об одной горе в Илине, на которой живет знаменитая Баошань Саньжэнь, к которой я могу обратиться, коль понадобится помощь. Так вот…» — он провел пальцем по поверхности стола. — «Я знаю, где эта гора.»       Цзян Чен поперхнулся:       — «Но разве ты не говорил, что не помнишь ничего из своего детства?»       Вей Усянь с важным видом распушил хвост:       — «Тц, конечно, не помню, но ради тебя вспомнил. Знаешь, как у меня болела голова?! Я выуживал из недр своей памяти осколки воспоминаний, дабы тебе помочь…» — он упрекнул. — «А ты рис мой есть не хочешь! Даже словом не удостоишь…»       Цзян Чен проскрипел:       — «Да вкусный рис, вкусный. Лучше скажи…»       Вей Усянь перебил:       — «Да, да. Баошань Саньжэнь в самом деле может восстановить твое ядро. Да, ты в самом деле сможешь вернуться на путь меча. И да, я отведу тебя туда. И нет, я не шучу. Это, пожалуй, слишком даже для меня. Ну так что, я могу поесть спокойно?»       Цзян Чен отложил пустую тарелку в сторону и воззрился на него полными воодушевления и жизни глазами:       — «Давай. Доедай и отправимся.»       Вей Усянь лениво отмахнулся:       — «Не-а, отправимся завтра. Сегодня надо еще обговорить детали, собраться в дорогу и восполнить силы. Ты в отключке с неделю провалялся, негодник! А я на ногах стоял и ночами не спал, вокруг тебя крутился, зараза…»       Цзян Чен показал ему язык и, уткнувшись в пиалу с чаем, пробурчал:       — «Спасибо. Лисеныш.»       Вей Усянь отмахнулся:       — «Прибереги свои слащавые слова на мое восемнадцатилетие.»       Цзян Чен сделал большие глаза:       — «Точно… У тебя День Рождение совсем скоро… А…какой сейчас день?»       Вей Усянь «ходиками» побегал по потолку и задумчиво протянул:       — «Кажется, двадцать четвертое.»       Цзян Чен потрясенно свистнул:       — «Долго же я дрых. Всего неделя осталась!.. Так мало…»       Вей Усянь кивнул, старательно проигнорировав прострелившую сердце при этой информации тревогу:       — «Да. Совсем мало времени осталось…»

*** 25 октября *** год. Начинало холодать, но собственное тепло еще грело. …

      Вей Усянь с силой хлопнул Цзян Чена по плечам, стоило ему завязать на чужих глазах непроницаемую черную ленту:       — «Так! Ты все запомнил?»       Цзян Чен послушно повторил:       — «Я Вей Ин, сын Цаньсэ Саньжэнь, Сжигающий Ядра уничтожил мое ядро, прошу наставницу помочь мне.»       Вей Усянь удовлетворенно кивнул:       — «Верно. Что еще?»       Цзян Чен задумался и продолжил:       — «Ни в коем случае не снимать повязки, не запоминать дорогу, не любопытствовать. Быть послушным.»       Вей Усянь потрепал его по голове:       — «Умничка. А теперь…» — отчего-то Вей Усянь испытал острое желание обнять его. И он не стал отказывать собственным рвениям, потому тотчас обхватил Цзян Чена руками и крепко прижал к себе.       Цзян Чен удивился:       — «Лисеныш? Ты чего?»       Вей Усянь уткнулся ему в шею:       — «Не знаю…просто…захотелось тебя обнять.»       Цзян Чен выдохнул «А» и прислонился щекой к его макушке, отвечая на объятия. Наконец, Вей Усянь отстранился и весело пропел:       — «Ну… Вот тебе мой подарок на День Рождения. Ты уж…постарайся, мой маленький братец, и приготовь что-то покруче моего.»       Цзян Чен пихнул его в бок:       — «А ну цыц! Ишь чего удумал, откосить планируешь от подарка?!» — он напыщенно вздернул нос. — «И не мечтай! Я все еще жду годовой запас фиников.»       Вей Усянь не преминул возможностью щелкнуть его по нему:       — «А ты не думал, что они испортятся? Годовой запас фиников ему…» — он развернул Цзян Чена по направлению к дороге в горную вышину и легонько подтолкнул. — «Все, иди давай.»       Цзян Чен встревоженно кивнул и, покрепче вцепившись в палку-трость, медленным шагом поплелся вверх.       Вей Усянь весело замахал ему вслед, по-лисьи щебеча:       — «Цзян Чен! Будь аккуратнее там! Жду благих вестей в поселке подле горы! Ты уж постарайся управиться до тридцать первого числа!»       Цзян Чен отсалютовал ему двумя пальцами от виска на прощание и поплелся дальше.       Стоило ему отойти достаточно далеко, вся какая бы то ни была веселость покинула выражение Вей Усяня; взгляд утратил краски, а эмоции выровнялись. Он плавным движением развернулся и поспешил подняться по другой дороге на всю ту же гору.

***

      Кусты зашуршали под его пальцами. Солнце заставило непроизвольно зажмуриться и взметнуть руку к глазам. Ароматный дымок забрал палку-трость из крепко стиснутых ладоней Цзян Чена и уронил где-то поблизости. Сонный господин пошатнулся и повалился в объятия подоспевшего юноши, что отправляться вслед за ним в царство снов не спешил.       Вень Цин степенно сняла шляпу доули с повешенной на нее вуалью и протянула:       — «Ты уверен?»       Вей Усянь аккуратно опустил Цзян Чена на циновку и твердо ответил:       — «Да. Без сожалений.»       Вень Цин в последний раз смерила его неоднозначным взглядом и кивнула:       — «Тогда готовь себя и его к операции. Скоро начинаем.»       Вей Усянь взволнованно вздохнул, отрывисто кивая, потер руки, вытирая выступивший пот, присел и раздел Цзян Чена по пояс. После отошел на соседнюю «койку», сел, обнажился по пояс сам, принял позу лотоса и попытался успокоиться. Вень Нин принес пиалы, инструменты, бинты, растворы, снадобья, подушку, одеяла и с последней партией доставки обеспокоенно спросил:       — «Молодой господин Вей, вы в порядке?»       Вей Усянь отстраненно мыкнул:       — «Мгм.»       — «Не волнуйтесь. Все будет хорошо.»       — «Не волнуюсь.»       Вень Цин вставила шпильку:       — «Ага. Видно. Настолько не волнуешься, что поджилки трясутся.»       Вень Нин воскликнул:       — «Сестра!»       Вень Цин в знак капитуляции подняла руки:       — «Молчу, молчу.»       Едва завершились приготовления, она посерьезнела и велела:       — «Ложись.» — она натянула перчатки, а после принялась указывать Вей Усяню необходимую траекторию и последовательность. — «Голову обязательно размести так, чтобы не пережимало шею и было удобно. Волосы выправь, дабы не мешали тебе и не доставляли дискомфорта. Возможности убрать их не будет. Выпрямись, вытяни вдоль тела руки, ноги. Мы их свяжем, чтобы ты не нанес в порыве боли вред себе или нам.»       Вей Усянь согласно хмыкнул и сделал как было велено. Уже после он зашипел, когда ремни больно стянули запястья и щиколотки, но промолчал, понимая, что дальше будет только хуже.       Его грудь часто вздымалась и опускалась — настолько часто, что Вень Цин гаркнула:       — «Ну-ка! Спокойнее! Вдох, выдох и спокойно. Я понимаю, страшно, но ты сам выбрал это. Чем меньше ты нервничаешь, тем меньше боли.»       Вей Усянь быстро кивнул и глубоко зажмурился, не в силах должным образом справиться с эмоциями.       Вень Нин разместился по левую сторону от него, Вень Цин — по правую.       В нос ударил характерный запах медикаментов и железный — инструментов. Вспотевшие ладони крепко-крепко вцепились в простыни циновки, чуть ли их не разрывая — Вей Усяню на секунду подумалось, что во время операции от переизбытка боли они все равно будут порваны.       Живот опалило колким холодом спирта и защипало, отчего тот непроизвольно задергался от прерывистого вздоха.       Вень Цин шепнула:       — «Так… Спокойно…» — голос ее дрожал от тщательно скрываемого волнения. Похоже, ей тоже было тяжело переживать эту операцию. — «Держись. Я постараюсь не затягивать.»       Вей Усянь в который раз кивнул, закрывая глаза, дабы не видеть происходящего с его телом. Но спустя секунду приоткрыл один, ибо более ничего не происходило. А было тихо потому, что Вень Цин задумчиво всматривалась в его лицо. На вздернутую бровь она цинично пропела:       — «А-Нин, тащи кожаный жгут. Рот еще повяжем. А то зубов не досчитается и языка.»       Вень Нин отрывисто кивнул, бросился куда-то в сторону и спустя секунду вернулся, протягивая сестре в руки кожаное изделие:       — «Вот.»       Вень Цин мельком окинула его взглядом и бесстрастно фыркнула:       — «Подойдет.»       Вей Усянь гулко сглотнул и покорно приоткрыл рот, дабы туда вложили большой кусок искусственной кожи. Та на вкус оказалась очень неприятной. Хотелось тотчас выплюнуть противный материал, но, увы, необходимо было терпеть. Всё же сейчас ему предстояло кое-что похлеще отвратительного вкуса кожи у себя во рту.       Вень Цин продолжила руководить:       — «Расслабься.»       Вей Усянь собрал все свои силы в кулак, и мышцы покорно растеклись по циновке.       Вень Цин не сказала более и слова, лишь сделала краткий вдох, красноречиво мигнув Вень Нину, и занесла скальпель.       Переживать острые ощущения с закрытыми глазами — такая себе идея, ибо делает краски впечатлений много ярче, но, увы, по-другому переносить происходящее не выходило.       Живот невесомо царапнуло лезвие скальпеля, оставляя на загорелой коже ровный размашистый разрез, что тотчас назойливо зазудел. Посередине надреза, чуть выше пупка, скальпель опустился вновь, дабы углубиться.       Вей Усянь поморщился, пальцы ломано подогнулись, но он заставил себя грузно выдохнуть сквозь крепко сжатые зубы и расслабить тело.       Заход один. Заход два. Заход три. Все глубже и глубже. Железный скальпель разрезал мышцу за мышцей, ткань за тканью, волокно за волокном, раскрывая его внутренности все более явно.

