Yasu(泰)

Miyagi&Andy Panda — I got love

час назад

Пурпурные подсветки отливают сиреневыми огнями на водной глади с розовой пеной. Черничный дайкири, лонг айленд и текила со льдом дерут горло в такт мелодичным битам, полуголые омеги виляют задницами, обтираясь мокрыми телами о торс обнаженных альф и заливисто смеясь. Чонгук качает бедрами, поднимая в сиреневое небо стакан с алкогольным коктейлем и присасываясь губами к трубочке. Рядом с ним танцует Чонин, извиваясь всем телом, как ядовитая змея, и широко улыбается в непозволительной близости к лицу брата, отдавая всего себя музыке и бесконечному лету. Впервые за полгода чувствуя наполненное теплом и радостью сердце. Пока старшие братья решают дела с вражеским кланом, причастным к взрывам, они живут настоящим моментом и вкушают каждую секунду своей юности. До боли короткой и до боли прекрасной. Чонгук мягко улыбается и обвивает руками его плечи, двигаясь намного развязнее в унисон с ним и выпячивая задницу, на которую жадно озираются альфы, столпившиеся поглазеть на них. — Я им сейчас въебу, — фыркает высокомерно Чонин, но брат отвлекает и заставляет продолжать наслаждаться, подпрыгивая на месте на припеве и плавно качая бедрами. Мимо пританцовывая проходят Хан и Хенджин, держась за руки и хихикая над чем-то, окружают их и создают полукруг, растворяясь в битах с прикрытыми в кайфе глазами. Омеги выталкивают в круг Чонгука, откровенно присаживающегося на колени и выгибающего спину. Блуждая по своему манящему телу руками и призывно улыбаясь. Всплеск воды окидывает их брызгами, заставляя громко засмеяться и продолжить танцевать. Рычание моторов перекрывает трек, толпа резко поворачивается ко входу, где появляется банда Ямакаси без своего главаря. Но с красивой русалкой в центре, чьи пряди цвета солнца спадают на белый обруч на голове, как у ангелов. Феликс окружен двумя альфами, вместе с которыми он заходит в частный дом и смущенно оглядывается вокруг. Ему в спину летят восхищенные взоры альф, изучающих его тонкое тело в белом топике, штанах в тон и бежевой накидке с вышивкой. На шее переливается чокер из жемчуга. Он широко улыбается при виде четырех омег, машущих ему и зовущих к себе, и оглядывается на Чана с немым вопросом «можно?». Брат кивает и прижимает его к себе рукой, целуя в висок и прося быть осторожным. Феликс мягко смотрит на него, боковым зрением замечая пристальный взор Чанбина и дрожа всем телом. Кожа — оголенные провода, когда он стоит поблизости и не произносит ни звука, но опечатывается жаром в груди. Альфа сразу же отходит к бару, спрашивая про занятый заранее ими столик, и пожимает руку бармену. Чонгук делает приглашающий жест, обнимая потерянно осматривающегося по сторонам Феликса. Чан привлекает к себе стоящего спиной Чонина за талию и затяжно целует в заднюю часть шеи, шепча на ухо: — Как дела, кицунэ? — он касается губами кожи и согревает дыханием его острые как лезвие скулы. Омега готов расплавиться в его объятиях и не воскреснуть заново. — Теперь лучше, — усмехается он, прижавшись ближе. — Почему вас так долго не было? — Дела были на автодроме, — альфа втягивает носом запах ириса с его рыжих прядей, прикрыв веки. — Феликсу нельзя алкоголь, ладно? — Ладно, — соглашается омега, повернувшись в его руках и обвив плечи. Чан прожигает его заботой и чернотой на дне карих глаз. — Спасибо за красные розы. Я оценил. Вот только в комнате уже не помещаются. — Это наш с тобой символ примирения, — улыбается альфа, крепче сжав его талию и опалив его прикид из черного топика с завязками и шортиками в тон, демонстрирующими фарфор кожи. Острие ключиц манит прикоснуться и втянуть косточки губами. Чонин в ответ мнет его твердые мышцы под темной майкой, переплетения вен на бледной коже. — Возьми мою карточку до конца вечера, но будь осторожен. Три бокала, как и договаривались. Омега закатывает глаза, ощущая привычный строгий тон и улыбаясь. Шрамы потихоньку затягиваются на разбитых ребрах. — Чан, где носит остальных? — капризно спрашивает Чонгук, приобнимая Хана и Феликса и недовольно косясь на него. — Минхо и Джэхен поехали выгружать новые тачки на посту, должны скоро вернуться. Тэхен пока на связь не выходил, но он уезжал по делам в Аити, — пожимает плечами Чан, отпуская неохотно Чонина и салютуя им. — Присоединяйтесь, если что, мы там заняли столик, — он указывает на уже наливающего текилу Чанбина, сидящего в противоположной стороне бассейна. — Феликс, я слежу за тобой. Чонгук