В ожидании тепла

И я крадусь безмолвной тенью, Ступая по твоим следам. А ты беспечною волною Аль весенними ветрами Рассекаешь Небеса; И потому мне вечность суждено таиться, Охраняя твой покой.

***

       Было холодно. Туман, потеряв своего кукловода, начинал постепенно рассеиваться, а сквозь мглу - проступать солнечные лучи. Единственное, что оставалось неизменным: по-прежнему было невыносимо тихо. Абсолютная волшебная тишина. Вей Усянь мотнул головой, окончательно сбрасывая наваждение с себя. Хули-цзин, успокоившись и насытившись, удовлетворённо свернулась клубком где-то глубоко внутри, блаженно посапывая и пофыркивая. Этакий ласковый домашний зверёк. Дражайший помощник, не изменяя себе, не заставил своего господина долго ждать и буквально через минуту с обеспокоенно бегающими глазами вырос перед загнанно дышащим Вей Усянем. — «Ваше Превосходительство, как Вы?» Вей Усянь ничего не ответил, но зато смерил донельзя красноречивым темным взглядом, после грузно оседая наземь, словно от сильной усталости. Зрачки Юя сузились, а он сам, в который раз, не заставил себя долго ждать. Подлетев, он подхватил чуть было не упавшего лицом в каменную дорогу Вей Усяня. Тот, наконец, расслабившись и почувствовав опору, содрогнулся, отхаркивая кровь. Кашляя, просипел: — «Этот Мо Сюаньюй — тот ещё слабак...» Юй в сочувствии легко похлопал его по спине. Он нахмурился: — «Ваше Превосходительство...я понимаю, что я — всего лишь скромный подчинённый Его Превосходства, но...» — Юй поджал губы. — «Вы же прекрасно знаете, что ваша страсть к человечине... — лишь психосоматическое порождение. Заклинательский уклад твердит Вам, чтобы Вы поедали людей, дабы рассеять вашу затаенную злобу... Это не ваше желание, а…» — «Я в курсе, Юй.» — грубо обрубил Вей Усянь, хрипя и корчась в судорогах. Он хотел было добавить ещё что-то, но вновь крупно содрогнулся и принялся выворачивать содержимое желудка. Юй, сожалея, скорчился и отвёл чужие волосы от лица, все также продолжая поддерживать дрожащее тело. Очень скоро каменная аллея стала ещё более кровавой. Если до этого на мощеной дорожке красовались алые пятна крови – и такие же лужи; в отдалении валялся обглоданный скелет Сюэ Яна с абсолютно не тронутой головой; его органы, сваленные в беспорядке – в общем, такое себе зрелище. То теперь ко всему прочему добавились не переваренные до конца ошмётки человеческой плоти. Вей Усянь в последний раз содрогнулся и затих, тяжело, но тихо дыша. Юй аккуратно наклонился, заглядывая в чужое, словно треснувшее лицо. Спустя секунду от промелькнувшего в голове осознания Юй, округлив донельзя глаза, побелел. Лицо и в самом деле было треснувшим! Кровавые трещины угрожающе расходились от уголков рта, уходя к точеным скулам. Глаза, под коими в момент пролегли усталые тени, горели ярко-алым, выдавая колышущуюся демоническую ци. Юй выдохнул: — «Ваше превосходство...» — Вей Усянь оттолкнул его, прерывая поток чужих взволнованных речей. Вей Усянь повалился на спину и искаженно зарычал. Совсем как настоящий дикий лис. Он ломано изогнулся, кривя губы. Его тело явно претерпевало невыносимые мучения, кои, к сожалению, не достигали разума его обладателя, ибо воспринимать боль было не в его силах. Оно отчаянной ломаной линией вновь исказилось, страстно желая избавиться от распиравшей все естество силы, но сбежать от ее тисков не выходило. Вей Усянь дернулся, будто был подвязанной на тонкие ниточки куклой, и поднялся на подкашивающиеся ноги. Он искаженным голосом безумно взревел: — «Как меня достала эта оболочка!! Сколько же с ней мороки!! Все, чего я добивался в области контроля в течение десятка лет — в никуда!!...» - он вскричал, махнув руками. Вслед за их движением вырвался поток энергии, что раскрошил дорогу, взметнув ввысь каменные осколки. Как только демонический всполох исчез, их взору предстала внушительная брешь. Вей Усянь вновь загнулся из-за непослушной – и излишне чувствительной – оболочки. – «Сука, как же ломает... Ци совсем не слушается...» Это явление было отнюдь не удивительным. Смертное тело, во-первых, не способно переварить сырое человеческое мясо. Не стало открытием, что сейчас, когда наплыв безумия спал, тело отвергает чужеродную пищу. Во-вторых, то, что его ци сошла с ума и сейчас неистово кипела внутри, — тоже было весьма ожидаемо. Лиса — свободный дух. Само нахождение в смертном теле изрядно трепало хули-цзин нервы. А когда ей окончательно всё надоело, то вместе с разгоревшейся в груди во время боя жажды крови и убийства, наконец, себя показала, ясно давая понять, что ей надоело дремать в глубине. Она возжелала сорвать злость и получить свое. То, что Вей Усянь сожрал Сюэ Яна, — скорее игра, нежели реальное желание утолить голод. Ну а сейчас — тело Мо Сюаньюя просто-напросто не выдерживало обновленный объем сил Вей Усяня. С момента перерождения в этом теле оно со временем привыкло к одному, его естественному объёму, что образовался благодаря бреши, потому и могло спокойно в симбиозе сосуществовать. Но сейчас его объем порядком увеличился! Конечно, у организма стресс! Вей Усянь вцепился в волосы и согнулся пополам, искаженно рыча. Все черты его лица смазались, словно от быстрого движения. Юй подскочил ближе, выставляя вперёд руки в успокаивающем жесте, и предложил: — «Может быть, вам будет легче в обличии лисы? Сейчас у вас достаточно на это сил... Думаю, так вы стабилизируете свою внутреннюю ци. А я отнесу вас в ближайший храм. Он находится в лучшем состоянии, нежели остальные; к тому же, там нет ваших детей. Вы сможете умыться и поесть. Я и воронята обо всем позаботимся.» Вей Усянь уставился на него ополоумевшим взглядом, по-прежнему держась за голову. Все его выражение так и кричало о полном непонимании только что сказанных ему слов, но все же он нашел в себе силы, чтобы кивнуть, несмотря на то что шея буквально закоченела и не хотела более двигаться. Он издал низкий хрип и резко откинулся назад, глубоко прогибаясь в спине, тем самым, головой доставая до земли. Вей Усянь неестественным образом изогнулся, будто желал свернуться в клубок, а после завертелся, подобно юле, чьи очертания из-за угловой скорости были совершенно смазаны и в той же степени неразличимы. Спустя всего мгновение на месте Вей Усяня восседал лис с гладким черным мехом, чьи хвосты в беспорядке суетились, не желая отыскать себе спокойного места для отдыха. Лис зарычал, раздраженно фыркая, будто поторапливал, и затоптался на месте. Хвосты – кто-то, из девяти «сестричек», радостно отбивал дробь по земле, празднуя выход на свободу; кто-то крутился, подобно ужику, вырисовывая в воздухе изящные пируэты; кто-то ползал, словно с наслаждением впитывал в себя пропитанный темный энергией воздух. Юй аккуратно приблизился, сел на корточки и бережливо протянул руки, замирая напротив и, тем самым, давая Вей Усяню