Однажды и я стану чьим-то счастьем

Темнота и тишина. Вновь такие непривычные, но такие родные. За окнами машины не доносится нетерпеливых гудков других автомобилей, вокруг не сверкают без устали светофоры и фонари — последних не было видно уже много миль… Теперь тьму разбавляют разве что фары, да и те справляются, мягко скажем, не блестяще. Однако тьма отнюдь не пугает, и даже лёгкий дождь не вгоняет в тоску — мир вокруг словно замер вместе с ней в волнительном предвкушении того, что случится уже через несколько миль… — Уснул, — взглянув на заднее сидение, констатировал Дэвид. Генри и впрямь по-детски посапывал сзади, хоть серьёзный вид и наушники в ушах всё же выдавали в нём подростка. Дэвид предлагал подождать до утра. Эмма же ждать не могла — ведь знала, что по ту сторону городской черты с точно таким же нетерпением ждут её… Приятное почти до боли чувство. Поэтому, пусть Генри не помнит места, в которое им предстоит вернуться, пусть его пришлось забрать из дома друга в самый разгар компьютерной игры, сейчас, в ночи, они ехали по пустынной дороге, возвращаясь в Сторибрук, возвращаясь… Домой. Дом. Такое приятное слово. Вспоминая прошлую, иллюзорную жизнь, Эмма могла сказать точно, что как раз дома в её жизни не было никогда. Был сын. Была квартира. Была любимая музыка по утрам и вечно недовольная миссис Эмерсон, живущая снизу — но не дом, точно не тот дом, что она вот-вот обретёт вновь… — Что с вами было? — наконец спросила она, ещё раз на всякий случай проверяя, спит ли сын, через зеркало заднего вида. — Вы перенеслись в Зачарованный Лес? Дэвид не ответил. Лишь хмыкнул, затем переплел между собой пальцы и опустил на них взгляд. — Пап? Это слово заставила Дэвида поднять глаза, и лишь теперь Эмма заметила в них странную растерянность. — Я не рассказал тебе всего, — наконец заговорил он, откидываясь на спинку сидения, словно за тем, чтобы был повод не смотреть дочери в глаза. — Дело в том, что… Рассказывать нечего. — То есть? — То есть… — протянул Дэвид, вновь возвращаясь в прежнее положение. — Никто не помнит этот год. Совсем, словно его и не было. — Память стёрта? — позабыв о спящем Генри, спросила Эмма в полный голос. — Но как? Почему? И почему стёрта была и моя память тоже? — Это единственное, на что я могу тебе ответить, — голос Дэвида, напротив, стал ещё тише. — Твои воспоминания отняла Реджина. Лицо Эммы не изменилось. Пустой взгляд вперился в грань между светом фар и ночной темнотой. Руки сжимали руль со странным остервенением, вся она вдруг превратилась в натянутую до предела струну. — Зачем? — голос прозвучал немного отстраненно. — Тогда это было единственное верное решение, — Принц печально улыбнулся — его не смог провести ни твёрдый голос, ни холодный взгляд. — Мы оба знаем, что ты не успокоилась бы, стала бы искать пути, но тогда все мы думали, что путей нет… — Как видишь, были, — руки вцепились в руль ещё сильнее. — Эмма, она желала тебе счастья. — Хорошенькое счастье — моя прежняя жизнь… Мимо мелькали деревья, дождь барабанил по стёклам, но уже не вселял прежнего сладкого волнения. Эмма чувствовала на себя взгляд отца. И хотела сбросить с себя этот взгляд, она даже дернула плечами, словно от него и впрямь можно было избавиться с такой лёгкостью. — Останови машину. — С чего бы это? — Останови. В другой момент Эмма ни за что не сделала бы это — просто из принципа, из упрямства. Но сейчас она была слишком растеряна, она испытывала слишком смешанные чувства, чтобы оставить на упрямство силы. — Ты злишься на неё? — На кого? — машинально спросила Эмма, хоть прекрасно знала, о ком идёт речь. — На Реджину, — ответил Дэвид, не сводя с неё проницательного взгляда. — Злишься за отнятые воспоминания? Нет. Она не злится — как можно злиться на ту, кого любишь больше жизни? Она просто не хотела верить в то, что это сделала она, что её чары заставили Эмму прожить целый год в забытии, не зная даже о существовании своей Королевы… — Она не должна была этого делать, — тихо произнесла Свон, словно в надежде, что её не