Однажды и я стану чьим-то счастьем

Ей не хотелось открывать глаза. Стоит это сделать — и она окажется в реальности, какой бы та не была, а в сладкой мечте хотелось оставаться как можно дольше… Эмма чувствовала тёплое одеяло, обволакивающее её, словно мягкое облако, совсем непохожее на грубую простыню, что укрывала её, когда она в последний раз находилась в сознании. Не было здесь и запаха рома — но если как следует прислушаться, можно вполне отчётливо ощутить запах её волос на этой подушке… Усилием воли Эмма открыла глаза. Она одна. Одна на большой кровати, одна в комнате, озаренной неярким утренним светом. Знакомо шелестит на окнах тюль, знакомо смотрят на неё со стен зеркала, таким родным запахом пропитан воздух… Она дома. Свон села в кровати, чувствуя лёгкое головокружение, но ни капли того озноба и той слабости, что сопровождали её на протяжении последних дней. Эти дни, да и сама Нетландия, теперь больше напоминали те бредовые сны, что приходили к ней во время лихорадки. Это же — эта комната, этот дом, эта просыпающаяся внутри неё сила — настоящее. Босые ноги коснулись мягкого ковра, одеяло упало с её плеч. Из приоткрытого окна до них дотянулся прохладный ветер. Ещё вчера он показался бы ей мертвенно-холодным, сейчас же — приятно прохладным. Выйдя в коридор, она поспешила спуститься по лестнице. Ступени обжигали холодом, но ей уже не до того — снизу доносились голоса, негромкие и немного тревожные, запах свежего завтрака и треск чего-то аппетитного на сковородке. Лишь теперь Эмма поняла, насколько голодна, но даже это ощущение — первое ощущение, не связанное с ядом и раной, лишь ободрило её. Голоса смолкли, стоило ей появиться на пороге кухни. Даже сонное пока что сознание понимало, что если бы счастье было картиной, то именно такой. Реджина стояла неподвижно всего долю секунды, но её лицо в этот момент и впрямь стоило бы запомнить навечно. На ней чёрный шёлковый халат, при Эмме она носила его лишь однажды. В её руках тарелки, расставлением которых она занималась до её прихода. Теперь же они недовольно звякнули, резко опущенные на стол, но Реджине было уже не до них. Генри подбежал к ней первым. Маленький ураган, он не видел её в сознании с тех пор, как был похищен, и теперь радости его не было предела. Ещё не зажившая рана заныла от его крепких объятий, но Эмме всё равно. Они оба живы, и они оба дома. Чего ещё можно пожелать? Почти сразу другие руки обвили её шею, и Эмма пожалела о том, что собственных рук у неё всего две, и едва ли их хватает на то, чтобы ответить на все объятия сразу… — Голд сказал, ты оклемаешься часа через два, — первой нарушила сладкую тишину Реджина. — Больше верь Тёмному, — усмехнулась Эмма, не сводя глаз с шаловливого взгляда мальчишки, так похожего на её собственный. — А ты, пацан, мог бы и пораньше меня поднять. — Мама не давала, — пожал плечами Генри, наконец отрываясь от неё и принимаясь расставлять оставленные Реджиной тарелки. — А я хотел — столько всего нужно тебе рассказать… — Может приляжешь ненадолго? — тихо предложила Реджина, убирая с лица Свон выбившиеся пряди. — Даже у антидота могут быть побочные… Договорить ей не дали. Поддавшись такому странному, но соблазнительному порыву, Эмма коснулась её губ в мягком, но долгом поцелуе. Кажется, он возымел эффект. И словно через поцелуй улыбка с одних губ перешла на другие. — Если они и есть, я их не замечу, можешь мне поверить, — ответила Эмма, любуясь результатом своего «порыва». — Мне в жизни не было так хорошо. — Мам! — окликнул Генри, неизвестно, к которой из них обращаясь. — Яичница. О завтраке спохватились вовремя: лишенная внимания, яичница от обиды принялась покрываться медной корочкой и сворачиваться по краям. В ту же минуту из тостера выпрыгнул тёплый хлеб, словно вся кухня разом решила напомнить Реджине о том, чем она занималась до появления здесь ещё вчера умирающей, ныне же живой и голодной Эммы Свон. — Мы кого-то ждём? — вскинула брови девушка, лишь сейчас заметив наличие четвёртой тарелки и набора приборов. — Дэвид, — ответила Реджина, накладывая на её тарелку щедрую порцию. — Пошёл за корицей, хотел порадовать тебя какао. Говорю же, мы не думали, что ты придёшь в себя так скоро. Эмма вновь улыбнулась, и счастье, что минутой ранее казалось неспособным стать сильнее, вновь накрыло её с головой. Неужели отец провёл здесь всю ночь? Неужели отложил безусловно нужный ему завтрак за тем лишь, чтобы в её какао была любимая корица? Неужели трое самых дорогих ей людей были этой ночью в одном доме и, несмотря на прошлые разногласия между двумя из них, с одинаковым нетерпением ждали её пробуждения?

