В ожидании тепла

Наши жизни красной нитью сплетены И никогда нам не видать разлуки. Но отчего тогда ты столь безмолвен? Тих и холоден, по-зимнему покорен? Увы, удача наша пеплом по ветру развеялась, А вместе с ней твои прекрасные и нежные черты. Но все равно, как в сумасшедшем бреде, Собирая сердце по осколкам и крупицам остаточного сна и кутерьмы, Моя душа надеялась узреть твои лучистые глаза.

***

      Было холодно. На небе вольготно плыли привычные взору угрюмые тучи, готовые в любой момент разразиться горьким плачем. Шли своим чередом неспокойные деньки. Приближался конец сентября. Деревья потихоньку скидывали свои прекрасные пестрые одежды, обнажая хрупкие темные станы в подготовке к белоснежной зиме.       Деревенские жители, предвкушая скорые заморозки, старались как можно быстрее собрать остаточный урожай и подготовить землю перед морозами. К сожалению, в этом году холода во всю буйствовали и зверствовали, оттого пашня не была столь щедра, оставаясь промозглой и сухой. Хотя, если подумать, местная земля никогда не была особо плодородной, но все же, какой бы вредной и гордой она ни была, ежегодно преподносила достойные дары.       Правда, десять лет назад случилось нечто неведомое людям, отчего земля и вовсе озлобилась на них, не желая быть милосердной. Урожай стал совсем плох, а в этом году ещё и непогода разыгралась, оттого шансов на достойный сбор стремительно бежали к нулю.       Раньше молитвы милосердной Повелительнице Дождя Юйши Хуан помогали выращивать достаточное количество урожая. Даже на этой мертвой земле. Но десять лет назад, по всей видимости, они прогневали её неведомым, случайным проступком, отчего потеряли благословение Повелительницы Хуан.       Опечаленные жители старались не унывать, пытались найти выход из своего положения. Их поселение находилось на отшибе, близ глухой рощи и богами забытого жуткого городка, чье одно только наличие будоражило пугливые сердца и пускало по телу дрожь.       Времени на стенания не было, потому все, поголовно, от мала до велика закатали рукава и принялись пытаться выудить из безучастной к их страданиям земли хотя бы ещё одну лишнюю крупицу и без того скудного провианта.       Приходилось стоять в студеной воде лунок-грядок, расположившихся вдоль дороги, голыми ногами, дабы не испортить и без того потрепанную единственную пару обуви, и выискивать выжившие ростки риса. Конец сентября. Самое время сбора. К счастью, пусть сейчас и приходилось отмораживать ноги, всё было не зря.       Повелитель Вод, видимо, даровал свое благословение, потому как вода сохранила ростки в целости и сохранности, оттого рис порадовал своими здоровьем и обильностью. Это не могло не радовать. Хотя бы рис у их деревни будет.       Потому земледельцы в приподнятом расположении духа, утопая по колено в студеной воде, рвали рис.       А вот Вей Усянь, в противовес им, не был полон воодушевления или оптимизма. Сегодня его настроение выдалось особенно скверным. Глухое раздражение вызывало абсолютно все. Щебечущие птички, шелест остаточных на деревьях листьев, уже слышимое в отдалении хихиканье деревенских девчонок.       Сегодня он по-особенному мёрз. Задубевшие пальцы отказывались гнуться, потому он всеми правдами и неправдами пытался натянуть ещё более толстые перчатки на руки. Высокий воротник не спасал от порывов ветра, но всё же, это было лучше, чем ничего.       Конечно, особенно морозили его мысли о скорой довольно важной дате в его календаре.       Приближался конец первого месяца осени. А это его натолкнуло на вывод, что остался всего месяц до конца октября. Значит, совсем скоро, соответственно, тридцать первое октября. Его День Рождения.       Когда-то этот день был столь желанен, столь радостен, что невозможно было сдержать счастливой улыбки. Он всегда ждал его с волнующим нетерпением, потому начинал о нем щебетать за пару недель до, а то и больше. Цзян Чен тогда вечно бранился на него, мол, достал уже, помню я про твой праздник; а потом сам же накануне тридцатого октября постоянно подкалывал на тему Дня Рождения, заводя ещё больше, по типу: и что, что у тебя день рождения? Не повод отлынивать от упражнений! Встаем в семь утра и идем учить «сутры этики», после чего отправляемся трапезничать соленьями с горьким корнем имбиря, дабы взбодриться и укрепить дух, а там только занятия с мечом! Отбой ровно в девять. Не позже.       Но по итогу, сам же, в первых рядах, будил его ровно в двенадцать часов ночи, суя под нос его любимый торт с зажженным на нем нужным количеством свеч и вываливая целую поздравительную речь. Цзян Чен всегда хотел поздравлять с Днем Рождения самым первым, поэтому не ленился и, создавая Торжественность Момента, без зазрения совести будил его именно в двенадцать ноль-ноль, когда едва-едва наступало столь долгожданное тридцать первое октября.       Как бы тот не бурчал, как бы тот не ругался и не бранился, Вей Усянь знал, что его младший братишка сам с радостью и волнением ждет его День Рождения. Постоянно, когда протягивает торт и говорит поздравительные слова, корчит нарочито безучастную мину – безуспешно, в общем-то. Сквозь всё его напускное раздражение явно пробивалось искреннее волнение, каждый раз как в первый. Понравится ли ему выбор его подарка? В этот раз торт получился хорош?       Да. Цзян Чен настолько старался, настолько в глубине своего сердца был пропитан любовью к своим близким, что на их Дни Рождения готовил их любимые торты сам. Он эксплуатировал местных поваров, дабы те научили его кондитерскому мастерству. А те не позволили себе отказать решительно настроенному молодому господину семьи Цзян.       Было много разных попыток. Первой жертвой стал Вей Усянь, когда тому исполнилось десять. Торт получился слишком мокрый и почему-то по вкусу похожий на губку. Возможно, отвлекшийся на свои повседневные обязанности ответственный повар не уследил за должным исполнением рецепта. Даже на вид десерт не внушал доверия. Но несмотря на это, Вей Усянь с аппетитом съел все до последнего кусочка.       В тот раз Цзян Чен впервые его разбудил. Только недавно уснувший, ещё не привыкший к заботливому вниманию к себе, не балованный Вей Усянь не сразу понял, что от него хотят, оттого просто хлопал глазами, пока Цзян Чен маленькими ручками крепко сжимал поднос, а нежно очерченные губки сбивчиво бормотали пожелания.       Когда Цзян Чен замолчал, Вей Усянь ответил не сразу. Цзян Чен подумал, что ему не понравился подарок, что торт в действительности вышел просто ужасным, несмотря на все его старания. Глаза смаргивали злые слезы, а на языке уже вертелись едкие замечания имениннику. Но тот его удивил.       Вей Усянь робко протянул руки и выудил поднос у зазевавшегося Цзян Чена. Все его язвительные слова были позабыты, а он сам удивленно и с замершим сердцем уставился на новоиспеченного брата.       В глазах Вей Усяня стояли искренние счастливые слезы. Губы дрожали в желании разреветься прямо сейчас. Пламя десяти свечек, что сиротливо жались друг к другу на съехавшемся на бок торте, отражалось в отблеске предательской влаги в ярких звездочках.       Тогда сердце Цзян Чена замерло. Он было подумал, что сильно расстроил его, пока Вей Усянь со слезами в голосе не пропищал:       – «Спасибо… спасибо, Цзян Чен. Это… у меня нет слов. Это лучший День Рождения в моей жизни! Ты правда сам его сделал?» - Цзян Чен оторопело кивнул, на что Вей Усянь широко улыбнулся. – «Я так тронут. По нему вижу, как ты старался! Я непременно съем все до последнего кусочка!! Уверен, благодаря твоим пожеланиям он стал ещё вкуснее и слаще!»       