Yasu(泰)

Намджун делает шаг вперед, и земля будто бы сотрясается под подошвой его ботинок. На нем черная водолазка, обводящая мышцы, как броня, пока он неспешно подходит к стоящему напротив Тэхену, засунув руки в карманы серых брюк. Юнги идет за ним, выискивая лисьим взором родные черты в толпе, и напарывается на рыжие пряди Чонина, мелькающие в темноте. Чонгук выдергивает свою руку из захвата Рэйского, пользуясь его замешательством, и бежит сквозь кучу бесконечных людей в центр парковки. Под ребрами бешеное сердцебиение, словно он убегает от опасного хищника, готового растерзать его плоть от недельного голода. Потому что старший брат с холодным взглядом убийцы встает перед его любимым. Чонгук знает, Намджун его не пощадит. Даже если он будет валяться у него в коленях и молить оставить Тэхена в покое, он никогда не откажется от своих принципов и не помилует неугодных. У брата всегда был выработан радар на тех, кого он ни за что не оставит в живых. Дышать с собой под одним небом. Он задыхается от мысли не успеть и расталкивает людей на своем пути, влага застилает глаза, в горле застревают немые крики. Омега толкает стоящих перед собой Чана и Джэхена, пробегая мимо и замирая. Между адом и раем. Между Намджуном и Тэхеном, в унисон устремляющих на него свои взоры. И глава клана осознает положение дел сразу, как только Чонгук оказывается лицом к нему, а не к чужаку, прожигая почерневшими от боли и отчаяния зрачками. Я-тебя-не-прощу-если-тронешь-его взор вдаривает Намджуну по селезенке. Он с горечью усмехается, осознавая как никогда явственнее одну убийственную истину. Чонгук выберет чужака, а не свою семью. И альфа ему этого предательства не прощает. Загораясь жаждой убить Тэхена еще сильнее, чем прежде. Тэхен подходит ближе и уводит Чонгука за свою спину, не позволяя ему заслонять себя собой. Омега поднимает на него затравленный взор и сглатывает, боясь, что он прямо сейчас отречется от него и отпустит. Разлюбит, словно не он клялся беречь его сердце. Разлюбит, словно не он клялся возвращать его обратно, как бы сильно ни терзали раны души. Чонгук не ведал, как безбожно ошибался. Тэхен за него выстоит в войны, холода, эпидемии и бедствия. Выберется из самых глубоких вод в надежде вновь прижать родного к груди. Тэхен ему по новой будет доказывать, что он его достоин. Ведь солнце, ты затянул меня больше, чем мертвеца могила. В этом мире нет ничего, что заменит мне твое присутствие. — Если бы ты только видел себя моими глазами, твое сердце разорвалось бы на части от боли, Ничи. — Мое сердце каждый день разрывается от боли тебя потерять, Ямакаси. В этом мире нет ничего, что заменит мне твое присутствие. В этом мире нет места, что я смогу назвать своим домом, кроме объятий твоих теплых рук. Ведь мои дни все еще ждут твоего привета. Ведь я содрогаюсь от мысли тебя не обнять. Ведь я содрогаюсь от мысли тебя потерять. Тэхен не дает ему встать между ними снова, опаляя строгим взором с примесью мягкости, неконтролируемой по отношению к нему. Чонгук сжимает дрожащие губы, ощущая теплоту его касания, его ладонь, сжимающая локоть и отрезающая возможности двинуться дальше. Сотни пар глаз испытующе следят за ними, как и хищный ирбис в обличии Намджуна, шагнувшего ближе. Юнги хватает его за плечо и проницательно заглядывает в его лицо. Останавливая перед неизбежным прыжком в бездну. За Ямакаси становится вся его банда. Как нерушимый щит из титана. Омеги окружают Чонгука во главе с Чонином, ранящим в самую плоть Юнги, что не узнает свою кицунэ и его решительно настроенный взгляд. В какой момент мы с тобой ошиблись, брат? В какой момент единственные дорогие нашим сердцам встали против нас? Лучше бы мы с тобой не дожили до тех дней, когда семья раскололась на маленькие части. Намджун напрягает челюсть, принимая свое поражение в этом сражении. И отказываясь от решения расстрелять каждого присутствующего здесь из-за одного гайдзина, перевернувшего и разрушившего к херам всю систему. Он видит огонь в глазах сотен молодых, готовых рвать за Ямакаси, и давит ухмылку. Люди забыли, с чьей руки идет подаяние. И он им с удовольствием напомнит об этом. Они уходят так же безмолвно, но вселив страх и мертвенный ужас в души людей. Лучше бы они устроили здесь кровавое побоище, Тэхен бы вывез намного легче, чем молчаливое объявление битвы. Он придерживает Чонгука за талию, прижимая его к себе, тонкие пальцы омеги сжимают воротник его ветровки. Он ловит напоследок распарывающий кишки взгляд Намджуна. Зная беспрекословно. Это война. И кто-то из них должен покинуть пурпурный небосвод Токио. Намджун засовывает ладони в карманы и отворачивается, на пару секунд застревая острым взором в пустоте. Юнги сжимает челюсть, обеспокоенно наблюдая за ним и шагая следом. Молчаливый ирбис наводит страха больше, чем когда он рвет пасть. Чонгук поджимает дрожащие губы, его сердце расколото на две ровные половинки. Любовь к Тэхену и к брату колошматит его органы, бьет молотком по костям, перемалывает их в фарш. Ямакаси напрягает желваки, оглядывая тяжело своих нахмуренных пацанов, стоящих позади, как защита от бедствий, и смотрит во влажные черничные глаза омеги. — Иди с ним. Чонгук ошеломлено смотрит на него, слово он сломал ему 24 ребра. — Почему? Я хочу остаться с тобой, — шепчет он поломано, комкая в пальцах ткань футболки альфы, что берет его руки в свои теплые ладони и качает головой. Тэхен знает об ураганах, обрушившихся в душе Намджуна. От боли, когда самый родной отвернулся ради чужака. От боли, когда самый родной выбрал не быть с ним. Тэхен понимает все. И это было его проклятием с самого детства. Даже если глава клана наставляет на его голову пушку, он видит в нем не только жестокого якудзу, но и старшего брата, чье сердце обливается кровью за младшего. Видит в нем схожие раны, не зашитые, оставленные кровоточить уродливо. Он не находит в себе сил оставить Чонгука под боком и усугубить еще больше их без того подорванные отношения. Он не находит в себе сил сделать больнее. Потому что даже у жадного до мести Намджуна Исайа есть слабое место. Тэхен скорее умрет, чем воспользуется им. Даже если себе во благо. Даже если Чонгук согласен бросить в огонь весь мир и всю семью ради него. Омега проглатывает горечь и обиду, будто Тэхен кинул его на произвол судьбы и оттолкнул от себя. В его зрачках поселяется знакомая ярость, когда он ощущает отвержение, и эта ярость разгорается ярким пламенем, сжигая все живое на своем пути. Он задирает подбородок, не осознавая ни разу, что альфа желает ему лишь хорошее ценой своего несчастья. — Как ты легко можешь отказаться от меня, — выплевывает Чонгук, как ядовитая змея, вдруг превращая его в своего врага и не оставляя для него ни капли милости. Тэхену стоит титанического терпения не возразить и не подливать бензина в пламень. Потому что сгорят дотла они оба. Чонин на оголенных нервах взирает на то, как он отталкивает Тэхена от себя и кивком зовет его за собой. Он сразу же следует за братом, переплетая их пальцы и проходя сквозь толпу любопытных взоров, дурной молвы и болючих слухов. Ножевые в лопатки и неправдивые разговоры. Грязь целого Токио летит в них, как выпущенные отравленные стрелы. Чонгук вдруг ясно осознает, что здесь их так никто и не полюбит. Они для каждого останутся избалованными суками и шлюхами из клана Исайа. Словно это проклятие. И он бы объял адом всю гребаную землю за возможность быть с ним. — Не оборачивайся, если ушел, — Чонин крепче сдавливает его пальцы, заставляя взглянуть на себя и вселяя твердую веру. Даже если потом будет ломать, будто кожу прожигают раскаленным углем. Чонгук гулко сглатывает тоску и липкое сожаление, протыкающее горло шипами, и останавливается у ламборгини. Намджун садится в тачку, заводя ее, Юнги залезает на пассажирское и велит Шуну отогнать его роллс-ройс. Омеги садятся на заднее, прижимаясь друг к другу, как брошенные в джунглях новорожденные зверьки, не приспособленные к выживанию без своих старших. В кожаном салоне машины гуляют прохлада и запах древесных с примесью терпкого табака. Намджун крутит руль и выезжает под прицелом сотен взоров с парковки, ни разу не посмотрев в сторону сжавшегося в комок брата. Юнги барабанит пальцами по колену, напряжено рассматривая пролетающие мимо очертания города скорости, окутанного в фиолетовые неоны. Чонин обнимает Чонгука и привлекает к своей груди, пряча его лицо и гладя длинными пальцами его мокрые щеки. Стирая слезы и содрогаясь с каждой новой. Лучше бы ты переломал мне кости, чем заставил чувствовать твою боль, как свою собственную. Забери часть моей души, брат. Забери от меня все, лишь бы тебе стало лучше. Забери от меня — меня, лишь бы ты перестал плакать. Чонгук разучился ощущать его тепло. Теперь цепляясь за него, как за спасательную шлюпку, что неизменно шла ко дну. Они здесь вдвоем. Они в этой агонии горят вдвоем. И в этом болючем одиночестве мы с тобой задыхаемся.