возможность самому сделать первый шаг – такой, какой ему был нужен и к которому он был бы готов. И в самом деле, Вей Усянь, сверкнув щелками, шустро поднялся на лапы, резво перебираясь на руки фамильяра и там же блаженно сворачиваясь в клубок. Мокрый подрагивающий нос после уткнулся в изгиб чужого плеча – и там и остался. Хвосты несколько угомонились и даже подустали – от активности «соседок» и от самих себя. Посему, как это было им привычно и знакомо, они смазанно завертелись, а после слились воедино, становясь одним длинным прекрасным, пушистым хвостом с блестящим мехом и белоснежным кончиком. Приняв форму, уже один хвост крадущейся змеей обмотался вокруг чужой руки, закрепляясь и находя себе пристанище. Наконец, приняв удобное для себя положение, Вей Усянь совсем затих, показывая, что готов отправиться в путь. Взгляд Юя смягчился, а сильные руки трепетно прижали «клубок шерсти» к груди. Сиреневые глаза сверкнули и завеса арены в момент сошла на нет. Стали видны очертания окружавших их домов и расцветающего дневными красками осеннего неба. До чутких ушей донеслось журчание реки, которая, должно быть, блестела где-то в округе; насвистывание иволг и соловьев за пределами города; даже уловили учащенное дыхание растерянного Лань Ванцзи, что находился в крайней степени смятения от резко распавшегося на всполохи пепла «Сюэ Яна». Впрочем, до всех них им сейчас не было дела, поэтому Юй легко подскочил на крышу и плавными движениями, схожими с переливами дневного солнца, буквально полетел по, казалось бы, хрупкой черепице. В считанные секунды они оказались в той части города, что некогда именовалась «центром», соответственно, здесь было довольно-таки много храмов Сюань Су. Юй плавно соскочил с близстоящей к святилищу крыши, приземляясь аккурат у порога. Он поудобнее перехватил восстанавливающего силы Вей Усяня и проплыл внутрь. Воистину, этот храм пребывал в много лучшем состоянии, нежели тот, в котором Вей Усяню уже удалось побывать. Святилище было чистым и убранным; с потолочных балок не свисала паутина или лохмотья украшений; горели палочки благовоний, что истончали приятный цитрусовый аромат; воздух, несмотря на раскрытые настежь резные двери и окна, был пропитан теплом и жизнью. Ковры, пушистые и яркие, казалось, блестели от чистоты. В высоких расписных нефритовых вазах цвели прекрасные каламондины, гибискусы и абутилоны – от них-то и исходил сей приятный запах, что кружил голову, а вкупе с цитрусовыми нотками от палочек благовоний всё смешивалось в то очаровательное благоухание ароматов, кое заставляло дух и сердце выровнять ход. Волшебное и чудесное место. Не обошлось и - что удивительно для подобного места - без ярких и громких переругиваний – хотя, может, эта самая часть была в самый раз для "детища" Вей Усяня.        – «Нет! Ты всё делаешь совершенно не так!»       – «Да кто тебе сказал, что не так?! Это у тебя нарушено чувство прекрасного! Возможно за время отсутствия Его Превосходительства оно у тебя изрядно помутнилось!»       – «Не смеши меня! Это у тебя оно буквально испарилось! Кто так ставит композиции?! И птенцу понятно, что эта ваза тут совершенно не к месту! Его Превосходительство от этого ужаса во второй раз умер бы на месте!» Юношеский голос фыркнул и собирался ответить очередной колкостью, но был утихомирен уже известным заклинанием молчания. Юноша лет пятнадцати-шестнадцати весьма приятной и нежной наружности, осознав, что не в силах произнести и слова, благодаря приклеенному намертво языку к небу, пораженно приставил ладошку ко рту, забавно округляя глаза. Спорившая с ним девушка – тоже весьма очаровательная и столь же юная – зеркально повторила за ним движения; вероятно, тоже пострадав от неприятного метода утихомиривания. Заслышав чье-то прибытие, они вытянулись по струнке, напрочь забывая о разногласиях. Юноша и девушка порывисто обернулись на чью-то мягкую поступь и наткнулись на спокойный властный взор сиреневых глаз. Ребятня почтенно склонилась и поприветствовала, после предусмотрительно помалкивая.       – «Почтительно приветствуем Цзян-Цзюня (генерал)*.»       Юй прохладно хмыкнул:       – «И чем же вы тут занимаетесь? Оставили без присмотра, понадеявшись на вашу квалифицированность и взрослость, но занимаетесь ерундой. Что за бесстыдство и наглость!»       Вей Усянь на его властный тон лишь насмешливо фыркнул сквозь полудрему. Дети, что доселе итак были бледны, подобно нефриту, и пристыженно молчали, сейчас побелели вовсе. Их головы склонились ещё ниже, а голоса зазвучали не громче комариного писка:       – «Почтительно приветствуем Его Превосходительство! Эти недостойные не сразу заметили Повелителя на руках у Цзян-Цзюня. Просим наказание за невнимательность!» Юй открыл было рот, но его перебило тихое сопение Вей Усяня. Возможно, для стороннего слушателя это было не более, чем ленивое фырканье, но для верных подчиненных это было достаточно ясным и четким приказом, пусть и не в строгой форме. Юй поджал губы и сменил гнев на милость:       – «Вам следует благодарить Повелителя за его радушие и милосердие к Вам. По-хорошему вас бы выпороть за фривольное отношение к своим обязанностям!»       Дети склонились ниже и, тщательно скрывая облегчение, в унисон пропищали:       – «Мы не заслуживаем милости Повелителя! Благодарим за предоставленное милосердие и великодушие!» Юй фыркнул:       – «Свободны. Не заставляйте гонять вас еще раз. В следующий раз точно выпорю!»       Дети порывисто кивнули и тотчас испарились. Юй лишь покачал головой, вновь перекладывая Вей Усяня поудобнее.       Они прошли внутрь, вглубь святилища – так скажем, за кулисы – и оказались в довольно-таки просторной обители. Высокий расписной куполообразный потолок величественно возвышался над их головами, резные светильники создавали мягкое освещение, что было приятно чувствительному глазу. Ближе к центральной стене расположилась нефритовая кушетка с черно-красными драгоценными камнями и мягкими подушками, что закрывалась от чужих глаз легкими в той же самой расцветке батистовыми занавесками. Напротив примостился маленький столик из черного мрамора, на котором истончали не менее приятный, чем в молельной части святилища, аромат разнообразные яства: виноград разных сортов, апельсины, горячий суп с корнями спелого лотоса; не обошлось и без мясных блюд, что горели алым от количества специй. По периметру хлопотали «воронята», что с легким волнением убирались к прибытию своего Повелителя, стараясь сделать всё в самом лучшем виде. Юноши и девушки, полностью облаченные в ярко-черное, сновали туда-сюда: кто занавески поправлял, кто стол накрывал, кто подушки взбивал. Заметив прибытие Юя, а также свернувшуюся в клубок черную лису на его руках, они прекратили хлопоты и, скрестив перед собой руки, склонили головы, приветствуя.       