Вей Усянь счастливо рассмеялся. Благодаря непролитым слезам, его серые глаза сделались ещё теплее и ярче, чем обычно. Казалось, что сейчас они сияют как никогда раньше от переполнявшего его восторга. Щеки Цзян Чена опалило румянцем, а он сам кашлянул и пропищал:       – «Да ладно. Чего там. Я принесу чай.» - и самым наглым образом сбежал! – правда, потом вернулся, все хорошо!       Вей Усянь и в самом деле, как и обещал, с аппетитом уговорил почти весь торт, оставив нетронутыми всего два куска, поскольку те не влезли, хотя он порывался затолкать и их в себя тоже, но был остановлен Цзян Ченом, который заверил, что обязательно приготовит ещё. Видя, как именинник уплетает торт, Цзян Чен позднее, с утра, пока Вей Усянь еще спал, решил попробовать свое «творение».       Торт действительно по вкусу вышел просто ужасным и напоминал губку. От разочарования и расстройства он без зазрения совести выплюнул жалкий, так и не съеденный кусочек. Но после грудь опалило осознанием, что Вей Усянь совершенно искренне принял его торт и съел, несмотря на противный вкус.       К слову, Вей Усянь и не почувствовал того самого неприятного привкуса «губки». Когда он сказал, что произнесенные от всего сердца пожелания и вложенные тепло и старания сделали торт вкуснее и слаще, то не преувеличил. Осознание, что кто-то приготовил для него и на его праздник торт; старался, тратил время; осознание, что ты дорог кому-то - всё это согревало сердце, а после растекалось по конечностям, впитываясь по самые кости и там и оставаясь.       Тогда Цзян Чен подарил ему его первый лук, с которым он ходил до тех пор, пока от старости тот не разломился пополам. Оружие, которое было сделано лишь для практики маленькому ребенку, разумеется, не было настолько качественным, потому по совершенной случайности и от времени треснуло. Вей Усянь тогда был так опечален и расстроен, что Цзян Чену пришлось его успокаивать, говоря, что подарит другой, даже лучше, и наказал без зазрения совести выбросить поломанный лук.       Но пока тот не видел, Вей Усянь скрепил треснувшие детали между собой. Цзян Чену, когда увидел, пришлось потом с силой отбирать его, мастерски игнорируя печальные протесты.       С годами и практикой торты Цзян Чена стали много лучше: ровнее, красивее, вкуснее, изысканнее. Иногда он мог по доброте душевной приготовить один просто так, при этом угощая Вей Усяня самым первым, памятуя о первой пробе.       Годы шли. Подъемы в двенадцать стали их личной традицией. Будить шицзе или родителей они не смели, поэтому это «правило» распространялось только на них двоих. Каждый раз они придумывали разные поздравительные речи. У них даже это стало в некотором роде соревнованием: кто выдаст поздравление лучше?       То же самое касалось и подарков...

…

      ...Воспоминания об этой части его жизни всегда грели, но вместе с тем и сильно ранили. Когда-то. По первой. Осознавать, что этот человек уже не стоит рядом с тобой; что больше нет вашего дома и твоей теплой, уютной комнаты, близких вам людей, заботливой семьи и душевного тепла. Что больше нет тех царивших любви и участия между вами.       Это…больно. Но его сердца это больше не касалось. Просто скапливалось густым осадком где-то глубоко внутри, оставляя после своих потоков горькое послевкусие.       Некогда наполненные счастьем, чутким трепетом, воодушевлением моменты окрасились кровью и мраком, увязнув в жестоких топях.       Предвкушение праздника сменилось ровной тишиной, нарушаемой лишь колкими воспоминаниями о его восемнадцатилетии, что стало той самой точкой невозврата.       Восемнадцатилетие…день, когда ты станешь совсем «взрослым». Уже молодой господин, молодой мужчина. Не юноша и не мальчишка. Они с Цзян Ченом ждали его восемнадцатилетия, дабы как следует отпраздновать. Фантазировали, как пройдет этот день. Строили планов высотой с гору Тайшань.       А после они планировали продолжить кутить на восемнадцатилетие Цзян Чена. Ещё они, не сговариваясь, начали одновременно готовить друг для друга подарки. Думать над поздравлениями, видом застолья.       Его Восемнадцатилетие должно было стать днем массовых гулянок среди адептов Пристани Лотоса. В этот день даже мадам Юй не должна была и слова возразить против. Все его многочисленные шиди уже подумывали над развеской шариков, гирлянд из фонариков. Над коллективным поздравлением.       Кто бы мог подумать, что все их планы рухнут? Кто бы мог подумать, что все их планы утонут в крови и слезах?       Кто бы мог подумать, что в этот день в крови и слезах утонет он сам?..       – «Вей Ин?»       Вей Усянь тонко, едва уловимо вздрогнул, но тем не менее это не укрылось от внимательного взора Лань Ванцзи. Он с глазами цвета расплавленного золота подскочил к нему, участливо и мягко вглядываясь в его черты и пытаясь отыскать причину скверного настроения и вздрагивания.       К сожалению, его благой порыв оценен не был. Вей Усянь чуть отпрянул, а тело непроизвольно напряглось, являя свое нежелание чужого приближения. Лань Ванцзи печально поджал губы, но тем не менее отступил и уже с безопасного расстояния снова позвал:       – «Вей Ин.»       Вей Усянь глубоко, устало вздохнул, словно Лань Ванцзи за этот день успел его изрядно утомить.       – «Что?»       – «Ты в порядке?»       – «Тебе какое дело?»       Воцарилась тишина, нарушаемая лишь порывами неумолимого ветра и шелестом листьев. Лань Ванцзи вздрогнул и расстроенно понурился. Что он опять сделал? Все же было хорошо…       Впрочем, наверное, пора было понять и принять, что настроение Вей Усяня имело свойство легко портиться. Буквально от одной незначительной мелочи. Плюс, стоило уже давно привыкнуть к его грубости и отчужденности.       Несмотря на то что они путешествуют вместе уже довольно долгое время и подобное проявление «дружелюбия» было нередким, привыкнуть к нему Лань Ванцзи не получалось. Оттого хрупкое влюбленное сердце каждый раз глубоко и глухо трескалось.       Он безусловно понимал, что Вей Усянь не обязан отчитываться перед ним. Тот вообще не был чем-либо ему обязан, это факт. Но все равно… было обидно. За что он так? Почему он такой холодный все время? Вей Усянь ведь раньше таким не был.       Каждый раз, когда Лань Ванцзи нарывался на колкую, едкую грубость от Вей Усяня, бедное сердце добивали всплывающие воспоминания о том Вей Ине, в которого он влюбился. Воспоминания о том Вей Ине, которого он встретил на ночной крыше резиденции Гусу с сосудами вина в руках с неизменной присущей только ему одному шаловливой улыбкой и искрящимися задором глазами. Уже тогда, в ту яркую лунную ночь, Лань Ванцзи попал под чары сияющих звездным блеском глаз.       Таинственный игривый юноша, что был похож на пламенный ураган, сметающий все на своем пути и оставляющий после себя лишь хаос.       Такой же хаос он оставил и в его душе. У него всегда всё было четко и по полочкам. Каждый пункт бесконечных правил на стене Послушания исполнялся неукоснительно. Лаконичность, четкость, неумолимость, холодность – все качества, необходимые для порядка.       Почему тогда такой, как Вей Усянь, привлек его? Всегда, стоило только этому игривому лису попасть в поле его зрения, взгляд неизменно оказывался прикован к его текучим движениям.       Сколько он его знал, Вей Усянь всегда был полон жизни, энергии, тепла и солнечности.       Когда все пошло не так?       Вей Ин, когда же ты так изменился?       