Yasu(泰)

chase atlantic — swim

Черный мерседес амг рассекает ночные улицы мерцающего пурпурными неонами Токио. Башни, буддистские храмы, национальные музеи и мосты над синими реками остаются далеко позади. Чан крутит руль, прижимая пальцы к подбородку и напряженно рассматривая дорогу. На нем косуха, мазутная кепка, рваные на коленях джинсы и джорданы. В кожаном салоне повисает убийственный запах дамасских роз и ириса, действуя на его организм, как чистый афродизиак. Чонин на переднем подливает керосин. Его бледные обнаженные ноги ласкают сиреневые блики от иероглифов. Линия темных чулков впивается в кожу, привлекая к ней внимание. Заставляя смотреть и бороться с собственными зверями, дерущими выдержку на части. В городе скорости никогда не гаснут огни. Омега опускает окно до конца, попутный теплый ветер треплет его рыжие пряди и острую линию скул. Он ловит его порывы, высунув руки и пропуская их сквозь пальцы. В спокойствии прикрыв ресницы и отдавшись целиком этому чарующему моменту. Чан не может не смотреть и резаться чертами лица опасной кицунэ. Губящей при одном тяжелом взгляде на нее. Влекущей ароматом и манящим шепотом. За ним. В руины. В пропасть, котловины, во тьму. В гущу сонного леса. Его обитель. И остаться там навечно. Чонин изгибается в пояснице и высовывается из окна всем туловищем, простирая руки, словно крылья, и паря высоко. На самом пике безумия. Скорость бьет бешеными потоками в его кровь, отравляя ее в точности, как пристальный взор альфы, сжавшего руль до побеления костяшек. Потому что в поле видения остаются только его длинные ноги, стянутые кожаными шортами, чулками и массивными ботинками. Чонин знает, как высвобождать его демонов. Он давно стал их любимцем. Чан давит газ в пол, набирая скорость и ловя сумасшедшую улыбку на губах омеги, что рвет прозрачную ткань красных трусиков и медленно стягивает их под почерневший взгляд альфы. Кадык резко дергается, он едва удерживает управление и отъезжает, не врезавшись в тачку спереди них. Омега прожигает его похотью на дне зрачков и кладет свои трусики на коробку передач. Чан ощущает биение в глотке. Как кровь бурлит в венах и больше не помещается в нем. Чонин усмехается краем алых губ и льнет к нему ближе, как порочный, падший ангел. Касаясь прохладными пальцами его щеки, пухлых губ, сжатой челюсти. Невесомо и нанося ожоги третьей степени. Он целует альфу в шею, так отчаянно и горько, словно умрет без его присутствия в своем сердце. Словно завтра предвещают только его темные глаза, смотрящие в самую душу. Как два года назад. Как в каждой не прожитой ими вечности. Чонин забирается ладонью под его футболку, трогая твердые кубики пресса и усмехаясь от того, как Чан издает выдох, а тело его покрывают мириады мурашек от простого прикосновения. Губы омеги затягивают белую кожу на шее, слегка прикусывая и зализывая ранки теплым языком. Альфа усилием воли держит руль и ногу на газе, откидывая голову слегка назад. Чонин медленно лижет выпирающую венку на его шее, проводя по ней кончиком языка. Ловя его низкий стон и заводясь от собственных махинаций. Ведь ниже живота ничего не стягивает. Мысль о том, что на нем нет трусов, бьет в виски альфы болезненными спазмами, подкатывая к паху горячей волной. И мы делим с тобой безумие на двоих. — Остановись, — с нажимом говорит Чан, впиваясь в него заволоченным желанием взглядом. Омега хитро ухмыляется и перекидывает одну ногу через его колено, наблюдая за реакцией и забавляясь. В его лексиконе не существует слова «стоп». Он седлает его колени и вонзает ногти в шею, припадая губами к уху: — Я никогда тебя не слушался, — Чонин вгрызается в его губы, не давая сделать спасительный вдох и терзая их своими. Жадно, животно, утопая в горючем отчаянии. Будто бы утоляя свою жажду быть с ним и все равно не насыщаясь. Чан смотрит в его лисьи губительные глаза и умирает. Сплетаясь с ним языками и давя газ до упора. Мерседес пролетает по длинным трассам Токио зверем с черной шкурой. И вдруг становится все равно, что они могут попасть в аварию. Сгореть заживо. В адовом пламени, охватившем их обоих. Пока омега старается заглотить его целиком и не оставить даже костей, пока его пальцы зарываются в волосы у корней и сильно сжимают их, пока его тело вжимается до упора. Без единого миллиметра между ними. Его впалый оголенный живот касается живота Чана, сжимающего одной рукой его талию, другой крутящего руль и переключающего передачу. Молясь не убиться на бешеной скорости с ним в объятиях. — Если ты до сих пор не понял, как мне тебя не хватало, я покажу тебе это прямо сейчас, — выдыхает омега в его распухшие губы и снова вцепляется в них зубами, оттягивая и сминая своими губами. Он кладет