Однажды и я стану чьим-то счастьем

До чего быстро мрак объял Сторибрук этой ночью. Словно чья-то незримая властная рука вдруг набросила на него чёрное, усыпанное редкими вкраплениями звёзд, покрывало… Пыль от старой бархатной ткани ночи осела туманом на городок и его окрестности, и теперь весь он недвижно лежал под нею, зачарованный и спящий, словно уже знал, уже видел нависшую над ним угрозу… Тонкая тень юноши появилась из леса, наподобие призрака. На нём всё та же, легко узнаваемая одежда Потерянного — даже в этом мире, даже теперь, когда его бывшие сторонники примкнули к героям, найдя семью в них и друг в друге, он не собирался становиться одним из них — одним из предателей. Он верил, что даже после собственной смерти Пэн остается непобедим. Вера всегда была для него ключом к победе. Дрожащая рука сжимала маленький свёрток пергамента. На первый взгляд нельзя было определить, что это — самое сильное Заклятье из ныне существующих, но, сжимая его в своей ладони, он чувствовал странное биение, словно Заклятие было живым и чувствовало приближение своего звёздного часа. Добыть его было непросто — такие артефакты просто не добываются. За них, точно так же как за их использование, приходится платить. Он лишил себя тени, чтобы выкрасть у Тёмного мага зелье, что нейтрализовало защитную магию склепа Королевы. Оно лежало там, в обитой бархатом шкатулке, словно какая-то безделушка. За то, чтобы взять его, пришлось окропить его своей же кровью — иных жертв ведьмин ларец не принимает. И вот теперь он здесь, на окраине леса, у самого сердца магии этого городка — у волшебного колодца, что вернул магию в этот город. «Колодец Желаний» — так звался он в их прежнем мире. Однако не исполнять ему больше желания наивных героев сказок — сегодня у колодца иное, тёмное предназначение… Развернув свиток, Феликс взглянул на буквы, написанные на совсем незнакомом ему языке, но здесь, рядом с золотой жилой магии, он казался самым родным. Такими близкими были хриплые, нескладные слова заклинания, призывавшего непостижимую для Феликса силу. Такой приятной, почти ощутимой материей замерла в воздухе магия, ожидая дальнейших приказов своего повелителя и жертв, что ожидали своего часа. На дно колодца был брошен клок волос — по одной пряди, срезанной у каждого из Потеряшек ещё задолго до этого дня. Да, Пэн определенно предусмотрел это заранее. Должно быть, именно это — наличие плана «б» — и вселило ему и его сторонникам веру в то, что он непобедим. Вода в колодце всколыхнулась, ударилась о стенки, словно ей, наполненной магией, было тесно теперь здесь, внутри. В это же мгновение от неё отделилось нечто, почти неразличимое в ночной Тьме — фиолетовая дымка, с каждым мгновением приобретавшая всё более насыщенный цвет. Никогда прежде Феликс не видел магию в столь девственном своем обличии. Не привязанная к человеку и его Дару, не зависящая ни от чьих желаний, свободная и оттого ещё более сильная, она со снисхождением ждала его приказов — а он… Всегда гордый, всегда сильнейший, он чувствовал себя таким крохотным и уязвимым перед этой первородной силой. Кинжал вспорол кожу на руке, едва зажившую после уже принесенной склепу жертве. Кровь густой, казавшейся почти чёрной каплей, упала в колодец, и магия расступилась на мгновение, пуская её в своё нутро, а затем разошлась своими языками по стенкам колодца, поднимаясь ещё выше; практически готовая вылиться наружу, она ожидала одной, последней, но главной жертвы. Из складок одежды появилось сердце. Такое молодое, но тёмное, жестокое сердце, принадлежавшее тому, кто никогда не проигрывает, и даже теперь, умирая, стремится победить. Сердце самого дорогого Феликсу