В ожидании тепла

«Когда я навещаю старого друга под яркой Луной, фонари и цветы окрашиваются Красным. Когда птенцы феникса возвещают Начало весны, десять тысяч рек и озер Просыпаются в долине Цинпин. Загнан в угол, Не пьющий вина, праведный даос, спустя годы Вернулся, чтобы встретиться с возлюбленным*. --- Почему жизни всегда должны сопровождаться любовью?..» - 311 глава: Хаски и Его Учитель Белый Кот.

***

      Было холодно, но погода несколько налаживалась. Угрюмые тучи после разоружения виновника переполоха города «И» стремительно рассеивались; даже цвет погибающих естественной смертью листьев сделался чуточку ярче и красочнее, словно те возомнили себя звездами в последние минуты жизни. Ветер по-прежнему совал свои мокрые настырные языки под вороты одежд, но по неведомой причине ощущался не столь рьяно, нежели обычно, оттого было относительно комфортно и даже приятно, поскольку ветерок делался ласковым и освежал до сих пор разгоряченную после пылких схваток и переживаний кожу.       Юноши всё также стыдливо и понуро волочили свои носы по земле, не решаясь подобрать их, ибо были подавлены из-за знатного просчета в своем импровизированном расследовании. И к тому же, они были строго отчитаны своим учителем за невнимательность и недальновидность – что немало уязвляло самолюбие и юношеский максимализм. Особенно, была угрюма и сварлива Яньли, коей как самой «старшей» и главной досталось больше всех. Мол, недосмотрела и сама чуть не угодила в ловушку. Пусть она и считала себя много сильнее господствующих здесь опасностей, ее это не спасло от молчаливого укора отца; посему ей оставалось лишь поджать губы и теребить в негодовании цепи и драгоценные вкрапления наручей.       Собственно, в чем же ребятня провинилась? А дело вот в чем.       Адепты были столь впечатлены трагичной историей девушки и двух даочжанов, что изъявили желание сжечь в почетной традиции смертных для покойных душ бумажные деньги, мол, те помогут при их бытии в Пристани Сиу. Вей Усянь отговаривать их не стал, поскольку сии пожертвования шли в его кошелек – плюс, сожженные бумажные деньги приравнивались в его эквиваленте к «заслугам», что являлись валютой в Небесных Чертогах; но всё же, кстати, существенное различие между заслугами и бумажными деньгами имелось – курс бумажных денег в обмене между Пристанью и Чертогами был выше, нежели у заслуг. Как так вышло? А все потому, что Вей Усянь – чертов проныра и хитрый лис предприниматель!       Но не суть.       Посему он преспокойненько смотрел на то, как юноши с горящими от восторга и любопытства глазами выбежали из ближайшей лавки с кипой бумажных денег, а после разместились у обочины неприметного деревянного домика и без всякого злого умысла принялись жечь эти самые деньги. Но они кое-чего не учли. А именно, живущего в этом домике сварливого охотника, что выдал им неплохой нагоняй.       А что вследствие этого выяснилось? То, что немногим ранее юношей и Яньли совершенно бессовестно надули!       Позже, обговаривая детали выясненных сведений, установилось, что перед приходом в город «И» они наткнулись на загадочного охотника, который и направил их сюда. Но как выяснилось после разговора с истинным хозяином дома, тот сосватавший ребят в невероятно подозрительный город мужчина был тем, кто заманивал их в ловушку! Вей Усянь руку на отсечение был готов дать, что то был их могильщик.       Осознав, что позволили себя одурачить и – также не упустил возможности вставить едкую шпильку Вей Усянь, – вполне могли умереть донельзя мучительной смертью. К тому же, если учесть, что никто из старших не знал, куда они направляются, и закрытость городка, то сия вероятность было довольно-таки высока.       Суммируя, настроение ребятни падало с пугающей скоростью. А после их добил тот самый «коренной» житель этой деревеньки, что не преминул наорать на жгущих подозрительный костер у его порога варваров, мол, те привлекают неудачу и разного рода проклятия в его дом.       Ну, раз уж воспитательной деятельностью позанимался какой-то там охотник, то и Вей Усянь счел долгом внести свою лепту, прочитав долгую и нудную лекцию по сему поводу – плюс, тон был специально задан тягомотным и скучным, чтобы настрой юношей и Яньли по окончании сделался ещё хуже, чем мог бы быть.       Лань Ванцзи на подобные махинации и явное притеснение собственных адептов не произнес и слова, продолжая слишком – даже для него – натянуто молчать. Выглядел он более отстраненным, нежели обычно; словно был погружен в тягостные думы, оттого меж тонких бровей пролегла легкая складка.       Довольный в некоторой степени произведенным на молодое поколение эффектом Вей Усянь привольно шагал по дороге, плотнее кутаясь в ткани своих одежд. Воистину, его воронята знают толк в пошиве одежд для него – материал был плотным, но легким, почти невесомым; вышивка смотрелась аккуратно и элегантно, а сам фасон изящно струился по его фигуре, делая стан ещё более притягательным на вид. Со всеми плюсами одежды оказались к тому же и куда теплее, нежели купленные в Цинхе или подобранные в Гусу. Теплые, элегантные, красивые – о чем еще только можно было мечтать?       Вей Усянь привольно сощурился и глубже вдохнул прохладный воздух, а тот в свою очередь колко пощекотал ноздри – затем глотку и легкие. Вот уж у кого у кого, а у него настроение было нежданно отличное! Воистину, сделал гадость – на сердце радость. Дети пребывали в унылом молчании, Лань Ванцзи по неведомой даже для него причине – в загадочной отчужденности, а он сам – в превосходном расположении духа!       Он легко обернулся на своего спутника через плечо, словно от скуки желал разгадать причину чужого напряжения. Лань Ванцзи, заприметив стороннее внимание, отмер и прямо ответил на его взгляд, нисколько не меняясь в лице – лишь на дне невозможных глаз мелькнули внимательная настороженность и глубокая печаль. Подобная и весьма неожиданная смесь заставила удивиться даже Вей Усяня, оттого он легонько вздернул бровь, задавая немой вопрос. Лань Ванцзи коротко мотнул головой, будто его переживания и чаяния не стоили и цяня тревог. Вей Усянь беззаботно пожал плечами, отворачиваясь и продолжая с той же расслабленностью и довольством шагать дальше.       Но Лань Ванцзи своего внимания не отнял – а продолжил ненавязчиво всматриваться в изгибы чужой спины, будто надеялся отыскать в них ответы на свои вопросы. Правда, судя по крепко сжатой челюсти, поджатым пальцам и нахмуренным бровям, эти ответы не находились, оставаясь непосильной загадкой.

***

      На закате последующего дня они прибыли в городок, где ребятишки оставили осла и собаку. Завидев вдалеке свое ездовое животное, Вей Усянь хмыкнул и танцующе развел руки в стороны:       – «Ай-я, кого вижу. Яблочко! Мы так давно не виделись. Небось, соскучился по мне?» – но к его вящему – а может, и нет – сожалению Яблочко лишь фыркнул, едва взглянув на него, и продолжил жевать специально подобранную для него свежую траву. Вей Усянь опустил руки и в тон животному – совсем по-лисьи – фыркнул:       – «Ну и не надо. Больно ждал я от тебя приветствия, скотина неблагодарная…»       Вечернюю городскую тишину разрезал радостный лай, а Вей Усянь ломано скорчился, тотчас шмыгнув за крепкую спину Лань Ванцзи. Взгляд последнего несколько оттаял.       Яньли грозно нахмурилась, начиная опасно заносить руку. Цзинь Лин побелел, очевидно, опасаясь за состояние своей псины, и быстро замахал руками, шепча:       – «Я сам, я сам.» – уже несколько посуровев, он гаркнул: «Место!»       Фея послушно припала к земле, виляя хвостом, а после, едва завидев за спиной Лань Ванцзи согнувшегося от ужаса Вей Усяня, тонко взвизгнула, будто от огромного страха, и ускакала обратно – вероятно, в покои Цзинь Лина, где обитала до его прихода. Сам Цзинь Лин с облегчением выдохнул; черты Яньли разгладились, после чего занесшаяся над бедным уже исчезнувшим с глаз долой животным рука плавно опустилась. Они между собой преспокойно переглянулись и поплыли внутрь гостеприимного постоялого двора. За их спинами Цзинъи картинно скорчился, высовывая язык и всем видом показывая, что его сейчас стошнит.       Вей Усянь, убедившись, что опасность миновала, чопорно выглянул из-за Лань Ванцзи, оправляя рукава. Он картинно глянул из стороны в сторону и, высоко задрав подбородок последовал за детьми. Лань Ванцзи проследил за ним взглядом и поспешил следом, чуточку щурясь.