***

— Я ебал его, — рявкает Минхо, играя желваками и враждебно паля в сторону Акиры, что утирает кровь с лица рукавом и по-безумному ухмыляется. — Уебок.  Он рвется к нему снова, расквасить его челюсть и добраться до мяса. За одно лишь желание прикоснуться к его фее, за одну лишь мысль быть рядом с его феей. Он чужакам посягательство на то, что дорого сердцу, никогда не простит.  — Угомонись, бля, — Тэхен хватает его за грудки и тащит на место, указывая пальцем на линию старта. — Сейчас гоняет Чанбин, и ты будешь стоять здесь и поддерживать его. Ты меня понял?  — Я убью его, брат, — выдыхает с едкой желчью Минхо.  — Я тебе помогу в этом, но ты уже навалял ему. Оставь, позже разберемся. Сейчас внимание на другом, — альфа кладет ладонь на его затылок, прижимая к своему лбу. Чан тяжело смотрит на такого же напряженного Джэхена, стоящего со скрещенными на груди руками и беспокойно палящего на Чанбина.  Ощущение тотальной катастрофы окатывает, как цунами, мешая сделать свободный вдох.  Черный форд мустанг с красными вставками дико рычит. Темно-зеленая мазда миата на старте призывно сверкает фарами.  Феликс обнимает себя руками, с тревогой глядя на точеный профиль Чанбина, что крепко сжимает руль и не отрывает сурового взгляда от дороги. Словно он отделил себя от всего мира и сосредоточился на собственном токе крови по венам. Хан кладет ладонь на его плечо, успокаивая одними теплыми карамельными глазами. — Все будет хорошо, Ликс, в банде Ямакаси нет тех, кто не умеет гонять.  Омега сжимает пухлые губы, сердце под ребрами так же надрывает бьется. Хенджин понимающе оглядывает его, приобнимая с другого бока и прижимаясь лицом к его лицу.  — Я уверен, Чанбин порвет его. Ты хоть видел этого идиота Кихо? Он в этой жизни ничего всерьез не воспринимает. Удивлюсь, если он сможет отличить тормоз от газа, — он закатывает глаза, получая косой взгляд Джэхена. — Что?  — Ничего, — хмыкает альфа. — Кровь вскипает, когда говоришь о нем.  Хенджин опускает взор и смущенно отворачивается. Хан ощущает дрожь, бьющую все тело Феликса, и мягко обнимает его.  — Как не хватает здесь Чонгука и Чонина, — выдыхает в пустоту он, разрываясь между переживанием за Минхо, которого держит при себе Тэхен, за Феликса, трясущегося в его руках, словно одинокий лепесток сакуры на ветру, и за младших братьев, которых увезли обратно в особняк клана.  Холодная пустота и страхи заселяют ребра. Будто бы отрезали важную часть сердца и бросили куски кровить на асфальте. Как тут быть, если грудную клетку дерет беспрерывно? Минхо глядит на него так, словно он сломал ему 197 костей. По-волчьи, ревностно, собственнически, надрывно воя в одиночестве и не произнося ни слова в его сторону. Он даже и забыл, каково это — ощущать бархатную глубину его голоса. Обними меня. Пусть ярость и боязни пройдут. Обними меня. Я здесь для тебя. Я всегда буду здесь для тебя. Обними меня. Я предан только тебе. Я всегда жду тебя, как почва после зим ждет первых подснежников. Обними меня. Я здесь для тебя. Я всегда буду здесь для тебя. Минхо сжимает кулаки и отворачивается, словно никогда не знал его. Месть, злость, гордость и уязвленные чувства смешиваются в ураган, сносящий к херам его внутренности. Хан догадывается о штормах под его ребрами, и задыхается от нужды успокоить, усмирить. Приручить его сорванных с цепей демонов. Прокричать, сдирая глотку прокричать: «Мне никто, кроме тебя, не нужен». Его звери готовы растерзать фею на куски. Хан издает немые вопли в тишину. «Мне никто, кроме тебя, не нужен». Обними меня. Я здесь для тебя. Я всегда буду здесь для тебя. Минхо отходит вместе с парнями к старту, где черный форд нагоняет шума. Тэхен держит его за плечо и говорит что-то на ухо, пытаясь успокоить в то время, как у самого внутри перемолото. Вдребезги. Уродливо кровоточат раны души. В памяти застрял обиженный взор черничного цвета. Тэхен обещает себе добиться его снова. Потому что Чонгук готов рискнуть ради него всем, а он запрещает ему это делать, оберегая, как самое дорогое в мире. Чанбин сжимает крепко руль, кивая на ободряющие слова Чана и Джэхена, хлопающего его по спине. — Будь осторожен, не заводись и не стирай сцепление покрышек. Кихо будет этого добиваться, — наставляет Тэхен, опершись локтем о крышу форда. Чанбин понятливо мотает головой, встретив мутный взгляд своего противника за рулем. — Этот ебаноид ведет себя так, словно уже выиграл. Меня это раздражает, — цыкает он. — Отхреначь его еще раз, Джэхен, верблюдоеб ничего не понимает, пока не прижмут к земле, — цедит с желчью Минхо. — Он свое еще получит, — хмыкает Джэхен. — Он еще не дал газ, а ты уже заводишься. На прямой он будет тебя дразнить. Твое дело — не вестись на провокации и не увеличивать скорость, иначе в поворотах не вывезешь. Ясно? — строже произносит Тэхен, в упор посмотрев на Чанбина. — Вас понял, — отвечает альфа, отворачиваясь к линии старта. Феликс подбегает к нему и топит на дне своих теплых глаз, оставляя на его щеке поцелуй. Чанбин не может скрыть неловкую, но довольную улыбку. — Будь осторожен, пожалуйста, — просит омега. Банда переглядывается с усмешками и смотрит на серьезно стоящего в стороне Чана. — Выдыхай, — хлопает его по спине Джэхен.