меняется в лице, вновь доставая телефон и звоня Тэхену в пятый раз за вечер, пока омеги рассаживаются на шезлонгах по двое, ставя коктейли на прозрачный столик. Он садится один на третий шезлонг, закидывая ногу на ногу и снова слыша долгие гудки. — В чем дело? — обеспокоенно обращается к нему Феликс, присев рядом и приобняв за опущенные плечи. Он благодарно принимает молочный банановый коктейль из рук Чонина и светло улыбается: — Спасибо. — Скажи это своему брату, тусим за его счет, — Чонин хитро вертит черной карточкой в пальцах. — Меня вымораживают их бесконечные дела, — цыкает Чонгук, отшвыривая телефон в сторону. — Может, он сейчас занят, — осторожно говорит Феликс, и омега резко отвечает: — Он всегда занят. Блять. — Я тебя понимаю, — усмехается Хан, отняв его ладони от лица и сжав их в своих, побуждая взглянуть на себя. — Но он не берет трубку не потому, что ему плевать на тебя, а потому что действительно не может. Он сам тебе объяснит, когда приедет. Четверо омег внимательно прислушиваются к нему и примеряют на себе его утешающие слова. — Ты не имеешь права страдать по какому-то альфе, даже если это Ямакаси. Поэтому вытри сопли и пошли танцевать. Тем более мы должны показать Феликсу, как мы умеем развлекаться, — бодро произносит Чонин. — Звучит как тост! — поднимает бокал Хенджин, и Чонин радостно кричит: — За то, что мы такие ахуенные! Омеги заливисто смеются и чокаются бокалами, пока трек сменяется на более динамичный, отдающий западными нотками. Они выходят в центр танцпола с коктейлями и плавно качаются в такт, обнимаясь друг с другом и трогая тела, визжа от брызгов из бассейна и продолжая вилять бедрами. Чанбин широко расставляет колени, опираясь о них локтями. На нем голубые джинсы и белая майка, обтягивающая мускулы, как вторая кожа. Проходящие мимо парни засматриваются на его внушительные мышцы, хихикая и перешептываясь. Он зажигает сигарету из пачки севен старс и закуривает, успокаивая спутанные мысли едким дымом. Чан говорит ему о возможностях гидроусилителя рулевого управления, он кивает и пропускает мимо большую часть. Феликс провожает убийственными взорами всех омег, смеющих коситься на его Чанбина, которого он уже пометил своим, и замирает каждым своим атомом, когда ловит на себе его проницательный взгляд. Он режет сетчатку и пускает табун мурашек вдоль позвонков. Омега ощущает приступ асфиксии всякий раз, как его по-странному блестящие глаза впиваются в него и не отлипают. Теперь альфа смотрит дольше и не отворачивается. Вгоняя в яркую краску и заставляя опустить взор. Чан резко замолкает и беспокойно трогает его за плечо. — Что с тобой, брат? О чем думаешь? — Устал, — просто выдает Чанбин, словно тренировался несколько часов. — На работе чуть перестройки, приходится пахать в три раза больше, чем обычно. — Понял, — поджимает губы он, наливая по стакану текилы и протягивая ему. — Как экзамены в универе? Я забываю, что мы должны их сдавать. — Половину сдал. Желательно что-то делать, чтобы нас не выперли на предпоследнем курсе, — соглашается с усмешкой Чанбин, выпуская сизые кольца в сторону. Он сейчас чувствует двойную вину перед лучшим другом. За смешанные чувства сначала к его любимому омеге, затем к его младшему брату. — Ты знаешь, я тебя в любое время выслушаю. Не замыкайся в себе только, — просит Чан и одаривает его мягкой улыбкой. Альфа сжимает фильтр сигареты, но вытягивает из себя благодарную улыбку. — Я отойду на пару минут, — Чанбин показывает на входящий звонок и идет на задний двор, где музыка не так сильно бьет по перепонкам. Чан остается потягивать текилу и наблюдать за танцующими омегами, как хищник следит за своим потомством, но отвлекает парочка пацанов, подошедших поздороваться с ним и утянувших в разговор. Хан, Чонин и Феликс сидят на шезлонге, обмахиваясь из-за невозможной жары и завидуя купающимся в бассейне. — Ты теперь будешь учиться в нашей школе? — перекрикивает биты Хан, сжав ладонь Феликса, что согласно мотает головой и приближается к его уху: — Да, Чан уже оформил документы для перевода. Чонин молча слушает их, отрешено поглядывая в сторону Чана, временами бросающего на него слишком проникающие в душу взоры. Чонгук и Хенджин зависают внутри дома, оценивая интерьер и обещав вскоре вернуться. — Я рад, я и Хенджин поможем тебе освоиться, — Хан подмигивает, и на лице омеги цветет теплая улыбка. — Схожу за еще одним коктейлем, — не успев встать, он оказывается в кольце цепких рук.