человека. Сердце Питера Пэна. Как и заклятье, оно всё ещё билось в его руке. Такое слабое, но идеальное для жертвы. Бледные пальцы сжали его, и оно затрепещало сильнее, словно зная, что ждёт его теперь, но неспособное это предотвратить… — Мы построим новую Нетландию, Питер, — прошептал Феликс, и худое лицо исказила болезненная, безумная улыбка человека, опьяненного силой и страхом. — Они будут страдать. Обещаю. Дрогнув в последний раз, сердце осыпалось лёгким прахом, что некогда был чем-то живым… Магия вспыхнула — на мгновение юноше показалось, что внутри горит настоящее, изумрудное пламя. Он отпрянул в страхе, хоть ему бояться уже нечего. Магия дымом распространялась по земле, смешиваясь с ночным туманом, а затем вдруг устремилась тёмным столбом к самому небу, словно врезаясь в его купол, чтобы затем разойтись клубами, накрывая пока что и без того укрытый ночью город… Грянуло…

***

Так странно… Она прожила в этой квартире жалкие месяцы — пожалуй, больше, чем во многих других, но всё же недостаточно долго, чтобы испытывать такие эмоции, покидая её теперь. Квартиру завещал ей шериф Грэм — удивительно, учитывая то, что знакомы они были не так давно. У него не было никого. Точнее, были — жена и ребёнок — но он не знал о них и погиб, вспомнив их, по словам Элис, лишь в последние секунды. Но эта квартира смогла стать ей домом. Возможно, не тем домом, по которому станешь тосковать, покинув на пару недель, но домом, в котором происходили тогда безумные, ныне такие родные сердцу вещи. Эту прихожую она мерила яростными шагами, думая о госпоже мэре, что отняла у неё должность шерифа, заменив её на очередного прихвостня… Так глупо! Сказал бы ей кто-нибудь в тот момент, что через несколько месяцев она будет покидать эту квартиру, чтобы разделить дом с той, кого ненавидела — она сочла бы его за безумца, а может… Может, и не сочла бы. Теперь ответа никак не узнать и это, наверное, даже хорошо. А вот стол, сидя за которым она впервые открыла книгу сказок, увидев на её страницах своё лицо… Чистое безумие! Теперь Эмма улыбнулась собственному скептицизму. Доказательства совали буквально ей под нос, но она, как водится, дальше него не видела. А если бы она поверила тогда? Если бы в тот же день, найдя ответы на страницах книги, пошла к Реджине, разбудила бы её поцелуем своей любви — изменило бы это дальнейший ход их истории? Даже если так, хорошо, что этого не случилось. Теперь Эмма ничего не изменила бы, даже если бы была на это способна. Зачем менять своё прошлое и настоящее, если здесь и сейчас чувствуешь безумную радость, покидая навсегда колыбель страхов и сомнений прошлой жизни? Последняя коробка запечатана скотчем. Эмма ещё раз обошла комнаты квартиры, прощаясь с ней, как со старым другом. Возможно, однажды она вернётся сюда — она уже думала оставить её для сына на его далёкое будущее. Теперь она готова к новой жизни. Новой жизни с той, с кем хотела бы провести всю оставшуюся. Возможно, они бросают вызов судьбе, принимая подобное решение, но… Будь проклята Эмма Свон, если то будущее, что видела она теперь, ей не по душе! — Мам? — донёсся голос из-за спины. — Вот проныра, — тихо буркнула Эмма, слегка смущенная тем, что её застали в столь редкий момент проявления сентиментальности. — Ты здесь что забыл? — Мама прислала помочь тебе с переездом, — ответил Генри, плюхаясь на откровенно «кое-как» застеленную перед уходом кровать. Реджина бы не одобрила. Но Свон уже пообещала себе, что отныне будет содержать всё вокруг себя в порядке… В доме Миллс сложно было бы выжить без подобной клятвы. — Тогда помогай, — усмехнулась Эмма, роняя на него одну из сумок. — Руки в ноги и давай в машину.