Юй ответил уважительным кивком, степенно ступая к кушетке. Уже на подходе Вей Усянь вывернулся из чужого захвата и танцующе спрыгнул на мягкие подушки. Он крутанулся на месте, а вслед за этим блестящий мех исчез, а на месте лисы теперь восседал статный молодой человек с длинными распущенными волосами, что, переливаясь, блестели в мягком свете. На макушке разместились длинные лисьи уши, что не пожелали стоять «торчком», посему аккуратно припали к голове, устремляя молочные кончики за нежную спину. Хвост при превращении никуда не делся, потому сейчас блаженно разлегся на подушках, лениво качаясь. Бледное лицо юноши даже мягкий свет не делал живее: оно было настолько бледно, что становилось жутко, а будучи основательно перемазанным подсыхающей алой кровью, выглядел он куда страшнее. Длинные острые когти на не менее длинных и нежных пальцах аккуратно почесали нос, что постепенно начинал невыносимо зудеть из-за застывающей на нем алой корки.       Воронята, узрев сию картину, было переполошились, но тотчас оказались успокоены кратким движением головы Юя, кое давало понять, что кровь Вей Усяню не принадлежала. Они понятливо кивнули, и часть из них разбрелась в разные стороны храма, собираясь отыскать для своего господина ванну и свежую одежду.       Юй вернул свое внимание Вей Усяню, и его взгляд мгновенно оттаял. Он спешно сел на колени подле кушетки, после смиренно ожидая слов своего Повелителя – возможно, тому могло в скором времени что-то понадобиться?       Вей Усянь, безмолвствуя, продолжал сидеть с закрытыми глазами, словно его вовсе не волновало происходящее вокруг. Создавалось ощущение, что он даже не дышал. Юй не спешил нарушить тишину, ибо знал, что когда Вей Усянь будет готов, то сделает шаг и заговорит первым. А сейчас, в противном случае, велик был риск остаться без головы.       Преданные воронята быстро принесли внушительный таз с горячей водой, ароматные мыла и махровые полотенца, а после, поклонившись, сметливо оставили своего Повелителя в одиночестве.       Наконец, оставшись в уединении, Вей Усянь издал тяжелый хрипящий выдох, а после сипло закашлялся. Уши дрогнули, а спина согнулась. Он открыл свои по-прежнему алые глаза и скосился на крупно дрожащие руки.       Взгляд его был пуст и ровен, будто до сих пор не сознающий реальность. Но Вей Усянь всё же нашёл силы выдохнуть:       – «Сколько прошло времени?»       Юй тотчас отрапортовал:       – «Около получаса.» – Вей Усянь на это лишь хмыкнул.       Вероятно, что в скором времени, потеряв своего соперника, Лань Ванцзи примется за их поиски. И вполне реально, что ему не составит труда в считанные минуты отыскать волнующуюся ребятню. Конечно, с ними А-Ли, она что-нибудь придумает и как-то обоснует его отсутствие, но на долгое время этого «Ланьского» упрямца не задержишь. Памятуя о чужом яром, невероятно непонятном и необъяснимом желании защищать его, Вей Усяня, он рассудил, что задерживаться не стоило – как бы ни хотелось остаться в сим местечке на подольше.       Знакомая обстановка баюкала уставшее после пережитых злоключений смертное тело. Сформированные еще Мо Сюаньюем меридианы кипели от нестыкующейся между собой ци и давили на нервы. Кто-то другой бы уже давно умер от болевого шока, поскольку творившийся сейчас с ним беспредел выходил за рамки дозволенного и допустимого для человеческого организма, а также по своему механизму походил на искажение ци. Так что, можно считать, что Вей Усянь отделался малой кровью, а именно – головной болью, что и болью-то не являлась, и потому проявлялась лишь назойливой вибрацией, коя проходилась по черепной коробке неприятным эхо.       Вей Усянь размял виски.       Необходимо было куда-то деть принятую духовную энергию, ибо терпеть её при полной активности действий, так еще и рядом с людьми, – было довольно-таки тяжелой задачей. Доставляло проблем и то, что Мо Сюаньюй был слаб: как физически, так и морально.       Вей Усянь повел плечами, растягивая мышцы шеи.       До чего же было паршивое настроение.       Ему было не жаль Сюэ Яна – нисколько. Тот заслужил смерть, даже такую. Он принял наказание за совершенные деяния и отправится в воды цзинхуа, кои решат, что делать с ним дальше. Так что о нем можно было уже смело забыть.       Что действительно волновало Вей Усяня: так это его срыв.       Юй был совершенно прав: это не его…приобретенное пристрастие. Скорее, психосоматическое. Подсознание, что мыслило по подобию заклинателя, даже после стольких лет в демонической ипостаси, твердило о необходимости упокоить свою душу, ибо его пребывание в мире в качестве нечисти – нонсенс для борца против подобных тварей при жизни. Мозгами он понимал, что не должен этого делать. Что он – разумен, что нет необходимости проводить ритуалы успокоения. Что его не нужно изживать с этого света. Он тоже заслужил возможность пожить. Он заслужил возможность встретить новый день и сияющее – пусть и равнодушное к нему – солнышко.       Слушать пение птиц и иные звуки жизни. Видеть улыбки людей, чьи молитвы он исполняет. Чувствовать ласковые языки ветра на своих щеках. Улавливать ароматы каждого времени года: сырость опавших листьев поздней осенью, щекочущий мороз от попавших в нос снежинок, свежие нотки распускающихся цветов на молодых деревьях, а также жар от земли при зенитном летнем солнце. Все это он заслужил застать. Разве нет?..       Сколько боли и страданий было им перенесено… Сколько лишений, жестокости и несправедливости? Он был еще так юн… Ему должно было продолжать с улыбкой вдыхать свежий ветер, что бил в лицо при быстром полете на мече; щуриться от солнечных лучей, отмачивая ноги в прохладной реке Юньмэна, развалившись на деревянной пристани; играть в снежки с Цзян Ченом и остальными своими шиди; угощаться юаньсяо в новогоднюю пору. А самое главное… в свой восемнадцатый день рождения ему было должно задувать свечи на день рожденном торте. Но никак не посвященные ему похоронные свечи. Разве он не заслужил пожить ещё немного? Хотя бы те года, что были отняты Вень Чжао? Хотя бы их?.. И прожить… счастливо… Вей Усянь закусил губу. Почему у кого-то всё идет столь гладко? Почему кто-то, палец о палец не ударив, получает все и даже больше? Спокойную, счастливую жизнь, не ведающую страданий и лишений? Полную семью, заботящуюся о тебе? Искреннюю и крепкую любовь? А также долгие лета жизни. Губы едва заметно зашевелились, складывая слово, что так и не было произнесено – словно Вей Усянь смаковал его:       – «Ж-и-з-н-ь.» Какое зло он совершил, чтобы ее отобрали у него? Причем столь жестоким и бесчеловечным способом?.. Щеку чем-то обожгло. Вей Усянь скосил глаза, чтобы увидеть причину. То была алая слеза. Багровая капля медленно прошлась от щеки до подбородка, а после спала на кушетку. Юй продолжал молчать, словно его тут и не было. Вей Усянь прерывисто вздохнул.