juicy j, kevin gates — payback

Три. Рев двигателей оглушает развязку под мостом. Мазда миата освещает темноту яркими фарами. Рэйский сплевывает себе под ноги и наклоняется к окну, притягивая к себе Кихо за шею и цедя: — Проиграешь, яйца тебе отрежу. Уяснил? Альфа кивает с ухмылкой, поворачиваясь в сторону решительно настроенного Чанбина и подмигивая. Два. Форд мустанг дает шуму, нагоняя дыма на месте. Омега заносит красный флаг в воздух. Напряжение застревает в глотке, мешая сделать ровный вдох. Один. Тачки срываются с места в одну и ту же секунду, флаг развеивается и вылетает из рук из-за дикой скорости при разгоне. — Нихуя так он стартанул, — оценивает Итан вслед мустангу, оторвавшемуся сразу же, и словив осуждение банды. — За факты не обессудят. — Пизды дают зато, — подает голос один из пацанов. Акира присаживается на капот своей алой бэхи и закуривает, насмешливо глядя на Минхо, что разминает кулаки и палит на него в ответ. Читая жажду крови в его черных глазах и усмехаясь. Феликс теребит пальцы и беспрерывно кусает губы, боясь увести взор от экранов. Форд мустанг лидирует на прямой полосе, не позволяя мазде нагонять себя и лавируя между машинами на загруженном перекрестке Сибуя. Тэхен играет желваками, сложив руки на груди и следя за базой движения. — Бля, ты же сказал ему не брать разгон, — цыкает Чан, выходя вперед. — Говорил. Но Чанбин не такой тупой, чтобы ослушаться даже до входа в поворот, — Тэхен многозначительно смотрит на него. — Он его провоцирует, — усмехается Джэхен. — Если драка неизбежна, бей первым, — кивает Тэхен. — Это вроде метод Минхо был, — смеется Чан, положив ладонь на плечо альфы. — Не знал, что от совместного проживания и клетки мозга сливаются. — Да что ты, блять, — раздражается Минхо и скидывает его руку. Он напрягает челюсть, кровь приливает к сердцу в три раза быстрее и яростнее, когда он смотрит на Хана. Себе же во благо выжидающего, когда он хоть немного угомонится. Трое омег стоят впереди них, прижимаясь друг к другу и не отрываясь от экранов. Как и сотни зрителей, орущих на трибунах на первом повороте. Форд мустанг как черный зверь в ночи залетает, сотрясая дороги рычанием мотора. — Ахренеть! Так близко! Пацаны у обочин кричат и разбегаются в стороны, когда Чанбин отправляет машину в занос, выворачивая руль и одновременно резко сбрасывая газ. Феликс замирает с открытым от восхищения ртом, слух режет вопль таких же восторженных омег. Чан прикладывает кулак ко рту и приваливается к ошеломленному Джэхену. — Нихуя себе, — оживляется Минхо, горящими глазами следя за экраном. Ощущая, как в организм впрыснули щедрую дозу адреналина шприцом. — Ты научил его технике «кансей»? — обращается он к Тэхену, который кажется единственным не удивленным среди толпы. — Он сам разобрался, — ухмыляется он, с гордостью наблюдая за тем, как Чанбин образцово пролетает поворот. Мазда проходит его в опасной близости, вися на хвосте и нагоняя дыма. — Он задает темп и движение, не позволяя Кихо вырваться вперед. Не все дрифтеры могут вытворить такое. — Кихо вынужденно повторяет технику его вождения, — понимает теперь Чан. — В этом преимущество быть лидером, а не преследователем, — отмечает Хан, повернувшись к нему. — Но есть один нюанс, — вставляет свое Джэхен, обратив общее внимание на себя. — Это не автоспорт, где есть правила. Это уличные гонки. И здесь не каждый играет честно. Молчание воцаряется на секунду после его слов. И разрывается громкими возгласами и свистками, когда в доказательство Кихо берет разгон и начинает догонять его, скребя своим бампером зад мустанга. Бодаясь с ним на узкой прямой полосе и подъезжая сбоку, задевает с двух сторон, держась за ним, как приделанный хвост, живущий своей жизнью. — Чорт ебаный, — взрывается Минхо, в зрачках загорается пламя ада. Рэйский довольно ухмыляется, давая пять курящему Акире. Феликс хватается за плечо Хенджина, не замечая как вонзает в него ногти из-за паники. Омега молча обнимает его, пока на экранах происходит безумие. Мазда миата раскачивается на прямой полосе, не отрываясь от заднего бампера форда и скребя его своим. Форд пытается оторваться, петляя из стороны в сторону. — Сукин сын, — цыкает Чанбин, глянув в зеркало заднего вида. Сжимая коробку передач и выжидая момент, когда он сможет избавиться от него. — Дело дрянь, — Джэхен хмурит брови. — Если он не оторвется от него, хер он поворот пройдет. — Он не оставляет Чанбину места, чтобы оттормозиться как следует, — переживает Хан, чувствуя как колотит Феликса под боком. — Черт, Феликс, ты как? — вдвойне беспокоится он. Чан резко поворачивается к ним и внимательно осматривает младшего брата, побледневшего так, словно он прямо сейчас грохнется в обморок. Он снимает с себя ветровку и накидывает на плечи омеги, хватая за щеки и заставляя посмотреть на себя. — Все будет хорошо, Феликс, слышишь меня? — он проникает в самое сознание своим уверенным тоном. Омега послушно кивает и теряется в его объятиях, исподлобья взирая на экраны. Словно оторвется от них и умрет в следующее мгновение. — Хей, маленький принц, что с тобой? — беспокойно подходит Минхо, тронув Феликса за макушку. — Может, принести что-то? — на серьезе осматривает его Джэхен. — Наверное, у него падает давление из-за стресса, — предполагает Хан, гладя плечи омеги. — Черт, его всего колошматит. Принесите воду и сладкое, — он толкает Тэхена и Джэхена в спины, что сразу же отправляются на поиски. — В моем бардачке лежат его лекарства, заберите их с собой, — кричит им вдогонку Чан, крепче обнимая омегу, что загнанно дышит и перестает чувствовать кислород в легких каждый раз, как тачку Чанбина уводит в сторону из-за толчков мазды. И только сильные руки брата и его родной запах не дают позорно свалиться с ног. Хенджин нервно кусает губы, тревожно переглядываясь с Ханом. Тэхен подбегает с литром прохладной воды, открывая ее и протягивая Феликсу, что берет ее дрожащими руками, Джэхен бежит следом и высыпает одну таблетку из общей кучи ему на ладонь. — Тише, — шепчет омеге Чан, убирая волосы с лица, пока он пьет. — Какая драма, — надувает жвачку Итан и лопает ее. Парни из банды издают ржач. — Я тебе рот порву, сука, — цедит в его сторону Чан, его лицо мертвенно бледнеет. Он прячет Феликса в своих объятиях и слегка укачивает его, наблюдая с еще большей тревогой за экранами. Впереди новый поворот. Тачки едут одна за другой на бешеной скорости, вселяя ожидание и страхи в сердца зрителей у обочин и на трибунах. Мазда по-прежнему скребет зад мустанга, что отрывается на прямой лишь на незначительное время, как миата сразу же снова нагоняет и раззадоривает. Чанбин начинает злиться и терять трезвые мысли, почти ведясь на его провокации и совершая ошибку. Он входит в дрифт с заносом всех четырех колес, провоцируя скольжение и напуская едкого дыма из-под колес. Банда Ямакаси радостно орет вместе с остальными парнями и самим Феликсом, что норовит рассыпаться на части от переизбытка противоречивых эмоций. Его штормит от счастья к дикому ужасу, и организм грозит ему по минимуму потерей сознания. — Потрясающая техника вождения, потрясающая инициация заноса, потрясающий пауэрслайд от мустанга! — кричат оценщики дрифта. Мазда миата залетает в поворот следом и проходит его на хвосте, прижимаясь в максимальной близости и опасно подводя форд к отбойнику. — Гандон! — рычит Тэхен, выйдя вперед от разрывающего изнутри урагана ярости. Кихо предпринимает смертельные попытки вытолкать его за барьерное ограждение. — Он сейчас заставит его нахуй въехать в отбойник! — заводится Минхо, тело потряхивает от неудержимого желания вытащить Кихо из тачки и вырвать ему кишки. За нечестные игры, грозящие им в лучшем случае аварией, в худшем — фатальным исходом. — Господи, — шепчет дрожащими губами Феликс, распахнув глаза от страха. Парни из банды Рэйского ликуют и аплодируют вместе с остальной частью болельщиков, ставящих на их победу. — Это безумие! Если мазда сделает еще один рывок, он угробит их обоих! — Кихо совсем из ума выжил, он сейчас либо