Больно…

      Разрезанный живот ныл, заставляя рассудок неметь. С губ слетали жалобные хрипы и тяжелое дыхание. Кулаки до хруста сжались, а ремень до боли впился в запястья, благодаря напряжению мышц.       В разрез опустили два ледяных щипца, что заставили крупно вздрогнуть Вей Усяня и — недовольно зашипеть Вень Цин. Они ощутимо для натянутых нервов сцепили края кожи и потянули в сторону, раскрывая рану шире.       Вей Усянь взвыл, а по вискам потекла соленая влага. Вдохи и выдохи участились.       Вень Цин между делом шептала:       — «Спокойно, Вей Усянь, спокойно…»       Когда площадь обзора была увеличена, скальпель смог продолжить свое погружение.       Теперь уже куда больше слоев подвергались насильственному проникновению. Холодные капли пота выступили на лбу Вей Усяня. Ступни выгнулись и уперлись заледеневшими пальцами в край циновки. Персты ломано изогнулись и до хруста волокон вцепились в простыни — и кажется, ткань с правой стороны все же порвалась. Зубы с силой сжались, оставляя глубокие борозды на сложенном в несколько слоев ремне. Вены выступили на челе, висках и шее. Он выгнулся, и Вень Цин тотчас отняла скальпель:       — «Дыши.» — следуя за ее властным голосом, Вей Усянь цеплялся за самоконтроль, свою силу воли и успокаивал тело и разум.

Во имя Небес…как же медленно… Больно…

      В ушах звенело от напряжения и натянутых нервов. Кажется, когда они дойдут непосредственно до ядра, он сойдет с ума.       Железо сделало новый надрез — ткань, повинуясь ее ледяному языку, разошлась в стороны.       Вей Усянь взвыл.       — «Терпи…»       Следом живот опалило невыносимым жаром, заставив его глухо закричать. Под плотно смеженными веками заплясали ярко-красные мазки. Он гулко опустился обратно на циновку, ударившись лопатками и тяжело, загнанно дыша.       Вень Цин уведомила:       — «Терпи. Ядро. Дошли.»       Организм представляет собой донельзя целостный и взаимосвязанный механизм. Каждый орган оплетен нервами, сосудами и прочим. И золотое ядро, что, казалось бы, приобретенная часть тела, было не исключением. Напротив, оно защищалось лучше, нежели то же самое сердце.       Сияющий маленький шарик, что источал невозможный пыл и жар, был оплетен плотной сетью множества нервов; достать его оттуда — весьма тяжелая задача. Но обязательная.       — «Вдох.»       Вей Усянь послушно вдохнул и следом завыл.       Необходимо было аккуратно «выпутать» ядро из плотной сети и «открепить» так, чтобы не привести к летальному исходу.       Вень Цин пинцетом аккуратно подцепила один из и отодвинула в сторону. Вей Усянь вслед за движением инструмента чуть не дернулся сам — но у него и не вышло бы, ибо ремни держали его крепко.       Сквозь сжатые зубы и жгут он завыл протяжным воем.       Вень Нин уселся над его головой, обхватил щеки своими прохладными руками и успокаивающе залепетал:       — «Молодой господин Вей! Молодой господин Вей…прошу, к-крепитесь, ш-ш-ш, в-вы отлично держитесь! П-понимаю, Вам очень больно, но… Вы об-бязаны постараться!.. Вы же сильный!.. Вы справитесь… Давайте, вместе с-со мной: вдох, выдох, вдох, выдох. Ч-чем меньше в-вы напряжены и б-боитесь, тем меньше будет боль!.. Давайте, итак, р-раз-два!»       Вей Усянь с приглушенным плачем открыл глаза, отчего крупные капли стремительно стекли по вискам, окропляя циновку, и, насколько позволяли ремни, кивнул. Следуя за голосом Вень Нина, он сначала быстро дышал через нос: вдох, выдох; после уже стал несколько медленнее, напитывая легкие и мозг кислородом и успокаивая резво скачущее сердце.       Моментами он вскрикивал — высоко и протяжно или глухо и кратко, почти сходя на рычание раненного зверя. В голове было донельзя пусто. Все мысли стеклись к одной лишь ране в его животе. К золотому ядру, что сейчас неимоверно ярко горело, освещая Вень Цин его внутренности и разгоняя опустившуюся на гору ночь.       Странно…вроде бы только что был день?.. Неужели прошло столько времени, раз уже стояла глухая темень? Он даже не заметил…       Золотое ядро — Вей Усянь решил сконцентрировать свое внимание на нем, рассматривая, — полыхало ярко-красными цветами, распуская мягкий градиент по атмосфере. От него в нос ударил невыносимый жар, оттого проскочила ассоциация с миниатюрным солнцем — такое же ослепляющее и горячее.       Взгляд невольно отполз от самого ядра, и Вей Усяню стало до безумия дурно.

Кровь… Сколько крови… Мерзко…

      Жировая прослойка, мышцы, что подверглись давлению острого языка скальпеля, нервы, сосуды… Золотое ядро находилось в нижнем даньтяне, оттого во время операции выходило рассмотреть плотный моток кишок, часть желудка и поджелудочную.       Вей Усянь думал, что за время схваток с нечистью и псами клана Вень он успел привыкнуть к крови и виду внутренностей — что уж говорить, ему не раз приходилось потрошить дичь. Но…одно дело потрошить дичь, убивать врагов и нечисть, и совсем другое, когда ты видишь собственные внутренности в столь откровенном разрезе!..       Не сказать чтобы он был из впечатлительных людей, но…       Его глаза угрожающе закатились и помутнели. Вень Нин, заметив это, вскрикнул и дернулся, отвешивая ему ощутимую пощечину. Вей Усянь вздрогнул, делая резкий вдох, и сквозь ремень закашлялся.       Бедный Вень Нин весь побелел и испуганно залепетал:       — «Ой… Молодой господин Вей! Простите, я…»       Вень Цин оборвала его:       — «Хватит орать. Правильно сделал. Ему нельзя отключаться.» — она гулко сглотнула, медленно выдыхая. — «Продолжаем.»       Пинцет. Новый нерв. В сторону. Боль. Вой, срывающийся на визг.

