Однажды и я стану чьим-то счастьем

— Продолжим просто идти вперёд — не сможем и за месяц найти Генри, — тёмные глаза сверкнули в вечерней тьме лесной поляны. Под беспокойными шагами хрустнула ветвь. — Этот остров не так уж велик, как вам может казаться, — возразил Крюк. — Дело в другом — Пэн может скрывать его от нас сколько пожелает. Нетландией правит он, с этим придётся смириться. — Будто я не знаю, — шаги смолкли, и глаза вновь вперились в пирата с такой яростью, словно он один виноват был в безуспешности их попыток найти мальчика. — Чем говорить об очевидном, мог бы предложить хоть какое-то решение — из всех нас лишь ты уже бывал здесь. — На вашу удачу, оно у меня есть, — Крюк откинулся спиной к стволу дерева, когда взгляды путников переметнулись на него, словно по команде. Однако он сделал вид, что не заметил этого, манерно открыл флягу и принялся потягивать тщательно сбереженные остатки рома… — И ты молчал? — голос Реджины заставил птицу сорваться с ветви над их головами. — Вы не спрашивали, — пожал плечами пират, тщательно сдерживая самодовольную ухмылку. — Крюк, говори, — тихо приказала Эмма. Крюк обернулся к ней, сидящей у выпирающих из земли корней дерева. Яд только начинал действовать, но даже на этом этапе немногие смогли бы перенести целый день пути, не высказав ни единой жалобы… Правильно это или нет, Свон явно собиралась до последнего сохранять то, что произошло, в тайне. — На Нетландии живёт одна моя знакомая, — произнёс пират. — Приближенная Питера Пэна. Фея. То есть, бывшая фея, разумеется — обычно столь светлым существам здесь не место. — Бывшая фея? — Белоснежка скрестила руки на груди. — Разве такие есть? — Её лишили крыльев, — продолжал Крюк. — Когда и почему — об этом она мне так и не сказала. Как и о том, почему она здесь — хотя это и без того ясно. Они бессмертны, — добавил он, встречая непонимающие взгляды. — Представьте, какого было бы той, что сотни лет была полна волшебством, молодостью и силой, постепенно терять их, состариться и однажды понять, что она умирает? Даже такое мрачное место, как этот остров, лучше этой участи, если может от неё спасти. — Как имя этой феи? — взгляды переметнулись на сказавшую эти слова. Реджина сидела у выпирающих корней дерева рядом с Эммой, сейчас едва ли не такая же бледная, как она. — Динь-Динь, — коротко ответил пират.

