В ожидании тепла

Сверкают звезды в вышине, Журчит река в долине Юэ. Плывут безмолвные облака, Устремляя свои клинья в никуда. А под кедровыми шатрами И безмолвными ветрами Мы в уединении стоим. Твои глаза стоят напротив, Сверкая зимнею враждой. Прошу, ответь мне, лик безмолвный, Где наше прошлое "вдвоем"?

***

      Было холодно. После ночных приключений комната оказалась наполнена легкой прохладцей, что пускала неприятные мурашки по позвоночнику. Возможно, кому-то, любящему тепло, подобная температура показалась бы весьма дурной, но Вей Усяню она пришлась по душе.       Едва-едва брезжило солнышко, но несмотря на это, адепты Ордена Гусу Лань уже вовсю выполняли свои рутинные обязанности: кто просто завтракал, тихонько переговариваясь с товарищами; кто приводил себя в порядок; кто собирал необходимые в долгую дорогу вещи, которые могли бы пригодиться по пути.       Остальные же постояльцы мирно спали – они-то в конце концов не были скованы правилами Гусу Лань, оттого преспокойно нежились в теплых кроватях и постелях. Вей Усянь, чьи воспоминания минувшей ночи были ещё слишком свежи, несмотря на довольно раннее время, не спал. Его глаза были прикрыты, дыхание размеренно, а мысли – спутаны.       С ним опять начала происходить эта сумятица. Совсем как пятнадцать лет назад, когда он сходил с ума от…

Как глупо.

      Спустя столько лет борьбы с собой и внутренними похабными демонами вновь ступить на «скользкую дорожку» и, к удивлению и отвращению, не испытывать ярых угрызений совести. В груди было пусто и тихо. В ней не клокотало омерзение или гнев. Лишь некое подобие принятия случившегося.       Возможно, сыграла «сила привычки», которая позволила не удивиться его внутреннему порыву. Но в конце-то концов ничего непоправимого не случилось, ведь так?       Он всего лишь рассказал «интересную историю» Лань Ванцзи и уложил того спать. Хули-цзин, благодаря вмешательству Вень Нина, не успела сорваться с цепей и учудить переполох. Так что, в целом, можно считать, что положение дел сносно. Но отчего-то на душе было паршиво.       Его пугало собственное отношение…Нет, не так. Слабость. Его пугала собственная слабость перед подобным типажом мужчин. Раньше такого не было! Под «раньше» подразумевается жизнь, естественно.       При жизни он хвостом вил перед хорошенькими девушками и совершенно точно не смотрел в противоположную сторону. И не сказать, что бы у него был определенный типаж.       Сандал был для него горек и мерзок – навевал воспоминания о его учебе в Гусу и отбывании наказаний в той злосчастной библиотеке, которая и пропахла им благодаря Лань Ванцзи.       Белые – или прочие светлые тона – одежды никоим образом не волновали его юношеского сердца. Напротив, Вей Усянь всегда считал белый цвет траурным - ибо он таковым и являлся.       Холодность нрава лишь забавляла его и не более. А излишняя чопорность воспламеняла желание насмешки и задора – но никак не чего-то «особенного».       Всё изменилось после его смерти. А быть может, после того, как в нем побывал Веньский ублюдок. Что-то безвозвратно перемкнуло в нем, сделав его совершенно иным человеком.       Но ведь, если подумать, он не подходил под эти критерии. Нрав его, безусловно, был крут и чопорен, но лишен той ауры холодности и возвышенности, к которой Вей Усяня стало тянуть.       Белые одежды были лишь обычными клановыми одеждами Ордена Вень, что являлись для Вей Усяня, словно красной тряпкой для быка. Ничего примечательного.       Вей Усянь чуть сдвинул брови и зажмурился, едва стискивая в ледяных руках поостывшую простынь. Спустя секунду он, будто о чем-то вспомнил, раскрыл глаза и уставился на простыни – а точнее, на их цвет. Белые.       Это открытие вызвало на его губах мрачную усмешку и темную искорку во взгляде. Не хватает только алых и мутно-белых пятен, и будет совсем как тогда.       Что-то уж слишком часто в смертном мире ему встречается белый. Может, так сама судьба намекает ему на необходимость его собственных похорон и на облачение в эти самые «траурные одежды»?       Вей Усянь повел плечами и чуть приподнялся, оглядываясь через плечо – туда, где стояла кровать Лань Ванцзи.       Ожидаемо, Второго Нефрита Ордена Гусу Лань там не было, ибо на часах давно минуло пять, а Прославленному Ханьгуан-Цзюню не пристало нежиться в постели дольше положенного. Строго и неумолимо – под стать Ордену Лань.       Отсутствие причины своей утренней мрачности несколько обрадовало Вей Усяня, ибо видеть Лань Ванцзи сейчас не было каких-либо сил.       Убедившись, что он в комнате один, Вей Усянь аккуратно сел на кровати, после разминая шею. Та отчего-то вибрировала – впрочем, как и голова. Подобные ощущения были схожи с болью – что наталкивало на мысль об излишне крепком сне, который и привел к головной боли и пережатой шее. Отстраненно в голове мелькнуло радостное облегчение, поскольку боли он чувствовать не мог. А если он сейчас мог ощущать вибрацию – значит, боль достигла довольно-таки высокого уровня и эта самая «нечувствительность» помогла избежать лишнего раздражителя.       Вей Усянь тяжело вздохнул, поднимаясь.       Неимоверно удручало осознание, что за все его существование в качестве демона он ни на фэнь не продвинулся в вопросе, касательно его «слабости». Не было понятно, почему у него – или у его хули-цзин – сносило крышу от аромата сандала, белых одежд и хладности нрава… О, Небеса, это бесстрастное, ледяное выражение лица! Эта неумолимость и безучастность, под властным взором которой чувствуешь себя так, словно твои ноги в скором времени разъедутся в стороны!.. Кхм. Не туда мысли снова заходят.       Итак. О чем это он. Да. Слабость.       Вей Усянь в своем вопросе не продвинулся и на фэнь, по-прежнему не ведая о причине своих приступов – а уж о том, как с этим бороться, тем более представлений не было.       Должно быть, он просто-напросто в своей излюбленной еще человеком манере проигнорировал эту столь "деликатную" проблему, когда покинул Средний Мир.       Раздался вкрадчивый стук в дверь.       – «Учитель Мо, нам пора бы выдвигаться в скором времени. Вам стоит проснуться и начать потихоньку собираться в путь. И если вы всё же встанете сейчас, то я накажу накрыть для вас стол.» – тихонько прощебетал Сычжуй, очевидно, помня о нелюбви Вей Усяня к ранним подъёмам.       Вей Усянь ожидаемо закатил глаза и недовольно фыркнул. Взгляд быстро мазнул открытое окно, за которым виднелось еще только с горем пополам встающее солнышко. Посему он недовольно гаркнул:       – «Вы видели, сколько времени? Солнце ещё даже не встало, а вы меня из кровати гоните! Если так надо – идите без меня. Нагнать вас, чопорных черепах, для меня труда не составит.»       Сычжуй печально пробормотал:       – «Учитель! Прошу Вас. Сделайте исключение. Мы…» – юноша запнулся, а после залепетал. – «Ханьгуан-Цзюнь, доброго утра!»       В ответ послышалось лаконичное «мгм», произнесенное с едва проскальзывающей ноткой тепла. Вей Усянь подавился своим невысказанным возмущением и неясным для себя образом застыл, прислушиваясь.       – «Ступай. Я скажу, когда отправимся в путь.»       – «С-слушаюсь, Ханьгуан-Цзюнь!» – пролепетал юноша и излишне быстрым шагом спустился по лестнице – можно сказать, слетел с нее. Лань Ванцзи проводил его задумчивым взглядом, очевидно, отметив странное волнение своего подопечного и сделав себе мысленную пометку спросить об этом позднее.       Молчание и тишина за дверью продлились всего ничего, а после на пороге вырос не кто иной как Лань Ванцзи, что уставился на только вставшего Вей Усяня внезапно потеплевшим и слегка смущенным взглядом.       Вей Усянь, заметив подобную смесь эмоций, испытал некую неловкость, кою тотчас поспешил скрыть за маской игривости, и потому, не медля, задорно выгнул бровь, дразня спутника за излишнюю медлительность и молчаливость. Лань Ванцзи вдруг смутился ещё сильнее и несколько потупился. Благодаря его явному проявлению смятения, сим чувством неожиданно заразился и Вей Усянь, чей запал так же спал, не успев толком разгореться, а первоначальная смесь волнений тут же вернула себе первенство.       Наконец, обуздав всколыхнувшиеся эмоции, Лань Ванцзи ровным тоном заговорил:       – «Радует, что ты уже встал. Сможешь спокойно собраться, и мы отправимся в путь.»       – «Мгм...»       Вновь воцарилась хрупкая тишина, которая по неведомой причине тяжким грузом давила на плечи и легкие. Вей Усянь не знал, куда деть свои глаза, чтобы даже боковым зрением не видеть этого белого пятна и надоедливых золотых очей.       Лань Ванцзи, напротив, продолжил наблюдать за ним. Подобное нежелание видеть его не укрылось от глаз и сердца, которое тотчас надтреснуло. Тем не менее, не обращая внимания на повисшую между ними неловкость, Лань Ванцзи спросил:       – «Выспался?»       Вей Усянь так увлекся поиском объекта для созерцания, что не сразу обратил внимание на заданный ему вопрос. А когда наконец обратил, то несколько замялся и уставился на Лань Ванцзи слегка подрастерявшимся взглядом.       – «А? Ай-я, Лань Чжань, Лань Чжань, кажется, я пропустил твой вопрос.»       Лань Ванцзи чуть погрустнел, но решил не заострять на этом внимания, потому терпеливо повторил:       – «Выспался?»       Вей Усянь выдохнул «А» и, запнувшись, небрежно ответил:       – «Выспишься тут с вами. Ходят, бродят тут всякие у меня под дверями. Колотят по ним. Еще и окно настежь открыто, ужас! Луч едва-едва вставшего солнца разбудил меня! Я ненавижу солнечный свет, а он мне – прям в глаз! Бр-р…» – он картинно передернулся, а после скрестил руки на груди и вздернул подбородок. – «В общем, не выспался, Лань Чжань, ни капельки.»       Взгляд Лань Ванцзи смягчился ещё сильнее, а его голос зазвучал тихо и нежно:       – «Выспишься на следующем постоялом дворе. Нам недалеко. Никто там тебя не потревожит.»       Вей Усянь чуть повернулся к нему и надул губы:       – «Хм-м, ну не знаю, не знаю. Мое настроение безнадежно испорчено!»       Из открытого окна на них с Лань Ванцзи скользнул порыв прохладного ветра, что сначала зацепил Вей Усяня, а после – его спутника. Он описал круг по комнате, словно намеревался освежить собой каждый угол, и вернулся обратно, будто говоря: свою работу я сделал, теперь здесь свежо! Откланиваюсь!       И так уж вышло, что, возвращаясь, ветер принес с собой печально известный аромат сандала, который тотчас защекотал ноздри Вей Усяня. Зрачки его тотчас дрогнули – равно как и улыбка. Даже воздух словно поменялся вокруг него.       Вей Усянь вдруг сладко улыбнулся, по-прежнему стоя к Лань Ванцзи спиной, и блаженно прикрыл глаза, чуть откидывая голову назад. Он томно засмеялся, когда плечики, а вслед за ними и спина, дрогнули, соблазнительно изгибаясь.       Лань Ванцзи, видя столь резкую перемену настроений, застыл, не зная, как ему реагировать. Брови сосредоточенно нахмурились, а глаза сощурились, внимательно всматриваясь в замершего чуть поодаль человека. Очевидно, подобное созерцание не дополняло его картину мира, поэтому было принято решение подойти несколько ближе. Почувствовав чужое приближение, Вей Усянь кокетливо хохотнул и обернулся из-за плеча, стрельнув темными, благодаря расширенным зрачкам, глазами. Подобное выглядело настолько странно, что Лань Ванцзи в замешательстве застыл.       Тем временем Вей Усянь надул губы и томно заканючил:       – «Эх, Лань Чжань, Лань Чжань…И что же делать? Мне теперь столь грустно!.. Не выспался, всю шею пережало, голова болит, ещё и дорога впереди! А я так не хочу никуда идти…Понимаешь?..»       Лань Ванцзи сильнее нахмурился:       – «Вей Ин?..»       Тот словно ждал, когда Лань Ванцзи произнесет его имя, потому полностью обернулся к нему и томно выдохнул:       – «Да?» – теперь Лань Ванцзи окончательно растерялся.       – «Т-ты…»       Вей Усянь улыбнулся, не переставая по-лисьи щуриться, и прильнул ближе, стремительно сокращая расстояние и тем же тоном шепча:       – «Да-да, Ханьгуан-Цзюнь?..»       До этого момента абсолютно белоснежные мочки заалели. Золотые глаза несколько съехались, устремляя свой взор на приблизившегося почти вплотную человека, и быстро-быстро заморгали.       Вей Усянь вкрадчиво фыркнул и, вытянув руку, потрепал Лань Ванцзи по щеке:       – «Какой-то ты сегодня не такой, Лань Чжань.»       Лань Ванцзи выпалил:       – «И ты.» – на это Вей Усянь лишь хихикнул.       – «Да. Что-то в этом роде. Похоже, мы оба встали не с той ноги и по-прежнему пьяны.»       – «Разве алкоголь действует столь долго?..»       – «В нашем случае всё возможно, Лань Чжань.» – темные глаза, казалось, сияли в утреннем свете. – «Скажи. Как мне повысить свое настроение?..»       – «Не знаю…» – Вей Усянь двумя пальцами подцепил чужой подбородок и приблизился ещё ближе, чем вызвал появление ещё большей растерянности в янтарно-золотых глазах.       – «Как не знаешь, Ханьгуан-Цзюнь? Что-то новенькое для тебя.» – Вей Усянь оказался аккурат напротив губ и приоткрыл свои, будто намеревался впиться поцелуем. Он зашептал, опаляя и щекоча своим разгорячившимся дыханием губы Лань Ванцзи: «Это ведь твои адепты стали причиной моего плохого сна. К тому же…» – Вей Усянь выдержал небольшую паузу, а после понизил тон до едва различимого шепота. – «Ты тоже помешал моему спокойному сну.»       – «Я?.. Как?..»       Вей Усянь в картинном разочаровании выдохнул:       – «О, так ты, значит, не помнишь? Оправдываешь себя пьяным забытьем?»       – «Я…»       Вей Усянь огладил большим пальцем подбородок Лань Ванцзи и словно сменил гнев на милость:       – «Ну ладно. Не буду с утра мучить тебя. У меня есть идея того, как ты сможешь загладить свою вину передо мной…» – и склонился ещё чуть ближе, почти касаясь его своими губами. Их разделял какой-то фэнь.       Лань Ванцзи не выдержал и шепнул, щелкнув костяшками:       – «И как же?..»       – «Ну например…» – прошелестел он и небрежным движением отбросил чужую голову в сторону, резко отодвигаясь на несколько чи. Вей Усянь отвернулся, отряхивая руки, и проплыл к окну. – «Ну например, принеси мне завтрак. Я все равно более не усну. Так хоть чем-то скрасится это скучное утро. И отправимся в путь. Не хорошо же оставлять детишек и прочих ждать, верно?»       Вей Усянь не обернулся, чтобы увидеть реакцию на свой ответ или чтобы узнать, как воспринял его действия Лань Ванцзи. Ему было это совершенно безразлично. Он лишь подошел к окну, вдохнул прохладный воздух, что остудил разгоряченную кожу, и резко захлопнул ставни, прошептав в никуда:       – «Всю ночь итак были раскрыты.» – совершив задуманное, Вей Усянь беспечно поплыл к своему столику, где примостились его украшения и зеркало. Он чопорным движением пододвинул к себе шкатулку и придирчиво принялся выбирать что-то одно, а после как бы между делом бросил:       – «Ты всё ещё здесь?»       Лань Ванцзи всё это время продолжал стоять в том же положении, в каком оставил его Вей Усянь: с отодвинутой в сторону головой и совершенно прямой спиной. Глаза его были широко раскрыты, словно до сих пор находились в крайней степени ступора и недоумения.       Наконец спустя несколько минут он отмер и напряженно щелкнул пальцами. Лань Ванцзи посмотрел на Вей Усяня, которого будто бы нисколько не волновало случившееся. Мужчина крутил головой перед зеркалом, осматривая сооруженную им за это время прическу. В конце концов положение дел его удовлетворило и длинные бледные пальцы вдели в пучок резную серебристую шпильку с кроваво-красными цветами на конце. Из их сердцевин спадали нити с одетыми на них такими же алыми бусинами, что, должно быть, при ходьбе будут биться друг о друга, создавая тихий характерный стук. Прическа, воистину, вышла красивой, а подобранное украшение подчеркивало ее изящность. Настала очередь сережек. Выбор Вей Усяня пал на ту самую серьгу, которую он и Лань Ванцзи приобрели по прибытии Цинхе.       С прихорашиванием было покончено, а вот сердце и дыхание Лань Ванцзи так и не пришли в норму.       Что это было?       То неоднозначное чувство, что сейчас бурлило в груди, не желало уходить. Почему глаза Вей Ина так странно горели? Разве он не говорил, что не любит прикосновений? Что с ним случилось? Может, попал под какое проклятье?       Последнее предположение кольнуло сердце ядовитой иглой по самую середину. Что же это за проклятье тогда? Когда получил? Подозревает ли сам Вей Ин, что проклят? Стоит ли в таком случае сказать ему?..       Лань Ванцзи прерывисто вдохнул.       Почему-то от мысли, что придется указать Вей Ину на его возможное проклятье, стало дурно.       Вероятно, ему будет страшно и больно, если узнает о проклятии? Он не любит прикосновений. Как же тогда сказать ему об этом? Тем более Лань Ванцзи никогда о таком не слышал…       Нет. Он не скажет ему об этом. Лучше…Сначала узнать о нем как можно больше самому и найти решение, а уже потом говорить Вей Ину. Да, так будет лучше.       Отчего-то мысль о проклятии несколько поуспокоила его. Наверное потому, что дала ответы на некоторые вопросы.       Сердце Лань Ванцзи наполнилось горячим сочувствием, сожалением и печалью. Если Вей Ин получил такое мерзостное проклятье уже по возвращении, то, получается, Лань Ванцзи не уберег его?.. В груди кольнуло, а он выдохнул:       – «Вей Ин…»       Тот лишь повернул в его сторону голову, не отвлекаясь от занятия:       – «Повторюсь: ты еще здесь? Хочешь искупить вину за мое испорченное настроение – метнись на кухню и принеси чего вкусного, иначе мой желудок сейчас свернется. Давай, топай.»       Возможно, подобное отношение должно было оскорбить – или даже опечалить, – но Лань Ванцзи едва заметно улыбнулся, а в его взгляде заплескалось расплавленное золото. Такая манера была…знакома и привычна. Такой Вей Ин был с ним после возвращения. Настоящий он. Не его роль Мо Сюаньюя, а он сам.       Что ж…По крайней мере, Вей Ин здесь. Рядом. Живой. Даже если проклят, то нестрашно. Они что-нибудь придумают. Вместе.       И к тому же, если его Вей Ин просит о такой мелочи, то как Лань Ванцзи смеет ему отказать? Правильно, никак. Посему он тихонько отозвался:       – «Я скоро вернусь. Собирайся спокойно. Мы будем ждать тебя столько, сколько потребуется. Не торопись. Есть какие предпочтения, касательно блюд?»       Вей Усянь отстраненно кивнул и бросил:       – «Суп со свиными ребрышками и корнями лотоса. Поострее. И ещё, пожалуй, ягодный чай.»       Лань Ванцзи промычал свое извечное «мгм» и удалился. Стоило двери тихонько затвориться, как лицо Вей Усяня треснуло, а он сам медленно зарылся им в сложенные на столике руки и мелко дрогнул.

