Yasu(泰)

Четыре спорткара с ревом тормозят у гаража, освещая светом фар пустой район. Тэхен с дури хлопает водительской дверцей, засовывая ключи в карман темно-серых джинс и резко направляясь в сторону входа. Чан шагает за ним и обеспокоенно рассматривает его напряженную спину и мышцы, через черную майку видно простреленное забинтованное плечо и шрамы на жилистых руках. Минхо и Чанбин идут вместе с Алленом, к которому Тэхен оборачивается и суровым тоном велит сесть обратно в машину. Альфа возмущено подается вперед, но старший брат пригвождает к месту мраком на дне зрачков. — Либо ты садишься в машину, либо прямо сейчас едешь обратно домой. Аллен сглатывает из-за тяжести в его голосе, не терпящей отказов, и послушно идет обратно в додж. Тэхен не может себе позволить, чтобы он видел разборки, драки, кровавые костяшки, его сумасшествие и дикость, накрывшую с тех самых пор, как взорвалась тойота. Намджун увез Чонгука прямо у него на глазах. В сетчатку ему впечатана бледная кожа, холодные губы и трепет ресниц омеги. И что-то под ребрами беспощадно обрывается при воспоминании. Тебя забрали у меня, солнце. Я здесь стал пленником своей ярости. Тэхен врывается в гараж и сбито дышит, сразу же находя сидящего на диване Джэхена, сложившего локти на коленях. Рядом с ним лежит связанный по рукам и ногам альфа, на голову нацеплен мешок. Он налетает на него и поднимает за шкирку, избивая с рыками. Вкладывая всю боль и гнев в кулаки, он бьет по лицу без жалости и остановок, валя на землю и садясь сверху, чтобы продолжить расквашивать его в мясо. Ткань мешка покрывается кровавыми следами. Чан сжимает челюсть, переглядываясь понимающе с Джэхеном и давая другу пару минут выпустить всю агрессию, что съедает изнутри. Минхо с отвращением смотрит на парня, которого избивает Тэхен, и ни разу не чувствует сожаления. Он бы надел кастеты и до костей раздолбил его плоть. — Черт, — выдыхает про себя Чанбин, с тревогой следя за происходящим. — Тэхен, хорош, — кричит ему Чан, приближаясь и хватая его за плечи, чтобы оттянуть. Альфа входит во вкус и становится все безумнее, даже когда парень уже перестает двигаться. Тэхен утробно рычит и не дается, вырывается из его рук и бьет ублюдка снова. Перед глазами взрыв и окровавленное лицо Ничи. — Какого хуя ты посмел приблизиться к нему? — вопль застревает в глотке, когда Тэхен берет в захват его шею в артериальном удушении. — Блять, ты убьешь его, — вмешивается Джэхен и помогает Чану оттащить рассвирепевшего друга. Они хватают его с двух сторон и уводят к стене, удерживая, пока он сопротивляется и пытается освободиться. Тэхен словно раненный лев, рычащий на каждого, кто рискнет приблизиться в моменты безумия. — Он нужен нам живым, чтобы узнать все, — говорит Чанбин, подходя к едва дышащему парню на полу и сдирая с него мешок. Лицо его невозможно разглядеть из-за крови, окрасившей всю кожу, но даже так он выглядит старше их всего на пару лет. Черная одежда и темные волосы, слипшиеся из-за крови, слегка накаченное тело. Парень сплевывает на пол и издает сумасшедший смех, глядя на них, как на долбаебов. — Я тебе зрачки вырву, — Тэхен снова наступает на него, вены на шее рвут кожу, ноздри раздуты и дыхание спирает к херам. — Угомонись, бля, — Джэхен вжимает его в стену сильнее. Чанбин поджимает губы и садится на корточки перед альфой, решая не терять время и хватая его за подбородок: — На кого ты работаешь? Кто организовывает взрывы? Парень лишь снова безумно смеется. Минхо заводится в унисон с Тэхеном, которого удерживают от убийства двое альф, и налетает на него, смыкая ладони на его шее и пережимая сонную артерию. — Говори, сука, — рявкает он, слыша хрипы. Ржач альфы действует на нервную систему Тэхена, как бензин. Он высвобождается из рук друзей и со свирепым рыком нападает на него, прижимая к его рту нож. — Я вырежу улыбку на твоем ебале, если ты прямо сейчас не расскажешь все. Лезвие слегка протыкает кожу, окрашивая его алым. В глазах Тэхена жжет огонь преисподней. В глазах напротив — пустота чистого сорта. Он не боится умереть. Визг шин оглушает тихий район и сотрясает гараж. Чан выглядывает на улицу и замирает, оборачиваясь на банду с расколотым от тревоги сердцем. — Клан Исайа здесь. Цепь тонированных тачек одна за другой тревожит яркими фарами и шумом спящие крыши домов. Лепестки вишневых деревьев медленно опадают на серый асфальт. Юнги хлопает дверцей ламборгини и засовывает ладони в карманы бордовых классических брюк, оглядывая всю банду с тигриным прищуром. Намджун ищет среди них лишь одного, закатив рукава черной атласной рубашки и неспешно сняв наручные часы. Юнги прослеживает за его едва заметным действием и понимает, как близок апокалипсис. Тэхен напрягает желваки и выходит вперед, вставая напротив хищника, жадного до его крови и плоти. Намджун готов растерзать его живьем и не оставить ни куска, хавать его целиком и отрывать мясо, обгладывая кости. Сейчас их внутреннее состояние впервые до боли похоже. Они оба одержимы Чонгуком. И рвением наказать тех, кто посмел обидеть его. — Я слышал, вы поймали того, кто устроил взрыв, — начинает Юнги, хитро рассматривая пятерых парней. — Тебя ебет? — усмехается Минхо. — Минхо, — Чан одним взглядом велит ему молчать. — Ты пришел убить меня или требовать отдать его? — без единой эмоции выдает Тэхен, намекая на связанного альфу внутри гаража. — Ты догадливый, — хмыкает Намджун, засунув ладони в карманы и поступью голодного зверя направляясь к нему. — Приведи его сюда. — Идите нахуй, мы его первыми поймали, — возникает Минхо и машет на них. — Если вы такие пиздец крутые мафиози, могли бы сами схватить пиздюка, теперь он наш. Он принадлежит народу. И мы сами решим, отрезать ему руку или хуй. — Бля, Минхо, просто завали ебало, — Чанбин хлопает его по спине ощутимо больно, чтобы он наконец замолчал. — Не знаю насчет хуя, но язык тебе явно мешает, щенок, — Юнги кривит рот и палит убийственно на Минхо. — Ты у нас спец по языкорезке, я в курсах, — ухмыляется в ответ альфа. Ощутив бесстрашие в глотке. — Хорош, — оборачивается на него Джэхен. Шун и еще два телохранителя достают ножи из-за пазух, надвигаясь на пятерых парней. — Бессмысленные разговоры следует пресекать, — ровным тоном произносит Намджун, не сводя пытающего взгляда с такого же спокойного Тэхена. — Приведи сюда его прежде, чем от вас останутся лишь куски плоти. Тэхен не двигается с места, его примеру следуют братья, с отчаянным бесстрашием смотря на цепных псов из якудза. Намджун понимает положение и ухмыляется с горечью, кивая своим людям, чтобы начинали действовать. Ебаная поножовщина, сидящая у альф в печенке. Очередное сражение, из которого надо выжить и сохранить конечности целыми. Тэхен рычит и толкает ногой в грудь головореза, кинувшегося на него с лезвием, норовящим войти в органы. Он замечает двух псов, бегущих в гараж, и пытается порваться за ними, но совершает прокол, отвлекшись от своего врага, и сдавленно мычит, когда нож входит аккурат в плечо. — Бля, — ругается он и бьет головой альфу со всей дури, ломая ему нос. Намджун с убийственным холодом наблюдает за тем, как серый асфальт окрашивается кровью, которую он жаждал, как голодный до чужих страданий хищник. Минхо выхаркивает алую жидкость, скорчившись от боли из-за лезвия, полоснувшего по боку. — Ебаный в рот, Минхо, — над ним нависает Чанбин и расшатывает набегающих головорезов, прикрывая своей спиной и поднимая на ноги. — Брат! — из дома выбегает Аллен, расширенными от ужаса глазами наблюдая за происходящим. — Зайди обратно! — дерет глотку в отчаянном крике Тэхен, сходя с ума от мысли, что они тронут братика хоть пальцем. Он лучше добровольно позволит вытащить себе сердце, чем увидит его страдания. Альфа заслоняет его своей спиной и не дает приблизиться никому из псов, оглядывается на друзей с бешеной тревогой и болезненным рвением отомстить, защитить свое. Он с ревом расхуяривает четверых, забрав ножи и разрезав ими плоть будто бы бесконечных псов, не знающих жалости. Он втыкает лезвие в глотку одного, прикрываясь им и забрызгивая себе ладони и лицо кровью, полощет по ребрам другого и валит его на землю. Головорезы вытаскивают из гаража связанного альфу и швыряют его под ноги старших Исайа. Намджун окидывает его выедающим легкие взглядом, словно секунды последние сочтены, и он как матадор готовится зарезать быка на виду у сотен. Банда Ямакаси окружает его и не позволяет приблизиться. Тэхен знает, они не оставят пацана в живых. Намджун видит, как уже расчленяет его тело, рубит на куски и дает своим псам на ужин вместе с кровью на выпивку. — Ты