***

Герои сказок привыкли отмечать каждую победу над злом. Этот бой был непростым, и, хоть кафе «У Бабушки» и вполовину не такое просторное, как залы во дворцах Зачарованного Леса, это уже не играло никакой роли. Какая разница, пьют ли они эль или кофе? Едят ли зарезанного с утра поросёнка или разогретую в микроволновке лазанью? Они снова вместе, и победа снова за ними — разве же не это главное? Эмма помнила, как чувствовала себя в прошлый раз на подобном празднестве после их с Дэвидом возвращения из другого мира… Не терпелось уйти. Невероятно душно было в окружении тех, что знать не знают о её прошлом и видят лишь светлого Спасителя… На этот раз всё иначе. Совсем недавно узнав обо всём, они не переставая косились на круглый столик в углу кафе, за которым устроились «Спаситель», Королева и их сын — но им уже нет дела до косых взглядов тех, о чьём существовании они и не подозревали. Как бы ни относились к этому другие, теперь Эмма могла сидеть с ней за одним столиком, не используя Генри, как оправдание, могла смотреть на неё как захочет, могла взять за руку — а от этого не может не быть легче и отраднее. — И что же ты хотел мне рассказать? — сделав неизменный заказ, поинтересовалась Эмма у сына, что буквально сгорал от нетерпения поделиться накопившимся. — Кучу всего! — воскликнул он, широким взмахом руки едва не задев проходящую мимо Руби. — Я видел эльфов, однажды даже превратил обычную палку в настоящий меч и… Кивая и изредка комментируя его рассказ, Эмма удивлялась про себя, как такое количество впечатлений могло поместиться в десятилетнего мальчика! В какой-то момент её даже посетила забавная и вместе с тем жутковатая мысль — неужели мальчику понравилось его приключение, едва не стоившее им обоим жизни? Но мысль эта тут же испарилась, показалась почти бредовой. Нет. Генри всегда мечтал о подобном приключении, только и всего. Нетландия не могла быть для него такой красочной, какой была она в его описаниях — просто наконец именно ОН побывал в сказочном мире, именно он был героем-мучеником, и сейчас, имея двух благодарных слушателей, мальчик искренне этим упивался. За спиной Эммы в очередной раз звякнул колокольчик, оповещая о прибытии новых гостей. Она уже привыкла не обращать на него внимания — не обратила бы и теперь, если бы в этот раз он не прервал рассказ Генри и не заставил его глаза расшириться так, что теперь они напоминали блюдца. — Это она! — воскликнул он, явно сдерживаясь, чтобы не указать на вошедших пальцем. Эмма обернулась, стараясь разглядеть сквозь толпу вновь прибывших. Крюк. А рядом с ним девушка, лицо её разглядеть не удалось, но Генри, очевидно, узнал её сразу. — Кто она? — Свон обернулась к мальчику. — Она с Нетландии? — Да, — с жаром ответил тот. — Русалка, её зовут Васса, я точно помню! Эмма проследила за тем, как пират со столь необычной для него галантностью помогает девушке присесть за столик. Длинные смольные волосы блеснули в свете ламп, когда она кивнула ему в знак благодарности… И лишь теперь Эмма заметила, что бледные, полупрозрачные глаза смотрят немного мимо, неспособные увидеть пирата. Однако от него взгляд Свон не укрылся. Негромко сказав что-то на ухо русалке и получив ещё один кивок, он направился к их столику, улыбаясь до неузнаваемости приветливо. — Как ты, Свон? — спросил он, когда оба они отошли в сторону. — Лучше, — выдохнула Эмма. Почему-то теперь, возможно, из-за того, что они пережили вместе, в течение двух недель ища дорогу к Генри, ей было намного проще говорить с ним; нет былой неприязни и напряжения, спровоцированного его словами о том, что пират считал любовью. — Я рад, — ответил тот. — Если честно, в какой-то момент мы все сомневались в том, что ты выкарабкаешься. — Что ж, больше не сомневайтесь, — усмехнулась Свон. — Я живучая. А кто это? — она понизила голос, кивая в сторону незнакомки. — Генри говорит, она… — Русалка, — закончил вместо неё Крюк, бросая взгляд на неподвижную девушку. — Дьявольский народец, но оставить её там я не смог. Пэн отнял у Вассы зрение, чтобы привязать её и сестёр к себе, но даже после его смерти оно не вернулось… — Ты её любишь? — Сложно сказать, — Крюк пожал плечами, но по взгляду, по интонации ясно было, что ответ куда проще, чем ему кажется. — Я знаю её всего пару дней. И то, что я хочу помочь ей, ещё ничего не значит. — А что она? — Ещё сложнее, — горько усмехнулся пират. — Видишь ли, сложно влюбить в себя даму, что не может оценить моё внешнее очарование. Эмма тихо прыснула. Что ж, хоть что-то в капитане осталось неизменно. И хоть искренне жаль было русалку, что потеряла зрение и вынуждена теперь ходить на двух человеческих ногах вместо того, чтобы рассекать волны сильными плавниками, Свон была рада за Крюка, за того, что уже стал хорошим приятелем и, возможно, однажды, вопреки прошлому, сможет стать ей другом…