В последний раз он видел своего Вей Ина в пещере Черепахи-Губительницы. Того… шебутного, шутливого, временами слишком громкого и наивного Вей Ина. Тогда Лань Ванцзи и подумать не мог, что этого теплого юношу он больше не увидит. Тогда Лань Ванцзи и подумать не мог, что после долгой и мучительной разлуки он встретит незнакомого некто.       Некто с мучительно ледяными глазами, в которых раньше плескалось живое пламя и неудержимый смех, что всегда своим звучанием бередил его душу. Эти глаза были чужими. Равнодушными, чуждыми, отстраненными, застывшими. Словно все некогда переполнявшие эти очи эмоции схлынули, исчезли, растворились в неведом «всё», оставив после себя лишь зияющую пустоту.       Эти невозможные глаза раньше смотрели игриво, из-под длинных ресниц обволакивая шутливым теплом и заставляя пылать от макушки до кончиков пальцев. Они никогда не смотрели ровно. Их внимание всегда перескакивало с одного на другое, словно старались впитать как можно больше красок, словно для них невозможно было не восхищаться чем-то. Так они сияли. В них Лань Ванцзи влюбился.       Теперь же бегущий, живой звездный океан успокоился. Словно покрылся коркой толстого льда. Подобно горячей лаве, что сначала заставляет окружение погореть, а после покрывается толстой, непробиваемой коркой, когда остывает. Так и в случае его глаз.       Почему Вы застыли? Почему Вы замерзли?       В таких любимых им глазах стояла вечная суровая стужа, равнодушная к чужому горю и любви. Равнодушная к жизни вовсе. Жестокая метель, хоронящая в своих залежах останки той жизни, что когда-то здесь цвела.       Почему Ваша весна увяла? Отчего в Вас сияет тусклым светом мертвая зима?       Он всегда смотрел на него тепло. Всеми силами пытался поймать его взгляд. А как только получал желаемое, без зазрения совести увлекал за собой.       Теперь этим невозможным глазам было безразлично его внимание. Этим невозможным глазам не нужно было привлекать его, а после увлекать за собой. Им было все равно. Ему было все равно.       Казалось, вот только недавно он, такой открытый и живой, трепещущий и желанный, мирно спал на его коленях, ища убежища от болезненного бреда в суровой пещере. Теперь же, он стал, подобно утекающей сквозь пальцы воде. Так же исчез, горькими каплями впитавшись в мертвую землю и оставив после себя лишь пустого и равнодушного некто.       Тебя тогда не было целых три месяца…Что с тобой приключилось за это время? Куда ты исчез? Где ты так замерз, что не видать тебя? Кто ранил, обидел? Кто весну твою забрал, в слякоть втоптал?       Вей Ин… мой Вей Ин…       Мне так жаль…Прости, что не был рядом. Прости, что не встал плечом к плечу. Прости, что не спросил ещё раз.       Я должен был узнать сразу, где ты пропадал.       Я ведь искал тебя. Стаптывал ноги в кровь. Стирал пальцы до мяса, играя расспрос в разных уголках Цзянху, молясь о хоть каких-то сведениях о тебе.       Я искал тебя. Так почему нашел тебя, но в то же время, будто – нет?       Сердце не на месте.       Я столько думал об этом. Что сказал тебе тогда, а что – нет.       Где ты, Вей Ин? Где остались осколки тебя – настоящего тебя? Что мне сделать, чтобы помочь тебе стать таким же счастливым, как когда-то?       Мне больно.       Больно видеть, каким ты стал. Смотря на твой властный, отстраненный профиль, я невольно вспоминаю того юношу, что переступил двадцать лет назад порог Гусу.       Невольно вспоминаю того непоседу, что взволновал мою закостенелую душу, разбередил сердце и разум. Заставил переосмыслить все, чем жил. Побудил что-то отвергнуть и что-то принять.       Вспоминаю того шумного мальчишку, что, несмотря на свою внешнюю беззаботность, был воинственен, но в то же время невероятно добр к другим. Такой храбрый. Бравый юноша с поразительно большим и теплым сердцем. И вправду, солнышко…       Я слышал, как кто-то из твоих друзей один раз назвал тебя так в Гусу. Солнышко… так подходит.       Мое солнышко, почему ты столь несчастно?..

…

      …Видя, что Лань Ванцзи сделался совсем печальным и стал напоминать побитую собаку, – ну и сравнение, брр – Вей Усянь вздернул бровь. Почему-то этот глубокий, треснувший взгляд, полный волнующих сердце раздумий, заставлял чувствовать себя под своими лучами неуютно. Он вспомнил о своей недавней грубости. Видимо, это всё из-за неё. Чтобы прекратить эту пытку, он поспешил исправить свой промах. Вей Усянь кашлянул и отмахнулся:       – «Просто на меня нахлынули неприятные воспоминания, связанные с наступающим через месяц числом. Не стоит вникать.» - он раздраженно дернул плечами, тем самым взмахнув широкими рукавами. – «Идём. У нас не так много времени. Нам следует добраться до места раньше преследователей. Хватит демагогию тут разводить.»       Он по обыкновению не стал дожидаться замершего посреди дороги Лань Ванцзи и резво устремился точно прямо, не оставляя при своей поступи следов. Тот в свою очередь, памятуя о привычке своего спутника не дожидаться его, припустил за ним еще на его развороте.       Так, безмолвствуя и пребывая в напряженной тишине, они замерли у странной развилки по наводке Вей Усяня. Одна дорога уходила прямо – дальше, на север; налево – глубже, в поселение; направо – просто, в кусты.       Как это обычно водится, по закону подлости нужная им дорога непременно находилась в кустах – к Мэй Нянь… гадалке не ходи. Вей Усянь в отвращении скривил губы. Лань Ванцзи потоптался и аккуратно начал:       – «Вей Ин, то место, куда мы идем…»       – «Находится в стороне кустов и зарослей, да.»       Лань Ванцзи открыл и закрыл рот:       – «Ты точно уверен, что нам туда?»       Вей Усянь скосил глаза, чуть вздернув бровь:       – «Мы ищем все странное и необычное, плюс, рука сжалась в кулак. Ты предлагаешь пойти проверить деревню на предмет странностей?»       – «Вей Ин, но мы же ещё не смотрели на руку… Откуда тебе известно, что она сжалась в кулак?»       Вей Усянь громко и досадливо скрипнул зубами. В какой-то момент Лань Ванцзи показалось, что его лицо застыло, сделавшись гротескным. Его глаз раздраженно дернулся. «Ну не скажу же тебе я, что за время нашего странствия, благодаря тебе, палец о палец не ударил во время ночных охот, потому, соответственно, накопил приличное количество демонической ци. Я за тысячу ли чувствую эту руку! Конечно, я понял, что она сжалась!»       Лань Ванцзи, видя столь раздраженную реакцию на свои, как он посчитал, глупые вопросы, потупился, заломив брови:       – «Вей Ин, я… прости. Мне не стоило спрашивать. Если ты говоришь, что нам надо сюда – значит, надо. Я верю тебе. Просто…»       Вей Усянь скривился и пренебрежительно поторопил его:       – «Хватит мямлить. Скажи уже, что хотел, и пойдем дальше.»       Лань Ванцзи сжал дрожащие губы, а вместе с ними – и пальцы, и продолжил:       – «Просто мне стало интересно, как ты это понял.»       Зазвенела возникшая тишина. Вей Усянь молча и прямо уставился на совсем загрустившего Лань Ванцзи, который старательно делал вид, что у него все в порядке и он совсем не расстроен.       Вей Усянь фыркнул, закатив глаза:       – «Интересно ему…» - он помолчал, а после из-за плеча бросил: «Коль так интересно: почувствовал. Я же «темный заклинатель», не забыл? Разумеется, духов и тварей ощущаю более чутко, нежели Вы – приверженцы светлого пути.» - последние слова Вей Усянь произнес настолько едко и саркастично, что впору было совершенно справедливо сильно обидеться, но Лань Ванцзи просиял.       Он ему ответил!!       