***

Вот он — её новый дом. Дом, в котором когда-то она была нежеланным гостем. Дом, в который она войдёт сегодня его полноправной хозяйкой. Стучать не пришлось. По-видимому, завидев в окне знакомый жёлтый жук, госпожа мэр сама вышла им навстречу. Что за привычка — вечно скрывать радость, не позволять ей отразиться на лице? Может быть, и она ожидает теперь очередного подвоха? Может, не верит в то, что после всего пережитого судьба сможет дать им перерыв и новую надежду? — Вещи занесёшь потом, — деловито распорядилась Реджина, протягивая ей блестящий ключ. — Держи. Эмма улыбнулась, принимая подарок. На ключе брелок — деревянный лебедь с изумрудными глазами… Неожиданно и на удивление сентиментально. — Как насчёт небольшого ритуала? — привычка брала своё — даже теперь Реджина не показывала своей радости, но отголоски её настолько ясно читались во взгляде, что ошибки быть не могло — ей тоже не терпится начать новую главу их жизни… Под «ритуалом» подразумевалось следующее: зайдя обратно в дом, Королева закрыла его изнутри, и Эмма со слегка преувеличенной торжественностью вставила новенький ключ в замочную скважину. Лебедь лукаво сверкнул изумрудами глаз, щёлкнул замок, и вот Эмма уже переступает порог дома его законной хозяйкой. Восторгу Генри не было конца и края. Ещё бы: он мечтал об этом с того самого дня, когда Эмма вернулась из Зачарованного Леса, разбудила Королеву поцелуем… Уже тогда он был рад тому, что его мамы больше не враги, и пусть то, что было между ними теперь, принять и понять было труднее, всё же — это лучше, чем их война, намного лучше! И вот теперь они будут жить под одной крышей. Теперь не придётся, разделяя дом с одной из них, тосковать по другой — отныне и навсегда два самых дорогих ему человека будут жить совсем рядом, в соседней комнате! Разве можно мечтать о большем? — Отметить предлагаю чашкой чая, — чайник щёлкнул, осведомляя о готовности обслужить хозяев. — Ты хотела сказать, какао? — Генри решительно преградил матери дорогу к шкафчику. — Ты уже пил сегодня какао, — произнесла Реджина голосом, пресекающим любые возражения. — Эмма, можно? Оба взгляда устремились на Свон, и та почувствовала, что неверный ответ может стоить ей только что приобретенных ключей… Однако отказать сыну она не смогла. — Можно, — кивнула она, встречая улыбкой убийственный взгляд Реджины. — Тирания свергнута! — воскликнул осмелевший Генри, победоносно вскидывая руки в воздух. — Мам, не забудь про корицу. Мам? Реджина стояла неподвижно. Неужели её задела невинная шутка? Но нет, по дрожащим рукам, из которых выпала чашка, разлетевшись на маленькие осколки, ясно было, что дело здесь в другом… — Реджина? — раздавив сапогом один из осколков, Эмма поспешила к ней и лишь теперь, увидев в окне то, что видела она, замерла рядом такой же статуей. Минутами ранее чистое небо заволокли тучи — легко узнаваемые фиолетовые клубы… В последний раз Эмма видела их ещё тогда, в Зачарованном Лесу, когда умирала на руках той, ради кого жила. Тот день отдался в груди забытой болью, но не воспоминания пугали её теперь, а то, что принесли с собой эти тучи… По комнате витал запах заварившегося какао. На полу лежали тонкие фарфоровые осколки, в руке Эмма всё ещё сжимала лебединый брелок с изумрудными глазами… Неужели оправдалось их недоверие новому шансу на счастье? Неужели вновь грянет беда, откладывая его на неопределенный срок?