Больно, больно, больно, больно, больно, больно… Прошу!.. УМОЛЯЮ…Пусть это закончится… Пусть закончится, как можно быстрее!.. Я не могу больше…

      Слезы застилали глаза неприятной пеленой и жгли глаза. Хотелось их сморгнуть либо же стереть. Но увы, таковой возможности не было, ибо руки крепко-накрепко стягивал тугой ремень. В ушах звенело, а кости, казалось, налились свинцом от напряжения, ломоты и боли.       Вей Усянь не понимал, где находится и сколько прошло времени. В беспамятстве он повернул голову налево — туда, где мирно лежал в отключке Цзян Чен, что не ведал о том, какие страдания переживает ради него его Лисеныш.       Прохладная рука приятно легла на лоб:       — «П-потерпите, молодой господ-дин Вей, осталось совсем чуть-чуть.»       Глаз мазнул солнечный блик.       Вот как?.. Уже день?..       Вей Усянь взвыл, когда очередной нерв оказался оттянут в сторону. Медленно…слишком медленно…

Как же больно…

      Не хватало воздуха. Все тело, казалось, скоро — если не уже — начнет вибрировать от натуги и пламени агонии, что охватило его… Сколько часов назад? Может, уже даже дней?.. Он не знал, сколько точно прошло времени.       Создавалось ощущение, будто уже не только он воет, но и все естество звучит с ним в унисон.