Да что же с ним в последнее время не так?..

***

      Дети тихонько переговаривались на выходе из городка. За время приключений в городе «И» они здорово поладили и вот уже строили планы на скорую совместную ночную охоту. Завидев вдалеке степенно плывущего неизменной ровной линией Вей Усяня, они просияли и, восторженно галдя, обступили его со всех сторон:       – «Учитель, Учитель! Давайте посчитаем сколько у кого баллов!»       – «Да-да, вы же обещали взять лучшего в ученики!»       Кто-то – у кого было меньше всего баллов, разумеется, – возмутился:       – «Да что там считать! Баллов почти нет, а если и есть, то примерно одинаковое количество. Как мы определим, кто пойдет к нему в ученики, а кто – нет?»       Некоторые согласно закивали, но подавляющее большинство недовольно взвилось. Правда, ненадолго, поскольку одного взгляда вставшего не с той ноги Вей Усяня хватило для воцарения абсолютного молчания. Он скрестил руки на груди и важно объявил:       – « "Исполинами синими горы, изумрудными водами реки, будет день, еще свидимся*". Кто знает, как повернет судьба, дорогие юноши. Слишком рано судить: достоин ли кто-то из вас стать моим учеником. Коль судьбе будет угодно, нам непременно выпадет шанс поработать вместе. А пока совершенствуйтесь.» – и оставил их одних.       Адепты пораженно захлопали ртами, а как до них дошел смысл сказанного, так и приуныли подсолнухами на закате. Утешало лишь то, что всё ещё есть шанс на обретение бесценного наставника.       Оставив своих «воздыхателей», Вей Усянь проплыл вперед и покрутил головой, по-видимому ища кого-то конкретного. И нашел.       Цзинь Лин чуть ли не носился на их «точке сбора». Здесь была вся их компания, так как постоялый двор уж давно остался позади. Здесь были все. Но не хватало одной-единственной девушки. Вполне возможно, что Цзинь Лин так метался из стороны в сторону как раз-таки потому, что не мог ее отыскать.       Вей Усянь немедленно вспомнил о вчерашнем конфликте его дочери и Цзинь Лина и поджал губы. Что ж, он совершенно точно не мог судить их, будучи беспристрастным судьей. Что бы кто не говорил, а равнодушным ко всему созданием, даже после смерти невозможно стать.       На периферии мелькнула фигура в расписных темно-синих одеждах. Вей Усянь тотчас обернулся и увидел, что в его сторону ровным шагом ступает Яньли. Лицо ее было спокойно и умиротворенно, исключительно прекрасно: по-весеннему цветуще и румяно, губы неизменно красны, а трепещущие ресницы – длинны. Но Вей Усянь сразу смог заметить, насколько уставшие у его девочки глазки, будто та ни разу не сомкнула их за всю ночь.       Цзинь Лин ещё издалека заприметил ее. Лицо его тотчас просияло, а он сам метнулся в сторону девушки.       Яньли тоже заметила его и, на удивление Вей Усяня, послушно остановилась - а не отшвырнула нарушителя ее спокойствия прочь, - когда Цзинь Лин нагло и настырно преградил ей путь.       Вей Усянь вдруг стало интересно: повторит ли Цзинь Лин «подвиг» своего отца, когда тот после грубости неожиданно выкрикнул на всю округу о своих чувствах? Он бесстыже сложил руки на груди и с легкой смешинкой в лисьем прищуре принялся наблюдать за разворачивающейся сценой.       Цзинь Лин и в самом деле преградил ей путь – нет, он чуть ли не упал широким бревном перед ее ногами, желая загородить дорогу. Во взгляде Яньли мелькнула презрительная усмешка, но благодаря своему воспитанию и женской мстительности, она не позволила себе гневно вскричать, лишь спокойно сложила перед собой руки и принялась ждать от юноши дальнейших действий.       Тот выпрямился, тяжело дыша, и прерывисто выдохнул:       – «А-Лин…»       Девушка выгнула бровь:       – «Какая такая «А-Лин»? Что-то не припомню такую. Была вчера, кажется, Ван Чжихао, разве нет? Соблюдайте субординацию, Достопочтенный Наследник Благородного Ордена Цзинь. То, что я – дама положения, которое значительно «ниже» вашего, не дает вам права относиться и обращаться ко мне столь фривольно.»       Цзинь Лин побелел, а он сам сорвавшимся голосом чуть ли не проорал:       – «Я не то имел в виду! Я…»       Яньли холодно припечатала, сощурившись:       – «А что тогда Достопочтенный Наследник Благородного Ордена Цзинь имел в виду? По-моему, ваше мнение было выражено предельно ясно.»       – «Я…»       Девушка высокомерно вздернула подбородок:       – «Не по чину мне с вами водиться, Господин. Уж уважьте положение дел. Почему бы вам не отыскать даму вашего круга?» – студено чеканила Яньли, а Цзинь Лин с каждым ее словом крупно вздрагивал и белел все сильнее. Но тут она его добила: «Да и вообще. Отчего Наследник Главенствующего Ордена распинается перед безродной стервой, что не имеет за спиной ни гроша, ни клана? Раскричались, раскраснелись. Непорядок… Кажется…» – протянула она и прошествовала дальше, чуть обходя Цзинь Лина, замирая на уровне его плеча и склоняясь ближе, к самому уху. Яньли прошелестела:       – «Кажется, Достопочтенному Наследнику столь Благородного Ордена Цзинь следует поработать над своими манерами и знанием этикета. Возможно, вас забыли им обучить.» – и, резко отвернувшись, она полетела к наблюдавшему за всей этой «Сантой-Барбарой» Вей Усяню.       На произнесенные колкие и резкие слова Цзинь Лин крупно вздрогнул, будто бы его ударили током, а после плечи его глубоко опустились, словно из-за непосильной тяжести, что упала на них. Губы предательски задрожали, в носу защипало, а взор заволокло пеленой. Пальцы, подрагивая, сжались в крепкие кулаки. Как больно. Упрек в недостатке манер был излишне…груб.