Вей Усянь же не придал особого значения своего ответу, вместо этого решая, как поступить дальше. Десять лет назад дорога здесь была более оживленная и чистая. Можно было спокойным, прогулочным шагом пройтись до города «И», не боясь запачкать полы одежд и обувь. Сейчас же сей путь был тернист и грязен. Заросли, казалось, возвышались над их головами – а роста они были не маленького – и создавали неприятные ощущения. Вей Усянь подумал о том, что давно он не слышал Юя, хотя уже довольно многое время назад отправил того на задание, связанное с Сюэ Яном.       Как по заказу в голове зазвучал нежный голос юноши, что явно был доволен собой:       «Ваше Превосходительство, добрый день. Я вернулся.»       Вей Усянь удовлетворенно улыбнулся уголками губ:       «Как мило, птенчик, ты следишь за ходом моих мыслей или своей клоакой чуешь, когда я тебя в нелестном ключе вспоминаю?»       По голосу было понятно, что Юй потупился и смутился:       «Прошу прощение, Ваше Превосходительство, я старался как можно больше узнать о Сюэ Яне, как Вы и просили, и…»       Вей Усянь беспардонно прервал его:       «Я не могу стоять тут до следующего утра. Говори кратко и по сути. Что ты узнал? Где он?»       «Я узнал, что Сюэ Ян – босяк из Куйчжоу, вырезал клан Чан из-за личной обиды, а именно, из-за раздробленного в семилетнем возрасте мизинца. Когда этому делу придали широкую огласку, Сюэ Ян принялся точить зуб против защитника клана Чан – вашего шишу Сяо Синченя. В то время, когда Чан Пин отозвал свои показания, Сюэ Ян из жажды мести вырезал близких людей его лучшего друга – Сун Ланя и ослепил последнего. Вследствие чего Сун Лань в порыве эмоций велел Сяо Синченю сгинуть с глаз долой: тот так и сделал, но прежде отдал свои глаза другу, тем самым, ослепнув… Долгое время о Сяо Синчене не было никаких слухов, но, как оказалось, тот оставил активную жизнь общества заклинателей и осел в одном мало известном городке на отшибе с двумя спутниками. Повелитель, догадываетесь, какой именно городок?»       Уголки губ Вей Усяня довольно поползли вверх.       «Город «И»?»       «Абсолютно верно, Повелитель. И Сюэ Ян сейчас находится на территории города, который в то же время пребывает в абсолютной изоляции, благодаря магическому туману. Если обычный смертный или заклинатель средней руки забредет туда, особенно, в одиночку, то не факт, что обратно выйдет. Насколько мы с воронятами поняли, он там главенствует и управляет городом, словно тот – единый механизм. Также был замечен призрак некой девушки, что мельтешит туда-сюда, но, очевидно, приспешницей Сюэ Яна не является. Помимо, к сожалению, самого Сяо Синченя обнаружено не было. По крайней мере, мы не проводили углубленное расследование и поиск. Повелитель, нужно отыскать Сяо Синченя? Живым или мертвым?»       «Нет нужды. Мы с Лань Чжанем все равно туда идем. Заодно и поищем. Лучше скажи: что с населением?»       «Полностью обезлюдел. Из живых, по предварительным просмотрам, остался один Сюэ Ян. Также город заполонили его ходячие марионетки. Я склоняюсь к тому, что это как раз-таки бедные жители города, коих тот ублюдок вырезал.»       Зародившаяся было спокойная, довольная улыбка обернулась хищным, жестоким оскалом:       «Этот смертный посмел тронуть моих людей?.. Ха-ха…Что ж. Тогда мы с ним поиграем*…»       «Оу…» - Юй мысленно уже даже посочувствовал Сюэ Яну, так как это «поиграем» сулило тому долгую и мучительную смерть. Он кашлянул. – «Ещё хочу сказать, что ваши храмы пребывают в достойном состоянии, так что, если что, вы сможете воспользоваться ими как убежищем.»       Вей Усянь опасно пропел в мыслях, чуть выгибая бровь:       «Неужели ты думаешь, что мне нужно прятаться от какого-то смертного?»       «Виноват.»       «То-то же. Следи за обстановкой.»       «Вас понял.» - вроде бы, голос помощника затих в отдалении, но вдруг вскоре зазвучал снова. - "Повелитель."       Вей Усянь раздраженно поморщился, словно от головной боли:       "Что?"       Голос Юя звучал достаточно виновато и тихо:       "Повелитель, скоро двадцать девятое сентября...Вы помните?..."       "И что, что двадцать де-..."       Он замер. А после осознание важности даты обухом ударило по затылку. ТОЧНО. Двадцать девятое сентября. Праздник Середины Осени.       Блять.       Так как он исполняет активную роль Божества, то в некотором роде был принят в Небесный Пантеон Божеств. Следовательно, Праздник Середины Осени посещать был обязан.       Твою мать.       Верующие его на кол посадят, если он не явится.       У Вей Усяня была традиция раздавать благословения своим последователям в Праздник Середины Осени. А те, в свою очередь, делали для него особенно щедрые пожертвования. Также не забывали про игру в фонари. Уже несколько лет его дворец и дворец Сяньлэ борется за первенство в этом соревновании. Верующих Сюань Су было много - как богатых, так и бедных. Плюс, у него были воронята. У дворца Сяньлэ тоже были верующие и довольно много. Но самым главным его козырем был Хуа Чен, который без всяких трудностей мог зажечь для своего Благоверного аж три тысячи фонарей. До "вознесения" Вей Усяня Дворец Сяньлэ безоговорочно занимал каждый год первое место. Но вот после... Это стало не столько соревнованием между Дворцами Хуоху Лиюлан Ци** и Сяньлэ, сколько противостояние Дворца Хуоху Лиюлан Ци и Хуа Чена. Это уже было делом принципа!       В общем, у него были довольно активные последователи. За это он благодарил их, даруя щедрые благословения. Этакий бартер.       Если он не явится на Праздник Середины Осени, то возникало две проблемы. Первая: верующие. Вторая: Небесные чиновники, которые вполне могут расценить его отсутствие как намек на возобновление конфликтов. Потом замучаешься объяснять, что он не собирался воевать опять с Небесной Столицей. И нет, не будет Кровавой Бани, пейте спокойно свое вино, только мне хотя бы один сосудик оставьте.       Кошмар. Ещё одна забота на его бедную голову.       "Повелитель. Мы что-нибудь придумаем. Ещё две недели."       "Мгм..."       "Ладно, я ухожу, Повелитель. Если что - на связи."       Голос затих. Настроение Вей Усяня чуть улучшилось, когда он узнал о совпадении в одном месте двух линий расследований. Не нужно будет бегать туда-сюда лишний раз. Но вот возникший из ниоткуда буквально перед носом праздник портил всю малину. Новая головная боль.        Он обернулся к доселе смиренно молчавшему Лань Ванцзи.       Тот не мигая смотрел на него, пытаясь понять его настроение и ход мыслей. Вей Усянь отстраненно скривил губы и бросил:       – «Пялишься.»       Лань Ванцзи заморгал и быстро отвел взгляд. Прокашлявшись, он ровно произнес:       – «Ждал, когда мы сможем идти дальше.» - язвительные слова и подколки на тему, что Вей Усянь их торопил, а в итоге, замер как истукан посреди дороги на довольно долгое время, вертелись на языке, но были разумно проглочены.       Вей Усянь, дернув плечами, развернулся на пятках и было бодро пошел прямо на город «И», но вновь замер перед стеной зарослей. Обычно беспристрастное лицо в отвращении и брезгливости скривилось, а длинные, аристократичные пальцы чопорно подхватили полы ханьфу. Он, ломаясь, потоптался, словно сама мысль о необходимости прохода через эти кусты выводила его из равновесия.       Лань Ванцзи спокойно прошествовал и так же замер рядом с ним, аккуратно заглядывая в чужое лицо. Видимо, до него дошла причина «пробки», потому как тотчас обнажился Бичень, что яркой зимней вспышкой расчистил перед ними широкий проход.       Вей Усянь чопорно и брезгливо смерил возникший проход взглядом сверху-вниз и резко отпустил полы одежд. Он кашлянул:       – «Благодарю.» - и словно самая важная, высокопоставленная госпожа поплыл вперед, мастерски игнорируя своего «спасителя от зарослей».

