В ожидании тепла

Я встретил тебя под ночным фонарем. Кто ты? Что за озорливый дурак! Пытался задобрить меня сладким вином? Довольно, бестолковый чудак! Я встретил тебя под ночным фонарем. Кто ты? Что за чаровник, Чья музыка звучит хрусталем? Где тот игривый и щедрый забавник, Что ходит повсюду с вином?.. Я встретил тебя под ночным фонарем…

***       Было холодно. Плотный туман злостным игривым коршуном кружил над головами бедных юношей, что не знали, куда себя деть от непрекращающегося волнения. Клубы белесой мглы облизывали подрагивающие плечи своими ледяными языками, смакуя исходящий вкус страха и тревоги.       Прошло совсем мало времени с того момента, как Вей Усянь оставил их, растворившись в бескрайней пустоте.       Не было понятно его мотивов. Что он вознамерился отыскать там? Не было видно и зги! Разве не лучшим решением было не разделяться, оставаясь единой и несокрушимой силой? И так Ханьгуан-Цзюнь по воле злой судьбы отделился от них и было не известно его состояние. А тут ещё и он со своими фокусами!       Юноши колышущимися на ветру зарослями камышей перетаптывались с ноги на ногу. Кто-то помимо этого теребил края дорогих рукавов, кто-то покусывал нежные бледные губы, а кто-то заламывал пальцы. Кто-то вовсе делал вид, что отсутствие Вей Усяня его вовсе не заботит.       Одна Яньли стояла в непоколебимом спокойствии. Весь ее облик источал уверенность в собственной силе и мастерстве своего отца. Если тот решил исчезнуть в тумане – значит, она терпеливо будет дожидаться его на окраине сего пространства. Не важно, сколько на ожидание потребуется времени. Она не сомневалась, что тот в целости и сохранности. Теперь, когда Яньли нашла его, то больше не смела переживать. Папа рядом. Только руку протяни. Она рядом. Только руку протяни. Если что-то случится, папина девочка всегда придет ему на помощь.       Но пока оставалось только ждать, посему она старательно пыталась отыскать способ развеять успевшую поднадоесть ей назойливую скуку.       Цзинъи нервно отбивал ногой известный одному ему мотив, дергал головой и закусывал внутреннюю сторону щеки. Наконец, он не выдержал и тихонько гаркнул: - «Где он ошивается?! На нас напали исподтишка, чем-то отравили, а он где-то бродит! Обещал же нас защищать!»       Яньли холодно скосила на него прищуренные глазки и огрызнулась: - «Шифу не обязан защищать Вас, оболтусов. То, что он согласился взять Вас на какое-то время под свое крыло, не означает обязательство таскаться с вами и трястись над Вашими головами. Он итак сделал достаточно.»       Она, страдая от давящего безделья, перенесла вес на правую ногу и, выпятив бедро, принялась рассматривать свой идеальный маникюр, будто пыталась отыскать в нем некий пропущенный изъян. Яньли скривила губы и едко добавила, хищно осклабившись: - «К тому же, цыплятки, шифу четко и ясно Вам сказал: «скоро вернусь.» Чего тогда переполошились, словно потревоженные птички в курятнике?»       Цзинъи подавился воздухом: - «Да как ты смеешь! Какие мы тебе «цыплятки»?! Женщина, а не хочешь ли ты заткну…»       Он не успел договорить свою гневную тираду, ибо относительную тишину туманного городка разрезал вопль боли нашего «друга».       С лиц юношей тотчас сползли все краски, оставив лишь неестественную бледность. Одна Яньли так и осталась ровной водной гладью. Для завершения вида вселенской скуки ей не хватало только зевнуть. Но внутренне она возликовала, ибо сей вскрик означал, что папа скоро закончит со своими делами и они, наконец, покинут это унылое местечко.       Она злорадно ухмыльнулась потерявшему свой гордый и благопристойный вид Цзинъи, что позволил робости и встревоженности выползти на треснувшее лицо: - «Шифу занят. Вероятно, так вопит тот, кто подкинул эти ублюдские головы нам. Я же говорила. А ты на него всех собак спустил!»       Цзинъи обернулся к ней и спило гаркнул: - «Да иди ты…» - на что Яньли ответила ему совершенно белозубой довольной улыбкой. Цзинь Лину тоже стало не по себе, что кто-то так орет от боли из-за Мо Сюаньюя. В груди зарождались неприятные, липкие подозрения.       Когда он стал таким сильным? Опасным? Другим?       Сколько Цзинь Лин его помнил, Мо Сюаньюй всегда был не от мира сего. Сумасшедший обрезанный рукав – лаконичная и точная характеристика этого болвана. Вечно взъерошенный, творящий безрассудные вещи! А как он посмел заигрывать с…Брр, точно не то, что захочешь вспоминать! Ужас! Но то, что сказала Веньлин… «Если ты считаешь его сумасшедшим обрезанным рукавом, значит, его роль удалась на славу!»       Что это означает?       Роль? Какая роль? К чему бы ему притворяться сумасшедшим и портить себе репутацию во всем высшем и знатном кругу заклинателей? Это же верный способ загнать себя в угол и перекрыть дорогу в перспективное будущее!       Цзинь Лину всегда казалось странным, что такой человек смог уродиться в их семье. Он всегда считал это «отклонение» частью, доставшейся от мерзких безродных и глупых смертных, но никак не генами благородного и возвышенного Ордена Цзинь! Увольте!       Но если всё выходит так, как говорит Веньлин, то получается, что Мо Сюаньюй никогда не был сумасшедшим обрезанным рукавом и лишь притворялся?       Не получалось уложить в голове, что тот, кого ты чуть ли не с пеленок презирал, мог оказаться опасным интриганом, чье каждое слово и действие имело смысл и вполне ощутимые последствия.       В голове роились тысячи вопросов, на которые Цзинь Лин никак не мог отыскать вразумительный ответ.       Зачем понадобилось играть поехавшего обрезанного рукава? Чтобы сбежать из Ордена Цзинь и никогда не вернутся? Бред! Зачем бы ему это? Если только тот не увидел что-то, что не следовало видеть? И что это могло стать угрозой его жизни?       Разве это возможно?..       Пока его младший дядя стоит во главе, даже мысли не возникнет в голове Цзинь Лина, что стоит о чем-то переживать. Тот всегда относился снисходительно к Мо Сюаньюю, несмотря на все проколы с его стороны, тогда почему понадобилось сбегать от него?       Не мог же он попытаться причинить ему вред?..       Второй вопрос. Откуда он ТАК владеет клинком? Где он этому научился? Подобное мастерство ведь ничем не скроешь. Сколько бы ты не придуривался, сколько бы ты не маскировался, тебя будет выдавать все: от походки до манеры держать себя; да даже почерк будет иметь особые приметы, указывающие на владение мечом! Если бы Мо Сюаньюй с самого начала владел искусством фехтования, то это было бы заметно сразу!       Но не спустя столько времени.       А ведь он так изменился после их последней встречи…       Мо Сюаньюй никогда в жизни не держал в руках меч.       Из-за нескладного золотого ядра и отсутствия должных умений ему не удавалось отнять тяжелое оружие от земли даже на несколько цуней. Цуней! Смех да и только. Ещё и заклинателем смел себя называть. Так что, к чему уж говорить о полном его подъеме, так ещё и о фехтовании! Бред.       Но если это – бред, тогда почему сейчас Мо Сюаньюй выглядит, словно бывалый воин, что прошел через множество кровавых битв и повидал несчетное количество самых жестоких смертей?       Откуда в его взгляде невиданная доселе жесткость, грубость и властность? Этот внутренний стержень, что ощущается всеми фибрами души… Ведь ему даже говорить ничего не нужно. Даже подсознательно ты будешь чувствовать, что стоящий пред тобой человек опасен.       Тяжелый взгляд, властная манера говорить и держать себя. Мо Сюаньюй словно стал другим человеком.       Другим…человеком?       Внутри Цзинь Лина все передернулось от неприятных мыслей.       Внезапно в голове пронеслась их первая встреча за долгое время. Тот раз, когда он впервые увидел другого Мо Сюаньюя. Тогда этот «сумасшедший» был совершенно не похож на себя. Столь уничижительно смотрел на него свысока, словно Цзинь Лин был всего лишь надоедливой вошью, которую по-хорошему стоило прихлопнуть и смести куда подальше. Сколько злых и обидных слов он наговорил ему тогда. И каждое из них было пропитано ледяным ядом, что метко вонзалось в самое сердце.       Совсем не похоже на него.       Мо Сюаньюй никогда не говорил достаточно складно. И достойного словарного запаса не имел, ибо даже сколько бы то ни было сносного образования не получил. Он даже читать и писать толком не умел, когда прибыл в Орден! Что уж говорить о стихосложении, красивых и вычурных фразах, каламбурах и словесных оборотах. Или о метких, обидных оскорблениях.       Этот Мо Сюаньюй всё это умел.       Сквозь каждое слово чувствовались эрудированность, начитанность и, самое важное…ум. Незаурядный, гибкий, острый.       Цзинь Лин сжал зубы. Чем дальше он размышлял, тем абсурднее становилось положение дел. Ниточки из клубка этой путаницы вроде бы начинали расползаться в разные стороны, сплетаясь в единую картинку, но стоило им показать себя, как все они тотчас запутывались, цепляясь друг с другом и образовывая новые невозможные идеи. Нет, это определенно невозможно. Но, как минимум, только из-за абсурдности предположений становилось не по себе. Все факты и догадки сводились к одному ответу, который мог бы в теории объяснить все. Но Цзинь Лин отказывался верить в это.       Вероятно, лицо его посерьезнело и ужесточилось, ибо Веньлин неожиданно отвлеклась от созерцания своих ногтей и внимательно уставилась на него. Увидев сильную мозговую деятельность, что шла полным ходом, ее лицо смыло картинную скуку и обрело те холодность и отчужденность, кои Цзинь Лину посчастливилось узреть в вечер их первой встречи в храме Сюань Су.       Тогда девушка была задумчива и отстраненна, оттого походила на ледяную статую Небожительницы, чуждой земным заботам и волнениям.       Тогда она представлялась ему единственно такой. Но чем дольше они путешествовали вместе, пытаясь распутать дело об умерщвленных котах, которое все-таки и завело их сюда, Цзинь Лин узнавал ее с новой стороны.       Веньлин вовсе не была холодной и отстраненной женщиной. Она…была горяча.       Горяча и пылка нравом, остра на язык и ум. Ей всегда удавалось найти, что сказать, как ответить и поддеть собеседника. «Палец в рот не клади – откусит по локоть». Эта фразочка про нее. Вступать в бесполезные, но яркие споры – ее любимое занятие.       Если бы не ее манеры, чувство собственного достоинства и самоощущение, то Веньлин можно было при определенной ситуации спутать с рыночной бабой, что была готова в любой момент облаять неугодного ей.       Балагурка. Хамка. Громкая и дерзкая. Хитрая и колкая.       От нее совершенно нельзя было ожидать чего-то определенного. За время их совместного путешествия, Цзинь Лин убедился в одном наверняка. О Ван Веньлин нельзя было думать однозначно и примерять на нее определенный шаблон. Непредсказуемая. Бойкая и свободная, подобно стремительному ветру. Колкая и грубая, словно опасная молния. Не зря ей принадлежало оружие «тяньфа».       Стоило Цзинь Лину начать примерять на неё некий свой алгоритм и пытаться предугадать ее действия, то она тотчас меняла курс, словно своенравный парусник, не имевший цели.       Сколько граней, столько и ролей.       В первую их встречу – Небожительница, сошедшая с картины иль с самих Небес. В последующие – громкая и дерзкая воительница. Сейчас – серьезная, невозмутимая, вдумчивая госпожа.       Ее испытующий взгляд гладил напряженные челюсти и сведенные брови. И все понимал. Угадывал и делал выводы. Вот так, вместо тысячи слов, по одному взгляду поняла, о чем он думает.       Цзинь Лин тряхнул головой и ответил на ее прямой взгляд. Веньлин качнула бедрами и тягуче проплыла к нему, замерев прямо перед его лицом. Ее выражение было спокойно и невозмутимо. Он так отвык от отсутствия живости эмоций на нежных чертах, что сейчас зимняя свежесть, исходящая от них, была совершенно чужой.       Веньлин по-птичьи склонила голову и сощурила глазки. Цзинь Лин не выдержал и недовольно обрубил: - «Что?»       