«Демоны плачут кровью.»

Давно забытое им чувство…       Когда он был Старейшиной Илина, то бывало такое, что из его глаз лились горькие алые слезы... Последние признаки его оставшейся человечности… Всё, что в нем было; всё, чем он являлся – порождение тьмы, ненависти и боли. Всё то, чем он владел, – заложил в него Вень Чжао, подчистую уничтожив всё, чем был Вей Усянь.       Перед тем, как сбросить его в ту бездну, Вень Чжао произнес слова-проклятие, которые, к превеликому сожалению, сбылись.       Как бы Вей Усянь не брыкался, как бы отчаянно не цеплялся за остатки его жизни, всё, что было дорого ему, кануло вслед за ним в ту беспроглядную пропасть. Его близкие, семья, друзья, дело, близкое сердцу и душе; дом, уважение, признание, тепло. Он сам.       Чем больше Вей Усянь старался собрать из тех осколков прежнего себя, тем сильнее он падал вниз.       Он с самого начала был обречен.       Новая слеза упала со второй щеки, окропляя кушетку.

Почему всё…так?..

      Другие демоны спокойно относились к человечине. Это их выбор: есть или нет. Почему же тогда он как ненормальный в приступе безумного забытья кидается на человеческую кровь и плоть? Другим не нужно было держать себя в узде. Почему же он оказался скован этими тесными оковами, от которых Вей Усянь так страстно желал отыскать ключ? Неужели и вправду он таким образом пытается обрести покой, развеяв энергию обиды?..       Когда он только обернулся демоном, то не сразу прознал о своем пристрастии. Поначалу были только невозможная сила, что переполняла его тело; стойкий холод, что не покидал некогда пылающих энергией ян меридиан; и это абсолютное спокойствие…равнодушие ко всему и вся, что изредка разбавлялось глухой яростью и ненавистью к тем же всем и вся.       Его переполняла жажда мести, чужих страданий и боли. О, как же было приятно гонять Вень Чжао по всему Цзянху…заставить того в панике оглядываться каждый чи, страшась отыскать поблизости чье-то неестественно бледное лицо и хищные темно-алые глаза; свести с ума от ожидания скорой мучительной расправы…принудить потерять покой: что наяву, что во сне; вынудить миллионы раз пожалеть о собственных словах, забыть об уверенности и смелости.       «Стремишься стать демоном и обернуться моей погибелью? Не смею тебя останавливать – иди. Я с радостью подтолкну навстречу!»       Одно радовало его в тот момент. Этот ублюдок пожалел…Это он заставил его пожалеть…       Вей Усянь отомстил за свои боль и страдания перед смертью, но…кому теперь мстить за страдания после смерти?..

До чего же больно и холодно…

      «Никто не будет ласков с тобой. Никто не захочет быть с тобой. Ни от кого на свете ты не получишь и крупицы тепла! Тебя будет окружать лишь мертвый холод, пустота и вечное одиночество!»       Как бы ни стремился опровергнуть вынесенный ему приговор, Вей Усянь был обречен на сокрушительное поражение. Он действительно…       Пропащий неудачник.       Когда Вей Усянь уничтожал псов клана Вень, то внезапно почувствовал острое желание вонзить зубы в их сердца. Испить горячую кровь… Это сильно напугало его тогда, но несмотря на страх, не помогло воспротивиться этому желанию.       Каждый раз, когда пелена безумия спадала, накатывала тошнота. Он прятал, сжигал, уничтожал без следа тела всех, чье сердце украл, дабы не дать себя обнаружить.       Так факт кражи в те времена удалось скрыть.