Я больше не могу… Хватит… Больно… Я не могу… Я сойду с ума…

      А слезы все лились и лились… Точно Вей Усянь был бездонным колодцем.       А ведь правда… За всю свою жизнь он толком не плакал. Лишь изредка случалось что-то такое, что могло заставить его заплакать. И то, ненадолго.       Неужто наступил час, когда пришло время наверстывать упущенное?..       Вей Усянь закричал — даже жгут не помог заглушить его вопль боли и последовавший за ним полустон.       Вень Цин отстраненно шепнула:       — «Терпи…»       Когда Вей Усянь в который раз вынырнул из болевого сумасшествия и осознал себя, то обнаружил, что красные блики снова бешено танцуют под смеженными веками.       Золотое ядро вновь безудержно сияло своим одухотворенным светом, озаряя все вокруг — но теперь его света было больше; все нервы оказались отодвинуты в сторону, отчего можно было детально рассмотреть поверхность ядра, его сердцевину и невероятные, ни на что не похожие кленово-красные ореол и лучи.       Вей Усянь приоткрыл тяжелые веки и из-под густого покрывала ресниц невольно залюбовался мягким свечением того прекрасного, что питало его меридианы пылкой ци и грело тело. Вень Цин тоже не смогла устоять и на секунду застыла, стоило ей детально узреть настоящее золотое ядро.       Воистину, маленькая звездочка… Или солнышко…       Она глубоко вдохнула запах жара, духовной ци, крови и спирта и прошептала:       — «Дело за малым. Самое страшное позади. Осталось лишь «открепить» — а это не самое долгое. Почти закончили. Последний рывок. Держись.» – Вей Усянь насилу кивнул и попытался расслабиться.       Вень Цин, убедившись в содействии и сознательности пациента, занесла скальпель и поднесла его к первому «креплению», а второй рукой принялась воздействовать собственной духовной энергией, дабы ядро от диссонанса давлений и внутренних перебоев не повредилось и осталось в неизменном состоянии.       Вскрик. Первое «крепление» пройдено. Но что-то изменилось.       Если весь ход операции, не считая вопли Вей Усяня, был мерным и беспроблемным, то сейчас что-то стало определенно не так.       Живот и до этого горел, но сейчас он запылал так, что стало нестерпимо больно, и Вей Усянь заорал так, как никогда до этого: истошно, пронзительно, жалобно.       Жар перешел от живота по меридианам в каждую часть и клеточку его тела, заставив гореть, будто в самом настоящем огне. Свет стал ярче. Много ярче. Невыносимо ярко. Да так, что свет стал обжигать кожу, грозясь оставить достойные ожоги.       Вень Цин и Вень Нин закрыли лица. Женщина прошипела:       — «Какого хера?!.. Почему?.. Почему так жжет?!»       Вей Усянь был в неменьшем состоянии шока. Но интуиция дала нужный ответ. Он сбивчиво прогудел, стуча зубами:       — «Яд-дро…с-сопр-ротивл-ляетс-ся… Н-не…н-не позволит в-выр-рвать с-с-себ-бя из орг-ган-низм-ма х-хоз-зяин-на…»       Вень Цин опешила:       — «Сопротивляется?!.. Что… Что это значит?!» — она вскрикнула, когда поток духовной энергии полоснул ее по руке, задев скальпель и расплавив его по самое основание.       Вей Усянь выгнулся, вонзая пальцы в циновку и истошно крича.       Луч отделился от общего потока и ударил в удерживающие Вей Усяня путы, отчего ремни оказались в мгновение ока испепелены, а он сам получил свободу. Его выгнуло сильнее.       Вень Цин, поняв, что теряет контроль, сжала зубы и с глухим рычанием собрала духовную ци в левой руке, надавливая на золотое ядро, а второй рукой — также с энергией — изобразила «хватательный» жест и начала осторожно тянуть ядро на себя.       Но тому это, очевидно, не понравилось. Свет стал еще ярче, крик Вей Усяня — громче.       Вень Цин глубоко свела брови и гаркнула Вень Нину:       — «Держи его!»       Вень Нин тотчас обхватил Вей Усяня, севшего благодаря резкому движению Вень Цин, за руки, твердо удерживая на месте. Женщина потянула на себя сильнее, но ядро не желало уступать, оттого сильнее «закрепилось» в организме своего хозяина.       Вей Усянь в бреду завизжал:       — «ВЫРЫВАЙ ЕГО!!! ВЫРЫВАЙ…»       Вень Цин крикнула:       — «Как я его тебе вырву!!! Оно не поддается… Блядство!»       С ядром нужно было действовать аккуратно, иначе оно могло разрушиться или исказить свойства — тогда бы все чаяния пошли бы насмарку!       Ядро бушевало и буйствовало. Оно начало стягивать к себе пространство, становясь похожим на черную дыру. Вокруг закружили слои атмосферы, закручиваясь в маленький вихрь.       Вей Усяню казалось, будто его разрывает изнутри. Кости гудели так, словно намеревались раскрошиться. Сердце ухало в груди так часто, словно еще секунда подобного темпа и оно взорвется!       Он в обессиленном гневе зарычал, хватая Вень Цин за запястье правой руки. Та недоуменно подняла взгляд, и Вей Усянь на секунду застыл, ибо увидел в отражении ее глаз свое собственное — а именно, сияющие небесной голубизной очи; голубизной настолько чистой, что становилось невероятно.       Разве у него был такой цвет глаз?..       Да, ему говорили, что в его внешности самое красивое — это глаза, что имели необычный даже по меркам заклинателей оттенок: серовато-голубой с сиреневым отливом; а еще, что прибавляло им большего очарования, они всегда искрились чистым смехом, кокетством и задором — настолько лучистым, что от образовывавшегося сияния невозможно было отвести глаз, отчего их часто сравнивали со звездами.       Цвет всегда был…плотным. Но сейчас… Тот стал кристально чистым. Почти полупрозрачным.       Что-то новое…       Уголки губ Вей Усяня в судороге дрогнули вниз. Он скосил глаза в сторону безмолвного Цзян Чена и, казалось, принял какое-то решение.       — «Госпожа Вень. Прошу, позаботься об этом идиоте.»       Вень Цин отвлеклась от мучительной умственной деятельности и гаркнула:       — «Не мешай!»       Вей Усянь сдавил ее запястье сильнее и незаметно потянул прочь от себя, прикладывая попутно собственную духовную силу, тем самым отвергая свое золотое ядро. Побелевшие и посиневшие до мертвенного оттенка губы беззвучно зашептали в сторону равнодушного юноши:       — «Умри, но защити…Мой маленький братец, я же обещал, что верну тебе ядро…» — он обессиленно, но радостно усмехнулся. — «Помнишь, я сказал тебе тогда… «Я стану продолжением твоего меча… Оружием, что будет нести людям твои волю и принципы»… Я не обманул, маленький братец… Кто ж знал, что я…и в самом деле…стану силой, с помощью которой ты поднимешь меч и наставишь его на врага…» — лицо его исказилось. Вей Усянь захрипел, простанывая что-то от боли, и отхаркнул сгусток темно-красной горячей крови. Казалось, ему стало очень-очень больно — так, как никогда до этого, — а дыхание зачастило, словно от долгого, утомительного бега. Он сбивчиво, едва-едва размыкая губы, прошептал, будто давая самое искреннее обещание:       — «Мы все равно…будем сражаться с тобой…бок о бок… Что бы ни случилось…я всегда…буду рядом…»       — «Что ты там мелешь?!»       