его ладонь себе на задницу, заставляя сжать, и протяжно стонет от кайфа. Чан вбивает себе мысль, что они оба больные. Поясница неприятно упирается в руль, но Чонин выгибается сильнее и льнет еще ближе к альфе, обнимая его за крепкие плечи. Рыжие шелковистые пряди щекочут скулу, Чан вбирает в себя их запах роз и ириса, откладывая его в легкие. Он прижимает омегу к себе и резко поворачивает в другую сторону, разрывая глубокий поцелуй с ниткой слюны и вновь впиваясь в его алые губы. Чонин слегка приподнимается и пытается стянуть с себя и шорты, но Чан хватает его за кисти и останавливает. — Почему? Почему снова нет, Чан? — с болью и обидой шепчет омега, одаривая поцелуями все его лицо и шею. — Я никогда не трогал тебя, когда ты был пьян, сейчас тоже этого не будет, поэтому садись на место, — в его тоне сквозит сталь, обдающая холодком и парадоксом — приливающая возбуждением к паху. Властные нотки в голосе альфы всегда были причиной его дрожи в коленках. Чан понимает, что дело не только в нетрезвом состоянии омеги. Чонин понимает это тоже, раня обоих своим молчанием. Он тянется за последним поцелуем к губам альфы, но тот отворачивается и режет острой линией челюсти. В его взгляде бушует ярость и преданность принципам. Я тебя все еще не простил. Омега тихо сглатывает и слезает с его колен, возвращаясь на переднее и сводя ноги вместе. Прожевывая смесь уродливых чувств внутри, отвращения к себе и слез из-за разбитого сердца Чана. Черный амг вливается в поток машин на забитом перекрестке Сибуя, мигающего красными и фиолетовыми неонами. Чонин прислоняется щекой к стеклу, прикрывая ресницы и задыхаясь в яме внутри. Здесь одиноко. Здесь гуляют суровые ветра. Здесь тепла нет. И любви тоже нет. Я тебя все еще не простил, моя кицунэ, но душа от этого кровоточить предательски не перестает.

***

Аквамариновые воды колышет легкий ветер, донося запахи цветущих вишен и магнолий. На прозрачных столиках стоят коктейли со льдом и дольками цитрусовых, на белых шезлонгах у бассейна лежат двое омег, загорая на июньском палящем солнце и щурясь сквозь темные очки. Гладкую кожу ласкают теплые оранжевые лучи, прорывающиеся сквозь листья зеленых пальм.  Чонгук подтягивает прозрачную ткань к груди, хмурясь от разрывающей башку головной боли из-за выпитого ночью алкоголя. Обрывки воспоминаний кружатся внутри, как раненные бабочки в капкане, мешая сделать спасительный вдох.  На другом шезлонге лежит Чонин, не произнеся ни слова за последний час и порезав на куски острыми серьезными чертами лица. Он затягивает на талии пояс красного шелкового халата, прожигая бессмысленным взглядом безоблачное голубое небо Токио и мечтая погибнуть под его жестоким сводом.  — Ты помнишь, что вчера было? — спрашивает охрипло Чонгук, разглядывая свои бледные голые ноги.  — После того, как мы нахуярились до беспамятства, или после того, как мы угрозами и шантажом уговорили охрану не рассказывать все братьям? — хмыкает Чонин, прикрывая лоб ладонью.  Чонгук издает тихий смешок, жалея сразу же, как виски протыкает иглами.  — Пусть только посмеют пикнуть, я устрою истерику и скажу, что они сами играли в покер и не следили за нами. — Ты - маленькая хитрая задница. Не забудь добавить, что они пригнали нам машины и позволили гулять до утра, — усмехается Чонин. — Да пошел ты, моя задница больше твоей в два раза, — кривляется Чонгук и показывает ему фак. — Главное, чтобы Ямакаси нравилось. Иначе сегодня ночью позовет к себе кого-то другого из своего гарема. — Какая же ты сука, — тянет с ухмылкой Чонгук, — тогда я и его, и того, кого он позовет, и тебя брошу в ссаное пекло. Буду наблюдать как вы горите, мрази. Чонин смеется и ни разу не осуждает, ведь сделал бы то же самое. — Так вы помирились или нет? Даже я устал от твоих игр, — он выжидающе смотрит на брата, что вдруг расплывается в глупой счастливой улыбке. — Фу, выглядишь как сопливый семиклассник, которого краш чмокнул в щечку спустя шестнадцать серий. — В тебе романтики, как в ебаной зубочистке, — закатывает глаза Чонгук, но ловит долю радости на его лице. — Ты поговорил с Чаном? Я видел, как он увез тебя в сторону района Роппонги. Лав-отель сняли или прямо в машине?  Чонин цыкает, раздраженно осмотрев играющего бровями омегу.  — Значит, не так уж и в хламину был, если запомнил это. Ничего не было. Я не рассказал ему правду, — он мнет ткань халата, не выдерживая удивленный взгляд брата.