«У тебя нет матери, чтобы научить тебя манерам.»

      Инстинктивно Цзинь Лину хотелось оскорбить в ответ. Сказать такую же по силе грубость. Но мозгами понимал: это он виноват, что А-Лин на него обозлилась. Он сам виноват в прилетевших в самое сердце острых и ядовитых словах. Что-то внутри внезапно дернуло его.       Цзинь Лин порывисто развернулся в сторону девушки и, смаргивая слезы, сорвавшимся голосом проорал ей вслед, отчаянно краснея:       – «А-Лин! Я ни в коем случае не хотел оскорбить тебя, правда! Я…Мне было обидно, что ты встала не на мою сторону! Мне действительно важно, чтобы ты была за меня! Мне жаль, что я наговорил тебе столько всего! Я был не прав! Прости меня!»       Яньли запнулась, а после пораженно застыла. Переговаривающиеся юноши так же замолчали, заслышав, что сказал Цзинь Лин. Цзинъи фыркнул и тяжело припечатал такого же опешившего Сычжуя по плечу, тихонько шепнув:       – «А я говорил.» – но тот ему ничего не ответил.       Брови Вей Усяня высоко взлетели вверх – настолько высоко, что грозились пробить границу его лба. Глаза донельзя округлились – да так, что стал похож на посаженную на кол сову. Его губы изобразили ехидное «О» и так и замерли.       Цзинь Лин тоже осознал, что он сказал, и моментально покраснел от края шеи до линии роста волос, но, к вящему удивлению Вей Усяня, не сбежал в укромный уголок, а продолжил стоять при всем честном народе, уставившись в напряженную спину Яньли, которая также покраснела, уподобившись макову цвету.       Всем естеством чувствуя, что тот ждет реакции на свои слова, Яньли высоко вскрикнула:       – «Убожество!» – и мигом испарилась. Словно ее тут и не было.       Наблюдавшие за всем этим юноши зарделись и как один побросали свои взгляды, кто куда, но только не на Цзинь Лина. Еще секунду назад бахвалившийся Цзинъи издал нечленораздельное возмущенное кряхтение и приглушенно ругнулся:       – «Да какого ху–…» – его поток возмущений прервала ладонь Сычжуя, что мигом услужливо зажала товарищу рот.       Цзинь Лин прикусил губу и натянутой струной умолк, продолжая согнуто стоять посреди дороги.       Поняв, что оставить его в таком состоянии он не может, Вей Усянь, обреченно вздохнув, вырос около понурившегося юноши и похлопал его по плечу, шепнув:       – «Дай ей время. Она – гордая особа. Равно как и ты. Можно сказать, вы два сапога пара. Не наседай. Ты правильно сделал, сказав всё, что думаешь. Она отойдет, и уже в следующую встречу вы с ней помиритесь. Ты молодец.»       Цзинь Лин поднял на него красные глаза и выдавил:       – «Она назвала это убожеством!»       Вей Усянь, фыркнув, небрежно отмахнулся:       – «И что? Ты такой неженка, Цзинь Лин, право! Вон, на Лань Чжаня посмотри. Он только сейчас такой душкой заделался и по имени меня зовет, а до этого ведь звал совершенно по-другому!»       – «И как же?»       – «Какой ты непонятливый! Убожеством, конечно! Знаешь, не ведай я всей ситуации, то подумал бы, что А-Лин его дочь. Ха-ха.»       Цзинь Лин едко фыркнул, но тем не менее печальный блеск из его глаз ушел. Чуть помолчав, он шепнул:       – «Она правда простит меня?»       – «Простит, конечно. Только извиняйся как следует. Она дама непростая. Поухаживай за ней. Покружись вокруг нее. Побегай. Даже если она простит тебя, то не сразу подпустит к себе, ибо уязвленная женская гордость – это тебе не вот на ночную охоту ходить! Постараться нужно. Накосячил – исправляй.»       Цзинь Лин непонятливо нахмурился:       – «И как же мне за ней ухаживать, если она видеть меня не захочет?»       Вей Усянь тяжело вздохнул, словно разговаривал с пятилетним ребенком, и повторил:       – «Побегай.»       Теперь уже Цзинь Лин тяжело вздохнул:       – «Побегать…» – он цыкнул. – «Вляпался.»       Вей Усянь скосил на него глаза, а после утешающе похлопал по плечу:       – «А ты как думал. Оскорбить женщину и при возвращении ее благосклонности не попотеть? Хочешь, называется, на елочку залезть и задницу не ободрать? Много хочешь. Девиз Ордена Юньмен Цзян, конечно, звучит как «Стремись Достичь Невозможного», но это твое стремление совершенно за гранью…»       На первых словах Цзинь Лин ещё молчал, но на последних отпущенных шпильках его терпение лопнуло, а он сам вспыхнул и скинул чужую руку со своего плеча:       – «Да понял я, понял! Хватит!» – Вей Усянь примирительно поднял руки, шкодливо щурясь.       Когда гнев и смущение Цзинь Лина улеглись, Вей Усянь принялся за старое. Он сложил руки за спиной в своей излюбленной манере и наставническим голосом начал:       – «По возвращении домой не вздумай бесоебить. Сиди спокойно, не рыпайся. На ночных охотах также. К тому же…» – Вей Усянь скосил на него глаза. – «Прекращай препираться со старшим дядей. Слушайся его советов. Он желает тебе только добра. И не доводи до ситуации…» – он важно возвел палец к небу, чем приковал внимательный взгляд Цзинь Лина. – «Не доводи его до состояния «руки-в-боки», иначе ты не жилец. Серьезно!» – Цзинь Лин смерил его непонимающе-презрительным взглядом, который явно не понимал, о чем ему сейчас вещают.       – «В самом деле, Цзинь Лин. Не пренебрегай сим жизненно-важным советом! Он же тебе потом всю плешь проест! Коль довел своего дядю до состояния «руки-в-боки», так не спасти тебе свой разум и душу от мучительного надругательства и невероятно душной лекции. Может, он тебе и вправду ноги переломает или, может, даже ухо открутит…» – на словах «ухо открутит» Вей Усянь рассеянно коснулся мочки своего уха, ибо воспоминания о том случае были донельзя свежи. Настолько, будто произошло это вчера.       В тот день он хорошо так разыграл Цзян Чена. Очень хорошо. Да вот только ему это не очень понравилось. Ну как сказать, не очень… Ему это совсем не понравилось.       Цзян Чен никогда не ладил с противоположным полом. Ему хотелось, подобно Вей Усяню заигрывать с каждой понравившейся, чувствовать себя уверенно и получать взаимное внимание. Но у него как у Вей Усяня не получалось. Слова куда-то исчезали, дыхание и сердцебиение начинали неистово скакать. Да выйти один-на-один против древнего монстра куда проще, чем заговорить с одной из понравившихся девчонок! Сказать что-то вроде: «Красавица, зачем тебе столько цветов? Брось! Они совершенно бесполезны, ибо цветы созданы для украшения мира, но…Рядом с тобой каждый цветок, поголовно, теряет подаренную природой ценность.» – и как объяснял Вей Усянь, тут непременно следовало бы подмигнуть, чем можно было совершенно точно сразить понравившуюся девушку наповал!       Вот только…       Стоило самому Цзян Чену примерить вкус этих приторно-ванильных слов к себе на язык, попробовать сомкнуть глаз в подобии подмигивания, все внутри корчилось от омерзения и насмешки к самому себе. До чего же нелепо это выглядит!       Посему все уроки пикапа от Вей Усяня были сурово отклонены. Но он же его старший брат как-никак! Что же, бросит братца на произвол судьбы и не раскрепостит? Да он так же девственником на всю жизнь останется! Непорядок.       Потому здраво рассудив – ну как здраво, ему так казалось, – Вей Усянь придумал план «раскрепощения младшего братца»!       Одним летним довольно жарким деньком у них выдалось свободное время. Они вдвоем решали на какую из рек пойти, дабы как следует освежиться. Большинство из им известных уже надоели или зацвели, потому Вей Усянь намекнул, что есть в округе один источник, который он обнаружил совершенно случайным образом при прогулке. Цзян Чен, разумеется, о нем ничего не ведал, а потому потребовал вещать дальше, как минимум, из любопытства.       Вей Усянь заливал и заливал. Мол, воды источника чисты, словно слезы юной девы; холодны, будто сердце Лань Циженя, а также закрыты от лишних глаз, оттого никто не сможет помешать им поотлынивать вдоволь!       Предложение звучало донельзя заманчиво, потому следовало бы насторожиться, но Цзян Чену было настолько жарко, что он решил слепо довериться Вей Усяню – оказалось, зря.       Такой источник действительно существовал. Все, как и сказал Вей Усянь. За исключением одного момента. Это был источник для омовения юных дев-настоятельниц из местного деревенского храма, что купались, будучи совершенно нагими!       И так оказалось, что первым, кто шагнул в этот источник и застукал бедных барышень, был Цзян Чен. Вместо желанной прохлады источника его встретили тонкий и оглушительный групповой девичий визг, фонтаны брызг и неумолимое смущение. Вей Усянь также не остался без «перчинки»: впоследствии его встретили горящее от боли открученное ухо, избитая местными лопухами спина и дующийся на него в течение нескольких недель Цзян Чен.       Весело, короче.       Вей Усянь кашлянул, возвращаясь в настоящее. Он заключил:       – «В общем. Не рвись, куда не надо. Сначала стоит набраться силы, а потом уже лезть в самое пекло сломя голову, понимаешь? Тебе всего пятнадцать, у тебя вся жизнь еще впереди!»       Цзинь Лин надулся:       – «Но ведь и оба моих дяди прославились, будучи еще совсем юношами!»       Вей Усянь щелкнул его по лбу:       – «Не сравнивай тогда и сейчас! Тогда каждый день заставлял тебя ходить по острию и страшиться за свою жизнь. Каждый день мог стать для тебя последним, и подкрадывался этот самый день настолько внезапно, что даже ойкнуть порой не успевали!»       «Совсем как я.» – отстраненно мелькнуло в мыслях.       Цзинь Лин на несколько мгновений задумался и досадливо пробурчал:       – «Да даже тот же Вей Ин убил «Черепаху Губительницу» в моем возрасте. Чем я хуже?» – выглядел юноша так, словно на его языке вертелось нечто ругательное, но то, что он его не вставил в озвученное им предложение, поразило Вей Усяня и оставило теплый оттиск на душе и сердце, подаренном Мо Сюаньюем. Он еще помолчал и тихо-тихо добавил: «И А-Лин вон какая сильная. Как я могу быть ей достойным…» – осознав, что чуть не ляпнул - в который раз, - Цзинь Лин вспыхнул и сиюсекундно закашлялся, меняя фразу: «Как я могу допустить, чтобы моя сила уступала девушке? Непозволительно.»       Вей Усянь понимающе кивнул, словно не заметил чуть не произнесенной фразы: как я могу быть ей достойным спутником?       Они еще немного поговорили о том, о сем, и вот, наступила пора прощаться. Вей Усянь махнул рукой на прощание, мол, встретимся еще и крутанулся на каблуках, намереваясь присоединиться к мирно отдыхающему под ветками магнолии Лань Ванцзи, но тут его припечатал неожиданный вопрос Цзинь Лина:       – «Скажи, учитель... Ты Вей Ин?»       Вей Усянь замер и повернулся к нему в пол-оборота, выгибая бровь:       – «А что, похожи?»       Цзинь Лин уставился на него немигающим взглядом, поджимая губы. В конце концов он медленно покачал головой, словно та разболелась только от одних размышлений об их возможном сходстве. Юноша коротко свистнул, подзывая Фею. Та робко выползла из-под тени развесистых крон и, понуро метя хвостом по камням, притаилась за ногами хозяина, ожидая дальнейших приказов.       Цзинь Лин в последний раз глянул на него, так же коротко свистнув, махнул рукой и исчез за ограждением, отправляясь в сторону Ланьлина – вероятно, у него все ещё не хватало духу встретиться с дядей.       Остальные юноши также с горем пополам попрощались и разбрелись, кто куда, – каждый в свой Орден. У ворот остались лишь Лань Ванцзи, адепты Гусу Лань и Вей Усянь.       Последний о чем-то задумался и певчим соловьем высоко свистнул несколько нот – на удивление юношей все они прозвучали кристально чисто и мягко, словно и вправду пела птица. Лань Ванцзи блаженно чуть прикрыл глаза, вслушиваясь в свист. По окончании Вей Усянь притих, ожидая и всматриваясь в ближайшую крышу. Совсем скоро оттуда показалась Яньли, что недовольно переставляла ноги. Она легко приземлилась подле Вей Усяня и молча кивнула, давая понять, что готова к пути.       Цзинъи смерил ее придирчивым взглядом и заметил:       – «И вот надо было тебе «убожество» кинуть! Он между прочим перед тобой при всех извинился!..»       Яньли сурово оборвала его:       – «Умолкни.» – Цзинъи лишь недовольно цыкнул, очевидно, промолчав всего-навсего потому, что рядом стоял Ханьгуан-Цзюнь, но у него по-любому на языке вертелось уже привычное им «стерва».       Сычжуй сменил тему на нейтральную и полюбопытствовал:       – «Ханьгуан-Цзюнь, куда дальше отправимся? Навстречу Цзэу-Цзюню, что находиться в Тянь Чжоу или в Облачные Глубины?»       Чуть подумав, Лань Ванцзи отчеканил:       – «Тянь Чжоу.»       Вей Усянь кивнул:       – «Да. Верно. Так мы сможем оказаться полезными Цзэу-Цзюню или отыскать голову «дражайшего друга».»       Завершив последние приготовления, они покинули городок, устремив свой взор точно на Тянь Чжоу.

