Однажды и я стану чьим-то счастьем

— А как они выглядят? — с живостью поинтересовался Генри, следуя за Пэном и с нетерпением вглядываясь в лесную глушь. — Самые прелестные создания на этом острове, — ответил тот, не сбавляя шаг. — Поверь, только ради них тебе стоило здесь остаться. Генри машинально убрал с лица волосы, с удивлением нащупывая в них птичье перо. Должно быть, осталось с утра, когда он вместе с Потеряшками охотился на дикого кабана, притворяясь индейцем. С того вечера, когда он впервые услышал песню свирели Пэна, прошло уже несколько дней, и теперь мальчик со смехом вспоминал те моменты, когда одиноко сидел у ствола дерева, мечтая лишь о том мгновении, когда мамы победят этого демона и заберут его домой. Теперь-то он знал, что никакой Питер не злодей. Просто озорной мальчишка, который любит играть и веселиться и не хочет становиться взрослым. Он рассказывал им истории о своих захватывающих приключениях на Нетландии, он показывал им самых диковинных существ этого острова, и вот сегодня он пообещал познакомить Генри с русалками! Если верить его рассказам и давно известным миру легендам, едва ли хоть какое-то свидание могло быть чудеснее этого. Вдали, меж деревьев, яркой искрой блеснула вода, словно звезда, упав с неба, озорно подмигнула им из пучины. Не дожидаясь команды Пэна, Генри рванул вперёд, с нетерпением вглядываясь вглубь рябящей лагуны. Тихо. Тих ночной воздух и издевательски-тиха вода… — Просто так они к тебе не явятся, — напомнил Питер, приближаясь с гордостью того, для кого подобные встречи были совсем не новы. — Нужно позвать их. Хочешь? Только теперь в его руках Генри увидел большую раковину — вроде тех, что продают в сувенирных лавках. Если приложить такую к уху, можно услышать океан… Эта же раковина позволяла к нему обратиться. Мальчик нетерпеливо выхватил её из рук Питера и рассмотрел чуть ближе. В свете луны поверхность её казалась гладкой, однако стоило той же луне отразиться от воды и упасть на раковину, на ней появлялась надпись, сделанная очень мягкими, почти воздушными буквами. Что это за язык? Какому народу принадлежала эта письменность, и ступал ли хоть раз на землю этот народ — да какая разница? Сейчас подобные вопросы заботили Генри меньше всего. Приложив раковину к губам, он несмело подул в неё. Раковина не издала ни звука — по крайней мере, не того, что могли услышать человеческие уши. Но звук этот прошёлся по воздуху вибрацией настолько сильной, что его поток едва не заставил самого Генри осесть на землю. Кажется, тронул он и морскую гладь. Сначала она перестала рябить, выровнялась, словно поверх неё натянули плёнку. Затем от одного места, совсем близко к берегу начали расходиться круги, будто только что туда упала капля дождя. И наконец случилось то, чего ждал Генри весь этот долгий день. Из этого самого места, тонкая и гибкая, как камыш, вдруг появилась чья-то рука. Серебристо-белая, как сама луна, она вновь скользнула под воду, словно убедившись в том, что под небом безопасно. Лишь теперь на поверхности показалась её голова. Это существо было совсем не похоже на ту, что встретили герои несколькими сутками ранее — меньше всего она напоминала беззаботную Ариэль. Черты её лица были словно нарочно кем-то искажены: из-за остроты подбородка и широких скул, оно напоминало перевернутый треугольник. Губы настолько бледны и тонки, что их едва можно было различить, но удивительнее всего выглядели её глаза — в первое мгновение можно было подумать, что у русалки нет век, до того они были расширены. Цвет же их был едва различим — белёсо-голубой и почти прозрачный. — Здравствуй, Орра, — первым, почти будничным тоном, заговорил Питер. — Здравствуй, Питер, — Генри вздрогнул, как только услышал её голос. Совсем не мелодичный, гортанный и будто скрежещущий — раньше он никогда не слышал подобного. Однако лишь теперь, когда русалка заговорила, всё в ней: и полупрозрачные глаза, и до голубого белая кожа, и волосы, отливающие