***

На Главной улице за магическим дымом уже практически не видно солнца. Точно по негласной команде все они, завидев тучи, собрались здесь, в самом центре Сторибрука. На лицах — одинаковое выражение паники и неверия, все привыкли ожидать беды в любой момент, но та всё равно умудрялась застать их врасплох… — Что происходит? — первым задал Дэвид вопрос, что и без того легко читался во взгляде каждого. — Тёмное Заклятье. Эти роковые слова были произнесены спокойно, почти буднично. Румпельштильцхену не свойственен страх, и всё же горечь была в его взгляде. — Но кем оно наслано? — спросила Эмма, машинально хватая за руку Реджину и прикрывая другой рукой Генри. — Мной. Он тоже был здесь — и уж его лицо не отражало ничего, кроме торжества. Он был победителем. И он был лидером, впервые главарём хаоса, а не его правой рукой. — Ты один из них, — прошептала Реджина. — Из Пропащих. — Из Пропащих? — усмехнулся Феликс. — Сомневаюсь, что теперь этот титул подойдёт мне. Я последователь. Сторонник Питера Пэна. Тот, кто заместит его теперь, воссоздаст Нетландию в месте, что вы называли домом. — Останови заклятье, — Эмма и не помнила, когда в последний раз в её голосе звучал этот пронизывающий холод… — Останови, и останешься жив. — Даже если бы захотел — не смог бы, — засмеялся Феликс. — А, впрочем, угроза твоя мне по душе… Рыцарь. Негоже угрожать впустую. Сразимся… Один на один. Прямо из потемневшего неба, словно соткавшись из воздуха, на землю спикировала тень, точно повторяющая очертания своего обладателя. В руке тень сжимала ножны, внутри которых находилось оружие — меч, что Эмма узнала бы из тысячи, лишь коснувшись его рукояти. — Эмма, нет! — В чём подвох? Ты всего лишь мальчишка, — Свон не слышала уже крика позади себя — внутри клокотал азарт, почти пьянящее чувство, овладевавшее ею каждый раз перед поединком. — Мальчишка? Мне две сотни лет, — ответил Феликс, вращая в руках собственный меч. — Думаешь, за это время я не научился… Фехтованию? Боюсь, разочарую. Или обрадую, ведь Рыцарю нравятся славные бои? Медлить дальше не было бы смысла. Меч с лебединой гравировкой несильно, скорее дразняще ударил по стали, вызывая унылый звон приближающейся смерти. Что ж, если мальчишка хочет честного поединка, он его получит. Сдерживаемые силой тени, её родные стояли неподвижно, наблюдая за разворачивающимся поединком. Она не может их подвести. Она не может подвести её. Опытные воины никогда не торопятся атаковать — именно поэтому Эмма привыкла выжидать, отражать удары, постепенно выматывая соперника, чтобы затем вдруг насадить его на свой клинок так быстро, что он не успеет и вскрикнуть… Но Феликс входит в раж уже сейчас, с самого начала, он набрасывается с неугасающей силой того, кто не обременен доспехами или опытом. Эмма отбивает удары, по одному лишь взгляду стараясь определить, куда они будут направлены в следующий раз. Удары хаотичны, словно единственной тактикой, которой пользуется противник, является принцип не следовать никакой тактике. Многие хвалятся тем, что дерутся и побеждают не задумываясь, интуитивно, на деле же таких воинов — считанные единицы. Живых, по крайней мере. Он подходит опасно близко. И меч для такого близкого боя — оружие не самое подходящее. Наверное, это понимает и он, но… Отчего в таком случае продолжает приближаться? Времени думать об этом нет. Отражать удары мечом всё сложнее, нельзя позволить противнику загнать себя в угол, поэтому Эмма применила то единственное, что ей оставалось: притворившись, что атакует его в шею, она мгновенно упала на землю и, не успел Феликс перевести меч в её направлении — перекатилась через плечо, вновь оказываясь на приемлемом для данного поединка