The Weeknd, Anitta — São Paulo

— Здравствуй, фея, — Минхо появляется из ниоткуда, обдавая теплым дыханием заднюю часть шеи. Хан мягко улыбается, перестав пугаться его внезапных объятий и прикосновений, лечащих и исцеляющих несуществующие раны. — Как дела?  — Ты пришел, и стало намного лучше, — Хан накрывает руками его руки, сжимающие талию так собственнически, слегка поворачивая голову, чтобы столкнуться щеками с его щекой.  И Минхо плевать на заинтересованные взгляды в их сторону, он бы на всеобщее обозрение выставил любовь к своей фее. Но это не останавливает двух омег, с восторженными возгласами налетающих на его спину. Альфа резко оборачивается и убийственно взирает на них. — Минхо! Неужели ты не помнишь меня? — верещит радостно омега с яркими алыми прядями, растягивая улыбку до ушей. Хан хмурится, цепляясь ладонью за плечо любимого и показывая, кому принадлежит территория. — Мы с тобой учились вместе на третьем курсе, а потом я уехал в Осаку. Но я снова здесь, в Токио! Чем ты теперь занимаешься? Минхо мысленно ругается, вспомнив, как драл его на студенческих вечеринках, и напрягает челюсть. Перед стоящим под боком омегой становится пиздецки неловко и неправильно. Потому что он знает. Он верен в этой жизни лишь одному. — Мне похуй, иди дальше, — он вырывает свою руку из захвата и отворачивается, но омега с алыми волосами так просто не отпускает его и язвительно выплевывает: — Ты говорил совсем другое, когда трахал меня. Кажется, это было что-то вроде «детка»? — Заткнись, бля, — рычит Минхо, на серьезе наступая на него и заводясь с сучьей усмешки на лице. Хан останавливает его за локоть и заставляет взглянуть на себя, успокаивая и залечивая одним прикосновением теплой ладошки к щеке. Обвивая плечи ладонями. Чувствуя жар обнаженной смуглой кожи и притягивая к себе за шею, чтобы впиться губами в его родные губы. На альфе лишь черная майка, обтянувшая до непозволительного крепкий торс и грудь. Омега ревностно зарывается пальцами в его выжженные оранжевые пряди, оттягивая и сжимая у корней, встает на носочки, чтобы вжаться всем телом в его и доказать себе, что он реален.  Минхо принадлежит только ему, и он им ни с кем не собирается делиться.  Омега раздраженно фыркает и уходит, оставляя их наедине. И Хан довольно усмехается, прижав его к себе еще ближе. В венозную синеву. В ебаные капилляры. — Что с тобой? Осознал в моменте, как жить без меня не можешь? — ухмыляется довольно альфа в поцелуй, всасывая его нижнюю губу.  — Мечтай, милый, — улыбается в ответ Хан, прикусив его губы. — Твои мечты близки к реальности.  — Боже, что я вижу. Опять ты лезешь к Хани, — цыкает Чонин, положив локоть на плечо Феликса. — Знаешь, почему? — усмехается Минхо, придерживая Хана за талию и плюхаясь на белый диван у бассейна, утягивает его на свои колени. — Потому что я с ним встречаюсь. Удивительно, да?  Чонин закатывает глаза из-за его наглого выражения лица, нацеленного на то, чтобы выбесить, и оборачивается в поисках своего альфы, но Чана за столиком уже не оказывается. Он в досаде обнимает себя за плечи, вдруг ощутив тишину и пустоту в своем мире без него. Искренний и чистый смех Феликса заполняет пространство светом. — Как ты тут, маленький принц? Рыжая бестия не обижает тебя? — интересуется Минхо, потрепав его по волосам и мягко осмотрев. Чонин закатывает глаза и бьет его в спину. — Все хорошо, не надо так с ним, — улыбается Феликс. — На себя бы лучше взглянул, мудак, — фырчит Чонин. Хан устало качает головой, уже понимая, что начнется. — Красавчик планеты номер один, — толкает язык за щеку Минхо, невероятно гордый собой. — Уроду зеркало враг, — хмыкает Чонин. — С твоим острым языком тебя только Чан и вытерпит, — альфа учится снисходительности в его сторону, чувствуя опечатанные на груди шрамы из-за увиденного на экране после гонки Хана. Он и не ведал, через какой ад проходил этот омега, чтобы вернуть себе Чана и их без того болезненные отношения. Он его невольно начинает уважать за непоколебимость духа и стойкость, даже когда дурная молва кричала ему в спину самые грязные оскорбления. Феликс встает под предлогом прогуляться, но на деле идет разведывать, где так долго потерялся Чанбин, и едва не врезается в старшего брата в толпе людей. — Куда путь держишь, принц? — с нежностью говорит он, поймав его за талию. — Я пойду за Чонгуком и Хенджином, они тут рядом ходили. Не переживай, скоро вернусь, — Феликс обворожительно улыбается и еле отвязывается, благодаря небо, что брат предоставляет ему достаточную свободу и не контролирует каждый вдох. Чонин опускает ресницы и теребит пальцы, ощущая себя на пороховой бочке, готовый в любой момент взорваться, если прямо сейчас его не прижмут к себе родные руки. И Чан будто бы как и всегда читает его горючие мысли, согревая своими теплыми объятиями и прижимая к своей груди. Омега льнет к его шее, вбирая в себя успокаивающий запах табака и какао, и прикрывает в умиротворении веки. — Черт, где он? — шепчет про себя Феликс, не найдя даже тени Чанбина в будто бы сгустившейся толпе людей. Проходящий мимо парень сильно задевает его плечом, коктейль падает и выливается на землю, сам он летит в спину идущих впереди, цепляясь за ткань чьей-то белой майки. Альфа резко оборачивается и хватает его за руку, но не удерживает равновесие из-за скользкого пола и падает вместе с ним в наполненную розовой пеной воду, успев ухватить омегу за талию и прижать к себе.  