зелёным — сложилось, как паззл, образуя до поразительного приятную глазу картину. Да, русалка была красива. При том обладала она именно той красотой, которую, несомненно, признал бы любой, её увидевший. — Ты привёл друга, — глаза неподвижно вперились в мальчика, не позволяя ни вздохнуть, ни пошевелиться. — Как твоё имя? — Генри, — прохрипел тот. — Тот самый Генри? — донёсся ещё один гортанный голос из воды. Генри обернулся, благоговейно разглядывая ещё одну русалку. Её взгляд казался более живым, а волосы отливали серебром и золотом одновременно — поистине завораживающее зрелище. Однако она была настолько худа, что ключицы и рёбра остро выпирали из-под кожи, которая, казалось, вот-вот лопнет под их напором. И всё же она обладала той же неоспоримой красотой, что и сестра. — Молчи, Ивва! — прошипела первая русалка, оборачиваясь ко вновь прибывшей. — Ты забываешься. — О чём вы говорите? — Генри присел, обращаясь к Ивве, под гневом сестры тут же испуганно вцепившейся в собственные длинные волосы, словно лишь они могли её защитить. — Пэн скрылся, — робко отвечала она Орре. — Мы могли бы ему рассказать… — Кому рассказать? Генри едва не подпрыгнул, услышав новый, незнакомый голос прямо за своей спиной. Рядом с ним, на камнях сидела третья русалка, хоть поначалу Генри и не поверил, что она одна из них. Хоть вместо ног ниже пояса сиял чешуёй рыбий хвост, лицо её выглядело совсем по-человечески, а волосы струились ниже талии чёрными волнами. Однако стоило её поднять лицо к небу, стоило луне осветить её глаза, Генри понял… Она слепа. — Васса, ты снова поздно, — проскрежетала Орра. — Генри здесь. — Тот, о ком говорил Пэн? — глаза Вассы уставились чуть мимо Генри. — Неужели? Генри почувствовал, как её руки, хоть ледяные, но на удивление нежные, коснулись его лица. Пальцы русалки обводили его черты, словно понемногу их вспоминая. Наконец они остановились, и в этот момент слепые глаза смотрели прямо на него, словно каким-то чудом смогли его увидеть и даже… Узнать. — Думаешь, ему нужно знать? — теперь глаза смотрели в сторону Иввы, и та сжалась ещё сильнее, словно не привыкла, чтобы у неё спрашивали совета. Лицо Орры исказил гнев, но она ни словом, ни звуком не дала старшей из них знать о своём недовольстве. — Мне страшно умирать, — высоко и горько простонала златовласая. — Умирать? — Генри непонимающе взглянул на Ивву. — Что это значит? Я могу помочь? — Не можешь, — резко ответила Орра, со всё той же бессильной яростью глядя на невидящую сестру. — Всему бывает предел, если такова судьба… — Расскажите мне! — выкрикнул Генри, обращаясь теперь к Вассе. Её тонкие губы дрогнули, а лицо, казалось, исказила мука. — Пэн приказал нам молчать, — с трудом начала она. — Так молчи! — хрипло рявкнула Орра. — Однажды ты уже ослушалась его приказа, разве ты забыла тот день? Лицо Вассы окаменело, и в этот момент даже ярость средней сестры поутихла, а в глазах появилась та робость, что и у младшей из них. — Этот остров погибает, Генри, — тихо и твёрдо продолжала старшая. — Погибает его магия. Погибаем и мы. Никто не пытался оспорить её слова. Ивва беззвучно плакала, обняв невысокую скалу, Орра уже не упрекала её и не пыталась остановить Вассу, словно прозвучавшая правда напугала даже её. — И что можно сделать? — нетерпеливо спросил Генри. — Что я могу сделать, скажите же! — Молчите! После приглушенных гортанных голосов русалок, звонкий мальчишеский прозвучал неестественно и громко. На лице Пэна была злость, неподдельная ярость. Молнией вылетев из-за деревьев, он схватил Генри за плечо, с несвойственной юноше силой отрывая его от земли и толкая подальше от воды и русалок. Те встрепенулись и, не успел мальчик и глазом моргнуть, все они исчезли из виду, оставив после себя лишь расходящиеся по воде круги. — Чтобы духу вашего здесь больше не было! — кричал Пэн, бросая вслед им камешек с побережья. — О чём они говорили? — Генри смотрел русалкам вслед, всё ещё видя перед собой