***

      Уже вечером того же дня они прибыли в Тянь Чжоу. Дорога была спокойной и степенной, без приключений. Юноши преспокойно переговаривались меж собой, а Лань Ванцзи и Вей Усянь сосуществовали в приятной тишине – что удивительно с учетом последних событий.       Вей Усянь с комфортом устроился на спине Яблочка и прикрыл глаза так, будто крепко спал. Если принять во внимание уровень заклинательства, то можно было легко усомниться в его бодрости, ибо тот вполне мог спать, сидя на спине ездового животного. Лань Ванцзи же позволил себя украдкой полюбоваться расслабленными чертами его профиля в закатном свете. Вей Усянь сделал вид, будто не заметил чужого внимания.       Яньли, что шла за ними позади, несколько недовольно хмурилась, но явного неодобрения не выказывала, поскольку сама еще не решила, как относится к подобному вопросу. Ей лишь оставалось наблюдать со стороны и быть готовой при случае вмешаться.       Сычжуй и Цзинъи переглянулись, видя подавленное и печальное состояние подруги, и, не сговариваясь, обступили девушку с двух сторон. Сычжуй, мягко улыбаясь, пристроился по левую сторону, а Цзинъи, грузно хлопнув ее по плечу, – с правой. Они тотчас, одновременно, принялись щебетать о том, о сем, увлекая Яньли в оживленный разговор. Та, пусть сначала с явной неохотой и раздражением, постепенно влилась в него, даже начала посмеиваться и вставлять колкости при обмене реплик с Цзинъи.       Вей Усянь краем глаза глянул на нее из-за плеча, убеждаясь в восстановлении ее духовного равновесия, и удовлетворенно устремил свой взор вперед.       Лань Ванцзи неожиданно оборвал царившую между ними тишину:       – «Цзян Чен знает, что ты – это ты.»       Вей Усянь беспечно парировал:       – «И я знаю.»       – «И…»       – «И это никак не отразится на текущем положении дел. Он был некогда близок со мной, но не остальные. Цзян Чен не сможет доказать мою личность, основываясь лишь на опыте общения со мной. Это не доказательство. Сообщество заклинателей – будем говорить без прикрас, Лань Чжань, – боится меня. И боится так, что им будет легче поверить в то, что Цзян Чен сошел с ума и несет несусветную чушь. Даже если он и начнет кампанию против меня, то ненадолго, ибо заклинатели ему не позволят этого, и тогда ему придется отступить.»       – «Мгм.»       Они снова замолчали. Вей Усянь не желал беседовать – не то настроение; а Лань Ванцзи не наседал, ибо не мог не уважить его личные границы, пусть и жаждал поговорить с ним на разные темы. В конце концов тринадцать лет разлуки... Как он соскучился по его голосу! Словами не передать. Ему хотелось, чтобы Вей Ин прямо сейчас начал весело и беззаботно щебетать о том, о сем – как делал это раньше, а Лань Ванцзи внимательно слушал бы, впитывая каждое пропетое слово. Но увы, его Вей Ин уже не столь весел и беззаботен, как раньше, потому не будет щебетать ему о чем-то своем.       Лань Ванцзи с сожалением подумал, что отдал бы всё на свете, лишь бы его Вей Ин сейчас весело рассмеялся своим перезвоном колокольчиков, сказал, что просто-напросто передразнивал его «каменное» выражение лица, но сейчас ему это надоело, поэтому – уж прости, Лань Чжань, – будет говорить и говорить, наверстывая упущенное. Но он молчал. И продолжал ехать с плотно прикрытыми глазами, будто наверстывал отнятые часы его мирного сна. А Лань Ванцзи не смел возразить, посему продолжил прерванное созерцание.       Вскоре они настигли полуразрушенный сад, что был посвящен Даме Распустившихся Бутонов. Ходили легенды, будто когда-то хозяин этого сада относился к выращенным им самим цветам с любовью и теплом, а также каждый день читал стихи. В конце концов сад напитался его духом поэзии и обрел сознание в виде прекрасной дамы. Поговаривали, что если прочитаешь в полночь прекрасный стих, то дама одарит тебя цветком, что не завянет в течение трех лет. В противном случае она бросит этот цветок прямо в лицо, а незадачливый поэт отключится и наутро проснется за оградой сада.       Все эти поверья рассказал Сычжуй, что сослался на литературу Гусу Лань. Вей Усянь хотел было вставить шпильку, упрекнув юношу во лжи, мол, подобного чтива в вашей библиотеке нет и не было никогда, но не стал, дальновидно оставив это информацию в качестве козыря в переговорах.       И тут всплыл ещё один любопытный момент, который был также вычитан им в той же самой книжке.       Вей Усянь, по молодости обуреваемый настроениями гедонизма, желал разглядеть лик прекрасной Дамы, о которой слагают легенды, оттого нарочно путал строчки, раз за разом читая их ей. Он повторил нахальный трюк с двадцать раз, после чего, наконец, смог разглядеть лицо и вознамерился прославить красоту её всему миру, но разгневанная дама осыпала его водопадом нежных цветов, создав непередаваемое зрелище.       Юноши хихикнули, а Вей Усянь, сгорая от стыда, потер точку меж бровей. Яньли, слушая забавные истории прямиком из молодости ее отца, также не удержалась от смешка.       Что уж говорить, Лань Ванцзи – и тот тихонько смеялся. Глаза его были на редкость мягки и теплы, а в их глубинах горели смешливые искорки, которые заставили Вей Усяня возгореться острым желанием рассказать одну из его позорных историй. В сердцах он пообещал себе, что когда подвернется подходящий случай, то непременно вернет должок – и непременно с процентами! Не злите демонов.       Слыша все эти беззастенчивые смешки, направленные в его сторону, гордость Князя Демонов была самым подлым образом оскорблена – а как известно, демонов оскорблять чревато последствиями.       Вей Усянь ядовито фыркнул, заламывая брови. Он едко съязвил:       – «Что-то не припомню, чтобы в библиотеке Ордена Гусу Лань имела популярность среди Адептов подобная низкосортная литература… Хотя, кто знает, может, времена чудесным образом переменились и адептам стали преподавать такие забавные жизненные истории.»       Юноши тотчас прикусили языки и стрельнули исподтишка глазками на Ханьгуан-Цзюня. Тот на них никакого внимания не обращал, продолжая целиком и полностью посвящать его одному Вей Усяню. Только юноши собрались облегченно выдохнуть, как честный и правильный Сычжуй совершенно искренне испугался:       – «Неужели за это нас накажут?!» – Цзинъи, что уже успел расслабленно опустить плечи, так и вскинулся, резко зажимая бедному Сычжую рот, шикая на него.       Вей Усянь не преминул важно кивнуть и добить молодое поколение:       – «Именно. Переписать вам по возвращении раздел о Добродетели раз так десять. Ещё раздел об Уважении к Старшим и Почившим, а также раздел, что включает в себя правило, запрещающее сплетни.»       Цзинъи воскликнул:       – «Но ведь нет такого раздела "Об Уважении к Старшим и Почившим"!»       Вей Усянь с ноткой лисьего ехидства, злорадно отчеканил, словно отпускал «барашек» гильотины:       – «Будет.» – Цзинъи, будь его воля, точно сдувшимся шариком опустился бы наземь, а Сычжуй, воспользовавшись чужой заминкой, вылез из-под дружеского захвата и наивно воскликнул:       – «Неужто еще и стоя на руках?!» – остальные юноши лишь про себя убито схватились за свои бедные головы.       Вей Усянь совершенно искренне изумился, оттого вздернул бровь и обернулся на Лань Ванцзи, безмолвно вопрошая. Тот покорно ответил:       – «Кого-то простое переписывание правил не способно обучить.» – все ясно. Явный камень в его огород. – «К тому же, стойка на руках совершенствует тело и дух.       Вей Усянь цыкнул и съязвил:       – «Ах, былые времена! Такие славные и светлые. Есть по чему скучать, это однозначно.» – отчего-то на его усмешку Лань Ванцзи ответил весьма погрустневшим взглядом, но на удивление, более ничего не сказал.       Так как Лань Ванцзи ни коим образом не прокомментировал суровость Вей Усяня и не подтвердил возможное наказание, то юноши искренне понадеялись, что их Достопочтенный Ханьгуан-Цзюнь смилостивиться и «случайно» забудет об этом случае.       Местом привала был выбран тот самый печально известный сад, который так понравился бедным, ничего доселе не подозревавшим юношам.       Вечерело. Яркие звезды начинали постепенно радовать своим присутствием темное покрывало небосвода и озарять заблудших путников своим мягким и сокровенным светом. Уже будучи довольно привыкшими ко сну под этим самым небосводом, юноши разбрелись в поисках материалов для костра; Лань Ванцзи отправился с дозором по окрестностям, дабы еще на ранней стадии отыскать возможную опасность. К вящему удивлению Вей Усяня, Яньли изъявила желание отправиться вместе с ним и, напрочь проигнорировав ошарашенный взгляд, девушка юркнула вслед за Лань Ванцзи в кромешную темень сада.       И вот, остались только он и изрядно подуставшие за все произошедшие с ними злоключения юноши.       Завершив приготовления, юноши с комфортом разместились подле источающего пылкий жар костра. Вей Усянь, недолго думая, примостился следом.       Некоторое время посидев в тишине и побросав на мужчину свои горящие неловким любопытством взгляды, юноши не выдержали и как один воскликнули:       – «Учитель!»       Несколько оторопев от подобного напора, Вей Усянь гаркнул:       – «Чего вопите?!»       Юноши зарделись и несколько поубавили свой пыл, будучи уже не столь уверенными в своем решении задать вопрос. Один лишь Цзинъи всё же набрался смелости и аккуратно начал:       – «Учитель. Тогда, на постоялом дворе…»       Вей Усянь вздернул бровь:       – «Кажется, я уже говорил, что не люблю, когда мямлят. Говори сразу и полно. Не выуживать же мне из тебя по слову?!»       Цзинъи сипло кашлянул и продолжил, густо краснея:       – «Учитель, тогда, на постоялом дворе…Вы с Ханьгуан-Цзюнем так неожиданно появились в главных воротах…»       Вей Усянь поблагодарил свою превосходную память и вставил шпильку:       – «Цзинъи, тогда, на постоялом дворе, мы с Ханьгуан-Цзюнем так неожиданно появились в главных воротах, а вы так неожиданно алкоголь распивали. Вот те раз! Адепты Гусу Лань да алкоголь распивают? О времена, о нравы!..»       Цзинъи сделался словно маков цвет и, вскинувшись, пропищал:       – «Я не это имел в виду!»       Вей Усянь изобразил картинную наивность:       – «Да, а что же тогда? О, я понял! Ты имел в виду, что вы совершенно неподобающим образом распивали алкоголь и собирались это скрыть? Тц, тц, тц. О времена, о нравы…Раньше ваш Достопочтенный Ханьгуан-Цзюнь за подобное чуть ли не вздернуть был готов! А вы, будучи его подопечными…Столько правил разом нарушаете…Кажется, в вашем Ордене запрещена еще и ложь? Так, так. Посчитаем, сколько в общем правил было вами нарушено: распитие алкоголя, ложь, сплетни, чтение неподобающей литературы, самовольство, недальновидность, а также пропуск положенного сна ровно в девять часов вечера. Ай-яй-яй.»       – «Нет, я понял бы, скажи вы только про ложь и распитие алкоголя, но остальное откуда?!»       – «Как откуда? За все ваше путешествие из города И до Тянь Чжоу, разумеется. Сплетни и чтение неподобающей литературы – про рассказ о той Даме. Самовольство, недальновидность, пропуск положенного сна – само ваше пребывание в городе И. Надеюсь, в разъяснениях не нуждаетесь?»       – «Да с чего бы ставить нам в вину пропуск сна?! Мы были на ночной охоте!»       – «Секундочку.» – вздернул палец Вей Усянь. – «Ночная охота – это когда Орден сам направляет вас на охоту с демонами и прочими тварями. То, что вы самовольно отправились туда, куда не положено, ночной охотой не является. К тому же, если вы уж хотите возразить. На ночной охоте принято изгонять тварей. Покажите мне хоть один ваш трофей.»       Юноши клацнули челюстями и умолкли. Вей Усянь, довольный своей победой и местью, добил:       – «А за непокорность еще десять раз переписать тексты. Отжимаясь.»       Адепты донельзя округлили глаза и взвились:       – «За какую такую непокорность?!»       – «А вот за такую! Не должно вам, юнцам, проявлять неуважение и непослушание! Провинились – будьте добры принять наказание с присущей вашему Ордену честью и гордостью! И да. Судя по вашей бурной реакции, вам определенно есть, чему поучиться, так что лишний раз переписать трактаты вам не повредит.»       Цзинъи хотел было высказать ему всё, что думает о нем, но подумал, что итак уже достаточно нарвался, поэтому вовремя прикусил язык. За подобную сметливость Вей Усянь сделал милость и махнул рукой:       – «Ладно. Черт с вами. Сделаю вид, что этого диалога не было и не стану докладывать Ханьгуан-Цзюню о вашем ненадлежащем поведении.» – лица юношей счастливо просияли, но несколько застыли, когда Вей Усянь вздернул палец. – «Но! Если вы еще раз. Хоть один раз. Сделаете нечто подобное. Я вас по полу размажу и заставлю собственной кровью вместо чернил правила переписывать, уяснили?»       Юноши в ужасе поежились и быстро-быстро закивали. Удовлетворившись, наконец, воспроизведенным эффектом своих речей, Вей Усянь кивнул и примирительно спросил:       – «Так о чем вы хотели спросить?»       Адепты переглянулись, не зная, стоит ли начинать столь скользкую тему - особенно, после того, как чудом избежали смерти. Чуть помявшись, Цзинъи всё же начал:       – «Учитель. Тогда на постоялом дворе. Вы вошли через главный вход с Ханьгуан-Цзюнем. И его…Руки…Были перевязаны его же собственной лентой…Это…»       Сычжуй пришел к нему на выручку:       – «Как так вышло?»       Вей Усянь не нашелся с ответом, оттого медленно отвернулся к жаркому пламени, надеясь спрятать свое лицо.       И действительно. Что это было? Как так вышло?       Лань Ванцзи ведь все время, что они были знакомы, трясся над своей лентой, словно та была из чистого золота – хотя, если подумать, для человека, что вырос в качестве наследника именитого Ордена, золото – такая себе ценность.       И тем не менее стоило Вей Усяню при жизни приблизиться хоть на чи к его ленте, Лань Ванцзи начинал кричать свое извечное «Убожество!» и убирал от него «драгоценную» ленту прочь.       И вот, он сам завязал себе руки, а конец «оков» отдал ему. Ему! Это…Нечто воистину необъяснимое. Лань Ванцзи да и связать свои собственные руки драгоценной лентой?.. Бред... Ан-нет. Не так. Вздор!       И всё же. Юноши ждали от него ответа. Не торопили с ним, но ждали. Вей Усянь чувствовал на своей левой щеке их любопытные взгляды. Хотелось откинуть чужие головы прочь, дабы ненасытные глаза не упирались в него столь чувствительно.       Вей Усянь однозначно не любил, когда на него смотрят. Особенно, пристально. Например, как сейчас.       Но то были дети. Разве можно поступить с ними так?       Потому Вей Усянь лишь холодно отрезал:       – «Хватит пялиться. Скоро дыру во мне прожжете. Когда соберусь вам отвечать – услышите. А сейчас, прекратите смотреть на меня. Это невежливо.»       Юноши пробормотали сбивчивые слова извинений и отвернулись, а Вей Усянь смог спокойно выдохнуть. Голова разом прояснилась, и стало легче думать. Правда, от исчезновения чужих назойливых взглядов мыслей по волновавшему его вопросу не прибавилось. Он как и раньше не ведал о мотиве поступка Лань Ванцзи, так и сейчас не ведал. Не поменялось ровным счетом ничего. За исключением одного. Вей Усянь смог сформулировать лаконичный и, к его собственному удивлению, честный ответ:       – «Это сугубо наше личное дело. Не лезьте, куда не просят.»       Услышав подобный ответ, юноши смутились ещё больше. Что за личное дело такое? Цзинъи так и хотелось высказаться, но, видя настроение учителя, не посмел. Что-то заставило его прикусить язык и уставиться в танцующее пламя.       Неожиданно Вей Усянь подал голос:       – «Какой смысл в себе несет лобная лента Ордена Гусу Лань?»       Юноши пораженно на него обернулись, ибо не ожидали, что тот решит завести с ними разговор. Сычжуй кашлянул и уточнил:       – «Учитель, разве вы не знаете?»       – «Думаешь, мне настолько скучно? Стал бы я задавать вопрос, если бы знал на него ответ.»       Сычжуй смущенно потупился, но все же собрался и тихо начал:       – «Хорошо. Дело вот в чем… Наша лента – символ Праведности и Добродетели. Лань Ань завещал, что наша лента – предмет исключительной важности. Лента – наши принципы, наша честь и все то, что несет в себе Гусу Лань. Она – наше олицетворение. Адепт не в праве позволять касаться ее кому-либо, кроме себя, детей и того, кто предназначен тебе Судьбой. Лишь тому уготовано коснуться ленты, кому ты сердце готов открыть.» – закончив, Сычжуй покраснел еще сильнее и стал в тон подкладке одежд Вей Усяня.       Юношам стало любопытно, что будет делать их учитель, когда «переварит» эту информацию, оттого принялись украдкой поглядывать на него. Вей Усянь молчал.

…

      Ах, как забавно.

«Сердце готов открыть.»

      Вей Усянь мрачно усмехнулся про себя.       «Не тому ты сердце собрался открывать, Лань Чжань. Я ведь и сожрать его могу, а вместе с ним твои Добродетель, Праведность и Искренность.»       Но от мысли, что Лань Ванцзи этим жестом показал свою готовность открыть для него сердце, внутри что-то треснуло и съежилось в тугой комок, который принялся тревожно вибрировать и застревать в горле.

Внутри все свело судорогой.