***

В течение многих дней их окружал один лишь лес, изредка разбавляемый мрачными полянами, но теперь, впервые за все эти дни они вышли на песчаное побережье. Воздух здесь казался легче и свободнее, а запах соли придал сил даже ей, Эмме. За те два дня, что прошли с роковой драки, изменений было мало — и она сочла это скорее за хорошие новости, ведь пока что недуг удавалось скрыть ото всех, кроме Крюка, встречавшего эти симптомы слишком часто, чтобы не заметить их теперь. Свон и сама удивлялась тому, насколько практично мыслит. Она пыталась убедить себя в том, что умирает, пыталась вселить в себя страх, но прошлый опыт не давал ей в это поверить. Да и думать об этом некогда — днём бесконечный путь, ночью — всегда быстро приходящий сон… Наверное, даже хорошо, что она не боится. Ведь с самого начала Эмма знала, что не позволит страху за свою жизнь сбить пути, лишь положит остаток её на их общую цель. Куда страшнее сейчас была мысль о том, что однажды Реджина узнает о хранимой ею тайне, при жизни ли любимой или уже «после»… — Вот так сюрприз, — невесело, но удивленно воскликнул Дэвид. Эмма подняла взгляд, возвращаясь в эту реальность и, надо сказать, здесь и впрямь было чему удивиться. У морской кромки стояла знакомая фигура, человек, не имевший теперь ни своего обычного облика, ни того, к которому привыкли жители Зачарованного Леса… — Что ж, стоило ожидать, что все пути приведут вас сюда, — произнёс мистер Голд вместо приветствия. Да, лицо его имело вполне человеческие черты, свойственные сторибрукскому антиквару. Но вот его образ, костюм, сделанный из крокодильей чешуи, и лукавая усмешка, время от времени мелькающая в глазах и на уголках губ, выдавали в нём все того же Тёмного мага. — И впрямь стоило, — тонкие губы пирата растянулись в ухмылке. — Никак жаждешь моей крови, Крокодил? — Жаждал бы — тебя не стало бы минуту назад, — спокойно ответил Голд, вновь вперив взгляд в тёмную воду, куда смотрел до их прихода. — Вы чего-то ждёте? — быстро спросила Эмма, начиная вглядываться туда же. — Очень наблюдательно, мисс Свон, — усмехнулся Голд. — Да, я жду помощи. — С морских глубин? Что ж, удачи, — иронично хмыкнул Крюк, однако не успело последнее слово слететь с его губ, из воды появилась голова. Затем хрупкие неестественно-белые плечи, к которым прилипли длинные волосы с едва различимым в темноте медным оттенком… Она не дала знать ни знаком, ни словом о том, что удивлена их появлению в месте, где должен был встретить её, очевидно, один лишь Тёмный. Девушка позволила волне вынести себя на берег, и в неярком свете блеснула чешуя… За её действиями все наблюдали, как зачарованные — должно быть, именно эта черта русалок делает их дальними родственниками сирен. Особенно завороженно смотрел на неё один из них — усмешка исчезла с лица Крюка, а глаза заволокло странной дымкой, тоски или радости встречи с той, кого прежде он не видел… Русалка протянула Голду небольшой коробок, украшенный металлическими узорами и большим, сверкающим рубином. Тёмный принял его с таким же немым кивком, затем продемонстрировав коробок собравшимся. — Знаменитый ящик Пандоры, — торжественно объявил он. — Способный навечно заточить в себе любое зло, даже Питера Пэна. — Спасибо вам, — Эмма обернулась к русалке с искренней благодарностью во взгляде. Та улыбнулась, но всё же не скрылась в тёмных водах, откуда явилась, а взглянула на Тёмного с немым вопросом и явным нетерпением во взгляде. — Что вы пообещали ей взамен? — подала голос Мэри Маргарет, как и все наблюдающая за русалкой. — У Ариэль отняли голос, — ответил Голд. — И в обмен на помощь, думаю, Её Величество согласится его вернуть. Эмма обернулась туда, где только что стояла женщина. За тем ли, чтобы расспросить про историю, которой раньше она не слышала, или же чтобы поделиться своей радостью? Теперь неважно. Ведь вместо королевы она увидела лишь белый песок и насмешливо шелестящие вдали деревья…

***

Сознание вернулось резко, как бывает только после дурмана, вызванного, несомненно, маковым порошком. В нос ударил запах травы и отчаяния — им буквально пропитан был этот воздух… Где она? Что произошло? Кому могло понадобиться оглушать её и волочь в эту не то берлогу, не то домик на дереве? Реджина огляделась вокруг настолько, насколько позволяли руки, связанные за её спиной. Странно… Если это логово Пэна, отчего всё здесь столь опрятно и даже… Сентиментально? На стенах неяркими линиями, которые оставляют обычно некоторые камни, были выведены странные рисунки — не то птицы, не то бабочки. Кровать заменял сноп сухой травы, укрытый куском ткани и, Реджина готова была поклясться, постель была аккуратно застелена… Не Пэн пытается сбить её с толку, даже его извращенная фантазия была бы на такое неспособна… — Очухалась? Холод пробежался по спине Реджины от одного этого короткого слова, сказанного таким знакомым, но сломанным голосом, лишенного чувств и прежней звонкости. — Динь-Динь, — прошептала она, оборачиваясь на голос. Её тонкий силуэт казался на первый взгляд неизменным, однако одной детали не хватало в нём — незаменимой детали, без которой он становился почти неузнаваем. — Где твои?.. — Крылья? — голос прозвучал ещё более сломленно, но темнота пока что скрывала её лицо. — Их больше нет. По твоей вине, Реджина. — По моей вине? — королева попыталась сесть, однако со связанными руками сделать это было непросто. — Я видела тебя лишь раз, когда ты рассказала мне… — О твоей любви! — выкрикнула фея, бросаясь на колени рядом с ней. К шее королевы прижался наконечник стрелы, и сомнений в том, что на конце её яд, не оставалось. Любая, даже самая незначительная царапина могла убить. Именно это заставило Реджину замереть, неосознанно почти перестать дышать… — Я дала тебе шанс забыть о совершенном тобой убийстве, — шептала она. — Я тебе поверила… Доверилась. Привела тебя к их лагерю. Ты помнишь тот день? Реджина не ответила, она смотрела отстраненно и со странной тоской. Она не знала, в чём виновата перед Динь, хотя хорошо помнила день их первой встречи… Тот день закончился для неё болью. В первый и, возможно, последний раз целуя губы своего Рыцаря, она уходила от него, готовая услышать на следующий день страшную весть. Значит, и фее, приведшей её к возлюбленной, этот день принёс горе… Но как? Как она лишилась того света и жизни, как потеряла самое ценное, что имела?..