***

      Приемные залы были огромны и просторны – то бишь, было чем дышать. Это несказанно радовало уже успевшего привыкнуть к роскоши Вей Усяня, а Яньли, что выросла в куда более благородных и возвышенных условиях, нежели эти, лишь удовлетворенно фыркнула, мол, могло быть и лучше, но это самое максимальное возможное.       Вей Усянь махнул рукой:       – «Детки, сидите на первом этаже.» – Яньли лишь фыркнула, а Цзинъи и Цзинь Лин возмущенно скорчились.       Лань Ванцзи согласно замычал и степенно поплыл вверх по лестнице – на второй этаж. Вей Усянь, поняв, что вопрос улажен, улыбнулся уголками губ, и поспешил следом, складывая за спиной руки.       Но чем выше он поднимался по лестнице, с каждой прогибающейся ступенькой под подошвой его сапог настроение с космической скоростью стремилось к нулю. Уголки губ постепенно выстраивались в непроницаемую линию, лишь чуточку искривляясь в подобии хищного оскала; глазки начинали щуриться, словно хотели сделать четче представшую пред ним картинку иль интересную задачку. Пусто-серые звезды несколько потемнели. Ладони переплелись теснее. Ноготь большого пальца правой руки принялся в нетерпении скрести по тыльной стороне ближайшего указательного.       Идущий перед ним Лань Ванцзи застыл аккурат перед дорогой деревянной дверью, чье покрытие блестело даже в этом полумраке. Серебристая ручка в своем зеркальном покрытии отразила не менее серебристые хищные глазки застывшего за его спиной человека. Лань Ванцзи окаменелым взглядом уставился через отражение на своего спутника, не говоря ни слова и не делая и шага ни вперед, ни назад. Его спина уподобилась крепко натянутой струне.       Вей Усянь медленно по-птичьи склонил голову:       – «Что-то не так, Ханьгуан-Цзюнь? Какие-то проблемы?» – голос его был сладким и тягучим, словно патока, но тем не менее, колким и шершавым, будто шипы дикой розы. Он завораживал слушателя, усыпляя бдительность, и готовился стремительно напасть.       Лань Ванцзи спиной чувствовал исходящую ледяную угрозу. Совсем как тогда.       Лань Ванцзи отскочил назад. Подошвы испачканных в пятнах собственной крови сапог шершаво скребнули по помосту крыши, на котором они сейчас сражались.        Его любовь нападала на него стремительно, нисколько не колеблясь и нанося удар за ударом.       Он колебался.       Оттого неумолимо сдавал позиции и съезжал ближе к краю. Руки не слушались, а ноги дрожали. Меч не был тверд, подобно его треснувшим воле и сердцу. Не зря говорят, что оружие имеет душу и по своей натуре является отражением своих хозяев. Удар, а затем тонкое звяканье отлетающего меча, что было схоже с горьким вскриком боли.       Бичэнь отлетел в сторону – в никуда, исчезая в пылу разразившейся где-то внизу битвы. Кажется, он кому-то угодил в голову – какому-то мертвецу. Это несказанно обрадовало мельком задумавшегося о последствиях Лань Ванцзи. Ему не хотелось, даже ненароком, стать причиной смерти товарища, что не успел бы среагировать на летящий сверху клинок, что направил свое острие точно в темечко.       Лань Ванцзи успел сделать прерывистый вздох, после чего всем своим естеством почувствовал не ощущаемую доселе угрозу. Опасность. Жажду крови и…убийства. Ярое желание чужой боли и страданий. Такое, какого Лань Ванцзи не знавал ранее. Ледяная сталь сомкнулась на его шее и притянула, словно тряпичную куклу, ближе, к самому лицу. Дыхание свежей зимы опалило щеку колким морозом, чуть ли не заставив её покрыться инеем.       Лань Ванцзи от потрясения и резкого недостатка кислорода прохрипел что-то нечленораздельное, а руки взлетели ввысь, дабы скинуть с себя чужую хватку. Вероятно, подобное стремление сохранить себе жизнь несказанно разозлило нападающего. Аура зла сгустилась ярче, став, можно сказать, осязаемой. Ее черные тени вытянулись и сформировались в нечто, похожее на хвосты, которые потянулись и обвились вокруг его ног и рук, крепко-накрепко сковывая и замораживая.       – «Уверен, что хочешь попытаться, Лань Ванцзи?»       То ли прорычал, то ли прошипел до боли знакомый – и в той же степени чуждый – и до невозможности любимый голос.       – «Я тебе давал шанс, но ты его упустил…Помереть тебе здесь вместе с остальными. Стать одним из тысячи призраков, что населяют это место. Безночный город станет вашим последним пристанищем, но и новой горой Луаньцзан для всего Цзянху! Вы пожалеете, что пошли против меня…Вы пожалеете, что возжелали моего забвения. Я заставлю мир запомнить меня. Я не кану в Небытие, слышишь?! Вы…» - ладонь сжалась еще сильнее и приподняла Лань Ванцзи над землей так, чтобы носочки едва-едва касались пола. Так создавалась мнимая надежда, что совсем чуть-чуть и ты сможешь обрести опору, а вместе с тем и шанс на выживание. Но то были лишь игры, в которой исход был предопределен.       – «Заклинатели возжелали забыть меня…Не беда. Я покажу вам, что бывает и будет, если попытаться заставить меня исчезнуть. Лань Чжань. Лань Ванцзи. Ты и весь твой Орден. Сгинуть вам всем. Сгинуть, сгинуть, сгинуть! Всему твоему пресловутому Гусу Лань погореть в огне мучений, что будет подтапливаться вашими лживыми добродетелью и праведностью! А начну я с тебя…»       Светло-янтарные глаза широко в неверии распахнулись. Бледные потрескавшиеся губы приоткрылись в немом крике. Но то был не крик о помощи, а крик горькой душевной боли – но опять же, не за себя, а за того монстра, что сейчас тисками сжимал его шею, грозясь переломать надвое.       «Нет! Это не может закончиться так…Вей Ин, прошу…Приди в себя. Ты же не такой. Вей Ин…»       Перед глазами против воли поплыло. Должно быть, сказалось отсутствие кислорода в мозгу и легких. Но…пусть и поплыло, темнота не пришла.       Бледное лицо с горящими алыми очами и искаженным оскалом напротив покрылось едва уловимой рябью, что смыла сей невообразимый ужас. Заместо него взору Лань Ванцзи предстал иной образ. До боли любимый и близкий сердцу… Юноша ярко и широко улыбался, а его светлые, сияющие серые глазки, чуть прищуренные на лисий манер, смотрелись с шаловливой хитринкой и бегали по его лицу, теплыми и игривыми мазками оглаживая черты. Он вздернул ресницы и пропел:       – «Лань Чжа-ань…А, Лань Чжа-ань…Чего ты такой зануда! Сегодня ты поборол даже свои рекорды по занудству и снобизму! Нельзя же так. Погляди, за окошком светит яркое солнышко, а в воздухе витает такая духота, что помереть впору! Пойдем с нами на одну из ваших рек. Мы одну из них облюбовали с Цзян Ченом и Хуайсан-сюном. Великолепная река! Прохладная, но не морозная. Самое то для подобной погоды. Не упрямься! Пойдем с нами! Я же знаю, ты хочешь!» – и едва договорив последнюю фразу, рассмеялся перезвоном колокольчиков.       Что он тогда ответил?.. Ах, точно…       – «Убожество! Не хочу я ни на какую реку. Я занимаюсь. И вам бы следовало. Занимаетесь всякой ерундой.»       Вей Ин не обиделся. Ничуть. Он лишь игриво закатил глаза – так, как умел только он один. И продолжил беззаботно, весело улыбаться.       – «Убожество-убожество…Вот заладил! Ты б пластинку сменил что-ли…ха-ха!» Его смех…такой чистый и звонкий…словно самые нежные колокольчики в весеннюю пору. Мягкие и до невозможного прекрасные. Сей перезвон, звучащий столь часто, всегда заставлял сердце ускорять свой ход, совершенно игнорируя желания хозяина. Этот смех, что звучал столь часто, теперь и исчез без следа. Как давно он его не слышал!..       Этот смех разбитым эхом прокатился по черепной коробке и хрустальной статуэткой разбился, извещая о суровой и печальной реальности.       Мираж исчез, сокрушительно трескаясь. И вновь вернулось то лицо, что отныне и впредь будет преследовать его в самых горьких кошмарах и пучинах сожалений. То лицо, что некогда тепло улыбалось, сейчас в ледяной ярости и ненависти скривилось. Руки, что некогда игриво толкали его и щипали, желая подразнить, сейчас сжимали шею до хруста, намереваясь выдавить чужую душу.       – «Лань Ванцзи…твоя душа принадлежит мне…» – и отшвырнул его куда-то вперед – но для Лань Ванцзи это было далекое назад.       Он помнил, что в тот момент его спина невероятно грубо проехалась по крыше, а затылок тяжело приложился о каменную отделку. Кажется, сломалось несколько костей, а изо рта хлынула горячая кровь. Он тогда попытался встать, но не вышло. Оставалось только поднять открытый взгляд на нависшую угрожающей тенью фигуру, что с ледяными ненавистью и презреньем взирали на него.       Вей Ин, глубоко сузив глаза, прошипел, чеканя каждое слово:       – «Слышишь меня?.. Твоя душа. Принадлежит. Мне.»       Ту опасность и темень, что присуща лишь ему одному, Лань Ванцзи не забудет никогда…       Лань Ванцзи тонко вздрогнул, когда тяжесть чьей-то головы и колкость подбородка опустились на его плечо. Выпавшие из прически длинные шелковые волосы защекотали опущенную вдоль тела руку.       Ухо опалило жарким, но в то же время морозным дыханием:       – «Так в чем дело, Ханьгуан-Цзюнь? Испугался преграды пред собой?» – чужой голос мурчал и обволакивал приятными вибрациями, заставляя млеть. Но Лань Ванцзи стало не по себе. Он лишь спустя несколько мгновений смог выдавить:       – «Всё в порядке. Просто…»       – «Да?..» – и снова это мурлыканье, раздающееся у самого уха.       Лань Ванцзи прерывисто вздохнул, прикрывая глаза и собираясь с мыслями.       – «Нам надо поговорить.»       Вей Усянь картинно принадул губы:       – «Мы уже говорим.»       Лань Ванцзи чуть повернул к нему голову:       – «Внутри.»       Вей Усянь сверкнул глазками, слегка сощурился и по-птичьи склонил голову, по-прежнему опираясь подбородком на чужое плечо:       – «Тогда почему ты стоишь, словно каменное изваяние, и не проходишь внутрь?»       Лань Ванцзи запнулся:       – «Я…»       – «Да?»       Он тяжело сглотнул и, жмурясь, отвернулся к двери. Его корпус наклонился вперед, мягко уходя из чужого плена. Кисть, едва уловимо подрагивая, потянулась к ручке и, крепко сжав, открыла проход, впуская спутников внутрь.       Лань Ванцзи прошествовал в их обитель на эту ночь, а Вей Усянь, усмехнувшись, последовал за ним.       Его руки по-прежнему оставались скрещенными за спиной, но тем не менее, дверь мягко затворилась, будто от сквозняка. Но ведь…все окна были плотно закрыты. Мягкое пламя свеч и ламп чуть колыхнулось.       Вей Усянь, всё так же склоняя голову и кривя губы, плавно облокотился на лакированный столик с размещенными на нем фарфоровыми расписными чашками. Руки выплыли из-за спины, но лишь за тем, чтобы сложиться на груди. Он протянул:       – «Ну вот. Мы внутри. Двери и окна плотно затворены и вокруг лишь тишь да гладь. Никто нас не потревожит. О чем ты хотел поговорить, Лань Чжань?»       Имя, данное при рождении, было произнесено без толики презрения и ненависти, а потому приятно мазнуло слух и сердце, ибо прозвучало почти так же, как в их далекую юность. Лань Ванцзи, что до этого момента продолжал стоять к нему спиной, справившись с волнением, заговорил:       – «Труп Сюэ Яна.»       Вей Усянь, тут же понявший, к чему его спутник клонит, задорно рассмеялся:       – «Воистину, Лань Чжань! Я и помыслить не мог, что ты оставишь сию странность без внимания! Ну, давай. Задавай мне свой вопрос. Не бойся.»       – «Труп Сюэ Яна предстал перед нами в откровенно ужасном состоянии. Подобное никто, кроме «свирепой» нечисти, сотворить не мог. Сомневаюсь, что заклинатель твоего уровня не заметил подходящую под описание тварь в округе… Ты сказал, что не ведаешь о произошедшем, но даже невооруженным глазом видно, что совершенно точно да наоборот. Тебе слишком хорошо известны подробности.»       Вей Усянь ехидно выгнул бровь:       – «Намекаешь, что я – злодей и изверг, так истязал Сюэ Яна?»       Лань Ванцзи промолчал, но его ответ и не требовался. Обвинение было очевидно. Вей Усянь шершаво захихикал, отклеиваясь от стола и вплотную подкрадываясь к замершему мужчине.       Благодаря возникшей близости в нос Вей Усяню ударил аромат сандалового дерева и чужого тела. Пусто-серые глазки сверкнули таинственным блеском и подернулись пьяной пеленой, а вслед за ними на лицо выползла игривая улыбочка. Не говоря ни слова, он подплыл ещё ближе, почти касаясь своей грудью упругой спины. Голова глубоко склонилась налево, ближе к шее. Ему захотелось опять примостить свой подбородок на крепкое плечо, но из-за своего нынешнего роста он не мог это беспрепятственно осуществить, поэтому ему пришлось приподняться на носочки. Два пальца – указательный и средний – кокетливо прошлись по фигуристым рукам, невесомо скользя. Вей Усянь промурлыкал:       – «Ханьгуан-Цзюнь. Ты действительно считаешь, что в том виноват я? Вспомни, у Сюэ Яна были обглоданы кости, а органы разбросаны по всей дороге. Безусловно, я мог выпотрошить его, но обглодать кости?..»       Лань Ванцзи сжал кулаки и вознамерился что-то сказать, но Вей Усянь его перебил. И после этих слов его будто бы облили ледяной водой.       – «Ты абсолютно верно считаешь. Да, это был я.»       