невидящие глаза Вассы. — Остров умирает? — Не бери это в голову, Генри, — резко бросил Питер, поворачиваясь к морю спиной. — Они сами порой не знают, какую околесицу несут. — Но не в этот раз, верно? — настойчиво произнёс мальчик. — Я думал, ты мне доверяешь. Последние слова заставили Пэна замереть на месте. Его взгляд скользнул сначала на Генри, затем вновь уставился в воду. — Видишь ли, — неуверенно начал он. — Я не хотел тебе говорить. Не хотел обременять тебя этим знанием, но раз уж они не смолчали… — Питер присел у моря, и Генри мгновенно опустился рядом. — Видишь тот островок? Мальчик проследил за направлением, куда указывал палец Пэна, и действительно. Вдалеке виднелся остров, намного меньше Нетландии, но по форме отчего-то напоминавший череп. — Остров Мертвеца, — подтвердил его догадку Питер. — Гиблое место, но именно там и сосредоточена вся магия этого острова. Она подходит к концу, Генри. — И что я могу сделать, чтобы вас спасти? — после недолгой тишины спросил мальчик. — Нет, я не в праве просить у тебя такого. Не каждый способен на такие жертвы… — Но я смогу! — с жаром воскликнул Генри. — Моя мама — Белый Рыцарь, она герой, значит, и я тоже! Впервые за последние дни Генри вспомнил о своих матерях. Но слово это не смогло разбудить его сознание — оно слишком занято было той сладкой эйфорией, что он испытывал теперь от одной лишь мысли о том, что какой-то великой жертвой сможет спасти этот остров и всех его обитателей, в том числе и трёх прекрасных русалок, которые боятся смерти…

***

— Неужели его не найти с помощью магии? — Эмма настойчиво смотрела в глаза мистеру Голду, не желая признать очевидного. Подобного рода разговоры успели стать для них традицией — после дня пути, когда они, изнеможденные и отчаявшиеся, устраивали короткий привал, они начинались сами собой. Особенно теперь, когда с ними сам Тёмный маг, который, казалось, должен был стать их спасением, но, как выяснилось вскоре, неспособный или нежелающий использовать магию и собственную прозорливость на этом острове. — Как я уже говорил, мисс Свон, — ядовито улыбнулся он в ответ, зачем-то вновь используя давно забытое всеми имя. — Здесь колдовство опасно, вы и сами успели в этом убедиться. Эмма нахмурилась. И впрямь, в прошлый раз, когда они использовали магию, всё закончилось поединком с Пропащими, но… Неужели ему известно и о последствиях того самого поединка? Озноб вновь пробежался по телу, распространяясь от раны, которая теперь ныла практически всё время, не давая уснуть ни на час. Благо сейчас все легко поверили в то, что причиной её бессонницы были тревоги за сына… — Вам стоило бы поблагодарить меня хотя бы за добытое оружие, — он вновь продемонстрировал ящик Пандоры, который не отпускал из рук ни на минуту. — А уж за десять дней можно было бы сообразить, как найти дорогу к лагерю Пэна. — Думаете, это так просто? — тихо и с яростью ответила Эмма, ёжась от холода, точно не связанным с лёгкой вечерней прохладой. — Учитывая то, что единственная данная нам подсказка — пустой лист. — Лист? — Голд поднялся на ноги, и на лице его отразилось что-то неуловимое — не то тревога, не то триумф. — И вы молчали? — Пустой, — с нажимом повторила Эмма. — Якобы карта, но дураку понятно, что он просто смеётся над нами. Тёмный вырвал из рук Мэри Маргарет протянутый ему лист и взглянул на него так, словно и впрямь увидел на нём чёткое изображение этого острова и нужной им дороги. — Заклятье истины, — прошептал он. — Его любимое, — Голд поднял глаза на путников. — Если Питер Пэн сказал, что карта есть, значит она есть. Но возможно, ей нужно чуть больше правды, чем он просил… Лист опустился на землю, ровно посередине круга, который они теперь образовывали, словно собрались для некого ритуала. — Начинай, капитан, — приказал маг тоном, пресекающим возражения. И возражений не последовало, даже от пирата. — Нужно открыть тайну? — необычайно серьёзно для самого себя уточнил Крюк. — И притом