...

На самом деле…он никогда не желал становиться демоном. Никогда. Те слова были лишь отчаянным порывом после лишения золотого ядра. Кто же знал, что его глупое желание исполнится?.. Да еще так скоро… Воистину, бойся своих желаний.       Вей Усянь всегда любил свою человечность. В смысле, что жизнь и сущность человека – то, что он бесконечно любил. Его никогда не прельщала жизнь в тени и окружении крови и криков вокруг себя.       Ему нравилось доставлять людям радость и вызывать на чужих лицах счастливые улыбки. Нравилось подкалывать вечно хмурого Цзян Чена, зная, что несмотря на брюзжание, тот был рад ему. Ему нравилось тормошить извечно чопорного и праведного Лань Ванцзи, ибо искренне считал, что тот излишне печален и одинок. Ему нравилось протягивать руку помощи остальным, делать мир ярче и солнечнее. Чтобы никому не было плохо и грустно. Ах, как расцветала от его шуток шицзе! Как бы ей ни было грустно, ее Сянь-Сянь всегда мог порадовать. От его настроя и лисьих шалостей улыбался дядя Цзян; даже строгая Мадам Юй в исключительно редкие моменты смягчалась и лишь гнала прочь со своих глаз, старательно пряча улыбку – совсем как Цзян Чен…       Ему нравилось играть со своими маленькими шиди, слышать их смех и лицезреть блеск в глазах... Разве это не здорово?..       Ему нравилось дышать; бегать, а после уставать; мерзнуть, после согреваясь в принесенных заботливой шицзе одеялах и угощаться приготовленным ей супом.       Ему нравилось злиться и смеяться, иногда грустить, но после сиять.       Ему нравилось оттачивать искусство меча и разучивать заклинания, придумывая на их основе что-то свое. А после благодаря приобретенным навыкам, заставлять восторгаться других.       Вот так. Гнев, радости, печали; простые мелочи жизни, кои начинаешь ценить, лишь когда потеряешь; присутствие близких людей рядом с тобой – вот, что ценно; вот, что заставляет чувствовать себя живым и… счастливым.

Лучше бы он окончательно умер в тот день…

      Шицзе была бы жива, у А-Лина были бы родители, а Цзян Чен не ненавидел его…       Столько возможных «бы», но ни одному из них не суждено воплотиться в реальность.

Одинокая, холодная вечность…

      Его вечность – постоянный контроль над собой и своей сущностью, в попытках удержать осколки «человечности», не уподобиться тем поедающим людей тварям, коих он умертвлял; стойкое равнодушие и пустота ко всему, что окружает; ледяная ярость и ненависть, что заполоняет все естество.       Вот так. Ни радости, ни искренних человеческих эмоций – гнев, что утихает, уступая место иному чувству; ни печали, что после смывается случайной улыбкой. Ни волнующих мелочей. Ни семьи, ни близких. Ни любви, ни жизни.

Лучше бы он окончательно умер в тот день…

      Вей Усянь хрипло вздохнул.       С того момента, как он основал пристань; с того момента, как он сбежал из мира смертных, подобного не случалось. Вей Усянь мог спокойно стать свидетелем смерти человека – или ее непосредственным зачинщиком – но, даже смотря на вытекающую из тела кровь и содрогающееся в предсмертных конвульсиях сердце, не испытывал желания съесть их.       Это…радовало. В определенной манере. Это давало понять, что он одержал большую победу над своими инстинктами, избавившись от них. Вей Усянь еще со времен Аннигиляции Солнца нашел контакт со своей внутренней сущностью – хули-цзин, но с ее…пристрастиями он справился далеко не сразу.       Был период перед тем «затишьем», который заставляет его пристыженно понуривать голову. Стыдился он, впрочем, перед собой, но, по правде говоря, положение дел это нисколько не меняло.       Вей Усянь спокойно выдохнул.       Все в порядке. Он потерял над собой контроль из-за заточения в смертной оболочке, встречи с призраками прошлого и усталости. Все хорошо.       Он и его внутренняя хули-цзин – одна и та же сущность. Нельзя рассматривать их как нечто отдельное. Правда. Сюэ Яна загрызла не только одна хули-цзин, но и Вей Усянь.       Вей Усянь вновь сделал вдох. И открыл глаза.       Теперь он снова обрел власть над своими мыслями и чувствами. Можно приводить внешний вид в порядок и возвращаться к делам. В конце концов, наверняка детишки совсем переполошились от его долгого отсутствия. И…О. Наверняка Лань Ванцзи ему всю плешь проест с этим своим обеспокоенным взглядом... Что-то внутри содрогнулось при мысли о Лань Ванцзи, и Вей Усянь не понял с какой эмоцией прошлась эта дрожь: с презрением или же?.. Пред взором пронеслись глаза цвета расплавленного золота, что вечно глядели на остальных с неизменной отстраненностью и безучастностью, но только не на него. На Вей Усяня Лань Ванцзи – после перерождения – смотрел с непонятными первому эмоциями. В этих невозможных глазах плескалось столько чувств, коих доселе Вей Усянь в жизни не видел – даже мысли не допускал, что когда-то сможет их увидеть, ибо подобная картина никак не вязалась с благонравным образом равнодушного, по-зимнему холодного Лань Ванцзи. Ах, эти трепетные касания предплечьями…как тот и обещал.. помнит ведь, что Вей Усянь не любит прикосновения ладоней… Его спокойный голос, что просил уйти, ибо "здесь" небезопасно. Дурачок…разве есть что-то в мире, способное напугать его или причинить вред? Уголки губ Вей Усяня дрогнули.       Н-да, в самом деле…Смертный мир плохо на него влияет. А еще, пора бы прекращать пребывать в раздумьях. Надобно и делом заняться.       Вей Усянь, наконец, отмер, а доселе безмолвный и незаметный Юй, заметив перемену в чужом облике, весь подобрался.       Вей Усянь властно махнул рукой, мол, подай воду и полотенца. Фамильяр поспешил исполнить отданный приказ.       Лисьи уши дрогнули, чуть приподнимаясь от движения головы. Бледные руки выудили из чужих еще сухое полотенце и погрузили в уже успевшую поостыть воду. Та всё еще была тепла, но уже не горяча и близка к холодной. Но Вей Усяню было все равно: для него любая, хоть капельку теплая вода, будет невообразимо горячей. Поняв, что чего-то не хватает, он низким, но тихим голосом потребовал:       – «Зеркало.»       – «Сейчас.» - Юй подскочил и метнулся куда-то в сторону. Секунда, и напротив Вей Усяня в воздухе повисло кристально-чистое зеркало в темно-красной драгоценной раме.       Узрев свое отражение, Вей Усянь внутренне передернулся.       «Что за ужас…грязно…»       Все лицо было измазано в крови, а кожа всё ещё бледна. Трещины, появившиеся вследствие избытка ци, никуда не исчезли, напротив, сделались еще хуже. Вей Усянь про себя хмыкнул и стойко продолжил вытирать лицо от засохшей крови. Казалось, его волновала больше грязь, нежели рана.       Он управился достаточно быстро. Доселе кристально-чистая вода окрасилась в алый, а махровое полотенце пребывало в донельзя печальном состоянии. Зато лицо было чисто! Теперь раны были видны куда лучше.       Вей Усянь отстраненно хмыкнул, словно эти трещины были не на его лице... Ах, точно…       Он движением пальца подозвал Юя ближе:       – «Мне нужно кому-то сбагрить духовные силы. А тебе ци, что я планирую передать сейчас, будет как капля в море, поэтому подставляйся.»       Юй замялся и в шутливом смущении прощебетал:       – «Последняя фраза по формулировке звучит страшно… Прошу, Повелитель, выберите способ передачи ци только не как у Искателя Цветов и Его Высочества…»       Вей Усянь вспыхнул и с мнимой силой шлепнул Юя по лбу:       – «Бесстыдник!»       – «Ай-я…» - Юй схватился за поврежденный лоб обеими руками, после потирая ушибленное место. По голове растеклась приятная горячая волна, которая известила о передаче ци.       Черты Вей Усяня значительно разгладились, щеки порозовели. Он облегченно выдохнул:       – «Ну наконец-то. Более ничего не давит…»       Благодаря духовным силам Вей Усяня трещины в секунду зажили, а синяки просветлели. Он повертел головой перед зеркалом, после удовлетворенно фыркнул:       – «Ну вот. Другое дело.»       Юй аккуратно – очевидно переживая за сохранность лба – предложил:       – «Ваше Превосходительство, советую вам поесть, прежде чем идти к вашим товарищам…»       Вей Усянь фыркнул, не отрываясь от зеркала:       – «Боишься, что кого-то съем?»       Юй замялся, но все же ответил:       – «Да.»       Вей Усянь нисколько не поменялся в лице, и Юй уже было подумал, что его колкость была милосердно пропущена, но тут ему в затылок прилетел картонный стаканчик для благовоний. Вей Усянь отбросил зеркало в сторону, убрал волосы за уши и, старательно скрывая аппетит, склонился над разложенными для него кушаньями. Всё же его страсть к вкусной и острой пище не отобрала даже смерть.       Юй это никак не прокомментировал, лишь молча поднялся, продолжая кривиться несправедливо обиженной птицей, и пошел готовить вещи и украшения для своего Повелителя.       Вей Усянь совершенно искренне блаженно зажмурился, когда острый бульон супа коснулся его языка, и даже замурчал от удовольствия.       «Пусть это и не суп шицзе, но воронята готовят отменно…» – «Ваше Превосходительство, воронята доложили, что Лань Ванцзи встретился с малышней. Они напуганы вашим исчезновением. Госпожа Яньли всеми силами старается сгладить углы, но этот смертный, Лань Ванцзи, выглядит самым взволнованным. Кажется, он всерьёз настроен отправиться на ваши поиски.»       Вей Усянь промычал что-то нечленораздельное, нисколько не отвлекаясь от еды. Все эти воспоминания и недавние потрясения его знатно вымотали, посему ему однозначно был необходим отдых. Отчего бы не наесться вдоволь? Ну пусть Лань Ванцзи побегает, поищет его. Авось, пазл из Сюэ Яна найдет. Вот и будет ему занятием. И вообще, сытый Вей Усянь – довольный Вей Усянь. А если он доволен – значит, всем будет счастье. Не было встречено им внутренних противоречий по поводу этого решения, посему он самозабвенно продолжил лакомиться супом и иными мясными блюдами.       Но тут его идиллию нарушил гневный вопль, что буквально резанул виски:       – «ТЫ СОВСЕМ ТАМ ПОЕХАЛ, СТАРЫЙ ДУРАК?! ТЫ ГДЕ ШЛЯЕШЬСЯ?! ОНИ ЖЕ МЕНЯ СЕЙЧАС НА МЕЛЬЧАЙШИЕ ЧАСТИЦЫ РАЗЛОЖАТ СО СВОИМИ ВОПРОСАМИ «А ГДЕ УЧИТЕЛЬ?». И ЭТОТ ТВОЙ ЛАНЬ ВАНЦЗИ МНЕ УЖЕ ВСЮ ПЛЕШЬ ПРОЕЛ! БУДТО В НЯНЬКИ ТВОИ ЗАДЕЛАЛСЯ! ОТВЕЧАЙ! И НЕ ВЗДУМАЙ МЕНЯ ИГНОРИРОВАТЬ!»       Вей Усянь досадливо поморщился, откладывая в сторону чарку с ароматным чаем. За то спокойное краткое время он подчистую успел прикончить несколько блюд и суп, посему сейчас преспокойно попивал чаек, собираясь догнать его фруктами. Но очевидно, его дражайшая дочурка так не считала, поскольку била по его бедным нервам и травмированной голове.       Он рявкнул:       – «Совсем страх потеряла?! Разговариваешь со мной в подобном тоне!»       – «О! Объявился! Эка невидаль! Ты где?!» – «Где надо, там и есть. Чего вопишь? Неужто не хватает извилин на задерживание Лань Ванцзи и его детишек? Ну наплети им что-нибудь! Я скоро подтянусь!»       Голос стал ещё раздраженнее:       – «Наплести?.. Что я должна им сказать?! И вообще. Почему ты сидишь там припеваючи и чаек прихлебываешь, а я этих оболтусов забалтываю?! Это несправедливо!» Вей Усянь резонно заметил:       – «К слову, ты сама пожелала остаться. Но если ты, моя дорогая дочь, остаешься здесь, то от тебя должна быть какая-никакая польза, верно? Ну вот, отрабатывай бесценный полученный опыт.» – «Ты!..»       Вей Усянь выгнул бровь:       – «Что, понахваталась словечек от мальчишек? Ну вот, как раз найдешь с ними общий язык. А теперь, хватит тратить мое время и дай пожрать спокойно. Минут пятнадцать-двадцать и я прибуду. Угомонись.»       И совершенно бесцеремонно обрубил связь, воздвигая ментальный барьер, который не пропустил бы через себя даже Бога.       Где-то в храме на отшибе громко прорычала что-то нечленораздельное Яньли и в самом праведном гневе пнула бедное дерево клена. А Вей Усянь-господин-спокойствие-и-умиротворение продолжил отхлебывать чай, иначе тот остынет же?