Феликс чувствует бешеное сердцебиение сквозь гущу синих вод, с болью открывая глаза, лишь бы взглянуть в глаза Чанбина, проникновенно рассматривающего в ответ. Жар его тела греет и запускает метаморфозы в организме, ощущение сильных рук на талии заводит и заставляет хотеть прижаться ближе. Стальная хватка обещает защитить от бедствий и страхов разбиться вдребезги. Ведь он по-странному уверен в том, что Чанбин поймает у порога пропасти. Либо упадет вместе с ним и спрячет его лицо у себя на груди. Омега жадно хватает ртом воздух, выныривая на поверхность и вонзая пальцы в его крепкие плечи, чтобы вновь не утонуть. В вакууме голоса и громкий смех, розовая пена и вода стекают с дрожащей кожи, отданной в плен рукам альфы. — С тобой все нормально, Енбоки? Посмотри на меня, — беспокойство в тоне Чанбина обезоруживает, он тревожно разглядывает его лицо и касается его ладонями, стирая капли и убирая со лба слипшиеся пряди. Случайно задевая раскрытые и влажные пухлые губы. По позвонкам льет кипяток, ошпаривая нервные клетки. Феликс вонзает в него жадный взгляд, зависая на непростительные долгие секунды и погибая в глубине его угольных глаз без единого проблеска света. — Ну и пиздец, кто, блять, в одежде прыгает в бассейн? Заходите в дом, там есть гостевая комната и запасные вещи специально для таких придурков, — ржет хозяин вечеринки, проходя мимо с двумя пацанами. — Иди нахрен, Такеши, — посылает его Чанбин, заводясь сам не ведая с чего и резко отпуская омегу, от чьего взора под ребрами колошматит, а в паху жестко тянет. Он выходит из воды полностью мокрый, давая альфе по шапке и быстрым шагом заходя внутрь. Интуитивно чувствуя, как Феликс семенит за ним без слов, прижимая трясущиеся от холода руки к груди. Он в рывок распахивает дверь, проходя в просторную комнату с мягко-коралловой подсветкой с потолка, льющегося до пола, черная плазма на всю стену и широкий разложенный серый диван с большими подушками. Поиграв желваками, он с тяжелым дыханием прикрывает веки; прилипшие к телу мокрые джинсы и майка вымораживают его начисто, добивая последний гвоздь терпения. Омега замирает у порога, тихо закрывая за собой дверь и вжимаясь в нее, когда альфа стаскивает через голову майку и грубо швыряет ее на пол. Влага расползается по черной плитке. Чанбин открывает шкаф, сильно потянув полку и опершись о нее ладонями, опускает голову. Со смоляных волос падает вода, капли текут по смуглым бицепсам, надувшимся от напряжения, мышцы спины и лопатки переливаются багряными тенями. Феликс шумно сглатывает, кидая на диван свою бежевую куртку и оставаясь в прозрачном топике, не скрывающем ни единого участка кожи. Он робко но без остановок приближается к нему, осторожно касаясь обнаженного плеча и обжигая себе пальцы. Кожа альфы горячая, мягкая, доставляет ожоги, если тронуть. К нему хочется прижаться и вдыхать до потери сознания терпкий запах амбры и сочной груши. Чанбин выедает его нутро пристальным взглядом, плавя рассудок и последние остатки страха. Ведь губы омеги нежно касаются его губ в невесом поцелуе, а крохотная ладонь гладит его щеку. Феликс добровольно кидается в пучину невозврата и возможной горечи от невзаимности. Но прямо сейчас он задохнется, если не передаст ему гамму всех своих больных чувств. Знал бы ты, как твоих губ мало, красивая русалка. Омега отстраняется с разбитым на маленькие куски сердцем, потеряв надежды на ответное касание. И воскресает из пепла, когда альфа вжимает его в себя за талию и впивается отчаянным поцелуем в его влажные губы. Вцепившись пальцами в его плечи и смяв их как в самых заветных мечтах, Феликс жмется ближе и теряется в стальном кольце его объятий, принимая их в себя до последней капли. Чанбин сдерживает внутренних зверей, разрывающихся от нежности и желания снять с него всю одежду. Мокрая ткань майки касается его вздымающейся груди, с прядей цвета солнца и щек омеги стекают капли воды, теряясь в россыпи веснушек. Он углубляет поцелуй и мягко всасывает его пухлые губы, стараясь не напугать и относиться к нему так бережно, как в детстве. Феликс больше не ребенок. И он его до боли хочет в самом откровенном смысле. Положив ладонь на его скулу, альфа гладит шелковистую кожу и спутанные мокрые пряди, раскрывая его губы и оттягивая нижнюю, чтобы она распухла еще больше и отпечаталась в памяти. Дрожь ресниц щекочет, юное тело отзывается на каждый жест, дуря рассудок и делая из него ручного зверя. Не губи глупого путника, красивая русалка, он сам обмануться тобой рад.