посмел тронуть мою семью, я отрублю тебе руки, которые позволили тебе сделать это с нами, — с пугающим льдом в голосе Намджун подходит к нему ближе, пока банду расталкивают члены якудза, двое держат парня и не дают ему двигаться, придавив руками к земле и вытянув их, пока он берет поданный топор и замахивается. Серый асфальт марает багряная жидкость. Отрубленная рука катится под ноги банды Ямакаси. Тэхен напрягает желваки, подавив рвотный рефлекс, и продолжает буравить Намджуна мрачным взором. Минхо едва не вырывает в сторону Чанбина, что резко отворачивается и зажимает ему рот. Чан переглядывается с таким же ошеломленным Джэхеном и хмурится. Эту ночь расправы они долго не забудут. Парень катается по земле и начинает истерично смеяться, держась одной рукой за уже отсутствующую вторую и почти сблевывая при виде своей плоти и костей. — Ты долбаеб? — усмехается Юнги, насмешливо рассматривая его. Уголки губ в мгновение ползут вниз, когда альфа хватает целой рукой валяющийся на асфальте нож и перерезает себе глотку. Намджун выступает вперед и вгрызается в труп разъяренными глазами. Не успев предотвратить момент, откинувший их в самое начало истории. Тэхен ловит его почерневший от безысходности взгляд и впервые в жизни понимает на гребаные сто процентов. Мы с тобой в одной лодке, что неизменно шла ко дну. Аллен буравит спину старшего брата потерянно, пока Чан прижимает его к себе за плечи. Когда боли настанет свой предел, брат? — Разденьте его, — приказывает Намджун под удивленные лица альф, безотрывно следя за тем, как труп оказывается без одежды, а вдоль шеи к ключицам вьется татуировка с пауком и розовыми пионами. Он знает, какому клану принадлежит этот символ. И тень отчаяния марает его скулу.

***

Половина пятого, в комнате непрошенная тишина. Слышишь? Мои дни все еще ждут твоего привета. Слышишь? Я обнимаю себя за плечи, обвожу бессмысленным взглядом пустоту. Слышишь? Чуда не произошло. Меня накрывают саваном мои несбывшиеся мечты. Слышишь? Я здесь тихо лягу и умру. Чонгук клянется, что так не бывает. В череде безмолвных дней он медленно задыхается. Временами он ощущает на кончике языке запах шоколада и ментола. Он клянется, что так не бывает. Или аромат въелся в сосуды, в капилляры, в программу сознательного и бессознательного, вороша место под ребрами и заставляя внутренности ныть. Выть. От тоски. От горечи, терзающей глотку. Мне бы выплакать все, что в горле стоит комом. Мне бы тебя обнять. До боли и хруста костей обнять. Слышишь? В моем мире без тебя так тихо. Чонгук не отрываясь глядит в окно, прячась под одеяло и замерзая даже в самое жаркое лето. Он ждет того, кто не обещал прийти. Он ждет того, по кому пустят залп, как только он появится на территории. И желание увидеть разрывает так же сильно, как желание сберечь. Чонин сидит у изголовья его кровати и гладит по волосам, но предательски не легче. Юнги приходит прижать к себе по вечерам, но предательски не легче. Чонгук знает, Намджун на начатом не остановился. В Токио ходит молва о двух вырезанных кланах, оказавшихся непричастными к взрывам. Намджун остается сторожить его сон, пропадая по утру, но омега все равно чувствует его редкие касания по своей щеке костяшками. И лишь его фантомное присутствие рядом помогает не сломаться пополам. Как странно. Человек, который принес ему больше всего боли, теперь единственный, кто дарит ему исцеление. В один пустой день маленькая вселенная оживает. — Тэхен приехал. Чонин отодвигает шторы темной спальни и видит во внутреннем дворе скопление псов, окруживших стоящего у ворот альфу. Он озирается на брата, сидящего в комке одеял с расширенными глазами, будто бы не верит. Будто бы прошло слишком много времени, чтобы поверить. Под ребрами верным знаком тянет, разрывается изнутри. Чонгук вскакивает с места и едва не падает, натягивает наспех розовый топик и шорты, не слыша крики брата за спиной и сбегая по длинной лестнице. Он чувствует бешеный прилив сил и тоски, словно способен снести города и построить их заново, только если Тэхен будет рядом в момент. Он дергает входную дверь и оказывается на крыльце, впервые вдыхая благоухающий аромат лета, магнолии и цветущих вишневых деревьев. Омега ищет отчаянным взглядом его темный силуэт. Слепым зверенышем жаждет его приюта, ведется на запах теплоты и шоколада. Знаешь, ты только возьми меня за руку, мы с тобой выживем, даже когда враги придут бомбить наш город. Ты и я. Мы выживем в обломках. Под руинами. В конце мироздания. Тэхен в своем непоколебимом спокойствии покоряет в тысячный раз, как впервые. Он стоит прямо здесь. Подать рукой и обнять, спрятаться на его крепкой груди. Выплакать печали щедрые горсти. Поцеловать. Никогда больше не отпускать. Как же я боюсь тебя потерять. Он в черной футболке и серых джинсах, синяя олимпийка и джорданы. Отросшие волосы треплет легкий ветер. Смуглая ровная кожа, жилистые руки, увитые венами. Перекаты сильных мышц. До боли свой. До боли родной. Чонгук подавляет всхлип. Разрыдаться позорно, как капризный ребенок. Омега в нем бесповоротно. Беспечно. Бесконечно. Я-м-а-к-а-с-и. Твое имя во мне, как дуновение в рог. Твое имя во мне, как знамение благого. Тэхен ловит его розовый силуэт цепко, обводит ласково, тепло улыбается и передает преданность на дне самых нежных в мире глаз. Чонгук бежит к нему через распри, законы, принципы, оружие и тысячи «нет», десятки псов, готовых накинуться и растерзать чужака по первому приказу. Намджун и Юнги стоят во главе головорезов, вонзив в безбашенного Тэхена проницательные взоры, уничтожающие на глубине. Как ты посмел ступить на наши территории, гайдзин? Но Чонгуку так наплевать, даже если их обоих прямо сейчас расстреляют. Он кидается на шею Тэхена, обнимая его до хруста костей, до сломанных ребер, как он мечтал в забытых днях, когда задыхался в его отсутствии. Альфа хватает его за талию, сжимает бережно, прикрыв веки и вдохнув родной запах фиалок. Как же я по тебе дико скучал. — Как ты там, Ничи? Его мягкий голос заселяет нутро, прорастает в нем пышными цветами, лечит застарелые шрамы. Чонгуку хочется зарыдать от того, с какой любовью он называет его «солнцем». До хрипоты закричать. Тихо закричать. — Я так по тебе скучаю, что хочу умереть, — шепчет Чонгук в его шею и перестает быть стойким. Он тихо плачет на его груди, комкая пальцами ткань футболки. Безудержная нехватка тепла в крови. Омега цепляется как за спасение за его плечи, волосы, затылок, гладит их и не может перестать плакать. Намджун сжимает челюсть и отводит мрачный взор от зрелища. Якудза наблюдает за ним с выработанной годами выдержкой и лишь ожидает команды стрелять на поражение. Тэхен сжимает широкими ладонями его мокрые пухлые щеки. Смотрит в большие черничные глаза цвета космоса и тонет. Тебе не к лицу слезы, солнце. Я за каждую из них готов отдать себя на сожжение. Альфа стирает соленые дорожки и прижимается губами к его лбу, прося перестать плакать. Чонгук не может. Попросту не находит в себе гордости перестать и лишь надрывнее плачет, трясется, как нарциссы от холодного морского ветра. Намджуну его плач режет сетчатку. — Скоро эта печаль пройдет, я тебе обещаю, — Тэхен дарит ему успокоение уверенностью и спокойствием в своем тоне, вновь привлекая в свои объятия. — Обещай, что никогда не бросишь меня, не оставишь меня одного, — по-детски просит Чонгук и всхлипывает, тычась губами в теплую шею. — Обещаю, Ничи, — усмехается Тэхен, трепля по кудрявым волосам и понимая, как изведет себя и будет есть землю руками, но обещание сдержит. Чонгука от него отрывают, вырывают будто с корнями, раздирают капилляры. Намджун тянет его за локоть к себе и вонзает в Тэхена суровый взгляд. — У тебя есть минута, чтобы сесть в свою машину и уехать отсюда. По истечению времени мои люди начнут в тебя стрелять. Альфа вымораживает его внутренности бесстрашием на дне своих зрачков, в твердой позе и обезоруживающей смелости. Чонгук распахивает глаза от страха и впивается ногтями в руку Намджуна, качая головой в протесте и глотая горючие слезы. Тэхен напрягает желваки, но бросает последний влюбленный взор на омегу, словно кричащий всему миру «ты будешь моим», и покидает территорию особняка. Чонгук следит за сиянием фар пурпурного доджа, рыком мотора и шин, нагоняющих дыма. Только потом замечая свою розовую тойоту, собранную заново из руин и обломков, в полной комплектации и красными кастомными фарами-сердечками. Чонгук впервые за долгое время улыбается краем губ. Ямакаси. Как ты можешь быть таким и приказывать мне тебя не любить? Во мне будто половина тебя. Открой глаза. В тебе весь я.