***

Наверное, на пальцах можно было бы посчитать разы, когда ей было так хорошо и спокойно, как теперь. Они лежали на узком диване прямо напротив понемногу расходящегося пламени камина. Пальцы Реджины лениво перебирают её волосы, а её взгляд такой же остекленевший и внимательный, направленный на всё тот же огонь. Генри с жадностью листает книгу сказок — пацан, должно быть, соскучился по ней за время своего приключения, ведь воспринимал её чуть ли не как живое существо. Эмма улыбнулась, через его плечо рассмотрев одну из иллюстраций — саму себя верхом на коне, протягивающую белый цветок молодой Королеве… Теперь это и впрямь больше похоже на сказку, однажды закончившуюся печально, но оттого не менее прекрасную. — Изучаешь семейные хроники? — усмехнулась Эмма, замечая, что мальчик открывает вторую книгу сказок, ту, что представляла их злодейками. — Пытаюсь понять, — протянул Генри. — Сопоставить события этих книг — понять, что за чем происходило… — Похвально, — Свон бросила ещё один быстрый взгляд на иллюстрацию. — Белоснежке пятнадцать, вряд ли этот момент есть в той книге. Одиннадцать дней до нашего расставания. — Спасибо, — мальчик обернулся к мамам с хитрой улыбкой на лице. Порой, особенно в такие моменты отсутствия в их жизни сказочных приключений и места для геройства, он и забывал, кем были они прежде. Они становились просто мамами, и до чего сложно признать в них, таких спокойных и счастливых, героинь книги, что счастья своего так и не добились… — Так не хочется уходить, — Эмма с улыбкой уткнулась носом в шею королевы. Сейчас осознание того, что придётся вернуться в пустую квартиру покойного шерифа и провести, возможно, бессонную ночь, размышляя о чём-нибудь насущном или далёком, и впрямь нагоняло тоску. — Так оставайся, — Реджина не смотрела на неё, взгляд всё так же невидяще был направлен в камин. Да и голос имел странное выражение, и если бы не сказанные им совсем обычные слова, Эмма могла бы подумать, что ей предлагают нечто большее, чем одна ночь вместе… — То есть, на ночь? — Нет, — лишь теперь её взгляд встретил взгляд Эммы. Реджина улыбалась, немного хитро, но счастливо. — Насовсем.