— Не смотри на меня так, словно я тупой. — Я просто не понимаю, что тебя останавливает. Чем больше времени проходит, тем сложнее признаться, — искренность в тоне Чонгука на мгновение обезоруживает, заставляя спрятать колючие шипы. Чонин молчит пару минут, обдумывая, стоит ли ему обнажить душу или же держать ее взаперти, разрываясь на части в одиночестве. Омега позволяет ему уйти в себя и не напирает, нечитаемо глядя на спокойные воды в бассейне и по-странному проникаясь этим откровенным моментом. Они по-прежнему не обсуждают угрозы братьев, если они продолжат видеться с бандой Ямакаси. Чонгук клянется, покорить Эверест было бы условием намного легче. Когда сердце больше не принадлежит тебе и рвется каждую секунду к любимому. — Я тебе уже говорил, эта отмазка «меня накачали наркотой, поэтому я изменил тебе, соррян», звучит издевательски. Каждая блядь оправдывает себя именно так, это даже не убедительно, — фыркает Чонин, обнажая свои уязвимости в своей дерзкой манере. Будто бы не болит. Будто бы не кровит. — Ты боишься, что Чан тебе не поверит? — осторожно произносит Чонгук, невольно наклоняясь ближе к нему. Чонин кусает внутреннюю сторону щеки и борется с желанием обматерить его и уйти. Собственные раны ковырять оказалось непосильно и отвратно. Пойми, я ни перед кем не хочу быть слабым. — Такой тупой причине я бы тоже не поверил. — В этом и есть проблема. Ты судишь людей по себе, по устройству своего маленького мира, где все тебе враги и желают лишь плохого. Кто угодно, но Чан не такая мразь, чтобы послать тебя, когда ты придешь к нему со своей болью и правдой, — Чонгук впивается в него внимательным взором и побуждает нырнуть глубоко в свои шрамы. — Откуда тебе знать, какой я и какой Чан? — кривит губы Чонин, порываясь встать, но омега аккуратно берет его за кисть и останавливает. — Ты можешь порезать себе вены от отрицания, но в нас течет одна кровь. Мы похожи. Я знаю тебя так же хорошо, как и себя. Но у меня хватило сил признать это, а ты убегаешь от правды. Ты всегда так делал. Всегда убегал от боли, даже когда ее тебе не причинили. В словах Чонгука, пропитанных чистым пониманием и суровой мягкостью, хочется раствориться и пустить пулю себе в висок. — Кто дал тебе право говорить мне это в лицо? — с горечью усмехается Чонин, зависая на краю пропасти и отказываясь дать руку Чонгуку, что протягивает свою. — Ты боишься боли и бежишь прочь. Но не забывай: то, чего ты боишься, бежит за тобой быстрее. Чонгук сидит напротив и смотрит в глаза своими невъебено большими, как космос. Сжимая его ладонь в своей неосознанно для обоих и делясь крохами тепла. — Тогда что прикажешь мне делать, чертов ты Конфуций? — склоняет голову набок Чонин, вбирая в себя каждый его звук. — Обернись и шагни в свой страх. Дай ему заглотить себя целиком и выйди из этой битвы победителем.

***

Заснеженные вершины Фудзиямы стойко возвышаются над городом скорости. У подножия горы с заброшенным треком и большими трибунами стоят фиолетовый додж и черный мерс, мигая фарами в такт шелесту зеленых деревьев. Теплый ветер доносит их пряный свежий запах, бледное солнце прячется за гущей свинцовых облаков. Тэхен сидит на капоте спорткара и курит тонкие ментоловые сигареты, выпуская клубы дыма в сторону. Белая кепка закрывает половину обзора на окрестности, на нее накинут серый капюшон зипки. Он одет в такие же серые бриджи ниже колен, молочную футболку и белые кеды. Вдали слышится рев мощных шин, приближающийся с каждой секундой, пустой трек наполняется пылью. Чан стоит над ним с засунутыми в карманы синих джинс руками, в белой майке и черных конверсах. Хмуро оглядывая очертания спокойной горы и природы, окружающей ее розовым покрывалом. — Я все еще не считаю это безопасным, брат, — говорит Чан, серьезно смотря на невозмутимое лицо Тэхена. — Они не будут учавствовать в заезде, — уверено произносит альфа, снова закуривая. — Ты не знаешь их запала, — усмехается Чан, — Чонин и Чонгук никогда не остановятся. В этом мире ничто не способно стать для них преградой, даже старшие Исайа. Особенно сейчас, когда они объединились, и огонь в них стал больше. Это теперь ебаный вулкан. — Я согласился учить Чонгука дрифтить только потому, чтобы он мог контролировать ситуацию и чувствовал себя увереннее. В этом и будет некая безопасность. В заездах им обоим нельзя участвовать. Слишком много риска на один квадратный метр, сам понимаешь, — объясняет Тэхен и ухмыляется, увидев смешинки в его глазах. — Юкио бросил ему вызов на виду у всех. Чонгук ни за что не отступит, но эта гонка будет еще опаснее, чем твоя с Рэйским. — Невозможно научиться дрифтить как профи за неделю, как бы мы не пахали. Чонгук тоже должен это осознать. Я знаю, как водит Юкио. Это годы тренировок, интенсив курсы дрифта тут не помогут, — хмыкает Тэхен и стряхивает пепел. Чан качает головой и поджимает губы, слыша приближающийся рокот и различая звук мотора макларена Чонина. — Пока Чонгук не появился и не разнес здесь все, какие связи у тебя с