самую сокровенную. Тёмный никогда не ошибается — уж этому жизнь научила Эмму. Сердце сжалось, а в боку запульсировала рана, словно напоминая, какой ценой может обойтись эта подсказка… — На днях я говорил с Эммой, — начал Крюк, впериваясь взглядом в Свон. Что он собирается сказать? Неужели о своих чувствах? Впрочем, сейчас она предпочла бы это тому, что самой ей предстояло открыть, если только Тёмный окажется прав и теперь… — Я наговорил много того, о чём предпочёл бы сейчас не вспоминать. Я думал, что влюблён, — Эмма чувствовала напряжение сидевшей рядом Реджины — его, казалось, можно было разрезать ножом. — Но теперь я знаю, что был неправ. Права была она — истинная любовь не забывается, — полный прежде невиданной в нём тоски взгляд переметнулся на Румпельштильцхена. — Я хотел быть с Милой до конца своих дней, — в голосе звучала горечь, — но теперь, когда это невозможно, я не стану искать ей замену. И тайна моя в том… Эмма, я хочу быть тебе другом. Чистое, но неяркое золотое сияние пробежалось по листу, к облегчению или к ужасу изображая на нём прибрежный кусочек острова — место, откуда они начали своё путешествие, и маленькую серебристую тропу, по которой им предстояло пройти. — Работает, — прошептала Реджина, с недоверчивой улыбкой разглядывая, теперь уже несомненно, карту. — В таком случае продолжим, — кивнул Голд, сосредоточенно вглядываясь в центр листа. — Питер Пэн — мой отец. Порой куда проще услышать слова, прочувствовать их звучание, почти физически ощутить, как они оседают на коже и в воздухе, нежели понять их. Да и как можно понять подобное? — То есть? — Мэри Маргарет выглядела почти испуганно. — То есть кровно, — с раздражением ответил Голд. — Бросил меня много лет назад, чтобы остаться здесь. Карта вспыхнула, и серебристая дорожка продвинулась ещё на несколько дюймов — карта, несомненно, довольна. — Питер Пэн… — У нас нет времени, — рявкнул Голд, впервые на памяти Эммы теряя терпение. — Продолжайте. После услышанного сложно было просто взять и продолжить. Однако хоть на лицах остальных читалось теперь потрясение, Эмма едва ли испытала что-то сильнее лёгкого удивления. Сейчас не до того… Близится её черёд. — Я продолжу, — Дэвид обернулся к жене. В его лице читалось волнение и вместе с тем решительность. Руки опустились на её плечи, а глаза устремились в её глаза, словно как никогда важно было, чтобы она не пропустила ни единого слова. — Ты этого не показываешь. Но я знаю, ты зла на меня. Мэри Маргарет попыталась возразить — казалось, сама она сбита с толку его словами. — Всё это время я знал о прошлом Эммы, — продолжил он. — Знал и не сказал тебе, ты не можешь не злиться, и я тебя понимаю. И вот теперь ты от неё отказываешься, — взгляд Дэвида переметнулся на лицо дочери. — Но я отказаться не могу. И надеюсь, ты не станешь меня в этом винить. Я её люблю. К горлу подступил ком, и хоть Эмма чувствовала, что должна сказать что-то в ответ, сейчас она не смогла бы выдавить ни слова. От того, насколько нежен был сейчас взгляд отца, становилась ещё непомернее стоящая перед ней задача — правда, которую нужно будет открыть. — Винить тебя я не стану, — тихо заговорила Мэри Маргарет. — Я рада, что и ты не винишь меня. И надеюсь, что не осудишь и когда я открою тебе свою тайну, — Дэвид ободряюще коснулся её руки. — У тебя есть дочь. И я рада за тебя, рада, что ты любишь её так, как никогда не полюблю я. Но мне этого мало. Я хочу ребёнка. Серебряная дорожка каплей проползла до середины листа и вновь остановилась в ожидании. Две тайны. Две тайны отделяют их от ответов, но… Господи, неужели оно того стоит? — Эмма, — и как найти сил посмотреть ей в глаза? Реджина говорит твёрдо, она не боится того, что вот-вот прозвучит в ночном воздухе, в то время как Свон почти молилась, что прямо сейчас на них напали десятки Потеряшек, и собственная тайна перестала быть таковой без её помощи. — Ты всегда защищала меня от меня же. Находила оправдание всем моим