услышит никто, даже отец. — Если бы вы не вернулись, если бы навсегда остались в том мире… Я бы её потеряла. Её бы просто не было, даже в моей памяти — совсем нигде и никогда… Как она могла так поступить? — Мы часто не понимаем мотивы тех, кто нас любит, — Дэвид ободряюще опустил ладонь на её плечо. — Это нормально. И, более того, я почти уверен, что ты поступила бы так же. Эмма опустила взгляд. Нет. Что бы ни говорил Дэвид, на такое ей ни за что и никогда не хватило бы мужества. Глупо? Возможно. Эгоистично? Определенно. Но при всей храбрости Рыцаря, когда дело доходило до кровавых битв и самопожертвования, ему никогда не понять и не приобрести эту особенную храбрость Реджины — способность отпустить и навсегда вычеркнуть из жизни ради счастья любимой… Эмма никогда не умела отпускать. Всегда возвращалась. Возвращается и теперь, и будь она проклята, если потратит хоть одно мгновение рядом с Королевой на столь глупую обиду. — И когда ты успел стать таким мудрецом? — улыбнувшись впервые за всю долгую дорогу, поинтересовалась Эмма, и жук вновь тронулся с места. На душе вновь легко и свободно. Она вновь предвкушает встречу. — Всегда был. Просто кто-то не замечал, — улыбнулся в ответ Дэвид. На обочине показался легко узнаваемый знак. «Добро пожаловать в Сторибрук» — приветствие проклятого городка, который стал теперь самым родным. Жук пересёк городскую черту. Всё та же пустынная, объятая ночью дорога, но эти такие знакомые силуэты деревьев и далёкий, тусклый свет сторибрукских фонарей отозвались в сердце приятным трепетом и разлились по венам тёплой волной. Она снова в этом странном, проклятом городке, на грани между этим миром и сказкой, она снова… Дома. Городские часы вновь показывают 8:15, хоть на деле уже глубокая ночь… Вернуться домой, в свою прежнюю квартирку, что оставил ей покойный шериф? Возможно, остаться у отца? Или снять номер в гостинице? Что бы она ни решила после, сейчас она знает точно, куда направится. Как знает и то, что её уже ждут там с неменьшим нетерпением. В её окнах горит свет. Эмма почти готова поклясться, что на фоне его где-то на втором этаже, видит знакомый силуэт, мерящий шагами опустевший дом. И вдруг зарождается страх, как тихое, подсознательное напоминание о том, ЧТО произошло в тот самый первый раз, когда они встретились после долгой разлуки… Она вновь смотрит на отца. А тот ободряюще улыбается ей из полумрака. — Ты отвезёшь Генри? — хрипло спросила она, словно желая хоть чем-то заполнить давящую на уши тишину. — Конечно, — ответил Дэвид, кивая на ледяной особняк. — Тебе пора. Ни одна дорога в её жизни не была такой долгой, как та, что тянулась от калитки до порога этого дома. Она шла нарочно медленно, словно проверяя свою выдержку, словно не желая вновь испытывать судьбу своим нетерпением. Но вот дверь прямо перед ней. Она дотрагивается до ручки, проводит кончиками пальцев по гладкому дереву… Пора. В темноте блеснули торжеством изумрудные глаза деревянного лебедя, когда ключ скрипнул в замочной скважине. Дверь поддалась, и в глаза ударил неяркий, но ослепительный по сравнению с ночной тьмой свет такой знакомой прихожей. Она была здесь. Стояла первые несколько мгновений неподвижно, будто желая убедиться в том, что Эмма — не призрак, не видение. Однако надолго её не хватило. Они ничего друг другу не сказали. Даже не подумали, не попытались передать даже самым тихим шёпотом свою радость, боясь испортить тем самым этот миг. Год. Год разлуки, что был для них обеих всего мгновением, но теперь, казалось, длился долгие десятилетия, делая ещё более сладким это мгновение. В прихожей горел мягкий, приглушенный свет. Её руки, тёплые и сильные, как никогда, обнимали Эмму, голова покоилась на плече, дыхание щекотало шею и заставляло трепетать кончики светлых волос… Где-то за окном ободряюще подмигнули фары и исчезли в ночи, убедившись в том, что после года разлуки они вновь обрели друг друга. Сейчас казалось таким глупым их отчаяние в день расставания. Ведь, в сущности, разве могло всё сложиться иначе?..