***

Розовая тойота тормозит у особняка в несколько этажей с панорамными окнами и массивными воротами. Чонгук вырубает трек для успокоения, что ни разу не угомонил его расшатанные нервы, и прокусывает нижнюю губу до крови, слизывая ее вместе с вишневым блеском. На нем тонкий розовый топ с изображением малинового дракона на правом боку, оголяющий спину и затянутый как корсет. Черные джинсовые шорты с цепочкой-ремнем и любимые розовые джорданы. Он поправляет кудрявые пряди, растрепанные из-за легкого ветра, машинально совершая движения, чтобы утихомирить волнение в душе. С каких пор он стал бояться Рэйского? Он не моргая смотрит на горящий свет в окнах и барабанит пальцами по рулю. Черт подери, как же я тебя ненавижу. Ровно также, как я хочу узнать, что же творится у тебя внутри за завесой, когда никто не видит. Чонгук добровольно лезет не в свое дело и вероятнее всего огребет по полной, но он, как и прежде, не думает о последствиях. В его голове лишь Тэхен и опасность предстоящей гонки. И пока не поздно, он хочет предотвратить ее. Вывести Рэйского на чистую воду и обнажить его тайны, которые бы помогли убрать его навсегда из их жизни. Потому что он — хаос и разрушение. Если Чонгук не вмешается, он и Тэхен убьют друг друга. Или Намджун стравит их намеренно и погибнут оба в любом из исходов. Омега молится не застать Рэйского дома, когда, по идее, он сейчас со своей бандой. Он проходит сквозь ворота, как к себе, кивая знающей его охране, даже если он бывал здесь всего пару раз по поручениям старшего брата. Он уверен на тысячи процентов, что альфа собирает и собирал компромат. И сейчас его задача выгребать из особняка все, что удастся. Чонгук в пустую гостиную в ожидаемых черно-коричневых тонах, осматриваясь с деланным интересом и натянуто улыбаясь прислуге, встретившей его с приветливым лицом. — Добро пожаловать, господин Исайа. Господина Сатоши сейчас нет дома, что-то срочное? Чем я могу вам помочь? — Он скоро вернется? — вежливо спрашивает омега и подавляет рвотные позывы от своего же поведения. — Господин не предупреждает меня о своих делах. — Тогда я подожду его здесь, — Чонгук нагло садится на кожаный дорогой диван и закидывает ногу на ногу. Ловя смятение и панику в глазах прислуги и усмехаясь. Сукин сын и правда что-то скрывает. Он не уйдет, пока не докопается до сути. — Принести вам выпить? — Воду со льдом и лаймом. И двойной эспрессо. Прислуга кивает и удаляется на кухню. Чонгук выжидает пару секунд и вскакивает с места, взбираясь по стеклянной лестнице на второй этаж. Он прижимается к стенам и часто оборачивается, как крадущийся в логове хищника зверек, ощущая биение своего сердца где-то в глотке. Дрожь катит вдоль позвонков, пока он открывает по очереди двери, пустые спальни с нетронутыми постелями, и цыкает, бросая встревоженный взор на время в телефоне. Единственная запертая дверь из роскошного темного дерева привлекает его внимание. Омега достает шпильку из кармана, присаживаясь на корточки, чтобы открыть ее, слыша звук кофемашины внизу и задыхаясь от паники. Резко дернув на себя дверь и не дав себе времени раздумывать лишний раз, он заходит внутрь и замирает на пороге. Спальня в насыщенных серых тонах, просторная убранная кровать, обитый белой кожей диван, стеллаж с книгами и папками до потолка, закрытые черным занавесом окна. Чонгук медленно проходит дальше, с распахнутыми от ужаса глазами смотря на старика, спящего в инвалидном кресле. На месте, где должны быть руки, лишь зашитый толстый слой кожи. Он готов заблевать ворсистый ковер прямо сейчас и содрать горло в крике отчаяния. — Черт подери, — выдыхает он, приложив дрожащие пальцы к губам. На кончиках ресниц оседает влага. Сквозь шум криков в собственной черепной коробке он ловит голос прислуги, зовущей его вниз. Чонгук хотел найти ответы, к которым оказался не готов. И разрывается от осознания вдребезги, не понимая, куда деть ураган, разрушающий изнутри органы. Чья-то рука грубо хватает его за локоть и вытаскивает из спальни, дверь перед ним резко захлопывается, будто увиденное только что было лишь кошмаром. Терпкий, с нотами горечи запах забивает легкие. Он узнает его из тысячи других. Рэйский вжимает его в стену в узком коридоре, давая ощутить холод обнаженными лопатками, и смыкает пальцы на тонкой шее, свирепо глядя в напуганные глаза. Омега ловит ртом вдруг пропавший воздух, погибая на дне смоляных зрачков, сверкающих огнем преисподней. — Что ты здесь делаешь, сучка? — цедит альфа в его раскрытые губы, сильнее сжимая шею. Так, чтобы он точно задохнулся. — Отпусти меня, пожалуйста, — шепчет не своим голосом Чонгук, кладя свои ладони поверх его жестоких рук. Рэйский усмехается, вздернув бровь и вжавшись в него всем своим телом. На животе ощущаются мурашки, покрывшие голые участки кожи омеги. В глазах его читается сожаление, которое альфа ни от кого никогда не примет. — Не смотри так, блять. — Мне жаль, Рэйский, — выдавливает из себя Чонгук, и в глубине мягких черничных глаз хочется сжечь себя заживо. — Мне нахуй твое сожаление не нужно, — рявкает как раненный зверь альфа, прикладывая его об стену еще раз. Чонгук видит звезды под веками и медленно умирает. Заново смотря на него слишком проникновенно, чтобы не тронуть мертвый орган под ребрами. Оно екает, сука. Рэйский ненавидит его за то, что посмел добраться до сердца и погладить его. Так же, как скулу. Омега касается теплой ладонью его щеки и согревает ее своим дыханием. Альфа замирает и ослабляет хватку на его шее, поражено глядя в его огромные глаза цвета ебаного космоса. Зверя можно приручить только нежностью. Ему неведом язык жестокости и зла. — Мне так хочется тебя обнять, чтобы боль прошлого забылась. Мне так хочется тебя обнять, если вдруг до меня тебя никто не обнимал. Ты не виноват в том, кем ты стал. Я знаю, каково это, быть забытым. Я знаю, каково это, быть нелюбимым. Потому что меня тоже никто никогда не обнимал. Чонгук искренне хочет забрать часть его боли себе, чтобы перестало так тянуть внутри. Рэйский забывает, как вдыхать пропавший воздух, и просто отчаянно смотрит в эти нереальные ласковые глаза, заставляющие сложить оружие. Он сжимает дрожащие губы и приподнимается на носочки, чтобы прижать его к себе и обнять. Альфа зависает с руками, мгновение до душившими, и подавляет в себе бойню странных чувств, требующих схватить его в объятия и поцеловать до боли. Момент, когда враг целует тебя в губы, и превращается в твоего раба. Рэйский отстраняет его от себя и цепляет пальцами подбородок, касаясь сухими губами его покусанных губ. Если бы ты был рядом с самого начала, дьяволы внутри меня бы давно сдались. Если бы ты был рядом с самого начала, я не разрушил бы себя своими же руками. Чонгук оторопело на инстинктах раскрывает рот, позволив ему воспользоваться положением. По щеке катится одинокая слеза. Я ничем не смог бы тебе помочь, даже если бы был рядом с самого начала. Потому что на моем сердце такие же болючие раны, и они затихают только рядом с Тэхеном.