злодеяниям — убийствам, пыткам, даже тем, оправдания которым быть не могло. И всё же я совершила нечто, чему виной было не проклятие. Я убила короля. Краем глаза Эмма заметила неуловимую волну горя, что пробежалась по лицу Мэри Маргарет, незаметно, должно быть, и для неё самой. — Я убила мужа, потому что боялась за тебя, — говорила она. — Но и это не причина, ведь Леопольд был любим, хоть и не мной. Но тайна моя в другом. Ты всегда хотела, чтобы меня отпустила Тьма, и я простила себя за то, что сделала с другими и… С тобой. Тьма не исчезнет никогда. Но пока ты со мной, мне она не опасна. Эмма почти не чувствовала её руку поверх своей, туман перед глазами не позволял разглядеть нежность в её взгляде. Она увидела, как карту вновь окутывает сияние, и серебряная дорожка застывает у развилки, ожидая последней тайны… Малодушие никогда не было её выбором. Но не стой жизнь Генри на кону, именно так бы она и поступила — смалодушничала бы, промолчала. Дрожащей рукой она коснулась собственного лба, слыша, как в бешеном ритме стучит кровь в ушах. Она не поймёт. Только не после собственных слов о любви, и Тьме, которую та самая любовь преодолеет. — Прости меня, — Эмме казалось, что слова эти прозвучали громко, на деле же были едва слышным одной лишь Реджине шёпотом. — Эмма, — королева коснулась рукой её щеки. По резко переменившемуся выражению лица и недоверию во взгляде, Свон поняла, что по исходящему от кожи жару она уже подсознательно догадывается о том, что вот-вот услышит… Но она не верит. И единственное, что может сейчас всё исправить — опровержение, которого… Не последует. Рыцарь никогда не выбирал малодушие. — Меня ранили, — шептала она, внутренне надеясь, что женщина не слышит. Однако она слышала. Каждое слово, о чём говорило резко побледневшее лицо и страх, смешанный с гневом, во взгляде. — Я должна была сказать, но я не могла, прости! Рука протянулась к руке королевы в почти умоляющем жесте, однако Реджина отпрянула, впервые на этот жест не ответив. Серебряная дорожка добежала до края страницы, безошибочно указывая на расположения лагеря Потерянных. Однако едва ли хоть кого-то из путников заботил теперь её маршрут…

***

Петушиный крик разнёсся над гладью вод русалочьей лагуны. Пэн легко приземлился на самый край скалы, вглядываясь в пучину… Они не заставили себя ждать. Русалки появились почти мгновенно. — Неплохо разыграно, — весело воскликнул он, вновь обыденно вращая в руках свирель. — Особенно ты, Ивва. Блестяще. Он купился, и притом сразу! Златовласая прижалась к холодной скале и усилием тонких рук оказалась рядом с Питером, даря его щеке лёгкий поцелуй и кладя голову ему на плечо. — Расскажи ещё раз про тот день, когда ты вытравил с этого острова последнего краснокожего, — удивительно-мелодично и ласково прозвучал сейчас её голос. — То, что ты смогла провести мальчишку, не значит, что проведёшь меня, — усмехнулся Пэн, брезгливо стирая поцелуй, за который многие отдали бы душу, со своей щеки. — Я знаю, чего вы хотите. Но уже сказал, что верну отнятое лишь тогда, когда с делом будет покончено. — Но мы сделали то, чего ты хотел! — выкрикнула Орра, гнев которой заставил поблекнуть даже русалочью красоту. — Ты обещал, ты клялся! — Довольно, — легко перекрывая собственным голосом её крик, приказал он, обращая свой взгляд на единственную из сестёр, что так и не подала голоса. Васса прижималась к омываемой морем невысокой скале, и хрупкие плечи едва подрагивали, пока слёзы лились из невидящих глаз. Пэн приблизился к ней, и лишь услышав его шаги, она перестала дрожать. В лице не было ярости, не было ненависти, не было напускной мягкости — совсем ничего. Она лишь вздрогнула, когда пальцы демона коснулись подбородка. — Не волнуйся, Васса, — не нужно было видеть, чтобы понять, что губы его изгибаются в злорадной усмешке. — Ты обязательно снова увидишь своих сестёр. Если только, разумеется, — взгляд скользнул по лицам русалок, — они меня не подведут.