***

      Вей Усянь в куда лучшем настроении летел по крышам уже постепенно избавляющегося от тумана городка. Уши и хвост бесследно исчезли, а когти приняли прежнюю форму – более ничего не напоминало о его недавнем превращении. Юй и часть воронят были оставлены для реставрации города и его подготовке к заселению новыми жителями, ибо самый настоящий нонсенс, если профилирующий город Божества Смерти будет пустовать!       На горизонте вместе с ярким солнцем показался храм, в котором он оставил Яньли и детей.       Новый день был довольно ветреным. Свежие порывы развевали его распущенные волосы, а утреннее солнышко заставляло сиять вплетенные в них украшения. Вей Усянь легко оттолкнулся от конька крыши. При резком движении звякнула серьга, а полы черных одежд с привычной и любимой глазу золотой вышивкой феникса и драконов изящно махнули своими «хвостами».       Вытанцовывая всем телом воздушные пируэты, Вей Усянь успел заметить возбужденно переговаривающихся между собой детей и Ханьгуан-Цзюня; Яньли стояла поодаль, гневно скрестив на груди руки и поджав губы; она прислонилась спиной к одной из балок, будто бы пыталась медитировать для успокоения разума и духа. Рядом с ней примостился Цзинь Лин, что предусмотрительно помалкивал, но всё же не мог скрыть своей нервозности. Его голова крутилась, стараясь подмечать любые изменения: приход врагов или же учителя. Что было удивительным: у гроба с размещенным в нем Сяо Синченем, чуть сгорбившись, замер безмолвный Сун Лань, а вокруг него, волнуясь, мельтешила А-Цин. Видимо она исчерпала свой запас терпения, оттого не могла устоять на месте от переполнявших ее эмоций.       Вей Усянь хмыкнул, текуче разворачиваясь вокруг своей оси. Многочисленные слои одежд черным солнцем взметнулись, описывая аккуратный круг. Он грациозно прогнулся в спине и, поменяв положение, невесомо опустился на возвышающуюся на одной из колонн пику, после скрестил руки за спиной в своей излюбленной манере и, замерев сверху, принялся высокомерно за всеми наблюдать.       Первой его появление заметила Яньли, что скрипнула зубами, но промолчала, лишь сверля его фигуру своими кристально-голубыми глазами. Цзинь Лин, проследив за направлением ее взгляда, округлил глаза, а на лицо выползла против воли счастливая улыбка. Он не удержался от восклицания:       – «Дя-…Учитель!»       Все присутствующие тотчас обернулись на его голос, а затем также заметили величественно возвышающуюся фигуру. Юноши, увидев его, восторженно загалдели:       – «Учитель вернулся!»       – «Как он там оказался?! Я даже не заметил его возвращения! Ой, там же так высоко! Неужели он пришел с крыш?»       – «Как он держится на этой пике, не имея более опоры?! Вот это чувство баланса!» А-Цин и Сун Лань тоже обернулись. Девушка счастливо улыбнулась и приветственно помахала рукой. Очевидно, по рассеивающемуся туману она уже поняла, что с Сюэ Яном покончено, оттого не могла удержаться от суеты и сердечных приветствий. Сун Лань же лишь смерил его спокойным взглядом, после чего вернул всё свое внимание почившему другу.       Лань Ванцзи, услышав восклицание Цзинь Лина, дернулся, разворачиваясь, и треснувшим взглядом нашел долгожданную фигуру, замершую в небесной вышине. Найдя, он так и застыл.       Нельзя было не признать, что Вей Усянь выглядел…величественно. Замерший на этой пике, чей конец, казалось, царапал Небесный потолок. Полы угольно-черных одежд лениво развевались, а гладкие длинные волосы нежно обрамляли очаровательное белоснежное лицо, а их кончики плавно качались от ласкового возвышенного ветра. Благодаря стороне, с которой находилась пика, и раннему утру, солнце оказалось аккурат за его спиной, создавая впечатление, будто Вей Усянь светится Божественной аурой. Но стоит заметить, что даже если бы не было этого удачно подгадавшего момент солнца, Вей Усянь все равно выглядел бы великолепно и неописуемо прекрасно.       Возвышенный и недосягаемый. Замерший в этой бескрайней Небесной вышине с направленными на них, не стоящих внимания этого величавого человека смертных, сверху спокойными ярко-серыми глазами, которые безошибочно отыскали его.       Лань Ванцзи так и застыл, не в силах отвести взгляда. Он был глубоко поражен открывшимся его взору зрелищем. Человек, которого столько лет знал и которого еще больше не имел счастья видеть, предстал пред ним в совершенно иных ипостаси и виде. Сердце поначалу замерло, а после взволнованной птицей пустилось вскачь. Нежные губы приоткрылись не в силах вымолвить и слова. От силуэта это человека на него самого упал луч восходящего солнца и осветил его янтарные глаза, сделав их ещё более сияющими – хотя, может, всё дело было не в солнечных лучах?       Лань Ванцзи прерывисто вздохнул, а губы что-то прошептали – но тот шепот был столь тих, что его смог подхватить легкий мазок утреннего ветерка и унести в вышину, но не к Вей Усяню, нет, ибо тот был настолько тих, что ветерку не хватило сил донести сорвавшиеся слова до адресата, посему он бесследно растворился, так и не став услышанным. Впрочем, пусть шепот никому из присутствующих уловить не удалось, движение его губ смогла застать одна Яньли.       Их шевеление было кратким и быстрым, но все же ее цепкий взгляд успел заметить неоднозначное поведение Лань Ванцзи, а также последующий шепот. Зоркий глаз «охотницы» также оказался способен различить произнесенные слова.       – «До чего же прекрасен…Вей Ин…» Яньли недобро сузила глаза, но промолчала, продолжая оставаться в тени и наблюдать со стороны, правда, сделала мысленную пометку: пристально следить за этим смертным и за его поползновениями в сторону ее отца. Она знала, какой опыт пришлось перенести ему, посему не могла позволить, чтобы какой-то смертный посмел повторить нечто подобное.       Но если честно, будь Яньли искренне уверена в недобрых намерениях Лань Ванцзи, то не стала бы «наблюдать». Она тотчас, без всяких предупреждений, устранила бы наглеца. По всей видимости нечто, промелькнувшее во взгляде его, скользнувшее в темпе дыхания и в частоте бьющегося сердца, заставило ее усомниться в первоначальном решении и повременить, лишь наблюдая. А также ей и подобным ей доступно было считывать намерения людей: будь те гнусны и порочны или же ласковы и искренни. И судя по всему, что-то на подсознательном уровне подсказало ей не лезть. Потому ей лишь осталось недобро сузить свои невозможные голубые глазки и поджать ярко-накрашенные красные губы.       Цзинь Лин, разумеется, заметил ее недовольство и в немом вопросе выгнул бровь. Яньли предпочла лишь грубо проигнорировать его.       Вей Усянь в свою очередь, всё это время степенно стоявший на пике, также смотрел на Лань Ванцзи: смело, даже дерзко, отвечая на открытый взгляд. Конечно, дерзости его хватило ненадолго, ибо он не был злым человеком – ну ладно, в каких-то моментах был, но не в той степени.       Разумеется, от его цепкого взгляда не укрылось то, как смотрел на него этот невозможный мужчина в белых одеяниях. Что-то глубоко внутри, безнадежно мертвое и растоптанное много лет тому назад, дрогнуло – едва-едва заметно и уловимо, но дрогнуло. Брови чуть дернулись, выдавая колыхнувшиеся эмоции, а глаза чуть заметались, резко растерявшись.       Отчего-то его напугал и поверг в смятение сей открытый, наивный, наполненный трепетом, благоговением и искренним обожанием взгляд. На него много кто смотрел подобным взглядом. Он часто видел, как его верующие, возжигая благовония, бережливо складывают сокровенные и дорогие сердцу вещи на алтарь, искренне моля Божество об исполнении мольбы о долгожданном душевном покое как для себя, так и для близких – но в основном, просили за близких, к тому же, давно почивших. Ушедших навсегда близких, по которым невероятно скучали, но не имели возможности выразить им свою тоску и любовь, потому просили Божество о «передачке». И они знали, что их Божество обязательно все передаст. Потому и смотрели бесконечно преданным и благоговейным взглядом.       Во взгляде Лань Ванцзи тоже присутствовали эти чувства: наивность, открытость, доверчивость, очарованность, благоговение, восхищение, трепет. Но все чувства, которые присутствовали у других верующих, были не такими, какие плескались в этих глазах.       Его эмоции – такие неожиданные, оттого ошеломляющие – поражали своей неоднозначностью и уникальностью, ибо, как минимум, само их наличие – удивительно. Он никогда на него так не смотрел. Что уж говорить, никто так никогда на него не смотрел. В верующих не было той составляющей, которой обладал Лань Ванцзи, но… Вей Усяню было неведомо о сути этой составляющей. Оттого смертное тело, ведомое эмоциями, позволило сердцу начать также ускоренно биться. Ах, если бы им обоим было известно, что в тот момент их сердце бились в унисон.       Его всегда пугал интерес к себе – имеется в виду, после смерти, конечно. Он всегда его видел. От девушек особенно. Но также наблюдал и от мужчин. Прикрытые ресницами, спрятанные полами шляп очарованные взгляды всегда были видны ему.       Вей Усянь видел ненависть и злость, направленные на себя. Ненависть, злость; липкая, противная похоть; заботливая родительская и сестринская нежность; братская любовь; людское восхищение и обожание; любопытство, любовный интерес – все это он видел на себе, но этого не ощущал доселе.       