***

      Лань Ванцзи задрожал. Его голова дернулась в сторону прижимавшегося к нему Вей Усяня, но так и не нашла чужое лицо. Ледяная рука, что кокетливо гуляла по его, крепко сжалась, а вторая, подкравшись, схватилась за левый локоть Лань Ванцзи. Захватив свою добычу в обе лапы, Вей Усянь дернул мужчину на себя, после буквально впечатывая в собственную грудь.       Он зашептал:       – «Ш-ш-ш… Ну чего ты. Испугался?»       – «Вей Ин…ты…»       – «Да? Говори, не бойся.»       Губы и язык не слушались Лань Ванцзи, но все же он нашел в себе силы выдавить:       – «На всю округу не было нечисти, способной сотворить подобное с Сюэ Яном. Потому всё указывает на твою причастность, но…Как ты?..»       Вей Усянь вздернул бровь:       – «Что как? Содрал с него мясо? Ах, легко и просто…»       Он подробно описал всё, что сделал с Сюэ Яном. Как заманил в ловушку, окружил, заставил испытать чувства отчаяния и понимания неизбежности скорой смерти. Вей Усянь описал то, как сначала выдрал чужое быстро бьющееся сердце, а после разорвал на мелкие волокна мышцы и пожрал каждую их частичку. Естественно, лишь с одним умолчанием: нечего было Лань Ванцзи знать о его сущности хули-цзин.       Его спутник слушал, не перебивая, но с каждым произнесенным словом вечно беспристрастное лицо будто бы трескалось, а глаза становились все шире и шире от обуревавшего их обладателя шока. Пальцы начинали подрагивать, а голова – кружиться.       По окончании рассказа Лань Ванцзи в недоверии замотал головой:       – «Я не верю…»       Вей Усянь насмешливо фыркнул, не разрывая захвата:       – «Не веришь? Но ведь ты сам обвинил меня в подобном. Я лишь признался в своей вине.»       – «Ты же…ты же…»       – «Что я? Неужели для тебя стало открытием, что заключенная в смертную оболочку нечисть пожелала полакомиться?»       Лань Ванцзи обессиленно опустил голову и просипел:       – «Вей Ин…ты…кто ты сейчас?»       – «Неужели это имеет значение? Лань Чжа-ань. Разве ты еще не понял? Еще тогда, когда я был Старейшиной Илина. Я уже был таким.»       Лань Ванцзи потерялся с ответом. Создавалось ощущение, что еще хоть одно подобное откровение, то его ноги подогнутся, а он сам осядет на пол.       Вей Усянь выдержал таинственную паузу и звонко рассмеялся, после отстранился, покидая личное пространство Лань Ванцзи. Тот пошатнулся, потеряв опору, но всё же смог устоять. В нос ударил странный сладкий запах – такой по-странному знакомый…Где же он слышал его раньше?       Лань Ванцзи резко развернулся в поисках чужого лица. Его собственное было донельзя бело и вполне могло конкурировать с цветом его клановых одежд. Лишь горящие неестественно-алым доселе белоснежные мочки аккуратных ушек явно выбивались из общей картины.       Но довольного своей шалостью бесстыдника чужие волнения и потрясения нисколько не волновали. Вей Усянь продолжал заливаться истерическим хохотом, отходя к циновке и близстоящему столику. Опустившись на подушки, он защебетал:       – «Видел бы ты свое лицо, ха-ха! Вот умора! Знаешь, а ты нисколько не изменился! Я уж было подумал, что мое умение дразнить и разыгрывать тебя бесследно потеряно!»       Лань Ванцзи глупо заморгал и пробубнил:       – «Разыгрывать?..»       Вей Усянь сквозь смех бросил:       – «Ага, именно разыгрывать! Лань Чжань, неужели ты и вправду подумал, что я питаю страсть к человеческому мясу? Да уж. Вот, какого ты мнения обо мне!»       – «То есть, ты…»       Быстро смекнув, что Лань Ванцзи имеет в виду, Вей Усянь пропел:       – «Да-да, до тебя наконец дошло! Ха-ха!» – он еще долго заходился смехом, а Лань Ванцзи впал в совершеннейший ступор.       Во-первых. Когда он видел, чтобы Вей Усянь так заходился смехом? Очень давно…Где-то в далекой юности. За время его пребывания здесь он искренне смеялся лишь разок, когда Лань Ванцзи вернул ему «словесный должок». Но то был единичный случай. В остальное время от Вей Усяня даже беззаботной улыбки ждать не приходилось: выражение его неизменно было холодно и отстраненно, а взгляд безучастен и пуст.       Во-вторых, неужели его слова были лишь глупым розыгрышем? Но в таком случае, что произошло на самом деле?..       Вей Усянь, будто прочитав его мысли, махнул рукой:       – «Ты как будто первый день знаешь мои методы! Проклял я его, и всё на этом. А мелкий мною призванный дух добил гада. И дело с концом. Чего демагогию разводишь?»       Лань Ванцзи, наконец осознав, что над ним всего лишь пошутили и положение дел было не столь страшно, с облегчением выдохнул. И правда, мог ли его Вей Ин…сожрать человека? Это было слишком даже для него. Ведь так? К тому же, его Вей Ин всегда любил подшучивать над ним. Нет ничего удивительного в том, что и сейчас он не упустил возможности поозорничать. Это оправдание знатно успокоило его разбередившиеся нервы и волнующееся сердце. К тому же, как можно было подозревать или упрекать человека, от недавнего присутствия которого разливалось то странное тепло внизу живота?..       Но всё еще не до конца уверенный Лань Ванцзи спросил:       – «Вей Ин. Без шуток. Ты в самом деле убил Сюэ Яна обычным проклятием?»       Вей Усянь прекратил смеяться. Лицо его несколько посуровело, а улыбка ужесточилась, став похожей на колкий и насмехающийся оскал. По-прежнему сверкая глазами, он тягуче протянул:       – «Ну конечно. Разве я могу лгать тебе?»       Весь его облик так и кричал о происходящем надувательстве, но тем не менее…Черты Лань Ванцзи неожиданно разгладились, а взгляд его потеплел. Пальцы распрямились, а плечи расслабленно опустились.       Он выдохнул:       – «Хорошо.» – стыдливо взмахнув ресницами, Лань Ванцзи тихонько прошептал: «Прости, я был неправ. Мне не стоило обвинять тебя в подобном.»       Вей Усянь, старательно пряча удовлетворение от выполненной задумки, изобразил картинную обиду и надул губы:       – «Да уж, Ханьгуан-Цзюнь. Ты и в самом деле невероятно обидел меня своим обвинением. Как ты мог вообразить подобное?! Ужас!»       Оттаявший благородный Ханьгуан-Цзюнь подплыл и сел подле развалившегося на подушках Вей Усяня. Он разместил на коленях руки в благопристойной позе и, сияя виноватым и будто бы пьяным расплавленным золотом, принялся всматриваться в чужое выражение. Лань Ванцзи мягко полюбопытствовал:       – «И в самом деле обидел?»       Щелки Вей Усяня вновь сверкнули тем самым странным блеском. Безумное выражение смылось, едва успев появиться. Выползла шаловливая ухмылочка, что отдавала по-лисьи хитрыми нотками. Он текуче откинулся назад, опираясь на правый локоть, левая ладонь игриво опустилась на ляжку согнутой левой ноги, а пальцы начали отбивать лишь им известную дробь. Длинные полураспущенные волосы водопадом заструились по аккуратным плечам.       Слегка затуманенный взгляд Лань Ванцзи скользнул сначала по его волосам, перешел на плечи, пробежался по нежным чертам лица, спустился по изгибу талии и задержался на округлых бедрах. Поняв, где остановился его взгляд, Лань Ванцзи как ошпаренный отвел глаза, вернув их к чужому лицу. Судя по всему, Вей Усянь не заметил этой заминки или же позволил ему это повышенное внимание. Тем временем, Вей Усянь, словно не замечая чужого интереса, беззаботно промурлыкал:       – «Очень обидел. Я невероятно задет! Почему бы тебе…не загладить вину передо мной?»       Лань Ванцзи шепнул:       – «И как же?»       Вей Усянь вскинул шаловливый взгляд и лукаво откинул голову на правое плечо с широкой усмешкой:       – «Как? Хм-м…» – его баритон сделался низким и сладким, подобно патоке, даже в некоторой степени томным и очаровывающим. Он покатал затылком по плечам, разминая шею, а после фривольной волной изогнулся, принимая сидячее положение. Обворожительно улыбаясь, чаровник облокотился о стол и по-птичьи склонил голову, хитро щурясь.       Вей Усянь принялся придирчиво осматривать лицо Лань Ванцзи, выискивая что-то, а после приподнял уголки губ выше, делая улыбочку ещё шире и шаловливее:       – «Выпей со мной, Лань Чжа-ань.» – И Лань Ванцзи не смог отказать.