***

Минхо безотрывно смотрит на дрожащего Чонгука, обнимающего себя за плечи, оглядывает с не прошедшей яростью его тело в чужих отметинах и сжимает кулаки. Отводя голову в сторону и сдерживаясь, чтобы снова не разбить хлебало Рэйскому. Он и не думал, что под ребрами когда-то будет так сильно щемить за Чонгука. Он и не думал, что омега будет так сильно привязан к его другу, что ему придется расплачиваться за свою любовь каждый божий день. Но теперь он уверен: омега бы выстоял. В точности, как и Чонин. Проходя через издевательства, оскорбления, грязные касания, будто бы ему не важно, кому они принадлежат. Минхо рад, что ошибался на его счет. Но приятного не ощущает ни капли. — Спасибо, что помог, — тихо говорит Чонгук, не решаясь взглянуть на него из-за стыда и ощущая себя трижды опозоренным. Будто бы он просил целовать и трогать себя. Под ребрами противно колет. Минхо положение не облегчает, в упор смотря на на него и даже не моргая. Ему страшно представить, какие мысли крутятся в его голове прямо сейчас. Омега прижимается всем телом к стене, стараясь слиться с ней, и сцепляет пальцы в замок. Даже если с ним и с любым из друзей Ямакаси он чувствует себя в безопасности, смущение и отвращение смешиваются в одно, разнося в щепки нервную систему. — Я убью его, обещаю тебе, — уверено произносит альфа, напрягая челюсть. — Мне плевать на него. Только не рассказывай Тэхену, — мольбы в голосе омеги поражают его, заставляя шагнуть навстречу и указать вслед Рэйскому. — Этот сукин сын хотел обесчестить тебя, а ты приказываешь мне врать лучшему другу? Тэхен ему кишки выпотрошит, а я буду ему в этом помогать, — с презрением к альфе выплевывает Минхо, заводясь по новой и не выдерживая влажных черничных глаз Чонгука, похожих на необъятное звездное небо. — Ты не понимаешь! — с болью кричит омега, толкая его в грудь. — Не понимаешь, что это ранит его. Я не хочу его потерять, — отчаяние в шепоте бьет прямо в грудь. Минхо играет желваками и пригвождает к стене одним суровым взором. Но осознание прорывается, окатывая его холодной водой и сожалением. Поэтому он решает отступить на один шаг: — Ладно, только успокойся. — Ты не расскажешь ему? — по-детски спрашивает он, и альфа молча смотрит на него, думая пару секунд и замечая, как кожа покрывается мурашками от холода. — Я принесу тебе куртку из машины, подожди здесь, — он уходит, не давая омеге ответить и спеша на забитую парковку, параллельно набирая Тэхена, что берет только второй звонок, услышав его грязные маты. — Приезжай сюда, брат. Рэйский домогался Чонгука. Но он бы никогда не скрыл от него ничего, что касается его омеги. И гнил бы в решетке за убийство, если бы кто-то и пальцем посмел дотронуться до Хана. Не простив бы ни одного из своих друзей, не поведавших бы об этом инциденте. Он знает, Тэхен не простил бы тоже. Страх продирает до костей, когда он без слов вешает трубку. Минхо догадывается, какие метаморфозы внутри него происходят сейчас, как он врубает двухсотку на радаре и рассекает ночные улицы Токио, только бы быстрее добраться до виллы. Он вытаскивает широкую джинсовку с заднего сидения, проходя через весь задний двор и находя омегу на земле. Он обнимает свои колени руками, сжавшись в крохотный комок и положив на локти голову. В горле застревает горечь. Минхо ее сглотнуть не может и мучается, нависая над ним и накидывая джинсовку на тонкие плечи. Чонгук резко поднимает голову и слабо улыбается, пока альфа присаживается перед ним на корточки и внимательно заглядывает в глаза. — Если Рэйский или кто-либо из этих ублюдков и до этого к тебе приставал, или посмеет приставать после, сразу же рассказывай, ты понял? — силится звучать мягче альфа, но проваливается с треском и выдает себя ненавистью к каждому, кто имеет наглость распускать руки. — Мы им кости сломаем. Чонгук слегка смущается, не привыкнув видеть его таким серьезным и обеспокоенным, но соврав бы, если бы сказал, что в сердце не разливается теплота от трепетного отношения. — Ты терминатор, знаешь, — улыбается он на уничтожающий вид альфы. — Только для тех, кто обижает тебя, Барби, — усмехается Минхо, потрепав его по волосам.

***

Джэхен выпивает до дна стакан текилы со льдом, звучно ставя его на стол. Раскинув руки на кожаном диванчике и задернув голову, он привыкает к обжигающему ощущению во рту и хмурится из-за шумных разговоров пацанов на ухо. Его знакомые с Фудзиямы утаскивают к себе, как только он заходит на вечеринку, и отказываются отпускать обратно к своим, пока он не пропустит с ними пару стаканов. Он и не против, кивая и не вникая особо в смыслы фраз. Широко расставив ноги в потертых джинсах, он зависает на облаках дыма, пуская их изо рта в потолок и снова прикладывая сигарету ко рту. — Ты совсем забыл о нас со своей бандой Ямакаси, — смеется один из альф, толкая его в плечо. На Джэхене черная майка, он слегка морщится из-за прикосновения к своей коже и продолжает молча курить. — Я до сих пор не понимаю, как ты мог спуститься с Фудзиямы на Сибуя и стать членом банды этого гайдзина, — качает головой второй. Джэхен вонзает в него ледяной взгляд и выдает стальным тоном: — Еще раз назовешь