Этот взгляд по какой-то причине отличался от всех остальных. По определенным признакам его можно было приписать к… этому интересу, но…не получалось. Те взгляды были другими и имели иную окраску. Не получалось примерить уже привычный Вей Усяню шаблон, оттого незнание повергало его в искреннее смятение.       Этот взгляд согревал снаружи – везде, куда бы не лег, касался аккуратно и трепетно, словно боялся, что ненароком может разбить – и согревал изнутри, ибо был направлен в самую душу – его душу. Такую разбитую, исполосованную шрамами, чьи пролежни никогда не заживут, вечно продолжая кровить. Проклятая душа. Безнадежно потерянная где-то в глубине той бездны, в которую его бросил Вень Чжао.       «Тебя никто никогда не полюбит. Никто не будет ласков с тобой. Ни от кого ты не получишь и крупицы тепла!» Эти слова…были истинны. Но…тогда почему Лань Ванцзи, стоя там, внизу, сейчас смотрел на него таким неясным его уму взглядом?       Взглядом, что был…ласков. И тепел. И был совершенно точно обращен на него. Удивительно.       Вей Усяню захотелось убежать. Как можно дальше, только чтобы больше не попадать под этот странный взгляд, что повергал в невероятное смятение. Тот взгляд, который он не мог разгадать. Забавно, видимо, ему попалась слишком тяжелая для него головоломка.       Захотелось сбежать. И подальше. Больше никогда с этим мужчиной не встретиться. Больше не знать его, не видеть эти глаза и лицо, не слышать спокойный низкий голос и не лицезреть мягкую поступь.       Вей Усянь легко вздохнул, словно собрался сделать шаг назад, но почему-то всё же сделал шаг вперед. Как будто что-то сидящее в нем, что застало период его жизни, толкнуло в прямо противоположную намеченному пути сторону.       Этот было так легко.       Сделать шаг, завести за спину раскрытые руки – совсем привычно, как он много раз делал, спрыгивая с высоких точек; склонить вперед корпус и выставить ноги для намеченного приземления.       Это было так легко.       Сделать шаг, направленный к нему.       Что-то треснуло дальше – совсем как в ту ночь, когда Лань Чжань до смешного напился, из-за одной лишь чарки!.. Это напугало и насторожило. По-прежнему все естество кричало о смене траектории, о побеге, о том, чтобы зарыться в «нору». Но вместо всего этого он шел вперед. Шел, не позволяя и крупице тех испытываемых им эмоций просочиться наружу. Он шел, и ничего не выдавало в нем смятение.       Ох, этот Средний Мир однозначно слишком плохо на него влияет.       Они очень быстро оказались друг напротив друга. Вей Усянь смотрел своим неизменным взглядом ровной глади – и лишь ему одному было известно, что на глубине, за толстым слоем этой «глади» бушевал яростный шторм.       Он спокойно вздохнул, заводя руки за спину, и так же спокойно выдохнул:       – «Лань Чжань.»       Тот прерывисто вздохнул, но всё же так же спокойно, тихонько выдохнул:       – «Тебя долго не было.»       Вей Усянь искренне усмехнулся. Эта фраза, что была произнесена первой, выдала все обуревающие Лань Ванцзи чувства с головой.       – «Переживал за меня?»       – «Мгм.»       Вей Усянь шершаво рассмеялся, а солнечные отсветы причудливо заиграли на его украшениях, а после их отблески в свою очередь упали на образовавшиеся при усмешке ямочки на щеках.       – «Но стоило ли? Я не слаб.»       – «Я знаю.»       Трещина пошла дальше.       – «Лань Чжань, Лань Чжань, я ведь…»       – «Учитель!»       Его перебила толпа подоспевших «птенчиков», что взволнованной толпой обступила Вей Усяня.       – «Учитель, мы за вас так переживали!» – «Точно, точно! Места себе не находили! Вы на столь долгое время ушли, ничего не сказав…» – «Да! Вышли из «Сопереживания» и тотчас испарились! Мы не знали, что и думать!»       Вей Усянь утомленно поднял руки:       – «Так-так, мелюзга, чего разгалделись? Думаете, раз всё улеглось, то можно вопить на всю округу? И где это видано, чтобы Адепты прославленных Орденов вели себя столь неподобающим образом!»       Адепты смущенно примолкли и понурили голову, ибо от радости, к тому же, совсем запамятовали о присутствии в их рядах Ханьгуан-Цзюня. Вот уж точно, человек-призрак!       Сычжуй с явно проскальзывающим волнением и интересом спросил:       – «Учитель Мо, вы говорили что-то про Сюэ Яна... Полагаю, вы ходили разбираться с ним?»       Лань Ванцзи тотчас навострил уши, а Вей Усянь отмахнулся:       – «Ага. Что-то типа того. Разобрался с помехой и наступило городу счастье. Слишком долго он тут бесновал. Непорядок.»       – «Ты убил его?» - напряженно спросил Лань Ванцзи.       Вей Усянь, в темном веселье искря глазами, обернулся к нему и пропел:       – «Кто знает. А что?»       Лань Ванцзи нахмурился:       – «Ты в порядке?»       Треск.       – «В полном. Я же уже говорил: я силен. Разве что-то может причинить мне вред?»       Тут ему возразил напыщенный голос:       – «Ой-ей, сколько высокомерия!» Вей Усянь невозмутимо парировал:       – «Сказал адепт павлиньего клана.» Цзинь Лин, намеревавшийся смутить Вей Усяня, подавился воздухом:       – «Ты!»       Вей Усянь ехидно передразнил, показывая язык:       – «Ты!»       В их разговор вклинился Лань Ванцзи, направляя разговор в серьезное русло:       – «Если Сюэ Ян мертв, могу я осмотреть тело?»       – «Чисто в теории можешь, только вот, зачем?» Лань Ванцзи нахмурился, словно сетовал на непонимание Вей Усяня его намеков и мотивов. Разумеется, Вей Усянь понимал, что тот печется о «Стигийской Тигриной Печати», но не желал упустить возможности подразнить этого благонравного мужа, особенно тогда, когда у него неплохое после достойного приема пищи настроение. Видя, что Лань Ванцзи не желает отступать, Вей Усянь цокнул и протянул:       – «Да забрал я ее, забрал.» Лань Ванцзи удовлетворенно кивнул:       – «Хорошо. Но всё же.» Вей Усянь выгнул бровь:       – «Чего тебя так тянет рассмотреть труп? Установить путем судмедэкспертизы причину смерти хочешь?»       – «Улики какие поискать. Подробнее по пути расскажу.» Вей Усянь утомленно возвел глаза к небу и пробурчал нечто нечленораздельное. Он развел руки:       – «Ладно. Идем. Только давай сначала утрясем одно дельце.»       Лань Ванцзи чуть выгнул бровь:       – «Какое?»       Вей Усянь мотнул головой в сторону Сун Ланя и А-Цин. Девушка, заметив чужое внимание, радостно замахала ладошкой, а вот мужчина лишь спокойно обернулся к ним. Вей Усянь, плавно покачивая бедрами, проплыл к гробу и застывшей у него «нечисти».       Он цокнул:       – «Значит, Сун Лань, верно?»       Названный кивнул. А Вей Усянь не упустил возможности вставить шпильку:       – «А я смотрю, ты немногословен.»       Тот лишь сузил глаза, а чуткий слух Вей Усяня уловил сдавленный смешок Цзинъи – за который тот, очевидно, сразу же получил обвинительный тычок от Сычжуя.       Вей Усянь, кашлянув, вернулся к делу:       – «Итак. Жизнь у вас действительно была не вот тебе хороша, но сейчас черная полоса кончилась. И у вас есть возможность решить свою судьбу. Чего бы вы хотели: покоя или прожить отнятые года?»       Его слова показались юношам и Лань Ванцзи странными, но для мертвецов, что на своей шкуре прочувствовали всевозможные тяготы, четко видели разницу и смысл. И слыша серьезность в чужом тоне, Сун Лань задумался, а после мечом лаконично нацарапал на земле:       – «Прожить отнятые года.»       Вей Усянь, прочитав, кивнул:       – «Что ж, ваша воля. А-Цин.» - он повернулся к девушке. – «Чего пожелаешь ты?»       Девушка не задумываясь указала своим тоненьким пальчиком на Сун Ланя, и ее ответ был кристально ясен:       – «Прожить отнятые года.»       Вей Усянь улыбнулся уголками губ:       – «Что ж. Будь по-вашему. И еще…» - он выдержал многозначительную паузу. – «Думаю, вы соскучились по вашему другу…»       Он мотнул головой в сторону безмолвного Сяо Синченя. Сун Лань нахмурился в недоумении и воззрился на него. Вей Усянь, всё также улыбаясь, нырнул рукой за пазуху и выудил тот самый непримечательный мешочек. Глаза Сун Ланя пораженно округлились, а Вей Усянь подтвердил:       – «Ты верно понял. Восстановленная мной душа Сяо Синченя. Думаю, когда будешь готов, вам захочется всё обсудить.»       Сун Лань неверяще захлопал глазами и с той же эмоцией аккуратно протянул руку, в кою Вей Усянь тотчас вложил мешочек. А-Цин, услышавшая о восстановлении души даочжана, закружилась на месте, улыбаясь. Кровавые слезы полились из больших глазок, а ее губы отчетливо произнесли:       – «Спасибо.»       Вей Усянь кивнул:       – «Отныне вы вольны и сами распоряжаетесь своей судьбой. Думаю, что когда придет время и вы пожелаете найти покой, то сможете его отыскать и приобрести сами. А теперь, прощайте и доброго пути.»       Вей Усянь в последний раз ободряюще улыбнулся и текуче развернулся на пятках, жестом приказывая Лань Ванцзи и остальным следовать за ним. Те, пусть и пребывали в состоянии шока и недоумения, безропотно последовали за его бодрой поступью. Храм опустел, остались лишь трое. Сун Лань продолжил сжимать серенький, непримечательный мешочек с белой бечевкой, глядя уходящему незнакомцу вслед. Счастливая А-Цин танцевала рядышком от переизбытка эмоций.       И тут, в относительно воцарившейся тишине в голове Сун Ланя промелькнул чей-то не слышимый им ранее мужской красивый голос.