***

      Совсем скоро на их столе источали жар различные яства. Многие из них горели алым из-за несчетного количества специй; лишь несколько блюд были лишены «перчинки» – из них-то и ел Лань Ванцзи.       Вей Усянь это положение дел про себя конечно же отметил – как не отметить и не заметить, когда к тебе проявляют подобную заботу и участие? Пусто-серые звёзды засияли ярче. Даже слишком ярко и…странно.       До того момента, как им доставили кушанья и напитки, Лань Ванцзи передал найденную в городе «И» правую руку их дражайшего друга – что несказанно обрадовало Вей Усяня. И с проклятием городка разобрались, и часть тела отыскали. Двух зайцев одним ударом! А зайцев Вей Усянь очень любит…Кхм.       Поняв, что пора бы «омыть» сие достижение, Вей Усянь, преисполненный чувством довольства, плеснул вина себе и Лань Ванцзи. Он четким движением пальца пододвинул одну из чарок ближе к восседающему по другую сторону стола мужчине, а вторую чопорно поднял, слегка покачивая в ладони.       – «Ну что ж, Ханьгуан-Цзюнь. Пора «омыть» наши достижения и…тебе исполнить свое обещание.» – Он по-лисьи хихикнул и стрельнул глазками из-под ресниц.       Не в силах воспротивиться данному им самим обещанию и этому взгляду Лань Ванцзи поднял вслед за Вей Усянем чарку и вмиг осушил ее.       – «Ай-я, что за мужчина! Сколь смел и благороден. Обещания исполняет и храбро правила Ордена нарушает.»       Лань Ванцзи смерил его неоднозначным взглядом, но промолчал. Вей Усянь подпер голову рукой и с лисьим ехидством, что проскальзывало во всем его естестве, принялся наблюдать за ним, словно тот был подопытным кроликом. Появилось иррациональное желание вести счет: на какой секунде Лань Ванцзи погрузится в сон? Едва в его мыслях отзвучала цифра восемь, Лань Ванцзи опустил чарку, подпер голову рукой, прикрыл глаза, а дыхание его выровнялось. На восьмой секунде Лань Ванцзи погрузился в глубокий сон.       Осознав, что его спутник действительно падает от одной единственной чашки, Вей Усянь усмехнулся. До чего же забавно!       От вида прекрасного лица, чьи черты ото сна совершенно разгладились и лишились той зимней холодности и неумолимости, что извечно сопровождали мужчину, стало жарко.       Вей Усянь задумчиво постучал пальцем по подбородку. Чего-то этому облику не хватало! Уразумев недостаточную переменную, он махнул рукой в сторону. Вслед за этим движением лампы погасли, свечи приглушили свой свет, а некоторые и вовсе потухли. Оттого в почти полной темноте начали сиять редкие маленькие солнышки. Исходящие от них пламенные отсветы падали на щеки и нос мужчины, делая их очертания еще мягче и теплее.       Так было гораздо лучше.       Воздух в комнате нагрелся. Вей Усянь решил, что это из-за разомлевшего после вина Лань Ванцзи. Уж больно тот выглядел теплым и уютным в местном освещении! Нечто, что уже показывало свое шаловливую голову в их прошлый раз, снова зашевелилось. А вместе с тем появилось неконтролируемое желание с нажимом провести спиленными ногтями по чужому лицу, впитать мягкость и жар кожи, коснуться длинных ресниц – те на вид такие мягкие и пушистые… Любопытно, на ощупь они такие же?       Захотелось вонзить зубы в выглядевшие сейчас такими хрупкими запястья – вонзить так, чтобы не оставить ран, но весьма ощутимо, дабы это невозможно прекрасное лицо чуть скривилось от колющей боли. Размашисто провести языком по нефритовой коже – та столь бледна, холодна и на глаз невероятна гладка, интересно, на вкус она такая же?       Длинные музыкальные пальцы…       Глаза засияли ярче. И сей блеск в воцарившейся полутьме стал куда более мистическим и потусторонним.       Не отдавая себе отчета, Вей Усянь медленно поднялся на ноги и столь же плавно подкрался к мирно посапывающему и ничего не подозревающему Лань Ванцзи. Он опустился за его спиной, затем завел руки по обе стороны от него, опираясь на деревянный стол. После, на секунду задумавшись, отнял правую руку от лакированного покрытия, но лишь за тем, чтобы отвести чужие длинные мягкие волосы в сторону и перекинуть их через другое плечо, дабы освободить обзор на беззащитную часть тела. Вей Усянь, вернув руку на место, склонился ближе, к самой шее. В нос ударил уже знакомый аромат сандалового дерева, что, к его вящему удивлению, ощущался несколько иначе.       К привычной легкой горечи и горной свежести, что отдавала духом Ордена Гусу Лань, добавилась винная терпкость. Она мягко ложилась на разгоряченную кожу и смешивалась с сандалом и запахом его кожи. Все это образовывало такую головокружительную смесь, что Вей Усянь не мог перестать вдыхать ее.       Он постепенно наклонялся ниже и ниже и вскоре оказался аккурат у чужого уха. Знакомое ощущение и чувство наполнило его. Лис внутри него зашевелился и чуть высунул язык, желая опробовать неизведанный вкус. Его движения повторил и Вей Усянь, что наклонился к самой заушной впадинке, опаляя ее своим неожиданно горячим дыханием.       Кончик носа коснулся места за ушком, чья мочка так часто алела в смущении. Губы едва-едва, щекочущим прикосновением припали к коже, а краешек шершавого языка уже почти добрался до нефритового изгиба, дабы размашистым движением мазнуть по нему, смакуя лишь Лань Ванцзи присущую сладость. Хули-цзин в предвкушении распушила свои хвосты.       Но его задумке не суждено было сбыться, поскольку чуткий слух уловил в отдалении чьё-то нерешительное:       – «Молодой господин Вей…»       Названный Вей Усянь замер, так и не осуществив задуманное. Взгляд четко вскинулся и потревоженной хищницей застыл.       Наконец он всем телом почувствовал, что в нескольких чи от него – а точнее, в окне – замерло чужое лицо, которое-то и звало его.       Хрупкость и сокровенность момента были нарушены. Наваждение спало, а внутренний лис оскалил в неодобрении зубы. Он явно не желал, чтобы их тревожили или видели в такой особенный момент. Оттого, пусть и негодуя, свернулся в клубок, пряча пушистые хвосты и шероховатый язык. А Вей Усянь словно очнулся ото сна.       Он не стал дергаться. Или в отвращении шипеть. Вей Усянь лишь медленно, с толикой напряжения отодвинулся, вытягивая руки. Губы сжались в тонкую линию, а желваки ясно проступили на лице. Мужчина так же медленно и плавно поднялся, после отходя прочь.       Потусторонний блеск из пусто-серых глаз исчез.       Бесследно пропала и та таинственная игривость, а вместо нее пришли привычные взору безразличие и холодность.       Температура в комнате резко упала.       Вей Усянь обернулся и заметил, что на него во все глаза смотрит хорошо знакомый ему Вень Нин. К тому же, тот висел вниз головой! Он вздернул бровь:       – «Надо же, теперь мои драгоценные товарищи подобно летучим мышам предо мной предстают? Оригинально, Вень Нин.»       Названный стушевался и ломано почесал голову, чуть звякнув цепями. Он промямлил:       – «Простите, молодой господин Вей. Я…»       Вей Усянь поднял руку, прерывая его монолог.       – «Не нужно. Просто спускайся. Поговорим.»       – «Ага…»       Вень Нин покачнулся, отлип от перекладины, за которую цеплялся ногами, и тяжело плюхнулся на землю, очевидно, восприняв излишне буквально выражение «спускайся».       Вей Усянь смерил его ничего не выражающим взглядом с чуточку вздернутой бровью, едва скривил губы в некотором пренебрежении и неуловимой смертным глазом тенью – а может, и дымкой – выскользнул наружу.       Вень Нин как раз тяжело поднимался и отряхивал лохмотья, в кои был облачен, от осыпавшейся побелки и пыли. По окончании он вылез из ямы, которую проделал собой в земле при падении, и смерил ее виноватым взглядом, словно раздумывал что делать с этим нарушением экстерьера.       Вей Усянь мягко опустился подле него и чопорно оправил рукава. Вень Нин, заметив его приход, стыдливо потупился. Очевидно, он прекрасно понимал, в какой именно момент потревожил своего друга, ибо представшая его взору картина была донельзя красноречива. Вей Усянь, не уделяя внимания возникшей неловкости, лишь кашлянул, избавляясь от появившейся в голосе хрипотцы, и протянул:       – «Сколько лет, сколько зим, Призрачный Генерал.»       Вень Нин на его безразличный, ледяной тон будто бы вздрогнул и потупился. Его глаза с ясно выраженными черными зрачками метались туда-сюда не в силах отыскать объект для созерцания. Наконец он все же что-то решил.       Вень Нин тяжело упал на колени и покорно склонил голову. От столь резкого телодвижения цепи тонко звякнули, словно взвизгнули.       Вей Усянь скрестил руки на груди и никак не прокомментировал сей жест, знаменующий послушание и вину. Он по-птичьи склонил голову, продолжая сверлить безучастным взглядом коленопреклонённую фигуру. Прошла минута, две. Вень Нин по-прежнему молчал, стоя на коленях, а Вей Усянь так же безмолвно глядел на него, не меняя тональность взора.       Наконец Вей Усяню это надоело. Он подошел ближе, вытянул руку и подушечками трех пальцев – указательного, среднего и безымянного – оттолкнул чужую голову назад. Какому-то стороннему наблюдателю сей жест показался бы высокомерным и знаменовал бы пренебрежение и отвращение мужчины. Но внимательный зритель заметил бы, с какой легкостью, даже нежностью, и невесомостью толкнули чужую голову. Словно это был мягкий укор за ненужную и неуместную покорность. В общем говоря, своеобразное проявление участия и внимания к гордости ближнего.       Вень Нин вскинул глаза, а Вей Усянь – бровь.       – «И долго мы будем пребывать в подобном положении?»       Вень Нин виновато поджал губы:       – «Простите меня, молодой господин.»       