Вей Усянь счастливо улыбнулся, насилу отвечая и игнорируя боль, что прострелила легкие, сердце, а затем и все естество:       — «Да так…всякую ерунду…»       Он отвернулся от Цзян Чена и сорванным голосом хриплого старика заревел, глотая кровь и слезы:       — «Я СКАЗАЛ: ВЫРЫВАЙ ЕГО!!!»       Вень Цин округлила глаза, пораженно уставившись на него, и выдохнула:       — «Что…»       Вень Нина замотало, но он нашел в себе силы устоять на ногах и прохрипеть:       — «Молодой господин Вей! Н-не буйствуйте! Мы…мы сейчас что-нибудь придумаем! Не нужно р-рис-сковать!..»       Но Вей Усянь его не услышал. Он закричал, вложил всю свою последнюю силу в руку, что держала запястье Вень Цин, и потянул её прочь от себя, вырывая тем самым из собственного тела ядро.       Послышался треск, схожий с треском вырывающихся из земли корней векового дерева.       Вень Цин завопила, а ее зрачки сузились до размера мизерных точек:       — «ДУРЕНЬ!!! ЧТО ТЫ ДЕЛАЕШЬ? ЧТО ТЫ ДЕЛАЕШЬ!» — ей не хватило времени, чтобы помешать Вей Усяню исполнить задуманное, и взрывная волна толкнула ее в противоположную от него сторону, заставив кубарем прокатиться по земле и врезаться в ближайшее дерево, отхаркивая кровь.       Вень Нина тоже задело, но так как его руки проявили недюжинную силу, то у него вышло утянуть и тело Вей Усяня за собой. В полете он собрал спиной все выступы и коряги на земляной площадке и в конце концов замер, тяжело отдыхиваясь, в нескольких чжанах от циновки, кою духовной силой разорвало в клочья.        Вень Цин закашлялась кровью и, шатаясь, поднялась. В полете она сгруппировалась, дабы сохранить в целости и сохранности то, что осталось у нее в правой руке, и минимизировать полученный ущерб собственному телу.       На землю пушистым снегом осели алые искорки и устлали собой траву и гравий.       Вень Цин на дрожащих ногах занесло, но все же она нашла в себе силы устоять. Рука ломано разжалась, являя взору тот маленький огонек, из-за которого вышло столько проблем.       Тот больше буйствовать не желал. Казалось, стоило хозяину отказаться от него, ему стало непередаваемо грустно, отчего свет несколько померк, сделавшись умеренно ярким, а жар перерос в адекватное для человека тепло.       Ядро позволило себя сохранить и теперь мирно ждало дальнейших распоряжений. Брови Вень Цин дрогнули в намеке на опешившую хмурость, но произошедшее ей толком переварить не дал горестный вопль Вень Нина:       — «Молодой господин Вей?! Молодой господин Вей!!!» — юноша поднял на сестру свои большие и начавшие наполняться слезами глаза. — «О-он н-не дыш-шит!.. Молодой господин Вей н-не дышит! Пульса нет!»       Вень Цин не заметила как из ее груди вырвался ошарашенный выдох с хрипящими нотками. Тон лица побелел, глаза сделались невозможно огромными, а ноги в неверии сделали шаг, второй, а после и вовсе понесли ее вперед, к бесчувственному телу и брату.       Она с глухим шорохом опустилась на колени и вскрикнула:       — «Вей Усянь!»       Вень Нин тормошил, тормошил его, но реакции никакой не было.       Из рваной раны на животе обильно текла кровь, пропитывая собой доселе сухую землю; сосуды на лице и шее окрасились в красный с золотыми вкраплениями, отчего эта картина выглядела так, будто кто-то расписал спящего юношу причудливыми красками.       Но что было примечательным: взгляд. Равнодушный, пустой. Мертвенно-стеклянный.       На глаза Вень Цин навернулись слезы. Она недоверчиво затормошила его свободной рукой:       — «Вей Усянь!..» — но тому, очевидно, было все равно.       Начинала накатывать истерика, но вопреки ей челюсть женщины сжалась. Свободная рука быстро утерла слезы, а она прошипела:       — «Ну уж нет… С того света достану и собственными руками придушу… А-Нин, зажги кусок чистой тонкой бумаги в пиале. Не допусти, чтобы порыв ветра потушил его. Быстро! И возвращайся.»       Вень Нин кивнул и поспешил исполнить приказ, а Вень Цин принялась вести про себя счет, пока укладывала тело должным образом.       Золотое ядро поместили в специально приготовленную шкатулку с духовным полем, дабы заветный орган сохранился до пересадки.       Вень Нин поставил в поле зрения Вень Цин пиалу и тотчас поджег бумагу. Он понял замысел сестры, потому губы его беззвучно шевелились, показывая, что счет уже ведется им.       У них было пять минут. С учетом погрешности в виде организационных моментов — около четырех минут. Но стоит брать заблаговременно, потому: около трех минут.       Прощупаны меридианы — на удивление, целы. Рана в животе — кишки не задеты, прочие органы тоже; лишь нервы и сосуды разорваны — не беда, зашить можно. Вень Цин шепотом проговаривала про себя все эти моменты, дабы не сбиться и выстроить четкий план действий.       Духовная ци в ладонях, импульс, массаж сердца, дыхание…по новой…       Зашить раны, остановить кровь…       Первым делом — запустить сердце. Мозг умрет — и все будет бессмысленно.       Вень Цин сконцентрировала духовную ци в ладонях и с силой прижала их симметрично на грудь, передавая импульс. Отстранилась.

Раз.

      Вень Нин тотчас подключился: опустил сложенные друг на друга ладони, костяшками, выше от нижнего края грудины на цунь; далее — два нажима за секунду на сердце.       Уже зажавшая Вей Усяню нос Вень Цин опустилась, передавая кислород через рот.

Два.

      Снова два нажима в секунду.       Передача кислорода.

Два нажима. Две минуты в остатке.

      Вень Нин, что обычно был весьма потерян, застенчив и не уверен в себе, сейчас действовал донельзя сосредоточенно и выверенно. Движения четкие, без ненужных колебаний: все по факту, безукоризненно.       Два нажима. Кислород. Два нажима. Кислород.       Раз за разом.       Повтор. Повтор. Повтор. Повтор.       Руки немеют. Дыхания не хватает самому. Но нужно реанимировать, иначе…       Какой же врач допустит смерть своего пациента?..       Два нажима. Кислород. Два нажима.       И…

Вдох.