Она продолжила всё с той же невозмутимостью на него смотреть. Веньлин цокнула и сладко протянула, скрещивая на груди руки: - «Громко думаешь. А еще, от столь занимательного мозгового процесса у тебя, кажется, скоро задымится голова. Уймись. Не время и не место для философских размышлений, чжэнтан*. Будет тебе. Поломаешь себе голову бессмысленными задачками потом. К слову, если ты не заметил, мы окружены непроглядным туманом в городке на отшибе. Тебя сей факт, я смотрю, не слишком беспокоит?»       Цзинь Лин закатил глаза и цыкнул, отворачиваясь: - «Откуда тебе знать, о чем я думаю. И вообще, не ты ли сказала Цзинъи, что беспокоиться не о чем, ибо твой ши-фу обо всем позаботится?»       Веньлин хихикнула и кокетливо протянула руку, выставив вперед пальчики, которыми она легонько «прошлась» по чужому плечу, а после указательный палец игриво и точно повернул за каменную челюсть чужое темное лицо обратно к себе. Она сладко улыбнулась: - «Чего ты такой ядовитый сегодня? На тебя плохо действует местный воздух?.. Да. Пожалуй, соглашусь. Кажется, у меня кожа на руках и личике сохнет. Неприятное ощущение.»       Цзинь Лин сильнее нахмурился, но отбрыкиваться не стал. Взгляд чуть оттаял от присутствия девушки, а он сам несколько поуспокоился от навязчивых мыслей.       Переключившись с мрачной темы, юноша скривился: - «Кто о чем. И вообще, почему меня должна волновать влажность местного воздуха? Я же тебе не госпожа, чтобы меня волновали подобные вещи!»       Веньлин в наигранном удивлении подняла брови: - «Разве?! Моя госпожа, ты что, встала сегодня не с той ноги?.. О! О…» - она понимающе понизила голос. Цзинь Лин выгнул брови, уже мысленно готовясь к тому, что эта чертовка может выдать. И Веньлин в который раз его удивила. Она со всей доступной ей ехидностью и язвительностью шкодливо улыбнулась во все тридцать два и протянула: «Ай-я, госпожа моя, если ты не госпожа, то откуда тебе сведущи тонкости касательно влияния влажности воздуха на состояние кожи?»       Намек был кристально ясен и понятен. «Откуда молодому господину знать, что от влажности воздуха кожа сохнет?»       Цзинь Лин тотчас вспыхнул. Он был готов уже взбрыкнуться, но его оборвал раздраженный голос Цзинъи: - «Во имя Небес! Хватит тут заигрывать! Мы вообще-то на охоте, если вы не забыли! Покончим со всем и воркуйте, сколько душе угодно будет. Фу. Слушать противно! Да и еще прямо у меня над ухом. Мерзость!» - «Завидуешь, вот и бесишься.» - весело прощебетала Яньли.       Теперь вспыхнул уже Цзинъи: - «Да ты просто уже всю кровь мою выпила! Сколько можно! Как ты мне надоела. В каком ордене такие змеи родятся?! Скажи мне, и я буду обходить те земли за тысячу ли!»       Яньли фыркнула: - «Да с радостью, пупсик. Я тебя тоже не особо жалую.» - «Ребята, прекратите…» - жалобно выдохнул Сычжуй. – «Цзинъи правильно сказал: мы на охоте. Не нужно кричать. Так мы привлечем ненужное внимание. Нам лучше сейчас дождаться прихода учителя Мо или Ханьгуан-Цзюня. А до того момента надобно сидеть тихо и не высовываться.»       Цзинъи клацнул челюстями и умолк. Яньли пожала плечами и отняла палец от лица Цзинь Лина, вновь скрещивая руки. А Цзинь Лин в свою очередь чуть не последовал за ним, но вовремя себя одернул и также скрестил на груди руки, прерывая «мыслительный процесс» и откладывая Мо Сюаньюя в дальний ящик.       Наконец, из-за плотных языков тумана начала вырисовываться знакомая фигура, что плавным, неспешным шагом шествовала в их сторону. Цзинь Лин, заметив её, вновь потускнел, словно от всколыхнувшихся мыслей. А вот Сычжуй и Яньли, напротив, радостно просияли: - «Учитель Мо!» - «Шифу!»       Вей Усянь лениво откинул волосы от лица и фыркнул: - «Что, успели соскучиться по мне?»       Яньли бодро и весело закивала, а после посерьезнела и едко фыркнула: - «Вот еще. Что ты так долго там делал? Я думала, тебе будет лень с этими идиотами возиться. Что, опять играл с ними в кошки-мышки?»       Вей Усянь подошел почти вплотную к Яньли и звонко щелкнул ее по лбу, заставив вскрикнуть. Он невозмутимо отчеканил: - «В лисят и заек.» - Вей Усянь спокойно обернулся к Сычжую. – «Чем вы тут занимались, пока меня не было? Вопли ваши на всю округу слышно.»       Сычжуй покраснел: - «И-извините, учитель. Мы просто…» - «"И-и-и-извините…" Сколько раз говорить: хватит мямлить. А вы.» - он грозно обернулся к Цзинъи и Яньли, заставив тех по струнке вытянуться. – «Будете вопить – отправлю по домам с письмом определенного содержания. Веньлин накажу сам, а Цзинъи получит от Лань Циженя.»       Яньли подавилась воздухом от возмущения: - «За что?!»       Вей Усянь снова щелкнул ее по лбу: - «За своевольное и излишне громкое поведение, а также за нарушение техники Безопасности. Урок четвертый. Не орать и не вопить, пока находишься на задании. Сохранять тишину и скрытность, не дать врагу себя обнаружить. Ясно?» - «Ясно.» - хором отрапортовали адепты.       Но Вей Усянь недовольно обрубил: - «Нихуя Вам не ясно. Че опять орем? Хотите, чтобы вся нечисть, вас окружающая, услышала, что Вам все ясно?»       Адепты смущенно втянули головы в плечи и уже тише комариного писка шепнули: - «Ясно!»       Вей Усянь кивнул, скрещивая за спиной руки: - «Вот и славненько. А теперь, все, у кого хоть немного кружится голова, подрагивают руки и ноги, подходите ко мне. Я вас осмотрю.»       Большая часть народу быстренько подлетела к нему и выстроилась в очередь. Первым, как ни странно, был Цзинъи. По наказу Вей Усяня он широко раскрыл рот и высунул язык. Как выяснилось при осмотре тот был полностью покрыт синим слоем и, казалось, чуть опух. Глаза по краям покраснели, а лицо было донельзя бледно. Даже для нынешних условий. Под веками пролегли синяки, что было совершенным нонсенсом для адепта Ордена Гусу Лань. Весь вид юноши был крайне болезненным. Тем не менее, Вей Усянь нисколько не выказал сочувствия. Цинично спровадив больного прочь с поля своего зрения куда-то в сторону, принялся за других. Осмотрев всех как можно быстрее, он бодро хлопнул в ладоши и заключил: - «Поздравляю, господа, Вы серьезно отравлены.»       Лица раненых бойцов побелели ещё сильнее – хотя, казалось, куда больше. Сычжуй залепетал: - «У-уч…» - он замялся, вспомнив, что учителя раздражает его заикание, поэтому быстро исправился, взяв себя в руки. – «Учитель, что это значит?»       Вей Усянь выгнул бровь, разводя руки в стороны: - «То и значит. Они отравлены. И пиздецки сильно! Товарищи, а Вас старшие не научили в детстве, что широко расхлебянивать ваши прелестные ротики – плохая затея? Вот видите, к чему это привело! Отринули б свои «возвышенные» манеры на этот случай и отплевались как следует! Болваны. Теперь придется Вас лечить.» Он немного подумал и ещё более раздраженно пробрюзжал, разминая виски, словно от сильного напряжения: - «Мама родная, вы же ещё тут наорались и набегались. Вот дурачье-то, а. Мозгов ни грамма. Неужели не додумались, что при отравлении не стоит слишком много двигаться?» - «А что?» - вяло поинтересовался Цзинъи. Сейчас его волновало только исцеление, а прочие наставления он предпочел бы оставить на потом.       Вей Усянь весомо разъяснил: - ««А что?» Да ничто. Если отравился, то чем больше и чаще ты двигаешься, тем быстрее кровь будет циркулировать по телу, и как следствие яд оперативнее проникнет в сердце. А потом ты станешь одним из тех красавчиков, коих я недавно имел счастье порубить в фарш Вам в качестве мастер-класса. Знаешь, гэгэ, если ты так хотел устроить со мной тренировочный спарринг, то мы бы могли обойтись и без столь радикальных дизайнерских решений.»       Цзинъи встрепенулся: - «Что значит: «стану одним из тех красавчиков»?! То есть, я обернусь ходячим мертвецом?!»       Вей Усянь ободряюще кивнул: - «Как складно и быстро ты соображаешь, гэгэ! Хвалю. Да, ты все правильно понял. И ты, и ты, и ты.» - он принялся пальцем указывать на каждого отравившегося юношу. – «И ты, и ты, и ты. Вы все обернетесь ходячими трупами, от которых несет на всю округу невероятной гнилью. Но знаете, есть плюсы даже здесь. Вам не нужно переживать о том, как же проявить себя в обществе, о вашем обучении искусству клинка, ибо вашей единственной прерогативой будет скакать то там, то сям и пугать прохожих, а также истончать невероятный смрад!»       Вот тут адепты по-настоящему испугались. Ноги отравившихся так и вросли в пол бесчувственными, негнущимися деревяшками.       Цзинъи воскликнул: - «И чему ты так радуешься?!» - «Без подобных передряг не будет, что вспомнить в старости.»       Сычжуй округлил свои глаза и встрепенувшимся совенком заметался перед ним: - «Учитель Мо, что нам теперь делать?!»       Вей Усянь утомленно прикрыл глаза и принадул губы в картинных размышлениях, а после возвел свои усталые очи к безучастному серому небу в поисках ответа на незаданные вопросы. Он постучал пальцем по подбородку и заключил: - «Как я уже говорил: слушаться меня, сидеть тихо-мирно и не трепать мои нервы. Соблюдайте все три правила и будет Вам счастье. Гусу Ланьчики мои, для Вас это не должно быть проблемой, да? Запомнить три несчастных правила.»       Все юноши уподобились Сычжую и большими, наивными глазами принялись жалобно смотреть на него, моля об исцелении и спасении. Вей Усянь вернул свой взгляд с неба на них и тяжко вздохнул: - «Эх, бедолаги. Ладно. Пойдемте, что-ли. Итак. Те, кто не попал под действие яда – несите своих товарищей. Уже знаете, зачем и почему. А я буду Вас вести. Нам нужно найти спокойное пристанище.»       Цзинь Лин фыркнул: - «Ты думаешь, в этом городишке есть то самое спокойное пристанище? Не смеши меня. Здесь на каждом шаге поджидает опасность. Эти курмыши не только ордена заклинателей обходят стороной, но явно и Пантеон Божеств! Какое Убожество. По всей видимости, это место настолько прогнило, что даже Его Превосходительство счел ниже собственного достоинства ступать на эти земли. Лучше уж на улице останемся – пространства больше.»       Вей Усянь холодно взглянул на него из-за плеча и припечатал: - «Я уже говорил Вам: не нравится, что я планирую делать, - идите своей дорогой. Хочешь оставаться на улице – оставайся. Я не держу. Но эти юноши нуждаются в моей помощи, поэтому они пойдут туда, куда я сказал. Чтобы изготовить антидот, мне нужно пристанище. И да: кто ты такой, чтобы знать о мотивах Божеств? Ты – смертный ребенок, коему неведомы планы Небесных столпов. В таком случае, с чего вдруг вознамерился делать выводы? Между прочим город «И» находится под покровительством Сюань Су, так как является напрямую его профильным городом. Предвидя твой вопрос: вполне возможно, что его дворец расследует причину «сгущения туч над светлыми коньками и красными фонарями». В любом случае, это не твоя прерогатива. Не забивай себе голову чужими заботами.»       Цзинь Лин тотчас стыдливо прикусил язык и замолчал. Вей Усянь хмыкнул: - «Отлично. А теперь стучитесь во все двери. Конечно, мы могли бы попытать счастье и найти святилище Его Превосходительства Сюань Су, но думаю, зная характер и предпочтения Божества, храмы мы найдем либо у центральных улиц – что невероятно далеко от нас; либо на самой окраине – что так же далеко от нас. Поэтому единственным для нас выходом станут местные дома. Стучитесь.»       Цзинь Лин и Яньли бодро разделились и принялись колотить по дверям. Под тяжелым кулаком Цзинь Лина одна дверь не выдержала и широко раскрылась. Он довольно воскликнул: - «Тут есть свободный дом!»       Вей Усянь отрезал: - «Кто тебе сказал, что нужен пустой дом, идиот. По-твоему, я ношу необходимые мне вещи в нужной кондиции в своем мешочке цянькунь? Нам нужен жилой дом. И да, прекрати тарабанить в двери. Где твои манеры, мальчишка! Думаешь, если бы там кто-то жил, то с подобной вежливостью тебе кто-нибудь открыл?» Цзинь Лин раздраженно пробурчал что-то нечленораздельное и потопал к следующему дому. А Яньли быстро прикусила язык, ибо она только что собиралась предложить отцу то же самое. Посему, про себя порадовавшись, что Цзинь Лин ее опередил и спас от отцовского разочарования, Яньли поскакала дальше.       