Вей Усянь закатил глаза, словно от головной боли, и отстранился, поворачиваясь к склонившейся фигуре спиной. Он отвел руку в сторону ладонью к верху:       – «Кажется, я уже много раз упоминал, что терпеть не могу, когда передо мной извиняются ни за что. Ты ни в чем не повинен предо мной. Отчего колени гнешь и слова сожаления выражаешь? Абсолютно ни к чему. Если тебе есть, что сказать, помимо этого – вперед. Я тебя слушаю. Но если ты желаешь продолжить начатое – уходи. Подобное меня не интересует.»       Вень Нин сильнее склонил голову и открыл рот, дабы вновь извиниться, но вовремя одернул себя и замолчал. Вей Усянь поторопил его:       – «Ну так что?»       – «Я пришел повидаться с тобой…»       – «Вот как. Ну раз пришел повидаться, отчего твои очи устремлены на столь неприглядную щебенку? Разве я на земле развалился?»       – «Нет…»       – «Тогда вставай и хватит глазами землю мозолить.» – холодно обрубил Вей Усянь.       Вень Нин чуть вздрогнул – насколько это позволяло его состояние – и резво поднялся, а вслед за ним вскинулся и взгляд. Лишь тогда Вей Усянь соизволил повернуться к нему лицом. Он фыркнул:       – «Другое дело. И так, давно не виделись, дружище. Как существование протекает? Хотелось бы верить, что мирно, но, увы, так выразиться не получается, видя грузные цепи на твоих ногах и руках. Не хочешь ответить на парочку моих вопросов, раз мы тут намереваемся праздно беседовать о былых временах?»       Вень Нин кивнул, показывая, что весь внимание. Вей Усянь начал «допрос»:       – «Когда ты пробудился?»       – «Недавно. Можно сказать, только что.»       – «Странно. Гвозди Сун Ланя были выдернуты много позже твоих, но в сознание он пришел много раньше, нежели ты. Парадокс.»       – «Я пребывал в состоянии…безумства. А сейчас, под яркой и чистой луной мой разум чист и ясен… Тебе и так лучше всех известно, что именно я имею в виду.»       Вей Усянь кивнул:       – «Да.» – он вскинул глаза на совершенно безоблачное небо. Чисто и ясное. Как и луна в эту ночь. Все как и сказал Вень Нин. Только вот, в отличие от него, его разум не был столь же чист и ясен. Кое-что кое-кто все же смогло отвлечь и побеспокоить его. – «Ты помнишь что-либо за прошедшее время?»       – «Кое-что – да, кое-что – нет.»       – «А именно?»       – «Я помню…было подземелье. Холодное, сырое и темное. Были цепи, что до сих пор сковывают меня; но сейчас они не стесняют движений, а лишь шумят при ходьбе или беге. Слышал… о некоторых событиях, пока пребывал в полудреме.»       – «О каких?»       – «О падении Луаньцзан.»       Вей Усянь понимающе замычал. Вень Нин уставился на него окаменелым взглядом и с тоской – не грустью иль печалью; именно тоской – в голосе начал:       – «Молодой господин Вей…как так вышло, что все пали? Что вы пали?»       Вей Усянь воззрился на него кукольным взглядом и бесцветно отчеканил:       – «Иногда сокрушающей горы и осушающей моря силы бывает недостаточно. Есть нечто, что превосходит ее и, увы, недоступно подобным мне.»       Вень Нин непонимающе уставился на него, а Вей Усянь пояснил:       – «Стремление и жажда жить. Я сам пал.»       Глаза Вень Нина расширились, насколько это было возможно. Он сбивчиво зашептал:       – «Вы…Вы сами попытались…Нет…Вы сами уничтожили свой прах?..»       Вей Усянь, ни секунды не колеблясь, бросил:       – «Да. Только вот, не вышло. По крайней мере, необратимых последствий не произошло. Помешали.»       Вень Нин, догадавшись, выдохнул:       – «Луаньцзан?»       Вей Усянь хмыкнул, возвращая взгляд с неба:       – «Да. Старый дурак. Влез, куда его не просили. Теперь я не смогу, даже если захочу, покинуть этот не стоящий и медяка мир. Что средний, что Высший, что Нижний – все на одно лицо, ибо все – люди. Лишь разные ипостаси…»       В глазах Вень Нина появилось не прикрытое чем-либо сочувствие. Но Вей Усяню, честно говоря, было по барабану на его сочувствие и сожаление.       Он лишь хмыкнул:       – «Должно быть, Орден Ланьлин Цзинь очень постарался скрыть факт твоего присутствия в этом мире в целости и сохранности. Кстати, когда ты выбрался оттуда и почему?»       – «Я услышал ваш голос и приказ. Вы сказали: "Просыпайтесь."»       Вей Усянь выдохнул:       – «Ах. Точно. Совсем запамятовал.» – он помолчал. – «Н-да. А пуститься за тобой в погоню со всеми вытекающими они не могли, ибо это было огромным риском выдать их соучастие.»       Вень Нин лишь отстраненно кивнул. Вей Усянь хотел добавить ещё что-то, но его перебило звяканье разбивающейся посуды. Они тут же скосили глаза в сторону постоялого двора – а именно, в представшее аккурат перед ними окно, за ставнями которого ужинали дети, чья атмосфера явно не искрила дружелюбием.       Цзинь Лин стукнул кулаком по столу и взревел:       – «Что это значит, Лань Юань?! Что сокрыто в твоих словах?! Что значит: возможно, создатель практик и пути мог подразумевать нечто иное?! Хочешь сказать, что Вей Усянь – другого поля ягода? Что он не такой же, как Сюэ Ян и не заслужил смерти? Да как бы не так!»       Сычжуй испуганно хлопал глазами и то открывал, то закрывал рот не в силах отыскать и слова в свою защиту. Вместо него высказался Цзинъи, что пренебрежительно фыркнул:       – «Во Имя Небес! Госпожа, что ты разверещалась? Кушанья и напитки не пришлись тебе по вкусу? Слушай-ка. Еще в городе «И» учитель говорил тебе уметь отличить истину от правды! Мы в самом деле не знаем, как все было. Даже твой старший дядя, коим ты всегда кичишься и хвастаешь, не знает всех подробностей! Хотя, насколько все мы знаем, Глава Ордена Цзян был близок Старейшине Илина. Помнишь, что сказал учитель: почему прославленный мечник вдруг встал на путь отступника, что предназначен лишь тем, кто не способен ни на что, кроме кривой дорожки! Это ведь странно, не так ли? Об этом стоит задуматься. Мало ли, что произошло с ним. Может, он, как и сказал Сычжуй, подразумевал нечто иное, когда являл миру свои практики?»       Цзинь Лин не унимался:       – «И что это по-твоему? Навлечь беду на Орден Цзян?! Убить моих отца и мать?! И еще уйму людей на тропе Цюнци и в Безночном городе?! Вей Усянь – паршивая дворовая псина, что не заслуживает иной смерти, кроме той, что ему досталась! Служский выродок…»       Он хотел добавить нечто, куда более оскорбительное, чем всё то, что было им уже сказано, но на полуслове его оборвала Яньли. А точнее, ее звонкая пощечина, что заставила голову Цзинь Лина отлететь ровно в противоположную сторону, а его самого запутаться в собственных ногах и чуть не упасть. Цзинъи обалдевшей рыбой замолчал и плюхнулся на свой стул. Сычжуй так и вовсе уставился на нее во все глаза.       Цзинь Лин медленно поднес руку к горящей щеке, словно до сих пор не верил, что получил удар по ней. Он с округлившимися глазами повернулся к девушке, чье лицо было темно и искажено злой ненавистью. Она подошла к нему вплотную, схватила за ворот его одежд и прямо в лицо прошипела:       – «Чтобы я подобного более не слышала, усек? Если хоть ещё раз ты вякнешь нечто в таком духе, я вымою твой жалкий язык с мылом – и восхваляй мое милосердие и благосклонность, ибо его отрезать будет мало, щенок! Не ведаешь, что говоришь. Не ведаешь абсолютно ничего! Лишь кричишь направо и налево о своей обиде. Но знаешь что?..» – она приблизилась совсем вплотную. – «Будь готов понести последствия за свои слова. Будешь оскорблять его – я даже тебя не пощажу, понял?»       Цзинь Лин несколько раз тупо моргнул, а после в его глазах мелькнула жгучая обида. Он грубо отстранился и вскричал:       – «Защищаешь Вей Усяня?! Да с какого перепуга?! Кто он тебе, отец?! Ты…ты…У меня слов на тебя нет. Почему ты его защищаешь?! Потому что тебе шифу сказал, что он может быть «божьим одуванчиком», а не тем абсолютным злом, что утопило Цзянху в реках крови?!»       Яньли недобро сузила глаза и скривила губы, совсем по-змеиному шипя:       – «Не твое дело, Цзинь Жулань, чем я руководствуюсь…»       Цзинь Лин не сразу осознал сказанное, а когда до него дошло, то он несколько застопорился:       – «Как ты меня назвала?»       – «Твоим именем в быту. А что?»       Цзинь Лин едко выдохнул:       – «У меня нет имени в быту.»       – «А вот и есть.»       – «Н-да? Какое такое? Ты мне его дала что-ли?»       Яньли ничего не ответила ему, лишь едко и насмешливо скривила губы. Цзинь Лин отчего-то воспринял это на свой личный счет и от опалившей сердце обиды взревел:       – «Ван Чжихао! Да кто ты такая, чтобы говорить со мной в подобном тоне?! Кто ты, а кто я? Я – наследник благородного Ордена Цзинь. Ты – лишь бродячая заклинательница неизвестно еще какого клана. Может, у тебя его вообще нет! Как смеешь ты говорить со мной в подобном тоне?! Я…»       Яньли холодно оборвала его:       – «Прекрасно.»       Цзинь Лин запнулся и лишь тогда осознал, что он и кому сказал. Яньли колко усмехнулась, словно была ничуть не задета сказанными ей только что словами:       – «Прекрасно, молодой господин Благороднейшего Ордена Цзинь. И вправду. Простите мне мою фривольность и непочтительность. Я была не в праве говорить с Вами в подобном тоне. Прошу меня извинить. Надеюсь, его Юное Почтеннейшее Превосходительство не держит на меня обиду за неуместные для дамы моего положения колкость и пощечину.» – нисколько не обращая внимания на резко треснувший взгляд Цзинь Лина, она сложила руки в почтительном жесте. – «Впредь подобного более не повторится. Прошу меня извинить. Я оставлю вас и более не буду надоедать своим обществом. Изволю откланяться и удалиться в свои покои.»       