      Вей Усянь выброшенной на берег рыбой дернулся, широко раскрыл глаза и рот, самостоятельно вдыхая кислород, попутно откашливаясь. Зрачки сузились и расширились, реагируя на свет и являя подачу признака жизни.       Вень Цин и Вень Нин спешно отстранили руки, в напряжении уставившись на приходящего в сознание Вей Усяня.       Тот задрожал и упал обратно на спину, глубоко дыша через рот. Вень Цин мигом приложила ухо к сердцу и два пальца к запястью.       Тахикардия, но не критичная. В норме.       — «Линчи.»       Вень Нин достал из ассортимента препаратов сосуд с соком фрукта линчи, что обеспечивал сохранение жизни при любых обстоятельствах в течение часа и несколько залечивал нанесенные раны — этого восстановления было достаточно, чтобы смочь после зашить все как должно.       Вень Цин воткнула нужные иглы в необходимые акупунктурные точки Вей Усяня, набрала полный шприц препарата и, выверенным движением попав в вену, ввела сок. Чем было эффективно вкалывание? Пациент не подавится, а ферменты попадут в кровь.       И в самом деле, на глазах кровь прекратила течь, а серьезность ранения значительно убавилась.       Вень Цин села, опуская плечи и прикрывая от усталости глаза:       — «Тащи розовый* экстракт, настой ромашки** — той, что в горах среди снегов выращена, — их тоже вколем, дабы точно кровь остановить.»

*** 28 октября *** года. Было тепло, но начинало морозить. …

      Осознание реальности приходило не сразу. Она собиралась по осколкам и складывалась в целую картину, в которой, очевидно, все же не хватало деталей.       Тело налилось свинцом. Казалось, что сдвинуть его даже на фэнь — непосильная задача. Каждая клеточка тела ныла и требовала компенсации за пережитые страдания. Особенно чувствительным был живот, что несколько зудел, но по-настоящему не болел — чем несказанно радовал только пришедшего в себя Вей Усяня.       На пробу дернул крайней фалангой мизинца правой руки. Дальше — больше. Вот уже разрабатывается вся кисть.       Веки ласково мазнул солнечный лучик, а ветерок овеял кожу — но к сожалению, того удовольствия, что он получал от этого чувства раньше, не было.       Вей Усянь поежился.       Вечно пышущее жаром тело, даже в самых экстремальных ситуациях не чувствовавшее холода, передернулось от пробежавшей по каждой косточке дрожи озноба.       Лежать так было приятно, но слегка некомфортно. Хотелось натянуть на себя пуховое одеяло и зарыться в него с головой, точно в укромную нору.       Вей Усянь хрипло закашлялся, когда попытался перевернуться на бок и свернуться в клубок.       Голова ощущалась донельзя тяжелой. Не хотелось двигаться вовсе. Чувствовал он себя так, будто после невероятно изнурительной тренировки: мышцы ломило, поясницу и иные ключевые места тянуло, хотелось впасть в спячку на целый месяц, а то и на год.       Такое обстоятельство удивляло, ибо даже после Черепахи-Губительницы он не чувствовал себя столь паршиво.       В ушах гудело.       Со стороны приглушенно донесся чей-то знакомый сварливый голос, что звучал будто из-под толстого слоя воды:       — «Пр…рь е.о сос…ян…е.»       — «Д-да.»       Чьи-то прохладные пальцы коснулись его шеи, дабы прощупать пульс. От подобного прикосновения Вей Усянь передернулся, вздрагивая и съеживаясь.       — «Сес…р…н…за…рз…»       — «Зам…з? Укр…й…»       Вей Усянь почувствовал, как его накрыли чем-то мягким и теплым. Вмиг стало хорошо. Дрожащие пальцы нащупали то загадочное «нечто». Усталая после пережитых злоключений, но радостная улыбка непроизвольно выползла на лицо. Одеяло. Уютное и мягкое. Способное одним лишь своим присутствием разогнать холод, защищая собой от его жестоких игл.       Хорошо…       Казалось, что даже укрой его обычной верхней мантией, ему все равно стало бы уютно и тепло. Все же забота греет лучше всякого огня и одеял, верно?       Озноб еще побегал по его коже, но вскоре отступил, позволяя телу разомлеть, согревшись.       И Вей Усянь вновь провалился в уже мягкое и желанное беспамятство, которое явило маленькому мальчику сны о бесконечных озерах и реках, величественных дворцах и цветущих лотосах; о месте, где его ждут любимые и дорогие сердцу люди, где сияет и греет ласковое солнышко, а чайки весело что-то щебечут на своем; смеются весело мальчишки, что жаждут улыбки и шутки от обожаемого шисюна.       О месте, что отныне и навечно останется лишь несбыточной мечтой и непостижимым миражом.

***

29 октября *** года. … Было тепло. …

      Вей Усянь сквозь полудрему помнил, как к нему несколько раз подходили и проверяли состояние: прощупывали пульс, убеждались, что он дышит, что-то вкалывали, отчего впоследствии улучшалось общее состояние.       Помимо, Вей Усянь несколько раз на пару секунд просыпался, но лишь за тем, чтобы почувствовать соленую влагу на своих щеках и понять, что плачет. Почему он плачет? Из-за послестрессового синдрома? Или же по утрате чего-то невероятно важного? Трудно понять… Может…из-за всего вместе?       Самочувствие постепенно становилось только лучше. Сонливость уже не особо донимала, но слабость по-прежнему отказывалась покидать тело так же, как и легкая ломота.       Хотелось есть и пить. Но чтобы открыть глаза или рот, дабы произнести хоть слово, требовались немалые силы, которых у Вей Усяня не было.       Он успел отстраненно прикинуть, что в состоянии полудремы находится где-то с сутки. Это довольно много. Стоит проснуться и заставить себя спуститься с горы, иначе Цзян Чен в два шага нагонит его впоследствии и будет трудно объясниться. Перспектива разговора со своим горделивым братцем и возможное раскрытие этого фарса нисколько не радовали, посему…пора просыпаться.       Вей Усянь промычал что-то недовольное и пошевелился, насилу коряво приподнимаясь. В глазах тотчас потемнело, а его самого свалило головокружение.       Уже знакомые прохладные пальцы придержали за плечи:       — «Молодой господин Вей, не двигайтесь слишком резко. Вы еще не восстановились.»       Вей Усянь с трудом открыл глаза, и, увидев, что над ним замер с встревоженным взглядом Вень Нин, обессиленно улыбнулся:       — «Я долго спал?» — едва договорив, он чуть нахмурился, медленно схватился за горло, поняв, что больше не дребезжит как сиплый старик. Конечно, голос был слаб и звучал с едва заметной хрипотцой, но не критично.       — «Полтора дня.» — Вень Нин заметил его внимание к голосу и пояснил. — «Мы с сестрой дали Вам уйму восстанавливающих и заживляющих, так что у Ваших голосовых связок не было и шанса остаться подорванными.»       Вей Усянь присвистнул:       — «Вот это я дрых… Никогда столько не спал… А за голос и прочее — спасибо… Мне гораздо лучше.» — он закряхтел, заставляя себя сесть. Благо, его поддерживал Вень Нин, потому свалиться не получилось. — «Прошло уже столько времени… Пора бы вставать да в путь собираться.»       Со стороны на него гаркнули:       — «Совсем сдурел? Твои мозги, часом, не расплавились?»       Вей Усянь осторожно, дабы не вызвать очередной приступ головокружения, повернулся в сторону сердитого голоса. То была, ожидаемо, Вень Цин, что выверенными движениями «оплетала» ядро нервами и сосудами Цзян Чена.       Вид чужих внутренностей заставил желудок предупредительно сжаться. Вей Усянь сжал челюсти и отнял взгляд, справедливо решая не искушать судьбу.       Вень Цин тяжело посмотрела на него исподлобья, но ничего не сказала. Заместо нее высказал предложение Вень Нин:       — «Молодой господин Вей, может, все же останетесь еще на несколько дней? Наши лекарства, безусловно, хороши. Будете бегать и прыгать совершенно безболезненно, но спустя время. Хотя бы еще день или два. Все же, мы Вас буквально с того света достали. Нечего искушать судьбу…»       Вей Усянь удивился:       — «С того света?»       Вень Нин открыл рот, дабы ответить, но Вень Цин с искрящим от недовольства едким голосом опередила его:       — «Да. Именно с того света. Какого хера это было? Вей Усянь, ты… У меня даже мата на тебя нет. Это было до одури безрассудно и…тупо. Ты понимаешь, что, не откачай мы тебя, ты бы помер? Что делал бы без тебя твой драгоценный брат? Что делали бы мы с твоим трупом?»       Вей Усянь устыдился, ибо не совсем помнил последние события перед тем, как отключился, но все же поспешил оправдаться:       — «Я не хотел, чтобы все труды пошли насмарку. И не думал, что это может привести к гибели.» — он уткнул взгляд в колени. — «Цзян Чен…я не знаю… Но я осознавал весь риск, когда ложился под нож. Я был готов умереть.»       Вень Цин поджала губы, уловив в его интонации то, что заставило ее, по итогу, дать свое согласие, и замолчала.       Вень Нин побегал между ними глазами и робко предложил:       — «Все же останетесь?.. Вам нужно восстановиться.»       Вей Усянь непреклонно покачал головой:       — «Вы и так много для меня и моего брата сделали. В конце концов мне еще нужно успеть спуститься. А это займет какое-то время. Обещаю, что буду предельно осторожен и не буду торопиться. Буду отдыхать и восстанавливать силы, но уже ожидая Цзян Чена.»       Вень Нин тяжело вздохнул:       — «Какой же в-вы все-таки упрямый… Но если т-таково Ваше решение… То… Выпейте е-еще лекарств, поешьте и можете идти.»       Вей Усянь благодарно улыбнулся, подобно вышедшему из-за облаков солнышку:       — «Спасибо, Вень Нин.» — он повернулся к трудящейся в поте лица Вень Цин. — «И Вам, госпожа Вень… Я…»       Вень Цин оборвала его:       — «Оставь эти сантименты для кого-то другого. Мне эти сопли не нужны. Терпеть их не могу.» — она мазнула его взглядом исподлобья, после вновь возвращаясь к Цзян Чену. — «И да, зови меня Вень Цин. «Госпожа Вень» после случившегося смысла не имеет.»       Вей Усянь тепло улыбнулся:       — «Хорошо. Вень Цин.»       Вень Нин заставил под своим чутким руководством выпить столько лекарств, сколько Вей Усянь за всю свою жизнь не пил. После принудил до чиста опустошить тарелку с сытной и полезной похлебкой. Напоследок выдал лекарств в дорогу на первое время и теплые одежды, в которые поплотнее и укутал, дабы не слишком дальновидный пациент не заболел.       Где-то после обеда Вей Усянь в последний раз улыбнулся брату и сестре Вень, махнул рукой на прощание и, опираясь на палку-трость, медленно поплелся в сторону поселка.