      Это бред. Лань Ванцзи не может быть…из этих… Это ведь Лань Ванцзи! Как вообще про него можно помыслить такое?! Это…Это будет оскорблением для Лань Ванцзи! Самым жестоким. А Вей Усяню не хотел оскорблять его. По крайней мере, таким ругательством.       Вей Усянь прикрыл глаза, глубоко свел на переносице брови и сжал челюсти. Возможно…Лань Ванцзи имел в виду совсем другое, когда связывал лентой себе руки… Да, точно! Другое…Под рукой не оказалось чего-либо, кроме его ленты, а выразить дружеские намерения было необходимо? Совсем как в заточении в Пещере Черепахи-Губительницы, когда лента была использована в качестве перевязки!       Да, однозначно.       Так он просил довериться ему, дабы…Дабы «что»? К чему это доверие? Расследуют дело и разойдутся. У них нет продолжения.       Вей Усянь про себя чертыхнулся.       Довольно забавная формулировка. «У них».       Вей Усянь повторил про себя «у нас», словно пробовал на вкус. И этот вкус ему не понравился, ибо тот заставил дрожь пробежаться по всему телу, а тугой комок сжаться ещё сильнее, вследствие чего появилась кружащая голову мерзкая тошнота.

Плохо…

      Жар от костра стал обжигать. Совсем как заледеневшую после долгого пребывания на неумолимом морозе кожу колет резкое тепло. Горячий воздух принялся забивать ноздри и осушать легкие, не давая доступа кислороду. Картинка покрылась рябью, а под глазами заплясали круги.

Как душно…

Дышать...Дышать...Чем же дышать?..