врежется в него, либо заставит перекинуться через барьерное ограждение! — Наконец-то он начал гонять по-настоящему, — Рэйский бросает насмешливый взор в сторону банды Ямакаси, застывшей с переживанием на лицах. — Вашему сопляку еще лет пять учиться до уровня Кихо. — Уровень еблана, что может лишь бодаться? Мы на дороге или в садике? — усмехается Джэхен. — У кого-то чистые тренировки, у кого-то крысиные заходы, — с ненавистью выплевывает Минхо, глядя только на еще больше раззадоривающего Акиру. — Вот только крыса не изменит свою суть, даже если выиграет крысиную гонку. — Закрой ебло, — наступает на него Рэйский, которого останавливает за грудки Мураками. — Давай закрой, сам не смогу, — ухмыляется Минхо, толкая язык за щеку и снова нарываясь. — Тормози бля, — Тэхен хватает его за ворот и отталкивает. — Тебе бы его привязать цепями, послушнее станет. Акира выдыхает струи дыма в небо и прожигает альфу уничтожающим взором. — Я тебя уебу, — рявкает Минхо и отбивается от Тэхена, раскидывая на своем пути парней из вражеской банды и заряжая кулаком в челюсть Акиры. Сигарета из его рта падает на грязный асфальт вместе со свежей кровью из разбитой губы. Хан прижимает ладони ко рту, смотря на него расширенными от ужаса глазами, пока парни из банды Ямакаси набегают и пытаются растащить их. Чан оставляет на Хенджина на время трясущегося как в приступе Феликса, толкая ногой в грудь Итана, Тэхен бьет в лицо Рэйского, что встает на защиту брата, получая в ответ в солнечное сплетение и едва не валясь с ног. Акира бьет в селезенку, Минхо морщится и сжимает кулак, нанося удар контусами в корпус и в бок. Джэхен хватает за голову Мураками и бьет коленом в подбородок, откидывая от себя и переходя на остальных пацанов, набегающих бесконечной очередью. — Хватит, вы с ума сошли? — кричит в отчаянии Хан, потому что никто не собирается остановить массовую драку. Парни начинают бить друг друга, на парковке лишь крики и вопли, разбитые челюсти и сломанные кости. — Я тебя убью, — цедит сквозь зубы Рэйский, скручивая шею Тэхена, что вырывается и бьет с дури в подбородок, едва не вырубая его. Минхо бьет с разворотом корпуса Акиру, что разукрашивает ему лицо серией быстрых ударов. Альфу резко отшатывает, он падает на асфальт и сдерживает истошный рык. Он ощущает на себе весь тяжелый вес и мощь удара с ноги. Минхо уверен, что сломал ему суставы колен. И сделал бы тоже самое еще тысячи раз. — Даже не смотри в сторону Хана и моих братьев, — он сплевывает перед ним, брыкаясь, когда Чан хватает его за плечи и оттаскивает. На экранах рык моторов прерывает вопли дерущихся пацанов. Вновь заставляя обратить на себя внимание. Джэхена тащит сопротивляющегося Тэхена подальше на их сторону, Чан волочит такого же кроющего матом Минхо. Трое омег шокировано рассматривают их кровящие разбитые лица. — Заткнитесь и смотрите на экран, — рявкает Чан. Его слова действуют, как доза адреналина. Заставляя следить, как две машины влетают в новый решающий поворот. Сизый дым валит из-под шин, гул разносится на всю округу. — Ублюдок, — шипит Чанбин, слыша лишь бешеное биение сердца в глотке и визг своих колес. — Не дождешься нахуй, — он давит газ в пол. Рискуя умереть прямо здесь и сейчас. Но без лишних раздумий газует, матерясь из-за резкого толчка, заставившего въехать в отбойник. Мазда с дури колотит в его зад, правую фару расквашивает к херам, передний бампер едва не сносит вместе с самой машиной. Чанбин почти теряет управление и норовит улететь за рельсы, но в последний момент под замершие взгляды зрителей и банды корректирует дрифт рулем, скребя бампером отбойник и проезжая на бешеной скорости поворот. Задняя ось тачки обгоняет переднюю в моменте, когда между ними и рельсами остаются жалкие сантиметры, которые он контролирует и держит полное управление над тачкой. — Ахуеть! Как он смог так быстро выправить? — кричат пацаны у обочин дороги, задыхаясь в дыме и визге шин мустанга. — Водитель черного мустанга решил записаться в ряды самоубийц! Он целует рельсы безопасности и даже не боится погибнуть! — оценщики дрифта восторженно поддерживают лик зрителей на трибунах и у старта. — Хорош! — издает радостный вопль Тэхен в унисон с Джэхеном, обнимая его на эмоциях. — Сукин сын, как же он крут! — Минхо сжимает плечи орущего Чана. Феликс застывает с восхищенными глазами, визжа вне себя и прыгая на месте. Чанбин идеально держит темп с самого начала и до конца, с дымом прижимаясь к отбойнику, и резко вылетает из поворота, оставляя за собой едкость и мазду, повторяющую его траекторию и ритм. Кихо дает газ слишком сильно в последней постановке, заданной соперником, задняя ось начинает обгонять переднюю на долю секунды. Колеса наваливают шума и дыма, но принимают последствия стертых покрышек при толчках и сильных разгонах, и конечный дрифт заканчивается для него разворотом. Означающим поражение. — Ахуеть, — выдыхает с гордостью Чан. — Он не смог повторить маневр Чанбина! — Мазда миата съезжает с трека с неправильно выполненной техникой! Черный форд мустанг становится безоговорочным лидером сегодняшнего заезда! — Какой же он крутой! — кричит от счастья Феликс, его поддерживают со смехом Хан и Хенджин. — Мой, — добавляет он с замиранием сердца, кусая губы от дикого смущения и радости. Черный мустанг с рокотом пересекает финишную черту, толпа людей окружает его во главе с бандой Ямакаси, едва не залезая на капот. Чанбин не успевает выйти из машины, как его сгребает в объятия Минхо, смачно целуя в лоб и трепля по волосам. Чан хлопает его по спине, Тэхен крепко обнимает и топит теплым: — Я горд тобой, родной. Чанбин не сдерживает улыбку, загораясь еще больше, когда Джэхен обнимает его и без слов делится своим восхищением, похлопав его по спине. — Поздравляю, брат! — Это был фееричный заезд! Альфа смущено улыбается и кивает на все поздравления, пожимая руки парням. Феликс подбегает к нему последним, кидаясь на шею и смеясь, когда Чанбин подхватывает его за талию и кружит. Под ребрами разливается безграничная нежность к красивой русалке, осветившей его мрачный печальный мир. — Как же я тобой восхищаюсь, мой герой, — шепчет с сияющими от восторга глазами омега, смотря прямо в его глаза, налитые взаимной привязанностью. Феликс забивает на сотню людей и старшего брата, целуя его в губы и улыбаясь в ласковый, чувственный поцелуй. Толпа одобрительно свистит и хлопает в ладони, парни из банды Ямакаси переглядываются с ухмылками, Чан лишь радуется за них и качает головой, Хан и Хенджин красноречиво наблюдают за ними. Рэйский сплевывает под ноги с разочарованием, приставляя сигарету с разбитому в хлам рту. Акира сжимает челюсть, ощущая ноющую боль в колене, и точа когти на каждого из банды Ямакаси, в особенности на Минхо, обещавшего убить его за любой выпад в сторону близких. Акира с удовольствием заставит его харкать своей же кровью. — Пиздабол ебаный, — цедит Рэйский, швыряя сигарету под ноги и топча ее носком кожаных ботинок. — Кихо бы все равно не смог повторить его бэквард. Его тачка не настроена под это, недостаточный опыт тоже подвел, — говорит Мураками, пытаясь угомонить взбалмошную банду. Он уверен, они изобьют Кихо по очереди, как только он вернется. И ему бы не хотелось стать свидетелем кровавого зрелища. Рэйский кидает насмешливый смешок и толкает его в грудь, бросая ядовитое: — Надо было тебе поехать вместо него, если такой мозговитый. — Какого хрена ты несешь? Это ответственность всей команды, — цедит ему вслед Мураками, заводясь. Итан останавливает его за плечо. — Мне похуй. Разошлись, — делает жест Рэйский, идя к своему порше вместе с Акирой, что насмешливо оборачивается на двух альф и подмигивает. — Ублюдки, — Мураками тяжело смотрит им вслед и подтверждает свои догадки. — Я знал, что с приездом Акиры он станет еще хуже. — Лучше бы этот тип продолжал гнить за решеткой. Не зря его упекли туда, — Итан разделяет сомнения на его лице, скребущие внутренности. — Поехали. Посмотрим, что там с Кихо, — Мураками кивает на свою тачку и заводит мотор.