***

Странно, что после всех ночных злоключений этот город всё ещё способен погружаться в безмятежный сон, словно толком не познавший мир ребёнок, родители которого скрывают от него все ужасы мира — войны, болезни и смерти… Спал Сторибрук и теперь. Не так спокойно, как мог бы — всего несколько минут назад пир в кафе покинула последняя группа подвыпивших посетителей. Они счастливы. Они думают, что вместе со смертью Пэна к концу подошли все их беды… Наивные. Он-то знает, что Питер Пэн непобедим, и даже после смерти сумеет отомстить врагам руками своего верного сторонника. Кривая улыбка исказила тонкое лицо юноши. Антикварная лавка мистера Голда — на вид самый заурядный магазин неоправданно дорогих безделушек, на деле же — сокровищница, полная бесценных артефактов. Он должен пробраться в эту сокровищницу. И он должен украсть один из артефактов во имя погибшего предводителя. Рука коснулась двери, и та поддалась, что немало удивило Феликса. Неужто сокровищница открыта, ничем не защищена, неужто Тёмный маг надеялся, что в городе не найдётся человека, способного оценить эти сокровища по достоинству и попытаться украсть одно из них? Едва ли… А, впрочем, пока что именно об этом говорила окружающая его тишина и лишённый и намёка на магию сумрак. «Сокровищ» здесь много. Все они разных форм и размеров, некоторые так и лучатся волшебством, другие же на вид напоминают совершенно обычные вещицы, что можно было бы обнаружить в доме какой-нибудь престарелой кошатницы. Но ему они ни к чему. Он знал, что артефакт столь сильный Тёмный не стал бы прятать на виду… Тихими шагами он прошёл в подсобку, тут же почувствовав не то смрад, не то просто затхлый воздух, ударивший в лицо. Да, несомненно, здесь магия была, при том магия сильная, почти нерушимая… Почти. Феликс подошёл к окну, из которого невероятно ярко бил свет полной луны. Видно, без этого никак… Из складок плаща выскользнул нож — тоже артефакт, пусть не такой сильный. Юноша обернулся. На полу, немного искаженная неровностью паркета лежала его тонкая тень, повторяющая каждое его движение… Что ж, это ненадолго. Нож задрожал в его руке и нагрелся, раскалился до такой степени, что рукоять едва не опалила ладонь. Но Феликс знал, что даже это не самое страшное и болезненное, что ожидает его теперь. Не позволяя себе растратить остатки решимости, он вонзил нож в пол, и тот, пройдя сквозь что-то осязаемое, но почти невесомое, засиял потусторонним синим пламенем. Тень отделялась от него — жуткое зрелище. Начинали понемногу шевелиться её пальцы, а голова выжидающе склонилась, хоть обладатель её сидел теперь, скрючившийся от боли, но полный решимости. Наконец она была свободна. Это было странное ощущение: оставшись без тени, сам он словно стал не более, чем призраком, обычным силуэтом, что может померещиться в темноте, обычно оказываясь игрой воображения. Именно этим и стал он теперь для магии этого места — безвредной тенью, с которой не стоит бороться. Он лежал здесь. Бутылёк с багровым содержимым, больше не защищенный чарами Тёмного мага. Феликс протянул руку, и та, словно пройдя сквозь что-то густое и мягкое, легко сжала в пальцах холодное стекло. Юноша улыбнулся с торжеством, разглядывая пузырёк в своей ладони. Вот он — путь к его победе. К посмертной победе непобедимого Питера Пэна.