Юкио? Я вижу, ты ему нравишься. Пиздецки я бы сказал, — с ухмылкой спрашивает альфа, кладя ладонь на его плечо, чтобы он не вздумал увиливать от ответа. Тэхен улыбается краем губ, поднимая на него пристальный взор. — То же самое, что у тебя с Нори. — Любишь же ты говорить загадками. Стрелки не кидай, у вас явно что-то большее, чем обычная дружба, — Чан хлопает засмеявшегося друга по плечу и отходит, когда в центр трека с едким дымом въезжают две тачки. Красный макларен и розовая тойота резко тормозят друг за другом, оглушив на мгновение территорию. Дверцы медленно приоткрываются, двое омег вальяжно выходят, стреляя в альф уверенными взглядами. Словно это подножие и их сердца впридачу принадлежат им. Чонин идет к ним со слегка растрепанными от ветра рыжими волосами, аккуратно убирая их с бледного лица. На нем серый топ и короткая джинсовка в тон, кожаные шорты и ботинки. Тонкая шея стянута чокером с цепями. Его алые губы искривлены в горечи, сочащейся в зрачках, зацикленных на Чане. Как инь и янь. Чонгук в розовом топике и спортивках из велюра с розовыми джорданами, его лиловая панамка едва не слетает, когда он бежит к Тэхену со счастливой улыбкой. Словно с их последней встречи минули столетия. Раскрывая руки и запрыгивая на него с объятиями, ломающими ребра. Омега сжимает до хруста его плечи, прикрыв веки и вдохнув успокаивающий запах ментола и шоколада. Тэхен не может сдержать улыбку сам при виде него, подхватывая под бедра и прижимая к себе. Ближе. В кровеносную систему и артерии. Вплетаясь в венозную синеву. Он смотрит в его мерцающие ночные глаза с теплотой, ранящей орган под ребрами, и осторожно опускает на землю. — Готов покорять токийские повороты? — усмехается по-доброму Тэхен, прижав его к себе за плечи одной рукой и поцеловав в висок. Чонгук лопает клубничную жвачку и довольно кивает, вжимаясь в его крепкое тело и уничтожая взмахом густых ресниц. — Всегда держу ногу на газе, Ямакаси. — Главное тормоз давать не забывай на поворотах, — подстебывает Чан и получает укоризненный взгляд омеги. — Привет, — кивает он молчащему Чонину, ощущая напряжение в каждой мышце, когда он смотрит своими лисьими глазами и топит на самом их дне. — Когда начнем тренировку? — в нетерпении топчется Чонгук, задевая плечом спокойно стоящего Тэхена. — Прямо сейчас, — улыбается альфа, указывая на капот тойоты. — Но сначала посмотрим, что у тебя внутри. — Как это пошло звучит, — кривится Чонин, вонзив в Тэхена острый прищур. — У тебя и правда повадки лисы, — смеется альфа и поражено поднимает ладони. — Я ничего такого не имел в виду. Вчетвером они подходят к розовой тачке, Чан поднимает капот и присвистывает себе под нос: — Ничего себе, да у него тут турбированный двигатель высокой мощности, заточенный для гонок. Чонин не моргая наблюдает за его сосредоточенным лицом и ловкими движениями жилистых рук, увитых крупными венами на контрасте с бледностью кожи. — Откуда он у тебя? Он явно не родной для этой тойоты. Тачка раньше принадлежала какому-то заядлому хаширия? — вздергивает бровь Тэхен, в упор посмотрев на пожавшего плечами Чонгука. — Я только подвеску разгружал года два-три назад, больше особо не трогал ее, — омега не понимает удивления на лицах альф. — В чем дело? Чан чешет затылок и опирается локтем о капот, не зная, как доходчивее донести до него суть. — Понимаешь, у этой машины потенциал выше чем у других турбированных тачек. Вряд ли ты даже сможешь полностью раскрыть его, а тем более управлять ею будет еще сложнее. Черт, я вообще не догоняю, как ему объяснить, — альфа видит растерянность в его взоре и сдается, хлопая Тэхена по спине. — Давай лучше ты. — Садись, — четко произносит Тэхен и указывает Чонгуку на водительское тойоты. — Я думал, ты сначала научишь меня дрифтить на своем малыше, — шутливо бросает омега, получая жесткие взгляды обоих альф. — Гонщики никогда не садятся за руль не своей тачки. Это как измена любимому, — поясняет Тэхен, — свою машину ты чувствуешь и контролируешь, а в чужую и лезть не стоит. Понятно, Ничи? Чонгук послушно кивает на каждое его слово, садясь за руль и барабаня по нему пальцами. К горлу подступает легкое волнение, под ребрами учащается пульс, как только альфа залезает на пассажирское и закрывает дверцу, заполняя салон ароматом шоколада и освежающего ментола. Тэхен обдает его естество теплыми волнами, мягко рассматривая его сжатые от нервов губы и улыбаясь. Так, что хочется прижаться и забыть о тревогах, печалях и страхах. — Пристегнись. Никогда не набирай скорость, не пристегнувшись, — сразу же меняется в лице альфа, голос становится ниже и властнее. — Включил уже профи? Мой добрый рэйдзи ушел? — усмехается Чонгук и все же подчиняется. — Газуй, — говорит