***

      Город окутывал плотный молочный туман. Казалось, если углубишься дальше, то не сможешь увидеть собственной руки. Само поселение было насквозь пропитано мрачностью и темной энергией.       Земля выглядела, словно пепелище. Все хоть сколько-то уцелевшие деревья были полностью наги и скрючены, будто были серьезно больны, и больше походили на болотные коряги, нежели на некогда величественные деревья. И без того пасмурное небо выглядело ещё более хмурым над невеселым городком и, возможно, было готово разразиться яростным ревом.       На могильной земле, на скрюченных деревяшках расположилась стайка ворон, что опасно каркала, пугая прохожих. Завидев приближающегося Вей Усяня, они приветственно загалдели, словно маленькие дети, увидевшие свою мать.       Вей Усянь мазнул их равнодушным, но в то же время строгим взглядом, – почти что разозленная нерадивым проступком ребенка мать в общественном месте или при гостях и обещающая серьёзный разговор дома – и едва заметно кивнул, после чего вороны послушно замолчали. Лань Ванцзи смерил их озадаченным взглядом, но все же промолчал, ибо спрашивать о странных воронах, слишком часто фигурировавших рядом с ними в последнее время, было бессмысленно - все равно не ответят.       Город, не считая сторожащих воронят, окутывала мертвая тишина. Глухой ветер развеивал дорожную пыль и создавал ощущение пустынности местности. От этого городок чувствовался ещё более пустым и замершим.       Городские ворота были призывно открыты, но кто в такое время и на такой фэн-шуй придет? Правильно, никто. К тому же, если здесь не осталось ни одного жителя, то можно было сделать вывод, что ворота распахнуты вот уж как десять лет. С того самого злополучного дня, из-за событий которого местный сторож больше никогда не сможет открыть или закрыть эти ворота.       Вей Усянь мысленно цокнул. В последний раз, когда он навещал город И, это место сияло жизнью, воздух был полон свежести, цвели ярко-красные клены, пели птицы – короче говоря, кипела жизнь. Сейчас же – одинокое пепелище.       «Совсем как моя душа.»– отстраненно мелькнуло в мыслях Вей Усяня.       Он и Лань Ванцзи плечом к плечу плавно прошествовали сквозь главные ворота. Им на мгновение показалось, что туман сделался ещё более плотным, чем был. Хотя, вероятно, не показалось. Не было видно и зги. Так и споткнуться недалеко, а Вей Усяню уж точно не хотелось пропахать носом грязный пол. Посему он принял решение приоткрыть свои запасы демонических сил и обострить органы чувств. Конечно, благодаря его заклинательскому прошлому, определенным знаниям и умениям, Вей Усянь мог обойтись и без этого, но, по правде говоря, ему было лень, ибо такой подход требовал больше внимания.       Запасы собрались достойные, эта практика не требовала много энергии, так, почему бы и нет?       Колкий мороз побежал от сердца по пульсирующим венам к глазам, голове, конечностям, растекаясь и впитываясь в сосуды и мышцы. Скоро дышать стало проще, зрение прояснилось, а слух обострился.       «Другое дело.»       Цепкий взгляд успел уловить мелькнувшую перед ними тень призрака некой девчонки, – должно быть, это о ней говорил Юй – она что-то бросила перед ними наземь и скрылась. Вей Усянь опустил взгляд и увидел, что это была бумажная голова «Силача Преисподней». Его почему-то такая встреча изрядно позабавила.       Лань Ванцзи, заметив, что Вей Усянь на что-то обратил внимание, застыл.       – «Что такое?»       Вей Усянь наклонил в его сторону голову, не отрывая глаз от головы:       – «Бумажная голова «Силача Преисподней.»       – «?»       Вей Усянь обреченно вздохнул морозный, влажный, спертый воздух и объяснил:       – «Как ясно из названия, город И славится своим мастерством в области ритуальных услуг. Следовательно, здесь изготавливаются и куклы подобного формата. Так как ты далек от этой темы, ведь заклинателям тема похоронных традиций чужда, поясняю: этих кукол хоронят вместе с усопшим, дабы те защищали их или прислуживали им после смерти. Конечно, это все брехня, но почему бы и нет? Это как раз-таки голова «защитника». Неизвестно, правда, кто голову этого горе-охранника оторвал, но не суть.»       Лань Ванцзи кивнул:       – «Ясно.» - он помолчал. – «Ты слышал что-нибудь?»       – «Ты о чем?»       – «Бамбуковый шест.»       – «Мгм.»       «Неплохо, Лань Чжань, для смертного у тебя прекрасно развит слух!»       Внезапно где-то спереди послышался топот нескольких десятков пар ног, тихие переругивания и тычок. Очевидно, кто-то ссорился и вот уже пустил в ход кулаки. Раздался сдавленный выдох.       Шумело от силы двое человек, ибо остальные пары ног ступали аккуратно и боязливо, страшась издать лишний звук, который мог бы спровоцировать страшного и неизвестного врага. А вот той парочке, очевидно, было плевать – а точнее, кристально поебать.       – «Да какое же вы сыкло! Небеса не видали таких трусов! Вы же адепты именитых Орденов! Так какого черта крадетесь, словно помойные крысы?!» - голос возмущающейся девушки оказался поразительно знаком Вей Усяню.       – «Да хватит орать, дур-а…» - договорить ему не дали, по всей видимости, в очередной раз одарив тычком локтя под ребра.       – «А ну цыц. Тебе слова не давали! А вы! Правильно мне папа говорил. Никакой на вас надежды. Курицы, а не мужики! Жметесь друг другу, словно наседки. Какой отврат!.. – ... – Вот сейчас, смотрите, я пойду одна и прибью ту суку, что мешает нам пройти! И вы будете благодарить «слабую женщину» за собственное спасение!»       – «Д-дева Ван, не стоит быть столь категоричной! Там может быть опас-…» - больного вскрика не послышалось. Видимо, там хватило одного взгляда.       – «Да где вас, таких баб, берут…»       – «А где вас, таких подсосов, берут?»       – «Хватит ругаться! У меня уже скоро от тебя уши в трубочку свернутся!»       – «Было бы славно, олененок Бэмби! Хотя бы, может, заткнешься и не будешь возникать. Тоже мне, благородный Орден.»       – «Ты столько нас костеришь, бахвалишься, но что-то ты поразительно до сих пор здесь!»       – «Вы меня отвлекаете!»       – «Ну простите, дева Ван! В таком случае мы не смеем вам мешать и спокойно посмотрим на ваше геройство издалека!»       – «Дурень, как ты собрался смотреть "издалека", если тут дальше собственного носа не видно? Не ты ли ныл, что не можешь рассмотреть и камня под ногами?! Гений, что сказать! Вот это умы Ордена Гусу Лань!»       – «Дева Ван…» - этот юношеский голос звучал уж совсем несчастно. Видимо, его обладатель сто раз пожалел, что вообще сунулся сюда.       – «Всё! Вы меня достали! Сейчас я пойду и выпотрошу ту тварь, из-за которой вы трясетесь, словно нежные барышни!»       – «Да давай-давай. Сотни таэлей на тебя нет. Хера с два ты че сделаешь!»       – «Цзинъи!» - пораженно шикнул на него голос, как Вей Усянь уже догадался, принадлежавший Сычжую.       – «Да что?! У меня уже сил и нервов на эту бабу нет! Всю кровь выпила.»       – «Ой, всё…» - девушка раздраженно зашипела и резвым шагом отправилась в сторону затихших в туманной мгле Лань Ванцзи и Вей Усяня. Раздалось тресканье электричества.       «Это же... Должно быть, Тяньфа***...»       Лицо Вей Усяня сделалось гротескным и совсем усложнилось, став донельзя неоднозначным. Будь его выражение видно Лань Ванцзи, то тот непременно испугался бы бледных и жутких черт, обещающих кому-то «небесную кару».       Треск электричества зазвучал громче. В клубах тумана засияли громовые всполохи, а воздух сам начинал закручиваться в неумолимый ураган. Стал виден утонченный, но в то же время роковой силуэт воинственно настроенной фигуры. Развевающиеся полы платья девушки делали картину ещё более завораживающей, – вероятно, для всех, но не для Вей Усяня, чье лицо сделалось совсем безумным.       На лицо выполз сумасшедший оскал, а взгляд пристальных глаз вперился в свою «противницу».       Лань Ванцзи нахмурился и опустил было руку на Бичень, но тотчас оказался остановлен легким касанием руки Вей Усяня и послушно отступил.       Вей Усянь развел руки и, медленно идя ей навстречу, молвил, чуть искажая голос, делая его донельзя жутким:       – «Хотите подраться, детишки?»       – «Ты!» - хором завопили напуганные юноши. – «Чжихао, отойди назад! Не геройствуй! Неизвест…»       Нахлынул порыв резкого ветра, что чуть не уронил юношей наземь. Лань Ванцзи пришлось как следует упереться ногами, дабы не завалиться. Одни Вей Усянь и Веньлин стояли как ни в чем не бывало.       Поступь Вей Усяня стала совсем хищной:       – «Так-так…»       Вставшая наизготовку в белесом тумане Веньлин нахмурилась и неумолимой коброй крутанула плетью. Пелену разрезала яркая молния, озарившая на мгновение борющиеся лица, что тем не менее были видны только им двоим.       Вей Усянь, завидев ее лицо, осклабился:       – «Так-так, красавица, что же Вы забыли тут в столь мрачный час? Не пора бы Вам домой?»       Веньлин пренебрежительно и властно хмыкнула:       – «На хуй сходи, черт. Будешь мне тут указания давать! Ты всего лишь сумасшедший!» - и неуловимым движением кисти взметнула оружие ввысь, после обрушивая яростный удар прямо на врага.       Поразительная эффектность атаки заставила юношей ошеломленно пооткрывать рты и позабыть все сказанные ими слова.       Вей Усянь хихикнул и танцующе отклонился в сторону, попутно складывая руки за спиной. На этот маневр Веньлин сосредоточенно нахмурилась, ибо ее выпад был быстр. Если этот незнакомец смог заблаговременно уклониться, то он очень силен. Явно выше, чем заклинатели уровня Лань Ванцзи. К тому же... эта манера показалась ей поразительно знакомой.       Она озлобленно цыкнула, сузив яркие глазки, и направила очередной удар – поперек, намереваясь не оставить возможности для простого ухода – раз уж ее враг быстр – и просто-напросто сбить противника с ног. Но тем не менее Вей Усянь грациозной ланью подпрыгнул и кружащимся яблоневым лепестком перевернулся в воздухе, позже неслышно приземляясь за спиной Веньлин на одно колено.       Так как их окружал магический туман, а у нее не было активировано заклинание обострения чувств, она не смогла поспеть за его маневром и тем, как неприятель оказался за ее спиной. Но тем не менее инстинкты, выработанные суровыми тренировками, оповестили ее об угрозе сзади.       Она крутанулась на месте, взметнув плетью и направив ее на врага, после сделала колесо назад, попутно вытягивая носок вперед, очевидно, намереваясь заодно ударить неприятеля в челюсть.       Будь на месте Вей Усяня любой другой противник – он уже давно валялся бы замертво. Но он – не кто-либо другой. Кто, как не Вей Усянь, будет досконально знать ее методы ведения боя? Кто, как не Вей Усянь, с легкостью сможет одолеть ее, ибо кто, как не родитель, будет знать лучше всех собственного ребенка?       Вей Усянь воспользовался инерцией плети, что ещё только достигла Небес, и мизерной брешью в защите. Он в мгновение ока оказался вплотную за ее спиной – да так быстро, что Веньлин даже глазом моргнуть не успела – и перехватил ее кисти, нажав на акупунктурные точки, заставил чуть вскрикнуть от неожиданности и выронить плеть.       Потеряв связь с хозяйкой, Тяньфа погасла. Взволнованные и перепуганные за подругу юноши галчатами загалдели, позабыв обратиться к подруге именем в быту:       – «Веньлин, ты где?! Ты в порядке? Ты нас слышишь-…» - надолго толпу не хватило, ибо тотчас их языки прилипли к небу, а из глоток вырвался лишь жалкий хрип.       Полностью игнорируя юношей и Лань Ванцзи, Вей Усянь склонился к уху пытающейся вырваться Веньлин. Он сладко и опасно зашептал, настолько тихо, чтобы слышно было только ей:       – «Ай, яй, яй. Почему моя девочка не дома?»       Веньлин крупно вздрогнула и замерла. Сейчас Вей Усянь не коверкал свой голос, потому тот звучал нормально. Но все же он не был его настоящим, потому узнать с первого раза Вей Усяня у Веньлин не получилось.       Девушка открыла и закрыла рот, но все же выдавила, так же тихо:       – «Что?..»       Вей Усянь по-птичьи склонил голову и по-отечески протянул:       – «Я спросил, почему моя девочка не дома? Далековато ты забралась от Пристани Сиу, птенчик.»       Услышав знакомое обращение, Веньлин вконец застыла, а у нее внутри все похолодело. Правда, вместе с тем, сердце радостно пустилось вскачь. Все естество так и просило, чтобы она тотчас развернулась и крепко обняла замершего за ее спиной мужчину.       Не веря своим ушам, она позвала:       – «Папа?»       – «Мгм. Или у тебя ещё какие-то были предположения?» - голос его был суров и пугающе беспристрастен. Словно не было того безумного зверства и жажды крови в голосе. Сейчас была лишь ледяная злость и отцовская угроза.       Веньлин прерывисто вздохнула, смаргивая подступившие слезы облегчения, и сглотнула вставший в горле ком.       – «Это правда ты?»       Вей Усянь по-лисьи фыркнул и саркастично протянул:       – «То-то я думаю, с чего это ты моего строгого наказа ослушалась. У тебя мозги поплыли, и ты ничего не соображаешь, птенчик? Печально. Стоило папе тебя оставить, и случилось такое несчастье…»       Одна слеза все-таки скатилась по румяной щечке и чистым кристалликом исчезла в белесой мгле. Веньлин поджала дрожащие губы:       – «Я думала, что ты совсем-совсем пропал… Как тебе не стыдно так меня пугать?! С дуба рухнул?! Ты говорил, что все будет хорошо, но потом неожиданно исчез! Что я должна была думать? Не исчезни ты столь самовольно, я ни за что не покинула бы Пристань Сиу без твоего дозволения! Я… ай!…» - Вей Усянь чуть сильнее сжал запястья и тотчас разжал. Это было своего рода предупреждение, не несущее реального вреда.       – «Ты повышать на меня голос вздумала?»       – «… - …Прости папа…Я просто очень испугалась за тебя.»       Вей Усянь глухо, по-звериному зашипел ей в ухо:       – «Испугалась? А за себя ты не испугалась? Я – непревзойденный князь демонов. Божество Мертвых. Думаешь, мне нужна помощь пятнадцатилетней девочки? Тем более собственной дочери? Не неси чушь.» - каждое его слово было пропитано едким ядом. Как же он был зол на нее. Она прекрасно понимала, что отец ее по голове не погладит за самовольный уход, но все же не смогла с собой ничего поделать. – «Я тебе ясным языком сказал: не выходить за пределы Пристани Сиу без моего на то дозволения. Причем в одиночку. У тебя с головой проблемы? А если бы с тобой что-то случилось?»       Каждое слово и каждая фраза били точно в цель, заставляя Веньлин кусать губы еще сильнее. К слову, она плакала не из-за того, что папа ее ругал. А из-за того, что она скучала по нему. Очень сильно. Как она тогда испугалась за него! Если бы не сторонние наблюдатели сейчас, то девушка непременно высказала ему все, что думает о нем. На повышенных тонах. Ее нисколько не испугал бы прямой, строгий взгляд. Она знала, что папа никогда не причинит ей вреда. Папа - это папа. Папа - опора. Он самый лучший. Пусть холоден и жесток – по отношению к другим, – но все же он любит её. По-своему. Как умеет. Но любит.       И возвращаясь к теме ее возмущений... О, будь её воля, то она как следует прооралась бы. Но сейчас, к сожалению, преимущество было на его стороне, плюс, нельзя было раскрывать их настоящие личности. Потому пришлось прикусить язык и внимать отцовским выговорам.       Пусть он и ругался. Возможно, даже давил. Но Веньлин знала, что тот никогда и пальцем ее не тронет. Что не обидит. И что тот ругается на нее только потому, что в глубине души испугался за ее состояние. Папа всегда был таким. Преподносит, словно зол из-за нарушения прямого приказа, но на самом деле зол, потому что переживал.       Наконец, Вей Усянь сделал глубокий вдох и медленно разжал руки. Веньлин так же медленно выпрямилась и быстро повернулась, злобно всматриваясь в успокоившееся бледное, такое чужое, но в то же время родное лицо.       Веньлин сжала зубы и метнулась к Вей Усяню, крепко, до хруста костей, обнимая.       Она прерывисто вздохнула и зашептала:       – «Если ты ещё раз так сделаешь, я наплюю на все твои запреты и собственными руками придушу. Как минимум, наору и выскажу все, что думаю. Ясно?»       Вей Усянь закатил глаза и расположил свой подбородок на девичьем плече:       – «Не доросла ещё.» - на это он получил тычок под ребра – но ему, очевидно, было плевать на этот выпад. Он скорее был для выпуска дочерних эмоций.       – «Ты обязательно ответишь мне за все мои нервы. Как только мы останемся одни и закончим здесь свои дела.»       – «А кто сказал, что ты здесь остаешься?»       – «Я так сказала. Ты мне должен за потерю нервных клеток. В конце концов, ты же будешь рядом, так?»       Вей Усянь фыркнул и отстранился.       – «В таком случае, ты меня будешь беспрекословно слушаться. Одно неповиновение – и ты будешь заперта в Пристани на пятьсот лет.»       Веньлин скривилась. Вей Усянь многозначительно взглянул на нее:       – «Мы договорились, птенчик?»       Веньлин пробурчала что-то нечленораздельное, что не убедило Вей Усяня. Он выгнул бровь и отрезал:       – «Сюань Яньли.»       Яньли буркнула:       – «Да-да. Слушаюсь и повинуюсь, Мой Повелитель.»       – «Так-то лучше.»       Он легко махнул рукой и барьер, отделявший Лань Ванцзи и толпу юношей от них, растворился - да, он успел во время схватки ещё и барьер наложить. Воистину, человек - талант. Заклинание молчание было снято и галдеж зазвучал с новой силой:       – «Веньлин, Веньлин!»       – «Дева Ван, вы в порядке?»       Спустя мгновение перед ними выросла толпа юношей с мечами наперевес. Их лица и фигуры были полны воинственности, которая вся сдулась, стоило им увидеть преспокойно стоявшую целую и невредимую Яньли и Вей Усяня.       Громче всех оравший и переживавший Цзинь Лин в мгновение ока покраснел:       – «То есть, мы за тебя там волновались, с ума сходили, а ты с этим сумасшедшим лясы точишь?!»       Яньли тотчас сменила вид маленькой папиной девочки на привычную ей в обществе саркастичную, стервозную особу. Она скривила губы:       – «А ну цыц, госпожа. Тебе слова не давали! Хочу и точу, тебе какое дело? И вообще, ты что, неужели и вправду за меня переживал?» - она игриво, совершенно по-лисьи изогнула брови и ухмыльнулась, хихикая.       Цзинь Лин покраснел и взвился:       – «Да кто за тебя переживал! Может быть, Лани, но точно не я! И вообще, сколько раз повторять, я не госпожа тебе!!» - на камень в свой огород адепты Гусу Лань возмущенно пооткрывали рты, а Цзинъи вообще хотел наброситься на него с кулаками, но по итогу, был остановлен уставшим от всей этой суматохи Сычжуем.       Яньли в притворном удивлении подняла брови:       – «Как это ты не госпожа? Тогда, кто же ты?»       – «Я…» - Цзинь Лин не договорил и звонко клацнул челюстями, когда из тумана выплыл извечно невозмутимый Лань Ванцзи.       Адепты Гусу Лань едва завидели его, чуть не запрыгали от воодушевления и облегчения:       – «Приветствуем, Ханьгуан-Цзюня!!!»       – «Мгм.»       Вей Усянь, покачивая бедрами и плечами, аккуратно замер подле Лань Ванцзи. Он неспешно, даже лениво, размял шею и скривил такую мину, словно ему срочно на что-то надо было опереться на что-то, ибо слишком устал.       Вей Усянь невозмутимо скосил глаза на покоящуюся вдоль тела сильную руку Лань Ванцзи. С той же неизменной эмоцией он схватил ее, поставил так, как ему нужно, полностью игнорируя ошарашенные взгляды толпы, и взял Лань Ванцзи под руку, буквально повиснув на мужчине.       Видимо, в присутствии детей он становился куда более живым и похожим на себя при жизни, раз позволил себя повиснуть на Лань Ванцзи, а после картинно запричитать:       – «Ну что вы за люди такие?! Умотали меня, загоняли, а руку помощи верного товарища уж использовать нельзя! Подумаешь, воспользовался Ханьгуан-Цзюнем в качестве опоры. Не развалится же он! Да, Лань Чжань, ты же не развалишься?» - Вей Усянь состроил лисьи глазки, игриво выглядывающие из-под ресниц, кокетливо постучал пальцем по упругой груди и принадул в ребяческом капризе губы.       Подобная резкая смена поведений заставила Лань Ванцзи зависнуть и отстраненно ответить неизменным согласным «мгм».       В шоке были все, даже Яньли. Особенно, Яньли. В ее глазах стоял явный вопрос и, вернее будет сказать, искренний ахуй. Она шепнула одними губами:       – «Бать, ты че творишь…»       Так как они были отцом и дочерью, причем в довольно близких отношениях, то, разумеется, у них был свой язык жестов. Вей Усянь легко мотнул головой, словно оправлял упавшие на лицо капризные пряди. Это значило: «Не суй свой лисий нос куда не просят, птенчик. Прикуси язык.»       