его так, и я тебя уебу. — Даже слово нельзя сказать в его сторону, — фыркает альфа, выпивая до дна. — А ты понятливый, — хмыкает Джэхен, прикрыв на мгновение веки и вновь открыв их, когда проходящий мимо бета хлопнул его по плечу. — Джэхен, ты видел, там к твоему принцу пристает пацик из банды Рэйского. Альфа резко встает, будто бы внутренности ошпарило кипятком. От внезапного столкновения стаканы падает со столика, разбиваясь в щепки, парни возмущено смотрят ему вслед, пока он сдерживает утробный рык. Кровь приливает к сердцу с тройной силой, туманя ему рассудок и выпуская наружу внутренних демонов. Он оглядывает территорию бассейна пристально, цепляя оранжевый силуэт Хенджина у барной стойки и направляясь к ним. Не замечая на своем пути ничего и Чана, недоуменно остановившего его за локоть, когда он собрался пройти дальше. — Джэхен, ты куда? — оторопело спрашивает альфа, но тот вырывает свою руку и хватает за шкирку Кихо, прижавшего своим телом Хенджина, и с дури прикладывает его лицо о мраморное покрытие стойки. — Какого хуя я вижу тебя рядом с ним, пидор? — цедит сквозь стиснутые зубы Джэхен, вдавливая его голову ладонью, другой сжав запястья за спиной и не давая двинуться. Хенджин отскакивает от испуга и поражено смотрит на сорвавшегося с цепей альфу, прижав руки к груди и не зная, что с ним сделать в таком состоянии. — Отвали, уебок, я с ним просто разговаривал! — визжит Кихо, брыкаясь в его руках. — Со мной поговори, — ухмыляется Джэхен, подняв его за шею и отшвырнув, бьет его в челюсть, не позволив опомниться. Хватая за воротник и разукрашивая его лицо, отбиваясь от встречных ударов и в конечном итоге толкая его ногой в грудную клетку и валя в бассейн. — Блять, Джэхен, — цыкает Чан, оттаскивая его за грудки, когда друг собирается вытащить альфу и снова его отхреначить. — Я с ним не закончил, — рявкает он, но Чан держит крепко и отводит подальше к сидящим в шоке омегам на шезлонгах. — Ты закончил, — утверждает альфа, насильно уволакивая его под шумок. Чонин и Хан ошеломлено переглядываются, пока подошедший к ним Хенджин кусает нервозно губы и обнимает себя за плечи. Боясь обвинений в свой адрес и успокаиваясь лишь тогда, когда Джэхен привлекает его к себе за талию и оставляет долгий поцелуй на виске. Прикрывая глаза от сладкого аромата персика с его шелковистых волос. — С тобой все хорошо, маленький принц? Он не сделал тебе больно? — с нежностью и тревогой произносит альфа, растапливая сердце омеги, словно молочный шоколад на июньском солнце. — Нет, все нормально. Просто неприятно, — тихо шепчет Хенджин, утопая в его сильных объятиях и ластясь. — Какой ты благородный рыцарь, оказывается, — усмехается Чонин, закинув ногу на ногу и с интересом рассматривая их. Чан хлопает Джэхена по спине и садится рядом с ним, омега обвивает руками его плечи и кладет подбородок на левое, как хитрая ласковая кицунэ. — А где Чанбин и Феликс? — удивлено озирается вокруг Чан, не замечая и двух других. — Минхо с Чонгуком тоже не видно.

invisn — juvenility

Чонгук замирает у бассейна с дрожью во всем теле, сцепив пальцы в замок и с прорезью вдоль сердца встречая пристальный взгляд Тэхена, застывшего у ворот. Он поджимает губы, бездонные глаза наливаются слезами. Лучше бы мне порвало сетчатку надвое. Лучше бы дыхание в моих легких остановилось, а кровь перестала приливать к сердцу. Ведь оно все равно бьется надрывно только с твоим именем и обливается кровью. Чонгук чувствует себя самым грязным на этой планете. И в мире не остается человека, понявшего бы и разделившего его горечь, выедающую нутро изнутри, словно голодный червь. Пустой взор альфы скользит по его шее в чужих укусах и засосах, бедрам с отпечатками пальцев, и ранит отрешенной яростью в нем. Чонгук чувствует себя самым порочным на этой планете. Я не готов потерять тебя, только приобретя. По холодной щеке катится одинокая слеза. Чонгук чувствует раскол под ключицами. Не сдерживая всхлип, когда Тэхен издает утробный рык и пролетает мимо него в рывок, обдавая льдом и болью. Он приближается к банде Рэйского и переворачивает стол под оглушительные крики, пепельницы и бутылки алкоголя разбиваются с грохотом. — Гандон, — выплевывает с жельчью Тэхен, хватая сидящего на диване Рэйского за грудки, и с размаху бьет ему в челюсть. Голову альфы откидывает в сторону от сотрясшего рассудок удара, из треснувшей губы сочится кровь, заливая рот и отдаваясь рвотными позывами. Рэйский смотрит туманно на алую жидкость на полу, еще больше норовя выблевать свои органы, когда Тэхен поднимает его за шиворот и заряжает коленом в нос, едва не ломая его, но кровь хлещет и заливает половину лица. — Я убью тебя, — рычит Тэхен с болью на глубине ребер, тяжело дыша через ноздри и поднимая насильно альфу. — Как ты посмел даже пальцем тронуть его? — он протаскивает его через весь бассейн и прикладывает головой об каменную колону, как в вакууме слыша истошные вопли людей. — Сукин сын, — шипит Рэйский, чувствуя сдвиг в черепной коробке, словно ему выбили мозги. Он теряет равновесие, но успевает сжать руку в кулак и вдарить альфе по челюсти. Толпа зевак сбегается посмотреть и снимать на