С каждой новой неудачей «парочка» начинала терять терпение. Несмотря на предупреждение о соблюдении манер, они все чаще и чаще начинали стучать всё напористее и напористее. А Сычжуй, напротив, продолжал сохранять спокойствие и учтивость. Подходя к новому порогу, он мирно и легонько стучал и спрашивал: «Есть ли кто дома?»       На одном из таких порогов ему всё же улыбнулась удача и пропитанная влагой, полусгнившая деревянная дверь приоткрылась. Из холодного мрака помещения послышался скрипучий женский голос: - «Кто пожаловал в столь поздний час?»       Сычжуй просиял. Он резво обернулся, ища глазами Вей Усяня: - «Здесь кто-то есть!»       Вей Усянь тотчас, в мгновение ока оказался подле него. Сычжуй ошеломленно охнул, ибо даже мазок или всполох его перемещения заметить не успел. Вей Усянь учтиво улыбнулся и сладким, низким голосом протянул, словно заядлый дамский угодник: - «Госпожа, добрый вечер. Простите за столь поздний визит, но мне и моим детям нужна помощь. Боюсь, мы в невероятно затруднительном положении. Нам нужен кров, а кроме Вас в городе никого нет. Будьте столь любезны, примите нас ненадолго у себя в лавке.» Женщина проскрипела: - «Моя лавка – не приют для уставших путников.»       Вей Усянь понимающе склонил голову: - «Каюсь, госпожа. Я все понимаю, но все же нам, правда, некуда пойти.»       Возникла хрупкая и непродолжительная тишина, по окончании которой дверь, жалобно взвизгнув, раскрылась настежь, впуская ледяной воздух с улицы в не менее заледенелый дом.       Лицо Цзинь Лина пораженно вытянулось. Он шепнул: - «Неужели она согласна пропустить Нас?»       Вей Усянь обернулся к нему из-за плеча с жуткой улыбкой и пропел: - «Конечно, хочет, ибо я просунул ногу между дверью и косяком. А даже если бы она и успела захлопнуть свою жалкую "калитку", то я бы просто выбил ее.»       Вей Усянь галантно поклонился и отдал команду адептам следовать за ним. Юноши покорно внесли своих товарищей и примостились сами. Уже устроившись по укромным уголкам, они позволили себе оглядеться.       Это местечко было воистину под стать атмосфере городка. К потолку за головы, уши, шеи или волосы было подвешено несусветное количество бумажных кукол с человеческий рост и размер. Каждая была по-своему уникальна и прекрасна. Поражала проработанностью деталей и не давала усомниться в мастерстве изготовившего его рукодельника.       Были силачи Преисподней, красавицы-служанки и милые детки. Их лица были донельзя реалистичны, что вкупе с накаленной обстановкой за дверью и странной хозяйкой лавки закрадывался предательский червячок сомнений, который заставлял задуматься о том, что куклы вышли уж больно реалистичны. К тому же, в воздухе явно витал терпкий запах гнили человеческого тела…       Никогда не видавшие подобной утвари юноши пусть с опаской и дрожащими ногами, но всё же с преобладавшими искренними любопытством и восторгом глазели на каждую из них, любуясь.       Вей Усянь пренебрежительно скривился. Будучи чел…демоном довольно брезгливым – ладно, очень и очень брезгливым – подобные условия заставляли его ненавидеть все и вся больше, чем обычно. Ему хотелось сделать на выбор несколько вещей. Первое. Либо заставить этих мерзких детей сделать хоть что-то полезное, а именно, убраться и порадовать своего учителя и отблагодарить за потерянные нервные клетки. Второе. Либо убраться отсюда как можно дальше. Всегда ведь существовала возможность просто вывернуть город наизнанку с помощью лисьих чар, верно? Сюэ Ян сам придет и все расскажет, а ему не нужно будет и пальцем шевелить.       Второй вариант развития событий был донельзя привлекателен. Он уже было подумал смотать удочки, но его планы расстроил выросший перед ним Сычжуй, что буквально горел жаждой деятельности. - «Учитель Мо!»       Не разделяя его энтузиазма, Вей Усянь в отвращении скривился. Будто бы увидел перед собой огромную и мерзкую многоножку. Он пробрюзжал: - «Ребенок…как тебя там?»       Ничуть не растерявшись, Сычжуй покорно ответил: - «Меня зовут Лань Сычжуй.»       Вей Усянь махнул рукой: - «Да не важно. Кхм. Итак.» - на самом деле он помнил, как зовут мальчика, но отчего-то ему захотелось таким образом отвадить чужой интерес от себя. – «Чего надо?» Из наивных молодых глаз ни на секунду не исчезал взволнованный блеск, жаждущий знаний. Сычжуй пропел: - «Я могу Вам чем-то помочь?»       Вей Усянь цокнул и медленно протянул, словно в голове раздумывал над планом побег…тактичного отступления: - «Помочь…да-да, ты точно можешь помочь…Сейчас чем-нибудь тебя займем…М. Погоди пока немного.» - «Так точно!» - «Вот и славно…»       Со стороны двери скрипнула половица. Вей Усянь и Сычжуй мгновенно обернулись на звук. То была та странная женщина, что с горем пополам впустила их внутрь.       Хозяйкой лавки при детальном рассмотрении оказалась древняя старушка, касательно которой создавалось ощущение, будто один лишний чих на нее – и та обратится в кучку такой же пыли, что красовалась абсолютно в каждом углу помещения. Вей Усянь понимал, что молодняку лучше не напрягать зрение лишний раз, ибо отравление – это вам не шутки, поэтому со всей доступной вежливостью полюбопытствовал, но тем не менее, не смог убрать нотку присущего ему лисьего ехидства: - «Госпожа, в городе и в вашем доме столь темно и промозгло... Неужто суровая непогода не замучила низкими температурами Ваши хрупкие суставы, а темнота не тронула чувствительных глаз? Отчего ж не зажжете очаг и свечи?»       Старушка вонзила в него пусто-осуждающий взгляд и проскрипела: - «Чихать я хотела на вашу погоду. А свечи… Коль так надо – зажгите сами. Все необходимое на столе.»       Вей Усянь ехидно скривился, а в мыслях пронеслось: «Да что ты, чихать она на нас хотела. Вот если мы щас чихнем, то ты в труху обратишься, карга старая…» - а после оформилась колкость, с которой он в сердцах душевно так хохотнул. – «А дамочка-то под стать Лань Циженю – не иначе. Такая же скрипучая, противная и древняя. Ах, женщина его мечты. То-то до сих пор одинок! Ждет прекрасную барышню из Изумрудного Городка! Ха-ха!»       А вслух он лишь лениво произнес: - «Веньлин, зажги свечу.»       Она утомленно закатила глаза и отрывисто махнула рукой, словно отгоняла назойливую муху. Тотчас вспыхнуло несколько свечей, что озарили своим мягким светом пространство не очень уж презентабельной комнатушки. Теперь свисающая с потолочных балок паутина выглядывала более явно, а каждую пылинку становилось возможно рассмотреть невооруженным глазом.       Цзинъи, несмотря на свою вялость от отравления, нашел в себе силы скривиться и сипло гаркнуть: - «Ну и грязища!» - он замялся, а после не удержался и оглушительно громко чихнул. Товарищи услужливо пожелали ему здоровья, а Вей Усянь не упустил случая вставить шпильку. - «Ты немного промахнулся. Поди в ту комнату и так же чихни. Избавишься от лишнего антиквариата на этом квадратном метре.»       Сычжуй пораженно округлил глаза и обвиняюще воскликнул: - «Учитель Мо!»       Вей Усянь скривился, будто от лимона или головной боли: - «Ай-я, какой же ты приставучий, Цзыгуан**. Кто из нас учитель: ты или я? Хватит меня попрекать.»       Сычжуй обиженно буркнул: - «Я Сычжуй, а не Цзыгуан.»       Вей Усянь равнодушно отозвался: - «Да, точно, Сычжуй.» - После он резво повертел головой и хлопнул в ладоши: - «Итак. Дети мои. Вижу, Вы совсем плохи. Пора бы мне немного пошуршать.» - он указал пальцем на Яньли. – «Так как Вы все – глупцы, каких свет ни видывал, а моя девочка самая лучшая и светоч этого грешного среднего мира, то я дарую ей должность старшей после меня. Вы будете покорными хорошими мальчиками, что внимают ее словам.»       Цзинъи, услышавший, что ему придется повиноваться приказам Чжихао в отсутствие Вей Усяня, подавился пыльным воздухом и взвился: - «Что?! Это еще почему она за старшую?! Только потому, что она – твоя ученица?!»       Вей Усянь скрестил руки на груди и бодро пропел: - «Именно. Я назначаю ее старшей, потому что она – моя ученица, но не из коррупционных соображений. Я назначаю ее главенствующей над Вами, ибо уверен в ее знаниях на все сто, поскольку самолично вкладывал всё, чем владею, в эту прелестную головушку. А насчет Вас я не уверен. Вы – не огранённая порода. Кто знает, может, среди Вас есть скрытые в глубоких залежах драгоценности, коим просто стоит принять должный вид. А может, Вы – лишь полые куски бесполезного, ни на что не годного шлака. Я не обучал Вас, потому не могу сказать наверняка, что Вы сможете справиться должным образом… Я ответил на твой вопрос?»       Услышав его речь, глазки Яньли засияли, а на лицо скользнула счастливая, широкая улыбка. Поняв, что возможно проявляет излишние эмоции, постаралась поуспокоиться и принять серьезное выражение. На подобные потуги Вей Усянь тихонько фыркнул.       Цзинъи обиженным воробьем нахохлился и притих. Остальные, услышав, что кто-то из них может оказаться тем самым «бесполезным шлаком», несколько воспряли бунтарским духом, желая доказать обратное.       Вей Усянь удовлетворенно хмыкнул. - «Если больше возражений нет, то я начинаю новый урок и даю возможность тем самым «не ограненным драгоценностям» проявить себя. Кто желает помочь мне в приготовлении антидота?» - «Я!» - хором отрапортовали юноши, а ввысь взлетело множество рук, каждая из которых, видя на какую высоту поднялся соперник, желала быть ещё выше, дабы учитель смог заметить именно их. - «Я хочу!» - воскликнул стоявший подле Вей Усяня Сычжуй.       Вей Усянь отмахнулся: - «Я знаю, что ты хочешь. Ты идешь априори. Я тебя даже не рассматривал в качестве кандидатуры в импровизированном соревновании.» Сычжуй оторопело застопорился, а после засиял от гордости, словно начищенный медяк. «Ты идешь априори». Грудь стало распирать от чувства радости и воодушевления. Учитель сразу собирался взять его!!       Вей Усянь цокнул и принялся постукивать пальцем по губе, попутно бормоча: - «Ты или не ты? Ты или ты? А может быть, ты?»       Даже валяющийся почти в отключке Цзинъи не остался в стороне от импровизированных соревнований и вытянул вперед руку, при этом голосом больного и умирающего старика сипя отчаянное «Я».       Цзинь Лин, до этого момента стоявший в стороне и чуть покусывающий губу, смело и дерзко вышел вперед, вставая прямо перед Вей Усянем и упирая руки в боки – совсем как Цзян Чен.       Он нахально скривил губы: - «Я помогу тебе.»       Весь его вид таки и излучал самоуверенность – что было совершенно напускным, ибо внутри тот чрезвычайно волновался. Много кто желал показать свои умения и урвать возможность обучения у незаурядного, чрезвычайно уникального и талантливого мастера меча. Он не вскинул руку вместе со всеми, хотя очень хотел выкрикнуть свое «Я» громче всех и вытянуть руку быстрее всех, дабы Вей Усянь его заметил. Гордость не позволила ему. Раньше ведь он презирал этого человека всеми фибрами души и считал противнее самого страшного насекомого под подошвой его дорогих сапог. А теперь драться за его наставничество и внимание? Увольте! И что вообще за шутка судьбы!       Вей Усянь насквозь видел все его мысли и чувства. Кому, как не ему, знать и видеть лучше. Для него было куда проще, чем для других, понимать этого несносного, заносчивого мальчишку, ибо тот был так похож на своего старшего дядю…       Он решил, что выберет его, но не был бы Вей Усянем, если бы не решил повыкобениваться. Спонтанное желание вставить шпильку, дабы поддеть бедного юнца, не пожелало его оставить, посему Вей Усянь задумчиво и глумливо протянул: - «Ты? Ну не знаю…» - внутри у Цзинь Лина все свернулось. Безучастная и даже снисходительная к этим играм за место под взором ее шифу Яньли обратила свой чуть взволнованный взгляд на юношу, закусив губу. Пусть ее это не интересовало, но она непременно хотела, чтобы в этих «схватках» победителем вышел он. Поэтому Яньли была готова в случае чего подстраховать Цзинь Лина и намекнуть отцу о смене решения.       Вей Усянь призадумался, склонив по-птичьи голову, а после шкодливо ухмыльнулся, объявив: - «Решил. Будешь моим помощником, если назовешь меня дядей.»       