расстоянии. — Неплохо, — ехидно прокомментировал Феликс. — Я даже повёлся. Стоило ожидать, что ты… Но Эмма не слушала — во время поединка нельзя думать о словах — чужих или своих. Отчего Феликс начал сокращать расстояние? С двухсотлетним опытом ошибкой это быть не могло, так неужели?.. Догадка почти безумная, невероятная — но единственная возможная. И проверка этой догадки может стоить ей жизни, но ведь и бездействие — тоже… Феликс не ожидал атаки — точно не сейчас и точно не такой. Что ж, оно и к лучшему. Меч вновь, но уже сильнее ударил по мечу напротив, она сделала решительный шаг, затем ещё и ещё, пока сбитый с толку юноша отступал назад. Но теперь отступать некуда. Новая фальшивая атака отвлекла его на мгновение, но мгновения этого хватило Эмме на то, чтобы скользнуть за его спину, чтобы тут же вновь появиться в поле его зрения. На лице Феликса непонимание. Он сбит с толку её действиями, но отражает атаки со всё таким же мастерством. На них расчёта уже нет. Путь к победе был очевиден и прост. Меч вонзён в землю. Идеальная возможность победить, но Феликс замирает в нерешительности. — Рука устала, — тяжело дыша, бросила Эмма. — Но мы решили драться честно. Сложи и ты оружие. Губы Феликса изогнулись в кривой усмешке. Этого Свон и добивалась, это и прятала в рукаве, как главный козырь. Осталось лишь с умом им воспользоваться… Меч отброшен в сторону, словно в немой угрозе, к самым ногам неподвижных зрителей. Должно быть, сложно ему теперь поверить в свою удачу, поверить в то, что поединок закончится настолько быстро. Он уворачивается от ударов, старается ухватить руки противницы, пока что безуспешно, только пока… Но ей удается подловить его на ошибке. Он вложил в удар слишком много силы, из-за чего быстро восстановить защиту было практически невозможно. Резко схватив юношу за запястье, Эмма нанесла по его скуле сильный удар, болью от которого отозвались даже костяшки собственных пальцев. Феликс на земле, а она, торжествуя, нависает над ним, отчего-то медля. — Неплохо, — прохрипел тот, морщась от боли. — Знаю, — тихо ответила Свон. — Но не идеально, — его глаза встретились с глазами той, что уже мнила себя победительницей. — Зря ты сложила оружие. Быстрым ужом его рука скользнула в складки одежды, но в то же мгновение улыбка исчезла с его лица, сменившись чуть ли не испугом. — Не это ищешь? В руке она сжимала кинжал — самый обыкновенный, с деревянной рукояткой и потемневшим от яда наконечником. — Мы договаривались драться честно. Жульничать нехорошо — разве не этому учил тебя Питер Пэн? — она склонилась над юношей, чувствуя на своем лице его прерывистое дыхание. — Отзови заклятие. — Не делайте этого, я больше не причиню вам зла… — Уже причинил, — рявкнула Эмма, грубо встряхивая его. — Отзови заклятие и будешь жить. — Говорю же, я не могу! — выкрикнул Феликс. Пару мгновений молчали они оба. Заклятие вновь угрожает их счастью. И каким бы дрожащим и попросту жалким не представал теперь тот, кто его наслал, он не был обычным заплутавшим мальчишкой — этот выбор он сделал сам… А значит должен за него заплатить. Кровь брызнула мелкими каплями на лицо и шею, когда кинжал вспорол глотку врага. Такое забытое, такое знакомое чувство… Она до последнего смотрела в его глаза, покуда в них был страх, боль, а затем странное торжество… Взгляд замер. Кровь медленно и вязко вытекала из раны на шее и с уголков губ, но едва ли эти глаза могли теперь что-то увидеть… — Эмма, — чья-то рука коснулась её плеча, и Свон сжала чужие пальцы в своих, безошибочно определив, кому они принадлежали. — Время ещё есть, — она вскинула голову, встречая взгляд Королевы. — Он нам больше не помешает, мы сможем найти способ… — Способ есть. Эмма окинула взглядом