«С благословением Небожителей никакие запреты неведомы.»

***

      Толпа заклинателей бесшумно скользила по расцветающим в утренних солнечных лучах улицам. Юноши возбужденно перешептывались между собой, строя теории о произошедшем. Вей Усянь пообещал, что непременно им всё расскажет, если те наберутся терпения и не будут напоминать ему о его обещании каждые пять минут. Яньли, степенно и грациозно ступая, замыкала цепь, словно была завершающим звеном, которое следило за сохранностью «детишек». Цзинь Лин озадаченно поглядывал на нее из-за плеча и словно все никак не мог решиться подойти, дабы разведать о причинах ее хмурости.       Вей Усянь шествовал совершенно спокойно, словно не ему сейчас предстояло объяснять обглоданный скелет Сюэ Яна перед Лань Ванцзи. Тот в свою очередь целиком и полностью поведал о произошедшем. О том, как Сюэ Ян загадочным образом сменил стиль атаки и увел его прочь, а после распался на всполохи пепла. О том, как, следуя за странным вороном, он нашел детей. И прочее, и прочее.       Вей Усянь не знал смеяться ему или плакать. Слушать о событиях, в которых ты был главным зачинщиком, и делать вид, что слышишь об этом впервые…это, конечно, сильно.       Наконец, они дошли до той самой «арены». Большинству юношей стало дурно, когда глазам предстала эта ужасающая картина. Кого-то даже стошнило. Глаза Лань Ванцзи округлились настолько, что вообще впору было удивиться – он умеет так явно показывать эмоции?..       Яньли озадаченно нахмурилась.       Лань Ванцзи выдохнул, оборачиваясь на Вей Усяня:       – «Это…»       Тот лишь озадаченно пожал плечами и совершенно искренне посетовал:       – «Ох, емае…что же тут произошло!.. Тц-тц-тц, беда-то какая… Когда я лишил его жизни, то сделал это весьма милосердно! Он принял смерть, достойную воина! Как же так вышло, что сейчас в подобном состоянии?.. Возможно, так на него подействовал скачок темной ци? Ты погляди! Здесь в воздухе так и витает концентрация темной энергии. Возможно, он нес на себе некое проклятие, которое после смерти вышло из-под контроля и разорвало его на части, а плоть в момент сгнила! Знаешь, я слышал об одном таком проклятии…» Воистину, ох, как стелет. Лань Ванцзи слушал, не закрывая рта, а юноши и подавно были в полнейшем шоке.       По окончании долгого лекционного рассказа Вей Усяня о «проклятиях» Лань Ванцзи выдохнул:       – «Ясно.» - и направился к трупу. На вопрос «куда он направляется» Лань Ванцзи кратко бросил: «Надо понять, представляют ли его останки угрозу для местной экологии.»       Вей Усянь пожал плечами, мол, иди. Юноши, не выдержав натиска любопытства, последовали за ним. Лань Ванцзи хотел было приструнить их, но увидев, что Вей Усянь – специалист по проклятиям не высказывает и слова против, замолчал, сосредотачиваясь на осмотре. Вей Усянь и Яньли остались чуть поодаль.       Яньли довольно долгое время пристально вглядывалась в останки Сюэ Яна, а после глубоко нахмурилась. Она обвиняюще воззрилась на Вей Усяня и зашептала:       – «Мне стоит запоздало сказать: «Приятного аппетита»?»       Вей Усянь кивнул:       – «Было бы кстати.» - и чопорным движением безымянного пальца вытер мнимое пятнышко крови с уголка губ. На это Яньли лишь покачала головой, а Вей Усянь лишь шершаво рассмеялся.       Но им обоим было невдомек, что Лань Ванцзи, будучи довольно сильным заклинателем среднего мира, обладал весьма тонким слухом и зрением, а также довольно гибким умом.       Его аккуратные веки дрогнули, а уголки губ дернулись, но тем не менее, он стоически промолчал.       Все же Лань Ванцзи не был дураком.

***

      Они уже давно вышли за пределы города «И», оттого радовались – насколько это было возможно – теплым солнечным лучам и свежему воздуху. Дело было раскрыто, а все подробности узнаны.       Вей Усянь полно изложил трагичную историю Сяо Синченя, А-Цин и Сун Ланя. Юные умы были донельзя впечатлены и в той же мере подавлены.       Как только ребятня узнала, что Вей Усянь полностью восстановил разбитую душу Сяо Синченя, то прониклась к нему ещё большим уважением и почтением. Оттого стоящие в их взглядах восторг и благоговение стали мелькать куда чаще. Лань Ванцзи был донельзя молчалив и напряжен – даже для него это молчание было слишком.       Уже, казалось бы, тема со смертью Сюэ Яна утряслась, но тут Цзинъи не удержался и прокомментировал:       – «Вот знаете. Если бы Сюэ Ян был хладнокровным мужчиной прекрасной наружности в белоснежных одеждах, то его обличие после смерти можно было принять за проделки «Печальной флорибунды»!»       Яньли выгнула бровь:       –««Печальная флорибунда»? Что это за ерунда такая? Никогда о таком не слышала.»       Цзинъи едко фыркнул:       – «И в самом деле. В который раз меня волнует вопрос: откуда такая, как ты, родом. Не знаешь о твари, что терроризировала Цзянху около пятнадцати лет назад и была у каждой бродяги на слуху, и до невозможности сварливая и стервозная женщина! Нет, правда, откуда ты?»       Яньли язвительно огрызнулась:       – «Все в Ордене Лань неженки, подобно тебе? Если так, то мне следует переживать за вас?»       Цзинъи вскипел, но стушевался под красноречивым взглядом Лань Ванцзи. После всё же сменил гнев на милость и начал:       – ««Печальная флорибунда» - то ли демон, то ли призрак, который терроризировал Цзянху около пятнадцати лет назад. Сообщество заклинателей склоняется к тому, что при жизни оно было женщиной, ибо жертвами неизменно оказывались молодые мужчины, что были весьма не дурны собой, а нрав имели холодный и степенный. Причем одежду выбирали преимущественно в светло-голубых и белоснежных тонах. Существует теория, что при жизни молодую девушку несправедливо отвергли или обидели, а после смерти она обернулась демоном, или призраком, что принялась мстить или предпринимать действия, чтобы пусть запоздало, но заполучить желаемое. В то время много знатных молодых господ пало ее жертвами. Говорили, что флорибунда заманивала жертв своими чарами, а после высасывала из них жизненные силы! Но не только силы были поглощены ей. Часто жертв находили либо полностью обескровленными, либо у них не было сердца! Ханьгуан-Цзюнь, а у трупа Сюэ Яна было сердце?» – «Не было.» Цзинъи воскликнул:       – «Ну вот видите! Судя по всему, тот «Сюэ Ян», с которым боролся Ханьгуан-Цзюнь был приманкой, чтобы увести его подальше. А настоящего Сюэ Яна она завлекла в укромное место и там и убила! А после разворошила тело, чтобы спрятать улики, которые указывали бы ее причастность!» Кто-то из юношей возразил:       – «Но если это и вправду была демоница «Печальной Флорибунды», то почему бы ей не выбрать в жертвы Ханьгуан-Цзюня? Он больше всего подходит под описание и предпочитаемый типаж жертв!» Цзинъи замялся, но всё же нашел, что ответить:       – «Всё просто! Ханьгуан-Цзюнь просто оказался ей не по зубам. Вот так!»       Тот юноша и Цзинъи после ещё продолжили спорить на эту тему, но никто другой более не пожелал присоединиться к обсуждению. Лань Ванцзи пребывал в глубокой задумчивости и не обращал на болтовню ребятни. Яньли, выслушав историю, о чем-то догадалась, но предусмотрительно помалкивала, лишь изредка бросая красноречивые взгляды. Вей Усянь шел с неизменно равнодушным выражением, словно был нисколько не впечатлен рассказом Цзинъи. В мыслях, правда, усмехался его теориям и отчасти с ним соглашался, ибо в некоторых моментах тот был прав. Забавно, что мальчишка, пусть и шутя, но догадался о многих положениях, до которых не смогли бы додуматься другие заклинатели в его время. Но все они – и Цзинъи, и заклинатели – кое в чем всё же крупно просчитались. Демоница «Печальной Флорибунды» действительно убивала мужчин из личных предпочтений и предрассудков, но что самое важное... При жизни «Печальная Флорибунда» совершенно точно не был женщиной.       И лишь один Вей Усянь знал подробную истину.