Цзинь Лин оторопело заморгал глазами, а после того, как до него дошел смысл сказанного, взвился: - «Какой ещё дядя?! Ты мне не дядя!»       Вей Усянь картинно выгнул брови: - «Как это не дядя?! Цзинь Лин, Цзинь Лин. Я ведь прихожусь сыном твоему дедушке, родным братом твоему отцу и младшему дяде. Согласно всеизвестным законам мира и генеалогических древ, я с честью ношу должность твоего дяди! А ты к слову, проявляешь небывалое неуважение ко мне! Обращаешься на «ты» в столь приказном тоне, будто я уличная шавка, не стоящая твоего внимания…Это так грубо…» Цзинь Лин скривился, будто от лимона: - «Вот еще! Я согласен обращаться к тебе на Вы и называть учителем, но никак не дядей!»       Вей Усянь тяжко вздохнул, словно случилось что-то трагичное и неизбежное, а после быстро отвернулся: - «Ну и ладненько. Учитель тоже сойдет.» - он хлопнул в ладоши. – «А теперь: Сычжуй, Цзинь Лин – за мной, Веньлин – сторожи мальчишек и следи, чтобы те соблюдали «постельный режим». Думаю, мне не стоит напоминать последствия излишней активности, верно?»       Цзинъи, уловив камень в свой огород вместе с красноречиво сказанным «верно», тяжело и устало пробурчал что-то нечленораздельное из угла комнаты. На это непонятно выраженное «понял» он получил легкий пинок от Яньли.       Остальные юноши, услышав, что в качестве помощника выбрали не их, печально понурились, словно подсолнухи на закате дня. Но в сердцах твердо укрепились в желании еще успеть показать себя и заработать баллы за время их пребывания в этом городишке.

***

- «Итак. Урок-хрен-знает-какой. Первое и самое важное. Сычжую, наверное, будет привычнее это соблюдать, как минимум, из-за правил Ордена. Ну, а тебе Цзинь Лин придется выработать эту привычку самому.» - «Учитель Мо, что вы имеете в виду? Что самое важное?» - Сычжуй продолжал активно засыпать Вей Усяня вопросами, пытаясь выудить из него как можно больше полезного и нового. Кладезь, а не ученик для любого преподавателя, но, к сожалению, не для Вей Усяня. Все, что выходит за пределы необходимого – для него – морока. Но тем не менее, он спокойно разъяснил: - «Первое и самое важное – научитесь соблюдать чистоту всегда и везде. Это необходимая привычка и главенствующая в вашей жизни прерогатива. Не суть, где вы находитесь. Дома отдыхаете, на задании, просто путешествуете. Разъясняю причину: как минимум, это залог вашего здоровья. Как максимум, сохранность ваших инструментов в должном качестве; сведение вероятности загрязнения приспособлений к нулю, а значит, сохранение их необходимых свойств. Собственно, это следствие из первого пункта. Если Вы не следите как должно за вашим оружием, то оно может подвести вас в самый опасный момент. К примеру, талисман не сработает или меч будет недостаточно остер. Плавно подводя к теме нашего занятия, делаю уклон на: когда готовишь антидот или собираешься оказать кому-либо первую медицинскую помощь, важна стерильность и структура. При неисполнении правил в антидоте могут замешаться механические или прочие примеси, что могут повлиять на действие противоядия. Как следствие, очень вероятен летальный исход. Ну, а медицинская помощь – это ясно как белый день. Чистота чуть ли не синоним к врачеванию. Так что, резюме: хотите увеличить собственные шансы на выживание в шакальных условиях, подобно нашим, соблюдайте в первую очередь чистоту в: рабочем месте, голове, по возможности в теле, еде и инструментах. Все ясно?» - «Ясно.» - хором ответили юноши. Вей Усянь размял плечи: - «Вот и хорошо. А теперь, за работу.» Цзинь Лин выгнул бровь: - «Какую еще работу?» Вей Усянь обвиняюще зыркнул на него: - «Я для кого сейчас распинался? Пораскинь мозгами и сам пойми, какую работу я имею в виду.» Сычжуй с секунду поколебался, осматривая пространство, а после просиял и предположил: - «Учитель Мо, здесь такая вонь и грязь... А мы собрались готовить антидот для наших товарищей. Значит, чтобы избежать негативных последствий, нам нужно убрать эту кухоньку?» Вей Усянь лениво бросил: - «Ага. Плюс балл, Сычжуй. А теперь, шуршите. И поживее. Один только Цзинъи скоро уже загнется.»       Цзинь Лин хотел было вякнуть что-то с возмущенными нотками, но прикусил язык, ибо смерти товарища по несчастью и собственной неудачи ему не хотелось. К тому же, надо было исправлять положение, поскольку его соперник-Сычжуй уже имел два балла, а он всего один. Непорядок.       Посему он бодро устремился в сторону раковинки, от который исходил ужасный смрад. Его всего покорежило от этой пронизывающей душу вони, но твердо уверенный в стремлении обойти противников и желании показать этому Мо Сюаньюю свою храбрость и стойкость к грязи, Цзинь Лин собрал все силы и волю в кулак и открыл ящик, откуда исходили мерзостные зловония. И чуть не упал.       В ящике под раковиной в прогнившей насквозь бамбуковой коробке лежала почти полностью разложившаяся курица. Сквозь гнилую плоть показывали свои белые головы черви, праздновали и пировали жирные мухи. Да уж, столь чудный «аромат», пропитавший уютное домишко, определенно принадлежал бедной курице.       Желудок свело судорогой, а горло сдавило рвотным позывом. Стоящего поодаль Сычжуя чуть не снесло отвратительным куриным шлейфом. Одному Вей Усяню было замечательно. А все почему? Да потому что он – хитрый лис. Встал возле единственного окна в комнате, приоткрыл форточку и буквально высунул туда свой жуликоватый нос. Однако стойкости Цзинь Лину было не занимать. Вижу цель – не вижу препятствий. Именно поэтому он быстро, дабы не дать своему организму сообразить, что именно произошло, подхватил коробку и побежал в сторону выхода.       Сычжуй кашлянул и мысленно посочувствовал товарищу, в душе эгоистично радуясь, что столь печальная участь «погребальщика» бедной усопшей птички досталась не ему. Посему, дабы ослабить ношу друга, он закатал рукава и принялся натирать до блеска раковину.       Вернувшийся из тяжелого путешествия Цзинь Лин был донельзя бледен, даже зелен, но все же горд собой. Увидя, что Сычжуй увлеченно пидорит кухню, он вспыхнул воинственным духом. Посему, не желая терять и секунды, также закатал рукава и принялся тереть старательнее ничего не подозревающего о существовании их соревнования Сычжуя.       А довольный тем, что сбагрил всю грязную работу на ничего не ведающих детей, Вей Усянь преспокойно думал над алгоритмом действий и возможностью уложиться во временной график. По его расчетам, Цзинъи и остальным, конечно, смерть не грозила, но побеспокоиться и поторопиться все же стоило.       Полные энтузиазма юноши в момент закончили с уборкой. Вей Усянь даже поотлынивать от работы не успел. В награду он присудил им по целых два балла в качестве мотивации. Конечно, Сычжуй и Цзинь Лин были невероятно горды собой и наполнились новым притоком желания выполнить просьбы учителя, но они даже не догадывались о том, что хитрый ленивый лис нагло использует их как бесплатную рабочую силу. Эксплуататор.       Вей Усянь соизволил отклеиться от окна и прошествовал к уже любезно затопленному ребятами кухонному очагу. Он состряпал загадочную мину и принялся шариться по баночкам и мешочкам, что мирно ютились в навесных шкафчиках. - «Учитель Мо, могу я спросить, как Вы собираетесь изготавливать антидот? Ребятам совсем плохо… Неужели среди запасов той женщины найдется для них что-то полезное?» - поинтересовался вовлеченный в процесс Сычжуй, а Цзинь Лин, пусть не озвучил этот вопрос, но был того же мнения, поэтому быстро навострил уши.       Вей Усянь с умным видом начал объяснять, попутно помешивая с космической скоростью образовывающуюся ядерную смесь в котле. - «Так как концентрация порошка была не столь велика, то есть возможность спасти их посредством народной мудрости. Есть предположения, как я понял о показателе концентрации порошка?» Сычжуй замялся с ответом, зато Цзинь Лин, фыркнув, лаконично высказался: - «Если бы там был концентрат, они ещё до твое…вашего ухода в туман окочурились и нам была бы новая работенка. А так как они еще успели постоять там, поорать, порезвиться и дойти досюда, при этом не показывают признаков слишком быстрой смены сущности, то вроде не все так плохо.» - «Верно. Плюс балл.»       Цзинь Лин напыщенным павлином распушил хвост, сдерживая рвущуюся наружу улыбку. Вей Усянь кашлянул и продолжил: - «Вы, заклинатели, часто недооцениваете народную мудрость. У них нет знаний и возможностей использовать достойные препараты, нейтрализующие яды, поэтому они ищут множество способов для поиска альтернатив и бюджетной самопомощи. К примеру, как в нашем случае, смертный может отравиться трупным ядом. Что ему делать? Заклинатели живут далеко, к тому же, не факт, что снизойдут до помощи бедному нищему, если даже до них дойдут. Как быть? Ответ прост: клейкий рис, что найдется на кухне любой хозяйки. На удивление злаковые оказались весьма действенным средством в борьбе с ядом мертвецов. При открытой ране готовый рис наносят сверху до прекращения зуда и прочих симптомов. При внутреннем заражении – соответственно, прием внутрь.»       Сычжуй понимающе кивнул: - «Поэтому Вы варите кашу?» - «Верно. Но, что хочу отметить, если бы всё было достаточно серьёзно, то каша ни в коем случае не помогла бы. Она даже не сможет замедлить преображение, что уж говорить о полном исцелении.»       Цзинь Лин подозрительно нахмурился и чуть повел носом, принюхиваясь, а после с нотками сомнений в голосе полюбопытствовал: - «Учитель…» — это непривычное для себя обращение было буквально выплюнуто и, казалось, что будь воля Цзинь Лина, то он непременно отплевался бы. – «По виду что-то не особо похоже на нормальную кашу…»       Вей Усянь злобно зыркнул на него, не отворачивая головы от котла, и с холодной властностью процедил: - «Что ты имеешь в виду? Не делай поспешных выводов. Это раз. А во-вторых, кто сказал, что лекарство должно быть красивым?»       Цзинь Лин покорно замолчал, но на его лице так и красовалось: «Это ведь должна быть обычная рисовая каша, а не какой-то препарат. Ей положено быть вкусной.»       Прошло всего ничего и каша была готова. В противовес критичным словам Цзинь Лина она выглядела вполне сносно, даже аппетитно, хоть и имела красноватый цвет. От нее исходил приятный аромат и тепло домашней кухни.       Пусть он и критиковал стряпню Вей Усяня на стадии готовки, но почему-то Цзинь Лину вдруг захотелось отведать этой каши, ибо некое знакомое чувство возгорелось в его груди. От исходящего жара стало уютно и спокойно. Словно он уже ощущал это от чьей-то готовки когда-то. Только вот…где? Вспомнить этого Цзинь Лин уже не мог.       Он тряхнул головой, сбрасывая наваждение, когда Вей Усянь принялся накладывать большой плошкой порции в добротные пиалы. Сычжуй принялся суетиться рядом, помогая любыми способами: то подать, то придержать.       А Цзинь Лин остался стоять и наблюдать. Весь запал куда-то исчез, оставляя в грудине разомлевшую смесь чувств. Захотелось спать. Но поотлынивать от своих обязанностей ему не дали. Вей Усянь впихнул ему горячую тарелку с грубым и отрывистым: - «На, отнеси это Цзинъи.»       Благодаря отчужденности от происходящего вокруг, он не стал спорить и покорно зашагал в другую комнату, после мягко лавируя меж висящих кукол.       Сычжуй тем временем спросил, подавая очередную тарелку: - «Учитель Мо, а почему Вы вдруг вне очереди передали порцию Цзинъи?»       Вей Усянь безучастно отозвался: - «Просто из всех отравившихся он имел счастье стать самым тупым. Поясняю: остальные преспокойно стояли и не двигались – конечно, это можно объяснить чувством страха и паники, но положение дел это не меняет. А Цзинъи как последний идиот топал своей ногой, дергал башкой - в общем, совершал всевозможные телодвижения; собачился с Веньлин, да так, что всем мертвецам в радиусе десяти ли наверняка было слышно. Короче говоря, делал все, чтобы яд проник в сердце как можно быстрее.       Подводя итог, ему сейчас хуже всех остальных. Они могут и обождать несколько минут, он – нет.»       Сычжуй понимающе выдохнул «А» и подал новую пиалу.