***

В особняке клана Исайа опадают лепестки розовых магнолий.  В точности, как осколки фарфоровой вазы, брошенной Чонгуком в стену в порыве злости. Чонин вздрагивает от грохота и расколовшихся осколков по всему мраморному полу. Подбегая к брату и хватая его за запястье, чтобы остановить, но он вырывает свою руку, с прожигающей нутро ненавистью взглянув на зашедших в дом старших братьев. Он смотрит в налитые холодом и строгостью глаза Намджуна, задыхаясь в их немилости и не выдерживая. Впервые в жизни не выдерживая.  Он ему боли от страха потерять не прощает.  Намджун собирается пройти мимо него без единого слова, заставив утонуть в могильном молчании, но омега вцепляется в его локоть и не позволяет уйти. Альфа погибает на черничном дне его по-детски обиженных глаз. Он часто забывает, что Чонгук всего лишь ребенок. Ребенок, которому его доверили умершие слишком рано родители. Ребенок, которого он забывает прижать к груди и успокоить. Ребенок, которого он разучился обнимать.  — Брат, — умоляющий тон в его голосе наносит ножевые. Намджун сжимает челюсть и отворачивается от него, обещая себе выстоять против всех его просьб и криков.  Он поверившего в себя гайдзина в живых не оставит.  — Не проси о том, о чем я тебя предупреждал с самого первого дня, Чонгук, — альфа звучит сталью и льдом.  Чонин обнимает себя за вдруг окоченевшие плечи, враждебно глядя на Юнги, стоящего у порога. Он уничтожит его, если он не угомонит Намджуна и не скажет ему отстать от банды Ямакаси. Но Юнги предательски молчит, с тревогой наблюдая за перепалкой двух братьев и не осмеливаясь вмешиваться.  Сердце омеги обливается кровью за Чонгука, едва сдерживающего подступающие слезы.  — Я люблю его.  Намджун вонзает в него раскрывающий нутро взгляд, горящий жаждой мести и убийств. Чонгук замолкает, сжимая дрожащие губы и поднимая на него заплаканные глаза.  Намджун горечи и отчаяния в нем не выдерживает, отворачиваясь, как от опаляющего огня. Его слова словно нарывы на коже, словно клеймо, выжженное на скоту. Они пахнут предательством их предков и веками выстроенных традиций клана.  Намджун ему такой измены не прощает.  — Разлюбишь, — ровно и без эмоций произносит альфа, убирая от себя его руки и отходя.  Омега отшатывается от него, как от северных ветров. Под ребрами кто-то нещадно колошматит молотком вечно болящий орган. Он медленно оседает на колени, глотая нечаянно отравленный воздух и обводя пустым взглядом пол с разбросанными кусками стекла. Он берет один из них в ладонь и сжимает так сильно, что осколок вонзается глубоко в кожу.  Мрамор плитки окрашивает вишневая кровь.  — Чонгук! — Чонин распахивает глаза и резко направляется к ним, но Юнги останавливает его за талию и не дает двинуться дальше:  — Не вмешивайся.  — Мне наплевать, отойди от меня! — кричит омега и остервенело брыкается в его руках, пытаясь пойти к брату.  Намджун в рывок оказывается рядом с Чонгуком, не обращая внимание на его презирающий, уязвленный взор, и хватает за кисть. Омега задирает подбородок, только сильнее вгоняя в кожу стекло и расквашивая ее в мясо.  — Блядство, — ругается грязно Намджун, сдавливая его узкое запястье одной рукой, другой берясь за конец стекла и стараясь вытащить его менее болезненно. Но Чонгук дергается и специально не дается, прожигая его насквозь уничтожающим взором.  — Я тебя ненавижу, — шипит с язвой на сердце он, и альфа замирает на секунду. — Если бы родители были живы, они бы тебя казнили за такое отношение ко мне.  В следующую секунду Намджун вытаскивает стекло из его кожи и с дури швыряет его на пол. Он дергает омегу на себя за запястье и вжимает в свою грудь, кровь марает не только пол, но и его черную водолазку. Усмиряя омегу суровым взором, он заставляет его опустить ресницы и замолчать.  — Можешь ненавидеть меня сколько тебе угодно, Чонгук, твои слезы не предотвратят участи этого гайдзина, — пропитанным местью голосом выносит вердикты альфа. Он грубо размыкает пальцы на его запястье. Белая кожа окрашивается его следами. Засунув ладони в карманы брюк, Намджун заковывает настоящего себя в титановую броню и кивает своему телохранителю: — Чтобы через пять минут здесь был врач и обработал ему рану.  Чонгук вынужден стоять словно одинокая роза при урагане, шатаясь из стороны в сторону и снова оседая на колени. Разбито разглядывая пустоту, пока по щекам текут непрошенные слезы, застревая в уголке мокрых губ. Чонин вырывается из кольца рук Юнги и падает рядом с ним, прижимая его крепко к своей груди. Он гладит непослушные чернильные пряди, щеки, стирая его слезы и пряча его лицо в изгибе своей шеи.  — Не плачь так сильно, Чонгук, слышишь? Иначе мое сердце разорвется на части, — с сожалением шепчет Чонин, укачивая его, как маленького ребенка, и не позволяя приблизиться к нему даже Юнги, что пытается успокоить его.  Чонгук начинает рыдать сильнее из-за опечатанных на ключицах слов. Ту же фразу говорил ему Тэхен, утирая ему соленые дорожки с щек. Грея своим теплом так же, как это сейчас делает брат, к которому он слепо тычется и прижимается ближе, сжимая его талию. Прохладные ладони Чонина дарят приятное охлаждение, убирая жар и горечь, забирая себе половину его разбитого сердца и облегчая боли по всему организму.  Я рассыпаюсь на наночастицы, когда тебя рядом нет.   Я рассыпаюсь на наночастицы, когда твои руки не подают мне патроны.   Я рассыпаюсь на наночастицы, когда твои ладони не лечат мою душу.   Чонгук жмется к нему сильнее прежнего, находя утешение только в его объятиях и в ставшем родным запахе сладкого ириса. Чонин утыкается подбородком в его макушку, приглаживая его волосы и спину, позволяя очистить перед собой сосуд боли и рассказать обо всем, что в глотке стоит комом.  Ведь, по правде, у нас с тобой ноют схожие раны.  Ведь, по правде, в нас с тобой течет одна порочная кровь.  — Я поговорю с Намджуном, обещаю тебе, маленький, — переживает так, будто норовит разбиться вдребезги Юнги, садясь перед Чонгуком на корточки и прижимаясь губами к его виску, сжимает ладонью затылок и сразу же уходит, оставляя двух омег посреди покрытого кровью и осколками мраморного пола.  Чонгук знает точно лишь одно.  Завтра их не ждет лучший день. Но он согласен переломать себе обе ноги и бежать до тех пор, пока не кончится кислород в легких.  И эти полные потерь и печалей дороги приведут его обратно к Тэхену. 