***

Намджун сидит в кожаном кресле, потягивая стакан текилы со льдом и перекатывая сигару во рту. Распахнутая до груди атласная багровая рубашка обнажает мышцы груди и татуировку клана. Кровожадный тигр и алые хризантемы, как символ погибели и печали. Рядом Юнги рассматривает огонь, щелкая золотистую зажигалку и обдумывая интересные мысли, вращающиеся в голове. Приятное молчание греет обоих, как камин в зимнюю ночь, настигающую одинокие особняки города скорости. Над Токио сгущаются тучи. — Ты знаешь, что будет, если мы пойдем войной на этот клан. Паук и розовые пионы застыли под веками. Намджун бы вырезал его рот за правдивые слова, бьющие всегда аккурат по больному. За последние пять дней они уже сожгли два клана за Чонгука, оказавшиеся непричастными к взрыву. Намджун их нихуя не жаль, но от появления нового сильного врага демоны внутри рвут органы в клочья. Он никого в этом мире за любимого брата не пощадит. — Их ждет та же участь, не мне тебе объяснять. Юнги усмехается с его высокомерного ответа, не ожидав другого. — Не примеряй на себя роль Бога, брат. — Я примеряю роль дьявола, что сожжет дома неугодных. — Есть войны, в которых ты не выиграешь со стратегией тотального нападения. Не мне тебе объяснять, — Юнги улыбается краем губ с его разъяренного выражения лица. Однако Намджун за мгновение снова надевает равнодушную непробиваемую маску. — Нравится тебе или нет, я единственный, кто говорит тебе правду. — Чувство, будто сдаю позиции. Намджун поджимает губы и отпивает глоток. — Ты меняешь тактику, в этом сила, — успокаивает в одночасье Юнги. Так, как умеет только он. — Подумай о другой стратегии. Той, что выбьет из колеи без шансов на защиту. Намджун усмехается с пониманием и замолкает. Тишина повисает в рабочем кабинете из черного дерева вперемешку с запахом алкоголя и мускуса. Юнги не нарушает ее затяжные минуты, следя внимательно за огнем зажигалки, затем вдруг выдает с ухмылкой: — Знаешь, я все думал, почему Тэхен до сих пор жив. Любой другой на его месте давно стал бы кормом для псов в районе Гумма, — альфа ловит тень внимательности на лице брата и отвечает на свой вопрос сам: — Ты проверяешь его на прочность. В проницательных глазах ирбиса Юнги читает свою правоту.

***

bloo — hennessy

bloo — hennessy Перекресток Сибуя загорается мириадами пурпурных огней. Разрывные громкие биты долбят по стенам каннабиса, алкоголь и марихуана дурят рассудок, потные тела трутся друг о друга под тенью цветных прожекторов. Спорткары ревут и нагоняют едкого дыма из-под колес, развязка моста заполняется тачками со всех провинций города скорости. Токио сияет яркими неонами, что никогда не гаснут. Банда Ямакаси в противоположном конце парковки в эпицентре событий и внимания альф и омег, подходящих пожать руку или познакомиться. Тэхен привычно тепло улыбается каждому, сидя на капоте фиолетового доджа, известного теперь на всю Японию. Рядом его пацаны, которых не укуривает страх, которые нашли успокоение и любовь в скорости и в машинах, отринув земное и людей. — Как ты там, родной? — Тэхен звонит младшему братику в привычном мягком тоне. — Чем занимаешься? Домой когда тебя забрать? — Мы с пацанами в комп рубимся. Тц закроется в два. Фак, мой меч! — ругается он из-за игры, и альфа смеется. — Я за тобой заеду. Никуда не уходи, понял? — Вырубай заботливого папочку. Я все понял. Все давай, не мешай. Аллен сбрасывает с ребяческим кривлянием, а у Тэхена под сердцем сакура цветет. Ведь с братиком все хорошо. В мерсе с открытыми дверцами зависает Чан, закинув ногу в черных джорданах и натягивая козырек черной кепки ниже. Из кожаного салона доносится приятный западный трек. Чонин сидит за рулем, прижавшись к сидению и повернув голову к альфе, с редкими приступами нежности рассматривает его, залипая на глубоких ямочках, когда Крис смеется. Как же я хочу поставить на бесконечный повтор твой смех, мой бесстрашный герой. На омеге красные джорданы, черный топик, красные джоггеры и бандана в цвет, серебристые цепочки и сережки увешивают бледную как ирис кожу. И пахнет от него теми же сладкими цветами. — Дошутишься до того, что я заберу твою тачку, — усмехается Чонин, игриво толкнув его коленкой. Чан улыбается широко и кладет ладонь на его бедро, сжимая. — Возьми все, что у меня есть, я не против, — он говорит на полном серьезе, и омега знает, что ему ни в чем никогда не откажут. Осознание вседозволенности дурит, и он льнет ближе, обманчиво-ласково целуя в скулу: — Тогда я заберу тебя, потому что в тебе есть все, что мне нужно. Чан усмехается краем губ, ведется снова на повадки дикой кицунэ и ни капли не сожалеет. Феликс болтает ногами в голубых джорданах, сидя на капоте черного мустанга. Он в объемном синем худи “USA” и белых гольфах, две пряди цвета солнца завязаны в хвостики на затылке. Чанбин ставит руки по его бокам и мягко заглядывает в теплые карие глаза, медленно поднимая ткань худи, чтобы скрыть его оголенное плечо. Поблизости слышится смех Хана, которого Минхо не отпускает от себя ни на секунду, обняв со спины и взяв в плен сильных рук. — Перестань, все смотрят, — возмущается в шутку омега, пытаясь вырваться. — Мне поебать, фея, — честно выпаливает альфа, и он ему верит на все сто. На стройные ноги Хана в фиолетово-желтых шортах пялится вся округа, торс обтягивает черный топ с длинными рукавами. Минхо подавляет в себе желание полезть драться со всеми, кто бросит на него лишний взгляд. Ревность и собственничество кипят в нем вместо крови, когда дело доходит до любимых. Хенджин отводит смущенный взгляд, когда Джэхен наклоняется к нему и шепчет на ухо, заправив прядь его светлых шелковистых волос. Омега закатывает глаза, а альфа смеется, показывая излюбленные им ямочки. Он в оранжевом топике, бандане в цвет, золотистых сережках, синих штанах пума с оранжевыми вставками и джорданах. Тэхен наблюдает за всеми братьями и их половинками с теплотой, греющей изнутри и изливающейся на тех, кто рядом греется о его свет. Его собственное маленькое солнце восходит мгновенно. Из тойоты с кастомными фарами-сердечками выбегает Чонгук, несется к нему сквозь толпу и дурную молву, повисая на его шее и крепко обнимая. Тэхен ловит его со смехом и сжимает бережно талию, кружа по всей парковке и ощущая его улыбку кожей. — Здравствуй, Ничи. — Здравствуй, Ямакаси. Альфа сажает его на капот своего доджа и впивается тягучим поцелуем в сладкие вишневые губы. На омеге розовые джорданы, белый топик, малиновые брюки и молочными вставками, розовая бандана и чокер из бисера. Тэхен втягивает глубоко запах фиалок и погибает. Воспоминания накрывают обоих и несут на самое дно. — Я вспоминаю, как впервые столкнулся с тобой здесь, и кажется, что прошли столетия, — шепчет с улыбкой омегой, приглаживая его отросшие темные волосы под черной кепкой. — Ты тогда оскорбил меня, — напоминает с усмешкой альфа. — Рэйдзи, — растягивает специально гласные Чонгук, сжимая бедрами его торс и обвив руками крепкие плечи. — Я тогда сразу попал, — честно признается