собравшихся. На их лицах вновь одинаковое выражение… Вот только теперь прочитать его практически невозможно. — Так чего мы ждём? — Эмма поднялась на ноги. — Остановим его. — Плата, мисс Свон, — напомнил мистер Голд. — Мы расплатимся, — решительно ответила Эмма. — Какой бы ни была цена… — Эмма… Реджина имела привычку — не показывать лицом ни радости, ни горя. А потому даже теперь прочесть эмоцию было нельзя, но слёзы, стоящие в глазах, сказали всё… — Когда заклятие грянет, — продолжил мистер Голд. — Сторибрук исчезнет с лица земли. Все мы вернёмся к тому, с чего начинали. — В Зачарованный Лес, — выдохнула Эмма, вновь переводя на Королеву взгляд. — Значит мы построим то, о чём мечтали, там. Всё будет хорошо. — Мы вернёмся туда, откуда начали, — повторила Реджина. — Сохраним память, останемся самими собой, но… Без вас. Генри не из этого мира. А ты в этом мире мертва. Такие глупые слова! Но ведь она здесь, она жива, она держит её за руку — как может Реджина говорить о том, что новое заклятие вот-вот их разлучит? — Мы отправимся с вами, — тихо, но твёрдо произнесла Эмма. — Больше я тебя не оставлю. На асфальте остывала кровь их мёртвого врага, но они уже не замечали его. Как бывало с ней в такие моменты, Свон не могла плакать. Возможно, от того, что не до конца поверила в происходящее, возможно, по другой причине, но даже когда она прижимала к себе королеву, даже когда чувствовала её слёзы на своей щеке, глаза Эммы оставались сухи. — Это только на время, слышишь? — прошептала Свон. — Ненадолго. Я найду способ вернуть вас, обязательно найду. Другая рука коснулась её плеча. Отец тоже не плакал — должно быть, семейное. Они ничего больше не говорили, совсем ничего. Молчала и Реджина, ведь боялась рассказать о ещё одном условии их сделки с судьбой… Заклятие совсем близко. Закрывает собою небо, не оставляет и дюйма лазурного просвета. Жёлтый жук стоит у городской черты, готовый её пересечь… Прощались тихо. Должно быть, всё ещё не веря в скорую разлуку. Сколько они их пережили — этих разлук — и каждый раз находился чудесный путь обратно. Неужели теперь всё будет иначе? — Оно близко, — мистер Голд оставался спокоен — он теряет намного меньше. — Пора. Так скоро? Неужели заклятие нельзя отсрочить, хотя бы на час, хотя бы на жалкие десять минут? Ведь только что у них было всё, только что ей был подарен маленький серебряный ключ с брелком в виде лебедя, только что они спорили, чем отмечать наступление новой главы их жизни — чаем или какао — только что до счастья можно было дотянуться рукой, а уже сейчас… Этот мир и их жизнь покинут те, кто изначально этому миру не принадлежал. А они — Эмма Свон и её сын — навсегда покинут этот город. По лицу Реджины скатилась последняя слеза, на губах чувствовался горький осадок прощального поцелуя. Эмма ловит её взгляд в зеркале заднего вида, и теперь губ королевы касается печальная улыбка. Всего пару мгновений спустя, ни её храбрый Рыцарь, ни их сын уже не вспомнят тех, кого только что любили. Такой страшный прощальный подарок. Эмма всегда мечтала обрести дом. Мечтала о самой обыкновенной жизни и простом счастье — так разве она его не заслужила? Магия заставит её забыть. Забыть об обещании найти, забыть о всей прошлой жизни, магия превратит и саму Королеву в сон, в сказку, такую волшебную, и такую ненастоящую, сказку, которой слишком тесно в обычном, счастливом мире… Жук тронулся. Хотелось закрыть глаза, отвернуться, не застать то мгновение, когда Эмма забудет, когда обретёт своё счастье вместе с сыном… Но она смотрела. Смотрела до последнего, до того самого мгновения, когда машина превратилась в маленькую точку на горизонте, а герои сказок — исчезли под клубами Тёмного Заклятия…