Договорив свою длинную и колкую речь, Яньли, подобно струне, вытянулась и танцующе развернулась на пятках, после исчезая во тьме коридора.       Цзинь Лин было метнулся за ней, вытянув вслед руку и треснувшим голосом воскликнул:       – «А-Лин! Я…» – но вдалеке уже достаточно громко хлопнула дверь, что поставила точку в их ссоре. Цзинь Лин прерывисто вздохнул и попытался проглотить вставший в горле ком. Но все никак не выходило. Он опустил подрагивающие руки и сжал их в кулаки. Понурил голову, потупил глаза и затих, более не говоря ни слова и не издавая и звука.       Цзинъи, пребывавший в крайней степени шока, ерзал на своем стуле, не зная, куда себя деть от возникшей в воздухе тяжести и неловкости. Он повертел головой в поисках занятия для себя. И нашел его в лице перевернутой на некогда чистой скатерти посуды. Несколько обрадовавшись в душе «спасательному кругу», юноша принялся методично наводить порядок на обеденном столе.       Сычжуй, из-за которого впрочем-то и случился сей конфликт, пребывал в откровенно паршивом состоянии. Его большие глаза бегали от Цзинь Лина до исчезнувшей во тьме коридора девушки. Он уже успел сто раз пожалеть, что вообще как-то прокомментировал столь скользкую тему. И теперь, видя подавленное состояние товарища, Сычжуй не мог не попытаться все исправить. Он начал:       – «Молодой господин Цзинь…»       – «Молчи!» – вскрикнул Цзинь Лин с неясными нотками в голосе. Он не поднимал головы, оттого не было видно выражения его лица, что было скрыто прядями длинных волос. Но тут юноша обернулся на них. Блестящие глаза сверкали гневом и злой обидой. – «Это все ты виноват! Какой черт тебя дернул сказать подобное про этого ублюдка?! Если бы ты промолчал, то и тема замялась бы. А я и А-Лин н-не…» – голос его дрогнул и затих, а челюсть с силой сжалась, как впрочем, и кулаки.       Он резко развернулся, взметнув хвостом, и исчез в противоположном конце коридора – наверняка отправился в свои покои. А после с силой хлопнул дверью, отчего даже несколько кусочков дерева откололось от покрытия. Снующие туда-сюда поблизости служанки крупно вздрогнули и чуть не отправились к праотцам.       Сычжуй, сознавая, что является причиной разлада в их компании, печально потупил глаза в покрытие стола. Цзинъи, что уже успел навести здесь относительный порядок, уселся на место и потрепал товарища по плечу:       – «Да ладно тебе! Не принимай это на свой счет. Помирятся они еще! К тому же, кто его дергал за язык говорить подобное Веньлин? Правильно. Никто. И уж точно не ты. Так что не тревожься. Не твои это проблемы. А если что, если они сами не дойдут до того, чтобы помириться, то мы сделаем это вместе с тобой! Ну что, договорились?»       Сычжуй, всё ещё находясь в состоянии глубокой печали, кивнул. Прошло всего ничего и разговоры вновь зазвучали за их столом, пусть и без одной довольно шумной и страстной парочки.       Наблюдавшие за этой Сантой-Барбарой Вей Усянь и Вень Нин, мягко говоря, выпали. Пусть Вей Усянь и не любил, когда его девочка встревала в конфликты, но здесь ему даже стало в некоторой степени приятно, что она вступилась за него. Вень Нин приглушенно просипел:       – «Э-это…сын девы Цзян?..»       Вей Усянь кивнул:       – «Именно.»       – «А эта девушка?..»       – «Моя дочь. Яньли.»       Будь Вень Нин живым человеком, то он непременно поперхнулся бы. Вей Усянь на ошалелый взгляд, обращенный в свою сторону, спокойно прокомментировал:       – «Приемная. Нашел. Жила в скотских условиях с ублюдком-папашей и такой же мамашей, что и слова поперек не могла сказать своему муженьку, который периодически избивал и ее, и двухлетнюю дочь. Приглянулась она мне. Вот и забрал. Все равно ее родителям девчонка нахер не сдалась. Мне нужнее. И дороже. Плюс, и она меня выбрала. Случай подвернулся. Я ей тоже приглянулся походу. Сама захотела пойти со мной. А у меня не было причин для отказа. Вот и ращу с тех пор. Я дал ей ее имя.»       Вень Нин, что доселе слушал, не перебивая, выдохнул:       – «Яньли…»       Вей Усянь промычал:       – «Ага. Подходит. Для моей девочки самое то. Ращу и воспитываю ее с тех пор. Она называет меня отцом. И кстати, я ей это не навязывал. Сама так решила. А мне…нравится.»       Вень Нин мягко улыбнулся:       – «Это мило, молодой господин Вей.» – Вей Усянь хмыкнул. – «Я рад, что у вас появился кто-то дорогой и близкий сердцу.»       Вень Нин хотел ещё что-то добавить, но тут его взгляд скользнул ему за спину и боязливо застыл. Вей Усянь уже знал – конечно, он знал, – что за его спиной стоял не кто иной, как Ханьгуан-Цзюнь собственной персоной, что возвышался угрожающей горой чуть поодаль.       Вей Усянь почувствовал, как в груди что-то снова треснуло. Это ему не шибко-то понравилось, но он решил благоразумно сие проигнорировать, памятуя о новом приступе игры хули-цзин. Все же, контроль надо держать крепко. Особенно, с ним.       Он хотел обернуться, но не успел. Мимо, почти вплотную, но тем не менее, не касаясь кожи, неуловимой иному глазу белоснежной тенью пролетел Лань Ванцзи, что со всего размаха великолепного Гусуланьского шпагата пнул Вень Нина в плечо. Тот отлетел, не успев и пикнуть, и проделал новую огромную дырень в земле, дополнив экстерьер ямой, абсолютно симметричной по расположению относительно первой.       Вей Усянь закатил глаза и дернул пальцами на себя. Вслед за ними дернулся и Лань Ванцзи, чьи руки оказались опутаны невидимыми смертному глазу алыми нитями.       Он холодно протянул:       – «Место, Ханьгуан-Цзюнь, место.»       Лань Ванцзи от подобного обращения весь застыл и, на удивление, утихомирился, не став спорить. Он, пусть всем своим видом и излучал убежденность в правильности собственных действий и жажду продолжения начатого, но нашел в себе силы покориться ровному голосу Вей Усяня.       Вей Усянь опустил руки, позже скрещивая их за спиной в своей излюбленной манере, и подплыл ближе, вглядываясь в чужое лицо – но уже не так близко, как несколько ранее. Аромат сандала по неведомой причине оказывал на него излишне дурманящее и дразнящее влияние, поэтому не стоило слишком… заигрываться.       Лань Ванцзи выглядел ещё более нормально, нежели в прошлый раз. Лента сидела ровно на этом невозможном лице, сапоги были надеты верно, а на одежде не блестело и складки. Тон кожи был бледен и гладок – ни единого румяного пятнышка, кое могло бы случайным образом известить о не обычном состоянии хозяина.       Это несколько позабавило Вей Усяня, но не более. Он нитями оттащил Лань Ванцзи еще дальше, к себе за спину, дабы этот балагур и пьяное хулиганье даже косвенно не могло достать до Вень Нина.       Когда Лань Ванцзи оказался за его спиной, то на удивление сделался более покладистым и умерил пыл. Он оправил рукава и застыл величественным изваянием, мол, совершенно тут не при чем и не творил каких-либо безобразий.       Вей Усянь смерил его критичным взглядом, будучи не до конца уверенным в смиренности своего «подопечного». Но всё же, ему не хотелось стоять тут до следующего утра и «пробуждения Лань Ванцзи от вина», посему легко отвернулся к Вень Нину, бегло спрашивая:       – «Ты как?»       Тот пропищал, поднимаясь на ноги:       – «Порядок.» – поднявшись, Вень Нин нерешительно взглянул на Лань Ванцзи. – «Молодой господин Лань.»       Лань Ванцзи нахмурился и зажал уши, будто был не в силах слышать его голоса. Он отвернулся, но простоял так недолго – всего около секунды; видимо, понял, что ему чего-то не хватает. А именно – лица Вей Усяня перед собой. Поэтому, совершенно не обращая внимания на путы на своих руках, Лань Ванцзи чуть сдвинулся вперед и замер аккурат перед Вей Усянем, что с легким любопытством наблюдал за его дальнейшими действиями.       Осуществив задуманное, Лань Ванцзи покорно застыл, продолжая все так же держать руки на ушах. Видимо, он был очень доволен, что разделил своим телом Вей Усяня и Вень Нина.       Наблюдавший за ним Вей Усянь в мыслях усмехнулся и покачал головой. Он отклонился на несколько градусов, чтобы узреть лицо изрядно недоумевающего Вень Нина, и махнул рукой:       – «Давай-ка, уебывай. Отдохни где-нибудь. Найди себе приятную на свой вкус и цвет лачужку, и как следует поотлеживай бока. А то, небось, от гостеприимства этих ублюдков с тебя труха скоро посыплется! Я этого ужаса видеть не хочу, знаешь ли.» – Вей Усянь отстраненно коснулся своего лица, будто та же самая фраза могла быть применима и к нему самому. После он с мнимым раздражением махнул рукой. – «Ну все, беги отсюда.»       Вень Нин сделал маленький шажок назад и со сложным выражением лица пробубнил:       – «А молодой господин Лань…»       Вей Усянь отмахнулся:       – «Он всего лишь пьян. Не думай об этом.»       Вень Нин запнулся:       – «Ч-что…»       Вей Усянь выставил вперед палец:       – «Я же сказал: не думай!»       – «Л-ладно. Но что вы собираетесь с ним делать?»       Вей Усянь пожал плечами:       – «Отведу внутрь да спать уложу.»       Неожиданно, Лань Ванцзи подал голос:       – «Замечательно.»       Вей Усянь скривился и выгнул брови, вскидывая на него глаза:       – «Ой, кто это тут у нас голосок подал? Ты ж глух. Вот и сиди, молчи. Глухие обычно и немы. Посему, цыц, Ханьгуан-Цзюнь.»       Лань Ванцзи обиженно поджал губы и понурил голову, но всё же послушно затих. Вей Усянь удовлетворенно кивнул и в последний раз махнул Вень Нину рукой, на прощание:       – «Все. Давай. Свидимся еще на дороге вечности.» – Вень Нин промычал что-то согласное и скрылся в ночи.       