      На периферии сознания послышался чуткий голосок Сычжуя, что спрашивал его о чем-то. Вей Усянь только благодаря ему понял, что почти не слышит звуков. Уши заложило, а все частоты, улавливаемые ими доходили будто бы из-под толстого слоя воды. А ещё в ушах нечто оглушительно звенело, словно его ударили обухом по голове.       – «Учитель, вам плохо?»       С губ сорвался рваный выдох. Вей Усянь судорожно прижал руку ко рту, дабы заглушить этот недостойный звук.       – «Учитель!..» – встревоженный голосок яснее ворвался в сознание. Будто бы звучал совсем близко от него. – «Учитель…» – чья-то рука невесомо легла на плечо. Совсем легко, как будто силилась успокоить, не потревожить ненароком; так аккуратно, что можно было бы даже не почувствовать этого едва заметного касания.       Но Вей Усянь почувствовал. Остро.       Его рука стремительной коброй вскинулась и злостно отбросила протянутую руку. Да столь сильно, что несколько косточек достаточно звучно хрустнуло, а сам Сычжуй удивленно вскрикнул и по инерции отлетел назад. И непременно повалился бы грузно на спину, не подоспей верный Цзинъи, что шустро подхватил товарища.       Рука вскинулась вместе с хриплым, едва слышным вскриком, что, несмотря на свою изрядно пониженную громкость, звучал донельзя оглушительно и отчаянно, словно то кричал не сидящий у костра грозный мужчина, а совсем еще юный и невинный мальчик:       – «Не трогай меня!!!»       Толпа застыла. Адепты принялись во все глаза глядеть на тяжело дышащего Вей Усяня, что, казалось, был не в себе.       Резвая, неумолимая рука крупно дрожала, взгляд был потерян и замутнен, как будто пребывал где-то далеко-далеко отсюда и это самое «далеко» было отнюдь не приятным зрелищем.       Вей Усянь тихонько загудел:       – «Не трогай меня…»       Бледный от прострелившей кисть боли Сычжуй, наконец, разогнулся и не менее большими глазами воззрился на Вей Усяня. И юноша не узнал сидящего перед собой человека. То был совершенно другой «некто»: потерянный, сломленный и испуганный; иными словами – загнанный в угол раненый зверь. Нет. Не зверь. Зверек. Маленький. Ма-аленький… Такой беззащитный. Такой, какого хотелось укрыть у себя в объятьях, несмотря на «укушенную руку».       Отчего-то у Сычжуя возникло чувство дежавю. Будто бы когда-то, в далеком призрачном прошлом, что было похоже на невозможный сон, он уже видел этого «некто», который так же сидел на темном полу и уязвимо подрагивал.       Сычжуй высвободился из объятий Цзинъи и подсел ближе, но не настолько, чтобы, даже ненароком, грубо влезть в чужое личное пространство. Как оказалось, отрегулированная дистанция вышла донельзя точной и верной, ибо Вей Усянь без видных признаков злости и испуга поднял на него замутненный взгляд.       Так странно…Получилось подобраться к нему невероятно легко. Как будто он чисто интуитивно понял, насколько близко нужно подсесть, чтобы не потревожить чужое смущенное сердце. Как будто он уже делал подобное раньше…       Сычжуй с проскользнувшим на лицо сочувствием заломил брови и тихонько позвал:       – «Учитель Мо?» – Вей Усянь не ответил, продолжив сверлить его темным взглядом. – «Учитель Мо? Вы как?»       Вей Усянь потупил глаза, а после и вовсе прикрыл их. Он сделал глубокий, спокойный вдох и выдох.       Проделав это упражнение с несколько раз, мужчина несколько успокоился. Дыхание его выровнялось, а дрожь унялась, откликаясь лишь изредка в кончиках пальцев. Вей Усянь, не открывая глаз, бесцветно отчеканил:       – «Я плохо себя чувствую. Ци после города «И» не пришла до конца в норму; всё же, ту экологию нельзя назвать хотя бы «приемлемой». Я…» – он запнулся, не найдясь с достойной отговоркой. Но, правда, уже спустя секунду привыкший к придумыванию лазеек на ходу мозг смог сообразить нечто сносное. – «Я не отошел от сопереживания. До конца. И…мне привиделась жизнь той девушки. Будто бы я…был ею. А когда Сычжуй дотронулся до меня, то увидел я перед собой не его, а мужчину из чужой жизни.» – Вей Усянь помялся и выдавил: «Прости, Сычжуй. Я не хотел тебя ранить…Больно?»       Взгляд Сычжуя смягчился еще сильнее. Он успокоил:       – «Не стоит, учитель. Всё в порядке. Совсем не больно…Вам лучше отдохнуть как следует. В конце концов нам предстоит дальний путь. Ложитесь спать. А мы посторожим. Верно, ребята?»       Юноши с готовностью закивали, смотря на Вей Усяня своими большими от волнения глазами. Все-таки, как бы не ругались иногда на него, учителем они восторгались и дорожили.       Вей Усянь ломано изобразил подобие улыбки и на подкашивающихся ногах поднялся – тем не менее, несмотря на свое состояние, ничем внешне не выдав и цяня слабости. Подъем вышел легким и элегантным, словно та вспышка помутнения рассудка была лишь притворством.       Он оправил рукава и, отвернувшись к ближайшему возвышающемуся кедровому дереву, ровно бросил из-за плеча:       – «Я буду рядом, если что. Не бойтесь. Зовите меня в случае опасности. Я в состоянии вас защитить.»       – «Разумеется, учитель!»       – «Да, да! Мы и не думали сомневаться в ваших силах. Вы просто немного устали! Отдыхайте. Мы будем сидеть тихо-тихо, а если вдруг что, позовем!»       – «Спокойной ночи, учитель!» – хором пожелали юноши.       Вей Усянь с секунду постоял, а после коротко кивнул:       – «И вам.» – договорив, он изящной птицей вспорхнул на одну из самых высоких веток и исчез в темно-зеленой завесе.       Стихло. Лишь цикады пели свои песни в высокой траве. Потрескивали ветки в костре. Спокойно и уютно.       Юноши расселись вокруг костра таким образом, чтобы без проблем видеть друг друга и следить за спинами товарищей – вдруг, кто соберется подкрасться?       Цзинъи шепнул, протягивая мазь и повязки:       – «Сычжуй, твоя рука…»       Сычжуй поднял поврежденную кисть и чуть поморщился. Та уже покраснела и опухла – даже посинела. Все-таки рука у Вей Усяня тяжелая.       – «Ерунда. Наши мази всё вылечат. Воистину, чудотворные. Наши врачи – мастера на все руки, посему не стоит переживать из-за подобной мелочи.»       Цзинъи чуть помрачнел от тревоги, но кивнул и принялся заботливо наносить целебную мазь на кисть Сычжуя. Тот едва скривился от прикосновения к ране, но сжал зубы, продолжая терпеливо сносить боль и лечение.       Было тихо и спокойно. Некоторые из юношей начинали клевать носом, но стойко держали оборону и продолжали следить за обстановкой вокруг. А другие осторожно поглядывали на раскидистую крону, силясь отыскать на них их дремлющего учителя. Хотелось увериться, что с тем все в порядке.       Закончив, Цзинъи убрал аптечку в мешочек цянькунь, а Сычжуй шепнул слова благодарности, мягко улыбнувшись. Его товарищ тепло усмехнулся и едва качнул головой.       Было тихо и спокойно. Но ровно до того момента, когда кто-то из них испуганно пискнул:       – «Что это там?..»       Все тотчас навострили уши и развернули свои головы в сторону направления его взгляда. А как нашли причину такой реакции, сами обомлели и побелели.       В ночных тенях рощи нарисовалась статная фигура мужчины, что приближалась к ним с невероятно мягкой поступью. Но был один огромный нюанс. Голова у сей фигуры чудесным образом отсутствовала.       Юноши с какое-то мгновение помолчали, а после как один исказили свои лица и донельзя высоким голоском заверещали, вскакивая со своих мест.       – «УЧИТЕЛЬ!!!»       Фигура на их вскрик едва дернулась, точно подвязанная на ниточки кукла, и двинулась в их сторону. Юноши вмиг слились по цвету с тоном своих одежд и отскочили дальше – назад, ближе к дереву с отдыхающим на его ветках учителем.       Они ещё несколько раз позвали, но их "спаситель" оказался глух к их мольбам. Юноши принялись метаться по маленькому закутку, отчаянно силясь отыскать себе укрытие от ужасного «нечто», от которого исходила невероятная затаенная злоба. Мужская фигура вытянула вперед руки и сделала выпад. Цзинъи, к которому она потянулась, взвизгнул. Но тут, к удивлению юношей, на протянутой к их товарищу руке вспыхнул свет, словно от всполоха клинка, а сразу после она оказалась отрублена. Ровно в том месте, где вспыхнул тот загадочный свет.       Конечность отлетела в прямо противоположную сторону от Цзинъи и точно куль с мукой впечаталась в полуразваленную стену ограждения. Юноша сдавленно выдохнул и осел наземь, вскидывая глаза во мрак возвышающегося над ними лиственного царства. Оттуда послышался ледяной ровный тон, такой знакомый и сейчас желанный:       – «Вопите, точно потревоженные в купальне девицы.»       Адепты счастливо всхлипнули:       – «Учитель!!!»       – «Оно, оно…»       – «Вижу.» – Вей Усянь помолчал, рассматривая несколько подрастерявшуюся фигуру. Та озадаченно крутила корпусом, всеми силами стараясь отыскать отсеченную столь наглым образом руку, но все ее попытки оказывались тщетными, ибо, не имея глаз, найти что-либо было невероятно тяжело. Из груди трупа вырвалось глухое гудение. Вей Усянь постучал пальцем по подбородку и заключил:       – «Я смотрю, образование в Гусу нынче совсем никудышное. Либо вы невероятно напуганы, оттого не можете собрать мысли в кучу – и мне хотелось бы искренне верить, что мое последнее предположение верно.»       Юноши вспыхнули:       – «У нас хорошее образование! Просто…мы просто растерялись и испугались. Вот и всё!»       Вей Усянь в ответ сурово обрубил:       – «Ну тогда «находитесь» и берите себя в руки. Не будь меня тут с вами, то повторилась бы история деревни Мо. Какого такого хера молодые мужчины с пышущей энергией ян столпились в одном месте? Я смотрю, вы прямо-таки жаждете поделиться своими жизненными силами с гулем.»       Услышав его грубые наставления, юноши, казалось, получили хлесткую оплеуху и тем самым пришли в себя. Они тотчас рассредоточились по закутку и встали наизготовку. Вей Усянь продолжил:       – «Отлично. А теперь, урок хрен-знает-какой. Что вы видите?»       