***

Год назад — До замка мили пути. Если хотите добраться живыми, лучше сделайте привал, — бросила через плечо Мулан, вновь с тревогой поглядывая на тёмное небо — не появится ли на нём вновь силуэт летучей твари. — Туда и лежит наш путь? — поинтересовался Принц. — В безопасное для привала место? — С их появлением, — женщина кивнула на небо, — не безопасно нигде. Но в нашем лагере по ночам всегда кто-то дежурит. Безопасно там, где люди. — Откуда вообще взялись эти обезьяны? — Реджина поморщилась, касаясь саднящих ран на ключице. — Раньше здесь таких тварей не было. — Никто не знает, — коротко ответила Мулан, голосом давая понять, что не желает больше говорить на эту тему, не желает и думать об опасности, устранить которую не в её силах. — Что ж, моё имя вы знаете, — продолжила она. — А вас, — она кивнула Дэвиду, — я, разумеется, помню с нашего прошлого приключения. Но кто вы? Реджине не хотелось отвечать — тем более на подобный вопрос. Совсем ничего не хотелось, лишь остаться одной и, возможно, попытаться магией залечить неопасные, но всё ещё ноющие раны. — Реджина, — негромко ответила она. — В этом мире меня прозвали Злой Королевой. Мулан резко остановилась и, не видя её лица, можно было подумать, что она вновь услышала в далеке крик летучей обезьяны. — Королева? — хрипловато переспросила она. — Так вы Королева Реджина? Я многое о вас слышала. — Правда? И от кого же? — она спросила об этом просто из вежливости — уж о Злой Королеве молва разлеталась стремительно, передаваясь из уст в уста — да практически любой мог бы рассказать о ней воительнице. — От друга, — ответила Мулан, и жёсткие, решительные черты лица, казалось, смягчились на мгновение от одного звучания этого слова. — От Белого Рыцаря. От Эммы. Она не успела отреагировать. Не успела даже понять, что чувствует — боль, или радость от того, что видит человека, который знал и хранил в памяти ту, по кому она тоскует… За деревьями послышался хруст травы. Затем ещё один шорох сопроводил следующий робкий шаг; пусть Мулан вынула меч из ножен, что-то подсказывало Реджине, что не летучая обезьяна или дикий зверь прячется там, в тени… И она не ошиблась. Из-за дерева на них испуганно смотрела пара больших светлых глаз. — Эмили, — Мулан поспешила убрать меч в ножны и протянула руку этому маленькому лесному эльфу. — Всё хорошо. Иди сюда. Девочка лет семи на вид вышла из-за дерева, а затем, встретив прикованные к ней взгляды, тут же спряталась за воина, цепляясь за плащ крохотными руками. — Ты снова сбежала из лагеря? — Мулан с укором взглянула на девочку, но та не ответила, лишь направила на неё свой жалобный взгляд — казалось, ни одна тварь не могла испугать её сильнее, чем незнакомые люди. — Пойдём, вернём тебя к отцу. Без труда подхватив Эмили на руки, женщина кивнула спутникам, призывая следовать за ней. Малышка не сопротивлялась, тут же смиренно обвила тонкими ручками её шею и уже с интересом вновь взглянула на Реджину, тем неподвижным, задумчивым и на удивление мудрым взглядом, что нередко встречается у детей, покуда они не научатся говорить. Королева ответила на её взгляд и постаралась улыбнуться, но, словно разглядев в этой улыбке фальшь, Эмили спрятала лицо в гладких волосах Мулан и больше не подняла его ни разу за всю дорогу…