***

Зачарованный Лес. Много лет назад… Феи всегда приносят радость. В этом, и лишь в этом заключается главная цель их существования: помочь младенцу заснуть, напевая колыбельную своим звенящим голоском, незримым духом оберегать сон хворающего ребёнка, успокоить душу умирающего, или помочь найти любимого — этим и занимались эти светлые создания, этим коротали свой долгий век. Динь всегда верила, что и она однажды принесёт свет в чью-либо жизнь… Однако пока что она сделала лишь хуже. Она причинила боль той, кого доверила ей судьба, устроив свидание, не принёсшее и капли утешения. Подарить надежду вновь увидеть ту, кого она любит — чтобы затем отнять, чтобы заставить её увидеть образ смерти рядом с Рыцарем — разве так поступают феи? Крылья словно налились свинцом, и дальше нести были неспособны. Глубоко в лесу, совсем недалеко от поляны тайных встреч, она присела у дерева. Слёзы падали глухими каплями на землю, светлые кудри поникли, и даже наряд цвета свежей травы теперь казался мрачным и неприглядным. Сейчас Динь-Динь верила, что разрушила жизнь Королевы. Да и как могло быть иначе? Смерть любимых нельзя видеть собственными глазами — никому нельзя. О таком узнают со слов других. Смотрят на похороны, но не видят того момента, когда жизнь угасает в них — ничто не может быть страшнее этого… — Зелёная? Динь-Динь встрепенулась, встала с земли, устремляя блестящий слезами взгляд на появившуюся на поляне фею. По взгляду Рул Горм нельзя было прочитать того, что было у неё на уме. — Это можно исправить, — само собой вырвалось у Динь — она знала, что Голубой известно обо всех событиях этой ночи. — Белый Рыцарь, ты ведь можешь его исцелить! — Поверь, Белый Рыцарь будет жить, — обычно нежный голос Феи ножом резал слух. Робкая и недоверчивая улыбка тронула губы Динь. Если так, отчего голос Рул Горм звучит столь незнакомо-жестоко? — Это чудесно, — прошептала Зелёная. — Они смогут быть вместе, правда? Ведь смогут! — Королева Реджина близка ко Тьме, — тихо говорила Голубая. — И оттого не заслужила помощи? Истинная любовь спасёт её от зла! — Ты своей наивностью лишь подтолкнула её к тому самому злу… Динь застыла, вперившись непонимающим взглядом в лицо Голубой. Феи приносят радость, и потому сами всегда счастливы, но в этот раз… Что-то было не так, что-то было совсем неправильно, ведь феи не испытывают ярости… — О чём ты говоришь? — из звонкого голоса бесследно исчезла только что звучавшая в нём надежда. — Я не понимаю. — Тёмный маг Румпельштильцхен — вот кто поистине нуждался в их встрече, — прошипела Голубая. — Эта любовь извратит их, заставит нырнуть в Тьму с головой… И тогда души их будут для нас потеряны. Лес замер, замолк, словно и он испытал ужас, услышав слова Феи. Если бы только можно было всё переиграть — сейчас Динь отдала бы всё за ещё один шанс. Рул Горм подошла ближе. Волшебная палочка заискрилась в темноте, но не светом — угрозой. — Что ты делаешь? — звенящий голос сменился хрипом. — Голубая, нет! — Иначе никак, Динь, — впервые она назвала её по имени — но разве это могло успокоить её теперь? — Прошу! — выкрикнула фея, хватая наставницу за руки, бессильная и полная ужаса, испытать который приходится не каждому — сейчас она предпочла бы смерть. — Не делай этого, я не знала, к чему это приведёт, я не знала! Синяя дымка, лёгкая, как туман, окутала её с ног до головы. Она быстро рассеялась, и вместе с ней исчезла с поляны и Фея, излучавшая лёгкое голубое сияние. Динь вновь упала на траву — сейчас тело казалось непомерно тяжёлым. Руки словно принадлежали не ей, а кому-то совершенно ей незнакомому. Но хуже и страшнее было то ощущение, что возникло в спине — а точнее отсутствие каких-либо ощущений. Пальцы скользнули по лопаткам, но не наткнулись на тонкие, трепещущие крылья. Кровь резко отхлынула от лица, глаза расширились от ужаса. Почти до отвращения неправильной казалась ровная кожа — примерно это же она почувствовала бы, увидев два обрубка вместо кистей рук… По лесной тишине разнёсся протяжный, болезненный крик, фея согнулась, дрожа от беспомощности и отдёргивая ладони от собственной спины. Прожить свой век человеком. Познать горе, состариться и однажды умереть и больше никогда не испытать радости полёта… Она готова была бы испустить последний вздох прямо сейчас, если бы можно было ещё хоть раз вспорхнуть над землёй лёгким, радостным духом и уйти тихо, без боли в другой, сказочный мир…