Вей Усянь, когда понял, что уже не слышит чьих-либо шагов, повернулся к Лань Ванцзи и, цокнув, протянул:       – «Ну все, отмирай, куколка. Теперь…О, чудо! Ты обрел слух и голос! Аура зла покинула местный ареал, посему тебе не нужно страшиться за сохранность двух своих органов чувств!»       Лань Ванцзи словно ждал подобных фраз и потому с готовностью отнял руки от ушей, всем своим видом показывая, что готов к труду и обороне, а после шагнул ближе – но не настолько, чтобы создать неудобств. Сохранил дистанцию в два шага.       Но даже этого расстояния хватило, чтобы уже знакомый и долгожданный аромат дошел до чуткого носа Вей Усяня, а затем и до носа сидящей глубоко внутри хули-цзин, что в счастливом предвкушении затопталась на месте и распушила хвосты. Его глаза вновь полыхнули потусторонним блеском, а в груди вспыхнуло мерзостное – как это обозвал сам Вей Усянь – нечто.       Он по-птичьи склонил голову и чуточку наклонился, заглядывая в чужое лицо. С секунду помолчал, а после шаловливо полюбопытствовал:       – «Лань Чжа-ань. Скажи. Ты сделаешь все, что я попрошу?»       Золотые глаза с готовностью вспыхнули и уставились на него в ожидании. Это несколько позабавило Вей Усяня и распалило «нечто». Он задумчиво постучал пальцем по подбородку, размышляя о том, что бы попросить сделать Лань Ванцзи. Мелькнуло озорное желание, что с далекой юности, казалось, прочно сидело внутри.       Вей Усянь по-лисьи сощурился, исключительно обворожительно улыбнулся и пропел:       – «Лань Чжа-а-ань.» – глаза снова сверкнули. – «Сними-ка свою ленточку. Уж больно она у тебя симпатичная.»       Ресницы Лань Ванцзи дрогнули. Но тем не менее, руки безо всяких колебаний потянулись к ленте, что до этого момента в благопристойном виде восседала на высоком лбу, и сняли ее.       Вей Усянь удивленно выгнул брови, а ухмылка поползла выше. Пристальный взгляд ни на секунду не отрывался от белоснежной ленты, что теперь мирно лежала в нефритовых ладонях своего хозяина. Он усмехнулся:       – «Да уж. А пьяненький ты мне очень нравишься.»       От этих слов нефритовые мочки опалило румянцем, а Лань Ванцзи смущенно потупил взгляд. Подобное проявление стеснения заставило сильнее распалиться и вновь вернуло то угаснувшее с приходом Вень Нина чувство.       Вей Усянь отобрал из рук Лань Ванцзи ленту и принялся крутить ее перед своим взором, силясь отыскать в ней некую возвышенную тайну. Но как бы он ее ни крутил, ни дергал, ни вертел, все равно не мог отыскать ту самую «тайну». Вей Усянь разочарованной лисой фыркнул:       – «Ну вот. Всю юность за ней прогонялся, а из особенного в ней лишь материал!» – он замялся, но после с уважением добавил. – «Хотя стоит отдать этой ленточке должное… Воистину, в спартанских условиях незаменимая штука. Апокалипсис переживет! Такой помидоры на даче подвязывать – самое то! Непогода будет совершенно бессильна.»       Лань Ванцзи, что ни разу в своей жизни не видел грядок и не занимался земледелием, не очень понял при чем тут помидоры, но согласно кивнул. Вей Усянь на подобное участие мягко рассмеялся и, неожиданно для себя самого, хихикая, потрепал Лань Ванцзи по голове, словно тот был маленьким, несмышленым ребенком.       Несмотря на столь высокомерное и даже в какой-то степени «покровительственное» отношение со стороны Вей Усяня, Лань Ванцзи не разгневался, напротив, взгляд его смягчился еще сильнее и потеплел. Мочки ушей вконец раскраснелись.       Вей Усянь еще немного посмеялся, а как поуспокоился, собрался вернуть ленту ее законному владельцу – подвязывать ей помидоры на полном серьёзе было бы вопиющим кощунством.       Но Лань Ванцзи эта идея возвращения ленты в родные руки не понравилась. Когда Вей Усянь протянул ленту обратно, он нахмурился, а после на его лице нарисовалось выражение, что обычно знаменует приход «гениальных» идей – зачастую, сомнительных, правда.       Вей Усянь вздернул бровь и поторопил его:       – «Лань Чжань. Времени уже много. Пойдем. Пора спатеньки. Уже девять часов скоро стукнет, а ты еще не в кроватке! Ай-яй-яй. Непорядок.»       Лань Ванцзи подумал с секунду и важно кивнул. Весь его облик был донельзя величественен, но Вей Усяню захотелось лишь вновь рассмеяться.       Правда, когда Лань Ванцзи сделал следующее, то Вей Усяню стало совсем не до смеха. Тот застрял у него в горле, чем заставил поперхнуться. Сердце поначалу застыло, а после понеслось бешенным галопом. Дыхание сперло. Вся его веселость схлынула, уступив место неоднозначному чувству. «Нечто». То самое «нечто», что тотчас вспыхнуло таким пламенем, коего доселе не было и не могло быть. Кое-как справившись с взявшимися буквально из ниоткуда эмоциями, Вей Усянь недоуменно прошептал:       – «Лань Чжань. Что ты делаешь?»       А Лань Ванцзи делал вот что.       Он помнил, что его Вей Ин не любит, когда к нему прикасаются. А ещё, как Лань Ванцзи успел заметить, его Вей Ин любит держать контроль у себя в руках.       Его Вей Ин захотел уложить его спать…Но как бы это беспрепятственно сделать? Ах, как Лань Чжаню хотелось, чтобы Вей Ин коснулся его! Но…ему такое могло не понравится. Он избегал не только чужих прикосновений, но еще и сам старался не касаться остальных. Сводил к минимуму необходимость соприкосновения.       Но у него родилась идея. Почему бы…и нет? Мнимое касание, что не потревожило бы его Вей Ина, но так обрадовало его. Ведь лента же…значимая. Важная. Сокровенная.       Если он так сделает, то…       И он сделал.       Вей Усянь наблюдал за тем, как Лань Ванцзи, насколько это было возможно, обматывал своей лентой собственные руки. Той самой лентой, над которой он всю их юность и молодость трясся! И обматывать свои руки, сковывая?       Вей Усянь совсем застыл с гротескным выражением лица и со сложным чувством в груди. Он не заметил, как понизил тон ещё сильнее:       – «Лань Чжань, что ты делаешь?»       Тот был полностью погружен в процесс. Ему удалось лишь на несколько оборотов прокрутить ленту, но дальше отчего-то не выходило, потому складка меж его бровей выделялась всё более явно. Но она быстро исчезла, когда Лань Ванцзи пришла новая идея.       Сверкая своим невозможным открытым взглядом, он протянул ему руки, что были слабо обмотаны лентой и твердо попросил:       – «Свяжи меня.»       Вей Усянь опешил:       – «Что?..»       Лань Ванцзи чуть наклонился, не отводя своих глаз и этого взгляда от него, и повторил, чеканя каждое слово и слог:       – «Свя-жи ме-ня. Так, чтобы тебе было комфортно.»       Вей Усянь глупо захлопал глазами и переспросил:       – «Зачем мне тебя связывать?»       Лань Ванцзи с высокомерием взрослого вздохнул, будто разговаривал с несмышленым ребенком, и повторил:       – «Чтобы тебе было комфортно. Ты не любишь прикосновений. Как ты меня уложишь спать, если не поведешь меня за руки?»       Что-то оглушительно треснуло внутри, а затем разлилось тепло, которое заставило Вей Усяня задрожать – и возненавидеть себя за это.       «Что я делаю? Лань Чжань пьян! Просит меня связать…за тем, чтобы…за тем, чтобы…мне было комфортно, ибо я не люблю прикосновения…»       Не до конца уверенный Вей Усянь тупо повторил, неожиданно для себя смутившись и потупив взгляд:       – «Ты хочешь, чтобы я связал тебя, потому что мне будет комфортно и я смогу уложить тебя спать?»       Лань Ванцзи удовлетворенно кивнул.       Вей Усянь гулко сглотнул. Забавно. Будь он сейчас в своей истинной форме, то его длинные ушки мило припали бы к голове… Он закусил губу, быстрым четким движением обхватил протянутые руки и застыл, подобно испуганному зверьку. Ничего не произошло.       Вей Усянь поднял взгляд из-под ресниц и наткнулся на прямое золото, что своей открытостью будто бы подбадривало его. Он вновь гулко сглотнул, сделал быстрый глубокий вдох, немного помялся, успокаиваясь. А после, найдя в душе некое равновесие и компромисс с собой, принялся аккуратно и неожиданно нежно завязывать крепкие-крепкие узлы вокруг чужих запястий.       Когда он затягивал слишком туго, Лань Ванцзи едва заметно морщился и тогда Вей Усянь ослаблял хватку, виновато поджимая губы, а после продолжал действовать куда бережливее, чем до этого.       Вскоре вышла весьма приятная глазу завязка. Лента не давила на кожу, потому когда Лань Ванцзи снимет ее, то не обнаружит следов.       Закончив, Вей Усянь замер. Лань Ванцзи мягко высвободил из его захвата руки, а после ловко подцепил конец болтающейся у самой земли ленты и протянул ему:       – «Пойдем спать, Вей Ин. Уже поздно.»       Ресницы Вей Усяня затрепетали, а прохладный уличный ветер попытался остудить его щеки, но безуспешно. Приятное тепло разлилось по груди сильнее, а хули-цзин зафырчала. Он взялся за конец ленты и шепнул:       – «Пойдем, Лань Чжань.» – Вей Усянь тонко вздохнул и возвел глаза к небу. Там, в вышине, сияла яркая и чистая луна. – «И правда, уже поздно…»