с ухмылкой Тэхен. Чонгук давит газ в пол с ярым желанием впечатлить его, набирая скорость с каждой секундой и оставляя за собой клубы горючего дыма. — Разгоняйся на прямой, но не сильно, — командует дальше Тэхен, внимательно следя за тем, как он держится внутри машины и переключает передачу. — Держи эту скорость до входа в поворот. Шелест тополей доносит веяния лета и тоски. Дым поднимается как вихрь вокруг всего трека из-под мощных шин тойоты, с диким ревом рассекающей асфальт. Чонин стоит на верхних трибунах, сложив руки на груди и отрешенно наблюдая за маневрами брата. Чан находится в трех шагах от него, но по ощущениям — на другой планете, чьих координат он никогда не найдет. Ты так непозволительно близко. Ты так отчаянно далеко. Смотри, как по моим щекам текут невидимые слезы. Ты тому причина. Даже если не знаешь. Даже если не хотел. Чонин ставит ногу в массивных кожаных ботинках на сидение, режется о стальной профиль альфы и его запах табака и теплого какао. Его ладони на талии в тесном салоне ощущаются слишком явственно, приливая спазмами к животу. Он помнит до мельчайших деталей ту ночь. Как его стояк упирался ему в задницу, как его сильные руки сжимали бедра в давящих чулках, как его губы кусали и оставляли ранки. Омега готов был отдаться ему прямо там. На бешеной скорости и на пределе горечи. Отказавшись от гордости насовсем. Лишь бы Чан взял его и отымел до потери сознания, заставляя задыхаться в криках и забывать о боли прошлого. Чонин только думает об этом, а по телу бегут стаи мурашек, коленки шатает от дрожи. Ведь, по правде, он по нему сходит с ума и никого другого даже не замечает. Ветер усиливается и продувает кожу прохладными порывами. — Если тебе холодно, я принесу куртку из машины, — не предлагает, как факт говорит Чан, не смотря на него. Его тяжелый взгляд устремлен в пустоту. — Не нужно, — отвечает омега, прикусив нижнюю губу. Лучше просто обними. С последних твоих объятий прошли века. И я умирал каждый раз, как ты покидал порог моего дома. — Сбавляй скорость, спокойно и без резких выкидонов, — Тэхен ловит легкую панику на его лице перед поворотом и успокаивает мягкостью в голосе: — Все хорошо, Ничи. Ты отлично справляешься. Немного надави на тормоз и аккуратно поверни. Чонгук глубоко вдыхает и следует его указаниям, залетая в поворот и слишком быстро крутя руль. — Так сильно не крути, не старайся прижаться слишком близко к рельсам безопасности, просто проезжай поворот со средней скоростью, — Тэхен следит за тем, как отпечатки страха перед скоростью в самом повороте отражаются на лице омеги, как он нервно сжимает руль и старается не потерять управление. — Тише, Ничи, я сижу здесь с тобой, ничего не случится. Прибавь немного сейчас на выходе. С оглушающим визгом шин Чонгук выходит из поворота, пуская машину в занос. — Он использует ручник, чтобы отправить зад в занос? — вздергивает бровь Чонин, впервые проявив интерес и поворачиваясь к Чану. — Это способ «силового скольжения». Он пускает тачку в занос путем вдавливания газа на выходе из поворота. Это немного отличается от настоящего дрифта, сейчас ему достанется от Тэхена, — усмехается Чан. — Пусть Ямакаси снимает корону, Чонгук давно не практиковался, — фыркает Чонин, сосредоточив все внимание на том, как розовая тойота резко тормозит и снова берет разгон на прямой. — Как тогда делают при настоящем дрифте? — Входишь в поворот на скольжении и минимизируешь его на выходе, это самый быстрый способ и выглядит зрелищно. Ты ведь сам это умеешь, — Чан впервые смотрит на него с добрыми искорками в глазах. — Я проверял твои знания, — вредно кидает омега, на что он смеется. Чонин хочет высечь на ключицах его смех и хранить бережно, никому на свете не показывая. Тебя хочется только для себя. Я не готов делиться тобой с миром. — Это было круто, ты маленький герой, — хвалит Тэхен с мягкой улыбкой, потрепав его по шелковистым прядям. Чонгук сияет после его слов, на дне зрачков поселяется бесконечная радость. Ведь я так всегда хотел, чтобы меня похвалили. Искренне и без лести. — Давай еще раз, — в предвкушении просит омега, сжимая нетерпеливо руль. — Теперь на повороте попробуй немного добавить скорость и подъехать ближе к рельсам. Перераспределение веса — это самое важное при дрифте. Делай это осторожно. — Хорошо, сенсей, — подмигивает Чонгук и смеется, когда Тэхен качает головой, ухмыльнувшись и посмотрев на дорогу. — Езжай по прямой до нового поворота. Розовая тойота снова газует, нагоняя облака дыма и тревожа мирно стоящие тополя и россыпь зеленых деревьев вокруг трека. Слабый свет фар озаряет трибуны, к которым подъезжает черный мустанг с красными полосами, напоминая кровожадного зверя в