Тэхен, вжав пальцы в его ляжки. — У тебя не было шансов не влюбиться в меня, — гордо задирает подбородок омега, сверкая искорками в черничных глазах. — Стопроцентно, родной, — ни разу не отрицает альфа, прижав его к себе и обняв. Рядом слышится громкий свисток. Минхо вальяжно подходит к ним с Ханом под боком, Чанбин и Феликс идут за ними, сцепив пальцы в замок. — Я слышал, здесь проходит фестиваль «засоси свою половинку на капоте и получи 1000 йен», — ухмыляется Минхо, по-доброму осмотрев любовников. — Какой же ты все-таки противный, — фырчит на него Хенджин, сидящий на астон мартин. — Что это за звуки? — хмурится Минхо. — Оранжевый попугайчик хочет апельсины? — Да пошел ты, бабуин, блять, — закатывает глаза Хенджин. Джэхен смеется в кулак и сразу же кашляет из-за его неодобрительного взгляда. — Я смотрю, детский сад в сборе, — Чан из мерса подает голос, салютуя всем и выходя из салона. — Просто Минхо должен был стать клоуном и развлекать капризных детишек, а не на лоховозке гонять, — Чонин стервозно улыбается, положив локоть на плечо Хенджина. — Группа поддержки, — насмешливо оглядывает их Минхо. — Встреча с хейтерами у меня запланирована на завтра, расход, малышки. — Вам реально будто пять лет, — качает головой Чанбин, Феликс и Хан переглядываются и смеются. — Это все, конечно, весело, но сегодня будет последний заезд сезона, вы в курсе? — Чан серьезно осматривает всех и ловит непонимание на их лицах, останавливаясь на Тэхене, который знает, о чем он. — Кто гоняет? — на свой страх спрашивает Чонгук, уже догадываясь об ответе, который расшатает его нервную систему в хлам. — Ямакаси и Рэйский, — произносит без тени веселья Чан. Омега вонзает в спокойного как мертвец Тэхена ошеломленный взор и замирает с раскрытым ртом. Не в силах принять неизбежное. — Тэхен, — шепчет он, подходя ближе и кладя ладони на его широкую грудь. — Он ведь не будет играть честно, и ты это знаешь. Кто-то из вас погибнет. Будто бы сможет уговорить отказаться от самого главного заезда в истории Токио. Альфа улыбается своей я-все-решу улыбкой и играет на нервах искусно, не собираясь сдавать на попятные. Он привлекает Чонгука к себе за талию и оставляет мягкий поцелуй на лбу, успокаивая без лишних слов. Омега ведется без шанса на обратное, уткнувшись носом в его теплую шею и втянув запах. До боли свой. До боли родной. Я умру, когда тебя у меня отберут. Я здесь тихо лягу и умру. — Ты знаешь, что делаешь, я в тебе не сомневаюсь. Нужно покончить с этим раз и навсегда, — уверено произносит Чан, просмотрев на Тэхена, что согласно кивает. Банда разделяет его мнение полностью. — Эта войнушка на дорогах слишком затянулась, пора показать, кто настоящий король дрифта, — усмехается Минхо, хлопнув альфу по плечу. chase atlantic — okay Рев мощных шин проносится по толпе криками и свистками. Тачки банды Рэйского одна за другой заезжают на парковку, омеги бегут за ними с визгами и восторгами, зеленый корвет едет за алой бэхой с ослепляющими дерзкими фарами, на миг сияющими на обнаженных ногах Хана; черный порше 911 во главе цепи призывно рычит и нагоняет едкого дыма, поселяя восхищение и чистый азарт в сердцах сотен. Рэйский выходит из тачки, оглядывая хищно каждого из-под козырька темной кепки, на нем черная майка и белые джоггеры. Он пожимает руки знакомым пацанам, пришедшим сегодня болеть за него, и кидает пронзительный взор в сторону банды Ямакаси. Блядская лживая сука Чонгук стоит в его объятиях. Альфа усмехается краем губ — назвав себя долбаебом за то, что ожидал другого. Хотя бы на долю секунды. Он держит маску мерзавца, вшитую ему под мышцы чужими руками, и засовывает ладони в карманы. За ним идет вся банда, Акира стоит по правую руку, испепеляя прищуром Минхо и Хана, которого он сжимает в своих объятиях, будто прямо сейчас его украдут. Не так далеко от правды, если бы Акира захотел. Но еще не время. Сегодня все решится. Мураками и Итан вместе с Кихо идут позади, останавливаясь прямо напротив банды. Ямакаси и его пацаны выступают вперед, бесстрашно глядя им в глаза и совершая входы в поворот в мыслях, опечатанных на суровых лицах. Рэйский встает вплотную к Тэхену и соприкасается с ним лбами, прожигая презрением на дне зрачков. — Твои дни в Токио сочтены, гайдзин, — выплевывает он с особой ненавистью. — Заставь меня покинуть этот город, — усмехается с режущим спокойствием Тэхен, протягивая руку для пожатия. Толпа одобрительно кричит. Сатоши кривится так, словно ему протянули грязь, и задевает его плечом, проходя мимо. Не озираясь на Чонгука, потерянно смотрящего вслед. Я и ты в одной графе вычеркнуты, сучка. Я был конченным, но тебе больше не поверю. Тэхен поджимает губы, ощущая на себе пристальные взгляды сотен людей и своих братьев, переживающих за него, но болеющих всей душой и ни разу не сомневающихся в его победе. — Тачки, подъезжайте к старту! — Дорогие друзья, это последний заезд сезона! И он обещает быть самым жарким! Зрители орут и бегут на трибуны, пацаны садятся по тачкам и занимают самые выгодные места у обочин, чтобы не пропустить ни один вход в поворот. — Ведь сегодня гоняются лучшие! Безоговорочный король прошлых сезонов — Сатоши Рэйский против нового короля дрифта — Ямакаси! Чонгук прикрывает глаза, и легкий июльский ветер треплет кудрявые пряди, донося запах фиалок и погибели. Три. Рыки моторов и толпы рвут барабанные перепонки. Тэхен стоит у пурпурного доджа, готового разрывать загруженные дороги Токио. Двигатель срывается с цепи, подготовленные специально для последней гонки подвески и шины требуют испытать на себе ухабистый асфальт. Чонгук прикладывает ладони к сердцу и не может отвести испуганного взора со своего любимого. Предчувствие худшего терзает ребра, и он не знает, из-за одного ли заезда в грудной клетке творится апокалипсис. Два. Омега в коротких джинсовых шортах с ровным загаром выходит в центр, поднимая черный и фиолетовый флаги. Рэйский впивается в Тэхена голодными до крови глазами, растерзав в клочья на дне своих зрачков. Банда Ямакаси окружает своего лидера непробиваемым щитом, враждебно паля на его банду, норовя раздолбить кости каждому, если понадобится. Один. Трое пацанов перекрикивают беснующуюся толпу и биты трека, прорываясь сквозь кучку людей и выбегая на линию старта. Тэхен резко оборачивается и хмурит брови, узнавая в них друзей Аллена и сразу же выходя из тачки. — Тэхен! — кричит один из них, в расширенных от страха глазах альфа читает нашествие катастрофы. — В чем дело? — он в рывок оказывается рядом и ощущает, как дыхание в глотке стремительно сбивается. Чонгук встревожено подбегает к ним и берет осторожно его за локоть. — Аллена похитили. Под ребрами Тэхена умирает маленькая вселенная. *** Пурпурный додж мчится раненным зверем по пустым трассам города скорости. Спидометр горит красным, колеса дымят, пальцы на руле сжаты до предела. Он топит до талого и блядски боится не успеть, вжимая педаль газа до упора в пол и сомневаясь, что впереди ожидает благое, даже если он молит небо успеть. За ним