***

Дождь, начавшийся ещё в пути, теперь забарабанил с новой силой. Казалось, даже внутрь дома проникал уже свежий запах влажной земли, но запах гостиной сопротивлялся ему, смешивая его с запахом почти обуглившихся поленьев… За последний час они обмолвились всего парой слов — таких банальных, что, наверное, и впрямь лучше бы им молчать. И молчание воцарилось здесь очень быстро — когда, словно обе были измучены долгой дорогой, они устроились на диване у камина. Пять часов. Пять часов прошло с того момента, когда Эмма ждала доставки пиццы, а затем, в смятении и растерянности — предложения руки и сердца… Так глупо. Глупо даже не потому, что она едва не обручилась с неизвестной летучей тварью — глупо само предположение того, что Уолш со всеми своими цветами, комплиментами и природной галантностью мог бы составить конкуренцию той, что просто лежала на её плече, задумчиво глядя на пламя… — Где Генри? — так неестественно в тишине прозвучал озабоченный голос. Эмма присела чуть ровнее. Она не хотела отвечать. Хотела просто сидеть вот так, в тишине, и не думать ни о чём, кроме вновь обретенного дома. — Дэвид отвёз его в мою квартиру, — тихо произнесла Свон, стараясь сохранить остатки приятной тишины. — Он не помнит. Реджина отстранилась и, напротив, откинулась на спинку дивана, скрестив руки на груди и опустив взгляд. Эмма понимала. И до чего же ей хотелось подбодрить, сказать, что они обязательно найдут средство вернуть ему память, но всё это были лишь слова — а как раз слова ей сейчас не нужны. — Но ведь и вы ничего не помните, — Свон поднялась с дивана и принялась мерить гостиную шагами, старательно отводя от королевы взгляд. — Дэвид рассказал — год словно выпал. — Это так, — ответила Реджина. — Но сделала это, поверь, не я. Эмма остановилась на мгновение. Она и не думала о том, что это могло быть дело рук Реджины, но, в конце концов, отчаявшись, желая любыми способами вернуться к любимым… Разве не могла она и впрямь пойти на такое? — Зачем мне отнимать свою же память? — женщина явно истолковала её молчание иначе. — Саму себя проклинать? Эмма, я этого не делала! — Знаю, — коротко ответила Свон, вновь возобновляя шаг. — Реджина, я знаю, что ты не при чём, но должно же быть хоть какое-то объяснение. — Пока что его нет, — выдохнула Королева. — Последнее, что я помню — то, как вы покидаете город. Потом фиолетовый дым и… Все мы вновь просыпаемся здесь, в Сторибруке. Возможно, мы даже его не покидали. — И никаких предположений? Никаких зацепок или?.. Взгляд Эммы споткнулся об одну деталь, совсем не вписывающуюся в строго обставленную гостиную госпожи мэра. Кукла. Деревянная, черноволосая, закутанная в некое подобие серого платья, кукла без лица. — Что это? — Эмма взяла куклу на руки. Неловко выструганная и тяжелая, но сделанная с любовью чьей-то изящной рукой. — Она была здесь, — пожала плечами Реджина. — Лежала на столе, но откуда взялась — неизвестно. Эмма расправила одежду куклы, сделанную из старой тряпицы. Куклы… Обычно они таили опасность. Сколько раз в своих странствиях Белый Рыцарь встречал колдунов вуду, что с помощью кукол вершили человеческие судьбы, проклинали, причиняли боль, или мучили до тех пор, пока жертва, потеряв рассудок, сама не бросалась в бурную реку с камнем на шее… От кого она? Откуда? И почему перенеслась вместе с Реджиной в этот мир? Не так важно. Ведь, пусть Эмма и не была столь сведуща в магии, чтобы знать наверняка, сейчас она была уверена, что если кукла и таит в себе магию, то лишь чистую и светлую, вложенную в неё, возможно, даже без её ведома создателя…