Однажды и я стану чьим-то счастьем

— Как ты оказалась здесь, в этом мире? — теперь, когда первое потрясение утихало, в груди снова начинала расти давно прошедшая ярость.  — Вернула волшебному древу его магические свойства с помощью воды из озера Ностос, — пожала плечами Кора. — И вот я здесь.  — Зачем? — глухо спросила Реджина. — Зачем, мама, ты мне не нужна! — Наоборот, нужна как никогда, — женщина смотрела на дочь с улыбкой, несмотря на ярость в её глазах. — Эмма… Ты ведь так её любишь.  Реджина отступила на шаг.  — И что теперь? «Любовь — это слабость, Реджина». Вырвешь ей сердце, как сделала это с Дэниэлом? — голос сорвался на крик, и словно сами стены, непривыкшие к громким звукам, загудели с укором.  — Нет, что ты, — она осторожно заправила выбившуюся прядь ей за ухо, почти незаметно улыбаясь тому, что дочь и не пытается отстраниться. — Если б я хотела это сделать, то убила бы ещё в Зачарованном Лесу. Но я оставила её в живых и, более того, подарила путь к тебе. Думаешь я сделала это, чтобы убить её у тебя на глазах и ранить тем самым ещё глубже?  — Когда-то тебя это не беспокоило, — прошипела Реджина, чувствуя, как лишь из-за того, что она видит мать перед собой, глаза начинает щипать от подступающих слёз. Она машинально постаралась отвернуться: уж чего-чего, а слёз Кора не переносила. Реджина хорошо помнила, как тяжело заболела лет в шесть: благодаря лекарю болезнь постепенно сходила на нет, но за неделю, что она длилась, малышка прошла через ад. Сначала Кора была рядом, терпеливо поила её травяными отварами и даже рассказывала сказку, проявив тем самым невиданную прежде материнскую любовь. Но Реджина почти не слышала её голос: от жара в ушах у неё стучала кровь «как копыта лошади». Не осознавая в бреду, где проходит грань между собственным живым воображением и реальностью, малышка заплакала от страха, уверенная, что лошади вот-вот её растопчут! Тогда-то и закончилась сказка. Кора молча покинула комнату — Реджина поняла почему, но ничего не смогла с собой поделать, лишь заплакала сильнее от обиды на саму себя. Совсем скоро пришёл отец, чтобы её успокоить, и она свернулась клубком на его руках, захлёбываясь от собственных слез… Отец всегда был готов с утра до вечера рассказывать дочери сказки, особенно во время болезни… Но ей нужна была мама. Мама, которая не переносила слёз. А потому до конца болезни Реджина не заплакала ни разу, тем самым героически заслуживая её присутствие.  Но сейчас всё изменилось. Сейчас Кора сама протянула руки к дочери, ожидая, должно быть, что та заплачет на её плече… Но колдунья забыла одну существенную деталь: мать Реджины не переносила слёз.  И королева просто стояла, не отвечая на её объятия. Глаза её были пусты и сухи.  — Знаю, ты зла на меня, — Кора опустила взгляд и руки. — Но пойми, я желаю для тебя лишь лучшего. Конюх был не самой удачной партией. Уверена, что сейчас это понимаешь даже ты. Представь, что было бы с тобой, не останови я тогда вашу помолвку! Вы бы сбежали, а ты стала бы его женой. Поначалу жизнь была бы сказкой, но затем… Он бы спился, ты бы умерла при родах, как это было с моей матерью... Неужели предоставленный мною шанс не стоит прощения?  — Разумеется, — холодно улыбнулась Реджина, — ведь Эмма не безвестный конюх — Белый Рыцарь. Мне слишком хорошо знакомы твои обыкновенные мотивы, матушка.  — Тебе трудно избавиться от подозрений на мой счёт, — вздохнула Кора. — Но поверь, дело здесь не в титуле. Я просто хочу, чтобы ты была счастлива. С ней, — она кивнула в сторону лестницы, на которой несколько минут назад исчезла Эмма, — это счастье вполне возможно. Она никогда тебя не оставит.  В лице Реджины что-то изменилось почти незаметно. Но Кора растолковала это как добрый знак.  — Однако я знаю, что одних только слов о принятии мало для прощения, — продолжала она. — А потому я хочу подкрепить их делом. Хочу помочь тебе обрести счастье… С ней. И с Генри.  Взгляд Реджины впервые за этот вечер был направлен прямо в точно такие же глаза напротив. Увидев, что сумела заинтересовать дочь, Кора с улыбкой провела кончиками пальцев по её щеке.  — Пока что это невозможно, — быстро ответила королева.  — Разве? Вновь невозможно из-за Белоснежки. Кажется, мы это уже проходили, — усмехнулась Кора.  Реджина отпрянула.  — Постой, ты предлагаешь… Убить её? — Когда-то эта мысль тебя не пугала.  — Нет, теперь она мать Эммы.  — Лебединая Дева умерла много лет назад, — отрезала ведьма. — Её скорбная могилка поросла вереском, когда Белоснежки ещё не было в живых. И потом ты правда думаешь, что Эмма променяет тебя на «мать»? Если да, то я ошибалась на её счёт.  Реджина продолжала смотреть в её насмехающиеся глаза, раздумывая над сказанными ею словами… Нет. Эмма не променяет её на Белоснежку: уж это она знала точно. И этого она боялась. Боялась ставить Рыцаря перед выбором, но не потому, что выбор был бы не в её пользу, а потому что он вновь пожертвовал бы всем, только она бы не смогла избавиться от чувства вины… Разве достойна она таких жертв после всего свершенного? — Молчишь, — прошептала Кора. — Ведь мы обе знаем ответ. Годы твоих злодеяний не дают тебе обрести счастье, но сверши ещё одно — и оно само к тебе придёт.  — Нет, — Реджина качнула головой но сердце было далеко не так решительно, как звучание её голоса, — Эмма слишком долго боролась за свет во мне, чтобы я перечеркнула всё убийством Белоснежки.  — Она умерла тогда не за добро, что жило в тебе, — резко ответила Кора, — и не за Злую Королеву. Она не любит твою светлую сторону, как не любит и тёмную — она любит тебя, Реджина.  Колдунья отступила на несколько шагов в направлении лестницы.  — Я не жду, что ты дашь ответ прямо сейчас, — произнесла она напоследок, — но обещай подумать. Буду ждать тебя здесь завтра, в это же время. Будешь стоять на своем — я навсегда исчезну из твоей жизни, как ты того и хотела. Но помни: я предлагаю твоё «долго и счастливо…»

***

Тёмному магу всегда нравились ночные часы…  Помнится, когда-то он завидовал простым смертным, способным скоротать ночь за сном, но не теперь. Тишина давно перестала давить на уши, а тьма — рисовать пугающие образы, вызывая отголоски давно минувших воспоминаний.  В Зачарованном Лесу он проводил ночи за прялкой. Из-под его рук выходили нити чистого золота, но не несметные богатства привлекали его в этом процессе… Время. Судьба слишком жестока к Тёмному: мало того, что подарила вечность, так ещё и отняла сон, увеличив вечность в полтора раза… И лишь прялка помогала ему скоротать долгие часы, даруя совершенно ненужные ему горы золотых соломин.  Однако в этом мире прялке нашлась замена. Теперь ночами он перебирал свои бесчисленные безделушки, которые историей своей были куда ценнее злата. Милые или пугающие, они приковывали взгляд даже тех, кто в магии несведущ. Он перебирал их, стирал пыль, аккуратно архивировал каждую, невольно погружаясь всё глубже в далёкое прошлое… Вот бутылёк слёз бедной Мейрвен — той, кто плакал сияющим жидким серебром… После смерти брата девушка проливала слёзы столь часто, что попросту не смогла скрыть их с глаз для остальных, и потому была изгнана из деревни за собственное уродство. Если б только она знала, какой чудодейственной силой обладали её слёзы, разве отдала бы их Тёмному магу вместе с ожерельем-оберегом своей матери? Просто интереса ради Румпельштильцхен с помощью чар нашёл Мейрвен, а точнее, её изуродованное тело, лишённое дара и защиты: бедняжку в первый же день задрал волк.  А вот гребень, украденный неким Вальтером у банши. На протяжении многих лет по ночам того преследовал её призрак, обыкновенно немой, но порой издающий страшные вопли, что предвещали скорую смерть кого-то из его близких… Эти «пророчества» всегда сбывались на третий день.  