***

      Цзинъи был совсем плох. Если и до этого его внешний вид был не слишком радужный, то сейчас все донельзя усугубилось. Взгляд был мутный и вялый. Кожа бледна, даже сера, словно дешевая бумага. Губы потрескались и потеряли все жизненные краски, оставив лишь мертвенно-синий оттенок. Дышал тяжело и часто, словно после долгой пробежки. Руки и ноги крупно дрожали, периодично содрогаясь в конвульсиях. Он всем телом привалился к ледяной стене, но его, казалось, сей факт ничуть не беспокоил, ибо продолжал так сидеть уже довольно долгое время. Его переживающие здоровые товарищи встревоженно переглядывались. Один из адептов Гусу Лань обхватил ладони Цзинъи, проверяя на температуру, и обеспокоенно нахмурился, а глаза его забегали. Юноши боязливо шепнули: - «Ну что?» - «Ледяные…» - он вытянул руку вперед и легонько прислонил тыльной стороной ладони ко лбу. Тот был горяч, словно раскаленная до красна печь. Адепт выдохнул: «О, Небеса…Да его лихорадит... Цзинъи, Цзинъи, ты нас слышишь?..» - «Мгм…» - согласно и вяло промычал Цзинъи. Создавалось ощущение, что даже этот невинный выдох причинил ему некое количество боли.       Стоявшая над ним Яньли обеспокоенно поджала губы. На ее лице ясно отображалась некая внутренняя борьба, будто девушка колебалась в принятии неизвестного остальным решения.       Секунда – и на пороге вырос Цзинь Лин, что соколиными глазами вмиг отыскал страдальца. Он порывом ветра оказался рядом, а его сонный вид быстро смылся, уступив холодному волнению и зарождающейся панике – что ни говори, а юношей он был довольно эмпатичным. - «Ему совсем плохо?»       Адепты Гусу Лань обернулись и печально выдохнули: - «Цзинъи с каждой секундой всё хуже и хуже…Остальным ребятам вполне сносно. Они сами сидят и выглядят довольно здоровыми. А Цзинъи…» - «Он же не умрет, да?..» - просипел один из адептов. На сие предположение взвился его товарищ, что тихо гаркнул: - «Да как ты смеешь говорить такое! С нами учитель, он нам поможет. С Цзинъи всё будет хорошо. Не бреши тут!» - «Молодой господин Цзинь, лекарство уже готово?..» - после этого вопроса взгляды толпы переместились на треснувшее лицо Цзинь Лина.       Тот словно очнулся и порывисто сел, протягивая чашку с истончающей тепло кашей. Он прошептал: - «Учитель просил передать это.»       Яньли обратила внимание на антидот и сосредоточенно кивнула. - «Прекрасно. Стоит в таком случае не мешкать. А-Лин, помоги мне.»       Она жестом велела адептам Гусу Лань расступиться, а сама забрала пиалу из рук Цзинь Лина, взглядом показав, чтобы тот приподнял должным образом Цзинъи. Цзинь Лин понятливо подобрался и отнял пылающего в лихорадке Цзинъи от студеной стены, прислоняя того к своей груди и придавая сидячее положение. Яньли подсела чуть ли не вплотную к пострадавшему и аккуратно нагнулась. Чутким, заботливым голосом прошептала: - А-Цзин, эй, ты меня слышишь? Давай. Открой рот, тебе надо поесть, чтобы вылечиться.» - «Мгм…» - юноша приоткрыл свинцовые веки и мутным, ничего не понимающим взглядом уставился на нее.       Яньли набрала полную ложку каши и подула на нее, снижая температуру, а после поднесла к синеватым губам. Цзинъи сипло кашлянул, хмурясь, но всё же нашел в себе силы открыть рот, пропуская ложку, и через силу начать жевать. Первые несколько порций прошли спокойно, но по мере поступления противоядия       Цзинъи сильнее хмурился. Под конец он и вовсе закашлялся, хрипло пробрюзжав: - «О, Небеса, что за отвратительное нечто!.. Что я сотворил в своей жизни, чтобы Вы мне это сунули?.. Какая гадость…»       Кто-то холодно цокнул: - «Если у тебя есть силы, чтобы поливать грязью мои благие порывы и старания, то значит, все не так плохо.»       Адепты обернулись и увидели вплывающего в комнату Вей Усяня, а за ним – семенящего Сычжуя с подносом, что был полностью уставлен чашками, истончающими белесый тонкий пар.       Вей Усянь коротко дернул головой в сторону пыльного стола, этим жестом велев Сычжую поставить поднос именно туда. Конечно, по-хорошему было бы как следует отмыть этот стол от красовавшегося слоя пыли, но не было времени на уборку, к сожалению. Поэтому приходилось довольствоваться тем, что имели. Радовало, что посуда стояла на подносе.       Вей Усянь протянул: - «Каждый отравившийся берет по чашке и сидит жует. Услышу хоть какое-то недовольное бурчание – будут предприняты санкции. Какие – я еще не решил. Вперед.» Пострадавшие хотели было подорваться за своими порциями, но их осадили целые товарищи, что поспешили принести им противоядие за них.       Вскоре помещение наполнилось стуком палочек о тарелки. Вей Усянь отряхнул руки и вместе с не находящим себе место от переживаний Сычжуем поспешил проверить состояние Цзинъи.       Каша Вей Усяня пусть и была отвратительна на вкус – как утверждал Цзинъи, но всё же имела чудотворное действие. Бледность лица постепенно исчезала, нефритовые ланиты розовели, приобретая здоровый оттенок. С губ спадала мертвая синева, уступая место сначала бледности, лишь после переходя в чувственный красный тон. Синяки бесследно испарились, руки и ноги прекратили отбивать дробь по полому деревянному покрытию. Дыхание успокоилось, а в голос вернулись прежние недовольные нотки.       Адепты Гусу Лань восторженно и благодарно обернулись к нему и выдохнули: - «Учитель! Ваша каша – чудо! В чем ее секрет? Неужели в ней сокрыто некое невероятное свойство?!» - «Верно. И это свойство – моя стряпня.»       Цзинь Лин на это недоверчиво фыркнул, на что получил обвиняющий тычок локтем под ребра от Яньли.       Вей Усянь присел перед Цзинъи и властно поддел двумя пальцами его подбородок, после вертя чужое лицо в разные стороны. Он удовлетворенно хмыкнул и отступил: - «И в самом деле, целый теперь. Надеюсь, что впредь ты будешь вести себя куда более осмотрительно.»       Цзинъи покорно кивнул: - «Буду, учитель.» - «Супер. Тогда, остальные доедайте, после продолжим.»       Цзинь Лин скрестил руки на груди, невольно кося глаза на несколько лишних порций, что остались на подносе. Яньли безусловно это заметила и бодро, с напускной наивностью спросила: - «Шифу, на подносе осталось несколько порций, можно их съесть? А то Цзинь Лин скоро взглядом в них дырку проделает!»       Лицо Цзинь Лина треснуло, а он сам потревоженным зверьком медленно обернулся к ней, смотря донельзя обвиняюще. Вей Усянь лениво махнул рукой, равнодушно бросая:       - «Да ешьте сколько влезет. Мне-то что.» - «Спасибо, шифу!»       Яньли ехидно обернулась обратно к Цзинь Лину, взмахнув волосами. Она шкодливо ухмыльнулась и игриво протянула: - «Теперь во мне будешь дырку взглядом прожигать? Что, и меня теперь хочешь съесть, м?»       Лицо Цзинь Лина в смущении вспыхнуло, а он сам отскочил от нее на несколько чжанов, высоко пискнув: - «Да ты в своем уме?! Что мелешь!»       Тут уже снова скривился подвыздоровевший Цзинъи: - «Да хватит Вы уже, а?! Слышать ваши тошнотворные заигрывания уже никаких сил нет! Сколько времени на расследовании вместе, а вы все никак не прекратите. Когда мы уже, наконец, разделимся?!» - «Тебя никто не держит!» - «Ты!»       Сычжуй поспешил усадить своего разбушевавшегося товарища обратно: - «Не стоит так активно бушевать, Цзинъи, тебе нужно поберечь себя…» Цзинъи фыркнул и грузно уселся обратно, уподобившись нахохлившемуся воробью. Но на удивление тотчас вскочил: - «Во имя Небес, какой же тут ледяной пол и стены! Как я тут до этого сидел, а?! Вся з…все отмерзло и онемело! Бр…» - он передернулся и отошел туда, где потеплее.» Яньли показала ему вслед язык и, довольно улыбаясь совершенной шалости, поскакала к столу, бодро подхватив одну из порций. Она повертела головой, ища Вей Усяня. Тот нашелся неподалеку от окна пребывающим в глубокой задумчивости. Юношей, возможно, это напугало бы и заставило посторониться, давая своему учителю отдохнуть наедине с собой, но Яньли это не насторожило. Она-то знала, что ее шифу всегда держал ухо востро и в настоящей задумчивости не находился, поэтому без зазрения совести подскочила к нему, усевшись подле на подоконник, и принялась с искренним удовольствием поедать кашу, попутно весело болтая ногами. Вей Усянь на ее появление никак не отреагировал. Увидевшие это юноши поразились ее аппетиту, ибо сами были красны, словно цветущие маки, из-за исходившей от еды остроты. Будь их воля, то они ни за что не стали бы это есть. Но так как учитель грозился наложить некие «санкции» на них, то они побоялись сказать слово против, поэтому продолжили со слезами на глазах глотать содержимое тарелок. Сычжуй после проделанной работы ужасно проголодался, посему тоже поспешил взять тарелочку. Но наслушавшись мнений товарищей, был настороже. Все же, вкус у адептов Гусу Лань довольно чуткий. И не прогадал. После первой же ложки он закашлялся, так как острота нещадно опалила ротовую полость. В голове заискрили разные мысли: «Как ребята это едят с такими спокойными лицами? Вот это поразительная стойкость!.. Странно…почему подобный острый вкус кажется мне знакомым? Словно я ел что-то похожее раньше?..»       Цзинь Лин также не удержался от пробы с таким трудом приготовленной каши. Все же, не зря же он ту курицу стоически подобрал и выкинул! А вылизанная до блеска кухонька? Сколько сил и нервов он там оставил! Совершенно точно и наверняка он заслужил порцию! Пусть и нещадно острую…       Урвав последнюю пиалу, Цзинь Лин, чуть помявшись, решил расположиться подле Вей Усяня и Яньли. Девушка приветственно помахала ему рукой, а вот мужчина остался равнодушен – тот даже не приоткрыл глаз. По правде говоря, не было нужды, ибо чужое приближение он почувствовал сразу.       Первая проба далась тяжело. Губы и язык саднило, но Цзинь Лин, чисто из упрямства как минимум, продолжал жевать. По груди растекалось тепло и образовывалось в знакомое чувство уюта, которое дарило атмосферу защищенности и комфорта внутри.       Но все же он не удержался от комментария: - «Будь каша не такой острой, она была бы более вкусной.» - «Будь ты повежливей, то промолчал бы.» - возразил отмерший Вей Усянь, что, тем не менее, так и не разомкнул смеженных век.       Цзинь Лин прикусил язык и продолжил есть молча.       Внезапно скрипнула дверь, ведущая в соседнюю комнату. Оттуда выглядывали опасная темнота и могильный холод, что заставили содрогнуться близ стоящих юношей.       Один из них шепнул: - «Что там?..»       