рвутся братья, черный мерс и белая бэха едут призраками в ночи, не отставая от него ни на секунду. Под веками опечатан образ младшего братика, напуганного в логове хищников, не оставивших бы от него костей. Он прогоняет болючие, скручивающие аорту картинки, гонит быстрее и перестает ощущать ебучую физику. — Боже, — выдыхает судорожно Чонгук, ладони предательски дрожат, только что сжимав теплые руки Тэхена. Он озирается по сторонам и не находит спасения. — Боже, как же так? Что происходит? — Чонгук, — Чонин обнимает его за плечи и трясет, — прийди в себя! — Что, блять, происходит? — омега дерет глотку и откидывает его от себя. — Наши братья сошли с ума, да? Они хотят убить Аллена? — он сам себе не хочет верить, но факты предательски встают против. Чонин красноречиво молчит, не зная, что ему ответить. Хан и Феликс потеряно переглядываются, решая пока не вмешиваться. Чонгук мечется по всей парковке, сотни пар глаз с любопытством наблюдают за ним. — Заезд на сегодня отменяется. Закрытие сезона будет в следующий раз, если, конечно, гайдзин сможет прийти. Рэйский усмехается краем губ, ни капли не сочувствуя ни ему, ни Тэхену и всей его банде. Омега вонзает в него убийственный взор и оставляет ножевые вдоль лопаток. Но альфа будто бы выработал иммунитет на его уничтожающие флюиды. Он закуривает и дымит в бледно-сиреневое небо, садясь в свой порше и уезжая с ревом вместе со своими пацанами. Чонгук накрывает лицо ладонями и шепчет дрожащими губами: — А если они и их убьют? — он смотрит испуганными глазами на своих друзей, вселяя и в их сердца ужас, подобный своему. — Поехали за ними, — твердо говорит Хан, подходя к тачке. — Мы не можем просто так стоять и убиваться. Чонгук бежит к тойоте сломя голову и надрывая ребра в беззвучном плаче. Если бы он мог, он бы выблевал свое сердце, без остановки бьющееся с именем Ямакаси. Он жмет педаль в пол и выезжает с парковки на бешеной скорости. Даже если Тэхен велел ему не вмешиваться и ехать домой. Даже если он не знает, куда он поехал. Даже если опасно. Помнишь, я за тобой в руины? В аварии и под гребаный асфальт, лишь бы рядом с тобой. Ведь я так боюсь тебя потерять. Ведь я так боюсь тебя не обнять. **** Выжженное поле с едва пробивающейся листвой из-под мертвой земли, темные пыльные облака нависают над сводом Токио. Запах гари, кожи, крови, погибели и страха. Тэхен его вдыхает полной грудью и задыхается. Будто кто-то отключил его от ивл. Будто кто-то вколол ему лошадиную дозу отчаяния. Он им захлебывается, но хавает, подавляя рвотные рефлексы. Хлопнув со всей дури дверцей доджа, он бежит сдирая ноги прямо к этому полю, где стоят цепочки тонированных тачек. Полукольцо головорезов в черном с татуировкой клана Исайа. Голодный тигр и алые хризантемы. Жажда плоти и страданий в их глазах. Их мясо и корм. Тэхен замирает при виде старших из якудза и втягивает спертый воздух всей грудью. Кислорода блядски не хватает. Здесь на квадратный метр слишком много боли. Намджун и Юнги стоят в самом центре, окруженные десятками псов, готовых сорваться с цепи по первому же велению. Вооруженные до зубов металлическими битами и ножами. Еще лучше, чем в прошлые разы. Тэхен им всем желает сгинуть и ни капли не боится. Но страх потерять берет за горло, когда он замечает брыкающегося мальчика в сильных руках Намджуна. На его голову накинут мешок, но альфа узнает братика по голубым джорданам, которые он подарил ему на пятнадцатилетие. И праведный гнев раздирает в нем все живое. Инстинкты защищать свое глушат рассудок, в нем просыпаются дьяволы и требуют отобрать родное. Тэхен бежит и ни разу не оглядывается назад, будто бы между лопаток вшили дозу геройства и бессмертие. Будто бы ногти превратились в лапы с когтями, норовящими вспороть брюхо врагам. Он ощущает, как стиснуты зубы, как сжаты кулаки, когда он врывается в толпу убийц и делает разворот в воздухе, бьет ногой прямо в лицо Шуна. За ним бегут четверо братьев, вытащив из багажников биты и ножи. Наученные горьким опытом. — Аллен! — надрывает глотку Тэхен, прорываясь к нему и слыша его отчаянные крики. — Не бойся, слышишь? Я тебя заберу у них! Намджун усмехается краем губ с его рвения, напоминающего вопли утопающего. Который не понимает, что скоро погибнет. И парадоксом оглядывает его оценивающе, будто бы тестирует его на шкале боли. Джэхен обрушивается на двоих сразу, отражая удары битами, Чан уворачивается от ножей и берет в захват шеи, Минхо чистит лица альф кулаками, Чанбин перекидывает через себя тяжелые тела и добивает битой. Тэхен оборачивается на них на долю секунды, увязнув в тревоге за из сохранность, и получает ножом в плечо. — Не смотри сюда! Прорывайся! — рявкает Минхо, всадив нож в шею головореза, напавшего на его брата. — Тэхен, блять! Альфа послушно кивает и продолжает расчищать себе дорогу. Расквашивая лица, сдирая себе костяшки в кровь, используя биты и лезвие. Моля небо уберечь всех четверых, даже если у самого сил не хватит. Запах смерти, зловоние трупов и алой жидкости с привкусом железа травит дыхание. Тэхен сгибается пополам от ножевых ран, но встает на ноги и упорно двигается вперед, так и не приближаясь к Аллену, что продолжает звать его и плакать. Мой родной, я не прощаю себе и им твои слезы. — Тэхен! Где ты? Ты жив? — кричит в отчаянии братик, дергаясь в руках Намджуна, не намеревающегося отпускать. — Я здесь! Я иду за тобой! — ответы альфы едва долетают до слуха из-за воплей и стенаний головорезов. Юнги с нарастающим напряжением наблюдает за тем, как на теле парней из банды остается все меньше живых мест, и впивается в старшего брата настороженным взглядом. Намджун выступает вперед и говорит так, чтобы Тэхен точно услышал: — Эта баталия затянулась и порядком надоела. Встретимся в моем особняке, если выживешь, гайдзин. Фары тонированных тачек зажигаются, мотор приходит в движение. Тэхен сбрасывает с себя головореза, едва не полоснувшего его по горлу, и с утробным воем бежит навстречу. Аллена запихивают в белый роллс-ройс и увозят прямо на его глазах, расширенных от боли, отчаяния и ярости. Тэхен не успевает. Не успевает спасти его снова. Звери внутри дерут органы в клочья еще свирепее, чем до. Он сжимает кулаки и с рыком надвигается на толпу вооруженных альф, расхуяривая и скручивая им в глотки, чтобы они больше никогда не увидели небо Токио. — Блядство, — матерится про себя Чанбин, сломав шейные позвонки двум псам и на миг посмотрев в сторону. Джэхен прослеживает за его взглядом, откинув от себя один труп и нахмурив брови. — Ебать, еще псы, — выплевывает он и бьет кулаком в челюсть подбежавшего альфу. — Что нахуй? — ошеломленно переспрашивает Минхо, обернувшись и почти получив ножом по скуле, если бы Чан не толкнул ногой головореза. Цепочка джипов тянется вдоль разбитой дороги, ведущей к полю. Они с рыком тормозят, и десятки цепных псов из якудза с битами начинают бежать на них. Изуродованные лица сверкают жаждой крови и смертей. Тэхен оглядывается на них и понимает. Кто-то из них не выживет этой ночью.