***

— В чём бы ты меня ни обвиняла, — тихо заговорила Реджина. — Даже если в этом и впрямь есть моя вина, не очерняй свою душу из-за чёрной моей. — О, теперь тебя беспокоит моя душа? — крикнула Динь, на мгновение чуть сильнее прижимая наконечник к коже. — Ты извратила любовь. Ты заставила её подчиняться тебе, сделала своей рабыней, зная, что противиться она не сможет — и теперь ты беспокоишься за меня? Вам терять уже нечего, Ваше Величество… — Стой! — донёсся голос из-за спины, и Реджине не нужно было оборачиваться, чтобы понять, кому он принадлежит. — Пожалуйста, не делай этого. Глаза феи расширились, словно она увидела призрака. Взгляд скользнул по вошедшей. Это лицо она узнала бы из тысячи, ведь уже видела его однажды, в наскоро сколоченном бараке, бледное и неживое… — Белый Рыцарь, — прошептала она, выпуская из рук стрелу и пленницу. — Почему вы здесь? Почему вы?.. — Я не знаю, кто ты, и откуда знаешь её, — Эмма осторожно присела, думая, что любое резкое движение может спровоцировать фею — однако та уже и думать забыла про стрелу. — Я не хотела использовать её любовь, — тихо заговорила Реджина. — Проклятие Тёмного мага вычеркнуло её из моей жизни, но теперь… Теперь всё так, как должно быть. — Я не понимаю, — прошептала Динь. — Что произошло? — Покажи ей свой меч, — обратилась королева к Эмме, со странной улыбкой наблюдая за тем, как оружие выскальзывает из ножен. Невероятно красивый, лёгкий клинок, с гравировкой лебедя на острие… И былым платком с золотистой «Р», обвязанным вокруг рукояти. — Тот самый, — прохрипела Динь, не смея даже коснуться священной ткани. — Какой? — взгляд Эммы всё ещё полон непонимания, хотя сердце отчаянно бьется, предчувствуя некое волнующее открытие. — Ты спрашивала меня, как он оказался у тебя в ту ночь, — продолжала Реджина, беря в руки платок, едва путы отпустили её запястья. — Это был не сон и не бред. Я была там. Старый шрам, поверх которого была теперь новая рана, отозвался забытой, но почти приятной болью. — Меня ранили, — невидяще глядя в её глаза, произнесла Свон. — Я знала, что ты была там, но… Как? — Пыльца привела её к тебе, — в голосе феи впервые за долгие годы послышались давно утраченные звонкие нотки. — К её Истинной Любви. Эмма неотрывно смотрела в улыбающиеся тёмные глаза, вновь, как и когда-то, восхищаясь их красотой, этим магическим блеском, что оставался неизменным на протяжение всех этих лет… Неосознанно и жарко она прижала её к себе, сейчас, как никогда прежде наслаждаясь объятиями её рук и мягкостью чёрных волос под кончиками пальцев. И никогда прежде сладкая эйфория не сменялась столь быстро страхом, почти что ужасом, заставившим её окаменеть, а её взгляд — замереть, уставившись в пустоту. Да, лишь теперь она почувствовала страх. Лишь теперь поняла, что отдала бы свою любовь и заставила бы Реджину сделать то же, пожертвовала бы чем угодно, чтоб только не она была её «Истинной». Безусловно, такое же чувство связывало когда-то родителей Эммы — и что же? Мать умерла через несколько месяцев после известия о смерти мужа — и она принимала мученическую смерть с благодарностью… И теперь Белый Рыцарь умирает — как тогда, на войне, в бараке, но уже не от него зависит его судьба, и поцелуй Королевы не сможет, как раньше, помочь ему остаться в живых…