Сычжуй отрапортовал:       – «Лютого мертвеца с исключительной энергией затаенной злобы. Без…»       Вей Усянь перебил его:       – «То, что это лютый мертвец, так ещё и с исключительной энергией затаенной злобы, я бы поспорил, конечно. В мире существуют куда более страшные создания, нежели…Это убожество. Слабачье, недостойное внимания, если честно. Коль выпадет шанс, однажды я покажу вам, что значит «исключительная затаенная злоба». А пока…Так и быть. Сойдет. Для вашего уровня. И да, это гуль. А теперь, прошу. Продолжай.»       «Так и быть. Сойдет. Для вашего уровня» больно укололо юношеское самолюбие, и Сычжуй досадливо поджал губы, но тем не менее послушно продолжил:       – «Гуль без головы.»       – «И какой мы можем сделать вывод по его функционалу?»       Встрял Цзинъи:       – «Он глух и нем.»       Вей Усянь кивнул, но этого кивка – о, как удивительно – никто не увидел:       – «Правильно. А почему он глух и нем? А потому, что он собрался есть.»       Юноши тупо моргнули и подняли в его сторону озадаченные взгляды:       – «Чего?»       – «Поговорка есть такая: когда я ем, я глух и нем.» – юноши ломано дернули губами, ибо уже успели душевно позабыть о «смешных» вставках их учителя. Тем временем Вей Усянь продолжил. – «Типа, такой каламбур. Надеюсь, в его разъяснении вы не нуждаетесь.»       – «Ни в коем случае!!» – завопили хором юноши. Еще не хватало, чтобы он пустился в разъяснения своих «гениальных» каламбуров. – «Учитель, лучше объясните, что с ЭТИМ делать?!»       Вей Усянь едко фыркнул:       – «Это ВЫ объясните мне, что с этим делать. Я итак вам наводку дал. Он глух и нем. Дальше что?»       Цзинъи раздраженно взмахнул руками, вглядываясь в темень кедровых крон:       – «Он нас не видит и не слышит – значит, полагается на остальные чувства! Поэтому ты и разогнал нас, ибо гуль ориентировался на ощущение энергии ян!» – по окончании сей, вроде бы брошенной невпопад от раздражения, фразы до Цзинъи, наконец, дошло.       Вей Усянь хлопнул в ладоши:       – «Надо же! Вы наконец-то научились соединяться воедино лежащие перед вашим носом факты! Похвально, похвально!»       – «То есть, мы можем шуметь, сколько хотим, и он нас не услышит?»       – «Ага.» – поддакнув, Вей Усянь картинно зевнул. – «А теперь разбирайтесь.»       Юноши побелели:       – «Что значит «разбирайтесь»?! Нам самим его устранять? Без тебя?!»       – «Конечно. Вы же на ночной охоте!»       – «Но мы ведь не на ночной охоте! Мы в западне оказались по пути домой!»       Вей Усянь картинно удивился:       – «Но не ранее, как некоторое время назад вы мне заявили, что находились и находитесь на ночной охоте, поэтому в праве пропустить положенный сон?»       Ученики беспомощно завопили, по очереди уклоняясь от выпадов гуля:       – «Ну учитель!!»       Вей Усянь обреченно вздохнул:       – «Сколько же с вами мороки…Ладно.» – и легонько щелкнул пальцами.       Юноши озадаченно моргнули, не ведая, к чему был этот «щелчок». Но как только последствия стали им видны, глаза восторженно округлились:       – «Вау!»       – «Учитель, как вы это сделали??»       А причиной столь бурной восторженной реакции было то, что гуль распался на части от какого-то там легкого щелчка! Получается, Вей Усяню было достаточно лишь палец о палец ударить, чтобы столь сильный – в понимании юношей – враг оказался повержен.       – «Ловкость рук и никакого мошенничества. Доживем до тех счастливых дней – покажу.» – ученики понуро опустили плечи и сдавленно выдохнули.       Кто-то из темноты язвительно пропел:       – «Не расстраивайтесь, детишки. Будете хорошо себя вести – так и быть, покажу вам сей маленький фокус.»       Цзинъи ломано скривился и в досадливой ярости скрипнул зубами:       – «Опять ты. Как скоро же вернулась, стерв…»       Его перебил спокойный, но, если прислушаться, напряженный голос:       – «А молодой господин весьма способен. Развалить на части донельзя опасного гуля лишь одним щелчком пальцев. Я в восхищении. У вас воистину есть чему поучиться.»       Цзинъи, заслышав голос, за несколько секунд успел несколько раз побелеть и поалеть. Он клацнул челюсти и намертво прикусил язык, чуть не успев на всю округу выкрикнуть неблагопристойное «стерва». Адепты обернулись и склонились в почтительном жесте:       – «Цзэу-Цзюнь.» – и тотчас подскочили ближе к степенно замершим Лань Сиченю и Лань Ванцзи.       Яньли элегантно и чопорно оперлась рукой на правое бедро и принялась постукивать по нему своими длинными пальчиками. Она недовольно скривилась:       – «А где шифу?» – и тут аккурат за ее спиной раздался ровный баритон:       – «Уже успела потерять меня?»       Яньли крупно вздрогнула и в момент обернулась. За ее спиной и в самом деле возвышался Вей Усянь, что с легкой усмешкой во взгляде наблюдал за ней своими ледяными глазами сверху. Он по-птичьи склонил голову и проворковал:       – «Ну надо же. Ты решила наконец проявить дочернюю почтительность. Я польщен.»       Яньли вскипела, упирая ему в грудь палец:       – «И ничего я не решила проявить! Спрашиваю, ибо вдруг ты опять куда-то умотал! За тобой глаз да глаз нужен. Ай!» – Вей Усянь щелкнул ее по лбу.       – «Не забывайся, птенчик. Слишком громко орешь. Не время и не место.» – он повернулся к наблюдающими за ними Лань Ванцзи и Лань Сиченю и цокнул: – «Какая дивная ночь и встреча. Я смотрю, Ханьгуан-Цзюнь ускорил процесс и отыскал Цзэу-Цзюня. Что ж, радует. Доброго вечерочка, Цзэу-Цзюнь.»       Лань Сичень несколько дергано и отстраненно кивнул в знак приветствия.       – «И вам доброго вечера.» – он приоткрыл рот, словно собрался что-то сказать, но тут же закрыл его, очевидно, не решившись-таки произнести и слова.       Лань Ванцзи спокойно глянул на Сычжуя, а тот сметливо обернулся к товарищам:       – «Пора отдыхать. Пойдем.»       Юноши тотчас испарились, а у частей трупа замерло четыре фигуры. Именно четыре, ибо на красноречивый взгляд Вей Усяня Яньли, что не желала оставаться в стороне, ответила донельзя дерзким, таким образом заявив, что она никуда не уйдёт.       Вей Усянь всё же попытался вновь, язвительно протягивая:       – «Мне кажется, ты устала.»       Яньли в тон ему вернула:       – «А мне кажется, ты занят совершенно не тем. Откуда тебе знать, устала я или нет? Направь-ка лучше свои умственный способности на разгадку личности гуля, а не на определение степени моей усталости! В конце концов мы здесь из-за него…» – она легонько пнула носком сапога валяющуюся на земле руку. – «…и находимся.»       Лицо Лань Сиченя на ее пинок окаменело. Яньли, разумеется, заметила эту перемену и ядовито фыркнула:       – «Вам есть, что сказать мне, Цзэу-Цзюнь? Ну так не молчите. Я вас слушаю.»       Лань Сичень покачал головой:       – «Относится к почившим подобным образом крайне непочтительно. Это…»       Яньли скрестила руки на груди и передразнила:       – «"Непочтительно-непочтительно". Это мертвая плоть неизвестного мне человека. Какая разница, как я веду себя с ним? Пнула я его руку, и что с того? Знаете, Цзэу-Цзюнь, в мире есть вещи, куда более непочтительные, которые можно проделать с почившими людьми. И они будут гораздо хуже моего пинка. Этот гуль бегал за вашими адептами, будто те – курицы в его загоне! И между прочим хотел отобрать их головы. Что такого, если я пну его за столь непочтительное отношение к моим товарищам?»       Лань Сичень сжал челюсти, но промолчал. Лань Ванцзи вместо словесного упрека Яньли повернулся к Вей Усяню с красноречивым взглядом. Тот и сам хотел пожурить девушку, но, увидев отношение к ней двух Нефритов, воспрял родительским инстинктом защищать свое чадо, оттого дерзко вздернул бровь и скривил губы, вставая ближе к Яньли.       Вей Усянь по-птичьи склонил голову и, не отрывая кукольного ядовитого, дерзкого взгляда от Лань Ванцзи и с тем же выражением, пнул ту же руку. Только сильнее. Вследствие чего она отлетела к каменному монументу и проделала в ней огромную брешь. Он в картинной невинности вздохнул, приставляя ладошку ко рту:       – «Ой.» – а сразу после на лицо выполз острый, точно заточенный клинок, и ехидный оскал. – «Я случайно. Простите мою…» – он покатал собиравшееся слететь с губ слово на языке и выделил каждый слог: «Не-поч-ти-тель-ность.»       Братья Лань синхронно тяжело вздохнули, но сменили тему. Лань Сичень покачал головой:       – «Оставим это. Как и сказала дева Ван, у нас есть более важная задача.»       Вей Усянь с сквозящим в голосе отборным ядом присоединился:       – «И в самом деле.»       Лань Сичень глубоко поджал губы и украдкой глянул на Лань Ванцзи. Тот лишь беспомощно уставился на Вей Усяня, безмолвно прося прекратить.       Вей Усянь лишь шкодливо пожал плечами и ухмыльнулся. Но все же не стал распалять конфликт, оттого беззаботно цокнул и как бы невпопад заметил:       – «А наш дражайший друг при жизни был довольно искусен на пути совершенствования.»       Яньли последовала примеру и в тон ему добавила:       – «А еще довольно забавно машет своими руч-ка-ми. Кажется, он сабельку свою потерял. Вот и бегал здесь, круги нарезал, бедненький. А мы-то и не поняли.»       С каждым словом Лань Сичень все сильнее мрачнел, а видя его реакцию, в груди Вей Усяня загорался азарт хищника, который заставлял его жаждать надавить побольнее или вовсе вонзить свои острые зубы по самое не могу. Он оскалился:       – «Весьма искусный заклинатель при жизни, довольно крупной комплекции. Незаурядно высок. Таких на моей памяти "амбалов" не так много в обществе заклинателей. Агрессивный и непокорный нрав. И как сказала А-Лин, са-бель-ка.» – Вей Усянь не заметил, как навис над Лань Сиченем. Он насмешливо прошелестел: «Кажется, кандидатов не так много, верно?»       Вдруг перед ним выросла рука, что огородила Лань Сиченя от него. Вей Усянь вздернул бровь и повернулся к Лань Ванцзи:       – «Тебе есть, что добавить?»       Лань Ванцзи убрал руку и мягко, но в то же время твердо выдавил:       – «Перегибаешь палку.»       