***

Розовая тойота рассекает ночные улицы Токио. Чонгук сжимает руль до побеления костяшек, сдирает себе губы в кровь и задыхается в учащенном сердцебиении. Если его не убьет скорость тачки, то доконает пульс. Он норовит не выдержать и взорваться прямо в кожаном салоне, если прямо сейчас не узнает, что с Тэхеном все хорошо. Пять спорткаров омег рыщут по всему городу, не зная координат и точных мест. Скажи, где мне тебя искать? В каком уголке этого мира ты прячешься от меня? Жив ли ты, зовешь ли меня по имени? Скажи, где мне тебя искать? Я здесь медленно без тебя погибаю. Он давит педаль газа в пол и бросает короткий взгляд на загоревший экран телефона. Чонин. После разделения каждого на маршруты, омеге досталось проверить особняк. Чонгук отвечает и ощущает, как предательски дрожит голос, будто он вот-вот заплачет. И ненавидит себя за ураган эмоций внутри. — Чонгук, — в тоне брата сквозит страх вперемешку с облегчением. — Не тяни, умоляю, иначе я сойду с ума, — шепчет омега, сильнее сжав руль. — Намджун и Юнги привезли Аллена в особняк. — Он жив? — выдыхает Чонгук и прикрывает на секунду глаза. Пожалуйста, соври. — Да, — совсем тихо произносит Чонин и пугает еще сильнее. На мгновение под ребрами екает облегчение. — Они не говорят, что сделали с бандой Ямакаси. Чан, — срывается он и подавляет всхлип. Тэхен. Организм отказывается воспринимать его отсутствие. Чонгук разгоняется до двухсот двадцати и качает головой, сбрасывая со словами: «Я скоро буду, не плачь». Он надеется, что брат расскажет остальным омегам полученную информацию, и с диким ревом спорткара направляется домой. Я не прощу тебе, Намджун. Я тебе ни капли его крови не прощу. Чонгук задирает подбородок и впервые в жизни понимает, что чаша с семьей и любовью на весах сломалась. *** Розовые магнолии роняют лепестки на лазурные воды бассейна. Вишневые деревья в цвету источают аромат лета и надежд. Но Чонгук парадоксом чувствует лишь запах крови. Он заходит в ставшие отвратными золотые ворота, поднимается по лестничному крыльцу и сглатывает от неверия в происходящее. Как посмотреть в суровые глаза старшего брата и не задохнуться? Как справиться с раздирающими нутро зверями? Чонгук так слаб перед ним и парадоксом так силен в своей праведной злости. На этот раз он сомневается, что сможет простить. Омега уверенной походкой заходит в гостиную и замирает. На мраморном полу валяются осколки фарфоровых ваз и статуэток. На кожаном диване сидит Аллен со связанными руками, тонкое тело его бьет дрожь, в глазах отражаются застывшие слезы. Чонгук накрывает рот ладонью, потому что собственная истерия бьет по губам и застревает в глотке. Он бы и в самых уродливых кошмарах не увидел эту картину. Намджун стоит над ним, как голодный хищник, охраняя свою жертву и готовясь заглотить ее целиком. Он встречается с горящим неверием взглядом омеги. Не прощающим. Упрекающим. И не двигает ни единым мускулом на лице. Когда ты успел остаться без сердца, брат? Я ведь совсем недавно повелся на долю твоей нежности. Чонгук передает ему все отвращение и презрение на дне зрачков, но чужая титановая броня не дает ни единую трещину. Грохот. Вдох-выдох. В стену летит еще одна хрустальная ваза. — Я сказал тебе успокоиться, Чонин! — рычит Юнги, хватая крушащего все живое вокруг омегу за запястье и прижимая к себе. — Горите в Аду оба! — дерет он глотку, вырываясь с таким упорством, словно его тащат на плаху. — Что вам еще от них нужно? Что они сделали такого, что вы отправили к ним этих убийц? Почему вы хотите разрушить нашу жизнь?! Слезы забивают лисьи глаза. Он разносит мир и медленно сходит с ума. Аллен поджимает губы после его слов, задыхаясь в страхе за брата и даже не зная, жив ли он. — Ты поймешь причину наших поступков потом, — Юнги пытается смягчить тон, но Чонин сносит стены своим криком и бьет его кулаками по груди. — Я не хочу понимать, я хочу, чтобы вы оба сдохли! Я даже не приду плакать на ваши сраные могилы! Чонгук впервые видит брата таким и разделяет каждое его заплаканное слово. — Заткнись, Чонин, — будто разделывает мясо Намджун, холодно и без лишних эмоций. — Вы оба лезете не в свое дело, — он переводит тяжелый взор на застывшего Чонгука. На мгновение повисает гнетущая тишина, отрывающая куском от плоти. — Где мой брат? — как раненный зверек кричит Аллен, предпринимая сотую тщетную попытку вырваться. — Можете убить меня прямо сейчас, но его оставьте в живых! Чонгук прокусывает щеку до крови и глотает удивление вперемешку с отчаянием. Откуда в этом маленьком мальчике столько бесстрашия? Оно вплетено в днк Тэхена и передается по наследству. — Отпусти Аллена, — почти шепотом произносит омега, вонзив в Намджуна уничтожающий взгляд. Он смотрит на брата, словно на самого заклятого врага, и неосознанно заставляет его внутренних зверей злиться еще сильнее. — Ты защищаешь не только гайдзина, но и его обреченную семейку? — хмыкает без тени веселья альфа. — Отпусти его, Намджун! Он ребенок, он ни в чем не виноват! — утопает в безысходности Чонгук, стремительно надвигаясь на него. На миг ловя блеск понимания в больших глазах Аллена и едва не плача навзрыд. — Неужели в тебе не осталось сердца? — на грани мольбы. Намджун впивается в него нечитаемым, мрачным взором, оставляющим только выжженную землю внутри. Он отворачивается от омеги, как от чумы и заразы, замечая человека позади него и ощущая, как кровь в венах перестает течь. Тэхен стоит на пороге их особняка. Весь в увечьях, избитый, изрезанный, весь в крови. Ему сломали кости, вонзили ножи в конечности, разбили лицо, оставили погибать в крови и видеть гибель своих братьев, а он все еще живой. Все еще дышит и крепко стоит на ногах. В его глазах бесстрашие переплетено со спокойствием и яростью, вгоняя в могилу каждого, кто появится на его пути. Ямакаси — на языке родины «сильный духом». На языке якудза — «воин, победивший смерть». *** Дым в легких, переломы на ребрах, запах железа, крови и гари. Тигр с острыми клыками и алые хризантемы. Символ погибели, печали и смерти. Тэхен едва разлепляет глаза, веки налиты тяжестью мироздания, на теле не осталось живых участков кожи. Он чувствует себя так, словно ему раздробили 197 костей. Огромное выжженное поле, усеянное трупами. Вдох-выдох. Боль в плече. Ножевые на руках, груди и ногах. Черный паук среди пышных розовых пионов. Благоухание и зловоние. Он хрипит и сжимает землю пальцами, собирая последние остатки сил, чтобы просто встать. Колени трясутся от усталости и глубоких порезов. Харкнув своей же кровью, альфа заставляет себя медленно умереть каждую секунду, но поднимается с утробным рыком. Он оглядывается с горечью и отчаянием на своих братьев, не различая их в живом ковре из трупов. Чан поднимает свою бледную руку, с которой стекает кровь. — Брат. Тэхен бежит к нему, даже если у него переломаны обе ноги. Он хватает его за руку и тянет на себя, поднимая подняться и обнимая изо всех сил. — Брат, — выдыхает с горьким ощущением радости альфа, гладя его затылок. Джэхен подходит к ним неспешно, хромая и истекая кровью, но все же улыбаясь. Чан привлекает его в общий круг и напрягает желваки, чтобы не дать волю чувствам, раздирающим изнутри, колошматящим. Минхо помогает Чанбину встать и буквально вырывает их обоих из земли с корнями, не собираясь отдавать себя ей на растерзание. Нам еще рано на небеса, братик. Мы только что пережили смерть. В самом многочисленном и уродливом ее виде. Ты где-нибудь видел, чтобы сотня шла войной на пятерых? Я сегодня узрел бесстрашие в самом чистом его обличии. Парень вырос в мужчину и воина, которого больше ничего не сломит. Даже если горы рухнут на его плечи, он выдержит. Даже если враги будут окружать со всех сторон, как шакалы, он выйдет из битвы победителем. И только так он закаляется и становится бойцом. Бессмертным. Вечным и верным. Не на словах, на деле. Тэхен сгребает Минхо, всего в увечьях и ножевых, в объятия, и прислоняется лбом к его лбу. Джэхен прижимает к себе искалеченного Чанбина, Чан замыкает круг объятий из пятерых. А под ногами море крови и трупов. Здесь я умер. Здесь умер мальчик внутри меня. Я почувствовал, как пахнет смерть. Я почувствовал, как пахнет бесстрашие. Здесь я родился заново. Здесь родился мужчина внутри меня. *** Тэхен стоит на пороге их особняка. Весь в увечьях, избитый, изрезанный, весь