джунглях и останавливаясь с глухим рыком. Из водительского выходит Чанбин во всем темном, сливаясь со своей тачкой в черной кепке, разрывающейся от мышц майке и темных шортах до колен. Он блокирует дверцы, когда из пассажирского вылезает Джэхен и салютует Чану. Чанбин забывает вдыхать и теряется в ноющем биении своего сердца, когда видит бледный силуэт Чонина на высших рядах трибун, объятый ветрами и колыханием малахитовых деревьев. Так близко стоящий к Чану, прячущий руки в карманах джинсовки, пока рыжие пряди красиво разлетаются. Чан спрыгивает с трибун как замечает их, пожимает им руки и приветливо улыбается. — Так вот, куда вы сбежали от нас, — хмыкает Джэхен и окидывает заинтересованным взором входящую в поворот тойоту. — Я слышал, тут проходят курсы по проф дрифту. Могу я записать моего младшего братика к сенсею Ямакаси? — учтиво произносит Чанбин, хлопнув засмеявшегося Джэхена по спине. — Все места на июнь уже забиты. Мы вам перезвоним через три года, — поддакивает Чан и ржет, указывая на Джэхена, возвышающегося на две головы. — Вы уверены, что это ваш младший брат? Или все дело в неправильном распределении генов? — Все дело в том, что кто-то много думает, — цыкает Чанбин и замолкает, как только видит подошедшего к ним Чонина. Все слова вдруг застревают в глотке и в ней же умирают. Прохладный ветер доносит аромат роз и ириса с его рыжих прядей, убивая его бледностью острых скул и алых сжатых губ. Чан оборачивается на него тоже и зависает на мгновение. Не ожидав, что когда-то сможет увидеть его рядом со своими друзьями, которых омега всегда презирал и не считал нужным даже поздороваться с ними. — Привет, — облегчает ему задачу Джэхен и протягивает руку для пожатия. Чонин отмирает спустя секунду и улыбается краем губ, вкладывая свою ладонь в его. — Если вдруг не знал, я Джэхен. — Привет, — кивает Чонин и вонзает в не дышащего Чанбина лисий прищур, утягивая глубоко в омут. Альфа сжимает его тонкую руку в своей дольше положенного и отпускает, теряя ранящий холод его кожи. — Как успехи? — Джэхен отходит от них и идет поближе к тойоте, чтобы разглядеть ее вход. — Шины особо не скользят, наверное, он еще боится. Судя по тому, как тачка подскакивает, у него подвеска для уличных гонок. — Чонгук менял ее, чуть разгрузил. Тачка еще и турбированная. Не знаю, где он достал такой мощный двигатель, так еще и не родной, но его за обычные деньги не купишь, — с запалом рассказывает Чан, отходя с ним еще на несколько шагов и продолжая болтать о потенциале тойоты. Чанбин остается один на один с режущим плоть профилем кицунэ, впиваясь в него покоренным, но до боли отчаянным взором. Он понимает, что омега никогда не посмотрит на него по-иному. Но не ожидал, что от осознания так жестоко будет ныть сердце, заливая кровью ребра. Поломанные на части. Так пахнут надежды, медленно гниющие внутри. Ему становится тошно от самого себя, от вины перед лучшим другом, от невозможности коснуться фарфоровой кожи омеги и погибнуть в следующее мгновение. Чонин подходит к нему сам и разрушает выдержку на крохотные осколки, вонзающиеся в мясо. Смотрит прямо на него с мольбой во взгляде, впервые, а не сквозь, и наносит ножевые поверх незаживших старых. — Я хотел бы кое-что у тебя спросить, — начинает омега, мучаясь в сомнениях и грызя губы до крови. Чанбин желал бы остановить его, но благоразумно молчит и лишь наклоняется, показывая, как готов выслушать его. — Мне нужно поговорить с Чаном насчет того, что случилось тогда, полгода назад. Мне нужно рассказать ему всю правду. Альфу ошпаривает, как кипятком вдоль позвонков, но он заталкивает все эмоции обратно в себя. Он и не ожидал другого, когда сам же предложил себя в роли посредника и спасителя. — Не знаешь, как найти подходящее время? — уточняет осторожно он, и на лице омеги скользит приятное удивление. Ведь его понимают без лишних, застрявших в горле слов. — Завтра он будет работать в гараже до семи или восьми вечера, если успеешь хотя бы спустя полчаса после этого времени, застанешь его в квартире. Чонин сглатывает отвратный комок чувств, впервые бросая тихое: — Спасибо. Чанбин кивает и мечется между тем, чтобы стоять рядом с ним, не давая ему уйти в свое одиночество и грусть, и чтобы отойти к пацанам и не вызывать лишнего внимания. От души отлегает, когда альфы возвращаются к ним вместе с тойотой, отдрифтившей пару кругов. Чонгук выходит из водительского, скрывая дрожь в коленках и бешеный пульс. Его до сих пор потряхивает от адреналина, колющего нервные окончания, обещающего долго не отпускать. Он ловит довольство в ласковых глазах Тэхена и улыбается широко, не контролируя порывы счастья и безудержной радости в груди. Ему кажется, он способен