Глаза Вей Усяня сверкнули опасным блеском:       – «В самом деле? И что я такого сказал?» – он прильнул к Лань Ванцзи и поддел кончиком указательного пальца его подбородок, тем самым поворачивая чужое лицо к себе и заглядывая в глаза, а после сладко-сладко проворковал:       – «Я всего лишь сказал, что это наш бедный…бед-ный…Чифэнь-Цзюнь.» – произнесенное им «Чифэнь-Цзюнь» будто обернулось неумолимым кнутом, что отвесило Цзэу-Цзюню не видимую глазу хлесткую пощечину, заставив крупно вздрогнуть, и прозвучало донельзя холодно и жестко, подобно бесстрастному приговору судьи.       Вей Усянь, по-прежнему придерживая лицо Лань Ванцзи, чуть повернул голову в сторону застывшего изваянием Лань Сиченя и властно продолжил:       – «Цзэу-Цзюнь. Хватит. Тянете время и оттягиваете признание горькой правды. Перед вами ваш почивший друг. Вы и сами уже поняли это, но не желаете признать. Тем самым тормозите и себя, и нас, и расследование. Надеюсь, вы это понимаете?»       – «Я…»       И снова обзор Вей Усяню перекрыла рука с белоснежными рукавами. Почему-то инстинктивно он догадывался, что эта самая рука непременно схватила бы его, не уважай ее обладатель его границ. Ладонь была широко раскрыта, и закрывала Лань Сиченя от него, словно маленьким щитом.       Вей Усянь ровно, но в то же время с проскальзывающими нотками угрозы прошелестел:       – «Раздражаешь.»       – «Прошу, прекрати.» – Лань Ванцзи говорил тихо, едва слышно; так, чтобы слова доходили до него, но не были услышаны остальными. – «Я понимаю, что тебе все равно и ты не испытываешь по этому поводу никаких сожалений. Но я прошу тебя. Прошу. Прекрати. Ты делаешь ему больно.»       Вей Усянь, наконец, вернул ему взгляд и в тон Лань Ванцзи прошептал:       – «Какое мне дело до того, что я делаю ему больно?»       Лань Ванцзи едва заметно вздрогнул и побледнел. Взгляд его треснул и наполнился непередаваемой болью. Но все же он нашел в себе силы отчаянно и надломлено шепнуть:       – «Ты делаешь больно мне.»       Вей Усянь склонил по-птичьи голову и, не сводя своего кукольного взгляда, беззаботно заметил:       – «А разве меня должно это волновать?» – зависшая в воздухе рука содрогнулась и чуть сжалась в кулак.       – «Ты…»       – «Я.»       Губы Лань Ванцзи задрожали, а он сам побелел еще больше:       – «Зачем ты так?..»       – «Как?»       – «Жестоко.»       Вей Усянь все с той же беззаботностью заметил:       – «Но разве я не был таким раньше? Неужто подобное мое отношение тебя удивляет и ранит?»       – «Да.»       Вей Усянь поднял брови:       – «С чего бы это? Я еще до своего перерождения был таким, тебе…»       – «Нет.»       – «Что – нет?»       – «Не был.»       Вей Усянь тихонько хохотнул, а в глазах загорелось злое веселье и безумный интерес:       – «Надо же. И когда это я не был таким?»       Боль в расплавленном золоте Лань Ванцзи стала блестящей и почти осязаемой. Руку протяни, и сможешь подцепить ее подушечкой пальца. Он прерывисто выдохнул:       – «Когда…Юность.»       Вей Усянь язвительно отрезал:       – «Ну ты и загнул. Ю-нос-ть. Это было давно и неправда.»       Лань Ванцзи с секунду помялся, отыскивая внутри себя весомый ответ, и, найдя, шепнул:       – «Это было давно, но это истина.»       Ресницы Вей Усяня удивленно дрогнули:       – «Истина?»       – «Истина.»       Вей Усянь издал сдавленный смешок, будто силился сдержать его, но потерпел неудачу на этом поприще, потому позднее в голос захохотал, утыкая нос в упругую грудь Лань Ванцзи.       Яньли, которая, благодаря своему уровню заклинательства, прекрасно слышала их разговор и так уже чуть ли не плевалась, старательно разглядывая части тела их дражайшего друга, теперь вовсе закатила глаза и завела разговор с печальным Лань Сиченем, что тоже рассматривал тело, по-прежнему находясь в донельзя плачевном настроении.       Они принялись тихонько переговариваться по делу, полностью игнорируя «воркующих» Вей Усяня и Лань Ванцзи.       Яньли раздраженно подумала, что ее шифу точно будет должен ей премию по возвращении домой за сию жертву – она между прочим отвлекала Цзэу-Цзюня и проводила работу за него! Тут минимум новый дворец, не меньше!       Тем временем Вей Усянь, наконец, успокоился и поднял голову:       – «Истина, говоришь, Лань Чжань?»       – «Мгм.» – Вей Усянь усмехнулся и потрепал его за щеку.       – «Так в чем же заключается эта «истина», а, Лань Чжань? Поведай-ка мне. Все равно моя дочурка за нас осмотр проведет. Я тебя внима-а-ательно слушаю.»       Лань Ванцзи поджал подрагивающие руки и донельзя печально начал:       – «Учеба в Гусу. Каждый день и каждая твоя улыбка. Смех.» – он замялся. – «Кролики.»       Вей Усянь хихикнул:       – «Да, да. Видел я их. Вот это ты кроличий клан вырастил! Тринадцать лет не прошли даром, а?»       Лань Ванцзи опустил голову, пряча глаза, но Вей Усянь вернул его на прежнее место, тихонько цокая, и потребовал продолжать.       – «Ты нес меня на спине, когда мы были в заточении у Черепахи-Губительницы. Ты успокаивал меня и жалел, когда перевязывал мою раненую ногу. Ты защищал, ты ухаживал, ты беспокоился. Ты переживал, что девушка с увечьем будет волноваться из-за своей внешности, потому закрыл ее собой от Ван Линцзяо. Ты переживал, что я замерзну и заболею, если буду сидеть в мокрых одеждах на ледяных камнях. Ты укрыл меня своими высушенными теплыми одеждами, чтобы мне точно не было холодно. Тебя волновали мои самочувствие и комфорт. Ты не хотел делать мне больно, потому отклеивал прилипшую к рваной ране ткань невероятно бережно; аккуратно дул на нее, дабы облегчить процесс, пока наносил целебные травы. Вей Ин. Ты ничего из того мешочка себе не оставил. Все нанес на мою рану. Ты… Когда ты был в Гусу, то рисковал собой, дабы спасти адепта моего Ордена. Су Шэ. Помнишь? Ты мог пострадать, но смело бросился за ним, пока его товарищи даже и не вспомнили о нем.»       Вей Усянь заметил:       – «Знаешь, ты так рассказываешь, а я не могу вспомнить ни об одном из этих событий. Ладно, в общих чертах могу: Сюань У, озеро Билин и так далее, но таких мелочей, коих перечислил мне ты, я и не помню.»       Лань Ванцзи бесцветно прошептал:       – «Не помнишь?..»       – «Не помню.» – Вей Усянь продолжил смотреть на него своим невозможным кукольным взглядом и исключительно равнодушным тоном вещать. – «Я не помню того, как перевязывал тебе раны и как спасал того бедолагу. Мне все равно на эти события. Настолько, что видимо не пожелал запомнить.»       Лицо Лань Ванцзи треснуло:       – «В-все равно?..»       Вей Усянь отстраненно покачал головой:       – «Похоже на то. А может, это просто события настолько давние, что моя ужасная память не хочет воспроизвести подробности, о которых ты просишь.» – он невесомо постучал пальцем по его подбородку. – «Вот слушаю тебя, а такое ощущение…Будто ты говоришь совершенно о другом человеке. Таком…вроде бы знакомом, но в то же время абсолютно чуждым мне. Ты сейчас точно перечислял сотворенные мной дела?»       – «Да, Вей Ин. Это был ты.»       Вей Усянь усмехнулся и весело шепнул, старательно подражая чьему-то тону:       – «Вздор!» – и захихикал. Но Лань Ванцзи было не до смеха. Он опустил руку и все тем же тоном продолжил:       – «Вей Ин, послушай меня, молю. Ты же не такой…»       – «Какой такой "не такой"?»       – «Ты не жесток.»       Вей Усянь темно осклабился и прошелестел:       – «А с чего ты взял, что я не жесток? Тебе не хватило демонстрации моей жестокости, Чжань-эр? М? Аннигиляция Солнца, Безночный Город…О, особенно, Безночный Город…Помнишь, ту нашу последнюю встречу? Личико твое прекрасное, я смотрю, зажило, раз смеешь свято верить в мою человечность.»       Лань Ванцзи задрожал, когда Вей Усянь назвал его подобной ласковой формой, но стойко постарался это скрыть, потому сделал глубокий вдох и выдох, прежде чем выдавить:       – «И все же.»       – «И все же?»       Лань Ванцзи прерывисто выдохнул:       – «Вей Ин. Я не знаю, что с тобой произошло, но…Ты не такой, каким позволяешь нам себя видеть. Будь ты таким, то не заботился бы о детях. Они цепляются за тебя, а ты позволяешь, несмотря на свою нелюбовь к прикосновениям. Ты наставляешь их, хотя – я вижу – их шум и нерасторопность раздражают тебя. Ты защищаешь их. У тебя выросла прекрасная дочь. Будь у нее плохой отец, то разве не была бы она такой же?»       – «Как заливаешь-то. Но один момент, Чжань-эр. Ты такой несмышленый. Так же, как и в молодости, ты делишь людей на хороших и плохих. Но что еще важно: ты сейчас говоришь о том человеке, каким я когда-то был. Сейчас я уже другой. Меня не волнует, если я своими словами кого-то обидел. Я же не виноват, что вы такие нежные? Слова вам не скажи. Обижаетесь и расстраиваетесь.»       – «Но Вей Ин…»       – «Ш-ш-ш, Чжань-эр. Не думай. Просто прими это как факт: я уже не тот мальчишка, которого ты встретил в Гусу. Не тот, кто подарил тебе кроликов; не тот, кто дразнил тебя и подкладывал весенние книжки заместо буддистских трактатов. Не тот «светлый» мальчишка, что без раздумий кинется за кем-то, рискуя собой – сейчас мне будет попросту все равно, ибо спасение утопающего – дело рук самого утопающего. Я потерял способность чувствовать сострадание и сочувствие. Я разучился…нежничать. Боюсь, если сейчас ты поранишься и вокруг на целый ли не окажется рядом никого, кроме меня, я не протяну тебе руку помощи. Лишь скажу, какой ты жалкий – не смог защитить себя; тоже мне, Ханьгуан-Цзюнь. И не испытаю после этих слов никакого угрызения совести. Чжань-эр…» – вроде бы Вей Усянь и называл его ласковой формой, но из его уст эта самая форма приобрела насмешливый и снисходительный оттенок. Будто бы он разговаривал с глупым ребенком.       – «Чжань-эр, пойми. Нынешний я – лишь отголосок того, кого ты когда-то знал. Меня не просто так боится Цзянху и страшится даже подумать обо мне – разумеется, если хватает ума. Не строй иллюзий. Ты не знаешь меня. А раз смеешь говорить, будто бы я не жесток, то ты не знаешь меня даже поверхностно.» – он едко усмехнулся. – «Дурак.» – и оттолкнул его от себя.       Вей Усянь отвернулся от него и собрался было вернуться к их дражайшему другу, но его остановило тихое, но отчаянно-уверенное:       – «Тогда познакомь меня с новым собой. Позволь узнать нового себя.»