в крови. Ему сломали кости, вонзили ножи в конечности, разбили лицо, оставили погибать в крови и видеть гибель своих братьев, а он все еще живой. Все еще дышит и крепко стоит на ногах. В его глазах бесстрашие переплетено со спокойствием и яростью, вгоняя в могилу каждого, кто появится на его пути. Ямакаси — на языке родины «сильный духом». На языке якудза — «воин, победивший смерть». — Тебе было обещано девять жизней, гайдзин, — усмехается с горечью Намджун, не смея оторвать от него проницательный взгляд. — Как видишь, я хочу прожить каждую из них, — ухмыляется в ответ Тэхен, но лицо остается спокойным, как у мертвеца. Чонгук ласкает весь его изувеченный силуэт до боли мягкими, нежными глазами. «Мое маленькое заплаканное солнце», — тонет в мыслях. — Тэхен! — он бежит к нему сквозь разделяющие пропасти и пушки, наставленные аккурат в затылок. В вечности и при расстреле я от тебя не отрекусь. Чонгук обнимает его так крепко, словно завтра никогда не настанет. Словно прямо сейчас тебя у меня отберут. Он гладит его затылок и оставляет поцелуи на каждом миллиметре кожи, что неустанно кровит, но омеге так плевать. Его запах шоколада и ментола все еще теплый. Он все еще до боли родной. До боли свой и ничей больше. Господи, как же я боюсь тебя не обнять. Как же я боюсь тебя потерять. Тэхен согревает своим дыханием его щеку и приобнимает за талию, продолжая в упор смотреть на Намджуна. Его личное маленькое солнце стоит того, чтобы объявить войну всей Японии. — Брат! — кричит от приступов счастья Аллен, и альфа порывается вперед с улыбкой, будто бы забыв, где и перед кем находится. Освободить. Защитить. Уберечь ценой собственной жизни. Тэхен за него сгниет под землей и отдаст конечности на отсечение, лишь бы вытащить его отсюда целым и невредимым. Даже если погибнет он сам. В душе Чонина поселяется росток надежды, когда он видит живого альфу, сразу же захотев обнять брата и утешая себя верой, что Чан и остальные тоже остались живы. Тэхен делает шаг вперед, полностью безоружный, имея лишь свои кулаки в запасе. Намджун приставляет к виску Аллена пистолет. — Отпусти его, — сурово и холодно произносит Тэхен. Чонгук не веря качает головой, с мольбой глядя на Намджуна. Ты не посмеешь. Ты не посмеешь сломать моего любимого так подло, прямо у меня на глазах. Юнги напрягается, пытаясь предугадать действия старшего брата. — Прошу тебя, сделай что-нибудь, — на грани плача Чонин вцепляется в его руку, но он не имеет права вмешаться. Доверяя главе клана в последний раз. — Я предупреждал тебя, гайдзин. Если ты встанешь на моем пути, живым ты его не покинешь. Каждое слово Намджуна слово лезвие вдоль ребер. Кромсает и рубит тело на части. Аллен ловит страх за него на дне зрачков старшего брата и желает лишь обнять его. Спасти. Пожертвовать собой, если его отпустят. — Это дело между мной и тобой. Мой брат здесь ни при чем. Я сделаю все, что ты скажешь, но дай ему уйти, — Тэхен изо всех сил старается сохранить самообладание, ведь грубой силой и яростью он здесь не добьется своего. На стороне якудза — гнев и разрешение, на его стороне — рассудок и стратегия. Чонгук готов умереть в сводах ненавистного теперь особняка, что раньше называл домом. На кончиках ресниц оседают горючие слезы. Как мне поделить свое сердце надвое, кому из двоих любимых его отдать на растерзание? — Убей меня, но не трогай брата! — кричит Аллен во весь голос, по его щекам текут слезы злости и беспомощности. Тэхен яро мотает головой и приближается, насколько это возможно, постепенно сокращая расстояние между ними. — Нет, Аллен! — Слово ребенка — закон, — усмехается Намджун и направляет пистолет прямо в переносицу Тэхена. — Нет! — дерут глотку в унисон Аллен и Чонгук. Аллен отчаянно дергается и вырывается, омега бежит и едва не падает, заслоняя альфу собой и с выедающей органы ненавистью глядя на брата. — Отойди, Чонгук, — с нажимом велит Намджун, сжимая палец на курке. — Чонгук! — Тэхен хватает его за талию и прячет за свою спину, пресекая сопротивления и вопли, не слыша мольбы и горькие слезы. — Пожалуйста, хватит, перестаньте! — омега плачет навзрыд, цепляясь за рваную футболку альфы и пытаясь снова встать перед ним, словить за него пулю и умереть, лишь бы он уцелел. Намджун смотрит на Тэхена так, словно пристрелит без оружия. Тэхен смотрит на Намджуна так, словно готов умереть в любую секунду, защитив своих близких. Чонин зажимает рот ладонью и плачет вместе с братом, но Юнги не отпускает его из своих сильных рук. И перестает дышать в тот момент, когда Чан заходит в гостиную, сразу же выискивая Тэхена и замирая на полушаге из-за наставленного на него пистолета. Ожидает ли нас завтра лучший день, мой друг? Взойдет ли завтра для нас солнце? — Чан! — всхлипывает в приступах счастья Чонин и вырывается из хватки брата, бежит к нему навстречу и повисает в объятиях. Самых искомых и самых родных. Юнги сжимает челюсть и чувствует пустоту на вкус. Чонгук озирается на Чана с мольбой, словно он что-то может сделать, и продолжает плакать, прижимаясь губами к лопаткам Тэхена в жесте безграничного доверия и царапая его пальцы своими, переплетя их, как сиамских близнецов. Нас с тобой не разнимут, даже когда придут бомбить наш город. Мы с тобой выживем под его руинами. — Позволь всем уйти. Пусть это закончится. Ты в праве убить меня, я не окажу сопротивления. Но дай всем уйти, — просит на последних остатках спокойствия Тэхен, впервые глядя на Намджуна, как на обычного человека. Видя его обнаженным без доспехов и катаны, насильно вложенной в его руки вместе с главенством над кланом и тысячами псов из якудза. Намджун был таким же, как он. Выживал каждый день и пытался изо всех сил сберечь свою семью. До безумия и самоотречения ее любил. До безумия боялся отдать Чонгука в чужие руки. На его месте Тэхен бы тоже никогда не отпустил свое личное маленькое солнце. Намджун будто бы читает свое отражение в его бесстрашных, понимающих и ранящих пониманием глазах. Потому впервые в жизни соглашается на чьи-то условия, поворачивается к настороженному Юнги и кивает. — Выйдете все. Чонгук поражено оглядывает обоих и отрицательно мотает головой, дергаясь в истерике и крича надрывно: — Я никуда не уйду, пока ты не уберешь пистолет! — он в припадке бросается на старшего брата, но Тэхен хватает его за локоть и вжимает в себя, обнимая и гладя по спутанным волосам. — Все будет хорошо, я тебе обещаю, Ничи. — Мне так страшно за тебя, — шепчет омега ему в теплую шею и щекочет солеными губами кожу. На альфе нет живого места, и он плачет сильнее. Юнги берет в охапку Аллена и выводит его из гостиной, Тэхен улыбается ему в привычном успокоении, накрывая широкой ладонью щеку, когда он подходит ближе, и прижимается к нему лбами. — Брат, — дрожащими губами произносит Аллен, не хотя отрываться от него, но Юнги болезненно дергает за руку. — Доверься мне, родной, все будет хорошо, — Тэхена хлопает братика по затылку и треплет по макушке, оборачиваясь с просьбой: — Чан. — Иди ко мне, Аллен. Чан в рывок подходит и обнимает Аллена, как своего, даря ему сразу же успокоение и уверенность. Альфа цепляется за него, будто бы за своего брата, и послушно идет за ним, куда бы он ни позвал. Чонин знает, почему, ощущая в нем надежность и непоколебимость, он бы пошел за ним на край света. Чан прижимает к себе обоих и глядит напоследок с надеждой и верой на Тэхена. Я тебе доверяю на тысячу из ста, мой дорогой друг. — Отвали от меня! — Чонгук брыкается и колошматит Юнги по груди, когда он хватает поперек талии и насильно выволакивает. — Я не уйду! Я не оставлю их одних! — Успокойся, Чонгук! — повышает на него голос альфа, стараясь не сделать больно. — Хоть раз в жизни послушайся меня! — Тэхен! — надрывает горло омега, не видя ни черта из-за слез и все время оборачиваясь в стальных объятиях Юнги. Мутным зрением и сознанием запоминая последнюю картину, где Намджун протягивает заряженный пистолет Тэхену. — Выстрели себе в висок, гайдзин. Чонгук слышит собственный крик будто бы под гущей воды и боли. Ты не посмеешь. Ты не посмеешь лишить меня самого родного. Он ведь знает, Ямакаси не умеет сдаваться. Он ведь знает, Ямакаси верен своему слову до последнего вздоха и сделает все, чтобы защитить любимых. Это плата за жизнь твоих близких, гайдзин. Тэхен берет пистолет и приставляет дуло к виску.