И вот однажды Вальтер услышал собственную смерть в её крике. И пришёл к Румпельштильцхену с глазами, расширенными от первородного ужаса, что внушает приближение собственной смерти. Тёмный не смог бы изменить ход судьбы, но забрал гребень, избавив беднягу от присутствия банши на последние трое суток его жизни. На последний день, изнеможенный ожиданием конца, неспособный и дальше гадать, какой будет его смерть, он повесился глубоко в лесу, на ветке старого дуба… Но вот пришёл черёд единственного предмета в его лавке, за которым не стояла мрачная история и чья-либо смерть… Фарфоровая чашка с отколотым краем, выглядевшая столь странно меж зубчатым ножом тёмного эльфа и рогом убитого им оленя.  — Ты её сохранил, — мягким шёпотом донеслось из-за его спины. Белль присела за стол напротив него. Голубые глаза сейчас смотрели особенно нежно, а каштановые волосы отливали медью в свете свечи.  — Как самое ценное из своих сокровищ, — Тёмный улыбнулся почти незаметно: Красавица, как и чашка, совершенно не вписывалась в атмосферу его мрачного уединения. — Почему ты не спишь?  — Не хочется, — пожала плечами Белль, с интересом разглядывая разложенные перед Тёмным артефакты. — У тебя столько разных вещиц, и за каждой стоит какая-то история… — Да, но не такая волшебная, как ты, должно быть, себе представляешь, — ответил Голд, ставя надколотую чашку на место.  — А вон та роза, к примеру? — Белль взяла в руки за много лет так и не увядший цветок. — За ней точно стоит история чьей-то любви.  — Это так, — согласился Тёмный, принимая розу из её рук. — Один молодой мужчина полюбил девушку, совершенно невзрачную и, мягко говоря, небогатую. Но она не отвечала ему взаимностью, её привлекало лишь его состояние. Однако, узнав о том, что отец жениха разорился, девушка расторгла помолвку. Сердце юноши было разбито: от горя он покончил с собой. Невесту начали преследовать несчастья: сгорел амбар, умерла лучшая корова, сама она оглохла на одно ухо от скарлатины — и во всём она стала винить своего покойного почитателя. Тогда-то она и пришла ко мне. За жалкие десять золотых соломин она отдала мне розу, что проросла прямо сквозь верное сердце погребенного жениха и потому обладала невероятной силой. Вот и вся история.  — Это ужасно, — прошептала Белль, отводя взгляд.  Тёмный лишь хмыкнул. Она хотела услышать правду об этих вещах — он её поведал. Не вина рассказчика, что правда оказалась неприглядной.  — Всё же есть здесь одна вещь с в меру прекрасной историей, — он вытянул из одного ящика на вид обыкновенную тряпку, отдаленно напоминающую шарф, который носили полтысячелетия назад. — Эта вещь принадлежала мальчишке тринадцати лет. В те годы шла первая война с ограми, и его отец — трус и калека — пошёл на сделку с Тёмным магом, чтобы сберечь его от ужасов войны. Однако магия даром не даётся. Совсем скоро он погрузился во Тьму настолько, что перестал быть самим собой. И тогда сын заставил его принести клятву: если найдётся способ избавить его от Тьмы, он должен будет отречься от магии навсегда.  — И такой способ нашелся? — с живым интересом спросила Белль, чувствуя, что эта история особенная, хоть сама она пока не понимала почему.  — Феи подарили мальчику волшебный боб, способный перенести их с отцом в другой мир— в мир без магии. Портал открылся, но его отец не был готов расстаться с единственным источником своей силы, без которого он вновь станет лишь трусом и калекой. Портал остановить было невозможно. И мальчик провалился туда — в неизвестность, и по сей день его отец ищет к нему дорогу.  — Но как эта шаль оказалась у тебя? — Белль уже знала ответ, лишь хотела услышать подтверждение своих догадок.  — После того, как Бэлфаер упал в портал, мне осталась от него лишь она да заточенный уголь, — печально улыбнулся Голд.  — Мир без магии, — прошептала девушка. — То есть?..  — Этот самый, — кивнул Тёмный.  — Ты отдал королеве заклятье, чтобы найти сына!  — И начну поиски завтра же, — произнес он, бережно возвращая шаль на место. — А теперь ступай спать. Скоро уже рассвет…