***

      Вей Усянь поднялся со скамейки и покачнулся от нового приступа головокружения.       Да уж, на восстановление уйдет очень много времени, но тех лекарств, что дал ему в дорогу Вень Нин, должно хватить — по крайней мере, на первую пору. Когда Цзян Чен спустится, то будет здоров, как и прежде.       Вот только…       Вот только, как объяснить ему отсутствие в своем теле духовной ци, он не знал. Нужно было как можно скорее придумать должное оправдание, иначе…       Правая рука невольно поднялась, приковывая окрасившийся в печальные нотки взгляд. Сердце неосознанно потянулось к тому, что некогда сияло и питало его меридианы, но наткнулось на холодную пустоту.       Нагрянул порыв ветра, что заставил его зябко поежиться и поплотнее запахнуть ворот.       Вот как…чувствуют себя смертные в наступающие холода. Похоже, к новым погодным условиям ему придется привыкнуть — желательно, как можно быстрее. Так и заболеть недолго — неизвестно, насколько теперь его тело будет устойчиво к заморозкам и простудам.       Ладони наскоро потерлись друг о друга и подлетели к лицу Вей Усяня, дабы тот подышал своим теплым дыханием на них.       «Как холодно… Раньше я не замечал, что ветра такие суровые… Всего ж пару дней назад было не так зябко, как сейчас… Или на меня так действует потеря золотого ядра?»       Неосторожная мысль больно кольнула еще не успевшее должным образом смириться и осознать потерю сердце. Уголки губ печально опустились, а взор наполнился невыносимой тоской. Правая рука невесомо подогнула пальцы.       «Вот как чувствовал себя Цзян Чен, когда лишился его… Ему, должно быть, тоже было холодно… Интересно, ядро мое приживется? Будет ли греть? Надеюсь, что да… Я никогда на погоду не жаловался — только если та была чересчур жаркой. А вот Цзян Чен даже с ядром частенько мерз. Что ж, если оно все же будет функционировать как надо, то… Отныне он будет лишен этих проблем.» — подобная мысль вызвала невольную счастливую улыбку. — «Хоть что-то радует.»       Новый порыв суровой непогоды заглянул под рукав и лизнул чуткое запястье, заставив вздрогнуть и передернуться всем телом.       «Нечего стоять на улице подобно дураку. Стою, стою…окружение созерцаю… Уж вечереет…» — ясно-серые глазки, что все еще сохраняли тот необычный полупрозрачный оттенок, пробежались по округе и наткнулись на чайную лавку, отчего счастливо просияли. — «Хороший чай — то, что нужно.»       Вей Усянь тихонько скользнул внутрь, стараясь не привлекать внимания, ибо за последнее время с подобными заведениями у него не ладилось: они с Цзян Ченом долгое время пробыли в бегах и жили в полевых условиях, близких к спартанским, потому ванну принять пока случая не выпадало; тело ощущалось пыльным и грязным, но не источало неприятного запаха — напротив, оно пропахло травяными нотками, а теперь ещё и лекарственными отварами. Посему если не считать потрепанный и измазанный вид, то выглядел он вполне себе сносно, пусть владельцы заведений так не считали.       Стоило Вей Усяню зайти в какую-либо чайную, он неизбежно натыкался на полный укоризны, отвращения взгляд, словно те увидели вшивую дворнягу под своими ногами — впрочем, в каком-то смысле так и было.       Однако в этот раз сценарий изменился. Подоспевший к нему официант был донельзя приветлив и учтив, отчего тревога стянула бедные внутренности в тугой жгут. В заведении сидело с дюжину человек и все как один облачены в одинаковые одежды с натянутыми на лица капюшонами, будто силились что-то скрыть.       Он попытался отмахнуться и покинуть странную чайную. И уже развернулся, дабы выполнить задуманное, но наткнулся на чью-то каменную ладонь, что безжалостно припечатала его в солнечное сплетение — туда, где недавно сияло ядро, — и обожгла органы и мышцы.       Глаза Вей Усяня округлились до небывалых размеров, в горле встали страшный крик и горячая кровь. Он успел только дернуться и схватить воздух, после чего отлетел в противоположный конец залы, грубо и тяжело приземляясь всеми костями на не слишком уж мягкие доски.       Вей Усянь обессиленно приподнялся на локтях, отхаркивая кровь и стараясь разогнать звон в ушах.       По всей видимости, кто-то решил ему в этом подъеме «помочь». Грубая, стальная хватка вцепилась в его волосы и жестоко подняла, после проволочила по полу к кому-то под ноги, точно он был мешком с неким непрезентабельным мусором. Еще двое схватили его под руки, крепко сковывая и удерживая от возможного бунтарства.       Тяжело отдыхиваясь и старательно игнорируя боль от сцепленных волос и рук, Вей Усянь исподлобья поднял глаза.       На него сверху вниз взирал с мерзкой ухмылкой Вень Чжао, что в открытую глумился над ним.       Со стороны входа проплелся Вень Чжулю, что с небывалым потрясением смотрел на свою правую руку и оторопело молчал.       За столом подле развалившегося Вень Чжао с идентичной миной и позой восседала в дорогих мехах Ван Линцзяо. Поодаль от них лениво расположился Вень Лонвей, что с непроницаемым ледяным взглядом и выражением в упор смотрел на плененного Вей Усяня и молчал.       Вень Чжао развел руки и ехидно ухмыльнулся:       — «Надо же! Какие люди в этом захолустье! Воистину, мир тесен.»       Вей Усянь дернулся прочь из плотного кольца рук, но безуспешно. Ему удалось добиться лишь того, что хватка в волосах стала еще крепче и потянула голову назад, вызывая новый острый приступ боли. Он захрипел, и несколько капель крови упали на пыльные доски.       Вень Чжао хохотнул и язвительно протянул, очевидно наслаждаясь развернувшейся сценой:       — «Что-то ты совсем выдохся, пока бегал от нас по округе… В самом деле! Чего вы не остались с нами на огонек? После нашего переезда в Пристань Восходящего Солнца в Юньмене стало куда оживленнее и веселее! Думаю, вам, как коренным жителям, было бы полезно увидеть, как стоит развлекаться и использовать отведенные квадратные чжаны.» — Он по-птичьи склонил голову, нагнулся, опираясь на колени, и озадаченно усмехнулся:       — «При нашей последней встрече ты не был таким дохлым. Почти всю нашу армию на пару с этим паскудным мальчишкой Цзян вырезал. Я издалека видел тебя в бою. Воистину, прекрасное зрелище! Духовная ци так и излучала свое свечение! Точно сошедший с Небес Небожитель. Отчего ж сейчас ты сложился от одного удара, отхаркивая кровь?»       Вей Усянь сжал зубы, упирая в пол взгляд и думая, что делать дальше.       Вень Чжао хмыкнул и хотел продолжить насмехаться над пленником, но заметил, как смотрит на свою ведущую руку Вень Чжулю, и вскинул бровь:       — «Вень Чжулю? Ты чего? Смотришь так, будто впервые свою руку увидел.»       Вень Чжулю оторопело пробормотал себе под нос:       — «Нет…нет ядра…» — Ресницы Вень Лонвея дрогнули в неясной эмоции — то ли от шока и неверия, то ли от инстинкта почуявшего раненную добычу хищника.       Вень Чжао нетерпеливо махнул рукой:       — «Чего ты там бубнишь? Неслышно ж ничего! Чего там?»       Вень Чжулю громче повторил:       — «У него нет ядра.»       Так уж вышло, что младшего наследника прославленного Ордена Вень природа обделила не только внешностью и духовными силами, но еще и умом:       — «Нет ядра?» — Вень Чжао глупо захлопал глазами. — «Как это?»       Никто из них не ведал о проекте своей дражайшей сестры, потому и подумать не мог о пересадке, но все же догадаться о подобном варианте развития событий можно было, ибо никто, кроме знаменитого «Сжигающего Ядра», уничтожать вечное золото не умел. Посему этой информации хватило, чтобы поставить смышленого Вень Чжулю в ступор.       А вот Вень Чжао подобной сметливостью не обладал. Извилин хватало лишь на поверхностный анализ фактов, потому, вспомнив, что дражайший подчиненный припечатал Вей Усяня своей ведущей рукой, то подумал, будто тот его и расплавил.       Вень Чжао фыркнул и отмахнулся:       — «Ну так ты ж его и ударил! Чего удивляешься? Забыл, какая сила содержится в твоей правой руке?» — Вень Чжулю открыл рот, дабы возразить, но господин покачал на него пальцем, словно пожуривая. — «Ай-яй-яй, Вень Чжулю, как самовольно! Может, я хотел бы лишить его ядра медленнее!.. Но да ладно…»       Вень Чжао, игнорируя вставшего в явном изумлении мужчину, повернулся к все это время молчавшему Вей Усяню и глумливо пропел:       — «Так вот, что ты кровью захлебываешься да встать не смеешь. Ядра-то нет! Ха-ха!» — подобный факт так рассмешил молодого господина, что тот едва удержался от падения со скамейки. — «Вот умора! Гордец да без ядра! Первый ученик канувшего в Небытие Именитого Ордена Цзян стал уязвимой калекой и балластом! Прямо в тон своему братцу! Тот ведь тоже теперь калека!» — Он вытер выступившие слезы и задумчиво протянул:       — «Только вот твой дражайший шиди верещал как резанный… А ты и не пискнул!.. Странно…» – Но всё же Вень Чжао доверял способностям Вень Чжулю, потому не стал зацикливаться на этом. Нет ядра и нет. Так даже лучше. Не будет сопротивляться.       Руководствуясь этими мыслями, он продолжил:       — «Цзяо-Цзяо, кажется, он нам что-то должен?»       Ван Линцзяо с готовностью прильнула к нему и со злостным восторгом проворковала:       — «Да, да, молодой господин Вень! Руку! Руку! Он должен нам правую руку!»       Вень Лонвей лениво откинулся на спинку скамейки и мазнул женщину ровным обсидиановым взглядом, лишенным каких-либо эмоций — но как раз-таки потому, что в них ничего не было, они повергали в немыслимый ужас тех, на кого они посмотрят. Но Ван Линцзяо была слишком поглощена возможным свершением мести, чтобы заметить подобную странность и приглушенную угрозу.       Длинные пальцы Вень Лонвея сцепились в расслабленный замок на чуть разведенных ногах, а внимание перетекло к коленопреклоненному Вей Усяню, что с каждым произнесенным словом парочки сжимал зубы все сильнее и сильнее. Ресницы дрогнули в разгоревшемся восторге и приятном удивлении — похоже, он успел было подумать, будто Вей Усянь сдался, но чужое негодование вмиг развеяло эту недостойную мысль и заставило порадоваться своей глупой ошибке и дрогнуть губы в намеке на голодную улыбку.       