Другой предположил: - «Скорее всего, та жуткая старуха…»       Из-за начинающихся волнений Вей Усяню пришлось прервать свой отдых и принять соответствующие меры. Нарастал ропот и гомон. Излишний шум им был определенно ни к чему. Твердая рука с чувством опустилась на полую поверхность стены, пустив по поверхности домишки дрожь. Юноши зверьками притихли.       Вей Усянь, наконец, открыл глаза и отлип от стены. Он пробурчал: - «Что ж вы такие пугливые-то…»       Мужчина нисколько не страшился царящей внутри атмосферы. Он, невзирая на исходящий изнутри холод и колющую глаза темноту, вплыл внутрь. Ожидаемо, там восседала та старушка, что разместилась за крохотным столиком и пыталась вдеть нитку в узкое игольное ушко. Стоящая подле нее лампа так и осталась не у дел, потому грустно блестела тонкими туманными отсветами во мраке.       Вей Усянь неслышно вырос рядом с женщиной и присел подле, предлагая помощь. Ту сей галантный жест не впечатлил, но тем не менее нитка и иголка протянуты были. Любопытные носы выглядывали с другой стороны порога и пытались выяснить, что такое интересное там творится, но несмотря на хорошее зрение, терпели поражение.       Буквально спустя минуту, Вей Усянь спокойно вышел, притворяя дверь. Сычжуй полюбопытствовал: - «Что там?» - «Старушка. Хозяйка лавки. Женщина. Антиквариат.»             Губы Сычжуя дрогнули в неодобрении, но он терпеливо спросил ещё раз: - «Она пыталась вдеть нитку в иголку, да? Но ведь там стоит кромешная темнота! Как же она собирается заниматься рукоделием в такую темень? Не лучше же зажечь ту лампу, что стоит у нее на столе?»       Остальные юноши согласно закивали, а Вей Усянь хмыкнул: - «Разве Вы не заметили ничего странного в ней?»       Адепты непонимающе переглянулись, а после помотали головами, пожимая плечами. Вей Усянь вздохнул и пустился в объяснения: - «Задам наводящий резонный вопрос: откуда в столь опасном, подозрительном местечке окажется живая бедная старушка?»       Юноши как один пооткрывали рты. Цзинъи пораженно выдохнул: - «Она что, призрак?!» - «Два тебе.»       Цзинъи непонимающе захлопал глазами и предположил: - «Балла?» - «Именно. Но не моих баллов, а оценку. Балда. Какой она призрак, ты призраков хоть раз видел?» - «Тогда ходячий труп?» - «Тоже нет, но уже ближе.»       Сычжуй помялся: - «Но тогда, кто же?»       Яньли не выдержала и ответила за Вей Усяня: - «Эта бабка – живой труп.»       Адепты, непонимающе мигая, уставились на нее, а Вей Усянь начал объяснять, возвращая внимание к себе: - «Верно. Как сказала Веньлин, она – живой труп. Для Вас этот термин незнаком, к сожалению, но сейчас мы это исправим. Итак. Слушаем и запоминаем. Живой труп – это полностью мертвое тело, но при этом сохраняющее жизнь. Вы, может быть, слышали ее дыхание. Так вот, это – единственное, что делает нашу мадам живой. И да, Вы что, не заметили до этого никаких странностей, пока Я не напомнил о абсурдности ее нахождения здесь?»       Юноши стыдливо клацнули челюстями и замолчали. Вей Усянь, видя всё это действо, утомленно потер виски и вздохнул. Он прислонился плечом к дверному косяку и лениво поинтересовался: - «Тогда так: я сейчас заглянул проведать нашу достопочтенную. Вы все, как я заметил, не упустили возможности сунуть свои любопытные носы. Итак, что Вы заметили?»       Цзинъи почесал затылок и, скривившись, предположил: - «Она без света пыталась вдеть иглу…»       Вей Усянь решил ковать железо, пока горячо, и продолжил развивать его мысль: - «Да. Какой вывод из этого наблюдения ты сможешь сделать?» - «У нее очень хорошее зрение…» - заметив убийственный треснувший взгляд от Вей Усяня, он замахал руками. – «Шутка!!! Эм…у нее не получалось вдеть нить…Она довольно стара, значит, при таком освещении явно затруднительно было бы спокойно выполнить задуманное…» - «А если не зацикливаться на освещении? Почему она не могла вдеть нить в иглу?» Цзинъи замялся и замолчал. Вей Усянь вздохнул и посмотрел на топчущуюся на месте Яньли. Та, словно ждала этого взгляда, и, получив «зеленый свет», бодро кивнула и отрапортовала: - «Она не могла вдеть нить, потому что старуха – труп. Соответственно, мышцы закоченели и не могут выполнить настолько сложное действие. Плюс, пятна на ее лице не старческие, а трупные.» - «Умница.»       Яньли заулыбалась и горделиво воззрилась на Цзинъи, словно говоря: «Я тебя опередила здесь, сучонок. И что теперь, снова начнешь меня проклинать?» Цзинъи на этот безмолвный выпад закатил глаза и надулся. Вей Усянь продолжил: - «И ещё. Что Вы могли и должны были заметить: с того момента, как мы пришли, она ни разу не моргнула. Живым людям необходимо моргать, чтобы уберечь поверхность глаз от пересыхания. Понимаете?»       Когда Вей Усянь указал на отсутствие моргания у женщины, все юноши как один принялись быстро моргать, будто боялись, что глаза их вмиг иссохнут.       Вей Усянь потер подбородок, словно уцепился за наводящую мысль и предложил: - «Кто-нибудь из Вас обратил внимание на то, как она на меня посмотрела, когда Я вошёл?» Тут уже буквально выкрикнул свой ответ Цзинь Лин: - «Её зрачки не двигались. Она повернула только голову!»       Вей Усянь кивнул: - «Верно. Плюс балл. У живого человека глаза двигаются абсолютно всегда; хотите, не хотите, но они будут двигаться. Плюс, как Я уже упоминал: мышцы ее задеревенели. Она не могла двинуть ими, ибо действие излишне сложно.»       Цзинъи предложил: - «Нам стоит это записать?» - «Идея хороша, но вряд ли ты будешь пользоваться своими заметками во время ночной охоты.» - Вей Усянь отлип от косяка и, покачивая бедрами, проплыл сквозь толпу юношей, чуть задержавшись у Цзинъи, чтобы добавить: «Лучше держать это всё у себя в голове.» - в качестве завершения своих слов он щелкнул мальчишку по лбу, чем вызвал его возмущенный вскрик. Но его это абсолютно не тронуло, посему Вей Усянь продолжил свое степенное шествие неизвестно куда, всем своим видом показывая, что урок окончен.       По какой-то неведомой причине Цзинь Лин продолжил стоять, смотря на плотно закрытую дверь. Он сжал зубы и проскрежетал: - «Почему вообще подобные твари существуют?! Существование ходячих мертвецов – само по себе извращение, а тут «живой труп»! Бессмыслица!»       Вей Усянь замер и через плечо безучастно разъяснил, скрещивая за спиной руки: - «Живых мертвецов трудно вписать в естественный порядок вещей. По идее, их создают заклинатели.»       Цзинь Лин шумно втянул через зубы воздух и сжал руки в кулаки. В груди разгорелось темное пламя гнева. Он проскрежетал: - «Заклинатели?.. Зачем?..»       Вей Усянь равнодушно пожал плечами: - «Для выгоды в жизни и бою. Однажды, кто-то решил, что может создать совершенную марионетку. Так на свете и появились живые мертвецы.» - «Это точно был Вей. У. Сянь.»       Вей Усянь замер, толком не продолжив идти. На лицо набежала устрашающая тень, а нехороший взгляд скользнул в сторону Цзинь Лина. Но так как он стоял спиной к толпе юношей, то подобное проявление ужаса осталось не замеченным. Вей Усянь холодно протянул: - «Не всё зло, что творится в мире – Вей Усянь. Не все, что делает Вей Усянь – зло. Подумай об этом, прежде чем вешать на кого-то все злодеяния этого мира. В нем много душ, полных грехов и пороков. На их фоне даже Вей Усянь покажется Вам святым…» - взгляд его остекленел, а голос стал донельзя бесцветным, когда продолжил: «Когда пытаешься рассуждать о чужих добродетелях – взгляни сначала на себя. Собираешься судить кого-то, словно имеешь право, отринь личные суждения, сохраняя трезвость и хладность рассудка. Но честно говоря, никто из нас этого делать не в праве. Не нам решать: кто плох, кто хорош. «Не суди да не судим будешь». Полезная фраза, которую Вам стоит запомнить. Также уложите в своих головах, что…» Вей Усянь медленно обернулся к юношам и девушке, заставив тех вздрогнуть от исходившего от него мрака и могильного холода. В глазах стоял кристальный лед и зимняя стужа, что сковывала бегущую по твоим венам кровь. Лицо словно окаменело, обратившись гротескной маской. Он приоткрыл рот и припечатал: - «В мире нет однозначно белого и черного. У всех есть беды в жизни. Кому-то причинили несусветную боль и он начал нести ее другим. Легко судить человека через призму собственных идеалов и жизненного уклада…» - - «Судишь Вей Усяня за смерть своих родителей? За темные искусства? За убийства? Но знаешь ли ты, как было все на самом деле? Знаешь ли ты, что заставило его пойти на этот шаг? Почему вдруг первый ученик Ордена Цзян, талантливый и перспективный, прекрасный мечник встал на путь тьмы?» - Вей Усянь по-птичьи склонил голову и темно осклабился, смотря кукольными глазами прямо на Цзинь Лина. Под лучами подобного взгляда тому стало не по себе, но он не посмел сделать и шага в сторону или сказать слово против. - «Ты когда-нибудь задавался вопросом: а что ты вообще знаешь о Вей Усяне? Кем он был? Кто он вообще такой? Ты его ненавидишь из-за отобранного у тебя счастливого детства. Судишь лишь за те деяния, о которых услышал от кого-то, но не видел собственными глазами. Суд, суд, суд…Беспристрастный и суровый…Но знаешь что, Цзинь Лин? Ты так яро веришь, что члены твоей семьи, твой орден – святые, что несут лишь правду на своих плечах. Великие герои, не запятнанные грехами.» - он зло усмехнулся, и эта усмешка в своей остроте потягалась бы с самым наточенным лезвием. – «Но всегда у людей будет своя правда. Как и в этой «войне» у союза орденов была своя правда, в которую они всей душой верили; но как известно, правда – не всегда истина, ибо истина – то, что существует, реальное положение вещей. Правда – то, во что люди искренне верят, за что борются. Твои дяди, члены семьи…да и прочие заклинатели…Все они искренне считали, что идут против абсолютного зла, что избавляют мир от скверны. Но была ли то скверна, кою стоило вырезать? Смотрели ли они на истину? Не подвергли ли они эту самую истину преображениям под лучом собственных убеждений?»       Вей Усянь сощурился: - «Не зная истины, не смей судить. Ты понятия не имеешь, что было на той тропе, не знаешь как именно умер твой отец, не знаешь, что было в Безночном городе. Тебе ровным счетом ничего не известно. То, что рассказали тебе другие – это правда, а не истина. Усек?»       Цзинь Лин взвился, шагнув вперед: - «А ты знаешь, да?! Как умерли мои отец и мать?! Хочешь сказать, что знаешь, что заставило Вей Усяня шагнуть на эту тропу?! Что это значит, Мо Сюаньюй?! Тебе есть, что сказать?! Так давай, выскажись! Может, ещё окажется, что слова про исполнение ритуала замены душ верны?!»       