***

Розовые балдахины развевают легкие ветра с примесью магнолии и цветущих вишен. Чонгук обводит влажным взором пустоту, подложив ладони под щеку и прижав колени к груди. Выдрать бы вечно ноющий орган и оставить кровить на асфальте. Он прикрывает на мгновение ресницы, переживая новый приступ удушья. Отчаяние заселяет легкие, как непрошенная гостья, отодвигая стул и ожидая, когда ей нальют чай и разрешат задержаться навсегда. Под боком беспокойно спит Чонин, ворочаясь во сне и хмурясь. Кошмары словно въелись в стены этого особняка, что никогда не ощущался домом. Он поворачивается и накрывает его одеялом, мягким движением пальцев убирая рыжие пряди с лица. Телефон на тумбочке издает вибрацию. Омега читает имя Тэхена и медленно разлагается на части. Где же ты был, когда я задыхался без тебя? Но не ответить он не может, как бы сильно ни была задета гордость, как бы сильно ни хотелось послать его и больше не слышать. Ведь, по правде, Чонгук погиб бы раньше, чем Тэхен переступил порог. — Как ты там, родной? Что на душе? Чонгук давится теплотой в его низком голосе и сжимает губы, чтобы не расплакаться. Не поведать ему о боли, разъедающей внутренности, о печали, не покидающей его сердце. Тэхен ждет его и не произносит ни слова, но его мерное дыхание убивает по крупицам. Когда ты успел так застрять во мне? — Зачем ты спрашиваешь, если сам все знаешь, — шепчет омега, теребя пальцы и прижимаясь спиной к изголовью кровати. Если бы только его теплые руки могли снова обнять и успокоить. Чонгуку было бы плевать на весь остальной мир. Альфа молчит пару секунд, тишина проникает под ребра. Ломая их пополам. — Хотел услышать твой голос, солнце. Омега кусает нижнюю губу до струйки крови, по щеке скатывается слеза. Горечь торчит в горле, не сглотнуть никак. Когда ты успел стать мне таким родным? Меня ничто не может спасти, кроме звука твоего любимого голоса. Чонгук будто бы забывает все известные ранее слова, фразы, буквы, вслушиваясь в его дыхание и тихо плача. Зависнуть вдвоем посередине жизни и кинуться в обрыв, взявшись за руки. Ведь завтра нас с тобой не ждет лучший день. — Чонгук, — зовет после долгой паузы Тэхен, гладя его сердце через сотни километров, разделяющих их. Ты научился касаться меня даже на расстоянии. — Что? — выдыхает омега, облизнув соленые губы. Ранки щиплет нещадно. — Я буду ждать тебя завтра на пляже Иссики. Зачем ты зовешь меня, ведь мое сердце и без того обливается кровью? Чонгук берет на себя долг молчать, вонзая ногти в подушечки пальцев и не умея себя успокаивать, если его вдруг рядом нет. — Тэхен, — зовет он, по-детски нуждаясь в нем и отдавая все чистое. — Что, родной? В голосе альфы для него всегда будет доза нерастраченной нежности. Я никогда не смогу тебя обидеть, солнце. — Скажи мне, что все будет хорошо. Скажи мне, что все будет хорошо, и пусть горечь в душе рассеется. Скажи мне, что все будет хорошо, и пусть пустота под ребрами затянется. Я тебе поверю, даже если ты соврешь. Я тебе поверю, даже если мир будет против тебя. Я тебе поверю, даже если ты меня ранишь. — Все будет хорошо, солнце, я тебе обещаю.