воспарить высоко и покорить Эверест. — Образцово прокатился, — улыбается Джэхен и пожимает ему руку. — Приятно слышать от тебя, — тронуто говорит Чонгук и здоровается с Чанбином, замечая окончательно спавший настрой на лице брата и поджимая губы. — Совсем скоро отберет лидерство у Ямакаси, — подкалывает по-доброму Чанбин. — Он классно перераспределяет вес для новичка, в повороты вписывается с предельной осторожностью, — Тэхен с гордостью перекидывает руку через плечо омеги и прижимает к своей груди. Прилюдная похвала ощущается совсем по-иному. Словно альфа кричит всему миру о том, какой Чонгук нереальный. Парни переглядываются с пониманием после его слов и натягивают ухмылки. — Как часто планируешь тренироваться? Ты ведь понимаешь, Тэхен не может быть в твоем распоряжении 24/7, он должен помогать мне в гараже, — с дразнящей ноткой кидает Чан, забавляясь с реакции омеги. — Сам гараж построил, сам и ебашь в нем, — фыркает Чонгук, вызывая смех у всех альф. Тэхен треплет его по кудрявым волосам и прижимает ближе. Будто бы показывая: «я никогда тебя не оставлю, солнце». — Он еще больше собственник, чем Аллен. Как скоро тебя порвут на части, брат? — поддерживает подколы Джэхен, усмехаясь, когда омега строит ему рожицу и едва не пинает ногой. — Почему вдруг погрустнел? — интересуется с беспокойством Тэхен у молчащего Чонина, обращая на него внимание всех присутствующих и не ведая усугубляя положение. Чан поджимает губы, черты его лица темнеют. Чонин бросает на него сотканный из заразной горечи взор и кивает на свою тачку: — Я накатаю пару кругов и вернусь. Чонгук прикусывает нижнюю губу и идет за ним, останавливая за локоть перед тем, как он сядет за руль, и что-то говорит на ухо с тревожным видом. Возвращаясь через пару секунд и улыбаясь на вопросительный взгляд Тэхена. — Все нормально, давай продолжим тренировку. Чан играет желваками, нечитаемо смотря вслед омеге. Не замечая, как не только его озадачивает такое поведение. В глазах Чанбина плещется порезанная надвое боль, пока он наблюдает за тем, как омега залезает за руль и с ревом выезжает с трека. Джэхен делает собственные выводы после одного внимательного взора на друга. Ведь те, кому все равно, не рассыпаются на маленькие куски так обозримо.

***

invisn — youth

Тойота покоряет низкие склоны величественной Фудзиямы, пролетая поворот за поворотом с заносом и нагоняя губительные струи дыма. За ней фиолетовым зверем следует додж челленджер, впечатываясь на расстоянии одного сантиметра в рельсы безопасности и плавно скользя. Дикий рев шин окунает изумрудные ели в омут адреналина, лишает их сна и влечет голубой диск луны за зовом скорости. У подножия горы миллионами алых и фиолетовых огней мигает Токио. Пыльные темные облака нависают над заснеженными вершинами, колышут лепестки розовых сакур и анемонов, цветущих на склонах. Чонгук давит газ в пол до упора и залетает в новый поворот, слегка крутя руль для коррекции дрифта и опуская окно, чтобы встретиться с поглощающим теплотой взглядом Тэхена, прижимающегося доджем к его тойоте и не оставляющего между ними просвета. Ведь я — целиком твой. Ведь я — без остатка твой. В этом мире не существует силы, способной изменить этот закон. Тэхен улыбается краем губ, ловя безумный блеск в его глазах цвета черники и пропасти. Хороня себя в чертах его кукольного лица и не находя себе спасения. Знаешь, если бы мне сказали, что в глазах человека можно утонуть, я бы не поверил. Но раз за разом я выбираю стать утопленником этой черноты, что живет на дне твоих зрачков. Я ныряю в их глубину, забывая вернуться обратно. Я ныряю в их глубину, отдавая себя тебе и прося приюта в твоем сердце. Прими меня, и я буду стараться изо всех сил тебя беречь. Тачки тормозят друг за другом на одном из спусков рядом с зеленым покрывалом из сонных деревьев и усеянных на полотне неба звезд. Тэхен усаживается на капот доджа, засунув ладони в карманы зипки, и мягко наблюдает за тем, Чонгук захлопывает дверцу машины и медленно приближается к нему. — Какую оценку даст мне король дрифта Ямакаси? — кокетливо произносит омега, вставая между его разведенных ног и склоняя голову набок. Тэхен проницательно смотрит на него сверху вниз и усмехается, сразу же кладя ладони на тонкую талию и прижимая ближе. — Отвечу только после поцелуя, — говорит он, нагибаясь к нему. — Куда ты хочешь, чтобы я тебя поцеловал? — шепчет маняще омега и тянется губами к его щеке, согревая ее своим теплым дыханием. — Сюда? — он оставляет на ней невесомый поцелуй и ухмыляется, когда альфа прикрывает веки, вбирая в себя каждое его прикосновение-бабочку. — Или сюда? — губы трогают шею, расцеловывая ее и обдавая горячей волной медную кожу. Тэхена