телефоны, пока парни из банды Ямакаси проталкиваются через них. Минхо выходит вперед с Чанбином и Джэхеном позади, толкая ногой в грудь вставшего Мураками. Чанбин вырубает хуком справа одного из альф, Джэхен с ухмылкой вновь бьет в лицо Кихо, оставив новые удары поверх кровящих старых. Итан надвигается на них с кулаками, но Чан сжимает его затылок и оттаскивает, ударив в солнечное сплетение локтем и выбив из него хрип. Чонин бежит сквозь кричащих от испуга людей и находит одиноко наблюдающего за сумасшедшим Тэхена брата, налетая на него со спины с объятиями. Но Чонгук не чувствует ничего, кроме разъедающей внутренности щелочи. Не моргая смотря на то, как Тэхен и Рэйский вцепляются друг другу в глотки, готовясь убить на серьезе. Сатоши вырывается из его рук, норовящих уничтожить живьем, и бьет его ногой в живот. Ямакаси сгибается на секунду и глотает, наступая с утробным рыком и сдавливая его шею в удушающем захвате. Он сжимает его голову, стараясь оторвать ее к херам и гнить затем пожизненно за решеткой. Но не простить ему даже в могиле того, что он посмел сделать с его Чонгуком. — Я тебе органы выпотрошу, сучий выкидыш, — воет ему на ухо Тэхен, сдавливая его шею до хрипов и зная, что еще немного, и он перекроет ему дыхание. — Хорош! — орет на него Чан, хватая за грудки и оттаскивая, пока Джэхен пытается отодрать его руки от Рэйского. — Ты, блять, башку ему сейчас оторвешь, отпусти нахуй, — рявкает он, теряясь в бешеном страхе, что альфа и правда не остановится. Минхо колошматит кулаками лицо Итана, нападающего на него снова и снова, отрабатывая на нем удары костяшками. И выбивая из него дыхание разворотом с ноги в воздухе. Хан смотрит на него расширенными от ужаса глазами, застывая неподалеку с ошеломленным Феликсом, держащим его за руку. Чанбин ведет лицом в сторону, когда Мураками слишком отточенным ударом ноги бьет в челюсть. И стискивает зубы, зажимая ему руки и прижимая к себе спиной, выворачивет их. — Я ему хуй в глотку затолкаю, — цедит с ненавистью Тэхен, отталкивая от себя Чана и вновь хватая Рэйского за грудки, ебашит его лицом о колонну снова. На белом камне остаются кровавые следы. Сатоши уже не помнит своего имении из-за бесконечных ударов головой и дури, смешанной с пойлом. Он давно не в себе, и Тэхен лишает его возможности прийти в себя, выбивая последнее живое и разворачивая ногу в воздухе, бьет тяжелыми кроссовками в челюсть, валя его на землю и собираясь нанести ему еще один удар. Но замирая с кулаком в воздухе, сотрясенным умоляющим воплем Чонгука. Тэхен сдавленно сглатывает, прожигая окровавленное месиво вместо лица Рэйского и сомневаясь, что вменяем в таком состоянии. Теплые пальцы омеги мнут ткань его черной футболки, он слепо жмется к спине, согревая ее спертым дыханием и заставляя остановиться. Мое солнце, ты затянул меня больше, чем мертвеца могила. И почему я ощущаю себя так, словно ты переломал мне 197 костей? Я клянусь, мне было бы не так больно. Альфа стоит со сбитым к херам пульсом, чувствуя теплоту, окутывающую реберные ямки до краев. Резко поворачиваясь и застывая, когда горячие ладони обхватывают его лицо, а бездонные цвета пропасти глаза утягивают в черничный омут. Прямо сейчас Ямакаси осознает, что способен на убийство за него. Повяз в нем так глубоко, что выбраться теперь живым не сможет. Он колошматит спокойствие в его организме, запуская в нем дикие метаморфозы. Ревность разъедает мышечное ткани, как кислота, мысли вертятся вокруг него двадцать четыре на семь, как и чертова привязанность, грозящая им обоим концом. Чонгук гладит его скулы, заплаканными глазами утихомиривая его внутренних зверей. Они ему подчиняются безоговорочно. Этим нежным глазам и касаниям, залечивающим ноющие шрамы. Он убирает спутанные волосы со лба, трогая так мягко, как папа в детстве, и даря ему давно забытое тепло чистого сорта. Чонгук сжимает свои дрожащие губы, старательно ища в его взгляде прежнюю привязанность. Мне хочется закричать. До боли сдирая глотку закричать. О том, как противны взгляды других на мое тело. О том, как без твоего присутствия мое не имеет смысла. О том, как мои дни ждут твоего привета. Мне хочется закричать. До боли сдирая глотку закричать. Как же я боюсь тебя потерять. Чонгук смотрит в его налитые яростью и любовью зрачки, зная, что без него не протянет. Он спустится за ним в ад, на край света, верным прирученным зверьком будет следовать за ним по земле, скуля и просясь на ночлег, если вдруг Тэхен не захочет впускать его в свой дом. Зная, что он тоже не протянет. Потому что под ребрами Тэхена бьется два сердца, и он каждое из них хочет беречь. — Пожалуйста, остановись, — шепчет одними губами омега, запах сладких фиалок заселяет вечным жильцом легкие. Альфа опускает суровый взор на его губы и сжимает челюсть вместе с кулаками, разодранные в кровь костяшки снова жжет. Но не больнее, чем орган под левой ключицей. Чонгук не понимает, как ему удается повести его за собой подальше от ошарашенной толпы, провожающей их удаляющиеся спины. Но он заходит внутрь, поднимаясь на второй этаж и толкая дверь еще одной гостевой комнаты с томным темно-пурпурным свечением, где в центре