***

На старом автотреке гуляют прохладные вечерние ветра, овевая опадающие листья деревьев и заснеженные вершины горы Фудзи. Пять спорткаров стоят на тишине рядом с трибунами, где раскинулась банда Ямакаси. Тэхен вертит в руках банку ледяного пива и тяжело смотрит в пустоту, вопрошая и ища ответы на бесконечные мысли в голове, стискивающие и колющие. Он не может найти им выхода. Не может избавиться от скребущих зверей внутри, дерущих клетки и его самого на части. Он должен найти выход. Вывезти, как бы сильно ни болела душа, как бы сильно ни было искалечено тело. Он знает, завтра его и родных не ждет лучший день. Но он сгинет сам, лишь бы их сберечь. Джэхен кладет руку на его плечо и улыбается, без слов говоря ему: «ты не один, брат». Гладит по затылку и сжимает его, передавая всю поддержку без единого звука. И только поэтому он крепко стоит на ногах. Минхо заливает в себя целиком пиво, чувствуя себя паршивее, чем когда-либо до в этой жизни, и не реагируя на беспокойные взгляды Чана и Чанбина, пытающегося привести его в себя. — Они вырезали клан в Нагасаки, — озвучивает тревогу каждого Чан. Он сжимает челюсть. Новость звучит отвратнее, чем он себе представлял. И опаснее, чем если бы им угрожали пушками прямо в лицо. — Переживаешь, что до нас еще не дошли? — усмехается едко Минхо. Делая намного больнее близким, когда больно самому. — Я не думаю, что это было дело рук того клана, — произносит отрешено Тэхен, но в голосе его звучат уверенные ноты. Четверо альф ошеломлено поворачиваются к нему. — Я тоже так думаю, — кивает Чан без особой радости. — Пиздец нахуй, в ваши бошки заглянуть нам теперь? Объясните, — заводится Минхо, но его одним жестом успокаивает Чанбин, прижав к себе за плечо. — Этот клан, чем бы он ни промышлял, находится слишком далеко от эпицентра событий. Они не смогли бы так четко и слажено устраивать эти взрывы, убирать камеры, стирать видеозаписи. Тот, кто проворачивал все это, находится рядом, и знает маршрут гонок наизусть, — объясняет Тэхен, напряжено разглядывая бутылку пива в своих руках, но мысленно находясь за тысячи километров отсюда. — Возможно, мы даже сталкивались с ними напрямую, — предполагает Джэхен, кидая еще одну почву сомнений. — Как думаете, это могут быть уебаны из банды Рэйского? — хмурится Чанбин. — Этот еблан доверия не вызывает. Кажется, его звали Акира. Откуда он вообще взялся? — Сразу после отсидки, — ухмыляется Джэхен, замечая состояние Минхо. — Сейчас рванет. Минхо ощущает бешеный приток крови к мозгу. Словно сорвавшийся с цепей зверь он дергается, злясь от одного лишь упоминания его имени. — Успокойся, по-братски. Мы здесь серьезные разговоры базарим, — Чанбин возвращает его обратно на место и сжимает в стальной хватке. — Позже с ним разберешься. — Вряд ли Рэйский замешан в этих делах. Взрывы начались до его возвращения, они затронули и членов его банды. В этой игре он преследует свои цели, — размышляет вслух Тэхен. Понимая, как с каждым разом истина все дальше, как бы быстро он за ней ни бежал. — Какие, например? В землю тебя вогнать? У него на тебя конкретно стоит, — усмехается Минхо, имея в виду, как Сатоши ненавидит его, но звуча двусмысленно, отчего альфы коротко ржут. — Он прав, — замечает Чан. — Я знаю, что у Рэйского свои счеты с кланом. Он что-то задумал, инфа стопроцентная. Не зря и брата своего двоюродного притащил с тюряги. Ходит молва, что он хочет попереть против старших Исайа. У него за эти годы нахождения в якудза набралось достаточно компромата на них. — На Сибуя происходит то, чего ты не знаешь? — издевается и поражается одновременно Минхо. — Он ценный источник информации, — Джэхен хлопает улыбнувшегося довольно Чана по спине. — Нужно узнать, что задумал Рэйский до нашей с ним гонки. У него должна быть весомая причина пойти против клана. И еще больше материала, который поможет ему в этом, — Тэхен играет желваками, обращаясь будто бы только к самому себе, но альфы внимательно слушают его. — Кокс нихуя так уверенности тоже придает, — хмыкает Минхо, закуривая. — Хватит цапаться. Тебе пять лет? — цыкает Чанбин. — Я просто не верю, что у него в башке хватит мозгов наезжать на целый клан. На чем он вывезет? На своих понтах ебаных? — огрызается Минхо, выдыхая сизые струи табака. — Он не один, — усмехается Тэхен. — Не недооценивай его. Если есть личные счеты, человек способен на что угодно. В особенности такие как он. — Обдолбыши? — ухмыляется с дымом Минхо. — Потерявшие страх, — вставляет Джэхен. — Но даже ему есть, что терять, поэтому он не рубит с плеча, — добавляет Тэхен, и Джэхен с пониманием кивает: — Иначе бы давно собрал людей и просто попытался перерезать глотку кому-то из них. То, что он не действует сгоряча, уже о многом говорит. — Он частый гость в особняке, думаю, старшие Исайа ничего о нем не подозревают, — Чанбина прерывает увереный тон Джэхена: — Братья мутят свою воду. В этой игре слишком много не связанных между собой деталей и игроков. — Блять, объясните на человеческом, — злится Минхо, подаваясь вперед. — Нужно выстроить план действий. Намджун скоро перекроет кислород всему городу, — Чан кладет ладонь на его плечо и в ожидании ответа мрачно смотрит на Тэхена. Кажущегося еще жестче, когда он просто молчит и не делится своими мыслями. Парни погружается в свои раздумья, потягивая пиво и закуривая всю горечь и тревоги. До тех пор, пока Тэхен не подает свой низкий голос, полный решимости. — Взрывы пока прекратились. Но их организаторы все еще живы. Они заняли выжидающую позицию после того инцидента. Поняли, что мы про них знаем, и пытаемся разобраться во всем. Теперь будет вдвойне сложнее это выяснить. Каждая гонка как игра в рулетку, — он хрустит костяшками пальцев и обводит строгим взором каждого из них. — Нам нужно принять меры безопасности, прошло достаточно времени, взрывы скорее всего уже возобновятся, в ближайшее время никто из нас не должен гонять. Пока мы не выявим окончательно, кто творит эту хуету, никто из вас не сядет за руль. Альфы впиваются в него протестующими на самом дне взглядами, но Тэхен придавливает их к земле суровостью в зрачках. Не терпя возражений. Потому что он знает точно. Завтра их не ждет лучший день. Но он будет есть землю руками и рвать до последней капли своей крови ради самых родных.