***

— Эмма, что за срочность?  За всю ночь Реджина проспала в лучшем случае час, и теперь чувствовала такое знакомое ощущение слабости и легкой тошноты. Как бы хотелось вновь, как позапрошлой ночью, уснуть в объятиях своего Рыцаря, выпасть на время из этой реальности, полной проблем и призрачных тревог будущего… — Хорошие новости, — Свон, напротив, буквально сияла от счастья, — Арчи жив.  Реджина вскинула брови, из-за дикой усталости просто неспособная на более бурную реакцию. Эту ночь она провела за мрачными размышлениями о матери, так что напрочь успела забыть о предъявляемых ей обвинениях в убийстве.  — Жив? — переспросила она. — Как такое возможно?  Её осенила внезапная догадка, показавшаяся настолько простой и понятной, будто чья-то рука заботливо вложила её в голову.  — Мама… — прошептала Реджина.  — Что? — Это сделала моя мать, — констатировала королева, как самую очевидную истину.  — Кора? — Эмма присела рядом. — Постой, так она же… — Она в Сторибруке, — словно выйдя из транса, сказала Реджина. — Приходила ко мне этой ночью.  На несколько секунд повисло молчание: Эмма старалась осмыслить сказанное столь спокойным голосом.  — Приходила к тебе? Реджина, почему не сказала? — Свон вновь вскочила, принимаясь мерить шагами склеп. — Что она от тебя хотела? — Чтобы я простила, — тихо ответила королева. — И ещё сказала, что желает нашего с тобой счастья.  Шаги смолкли. Живые зелёные глаза встретились с усталыми карими, прося немого подтверждения… И они его получили.  — И ты простишь её? — вопрос звучал риторически. Для Эммы её собственная мать всегда была кем-то наподобие ангела-хранителя, даже пока та была жива. Когда она умерла, для малышки исчез не только самый близкий человек, а целый волшебный мир детства, по которому она тосковала по сей день… И сколько бы испытаний не перепадало на её долю, она чувствовала себя намного счастливее тех, чьи матери не умели… Любить. Просто и беззаветно любить, как всегда любила её Алфгеда.  Наверное, поэтому в голове Эммы не укладывалось, что совершила Кора много лет назад. На глазах у дочери вырвать сердце жениху: такое простить нельзя… Нельзя и назвать ту, кто это совершил, и ту, кто даже в последние часы своей жизни, лёжа в предсмертной горячке, думала лишь о дочери, одним священным именем — «мать»…  Но Реджина колебалась. Из груди рвались слова, и хотелось рассказать Эмме обо всём: о предложении Коры, о собственном желании перестать скрываться и прятаться — наконец, стать свободными, ведь их и счастье разделяет всего лишь ещё один смертный грех… Но она молчала. Молчала, ибо боялась увидеть в зелёных глазах скрытое разочарование.  Эмма вновь опустилась рядом на каменный выступ, почти сразу чувствуя, как королева устало кладёт голову ей на плечо. Руки с очаровательной обыденностью лежали на её руках, а взгляд, затуманенный отсутствием сна, упёрся в кладку напротив. Свон рассеянно поглаживала тыльную сторону её ладони большим пальцем, стараясь не думать хотя бы минуту обо всём происходящем. Кто-то когда-то посоветовал ей: представь, с каким смехом ты посмотришь на свои нынешние проблемы через несколько лет. Знать бы ещё, что будет там — в туманном будущем. Смогут ли они точно также сидеть рядом, слушая тишину? Что ж, однажды Эмма уже подписала себе смертный приговор — и вот она здесь, рядом со своей королевой, держит её руки в своих и чувствует приятную тяжесть её головы на своём плече… Свон улыбнулась. Хоть минуту назад в это верилось с трудом, но сейчас она знала точно, что даже через много лет они будут друг у друга. Обязательно будут…  — Надеюсь, не помешал? — негромкий оклик прозвучал невероятно гулко в стенах подземелья. Королева и Рыцарь вздрогнули, машинально отстраняясь друг от друга.  — Мистер Голд? — Эмма мгновенно встала с выступа. — Что вы здесь делаете?  — Негоже подобным вопросом встречать гостей, — усмехнулся Тёмный. — Но, к счастью, я пришел не на чашку чая, — взгляд переметнулся на Реджину. — Хотел напомнить Её Величеству о нашей сделке… О плате за заклятье вечного сна.  — Сделки не было. Ты просто помогал, — возразила королева.  — Ошибаетесь, — спокойно ответил Голд. — Вы попросили меня помочь, так как мы оба были в этом заинтересованы. Вы хотели вернуть Эмму. Я же — предотвратить появление в этом городе вашей матери. Как видите, этого сделать не удалось. Теперь за вами должок, дорогая.  — И что же вам нужно? — настороженно спросила Реджина.  — От вас — ничего, — тонкие губы дрогнули в ухмылке. — Заплатит мисс Свон. Ваш интерес здесь тоже был, не правда ли? Не волнуйтесь: я не попрошу ни сердца, ни даже отцовского меча. Скажите, до Сторибрука вы жили в Нью-Йорке?  — Всё верно, — нахмурилась Эмма, не понимая, к чему ведёт Тёмный.  — Что ж, именно туда и лежит мой путь, — холодно улыбнулся Голд. — И, боюсь, мне понадобится провожатый. Через четыре часа у городской черты, мисс Свон. Не опаздывайте.

***

Теперь казалось, будто все события этого утра: возвращение Арчи, разговор с Реджиной и мистером Голдом — происходили в другой жизни. Ещё бы, разве поверила бы она тогда, что уже через несколько часов будет сидеть в самолёте до Нью-Йорка вместе с мистером Голдом и Генри, который напросился в путешествие вместе с ними? Эмма всё ещё была не в восторге от этой идеи, но и Реджина была права: сейчас, когда репутация королевы, несмотря на возвращение Арчи, находится под угрозой, ему бы точно не позволили жить у неё. А потому лучшим решением было, не вызывая подозрений, взять его с собой туда, где нет магии и ему ничто не может угрожать… Тем более, мальчишка никогда раньше не выезжал за границу Сторибрука, и теперь при виде отъезжающего трапа, пришёл в такое возбуждение, что широкая улыбка на его лице на время разбавила сомнения Свон.  Но вот они взлетели прямо навстречу закату, сразу за которым последовала тьма… После долгой борьбы со сном, Генри сдался, уперевшись лбом в иллюминатор. Эмме тоже хотелось спать… Но в голове роилось одновременно слишком много мыслей.  Реджина. За её безопасность Свон больше не беспокоилась: Белоснежка и горожане её не тронут, а единственный потенциальный враг сидит сейчас рядом, задумчиво перебирая в руках складки старой шали.  Однако после их утреннего разговора её не могли не терзать сомнения. Кора… Она желает им счастья? Поэтому дожидалась ухода Эммы, чтобы об этом сказать? Она проникла в этот мир, чтобы просто попросить прощения? В это верилось с трудом. И Свон готова была поклясться, что Реджина умолчала о чём-то: недосказанность отчётливее, чем когда-либо была видна в её взгляде… Родители королевы, а особенно её мать, были обычно темой табу в их разговорах. Поэтому Эмма и не задавала лишних вопросов, хоть оснований для них было немало…  Свон откинулась на спинку сидения, устало почёсывая лоб. Может, она всего лишь себя накручивает? Она ведь толком не знает Кору. Так, с чего она взяла, что даже у этого её поступка есть двойное дно? Интуиция подсказывала, что это так, но, в конце концов, неужели внутренний радар не может ошибаться?  Сознание успешно убедило себя в этом, хоть сердце всё ещё было полно тревог… Последние пару часов полёта Эмма провела за беспокойной дрёмой, не подозревая о том, что за многие мили отсюда, на Сторибрукском кладбище, в подземелье склепа Миллс, Реджина согласилась на уговоры матери, которая как всегда желала ей лишь добра…