Цзинь Лин моргнуть не успел, а на его шее сомкнулись ледяные пальцы, что чуть сдавили горло. Яньли округлила глаза и было подорвалась к нему, но была остановлена суровым взглядом отца. Остальные не посмели и пискнуть.       Ощущение ледяных оков на собственной глотке отрезвили рассудок, и Цзинь Лин прикусил язык. На него сверху смотрели стеклянные ярко-серые глаза, что словно пытались пронзить его душу насквозь своими стальными иглами. Вей Усянь холодно прошелестел, темно улыбнувшись: - «Кто знает. Я всего лишь деревенский сумасшедший. Откуда мне знать, что сподвигло столь Великую и Знаменитую личность на подобный шаг? Мне истина неведома. Разве смею Я высказывать свое ничтожное мнение?» - он опасно вплотную наклонился, заставив Цзинь Лина втянуть голову в плечи. – «Ни ты, ни Я не ведаем истины, дитя. Посему не смеем судить.» - и резко отпрянул. Потеряв «опору», Цзинь Лин оступился и чуть не упал, жадно глотая воздух. Он ошалело поднял глаза.       Вей Усянь в последний раз мазнул ледяным взглядом и отвернулся, а после вернулся туда, куда изначально шел. А именно в другой конец помещения, затерявшись между висящих кукол, словно был одной из них. Юноши отстраненно поразились его умению растворятся в пространстве, словно тот был его частью. Воистину, человек-небытие.       Цзинь Лин осознал, что руки его подрагивают, когда принялся потирать уязвленную шею. Но как оказалось, дрожали не только руки, но и губы. Все напряженно молчали. Яньли аккуратно подошла к Цзинь Лину со спины и коснулась плеча кончиками пальцев.       Девушка тихонько, нежно шепнула, стараясь оправдать: - «Не злись на шифу. Он не хотел тебя напугать или обидеть. Просто…он не любит, когда обвиняют кого-то из личных суждений. Ты вправе злиться из-за…» - она не нашла в себе сил сказать: «из-за смерти родителей». – «Но как шифу и сказал: это твоя правда, но не истина. Ты можешь винить кого-то, опираясь на что-то, но не можешь утверждать, что твои суждения истинны. Понимаешь? Да, положение дел не изменить, но можно постараться узнать реальные события. И тогда, опираясь на истину, ты сможешь сложить собственное мнение. Шифу…не хочет, чтобы Вы слепо верили чужим словам, а учились думать своей головой.» - Яньли сжала плечо Цзинь Лина и отстранилась.       Цзинь Лин обернулся, ища тепло ещё секунду назад стоявшей подле него девушки. Та уже порывом яблоневого шлейфа оказалась сидящей на одном из чистых ящиков – возможно, она уже давно обустроила себе подобное местечко для отдыха. Девушка сидела, прислонившись к другому ящику, прикрыв глаза.       Он коснулся того места, где только что лежала девичья рука, в попытках ухватиться за остаточное тепло и поджал губы, отворачиваясь.       Адепты решили последовать молчаливому примеру Яньли и устроились, кто где, отдыхая. Цзинь Лин продолжил стоять на том же месте, неоднозначным взглядом вглядываясь в черноту, где исчез Вей Усянь.       Наконец, что-то решив, юноша опустил руку и, хмурясь, устремился во мрак. Куклы своим видом отчего-то внушали некий ужас, а вкупе с кружившим мраком делались донельзя жуткими и будто живыми. Цзинь Лин сощурился, пытаясь высмотреть мужскую статную фигуру.       Он уже довольно далеко зашел, вглубь лавчонки, оказавшись полностью окруженным бумажными людьми, что, казалось, следили за каждым его движением своими нарисованными глазами.       Цзинь Лин думал, что внимательно все осматривал, но тут неожиданно для него позади раздался спокойный голос: - «Далеко собрался, первопроходец?»       Цзинь Лин быстро обернулся, не обращая внимание на резко ускорившее свой ход сердце. Обладателем голоса был развалившийся на импровизированном ложе в окружении бумажных «слуг» Вей Усянь. Уже не было тех могильного холода и жестокости. Лишь спокойная водная гладь, как всегда.       Цзинь Лин сжал челюсти и нахмурился, вновь вспомнив об их разговоре. Вей Усянь не торопил его.       Наконец, юноша решился и начал: - «Я понял.»       Вей Усянь выгнул бровь: - «Что именно?» - «Что нельзя судить людей, не зная истины. Я был не прав, когда предъявил всё то Вам…но…» - он поджал трясущиеся губы. – «Пусть я знаю правду, а не истину, я не могу не ненавидеть Вей Усяня. Из-за него у меня нет родителей и той семьи, которую Я мог иметь. Хоть что заставило его встать на темный путь: трагичный поворот судьбы иль собственное высокомерие. Вей Усянь сделал моего дядю несчастным. Он сделал меня несчастным. И многих людей, отобрав их близких. Этого я отринуть не в силах.» Цзинь Лин думал, что должен ответить честно. Почему-то захотелось. Душа потянулась к этому человеку и по какой-то неведомой причине решила рассказать тревожившие его вещи. Он ожидал, что тот прогонит его взашей. Или прочтет ещё одну лекцию. Но Вей Усянь его удивил, сказав: - «Твое право.»       Цзинь Лин оторопело вскинул голову: - «Что?»       Вей Усянь, что расслабленно лежал на своей «лежанке», подпер рукой подбородок, продолжая взирать с вселенским спокойствием во взгляде, и протянул: - «Отсутствие родителей в твоей жизни – это истина. И то, что она случилась из-за Вей Усяня – тоже истина. Вопрос только в том: как. Существует множество причин утверждать, что обвинять во всех своих печалях Вей Усяня не стоит. К примеру, он мог не желать смерти твоих родителей и всё это – нелепая случайность. Вей Усянь мог создать события, при которых случилась трагедия, но она не была его главной целью. Как-то так.»       На персиковые глаза Цзинь Лина навернулись слезы, кои тот всеми силами постарался скрыть. Но от зорких глаз ничего не утаишь. Вей Усянь внимательно всмотрелся в его лицо и тяжко вздохнул.       Он сел и властным жестом руки поманил юношу к себе, приглашая сесть рядом. Сам не зная почему, Цзинь Лин послушался и покорно сел рядом.       Вей Усянь тихо сказал: - «Это тяжелая тема. Знаю. Но ты уже взрослый и тебе стоит понять, что жизнь – тяжелая и несправедливая штука. В ней может произойти все, что угодно. Но нужно научиться справляться с трудностями, что встают на твоем пути, иначе погибнешь. Истина – одно из таких испытаний. Если хочешь обрести покой в своей душе, то отыщи истину, иначе недосказанность сгложет тебя изнутри.»       Аккуратная слеза скатилась по юношеской щеке. Цзинь Лин сдавленно начал: - «Старший дядя всегда говорил мне, что Вей Усянь – вина всех моих бед. И темный путь тоже. Если бы не он, то у меня могла быть счастливая семья. Никто бы меня не дразнил. Не говорил, что у меня нет манер, ибо некому воспитать. Вей Усянь погубил стольких людей. Отнял близких, поселил горечь в сердце. Разве это не абсолютное зло?» Цзинь Лин с полными слез глазами воззрился на Вей Усяня в поисках ответа. Тот в свою очередь ровно ответил: - «Нет. Сейчас ты говоришь правду, Цзинь Лин.»       Юноша прошептал: - «А что тогда истина?» - «Истина – это помощь невинным людям, что оказались заложниками собственных фамилий. Истина – это порыв восстановить справедливость и следовать уставу Ордена и личным принципам. Истина – быть на стороне тех, кто нуждается в помощи. Истина – быть загнанным в ловушку и не быть в состоянии помочь самому себе. Истина – это потерять близких, ради благополучия близких. Истина – это одиночество в бесконечной темноте и зимней стуже. Это лабиринты из темных ледников, откуда нет выхода. Истина – это недосказанность. Потеря самого себя и непонимание того, поступаешь ты правильно или нет. Все это истина.» - «Но если ты так считаешь, то какова вероятность, что твои слова – истина, а не твоя правда?» - «На этот вопрос ответа не знает даже небытие. Важно лишь то, что истина все же есть в моих словах. Она заключается в порыве спасти невинных и близких.» - «Хочешь сказать, Вей Усянь – благодетель, спасающий невинных? Но ведь…» - «Он не благодетель. Не путай. Вей Усянь – следующий принципам и нормам собственной морали.»       Цзинь Лин тяжело вздохнул и сдавил голову руками: - «Как это сложно…» - «Не спорю. Но открою тебе вселенскую тайну: жизнь – сложная штука.»       Они просидели так какое-то время. Рука юноши нашла брелок с лотосом и фениксом, висящий на поясе, и крепко сжала, словно спасительную соломинку.       После того, как Цзинь Лин выговорился, стало спокойнее. Хотя бы часть своих тревог сбросил с хрупких юношеских плеч. Наконец, он выпрямился с воцарившейся тишиной на лице. Не хотелось о чем-либо думать.       О Мо Сюаньюе, о Вей Усяне, о прочих связях; о теории, что Вей Усянь и Мо Сюаньюй – один и тот же человек. Голова опустела, уступив место умиротворенности. Странно…такое чувство обычно посещает его, когда он навещал храмы Сюань Су в полном одиночестве.       Взгляд отыскал сжатый в ладони брелок, что даже в темноте истончал тонкие чистые отблески. Воистину, подарок Божества. Должно быть, его состояние – вина брелока, ибо что, кроме Сюань Су могло направить Цзинь Лина на этот разговор? Что могло привнести в его душу покой, кроме него?       Цзинь Лин выпрямился и скосил глаза. Вей Усянь по-прежнему сидел, ровно глядя на него. Хоть в нем не проскальзывали видимые эмоции, ощущалась некая исходящая от него нежность. Языком тела что-ли…       Он фыркнул, отворачиваясь, и сунул руки в карманы, но тут же высунул с приоткрытыми в недоумении глазами. Цзинь Лин совершенно точно помнил, что ничего не клал туда и карманы, соответственно, должны быть пусты! Тогда откуда…       Цзинь Лин оторопело прошептал: - «Что за…» - «В чем дело?» - «Я…я помню, что ничего не клал в карманы и те должны быть пусты. Но тут…» На лице Вей Усяня, казалось, изобразился искренний интерес. Он нагнулся ближе, словно они собирались сплетничать, и полюбопытствовал: - «И что же там?»       Цзинь Лин сунул руку обратно в карман и выудил горсть дорогих конфет. Его любимых конфет. - «Что за чертовщина?.. Откуда они у меня?» - «Твои любимые?»       Цзинь Лин подозрительно нахмурился и воззрился на него: - «Откуда ты знаешь?» - «Не знаю. Проверяю теорию.»       Цзинь Лин по-птичьи склонил голову и недоуменно спросил: - «Какую теорию?» - «Ответь для начала: это твои любимые?» - «Да…»       Неожиданно Вей Усянь загадочно, легко улыбнулся и тихонько пропел: - «Вот оно как…»       В юных глазах против воли загорелось любопытство. Цзинь Лин обернулся к нему в пол оборота и взволнованно переспросил: - «Что? Расскажи!» - «Назовешь меня дядей – скажу.»       Цзинь Лин, уже позабыв о недавних печалях, в прежней, своей излюбленной манере вскинулся: - «Не назову!»       