стоит лишь просторная кровать с белой постелью. Чонгук встает вплотную к нему лицом к лицу. Тонкая ладонь зависает в воздухе. Переливы фиолетового на бледной коже и синеве вен. Альфа безотрывно следит за его действиями, как раненный зверь, готовый завыть от боли в любую секунду. Он научился ревновать рядом с ним. Он научился чувствовать каждой своей клеткой и содрогаться от обилия эмоций, захлестывающих поры, как цунами. Омега осторожно дотрагивается до его разбитой скулы, марая белые пальцы кровью и переставая дышать. Тэхен резко наступает, заставляя отойти, и вжимает его в стену своим телом. Сжатый кулак впечатывается рядом с головой омеги, отчего он прикрывает глаза и выдыхает. Не боясь демонов любимого ни разу, но боясь его равнодушия. Пока Тэхен задыхается от агонии внутри, он к нему все еще привязан, и этого достаточно, чтобы простить ему минуты слабости, ярости и отчаяния. Чонгук сглатывает и вновь кладет ладони на его лицо, гладя его скулы трепетно и нежно, убирая его густые волосы со лба и принимая в себя скопленную горечь. Альфа опирается о стену по бокам от его головы, роняя голову в изгиб его плеча и вдыхая сладкий запах кожи. Исцеляющий нарывы и заразные болезни. Чонгук прижимает его ближе к себе, там, где на шее бьется венка, ближе к своему сердцу, грея его своим пульсом с его единственным именем. Зарывшись пальцами в волосы Тэхена и оттянув их у корней, он покрывает мягкими поцелуями все его лицо, натыкаясь на покалеченный взгляд и желая умереть прямо здесь. Тэхен взирает на него так, словно глотку сдавит, и он погибнет в его объятиях. Ни разу не выказав сопротивления. Тепло его смуглой кожи оставляет незаживающие раны, когда он обнимает за талию и вжимает в себя. Чонгук обвивает руками-крылышками его плечи, сжимая до хруста костей и сращивая переломы. Он прикрывает ресницы, утопая в бессильной нежности и успокаивающем аромате шоколада и ментола. Как же я люблю тебя. Этому миру не понять, почему я содрогаюсь от мысли тебя потерять. Как же я боюсь тебя потерять. Тэхен прижимает его к себе, словно сгинет в следующую секунду. Словно в вечности не вписано их имя. Словно завтра лучший день для них не настанет. Мне хочется закричать. О том, как мои дни ждут твоего привета. Мне хочется закричать. До боли сдирая глотку закричать. Как же я боюсь тебя потерять.

***

chase atlantic — out the roof

Порше 911 мчится по ночным улицам Токио, мерцающим пурпурными неонами. Мотор издает грозное рычание, стрелка на спидометре мигает алым, ладони крепко сжимают руль, нога давит газ до упора. С разбитых костяшек капает кровь из разодранных ранок. Рэйский прожигает дорогу уничтожающими взглядом, схожим с животным, когда он ранен и ищет способы растерзать своего врага на куски. Он разгоняется по-бешеному, даже не глядя на увеличивающие цифры. — Ебать, — тянет гласные Итан, вцепившись в куртку Кихо, едва лежащего на заднем. — Харакири не так совершают, если что, — хмыкает Мураками, пристегиваясь на переднем и слегка морщась от боли в вывернутых руках. — Камеры сейчас зафиксируют наши избитые таблоиды. — Блять, я сейчас вырву, — лицо Кихо перекашивает. Итан отшвыривает его от себя и кривится. — Открой дверь и блюй сколько влезет. — Ты ебанутый? Рэйский едет на полном газу, — Кихо толкает его ногой и сгибается от боли. — А я тебе что, унитаз сраный? — цедит Итан. — Не сраный, а обоссаный, — ухмыляется Кихо, но мышцы лица простреливает от резкого движения. — Все равно сейчас сдохнем. Гони, Сатоши! — Ебало закрой, — рявкает Мураками, обернувшись на него, затем в серьезном беспокойстве посмотрев на Рэйского. Он никогда не видел его настолько сорванным с цепей и не осознающим происходящее. И педаль тормоза отказывается работать не только в мозгу. Стрелка на спидометре разрывается, покрытое синяками и запекшейся кровью лицо Сатоши становится пугающе багровым. Визг шин об асфальт сотрясает главный перекресток страны. — Черт, Рэйский, остановись! Альфа его слышит словно в вакууме и продолжает увеличивать скорость с сумасшедшей усмешкой на губах. На дне его зрачков плещется алкоголь вперемешку с кокаином. Мураками вцепляется в его плечо, пытаясь встряхнуть, и в панике смотрит то на него, то на дорогу с едущими навстречу тачками, то на кроющих матами Итана и Кихо на заднем. Понимая свое бессилие как никогда явно, потому что Рэйский будто в трансе и ни хрена не вдупляет в происходящее. Как и в то, что он прямо сейчас может убить их всех. Навстречку едет огромный грузовик, сверкая фарами и сигналя им, как умалишенный. Сатоши лишь добивает запредельную скорость, пропуская ошеломление на лице Мураками, никогда раньше не видевшего такой дикий разгон, и с заносом всех четырех колес входит в дрифт на прямой полосе, проезжая под грузовиком за считанные секунды. Сердце под ребрами ломит и колошматит, словно вкололи адреналин прямо в грудную клетку. Мураками вонзает ногти в его плечо, будто бы сможет защитить от самой смерти, и с горящими в темноте глазами замечает алую бэху, пронесшуюся мимо них кровожадным зверем к подножию величественной Фудзиямы. Рэйский ловит животный рык его мотора и широко ухмыляется. — Акира вернулся.