Вень Чжао не унимался:       — «Отрубим ему правую руку, поместим в формалин и поставим в качестве трофея в нашем Главном Зале. А левую…»       Ван Линцзяо воскликнула:       — «А левую скормим собакам!»       Вень Чжао довольно заулыбался и открыл рот, дабы продолжить разглагольствования, но его прервал гудящий от мороза и угрозы голос:       — «Да пожалуйста… Измывайтесь, сколько влезет… Сами себе могилу роете…»       Он вздернул бровь и насмешливо уколол:       — «Чего ты там вякаешь?»       Вей Усянь изогнул губы в резкой и острой ухмылке:       — «Да говорю, что коль ты так жаждешь пыток, то пожалуйста. Пытай, если кишка не тонка. И чем бесчеловечнее, тем лучше.»       Ван Линцзяо презрительно фыркнула:       — «Да ради Бога. Ты сам попросил. Не мы.»       Вень Чжао хохотнул:       — «Одной ногой в могиле, с расплавленным ядром, а все еще строишь из себя героя!»       Вей Усянь поднял голову выше, являя свое искаженное ледяным безумством и решимостью лицо. Вень Чжао запнулся, теряя всю уверенность.       Пленник медленно оскалился и утробно прошелестел, словно не сознавал себя и свои слова от накрывшей его злости и ненависти:       — «Именно близость смерти делает меня счастливым! Если я чего-то и боюсь, то не того, что умру. Коль кишка не тонка — пытай меня! И чем жестче, тем лучше. Тогда после смерти я точно стану свирепым демоном и буду денно и нощно преследовать Орден Цишань Вень… Каждого… До единого пса… Проклиная и проклиная… Никому из вас… До смерти не видать покоя…»       Услышав это, Вень Чжао вконец растерялся. Ведь в самом деле, угроза имела основание.       Во всех Орденах заклинателей над юными адептами проводили обряды успокоения души, отчего вероятность становления после смерти демонами или призраками сводилась к минимуму.       Но Вей Усянь был другим… Он не сразу попал в свой Орден, потому не имел возможности пройти через то же количество церемоний, что и остальные. Если он затаит обиду и восстанет после смерти, то… То это точно доставит клану Вень хлопот.       Вень Чжао забегал глазами, не зная, как ему поступить. Вень Лонвей внимательно, с азартным интересом наблюдал за ним: как тот все же поступит? Отпустит себя и будет истязать несчастного, полагаясь на удачу? Или же не будет рисковать во имя Ордена?       Ван Линцзяо заканючила, дергая его за рукав:       — «Молодой господин Вень!.. Ну молодой господин Вень! Что Вы обращаете внимание на этого паршивца? Очевидно, что он просто-напросто бравирует! Надеется, что если будет вести себя уверенно и достаточно пустит пыль в глаза, то сможет уцелеть и сбежать! Мы не можем дать ему такой возможности!»       Вень Чжао внимательно всмотрелся в глаза Вей Усяня, что едва ли не рычал, подобно загнанному в угол зверю. Впервые у него в мозгу зашевелились извилины. Взгляд его пленника был…устрашающ. Полон уверенности и решимости. Он точно намеревался восстать и начать вредить ему и Ордену. Если все же у него выйдет, то… То это определенно выльется в большую беду. Но…если его Цзяо-Цзяо говорит верно, то…       Вень Чжао кашлянул и глубоко выдохнул.       Пусть уровень его заклинательства был донельзя низок, все же инстинкт самосохранения никто не отменял. В груди шевелился червячок сомнений, что не давал сто процентной уверенности для смелого согласия. Но желание отомстить паршивцу и утолить свою жестокую натуру…       И тут в голове родилась мысль. Жестокая и бесчеловечная, но тем не менее действенная. И эта идея позволила выползти на лицо жестокой, звериной ухмылке, что так и искрилась от безжалостного предвкушения и при появлении которой почти весь решительный запал Вей Усяня сошел на нет. Страх впил свои ядовитые шипы в сердце и заставил гулко сглотнуть.       Вень Чжао, не отрывая пристального кукольного взгляда от Вей Усяня, сладко проворковал:       — «Ну что ж. Проверим, насколько твои слова имеют вес.» — стоило его словам слететь с губ, как отстраненно пронеслось ощущение, будто он только что подписал себе смертный приговор.       Вень Лонвей позволил своим четким губам изогнуться в хищном оскале. Он постучал кончиком пальца по поверхности стола и поцокал языком, будто от горького сожаления.       Вень Чжао скользнул в его сторону взглядом и вздернул бровь:       — «Что не так, дядя?»       Мужчина с явной горечью в голосе, будто ребенок, чью игрушку хотели отнять или сломать, пропел:       — «Да так…»       Вень Чжао сощурился:       — «Дядя. Что не так? Ты против того, чтобы я поиграл с этим паршивцем?»       Вей Усянь навострил уши, а Вень Лонвей сладко протянул, пряча довольную усмешку:       — «Ну что Вы, господин Вень, жалко же. Едва распустившийся бутон белого лотоса, что еще не успел наградить мир своим чудным ароматом… Вот так, сразу на пытки?.. Тц, тц, тц. Какое расточительство…»       Вень Чжао уловил подтекст и вздернул бровь, начиная зловеще улыбаться:       — «Да ну?»       — «Мгм…» — Вень Лонвей медленно обвел взглядом склонившуюся фигуру и облизнул уголок губ. — «Вроде как… говорят, что Юньменские лотосы в цвету самые лучшие и сладкие…не расточительно ли будет вот так, сразу?»       Огонек от осознания и появления последней детали обширной головоломки загорелся в глазах Вень Чжао и, казалось, будто что-то очень порадовало его садистскую душу. Он учтиво протянул:       — «Дядя, Вы так думаете? И что же Вы предлагаете?»       Вень Лонвей уцепился за ниточку, что начинала сковывать «запястья» Вей Усяня, и потянул за неё, буквально промурлыкивая:       — «Прошу. Не будьте столь строги и жестоки. Разве не видите? Если привести его в порядок, то он непременно станет исключительно прекрасным юношей. Словно в старые добрые…»       Вей Усянь приподнял голову, искоса уставился на Вень Лонвея, не понимая, к чему тот клонит, и наткнулся на чужой обсидиановый взгляд. Стоило ему заметить, что тот уже на него смотрит, стало не по себе. Внезапно появилось ощущение, будто на нем совсем нет одежды, а кожу покрывает плотный липкий слой чего-то исключительно мерзостного. Он вздрогнул, а взгляд в непонимании ужесточился и напрягся.       Вень Чжао заметил, как его дядя смотрит на Вей Усяня, и шестеренки в мозгу закрутились. Он захлопал в ладоши:       — «Ну кто я такой, чтобы отказывать своему горячо любимому дяде?» — Ван Линцзяо непонимающе уставилась на него, но Вень Чжао жестом пообещал ей объяснения несколько позже. — «Так и быть. Сделаю милость. Дам тебе поиграть с ним разок. Только потом!..» — он шутливо наставил на него палец. — «Только потом верни! Я тоже…» — Вень Чжао хищно ощерился. — «Я тоже жажду поиграть с ним.»       Вень Чжао махнул рукой, дабы удерживающие Вей Усяня мужчины отступили. Он взял Ван Линцзяо под локоть и бодрым шагом поплыл на выход, на ходу бросая:       — «Встретимся в Доме Кандалов. Поиграй с ним, сколько влезет, а после доставь туда. Живого и осознанного.»       Вень Лонвей покорно кивнул, шутливо кланяясь:       — «Благодарю, А-Чжао, за щедрость.» — он медленно поднялся, а у Вей Усяня немедленно проскользнула ассоциация с собирающимся напасть хищником и заставила напрячься.       Вень Лонвей, плавно покачивая бедрами, подплыл к Вей Усяню и навис над ним. Юноша гулко сглотнул, воровато уставившись на угрожающую фигуру над собой. Мужчина галантно опустился на одно колено, пальцами обхватил локоть и за него поднял — выглядело это как учтивый жест, но на деле пальцы донельзя сильно впились в кожу, словно жалели, что не могут раздавить вовсе; темный, плотоядный взгляд не отлипал от его лица, а вкрадчивый голос мурлыкал:       — «Ну же, белый лотос… Не стоит сидеть на жестком холодном полу…простудишься…»       Вей Усянь медленно выудил руку из захвата — с немого дозволения Вень Лонвея — и напряженно отпрянул на пару шагов.       Мужчина продолжил проходиться по нему взглядом. А после… Протянул руку и нежно и ласково заправил выправившуюся прядь Вей Усяня за ухо, заботливо приговаривая:       — «Не бойся, белый лотос. Все хорошо. Пойдем…» — он потянулся, дабы приобнять Вей Усяня за плечи, но тот с внезапно округлившимися глазами отшатнулся от него с приглушенным вскриком.       — «Не подходи ко мне…»       Вень Лонвей развел руки:       — «Белый лотос, что опять случилось? Мы же расстались с тобой на хорошей ноте, а ты вновь сторонишься меня. Я же помог тебе…»       Вей Усянь ошалело закачал головой, продолжая отступать назад:       — «П-помог, н-но…н-но…»       «Что он хочет от меня? Что ему надо от меня? Что значит: поиграть на разок?! И что за сравнение с «белым лотосом»?! Привести в порядок…исключительно привлекательным юношей?!.. Вень Лонвей, что ты за человек такой?! Что тебе в конце концов надо от меня?!»       Стало до невозможности дурно… Вей Усянь стал лихорадочно соображать, и то, что приходило на ум, нисколько не радовало. Напротив позволяло ошалелому испугу накатывать все больше и больше.       «Нет… Он…не может же… Разве может взрослый мужчина?.. Бред… Это бред… Я не могу…»       Вень Лонвей тяжело вздохнул и наклонился вперед. А когда Вей Усянь в следующий миг открыл глаза, то обнаружил, что мужчина вплотную стоит рядом с ним, и вскричал:       — «Отойди от меня!!! Ты!..» — он пораженно выдохнул, когда на него с непринужденным шлепком налепили талисман «тишины» и «слабого обездвиживания».       С талисманом «слабого обездвиживания» он двигаться мог, но еле-еле, будто через невероятно плотную массу, а талисман «тишины» тем временем сковывал его голосовые связки морозом и удерживал от возможных разговоров на повышенных тонах.       Вень Лонвей погладил его по щеке и проворковал, игнорируя еще больше раскрывшиеся глаза и ошарашенный взгляд:       — «Не нужно бояться меня, белый лотос. Все будет хорошо. Мы просто немного поиграем.» — он наклонился к его лицу, обдавая жарким дыханием кожу. — «Я тебя в обиду не дам… Ты же мой… Никто не сможет навредить тебе. Ты останешься со мной…»       Вей Усянь протестующе закачал головой, но Вень Лонвей не обратил на это внимания, лишь обнял его за плечи и повел прочь — в одну из своих резиденций близ печально известного Дома Кандалов.