Вей Усянь легко фыркнул и отвернулся, мол, как знаешь. Но юношеское любопытство – вещь страшная. Цзинь Лин подсел поближе, морально наседая: - «Учитель! Расскажи мне, что это?»       Тишина.       Цзинь Лин сокрушенно пробубнил: - «Почему я вообще должен звать тебя дядей? Разве для тебя это важно?» - «Это сделало бы меня счастливым.»       Цзинь Лин открыл и закрыл рот, не зная, что сказать. Он, может быть, мог бы при таком условии назвать его дядей, но язык не поворачивался, сколько его не заставляй. - «Ну, д-дяд…дя-д-д…уэ…»       Вей Усянь сокрушенно вздохнул: - «Ладно, не буду тебя заставлять.»       Сказав это, он заговорщически обернулся, искря глазами, словно собирался поведать неизвестный Цзинь Лину и всем остальным секрет. Некую сокровенную тайну.       Он нагнулся ближе, а Цзинь Лин последовал его примеру.       Вей Усянь вкрадчиво зашептал: - «Знаешь, существует легенда…или даже сказка…о существовании некой…лисички.»       Цзинь Лин оторопело округлил глаза и тупо переспросил, сжимая в ладонях найденные конфеты: - «Лисич-ки?..»       Вей Усянь со знанием дела кивнул: - «Да-да, лисички. Хочешь послушать сказку про лисичку?»       В любой другой момент Цзинь Лин напыщенно отмахнулся бы, сказав, что сказки для детей, но в этот момент внимательно навострил уши, как бы говоря: я весь внимание. Вей Усянь кивнул и начал таинственным баритоном, которым рассказывать сказки и легенды было самое то. - «Некогда, давным-давно, когда существовало множество Великих государств и процветал Пантеон Божеств, а мир был полон всяких загадочных существ, жила-была одна хули-цзин, что появилась на свет вместе с ярким рыжим хвостом. Она обладала впечатляющими магическими способностями и большим сердцем. Девушка росла вместе с людьми и очень их любила. Ей нравилось с ними играть в детстве, помогать по хозяйству и делить теплый ужин дождливыми вечерами. У нее было много друзей, которые ее очень любили, а она – их. Взрослые тоже души не чаяли в этом светлом ребенке… Шло время, девочка выросла, обернувшись прекрасной девой, что с легкостью крала мужские сердца. Ее также продолжали любить местные жители. Ей нравилось играть с маленькими соседскими детьми, устраивая для тех разного рода затеи и игры. Она считала, что детство – самое лучшее время и нам, взрослым, стоит сберечь его и делать как можно ярче. Хули-цзин радовала малышей даже самыми тривиальными мелочами. Мужчин всегда трогала эта ее черта. А вкупе с невозможной наружностью, что была схожа с ликом Небожительницы, девушка была завидной невестой. Но злые языки всегда есть и будут. Одна из жительниц их поселения пустила слух, что красота эта демоническая, ибо не может человеческая девушка быть столь прекрасной. А любовь и внимание к детям – все это напускное, чтобы заслужить доверие, а после всех погубить. Девушка точно была плутовкой хули-цзин!»       Цзинь Лин не удержался и вставил слово: - «Но ведь это бред! Если ее с самого детства знали и любили, то подобная клевета не возымеет действия! Ей никто не поверит!»       Вей Усянь усмехнулся: - «Слушай давай. Итак. Кхм. Разумеется, завистливой девице никто не поверил, но как назло, случился случай. Девушка испекла чудный пирог, которым угостила одного соседского мальчика. Но на следующую же ночь тот в муках скончался. Как же так? Здоровый ребенок и внезапно умер? И тут все вспомнили про подаренный пирог. Конечно, то могло быть ужасное совпадение, но пущенный слух породил сомнения и подозрения. Безусловно, жители не подняли бедную девушку на вилы из-за одного случая, но полностью доверять ей перестали. Мол, она приносит несчастья…» - - «Шло время. Об инциденте позабыли. Вроде как все наладилось. В их поселение приехал завидный жених. Красавец каких поискать! Умен, талантлив. Ну точно Небожитель, сошедший с Небес! Разумеется, он был наслышан о местной красавице, чьи очи сверкают подобно звездам, а теплое, чуткое сердце под своим крылом укроет каждый цветок. Они быстро полюбили друг друга. Состоялась свадьба. Жители праздновали столь чудесное событие! Но спустя день новоиспеченный муж свалился замертво при всем честном народе от робкого поцелуя своей жены. Тогда народ взволновался. Вспомнился случай с трагичной гибелью мальчика, а также слухи о ее истинной сущности…Прямых доказательств ее вины не было, но люди были на все сто уверены в ее причастности. Девушке перестали доверять совсем. Куда бы несчастная вдова не отправилась, везде встречала лишь косые взгляды и осуждение. А также страх. Каждый боялся, что если заговорит с ней, то с ним непременно случится беда! Стоило ей появиться на одной из улиц, как та тотчас пустела…Судьба девушки, действительно, была несчастлива и отмечена неудачей, ибо в одно из полнолуний, в один из вечеров пред людским взором из-под складок ее юбок робко скользнул длинный лисий хвост. Все обвинили ее в том, что она – хули-цзин и отправили на костер.»       Цзинь Лин искренне возмутился: - «Как же так?! Почему?! Она же не виновата в этих трагедиях! Как так можно?!» - «А вот так. Кхм. На костре она явила свою истинную сущность. Длинный рыжий хвост, что выглядел, словно продолжение огненного всполоха, и подрагивающие уши, что начинались в прядях блестящих волос. Когда огонь ненависти лизнул ее ноги, девушка не кричала, не молила о пощаде. Лишь горько плакала и роняла слезы на злое пламя. Она лишь спросила: «За что Вы так со мной? Я же не виновата…» Ей ничего не ответили, оставив гореть… Уже после смерти в некогда цветущей деревеньке поселилась вечная тишина. Не было той девчушки со звонким смехом, что заставляла улыбаться детвору. Не было той, что радовала старческий глаз. Словно сердце самой деревни умерло. Дети стали чаще плакать и меньше улыбаться…Так прошло много времени. Зима сменялась летом, а осень – весной. Но вот однажды…в один из зимних вечеров, ребенок горько и одиноко плакал в своем доме. Ничто его не радовало, а он сам был совершенно безутешен. Родители не знали, как с ним сладить. Уже не зная, куда себя деть, ребенок примостился к окну, всматриваясь сквозь слезы в кружащую за окном пургу. И тут, зоркий глаз уловил нечто яркое. Длинный хвост мазнул по белоснежной глади и в ней же исчез. Ребенок с любопытством приник к ставням, желая отыскать ту странность. Ярким пятном оказалась маленькая-маленькая лисичка, что принялась кружить вокруг своей оси под чужими ставнями. Видя сие забавное действо, ребенок не удержался от улыбки и смешка. Родители его также заметили странность, но пугаться не смешили, ибо их чадо, наконец, успокоилось. Лисичка играла посреди непогоды, исполняя всевозможные трюки и тем самым смеша малыша. Наконец, она напоследок игриво махнула хвостом и исчезла в белесом танце. Ребенок расстроился ее уходу, но неожиданно для себя обнаружил в собственных ладонях яркую погремушку и его любимое лакомство – сладкие фэнлису… С тех пор, где бы ни находился печальный ребенок, к нему всегда приходила лисичка, чтобы утешить и развеселить. Она неизменно смешила его и дарила любимые сладости. Так появился слух о духе доброй хули, что покровительствует детям. В отблесках звучащего в отдалении смеха жители узнали ту девушку с большим сердцем, что они погубили. Раскаялись да было поздно. Им оставалось лишь лить слезы сожаления и благодарить милосердную хули, что все равно вернулась к ним и их деткам, продолжая согревать своей бесконечной добротой и даруя счастье.»       Цзинь Лин завороженно прошептал: - «Неужели эта лисичка на самом деле существует?»       Вей Усянь загадочно улыбнулся уголками губ и со всей убежденностью заверил: - «Конечно. Что по-твоему в твоих руках сейчас?» - «Мои любимые конфеты…» - «Вот именно. Лисичка милосердна и добра к детям. Она чувствует, когда кто-то опечален, поэтому приходит и старается радовать, как может и любит – мелочами. Так она показывает, что счастье можно отыскать даже в простом. К слову, лисичка даже к твоему старшему дяде приходила! Так что не верить мне ты просто не имеешь права!»       Цзинь Лин в неверии встрепенулся: - «Что?! К моему старшему дяде?! Да такое даже во сне не приснится!»       Вей Усянь обиженно фыркнул: - «С чего бы? Ты видел, какой он угрюмый вечно ходит! Да эта лисичка у него завсегдатай! Не веришь мне – спроси у него при случае.» - «А вот и спрошу.»       Вей Усянь вздохнул и потянулся: - «Ладно. Что-то мы заговорились с тобой. Пора бы и делом заняться. Кстати, вы так и не рассказали, что здесь забыли.» - «А, ты про это. Я направлялся в Ланьлин через Юньмен, но встретил в одном из храмов Сюань Су Веньлин, а позже, той же ночью, мы подверглись нападению кошачьего убийцы! Он постучался к нам и подвесил в нашем постоялом дворе труп умерщвленного кота. После этого мы направились по следу. А остальные…с ними мы встретились уже по пути сюда. Они двигались с Ланъя, где тоже столкнулись с похожим случаем. Только вместо побрякушки над дверью им досталась приправа к обеду в виде освежеванной головы кота. Мы добрались до развилки у города И, когда в близ расположенной деревеньке встретили охотника, что указал нам путь сюда. На входе нам встретился странный стук бамбукового шеста. Куда бы мы не ступили, тот всегда следовал за нами неотрывно! Так жутко…» - «Вы не видели, откуда исходил стук?» - «От некой маленькой тени. Где-то мне по грудь ростом.» - «Ясно. Стоит, наверное, обсудить этот момент с остальными и, к тому же, следовало бы отыскать Ханьгуан-Цзюня.» Цзинь Лин споткнулся. Он уже сто раз успел забыть, что с ними вообще-то был Ханьгуан-Цзюнь!       Когда они вдвоем вышли из теней комнатушки, то увидели странную картину. Столпившиеся за спиной Яньли юноши с бледными лицами как один пялились с выражением вселенского ужаса на затворенную главную дверь.       Вей Усянь цокнул: - «Чем это вы тут занимаетесь?»       Сычжуй и несколько юношей просияли: - «Учитель Мо!»       Но после снова испугались, будто о чем-то вспомнили. Тут все хором воскликнули: - «Здесь опять этот жуткий стук! Он нагнал нас!»       Вей Усянь выгнул бровь: - «Стук?..» - и скосил глаза на Яньли. Та лишь пожала плечами, мол, не спрашивай. Вей Усянь хмыкнул и плавно прошествовал к двери, из-за которой и вправду слышался странный стук бамбукового шеста. Он немного озадачился. Кто здесь может стучать шестом?       Но Вей Усянь благоразумно решил не гадать, а просто посмотреть, посему простодушно нагнулся и заглянул в довольно-таки широкую дверную щель.