Яньли подумала, что раз они с папой друг друга не поубивали за сегодня в приступе обоюдных претензий и он позволил ей остаться, то в относительно воцарившемся перемирии лучше было не возникать, посему она разумно прикрыла свой ротик, звонко клацнув зубками.       Первым не выдержал Цзинъи:       – «Ты что творишь, полоумный! Убери свои пи… грязные гомосексуальные руки от Ханьгуан-Цзюня! Ты его пачкаешь!»       Лань Ванцзи строго глянул на него, заставляя замолкнуть. Сычжуй робко потупился, исподлобья глядя на него, как бы извиняясь за товарища.       Цзинь Лин тоже в явном неодобрении скривил губы, но все же промолчал. Наверное, потому, что рядом был Лань Ванцзи.       Вей Усянь весело защебетал:       – «Раз уж на то пошло, то почему бы Вам, зайчики наши, не рассказать, что вы тут забыли и почему орете благим матом на всю округу?»       Весь какой бы то ни было запал мгновенно спал. Щеки Цзинъи опалило огнем стыда, как только он вспомнил свои оры, посему смущенно потупился. Остальные тоже пристыженными, виноватыми мальками притихли. Одна Яньли чувствовала себя в своей тарелке и нисколько не смущалась. Она уперла руки в бедра, дерзко и злорадно ухмыляясь не могущим что-либо возразить юношам. К слову, не будь здесь старших, те принялись бы снова бранить ее за это, но быстро отхватили бы от нее по щедрой женской затрещине.       Вей Усянь издевательски принадул губы, попутно методично постукивая пальцем по изгибу локтя Лань Ванцзи. Он вспомнил, как эти неотесанные дураки лаяли и хаяли его девочку, поэтому стойко решил вдоволь отыграться за нее:       – «Чего же Вы молчите? Ай-яй-яй… и не стыдно? Позорите свой Орден… посмели поднять голос на даму, пренебрегли принципами своего Ордена, бранитесь… ай-я…сколько Вы там уже наказаний себе собрали?»       Все внутри у Цзинъи похолодело, после того как он в деталях представил сумму всех наказаний за свои проступки, потому и думать забыл о Яньли.       Сычжуй вышел вперед, закрывая своих горе-товарищей, и как истинный лидер принялся приносить извинения, склонившись в почтенном поклоне:       – «Молодой господин Мо, вы правы. Мы поступили ужасно. Подобное поведение не подобает нашему Ордену. Наше упущение. Вы правы, нам стоит принять соответствующее наказание по возвращении в Орден. Нам очень стыдно.» - он повернулся к Лань Ванцзи. – «Ханьгуан-Цзюнь, простите, мы вас опозорили и подвели. Ждем вашего вердикта.»       Очевидно, выносить наказание для «малышни» - последнее, что хотел сейчас делать Лань Ванцзи. Его мозг обратился в желе, оттого что Вей Усянь по своей воле обхватил его руку и повис на нем. Все внимание Лань Ванцзи устремилось к месту их соприкосновения. Конечно, руки Вей Усяня по обыкновению были ледяны, но Лань Ванцзи не чувствовал их холода. Для него кожа в тех местах горела, а сознание плыло.       Именно потому, когда Сычжуй задал свой вопрос, он смерил его неоднозначным взглядом, заставив бедных адептов перепугаться до смерти.       В конце концов Лань Ванцзи смог выдавить:       – «Я подберу наказание по возвращении в Орден.»       Адепты покорно подобрались и сложили руки в уважительном жесте, после поклонившись:       – «Так точно, Ханьгуан-Цзюнь.»       Вей Усянь ехидно осклабился и потянул рукав Лань Ванцзи на себя, заставив того нагнуться ближе. Он, разумеется, этого не ожидал, но всё же послушно исполнил требование. Вей Усянь вкрадчиво защебетал – достаточно тихо, чтобы это выглядело, как попытка сплетничать, но недостаточно, чтобы оказаться неуслышанным:       – «Ханьгуан-Цзюнь, твои дети столь жестоки… Накинулись на мою девочку всем скопом. Так не годится. Как следует накажи их позднее, хорошо? Для меня и справедливости.»       Уши Лань Ванцзи тотчас окрасились в пунцовый. Дыхание Вей Усяня от вкрадчивого, шаловливого шепота щекотало ушную раковину, заставляя тем самым невольно подрагивать. В конце концов он смог только выдавить:       – «Мгм…»       Внутренности адептов заледенели. Они мрачно и пугливо переглянулись между собой. Даже обычно правильный Сычжуй не смог сдержать жалобного изумления.       Юноши взглядами переговорились:       «Это что такое?!»       «Он что… сказал Ханьгуан-Цзюню по возвращении наказать нас как можно сильнее, и он его послушал?? И кого?! Его!»       «Кто он такой, раз ведет себя с Ханьгуан-Цзюнем столь фривольно?!»       «Стоп. Он назвал Веньлин «своей девочкой»?! Это что за ерунда?»       Сычжуй все же решил задать хотя бы один из волновавших их вопросов:       – «М-молодой господин Мо, вы назвали деву Ван "своей девочкой"?»       Лань Ванцзи тоже на это обратил внимание и уставился на Вей Усяня, ожидая ответа. Тот невозмутимо запел, в обвиняющей манере выставив на них палец:       – «Ну да, а что? Разве я не могу назвать свою единственную ученицу, которую ращу с малых лет, своей девочкой?! Что за претензии, маленький негодник?!»       Сычжуй пораженно и сбивчиво залепетал:       – «У-у-ученица?!»       Вей Усянь вздернул подбородок:       – «Конечно, она моя ученица! Как вы думаете, почему тогда наша схватка прекратилась, не успев толком начаться? Кто лучше учителя знает возможности ученика, верно, А-Лин?» - он многозначительно посмотрел на нее.       Толпа юношей ошарашенно уставилась на нее.       Яньли, будучи тем самым яблоком, что от яблони недалеко падает, не сговариваясь, приняла правила игры и продолжила этот фарс, дерзко оправив волосы:       – «А что вас так удивляет? Разве я не могу иметь учителя? Конечно, могу! Если бы это был не он, то я бы уже давно явила вам поверженного соперника!»       Цзинь Лин неверяще завопил:       – «Веньлин, ты чего?! Как этот сумасшедший обрезанный рукав может быть твоим учителем?! Ты точно не ошиблась?!»       Яньли вздернула подбородок, внезапно взвившись:       – «Следи за языком, когда говоришь о моем шифу! Совсем страх и стыд потерял?! Если ты считаешь его сумасшедшим обрезанным рукавом – значит, его роль удалась на славу! Мой шифу – очень умный и смелый человек. Вероятно, когда ты его видел, то он расследовал какое-то секретное задание! Не тебе пытаться понять его мотивов. И вообще, мой шифу сильнее даже вашего Ханьгуан-Цзюня. Так что не смей говорить о нем в столь пренебрежительном тоне!»       Теперь уже взвились адепты Ордена Лань:       – «Что?! Сильнее нашего Ханьгуан-Цзюня?! С дуба рухнула?! Да как он может быть сильнее его? Ври больше!»       Внезапно они все замолчали: и Яньли, и юноши. Лань Ванцзи равнодушно бросил:       – «Шумно.»       Вей Усянь согласно кивнул. Он хотел было продолжить подкалывать молодежь, но застыл, почувствовав чье-то приближение в отдалении.       Стоило им всем умолкнуть, даже детям удалось расслышать чьи-то тяжелые шаги, звенящие цепи и приближающийся запах гнилых трупов.       "Так-так. Похоже, кто-то решил заглянуть к нам на огонёк..."