***

bloo — downtown baby

Фиолетово-голубое море мурлыкало, темнота нависала над спящими вершинами горы Фудзи. Тихий шум прибоя и соленые запахи теплых вод, омывающих пляж Иссики. Далеко за горизонтом остаются небоскребы, телебашни и огни города скорости. Пурпурный додж стоит у небольшого холма, фары освещают золотистый песок. Засунув руки в карманы серых спортивок, Тэхен обводит пустым взглядом синие волны, до боли похожие на беспокойные течения в его душе. Козырек кепки задвинут на самое лицо, капюшон серой зипки накинут на нее, белую широкую футболку продувает легкий бриз. Он не помнит, сколько часов уже здесь простоял в ожидании Чонгука. Но мысли плоти кричат и дерут так, что не не находит в себе сил уйти. Море принимает горечь, съедающую внутренности. Море знает о его тоске и ранах, кровящих по новой. Он тяжело сглатывает и возводит взор к небу, усеянному тысячами звезд. И слегка улыбается, ведь где-то там на облаках его видит папа и шлет ему теплые приветы. Небо Токио прекрасно в своей печали. В точности, как глаза цвета черники и пропасти. Он поворачивает голову в сторону левого берега, замечая розовый силуэт на фоне черноты. Чонгук бежит к нему со всех ног, его малиновая спортивка из велюра, топик и кроссовки с розовыми вставками врезаются в память надолго. Вьющиеся темные пряди растрепываются окончательно, бледная кожа омеги на контрасте с вишневыми губами и родным запахом фиалок напоминает, для чего стоит жить. Я смотрю на тебя, солнце, и понимаю, для чего стоит продолжать бороться. Чонгук улыбается так покалечено и нежно, с разбегу обнимая его. Окутывая в свой сладкий аромат и мягкость. Тэхен обнимает его крепко, сжимая талию и кружа по всему пляжу. Омега утыкается губами в его теплую шею, греясь в ней и оставляя свои следы на коже. На сердце. На сетчатке. Тэхен ни разу не будет против, если он клеймит его всего и себе присвоит. — Я скучал по тебе, Ничи, — шепчет альфа ему в лицо, гладя щеки и ласково заглядывая в любимые глаза. Ты весь — до боли родной. До боли мой. Этому миру не понять. — Я тоже, Ямакаси. Дико по тебе скучал, — Чонгук утягивает его в глубокий поцелуй, делясь привязанностью на двоих и терзая его губы отчаянно, жадно. Словно завтра никогда не настанет. Словно в графе вечности не вписаны их имена. Тэхен сминает его нижнюю губу, оттягивая и слегка прикусывая. Зарываясь пальцами в пышные пряди и вороша их еще сильнее. Омега податливо отвечает на каждый его поцелуй и выдох, прижимая ближе к себе и сливаясь с ним телами в единое целое. Отклоняясь назад из-за напора альфы, что целует голодно его губы и вжимает в себя за талию. А печали мои щедрые горсти унесут мирные приливы. — Ты обещал мне, что все будет хорошо, — напоминает Чонгук, по-детски ластясь к нему и ища успокоения. В запахе, особенно ярком у его шеи. Втягивая носом аромат шоколада и свежего ментола. — Я сделаю все, чтобы тебе было спокойно, — Тэхен прячет его в своих объятиях и цепляет пальцами подаренный им кулон в виде солнечного ожерелья. Он мягко улыбается и наклоняется, оставляя поцелуй на подвеске и ненароком касаясь губами кожи омеги. Покрытой мурашками. Как бы я хотел биться в твоей груди вместо этого солнца. Найдя себе приют в твоем маленьком сердце и никогда не покидая его. Чонгуку хочется плакать навзрыд от каждого его трепетного жеста в свою сторону. До твоего прихода в мою жизнь я и не знал, что такое нежность. — Меня никто так никогда не любил, — признается Чонгук, трогая тонкими пальцами его шею и смотря в глаза своими — в них пропасть и ебаный космос. Его слова оставляют нарывы под ребрами. — Если бы ты только знал, как я тебе благодарен просто за то, что ты есть в этом мире. За то, что ты есть, что я могу прийти к тебе и обнять. Чонгук прячет лицо на его груди, чтобы скрыть слезы, но Тэхен заставляет его посмотреть на себя и стирает ему соленые дорожки с щек. Одна его широкая ладонь может скрыть все ребячески пухлое лицо омеги. — Тебя нельзя не любить, Ничи, — альфа поднимает его подбородок и тепло улыбается. Перед ним черная бездна с блестящими в ней звездами. Эти глаза олененка выжигают в нем всю душу. — Помнишь, ты говорил, что тебе не нужна любовь, которую ты не чувствуешь? — омега кивает, внимательно слушая его, но слыша лишь бархатные нотки его родного голоса. — Покажи мне, где тебе больно. И я буду любить там сильнее. Чонгук оставляет их тонуть в приятном молчании, переплетая пальцы. Пока он держит в своей руке его руку, он готов умирать и воскресать по бесконечному кругу. Берег синего пляжа Иссики омывается белыми приливами. Омега идет следом за Тэхеном и смеется с его шуток, залечивающих увечья и заставляющих забыть о горечи, раскрывающей вены. Они с нею повенчаны, никуда не скрыться. Лишь заглушить в смехе родного, рядом с которым боль отступает. Бледная голубая луна бросает мутные тени на песок. Тэхен достает из багажника доджа деревянный столик, раскладные стулья и клетчатые пледы, ставя у самых приливов. Чонгук кутается в плед и с улыбкой наблюдает за тем, как он аккуратно зажигает чайник и свечи, деля еду по тарелкам. Он отодвигает стул для омеги, который со смехом садится напротив. Обнимая себя за плечи и смотря на него так, словно он вот-вот исчезнет, а он не успеет поделиться с ним нерастраченной любовью. Незнакомые герцы зовут меня домой. Бороздящие океаны одинокие киты зовут меня к тебе. Знаешь, у меня к тебе чувство родины. И это неизлечимо. Тэхен наливает ему горячий чай с лепестками вишневых деревьев, согревая пальцы и сердце своей ладонью. Чонгук смущено улыбается и пьет, поглядывая на него из-под ресниц. А печали мои щедрые горсти унесут мирные приливы. Омега поворачивает еще раз голову в сторону багажника и замирает, восхищенно взирая на пышные пурпурные букеты из мириадов светящихся бабочек. Он прикрывает рот ладонью, в его бездонных глазах отражается их неоновое мерцание. И вся красота бренного мира. Его черничные пряди треплют ласковые ветра. Тэхен подпирает щеку ладонью и просто вглядывается в чистоту его молочной кожи, россыпь родинок, маленькие шрамы, трепет ресниц, розовые припухлые губы, цветущие в улыбке или смехе, пока Чонгук болтает обо всем и ни о чем одновременно, заставляя его забыть о тоске и боли. Заполняя собой и жизнью его ребра. Я смотрю на тебя, солнце, и понимаю, что готов к войне.

***

Над зданиями в небольшом районе Янака горят неоновые синие вывески с иероглифами. Прохладные легкие ветра доносят запах сакуры, узкие улицы настигает ночь, зависая на крышах маленьких домов и лавочек. Стеклянные дверцы спортзала приоткрываются, Чанбин и Минхо выходят из него и громко ржут над чем-то, на плечах висят спортивные сумки. Чанбин поднимает голову от телефона и замирает. Тонированные гелики в окружении тридцати телохранителей в черных костюмах стоят перед ними, в их коже высечен символ клана Исайа, в руках поблескивают в темноте металлические биты. — Бля. Тэхен вылетает из спортзала, бросает спортивную сумку на землю и ударом с ноги сносит накинувшихся на них альф. Чан и Джэхен выбегают следом, разбивая челюсти наступающим со всех сторон головорезам. — Это война, пацаны. Минхо разминает мышцы, без того расквашенные после тяжелой тренировки, и бьет в селезенку альфе. Уклоняясь от биты над спиной, пока Чанбин хватает за шею второго. Тэхен сплевывает свою кровь на грязный асфальт и рычит, заряжая кулаком кому-то в подбородок и вырубая. А вокруг — тишина, ночь, пустые улицы Токио и лишь собственные кулаки, чтобы вывезти.