накрывает его тягучая, привязывающая к себе нежность. Он в ней растворяется. Его нежность — как балаяж розового. Он бы впечатал себе под веки эти крышесносные моменты, возвращаясь в них в дни печали и находя силы двигаться дальше. Ведь, по правде, Ничи, я давно впал в зависимость от твоего присутствия. Запах сладких фиалок поселяется в легких, вытесняя ментоловый никотин и боль прошлого. Ведь, по правде, Ничи, мои раны не кровят только рядом с тобой. — Подожди одну секунду, — выдыхает он в вишневые губы, отпуская крохотное тело омеги и идя к переднему доджа, роется в бардачке и подходит обратно с радостной как у наивного мальчишки улыбкой. Он встает вплотную, опаляя дыханием его губы и показывая лиловую блестящую шкатулку в форме цветка. Сердце Чонгука замирает на вдохе. Он поднимает на застывшего в ожидании альфу удивленный взор, принимая ее и слегка касаясь его ладони своей. Шелест лепестков сакуры разделяет его предвкушение, пока он медленно раскрывает шкатулку, а на дне зрачков его отражается сияние. Позолоченное ожерелье в виде солнца с розовым опалом внутри, блестящее с удивительными переливами цвета. Мерцание опала похоже на свет звезд темной ночью. В точности, как бездонные глаза Чонгука, укравшие небосвод. Тэхен клянется, они вмещают в себе космос и мириады неизведанных галактик. И он самый отчаянный их исследователь. Чонгук кладет ладонь на его щеку и ласково поглаживает ее. Уголки пухлых губ изгибаются в трогательной улыбке. Знаешь, в мире не существует ничего, на что я бы променял этот момент. Тэхен внимает каждому его жесту, отдается без остатка и не знает, как противостоять его влиянию над собой. Вместо благодарности Чонгук привстает на носки и нежно целует в губы, сминая их своими и зарываясь пальцами в волосы. Наклоняя ближе к себе. В самые вены. Альфа удерживает его за талию и сцепляет губы, языки и тела, делясь нерастраченной теплотой и касаясь подушечками пальцев его скул. — Помоги мне надеть его, — с шепотом отстраняется омега, протягивая ему шкатулку и зачарованно смотря в самую душу. Связывая их обоих невидимыми, но адски прочными нитями. Тэхен берет ожерелье и становится сзади, аккуратно надевая его на шею. Бледную кожу приятно трогает холодок от металла. Чонгук улыбается и поворачивается в его сильных руках, обнимая его изо всех сил и пряча лицо в изгибе его плеча. Тэхен прижимает его ближе, как самое дорогое в своей жизни, ощущая мягкость его розового костюма из велюра и чувствуя себя узником его исцеляющих касаний. И пусть твое место в моем сердце никогда не опустеет, Ничи. Никто не посмеет посягнуть на мое место в твоем сердце, Ямакаси. Я в нем не просто поселился. Я в него въелся. Отпугивая чужаков и метя свою территорию. Ведь я никогда не смогу делить тебя с другими. Ведь у меня к тебе — безграничная нежность. Ведь у меня к тебе — балаяж розового.

***

На перекрестке Сибуя загораются сапфировые неоны и малиновые иероглифы. Рев спорткаров оглушает развязку под мостом, оживленные переговоры, смех и разрывные биты из колонок распирают перепонки на части. Уровень адреналина в крови резко повышается. Красный макларен сверкает в беззвездной ночи ослепительными огненными фарами, словно разгневанный дракон, ищущий заблудших жертв. Рядом стоит тойота, на капоте которой сидит Чонгук, потягивая черничный дайкири и вздрагивая от резкого звука мотора, когда тачка тормозит. Дверные шарниры автоматически приоткрываются, Чонин загнанно дышит и даже не смотрит в сторону брата, направляясь к банде Рэйского в другом конце парковки и расталкивая каждого попадающегося на пути. — На охоту собралась, кицунэ? — издевательски тянет сам Рэйский, приметив его и зашагав за ним. Чонин с дури бьет его в грудь ладонями и вырывается вперед, проходя мимо ошарашено посмотревшей ему вслед банды Ямакаси. — Куда он? Он выглядит так, словно сейчас убьет кого-то. — Младшая сучка Исайа окончательно сошла с ума. Юкио стоит к нему спиной со скрещенными на груди руками, поворачиваясь от громких криков и замирая с ухмылкой. Он не успевает раскрыть рот и вылить яд, как Чонин отталкивает его и цедит сквозь стиснутые зубы: — С дороги, мразь. Он замечает тонированную тачку Нори и самого омегу на ее капоте, ухмыляясь с проблеском безумия в глазах и идя к нему напролом. Занося ногу в тяжелых ботинках с шипами и одним ударом снося его зеркала заднего вида. Под упавший до асфальта рот Нори и вспыхнувшую на дне его зрачков ярость. Но пламя, разожженное в груди Чонина, намного сильнее. Он превращает в ненужный мусор остатки зеркала и усмехается, довольный проделанной местью, и прожигает омегу ненавистным взором. — Садись в свою ссаную тачку и подъезжай к старту. Я проложу для тебя дорогу в Ад.