***

      Он вел его мягко. Неожиданно, правда? Грубый Вей Усянь, которому чужды проявления нежности; честно говоря, все эти годы он был не слишком-то и эмоционален. Извечно ровная линия, коей совершенно не важно, что происходит вокруг. Вообще, его хоть как-то заботила лишь бегающая возле его ног маленькая девчонка, что задорно смеялась, а после неожиданно быстро выросла в прекрасную юную девушку, что мягко улыбается ему всегда и жмется под бок, когда бушует гроза – как забавно, Богиня Гроз и боится бури? Такая хрупкая и нежная – воистину, олицетворяет слово «юность».       Вей Усянь не нежничал. Ни с подчиненными, которых он без задней мысли спас, но после приобрел их искреннюю любовь, уважение и верность. Ни с дочерью, которую, стоит признать, он очень любит.       Вей Усянь не смеялся. И уж точно не смущался. Помилуйте, что за чувствительность? То был точно не он, а его двойник иль призрак из далекого прошлого!       Они вплыли в главную залу, где всё еще сидели юноши и клевали носами. Сычжуй по-прежнему пребывал в подавленном состоянии, а вот Цзинъи, напротив, пользовался отсутствием старших на полную катушку. Осторожно поглядывая на лестницу, что вела в покои их Ханьгуан-Цзюня, он украдкой прихлебывал вино. Остальные юноши, не скованные правилами, спокойно угощались выпивкой. И тут, совершенно внезапно, на входе нарисовались Вей Усянь и Лань Ванцзи, тем самым, своим появлением заставив бедного Цзинъи поперхнуться. Он просипел, кашляя:       – «Ханьгуан-Цзюнь…Учитель…»       Сычжуй вскочил:       – «Ханьгуан-Цзюнь. Учитель. Что вы делаете…там?..» – и пораженно замолчал, так и не договорив фразу.       Вообще, все адепты Гусу Лань так и застыли с широко раскрытыми глазами, а после каждый как один подумал, что точно перепил.       Их взгляду предстал Вей Усянь, что вел за собой связанного лентой Гусу Лань Лань Ванцзи. Воистину, картина, которую даже во сне не вообразишь!       Юноши так и застыли с открытыми ртами, не найдя, что сказать. Вей Усянь воспользовался этой заминкой, чтобы как можно быстрее шмыгнуть на лестницу. Лань Ванцзи за все это время не высказал и слова против.       Вот их комната, которую они не так давно оставили. Вот едва горящие свечи и мягкий полумрак. Две кровати, постели которых источали приятный запах свежести.       Вей Усянь подвел Лань Ванцзи к одной из них и застыл. Тот его не торопил.       Вей Усянь, чуть замявшись, обернулся к Лань Ванцзи и шепнул:       – «Ну вот. Твоя кровать. Пора спать.»       Взгляд Лань Ванцзи опечалено потупился, словно он ждал еще чего-то. Вей Усянь растерянно заморгал и спросил:       – «Что?..»       – «Когда укладывают спать, то рассказывают истории, сидя рядом.»       Брови Вей Усяня тотчас взлетели ввысь, а он сам не нашелся с ответом.       Рассказать…историю? Сидя рядом?       Кто бы мог подумать, что Лань Ванцзи попросит об этом!       – «Ты сказал, что уложишь меня спать.»       Да, он действительно так сказал.       Вероятно, в любой другой момент Вей Усянь позволил бы себе легко отмахнуться, но в этот раз не захотелось. Он кашлянул и махнул рукой в сторону кровати:       – «Ложись.»       Лань Ванцзи послушно опустился на кровать и беспомощно уставился на неснятые сапоги. Вей Усянь промолчал. Лишь протянул ему конец ленты и, полностью игнорируя вопросительный взгляд, опустился на колени перед ним, а после принялся снимать белоснежные сапоги.       По окончании Вей Усянь аккуратно, даже трепетно, подушечками пальцев коснулся обоих локтей Лань Ванцзи и потянул вверх, мол, приподнимись. Тот послушался.       Вей Усянь выудил из-под него одеяло и дернул подбородком в сторону постели:       – «Теперь точно ложись.»       Сейчас, не встречая каких-либо препятствий, Лань Ванцзи блаженно устроился в кровати – словно в гнездышке. Вей Усянь аккуратно укрыл его, подоткнув одеяло с обеих сторон – иначе холодно же будет, верно?       Закончив укутывать Лань Ванцзи, Вей Усянь сел рядом, на самом краешке, и навис над ним.       – «Какую историю тебе рассказать?»       Лань Ванцзи совершенно искренне, по-ребячески, задумался. А Вей Усянь отстраненно подумал, что раньше, когда его А-Ли была еще совсем мала, то он точно так же укладывал ее. Эта мысль заставила уголок губ приподняться.       – «Расскажи мне что-нибудь про Пристань Сиу.»       Вей Усянь выгнул бровь:       – «Пристань Сиу? Почему именно про нее?»       – «Ты жил там эти тринадцать лет. Я хочу знать, где ты жил.»       Вей Усянь мягко усмехнулся:       – «Хочешь знать, где я жил? Ну слушай.» – Лань Ванцзи просиял и устроился поудобнее, обращаясь вслух. И Вей Усянь начал свой рассказ. Его голос был тихим, мягким, убаюкивал и словно уносил далеко-далеко отсюда, вслед за своей историей.       – «Когда-то, но не так уж и давно…Луна сияла столь же ярко, а звезды освещали путникам дорогу. Не существовало ничего. Абсолютная пустота. Месяца сменяли друг друга хаотичным вальсом, но по-прежнему всё оставалось неизменным. Люди умирали. Чуть ли не каждый день. И существовало множество путей, как они могли оставить Бренный Средний Мир. Вполне возможно, что при жизни их могли сопровождать лишь тяготы, но люди смиренно надеялись, что после смерти избавятся от всех своих забот.       Но к их сожалению, все было не столь солнечно и безмятежно.       Умирая, люди необязательно оказывались у подножия моста Найхэ. Просыпаясь в далеком от их дома месте, они не ведали, как попасть туда, где время идет иным чередом: какая же из многочисленных дорог ведет туда? Дорога в их следующую жизнь.       Каждый беспорядочно попадал, кто куда.       Некоторые души беспрепятственно могли отыскать подножие моста, потому за пару лет пересекали длинный, длинный путь, что в конце концов упирался в величественные ворота. И проходя через них, души получали благословение на новую, более счастливую жизнь.       Но кому-то везло меньше, поэтому несчастные были обречены блуждать в непроглядных тумане и мгле, что были чужды к их мольбам и прошениям. Оттого они становились навечно потерянными и забытыми.       И вот однажды…появилось Божество. Или демон. Или Божество? Да и неважно, кто он, на самом-то деле… Важно лишь то, что он сам некогда был потерянной душой, которая отчаянно жаждала вернуться домой, и она нашла этот путь.       Ее стремление и чаяние было столь велико, что сияло ярким солнышком и, тем самым, освещало ей путь. Душа смогла выбраться из бесконечных дорог, что в конце концов обернулись одной единственной. Верной.       Душа долго брела по ней. Это заняло по определенным меркам, может, неделю, а может, и день. А может, и вовсе века. Но душа вышла к бескрайнему чистому озеру, чья ровная гладь отражала его горящие стремления в вышину, тем самым, озаряя ярким светом небосвод.       Душа шептала:       – «Я хочу вернуться домой. Я хочу быть счастливым! Я не хочу оказаться...забытым…»       – «Я не буду забыт! Ни за что!»       Душа точно знала, она была уверенна, что по ту сторону озера ее ждала дорога, которая приведет к тому самому счастливому исходу. Но как до нее добраться? Берегов озера видно не было: они скрывались где-то далеко, далеко за горизонтом.       Тогда душе осталось лишь сделать глубокий вдох и собрать всю волю в кулак. Она сделала смелый шаг вперед и…О, чудо! Нога не провалилась в ледяную воду. А опустилась на твердую поверхность.       Душа опустила вторую ногу. И устояла. Шаг вперед. Еще. Еще. Смелее. И вот она уже бежала вперед, навстречу своей дороге, что выведет ее прочь из забвения.       И она дошла.       Там было хорошо. Цвели бескрайние рощи ярко-красных кленов, пели иволги, росли прекрасные ликорисы, что источали нежный аромат. Было спокойно.       Душа опустилась на цветочную поляну и прикрыла глаза, наслаждаясь звуками. Ей захотелось тут остаться, но в то же время она желала вернуться домой.       – «Как же здесь хорошо…»       Пыльца ликорисов засияла, слыша сие отчаянное желание, и потянулась к хрупкой, беззащитной душе. Она плотно окутала ее, словно говоря: ты не одна здесь, всё будет хорошо. Хочешь вернуться домой? Не беда. Мы дадим тебе силы. Возвращайся. Но тебе здесь всегда будут рады. Благодаря своим стремлениям ты всегда отыщешь дорогу сюда.       Ха-ха, но конечно. То были слова не цветов, а тех душ, что так и не смогли отыскать свой путь: ни домой, ни к мосту. Их количество было столь велико, что становилось страшно и грустно. Но каждая из них была добра и пропитана сочувствием. Каждая из них поделилась частичкой себя, своих сил и чувств, стремлений и не исполненных мечтаний.       В тот день, на ликорисовой поляне, будучи окруженным алыми искрами и лепестками, родилось Божество, что поклялось доставить каждую душу туда, куда она жаждет. Поможет отыскать ту самую дорогу.       На том самом озере – что находилось нигде и одновременно везде – родилась величественная пристань, коя была готова принять страждущих путников в свои двери.       Пристань, которая родилась для того, чтобы быть пристанищем для нуждающихся.       Тем пристанищем, где никто не будет забыт.       Дорога в ту пристань не единственна. Если твое желание велико и искренно, то любая дорога станет верной.»       Вей Усянь замолчал. Глаза Лань Ванцзи уже буквально спали, но по-прежнему оставались открытыми, страшась закрыться, поскольку боялись, что сидящий подле него человек, который рассказывал прекрасную историю, рассыплется на осколки горькие пьяного сна.       Вей Усянь мягко улыбнулся уголками губ.       – «Спи, Лань Чжань. Завтра будет новый день и новые проблемы. Я буду ждать тебя на его пороге. Обещаю.»       – «Точно обещаешь?» – наивно поинтересовался Лань Ванцзи, поудобнее устраивая по-прежнему связанные руки на груди.       Вей Усянь тихонько рассмеялся:       – «Честное юньмэнское.»       Лань Ванцзи с секунду внимательно поглядел на него, после чего довольно кивнул и прикрыл глаза, тотчас засыпая. Вей Усянь так же, как делал с Яньли, бесшумно поднялся, покидая чужую обитель сна.       Уже отойдя к своей, он обернулся из-за плеча и одними губами шепнул:

«Спокойной ночи, Лань Чжань.»